Виорика Высоцкая : другие произведения.

Война наследников (черновик)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Эта книга является продолжением приключений госпожи Вишневецкой и ее тетушки. На сей раз родственницы и, по совместительству, подруги отправятся в Киев, приняв приглашение отца Анастасии Павловны. И снова окажутся втянутыми в таинственную детективную историю. Внезапная смерть постоялицы из соседнего номера, загадочная история с пропавшими драгоценностями и завещанием баронессы - эти события не смогли оставить любопытную г-жу Вишневецкую равнодушной и безучастной. Ну и, конечно, прогулки по старинному Киеву, приемы, посещение оперы, сеанс столоверчения - кажется, поездка обещает быть интересной...
  ВОЙНА НАСЛЕДНИКОВ
  
  (серия Вишневецкая Анастасия Павловна)
  Глава 1
  
   Тетушка лежала в свой спальне на кровати, лоб и глаза ей закрывал белый батистовый платочек смоченный водой. Правда, платок уже высох, его концы взлетали вверх от теткиного дыхания, а комната сотрясалась от ее храпа. Я подошла поближе к постели и что бы, не испугать тетушку, тихо позвала:
   - Анна Ивановна, Анна Ивановна..., - но тетушка меня не слышала, пришлось повысить голос - Анна Ивановна, просыпайся.
   Тетя застонала, стянув с лица платок, уставилась на меня.
   - Ну чего тебе? Вот голова от жары разболелась совсем, пытаюсь уснуть.
   - Тетушка, ты храпела, как пьяный извозчик.
   - Врешь ты, я только-только уснула.
   - А вот и не вру, храпела, еще как, и, судя по всему, уже выспалась! - Я опустилась в кресло, взяла со столика газету и принялась ею обмахиваться. Тетя, кряхтя, уселась на постели.
   - Ну, если разбудила, рассказывай, чего надумала?
   - Почему сразу надумала? Может, просто скучно стало, пришла поболтать.
   - Или я тебя не знаю, это хитрое выражение лица у тебя всегда, когда опять какая безумная идея в голову приходит. - Тетушка встала с постели, взяла графин с узваром налила себе в стакан компота, отхлебнув, сморщилась. - Проклятая жара, такое впечатление, что этот графин в печке держали.
   - Ладно, тетушка, меня тут Софи в Киев приглашает, папенька по делам туда поедет, а Софи, конечно, с ним. Я подумала, может принять приглашение?
   - Так уж и Софи? А Георгий Федорович часом проездом там не будет в то же время?
  Я покраснела и опустила глаза, ей бы самой гадалкой работать, вот как догадалась? Словно отвечая на мои мысли, пояснила:
   - Утром среди почты, письмо его видела, оно и сейчас у тебя из кармана торчит. - Тетя уселась в кресло рядом и с обычной своей иронией спросила - так, чего пишет-то?
   - Да, он будет в Киеве, проездом. Но и Софи с папой, тоже будут! Я не соврала! И, что тут такого, ты же знаешь, я соблюдаю приличия!
   - Вот что, матушка, я еду с тобой!
   - Тетя зачем? А дети с кем?
   - Девочки уже большие, Ирочка вон, явно с Василием Федоровичем роман крутит, тоже переписываются, вежливыми посланиями. Месье Бомон из отпуска вернулся, за Андрюшей приглядит. Дом полон слуг. Ничего им за неделю-две не станется! Я еду с тобой, а то ты так и будешь приличия соблюдать!
   Я прищурилась, что-то у тетушки на уме.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что мне надо поближе сойтись с Георгием Федоровичем?
  Тетя уклончиво ответила:
   - Ты еще молода, что бы хоронить себя в трауре. - И встав с кресла, решительно добавила - собираться начинаем сегодня же!
   Но, сборы наши, начавшие так внезапно и обещавшие быть быстрыми, растянулись на неделю, из-за вмешательства Софи.
