Аннотация: О том, как трудно бывает попасть на работу, а потом с нее уйти.
Рассвет возвестил о том, что пора идти на работу, и я, отведав странного черного кофе в кафе на углу, нырнул в метро. Добраться до работы было необычайно сложно - отсутствовали гарантии того, что метро доставит меня хоть куда-то. Но и в ногах тоже не было правды: ведь дороги такие кривые и, как правило, имеют привычку заводить не туда, куда следует. Зато на моей стороне было терпеливое время, которое издевательски поворачивало из стороны в сторону, так, что я даже не знал, какой сегодня день и час. А вдруг праздник? А вдруг рассвет - это на самом деле закат; закат чего-либо, неважно чего. Но так или иначе, а на работу идти было надо, потому что это означало действие в пользу существования, хотя у меня были изрядные сомнения насчет занимаемой мной должности. Я смутно сознавал, что работаю кем-то вроде врача или фармацевта, но никогда не мог понять, чем же именно я занимаюсь, так как все время, проведенное на работе, я тратил, пытаясь разобраться в белом тексте, пугающим и загадочным образом появляющимся на синем экране компьютера.
Выйдя на одной из остановок, я направился к эскалатору и растерялся, увидев, что он, в пароксизме изменчивости, принял форму времени. Люди, стоящие справа и понадеявшиеся на то, что волшебная лестница безо всяких проблем доставит их наверх, замерли навсегда. Люди слева, которые опаздывали и бежали вверх, бежали по-прежнему, но эскалатор оттаскивал их вниз, впрочем, делал это неспешно, и шансы добраться наверх все-таки были. Разумеется, это была одна из причин, по которой я не любил метро. Сегодня, правда, все было не так уж и страшно; потому что вчера, допустим, эскалатор принял форму отвесной веревочной лестницы, и людям пришлось изображать из себя обезьян или матросов бригантины, а некоторым даже пришла в голову смешная идея вообразить себя пассажирами пресловутого "Титаника" и с дикими воплями сорваться вниз, на плохо смазанные и громко скрипящие шестеренки подземного механизма.
Взяв неплохой старт, я рванулся вверх по левой стороне эскалатора и с удовлетворением заметил, что позади меня, всего за несколько секунд, осталось довольно много ступенек; но, когда я был примерно на середине, меня традиционно охватили всякого рода сомнения, а вместе с ними и вялость, нежелание прилагать усилия к дальнейшему восхождению вверх. Не лучше ли было бы влиться в правую полосу, замереть там на какое-то время, подождать, пока она преодолеет паралич; или, допустим, вообще сесть обратно в поезд, который, кстати, ждал, и выйти на следующей остановке, ведь то, что я вышел на этой станции, еще не означало, что я вышел правильно. Но чуть впереди, на правой полосе, я увидал свою любимую женщину, разговаривающую с какой-то теткой, и незамедлительно меня покинула большая часть сомнений, и я прибавил ходу, чтобы поравняться с ней, с женщиной которую люблю.
- Пойдем на улицу, - сказал я ей, разрывая нить их беседы.
- Ну ты же видишь, что я разговариваю. Я не могу сейчас идти, - ответила она.
И мне ничего не оставалось, как идти одному, потому что снизу уже напирала толпа. Раздосадованный и разобиженный, даже не придержав за собой стеклянных дверей вестибюля, я вышел на улицу.
Здесь мне пришлось сбавить ход, потому что кругом сновали автомобили, - но спешить особо было некуда, и я, шаркая подошвами по земле, раздавленной кирпичными плитами, медленно поплелся вперед. Я глазел по сторонам, пытаясь понять, где же я все-таки нахожусь. Спрашивать у прохожих было бесполезно, они могли запутать меня с легкостью, достойной лучшего применения. Но вообще-то я знал один секрет. Я знал, что всегда попадаю туда, куда хочу попасть, но куда в действительности мне попадать не надо. Работа, вполне возможно, относилась именно к категории ненужных мне вещей, действий и событий, хоть там и была касса, в которой два раза в месяц появлялись деньги, предназначенные для меня. При мысли о деньгах я сунул руку в карман, чтобы проверить их наличие, и обнаружил, что деньги пока есть, а значит, их можно промотать. Эта мысль придала мне уверенности, но потом уверенность сменилась унынием, так как схема была слишком накатанной и ничего нового предложить не могла. При кажущейся своей изменчивости мир оставался не более чем лабиринтом с многочисленными поворотами, похожими друг на друга, как две капли воды. А значит, не имело особого значения, буду ли я сейчас эти деньги проматывать, или оставлю их при себе и продолжу свой безадресный, но целеустремленный путь.
