Врочек Шимун : другие произведения.

Рим 2. Легионы просят огня_продолжение

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 4.26*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава 18 + эпилог

Рим-2 (общий файл)

  

Глава 18. Римская слава

  
   К восходу лошадь пала. Марк коленями почувствовал уходящую вниз пустоту - и успел соскочить с падающего жеребца.
   Некоторое время он стоял, не в силах пошевелиться, глядя на тяжело поднимающиеся бока лошади. Встряхнулся и пошел дальше.
   Ализон. Водяные ворота были распахнуты. Около створок, раскинув руки, лежал мертвый легионер. Похоже, его перед смертью пытали... Декурион поморщился. ...и кастрировали.
   Марк пошел по улице.
   В Ализоне - своя война. Разграбленная таверна "Счастливая рыба". Мертвые рабыни. Повешенный на вывеске толстяк. Легионеры шутили, что вывеску хозяин рисовал с себя - теперь можно сравнить. Воочию.
   Гемы - практичные люди.
   Германцы успели войти в город, понял Марк. Значит, помощи он здесь не найдет. Возможно, даже живых римлян он здесь больше не встретит. Что ж... бежать ему все равно не на чем. Больше у него нет лошади. Сомик мертв.
   Над трупом легионера склонился гем. Блеск железа. Остальные расположились вокруг, болтали и смеялись.
   "Ну и рожи у вас".
   Марк ускоряет шаг...
   Толчки крови в висках.
   Германец вскакивает. Марк, не замедляя шага, бьет его спатой сверху вниз. Н-на! С оттяжкой. Брызжет кровь. Медленно разлетается черными брызгами. Марк моргает, когда кровь попадает ему в лицо. Полуразрубленный, германец падает и дергается, пачкая вокруг красным -- судороги.
   Марк перешагивает его и идет. Спата приятно отягощает ладонь. Варвары жмутся к стене, один пытается выпрыгнуть за круг досягаемости спаты - но не успевает. Оседает, заливая кровью мостовую. Марк опускает клинок. В груди у него - словно рвется что-то.
   - Ну, кто следующий? - говорит всадник хрипло.
  

* * *

   Драка перегородила узкую улицу. Тиуториг выругался - сегодня его весь день задерживают. Какой-то римлянин, чудом уцелевший в мясорубке мятежа, рубился с германцами. Те были, судя по характерным узлам из волос на затылке - из свебов.
   Черт!
   Тиуториг повернул коня, сжал колени. Похоже, эта скачка его доконает. Культя уже горела огнем. Надо бы снять протез, чтобы рука наконец отдохнула. Чертовы ремни врезались в кожу.
   А тут драка. Придется в объезд. Пока они прикончат этого упертого римлянина, пока разделят добычу. А скоро римляне возьмут Ализон под контроль - они это умеют.
   - Черт!
   Тиуториг повернул коня, сжал колени. Это не моя война. Тут вообще все - не моя война.
  

* * *

   Это всего лишь окраина маленького военного города, здесь ничего толком не происходит. Скучно. Пора отсюда уезжать. Тиуториг кивнул сам себе.
   "Я заберу тебя с собой, на теплое море".
   "Выкупишь у хозяина?"
   "Нет, просто заберу. Так будет..."
   Он остановил коня.
   "...забавнее".
   На закопченной вывеске медленно раскачивался повешенный хозяин. Толстое синее лицо. Вывалившийся черный язык. Мухи вьются над телом - облаком. Тихий, едва слышный скрип веревки.
   Тиуториг смотрел. Потом медленно слез с коня, пошел вперед. Конь с недоумением покосился на брошенный повод...
   Разгромленная таверна. Черепки посуды. Разбитые, изрубленные столы.
   Трупы. Толстуха лежала, раскинув крупные ноги. Ее изнасиловали и задушили. Еще одна служанка-рабыня, лежала лицом вниз. Ее убили ударом молота, вокруг раны на затылке запеклась кровь...
   И - еще одна фигурка. Тонкая. Смертельная бледность проступила сквозь смуглую кожу. Темные волосы собраны в узел на затылке, открывая изгиб шеи.
   Тиуториг стоял, опустив руки. Между пальцев пластиковой искусственной руки свистел ветер.
   Посеяв ветер - пожнешь бурю. Так, кажется, говорится?
   Тот, кого здесь называют Тиуториг, опустился на колени перед лежащей фигуркой. На голом бедре девушки темнел огромный синяк. Глаза широко раскрыты. В них застыл ужас. И боль. Много боли.
   "У тебя много жен?"
   "Хочешь быть одной из них?"
   Тиуториг выпрямился.
   Кажется, это и есть моя буря, подумал он. И я ее пожинаю.
   Город вокруг, все эти улицы, мостовая, покрытая слоем грязи, все эти колонны и - все поплыло в хрупком слое хрусталя, с отчетливым хрустом пошло ломаться и опадать. Плиты хрусталя отламывались - одна за другой - и обрушивались на мостовую...
   Разбивались.
   Тысячи осколков. Тысячи тысяч.
   За ломающимися стенами открывался другой слой. Нет, не слой.
   Черная дыра.
   Ничего не остается устойчивого. За соседним поворотом. Тиуториг знал, если повернуть за тем домом налево, он найдет тот маленький кишлак. Там лежит на земле убитый старик, ветер шевелит его растрепавшийся тюрбан. Алексей прямо видел эту картину. Шальная пуля, сказал сержант Голя. Алексей видел его ухмыляющуюся рожу, пулемет РПК, лежащий на сложенных руках.
   Сволочь.
   Из-за угла появился отряд германцев. Человек двадцать. Все - рослые и шумные блондины. Пара рыжих. И один - вылитый сержант Голя.
   Тиуториг шагнул вперед, положив руку на рукоять меча. Он даже не удивился, откуда в Афганском кишлаке германцы-херуски.
   - Эй! - позвал он. - Эй, Голя!
   Германец, что шел впереди, остановился. Озадаченно посмотрел на Тиуторига. Сделал шаг в сторону... и оказался рядом с фигуркой девушки. Тиуториг вдруг заорал:
   - Отошел, ур-род!
   Мирца.
   Огромный германец отступил, сбитый с толку этой вспышкой ярости.
   Тиуториг выпрямился.
   - Зачем девчонку трогал? - спросил он. - Я тебя, б..дь, русским языком спрашиваю?
   Германцы попятились. Алексей покрутил шеей, услышал, как щелкнули позвонки.
   И пошел на них.
   Холодно и равнодушно, словно робот.
   Шел и чувствовал, как глаза мертвыми телами лежат в пустых глазницах. Хорошо.
   Германцы переглянулись, потянулись за оружием.
   Тиуториг улыбнулся свебу со шрамом на щеке:
   - Мне понравилось в Афгане. Рассказать, почему?
  