  Все началось с телефонного звонка к моей мачехе. Надо сказать, что поддавшись на ее уговоры, мы установили в доме телефон. Но сей аппарат приносил больше хлопот, чем пользы. Во-первых, протянуть отдельную линию для соединения с городским коммутатором, оказалось весьма недешево. Хотя мы присоединялись к линии уже протянутой Суховыми. Но я, скрипя зубами, все же выделила нужную суму, потому, что девочки с огромным энтузиазмом подхватили идею Софи. А побывав в Одессе, в гостях у дедушки, вообще не давали мне покоя, рассказывая, как это чудесно сидя дома болтать с подругой, которая, тоже сидит у себя дома! Во-вторых, разговоры по чудо аппарату оказались весьма выматывающим нервы занятием! Сначала вы долго ждали пока, какая-нибудь девушка на коммутаторе увидит, что вы пытаетесь дозвониться, потом вы долго кричали в трубку стараясь объяснить девушке, к кому желаете дозвониться. Если же вам надо было соединиться с другим городом, то и вовсе приходилось ждать этого счастливого мгновения часами, ожидая звонка от той же коммутаторной волшебницы. Потом вы долго до хрипа, кричали в трубку, что бы услышали вас и, прижимая к уху другую, принимающую трубку, пока оно не краснело и не распухало, пытались сквозь скрип и шум услышать, что же вам говорят. Таким вот образом мы разговаривали с Софи, выясняя, как будем добираться, где остановимся, какие у кого планы и что брать с собой в дорогу.
   Наконец договорились: добираться будем поездом, так удобней и дешевле. Остановимся в гостинице 'Континенталь', что на Николаевской, пять. Построенная три года назад эта гостиница считалась самой фешенебельной в Киеве. Услышав о том, что за номер придется платить десять рублей в сутки, тетю едва не хватил удар, она устроила настоящую истерику. Но Софи стояла на своем, жить в какой-то дыре, где задыхаешься от пыли и спать с блохами в компании, она не будет и нам не позволит! Никакие уговоры, что мол 'Европейская' или 'Гранд-отель' ничуть не хуже и значительно дешевле, на Софи не действовали, в конце концов, вмешался папа, порешили на том, что за наше проживание он заплатит сам. Мы будем его гостьями. Это тетушку успокоило, но не заставило замолчать, она ворчала, что с таким расточительством, ни детям, ни внукам никакого наследства не останется.
   Но хуже всего оказался выбор нарядов, что следует с собой взять. Когда Софи перечислила перечень мероприятий, на которых нам должно побывать, удар едва не хватил уже меня. В моем воображении вместо тихой поездки, почти инкогнито, и нескольких приятных встреч, предстала нескончаемая вереница, походов по гостям, чаепитий, прогулок и вечеров, бесконечные переодевания и общение с, не всегда приятными и по большей части, незнакомыми людьми. Теперь уже взбунтовалась я! Опять пошли утомительные телефонные переговоры, наконец, мы договорились, что Софи оставит нас в покое, и мы с тетей сами будем решать куда пойти, а какой вечер пропустить. Но два больших вечерних приема моя мачеха все же отстояла.
   И вот настал великий день отъезда, в холе кучей громоздились чемоданы, закрыть которые удалось, только посадив на них сверху Галину, шляпные коробки, несессеры, казалось, мы выезжаем не на неделю-другую, а как минимум на два года. И как я не старалась уменьшить количество багажа, все равно меньше, чем в четыре больших чемодана, уместить свои вещи нам не удалось. Причем у тетушки вещей, как ни странно оказалось больше.
   Прощание скорее было похоже на отъезд цыганского табора или похороны. Все шумели, обнимались, целовались, давали напутствия и наставления, а горничные во главе с Галиной горько рыдали, как нанятые плакальщицы на похоронах.
  Тетя, которую наши траты выводили из себя, всячески уговаривала меня взять билеты во второй класс, но я была непреклонной. И сейчас сидя в душном купе и обмахиваясь маленькими, японскими, веерами, радовалась своей предусмотрительности. Даже здесь в хваленых купе первого класса было ужасно жарко, и стоял какой-то кислый запах, счастье, что мы могли позволить себе первый класс, потому что даже представить было страшно, что творилось в переполненных вагонах третьего класса.
  Всю дорогу до Киева тетушка ворчала и возмущалась, сначала она нервничала из-за багажа, мешая станционным грузчикам заносить наши вещи, потом ее расстроил проводник, который подал слабый чай, к тому же на стакане тетя обнаружила, возмутительное пятнышко. Ее раздражали слишком громкие разговоры в соседнем купе и скучная книга, которую она взяла в дорогу, на станциях мы стояли слишком долго, а ехали слишком быстро, перед самым въездом в Киев, тетя умудрилась облиться чаем. В общем, поездка удалась.
