Сирена протяжно оповещает о начале вечерней трапезы, и заключенные начинают стягиваться в большой улей из своих сот. Как одинаковые серые тени, они занимают места за длинными металлическими столами.
Устраиваюсь на своем месте, неуверенно кивая через стол Лие. Она удосуживает меня презрительным взглядом, и сплевывает на пол. Все в порядке, я прощен. Под глазом у Лии синяк, у меня - подтек и царапина на подбородке. Но нет, это не то, что вы подумали. Даже если бы захотел драться, с Лией у меня не было бы шансов.
Особая разновидность наказания в Гоморре - смешанная тюрьма. Женщин здесь содержат вместе с мужчинами. "Преступник не имеет пола" - считает Конвенция. Ни один нормальный зэк, конечно, с этим не согласится, но властям виднее.
Как ни странно, особых неприятностей или стычек на гендерной почве в Гоморре не происходит. Скорее происходит то, что случилось бы и на воле: заключенные объединяются не по признаку пола, а по кланам и интересам. Так вот, сегодня во время прогулки, Лия из клана "Ржавых" удачно оказалась рядом, когда из меня собрался выбить дух парнишка по прозвищу Дубок. Дубок из клана "Восставших", прирученный даун на службе местных авторитетов - что скажут, то и делает. Я неуместно пошутил в сторону одного из его хозяев, и во время прогулки, когда я загорал на теплом асфальте, меня ждал сюрприз в виде нависшего надо мною Дубка. Адвокат у Дубка, видно, был совсем неподкупным, так как даже психбольничку закрытого режима для него не выбил.
Лия не собиралась помогать мне, но так уж вышло, что я расположился на ее территории - в этой части площадки в это время всегда светит солнце, тогда как в других - пребывает тень. Лия сама собиралась разобраться со мной, Дубок ее всего лишь немного опередил, но при этом и сам оказался не в то время не в том месте - "Ржавые" с "Восставшими" не ладят. Оказавшись меж двух огней, я отделался легким испугом и парой царапин. Зато теперь, кажется, должен по гроб жизни атаманше "Ржавых" и ее тюремному мужу и брату - Зебре.
Правда, гроб жизни от меня уже совсем неподалеку. Так что, переживать по этому поводу особо не стоит.
Я, ваш покорный слуга, не принадлежу ни к одному из здешних кланов. И подруги у меня нет. Обзаводиться в Гоморре женщиной себе дороже. Если на нее кто положит глаз, то придется махать кулаками. А из такой драки можно и не вернуться. Так что, я предпочитаю спокойную жизнь, лицезрея здешних красоток с безопасного расстояния. Тем более что большинство из них - гангстерши со стажем и соответствующими повадками и взглядами на жизнь. Как ни странно, невиновных в Гоморру не сажают. Судебный аппарат Конвеции работает как часы - справедливо и беспристрастно. Я вот, если что, здесь тоже не случайно.
Казалось бы, такая большая и сильная женщина, как Лия, должна выбрать себе в романтические спутники какого-нибудь изящного стройного юношу, вроде меня. По принципу противоположности и дополнения. Но фаворит атаманши Гоморры мало того, что здоровяк, так еще местный мудрец и гуру. Вдвоем они держат под собой всю тюрьму. А держать под собой такую тюрьму как Гоморра означает то, что все заключенные северо-западных и южных колоний могут подняться по одному твоему кличу. Мозг в их паре - Зебра, а Лия - его серое вещество. Кулаки они, пожалуй, оба.
Произошедший между нами инцидент еще совсем недавно заставил бы меня изрядно понервничать, в Гоморре принято возвращать долги, и способ их возвращения редко бывает приятным. Но сейчас все это казалось мне забавным и чем-то даже удивительным эпизодом из моей тюремной жизни. Конечно, удивительным, ведь прямо сейчас я мог бы коротать болезненные минуты без морфия в лазарете с отбитыми почками и перебитой носовой перегородкой. А вместо этого собираюсь вкусить самую чудесную пищу в своей жизни и подмигиваю милым габаритным девушкам за столиком напротив.
И все из-за полученной мною с утра важной новости.
