Я привел с собой практически всех, кого смог найти. Не стоит думать, что меня преследовали альтруистические цели - просто всегда нужно уметь отхватить именно такой кусок, какой в состоянии поглотить. А жатва, если верить будоражащему все моё существо предвкушению, должна состояться небывалая.
Раннее утро, солнце только начинает выглядывать из-за верхушек елей за нашими спинами. Я поднимаю глаза к небесам. Прозрачная синева подсвечена аметистовыми переливами зарниц - день обещает выдаться безоблачным и жарким. Не лучшая погода для того, чему предначертано начаться сегодня. Впрочем, нам это не помешает. Скорее наоборот - придаст действию пикантную насыщенность.
Но пока легкий ветерок несет только утреннюю прохладу, а не пыль с копотью. Мне самому хочется продлить этот короткий промежуток затишья. Словно оттягивание экстаза - медленная пытка, многократно усиливающая долгожданную развязку.
Природа просыпается, ночные шорохи сменяются птичьими трелями, журчание пограничной реки становится звонче, сама поверхность воды обретает фактуру, до этого неразличимую в темноте. У некоторых из нас, очень немногих, солнечный свет вызывает легкое раздражение - они поправляют темные очки, даже находясь спиной к светилу.
Я смотрю на медленное течение, на возникающие воронки неспешных водоворотов, на шевеление прикасающихся к реке ветвей плакучей ивы и стараюсь не думать о предпосылках, о сторонах, о конфликте. Зачем? Меня интересуют только последствия.
- Как считаешь, на этот раз все получится?
Хекет наклоняется и зачерпывает пригоршню воды. Чистой, не имеющей в своей структуре иных свойств, кроме присущих обычной влаге. Отличающейся от тягучих, маслянистых потоков Ахеронта, Коцита и, тем более, Пирифлегетона. Меж берегов последнего, как известно - лишь пламя. Хекет подносит ладонь ко рту и делает маленький глоток. Смакует. Её псы мгновенно опускают узкие морды и принимаются жадно лакать, синхронно покачивая хвостами. Твари не любят тепло, комфортно чувствуя себя только в ледяных пустошах.
Получится?
Можно было не произносить вопрос вслух, но я понимаю Хекет. Так хочется. Иногда. Слышать шум ручья. Пить воду. Дышать. Разговаривать.
Я поворачиваюсь к женщине. Мраморная кожа и, если смотреть от меня, идеальный профиль. Достойный украсить аверс монеты номиналом в одну любовь. Если продолжить аналогию, то другая сторона лица Хекет, я её отсюда не вижу, может быть отчеканенной на медном оболе. Что клали под язык мертвецам для оплаты услуг Призрачного Кормчего. Реверс - герб смерти.
Так получится ли?
Старые мойры всегда снисходительно позволяли мне рассматривать путаницу их пряжи. Ничего не поясняя - не в их правилах делиться тем, что они понимают. Лишь иногда Лахезис-Судьба, хихикая, указывала грязноватым ногтем на едва заметные утолщения и узелки. На этот раз подсказки мне не требовались. Я видел время и место не менее отчетливо, чем неизбежность в глазах Антропы-Неотвратимости.
Произойдет - в этом я не сомневался, однако нить последующих событий еще не оформилась, застыв комком шерсти на кончиках скрученных артритом пальцев Клото-Пряхи.
- Когда эрцгерцог схлопотал пулю, - Гипноз чувствует мою неуверенность, - тоже казалось - назад пути не будет.
Мой брат-близнец. Я люблю его, но редко полностью посвящаю в свои планы.
- Согласись - несколько лет после этого были весьма благодатными.
- О, да! - Гипноз сладостно прикрывает глаза и замирает, раздувая ноздри, - Тот пряный чесночный запах. Он придавал вкусу жертв... изысканность. Я даже помню название реки - Ипр.
Мой ветреный брат, обычно он не удосуживается запоминать названия мест, в которые его забрасывает судьба и моя воля. Почти двадцать пять лет назад. Тогда мне тоже хватило работы. И после, когда тысячи ослепших, обезумевших солдат сновали по дорогам всего континента. Уверен, что прибавится в будущем - иногда я вижу в живых сокрытые глубоко внутри следы той атаки.
- Помнишь, - усмехается Виелона, покручивая серебряный ус, - закованные в броню колесницы под Флером? Неповоротливые и неуязвимые стальные жуки.