* * *

   - Ааааа!
   Германец раскрыл рот и закричал.
   Тиуториг выдернул спату.
   Он загривком почувствовал, что следующий германец заходит к нему со спины. Уже зашел. Алексей мгновенно упал на колени, перекатился в сторону, понимая, что все равно не успевает. Даже с его скоростью...
   Свист. Короткое "хэк". Тиуториг мгновенно развернулся и вскочил на ноги.
   Гем падал. На лице застыло недоумение.
   Позади него стоял тот римлянин. Всадник... Марк, кажется. Кровь стекала у него по лицу и груди. В опущенной руке всадника была окровавленная спата.
   Марк, точно.
   Перекошенный от потери крови.
   - Разведка, ты? - Тиуториг сначала даже не понял, откуда всадник взялся.
   - В расчете, - хрипло сказал Марк Скавр.
   Тиуториг помедлил. Кивнул. В расчете, так в расчете.
   И вдруг расхохотался.
   Он смеялся над телом хрупкой девушки с распластанными по мостовой волосами.
   Тиуториг наклонился и коснулся шершавой ладонью ее волос. Кровь запеклась на лбу девушки, осыпалась ржавой трухой.
   Странно, что он больше ничего не чувствовал. Пустота.
   - Кто она? - спросил Марк.
   Германцы окружили их толпой. Человек двенадцать. Тиуториг их словно не замечал.
   - Женщина, - сказал он. - Просто женщина. У меня их много.
   Он повернул голову, словно только сейчас заметил германцев вокруг.
   - Ну что, разведка, пошли? - сказал Тиуториг.
   Глаза однорукого горели лихорадочным огнем.
   Марк выпрямился и кивнул. Спата привычно лежала в ладони.
   Почему-то этот страшный гем, который не совсем гем, казался теперь родным.
   Германцы смотрели на них с удивлением. Здоровенные и длинноволосые, в выделанных шкурах и с оружием в руках.
   - Пошли, гем.
   И они пошли. Веселая прогулка по забитому гемами городу.
   - Двинулись! Веселей, веселей, братва! - кричал однорукий. - Лучше день потерять, потом за час долететь!
   Раз, два. Раз, два. Мы идем...
   Марк думал, что сейчас упадет. От потери крови все вокруг стало нереальным.
   - Хмельная и влюбленная, зарей озарена... - заговорил нараспев Тиуториг. - В шелках полурасстегнутых и с чашею вина. Хмельной задор в глазах ее, тоска в изгибе губ...
   Марк никогда не видел такой невероятной скорости. Гем двигался быстрее, чем смазанная жиром молния. Блеск клинка размазывался, так, что глазу не уследить. Гемы засуетились, задергались. Начали умирать.
   - Зачищаем кишлачок. - Тиуториг орал на каком-то варварском наречии. - Ну, что, духи? Вешайтесь!
   Белобрысый гем повернулся к всаднику, блеснул зубами в улыбке:
   - Эй, разведка! Помнишь? Сначала входит граната, затем ты.
   Марк не понял, но все равно кивнул. Какая разница, что именно говорит однорукий, если он говорит правильные вещи?
   - Орлы шестого легиона! - орал однорукий Тиуториг. Он поднялся -- страшный, залитый кровью. Оскалился. В левой, здоровой руке у него блестел клинок. - Все так же реют! В небесах!
   Германец выскочил из-за угла. Ударил.
   Лезвие на мгновение выглянуло из спины однорукого, исчезло. Осталась только красная полоска.
   - Вот сволочь, - сказал Тиуториг без всякого выражения. С усилием вырвал меч из тела германца.
   Повернулся и прошел несколько шагов. Остановился.
   - Ты идешь, разведка?
   Марк покачнулся. Споткнулся раз, другой. Голова стала легкой-легкой...
   - Бывай, гем. Я... все.
   - Бывай, разведка. Похоже, я тоже, - однорукий гем пошел дальше, пятная кровью мостовую.
   Марк закрыл глаза. Как я устал. Как устал...
   Вдруг он почувствовал тепло.
   ...он скакал на Сомике вдоль моря, без седла. Ветер трепал тунику. Ветер пах солью и домом. Серо-зеленое штормовое море катило на берег волны, убегало в пене.
   Где-то там, дальше по берегу, стоял его дом, его двенадцать югеров земли, и ждала его прихода жена. И дети. Конечно же, дети.
   Марк улыбнулся жене. Ударился плечом о стену дома, постоял, словно утомленный путник, и сполз вниз. Тепло окутывало его, убаюкивало. Сомик, сволочь, ткнулся теплыми губами в шею, защекотал. Марк оттолкнул его и откинулся назад.
   Застыл, глядя открытыми глазами на морской берег.
  

