Вьюгина Вероника Николаевна : другие произведения.

Зеленое поле, бело-черный мяч

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Если бы сейчас под ногами было зеленое поле... А под ноги летел бело-черный мяч... А за ним неслись бы на всех парах, расталкивая друг друга и страшно матерясь, и свои, и чужие, а впереди в воротах нервно подскакивал бы вратарь противников...
   Ох, ну и вмазал бы ему Егорка своим знаменитым пушечным ударом! Это только лохи думают, что для футболиста главное - ноги. А просчитать комбинацию, а в нужное время оказаться в нужном месте, а в доли секунд решить, куда целить?
   Тренер Андрей Сергеевич сто раз говорил:
   - Бороздин у нас просто гений. Красавец!
   Это у него высшая похвала такая - красавец. Ее раз в сезон, и то не все могут дождаться. А Бороздин - красавец.
   То есть на самом деле он на свою внешность особого внимания не обращает - что он, голубой, что ли? Зубы чистые, ногти подстрижены - это их так давно всех уже тренер приучил, чтоб за границей за своих ребят не краснеть. Спортивные костюмы в клубе фирменные выдают. Вот он в них и ходит. В школе, конечно, требуют, чтобы брюки черные и белая рубашка, да еще, желательно, пиджак... Мамка сколько раз предлагала купить ему костюм, как у взрослого, многие ребята уже так и одеты. Сначала смешно было - как министр, а теперь все привыкли, и никто не обращает на это внимания. Но Егор себя в таком не представляет. Пришлось пойти на компромисс: сверху свитер, а из-под него торчит белый воротничок рубашки, и, конечно, черные брюки, а то, если приходил в спортивных штанах, сколько раз домой гоняли - переодеваться.
   В зеркало себя разглядывать Егор не любит, хотя иногда мельком и взглянет - скоро ли бриться? Этот вопрос его волнует - некоторые ребята в классе уже попробовали. Говорят, ничего особенного. Только что им там пока сбривать - три волосины под носом. Егора вполне устраивала его внешность - для своих четырнадцати лет нормального роста, светловолосый, светлоглазый, и вообще, мужчина красивее черта - уже красавец. Это так один из мамкиных мужей говорил, дядя Петя. Так что все путем, и задумываться об этом нечего. Он и ухо-то проколол, чтобы не особенно выделяться среди других. Летом в спортивном лагере все кололи, ну, и Егор тоже.
  
  
  
   Снег опять пошел. Да, на тренировке сегодня покидались бы снежками. Только сегодня среда - и тренировки нет. А так они на улице в любую погоду. Слабаки этого долго не выдерживают. Но у них в команде все ребята - фанаты, давно проверенные, все-таки уже четвертый год вместе. И он, Егор Бороздин, - из лучших.
   Мячик круглый, куда его пнут, туда и покатится. Только классные игроки знают, когда, как и куда его послать. А Егор знает, вот он вылетает на штрафную площадку, получает пас от Сашки Бадейникова. В верхний угол целить или в нижний? В нижний!
   Наши бегут, обнимают. Вратарь, смешно повернувшись задом, выковыривает мячик, запутавшийся в сетке ворот. Трибуны неистов...неиствов... неистовствуют! Дурацкое слово. Недавно в диктанте попалось. Ну, в общем, все свои орут и ликуют. А на ихних нас...
   - Бороздин!
   Егорка Бороздин, секунду назад нападающий юношеской команды "Авангард", вдруг превратившийся в ученика 8 "б" класса, автоматически подскакивает с места и силится сообразить, о чем идет речь.
   - Бороздин, я кого спрашиваю?! Так и будешь стоя спать?
   Людмила Борисовна опять злится. Чего ей надо-то? Нет вокруг ни ворот, ни трибун. Только осточертевший кабинет географии с разнообразными картами по всем стенкам.
   Когда-нибудь знаменитый форвард Егор Бороздин увидит своими глазами все, что скрывается в них под зеленой, голубой и коричневой краской, - леса, моря и горы. И уж совершенно точно обойдется при этом без всяких дурацких карт.
   А что? В Венгрии он уже побывал? Побывал! И в Чехии. И даже в Испании. Нужны ему были эти карты? А зачем? На автобусе до самолета. Потом снова автобусы - до гостиницы, до стадиона, экскурсионный... Да он уже сейчас больше этой Людмилы видел!
   Вот все ребята что-то шепчут, стараются, подсказывают, еще разобрать бы что? Сто, что ли?
   - Сто!
   - Как сто? Какие сто? - раскудахталась Людмила.
   - Исток! Исток! - надрывался с третьей парты Турик. А сразу понятнее не мог?
   - Да тебе твой лучший друг так старается подсказать, что даже я слышу. Скажи громко, Артур!
   - Исток, - нехотя повторяет Турик.
   - Исток. Ну, а Бороздин, как всегда, получает "два". Давай дневник.
   - Нет дневника. Забыл.
   - Уже даже не смешно. Придется опять звонить матери.
   А фиг с ней, пусть звонит. Обзвонится. Мамка как засядет смотреть свои сериалы, так даже и не заметит, что телефончик-то выключен.
  
  
   - Ну, я тебе подсказываю-подсказываю, а ты стоишь как пень, - оправдывался на перемене Турик. А чего оправдываться, когда Егор сам не врубился. Турик - настоящий друг, всегда готов прийти на помощь. Жалко только, что матику нельзя у него списать, тот и сам ничего не решил. Придется поунижаться перед Масловой. А та вечно начинает:
   - Давай я тебе лучше объясню. Это простая задача.
   Может, она и простая, но чтобы ее решить, надо заучить сто дурацких формул. И, не зная их, только хлопаешь ушами и внушаешь другим мысли о том, что ты дурак, ни к чему не приспособленный.
   А что делать?.. Уж сколько раз открывал дома этот учебник - ну, отврат. Просто невозможно ничего ни понять, ни запомнить. Чушь все это, никому ненужная. Мамка вон, в деревне училась, едва читать выучилась, да и без этого прекрасно обходится. Вместо чтения у нее сериалы эти бесконечные, так что футбол к Турику смотреть приходится ходить, у него отец - фанат, мигом турикову мамку с дивана сгонит, и та уходит на кухню, где у них еще один телевизор стоит.
   В компании смотреть гораздо интереснее, обсудить тут же все можно. Туриков папа очень уважает Егоркины суждения, и часто с ними соглашается. Жалко, что Турик секцию забросил, походил немного и перестал. Но у него не особенно получалось, а он страшно не любит в чем-то Егорке уступать, вот теперь и говорит, что настольный теннис интереснее. Ну, кому как...
   Учится он, во всяком случае, не намного лучше. Алгебру сегодня тоже не сделал.
  
  
  
   Есть такая замечательная книжка - "Готовые домашние задания" называется, но Мумия отобрала ее еще в прошлой четверти, а новую купить все некогда. И у Турика отобрала, и у Сашки. Да почти у всех, девчонкам только доверяет, а что, девчонки не люди, так же списывают с ГДЗ как миленькие.
   Или фиг с ней, с матикой, пойти пробежаться мимо мастерской, вдруг трудовик заметит, позовет снег почистить? Вот это мы всегда с удовольствием. И причина для отсутствия на уроке серьезная. Директриса Кира Львовна всегда в таких случаях говорит:
   - Хоть что-то для себя и для людей сделали.
   Но вот непруха - так непруха: на прошлом уроке десятиклассники уже все раскидали. Зря пропала перемена - ни в настольный теннис партию не сгонял, ни списать ничего не успел. Прогулять, что ли?
   - Бороздин, ты куда собрался?
   Ну, вот, завхозиха Тоська, Анастасия Павловна, здрасти. Когда не надо, она вечно начеку.
   - А я домой, за дневником. Меня Людмила Борисовна послала.
   - Что, картина Репина "Опять двойка"? Иди на урок, с Людмилой Борисовной я сама поговорю. Я сегодня дежурный администратор, и я тебя не отпускаю, ясно?
   А, пошли вы все...
  
  
   - Бороздин, опять опаздываешь? Домашнее сделал? Даже смешно спрашивать. Давай дневник, "два"! - Мумия, учительница математики, прозванная так за ужасающую худобу и бледность, кажется, даже дрожит от злости.
   - А пошли вы все!..
   - Это ты мне? - прямо-таки взвилась математичка. - Ты, идиот несчастный, неспособный сложить два и два, мне такие слова говоришь? Да я тебя по стенке размажу, ты у меня на педсовете будешь сопли на кулак наматывать! Пошел отсюда, вон из кабинета, и чтобы без матери ноги твоей здесь не было! - сама покраснела, глаза кровью налились, страшно смотреть. Кажется, был бы у нее сейчас в руках автомат...
   На глазах у всех, при полной тишине, наступившей в классе от предвкушения того ужасного, что, несомненно, теперь произойдет с Бороздиным, действительно, на этот раз зарвавшимся, грозная математичка хватает его рюкзак и со всего размаху швыряет в открытые двери.
   И тут происходит по-настоящему кошмарное - рюкзак летит прямо в живот директорше, проходящей по коридору.
   Взвыв от боли, Кира Львовна врывается в кабинет:
   - Что у вас тут происходит?..
   Мумия, побледневшая даже больше обычного, клацая зубами, объясняет, что во всем виноват Бороздин, и директорша, не слушая дальнейших объяснений, орет не своим голосом:
   - В детдом захотел? Я твою опекуншу мигом всех прав лишу! Тетку твою, или кто она там тебе?.. Если она с твоим воспитанием не справляется, пусть им займутся профессионалы. Попадешь в специнтернат, там узнаешь, как из таких, как ты, специалисты людей делают! Устроят пару раз темную, по больницам да психушкам поваляешься, сразу шелковым станешь!
   Если бы она орала матом, Егорка испугался бы значительно меньше, потому что привык: мат на футбольном поле - нормальный язык, как без мата на футболе? Но смысл того, что вопила Кира Львовна, был непонятен, и этой своей непонятностью пугал почище любого мата.
   - Завтра же вызываем твою опекуншу на педсовет.
   - Это вы маму так называете?
   - Какая она тебе мама? Если бы твоя мать жива была, она бы с тебя семь шкур спустила за твои фокусы. А эта жалеет, видимо, сиротку. А этого сиротку...
   - Да вы что? Я не сирота! Вы меня с кем-то перепутали...
   - А он что, не знал? - покосившись на Егорку, спросила директорша у Мумии.
   - Я и сама не знала... А что?..
   - Ладно, иди за мной, в директорский кабинет. Там поговорим. Ведите урок, Галина Николаевна.
  
  
   - Ты, Бороздин, с ума сошел, что ли, рюкзаками во время урока швыряться? А если б там первоклассник шел? Ты бы убил его на месте, не соображаешь, что ли?
   Интересно, с какой это стати первоклассник прогуливался бы в крыле старшей школы во время четвертого урока? И потом, рюкзаком ведь швырялась все-таки Галина Николаевна.
   Хотя, конечно, Мумия не сахар, но Егор Бороздин сроду стукачом не был, поэтому наябедничать на математичку, что это она его барахло так прицельно метнула, никак не мог.
   К тому же страшные слова про мамку, сказанные директоршей, не хотели уходить из головы, сколько он их не гнал.
   - Вот я, например, недавно после операции, а ты мне в живот. А если там швы разойдутся? Думаешь, мне не больно?
   - Больно, наверное.
   - Ну вот. Теперь ты поймешь, наверное, отчего я так погорячилась. Понимаешь?
   - Понимаю.
   - Больше не будешь?
   - Не буду.
   Егорка шел за директоршей, как привязанный, ожидая, что вот сейчас она скажет что-нибудь вроде того, что про мамку наврала от боли или от злости, но та привела его в свой кабинет, усадила за пустой секретарский стол и велела писать, что он осознает свое безответственное поведение и обязуется впредь вести себя хорошо. А еще предупредила, что в противном случае администрация школы будет ходатайствовать перед детской комнатой милиции о постановке его на учет. И оттого что она заговорила казенными словами - как раз про "канцелярит" Егорка знал, потому что когда на русском проходили официально-деловую лексику, он поссорился с Туриком и из вредности особо внимательно слушал вдруг заинтересовавшие его, потому что смешно было, объяснения Виктории Валерьевны,- на душе сделалось как-то особенно тоскливо.
   На учет в детскую комнату становиться никак нельзя, могут потом не выпустить заграницу, как тогда команда без него играть будет?
   На весенних каникулах намечена поездка в Руан, на международный турнир. Там будут ребята из Италии, и из Испании, и Бельгии, и, конечно, Франции, но все равно надо выигрывать - спонсор у команды суровый. Проиграют - потом вообще денег не даст, даже на новые мячи, а выиграют, тут, может, и премией побалует.
   В прошлый раз самым отличившимся - и Егорке среди них - подарили по мобильнику. Только он старается использовать его пореже, только если очень нужно, а то денег на болтовню не напасешься, а у них с мамкой и так их всегда впритык. На этот раз, может, и по компьютеру подарят. О таком пока можно только мечтать. У многих ребят они давно уже есть, даже у Турика. Егор тысячу раз играл у него в разные игры, но, конечно, чужой - не свой. Даже в Интернете можно будет ходить по разным футбольным сайтам, а то другу это не всегда интересно. Он больше любит такие, ну, в общем, вы понимаете. Про баб всяких...
   Не сказать, чтобы женщины Егорку совсем не интересовали, но со всем их внутренним устройством он давно уже разобрался, и теперь бесконечные вариации на одну и ту же тему казались какими-то однообразным, что ли... Да и стыдно как-то он себя чувствовал, когда Турик сидел рядом и отпускал свои комментарии с видом знатока и ценителя.
   Вот если бы свой компьютер! Во-первых, играй сколько хочешь, а то в основном приходится наблюдать за игрой приятеля... Во-вторых, говорят, здорово мозги развивает, говорят есть такие тренажеры - мигом натренируют на что хочешь - хоть по-русскому, хоть по математике...Но у них с мамкой нет таких денег, хорошо, что еще на жизнь хватает. Вот и приходится надеяться на победу и премию. Значит, придется поднажать на учебу.
   А как поднажать, когда столько упущено? Он ведь не "ботаник" - целыми днями уроки делать. А мамке по хозяйству помочь? А тренировки? А собака? С ней ведь гулять тоже надо. И причесывать, а то запустишь - потом не распутаешь, такие дреды закрутятся, что любому реперу на зависть, он же пудель не простой, а шнуровой..
   Да и просто выйти во двор, погонять мяч с ребятами тоже охота. Егор - за тренера, и пока у них лучшая дворовая команда в округе. Так что до книг добраться раньше одиннадцати все равно не удается, разве что по телевизору ничего интересного не показывают.
   Но сейчас Егорка готов был со всем согласиться, лишь бы закончился этот кошмар, и все опять стало, как прежде.
  
  
  
   Однако как прежде, все-таки не получилось. Хотя Егор перед мамкиным приходом нажарил картошечки с колбасой, как она любит, и та, с порога учуяв аппетитный запах, кинулась на кухню с воплем: "Ой, как жрать-то охота! Умница, сынка!", так что хорошее расположение духа на весь вечер, казалось, было гарантировано, но телефон отключить забыл. Хитрая географичка умудрилась позвонить, когда мамка только уселась пообедать, а Егорка, целый час прозубривший стихотворение, которое завтра точно спросят, еще не успел убежать к друзьям на улицу.
   Мамка долго извинялась перед Людмилой Борисовной, клятвенно обещала проверять перед школой, лежит ли в рюкзаке дневник, а положив трубку, схватилась за полотенце - обычное орудие наказания.
   Лупила она им не то чтоб очень больно, но с некоторых пор ужасно обидно - ну что, в самом деле, как маленького, сказать, что ли, нельзя? Спрятавшись в ванной, Егорка попытался наладить контакт:
   - Мам, ну, я нечаянно, ну, забыл я этот дневник. Бывает ведь. Ну, теперь буду не забывать, ну че ты, мам, в самом деле?
   - Все нервы из меня вымотал, паразит проклятый! - привычно запричитала мамка. - Сколько я еще с тобой мучиться буду, засранец? Бьешься-бьешься, ишачишь на двух работах, еще подработку берешь - все для него, блин, никакой личной жизни... Ты хоть понимаешь, сволочь, что я из-за тебя света белого не вижу? Замуж не вышла, позволить себе ничего не могу - все для тебя, скотина ты дрянная! Как я от тебя устала!
   - Лучше бы тогда, в самом деле, в детдом сдала, раз я тебе так мешаю. Вот и освободилась бы! Чего с чужим ребенком зря мучиться! - слова сами собой вылетали, и вместе с ними накатывал страх, и злость поднималась в душе. Может, она и вправду неродная? Конечно, родные так на своих детей по пустякам не злятся и таких слов им не орут.
   - Ну что ты еще мелешь? - голос у нее как-то сразу охрип, от неожиданности, наверное.
   - Ничего не мелю. Директорша сказала...
   - Что сказала? Кто?
   - Директорша при всех сказала: "Была бы родная мать - семь шкур спустила бы"
   - Чего ты там еще натворил? Я с тебя не семь, я десять шкур спущу! - опять завелась мамка.
   - А что, это правда, что ты мне и не мать вовсе? - Егор хотел все же получить от матери окончательное и успокаивающее разъяснение.
   - Что? Кто это сказал? - опять вскинулась та.
   - Да директорша же!
   - Дура она, а не директорша. Такое ребенку ляпнуть! И с чего это она?
   Егорка выдал свою версию утренних событий, лишь слегка отклонившись от истины в сторону своей невиновности.
   - Так прямо и сказала? При всем классе? Да я сама завтра к ней пойду, я с ней поговорю, педагог называется! Да как она посмела! Я в РОНО звонить буду, она прав никаких не имеет!.. - переключилась мать на Киру Львовну. Ну, вот и пусть проорется. Егорка выдвинулся из ванной и убедился, что ему, похоже, больше ничего не грозит.
   Пошумев, мамка на удивление быстро успокоилась и неожиданно сказала:
   - Ты вот чего... Я тут узнала: сосед с пятого этажа, из двадцатой квартиры, компьютер продает. Почти новый. Купить, что ли?
   - А какой? Сколько у него памяти? - сразу заинтересовался Егорка.
   - Да он мне в лифте предложил, а я так на работу торопилась, что особо не вникала. Давай зайдем к нему после обеда.
   А что без толку ходить: или все равно у мамки денег не хватит, или машина окажется старьем, выпущенным еще до егоркиного рождения. Если уж человеку не везет, то это надолго.
  
  
  
   Вот кто бы мог подумать, что день, начавшийся так ужасно, закончится такой удачей? Процессор, правда, был так себе, но с вполне приличной памятью, а стоил не так дорого, как опасался Егорка. И все, что нужно для нормального компа, при нем оказалось, но самое главное - сосед согласился подождать с деньгами, а компьютер разрешил забрать немедленно и даже помог дотащить до бороздинской квартиры и подключить.
   Поставили его в егоркиной комнате, чтобы не мешал мамке смотреть ее сериалы, и весь вечер Егорка разбирался с программами и даже не пошел гулять, только походил вокруг дома немного с Чапиком. Завтра ребятам расскажет, они ему разных игр наскачивают.
   Эх, теперь бы еще Интернет... Все-таки мамка у Егорки здоровская! Разве неродные такими бывают?
   На радостях он даже отговорил ее идти с утра разбираться с директоршей, перепутала та, наверное, что-то. Вон у нее в школе сколько учеников!
  
  
   Утром не успел Егор похвастаться друзьям новым приобретением, как подваливает к нему сама Анька Маслова:
   - Ты химию сделал?
   А какая химия, когда новенький компьютер на столе? Он и забыл, что сегодня химия. А химоза - сама директорша Кира Львовна. И сегодня она непременно захочет проверить, держит ли Егор свое обещание. Кто бы другой, может, и забыл бы, только не она. И опять начнется...
   Прямо дурно от этого стало.
   - Давай, перекатывай, только быстро, - протягивает Маслова свою тетрадку.
   Что это с ней? То зимой снега не допросишься, а то сама сует... Однако, кто же от такого отказывается? Турик пристроился с другой стороны, скривилась Маслова, но ничего, не возникает. И как это у нее хватает терпения возиться со всеми этими уравнениями? Тут, дай Бог, хотя бы правильно скатать, ничего не упустить.
   - Ну, кажется, все.
   - Знаешь, - говорит Маслова, - ты, если хочешь, приходи ко мне домой часа в четыре. Я из музыкалки приду и все тебе объясню.
   Вот была охота!
   - А в четыре у меня тренировка, то есть в пять, но еще доехать надо.
   - А закончится когда?
   - Да я раньше девяти не освобожусь.
   - Ну, и в девять можно. Мама все равно на работе задержится опять допоздна, так что ничего страшного.
   Что это с ней, влюбилась, что ли?
  
