Аннотация: Однажды я видел, как на улице Иисус пил пиво из горла
РЫБНЫЙ ДЕНЬ
1.
В переулке было темно - уличные фонари если когда-то и горели, теперь служили только декорацией на сцене небольшого провинциального театра, зрителями которого еженощно становились жители двух кирпичных домов. Дома стояли друг напротив друга на расстоянии трех метров, что создавало необходимые условия для проведения досуга. Если кто-нибудь из жильцов жалел денег на занавески, его личная жизнь становилась достоянием города. Например, в тихие субботние вечера можно было сидеть в кресле у окна со стаканом пива в руке и наблюдать за развитием половой жизни Вари, продавщицы рыбного отдела в местном супермаркете. Продавщица явно подрабатывала, такого количества любовников у дамы с ее данными быть просто не могло. Она все время старалась отмыться - то ли от клиентов, то ли от рыбы, поэтому регулярно щеголяла по квартире в поисках полотенца. Находила его и долго растиралась, потрясая крупной грудью.
Иногда в переулке кого-то рвало, кто-то звучно мочился на стенку мусорного контейнера. Благодаря расположенному неподалеку клубу, время от времени ночную тишину прерывали глухие стоны закрепляющих знакомство парочек.
Поэтому на протяжный мужской стон никто не обратил внимания.
2.
Классик одиннадцать лет прожил в этом районе. Сначала в доме на углу Коровина и Лесной, затем просто на углу. Летом с ночевкой было проще, даже в прохладные ночи асфальт долгое время оставался теплым и позволял с комфортом спать до самого утра. Зимой приходилось искать незапертые подъезды или выведенные на улицу трубы с горячей водой, у которых происходили частые встречи с дворовыми собаками. Одна из таких встреч закончилась неудачно, и теперь на правой руке у Классика остался всего один палец - большой. Несмотря на потерю, проведенное в больнице время оказалось для Классика единственным светлым пятном за последние полгода. Там его ежедневно кормили, давали пользоваться душем и туалетом, хотя и постоянно присматривали, точно за заключенным.
Свою кличку Классик получил от Терьера, большого оригинала, бывшего музыканта, чьи концерты некогда собирали сотни людей. Тот до сих пор хранил коллекцию старых афиш в коробке из-под обуви. Когда Классик попал на улицу, Терьер стал для него наставником: учил бывшего педагога заново жить, переосмысливать ценности, давить в себе лишние чувства. При знакомстве Классик по обыкновению назвался Федором Михайловичем, на что Терьер хмыкнул и сказал: "Как Достоевского, значит? Ну что же, будешь у нас Классиком".
Этой ночью Классику не спалось. Он снова вспоминал первые месяцы жизни на улице - как резал вены осколком стекла, как бросался под машины. Но его каждый раз спасали. Как назло. Словно желали продлить его страдания, заставить почувствовать то, чего он опасался больше всего на свете: бесполезность и бессилие.
Кроме того, серьезной причиной для бессонницы послужили события последних дней. Кто-то методично, с особой жестокостью, ночь за ночью вырезал с улиц города бездомных. Тела находили в подъездах, на чердаках, в канализации, в телефонных будках, просто на улице. У жертв были с выпущены кишки и отрезаны головы. Но что совсем не лезло ни в какие ворота - это выражение лиц несчастных. Покоящиеся на асфальте головы блажено улыбались в пустоту. Как будто именно этого момента жертвы ждали всю жизнь, и вот мечта осуществилась.
Донесшийся из подворотни стон заставил Классика вздрогнуть. По звуку никак нельзя было определить, кто именно стонет; и есть уж точно несколько причин, по которым человек может стонать ночью в безлюдном районе, но Классика ни с того, ни с сего начало трясти. В свете последних событий из всех причин вспоминалась лишь одна.
И она заставила Классика бежать со всех ног.
3.
Это было в апреле.
Трава только начинала пробиваться сквозь влажную землю, почки на деревьях набухли, и весь парк стоял в салатовой нежной дымке.