* * *

   Арминий, думаю я. Или Луций? Кто из них?!
   Все время он вел нас - туда, куда ему было нужно.
   Незаурядный полководец.
   Вот они, склоны, которых нам не одолеть.
   Разве ради этого мы рождаемся -- чтобы умереть здесь, в сырых лесах Германии? Умереть здесь, проваливаясь по колено в топь? Умереть здесь, чувствуя, как мокрый песок останавливает натиск наступающей когорты?
   Мы -- Рим.
   Великая Германия. Провинция, залитая кровью легионов. Варвары везде, насколько хватает глаз.
   Я иду в легион.
  

* * *

   Гай Деметрий Целест, 28 лет, легат Семнадцатого Морского
  
   Два дня лил дождь, а сегодня падает снег. Застилая трупы, застилая лица, застилая слезы.
   Сегодня умирают лучшие легионы Рима. Мое правое ухо ничего не слышит. Мои пальцы почти не гнутся, я пытаюсь взять меч... Он выскальзывает из пальцев и падает на землю. Тит Волтумий наклоняется и поднимает его... но Тит мертв. Я моргаю и вижу: передо мной другой центурион. Совсем не похож. Рыжий как... Их осталось немного, моих центурионов. А сегодня остается последний легат.
   - Старший центурион, прикажите легиону построиться.
   Рыжий с удивлением вздергивает подбородок. Странно, он все еще способен удивляться -- после всего, что мы выдержали. Центурион моргает:
   - Легат?
   - Теперь вы - старший центурион.
   - Но...
   - Выполняйте приказ, - я думаю, подняться мне или нет. Потом все же поднимаюсь. С козырька солдатского шлема срываются капли, летят вниз... падают в грязь. Кап. Кап. Кап. Вот и заканчивается моя служба. Недолго я был легатом. Да и был ли?
   - Чего вы ждете, старший центурион? - я смотрю на него, он моргает; смешной, рыжий. - Особого приглашения? Или мне повторить приказ?
   Центурион выпрямляется, отдает честь.
   Сто тысяч лет этого не видел. С основания Рима. С того момента, как некая волчица выкормила двух засранцев -- голых и крикливых, наглых и маленьких голоногих волчат. Которых она почему-то -- почему? -- пожалела.
   По легенде, мы, римляне, вскормлены волчьим молоком. Только вот ощущение, что у меня внутри - огромная дыра, куда все это молоко вытекло. В голове звенит, и весь мир обрушивается на мой погнутый шлем...
   - ... - говорит центурион.
   - Что?! - говорю я. - Громче, я ничего не слышу.
   Глухой легат, что может быть лучше.
   Когда-то я боялся оглохнуть. На мгновение мне представляется, что вокруг -- тишина. И цветут луга, и где-то вдали журчит ручей, и я снова в Италии. И еще живы отец и мать. И брат Луций. И где-то далеко отсюда жив центурион Тит Волтумий, задница-центурион, гроза легионной зелени. И громогласный хвастун Виктор еще не получил свое прозвище. И жив весь Семнадцатый легион.
   И все три легиона живы.
   - Громче! - говорю я.
   ...говорят, мы многое понимаем, когда теряем слух. Потому что нас больше ничто не отвлекает.
   Почему только я слышу писк, этот чудовищный писк?
   Не хочу умирать глухим.
   - Семнадцатый Морской построен! - орет рыжий в ответ. Я смотрю в его лицо, усталое, с ввалившимися щеками, в рыжей щетине, и скорее угадываю, чем слышу его слова.
   Ничего.
   - Прекрасно, - говорю я. Поворачиваюсь.
   Они стоят и смотрят на меня. Весь Семнадцатый Морской Победоносный в полном составе. Нас около двухсот человек. Мы охрененны.
   Уроды, инвалиды, раненые и больные. Глухие, вроде меня и слепые, вроде вон того, в середине строя -- его поддерживают с двух сторон товарищи. Даже если он сейчас умрет, они будут его держать -- плечами.
   В жизни наступает момент, когда все остальное становится неважным.
   Кроме этого плеча слева и этого плеча справа. Которые будут держать тебя даже мертвого.
   - Отличная работа, старший центурион, - говорю я.
   Рыжий выпрямляется еще больше.
   Я шагаю к ним в полной тишине, и только писк в правом ухе висит надо мной, отражается от серого свода неба. Снег пошел. Огромные мягкие хлопья кружатся и падают на землю. Я спокоен. Пальцы на правой руке, сведенные судорогой, изуродованные, больше не гнутся.
   В общем, все при деле.
   Пока я иду, ступая так, словно на главной площади лагеря, неторопливо и четко, они молча смотрят на меня -- две сотни лиц. Две сотни, оставшихся от двадцати тысяч. Вар, верни мои легионы! - вот что скажет принцепс.
   Я говорю: Арминий, верни мой легион.
   Я иду. Два шага. Пять. Когда до строя остается всего несколько шагов, они начинают кричать. Я не слышу, но чувствую раскаленную волну: мне обжигает лицо, снежинки тают на моих небритых скулах, как на раскаленном железе. Я вижу открытые рты, вижу, как они кричат. Я иду в легион. Как бы я хотел их слышать...
   Боги, говорю я. Дайте мне еще немного сил.
   Я подхожу; лицо пылает.
   Звон не становится громче. Только ощущение грозного гула, накатывающего на меня, все сильнее и сильнее.
   - Семнадцатый! - кричу я. - Победоносный! По манипулам, по центуриям стройся!
   - Приготовиться, - говорю я. Я не слышу своего голоса, это так странно, что я даже повторяю: - Приготовиться.
   Центурион повторяет мою команду; орет так, что я чувствую, как даже звон вокруг меня слегка колеблется, точно дым под порывом ветра.
   Они выпрямляются: словно мои команды -- сорванным хриплым голосом, им хорошо понятны.
   Правая сторона лица уже горит. Прикладываю руку и чувствую горячее и мокрое. Горячее течет из-под шлема. Вот теперь точно -- все. Слуха больше нет.
   - Воины, - говорю я. - Братья! Мы последний легион в этой части Германии. И, думаю, ни скажу ничего нового... Мы погибнем.
   Кажется, я не зря учился ораторскому искусству.
   Я говорю только правду. Я делаю паузы. Я держу ритм.
   Цицерон мог бы мной гордиться!
   - Братья, я смотрю на вас и вижу перед собой лучший легион Рима...
   Гипербола? Нет, правда.
   Все-таки жаль, что я сейчас себя не слышу.
   Потому что, судя по их лицам, я сегодня в ударе. Я убедителен. Я - красноречив.
   Смешно.
   Надо же. Я умудрился пропустить собственную триумфаторскую речь.
   - Дайте мне меч.
   - Легат, - говорит рыжий, - ваши руки... они...
   И замолкает.
   Пальцы не слушаются. Гладий выпадает из моей руки и втыкается в землю.
   Руку свело судорогой. Врешь, сволочь. Врешь! Левой рукой я обхватываю кисть и пытаюсь разогнуть пальцы. Бесполезно. Их свело так, что завязался узел. Часть пальцев размозжена ударом. Вот теперь я точно калека. Однорукий.
   Смешно.
   - Легат, не получится.
   - Что? - мне снова приходится угадывать. Впрочем, я всегда могу прочитать по губам. Что еще мне остается?
   Надо что-то делать с изуродованной рукой. Как мне держать меч? Без пальцев?! Интересная задача. Я немного думаю, затем говорю:
   - Привяжи его.
   Центурион несколько мгновений смотрит на меня, моргает. Раз-другой... затем кивает. Понял. Приматывает несколькими слоями ремней.
   - Крепче! Туже затягивай! Еще!
   - Легат, - он пытается остановить меня. - Застой крови...
   - Крепче, центурион! Крепче.
   Все будет хорошо.
   Даже если - не будет.
  