  
   В Егорку уже влюблялись.
   Во-первых, еще в детском саду, но это, конечно, всерьез любовью считать нельзя. Девчонка была малознакомая, но приставучая, да еще сопливая. Дал ей пару раз совком по башке в песочнице - мигом отвалила, побежала и своей матери наябеднячила. Та - к мамке, разбираться.
   Крику было!.. Это потом мамка со смехом своей подружке рассказывала, что в Егорку девчонка влюбилась. Так он это и запомнил.
   Во-вторых, в пятом классе Катька Дерябина все записочки писала, на день рожденья приглашала. А сама вся в родинках и конопушках. Ребята заметили, обсмеялись: рябая у тебя невеста. Да и противная Катька какая-то, надоедливая. А потом, когда Егор ее отшил, вообще на него внимание обращать перестала, на одного девятиклассника переключилась. Но это все так... Несерьезно.
   Настоящая любовь была пока одна - Ленка-гимнастка летом в спортивном лагере. С той все было по-настоящему, целовались. Егор уже было подумал - все, на всю жизнь, вырасту - женюсь, и когда она потом к почти взрослому баскетболисту переметнулась, поразмышлял даже, стоит ли жить дальше...
   Но тренер Андрей Сергеевич - человек серьезный, так загонял на тренировках, что на то, чтобы с собой кончать, сил уже не было.
   Тренер, ясный перец, человек взрослый, но еще молодой. Даже неженатый. Есть и у него своя девушка, Юля, ее ребята все знают, она тоже фанатка и никогда ни одной игры на своем поле не пропустила. Но на выезде - другое дело, все-таки она тоже работает. И не где-нибудь, между прочим, а в МЧС, в Кризисном центре, психологом (чем все ребята в тайне гордились - не у каждого такие знакомые!), так что у нее дежурства и все такое. Но, глядя на то, как весело она орет: "Мазилки, вперед!" и свистит в два пальца, подпрыгивая на скамейке стадиона, никогда не догадаешься, что она работает с пострадавшими в катастрофах или терактах.
   Зимой, конечно, не то, а в лагере или в поездках перед сном - другого свободного времени у них нет - о чем они только с Андреем Сергеевичем не говорят. Он никогда не отмахивается, всегда отвечает серьезно, как взрослым. Вот и про женщин тоже. Он давно объяснил им, почему жениться пока не может, хотя Юля всем нравится: семья - это, прежде всего, огромная ответственность. И мужчина, что бы там не говорили, должен отвечать в ней за все. Если он не козел, конечно. Он и сам никогда не обидит свою девушку, и другому ее в обиду не даст.
   Вообще-то отношения с женщинами бывают разными - серьезными и несерьезными, но никогда нельзя обманывать девчонок и, что важнее всего, обманываться самому. Прежде чем что-то решить серьезно, надо хорошенько разобраться в своих чувствах. И нельзя позволять ей рассчитывать на что-либо более обстоятельное, чем на то, к чему ты сам готов. Есть много девиц, с которыми можно завязать легкие отношения от чисто дружеских до просто партнерских. Если все взвесить, всегда можно понять, с кем все можно, а с кем - не стоит, чтобы не прибавлять излишних страданий ни себе, ни ей потом. А то и сам можешь попасть в свою же ловушку - окажешься связанным не с той, что предназначена тебе судьбой, - примерно так понял Егор его слова.
   А хуже этого и быть ничего не может, потому что семья - это главное в жизни человека. Бог создал женщину продолжательницей рода - ей вынашивать и выхаживать детей. А мужчину сделал более сильным и выносливым, чтобы он мог оберегать и охранять свою семью. И понятно, что жениться можно только на такой, которую чувствуешь потребность охранять и оберегать, от которой с радостью ждешь детей и готов прожить с ней всю жизнь. Вот когда такое случится - тогда счастье и праздник не только для вас двоих, но и для всех друзей и близких.
   Когда-нибудь Андрей Сергеевич, вероятно, все-таки женится. Когда почувствует в этом необходимость. А пока им с Юлей хорошо и так, тем более, сейчас они оба больше заняты своей работой. Они сейчас еще скорее друзья, "а чувствам надо дать созреть", - прибавил Андрей Сергеевич.
   Конечно, ребята были разочарованы - им хотелось, чтобы все как в кино, в свадебных костюмах, кружевах и цветах, с огромным, в пене белого крема тортом и машиной, на которой сзади прикреплена табличка "Молодожены", да и погулять на свадьбе неплохо - почему-то никто не сомневался в том, что их-то всех обязательно пригласят. Но пока все продолжалось по-прежнему. Все-таки взрослые иногда ведут себя очень странно.
   У ребят все было гораздо проще - некоторые уже встречались с девчонками. И даже вполне серьезно. Родители, конечно, могли об этом только догадываться, а вот в своей компании все было начистоту. Девчонок этих все знали, к ним относились по-приятельски, их приглашали на пикники и вечеринки, но Егор не большой любитель таких мероприятий - вот если бы и свою подружку туда привести, да еще такую, чтобы все ахнули. Вот если бы с Ленкой - она как раз такая.
   Но с ней все закончилось, не успел Егор размечтаться, как следует. Ну что ж...
  
  
  
   Однако с тех пор не доверяет Егор женщинам. Хотя кажется, позвони ему даже сейчас Ленка, со всех ног куда угодно кинулся, только бы она попросила. Нет, не звонит. И, наверное, никогда уже больше...
   Многие ребята в классе влюблены, и почти все в Катьку Иванищеву. Та, правда, учится так себе, но что-то в ней такое есть, как будто она что-то очень важное о жизни знает, но не то, не стыдное, о том все давно знают, а вот что-то еще...
   И Турик в нее влюблен, только она его гоняет, а он все равно за ней бегает.
   Иногда Турик бывает ужасным дураком. В прошлом году он стащил у своей матери спицу, незаметно подкрался к Катьке и как ткнет ей в грудь. Конечно, вопли, разбирательства, родителей к директору за хулиганство. Но только другу своему, Егору, он сознался, что таким путем хотел выяснить, силиконовая у Катьки грудь или настоящая, уж больно она большая для семиклассницы. Теперь все знали, что настоящая, и от этого Катькина притягательность только возросла, но она никому предпочтения не отдавала, всех отшивала одинаково, а окружавшим ее девчонкам небрежно так цедила про бегающих за ней мальчишек - "Мелюзга", и намекала на какие-то серьезные взрослые отношения...
  
  
  
   Маслова - другое дело. Она ни с кем из мальчишек не дружит. Да и с девчонками не особенно, те ее не любят, считают, что много о себе воображает, зубрит все уроки подряд, наверное, целыми днями, даже гулять не ходит, только уроки, да французские курсы, да музыка. Совсем заучилась.
   Но если присмотреться, она тоже очень ничего: длинненькая, тоненькая, грудь едва заметна, а волосы некрашеные, светлые, в длинную, аж до попы, косу заплетены, спереди косая челка на глаза наползает. А глаза тоже светлые, серые, кажется, или голубые. Вроде не накрашены, а красивые, и губы такие, пухленькие. Нос длинноват. Ее за это раньше Буратинкой дразнили, но теперь все из этих детских прозвищ выросли. А так Маслова многим пацанам очень даже нравится, но как-то иначе, не так как Иванищева.
   - Садись со мной на химии, - предлагает Маслова.
   А почему бы и нет? С Анькой сидеть, конечно, будет скучновато, зато директорша не прицепится, что он плохо себя ведет - рядом с Масловой плохо себя вести невозможно.
   На уроке она кладет свою тетрадь так, чтобы та все время была перед егоркиными глазами. Химоза о чем-то спрашивает, а Анька тычет ручкой в нужное место, скосишь глаза - и не ошибешься.
   Когда директорша проходила по рядам, проверяя выполнение домашнего задания, просмотрев Егоркино, только одобрительно кивнула головой, мол, вижу, сделал. К середине урока Егорка настолько осмелел, что даже не удержался и выкрикнул с места правильный ответ, на что Кира Львовна только поморщилась, но ругать за это нарушение дисциплины не стала.
   В общем, урок прошел вполне благополучно. Егорка даже запомнил кое-что из объяснений. Дома еще раз прочесть учебник, и готово. Конечно, если дурака не валять, то можно учиться. Даже на "четверки". Вообще-то, и на "пять", наверное, тоже можно, только кому они, эти "пятерки", нужны? Все только смеяться будут, скажут: Бороздин - и вдруг отличник...
   - Хочешь, на геометрии тоже со мной садись, - прерывает его соображения Маслова.
   Звучит заманчиво. А что, неужели, в самом деле, влюбилась? И что с ней теперь делать? Как-то трудно себе представить, что целуешь Аньку, нос, наверное, мешать будет. Но об этом можно подумать после. Пока достаточно того, что на глазах всего честного народа они садятся за один стол и на литературе. А потом, уже не сговариваясь, вместе идут домой.
  
  
  
   - Только ты не воображай, что я в тебя влюбилась, - говорит по дороге Маслова. - Вообще-то я люблю совсем другого человека. Он взрослый, живет в другой стране и для меня пока недосягаем. Но даже неразделенная любовь может сделать человека счастливым. И я счастлива. Ты меня понимаешь?
   - А как же... - отвечает на всякий случай Егор, а сам задумывается: вот можно ли его отношение к Ленке назвать счастьем? И почему-то решает, что да.
   - Разумеется, когда-нибудь, если мы по-настоящему подружимся, я тебе открою эту тайну. Но любовь, на мой взгляд, теперь не играет в жизни людей той решающей роли, которую приписывали ей писатели девятнадцатого века. Это раньше барышням нечего было делать, вот они и страдали скорее от безделья, чем от любви. А у современной женщины это только одна из составляющих полноценной жизни. В одной статье я прочла, что нашем возрасте гораздо важнее правильно выбранная референтная группа. Знаешь это кто? Это такие люди, с чьим мнением ты считаешься, от которых ждешь одобрения своим поступкам...
   - Друзья?
   - Если я правильно поняла, то да. Но не обязательно, может быть, просто люди, которых ты уважаешь и с чьи мнением считаешься. Вот ты, например, импонируешь мне своей смелостью, целеустремленностью и находчивостью.
   Импонируешь - это как понимать? Но, наверное, что-то хорошее.
   - Ты мне, вообще-то, тоже нравишься.
   - Ты заметил, как у нас много общего?
   - Ну да... - интересно бы еще узнать, что именно.
   - Мы оба можем проявлять себя как личности. Ты достиг больших успехов в спорте. Я посвящаю свободное время науке, языкам и музыке. Нам некогда таскаться по улицам, слушать какие-то дурацкие группы и заниматься глупостями. Вот ты даже не куришь. Я тоже. Мы не будем поддаваться на мелкие провокации тупых бездельников. Мы будем твердо идти к своим целям, не сбиваясь с пути. Ты со мной согласен?
   Круто завернула. И ведь как чешет. Такое даже по телику нечасто услышишь. До чего ж правильная баба, аж мороз по коже.
   - Вообще-то... да.
   - Тогда - вот тебе моя рука. Мы теперь друзья, да?
   - Ага.
   С той минуты, как Маслова сказала, что она в него не влюблена, на душе у Егорки полегчало. Правда, до сих пор он никогда не дружил с девчонками, но хорошие отношения с Анькой не повредят.
   Дурацких ухмылок, которыми кое-кто проводил их из школы, он не боялся - вот уж что он сумеет, так это быстро поставить на место зарвавшегося придурка. А если ее тетради будут всегда в его распоряжении, то и с отметками, глядишь, дело наладится. Одно непонятно - с чего это она?
  
  
  
   Накануне у Ани тоже случилась неожиданная радость: из-за чьей-то болезни перенесли очередной семинар с последующим фуршетом, и анина мама решила, что раз таких уж неотложных дел нет, можно провести этот вечер дома. Как всегда в таких случаях она заехала в японский ресторан и привезла всякой вкуснятины.
   Мать Масловой, Людмила Алексеевна, - бизнес-вумен, стильная, интересная и успешная. У нее своя фирма, занимающаяся дизайном и ремонтом квартир. А отца у Ани тоже нет. То есть, вообще-то он где-то существует, но его давно никто не видел. Когда-то он жил с ними в одной квартире вместе со своей большой собакой Филей, но та сгрызла резину на холодильнике, исцарапала паркет, и вообще, от шерсти у кого-нибудь могла бы начаться аллергия. И отец пропал вместе со своей собакой.
   Иногда от него приходили деньги, сразу много, если секретарша не забывала их отправить. Но чаще забывала. Тогда маме приходилось об этом ей напоминать. Новая секретарша отца была такая нерасторопная, не то, что прежняя, Ангелина Григорьевна. Но отец поменял все - фирму, семью, секретаршу. Только собаку, наверное, оставил.
   Раньше за всем в доме следила бабушка, но она умерла полгода назад от инсульта.
   Теперь Маслова живет почти самостоятельно: когда она уходит в школу, мама еще спит, а когда мать приходит с работы, Аня уже готовится ко сну. Она понимает: чтобы поддержать достойный уровень жизни, маме приходится много работать - сейчас такая конкуренция... И ведь надо бывать на всяких выставках, презентациях, учиться на разных курсах, завязывать знакомства, потому что никогда не знаешь, кто приведет новых клиентов.
   Только иногда, когда срывается какое-нибудь запланированное мероприятие, они, как две подружки, забираются с ногами на диван, ставят на журнальный столик тарелки с суши, чипсами и орешками, потому что обе предпочитают сладкому солененькое, наливают в большие кружки зеленый чай, слушают хорошую музыку и ведут неспешные беседы.
   Вчера как раз такой вечер и выдался, можно было всласть наговориться.
   Аня никогда не жаловалась матери на то, что ее постоянно задевают и обижают всякие отсталые личности. С ними все было ясно - завидуют. Конечно, жизнь у нее нелегкая, но как там у Маяковского? "Где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легче?" А в том, что ей суждено стать великой, Аня не сомневалась. Она пока не решила только, в какой области знаний.
   Иногда она представляла себя физиком, создающим единую теорию поля, иногда медиком, испытывающим лекарства от самых страшных болезней. Ей хотелось быть геологом, открывающим месторождения каких-нибудь полезных ископаемых, химиком, получающим неизвестные в природе материалы с новыми, самыми необходимыми для людей свойствами, а еще, может быть, археологом...
   Но в любом случае Аня хотела стать такой как мама - умной, уверенной в своих силах, как та сама про себя говорила, самодостаточной женщиной.
   Маме можно рассказать обо всем на свете, и она поддержит любую тему.
  
  
  
   В тот вечер разговор зашел о событиях на уроке математики. Ане хотелось рассмешить мать - школьные истории часто бывали у них предметом шуток и снисходительных насмешек. И хотя мама никогда не сказала недоброго слова об учителях, тем не менее, между ней и дочерью как-то установилось мнение, что школа - вещь неизбежная и малоприятная, но необходимая в жизни, вроде профилактических прививок или лекарства, - съел и порядок! Обстоятельно они обсуждали новости, интересные статьи, книги или фильмы. А уроки, учителя, ученики - это все так несерьезно.
   Понятно, что Аня должна учиться отлично: с ее умом и способностями иначе и быть не может. Часто на уроках оказывалось, что она знает даже больше, чем учительница. Например, прежняя математичка даже не слышала о том, что теорема Ферма уже доказана, а многие задачи по алгебре Аня решала быстрее нее и более рациональными способами.
   Это не раз становилось причиной недоразумений: математичка снижала отметки, маме приходилось разбираться, ходить к директору. В результате Алле Ильиничне дали пятый класс, а к ним пришла Галина Николаевна, которая никогда не спорила с Аней и всегда ставила ей заслуженные "пятерки". Но все равно Мумия, не догадываясь об этом, представляла собой постоянный предмет насмешек Масловой и ее матери - объяснить толком она ничего не могла, спрашивала в основном по образцам и по карточкам, а теряясь, начинала орать на учеников, обзывала их оболтусами и дебилами.
   Иногда, когда становилось совсем уж невмоготу от скуки, восьмиклассники ее нарочно дразнили - "доставали", как это называется у школьников, - и весело наслаждались концертом по заявкам.
   "Великая баталия" на уроке математики немало развлекла всех учеников 8 "б" класса, поэтому Аня с юмором, в лицах, несколько даже преувеличивая, рассказала матери о том, как Мумия неслась по классу к Егоркиной парте, как горели ее глаза праведным гневом, как швырнула портфель, как в класс Немезидой ворвалась разгневанная Кира Львовна, как она орала на Бороздина...
   Но вот тут Людмиле Алексеевне стало совсем не смешно.
   - Так я и думала, что эта история когда-нибудь всплывет, но чтобы так... - и она покачала головой.
   - Что за история, расскажи, - попросила дочь.
   - Ну что ж, только пообещай мне, что если мальчик когда-нибудь узнает о трагедии, которая произошла в его семье, то не от тебя. Я знаю, ты умеешь хранить тайны. А эта даже не наша. Хотя, конечно, знает ее множество людей, и остается только удивляться, как это до сих пор не нашлось доброхота, чтобы поведать ее самому заинтересованному лицу.
   - Какая тайна, мам? - нетерпеливо перебила Аня.
   - Но ты обещаешь молчать?
   - Да-да, конечно, обещаю.
   - Это случилось примерно за полгода до твоего рожденья, а мальчику было, наверное, месяца два, когда его отец со старшим братом...
   - Но у него нет братьев.
   - У него был брат, причем значительно старше его, ему было тогда тоже лет тринадцать, наверное. Я его хорошо помню, хулиганистый такой мальчишка. Он вечно гонял на велосипеде под нашими окнами, а однажды, не тем будь помянут, со своими приятелями они подожгли газеты во всех почтовых ящиках в своем подъезде. Ну, конечно, все в дыму, приезжали пожарные, было большое разбирательство. Чуть не уголовное дело завели. Отец у них был шофером, а мать сидела дома с только что родившимся Егором. Так вот, отец, чтобы парень опять не нахулиганил, стал брать его собой на работу. Дело было летом, в каникулы... Как-то раз они что-то кому-то перевозили, куда-то ехали на машине. И в нее врезался рефрижератор. Потом оказалось, что им управлял пьяный водитель. Погибли все.
   - А я знаю, что у него отец погиб в аварии, об этом все знают. Только про брата не слышала. А так - никакая это ни тайна...
   - Ты не дослушала. У матери Егора с горя помутился рассудок. Говорили - она очень любила своего мужа, прямо какая-то небывалая любовь, такая, что даже младенец не смог ее заменить. Еле удержали, а то бы прыгнула за мужем в могилу. А кричала так, что никакое сердце не выдержало бы. Потом вроде немного поутихла, да и вкололи ей успокоительного большую дозу, так что на поминках все прошло довольно спокойно. А потом она пропала. Ее долго искали, но так и не нашли. Кто-то видел, как она все ходила в нашем парке по берегу реки, сидела у самой воды. Вот и решили, что она утонула. Так ли это, я не знаю, а только мальчик остался с теткой, старшей сестрой своего отца.
   - Так она действительно не его мама?
   - Я же говорю - тетка. Она приехала из деревни на похороны, а после того, как пропала Егоркина мать, осталась с ребенком в его квартире. Говорили, что у нее вроде был муж, но она только рада была от него избавиться, потому что он горький пьяница. А своих детей у них не было. Она оформила опеку, потом окончила какие-то курсы, бухгалтеров, что ли. Два или три раза на некоторое время с ними поселялись мужчины, которых она всем соседям радостно представляла как своих мужей, а малыша заставляла называть их папой. Но потом начинались пьянки, гулянки, скандалы, кто-нибудь из соседей вмешивался, вызывал милицию, и очередной папашка отправлялся, если не в места не столь, как говорится, отдаленные, то, по-видимому, туда, откуда прибыл. Последний раз, правда, такое было лет пять-шесть назад, а потом она как-то угомонилась, лет-то, ей, пожалуй, немало. И вот так они с тех пор и живут.
   Аня вспомнила Егоркину маму, та работала в соседнем магазине, раскладывала продукты по прилавкам, в форменном, не очень опрятном жилете, расплывшуюся, сварливую... Вечно вокруг нее водоворотом закручивались какие-то скандалы: то пирамидки упаковок чая рассыплются, то пакеты порвутся, то неловко столкнется с нервной покупательницей...
   У Ани она вызывала только жалость и легкое презрение. Теперь понятно, почему Егор рос таким, а ведь он мог бы стать гораздо лучше, если бы его судьба сложилась иначе, если бы были живы его родители, если бы ему на помощь всегда мог прийти старший брат, если бы мама следила за его успехами в школе...
   - А егоркину настоящую маму так и не нашли?
   - О ней никто ничего больше не слышал... Ну вот, расхлюпалась носом....
   - Мне Егорку жалко.
   - Ах, ты такая впечатлительная! Ну, что его теперь жалеть? Он уже почти взрослый. Сыт, одет. Ему бы теперь только мозги на место поставить, чтобы выучился и профессию нормальную приобрел. Плохо, говоришь, он учится?
   - Да кто сейчас хорошо учится? Несколько девочек. Мам, как ты думаешь, могу я ему чем-нибудь помочь?
   - Не знаю. Может, лучше с такими людьми не связываться? Да и времени у тебя на это нет.
   - Ну, время я думаю, найдется.
  
  
  
   Уже лежа в постели, Аня никак не могла заснуть. Она представляла себе, как она подружится с Бороздиным, как он станет лучшим учеником в классе, и никто не будет его ругать, как они потом вырастут и вместе что-нибудь изобретут, и, может быть даже, годам к тридцати, когда они будут уже ужасно взрослыми, получат Нобелевскую премию.
   Она планировала, как займется с ним серьезно математикой и химией, они вместе будут готовить уроки, Егор станет отличником... Ну хотя бы хорошистом... А Юбер... Он поймет. Может, он тоже подружится с Егором, особенно, когда узнает, что тот не только хороший человек, но и замечательный спортсмен. В конце концов, у них найдется, наверное, немало общего. А если он будет ревновать... Это будет прикольно...
   Интересно, после всех этих событий как поведет себя Егор? Наверное, он сейчас тоже не спит. Невозможно даже представить себе, что бы с ней самой стало, если бы она узнала, что ее мама ей не родная. Да, нет. Она видела свою метрику, там точно написано, отец - Маслов Петр Андреевич, мать - Маслова Людмила Алексеевна.
   С этой спасительной мыслью она и заснула.
  
  
   Казалось, с этого дня все должно измениться. Егор должен был бы стать каким-то новым, непохожим на остальных мальчишек из класса, которые совсем не знают настоящей жизни и продолжают вести себя как какие-то дошколята - носятся по столам, выкрикивают глупости, кривляются и дергают за косу.
   Мама, кстати, давно предлагала ее состричь: и голову мыть легче, и сама Аня не будет так выделяться среди других девчонок. Сейчас на эту косу обращали чересчур много внимания, а уж дергали...
   А Людмиле Алексеевне хотелось, чтобы пока дочь не была такой заметной: ее немного беспокоило то, что девочка растет уж слишком правильной. С высоты своего жизненного опыта она понимала, что таким в жизни приходится нелегко.
   - Мозги у нее на месте, - говорила она подругам, - но легкости в общении не хватает, она ко всему так серьезно относится. Нет, у нее есть чувство юмора, она может иногда похохмить, порезвиться, но только дома, только со своими. Обществом сверстников она тяготится, придет на школьную дискотеку, постоит у стенки и уйдет - "Я лучше почитаю".
   - Радоваться надо, - возражали ей собеседницы, - по крайней мере, можешь быть уверена, что раньше времени в подоле не принесет.
   - Да я радуюсь, но все же немного развязности ей не помешало бы.
   - Ну, отдай ее на какие-нибудь танцы.
   - Она занималась три года фигурным катанием. Теперь перестала, говорит, что ей это больше не интересно. Спрашиваю, не случилось ли чего. Нет, говорит, просто надоело. Ну, я и не пристаю, Слуцкой из нее все равно не выйдет, а тренировки все-таки занимали массу времени. Раньше на этом моя мама настаивала, сама ее на каток возила. Конечно, осанку там ей поставили... Вы заметили, как она ходит? - и продолжался бесконечный рассказ о лучшей дочери на свете.
  