Терьер расположился на скамейке, как и положено королю. Гете, Пьеро, Компрессор, Сила и Классик заняли места на земле вокруг, с уважением глядя на предводителя. Даже смятые газеты, торчащие из растоптанных ботинок Терьера, казались Классику оторочкой королевской мантии - соболя, не меньше. Засаленное черное пальто было застегнуто на все пуговицы и еще больше подчеркивало царственную осанку короля бомжей.
Да уж. Терьер - король помойки. Классик отвел взгляд и вздохнул.
Весна навевала на бывшего учителя старших классов тоску. Теплый ветер нес особые запахи, которые ни с чем не спутаешь: влажной земли, свежести и молодой зелени. Весна. Ветер ворошил давно немытые волосы на затылке. Скоро закончится первая смена, прозвенит звонок, ученики побегут домой, смеясь и радуясь, что еще один день прошел - и каникулы все ближе. В это время Классик обычно курил в открытое окно учительского туалета, глядя на асфальтовую площадку перед школой, и ждал следующего урока...
- ...на этом закончим! - отрезал Терьер, и Классик очнулся.
Сила, огромный бродяга с бельмом на глазу, заворчал.
- Ты чем-то недоволен, Сила? - ласково спросил Терьер.
- Я собрал двенадцать бутылок, а Гете всего десять. Но его ты не ругал, а я крайний, да?
- Гете болен и стар, а ты здоров и силен. В твоем случае это всего лишь лень. Я понятно излагаю?
- Почему ты всегда главный? - Сила насупился.
Король посмотрел на него, но ничего не ответил.
- Темный король снова здесь, - Терьер обвел всех взглядом. - Он убивает моих подданных. Он вспарывает им животы и отрезает головы.
- Каких подданных? Ты сдурел, Терьер?! - огромный бомж вскочил. - Тебе никто не подчиняется, кроме этих придурков!
- Сядь, Сила, - приказал Терьер.
Огромный бомж нехотя подчинился.
- За последний месяц пропало четверо наших, - продолжал Терьер. - Думаю, они больше не вернутся. Вы их все знаете.
- Касторкин тоже? - Гете поднял голову.
Терьер кивнул. Гете горестно выругался. Классик вспомнил пожилого бомжа, бывшего доктора. Тот ругался сначала, говорил: какая касторка, я рентгенолог, кандидат наук! - но потом махнул рукой и остался Касторкиным. Они все здесь из таких. Из породы людей, которые рано или поздно махнули на себя рукой. Касторкин был из алкоголиков, с красным, словно обожженным кислотой лицом.
- Касторкин, Шмакля... Омнибус и Салфетка - все мертвы.
Теперь застонал Пьеро. У него что-то было романтическое с Салфеткой - если Терьер король, то Пьеро всегда был для Салфетки рыцарем. Делился с ней найденными вещами, опекал ее. А один раз - Классик сам видел - Пьеро с Салфеткой сидели рядом и по очереди отхлебывали из пластиковой бутылки синюю жидкость. В руке бомжихи был зажат почти целый красный леденец.
- Вечная память нашим братьям и сестре, - сказал Терьер. - Помолимся, чтобы... просто помолимся.
А теперь вспомним, зачем мы здесь.
Мы - сталкеры. Мы проникаем во враждебный город, находим то, что нам нужно, и исчезаем, пока нас не заметили. Человечество устроило пикник на обочине, а мы подбираем остатки. Но от того, сколько бутылок мы соберем, зависит будущее. К сожалению, не так много артефактов, которым мы можем найти применение. Мы еще столького не знаем. Компрессор, наш ученый, ведет исследования, но ему еще многое предстоит выяснить.
Компрессор важно кивнул. Когда-то он был инженером на заводе. А, может быть, просто психом, разбиравшим все механизмы, какие попадались ему в руки. И он действительно проводил странные опыты с бутылками.
- Придет день, и тысячи тысяч "артефактов", собранных нами, откроют нам дорогу к потерянному Авалону. Мы вырвемся отсюда. Когда мы найдем Грааль... с виду это обычная бутылка из-под "Жигулевского", из коричневого стекла... самая обычная... Грааль, который станет ключом к дороге между звезд...
