Врочек Шимун : другие произведения.

Человек-дерево

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Во мне растет дерево. Стоит задержаться на несколько минут на одном месте, как я пускаю корни...
    Примечания автора: Рассказ вошел в сборник "13 монстров" из серии "Самая Страшная Книга". Номинирован на премию Интерпресскон 2019 в категории "Малая форма".
  Во мне растет дерево.
  
  Стоит задержаться на несколько минут на одном месте, как я пускаю корни. Сквозь мою кожу, загрубевшую, в чешуйках наростов, пробиваются тонкие побеги, пронизывают стул, на котором я сижу. Будь он деревянным, я бы уже врос в него намертво.
  
  Но он пластиковый. Так что я всего лишь обвиваю его, словно чертова орхидея. Я ничего не понимаю в садоводстве. Я и цветы-то дома не держал - пока их не завела жена...
  
  Теперь у нас в доме пятнадцать горшков. И я.
  
  Где-то в одной категории с фикусом.
  
  Сейчас я щелкаю по клавишам ноутбука, а из кончиков пальцев пробиваются тонкие побеги. Я - дерево. Я - человек. Я ходячая двойственность и метафора во плоти.
  
  Моя жена не была бревном в постели, зря вы это. Ну, может, чуть-чуть деревянная. Именно в метафорическом, образном смысле. А не потому, что мать у нее - ведьма.
  
  Да, ведьма. Жуткое создание. Я знаю, многие так говорят о своих тёщах. И теперь думаю, что некоторые - я не говорю, что все, но кто знает? - может, они не преувеличивали, называя маму своей жены исчадием ада, ведьмой, монстром, голодной глоткой, летающей бензопилой и глазами дьявола. Считаете, это всё метафоры, а на самом деле это простые, возможно, даже милые пожилые женщины?
  
  Я не уверен. От этих метафор пахнет, простите, совсем не бутафорской кровью.
  
  Я становлюсь деревом. Могу стоять неподвижно целыми часами. Автоматически поворачиваюсь лицом к солнцу. Могу определить, где находится север - с легкостью, без всякого компаса. Потому что именно с той стороны у меня сильнее растет щетина.
  
  Я не шучу. Пожалуйста, поверьте мне. Я не шучу. Я в ужасе.
  
  Казалось бы, самые обычные вещи становятся пугающими, если происходят буквально. Вы когда-нибудь обращали внимание, сколько метафор мы используем в речи? Нет? А я знаю. Не потому, что я фанат лингвистики... А потому, что то, что для вас забавно, для меня - ужасающе и буквально.
  
  Вот сейчас я практически прирос к стулу.
  
  Обвился, пустил корни. Спина деревянная. Руки буратиноподобные. Я чертов Пиноккио - за исключением того, что у него была надежда стать человеком... а я эту надежду с каждой минутой теряю.
  
  Я ещё человек. И уже дерево.
  
  Я не бил свою жену, зря вам это сказали. Честное слово, зря. Если бы я знал, чем это кончится...
  
  Никогда не связывайтесь с милыми пожилыми женщинами. За этой маской скрываются пропасти ада и разверстые пасти монстров. Годзилла нервно курит в радиоактивном саду добра и зла по сравнению с этими женщинами.
  
  На самом деле все просто.
  
  Я ударил Веру, она позвонила маме, та наложила проклятье.
  
  Логическая цепочка, скажете? Так мне и надо, скажете?!
  
  А рассказать вам, как я теперь бреюсь?
  
  Какого цвета щетину вытряхиваю из-под ножа электрической бритвы?!
  
  Зато сейчас, когда жена ушла от меня, забрав детей, я могу сказать - стерильно. В доме стало стерильно. Чистый хлорофилл. Солнечные ванны. Если бы я не боялся выходить на улицу, то проводил бы там целые дни. И холод не помеха. Возможно, я единственное дерево в мире, которое может себе позволить билет в Грецию. Только меня пугает перелет... потому что я могу пустить корни. Прирасту к креслу. Останусь в самолете навсегда и через несколько дней погибну от недостатка света. Воду-то, надеюсь, мне будут приносить?
  
  Так вот, жена ушла не потому, что я ее ударил. А потому что я стал другим. Я превратился в монстра. Со мной стало невозможно иметь дело.
  
  Забавно, что когда тебе больше всего нужна помощь, тебя исключительно тщательно изобьют ногами.
  
  А ведь это ее мать со мной сделала! Милая пожилая женщина ростом с гнома, ямочки на щеках, плетение из бисера. Все вокруг считали ее обаятельной. А я с первого дня видел чудовищный оскал за этими пожилыми ямочками. В какой-то сказке у ведьмы были железные зубы. То есть, своих зубов у нее не было, она вставала с утра, брала с ночного столика железные челюсти, похожие на медвежий капкан, и засовывала в рот. Потом два раза щелкала зубами, проверяя, как челюсть встала на место, и - улыбалась.
  
  Никаких иллюзий. Как только я попал в её дом, это случилось. Вера пошла вперед, я замешкался в прихожей...
  
  Снимая ботинки, я опёрся на стену. Волнение, неловкость. И нажал на выключатель. Свет погас. Через мгновение я его включил, сердце колотилось так, словно я взбежал на шестнадцатый этаж (даже в восемнадцать лет я бы запыхался, пожалуй, а мне было не восемнадцать). Она стояла и улыбалась. Мило так. С ямочками. А я торчал как дурак, с мокрой спиной. Волосы на затылке шевелились (метафора). И думал: показалось. Дурацкая ерунда.
  
  Но я знаю, и тогда, в сущности, знал. Нет, не показалось.
  
  Когда свет погас, в темноте продолжали гореть два красных глаза. Знаете, как бывает на фотографиях, когда вспышка слишком близко? Или у кошек? Знаете?
  
  В темноте, пока я не включил свет, на меня смотрели глаза зверя.
  
  И на всех фотографиях, это я задним числом понимаю, у тещи всегда были в глазах красные точки.
  
  ...Надеюсь, это не передается по наследству.
  
  Потому что в Вере этого нет. У неё много недостатков, она вспыльчива, упряма, мнительна, прижимиста и одновременно транжирит деньги, как пьяный легионер "Спартака"; она то зла, то ревнива, то обидчива, но одного в ней нет. Она - не ведьма.
  