  Слава Богу, на станции нас уже ждал гостиничный экипаж. Мы погрузились в него как цыгане в повозку. Один чемодан не удалось закрепить сзади, он придавил мою ногу, когда я пыталась устроиться в экипаже, мы чуть не забыли шляпную коробку, и тетушка в довершении ко всему, оборвала кусок кружева на платье. Я нервно рассмеялась, это так возмутило тетушку, что к гостинице мы подъехали в полном молчании.
  Отель 'Континенталь' внушал уважение своими размерами и помпезностью. Это было четырехэтажное здание с фасадом в стиле барокко. Номера ничем не уступали по удобству и отделке лучшим заграничным отелям, как утверждали газеты, говорили, что здесь ванная была в каждом номере, летний сад со светящимся фонтаном и общий салон в два света с четырьмя читальнями, говорили, что вся эта роскошь обошлась владельцам почти в миллион!
  Важный швейцар открыл нам дверь с королевским поклоном. В холле, похожем на дворцовую тронную залу, нас встретил, вежливо улыбающийся, портье, чемоданы и коробки унесли проворные слуги. Тетя от такого обхождения и великолепия обстановки совсем растерялась. Но небольшая неприятность нас все же не обошла. Мы заказывали два номера рядом, пятнадцатый и шестнадцатый, но оказалось, что в шестнадцатом поместили приехавшую перед нами баронессу. Она часто останавливалась в этом отеле, и всегда в шестнадцатом номере, отказать постоянной клиентке, приехавшей внезапно, не смогли, поэтому с поклонами и подобострастными улыбками, нас принялись уговаривать занять семнадцатый номер, ничем не уступавший, по их словам шестнадцатому. Мы так устали с дороги, и так утомили нас своими уговорами служащие, что, почти не сопротивляясь, я согласилась.
  Когда электрический лифт, повез нас вверх, тете, судя по ее взгляду, захотелось перекреститься, но присутствие важного лифтера, сдержало ее.
  Наконец мы оказались в своих номерах. Роскошь этой комнаты поражала. Высокая кровать, застланная дорогим белоснежным бельем, высокий потолок, огромный гардероб, изящный, но удобный диван, небольшой столик для письма с канцелярскими принадлежностями. Даже бумага была не дешевая, как в обычных отелях, а дорогая с водяными знаками и вензелями, красивый ковер с высоким ворсом, огромное зеркало в рост человека в шикарной бронзовой раме. Белоснежная ванная, горячая и холодная вода, а в самой купели могло вольно поместиться все мое семейство. Этот номер восхищал и подавлял одновременно, я подошла к окну, оно выходило на Николаевскую улицу, оживление и шум, непривычный мне после тишины нашего сада, раздражали, и я даже пожалела, что поддалась на уговоры Софи. Было бы много лучше остановиться в тихой гостинице где-нибудь подальше от суетливого центра, без этой подавляющей роскоши.
  В дверь постучали. Наверно пришла горничная.
  - Войдите!
  В комнату вошла высокая, худощавая девушка в форменном платье с белым, крахмальным фартуком, манжетами и воротничком. Волосы ее были убраны под милый, белоснежный чепчик. Девушка присела в вежливом великосветском реверансе, хорошо же тут обучали прислугу, и заговорила, мягким, певучим голосом.
  - Добрый день госпожа Вишневецкая. Я буду вашей личной горничной. - Мы еще из дома заказали личную прислугу, потому, что решили своих горничных с собой не брать.
  - Зовите меня Анастасия Павловна, а вас как зовут?
  - Катерина. - Прошелестела девушка.
  - Хорошо, Катенька, помогите мне раздеться.
  Через час, лёжа в ванной, разнежившись в теплой, душистой воде, я успокоилась и пришла к выводу, что все не так плохо, личная ванная в покоях, может примирить меня с другими недостатками этого отеля.