В конце концов все когда-нибудь заканчивается, вот и я увидел перед собой трехэтажное здание, довольно знакомое, поскольку здесь находилась моя работа. Здесь я провел много времени, но внешний облик здания помнил с трудом, в памяти оставались только детали: перевернутое окно, угол, обкусанный огромной мышью, трещина на асфальте, выходящая прямо из-под входных дверей. У дверей я повстречал своего друга Борю, который непонятно как оказался здесь, хотя должен был находится на своей работе. Я решил напоить его чаем, но для этого надо было добраться до своего рабочего места, что тоже было делом непростым, поскольку мое место постоянно кочевало по этажам, помещениям, комнатам, и приходилось тратить кучу времени на его поиски.
Мы вошли в холл. Впереди был лифт, обшитый дубовыми досками, с ручками из меди и лифтером. Лифт был очень солидный, пожалуй, это была самая заметная деталь внутреннего убранства дома, и по этой причине в доме отсутствовали лестницы. Вся проблема заключалась в лифтере - это был огромный мужик с седыми залысинами и бледно-серыми глазами. Его упаковка - темно-синий костюм - был утяжелен многочисленными рядами золотых пуговиц. Лифтера боялись все. Один парень с моей работы утверждал, что лифтер раньше работал в Голливуде, исполняя роли посланцев ада, темных ангелов смерти, дьяволов в обличьи человека. У него была также неприятная привычка ходить и закрывать все двери подряд, иногда на ключ - для этой цели у него на поясе висела огромная связка ключей. Со временем большинство людей, работающих в этом доме, начало испытывать приступы клаустрофобии, и неудивительно, что однажды произошел жуткий инцидент: бухгалтерша одной из контор выбросилась из окна третьего этажа. Кое-кто полагал, что она выбросилась не без помощи лифтера, потому что в тот момент его не было в лифте, но были и те, кто считал, что причины крылись в сексуальной неудовлетворенности данной особы.
Мы с Борькой зашли в лифт, и лифтер, обрушив на нас тяжелый взгляд, с кажущимся равнодушием буркнул:
- Куда?
Что я мог ему сказать, ведь я сам не знал, куда. Надо было гадать и угадывать, и, поскольку молчание становилось невыносимым - Борька встревожено посматривал то на меня, то на лифтера, - я сказал:
- На один этаж вниз.
Толстый палец лифтера, обхваченный серебряным перстнем, смял кнопку, и лифт пришел в движение. На зеленом индикаторе запрыгали цифры: -1, -2, -3...
Должно быть, индикатор сошел с ума, потому что такого количества подземных этажей здесь никогда не было; на моем лице все явственнее стала проступать маска ужаса, я отчетливо видел ее в надраенном до блеска зеленом стекле индикатора. Со временем цифры слились в один сплошной поток, как на экранах "одноруких бандитов", и Борька, чтобы скрасить ожидание, "пошутил":
- Мы будто в ад спускаемся!
Лифтер, до этого времени стоявший ко мне в пол-оборота, вдруг медленно повернулся, и я увидел, что правый глаз у него движется на шарнирах, а внутри полыхает красный свет - точно как у Терминатора. Безнаказанно и злобно ухмыляясь, лифтер заверил нас, что мы наверняка спускаемся в ад, и что там он нам задаст жару, и что выбросит на поверхность земли только несколько наших костей, чтобы было, чего хоронить.
Мы с Борей побледнели, но не шелохнулись. Лифт вдруг остановился, и лифтер открыл перед нами двери, и мы увидели, что глаз у него уже нормальный, а за дверьми - вестибюль, первый этаж, и, что самое удивительное, там, возле самого входа я увидел свои стол, стул, компьютер. Обрадованный, я бросился к компьютеру и включил его, а обернувшись, не нашел Борьки. Наверное, он ушел. Или исчез, так же внезапно, как и появился. Но, в любом случае, искать его было бесполезно. Я сел на стул, чувствуя приятную усталость в ногах. Новое место было почти великолепным: оно располагалось недалеко от входа, что окажется весьма полезным, если лифтер сегодня окончательно спятит; но недостатком была моя незащищенность перед взглядам прохожих - стены на первом этаже, со стороны дверей, были стеклянными. Но это неважно - пока я испытывал комфорт и обманчивое чувство постоянства.