  И надеюсь, это не досталось моим дочерям. Сейчас, пока я щелкаю по клавишам затвердевшими от побегов пальцами, я всё ещё на это надеюсь.
  
  "Всё в порядке, Саша?" - спросила теща. Очень милым голосом. И улыбнулась. Но я слышал, клянусь, я слышал за этим звериный рык! Хриплый насмешливый хохот гиены, рычание бешеного пса, скулящий горловой клёкот павиана, низкий рёв крокодила, завидевшего добычу...
  
  Я боялся ее. Хотя и не признавался в этом даже себе. Милая пожилая женщина ростом мне по грудь. Чего тут бояться?
  
  Теперь-то я знаю.
  
  
  
  * * *
  
  Я говорил, что в доме стерильно? Так и есть. Вера забрала даже горшки с комнатными растениями. Только фикус остался, потому что я его не отдал.
  
  В квартире пусто. И светло.
  
  Большие стеклянные окна. Никаких штор. Много солнечного света. Открытые ставни, прекрасный воздух. Никаких детей, собак, домашних животных и обязанностей. Все условия для творческого роста.
  
   Или, в моем случае, просто роста.
  
  Я, холодильник, микроволновка и телевизор - мы остались наедине. Что еще нужно мужчине?
  
  Пиво, сосиски, колбаса, яичница (если остались яйца). Макароны. Доширак. Замороженная пицца.
  
  Еще пиво.
  
  Хотя теперь мне больше нравится вода. Я наливаю до краев пластиковый таз, добавляю ложку сахара и опускаю туда ноги. Блаженство.
  
  Или стою в душе часами, а вода стекает по моей огрубевшей, покрытой наростами, коже. Я даю побеги. А затем тщательно сбриваю их... Потом лежу на застеленной пленкой кровати, чтобы не прорасти вглубь матраса (одного раза мне хватило), и думаю.
  
  Я скучаю по ним. Когда в доме нет женщин и детей, совершенно нечего делать. Полная бессмысленность. Пиво теряет вкус, телевизор смотреть нет интереса, не хочется ничего. В этот момент я действительно чувствую себя деревом.
  
  Хотя, возможно, деревья тоже о чем-то волнуются.
  
  Чего-то хотят.
  
  Парадокс пустого пространства. Когда дети далеко, и кто-то другой читает им сказку на ночь (этого другого мне в ту же секунду хочется убить), когда нет ворчания жены (сделай то, сделай это, послушай, что мне сказали), нет и желания что-либо делать. Всё впало в спячку. Желания собрали чемоданы и умчались в другой город.
  
  Простите, я прервусь. Не могу долго сидеть на одном месте. Сейчас я побреюсь, попью воды, постою на солнце (я не рискую выходить на улицу, а загораю на кухне у окна, раздевшись), и продолжу. Мне нужно собраться... еще одна метафора, довольно жуткая... чтобы рассказать, что было дальше.
  
  Хотя, на самом деле, рассказать нужно, что было "до".
  
  
  
  * * *
  
  Я вернулся. Руки клейкие от сока. На правой пальцы обстрижены хуже. Я так и не научился управляться с ножницами левой рукой. Зато по случайности Вера, уходя, забыла забрать маникюрный набор из ванной комнаты. Мне повезло.
  
  Я всегда так думаю, когда обрезаю крошечные побеги под корень:
  
  "Мне повезло".
  
  Я чувствую нежный запах древесного сока. Он освежает, словно глоток морозного воздуха, когда стоишь на вершине снежной горы, собираясь съехать вниз на лыжах, тебе одиннадцать лет и светит солнце.
  
  Вот в чем смысл всего этого - если в этом вообще есть смысл. Я перестал обманывать сам себя. Хотя до сих пор не понимаю, почему я это сделал...
  
  Почему я её ударил.
  
  Моя жена не ангел. Это точно. Жизнь с ней не была безоблачной, но все же это была нормальная жизнь. И те приступы ненависти, что я испытывал к ней, когда хотелось заорать в лицо, а затем шваркнуть эту ненавистную суку в стену, в угол, об косяк - это было редко.
  
  Хотя было.
  
  Было.
  
  Иногда я думаю: может, это всё её характер? Эта пугающая, выносящая мозг уверенность в собственной правоте. Чем меньше Вера знала, тем больше была уверена, что права.
  
  Медиакогнитивное искажение. Эффект Даннинга-Крюгера.
  
  Чёрт. Смешно, наверное, слышать такие слова от человека, который ходит по пустой квартире, теряя листья? Но это правда. Я не был дубом. Я и сейчас не совсем дуб - хотя пугающе близок к этому.
  
  Не помню, из-за чего я вышел в тот раз из себя. Думаю, виновато красное вино. Сухое "бордо" урожая 2011 года. Я заметил: если пиво делает меня добродушным, расслабленным, то вино - наоборот. Я становлюсь резок и нетерпим. Возможно, красное вино - это чертово французское бордо - лишает меня иллюзий? Возможно, это истинный "я" - под вином? Жестокий и мрачный ублюдок. Жена удивлялась, что со мной. Она не знает и половины. Она не знает - и надеюсь, никогда не узнает, - как часто была близка к тому, чтобы быть переломленной, как тростинка, и брошенной в угол. О, это было. Каким-то чудом я удерживался. На самом деле, я хотел схватить её и трясти - как трясет огромная собака тряпичную куклу. Распотрошить ее. Выпустить вату. Убить.
  
  Сейчас я написал это и чувствую подступившую под горло правду. Мне не легче, если вы об этом. Меня приводит в легкое опьянение - нет, не красное вино и не пиво - а ощущение, что я наконец-то говорю то, что должен сказать. Излить душу - так это называется?
  
  Может, мне просто нужно завести личного психоаналитика? Чтобы рассказать всё и рыдать ему в плечо от нахлынувшего катарсиса... или как его там...
  
  Но потом я понимаю - это не сработает. Просто добавится еще один человек, которому я вру.
  
  Возможно, когда-нибудь я пойму, почему красное сухое опьянение с нотками фруктов, выращенное на каком-то там склоне виноградника с какой-то там горы во французской провинции Бордо, было мне так... приятно.
  