Теперь он валит в одну кучу Стругацких с артуровским циклом, автоматически отметил учитель литературы, все еще сидящий где-то в глубине Классика.
- Сдать надо эти бутылки, и все, - сказал Сила. Тревожное молчание.
Терьер поднялся. Величественно, как и подобает королю. С его одежды посыпался мусор, глаза горели холодным огнем.
- Ты в третий раз прервал меня, Сила.
- И чо? - огромный бомж тоже выпрямился. Он оказался на голову выше короля.
- Ты знаешь, что означает третий раз, - спокойно сказал Терьер. Все кивнули. Классик огляделся: похоже, он единственный не знал. Терьер помедлил, потом медленно произнес: - Ты хочешь сам стать королем?
Сила ухмыльнулся, показав гнилые зубы.
- А чо? Я запросто...
В следующее мгновение он упал на землю, взвыл от боли. Терьер ударил так быстро, что огромный бомж не успел ничего сделать. Терьер схватил сумку, и раскрыл ее над лежащим - с грохотом и звоном полетели бутылки. Сила пытался закрыться руками от стеклянного водопада и мычал.
Терьер отбросил сумку, подхватил с земли пивную бутылку и размахнулся. Раз! Классик моргнул. Терьер разбил бутылку о скамейку, в руке у него оказалась зеленая "розочка".
- Держите его!
Успевшего подняться Силу повалили на землю. Классик держал правую руку Силы, чувствуя, как под пальцами напрягаются могучие мышцы. Да он меня порвет, подумал Классик. Глаза застилал пот.
Король сел на Силу верхом, улыбнулся:
- Поединок закончен. В качестве извинений я заберу твой глаз, если ты не против.
Терьер поднял "розочку" к глазу Силы, тот забился, но бомжи держали крепко. Сила зажмурился. Терьер провел "розочкой" по щеке Силы - от глаза до челюсти, оставив рваные царапины. Потекла кровь, Сила заорал, рванулся. Заррраза! Классика отбросило в сторону, он больно ударился о землю.
- Открой глаза. Открой, не бойся.
Сила открыл глаза. Кровь размазалась у него по грязной щеке, текла, впитывалась в густую бороду. Он затравленно замычал.
- Чтобы стать королем, Сила, тебе придется надеть голову короля. Для тебя это единственный способ, - Терьер оглядел насупившегося, окровавленного бродягу и засмеялся:
- А то твоя, похоже, совсем никуда не годится. Отпустите его.
Силу отпустили. Он поднялся и стоял, ссутулившись и сжимая кулаки, среди бродяг.
- Я отпускаю тебя. Помни, где-то здесь бродит темный король. Будь осторожней, Сила. И не возвращайся.
Бродяга, нагнув голову, прошел между ними - они расступались. Вскоре он исчез за оградой парка.
Больше Классик его не видел. Впрочем, в темного короля Классик верил слабо. В маньяка - почему нет? Сейчас таких хватает. Через какое-то время после ухода Силы перестали приходить Гете и Пьеро, потом исчез Компрессор. В последний раз, когда Классик виделся с Терьером, тот был мрачен и сказал, что им обоим нужно лечь на дно. Куда лечь? - Классик удивился. Если мы и так на дне, куда нам прятаться дальше? Терьер помолчал. Воспаленные глаза слезились.
- Мое время закончилось, Классик. Постарайся не растратить свое.
Классик хотел спросить, что это черт-возьми-все-нафиг-значит, но тот уже повернулся и ушел.
4.
"Что это черт возьми все на фиг значит?!"
Есть несколько причин, по которым человек может стонать ночью в безлюдном районе, но Классика ни с того ни и сего начало трясти. В свете последних событий из всех причин вспоминалась лишь одна. Именно она заставила Классика бежать со всех ног...
Но бежать не от источника звука, а наоборот - к нему.