Конечно, что еще может запасть в душу нашему черному соратнику. Он помешан на смерти и орудиях, способствующих её наступлению. Даже сейчас, когда мы все облачены в легкие, не стесняющие движений одежды, он - в полном боевом доспехе. Остроконечный бацинет, пластинчатая бригантина поверх хауберка* - хорош, так и представляю его верхом на танке.
- Они были очень близки к тому, чтобы довести все до конца, - замечает Гипноз.
- Мы сами не смогли влиять на события. Из-за малочисленности.
Если быть точным, мы выступали вшестером: я, брат, Виелона, эринии Тисифона с Алекто, и, конечно, наша сестра Эрида, в очередной раз ухитрившаяся из банального теракта разжечь мировой конфликт. Такие вещи ей удавались всегда, начиная с истории о пресловутом Яблоке Раздора.
Говорят, у меня железное сердце. Не знаю - не представлялось возможности посмотреть. Я единственный из всех, кто не нуждается в жертвах и дарах. Это делает меня независимым, и, как следствие, ненавидимым и пугающим. Чужая неприязнь меня не смущает, а боязнь со стороны сподвижников избавляет от необходимости выслушивать упреки. Но я умею признаваться себе в собственных ошибках.
Дело не в количестве - просто та война была преждевременной. Я обратил внимание на работы двух ученых: Марии Кюри и Макса Боденштейна. Открытие радия с полонием и формулирование основных принципов протекания цепных реакций. Казалось логичным, что после этого останется всего один шаг до создания Того, что способно уничтожить мир.
И Эрида вложила оружие в руки тщедушного юноши. Кажется, его звали Принцип.
Мы поспешили, а прямое вмешательство в ход событий всегда ослабляет контроль над их течением.
- Сейчас нас достаточно? - рассевшийся у самой кромки воды Асмодей хлопает себя по щеке и стряхивает размазанное тело комара.
Интересно, что хотело найти насекомое, исследуя давно уже обескровленную, покрытую черной паутиной метастазов плоть?
Я киваю. Да, двадцать девять - сейчас нас намного больше. Я объединил представителей почти всех семей, участвовавших в теневых делах нашего мира в разные эпохи и на разных территориях. Только Виелона может по праву считать себя местным. Однако, как ни значительна репутация большинства из собравшихся, особую гордость вызывает костяк - соратники давно минувших битв моего клана.
Я испытываю легкую ностальгию, вспоминая те времена. Тогда мы почти все делали сами, не полагаясь на паству.
Героическая эра.
Грозовые разряды рвут ночь на лоскутья. Скалы крошатся в пыль и снова вырастают из пепла. Моря взрываются фонтанами пара. Земля плавится и течет горящим потоком.
Горизонт сдавливается кольцом, небо дыбится мыльным пузырем и мир сжимается до размеров арены.
Лишь декорации.
И мы - исполнители ролей, каждая из которых главная.
Со сводящим с ума визгом носятся над полем брани эринии, уворачиваясь от молний. Скрежещут зубами обагренные кровью погибших керы. Гипноз замер каменным изваянием, огромных усилий стоит не податься его чарам. Хекет звонко смеется во главе своей стаи, скалящиеся морды стигийских собак тоже кажутся улыбающимися. Немесида правит запряженной грифонами колесницей и её плеть оставляет в теле земли рубцы, по которым будут течь реки. Я, питаясь ужасом в глазах умирающих, ржавым серпом срезаю пряди волос, собираю жатву душ.
Не для себя.
Сейчас все не так. Мы слабы и забыты, а массовое сознание стало слишком... индивидуальным. Все не так. Пока.
Эта война вяло тянется уже второй год, но только совсем недавно некоторая информация заставила меня воспрянуть духом. В лаборатории Гана впервые добились успехов в делении ядра, а некто Флюгге обронил намек относительно Абсолютного Оружия. Мешкать нельзя - у нас есть самое большее пять лет. Мы не так могущественны, как в древности. Волю к действию сохранили лишь те, кто никогда не боялся замарать руки. Остальные отстранили себя от мира, уединились и прозябают. Это их выбор и их удел. А это наша битва, возможно - последняя.
Мы будем нагнетать обстановку, сеять раздоры, распространять ненависть среди противников. Мы будем поддерживать слабых, вселять мужество в души отчаявшихся, вести в последнюю атаку потерявших надежду. И менять объект покровительства, как только прежний получит преимущество. Раскачивать маятник, но удерживать равновесие, балансировать на грани. Столько времени, сколько нужно. Мы утопим мир в крови, мы станем пить его соки и заставим содрогнуться от ужаса. Миллионы жертв, десятки миллионов взойдут на алтарь этой войны, надеюсь, что окончательной.