  Может, я тоже монстр?
  
  Схожу попью воды. Кажется, мои корни совсем пересохли. Постараюсь не уронить все листья по пути. До встречи.
  
  
  
  * * *
  
  Я ударил её тогда. Это правда. Схватил за шею и тряс как куклу. Это тоже правда. И швырнул в угол. Легко. Знаете, я сильный, хотя по внешнему виду не скажешь. Но вы не представляете, насколько я сильный. Ее пятьдесят четыре килограмма летают как пушинка, когда я пьян. Я могу сделать все, хотя тяжелее её всего на десять кило...
  
  Ладно, на пятнадцать.
  
  Возможно, я и есть главный монстр в нашей семейке Адамс.
  
  И я получаю от этого удовольствие. Короткие мгновения побыть тем самым огромным ужасающе сильным монстром.
  
  Возможно, когда в тот день погас свет, и я увидел вместо глаз тёщи горящие огни, она, моя тёща, тоже кое-что увидела? Увидела, кто скрывается за смущенным молодым человеком в плюшевом пиджаке университетского преподавателя?
  
  Увидела два красных глаза. И испугалась.
  
  Все мы хотим лучшего для наших детей.
  
  Тёща приезжала в гости. Нянчилась с детьми. Но младшая к ней на руки не пошла. Ни в какую. Рёв и слезы. Истерика.
  
  Вера смутилась. И начала пихать младшую тёще в руки, несмотря на вопли...
  
  Меня до сих пор это бесит.
  
  Возможно, дети видят больше, чем взрослые. Возможно, детям даже не нужно выключать для этого свет.
  
  А возможно, я опять говорю: возможно... Возможно, младшая не хотела к бабушке на руки... потому что у неё уже был любимый монстр.
  
  Обожаемый папа. Па-па. Па-пааа.
  
  
  
  * * *
  
  Не мог писать. Дрожали руки. Как представлю, что младшая где-то далеко, в тысяче километров от меня, лежит в темноте кроватки и канючит: па-паа...
  
  Одного этого достаточно, чтобы я разрыдался.
  
  Странно, какой я стал чувствительный. Одиночество обостряет чувства, даже если это чувства человека-дерева.
  
  Ха. Сходил на кухню, налил чаю - скорее по инерции. Мне перестал нравиться вкус, хотя раньше я не мог и часа прожить без чайной кружки. Но старые привычки живучи. Сейчас я шлепал по пустой квартире, где нет ни одного ковра, а на тёмном паркете оставались листочки. Мелкие зелёные листочки. Вы знаете, как линяет кошка? Даже короткошерстная? Вроде бы ничего такого. А потом оказывается, что шерсть повсюду. Здесь свалявшиеся комки, там целый слой... также и с листьями. Они крошечные. Но они везде.
  
  Сейчас я шел, и вокруг была осень.
  
  Все деревья по осени линяют.
  
  Теща могла превратить меня в ель. Или там, в ливанский кедр, вечнозеленый. Или в пальму. Но нет, я оказался из породы лиственных...
  
  Я не знаю, как она это сделала.
  
  То есть, у меня есть некоторое представление, как это происходит в фильмах. Три макбетовских ведьмы, крючконосые, в бородавках, склонились над дымящимся котлом. Или это из мультика? Неважно.
  
  Скорее всего, она не склонялась над котлом. Может, пошептала. Милое пожилое лицо с ямочками подрагивало, губы шевелились. Глаза светились, но днем этого никто не заметил. Хотя сомневаюсь, что она это делала при людях. Мы, монстры с красными светящимися глазами, предпочитаем показывать свою личину... не прилюдно. А только при жене и детях.
  
  Черт.
  
  Я все еще не понимаю, почему именно в дерево! Растения ей всегда удавались, но я-то тут при чем?
  
  Фикус у нас на кухне - единственный горшок в доме, который Вера не забрала - вытянулся до потолка. Спасибо теще. Это она подарила. Я думал, фикус сдохнет, а он вымахал - куда там. Выше меня на две головы.
  
  Будь фикус моим сыном, я бы через пару лет записал его на баскетбол.
  
  Она меня прокляла. Однажды я проснулся и не смог встать с дивана - спали мы после того, как я ударил Веру, раздельно. Я думал, это просто похмелье. Голова раскалывалась. Когда я всё же встал - отодрал себя от дивана, опять чертова метафора - на обивке остались несколько крошечных зеленых листочков. И один пожелтевший. Я как наяву вижу это.
  
  Теперь я понимаю, что это было началом конца.
  
  А тогда только почесал шею и побрел за таблеткой ибупрофена.
  
  Щетина как-то странно отдавала зеленью...
  
  А потом я начал прирастать то здесь, то там. Торчать под душем часами. Застывать на месте без видимых причин. Чувствовать солнечный свет кожей и направление на север. Беседовать с фикусом.
  
  Ещё через месяц Вера ушла. Забрала детей. Потом горшки с цветами, тёплые вещи и кошку. Спустя пару недель пришли люди за остальным добром. Троюродная сестра Веры с парнем и грузчиками.
  
  Я еле дождался, пока они загрузятся и уедут.
  
  Потому что в тот день я брился, заливая все вокруг нежно, как первые липкие листочки на березах, пахнущим соком. Зеленая щетина сыпалась в раковину в белой пене. Я смотрел в зеркало и видел лицо столь древнее, что казался сам себе варваром, выкорчевывающим тысячелетний священный лес...
  
  Хватит. На сегодня заканчиваю.
  
  
  
  * * *
  
  Хотите фокус? Я поднимаю руки над клавиатурой и вытягиваю пальцы. Если сделать усилие, сосредоточиться...
  
  А можно и не сосредотачиваться.
  
  Ростки все равно появятся. Тут мало что зависит от моего желания. Сначала ощущаешь зуд в кончиках пальцев... затем нарастающую щекотку, зуд становится невыносимым...
  
  И вот они полезли.
  
  Из кончиков пальцев вырастают веточки, крошечные почки набухают и выпускают такие же крохотные листочки.
  
  Только не говорите: "приятно видеть, как ты растешь над собой".
  