По экрану медленно ползли какие-то цифры, названия, я щелкал по ним мышью и вводил данные, выдумываемые мной из головы. Видимо, я составлял лекарства, но особой уверенности в том, что это лекарства, у меня не было. Быстро вечерело. К нашему дому, уже прочно оклеенному сумерками, вдруг подошла женщина, которую я люблю, и я открыл дверь, чтобы встретить ее, но, увидев меня, она вдруг развернулась и пошла прочь.
- Ты куда? Постой! - крикнул я.
- Я вспомнила, у меня есть дела, - ответила она и быстро ушла.
Удивленный, я вернулся в вестибюль и посмотрел по сторонам, чтобы найти выключатель. Кроме меня в вестибюле работала очень гибкая и стройная женщина (тоже из моей конторы), я про себя называл ее женщиной-пантерой, потому что, помимо гибкости, у нее были овальные зрачки и зеленый цвет роговицы. Я почти не сомневался в том, что по желанию она может превращаться в животное. Мне она очень нравилась, но я не стремился познакомиться с ней получше, потому что знал, что в жизни действует закон "спишь не с той, с которой хочешь". Мои усилия почти наверняка могли пропасть втуне. Соответственно, я не знал, чем она занимается, видел только, что она перебирает какие-то бумажки, а иногда просыпает порошковые медицинские препараты белого цвета, собирая их потом при помощи двух пластиковых карт. Ей темнота явно не мешала, да и лифтеру тоже. Я не стал у них спрашивать, где выключатель, а просто вернулся к компьютеру - ведь света, отбрасываемого белым текстом и синим экраном, вполне достаточно.
Женщина-пантера, резко сорвавшись с места, выбежала на улицу, и через несколько секунд до меня донесся остервенелый лай. Я выбежал следом, завернул за угол (там находилась помойка) и увидел, что моя сотрудница борется с большой бездомной собакой. Сообща мы прогнали собаку, которая кидалась не столько на меня, сколько на женщину-пантеру, и я понял, ради чего мы бились - на земле, сжавшись от ужаса в комок, сидел черный котенок.
Женщина-пантера подняла его, прижала к щеке и сказала мне:
- Посмотри, какой он милый.
- Ну да, - уныло ответил я, отметив как они похожи - эта женщина и этот котенок.
- Возьмем его с собой.
- Бери.
Мы вернулись в помещение и разошлись по своим углам. Котенок бродил в темноте. Рабочий день, по-видимому, подошел к концу, потому что лифтеру пришлось потрудиться, гоняя лифт то вверх, то вниз и выпуская в вестибюль людей. Все они шли мимо меня и женщины-пантеры, а под ногами у них путался этот несчастный котенок. Единственным исключением был аптекарь из моей конторы (тот самый, что утверждал, будто бы лифтер раньше был актером) - он всегда выбирался через окно, благо, что его рабочее место отличалось относительной стабильностью, т.е. флюктуировало, конечно, но всегда располагалось около наружней пожарной лестницы.
Пока еще я сидел перед монитором, придавленный к месту неопределенностью. Хотелось поужинать, но я не мог вспомнить, где находятся ближайшие бистро. В результате забрел на какой-то рынок, а через него попал в ночной клуб, там и остался, за столиком, и проспал всю ночь.
В ночных клубах очень удобно. Там тебя будят в определенное время и говорят, что клуб закрывается. Не приходится мучительно ломать голову, если вдруг остановились часы, и даже нет нужды вспоминать телефонный номер, по которому можно узнать точное время. Достаточно поблагодарить, забрать в гардеробе одежду и отправиться на работу.
На улице я опять растерялся. Омытый не то поливальной машиной, не то подслеповатым утренним солнцем асфальт бил наотмашь по глазам антрацитовыми кристаллами. Город не был похож на себя, и я не мог понять, в какой стороне метро.
Пожалуй, одним из правильных решений было поймать машину, так я и поступил. Остановился новенький белый "рено", в котором сидели две немного сонные брюнетки, похоже, двоюродные сестры. Они спросили, куда я еду, и я назвал, по-моему, несуществующую улицу и несуществующий дом.
- Классно, нам по пути, - сказала брюнетка за рулем.
Я забрался на заднее сиденье и подвергся небольшому опросу.
- Где вы работаете?
Я решил соврать и сказал:
- Крупье.
- А мы азартные, - сказала брюнетка справа. - Эту машину, кстати, мы выиграли в лотерее. И в рулетку нам всегда везет.
- А мне никогда не везет, - ответил я. - Вот поэтому я крупье, а не игрок.
- А вы в каком казино работаете?
- Казино "Фармер", - не колеблясь, ответил я.