  
  
   Особенную гордость Людмилы Алексеевны составляло то, что они с дочерью очень откровенны друг с другом. С некоторых пор Аня была посвящена во многие женские секреты, и то, о чем только начинали догадываться некоторые девчонки из их класса, о чем шептались и к чему привыкли относиться, как к каким-то постыдным, недостойным секретам, которые старшие прячут от младших, именно потому что это безобразно и омерзительно, хотя одновременно чем-то для них самих и привлекательно, давно стало для нее такой обычной стороной взрослой жизни, как и те изменения в ее организме, которые ее не пугали, потому что к ним она была готова.
   Прошлой осенью она вместе несколькими другими слушателями курсов французского языка была приглашена в гости в парижские семьи. Аня гостила в доме, где кроме ее сверстницы Мадлен, ее родителей, немного говоривших по-русски - у них обоих были какие-то древние русские корни, был еще и старший брат Юбер, девятнадцатилетний студент-правовед, также весьма заинтересованный в хорошем знании русского языка, потому что собирался стать консультантом в международных косметических фирмах.
   Надо ли говорить, что он был хорош собой? Причем, если разобраться, основу его обаяния составляло умение подбирать и носить одежду и с достоинством, но в то же время несколько развязно держаться в любом обществе, точно зная, что, кому и в каком тоне сказать. Словом, был он неотразим, и, естественно, юная россиянка на него запала. Кажется, он тоже не остался равнодушен. За две недели у них было не так уж много возможностей остаться наедине, к тому же языковой барьер давал себя знать, но ему и этого хватило, чтобы очень умело разбудить в ней чувственность.
   Однако до "последних границ" дело не дошло, парень сумел вовремя остановиться и объяснить глупышке, что международный скандал им вовсе не нужен, что они еще все успеют, когда станут старше, а пока будут переписываться по электронной почте и часто-часто звонить друг другу.
   Скайп сокращает любые расстояния до размеров комнаты. Они созванивались почти каждый день. В чате она писала по-русски, а он ей отвечал по-французски. А говорили наоборот, он по-русски, а она по-французски, потешаясь над смешным выговором собеседника и поправляя ошибки. Таким образом оба весьма продвинулись в изучении языков.
   Со времени их знакомства прошло уже больше полугода. Весной Юбер собирался приехать на несколько дней Москву, и тогда можно будет вдоволь нагуляться и вполне насладиться обществом своей юной московской приятельницы.
   Но с некоторых пор Аня стала замечать, что ей наскучили сообщения о погоде в Москве и в Париже и об успехах в учебе, а других тем для разговоров почему-то не находилось. На день Святого Валентина они обменялись забавными электронными открытками, выбранными из десятков других на соответствующих интернетовских сайтах.
   Но она по-прежнему полагала, что это и есть ее единственная и неповторимая любовь. Тем более, что мама вполне одобряла и внешность юноши - Аня показывала ей фотографии и видеоролики, сделанные мобильным телефоном, - и будущий род его занятий, и влияние, которое он, по ее мнению оказывал на дочь.
   Особенное впечатление при разборе французских снимков и видно на нее произвел особняк, в котором вместе со своими родителями жили анины друзья.
   - Да это же целый дворец! - восхищалась Людмила Алексеевна. И про себя мечтала, как дочь выйдет замуж, уедет жить во Францию, а она будет иногда, не слишком часто (она не хотела стать классической навязчивой тещей), навещать их там. "Когда я гостила у моей дочери в Париже..."
   Как-то в разговоре со своей подругой она сказала, что вообще-то не одобряет раннее начало интимной жизни, но если уж что-то и должно случиться, то пусть первым лучше будет нежный и опытный француз, чем неумелый одноклассник на какой-нибудь тусовке.
   Кроме матери о Юбере никто не знал, потому что настолько близких подруг у Ани не было. Она предполагала, что если в ответ на откровения о "бутылочке" на именинной вечеринке расскажет о своей парижской любви, в лучшем случае решат, что она опять "выделывается", а в худшем эта история обрастет пошлыми сплетнями.
   Было у нее в классе несколько приятельниц, потому что надо же с кем-то иногда и словом перемолвиться, но про себя она не переставала ужасаться убогости их воображения. Она чувствовала себя гораздо выше их и по уму и по развитию, и часто прикусывала себе язычок, чтобы не ляпнуть что-нибудь такое, от чего у них челюсти отвалятся и потом придется полгода объяснять, что она на самом деле имела в виду.
  
  
  
   Аня стала опекать Егора, потому что когда узнала о том, что произошло в его семье, ей стало жаль его какой-то атавистической бабьей жалостью, неизвестно откуда взявшейся в ее душе. Но скоро, сойдясь с ним покороче, она оценила его доброту, надежность, какое-то сходное с ее чувство юмора. И он оказался очень сообразительным. Конечно, не видя никакой необходимости в изучении школьных наук, он многое запустил, но схватывал, что называется на лету, особенно математику и физику. Тем более теперь, когда дал обязательство, и боялся, что если сорвется, то попадет на учет в детскую комнату и не сможет поехать на турнир. А подвести свою команду - и вовсе последнее дело!
   Как-то про себя он видимо решил, что неловко парню разбираться в таких мужских вопросах, как электричество и электроника, хуже девчонки, и быстро понял, что без математики ему с этим не справиться.
   К его удивлению, трудно оказалось только заставить себя открыть учебник в самом начале, а потом пошло, пошло, пошло...
   Мумия его успехов в упор не замечала, никогда его не вызывала к доске, даже когда он, осмелев, тянул вверх руку, да и честно признаться, дело шло вовсе не так быстро, как хотелось бы.
   Все-таки много времени и сил отнимали тренировки, но там, на стадионе, проходила главная и сама важная часть его жизни.
   Стихия игры захватывала его полностью. Там, на зеленом поле, в погоне за мячом, становился отчетливо понятен ему настоящий смысл жизни: догнать мяч, обвести противника, забить гол.
   Победа!
   Все остальное имело значение только настолько, насколько относилось к этому самому важному. Этого могло и не произойти, случались и поражения - иногда противник оказывался более умелым и удачливым, но неудача никогда не была поводом к тому, чтобы в дальнейшем избегать борьбы. Наоборот, тем сильнее была тяга выйти на поле и еще раз определить пределы своих возможностей, еще раз проверить себя и доказать свое мастерство другим. В конце концов, мячик черно-белый и круглый, подобно колесу фортуны. Везение везением, но и от тебя самого многое зависит; вовремя отнять, точно пробить, и все это в пределах правил...
   - Кто не был с нами, тот не поймет, - повторял он слова тренера Андрея Сергеевича Ане, не представлявшей себе, как и многие женщины, что такого мужчины находят в футболе.
   Азарт, борьба, победа - все это присутствует и в других видах спорта, но только в футболе, казалось Егору, рядом такие друзья, что понимают тебя без слов и даже не глядя. Там он чувствовал себя своим, а тренер Андрей Сергеевич был для него самым главным человеком на свете, самым мудрым, самым справедливым. Он перед каждой важной поездкой водил их в храм, сам стал крестным отцом тем некрещеным, которые пожелали окреститься, а другие в команде как-то не задерживались. Он раскрыл им чувство чести, и не только спортивной; слово "патриотизм" никогда не звучало в его беседах, но когда чистенькие, вежливые, воспитанные, они покидали экскурсионный автобус и, тихо переговариваясь, направлялись в очередной музей, они чувствовали себя "достойными представителями" и явственно ощущали это свое достоинство. Даже если тебе сейчас не интересно, ты должен был проявить уважение к культуре другой страны, говорил тренер, и русскоговорящие гиды, имевшие опыт общения с их сверстниками, так восхищались их поведением и вниманием, что это, конечно, само по себе тешило гордость и не позволяло, как говорится, позориться. А уж когда выигрывали турнир, и первым поднимался российский флаг, и над стадионом гремел российский гимн, казалось, что все что было - было для этой минуты истинного, чистого торжества.
   Аня находила футбол занятием грубым и примитивным. Но ей казалось, что Егор - по натуре победитель, и это ей очень нравилось.
   - Ты знаешь, что означает твое имя? - говорила она ему. - Егорий - это Георгий, Георгий Победоносец. Тебе суждено побеждать!
   - Да ладно, отмахивался Егорка, но ему нравилось, что имя у него такое, оказывается значительное, и подруга такая умная.
   Да, думала она, надо только направить его волю к победе, выносливость и сообразительность в нужное русло, и тогда цены ему не будет, как говорит мама. У него получалось все, за что бы он серьезно ни брался.
  
  
  
   В этом возрасте ценятся спортивные успехи, и в мальчишечьем табеле о рангах у восьмиклассников Егор занимал одно из самых почетных мест. Подружившись с ним, Аня заметила, что и отношение к ней у ребят заметно изменилось. Впрочем, изменилась и она сама. Теперь ей и в голову не пришло бы отказать кому-нибудь, если у нее попросят списать домашнее задание. Она и раньше не жадничала, просто ей казалось, что правильнее - объяснить, научить, а теперь она поняла, что кое-кому это вовсе не нужно, ну, совсем другие интересы у людей, а программа-то на всех одна. Ну, и пусть спишут, жалко, что ли? Она стала лихо подсказывать на уроках, и - о, ужас! - у нее в дневнике появились замечания, с ней стали заговаривать на уроках, передавать записки, она почувствовала себя наконец-то своей в классе, и это тоже ей очень нравилось.
   Теперь на переменах она всегда была окружена друзьями. Где-то по партам гуляли ее тетрадки, вокруг которых, как мухи на кусочке сахара, размещалось несколько учеников, проявляющих при списывании благородство и смекалку - что-то не дописать, где-то намеренно слегка ошибиться, чтобы похоже было на самостоятельную работу.
   Ее попросили аккомпанировать на конкурсе инсценированной песни ко Дню Защитника Отечества, и мама тут же подключилась, достала всем театральные костюмы через свою приятельницу, работавшую в костюмерной. Восьмиклассники решили поставить сценку по песне "В лесу прифронтовом", и тут пригодились Анины занятия хореографией - три пары согласились учиться танцевать вальс. Девочек одели, как медсестер, нарисовав фломастерами красные кресты на белых косынках. Подросшим мальчишкам впору пришлись не только театральные гимнастерки, но и сапоги.
   Сколько было смеху, когда они шаркали подошвами шлепанцев по паркету большой комнаты в Аниной квартире, сколько было съедено чипсов и сухариков, а кое-кто порывался сбегать за пивом!
   И тут неожиданно проявился еще один Егоркин талант: оказалось, что он умеет классно готовить.
   Выяснилось это неожиданно, однажды, когда все проголодались, но расходиться никому не хотелось: уроки с аниной помощью все были сделаны, на улице - метель, дома родители со своим ежевечерним занудством - убери, постирай, помойся, а тут вся квартира в их распоряжении. Но голод не тетка, полезли в холодильник, а там всего оказалось по чуть-чуть, на один укус, Егор спросил:
   - А мука есть? Хотите, пиццу испеку? Это быстро...
   Нашлась мука, масло, пачка сметаны, Егор умело замесил тесто, раскатал на целый противень, смазал кетчупом, накрошил сверху разной зелени, раскидал нарезанную кружочками единственную сардельку и несколько ломтиков копченой колбасы, сверху все засыпал натертым сыром, сунул в духовку. Все, кроме Турика, который не раз ел приготовленное Егоркой, с недоверием ожидали результата, но когда минут через пятнадцать пиццу вытащили из духовки, порезали на порции и разложили по тарелкам, всем показалось, что никакая магазинная с нею рядом не лежала. Это было до того вкусно!
   - Бороздин, - с набитым ртом говорила Иванищева, - тебе с твоими талантами не мячик гонять, а ресторанным бизнесом заниматься надо.
   - Ага, - соглашался Егор, - лет до тридцати мячик погоняю, денег заработаю, а потом свой ресторан открою.
   - Ты серьезно? - удивилась Аня.
   Нет, пицца, конечно, была потрясающая, но неприятным было то, что цель у Бороздина оказалась такая приземленная:
   - Девять классов закончу и пойду в кулинарный колледж, - продолжал он. - И в армии пригодится.
   В армии! Оказывается, он еще и служить собирался рядовым солдатом, просто не понимает человек, как жизнь устроена. Его же запросто могут отправить в какую-нибудь, как они это называют, горячую точку, где могут и убить, а за что? Что он там забыл-то?
   Этот вопрос они тоже обсуждали с мамой после одной телепередачи, просмотренной случайно. Обычно таких передач они не смотрели - это страшнее любого ужастика, зачем себе нервы зря переводить, если все равно ничем помочь не можешь, - так считала мама. Но в этой, кроме озабоченных своей ответственностью командиров, усталых, но мужественных солдат, о чем-то кричащих, полубезумных женщин и похорон очередных бессмысленных жертв, разрушенных домов, совсем таких, как в соседнем микрорайоне, построенном еще в семидесятые, в общем, всего того, что давно уже намозолило глаза и новостью не воспринималось, в фильме, были еще дети, деловито копавшиеся в развалинах, катающиеся на чудом уцелевших карусельках и радостно смеющиеся в камеру...
   И они досмотрели ее до конца.
   - Не могу поверить, что это происходит сейчас у нас в стране, - сказала тогда Аня. - И они еще смеются! Я бы так не смогла, если бы все это было здесь, в Москве, я бы умерла от горя.
   - А они хотят жить. Они родились - и имеют право смеяться, быть счастливыми, играть, учиться... Ну чем они виноваты? Дети - везде дети. А вот взрослые... Мне кажется, что это такое массовое помешательство, вроде эпидемии, которая захватывает целые города, страны.
   - Но тогда туда надо посылать не войска, а врачей. Чтобы не убивали, а лечили.
   - Боюсь, эти болезни в мединститутах не изучают. Нет, наверное, пока такой науки.
   - А когда я вырасту - будет!
   - Хорошо бы...
   - Вот если какого-нибудь убийцу признают психически больным, его же не казнят, а отправляют на лечение, а на войне вообще не смотрят, кто больной, кто здоровый.
   - Да, - добавила мама, - я еще понимаю, защищать свою страну, свой народ, как в Великую Отечественную, а тут? Ради чего гибнет столько людей, неужели нельзя как-то договориться?
   Да, даже если оставят служить в Москве, все равно страшно. А "дедовщина"? Про это все знают. У Нонки Поливаевой брат Никита вылетел из института, и его забрали в армию. Хорошо еще у родителей нашлись знакомые, и его послали в Подмосковье, даже в элитную какую-то часть. Но все равно, рассказывала Нонка, ему постоянно приходилось откупаться, иначе избивали "деды", и эта служба уже влетела родителям в копеечку. А Никитка говорит: "Ну, ничего, через полгода сам "дедом" стану, они у меня за все ответят". А кто они? Те, кто его сейчас обижает, уже будут далеко, значит, отвечать будут новенькие, вот такие, как Егорка.
   - Если бы у меня был сын, никогда бы его в эту армию не пустила, заплатила бы за институт, а там видно будет, - говорила мама, а еще часто повторяла, как ей повезло, что у нее дочь.
   Ну, ладно, может, когда подойдет Егоркин срок, армия вообще станет контрактной, служить будут только те, кому это нравится, но если он станет поваром, как же открытие, за которое в ее мечтах они уже почти получили Нобелевскую премию?
   Однако до конца девятого класса еще больше года, многое может измениться, а пока еще веселее зашаркали тапочки по паркету, Аня играла старинный вальс, время от времени вскакивая с круглого табурета и еще раз показывая, как правильно двигаться - раз-два-три... Всем она была нужна, без нее ничего бы у них не вышло. Она была счастлива.
  
  
  
   Надо ли говорить, что первое место и большой торт, достались восьмому "б"? Аня сияла, Людмила Алексеевна обзвонила всех подруг и рассказала им об очередном завоевании ее дочери так, как будто это было мировое первенство по бальным танцам.
   Аня долго раздумывала, что бы ей подарить на праздник Егорке и, посоветовавшись с мамой, купила ему диск с записью лучших моментов на мировых чемпионатах по футболу.
   - Надеюсь, когда-нибудь и твои голы появятся в таком сборнике, - сказала она ему заранее заготовленную фразу.
   - А то! - радостно согласился он.
  
  
  
   Первому серьезному испытанию их дружба подверглась на контрольной по алгебре месяца через полтора после судьбоносного броска рюкзаком.
   То ли Аня плохо разобралась в теме, что маловероятно, то ли сказалось неважное самочувствие - из носа текло, как из поломанного водопроводного крана, а голова была тяжелой, как будто ее наполнила тонна соплей, но только третья задача не решалась, хоть убей, уже и четвертая была готова на черновике, оставалось только списать, но вот третья.!..
   Обычно она решала свой вариант минут за пятнадцать, потом еще успевала прорешать и второй, благо, там, обычно, менялись только числа и знаки, а алгоритм был фактически таким же, как и у первого варианта. Далее надо было подсунуть решение Егору и передать записку назад, Турику. Дальше списывали все, кто что успеет, и в последнее время директриса на планерках нахваливала Галину Николаевну за то, что у нее существенно выросло качество успеваемости. Таким образом, не сумев справиться даже со своим вариантом, Аня подводила не только весь класс, но и Мумию впридачу. От всех этих переживаний, похоже, даже поднялась температура, Аня сидела пунцовая, пыталась соображать, не обращая внимания на то, что Турик уже исколол свой ручкой ее правую лопатку, а Егорка, ничего не замечая что-то там себе решал, и похоже, у него все было в порядке.
   Когда Турик особо злостно, явно не понимая в чем дело и предполагая, что Маслова вернулась к своим старым зазнайским привычкам, ткнул под лопатку острым концом ручки, Аня ойкнула и подскочила, а Егор молниеносным движением цапнул лежащую на столе линейку и треснул приятеля по башке. За это Мумия немедленно потребовала бороздинский дневник себе на стол.
   Передав его, Егор, наконец, обратил внимание на бедственное состояние подруги, и поскольку с подобной задачей в своем варианте уже справился, быстренько накарябал на листочке решение и для Масловой. Взглянув на подвинутый к ней листок, та моментально все сообразила и, шепнув: "Бороздин, ты гений!", стала быстренько срисовывать с егоркиного листочка в свою тетрадь. Прозвенел звонок, а она все еще дописывала контрольную.
   Егор вертелся рядом, и его просто распирало от гордости. Свою тетрадку он давно сдал и теперь изучал запись в дневнике: "Весь урок крутился и мешал окружающим писать контрольную работу".
   - Если такое будет повторяться, я вас с Масловой рассажу, - пообещала Мумия. - Иди, не мешай, тебе-то все равно, что "два", что "три". А ты не торопись, Анечка, пиши спокойно.
  
  
  
   - Ты чего дерешься, - налетел на него Турик за дверью. - Анька опять вредничает, не видишь, что ли?
   - Ничего она не вредничает, просто сама решить не могла. У меня списала.
   - Ну да, рассказывай!
   - Правда, списала, я свой вариант решил, смотрю, она плывет... Ну, я и ей решил.
   Турик все еще продолжал выражать недоверие, когда Маслова, наконец, вышла из класса.
   - Анька, а ты, правда, у Бороздина списала?
   - Ну, списала. У меня третья задача никак не выходила. Я с ней чуть не чокнулась, а еще ты со своей ручкой!
   - Ну, я же не знал. Ты же у нас всегда все решаешь.
   - Отстань от нее, - потребовал Егорка, - видишь, она вся в соплях, и голова, наверное, болит.
   - Болит. Я только из-за контрольной сегодня притащилась. Думала, сегодня напишу, потом суббота и воскресенье, отсижусь дома... Спасибо, Егор. Прямо не знаю, что бы делала без тебя.
   - Может, отвести тебя к медсестре, она домой отпустит? Сегодня вроде больше ничего серьезного нет, литература да ОБЖ.
   - Ладно, досижу уж как-нибудь. Сейчас "Колдрекс" проглочу...
   - А то лучше домой...
  
  
  
   Ночью у Ани температура поднялась до 38, но мама от этого отнюдь не раскисла, немедленно поставила ее под холодный душ, потом растерла, развела порошок "Колдрекса", приговаривая: "Нам болеть некогда", намазала нос какой-то мазью и размяла калину с медом. Температура мигом упала и больше не поднималась. Так что, провалявшись с книжечкой на диване субботу, к вечеру в воскресенье Аня решила, что надо быстро делать и уроки и утром отправляться в школу.
   Егор, позвонивший узнать, как она себя чувствует, был немало удивлен и обрадован такой прытью. Сам он не помнил, когда болел, но был уверен, что если бы выпало ему такое счастье, уж он бы оттянулся недели две на полную катушку.
   Когда-то, еще в детском саду он иногда болел, и тогда мамка сидела с ним дома, кормила всякими шоколадками и фруктами и читала вслух книжки. Это были блаженные времена, и Егор смутно припоминал чувство своей важности: на него надевалась новая красивая пижамка, стелились чистые постели, приходила врач в белом хрустящем халате, разговаривала с ним ласково и уважительно:
   - Что у нас болит? Ай, какое у нас горлышко красное! И температурка есть? Гриппок, наверное, полечитесь, как следует, чтобы не было осложнений.
   А главное, мамка тогда не ругалась, сидела с ним, и если в это время находился при них какой-нибудь папа, то он отправлялся в аптеку и на рынок за яблоками и клюквой, да еще от себя прихватывал какую-нибудь игрушку, и в такие дни никто никогда не веселился и не скандалил. Все ж таки все мужья у мамки были незлые, хотя и непутевые.
   Но теперь Егор почему-то никогда не болел, хоть в мороз ходил без шапки, хоть выбегал чистить снег без куртки, хоть что...
  