Сообщивший ее вестник, все время отводил взгляд, будто ему было неловко. Может, и правда было. Местный судебный пристав еще совсем молод. Наверное, только приучается к здешним порядкам. В Гоморре ему придется повидать многое. В этой самой охраняемой тюрьме Конвенции, куда сажают только отъявленных мерзавцев, убийц, душегубов, террористов и... бунтовщиков.
И вот, на моей тарелке красуется большой жирный дурно-пахнущий и потому страшно-аппетитный гамбургер "Даббл Рояль" с озорно-торчащим из него хвостиком петрушки. Рядом с ним - нарезанный аккуратными ровными палочками жареный картофель. Вместо горького компота в стакане обнаруживаю колу.
- Так значит, это правда? - как-то недоверчиво косится на мое блюдо сосед Штырь.
- О чем?
- Ну, о том, что ты... Что тебя... Сам знаешь о чем.
Киваю, продолжая увлеченно жевать.
- Сочувствую, брат...
Штырь смотрит на меня испытующе.
- Слушай, так тебе, наверное, уже не нужен графит?
- Чего?
- Ну, графит твой. Не нужен же?
- А тебе зачем?
- Да так...
- Рисуешь?
- Да нет, надо добыть немного травки, а Химик просит взамен графит.
- А ему зачем?
- Да откуда я знаю. Он под Зеброй ходит. Ну, так дашь или нет?
- Отвали, Штырь!
И я снова погружаюсь в сладостный процесс поедания гамбургера.
Но как не пытаюсь себе внушить, что испытываю райское наслаждение, во рту у меня... До отвращения пресно! И даже горько. Только противная петрушка застряла в зубах. Нет, я не хочу ни о чем думать. Я сосредоточен на гамбургере. И я не буду думать ни о том, что меня ждет, ни о том, как и для чего я прожил свою жизнь. Нет, я не стараюсь отстраниться от этих неотвратимых поганеньких, трусливых мыслей. Я совсем не думаю об этом. В моей голове есть четкий план действий, план того, что мне нужно успеть сделать. Но больше ни о чем другом я думать не хочу. И об Элис... Нет, о ней я особенно не думаю. Пропади она пропадом, эта чертова Элис.
Но, видимо, нервные окончания и мои вкусовые рецепторы знают больше, и выдают этот спрятавшийся за маской отчуждения страх, делающий мою последнюю трапезу невыносимой, мучительной. Нет, предпоследнюю - будет же еще и поздний ужин! Но, что правда - то правда, ничего отвратительнее этого "Даббл Рояля" я в жизни своей не ел. Даже тюремная каша из отрубей, которую дают и нам, и свиньям, кажется куда съедобней. А этот "рояль" прямо таки встал у меня поперек горла. Закашливаюсь, отплевывая кусочки мяса и теста, поспешно вытираю рот. Будет неприятно, если остатки пищи из моего рта попадут в кого-то из моих добрых соседей. Совсем не хотелось бы испортить такой досадной мелочью свой последний день.
... Элис. Эта девчонка здорово меня облапошила. Все продумала, и когда нужно, исчезла. У Конвеции не было других нитей, все они вели ко мне. И сопротивленцы не стали меня покрывать. Те еще герои... Обещали прикрытие, но сдали почти сразу. Дознаватель даже не успел раскрыть свой заветный чемоданчик с инструментами, как из их ртов полилась вся информация обо мне, моя биография, адрес, вредные привычки и особые приметы. Они сказали даже больше чем нужно.
Да уж, умненькая дрянь. Да и красоткой ее не назовешь. Шрамы не сильно украшают женщин, особенно на лице. Но ее почему-то не портили - два небольших шрамика от подбородка до виска, словно царапины...
Медленно провожу пальцем в воздухе по воображаемой щеке... Задерживаясь возле уха, ощутив на пальцах мягкий комочек волос... Резко одергиваю руку. Черт бы побрал эту девку. Гореть мне в аду, если я буду вспоминать о ней в мой прекрасный, дивный последний день.
