БОЛЬШОЙ город. Много серого света, беспорядочно летящего вниз по ломаным траэкториям. Люди, кажется, летят точно так же. Путано и серо.
Дома вросли в землю чуть ли не на каждом шагу. Это смущает, когда ты ещё не начал или уже прекратил ощущать это место, прекратил в силу разных причин: долго живёшь здесь, тебя отвлекают другие мысли или ты уже видел подобное где-то ещё. Хотя такое, наверное, нигде не увидишь. Но если прочувствуешь толком эту землю, эти гигантообразные многостройки, то покажется, что ты - в огромном, бескрайнем, поросшем вереском и скошенной рожью поле. И лишь некие тени мельтешат вокруг, блеклые фиолетовые огоньки проносятся то тут, то там. В дешёвых фильмах ужасов так, кажется, изображают древние кладбища и поля битв, притон неспокойных душ. Что ж, точно так и есть. Только битвы всё ещё длятся и кладбища совсем не полные.
Как точно подметил дядюшка Э., когда долгое время находишься без еды, то все чувства обостряются и немного переиначиваются. Очевидно, именно поэтому в голове и вертелись такие мысли, когда я наконец оказался один в этом городе, по венчик наполненном людьми. Два дня до я очень много пил и очень плохо питался - четыре кусочка мяса с утра, несколько крекеров да фастфуд не в счёт.
Там было много мостов. Мосты и колокольный звон. Колокольный звон и мосты. Что-то неуловимо напоминает, но голова не способна отвлечься от окружения и посмотреть внутрь. Я впитываю ощущения, как печенье, оставленное малышом размокать в забытом чае. Узкие улочки, закованные в каменный обруч домов, калейдоскопически передвигают в себе людей. Но никто не взглянет в лицо, не скажет слова, даже дороги не спросит - все они лишь стёклышки разных цветов. Они созданы для хаоса, а лишние подробности им совсем ни к чему.
Вот человек с камерой в руках прислонился к холодной стене. Он пересматривает отснятое и негромко делится впечатлениями с подругой в коротком пальто-шотландке. Они улыбаются. Им нравится.
Вот девочка с дрэдами прикуривает от еле дышащей спички. Спичка погасает, девочка раздражена, она хочет курить, чтобы казаться взрослей. Но взрослей не покажется - все друзья знают, что ей четырнадцать, она ни с кем не спала и любит смотреть детские передачи. Да и спичка не горит.
Вот дворник с лопатой дует на остывающие голые руки. Прошлой ночью выпало много снега, к утру он растаял, а в полдень смёрзся опять. Дворник целый день пытался соскрести лёд с тротуаров. Тщетно. Но он работал исправно и он получит деньги за старания, и вечером купит чекушку и спустит её с друзьями. И эта мысль хоть чуть согревает его опухшее от водки лицо и озябшие от холода пальцы.
Все завязаны на себе. Столбы с галстуками на них. Спроси у столба о жизни. Столб не ответит, не заплачет, не рассмеётся.
В поисках туалета вышел на длинную улицу, пошире остальных. Легко бегали машины. Вдоль стены слева росли кусты. С тротуара подмигивал гололёд. Было пусто. Смерзалось.
Мы пели хором псалмы в тесной комнатушке на третьем этаже. Бились парами над подборами сложных песен на электрогитаре в пригородах. Я всегда басил на октаву ниже. Но тут не было музыки. Если обычно даже из шуршания шин, гудения кондиционеров, качания веток, да просто из воздуха можно выцедить некую гармонию, то сейчас не было ничего.
Наверно, поэтому так и звенели колокола, разливались по бескрайнему полю, над мостами и длинными улицами, пели, чтобы внести лад в эту песню, мелодию в эти жизни. Господи, спаси нас и наши души. Во имя Сына, Отца и Духа Святого. Аминь.