  
   В понедельник он ожидал заслуженного триумфа: с третьей задачей, по слухам, никто кроме них с Масловой не справился, да и Маслова, прямо скажем, известно как...
   В ожидании заслуженной награды он даже под диктовку Мумии вывел в тетрадке число и тему: "Анализ контрольной работы".
   Вредная математичка никогда сразу отметки не говорила, сначала разбирала задачи, зато теперь Егорка лишний раз убедился в том, какой он молодец. Потом появилась стопка тетрадок. Начала она с "двоек" и с большим удовольствием ткнула носом во все ошибки и прегрешения троих несчастных. После этого уже с меньшим жаром она потопталась по "троечникам", как бы нехотя похвалила нескольких "хорошистов", все же сделав упор не на достоинствах, а на недостатках их работ. Все ясно - остались только Бороздин и Маслова.
   - Как всегда на высоте оказалась наша Анечка. Как ей не мешали на уроке, пусть немного задержавшись, она прекрасно справилась и с третьей трудной задачей, с которой кроме нее не сумел справиться никто.
   Егорка прямо подскочил:
   - А я?
   - А о тебе, голубчик, разговор особый. Ты когда-нибудь слышал, как называют мужчин, которые устраиваются за счет женщин? Их называют "альфонсы". Не слышал такого слова? Так вот теперь ты будешь знать, кто ты такой. Девочка, плохо себя чувствуя, - я это заметила - первым делом решает твой вариант, а потом уже свой! Скажи, тебе не стыдно?
   Вообще-то восьмиклассников не удивить оскорблениями, кто и как их только не обзывал! Но в словах Мумии было что-то особенно позорное и обидное. А главное - незаслуженное. Однако Егор сдержался:
   - Я сам решил!
   - Он сам решил, это Маслова у него списала - тут же встрял верный Турик.
   - Не смешите людей! Маслова списала у Бороздина! Вы совсем зарвались. Анечка, давно хотела тебе сказать - посмотри, с кем ты дружишь! Разве они тебе компания? - Маслова сидела, опустив голову, безучастная, но спокойная.
   Конечно, сейчас она сознается, что ей помог Егорка и дурой будет, потому что он ведь не для этого... Но она же не сможет промолчать.
   - Галина Николаевна, но Бороздин, правда, сам решил, скажи, Анька! - опять выступил Артур.
   - Да, наверное, сам. Я себя плохо чувствовала...
   - Не надо, Анечка. Ты совсем не умеешь лгать. Лучше помолчи. А Бороздину за такую наглость я поставлю в журнал единицу, хоть это сейчас и не принято. Пусть это послужит ему уроком.
   -Я сам решил! Как хотите, докажу!
   - Да, я знаю, ты у нас великий математик. Ладно, приходи сегодня после трех, у меня будут дополнительные занятия в шестом классе. Дам тебе еще один вариант. Посидишь, подумаешь. Может, самостоятельно потихонечку на "троечку" что-нибудь накропаешь.
   - У меня сегодня тренировка.
   - Ну, понятно, тренировка. Что ж, решай сам. Все, разговор окончен, записываем домашнее задание.
  
  
  
   Со звонком Егорка пулей вылетел из кабинета: он был зол и обижен на всех женщин, особенно училок. Вот уж действительно толстые тетки в полном маразме, как назвала их ведущая одной передачи, которую Егорка как-то в воскресенье случайно слушал по радио. Обычно пока мамка не проснулась, а она по воскресеньям любит поспать, он сидел на кухне, что-нибудь вкусненькое готовил на завтрак и слушал музыку, но тут попалась передача про школу, и ему стало интересно.
   Там ведущая собрала родителей, психолога, кого-то из министерства образования и какого-то артиста кино, только Егорка фильмов с его участием не смотрел и фамилию артиста тут же забыл.
   Сначала тот рассказывал, как в школе его никто не понимал, все, как он сам сказал, гнобили, дважды оставляли на второй год, чуть вообще не выгнали, все пытались загнать его в обычные рамки, а он не загонялся - прогуливал неинтересные уроки, спорил с учителями и пытался отстоять свое мнение. А вот теперь, когда он самостоятельно многого добился, они хвастаются, что он учился в их школе и приглашают на встречи выпускников. Но, конечно, он туда теперь никогда не пойдет. Ноги его там не будет, и никаких своих фотографий с автографом, которые они теперь клянчат для какой-то своей школьной летописи, низачто не даст!
   Все участвующие в передаче ему сочувствовали. Психолог рассуждала о том, что детские травмы оказывают негативное воздействие на всю дальнейшую жизнь человека. Потом ведущая спросила у представителя министерства, что они предпринимают, чтобы "эти толстые тетки в маразме" не портили нервы одаренным ребятам, и тот заверил ее, что министерство выпустило много всяких указов, направленных на искоренение этих недостатков, и внимательно разбирается с каждым конкретным случаем. А родительница это подтвердила, рассказала, как ее ребенку систематически занижали отметки и унижали перед всем классом, но она обратилась в министерство, и все виновные были строго наказаны.
   Егор потом подумал, что среди учительниц действительно много толстых дур, вроде англичанки, которая на них орет, а сама однажды на доске написала "октябырь", или той же директрисы, которая, толком не разобравшись, кто прав, кто виноват, вечно таскает родителей на свой дебильный педсовет, где успокаивается только тогда, когда выжмет из провинившегося и его матери слезу, а до этого момента считает раскаяние неискренним, а воспитательный процесс незаконченным.
   - Вот скажу мамке, пусть напишет в это министерство, - подумал он, но тут же вспомнил, что Мумия - не толстая дура, а наоборот, худая.
   Это его развеселило и немного примирило с действительностью. После уроков он непременно докажет математичке, что сам решил эту проклятую третью задачу!
  
  
  
   Маслова, наоборот, долго собирала свои тетрадки. При Мумии ее трогать никто не стал, а на литературе Бороздин опять сидел с Туриком. Они о чем-то весь урок совещались, так что получили по замечанию в дневник. Особенно беспокойным казался Артур. Он доказал свою дружбу, он был рядом в трудную минуту, а бабы! Ну что ж, они такие, любая тебя подставит. Конечно, Масловой неохота было терять свою репутацию лучшей ученицы, да ведь от нее никто и не требовал сказать, что списала, сказала бы только четко, что у нее не списывали... А Мумия просто...
   - Отстань, - просил Егорка, - все равно я ей докажу!
   - Хочешь, я съезжу, тренера предупрежу, что у тебя неприятности в школе, и ты задержишься? - захлебывался от дружеских чувств Артур.
   - Я ему позвоню.
   - Орать будет?
   - Да он не орет. Скажет: "Ладно, бывает".
   - И все? Чего же ты его так боишься?
   - Я его не боюсь, я его уважаю.
  
  
  
   Маслова сидела на второй парте одна, вялая и даже руку не тянула. Глупо было бы сказать, что она списала у Бороздина, все равно ей бы никто не поверил. Так что виноватой она себя чувствовать не желала. Но и говорить с ним, когда он в таком состоянии тоже не стоит, скорее всего, он просто нахамит. Да и какая ему разница - "двойкой" больше - "двойкой" меньше. Но все-таки... Как она могла не решить сама такую простенькую задачку?
  
  
  
   В три часа Егор в сопровождении верного Турика был в кабинете математики.
   - А, пришел? - удивилась чему-то Галина Николаевна. - А тебе чего, Манукян? Тоже доказать что-то хочешь?
   Турик застенчиво улыбнулся.
   - Нет? Ну, посиди пока в коридоре. А ты, Бороздин, садись за первую парту, сейчас я их угомоню...
   Шестиклашки скакали по столам и пронзительно верещали. Мумия заколотила указкой по столу и заорала на них, но ее, казалось, никто не слышал.
   - Молчать, макаки! Быстро по пальмам! - гаркнул Егорка. Его почему-то послушались сразу, расселись по партам и сделали вид, что они - самые прилежные ученики на свете.
   - Вот спасибо, - неожиданно улыбнулась Мумия, раздала им карточки и принесла Егору первый вариант, тот, который он решил для Масловой.
   - Вообще-то, это я могу и без подготовки, - обрадовался он.
   - Ну, давай!
   И Егор уверенно растолковал ей решение задачи.
   - Молодец, но это тебе и Аня могла объяснить на перемене. Впрочем, за то, что разобрался, я, конечно, "тройку" могу тебе поставить.
   - "Тройку"? Давайте другую задачу.
   - Ах, нас "тройки" больше не устраивают? Ну, попробуй, вот это реши, - и она открыла листик сборника с третьим вариантом, рядом с которым стояла звездочка - значит, повышенной трудности.
   Естественно, Егор был азартным игроком, но на такое он не рассчитывал. Это как если тебя вызывают к двадцатикилограммовой штанге, ты выходишь на помост, уверенный, что этот вес ты возьмешь, а на ней блинов - на пятьдесят.
   Буквы и цифры в его глазах расплылись, он ошарашено посмотрел на Мумию.
   - Ну что, попробуешь? Так чтобы уж совсем доказать? Чтобы никаких сомнений?
   - Попробую.
   Однако что там пробовать? Понятно же, что ни в жисть! Хорошо хоть Мумию отозвал какой-то мелкий.
   И тут показалось, что буковки формулы как бы подмигивают: "Не бойся, мы с тобой давно знакомы. Это ты с нами дружить не хотел, а мы - вот они, все те же: а, в, с. Плюсы, минусы..."
   Ничего особенно страшного в этом "повышенной трудности" варианте не оказалось - только вычислений побольше. Подумал немного, покрутил и так и эдак - вроде решил. Еще неуверенно позвал;
   - Галина Николаевна!
   Она растерянно повертела в руках листок:
   - Да... Ну что же, молодец. Действительно, доказал...
   - Ну, я пойду?
   - Подожди. Значит так: "единицу" в журнале я тебе на "пятерку" не исправлю, не получится, выйдет грязь, а нас за это ругают. Будет "четыре". А рядом за эту работу поставлю "пять". Пойдет?
   - Пойдет, - не верил еще своему счастью Егорка. - Еще как пойдет! - И хотел уже бежать, хвастаться Турику.
   - Подожди, - опять попридержала его Мумия. - Это что ж выходит, Маслова у тебя и в самом деле списала?
   - Да никто ни у кого не списывал. Она сама решила. Я сам решил.
   - Ты извини, что я тебе те слова сказала, да еще при всем классе...
   - Какие слова? Да ладно, я и не такие слышал. Побегали бы вы с нами на тренировке!
   - Так без обид?
   - Да что вы? - искренне изумился Егорка. Послушала бы Мумия мамку, когда та разорется! И главное, если быстро побежать, на тренировку еще можно успеть. Андрей Сергеевич, правда, терпеть не может опозданий, но если ему сначала сбросить эсемеску...
  
  
   Вечером позвонила Маслова:
   - Я слышала, тебе Мумия "пятерку" поставила?
   - Ну да, "Молодец, - говорит, - доказал".
   - А про меня она не спросила?
   - Спросила.
   - А ты?
   - Нормально. Она, говорю, сама решила, а я сам.
   - Она поверила?
   - Ну да. Еще извинилась, что обзывала.
   - Ну, ты даешь! - облегченно рассмеялась Маслова. - Ты на меня не обиделся?
   - Да я вообще не обидчивый.
   - Ты - настоящий мужчина. А я растерялась, не знала, что и сказать...
   - Бывает...
   - Ты теперь со мной сидеть не будешь?
   - Ну, понимаешь, Турик так обрадовался...
   - А...
   - А я с тобой на русском и литературе, еще на химии и английском сидеть буду.
   - Хитрый, да? А с матикой и физикой уже разобрался?
   - Типа да.
   - Ну, ты жук. Ладно-ладно...
   - Ты, чего? Обиделась?
   - Да нет... Ну, до завтра?
   - Подожди, я по голосу слышу, что обиделась. Ну, хочешь, я с Туриком поговорю, объясню ему...
   - Что ты ему объяснишь? Что ты сидеть со мной не хочешь, а я навязываюсь?
   Вот как это у женщин получается? Она вся в белом, а он ... Ладно, тут как с мамкой, главное, не заморачиваться. Сама потом что-нибудь придумает, чтобы помириться.
  
  
  
   Ничего она выдумывать не стала, села на алгебре с Иванищевой, "чтобы не думали, что она всегда у Бороздина списывать собирается", а Манукян радостно кинулся к Егоркиной парте. Правда, Мумия быстренько прогнала его на старое место, чтобы не болтал и не мешал Бороздину учиться, раз у того математические способности прорезались.
   На следующем уроке Анька, как ни в чем не бывала, села с Егоркой, и, как это она назвала про себя, инцидент был исчерпан. Тем более, умы восьмиклассников были заняты совсем другим: приближалось Восьмое марта, и по школьной традиции, на весенней дискотеке им предстояло веселиться уже со старшей школой.
   В школе по праздникам устраивали обычно три дискотеки: для начальных классов, пятых - восьмых, и главная, вечерняя, аж до девяти часов - для девятых - одиннадцатых. Но на мартовскую дискотеку восьмиклассникам уже разрешали приходить к старшим.
   Мальчишки делали вид, что их это не очень-то и волнует, можно, например, и не ходить. Правда, некоторые уже давно умели танцевать: родительские и свои вечеринки, лагерные дискотеки, и так далее, но признаваться в этом как-то стеснялись. Хотя и они обсуждали между собой, кто да в чем пойдет. А что обсуждать, ясно же, что в майках и джинсах, правда, и там была масса вариантов: "трубы", сползающие чуть ли не до колен, со всякими шлейками, карманами, штанинами, порезанными в самых неожиданных местах, протертыми при помощи наждачки, расписанными маркерами и ручками, и майки тоже разноцветные, с разными надписями и картинками.
   Что касается девчонок, то те просто как с ума посходили - им предстояло конкурировать с записными школьными красавицами, даже одиннадцатиклассницами. На них будут смотреть совсем взрослые ребята, может быть, даже пригласят танцевать. Своих-то одноклассников они никогда не стеснялись.
   Старшие сестры и соседки служили надежными источниками информации. От них давно было известно кто... С кем... В чем... И выходило: в сапогах на высоченных каблуках, хотя физкультурница Розалия Игоревна строго настрого запрещала появляться в спортивном зале, где проходят дискотеки, в чем-нибудь, кроме спортивной обуви. Но какой это бал - в кроссовках!
   Существует множество ухищрений, например, принести запрещенную обувку с собой в рюкзаке, а потом, когда выключат большой свет, потихоньку переодеться. Когда врубят цветомузыку на полную мощность, ни одна училка ближе ста метров к залу не подойдет - у них для этого мозги слабые, нетренированные. Проведут весь свой праздник, охая и глотая всякие таблетки от головной боли, где-нибудь в вестибюле или кабинетах на стреме - вдруг что-нибудь случится?
   Значит, сапоги, длинные, на высоких каблуках. В конце концов, сойдут и мамины. Потом джинсы, желательно в стразах, да покрупнее, можно укороченные. Майки поярче, покороче, хорошо, чтобы тоже блестели. В пупок серьгу покрупнее и широкий ремень с блестящей пряжкой. Но вообще-то...
   Лихорадочно перелистывались страницы молодежных журналов, намечался единственно мыслимый наряд. Часто для осуществления грандиозных замыслов нельзя было обойтись без скандала: мамы мечтали о том, как на свой первый бал их девочки отправятся в платьицах с рюшечками и бантиками... Застрелиться! А ведь надо было еще уговорить родителей выделить деньги, купить не то, что хочется маме, а то без чего немыслимо появиться на школьной дискотеке. Понятно, что какая уж тут учеба...
   - Ты в чем пойдешь? - пытала Иванищева Маслову.
   - Да я еще не решила. Вообще-то мне не очень хочется...
   - Совсем заучилась, да? Все наши там будут.
   Это конечно, как бальзам на душу - все наши. Значит, и она у них уже своя. А своих подводить не хочется. Только в чем - это действительно важно. Конечно, у нее есть наряды на все случаи жизни, и даже больше. Мама считает, что женщина должна уметь правильно выбрать одежду, а тем более обувь. Всяких маечек и джинсов у нее хватает, но хотелось чего-то.... Ну, чтоб действительно отпад. Чтобы... Вот чтобы заявить о себе, чтобы посмотрели и увидели, что она необычная, непохожая, не такая, как все. Чтобы сказали: "Так вот ты какая!" А спроси, кто скажет? Неважно. Все. Теперь вопрос - зачем? А вот так надо.
   Мама это все сама очень хорошо поняла, она-то и придумала. Нет, ей, как любой нормальной матушке хотелось бантиков и рюшечек. Она вспомнила пионерское детство в военном гарнизоне, где когда-то служил дедушка, и всю ночь просидела за швейной машинкой, обложившись выкройками из "Бурды".
   В итоге вышла коротенькая, переливающаяся с красного на синее тафтовая юбочка с широкой оборкой, почти балетной пачкой, и широким кожаным поясом немного ниже талии, нашелся розовый пиджачок из тонкой, как бы шелковой кожи и черный топик. К этому полагались непрозрачные черные колготки и черные лаковые туфельки на довольно высоких каблуках. Волосы распустили, заплетя несколько прядей в длинные тонкие косички, а другие закрутили в упругие локоны штопором.
   Мама сама слегка подкрасила Анины реснички синей тушью, щеки румянами, а губы нежно-розовой помадой. Вышло потрясающе. Аня сама себя не узнавала в зеркале и первый раз подумала, что она, пожалуй, действительно, станет красавицей, о чем ей часто говорила мама, и во что прежде не верилось: длинный нос, широкий рот, небольшие глазки... Все это оказалось неважным, что-то все-таки было в ней такое... Юбер, который приедет уже совсем скоро, наверняка оценит. О том, что будет дальше, Аня пока не загадывала, в любом случае, образование стояло у нее на первом месте, затем - интересная работа, а уже потом...
   Она крутанулась, чтобы осмотреть себя сзади, юбочка взметнулась, мама как-то напряженно сказала: "Как ты выросла!" и Ане показалось, что она всхлипнула.
   - Ты чего, мамочка?
   - Ты у меня такая красавица! Ты должна быть самой счастливой, самой успешной! - воскликнула Людмила Алексеевна и как-то совсем непоследовательно добавила:
   - Я так за тебя боюсь.
  
  
   Ее появление уже в раздевалке произвело фурор. Реакцию можно было описать только одним словом: "отпад!" Турик по своей дурацкой привычке ткнул пальцем сзади под ребро, и промолвил: "Ни фига!"
   Иванищева в черных джинсах с выбитой стразами надписью "LOVE!" на круглой попке, подвернутых до колен, чтобы были видны во всей красе узкие сапожки, сшитые из разноцветных кусочков кожи, и трикотажной голубенькой кофточке, с длинными фалдами, завязанными под грудью, с вплетенными в рыжие свежеокрашенные волосы малиновыми искусственными прядями, была, конечно, ослепительна, поэтому, оглядев Маслову, коротко заметила:
   - Ничего, тебе идет. А пиджачок - мамин?
   Аня зачем-то кивнула, хотя пиджак был ее, Катька снисходительно ухмыльнулась и посмотрела вниз, на свои сапоги.
   - Классные сапоги, - тут же встряла Дерябина. Сама она была, как велено, в кроссовках, зато над ними выше колен поднимались полосатые гетры светофорных цветов, коротенькая черная юбочка и красная майка с желтым полумесяцем, привезенная из Турции. В общем, все принарядились, как могли.
   Директриса, оглядев своих питомиц, сказала оказавшейся рядом Мумии:
   - Просто путан каких-то растим!
   Мумия, обтянутая по случаю праздника темно-зеленым трикотажным платьем с длинными рукавами, так что была похожа на старую больную русалку, если только русалки бывают старыми и больными, не могла с ней не согласиться.
   Тут из спортивного зала рванула музыка, послышались вопли и свист - дискотека началась.
  
  
  
   Молоденькая учительница английского языка Марина Максимовна, зашедшая в зал с инспекционными целями и тайной надеждой как-нибудь тоже немного попрыгать, увидела, что после радостного приветствия молодежь довольно равномерно разместилась вдоль стен и на середину выходить не торопится, хотя у себя там, в своих компаниях, кое-кто потихоньку и начал подтанцовывать. Мелодия звучала довольно медленная, и вот так, сразу на глазах у всей школы заявить о своих предпочтениях среди "лиц противоположного пола" никто не решался.
   - Ну что же вы, - как-то даже обиженно крикнула Марина Максимовна, - не будете танцевать, сейчас вас всех разгонят.
   - А вы покажите нам, как надо, - развязно предложил ей по-голливудски белозубый и элегантный одиннадцатиклассник Эдик Бадалов, с которым танцевать сейчас мечтала добрая половина находившихся в зале девчонок.
   - Это приглашение? - игриво спросила Марина Максимовна. Видимо, и она не осталась равнодушна к его чарам.
   - Можно? - наклонился оказавшийся с ней совсем рядом Эдик.
   Ростом он был значительно выше ее. Ее руки едва доставали его плечи, а ухо оказалось как раз на уровне сердца, и ей показалось, что она даже слышит, как оно бешено колотится. Его руки уверено легли ей на талию, и он повел ее в танце, а у нее было такое чувство, что все это происходит не в огромном школьном спортивном зале, а...
   - Он совсем мальчишка, - говорила она сама себе, но чувствовала, что нет, совсем не... А он снисходительно поглядывал на нее сверху вниз, и, казалось, знал что-то такое, чего не знала она.
   Спохватившись, она освободилась из его объятий, и заметила, что за ними на середину зала уже выступило несколько пар.
   Медленный ритм сменился бешенным, теперь можно было от души попрыгать хоть одной, хоть с подругой, в зале стало почти темно, потом вспыхнуло красным, зеленым. Иванищева выдернула Дерябину и понеслась с ней ближе к середине. Егор, Турик и другие ребята окружили Метрова, тот сначала отнекивался, а потом достал из кармана заранее заготовленную вязаную шапочку и выдал такой "нижний брейк", что после него уже, казалось, другим делать нечего. Все восьмиклассники глядели на него с гордостью - вот мы как умеем, остальные тоже остановились и смотрели.
   - Какие кадры подросли, - услышала Аня справа от себя. - Ну, пойдем, что ли, потанцуем?
   Она посмотрела в ту сторону и увидела десятиклассника Виталика Москвичева, одного из известных всей школе сердцеедов. Он был красив, хотя и несколько толстоват, но это искупалось простодушно-самоуверенной улыбкой. Но то, что на других действовало безотказно, Ане показалось пошловатым и неприятным, и только она подумала, что бы ему такое сказать, чтоб отстал, как неожиданно на выручку пришла Иванищева. Она подкралась с другой стороны, и, не глядя на Москвичева, дернула Аню за руку:
   - Ты что тут стоишь, пошли с нами попрыгаем!
   - О! Еще один кадр! - переключился Москвичев. - Потанцуем? А то она какая-то скучная.
   Иванищева радостно кивнула и потащила Виталика в середину зала.
  