  Я бы очень хотел сказать, что, когда это началось, я потерял чувство юмора. Но нет. Ничего подобного. Да, такое бывает, когда что-то серьезное случается с твоими близкими... но когда с тобой - чувство юмора тут как тут.
  
  Интересно, у деревьев какое чувство юмора?
  
  Я думаю: зеленое.
  
  Я ни черта не понимаю в садоводстве. Поэтому я открыл ноутбук и набрал "что делать, если превращаешься в дерево". Мне предложили исправить на: "если превращаешься в растение".
  
  Хорошо. Да будет так, великий и ужасный гугл.
  
  Первый совет: завести хобби.
  
  Записаться на йогу.
  
  Латиноамериканские танцы.
  
  Прыжки с парашютом.
  
  Кулинарные курсы.
  
  Много гулять. Хороший вариант.
  
  Наконец-то обратить внимание на жену и близких. Ха-ха. Я бы пошутил... но, пожалуй, это как раз тот момент, когда я утратил свое знаменитое "зеленое" чувство юмора.
  
  Заняться стрельбой из лука, дайвингом, борьбой капоэйра...
  
  Второй совет: бросить пить.
  
  Вот тут я не выдержал и расхохотался.
  
  ...Когда приехала Верина троюродная сестра Гуля - с молодым человеком и грузчиками, я был морально готов.
  
  Убрал квартиру. Выкинул мусор. Побрился. Троюродная сестра Веры сморщила прелестный носик, процокала каблучками по плитке и заглянула в кухню. Молодой человек следовал за ней как тень. Очень смешно. Невысокая стройная фигурка Гули в приталенном кожаном пиджачке, а рядом - оно.
  
  - Какой приятный запах, - сказала Гуля. Я еле сдержался, чтобы не засмеяться. - Какой-то древесный, свежий. Что это?
  
  - Средство для унитаза, - сказал я.
  
  Грузчики пришли на десять минут позже. Было видно, что им хочется поболтать. Но они молчали. Стильные форменные комбинезоны - синие с рыжим. Это были дорогие грузчики.
  
  Здоровый парень, бригадир, спросил меня, где. Я показал на дверь. Игрушки, коробочки, карандаши, колготки - все было свалено в детской, без всякого порядка. Парень кивнул. Для этого их и взяли, дорогих грузчиков. Они собирали вещи в ящики и коробки, паковали сами, без участия хозяев - быстро и оперативно. Бесшумные как тени и деликатные как роботы. Идеальные грузчики для развода.
  
  А мне вдруг стало легко. Чувство неловкости, возникшее, когда приехали сестра Веры и ее молчеловек, исчезло. Вообще, оказалось, что этим чувством вполне можно наслаждаться.
  
  Наслаждаться чувством взаимной неловкости. Представляете?
  
  Гуля с молчеловеком остались на кухне. Даже не присели, стояли у стола и переговаривались. Каблучок Гули нервно постукивал.
  
  Фикус возвышался над ними. Форточки были открыты, в окно светило солнце, сквозняк гулял по квартире. С грохотом захлопнулась дверь в спальню...
  
  Я ушел бродить по гостиной.
  
  Ни о чём не думал. Иногда приятно быть деревом. И ни о чём не думать.
  
  Время от времени я заходил на кухню и интересовался, не хотят ли Гуля с молчелом чаю или кофе. Или апельсинового сока. Просто чтобы позлить. Нервный каблучок стучал чаще. Нет, отвечали мне с холодной вежливостью. Нет, спасибо. Не стоит, у нас все прекрасно.
  
  Хотя по глазам я видел, что меня ненавидят. Презирают. И даже - мной брезгуют.
  
  Эта красивая девочка думала, что с ней - с ней! - никогда такого не случится. У неё будет прекрасная семья, всё не так, как у этой несчастной Веры, которая - смотрите, смотрите! - приобрела себе на шею уникального подонка, который слил в унитаз всю её жизнь.
  
  Наверное, Гуле все рассказали... Ну, уж со мной, говорил взгляд молоденькой сестры Веры, такого не случится. У меня будет счастье, великолепный муж, нет, не этот несчастный, - это так, временно - а настоящий, мужественный, с чувством юмора и ответственности. Удачливый, уверенный в себе и влюбленный. Солидный как король. Кому нужны эти принцы? Что за глупости?
  
  Я даже не злился. Ну, почти.
  
  Слонялся, чтобы не прирасти. Физически чувствовал, как щетина на щеках становится длиннее. Кончики пальцев яростно чесались. Я держался из последних сил. Еще не хватало пустить побеги... прямо перед ними.
  
  Грузчики работали. Бесшумно. Туда-сюда. Сине-оранжевые тени.
  
  Детская наполнялась светом и пустотой. Я старался не смотреть, но краем глаза замечал, что там все свободнее. И больше воздуха. Разве не это нужно каждому дереву? Больше жизненного пространства.
  
  Комната моих детей превращалась в пространство для дизайнерского маневра. "Поставишь там траходром", едко сказала Вера по телефону.
  
  Я ждал, когда они закончат. Я уже не мог терпеть. Голова растворилась в свету, воздухе и пространстве. Я метался, как потерявшая хозяина собака.
  
  Юная красотка Гуля, Которая Все Понимает о Жизни, и ее временное недоразумение старательно отводили взгляды, когда я появлялся на кухне.
  
  Быстрее, быстрее, быстрее. Ну!
  
  Меня начало мутить.
  
  - Долго ещё? - спросил я. Бригадир посмотрел на меня и сказал:
  
  - Почти закончили.
  
  Тон его... Одно скажу: он не был сочувствующим.
  
  Знаете, как бармен. Который выслушает и скажет: тебе хватит, парень. Не то, что бы мне попадались такие. Я и в баре был последний раз много лет назад.
  
  Но в кино бармены всегда правильные. Бюджетная замена психоаналитика.
  
  На мгновение мне стало легче. Я кивнул. И тут же отвернулся, потому что один из грузчиков нес картонную коробку, затянутую пленкой. А там, под пленкой, была игрушка моей старшей. Ослик, тряпичный. Она с ним засыпала, когда была совсем маленькой. Мелкая его настолько любила, что когда мы случайно забыли ослика в аэропорту в Греции, то нашли точно такого же, чтобы сказать ей: ослик вернулся. Попутешествовал по миру и вернулся. Домой.
  