* * *

   - Арминий! - кричу я, вызывая брата. - Арминий!
   Вокруг ревет и шумит битва. Грохот железа, стук щитов. Выкрики, скрип кожи, крики ярости и боли. Стоны раненых. Последние вздохи умирающих...
   Все здесь. Только я ничего не слышу.
   Для меня вокруг - тишина.
   - Арминий!
   Мы пришли на север.
   - Я здесь, Гай.
  

* * *

   Мы встречаемся на ничейной земле.
   Мы ведем переговоры.
   Наедине.
   - Думаешь, что знаешь римлян, варвар?! - говорю я. Арминия передергивает. - Ты видел нас только во время побед. Чтобы узнать римлян, нужно увидеть их во время поражения. Мы не самый умный, не самый храбрый народ... даже не самый отважный или воинственный. Но мы -- самые упрямые.
   Мы будем вставать с земли каждый раз, как нас на нее уронят.
   До последнего человека.
   Чтобы выиграть сегодня, тебе придется убить всех нас.
   И все равно мы вернемся.
   Смешно.
   - Гай...
   - У нас не было ни единого шанса, верно?
   - У вас не было ни единого шанса, - повторяет он, словно эхо.
   - Ты сам привел нас сюда, к этим склонам. Ты - великий вождь и великий полководец, Луций. Тебя будут помнить... ах, да. - Я усмехаюсь. Странно, что до сих эта мысль не приходила мне в голову. - Нет, тебя не будут. Помнить будут варвара Арминия.
   Лицо Луция на мгновение застывает.
   - Кажется, ты хотел остаться в веках, брат?
   Серая грязь проваливается под ногами. Холодно.
   Мы молчим. Капли дождя текут у меня лицу.
   Я плачу по брату.
   Нет, не плачу. Дождь плачет за меня.
   - Просто отдай мне предмет, Гай, - говорит тот, кто когда-то был моим братом. - Отдай Воробья. Все еще можно изменить.
   Смешно.
   - Что? - говорит он. - Ты мне возражаешь?
   - Нет, брат. Я просто качаю головой.
   - Гай, если ты сдашься... - увидев мое лицо, он замолкает.
   - Ты сам меня учил, брат. Командир остается со своим легионом до конца.
   Арминий морщится.
   - Гай... подумай. Сейчас не время для красивых поз и героических жестов. Послушай, что я скажу... - и он начинает меня убеждать. Очень горячо, красноречиво, и, видимо, чертовски убедительно. Я не знаю.
   Я говорю:
   - Говори в другое ухо, пожалуйста. Я плохо слышу.
   Арминий замолкает. Лицо его внезапно, на несколько мгновений, становится лицом Луция.
   - Ох, Гай.
   Это я слышу.
   - Ничего, брат, - говорю я. - Прорвемся.
  