Элис... Маленькая Элис. Да и вряд ли это было ее настоящее имя. Зовут ее, скорее всего, как-нибудь "Мери" или "Софи", как и всех выходцев из нищих районов, чьи родители даже в Ученый дом не ходили, и вычитывают имена своих будущих детей на развалинах Старого города. Имена эти пишут те, кого уводят в резервацию за Стеной, пишут, чтобы о них помнили. Наивные... На что они рассчитывают. Чтобы помнили? Да кто о них помнит. Люди и себя-то едва помнят. Так, что-то я увлекся. Забыл, на чьей я стороне. Все эти нищие, те, кто лишен прав по рождению, все, кому не дано выбраться из Нижнего города, просто потому что так написано на скрижалях Закона Священной Конвенции - на их стороне я и стоял. Идиот? Конечно. Их притесняют, унижают, они борются, и... Выигрывают? Конечно же, нет... И я был на их стороне, на стороне неудачников. А впрочем, какая разница. Я всегда был свой среди чужих, со всеми и ни с кем. У меня всегда была одна сторона - моя собственная. Одна правда - моя правда. Одна жизнь - моя жизнь. Как и сейчас. У меня будет мой собственный лазерный стул, нет, лазерный трон, который пронзит меня веселым зарядом светодиодного тока, и на этом мой увлекательный, полный драматических приключений и потрясающих событий, скользкий, темный и извилистый, но всегда прямой и светлый путь, навсегда завершится. И может, кто-то даже напишет мое имя на Стене.
***
По возвращению в камеру, меня уже ждут. Зебра собственной персоной. Говорят, он попал в застенки еще когда в моде была полосатая форма для узников. С тех пор его так и прозвали. Это сейчас мы ходим в сером, потому что признаны сливаться со стенами, словно нас не существует, словно мы никогда и не рождались. Заметная форма уже никому не нужна, никто давно не сбегал из Гоморры. Из этой тюрьмы сбежать невозможно. Разве что в философском смысле, к примеру - на лазерном стуле.
- Слышал, ты достиг высшей степени почета - ступени Обреченного? - патетично начинает Зебра.
Киваю и добавляю поспешно:
- И если что, графит мне уже не нужен.
- Я здесь не за этим, Койот.
Да, Койот - мое здешнее прозвище. Вот такое оно, да. А вы чего ожидали? Когда-то на воле дрожайшие матушка с батюшкой нарекли меня Эдрианом, но здесь не стоило произносить вслух таких вычурных слов. Не то загремишь в лазарет на пару недель.
Присаживаюсь на край своей кровати, изобразив полнейшее внимание.
- Близок твой час, Койот, и видит Бог, и да укорит он меня оком своим ясноликим, если я не окажу тебе своего последнего уважения, и не оставлю при тебе всего того, что при жизни тебе принадлежало: графита твоего, двух листов бумаги, календаря с девами апреля сего года, что стыда не имеют, и положенного тебе ужина из трех блюд - лукового супа с морковью, куриной грудинки под соусом и клюквенного киселя.
Зебра так подробно помнил меню смертников, потому что не первый год и не меня первого провожал, как "почетного Обреченного Гоморры". Не меня первого, не меня последнего. Правда, кое о чем он не знал. О маленьком лезвии из гифейской стали, спрятанном в таком месте, в котором никто и искать не станет. Нет, ну, что вы, не там, конечно. Под кожей, под слоем кожи на запястье, специально для этого вырезанным в первый же день пребывания в Гоморре, и давно заросшим. Но если что, лезвие все еще там, и надеюсь, не сильно проржавело. Гифейская сталь все-таки...
Но лезвие - это так, на всякий случай. Если вдруг совсем тоскливо станет.
Благодарю Зебру за его высочайшую милость, но чувствую, что это еще не все.
Похмурившись, Гуру продолжает.
- Окажи и ты нам, Койот, свое уважение. Отдай последний долг перед Гоморрой. Не стану обещать, что ждут тебя по ту сторону Ангелы Святого Легиона в ризах ромейских, но может и Демоны Ада отворотят от тебя свои испепеляющие взоры, признав в тебе того, кто запятнал свою душу черную хотя бы одним благородным деянием.
