Когда ошибки назначили грехами
все человеки стали пастухами:
грехи пасти, чтобы себя спасти,
от весточки случайной совести.


От ангела Иммунитета, 
крушащего запреты без кастета,
от дяди Миши-Мануила, 
чья дочка Помощь очень мила.


Так в человеке возник антагонизм:
питается грехами организм,
и от греха бежит, меняя дату вылета,
боясь с небес упасть всемирного залёта,
не насладившись крутизной полёта.


Но воздержание долгое от всех грехов
не сняло подозрительных оков,
напротив, око встало против ока, 
а зуб застрял между клыков.


У Боли появилось оправдание:
в зачёт себе загадывать желание,
быть невидимкой для анестезии,
и притворяться амнезией.


Копили мы грехи и брали на себя,
пока внутри скопилась вся депрессия - 
из мыслей толчеи о безопасности,
которых мы стыду придали гласности, 
из очереди в слово воплощение,

чтобы вернуть себе прощение,

что в зеркале осталось отвращением,
к голографической толпе, к словам,
интеллигентным, недоступных головам.


На голову надели толкований сито,
грехами голова порезана-побрита,
с вещами на этап: нам из кормушки голос,
теперь не упадёт с твоей макушки волос.


Энергия греха мистически легка,
как пёрышко для мотылька:

чуть дунул-сила тяготения,
и вот - уже желание и хотение,
чтобы отчалил айсберг нетерпения,

и к пламени спешить на всех перах,
как раненый Титаник на парах, 
от грубой силы белой льдины,
как добрый зверь от нелюдины.

Не знает мотылёк, что пламя-грех,
он смело палит перьев мех,
от Смерти получает удовольствие,
огонь поставив на довольствие.