* * *

   - Честь и слава! - говорю я хрипло. Поднимаю меч, привязанный к руке. У меня осталось не так много центурионов, поэтому я встаю на правый фланг, занимая место одного из них.
   - Честь и слава! - орут легионеры. Мой Семнадцатый мать его так Морской Победоносный легион.
   "Что должен делать легат?"
   Командовать?
   "Для этого у тебя есть центурионы".
   Тит Волтумий и Эггин. Они стоят в призрачном строю - рядом, плечом к плечу - и кивают мне. Легат. Легат. А где-то за их спинами улыбается мне легионер Виктор.
   Мои центурионы.
   - Тогда что?
   Луций - мой брат Луций - тот самый, что сгорел в пламени погребального костра, улыбается сквозь огонь.
   - Твой легион идет в атаку - ты стоишь, отступает - ты стоишь. Бежит или разгромлен - ты все равно стоишь. Умирает - ты стоишь и умираешь. Это твоя работа.
   Некоторое время я молчу.
   - Так в чем же смысл?
   - Ты должен стоять и улыбаться. Как положено легату.
   Мой умный старший брат.
   Мой мертвый старший брат.
   Я на мгновение закрываю глаза. Солнечный свет проникает через окна и ложится на пол комнаты. Мальчишеская рука с обгрызенными ногтями. В ней зажат...
   "Смотри, Гай. Кузнечик".
   Открываю. Поворачиваюсь к легиону, смотрю на своих "мулов".
   - По манипулам, по центуриям - стройся! - орет за моей спиной центурион. - Смирно! Тишина! Слушай мою команду...
   Арминий опускает на лицо серебряную маску римского кавалериста. С гладкого красивого лица смотрят на меня две черных дыры. Глаза маски.
   Нет, это не мой брат.
   Мой брат умер в германском лесу полтора месяца назад. Он умер как воин и гражданин Рима.
   Так - было.
   Иначе, будь мой брат жив, он стоял бы сейчас рядом со мной под сверкающим орлом Семнадцатого легиона.
   В это я верю.
   Да, кое-что я все же знаю о своем брате.
   - Легат, - кивает Арминий.
   - Царь, - я киваю в ответ.
   Мы расходимся. В разные стороны, как и положено смертельным врагам.
   Я стою под орлом Семнадцатого мать его так Морского Победоносного легиона...
   Я улыбаюсь.
   "Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы", сказал Тит Волтумий.
   Сложное сделать - простым.
   Ревущая толпа варваров идет на нас, бежит в едином жутком потоке, выкрикивая на ходу ритмичную боевую песнь.
   Я поднимаю гладий, привязанный к искалеченной руке. Эх, будет потеха!
   Я не знаю, как должны умирать последние легаты...
   Но очень надеюсь: быстро.
  

Эпилог. Земля Германии

   В лавке темно и холодно. На столе - светит единственный огонек в красном масляном светильнике.
   Ученик повертел в руках фигурку крошечной птички, пожал плечами. Бросил ее в ящик с другими украшениями. Ничего интересного. Это даже не серебро, похоже. Эти варвары хватают все подряд, а ты разбирайся.
   Ученик - худощавый, невысокого роста юноша.
   - Господин? - говорит он глухо, простуженным голосом.
   - Собирай вещи, - торговец поправил черный завиток у виска. - Грузи повозку. Завтра мы уезжаем. Здесь нам больше нечего делать. За нас здесь все уже сделали...
   Торговец огляделся. Лавка забита под завязку. Гора украшений и фалер, оберегов и серебряной посуды - все, скупленное у германцев по дешевке. Под конец цены упали так низко, что золото отдавали на вес, а серебро рубили ножами.
   И часто вещи были в плохо отмытой крови.
   Германцы - шумные и веселые. Часто пьяные. Кричали и хвастались, рассказывали взахлеб, как убивали римских солдат. Три римских легиона уничтожены. Просто не верится, торговец покачал головой. Говорят, по эту сторону Рения не осталось ни одного римлянина. Германия снова обрела свободу.
   Ходят слухи, сейчас Арминий-херуск - Германн, сын Сегимера, герцог всех германцев, ведет свои орды на штурм Ализона, последнего оплота Рима в этих землях.
   Что ж... Арминий времени даром не теряет.
   Может быть, когда-нибудь то же самое сделает Иудея? Восстанет против власти Римского цезаря и обретет свободу? Правда?! Хотелось бы верить. Иудей покачал головой. Он давно разучился верить в детские мечты.
   - Нам нужно ехать, - сказал иудей помощнику. - И лучше поторопиться... пока они не взялись за нас. С победителями всегда так - сначала они радуются и пьют, потом вспоминают, что во всем виноваты иудеи.
   - А куда мы едем? - ученик поднял голову.
   - В Вифлеем, - помедлив, ответил торговец. - Я давно не был дома...
   Он вышел из лавки. Запрокинул голову - сырой, холодный ветер донес запах падали. Еще не скоро он исчезнет с этих полей. Со всех просторов Германии.
   Очень не скоро.
   Двадцать тысяч римлян - всемогущих, страшных римлян уничтожены. Три легиона! Даже трудно себе представить... Иудей покачал головой. Очень трудно.
   Казалось, вся лавка пропиталась трупным запахом.
   Он прошел во двор, вдохнул, выпрямил спину. Как трудно снова привыкнуть стоять прямо, когда ты полжизни провел в полусогнутом состоянии. Где-то далеко выли собаки... От порывов холодного ветра - сразу заслезились глаза.
   Левий бен Ицхак, торговец стеклом и переводчик, поднял голову. Ветер овевал измученное лицо.
   Над ним плыло серое германское небо. Вечер. Сплошные облака, перетекающие друг в друга - медленно, устало.
   Над всей Германией - облачное небо.
   А какое небо над Иудеей?
   Он вздрогнул. На мгновение... меньше, чем на мгновение, Левию бен Ицхаку показалось, что он видел призрака. Высокого человека, словно сделанного из прозрачного дымчатого стекла.
  