Пусть это будет парочка, молил Классик. Растоптанные ботинки, набитые газетами, не располагали к бегу, но худо-бедно держались на ногах - и за это спасибо. "Пусть это будет парочка из клуба, пусть это будет пьяный мужик, отливавший на контейнер и потом защемивший себе член молнией. Пусть это будет кто угодно - но живой. Боги Авалона, сделайте так, чтобы это были какие-нибудь извращенцы, забившиеся в проход между домов для своих извращений. Но не очередной мертвец. Не темный король и не мертвый бомж".
В проходе между домов фонарь не горел уже много лет. Луна освещала покоцанный мокрый асфальт перед входом, но дальше - дальше царил мрак. Мрак, лишь слегка разгоняемый синими бликами телевизионных экранов. Классик, прищурившись, различал в глубине переулка очертания мусорного контейнера.
Он остановился. Сердце стучало так, словно пыталось сломать грудную клетку. Иногда оно словно замирало на долю секунды перед очередным ударом - и тогда Классику не хватало дыхания, и слабость разливалась по всему телу.
Классик глубоко вдохнул, еще раз. Голова кружилась - он не бегал лет сто. Колени болели так, словно их переломали железным прутом. Классик пытался прислушаться, но ничего, кроме ударов сердца в висках, не слышал.
Лезть в этот мрак? Или нет?
Будь он прежним учителем литературы старших классов - он бы полез. Тому, прежнему Классику, было что-то нужно. У него были желания и чувства. У нынешнего Классика в душе осталась только пустота. И свежий холодноватый ветер из окна, когда куришь в учительском туалете и ждешь следующего урока...
Классик выдохнул и пошел вперед. Становилось все темнее и темнее, словно переулок съедал свет. Над головой вдруг громко заработал телевизор - Классик вздрогнул. Мороз пробежал по спине.
В следующее мгновение Классик споткнулся обо что-то и полетел вперед. Выставил руки, чтобы не разбить физиономию. Ободрал ладони о бетон и все-таки приложился лицом...
Потом понял, что он тут не один. Классик повернул голову и увидел. Рядом лежало безголовое тело.
Труп был одет в черное засаленное пальто. Очень старое и очень, очень знакомое. "Темный король ищет меня". Похоже, все-таки нашел. Классик оперся на ободранные ладони, с трудом встал на четвереньки. Суставы ныли, как перед переменой погоды. Терьер, это точно Терьер. Кто-то отрезал ему голову и выпустил кишки - кстати, кишки где-то здесь, размазаны по бетону. Классик попытался собраться с мыслями.
Терьер мертв. Король умер, да здравствует...
А где голова, кстати?
Классик огляделся. Головы не было. Может, стоит заглянуть в мусорный бак?
От мысли, что придется открывать контейнер и искать... а оттуда на него смотрит Терьер - Классика пробил холодный пот. Он выругался. Хватит с него сегодня героизма. Он тяжело поднялся, по стеночке обошел лежащее тело, побрел к выходу.
Голову пусть ищут другие. Милиция та же. Не могла же голова далеко уйти, верно? Ха-ха.
Когда он добрел до выхода между домов, самообладание почти к нему вернулось. Я бомж, а не герой.
Он вышел на свет. После темноты лунный свет был чересчур яркий, безжалостный. Классик заморгал. Недалеко, метрах в трех от него, лежало что-то круглое... женская сумка? Было бы хорошо, ее можно продать...
Но это была не сумка.
Классик остановился, чувствуя, что хочет кричать - и не может. Дыхания у него больше не было. Он открыл рот, закрыл, снова открыл - сам себе напоминая рыбу, вынутую из аквариума в рыбном отделе. Судорожно втянул воздух. В висках билась мысль: нашлась, нашлась. И вдруг Классик понял: это не Терьер, хотя тело в переулке было явно его.
Не Терьер.
На Классика, улыбаясь блаженно и счастливо, смотрела залитая лунным светом голова Компрессора.
5.
Варя стояла у прилавка и в глубокой задумчивости ковыряла кончиком ножа рыбий глаз. Посетителей в "Лесных далях" по вечерам было немного, да и те в основном приходили за спиртным и сигаретами. Свежую рыбу, как правило, покупали престарелые разводчицы кошек, которые предпочитали посещать магазин небольшими группами и при свете дня. Остальные клиенты постоянностью не отличались, перерывы между их визитами могли достигать нескольких недель, а покупки сводились до двухсот граммов лосося или одного упитанного судака на зажарку.