  В мгновение ока из меня выбили все мое спокойствие. Вытряхнули, словно из прохудившегося мешка.
  
  - Вы в порядке? - спросил бригадир. Я снова кивнул:
  
  - Да, конечно. Все хорошо.
  
  Голос был почти нормальным. Я повернулся и пошел на кухню. Я не горел желанием видеть Гулю и ее молчеловеко-тень, но оставаться здесь было нельзя.
  
  А там оказались зеленые листочки. Они лежали на коричневом кафеле - и умирали. Осень, брат, словно говорили они. Для всех деревьев наступает осень. И для тебя она тоже наступила. Это неизбежно.
  
  Я поднял голову. В горле что-то екнуло, и звука не получилось.
  
  Красотка Гуля и ее тень молчали, глядя на меня. Виновато? Не знаю. Но я чувствовал исходящий от молчеловека запах... неуверенности? Страха?
  
  Такой легкий запашок. И еще от него пахло кровью фикуса.
  
  Фикус возвышался, скривившись от боли. Видимо, молчел, устав от ожидания, стал обрывать листья. Фикус молчал, но я слышал его стон. Его отчаяние.
  
  В следующее мгновение я оказался рядом. Взвизгнула Гуля.
  
  Треск ткани.
  
  Грохот моего сердца, неповоротливого, гулкого, покрытого корой.
  
  Молчеловек оказался щуплым и легоньким (хотя на самом деле был выше меня на голову), я поднял его за ворот и втиснул в стену. Туда, где раньше был телевизор. И до сих пор оставалось светлое пятно с темным контуром.
  
  Теперь говорил и показывал молчел. По этому каналу шли исключительно фильмы ужасов. С искаженными лицами крупным планом. Сопли и слезы прилагаются.
  
  Неужели он был таким слабым? Не знаю. Не уверен.
  
  Возможно, он просто увидел красные огоньки у меня в глазах?
  
  "Помогите!" - вопила Гуля. "Отпусти его, отпусти, отпусти!".
  
  - Это моя жизнь, - сказал я. - Это моя жизнь. Это моя жизнь.
  
  - Отпусти! Отпусти его! Помогите! Кто-нибудь!!
  
  - Ты слышишь, это моя жизнь.
  
  Прибежали грузчики и оторвали меня. Гуля кричала про полицию. Молодой человек сопел, одергивая одежду. Грузчики держали меня - с трудом. Я говорил, что я сильный?
  
  - Все, мужики, - сказал я спокойно. - Можете отпустить.
  
  Бригадир внимательно посмотрел и кивнул. Грузчики переглянулись. Кажется, они опасались, что я их покусаю. Меня отпустили.
  
  Гуля кричала. Молчеловек пытался прийти в себя.
  
  Я повернулся, и Гуля замолчала.
  
  - Спасибо, что зашли, - сказал я. Улыбнулся ослепительно. - Передайте Вере мои наилучшие пожелания.
  
  Гуля открыла ротик. И снова закрыла.
  
  Я представил, что просовываю язык между этих розовых губ и - не ощутил ничего. Эта красивая девушка меня совсем не возбуждала. Она для меня была... никакой. Словно пластиковая игрушка. Я просто устал.
  
  И она это поняла.
  
  - Псих! - сказала Гуля и выцокола каблучками нечто презрительное. Но получилось скорее детское и обиженное. Человеко-молодой вышел следом, поправляя разорванный воротник рубашки.
  
  Бригадир махнул рукой, и грузчики вернулись к работе.
  
  Бригадир остался в кухне. Я решил, что он меня понимает. Понимает, что происходит. Понимает, что из меня выдирают куски мяса, а я остаюсь здесь, кровоточа - живой человек, который - этого бригадир не мог знать - превращается в дерево. Буквально.
  
  - Пить бесполезно. Не помогает, - сказал он неожиданно. - Сначала ничего, а потом чувствуешь себя полным говном.
  
  Я кивнул. Решил, он говорит о себе. Потому что моя проблема точно была не в алкоголе.
  
  - Но всё равно все через это проходят, - он достал из кармашка на груди визитку - сине-оранжевую, - перевернул и на белой стороне написал номер и адрес.
  
  - Знаете, что это? - спросил он. Протянул мне визитку.
  
  Я прищурился. Глаза устали так, словно туда насыпали песка. Но руку за визиткой я не протянул.
  
  - И что?
  
  - АА. Общество анонимных алкоголиков, - Он остался спокоен, словно не заметил враждебных ноток в моём голосе. Я поднял брови. Бригадир усмехнулся: - Все через это проходят. Мы собираемся по пятницам и вторникам каждую неделю. Просто оставлю это здесь. Номер телефона мой. Если захочешь поговорить, звони в любое время.
  
  Он положил визитку на стол.
  
  - Кажется, что это ерунда. Но это действительно помогает.
  
  Похоже, он принял меня за кого-то другого.
  
  Я растянул губы в улыбке.
  
  - Я не пью. То есть, я не алкоголик. Она... - в горле застрял ком. Я с трудом выговорил: - Я...
  
  - Я понимаю, - бригадир снова кивнул. В коридоре грузчики выносили последние следы того, что у меня когда-то была жизнь. - Необязательно быть алкоголиком, чтобы прийти к нам. Нужно просто... - он помедлил, - перестать себе врать.
  
  Я замер. Открыл рот, как раньше Гуля-красотка. И снова закрыл.
  
  Бригадир посмотрел так, словно знал меня лучше меня самого, кивнул "счастливо" и вышел. Грузчики закончили.
  
  Я понял, правда. Хотя и не понимал. Что мне там делать? Маленький прямоугольник белел на столе...
  
  "Здравствуйте, меня зовут Александр. И я - дерево".
  
  Прекрасная мысль. Я засмеялся. И замолчал, испугавшись, - звук был сухой и надтреснутый, точно сломалась высохшая ветка. В старом дремучем лесу, где живут одни ведьмы.
  
  - Идите вы все, знаете куда?! - сказал я громко.
  
  Хлопнула дверь.
  
  Я снова остался один. То есть... теперь точно совершенно один.
  