* * *

   Тиуториг открыл глаза. Еще жив? От потери крови кружилась голова. Над ним - пасмурное небо Германии девятого года от рождества того, кто еще никем не стал.
   Но - станет.
   Заделаться, что ли, в волхвы? Он с трудом усмехнулся. Запекшиеся губы лопнули. Почему нет? Осталось набрать даров. И можно в Вифлеем. Или в Назарет... или где он там живет?
   Этот сын плотника.
   Человек, с которым лучше бы познакомиться лично.
  

* * *

   Он видел все.
   Как падающие от усталости, израненные, изможденные люди штурмовали стены, выстроенные варварами -- раз за разом наступая и откатываясь. И снова шли в атаку.
   Как упал легат.
   Фурий видел, как клинок появляется из спины легата... Мелькнул и исчез.
   Гай Деметрий Целест умер. Фурию казалось, что легат до последнего улыбался.
   Над его телом сразу образовалась свалка. Оставшиеся в живых легионеры Семнадцатого отбивали тело своего командира. Германцы, ревя от ярости и победного азарта, пытались добраться до него...
   Фурий держал древко.
   "У нас должен остаться один единственный орел".
   А потом умерли и последние из легиона.
   "Уходи, парень", - приказал Марк Целий, последний уцелевший центурион.
   Он отрубил древко. Гладий врезался в дерево, крошил позолоту... и никак не хотел перерубать. Фурий бил и бил. По щекам катились слезы.
   Наконец древко треснуло.
   Мальчишка поднял орла. Теперь они остались вдвоем: он и золотая птица. Пока орел не потерян, легион продолжает сражаться...
   Семнадцатый Морской Победоносный.
   Волчонок спрятал орла под туникой, на груди. Тот был холодный и суровый. "Мальчик, - словно говорил орел. - Ты достоин?"
   Фурий залег среди трупов. От голода и усталости он едва не задремал, веки слипались...
   Вождь варваров что-то резко приказал. Тело легата вынесли и положили перед германцем. Светловолосая девушка, что приехала с вождем, вскрикнула и отвернулась.
   Германец опустился на колено перед мертвым римлянином.
   Германцы собрали огромную гору из веток и стволов деревьев. Сверху положили тело легата, завернутое в римскую тогу. Ниже уложили изуродованные тела -- одних римлян, похоже. Солдаты Семнадцатого уходили в последний путь со своим командиром.
   Германец держал факел.
   Порывы холодного ветра рвали пламя, дергали германца за волосы.
   Пламя охватило погребальный костер. Огромный. Такого не постыдились бы и в Риме...
   Последний легат Семнадцатого легиона уходил на небо вместе со своими "мулами". Взлетал в серое, затянутое облаками небо Великой Германии.
   Позже.
   Кочка поддалась и мягко спружинила, когда Волчонок поставил правую ногу. Фурий вытянул левую - ямка уже наполнилась коричневой болотной водой - и шагнул дальше, на следующую кочку.
   Он сам не понял, как ему удалось забраться в такую глубь болота и не утонуть. Вокруг были мягкие кочки, наступаешь и уходишь вниз. И вокруг ступни выступает коричневая вода. Запах торфа. Испарения болот.
   Он нашел и собрал ртом мелкие красные ягоды. Они были горьковато-сладкими, от них сводило скулы -- и все же они были бешено, невозможно вкусными. Фурий поискал еще ягод. Нашел и собрал в ладонь. Успел обрадоваться, что ягод так много...
   И тут нашли его.
  