Но истинным ценителем рыбы оставался только один человек, и от него уже несколько дней не было никаких известий.
- Ты чего такая смурная? - партнерша по смене возникла из ниоткуда, на белом колпаке красовался сизый отпечаток пальца. Варя сама любила работать без перчаток, хотя это и запрещалось. Прикосновение к рыбе в первые секунды возбуждало до мурашек, и только потом приходила врожденная женская брезгливость. - Снова из-за своих мужиков? Бросай ты это дело, остановись уже на ком-то одном.
- На одном? - кончик ножа ушел глубоко в глазницу, рыба смирно лежала на прилавке. - Дура ты, Светка, не лезла бы не в свое дело.
- Я бы и не лезла, - не обиделась Светка, - но только и мне все покоя не дают. Про твои концерты спрашивают, просят передать свое восхищение. Интересуются, когда гастроли давать начнешь.
- Какие, к херам, гастроли? Ты за языком своим поганым последи!
Нож взметнулся над прилавком и с грохотом опустился на доску. Отсеченная рыбья голова, кувырнувшись в воздухе, упала к Вариным ногам.
Варя медленно нагнулась и подобрала с пола рыбью голову.
- Посмотри на этого судака, - пристально глядя на Светку, проговорила Варя. Она с силой надавила пальцами на рыбью голову, заставляя челюсти разжаться. - Видишь? Он умеет молчать. И это - самое большее, чего он добился в своей паршивой жизни. Ты пока не добилась даже этого.
На улице было темно, влажный асфальт блестел в свете фонарей и тянулся между домов золотистой лунной дорожкой. Из открытого окна доносился звон бокалов, кто-то смеялся раскатистым басом, ему вторил противный женский гогот.
Варя попрощалась с охранником, старый извращенец проводил ее жадным взглядом и облизнул пересохшие губы.
На углу Коровина и Лесной на куске мокрого картона лежал бездомный. Его открытые глаза по-кошачьи блестели в темноте, кисловатый запах разносило ветром по улице. А когда Варя проходила мимо, бездомный приподнялся на локтях и посмотрел на нее тяжелым неприятным взглядом. Варя почувствовала, что дрожит, сильнее заколотилось сердце
Это был тот самый переулок, где несколько дней назад нашли тело с отрезанной головой. Именно сюда выходило окно Вариной квартиры, из которого она наблюдала, как суетилась над телом полиция. Как его обрисовывали, фотографировали, упаковывали в черный полиэтиленовый мешок. Кишки собирал молодой лейтенант - долго и с неохотой. Он то и дело подбегал к мусорному ящику, куда его громко и с кашлем рвало.
Идти через переулок казалось полным сумасшествием, но дорогу так можно было сократить практически вдвое. Чего здесь, собственно, бояться? Куда больше шанса попасть в неприятности, если отправиться в обход, мимо кабака с ревущим пьяным быдлом. Последние несколько дней они возвращалась домой со Светкой, ведь вдвоем практически не страшно.
Соблазн был огромен, добраться до дома хотелось неимоверно, и Варя, выдохнув как перед рюмкой водки, направилась в переулок. Фонари как обычно не горели, поэтому Варя, чтобы не упасть, вытянула руку и коснулась стены кончиками пальцев. Она шла, чувствуя пальцами шершавый кирпич, ногти цеплялись за выщерблены, проваливались в стыки. Несколько раз Варя натыкалась на влажный мох и в страхе отдергивала руку. За спиной временами раздавались шаги, и тогда она замирала, напряженно вглядываясь в ночь. Но каждый раз люди проходили мимо, страшного переулка теперь старались избегать. Суеверный страх перед кладбищем отпугивает вернее реального убийцы.
Варя надавила на кнопки - подъездная дверь провалилась внутрь, ударила ручкой в стену. Что-то вырвалось из темноты и с бешеной скоростью кинулось Варе под ноги, заставив ее невольно вскрикнуть. Юбку рвануло, бедро пронзила острая боль.