  
  
  * * *
  
  По нашей жизни бродят монстры. Вы не замечали? Стадами. Огромные, жуткие, со светящимися в темноте красными глазами.
  
  Теперь я передвигаюсь по квартире со скрипом. Буквально. Случившееся со мной кого угодно отучит говорить метафорами.
  
  "Не дорос ты до нее", "расти большой", "расти над собой", "отрасти себе глаза на затылке" (надеюсь, это так и останется метафорой), "что ты как деревянный", "не будь Пиноккио" (это я сам придумал), "хватит быть растением!", "легкий как пух" (не обо мне), "горький как полынь", "дать дуба", "смотреть в корень", "деревянный, дубовый" в смысле бесчувственный, "нежны ветви ног" (спасибо Максимилиану Волошину).
  
  Как задолбали эти поэты.
  
  Еще мне нравится: "лаять не на то дерево". То есть, активно стремиться к ложной цели.
  
  "Лес рубят - щепки летят".
  
  И "наломать дров". Это уж точно обо мне.
  
  
  
  * * *
  
  Сегодня важный день. Сегодня я понял, как снять проклятие.
  
  Нет, я не шучу.
  
  Для начала я расскажу вам сказку и две притчи.
  
  К черту притчи! Расскажу только сказку:
  
  Жил-был в деревне неплохой, в общем-то, парень. Но однажды ведьма с железными зубами наложила на него проклятие. Парень превратился... в осла. В серого такого, с мягкими ушками. Парень не растерялся, отправился в лес, подстерег ведьму у пряничного домика... и забил её на хрен своими копытами! Проклятие исчезло. Конец сказки.
  
  Теперь понимаете?
  
  Я взял телефон, тот почти разрядился. Ничего, на один звонок хватит. Набрал номер.
  
  Она ответила почти сразу. Я сказал:
  
  - Здравствуйте, Элеонора Андреевна. Это Саша. Вы можете говорить?
  
  Она до пенсии работала детской медсестрой. Обходила новорожденных по всему участку. В жару, в холод, в дождь и снег, с больными ногами. Многие знали ее по имени - Элечка Андревна, говорили дети. Они ее любили, кажется. Хотя, думаю... и опасались немного.
  
  Я бы на их месте точно опасался.
  
  Она не бросила трубку - хотя я был к этому готов. Она сказала: слушаю. Что ты хочешь мне сказать?
  
  Я сказал: представьте, я сегодня прилетел в Томск. Через десять минут буду у Веры. Представляете?
  
  Голос ее дрогнул: что ты... что ты хочешь, Саша?
  
  Она поняла. Мы монстры, всегда можем поговорить на одном языке.
  
  Я сказал:
  
  - Догадайтесь.
  
  Я сказал:
  
  - Вы можете это снять?
  
  Я даже сказал:
  
  - Пожалуйста.
  
  Пауза. Я слышал в трубке её дыхание. На короткое мгновение я даже поверил, что всё будет хорошо...
  
  Зря.
  
  - Я не понимаю, о чем ты говоришь, Саша.
  
  Жизнь макает нас в дерьмо круглосуточно. И у неё нет перерывов на обед.
  
  Теперь я в этом убедился.
  
  Она не оставила мне выбора. Ведьма - не оставила.
  
  Тогда я сделал глубокий вдох. А затем подробно описал, что сделаю с её дочерью, с её ненаглядной Верой, как это будет, на сколько кусков я её порежу, сколько раз оттрахаю её останки и каким будет мой оглушительный подарок на её, тещи, будущее шестидесятилетие. Я рассказал, как буду протыкать плоть ее дочери своими корявыми, острыми как сучки, сухими руками-ветками. Целовать Веру покрытыми корой и наростами губами. А вы знаете, что у меня с языком? Вы не поверите! Это будет нечто... удивительное.
  
  Я говорил, и говорил, и сам себе верил. Потому что на тот момент это и была правда.
  
  Красное сухое опьянение подступило к горлу. Все плыло в звенящей, гулкой розовой дымке. Нет, я не испытывал сомнений в тот момент.
  
  Я всего лишь сделал то же, что она сделала со мной - только месяцем раньше...
  
  Выпустил своего монстра прогуляться.
  
  Думаю, она побелела. Там, за тысячи километров от меня, в аккуратной квартирке, в окружении десятков бисерных деревьев.
  
  Я слышал в трубке ее ужас. Ее прерывистое, с присвистом дыхание. Кажется, я даже слышал, как разорвалось ее сердце.
  
  Такой тихий звук, словно что-то лопнуло. Пуфф.
  
  Целлофановый пакет с водой, например.
  
  Слышал, как через щель под давлением выплеснулась кровь, заполняя изнутри сердечную сумку, грудную клетку... черным пятном, похожим на корни дерева.
  
  А может, это было просто моё воображение.
  
  Дальше в трубке раздался звук, словно что-то упало.
  
  Я убрал телефон от уха, нажал отбой. С трудом оторвал пальцы, тоненькие побеги лопались - они успели обвить весь телефон. Огляделся.
  
  Вокруг была пустота.
  
  В горле высохло намертво. Я сглотнул. Неужели это сделал я? Неужели именно я - я! - наговорил все эти чудовищные вещи милой пожилой женщине, бабушке моих детей?
  
  А потом понял - да, именно я.
  
  Потому что на самом деле мы такие. Где-то там, в самой глубине души. Красноглазые монстры в сухом дремучем лесу. Мы верим, что в самой глубине леса, в темной и глухой чащобе, живет ведьма с зубами, как медвежий капкан. Которая и виновата во всех наших бедах. Которая и превратила нас в одиноких чудовищ, которых не хочет никто...
  
  Хотя на самом деле нам нравится быть монстрами.
  
  Будем честны.
  
  "Здравствуйте, меня зовут Александр Лианозов. И я - монстр".
  
  
  
  * * *
  
  Через пару дней позвонила Вера. Это было так неожиданно, что я долго не решался ответить. Словно воришка, которого застали на месте преступления.
  
  Словно она сейчас выкрикнет в трубку: я знаю, это ты! Сдохни, болотная тварь из Черной Лагуны! Сдохни!
  
  Словно Вера на самом деле знала, кто довел ее мать до инфаркта.
  