- Странно, я такого не знаю. А ты знаешь, Ася? - сказала брюнетка за рулем.
- Нет, я тоже не знаю.
Еще бы они знали - несуществующий крупье работает только в несуществующем казино.
- Где оно находится? - не успокаивалась брюнетка за рулем.
Пришлось снова выдумать несуществующий адрес.
- Надо будет заехать, - сказала Ася.
Дорога становилась все шире и шире; открытое пространство, переполненное солнечным утром, дарило упоительное чувство свободы. Мерзкоголосые городские чайки парили над нами, вытесняя голубей и ворон. Дорога обещала скоро оборваться, потому что открытого пространства, тепла и света становилось все больше, и в какой-то момент брюнетка за рулем воскликнула:
- Сейчас будет самая трудная часть пути!
И дорога в самом деле оборвалась в никуда, и мы, зависнув на мгновение в небе, полетели вниз, на черепичный багрянец крыш даунтауна. Несколько минут "рено" прыгал по крышам, а потом мягко скатился вниз на асфальт, проросший какими-то розоватыми цветочками, сообщавшими о том, что скоро закончится и город. Но я не волновался, потому что смутно подозревал, что моя работа находится на окраине - то-то до нее так сложно добираться.
С мечтательным выражением на лице брюнетка за рулем вела машину, а ее двоюродная сестра надела черные очки и раскрыла какую-то брошюру. Я прикрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что мы едем по проселочной дороге, и кругом изумрудный лес.
- Эй, где это мы? - спросил я, подскакивая, словно обжегшись, на сиденье.
- О, Боже, кажется я немного увлеклась, - сказала брюнетка за рулем. - Сама не понимаю, где мы. Ася!
- Что?
- Где мы?
- Не знаю, может, это Владикавказ... - сказала Ася, не отрываясь от брошюры.
- Да брось ты свою книжку. Какой еще Владикавказ?!
Я посмотрел на часы, было что-то около восьми. На работу можно было опоздать. Но мне не нравилось то, что опять началась путаница.
Мы продолжали наш путь. Обе брюнетки успокоились, и на их лица вернулись мечтательные выражения.
- Почему бы нам не вернуться назад? - спросил я у них.
- А вы оглянитесь, - сказала Ася.
Я оглянулся и увидел, что дорога за нами покрывается какой-то ряской, становится мягкой и податливой, словом, превращается в болото.
- Я вспомнила, - сказала брюнетка за рулем. - Сейчас будет деревенька, от которой идет дорога назад, нормальная, в принципе, дорога, но наш автомобильчик там не проедет.
- Понятно, - сказал я, чтобы что-то сказать.
- Да вы не волнуйтесь, чего-нибудь да придумаем.
Мы доехали до деревни. Место было ужасное - кругом была сплошная черная грязь - люди ходили по настилам из сгнивших досок. Но за деревней разливалась река, виднелся пляж и доносились детские крики.
- О, пляж! - сказала брюнетка за рулем и заглушила мотор. - День теплый, можно искупаться.
- Надя, а где мы купальники возьмем? - спросила Ася.
- Видишь магазин? Там наверняка есть, - уверенно сказала брюнетка за рулем. - Купим!
И, повернувшись ко мне, спросила:
- А вы любите купаться?
- Люблю, - мрачно ответил я, - но сейчас начало мая и вода холодная.
- Да быть того не может. Вот увидите, она теплая! Пошли в магазин.
Мы зашли в большой одноэтажный магазин со множеством отделов. Брюнетки отправились искать купальники, а я, ощутив острую необходимость выпить пива, пошел направо, к отделу, где наливали пиво.
Не успел я оприходовать кружку, как передо мной выросла Ася и сказала:
- Ну что вы тут сидите? Наша очередь подходит, или вам не нужны плавки?
- Не нужны, я все равно купаться не буду. Говорю же, вода холодная!
- Ну, как знаете!
Дамы совершили покупки, я допил пиво, и мы вышли из магазина.
- Господи, ну и грязи! - сказала Ася, будто только сейчас ее увидела. - Так и до пляжа будет не дойти.
- А может, она целебная, - сказала бывшая брюнетка за рулем.
Мне все это до смерти надоело, и я сказал:
- Где эта ваша дорога обратно? Я на работу опаздываю.
- Вы на работу опаздываете? - удивленно переспросила Надя.
- Да, времени в обрез. Я бы тоже с удовольствием побарахтался в грязи, но должен идти на работу, иначе меня уволят.