По улице удирал громадный черный кот.
Не снимая босоножек, Варя бросилась в ванную. С силой колотилось сердце, лицо горело как ошпаренное. Из горла со свистом вырывался воздух, а брызги слюны летели на кафельный пол. На счастье, дверцы шкафчика оказались закрытыми, как она их и оставляла. Ключ как назло не хотел выпутываться из кармана юбки, застряв между складками ткани. И тогда Варя потянула изо всех сил, издавая звериный рык, отрывая вместе с карманом кусок юбки. Пальцы судорожно принялись шарить по оторванному карману, из-под обломанных ногтей сочилась кровь. Когда ключ, наконец, оказался в руках, Варя ткнула им в замочную скважину. Снова, снова и снова, с неистовой силой, готовая вгрызться в деревянную дверцу зубами, потому что так будет правильнее, только так и должно быть. На зубах заскрипит старая краска, занозы станут впиваться в губы и десны, а она продолжит грызть, пока не прогрызет дверцу насквозь. На несколько секунд красная пелена перед глазами померкла, гул в ушах приутих, и Варя одним точным движением вставила ключ в скважину. Повернула его два раза и открыла дверцу.
Банка оказалась на месте.
Еле сдерживая рыдания, Варя обхватила ее руками. Прикосновение к холодному стеклу успокаивало.
- Ну, где же ты? Почему тебя так давно нет?
Голова в банке не ответила. Сквозь толщу физраствора Варя видела его довольную улыбку. Карие глаза смотрели с насмешкой.
Тогда, подавшись вперед, Варя поцеловала банку напротив его губ. Ее губы натыкались на стекло, оставляя за собой бледные следы. Горячее дыхание отражалось от банки, и казалось, что голова отвечает взаимностью. Стеклянный взгляд завораживал. Варя раз за разом бросалась на стекло, с такой страстью она не целовала ни одного мужчину. Только его. Понимая, что снова теряет над собой контроль, она высунула язык и стала жадно облизывать банку.
6.
Вторую ночь подряд Классик пытался заснуть. Он уже не скрывался от людей, наоборот, старался держаться к ним поближе. Весть об убийце облетела город, и если поначалу на смерти бездомных смотрели с безразличием (мало ли, бомжи напились, подрались, отрезали друг другу головы), то сейчас за отдельными случаями видели начало настоящей резни. Желтая пресса пустила слух об обезглавленных туристах, молва все переиначила, и вот результат - переночевать Классику было совершенно негде. Подвалы и подъезды запирались на несколько замков, жители организовали патрули. А на бездомного вроде Классика смотрели как на черную кошку, приносящую неприятности.
На противоположной стороне горела одинокая вывеска "Лесные дали". Буква "Л" мигала и вот-вот норовила погаснуть. Вышедший покурить охранник с подозрением посмотрел на Классика. Чудо, если в течение получаса здесь не окажется полиция или патруль. Редкие ночные гуляки при виде Классика ускоряли шаг.
Но самой большой проблемой оказалось другое. Мочевой пузырь Классика представлял собой готовую разорваться бомбу, а единственным доступным туалетом оставался ближайший переулок. Мочиться под себя Классику не позволяла гордость, а на глазах у прохожих - остатки скромности.
Последние несколько часов показались Классику настоящим адом. Любое движение отдавалось болью в животе, унять которую не представлялось никакой возможности.
К середине пятого часа он понял - сейчас или никогда.
Классик медленно поднялся с картонки и поковылял в переулок, прижимая ладони к низу живота. Главное все сделать быстро и четко. Любой шорох - хорошая причина для побега. И бежать надо к людям. Пусть даже к охраннику, дружине или полиции. Они могут сделать жизнь невыносимой, зато точно ее сохранят...
Вот тебе на! Пару лет назад Классик с тупым упорством пытался найти пути ухода из жизни, а сейчас держится за эту жизнь, как кот за отбитые яйца. Если подумать, лучшего описания для его существования просто не существовало.