  Катерина оказалась, большой мастерицей по части причесок и, осмотрев себя в зеркало перед выходом к ужину, я обнаружила, что выгляжу просто превосходно, ну мне хотелось так думать. Софи предала подарок, через девочек, изысканное вечернее платье, как она выразилась для скромных ужинов. Это скромное с ее точки зрения платье, являло собой шедевр из шелка, тафты, кружев цвета молока с капелькой кофе. По подолу были вышиты цветы на стеблях, они причудливо переплетались, создавая весенний венок, такая же вышивка украшала рукава, небольшой шлейф тянулся по полу, декольте, подчеркнутое воздушными кружевами, мне казалось, слишком вызывающим, но я все-таки не монашка. Впервые после смерти мужа я вынула из бархатной коробочки цепочку белого золота с брильянтовым кулоном, напоминавшим каплю росы, и такие же серьги к ней, тонкой роботы, свадебный подарок. Достаточно налюбовавшись собой в зеркало, отправилась за тетушкой.
  Тетя стояла перед зеркалом и рассматривала себя. Мне показалось, что настроение ее значительно улучшилось. Софи, и тетушку осчастливила подарком в виде 'скромного' наряда, обладая безупречным вкусом, она выбрала для Анны Ивановны, закрытое платье с завышенной талией, темно-зеленого цвета, платье было двухслойное снизу шелковое, верх из тончайшего кружева, замысловатые узоры создавали всю его красоту. Широкий шелковый пояс отделял юбку от корсажа, сзади тянулся небольшой шлейф. Тетя сняла свой обычный чепчик, волосы, уложенные в высокую прическу, украшало короткое перо страуса, зеленое, такого же оттенка, как и платье. Из драгоценностей, тетя выбрала скромную жемчужную брошь, такая же жемчужная заколка держала перо, комплект с ними составляли серьги.
  - Ну, что, Анна Ивановна, ты готова?
  - Кажется, да. - И тетушка очередной раз обернулась, не отрывая взгляд от зеркала.
  - Так идем? У тебя и настроение, никак поднялось?
  - Не сказала бы. - Пробурчала тетя и продолжала ворчать всю дорогу до ресторана. - Эта горничная совершенная неумеха.
  - Тетя у тебя чудесная прическа.
  - Не была бы так чудесна, если бы я не давала этой растяпе указания, потом еще ужасная особа, что поселилась в нашем номере.
  - Нам дали другой, не хуже, а что та особа?
  - А та особа устроила скандал! Неужто ты не слышала?
  - Наверно я была в ванной. А что ей не понравилось?
  - Бог ее знает! Она распекала кого-то так громко, что ее было слышно даже у меня в номере!
  - И ты не поняла о чем скандал? - мы вошли в зал ресторана.
  - Сейчас сядем за столик, и я тебе расскажу.
  К нам тут же подбежал метрдотель, крепко сбитый, чрезвычайно шустрый человек, как и полагалось при его обязанностях.
  - Госпожа Вишневецкая, нам заказан столик.
  - О да, проходите, вот, очень удобный столик, он подвел нас к столу, накрытому на две персоны, спрятанному за колонной, чуть дальше от окна, это нас устраивало, вид уличной суеты, не прельщал, после сегодняшнего, и так слишком суетливого дня.
  Меню было разнообразно и изысканно, но хотелось чего-то проще, мы заказали тушеного в овощах кролика, без гарнира и картофельный салат с корнишонами, под это хорошо бы пошла водочка, да мы с тетей решили быть изысканными дамами, и заказали вино. На десерт взяли мороженное, по этой жаре самое то и чай, кофе на ночь было бы слишком.
   Когда официант ушел, взяв заказ и разлив по бокалам красное вино, мы возобновили разговор.
   - Так, что там, Анна Ивановна с соседкой?
   - Да ничего, она орала на смеси русского и немецкого. Ты же знаешь, немецкий я почти не знаю, так, что не очень поняла, о чем речь, но, кажется, она искала какое-то письма. - Тетя пригубила бокал и удовлетворенно вздохнула. - Замечательное вино, даже не помню когда последний раз такое пила.
   - Да вино отличное. - Мы ждали нашего заказа и рассматривали зал. Дамы соревновались друг перед другом в роскоши и замысловатости туалетов, мужчины, галантные, в строгих вечерних туалетах, угождали своим капризным спутницам. Негромкие голоса сливались в журчание весеннего ручья, спрятанный где-то оркестр выводил успокаивающие мелодии, мы с тетей, незаметно оглядывали публику. Неожиданно тетушка подалась вперед и прошептала:
   - Видишь ту даму, она идет в нашу сторону, это она, баронесса.
   - Откуда ты знаешь? - так же полушепотом спросила я.