  А потом подумал: может, что-то случилось с детьми?
  
  Я схватил телефон. От переживаний ростки на кончиках пальцев почернели.
  
  - Привет, это я, можешь говорить?
  
  - Привет, - сказал я холодно. Но голос дрогнул. - Что с мелкими?
  
  - Всё в порядке. Нет-нет, правда. Я не вовремя?
  
  Значит, с детьми всё хорошо... мне стало легче.
  
  И я вдруг сказал, что чертовски рад ее слышать. Глупо, правда?
  
  И самое странное, несмотря на адские мучения застигнутого на месте преступления, я действительно был рад слышать её голос. Её уютные интонации, её глубокие бархатные обертоны. На мгновение я даже почувствовал себя - дома.
  
  Как тот тряпичный ослик, забытый в аэропорту. Это привело меня в чувство. Дурацкое сравнение.
  
  Мелкая верила, что ослик вернулся, но я-то знаю, что это был точно такой же, но другой ослик.
  
  Вера сообщила, что мама в больнице. Представляешь? Был инфаркт. Но теперь её жизнь вне опасности. Да, врачи так говорят... Веру к маме не пускают, это реанимационное отделение... да, ещё не скоро...
  
  Значит, она жива, думал я.
  
  А Вера вдруг сказала, что ей стыдно.
  
  - Стыдно? - я совершенно утратил нить разговора. Метафора поплыла передо мной красной нитью. Шерстяной, слегка разлохматившейся. - Почему?
  
  - Помнишь, маме стало плохо с сердцем, и ты поехал со скорой? Потом ещё вещи отвозил в больницу... Помнишь, мы потом её навещали? Так было... тревожно, но хорошо. И мне теперь стыдно. Потому что мы тут, вместе... а ты там совсем один.
  
  Надежда никогда не исчезает до конца. Я вдруг поверил, что у нас может быть всё хорошо. Что, когда исчезнет ведьма с железными зубами, проклятие спадет с меня... и я к ним приеду. Заберу их обратно в Москву. Вернусь на работу в институт. Напишу, наконец, докторскую. Перестану пить даже по выходным и праздникам.
  
  Старшая пойдет в школу, младшая - в детский сад.
  
  Вера устроится на работу. Или бог с ней, с работой... пусть занимается, чем хочет.
  
  И мы родим мальчика. Чтобы в нашем девчачьем хозяйстве появился ещё один мужик - кроме меня и фикуса...
  
  И тут я понял, что в трубке уже достаточно долгое время молчат.
  
  - Вера? Вера, слышишь меня?
  
  Тишина. И вдруг - рыдания. Словно у того, кто плачет, разрывается сердце. Метафора... а, может, и буквально. Я замер.
  
  - Вера! Что случилось, Вера?!
  
  - Мамы... мамы... больше нет. Я... я... потом перезвоню.
  
  Гудки.
  
  Я отнял трубку от уха и посмотрел на свои руки. Ну же! Ведьма мертва, проклятие должно исчезнуть...
  
  Побеги словно поникли, и вдруг - мое предплечье на глазах медленно покрылось древесной корой. Побеги из пальцев обвились вокруг телефона, зеленые листочки... Может, проклятие еще не сообразило, в чем дело? Какое глупое проклятие.
  
  Твоя хозяйка мертва, ты, тупая магическая хрень!
  
  Телефон молчал. Вся моя рука от плеча до локтя зазеленела...
  
  И тут я понял. Не будет никакого потом. Надежда, что мама выздоровеет, и была той красной нитью, что подтолкнула Веру позвонить мне. Еще бы несколько дней... может, мы начали бы нормально общаться? А там, глядишь...
  
  Теперь, когда ведьмы нет, всё кончено.
  
  Я стоял, покрываясь зелеными побегами с ног до головы, и смеялся.
  
  Хриплым деревянным смехом.
  
  Ха-ха. Парень из сказки ошибся.
  
  Тот, настоящий ослик, никогда не вернется домой, к своей маленькой хозяйке. Он остался на синем пластиковом сиденье зала ожидания аэропорта. Навсегда.
  
  
  
  * * *
  
  Это снова я. Теперь - внимание - в радиоэфире!
  
  Если быть точным, на диктофоне. Потому что мне уже сложно печатать. А говорить я могу, пока не высохнет горло и связки не скрутятся в древесный узел.
  
  В общем-то, недолго осталось.
  
  Я нашел сине-оранжевую визитку. Перевернул. С трудом набрал номер, написанный крупным ровным почерком.
  
  Когда ответили, я представился и объяснил, чего хочу. Нет, не анонимные алкоголики. Заказ на доставку. Как обычно, молча и деликатно. Сможешь взять пару дней в счет отпуска?
  
  Да, дверь будет открыта.
  
  И да - меня дома не будет. Я серьезно.
  
  И еще... Одна просьба. Я знаю, что это необычно и сентиментально, и вообще это грёбаный блин романтизм... но ты можешь это сделать? Лично?
  
  "Кто может быть большим романтиком, чем завязавший алкоголик?"
  
  Долгая пауза. Долгая-долгая-долгая... Он ответил: хорошо. "Кажется, я об этом пожалею, но я согласен".
  
  Я сказал: деньги будут на столе.
  
  Я сказал: поаккуратнее с фикусом. Он мой единственный друг.
  
  Я сказал: спасибо.
  
  Когда я положил трубку, вокруг меня наступила тишина. Я слышал порывы ветра, далекие гудки машин, проезжающих по автостраде, неразборчивые голоса на детской площадке под окном... я слышал многое.
  
  Но я больше не слышал ни воя обиженного самолюбия, ни грохочущего гула совести, ни монотонного, гипнотизирующего шёпота вины.
  
  Это было чудесно. Во мне всё расцвело... да, это метафора. Но не совсем. Я поднял руку и увидел на пальцах молодые побеги. Крошечные зелёные листики, завязки бутонов... и вдруг один на глазах распустился. Маленький красный цветок. Алый цветок в беспросветной ночи тоски и одиночества. Он был прекрасен. Я почувствовал, что плачу. Кажется, я говорил, что стал жутко сентиментальным? Это правда.
  
  Но сейчас я плакал по-настоящему. А не потому, что я - корыто слёз, в котором эмоции переливаются через край...
  