* * *

   Габриэль Бекеле, он же фокусник Острофаум, снова пропустил момент появления прозрачного.
   - Гай Деметрий Целест мертв, - сказал Пасселаим. В полумраке комнаты его голос звучал словно шепот призрака - тихо и отстраненно.
   - Жаль. Он мне нравился. А его брат захватил власть над всей Германией, - задумчиво сказал Габриэль. - Интересная все-таки штука - справедливость.
   Пасселаим поднял белесые брови.
   - С чего ты решил, что это его брат?
   - Разве это не Луций?
   - Разумеется, нет.
   Габриэль почесал руку.
   - А как же -- душа вернулась?
   - Воробей не возвращает души. Это невозможно. В данном случае использовались два предмета: Воробей и Голубь.
   - Разве это не одно и тоже?
   Прозрачный усмехнулся.
   - Нет. Голубь делает копию человеческой мозга в себя, как ксерокс, и стирает оригинал. Человек остается с пустой головой. Никакой долговременной памяти, только примитивные навыки и животные рефлексы. Считается, что Голубь забирает души. На самом деле, конечно, никакой мистики. Если применить Воробья после Голубя, мы получим нынешнего герцога Великой Германии.
   - Стираем мозг? - поднял брови Габриэль.
   Прозрачный помолчал. Казалось, что беседа ему не особо интересна.
   - Мне трудно объяснить это на доступном вам уровне. Наши технологии ушли так далеко, что уже перестали быть технологиями. Это магия.
   А теперь я скажу: "фокус-покус"! Габриэль сохранил невозмутимое выражение лица.
   - Магия? Серьезно?
   - Любая технология на достаточно высоком уровне развития становится магией.
   Прозрачный посмотрел на Габриэля:
   - Впрочем, магия она лишь для того, кто смотрит на нее снизу вверх.
   - А если по-человечески объяснить? - Габриэль сохранил спокойствие. Государственная тюрьма в Заире любого научит быть сдержанным. Запросто. Если бы тогда не началась вспышка холеры, а единственный врач в тюрьме не оказался белым французом, а врачу не понадобился грамотный и не пугливый помощник... Неизвестно, где бы сейчас был святой отец Габриэль, он же фокусник Острофаум, он же Странник. Может, в яме за тюрьмой, засыпанный слоем извести. Бог знает.
   "Но именно Бог привел меня сюда".
   Пасселаим словно озадачился. Впервые вижу, чтобы прозрачный выглядел смущенным, подумал Габриэль.
   - Прости, я забыл, что ты не человек. И все же - что там с Голубем и Воробьем?
   - Голубь создает информационную копию личности. Электрический слепок мозга. Грубо говоря, это совершенно разные предметы. Голубь -- это ксерокс. Воробей -- радио. Он ловит нужную волну и транслирует ее.
   - А откуда он... берет волну?
   Прозрачный посмотрел на бывшего священника и пожал плечами.
   - Информация никуда не исчезает. Это давно известно. Один ученый, гораздо позже, назовет это "ноосферой".
   После использования Голубя остается чистый, подготовленный для записи мозг.
   И трансляция Воробья через такой мозг оставляет четкий отпечаток. Полностью идентичный умершему оригиналу -- с поправкой на некоторые помехи и ошибки записи.
   Ты знаешь, что такое граммофон?
   Фокусник кивнул. Он продолжал перегонять монету с костяшки на костяшку. И обратно. Вечная практика. И для хирурга полезно.
   - А ты знаешь, как записываются пластинки? Обратный процесс. Не вибрация иглы рождает звук, а наоборот -- звук, попадая в раструб граммофона, заставляет иглу вибрировать. И пластинка нарезана. Дальше болванку запекают в специальной печи -- для отвердевания. И все, пластинка готова, теперь с нее можно слушать запись.
   То же самое происходит, когда используют Воробья сразу после Голубя.
   В чистую голову германского варвара записали воспоминания, все то, что составляет личность благородного римлянина Луция.
   Личность Луция была записана через Арминия. Луций вызвал свою информационную копию из Вселенной, пока еще был жив. Воробей нашел ближайший приемник - и это был спящий молодой германец. Так что личность Луция, все его воспоминания, увлечения, обиды и радости, все осталось в голове Арминия.
   Габриэль моргнул.
   - О! Так вот зачем Луцию понадобился морфий! Ты просил меня дать ему ампулу...
   - Он думал, что это яд, - сказал прозрачный. - Очень смешно.
   Габриэль помедлил. Интересные у прозрачных понятия о смешном.
   - Очень.
  

* * *

   Высокий, как все германцы. Беловолосый и бледнокожий. С красивым, но каким-то неприятным лицом. У гема в ножнах - римский меч. Гладий.
   - Мальчик, - сказал гем на неплохой латыни. - Иди сюда. Я ничего тебе не сделаю.
   От ласкового тона варвара Фурия едва не стошнило.
   - Я -- аквилифер, - сказал он едва слышно. Голоса не было, пропал. - Аквилифер Семнадцатого Морского.
   - Что ты там говоришь, мальчик? Я тебя совсем не слышу. Подойди ближе. Пожалуйста.
   Гем наклонил голову и сделал шаг к Фурию.
   - Покажи мне, что ты прячешь под рубахой, мальчик.
   Глаза у него были не голубые, как обычно у германцев, а зеленоватые, словно туда плеснули болотной воды.
   - Я тебя не обижу. Нет. Меня зовут Хлодриг. А тебя, мальчик?
   Золотой орел расправил крылья. Гордо и независимо.
   Германец замер, рот приоткрылся.
   - Так вот он какой...
   В следующее мгновение Фурий отчаянным усилием опустил древко.
   Орел легко коснулся головы высокого "гема". Отпрянул. Словно всего лишь клюнул -- на бреющем полете.
   Тишина. Неумолчный зуд комаров, шелест осоки. Фурий видел, как качаются коричневые верхушки камыша - это воспоминание осталось с ним навсегда.
   Гем моргнул. Сделал шаг вперед, к Фурию... в густых светлых волосах вдруг набухла и пробилась струйка крови -- потекла по лицу. Один глаз гема был почти вдавлен в череп.
   Второй, зеленоватый глаз варвара был широко открыт.
   - Орел, - сказал варвар, словно сам себе не веря. - Выклюет...
   Германец упал.
   Орел Семнадцатого Морского Победоносного легиона размозжил ему череп. Фурий посмотрел на золотую птицу - морда орла была в крови и мозговом крошеве. Орел выглядел хищным и непобедимым.
   Как сам великий Рим.
   - У, ты моя лапочка, - сказал Фурий орлу. - Ты у меня... умничка.
   И - опустился на землю. Ноги не держали.
  