  
  
   Музыка гремела, гордая собой Иванищева прыгала вокруг почти неподвижного Москвичева и воображала, как теперь будет с ним встречаться, а все подруги лопнут от зависти. Аня, насупившись, размышляла, а что она, собственно говоря, тут делает и не пора ли домой, но тут подошел Егор и предложил выйти из зала, попить газировки, которую запасливые мальчишки принесли с собой. У газировки был какой-то необычный горьковатый, но вполне приятный привкус, и жить почти сразу стало значительно веселее. Егорка, хлебнувший после нее, сказал:
   - Вот уроды! Они туда водки плеснули!
   - Здорово получилось, да? - встрял оказавшийся рядом Турик. - Да вы не бойтесь, там совсем немножко. Так, для легкого кайфа. Ловите кайф?
   - Я ловлю, - ответила заметно более развязным, чем обычно, тоном Аня. - Дайте еще.
   - Еще чего, - возмутился Егор и спрятал бутылку за спину.
   - Дай ей, дай, - потребовал Турик. - Прикинь, прикол - пьяная Маслова!
   - Да, ладно. Что я не напивалась никогда, что ли?- неожиданно даже для себя брякнула Аня. - Слушайте, а газировка с водкой, оказывается, вкусно. Вкуснее вина.
   - Это смотря какое вино, - заметил Турик.
   - Я во Франции каждый день за обедом пила, там принято. И ничего хорошего - кислятина. Слушай, Бороздин, а чего мы так стоим? Может, потанцуем?
   - Да я так себе танцую.
   - Он совсем не умеет танцевать, - опять встрял Турик, - Пойдем со мной?
   - А давайте втроем? - Аня ухватила мальчишек за руки и потащила в зал.
   Там уже почти все прыгали, не обращая внимания на окружающих. Запрыгали и они - оказалось, что это очень весело. Турик прошелся колесом, потом почти профессионально выполнил поддержку, перевернул Аню, так что она сделала сальто и сама не заметила, как перешла на акробатический рок-н-ролл, который когда-то с такими муками разучивался юными фигуристами на обязательной на хореографии.
   Егорка давно отошел в сторону и только с восхищением и завистью наблюдал, как Артур то отшвыривает Аню на длину вытянутых рук, то притягивает ее к себе, то закручивает вокруг своей оси, то переворачивает так, что над его головой мелькают ее каблучки, они хохочут, но неожиданно быстрая музыка обрывается, меняется на медленную, и Аня остается в его объятиях, а танец продолжается, продолжается...
   Егорка постоял еще немного и вышел из зала. Нашел свою куртку в раздевалке. Он не влюблен в Аню. Артур - его друг. Это всего только школьная дискотека, которая через полчаса закончится.
   В кармане куртки он нащупал маленький пакетик с бусами из розовых ракушек. Он привез их мамке из Испании, но той они не понравились, сказала, ей не по возрасту. Вот и разрешила подарить их Аньке. Сам он долго думал, что бы для нее купить, но так и не придумал: какую-нибудь дешевую чепуху - не хотелось, на что-то стоящее не было денег. Хорошо, мамка выручила, все-таки они, женщины, лучше знают, что им надо. А в другой карман она положила ему белейший наглаженный платок - все-таки с девушкой идешь, мало ли что...
   А девушка вон чего отчебучивает. И, главное, выпила-то на три копейки...
   Егорка вышел из школы. Весь день совсем по-весеннему пригревало солнце, по асфальту бежали радужные, хоть и от пролитого бензина, зеркальным блеском отливающие ручьи, сугробы на газонах, казалось, съеживались на глазах, но теперь на улице было по-зимнему темно и холодно, ветер гнал в лицо снежную пыль, и похоже было, что тепла уже никогда не будет.
   Дома тоже было темно, мамка сегодня придет поздно, у них на работе пьянка, которую теперь гордо называют корпоративной вечеринкой. Но Чапик выскочил навстречу и потребовал прогулки, Егор взял его на поводок и снова вышел на улицу.
   Почему-то ноги сами собой понесли к школе. Там сейчас как раз расходятся. И, наверное, надо хоть издали приглядеть за Анькой - мало ли что, все-таки не в себе девушка...
  
  
  
   Из школы вываливалась одна компания за другой, было слышно, как в вестибюле орет завхозиха:
   - Всем покинуть помещение, через пять минут закрою школу, тогда до послезавтра отсюда не выйдете!
   Ну, это страшилка для начальной школы - известно же, что в школе спит охранник, да и мобилки у всех. Позвонишь родителям - они эту завхозиху, в случае чего, из постели вытащат. Однако ребята посыпались из школы, на ходу застегивая куртки, подтягивая молнии на сапогах. Масловой не было видно. Вот Иванищева с Дерябиной, вот Метров, а вот Турик... Идет, башкой крутит.
   - Турик!
   Еще покрутил, увидел их с Чапиком, бросился к ним:
   - Ты чего ушел, Егорыч?
   - Да надоело. И с собакой пора гулять.
   - А...
   - А где Маслова?
   - Да кто ее знает. Ее у меня Иванищева увела, "Пойдем, - говорит, - покурим". Ну, Анька с ней и пошла.
   - Она не курит!
   - Ага, как в той песенке: "Анечка не курит, Анечка не пьет, Анечка решила - от СПИДа не умрет"... Ну, может, так постоять пошла. Только я больше ее не видел.
   - Да вон же Иванищева, вышла.
   - Ну?
   - А Маслова где?
   - Вот и не уходил бы, а сторожил.
   - Да мне с Чапиком погулять было нужно. Подержи его пока, я в школе посмотрю.
   - Тебя Тоська не пустит.
   - А я скажу, что сменку забыл.
   И, оставив Чапика с Артуром, Егорка напролом бросился в закрывающиеся двери школы.
   - Куда? Куда? - попыталась остановить его Анастасия Павловна.
   - Сменку забыл, девятого марта в школу не пустят, - на бегу крикнул ей Егор, взлетел по лестнице на второй этаж, где усталый ди-джей с помощником сматывали кабели.
   Кроме них, в зале никого не было. В коридоре было совсем темно. Двери классных комнат все закрыты. В туалет к девчонкам заглядывать было стыдно. На всякий случай Егорка прислушался. Ему показалось, что за закрытой дверью классной комнаты послышались звуки какой-то возни. Какие-то всхлипы, вскрики. Потом явственно услышал стук, как будто удар. Уже не размышляя, толкнул дверь. Она поддалась, а потом снова закрылась, как будто ее кто-то удерживал изнутри. Егор навалился посильнее.
   - Ты что тут хулиганишь! - раздался за спиной голос завхозихи. - Сменку свою нашел?
   - Да вот дверь не могу открыть. А сменка, мне кажется, там.
   - Опять фантазируешь? Этот класс еще до дискотеки закрыли.
   - Да нет, он был открыт.
   - Не выдумывай! - чтобы доказать свою правоту, Тоська всей своей тушей навалилась на дверь и прямо-таки ввалилась в класс.
   И сразу зашуршало, стукнуло, пискнуло, ойкнуло... Щелкнул выключатель, вспыхнул свет, Москвичев и его приятель Жекунов отпрыгнули от учительского стола, на котором сидела? Лежала? С которого, одергивая одежку, спрыгнула красная и, похоже, заплаканная Маслова.
   - Это что здесь происходит? - взревела Анастасия Павловна. - Это вы что здесь себе устроили? Маслова! От кого - от кого, а от тебя я такого никак не ожидала!
   - Да, представляете, какие девчонки пошли, - как ни в чем не бывало, с некоторой даже иронией заговорил Москвичев, - такая еще маленькая, а туда же!... Вы понюхайте, от нее же водкой несет за километр.
   Аня попыталась выскользнуть из класса, но была остановлена богатырской рукой заместителя директора по хозяйственной части.
   - Постой-постой! Ты что, плакала? Они тебя обидели? Они тебя?... Детка?..
   Маслова отчаянно замотала головой и разрыдалась.
   - Мы ее не обижали, - встрял Жекунов. - Скажи Аня, мы ничего плохого не делали. Просто девочке стало плохо...
   - И мы ей делали искусственное дыхание, как на ОБЖ учили, рот в рот, - выпалил Виталька и радостно заржал.
   - Ну, Москвичев, смотри! Ты меня знаешь, если что...
   - А что Москвичев? - засуетится тот. - Почему чуть что, так сразу Москвичев? Я ее, между прочим, не поил. Скажи, Аня, я тебя поил?
   - Так, - приняла решение Анастасия Павловна, - все по домам. Бороздин, сменку свою после праздника поищешь. Москвичев и Жекунов, вы тоже отсюда быстро, и чтобы никому не слова, а то я вас под суд отдам - за совращение несовершеннолетней.
   - Ой, ой, ой, напугали...- паясничал Жекунов. - Я, между прочим, и сам несовершеннолетний, может, это она меня совращала.
   - Брысь отсюда, а то охранника позову и родителей вызову!
   - Ну, тогда ладно. А то мы как раз хотели уходить. С наступающим вас, Анастасия Павловна, - с этими словами друзья мирно удалились.
   - А ты чего стоишь? - спросила та у Бороздина.
   - Я Аню жду. Я ее провожу, можно?
   Аня молча стояла, все еще придерживаемая за руку.
   Анастасия Павловна перевела взгляд с нее на Бороздина, потом, сомневающийся, снова на нее.
   - Да нет, пожалуй, - сказала она устало, - я ее сама до дома доведу, мне по дороге, и я как раз собиралась уходить. Все уже дома телевизор смотрят, одна я с вами тут вожусь. Ты иди, мы с ней сами... Как девочка с девочкой.
  
  
   Все утро восьмого Егор звонил Ане, но там было все время занято. Он клал трубку и снова набирал номер.
   Короткие гудки! Как он их возненавидел! А вдруг вызывают "скорую"? Он даже не представлял, что можно так мучиться от неизвестности и невозможности помочь. Он и злился на нее - вот тебе и самая правильная! И жалел ее - влипла дурочка. И убить был готов подлых десятиклассников. Он бы и вправду мог: позвал бы своих друзей из команды, и убить, конечно, не убили бы, но бока здорово бы намяли, чтобы неповадно было к чужим девчонкам лезть. Да только боялся смешным показаться и историю раздувать не хотел, чтобы глупую Аньку еще больше не заляпать. Почему-то анькина глупость вызывала не раздражение или обиду, а жалость к ней, такой сильной на словах и такой беззащитной на самом деле.
   В десять часов он не выдержал, взял на поводок обрадованного Чапика и отправился во двор. Он все время повторял про себя, что ничего такого, просто забрел, гуляючи с собакой, под ее подъезд на случай, если как-нибудь ее ненароком она его заметит, и долго там наблюдал за ее окнами на третьем этаже, но ничего такого не разглядел - они были задернуты шторами, и никакого движения за ними не наблюдалось.
   Вечером он опять звонил, и снова безрезультатно, только гудки уже были длинными.
  
  
  
   А утром она появилась в школе, как ни в чем не бывало.
   - Ты, оказывается, классно танцуешь, - подскочила к ней Иванищева, - Ты у нас теперь будешь звезда. Прикольно мы потусовались, да? Только куда ты в конце подевалась? Я-то думала, мы домой вместе пойдем, искала тебя, искала...
   - Да я раньше ушла, что-то голова разболелась.
   - Да? - недоверчиво протянула Иванищева. - А мне показалось, что ты с десятиклассниками заболталась.
   - Тебе показалось.
   - Да?
   - Маслова, ты где вчера была? - встрял в разговор Егорка. - Я тебе весь день звонил, хотел узнать, что по истории задали...
   - С каких это пор ты дома историю стал учить? - насмешливо, как неприятному чужому человеку, которого хочется скорее отшить, - спросила Аня.
   Егор даже растерялся. Конечно, никакую историю он учить не собирался, но вчера целый день просидел у телефона, как привязанный, благо мамка отправилась отмечать праздник к подруге и не могла приставать со своими вопросами. Он и сам-то себе не мог бы объяснить, зачем Аня ему так вдруг понадобилась. В конце концов, не его это дело, может, она сама чего хотела, а он только помешал, да еще завхозиха впуталась.
   Сегодня Анька была как не своя. Спокойная, но злая какая-то. Ну и ладно.
   Егор сел за свой стол, и тут же к нему подкатил Турик. Он еще вчера в гости набивался, наверняка, что-нибудь почувствовал, хотя, выйдя из школы, Егорка ему сказал, что у Масловой закружилась голова и завхозиха звонит родителям, чтобы пришли, ее забрали, или проводит сама. Но тот видел, как покидали школьный двор Жекунов с Москвичевым и обрывкам их разговора, донесшихся до него, о чем-то, наверняка, догадывался.
   - Ну, чего?- поинтересовался он. Вопрос довольно бессмысленный, но Егорка так давно его знал, что понял: друг ожидает: он ему расскажет, что случилось с Масловой, как она после этого и не надо ли пойти с Егоркой набить кому-нибудь морду, что составляло, по его мнению, необходимую и самую захватывающую часть правильной мужской жизни.
   - Да вот, историю сделать не успел, - ответил Егорка, понимая, что наносит другу страшную обиду, но по-другому почему-то сейчас не мог.
   Турик, действительно, обиделся.
   - Ну, и ладно, - только и ответил он и отошел.
   Маслова села на свое место и подчеркнуто деловито выложила из рюкзака тетрадь, учебник дневник и пенал. На Егорку она не смотрела. Он сидел рядом, как побитый и не понимал - за что? Но чувствовал, что пока так ничего и не узнает: начинать выяснения на глазах у всего класса за минуту до звонка было невозможно, и он отложил это до конца уроков. Однако она показала какую-то записку от мамы дежурному администратору и ушла после пятого.
   На тренировке Егорка был рассеян, как никогда, за что получил втык от тренера, постарался сосредоточиться и, действительно, до конца занятий про Маслову не вспоминал. Но по дороге домой опять почувствовал недоумение и жалость, смешанную со злостью.
  
  
   Если бы он в тот момент знал, куда отправилась Маслова, скорее всего вообще потерял бы к ней всякий интерес. Даже название отрасли медицины, в которой практиковала мамина приятельница Мариша, звучало на мальчишеском языке хлеще любого мата. Марина была гинекологом.
   Когда-то в детсадовские времена их, конечно, не миновала распространенная детская игра в доктора, но что они тогда чувствовали? Немного страха, смешанного с огромным интересом. Они понимали, что делают что-то запретное, за что взрослые отругают, а то и шлепнут, как следует, а Ане мама сказала, что так можно занести заразу и заболеть, чем сразу отбила охоту к подобного рода занятиям, но настоящего стыда они тогда еще не умели испытывать.
   Время для стыда пришло совсем недавно, и тем острее он ощущался. Когда до Ани дошло, что могло случиться и что теперь о ней могут подумать (да нет - думают!) все: и мама, и Анастасия Павловна, и Егорка, и... Одним словом - все, школа, дом, улица! В такие минуты казалось, что весь мир смотрит на тебя, все знают о том ужасном, что с тобой случилось, и теперь все от тебя отвернутся. Ведь ты и в самом деле виновата - хлебала ситро с водкой, затянулась подозрительной папиросой, вела себя развязно и дала повод думать, что ты - такая, что с тобой так - можно! И именно теперь, когда так хочется, чтобы все признали твои достоинства, говорили о тебе только хорошее, любовались тобой, и уважали, и любили.
   И вот теперь все пропало, теперь уже никогда этого не будет, и ничьей вины, кроме твоей, в этом нет. Больше никогда ты не сможешь ходить с гордо поднятой головой, и любой, даже тот, кто ничего про тебя не знает, конечно, услышит об этом твоем позоре от свидетелей и не просто потеряет к тебе уважение. Презрение - вот что он тогда почувствует, ведь окажись ты на его месте, ты сама ничего другого не ощутила бы.
   К этому чувству вины прибавлялось то, что сама Аня почти ничего не помнила: ни того, как Иванищева утащила ее покурить (сама Аня, разумеется, не курила, но почему бы не постоять за компанию), ни как ее уговаривали "разок курнуть, чтобы знать, от чего отказывается". И она попробовала, вдохнула в себя дым, отдающий немного необычным ароматом, закашлялась, но все вокруг - а кто там был, она тоже помнила смутно - засмеялись. Не помнила, как оказалась в пустом темном классе с Москвичевым и Жекуновым, смутно припоминала, как в классе оказалась Анастасия Павловна, за что-то стыдила по дороге - она зачем-то отправилась провожать Аню до дому. И почему-то там оказался исчезавший до этого Егорка, и его взгляд - недоумевающий, обеспокоенный, сочувствующий. Он все видел, даже то, чего сама Аня не помнит.
  
  
  
   Поскольку Людмила Алексеевна тоже задержалась на своей корпоративной вечеринке, а потом отправилась посмотреть новую мебель, которую установил в своей новой квартире один из ее новых знакомых, Анастасия Павловна осталась хозяйничать до ее прихода: погнала Аню в душ, попутно интересуясь, не больно ли, не случилось ли чего - "ну ты меня понимаешь, мы с тобой тут две девочки". А когда Аня вышла из ванной, на кухне ее ожидал чай с бутербродами. Причем на масло толстым слоем была намазана черная икра, сберегаемая в холодильнике для особых оказий. Сама Анастасия Павловна с удовольствием съела их несколько, и все нажимала на то, что она никому ничего не скажет, поэтому Аня должна ей все рассказать, но девочке хотелось только спать, и, кажется, прямо за столом она и заснула.
   Припоминалась также, что мама - потом оказалось, что она вернулась далеко уже заполночь - долго говорила с Анастасией Павловной, и даже оставила ее ночевать, благо, дочь у той была уже взрослой, и как она сама говорила, теперь она могла кое-что себе позволить.
   И таким образом, проснувшись утром восьмого марта в отвратительном самочувствии, Аня обнаружила за завтраком все ту же завхозиху, которая распевала, как ей у них нравится, какая Людочка милая и как Аня должна любить свою маму, беречь ее и никогда не огорчать. Еще она намекала на то, что в жизни, конечно, бывает всякое, но она - могила. Причем тут могила, мама поняла, наверное, лучше, но, отправив дочку в ванную, быстренько спровадила Анастасию Павловну, вручив той по случаю праздника весьма ценный подарок.
   Из-под душа вылезать не хотелось, Аня чувствовала себя виноватой - кажется, вчера что-то такое было... Спасало только то, что сегодня по традиции один из трех в году выход к родителям отца - по совпадению, у той бабушки сегодня день рождения, и они обязаны были присутствовать на семейном торжестве, Аня в качестве обожаемой внучки и мама при ней.
   - Ну что, пьянчужка? - весело спросила мама. - Синдром похмелья? Садись за стол, лечиться будем. - И протянула стакан с айраном, который сама очень любила, а Аня нет.
   - Пей как лекарство!
   Аня с отвращением поднесла стакан ко рту, но вопреки ожиданиям солоноватый газированный напиток был сейчас очень кстати. Куда-то делась тошнота, хотя головная боль не прошла.
   - Может у меня грипп начинается? - с надеждой спросила она у матери - идти никуда не хотелось.
   - Да нет, похоже, это у тебя с перепою или "перекурит".
   - А это надолго?
   - Как пить будешь.
   - Мам, ну что ты издеваешься? Человеку и так плохо.
   - Ничего, привыкнешь, легче пойдет.
   - Ну, мам...
   - Да я ничего. Вольному, как говорится, воля. Но если уж ты встала на эту дорожку... Пойдем.
   Людмила Алексеевна привела ее в гостиную, подошла к бару и открыла дверцу:
   - Здесь только хорошее, проверенное вино. Хочешь - коньяк? Виски? Текилу? Я предпочитаю "Кампари", только лучше разбавить соком. Вот "Мартини". Его тоже разбавляют. Здесь "Божоле", французское красное вино. Хочешь напиться - напивайся дома, - неожиданно жестко добавила она.
   - Мамочка, да случайно же вышло, я думала, там газировка, а оказалось, мальчишки туда водки подмешали.
   - Понравилось?
   - Да я не распробовала...
   - Если тебя с "не распробовала" так развезло, тем более пить надо дома. Курила?
   - Дали разок затянуться.
   - Разок! Что курила?
   - Да я не знаю...
   - Пачку видела?
   - Да нет, мне просто предложили разок затянуться...
   - Что? Из чужого рта? Да ты обалдела, мать моя?.. А если там не просто табак, а, скажем, марихуана? Ты уверена, что ничего такого не было?
   - Н-нет.
   - Если хочешь курить, покупай себе сигареты... Ах, да, тебе не продадут, ну ладно, скажи, я тебе куплю. Какие хочешь...
   - Да я не хочу.
   - Хорошо, захочешь - скажи. Я знаю, сейчас многие девочки курят, я сама курила в твоем возрасте, это уже потом, когда замуж вышла, бросила.
   - Ты?
   - За компанию в вашем возрасте что угодно можно сделать. Но не нужно. Лучше думать своей головой, если она у тебя на плечах, конечно. Поняла?
   Это было сказано уже гораздо мягче, и Аня почувствовала, что мама больше не сердится. Но надо же - в ее возрасте уже курила. Интересно, что еще она себе позволяла в ее возрасте? Это ее непогрешимая, уважаемая всеми мама!
   Потом Людмила Алексеевна "села на телефон" - нужно было поздравить с праздником всех подруг, сотрудниц, клиенток, то есть страшное количество приятных и нужных дам, а Аня отправилась за пианино - мама устроила ее комнату так, чтобы на кухне почти ничего не было слышно. Считалось, что анины занятия музыкой никому не мешают. Включить телевизор и уставиться в экран, как сделали бы сейчас на ее месте девять девчонок из десяти, ей и в голову не пришло. Телевизор в их доме служил в основном для просмотра фильмов на дисках и кассетах, ну иногда, когда бывали важные новости или интересные программы, его тоже включали, но в последнее время все реже и реже. Ведь вместо того, чтобы бездумно пялиться на экран, можно сделать столько всего интересного и полезного.
   Музицировать совершенно не хотелось, и хотя руки автоматически бегали по клавишам, она, казалось, не слышала ни звука. Если бы был такой огромный ластик... Она бы стерла вчерашний день, вырвала и скомкала бы эту страницу. Никуда бы не пошла, вообще не вышла бы из дому. Можно ли будет жить дальше так, как будто вчерашнего дня вообще не было?
  