- Это будет очень плохо, - неуверенно сказала Надя. - Вон, видите там деревья? А впрочем, давайте, мы вас проводим.
Мы дошли до огромной болотистой лужи, вытекающей из реки. Деревья создавали над ней некое подобие арки, и все внутри было такое зеленое, что резало глаза. Посреди лужи стоял огромный бронированный джип, а в воде, возле переднего бампера спал, раскинув руки, крепкий мужик в черном костюме и когда-то белой, а теперь зеленой рубашке.
- Вот на этом бегемоте и доедете, - сказала Надя, кивая на джип.
- Эй, мужчина! - крикнула владельцу джипа Ася.
Он, разумеется, не пошевелился. Брюнетки будили его очень долго, наконец, он заворочался и сел, глядя на мир мутными глазами.
- Вы в город едете? - спросила у него Надя.
После долгого молчания он сказал:
- Наверно.
- Подкинете нашего приятеля, ладно?
- Ну ладно, - с трудом пожимая плечами, ответил мужик. - Давай, подходи сюда. Залезай в машину.
- До свидания? - сказал я брюнеткам.
- До свидания, - ответили они и ушли.
Я ступил в лужу и немедленно провалился по грудь. В ядовито-зеленой воде, освещенной солнцем, плавало множество личинок стрекоз и прочей гадости, вызвавшей во мне прилив омерзения. Я кое-как добрел до джипа и уселся на сиденье. Мужик взгромоздился за руль и втопил педаль. В салоне очень сильно воняло тиной и протухшей водой; было видно, что владелец джипа еле сдерживается, чтобы не проблеваться. Мы двинулись по проселочной дороге, а когда проехали немного, мужик повернулся и достал с заднего сиденья коробку. Он положил ее себе на колени и вынул оттуда яйцо; разбил его о ветровое стекло и выпил содержимое. Потом запел. Пел он арию Руслана.
- О, поле, кто тебя усеял мертвыми костями... - пел он, и, надо сказать, голос у него был очень даже неплохой. Потом он выпил еще одно яйцо и спел другую арию. На этот раз голос звучал еще лучше. Так всю дорогу он колотил яйца о ветровое стекло, выпивал их содержимое и горланил арии. Когда мы подъехали к моей работе, его голосу, по-моему скромному мнению, мог позавидовать и Лучано Паваротти, а яиц в коробке еще оставалось много. Но надо было прощаться. Мы попрощались, певец уехал, а я на этот раз без труда отыскал свою комнату и засел за компьютер.
В углу, как обычно, притаилась женщина-пантера. Она ковырялась в своих порошках, и на столе у нее торчал котенок, которого мы спасли вчера вечером. Он нюхал порошки, чихал и скакал по столешнице. За тонкой стеной слышалось бормотание, это означало, что за ней находится аптекарь Антон, тот самый, который всегда стекал с работы по водосточной трубе. За окном заканчивался день - я потратил кучу времени, добираясь до работы. Значит, мне надо приложить усилия, чтобы компенсировать безвозвратно утраченное время. Я с серьезным видом углубился в расшифровывание белой абракадабры, высвечивающейся на экране компьютера.
Когда наступил вечер, мы с моей сотрудницей почувствовали легкую панику в коридоре: топот и возбужденные возгласы. Из любопытства я подошел к двери и отворил ее. Из-за моего плеча выглядывала женщина-пантера и сверкала зелеными глазами. Первым делом я увидел лифтера, неторопливо шагающего прямо к нам. Связка ключей в его руке ритмично побрякивала. Привычный страх заставил меня отступить и захлопнуть дверь. Через несколько секунд в замке повернулся ключ - кто-то (а вернее не кто-то, а стопроцентно лифтер) запер нас...
Мы с сотрудницей переглянулись. Потом ключи звякнули дальше по коридору, и бормотание за стенкой прекратилось. Зато послышался легкий стук. Я приложил ухо к стене.
- Эй! Эй! - прозвучал голос Антона.
- Ну?! - сказал я.
- Меня заперли!
- Нас тоже, - ответил я, и посмотрел на свою сотрудницу. Она кивнула: "да, мол, заперли!".
- Попробуем вылезти через окно, - решил я и направился к окну. Но как ни дергал раму, ровным счетом ничего не получалось.
- Окна заколочены, - сказал за стеной Антон. - Мы в ловушке.
- Надо закрыть дверь изнутри, - сказала женщина-пантера. - Не то лифтер доберется до нас.
- Слышьте, я щас к вам перелезу, - сказал Антон. - Тут есть сдвижная панель в стене, а у меня, в свою очередь, имеется коньяк и бутерброды.