  Он должен сделать это.
  
  Он обещал.
  
  
  
  * * *
  
  Возможно, это моя последняя запись. Извините, если мой голос покажется вам чересчур скрипучим...
  
  Да, это буквально.
  
  Теперь я хожу по квартире, задевая мебель отросшими ветвями; брожу, стуча корнями по ламинату, грохочу по кухонной плитке, цепляюсь раскидистой головой за дверные проемы.
  
  Я прохожу на кухню, проталкивая своё развесистое, неуклюжее тело через узкий коридор. Продираюсь, засыпая всё вокруг кусками коры и обломанными сучьями. Оказываюсь там. Кухня покрыта слоем жёлтых листьев.
  
  Фикус качается, макушка его достает до потолка. Тесно тебе, парень. Ничего, скоро будет лучше.
  
  Рядом с горшком для фикуса - еще один, побольше. Коричневый пластик, хит сезона. Горшок привезли несколько дней назад, когда я ещё более-менее был похож на человека. Ещё доставили три мешка земли (глинисто-дерновая, листовой перегной и торф), мешок речного песка для смеси, прозрачные питательные гранулы. И маленькие пакеты с удобрениями. "Идеал", осенняя смесь с пониженным содержанием азота. Это подкормка.
  
  "Здравствуйте, меня зовут Александр. И я - дерево".
  
  Я поливаю фикус. Привет, брат! Развожу удобрения водой и даю ему попробовать. Фикус балдеет, алкоголик чертов.
  
  Тщательно готовлю большой горшок. Это специальная модель для путешествий, квадратная, с ручками для переноски.
  
  Высыпаю на дно прозрачные гранулы. Они дадут корням необходимую влагу. Делаю смесь из разных видов земли с песком. Засыпаю в горшок. Поливаю водой, пока почва не становится влажной. Затем добавляю немного удобрений - осторожно, иначе можно сжечь корни.
  
  Выравниваю и делаю в центре углубление. Готово.
  
  Все это длится довольно долго. Суставы плохо гнутся, ветви цепляются. Мою работу сопровождает жуткий скрип.
  
  Закончив, я стою и смотрю в окно. Прощание. Пожалуй, стоило бы присесть на дорожку... но тогда я рискую не встать. Ладно, обойдемся.
  
  Я вздыхаю, говорю "ну, с богом" и включаю музыку. Возможно, это последнее человеческое удовольствие, что мне доступно. Телевизор для меня уже слишком быстрый, сплошное мелькание огней.
  
  Там, где клен шумит, - поет радио. - Над речной волной... Говорили мы... о любви-и-и с тобой...
  
  Потом я забираюсь в горшок. В свой горшок.
  
  Через две недели приедет знакомый бригадир. С сине-оранжевыми грузчиками. У них в этот раз непростая задача. Они должны упаковать фикус и ещё одно дерево - и вынести их из квартиры. Я вспоминаю, как продирался через коридор, и хмыкаю. Думаю, они справятся. Аккуратно подвяжут ветви, затянут в корсет, как ёлку под Новый год...
  
  Грузчики для развода. Им и не такое приходилось упаковывать.
  
  Они осторожно, чтобы не повредить, вынесут два дерева на улицу, погрузят в "газель". Затем захлопнут дверь.
  
  Деревья доставят на жд-вокзал, грузовой терминал. И начнется долгий путь через всю страну...
  
  Некий бригадир грузчиков возьмет два дня за свой счет и прилетит в Томск (деньги на поездку я оставил на столе). Через пару часов из офиса с сине-оранжевой вывеской выедет "газель".
  
  Еще через полчаса она будет на месте.
  
  Я попросил бригадира выбрать место получше. С хорошим обзором. И чтобы фикус и другое... дерево были видны из окон, где живет Вера с моими девчонками.
  
  Это глупо и сентиментально, сказал я бригадиру. И вообще это грёбаный блин романтизм.
  
  Послать бывшей жене и детям подарок, о котором они даже не узнают.
  
  Но пусть это останется нашей тайной.
  
  Я написал Вере, что уезжаю в Бразилию. Надолго. Может, навсегда. До суда постараюсь вернуться. Когда я не вернусь через четыре месяца, суд примет решение в её пользу. Мне назначат алименты. И будут искать.
  
  Вера, наверное, скажет, что я козел. Сбежал в свою Бразилию. И зажигаю там с мулатками...
  
  Заранее прощаю ей эти обидные слова.
  
  Они сделают это днем. Люди в сине-рыжих комбинезонах выроют ямы, высадят два дерева - фикус... и еще одно.
  
  Меня. За две недели, что остались до прихода грузчиков, я уже ничем не буду напоминать человека...
  
  Разве что совсем чуть-чуть.
  
  Надеюсь, мы с фикусом выживем. Укоренимся на новом месте. Будет трудно, я знаю. Осень и холод. Сибирь, что вы хотите. Зато я каждый день смогу видеть, как Вера отводит старшую в школу и гуляет с младшей.
  
  И даже если какой-нибудь школьник вырежет на моём стволе "Паша любит Машу", я не буду против. Только скрипну корявыми ветвями. И, возможно, у школьника пробежит мороз по коже, словно он оказался в древнем фильме ужасов.
  
  Однажды через много лет, когда старшая вырастет и уедет в Питер на учебу, младшая приведёт нового парня знакомиться с Верой. Я увижу их входящими в подъезд. Он будет смущён или нагл. Высокий или низкого роста. Умный или весёлый (может, все вместе). Брюнет или блондин. Возможно, он будет в плюшевом пиджаке университетского ботаника или в кожаной байкерской куртке...
  
  Это неважно.
  
  Я буду внимательно наблюдать за ним. Очень внимательно. И я буду ждать.
  
  Однажды в сумерках он придёт, чтобы выцарапать на моей коре - "младшая + придурок = любовь"... И тогда я загляну в его глаза. И всё станет ясно. Я не шучу. Это совершенно серьёзно. Никаких метафор.
  
  Если я вижу в его глазах знакомые красные точки - я сомкну объятия.
  
  И не отпущу.
   Потому что даже самый отвратительный монстр вправе рассчитывать, что его дети будут счастливы.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"