  
  
   У бабушки было как всегда много вкусной еды, пожилого народу и папа со своей новой женой, довольно приятной и не очень молодой женщиной, которой Аня была благодарна уже за то, что она не строила из себя "добрую мачеху", а вела себя с ней так, как обычно обращаются с детьми не слишком близко знакомых - приветливо, но и только.
   Приятно было и то, что ей, как взрослой подарили не какие-то забавные пустячки или дурацкие кофточки, которых она все равно никогда не наденет, а вложенные в конверты с открытками деньги, да еще так много: в одном конверте было три голубеньких тысячи, а в другом - зеленая сотня долларов. Тратить их на пустяки Аня не собиралась, но прикидывать, на что может хватить, было очень приятно.
   Когда они вернулись домой, сытые до изнеможения и от этого ленивые, налили себе в чашки зеленый чай и с ногами уселись на диван, мама как бы между прочим сказала:
   - Знаешь, мне кажется, тебе пора поближе познакомиться с Маришкой. Я с ней договорилась на завтра, в два часа она будет нас ждать у себя в консультации.
   Ане и самой трудно было бы объяснить, почему после этих обыкновенных слов, сказанных нарочито обыденным тоном, ей показалось, что вся предыдущая жизнь закончилась, а начинается какая-то новая, ничего хорошего не сулящая. Но ей стало так тоскливо, так тоскливо...
   Она вообще не любила обращаться к врачам, они так грубо и бесцеремонно врывались ее жизненное пространство, заставляли раздеваться, лезли противным шероховатым шпателем в горло, так что невозможно становилось дышать, ковырялись в зубах или сверлили их наводящей ужас бормашиной, заставляли прижиматься грудью к холодному стеклу, когда делали флюорограмму, стучали молотком по коленке...
   А теперь еще это...
   Да еще тетя Мариша, которую Аня помнила с детства. Она всегда приносила коробки с вкуснейшими конфетами.
   Разумеется, Аня знала, чем та занимается, но до сих пор к ней это не имело никакого отношения.
   - Зачем? - повторила она. - У меня ничего не болит. Я не хочу. Да и не получится ничего, у меня завтра семь уроков и музыка.
   - Послушай, малыш, - ответила Людмила Алексеевна фальшивым, не предвещавшим ничего хорошего тоном, - вот послушай...
   И сразу захотелось заткнуть уши.
   - В жизни каждой женщины наступает такой момент, когда ей нужно и полезно узнать правду и об этой стороне своего здоровья. Нужно проверяться просто для профилактики раза два в год, чтобы если вдруг что-то не так, узнать об том вовремя и не допустить развития болезни. Так поступают все разумные и цивилизованные женщины.
   - Но я не женщина!
   - Ты становишься ею. Для тебя это должно стать нормой. В конце концов, это же врач. Это все равно, что показать горло: ты просто раскрываешь рот и говоришь: "А-а-а!"
   - Нет, не все равно. Да еще тетя Мариша!
   - Ты боишься, что она мне что-то расскажет? Клянусь тебе, ты зайдешь одна, и все, что будет происходить в кабинете, останется между вами. Ты расскажешь мне только то, что сочтешь нужным. Ну, не упрямься!
   - Я просто не хочу.
   - Но это нужно, - сказала мама тем твердым тоном, на который возражать уже было бессмысленно. - И потом, тетя Мариша, между прочим, очень хороший специалист. К ней, знаешь какие очереди? А она специально освободила для нас время. Я напишу, чтобы тебя отпустили после пятого урока, встречу тебя у школы, и мы поедем. Не бойся, она не сделает тебе больно.
  
  
   - В пять часов вечера все будет уже позади. До пяти надо перетерпеть, - так всегда говорила себе Аня, если ее впереди ожидало что-то неприятное. Она повторяла это, сидя на жесткой кожаной скамейке в коридоре возле кабинета, в котором вела прием тетя Мариша. На соседних местах сидело несколько дам - почему-то об этих женщинах думалось именно так, довольно пожилых, а одна была даже с мужем. Все они, как казалось Ане, время от времени пялились на нее, и думали при этом, наверное, черт знает что.
   Мама уже заглянула в кабинет и весело поздоровалась, потом села рядом и как ни в чем не бывало сказала:
   - Она сейчас освободится.
   Хотелось, чтобы это "сейчас" продлилось как можно дольше и наступило как можно скорее одновременно. Руки похолодели, а внутри что-то сжималось, то расширялось и давило на затылок и живот.
   Наконец дверь открылась, и, продолжая весело прощаться, вышла молодая красивая женщина с огромным животом. Беременная! И еще смеется!.. Очевидно, ничего особенно страшного за этой дверью с ней не произошло.
   - Маслова, - вызвал из кабинета незнакомый женский голос.
   - Ну, иди! - скомандовала мама.
   Все о чем догадывалась, чего боялась и стыдилась Аня, произошло самым спокойным и будничным образом - сначала медсестра заполняла карточку, и среди прочих вопросов в ней был и "Живете ли вы половой жизнью", на что Аня энергично замотала головой. Та записала ответ и поставила прочерк в нескольких следующих графах, а затем завела за белую ширму, где стояло странное громоздкое кресло, велела снять все ниже пояса и показала, как в нем устроиться, потом пришла Мариша, до этого болтавшая с мамой в коридоре и спокойно, деловито, как чужая, произвела осмотр и взяла мазок. Только после этого она улыбнулась и сказала:
   - Ну, что, больше не будешь бояться? Как видишь, никто тебя не съел и не обидел. Пока что мы с легким сердцем можем порадовать Людмилу, что у нас все в порядке. Но ты теперь дорогу сюда найдешь, я думаю и без мамы. Пообещай мне, что если что-нибудь произойдет, ты сама придешь показаться. Если не захочешь, мы ей ничего не скажем. Лады?
   Одеваясь, Аня радостно кивнула. Все окончилось. Она постарается сделать так, чтобы в следующий раз оказаться здесь очень и очень не скоро.
   Следом за Аней в кабинет вошла мама и пробыла там довольно долго.
   - Ну вот и я заодно отмучилась, - весело сказала она по дороге, - а то оттягиваешь, оттягиваешь... Всего-то мы боимся... То гинеколога, то стоматолога.
   - Ты тоже?
   - А как же.
  
  
   Раньше Ане никогда не приходило в голову соображение о том, как она сама попала на белый свет. То есть теоретически она, конечно, знала, откуда берутся дети, но вот так, конкретно... У нее тоже когда-нибудь может появиться ребенок. Для этого должен быть мужчина, который этого захочет. А если он не захочет? Или захочет, а потом передумает? Как папа? Или папа не хотел?
   Взрослые люди наделали в своей жизни массу глупостей. Она, несмотря на свои тринадцать, тоже уже успела немало. А если бы в класс не ворвалась Тося? И как там оказался Егорка? Он ведь, кажется, ушел раньше. Если бы он не ушел...Она тогда совсем ничего не соображала, видимо, сигаретка и в самом деле была непростая. Как она теперь будет держаться со своими прежними друзьями? И что они все о ней подумали?
   Можно, конечно, наплевать, ведь по большому счету ничего страшного не произошло. Мариша и в самом деле ее успокоила, хотя, конечно, было ужасно стыдно показываться... Но, наверное, мама права: врач есть врач, это его работа. И потом, Мариша все же женщина. А ведь бывают и мужчины. Интересно, почему они выбирают именно эту отрасль медицины? Было бы ей самой интересно? Разумеется, с такими мыслями никакие история с алгеброй уже в голову не лезли, да и мама пообещала написать в школу записку, что они были у врача, чтобы Аню не спрашивали. Интересно, догадается ли кто-нибудь, у какого врача она была?
  
  
   Мама забросила Аню домой и отправилась по своим делам, у нее еще было много работы. Ане тоже еще надо было в музыкальную школу - там скоро годовой экзамен, и к нему тоже надо готовиться. Казалось, все шло по-прежнему, но это только казалось.
   Егорка смотрел на нее с каким-то подозрением, сам начинать разговоры не торопился, да и она не могла найти подходящей темы. Ей хотелось с ним поговорить, выяснить, что он увидел, что подумал, но было стыдно, неловко, а тут еще Турик. Просто как прилип:
   - А классно мы потанцевали, ты где так научилась?
   - На фигурном катании. А ты?
   - Меня кузина натаскала, она спортивными танцами занимается.
   - А...
   Казалось, и говорить больше не о чем, но Турик все приставал, предлагал погулять вечером, "чтобы сон был крепче", звал в кино в воскресенье, напрашивался в гости под предлогом посмотреть что-то вместе в Интернете... И все смотрел как-то неприятно своими жаркими черными глазами. Она все старалась держаться от него подальше, но он упрямо оказывался где-то рядом.
   Иванищева тоже посматривала как-то загадочно, звала в ночной клуб, сама она там уже сто раз была, приглашала на вечеринку - родители у подруги уезжали на неделю отдохнуть в Египет, квартира в ее распоряжении, и "будет все не по-детски".
   Завхозиха встречала в коридоре как родную, намекала на общие секреты, спрашивала, как там Людочка, и грозилась вскорости "зайти на огонек"...
   А Москвичев с Жекуновым, завидя ее в коридоре радостно ржали, и один раз, когда ей не удалось никуда увильнуть, зажали с двух сторон и пообещали как-нибудь, когда никто не будет путаться под ногами, довести начатое до конца: "Вот увидишь, будет прикольно!"
   Из бедственного положения выручил только звонок на урок. Ее нехотя отпустили, пообещав встретить после занятий.
   Егорка видел издалека эту сцену, но подскочить не успел, хотя попытался, Маслова уже с напряженно независимым видом направлялась в кабинет английского.
   - Чего они от тебя хотели? - спросил он как-то нелепо, в дверях кабинета, только чтобы начать разговор.
   - А ты маленький, сам не знаешь?
   - Помощь нужна?
   - Ничего мне от вас не нужно...
   - От кого - от вас?
   - Ну, от вас, от парней. Уроды. Сама с ними справлюсь, а то еще побьют тебя.
   - Думаешь, я трус, да?
   - Да я вообще про тебя не думаю. И думать не хочу. Оставьте все меня в покое!
   - Да пожалуйста! - он даже покраснел от несправедливости. Столько дружили, а теперь что?
   Она прошла к своему месту, скинула рюкзак на соседний стул, туда, где должен был сидеть Егор, так что он волей-неволей отправился назад. Через несколько секунд рядом плюхнулся Манукян:
   - Видел, как эта парочка придурков липла к нашей Масловой?
   - Ну?
   - Надо собрать наших ребят и проводить ее домой.
   - Зачем, может, ей с ними интереснее?
   - Да ладно!... Ты как хочешь, а я пойду ее провожать, и вообще, если у вас все несерьезно, я пожалуй, ей займусь.
   Обалдеть можно, займется он! Бедный Турик, еще не слышал, наверное, историю про масловского зарубежного принца.
   Однако после уроков потащился с другом за Масловой, провожать ее, как бы чего не вышло. Но не вышло ничего, никто ее не трогал, никто не приставал. Немного постояли у подъезда втроем, помялись, но говорить оказалось как-то не о чем. Маслова пошла к себе, а они еще прошлись по соседним дворам, вспоминая, как им весело было в такую весеннюю пору во времена далекого детства, как пускали по ручейкам всякие щепки и кусочки картона, воображая, что это настоящие корабли, как провалились под лед громадной лужи, настолько глубокой, что Турик даже утопил в ней сапог, его так и не удалось выудить, и пришлось топать домой в одном сапоге, а потом другой вытащил из грязи страшно злой туриков папаня.
   Иногда кажется, что они такие разные, совсем непохожие, а иногда оказывается, что у них столько общего. Вот и теперь общая забота появилась, Маслова. Если Москвичев с Жекуновым к ней всерьез привяжутся, ей придется нелегко.
   - У них своя мафия, - запугивал по дороге Турик, с ними связываться вообще опасно, ну, допустим, сначала мы их побьем, тогда они соберут своих... Ты знаешь, что у Жекунова брат сидел? Правда, только до суда, потом ему условный срок дали. Знаешь, у него какие дружки? Нужно всех наших собрать, распределить дежурство и систему оповещения. Чтобы двое, нет, лучше трое провожали в школу, а трое из школы.
   - А если она не захочет? - встревожился Егорка.
   - Да кто ее будет спрашивать? Сегодня же соберем всех наших, тебя сегодня тренировка до восьми? Если бы я мог, я бы сам справился, но ты же видишь, у них группировка...
   Турик явно преувеличивал, но Егорка его понимал - так было гораздо интереснее. У них много друзей и в классе, и во дворе, если понадобится, человек двадцать можно запросто собрать.
   Утром у подъезда Аню ждали Турик и еще один, новенький в их классе, приехавший из Гомеля Тарасенок, прикольный парнишка, славный тем, что на первом уроке по английскому перевел фразу из учебника примерно так: "Неопределенный артикль собака сидеть на пол". Это потом оказалось, что у них прежней школе не было учителя, и он осваивал язык по словарю, а вообще-то, он совсем не дурак, и умеет из самого скучного урока устроить целое представление. А если к этому еще прибавить мощные бицепсы и титул абсолютного чемпиона класса по армрестлингу, то ясное дело, бодигард из него должен был получиться - что надо.
   Но, к великому сожалению охраны, никто перед уроками Аньку не поджидал, и так же не повезло после занятий верному Манукяну и Алеше Бойко. Аня только поудивлялась, а этот-то с чего вдруг за ней потащился, и напрасно попыталась как-нибудь разговорить молчуна, но тот сосредоточено выполнял свою задачу: крутил головой во все стороны, чтобы не оказаться застигнутым врасплох.
   И еще ее огорчало, что Егор, похоже, совсем про нее забыл. Она, конечно, помнила, что сама его отшила, но тогда у нее было такое гадкое настроение, и кто же его просил "отшиваться" насовсем? Ну, ничего, позлится немного, а потом сам придет мириться. Она уже знала, что он не злопамятный.
  
  
   А Егор и не думал злиться. Просто ему стало не до Ани с ее переживаниями, у нее-то похоже, все утряслось, а вот у Егорки появились свои проблемы, поважнее. Еще до праздников мамка стала ходить хмурая, сосредоточенная, а после вообще чего-то скуксилась.
   Как-то, придя с тренировки, Егор застал ее дома, да еще в слезах, хотя была ее смена и положено ей было находиться на работе. Недолго она отнекивалась: мол, ничего страшного, да Егор знал, что долго в себе она держать ничего не будет. Оказалось, была она у врача, как раз пришли анализы, которые она сделала еще до праздников, и хотя точно они ничего не подтвердили, но и не дали твердого отрицательного результата, что за болезнь, ей толком не сказали, знала она только, что что-то с желудком, но подозревала самое страшное, тем более, что для более точного установления диагноза ей велят ложиться в больницу, причем чем скорее, тем лучше, а на кого она Егорку оставит? Некому им помочь. И мамка опять залилась слезами.
   - Не плачь, - просил ее Егорка. Ведь еще неизвестно, может, еще и нет ничего.
   - Ну да, ничего, Сейчас так просто в больницу не ложат, да еще в такую. Знаешь, что такое онкология?
   Егор знал - рак. Страшная болезнь, от которой еще не нашли чудодейственных лекарств. Но ведь еще не точно?..
   - Да, может, просто проверят и отпустят.
   - А если нет? Если найдут чего? Да еще скажут, что нужна платная операция?
   - Ну и что? Мне через месяц четырнадцать. Пойду работать.
   - Еще чего! - возмутилась мамка. - Ты у меня способный, выучиться должен.
   - Да я после доучусь, ты не бойся. Тебя когда кладут?
   - Вечером звонить надо, да я еще, может, и не пойду никуда, может, поболит и перестанет... Тебя вот оставить не с кем.
   - Да я уже большой, сам справлюсь! Ты, главное, лечись давай.
  
  
  
   В больницу велели приезжать прямо завтра с утра, пока есть свободные места. Мамка опять залилась слезами. Егор присел рядом, обнял ее и как маленькую, гладил по голове.
   - Ничего, - говорила она. - Теперь не так страшно. Теперь ты у меня вон какой вымахал. Сумеешь сам на ноги стать в случае чего. Егор, я хотела позже, когда паспорт получать, все откладывала, но теперь страшно с таким грехом из дому уходить. Надо, чтобы ты все же знал. Я ведь тебе и вправду не мать, а тетка. Родная тетка, сестра твоего отца. Прости ты меня Егор.
   - За что? - удивился он, но отстранился. - За то, что ты меня вырастила? Ты не думай, я давно уже это знаю. Еще когда Кира Львовна на меня наорала тогда. У меня ведь в метрике написано - Наталья Владимировна. А ты говорила, что в ЗАГСе ошиблись. Ну, тут я решил до правды докопаться, не знаю, зачем. И нашел у тебя ту шкатулку - с документами, фотографиями... Хорошо, что ты тогда на работе была, не знаю, что было бы, если бы ты в ту минуту дома оказалась...
   - Убил бы?
   - Ну, прямо... Вот из дома, может быть, и сбежал бы. Обидно стало, что столько лет правду от меня скрывала. Но тебя не было. А я стал думать. И понял, что ты и есть настоящая мне мама. Сначала хотел сам с тобой поговорить, а потом думаю - ну что тебя расстраивать. Ты столько сил на меня положила.
   - Все в себе, значит, держал? Ну, ты у меня - партизан.
   - Только скажи, а где та, ну, Наталья Владимировна?
   - Ох, Егор, этого никто не знает. Как похоронили твоих отца с братом, так и она пропала.
   - Но, может быть, жива? Может, ей нужна наша помощь? Может, она память потеряла и сейчас где-нибудь в больнице? - Егор вспомнил, что в мамкиных сериалах, чуть что, героини сразу память теряли, потом полфильма жили под чужим именем и свои их не могли найти.
   - Столько лет прошло. Ты не думай, я ее везде искала, заявления, письма писала - как в воду канула. Любила она Анатолия, да и брата твоего, Антошу... Он тогда такой, как ты сейчас, был. А теперь уж отслужил бы давно, женился... - и Наталья Михайловна опять заплакала.
   - Ладно, ладно, все, - гладил ее по спине Егор, - но ее как прорвало - столько лет таила все в себе, а теперь можно говорить, и она торопилась все сказать - ведь утром расстанутся, еще неизвестно, увидятся ли вот так. Вдруг с ней совсем плохо, кто тогда Егорке расскажет? И она говорила ему об отце - какой он был добрый, заботливый, как мать любил - соринке не давал на нее упасть, непьющий - только иногда, в компании по праздникам, работящий - и все в дом, все в дом. Потом стала вспоминать истории о том, как они жили детьми в деревне, развеселилась, а когда вспомнила, как раздразнили быка, а он пустился за ними бежать, а они - от него, вот страху натерпелись - молодо рассмеялась.
   - Ну вот, дружочек, - сказала она напоследок, - я с тобой и посмеялась, и поплакала. А жизнь она такая, говорят: жизнь прожить - не поле перейти. А еще - что она, как "зебра" на переходе - то черная полоска, то белая. С тобой у меня все больше белого было, не дал Бог своих детей, на старости лет хоть тобой утешил. Ты, если хочешь, меня теперь тетей Натальей зови.
   - Нет, - замотал головой Егор. - Как звал, так и буду. Ты только поправляйся давай. Тебе еще внуков нянчить.
   - Приглядел уже, что ли, кого?
   - Да нет, пока, - ответил Егор и почему-то покраснел.
   - А Анечка? Хорошая девочка, примерная.
   - Да мы с ней просто дружим.
   - Правильно, что дружите. Тебе эта дружба много пользы принесла. Ты смотри, ее не обижай! А потом подрастете - мало ли что?
   - Да ладно тебе, мам, ты о своем здоровье пока больше думай.
  
  
  
  
   И вот с утра, взяв сто клятвенных обещаний не пропускать уроки, вовремя ложиться, правильно питаться, не запускать квартиру, поцеловав Егорку и посидев на дорожку, мама отбыла в больницу. Свой сотовый Егорка отдал пока ей, чтобы для собственного спокойствия она могла часов в одиннадцать вечера позвонить и удостовериться, что чадо дома, у него все в порядке, а если что, Егорка и сам смог бы ей позвонить. И хоть знал он, что пока "резать ее" точно не будут, сначала нужны какие-то анализы и исследования, все-таки совсем не хотелось ему становиться взрослым и было страшновато оставаться дома за главного.
   И так они разошлись - Егорка в сторону школы, а Наталья Михайловна - к автобусу, но когда Егорка оглянулся, чтобы увидеть ее напоследок, оказалось, что никуда она не идет, а стоит и смотрит ему в след. Он кинулся к ней, как маленький, но при этом чувствовал, что сейчас ей это еще нужнее, чем ему, когда в детстве с любым своим великим горем, а тогда все разбитые коленки пугали до полусмерти, он спешил уткнуться в подол ее платья... Он взял ее за руку и повел к остановке:
   - Разок пропущу, ничего страшного...
   - Ты мне смотри, только разок!
   Почти молча доехали они до больницы, а что говорить, когда все переговорено по сто раз, и простились у двери приемного покоя. Егорка еще немного подождал - а вдруг мамку сразу отпустят, мало ли, все бывает, но минут через пятнадцать медленно побрел к воротам больницы.
   Так началась его самостоятельная жизнь.
  