- Давай.
Панель отъехала в сторону и в дыре появилась взлохмаченная голова, наполовину закрытая белым капюшоном. Антон вполз в комнату и задвинул панель обратно. В руках у него действительно была бутылка коньяка и промасленный сверток. Мы придвинули к двери стол сотрудницы, с котенком на нем, и мой стол, с компьютером. Эта баррикада выглядела недостаточно мощной для того, чтобы удержать лифтера, но достаточно видимой для того, чтобы создать робкое чувство защищенности.
За окном стремительно, словно октябрьский, растворялся вечер, и сквозь мутное, немытое еще с прошлого года стекло вторгались сумерки. Сумерки были почти осязаемыми. Они обволокли женщину-пантеру и заставили ее зевнуть раз, потом другой, потом третий. Потом она вдруг растянулась на столе, подвинув в сторону котенка и рассыпав порошки, зевнула в
четвертый раз и закрыла глаза.
- Она что, заснула? - удивился Антон.
- Не знаю, - сказал я. Но похоже было на то, что она действительно спала.
В это время загорелась электрическая лампочка на потолке, стало почти уютно.
Мы вспомнили о выпивке. Разложив закуску на столе рядом с моей спящей сотрудницей и ее дурацким котенком, мы выпили немного из горла и разговорились. Тема, естественно, была одна - страшный лифтер. Впрочем, она быстро исчерпала себя. Тогда я посетовал на жизнь в целом: дескать, какая она вся из себя изменчивая, как сложно существовать, предугадывать, действовать, зная, что все-равно получится иначе.
- Конечно, - сказал Антон, выпивая. Он встал на ноги и начал бродить по комнате.
- Конечно, - повторил он. - Что же в этом удивительного. Легко жить в реальности, выдуманной тобой самим, и крайне тяжело и неуютно жить в реальности, выдуманной кем-то другим. Для того, чтобы было легко жить в чужой реальности, надо обладать чертами характера, присущими тому, кто сотворил ее. Ты думаешь, тебе легко пришлось бы в моей реальности? Как бы не так. Да ты бы там не прожил и года! Уж ты поверь. Тебе (тому тебе, кто там живет) сейчас приходится очень туго. Однако то, что он (т.е. ты) живет там с самого рождения, дало ему шанс немного приспособиться, и, по крайней мере, он существует. Хотя и мучается. Да что там говорить, мне и самому в моей реальности непросто...
- А тебе-то чего? - спросил я, поднося бутылку ко рту.
- Мне сорвало крышу от моей безнаказанности. Я реально спился, потому как склонен к алкоголизму. Но я пил не так, как здесь, а глобально, со вселенским смыслом и масштабом!
Его глаза заволоклись туманом воспоминаний.
- Звезды падали, а я их собирал в сумку, выдавал за серебряные монеты и покупал выпивку... Так я пропил небо. Оно стало грубым и неромантичным. Но ночью было все еще светло. Тогда я дождался полной луны, сорвал ее с неба и спихнул как золотой самородок. Пирушка продолжалась долго. Но после нее деньги опять закончились, и в кредит мне никто не давал. У меня не было даже штанов, чтобы их заложить. Я ходил по ночам голый и просил милостыню, но меня пугались, меня считали маньяком... этим, как его, эксгибиционистом. Потом я все-таки нашел выход, заложил под 50-процентный залог единственное, что у меня оставалось - душу. Когорта менеджеров дьявола - всяких там чертей и бесов - днем и ночью рыскала по христианскому миру, отыскивая слабых духом людей. Естественно, что я был для них лакомой и легкой добычей. Заложив свою душу единожды, я закладывал ее много раз и в последствии. Бесы не хвастаются друг перед другом достижениями - боятся сглазить. Они докладывают о сделке только своему хозяину. Через некоторое время он возмутился, а знаешь почему? Я сам назначал срок, когда мне надо расставаться со своей душой. И я назначил его всем в одно и то же время, в один и тот же день. На мельницу, где я в ту пору жил и пил, единовременно заявилась такая стая чертей и бесов, что жители деревни до сих пор вспоминают эту ночь, как самую ужасную ночь на земле. Представь себе, бесы заявлялись на мельницу с наглыми улыбочками, считая, что сделка у них в кармане, потому что знали, что мне не удастся выкупить мою душу обратно. Они встречали других бесов, выясняли у них подробности сделки, и тут же начинали грызться, да не на жизнь, а на смерть. Их гипертрофированное самомнение не позволяло предполагать, что кто-то может оказаться проворнее и оформить сделку за их