Столько, сколько нужно, думаю - им хватит пяти лет. Пока не распустятся, вытесняя небо, огненные цветки.
Асмодей размахивается и бросает в воду камешек. Поверхность подергивается рябью разводов, но течение и ветер подавляют возмущение.
Так и Жизнь.
Так и Смерть.
- Как называется эта река? - спрашивает Гипноз.
С каких это пор брат увлекается географией? Предвкушает нечто, похожее на газовую атаку под Ипром?
- Буг, - задумчиво отвечает Виелона, - Буг. Коренные жители этих мест называли меня Черным Богом. Тысячу лет назад.
Напряженность эфира достигает предела. Мы замираем, предчувствуя мощный выброс энергии. Шерсть на загривках псов Хекет топорщится, между щетинками проскальзывают искры призрачных разрядов. А их Хозяйка смотрит на меня. Я отвечаю на её удивительный взгляд: правый глаз пронзительно синий, левый багрово красный и то, что называют белком у него - черного цвета.
Смотрю и понимаю, что Хекет, единственная из всех, знает о моих истинных намерениях. И одобряет.
Мы жалкие боги окраин, живущие в сказках и мифах. Мы ничто без поклонения, без молитв и подношений. Мы так изголодались по жертвоприношениям, что жажда мешает нам рассуждать разумно. И только я не нуждаюсь в дарах, всегда получая свое по праву. Я - один из нас и не такой, как все. Жертвы, которые я собираю - не мои. Чужая смерть для меня - обычный труд, а разве кто-либо получает удовольствие от переизбытка работы?
Вопросы.
При любом миропорядке я буду востребован, я - гарант равновесия. Всегда лишь тень у трона очередного Владыки. И сейчас мне претит роль лидера, что делать - земля оскудела богами.
Смерть невозможна без Жизни.
Нужна ли мне гибель мира?
Мы уже пережили одну. Миллион лет назад. Память об этом уже стерлась, потускнела выгоревшей открыткой, оставив в глубине подсознания страх и восхищение Великим Взрывом. Метаморфозой, подобной той, что мы готовим сейчас. Трансформой, превратившей нас самих в чудовищ. В призраков, застрявших в мертвом мире и возомнивших себя богами.
Предыдущая война оказалась преждевременной. Поспешной. Репетицией - пусть так. Люди еще не были готовы. А теперь они созрели. Человечество. Последнее время оно невообразимо быстро учится. Скачок. Как и миллион лет назад.
Зачем способствовать развязыванию войны именно до, а не после создания Орудия Возмездия?
Хекет понимает.
Получив в руки такую мощь, люди должны знать о хрупкости мира и ненасытности войны. Память об этом будет свежа. Они обязаны пройти сквозь Ад, чтобы быть в состоянии осмыслить и не допустить Апокалипсиса. Мы умеем учиться только на своих ошибках.
Хекет согласна.
Будь у меня время, я убедил бы и остальных. Или не смог бы этого сделать. Если все получится так, как я задумал, мои соратники останутся ни с чем. Кроме разовой порции жертв. Меня снова проклянут.
Их шанс - начать все сначала.
Для меня - нет.
И для людей - нет.
- Спасибо, Хекет.
- Слышишь, Танатос? - шепотом спрашивает Гипноз.
Слышу. Гул канонады на западе.
- Пять часов, - сообщает Виелона, глядя на солнце, - пунктуальные.
Его бывший народ начинают втаптывать в грязь.
- Действительно, свершается, - в мутных глазах Асмодея печаль, - обычный день, никаких пророческих дат.
Да, ни тебе рубежей эпох, ни мистических чисел.
- Сегодня первый день две тысячи семьсот семнадцатого года, - напоминает Эрида.
Моя бедная, вздорная сестра навсегда осталась в той эпохе. Действительно - эллины начинали отсчет с этого летнего дня. Самого длинного в году. А летоисчисление вели с даты первых Игр, посвященных нам. Я, как и Гипноз, всегда путался в календарях и предпочитал вообще не связываться с нумерологией. Только Хекет старалась идти в ногу со временем.
- Двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года, - переводит она, подходит поближе и касается моего локтя, - Спасибо, Танатос-Смерть.
* Бацинет, бригантина, хауберк - элементы доспехов.