  
   В школу успел к третьему уроку - в опустелый дом возвращаться не хотелось, хотя в прежние времена каким счастьем казались те немногие часы, когда он оставался сам себе хозяином: хочешь телик бездумно смотри, хочешь в компьютерные игры играй, хочешь - друзей позови и побесись с ними в свое удовольствие. Теперь неизвестно, на долго ли затянется такое удовольствие - для начала недели на три, не меньше, так сказали мамке врачи.
   Почему-то никто из учителей не заметил его отсутствия, в классе все шло своим чередом, о произошедшем знал один Турик, это его мамка взялась приглядывать за Егором и квартирой. Они с отцом даже хотели предложить Егорке пожить у них, но тетя Эльза побаивалась Чапика и не очень настаивала, когда Егор утверждал, что он уже взрослый и сам со всем справится, но в случае чего, конечно, обязательно попросит помощи у соседей.
   - Ты чего опаздываешь? Я уж звонить хотел от охранника.
   - Мамку провожал.
   - А... А мы с Витьком Аньку от дома до школы довели. Но никто не сунулся. Видно, пронюхали, гады, - Артур был явно разочарован, его потянуло на подвиг, а тот все откладывался и откладывался. - После уроков пойдешь?
   - Можно, - Егору самому хотелось поговорить с Аней, но вероятное присутствие при этом верного Турика как-то не вдохновляло.
   Конечно, школьные дела с привычным чередованием уроков и перемен, записью под диктовку, просмотром учебных фильмов и ожиданием сосиски в тесте, которая всегда бывает на завтрак по средам в школьной столовой, несколько отвлекали от переживаний, но Егор все время представлял, где сейчас мамка, что с ней делают, и от того, что предстояло вернуться в пустую квартиру, становилось тоскливо.
   Вот странно: если бы все было в порядке, Егор все равно бы провел этот вечер в одиночестве - на этой неделе у мамки вечерняя смена, но это было бы совсем другое одиночестве. Ночевать одному дома ему тоже уже приходилось, даже по несколько ночей - мамка иногда уезжала к своим в деревню, особенно теперь, когда бабка стала часто болеть, но Егорку при этом никогда с собой не брала. И ничего. Все у них с Чапиком всегда было нормально, и они даже не особенно скучали. Да и сам Егор разъезжал с командой, отправлялся на все лето в лагерь. Но сейчас прошло только два часа, как он не видит мамку, а уже так скучно, так хочется, чтобы она была рядом!
   - Слышь, Егорыч, - шептал, рискуя получить замечание, Турик, - пошли к нам обедать. Мамка велела тебя позвать. Она долму делает.
   Ничего вкуснее тети эльзиной долмы Егорка не едал, она ему давно все секреты рассказала и все показала, у него тоже пару раз вкусно получалось, но не то. Вот почему? Вроде все правильно, и есть приятно, а вкус другой. Но сегодня ничего не хотелось, особенно не хотелось ловить на себе сожалеющий взгляд, какой иногда Егорка замечал у соседки.
   - Не, мне некогда.
   - Но ведь у тебя сегодня нет тренировки.
   - Ну, все равно. Я обещал с парнями встретиться.
   Если бы Турику пришло в голову спросить, с какими парнями, вряд ли Егорке удалось бы придумать что-то путное, но тот не успел: надо было доставать дневник и записывать домашнее задание, потому что биологичка никогда не говорила, что на дом, пока не был раскрыт последний дневник, и если кто-то задерживался, то весь класс выходил на перемену позже, а на подносе в буфете стыли сосиски.
  
  
  
   На следующий день, казалось, все на свете знали, что случилось у Бороздиных: соседи, учителя, тренер, завхоз, одноклассники и даже первоклассники. Егору казалось, что многие смотрели на него с каким-то жадным и восторженным любопытством, к которому примешивалась жалость. На уроках его никто не спрашивал, в столовой завуч по питанию Антонина Егоровна заставила съесть вторую порцию довольно противных рыбных котлет, а Маслова по дороге из школы сказала, что если понадобится, мама обещала поднять все свои связи, поставить на уши всех врачей и добыть любые необходимые лекарства.
   - Ты только не стесняйся, скажи.
   Но пока ничего не было нужно, мамка позвонила вечером, как условились, сказала, что еще ничего страшного не происходит, берут какие-то анализы, а в остальное время она разговаривает с соседками по палате, среди которых есть очень приятные, а когда пошли любимые сериалы, они их смотрели по телевизору, который стоит в холле. У нее уже ничего не болит, и может, зря она пошла в больницу.
   Егор немного успокоился и сказал, что ничего не зря, пусть подлечится и отдохнет, а если ничего не обнаружат, так это же будет здорово. У них с Чапиком все нормально, а в субботу он к ней приедет.
   Так он всем и отвечал на вопросы о здоровье матери и своем житье, и вот странно - многие, казалось, были разочарованы.
   Но приближался конец четверти, затем весенние каникулы, на которые было запланировано несколько ответственных встреч, и тренировки стали гораздо интенсивнее, да еще настоящая весна никак не хотела приходить...
  
  
   В середине марта Аня получила по электронной почте сообщение, что Юбер, стажирующийся в одной международной компании, приедет в Москву на следующей неделе и, конечно, мечтает о встрече. Аня немедленно пригласила его в гости в любое удобное для него время, мама вызвала Тамару, женщину, которая несколько раз в году наводила в квартире идеальный порядок, сменила шторы в гостиной и поменяла диван: вдруг он останется ночевать.
   У гостя выдалась свободная суббота, и Аня с мамой отправились забирать его из гостиницы. У них были грандиозные планы - утренний спектакль в Большом театре, ланч в приличном ресторане, Красная площадь, Алмазный фонд и Оружейная палата, потом обед у них дома и, возможно, если гость не захочет остаться на ночь, прогулка по ночной Москве с заездом на Воробьевы горы.
  
  
   Ждущий в вестибюле гостиницы молодой человек, сменивший джинсы и свитер на элегантный деловой костюм, показался Ане взрослым и немного чужим. Он галантно поцеловал маме ручку и слегка потрепал Аню по затылку. На маме была широкая и легкая норковая шубка, чуть длиннее мини-юбки ее праздничного костюма. Ей очень хотелось понравиться будущему зятю, и она заметила, что цель была вполне достигнута. Ее Анечка тоже была хороша, но не так, как хотелось - упрямица не захотела надевать ничего кроме джинсов (с некоторых пор она признавала только брюки) и стильного серого свитерка. Косу она тоже не пожелала распустить и только позволила чуть-чуть подкрасить реснички. В таком виде глупышка выглядела даже младше своих лет, но, может быть, именно такой она своему французу и нравится?
   На бытовом уровне мама совсем недурно владела французским языком, но Юбер предпочел говорить по-русски, чтобы "поддержать практику".
   По дороге в театр гость рассказывал о своих переговорах, найдя в Люси, как представилась Людмила Алексеевна, внимательного и заинтересованного слушателя. Он делал большие успехи в бизнесе, на фирме все шло превосходно - и это при его непосредственном участии. Людмила Алексеевна дала ему несколько дельных советов в вопросах, связанных с российской спецификой, и в театре они не столько смотрели на сцену, сколько продолжали увлекательный диалог, благо были одни в ложе, и никто на них не шипел.
   Аня пыталась смотреть на сцену, но классический балет сегодня не мог занять ее настолько, чтобы она не злилась на Юбера, который приехал вроде бы к ней, но почти совсем не обращал на нее внимания, только вежливо отвечал на ее вопросы о семье, когда ей удавалось вставить слово в его, казалось, нескончаемый монолог, умело поддерживаемый мамой. На нее она тоже злилась, хотя не могла бы объяснить почему - в конце концов, мама была вежлива с ее гостем - и только. И себя она тоже была зла - зачем потащилась в этот театр, можно было бы сесть в какой-нибудь кафешке, поболтать, как раньше, а маму отпустить по ее нескончаемым делам. Ведь ей, наверное, сейчас так скучно, не может же ей быть по-настоящему интересно с приятелем дочери, который годится ей в сыновья.
   В Алмазном фонде Юбер пришел в восторг, он подолгу рассматривал экспонаты, что-то записывал в свой блокнотик и признался, что мечтает когда-нибудь стать коллекционером драгоценностей: это так красиво и к тому же очень престижно. Аня попыталась представить себя в этих "бижу", вечерних в платьях, ведущей светскую беседу на каком-нибудь рауте - и не могла. В белом халате в больнице или какой-нибудь лаборатории - сколько угодно.
   И она не могла понять этого восхищения, которое бесконечно выражали взрослые. Интересные блестящие игрушки - и только. Какая разница - камни, бриллианты, хрусталь, стекло. Красиво - это она могла понять, но почему такая разница в ценности - нет.
   Дома его, казалось, удивило, что русские живут вполне цивилизовано, непонятно было, что он ожидал увидеть, но одобрил и дизайн квартиры, и еду, и выбор вин. А уж мама расстаралась, чтобы не ударить в грязь лицом: кто-то сосватал ей Елену Владимировну, замечательную повариху, которая кого угодно могла ублажить своей стряпней, удивительно вкусной, домашней, и к тому же в русском стиле - блины с икрой, грибной суп, пельмени, разнообразные салатики в маленьких салатничках, шашлык из осетрины и гора пирожков с разными начинками. И еще всякие соления, варения, маринады, которые она принесла с собой в небольших баночках, а на сладкое - экзотические фрукты и торт "Наполеон", которого гость, как оказалось, никогда не пробовал, но пришел в восторг, и только жалел, что оставил для него мало места.
   Сыто отдуваясь, Юбер сказал, что и прежде имел благоприятное мнение о России, но теперь по-настоящему полюбил эту страну. После обеда Аню заставили играть на фортепиано, показывали семейный альбом и, конечно, долго и весело рассматривали те кошмарные снимки, где она голышом кверху попкой в полугодовалом возрасте, и где она идет в первый класс, и где она на коньках в коротеньком платьице для выступлений, и где она в парке с Егором и Чапиком, а Турик снимал...
   Последняя фотокарточка изумила Юбера.
   - Это кто? Кто рядом с Аней?
   Мама по-своему поняла удивленную интонацию в голосе и поспешила заверить:
   - Это просто один из анечкиных одноклассников, соседский мальчик, так, ничего особенного.
   Аня и сама не могла бы объяснить, почему ее покоробила поспешность маминого ответа и какая-то заискивающая нотка в ее голосе.
   - Нет, он особенный, - упрямо сказала она. - Он мой друг, классный парень и к тому же замечательный футболист. Его на следующий год, может быть, в юношескую сборную возьмут.
   Мама испуганно перевела взгляд на Юбера, но тот отреагировал только на последнюю часть реплики:
   - Спортсмен? Футбол? Так не бывает.
   Аня поспешила заверить его, что еще как бывает, что через две недели, на весенних каникулах, Егор со своей командой поедет на международный турнир во Францию, и тогда Юбер сможет сам посмотреть на его игру. Ей казалось, что во Франции все близко, и съездить из Парижа в Руан, чтобы посмотреть там на игру Егоркиной команды ему никакого труда не составит.
   - Пожалуй, мне действительно захочется посмотреть на игру твоего друга, - все еще задумчиво проговорил Юбер. - Если сможешь, сообщи, когда он приедет и расписание соревнований.
   - Да еще неизвестно, может, у него ничего не выйдет, - торопливо ответила мама (кто знает, что у него на уме - французы такие горячие), - у мальчика в семье большие неприятности, не исключено, что ему придется ухаживать за больной матерью.
   И, чтобы перевести разговор в безопасное русло, принялась рассказывать про болезнь Натальи Михайловны, тут же выложила, что она ему на самом деле не мать, а тетка. Гостя неожиданно чрезвычайно заинтересовала эта история, он не успокоился, пока не выяснил все подробности, потом попросил у Ани на память несколько снимков, в их числе и этот, последний, и поспешил попрощаться.
   Людмила Алексеевна повезла его в гостиницу, Аня осталась дома, сославшись на головную боль. Та и вправду побаливала, не очень сильно, но как-то занудно, так что все разговоры почему-то бесили. Минут через сорок мама перезвонила, сказала, что они застряли в пробке на Ленинградке - ей хотелось показать гостю Москву в вечернем освещении, и вот теперь они неизвестно, когда доберутся, так что Аня пусть не ждет, а ложится спать.
   На следующее утро мама сказала, что Юбер, конечно, прелестный мальчик, но, похоже, Ане не подходит - она совсем еще ребенок, а у него такие запросы...
   Какие запросы - Аня не поняла, но не стала вникать.
   Еще вчера, оставшись дома одна, она без всякого сожаления сказала себе, что никакой большой любви не оказалось, приехал малознакомый и не очень интересный человек, вроде дальнего родственника из провинции, которого надо развлекать, показывая московские достопримечательности, и если ему захочется продолжения, хорошо бы чего-нибудь придумать, чтобы отвертеться от этой нудной обязанности.
  
  
  
   Людмила Алексеевна отправилась в салон красоты, потом в фитнесс-центр, а Аня засела за уроки. Около двенадцати позвонил Юбер, извинился, что не сможет встретиться с ней сегодня - обнаружились неотложные дела, а завтра он улетает, поблагодарил за гостеприимство и попросил писать, причем напомнил об обещании сообщить, когда Егор будет во Франции и какая у него будет там программа. Аня с легким сердцем пообещала, решив, что Егор сумеет за себя постоять и непременно докажет недоверчивому французу, что он умеет играть в футбол.
   Тут же она набрала номер его телефона, но дома никого не оказалось, тогда она стала звонить Турику и выяснила, что Бороздин отправился навестить мать в больнице, а так же получила приглашение отравиться в развлекательный центр, поучаствовать в аттракционах или просто погулять.
   - А зачем тогда тебе Бороздин? - поинтересовался Турик, получив на все отрицательный ответ.
   - Ты не знаешь, когда он едет в Руан?
   - А что, ты собираешься с ним?
   - Я бы поехала, боюсь, мама не пустит. Но там есть один человек, который не верит, что Егор - классный футболист. Хочу, чтобы он убедился.
   - А что за человек? - ревниво поинтересовался Артур. Ходили какие-то смутные слухи про какого-то француза, в которого Маслова была якобы влюблена.
   - Да так, один знакомый, я в их семье была в прошлом году по обмену. Он тут на днях заезжал, увидел фотографию с Егоркой и чего-то пристал, кто да что. И почему-то не хотел верить в то, что Бороздин - классный футболист. Ну, я и сказала, что Егор скоро будет играть во Франции. Пусть сам убедится.
   - Ну, это Бороздин запросто убедит, в чем хочешь, - авторитетно заверил Турик. - Ладно, понял. Как только что-нибудь узнаю, тут же тебе позвоню.
   - Да я и сама могу.
   - Ну, тебе, наверное, неудобно, после того, что случилось.
   - А что случилось?
   - Ну, ты понимаешь, я имею в виду Москвичева.
   Аня промолчала. Ну вот, оказывается, все, действительно, всё знают. Какой ужас! И даже Турик понимает, что после того, что случилось, ей должно быть неудобно приставать к Бороздину. И как раз теперь, когда ему, наверняка, так нужна ее помощь.
   Неделю она себя успокаивала, убеждала, что никто ничего не заметил, Егоркину вечную занятость объясняла себе материнской болезнью и хлопотами, связанными с ней, пыталась сохранить в себе такой привычный, уютный мир. И вдруг - все обрушилось. Этого мира уже не существует.
   И что теперь все про нее думают? Наверное, осуждают. А может, считают, что она теперь, как Иванищева? Будут приставать.
   А Егор, наверняка, ее презирает. Он как-то сказал ей, что никаким другим женщинам, кроме нее, не доверяет. Что она - особенная. Теперь кажется, что это было так давно, в какой-то другой жизни. Тогда ей казалось, что она влюблена в Юбера. Но это было такой чепухой! Теперь Юбер представлялся чем-то вроде нарисованного киногероя из комиксов. Занятно - и только.
   То, что было у них с Егором, - это настоящее. А она так его разочаровала. Теперь он будет думать, что она такая же, как все.
   Но она не такая! Как теперь это доказать?
   - А может, сходим на дискотеку? Или можем где-нибудь посидеть. Ты не волнуйся, я сегодня при деньгах. У нас гости были. Мне пятьсот рублей подарили, - похвастался Турик.
   - Нет, спасибо, я что-то неважно себя чувствую.
   - Ну, как знаешь. А у Бороздина я узнаю. С ним моя мама в больницу поехала и сказала, что потом приведет к нам его обедать. Она для него опять долму сделала.
  
  
   Мамкна палата оказалась довольно большой, как зала в их квартире, комнатой с непривычно большими окнами. Кроме мамки там лежали еще четыре женщины, а шестая кровать пустовала. Тетю, которая раньше спала на ней, в пятницу выписали, а в понедельник на нее положат какую-нибудь другую. Мамка была на удивление веселая, какая-то даже праздничная. С ее лица исчезло выражение вечной спешки и виноватости. Как-то горделиво она представила своим соседкам сына и подругу и тут же стала угощать их яблоками и сушенной хурмой, которые тетя Эльза принесла с собой. Одна соседка хмуро смотрела в потолок, а потом и вовсе отвернулась к стенке, зато другие оказались милыми и приветливыми женщинами, которые и сами угощали гостей конфетами из коробки, а для Егорки даже принесли мороженое из холодильника.
   Оно было каким-то особенно вкусным, из большого пластикового корыта. Егорка сначала стеснялся, но его так уговаривали есть больше, так радовались его здоровому аппетиту - "Ешь, ешь, как следует, ты же спортсмен, тебе много энергии нужно", что отказать им было невозможно.
   Да и в правду есть хотелось - готовить себе одному было ужасно скучно. Егорке вполне хватало купить белый батон и слопать его по дороге домой, а там запить молоком из пакета. Еще Чапику похлебку он варил из костей супового набора и овсянки. Однажды попробовал - оказалось довольно вкусно, только себе соли побольше надо положить, а так вполне съедобно.
   Сначала одному дома было непривычно, а потом даже понравилось - сам себе хозяин, делай что хочешь. Хочешь - полный дом друзей назови, музыку вруби. Хочешь - так телик смотри, хочешь в компьютерные игры играй - и никто тебе ничего не скажет.
   Школу, конечно, опять подзапустил, ну ничего, скоро возьмется за ум, наверстает. Тем более непонятным образом в школе все уже знали, что мамка в больнице, даже училки смотрели жалостливо, спрашивали, как она и не надо ли им как-то помочь. Но пока какая помощь, пока только обследуют.
   Мамка тем временем рассказывала, что результатов еще нет, а чувствует она себе вполне неплохо, только за Егорку все волнуется: прямо даже неудобно - парень там один на хозяйстве, а она тут отсыпается да отъедается - кормят, как в ресторане.
   На обратном пути тетя Эльза говорила, что мамке очень повезло с этой больницей - новый медицинский центр, говорят, сам мэр за ним присматривает, чтоб хорошо работали и не растаскивали еду и лекарства. За это здесь врачам и медсестрам доплачивают, ну и больные от себя тоже что-то дают. Поэтому и уход хороший. Егорка забеспокоился - как же там мамка, но соседка успокоила, что Наталья Михайловна и с собой денег взяла, и сейчас ей соседка еще привезла, всем подъездом собрали, потому что на здоровье не экономят. Потом, может, кому-то из них тоже помощь понадобится, ведь тогда и Егорка их в беде не бросит.
   - Конечно, нет, - заверил ее Егор. Все-таки у них классные соседи. Как родные. Когда они состарятся, у них будет хороший помощник.
  
  
  
   На обратном пути завернули к Манукянам на долму, вот уж где Бороздин от души наелся, благо на все вопросы о здоровье матери отвечала тетя Эльза, а он даже рот для этого не успевал открыть. После обеда Турик отпросился к Егорке поиграть.
   - Слушай, - прямо с порога почему-то таинственным шепотом начал он, - тут Маслова интересуется, когда вы отправляетесь во Францию и какое там у вас будет расписание. Сама- то, наверное, спросить боится.
   - А чего ей бояться, - не понял Егор.
   - Ну, как же? После всего что было...
   - Что было? - испугался сам Егор, да так сильно, как сам от себя не ожидал.
   Что там еще случилось с этой дурехой, пока он занят был своими проблемами?
   - Ну, как же? Вся школа знает, что Москвичев ее трахнул после дискотеки.
   Вот оно что, вот что было там в темном классе, вот что она делала на учительском столе, вот почему одергивала юбку, вот... А он так ничего и не понял, как лох последний! И что теперь? Дура! Дура!
   На память пришли все мальчишеские разговоры на эти темы, такие стыдные и увлекательные.
   - Значит, Маслова у нас теперь не целка? - ухмыльнулся он. Так, по его представлениям, следовало говорить о таких вещах.
   - Да, наверное, уже давно, - хихикнул в ответ Турик. - Говорит, тут француз какой-то к ним приезжал. Может быть, он ее еще в прошлом году... Так что дорога, как говорится, открыта.
   До чего же все это паршиво! Просто поверить невозможно, что это они об Аньке...
   А, какая разница - Катька, Анька... Все они такие. А если дорога и впрямь открыта, то этим само собой, грех не попользоваться. Теоретически тут было все ясно, но вот практически...
   Все они строили друг перед другом соленых, многое повидавших парней, и уж будьте уверены, про ночи в спортивном лагере было столько рассказано! Все подвиги, которыми хвастались старшие ребята, Егорка приписал себе, а приятель выслушивал с глубочайшим вниманием: истории были захватывающими. И нельзя сказать, что это все было враньем, а просто вроде такой игры, чтобы было интереснее. Когда-то играли в ковбоев и казака-разбойника, а потом в крутого мена, совершавшего разнообразные подвиги. А какой же крутой мен без телок? Ясный перец, телка у него должна быть - что надо. Такая, как Ленка... Только не она его бросала, конечно, он сам с ней мужественно прощался:
   - Лето прошло. Аста ла виста, май беби!
   Сам Турик провел прошлое лето в каком-то затерянном в горах армянском городке, где жили его бабушка и дедушка, и, конечно, ничего подобного под присмотром многочисленной родни с ним произойти не могло. Он ужасно завидовал, выспрашивал подробности, и, сказать честно, эта зависть грела егоркино сердце.
   Но на самом деле тот вечер, когда он до одури целовался с Ленкой после дискотеки, был единственным: не успел Егор продумать план дальнейших действий, как появился баскетболист, и только ее и видели.
  