спиной, или, например, минутой раньше... Они сознавали только свою беспощадность, а, следовательно, беспощадность конкурента, и стремились его уничтожить. Я, прихватив пару бутылок, свалил с мельницы, а там еще долго шла эта мышиная возня, и мельница наполнялась трупами как ведро водой. Тут-то за дело и взялся сам князь тьмы. Я повстречал его в кабаке, договорился о новой цене. Только потом я приссал, потому что душу терять было жалко. И отправил на стрелку своего собутыльника. Я объяснил ему, что бояться нечего, потому что продавать он будет мою душу - надо, мол, только забрать деньги, и все. Разумеется, что дьявол забрал его душу, ведь как он мог забрать мою, если меня не было рядом? Собутыльник вернулся в компании двух падших женщин, у них у всех были словно бы стеклянные глаза... Я выпил, забрал часть денег, трахнул этих двух шлюх и потихоньку слинял, потому что иметь дело с зомби - это самое худшее, что только можно себе представить. Потом я понял, в минуты прояснения сознания, что жить в моей реальности, которая поддается моему контролю, а не чьему-либо другому, - дело гиблое. Ведь реальность эта формируется стереотипами, внушенными мне реальностью, в которой я начинал свое существование, и так или иначе, но я по-прежнему остаюсь ее заложником. Фактически мы изначально обречены на поражение. И даже свободы мысли в действительности не существует, потому что мысль сама по себе не является свободной. Изнутри тебя все равно будет глодать чувство, что ты находишься под контролем реальности. И что самое скверное, даже вырываясь за пределы своего сознания, попросту говоря, сходя с ума, ты опять же не можешь быть стопроцентно уверен в собственной независимости. Кто-то или что-то все равно будет держать тебя под контролем, и ты навряд ли узнаешь, кто это или что.
Я пил коньяк, напряженно пытаясь сообразить, кто же все-таки опаснее: лифтер или Антон. А Антон, выставив ногу и подняв руку, вдруг продекламировал вирши, несомненно собственного посола:
- Да, наша жизнь - игра!
Но кто мы в ней?
Лишь карты...
Возомнившие себя же игроками...
Я посмотрел на изгибы тела женщины-пантеры. Они были крайне соблазнительными.
- Куда ты смотришь, обломок бытия!
Что видишь ты - в том маленьком куске пространства?
Разрозненное целое... опять
Считаешь ты его за что-то драгоценное.
Я осознал, что на этот раз Антон обращается ко мне, и ответил прозой:
- Я смотрел на изгибы. Если ты считаешь, что говорить какими-то мутными стихами это круто, а кроме того содержит в себе некий тайный смысл и шик, то, пожалуй, можешь так считать. Но говори все-таки нормально. Потому что я тоже могу начать плести корзину из слов, являющихся синонимами простых и ясных слов, а потом еще к тому же надену эту корзину тебе на уши. Сомневаюсь, что ты это оценишь по достоинству, хотя ценность моей корзины гораздо выше твоей.
Женщина-пантера сладко потянулась, и в это время за дверью что-то заскреблось. Меня мягко посетила мысль, что лифтер подкрался к двери давным-давно, подслушивал нас и теперь решил-таки отпереть дверь и... и что-нибудь такое с нами сделать ужасное. Антон побелел. Котенок слетел со стола и зашипел. Практически все мы, кроме спящей женщины-пантеры, подумали одно и то же. Но тут и ей приснился какой-то кошмар, и она заметалась по столу, а в это время в замочной скважине повернулся ключ, и женщина-кошка повернула к нам свое лицо, и ее лоб покрывали капельки пота.
Было совершенно ясно, что наша баррикада рухнет - если и не сразу, то все равно до обидного быстро.
Замок щелкнул, и дверь уперлась в стол. Лифтер глухо заворчал и начал толкать дверь посильнее.
- Живей, - шепнул Антон, схватил нас за руки и потащил к стене. Он убрал панель и сказал. - На самом деле, меня никто не запирал, я сам заперся изнутри! Но ведь не мог же я вас выпустить через мою дверь, а сам остаться в комнате!
- Хорошенький номер! - прошипела женщина-кошка, подхватывая на руки котенка. - Из-за тебя мы проторчали тут всю ночь!
Действительно, за окном уже забрезжил рассвет, но он казался не очень досягаемым, потому что виден был через заколоченное окно.
- Я приготовлюсь быстро открыть дверь, - сказал Антон, пропустив мимо ушей слова моей сотрудницы, - а вы смотрите: когда лифтер прорвется, то бегите сюда и попутно кричите, что он ворвался.