Зебра, кажется, совсем увлекся. Пытаюсь уловить толику смысла за этими высокопарными речами, которые так любит толкать местный мудрец перед благодарной преступной публикой.
- Прознали мы, что на казнь твою соберутся люди не последние, в чинах, да при звездах. - наконец, переходит к конкретике Зебра. - Уж не знаю, чем ты им так интересен, но слух такой прошел. Место казни, оно, конечно, охраняемо и содержится под защитным куполом, но это уж мы берем на себя. За тобой совсем малое дело станет.
И, сделав жест наклониться чуть поближе, Гуру шепчет мне в самое ухо.
- Идущего на смерть перед самым порогом не проверяют - там тебе наш поверенный в руки маленький приборчик и передаст. Как только свет погаснет, и поймешь ты, что купола уже нет, ты нажми на эту кнопку, Койот...
Зебра приближается еще ближе:
- И все эти сукины дети взлетят на воздух с визгом как свиньи в хлеву! А мясо их на фарш пойдет в их же шикарных ресторанах, - жарко шепчет мне прямо на ухо Зебра. - Будут они жрать сами себя. Шуму будет, дыму! Ух! Всю Конвенцию раком поставим. Ну как, сделаешь, парень? А?
В глазах Зебры светился настоящий, можно сказать, мальчишеский азарт.
- Я как про этот план узнал, аж прослезился. До чего красиво придумано! - восторгается Гуру.
- Лия?
- Она, да, а я уж детальки проработал. Но ты смотри, не подведи. Не перепутай там чего. Если нажмешь раньше времени - сам взорвешься, и эффекту не будет, - фыркает Зебра.
Да уж, суицидник-камикадзе на лазерном стуле - это слишком комично даже для меня.
***
Кажется, удалось немного вздремнуть. Снился какой-то мутный и беспокойный бред, взрывы, детский рисунок лошадки на белом листе и голос мамы, зовущей к ужину: "Эдди, ты помыл руки?.. Быстрее за стол". Я бегу, но проваливаюсь куда-то в чернильную бездну.
Вздрагиваю и открываю глаза. Тюремные инстинкты никогда не подводят. Если ты спишь в тюрьме, ты никогда не спишь до конца. Над моей кроватью стоит Дубок. Внутренне напрягаюсь, но не от страха, а от того, что сейчас совсем неохота, но придется защищать свое тщедушное тело, чтобы душа, опережая события не вылетела из него. Погибнуть от руки тюремного дауна перед самой казнью было бы совсем некстати.
Но Дубок молчит и как будто не проявляет явной агрессии. Поднимаюсь и сажусь на кровати, лезвие в моем запястье пульсирует. Если придется его применить именно сейчас, то так тому и быть. Смотрю на Дубка, пытаясь уловить хоть какую-то мысль в его глазах. В этот момент Дубок вскидывает руку, и я мгновенно отскакиваю к стене. Но в его протянутой мне руке - листок бумаги. Это рисунок... С листа на меня смотрит высокомерным нахмуренным взглядом молодой юноша, острые скулы жестко очерчивают и без того резкие черты лица, от чего портрет юноши кажется еще надменнее. На лоб его спадает челка. И злые глаза посверкивают из-под нахмуренных бровей. От чего они так злы? Вот эти две точечки в радужке, это они добавляет злости? Как он это сделал? Нарисовано совсем недурно, я бы даже сказал хорошо...
- Спасибо, - произношу я, осторожно беря рисунок из рук Дубка.
Дубок молча кивает, и повернувшись, так же молча покидает мою келью.
Я часто видел, что этот малый что-то малюет, но думал там какие-нибудь домики и цветочки. Но этот портрет нарисован настоящим художником. И этот художник заперт в теле идиота. И это... мой портрет. Теперь понятно, для кого Химику из клана "Восставших" понадобился графит. Ну, что ж, спасибо, друг... Я сохраню твой подарок на память. До самого завтра. Завтра мне предстоит самое главное свидание в моей жизни. С красоткой по имени Смерть. У этой красотки на меня особые виды. И я встречу ее с улыбкой на лице.