  
   На следующий день на уроках он пристально вглядывался в Анькину физиономию: он слышал, что девчонки после этого как-то меняются, и хотел понять, изменилась ли Маслова, но, сколько не смотрел, ничего не обнаружил. Правда, она, заметив его взгляды, стала отворачиваться и краснела, но молчала.
   Может, это и была искомая примета? Над этой загадкой Егор промаялся до завтрака, а в столовой она подкинула ему свой пирожок со свежими яблоками - всеми любимое блюдо, которое нечасто доставалось в двойном размере - только если кто-то заболел. Тогда, бывало, из-за него могла случиться и маленькая драчка. Не то чтобы все умирали с голоду, но добыть себе лакомый кусочек - это была интересная игра.
   - Сама ешь, - буркнул Егорка.
   - Не хочешь, давай мне, - вскинулся Турик, - Маслова, можно я съем, он не хочет, - и, не дожидаясь ответа, откусил половину. Иногда Турика хочется просто убить!
   - Можно, я зайду к тебе сегодня? - спросила Аня, покраснев в соответствии с вновь приобретенной привычкой. - У меня что-то с компьютером, а я обещала географичке набрать подписи для стенда.
   - Конечно, заходи. У Егора тренировка до восьми, но он даст мне ключи, - опять встрял Артур.
   - Да не стоит, я как раз и собиралась после восьми, у меня ведь тоже музыкалка.
   - Ну, и после восьми не поздно, я тебя потом провожу, - определенно сосед сегодня нарывался на неприятности! Анька смотрела как-то растеряно, видно, перспектива милой встречи школьных друзей ее сегодня не вдохновляла. Но, кажется, наконец, и до него что-то дошло. Поглядев на раскрасневшиеся лица друзей, он воскликнул:
   - Нет, ну я осел! Я же сегодня должен ... В общем, мне вечером придется посидеть дома. Вряд ли я освобожусь... Ну да! Точно.
   Егор обрадовался:
   - Я не позже полдевятого. Придешь? - как-то так вышло, будто теперь он просил ее зайти, а она мямлила:
   - Да, наверное. В общем, я постараюсь.
  
  
  
  
  
   Если бы тренировка не была такой ответственной, почти перед самым отъездом в Руан, Егор бы, пожалуй, ее и вовсе пропустил - так было интересно, зачем пожалует Маслова. Он терялся в догадках, но знакомая стихия игры отвлекла его настолько, что он опомнился только по дороге домой, и тут ему почему-то стало страшно. Уж лучше бы она совсем не приходила. В то, что ей действительно так нужен его компьютер, Егору как-то не верилось. Тогда зачем? Хочет поговорить? Будет оправдываться? Расскажет?...
   Он почему-то ужасно разволновался, ему стало тоскливо. Уж лучше бы Турик в самом деле пришел.
  
  
   Маслова была точна, как королева. Слава Богу, хоть не заставила себя ждать. Даже слегка отодвинув его плечом, она скинула ему на руки куртку и устремилась в комнату, не обращая внимания на Чапика, который, честно выполняя свой собачий долг, звонко лаял. Егор машинально заметил, что сапоги она не сняла.
   - А у тебя чисто, - слегка разочаровано проговорила она. - Вполне прилично...
   - Ну, я вообще-то пылесосил. Вчера. Сегодня некогда было, - непонятно было, она что, пришла проверить санитарное состояние его квартиры? Но у них всегда прибрано: и мамка любит чистоту наводить, и он сам, и даже Чапик так приучен, чтобы после прогулки сразу лапы мыть, сам в ванную направляется.
   - А. Ты сам со всем справляешься... А я хотела тебе помочь. Нет, если честно, я хотела с тобой поговорить. Вернее, сказать... Ну в общем, что ты обо мне думаешь? - и не давая ответить, - я же вижу, ты думаешь, вы все думаете, что я ... И тут она произнесла очень грубое слово. Не то что Егор никогда его не слышал от девчонок - многие из них чуть не с дошкольного возраста могли обматерить за милую душу, но от Масловой?...
   Егор попытался ответить, что, мол, нет, он так не думает, но она, похоже еще дома заготовила целую речь и теперь торопилась ее произнести:
   - А ничего не было. Мне врач сказала, что со мной все в порядке, но вы же все не верите? Ну, хочешь, сам проверь, хочешь? Мне теперь все равно. Я даже хочу, чтобы ты. Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь. Как будто через одежду хочешь разглядеть... Ну, смотри, - говорила она как в горячке, расстегивая молнии на сапогах, джинсах, стягивая через голову свитер вместе с блузкой. - Смотри. Хочешь, потрогай.
   Она схватила его за плечо и притянула к себе. Наверное, произойди это как-то иначе, он бы захотел, но так... Когда тебя тянут... Егор резко вывернулся:
   - Маслова, ты чего, охренела, что ли?
   - Боишься?
   - Чего? Как говорит наш тренер, дурное дело не хитрое. Только думать лучше надо, и верхней головой.
   - Что?
   - А то. Дура, ты Маслова. А еще умная. У Москвичева, значит, не вышло, а я подонок, по-твоему? Я так не хочу. Ты чего ко мне прибежала?
   - Сам дурак! Я не хочу, что бы про меня плохо думали. Особенно мои друзья! - раскрасневшись, она подхватила блузку, но никак не могла попасть рукой в рукав.
   - Маслова, - дошло вдруг до Егора, - Маслова, ты что, в меня влюбилась?
   - Да пошел ты, урод!.. Не хочешь, я к Турику пойду. Знаешь, как он на меня смотрит!
   - Я ему посмотрю! - еще не веря своему счастью выкрикнул Егор, помогая Аньке застегивать пуговички на блузке, а она вдруг нелепо притянув его голову потянулась своими губами к его... Нет, он, конечно, целовался с Ленкой, но чтобы так! - Анька, я с тобой с ума сойду, ну что нам теперь делать?
  
  
  
   Все о чем они шептались с ребятами, все, над чем он хихикал в мамкиных сериалах, все о чем, по его представлениям, мечтали все бабы, а мужики просто делали, "если им приспичит", вот все и произошло. Прежде чем он успел испугаться, что не получится. Прежде, чем он подумал, хорошо это или плохо. Прежде, чем он успел подготовиться и сосредоточиться...
   Растерзанная Анька лежала под ним на кровати, и ее лицо было искажено какой-то странной гримасой.
   Это все было так не похоже на то, что он раньше представлял, и так здорово! Вот только Анька. Она посмотрела на него с новым интересом. Потом сказала:
   - И ничего страшного. Только теперь надо все постирать. Ну, теперь ты убедился, что у меня с Москвичевым ничего не было? Убедился?
   Она приподнялась, и Егор увидел, что под ней расплывалось красное пятно. Кровь! И так много! Ей, должно быть ужасно больно. Может, надо вызвать врача? Но она засмеялась и сказала, что не надо, что все нормально, в первый раз у всех так бывает, и больно-то не особенно.
   Вообще, она стала какой-то своей и очень близкой. Родной. Егор захотел, чтобы она всегда жила с ним в этом доме и никуда не уходила, и они всегда могли бы...
   И было почему-то не стыдно, что она его разглядывает, а ему захотелось куснуть ее за ухо, и он куснул, а она только засмеялась.
   Он по-хозяйски положил руку на ее грудь (совсем маленькую и очень красивую), и она спокойно смотрела на эту руку, как будто так и надо. Егор потянулся к ней весь, стал целовать, но она оттолкнула его и сказала, что сегодня, пожалуй, больше не надо. Егору стало неловко - ей больно, а он, козел... Но то, что не надо только сегодня, подразумевало продолжение. Может быть, завтра? Нет, наверное, не так скоро.
   - Слушай, Бороздин, а у тебя в доме что-нибудь съедобное есть, - прервала его размышления Аня. - Я почему-то такая голодная.
   Она не стала рассказывать, что еще вчера решившись доказать свою невинность и невиновность таким способом, она в рот ничего не могла взять до этого самого момента.
   Егор подхватился с дивана. Почему-то совсем не было стыдно, что она видит его всего. Быстренько одевшись, он бегом побежал на кухню. Кофе в постель. Любимой женщине принято подавать кофе в постель. Любимая женщина! Теперь она есть и у него. А может быть одного кофе мало? Конечно, мало, он почувствовал, что и сам помирает с голоду.
   Яичницу. С сосисками. С зеленью. С хлебом. С кетчупом, и много. Это будет классно. Это будет их первый совместный ужин. Он поставил сковороду на конфорку, потянулся за бутылкой с подсолнечным маслом и услышал, как она включила в ванной душ. Она уже хозяйничала здесь, как у себя дома. И он у нее первый. А, может быть, и последний, ведь бывает же так - сразу и на всю жизнь!
  
  
   Пока жарилась яичница, она возилась с испорченным диваном, чем-то его терла, и когда Егор ее позвал, вышла на кухню вполне довольная собой. Все отстиралось, осталось только мокрое пятно, но оно скоро высохнет.
   Яичница пахла божественно!
   - Бороздин, - стараясь есть культурно, как будто это теперь имело особое значение, произнесла Аня, - готовить у нас будешь ты. Я так не сумею. Ну, если не очень будешь занят, конечно.
   У нас. Значит, она чувствует то же, что и он. Может, хотя бы пока, до его отъезда она сможет остаться здесь. Мамки нет, да и когда вернется, будет только рада такому пополнению семейства - она всегда ставила Маслову ему в пример.
   Будут вместе засыпать и вместе просыпаться, вместе ходить в школу и готовить уроки, когда у него тренировки, она станет заниматься своей музыкой, а на играх будет сидеть на трибуне и громче всех радоваться, когда он будет забивать голы.
   Надо узнать, может, ей можно будет ездить с ними и в другие города?
   Все это моментально сошлось, один к одному, как элементы в пазлах, все сложилось, и могло быть только так и не иначе.
   Но тут, конечно, позвонил Турик:
   - Маслова еще у тебя? Что, еще не все набрала? Тогда я приду, помогу. Я ведь обещал ее проводить.
   Бывают же такие навязчивые люди! Хотя Егорка заверил его, что и сам проводит, все же и с Чапиком надо погулять, но приятель пристал как банный лист. Еле отцепился.
   - Мне и в правду пора, - сказала Аня. - Скоро мама придет.
   - Но мы даже не включили компьютер.
   - Я дома наберу, мой как-то сам починился, глючил, наверное.
   Егору стало грустно и страшно. Казалось - она уйдет и всё кончится. Всё. Без нее почему-то жить стало невозможно. Он схватил ее за руку и смотрел глазами больного ребенка, которого оставляют одного. С чужими людьми. В незнакомом месте.
   - Еще немножко посиди. Я кофе сварил.
   - Ну, давай по чашечке. Ты, Бороздин не думай... Мне теперь кажется, что у нас это серьезно. Понимаешь, я только и думала, что ты думаешь, что я... Ну, ты понимаешь. Я про всех думала, и это ужасно, но ужаснее всего казалось, что ты... Важнее всего тебе доказать было.
   Егор притянул ее к себе;
   - Ты храбрая и решительная. Ты умная. И красивая. Ты самая лучшая. И ты моя. Да?
   - Да! - выдохнула она.
   - А как же француз?
   Она освободилась:
   - А как же кофе?
   - Нет, ты ответь!
   - Бороздин, мне, оказывается, ужасно нравится, что ты меня ревнуешь. Раньше ты не ревновал.
   - И раньше ревновал, - ему и в самом деле, задним числом, так казалось. - Ну, так как?
   - Никак. Просто - никак. И его, как ни странно, ты интересуешь даже больше, чем я.
   - Как это?
   - Мама показывала ему наши фотки, и там была, знаешь, та, где мы с Чапиком в парке, а Турик нас снимал.
   - Ну?
   - Он как увидел, прямо обалдел. Даже в лице переменился. А когда узнал, что ты еще и в футбол играешь, просто в осадок выпал. Просил узнать, когда вы во Франции будете. Мама боится, что он тебя от ревности заколет шпагой, но мне кажется, что он совсем не от ревности. Может, он голубой?
   - Да ну тебя!
   - Что, испугался?
   - А чего мне бояться? Там ребят будет полно. Да я и сам с ним справлюсь.
   - И когда же вы выезжаете?
   - В следующую пятницу.
   - Так скоро? - в ее голосе было такое разочарование, что из-за одного этого хотелось ее немедленно расцеловать, что и было исполнено. Он целовал ее в губы, еще вкусно пахнувшие, и нос не мешал ни чуточки! И ей это тоже нравилось.
   - А кофе, - спросила она, задыхаясь.
   - Кофе? Он, наверное, уже совсем холодный. Подогреть?
   - Не надо, я обожаю холодный кофе.
  
  
  
   Казалось, с этого дня все должно измениться, и действительно изменилось буквально все. На уроках, когда не надо было писать, они сидели, сцепив пальцы под партой. И в этом была такая ласка и нежность! На перемене замечали только друг друга, даже на физкультуре, где девочки у шведской стенки пытались присесть в "пистолетике", а мальчики прыгали через "козла", они и то умудрялись видеть и слышать только друг друга. До егоркиного отъезда оставалось меньше недели.
   Конечно, это заметили. Конечно, они ловили на себе любопытные, а иногда и завистливые взгляды, а Мумия однажды попросила их задержаться после урока и сказала, что она не имеет ничего против их дружбы - это так естественно в их возрасте, и она сама была молодой, но...
   - Но не надо так афишировать свои отношения, это некрасиво. Егор, ты, наверное, просто не понимаешь, что компрометируешь девушку?
   - В каком смысле?
   - В самом прямом. Ты как будто объявление на нее повесил: она доступна мне, значит, доступна любому.
   - Это неправда, - вскинулась Аня.
   - Конечно, неправда, но так могут подумать. А тебе, Анечка, разве мама ничего не рассказывала о девичьей чести?
   - Это что, как Капитанская дочка?
   - Да, Маша Миронова всегда была для настоящей русской девушки образцом целомудрия и благородства. Да и Петруша Гринев, между прочим, для юношей тоже.
   - Но сейчас совсем другое время, тогда молодые не могли даже пожениться без согласия родителей... - довольно дерзко прервала ее Аня.
   - А сейчас, вы считаете, могут? Да поймите же вы, что человек не просто женится на любимой девушке, он входит в семью... Много ли радости он доставит своей избраннице, если поссорит ее с мамой...
   - Моя мама все поймет!
   - Да? Ты так уверена? Тогда тебе с ней очень повезло. - Галина Николаевна вздохнула, что можно было понять. Сама она, как всем было известно, жила со своей матерью в однокомнатной квартире и никогда не была замужем. - Во всяком случае, я хотела вам сказать, что не стоит выставлять напоказ свои отношения, потому что...
   - Мы ничего не делаем напоказ, как вы говорите. И нам плевать, что о нас думают другие, это их дело, - продолжала кипеть Аня, но Егор сжал ее руку.
   - Я сумею заткнуть рот любому, - вздернул он подбородок, - но вы, Галина Николаевна, может быть, в чем-то и правы. Можно, мы пойдем?
   "Боже мой, какой рыцарь! - подумала учительница, продолжая глядеть на закрывшуюся за ними дверь. - И откуда что взялось. Не могла же его так воспитать эта хабалка из магазина? Наверное, какие-то другие гены...А какой парень вырос!"
  
  
  
   - Через четыре года, - повторял Егор рыдающей Ане, - через четыре года я на тебе женюсь, если ты этого захочешь, конечно, если ты готова меня ждать, потому что эта поездка - не последняя. А если меня, действительно возьмут в юношескую сборную, расставаться нам придется очень часто. Кроме игр, еще всякие сборы. Но у тебя ведь тоже есть дела. Вспомни, какие у тебя были мечты. Ты хотела заниматься наукой...
   - Я ничего больше не хочу без тебя, и я буду ездить за тобой, как верная собака!
   - А вот Чапика тоже придется оставить, - улыбнулся Егор. - Я договорился с Туриком, он будет его кормить и прогуливать, пока меня не будет.
   - А насчет меня не договаривался? Я думаю, он с удовольствием и прогуляет, и покормит заодно и меня, - сквозь слезы хихикнула Аня.
   - Пока нет, а надо? - вскинулся Егор.
   Аня покачала головой.
   "А может, ну, его - футбол", - подумал Егор, и ужаснулся. Конечно, Аньку страшно не хочется оставлять, но на него же надеются. Или лучше так - этот турнир отыграть, а там ... Мамка вот еще в больнице: что-то у них там с анализами не получилось с первого раза. С одной стороны может оно и ничего - вдруг ничего и не найдут, а с другой все же страшно. Но мамка - молодцом, и в мыслях нет задерживать его, она всегда так гордится его победами.
   - Ну, не кисни, вот вернемся с победой... А потом, если хочешь, вообще футбол брошу.
   - Да ты что? Думаешь, я не понимаю, как это для тебя важно? Я просто совсем свихнулась - мне все время нужно, чтобы ты был рядом. Вот жаль, что с Мадлен уже списаться не успею. А то бы поехала во Францию - вроде к ней. Или у тебя там на меня совсем бы времени не было?
   - Ну, немножко бы нашлось, - он притянул ее к себе и чмокнул в нос.
   Они сидели у него на кухне, после этого становилось уже обычаем приготовить что-нибудь вкусненькое, пока Анька принимает душ. А потом смотреть, как она поедает все с жадным восторгом - это так прикольно.
   Но сегодня у нее почти совсем не было аппетита, и "пиццные" горячие бутерброды - всё как на пиццу, только на хлеб, и под крышку на горячую сковородку,
   - стыли на тарелке и покрывались твердой сырной коркой. На следующее утро команда уезжала, и этот вечер был прощальным.
  
  
  
   Но Анька еще ухитрилась прибежать на перрон за несколько минут до отхода поезда.
   - Вот, - протянула она Егору коробку с сотовым телефоном и пакетик с новой "симкой". - Я знаю, что ты свой оставил маме. А это тебе, - она потратила на него почти все свои подарочные деньги.
   - Ты не думай, это я себе подарок сделала. Будешь у меня на привязи. Только на какую-нибудь француженку засмотришься, а тут звонок: не забывай, что у тебя дома осталась девушка.
   Девушка!
   - Ну, все, ребята, все, заходим, садимся, - крикнул тренер, и Аня заметила, что не только они двое целуются на прощанье.
   У нескольких игроков команды были свои девушки, и когда поезд тронулся, они подошли к ней знакомиться. Оказывается, у них уже тоже сложилась своя компания, и теперь они готовы были принять в нее подругу Борозды.
  
  
  
   Во время второй игры международного турнира по футболу среди юниоров в Руане перед перерывом между таймами к тренеру российской команды Андрею Сергеевичу Толкачеву подошли два француза. Один из них - молодой - хорошо говорил по-русски, другой - пожилой - похоже, не знал ни слова. Но от его имени молодой попросил разрешения встретиться с нападающим Бороздиным, причем в качестве аргумента предъявлена была некая фотокарточка. Вглядевшись в лицо, изображенное на ней, тренер пожал плечами, но встретиться все же разрешил.
   Егора вызвали из раздевалки.
   - Я - Юбер Марну, - представился молодой. А это - мой дядя, кузен моего отца - Клод Марну. И он что-то быстро сказал другому по-французски.
   - Егор Бороздин, - он солидно пожал их протянутые руки и ждал продолжения, явно не понимая, чего эти двое от него хотят.
   - Вы, наверное, знаете, что я знаком с вашей одноклассницей - Анной Масловой.
   Егор кивнул - интересно, к чему он клонит.
   - Будучи у нее в гостях и разглядывая семейный фотоальбом, я обратил внимание на ваше лицо на одном из фотоснимков. Я правильно выразился?
   - Вполне.
   - Это лицо как две капли воды было похоже на то, которое вы сейчас увидите. Он опять что-то перевел на французский, и тот, второй бережно достал из толстого бумажника фотокарточку. Он заинтересованно следил за тем, как Егор рассматривал снимок, на котором был мальчишка примерно его лет, отдаленно действительно на него похожий, но кудрявый, дорого одетый, холеный.
   - Вот видите? Правда, в реальности вы оказались похожи гораздо меньше, чем на том снимке, но все равно дядя Клод находит в вас сходство со своим сыном, погибшим пять лет назад. Жерар тоже был спортсменом, так же отлично играл в футбол. Однажды во время велосипедной прогулки его сбила машина. Мой дядя - человек очень обеспеченный. Но после гибели единственного сына он утратил смысл жизни. Конечно, у него есть наследники, дети его родной сестры, но в них он не нашел утешения.
   Зрители возвращались на свои места, скоро вызовут команды, а здесь какой-то неинтересный разговор. Жаль, конечно, парня, ну, а он-то причем? Только притом, что слегка на него похож?
   Егор нетерпеливо переминался с ноги на ногу и думал, как этим двоим дать понять, что ему уже пора.
   - Когда я рассказал ему о вас, - продолжал Юбер свой нескончаемый монолог, он захотел вас увидеть. Это уже вторая игра, которую мы посещаем. Вы очень понравились дяде, он хотел бы познакомиться с вами поближе. Не могли бы мы встретиться, с разрешения вашего руководства, разумеется, после игры?
   - Но зачем? Мне, конечно, не трудно, и дядю вашего жаль... Но чем я могу помочь?
   - Вы не поняли, все-таки я не так хорошо выражаюсь по-русски. Это он хочет вам помочь. Он очень богат, он может оплатить ваши занятия у самых знаменитых тренеров, дать вам средства на дальнейшую учебу.
   - Просто так?
   - В память о своем сыне. Соглашайтесь. Я рассказал ему о трагедии в вашей семье, о болезни вашей тетки, воспитавшей вас. Мне об этом рассказала Люси, Анина мама. Он может дать деньги на ее лечение.
   Егор ошарашено молчал. Юбер опять что-то произнес по-своему. Клод быстро ему ответил.
   - Даже если вы просто согласитесь навестить его в его доме после игры, Клод будет очень рад. Возможно, вы сможете подружиться впоследствии. Не стоит отказываться, не подумав.
   - А я и не отказываюсь. Просто это как-то неожиданно. А теперь, извините, мне пора.
   - Это вы нас извините, что лишили вас заслуженного отдыха. И имейте в виду, что мы - ваши фанаты. Болельщики, как вы говорите.
  
  
   .
   Конечно, интересно будет поближе познакомиться с французами. Этот Юбер вроде не очень противный. И хорошо, что он ничего не спросил об Аньке. Может, в самом деле, помогут вылечить мамку. И когда-нибудь она будет нянчить внуков. А они с Анькой тем временем займутся чем-нибудь поинтереснее. Хотя свой сын - это, наверное, прикольно.
   Но сейчас надо думать не об этом.
   Зеленое поле, черно-белый мяч. Опять его надо догнать, отнять, пробить. Мячик один, а за ним вон сколько народу охотится, свои и чужие, а мы им наперерез. Вот он и закрутился под ногами.
   В верхний угол бить или в нижний?
   Ага - вратарь занервничал...
   - Бей! - кричат свои.
   - Бей! - кричит тренер и добавляет такое!
   - Бей! - по-русски орут на трибунах. И он бьет.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"