Озираясь, Классик развязал штаны и в блаженстве застонал. Вся боль, накопившаяся тяжесть уходили из него нескончаемым потоком. Боль пронзила насквозь. На несколько секунд он замер, прислонившись лбом к стене. А когда распрямился, к нему уже двигалась тень. Человек шел со стороны улицы и был просто огромных размеров. Широкие плечи, мощные длинные руки. Классик в оцепенении смотрел на приближающийся силуэт, и ничего не мог сделать. Неожиданно он словно проснулся. Мозг заработал с невероятной четкостью. Классик рванул штаны, уже чувствуя, как по ногам льется что-то теплое. Он сделал шаг для побега... и в тот самый момент человек вышел под свет фонаря.
- Терьер? - не поверил глазам Классик. - Как же так? Не может быть.
Но человек был уже рядом. Холодное лезвие вонзилось в живот и пошло выше, распарывая мягкую плоть. На затылок легла рука, откинула голову. По шее потекло теплое, и в глазах потемнело. Последнее, что увидел Классик - Терьер улыбался во весь рот, а в глазах горели озорные огоньки.
7.
В закрытые веки бил свет.
Классик полежал немного, прислушался к собственным ощущениям. Ничего не болело. Так не бывает - словно он умер или находится под дозой. А ведь я и правда мертв, подумал Классик и, испугавшись этой мысли, открыл глаза.
Перед ним лежал он сам. Распластавшись на бетоне, скрючившись, подтянув здоровую левую и правую - искалеченную - к животу, лежал бывший учитель литературы, бывший бомж Классик. Вернее, его тело.
Ну, конечно, подумал Классик без особого удивления.
Длинная изогнутая полоска кишок тянулась по бетону. Выглядело так, словно кто-то небрежно выпотрошил рыбу.
Классик выпрямился. Глупо, подумал он. А потом подумал: какой я, оказывается, высокий, странно, что раньше я этого не замечал. Но где же... Классик огляделся. То, что он искал, лежало дальше, метрах в трех - у мусорного контейнера. Наверное, откатилась, подумал Классик и двинулся вперед.
Вот где она.
Классик наклонился и взял голову в руки. Король Терьер, оскалившись в блаженной улыбке, смотрел на бывшего подданного. Глаза были мертвые и веселые.
Классик почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Попытался выбросить голову, но руки не слушались.
Мутная волна ужаса поднялась по затылку, обхватила голову мерзлой ладонью. Пахло почему-то рыбой и раздавленной икрой.
Классик захотел закричать, побежать... но понял, что не может.
Он выпрямился, отбросил голову Терьера и пошел, размахивая руками. Тело так раскачивалось на ходу, что Классик почувствовал приступ морской болезни. Дверь подъезда приближалась. Он понял, что не может сделать ничего, что тело существует само по себе. А он - пассажир, который сидит в такси и смотрит на стремительно крутящийся счетчик.
Тело нажимало кнопки. Похоже, оно - в отличие от Классика - прекрасно понимало, что нужно делать.
- Кто там? - спросили из домофона приглушенно.
- Я, - сказал Классик.
Пискнуло. Дверь открылась. Классик протиснулся в подъезд полубоком, словно был слишком велик, чтобы пройти прямо. Впрочем... Классик скосил глаза. Руки его были огромные, заросшие густым рыжим волосом. И у него были - все пальцы. Пять на левой и пять на правой. На рукаве потертой кожаной куртки расплылось пятно крови.
Тело поднималось по лестнице. Мелькали пролеты. Классик мельком увидел в окно узкий проход между домов, улицу, освещенную лунным светом. Классик уже не пытался кричать или пытаться бежать - он чувствовал, как с каждым шагом приближается к границе безумия. Самое страшное впереди. Сейчас он увидит все - и даже не сможет закрыть глаза.
Наконец, подъем завершился. Классик стоял у двери, нажал на кнопку звонка. Долгую минуту дверь не открывалась. Наконец послышались шлепающие шаги и дверь раскрылась. На пороге стояла женщина - в темноте белело голое тело. Темная королева, понял Классик. Глаза ее мерцали. Лицо горело страстью.
- Здравствуй, - губы ее изогнулись в улыбке. - И кто ты сегодня?