* * *

   Два месяца спустя к пограничной крепости римлян вышел заросший и худой как щепка, оборванец. Мост через реку был поднят. Ждали нашествия грозного и страшного Арминия, царя варваров, уничтожителя легионов. Ждали с ужасом и страхом.
   Оборванец долго махал руками, прежде чем его заметили.
   Они выходят - отряд солдат во главе с центурионом.
   Оборванец выпрямляется. Салютует свободной рукой -- неожиданно четко и резко. Центурион поднимает брови.
  -- Ты солдат? - центурион все никак не может поверить. - Из легионов Вара?
   Оборванец улыбается. И вдруг сдергивает тряпки с шеста, что у него с собой.
   Вспыхивает огонь.
   Центурион открывает рот. "Не может быть..."
   Лес озаряется золотым сиянием.
   Закатные лучи отражаются в раскинутых крыльях легионного орла.
   - Фурий Люпус, - чеканит оборванец. - Семнадцатый Морской Победоносный, первый манипул второй когорты. Третья германская кампания. Легат - Гай Деметрий Целест.
   Центурион поводит головой, словно фокала натерла ему шею.
   - Кто ты?
   - Я - аквилифер.
   Орел реет над Рением, несущем свои тяжелые воды, окрашенные в молочно-розовый, на север, к далекому холодному морю...
   К стране морозов и вечного льда.

* * *

   1980 год, Советский Союз, Москва, Лубянка 38, Комитет Государственной Безопасности
   Свиридов продолжал:
   - Теория "плавающего будущего" или "дрейфа времен". Согласно этой теории, существуют неизменные, фиксированные куски времени - "материки" или "айсберги". Их изменение невозможно. Поэтому Гитлер до сих пор жив - в своем историческом периоде. И Берия тоже. А Кеннеди разнесли пулей череп. Но эти куски "твердого времени" словно бы плавают в среде "жидкого времени"... и вот тут-то мы можем кое-что сделать. Если захотим, конечно.
   Американцы, похоже, захотели. Для противодействия их группе, засланной в прошлое, было принято решение о посылке нашей. Для этого была сформирована специальная группа, куда вошли военнослужащие из состава Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане и сотрудники комитета Государственной Безопасности. Группе был придан научный сотрудник, специалист по данной исторической эпохе. А так же проводник по "линзам", в просторечии - Странник.
   - Правда, что у него... ну, нет руки? - спросил генерал.
   - Только правой кисти. Боевое ранение.
   Генерал пожевал мощными, как у крокодила, челюстями.
   - И где же твоя группа, капитан?
   Свиридов помедлил.
   - Исчезла. На связь не выходит. В условленных местах сообщений не оставлено. Никаких следов группы - в том числе в исторических источниках, нами обнаружено не было.
   - Говоря прямо, это провал?
   Свиридов выпрямился, руки по швам.
   - Я с себя вины не снимаю, товарищ генерал.
   - Не снимай, - согласился Крокодил. - Для этого есть я. Итак, поехали. Первое: группу считать потерянной в ходе боевого поиска на территории Народной Республики Афганистан. Офицерам похоронки, женам - пенсии. Рядовому составу - "пали смертью храбрых" и воинский салют. Вечная слава. Проследи сам.
   - Сделаю, - Свиридов кивнул.
   - Второе: давай-ка сюда погоны.
   Свиридов замер. Потом с треском вырвал капитанские погоны, бросил на стол. "Вот я уже и не капитан", подумал он с легкой горечью. "Куда мне теперь - в лейтенанты? Или сразу в управдомы?"
   Крокодил смахнул его погоны в ящик стола, не глядя. Затем выложил на стол новенькие - с одной звездой на каждом. Прищурился.
   Свиридов склонил голову на плечо, затем перевел взгляд на генерала. Крокодил улыбался.
   - Не понял, - Свиридов позволил раздражению прорваться: - За удачные операции меня черт знает сколько лет держали в "пятнадцатилетних капитанах", а единственный провал, пропали люди - и я уже майор? Как так?!
   Генерал вздохнул, пожевал челюстями.
   - Илья, ты что, первый день замужем? Это - Советская армия. А теперь иди, займись своим Мохтат-шахом, наконец... Сколько можно? Хватит этому душману мертвых поднимать.

Оценка: 4.26*6  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"