- Угу, - кивнул я. Все мы пролезли в соседнюю комнату, а я высовывал голову в дырку в стене и смотрел, как под напором двери и лифтера, стол и пр. отползает внутрь.
- Ворвался! - завопил я и бросился к двери. Антон открыл ее, и они с женщиной-пантерой и котенком выбежали в коридор и устремились к парадному входу. Бежать надо было мимо комнаты, в которой мы провели ночь. Я, естественно, немного отставал. Потом выяснилось, что все-таки намного, потому что из-за двери нашей комнаты высунулась огромнейшая, волосатая, отнюдь не лифтерская лапа (хотя у него ручища тоже была здоровая и волосатая) и прихватила меня за лодыжку. Не особо ожидая такого препятствия, я рухнул на ковровую дорожку и заглянул заодно внутрь комнаты.
То, что я увидел, меня, грубо говоря, ошеломило. Уж никак не ожидал я увидеть просторное помещение, заставленное некими пюпитрами, за которыми стояла тьма-тьмущая учеников, бормочущих какую-то ерунду. Урод, схвативший меня за ногу, судя по внешнему облику напоминал некого стереотипного черта. Из всего этого зрелища я понял, что тут находится класс учеников дьявола, но не это было главное, и не это заставило меня призадуматься, несмотря на ужасное мое положение. Меня вдруг осенила мысль, что нету особой разницы между учениками дьявола и семинаристами-поклонниками Бога. И те и другие ведут относительно аскетический образ жизни, и те и другие возносят молитвы, и хоть и задумываются над чем-то таким-этаким высоким, но все равно гнут свою линию, не особо пытаясь свернуть с избранного пути.
В любом случае, они пекутся только о себе и о своем благополучии. Разница была только в том, что эта шпана поверила одному, а та - другому. Сфера влияния была у дьявола так мелка и авторитет так низок, что ему ничего не оставалось, как хватать рекрутов в коридоре...
Поняв это и почувствовав, что меня пытаются затащить внутрь и воткнуть мне в зубы какой-то учебник (а я вообще не люблю ни читать, ни чему бы то ни было учиться), я уперся свободной ногой в стену, а несвободной дернулся. Я легко высвободился - даже башмак не слетел. На выходе я присоединился к своим коллегам, и мы вышли в утро, что незамедлительно напомнило мне финальную сцену из дешевого, паршивого, итальянского фильма ужасов "Демоны-2", принадлежащего авторству Марио Бавы.
А за нашими спинами сотрясался дом, его плющило и крючило, и мертвецы, в огромном количестве населявшие его, испускали стоны и зеленые слюни, высовывались в незаколоченные окна и махали кулаками. Потом все они успокоились. Но дом в этот миг снова тряхнуло - очевидно было, что не мертвецы его так трясли, а он сам трясся; стены пересекли трещины, и мертвецам пришлось проявить осмысленность действий. Стоило им только ее проявить, как они выстроились в ровные ряды и стали выходить из парадного входа, один за другим. Они шли мимо нас, а дом рушился и распадался с такой скоростью, что у нас, троих людей, не оставалось даже малейшего шанса предположить, что с этой работой не покончено.
Надо было искать новую... Женщине-пантере уже надоело прикидываться, и она окончательно превратилась из женщины в пантеру.
- "Трудно быть Богом" решили братья Стругацкие, - произнес Антон, кивая на черное животное возле нас. - "Трудно быть человеком" решила пантера.
Я бы не удивился, если бы котенок повернулся к нему и сказал бы что-нибудь вроде "трудно каламбурить идиоту". Но котенок этого не сказал.
Мертвецы по-прежнему брели мимо нас. Они заселяли город, проникали в дома людей, ложились в их постели, чтобы проснуться поутру, завязать шнурки и выйти на работу. В общем-то, они были смирные и спокойные, порыв непонятного, но буйного веселья у них прошел. И с ними вполне можно было сработаться. Я это сразу понял, и Антон это понял. И пантера наверно это тоже поймет и тогда сразу превратится в женщину, и я снова буду ее вожделеть. Но пока что хотелось пожрать, а вот это была проблема, потому что если тебя первый раз в жизни станет обслуживать официант-мертвец, то ни один букмекер в мире не рискнет принять ставки на то, что ты не проблюешься прямо себе в тарелку.
В то же самое время вполне реально предполагать, что нерешаемых проблем не существует, и это в свою очередь дает повод для оптимизма.