   - Она входила из номера, кого-то провожала, что ли, голос у нее очень громкий, я выглянула на шум, тогда ее и увидела.
   За соседний столик села представительная дама, лет шестидесяти, похожая на прусского гренадера, высокая, крепко сбитая, прямая как палка, с орлиным носом, выступающим подбородком и крепко сжатыми губами. Она высокомерно оглянулась, презрительно окинув взглядом нас, и почти вырвав у официанта меню, принялась его изучать с сосредоточенностью ученого, занимающегося сложными изысканиями. Весь облик баронессы кричал о ее богатстве, на ней было столько меха, шелка, кружев и драгоценностей, что ее саму за этим великолепием и видно не было, а что бы украсить перьями прическу, ощипали, наверно целого страуса.
   Вдоволь налюбовавшись баронессой, я принялась за еду, нам принесли заказ, и мы, почувствовав зверский голод, молча, поглощали наш ужин.
  Когда вечером я ложилась в постель, то в короткой молитве поблагодарила Бога, за то, что этот ужасный, суматошный день закончился, и голова моя, наконец, почувствовала подушку.
  Но, кажется, я рановато раздала благодарности, потому, что в мою дверь громко стучали.
  
  
  Глава 2
  
  
   Я тихо лежала в кровати, надеясь, что стук прекратится, но кто-то за дверью продолжал настойчиво стучать, пришлось встать и, накинув на себя халат, открыть. Со злости я распахнула дверь вовсю ширь и увидела, страшно взволнованного молодого человека, совсем еще юношу.
  - Что вам нужно молодой человек?
  - О, простите! - юноша залился краской как девица. - Но тут женщине стало плохо на лестнице, помогите мне, пожалуйста.
  - О, Боже, почему вы не вызвали прислугу? - я пошла за молодым человеком.
  - Но ей стало плохо. - Растеряно ответил юнец, понятно, чем бежать вниз за прислугой, проще разбудить кого-нибудь. Мы подошли к лестничной площадке, но тут никого не было, я свирепо уставилась на моего спутника.
  - Как это прикажете понимать?!
  - О, но она спускалась передо мной, вот тут упала.... - Он растерянно блеял и показывал на последнюю ступеньку.
  Понятно, какая-нибудь идиотка перетянула себя корсетом так, что свалилась в обморок на лестнице, пока этот молодой недоумок стучал в мою дверь, она пришла в себя, и надеюсь, вернулась в номер, попустить завязки. Хотя вряд ли, глупость это неизлечимая болезнь. На всякий случай я опустилась на пролет ниже, потом поднялась пролетом выше, но никого не было. Паренек смотрел на меня бессмысленно растерянным взглядом.
  Ничего не сказав, я развернулась и отправилась в номер.
  Завтракали мы в полупустом зале. Тетя встала ни свет, ни заря, разбудила меня и заявила, что поедет проведать старую подругу, будет после обеда. Пришлось подняться и составить ей компанию за завтраком. В зале ресторана были заняты редкие столики. Большинство здешней публики, не вставали раньше полудня, или завтракали в номерах. Горячие завтраки здесь подавали с одиннадцати до двух, поэтому пришлось довольствоваться кофе и бутербродами с сыром и огурцами. Как ни странно так рано проснулась и баронесса, она сидела за столиком у окна. Ее утреннее платье мало чем отличалось от вечернего, не было разве, что мехового боа, а на голове красовалась необъятных размеров шляпа с целой клумбой на полях и высокой тульей.
  Тетушка, оценив наряд соседки, фыркнула:
  - Уж, не на императорский ли прием, собралась баронесса.
  - Не знаю, скорее всего, на прогулку.
  - Что ты собираешься делать, пока меня не будет?
  - Должны приехать Софи и папенька, подожду их, а там видно будет.
  Тетя хитро взглянула на меня.
  - Никаких встреч не планируешь?
  - Нет, Анна Ивановна, кроме папеньки и Софи, никого не жду.
  Но тут я соврала, утром, Катерина принесла мне записку в номер, с просьбой встретится, я ответила приглашением к себе. Пока не приехали мои родные, и тетушка подалась в гости, можно позволить себе отступить от приличий.
  Через два часа я сидела на диване у окна, опустив на колени книгу, читать, почему-то было не интересно. Меня одолевали сомнения и нетерпение. Внизу по улице проносились экипажи, медленным прогулочным шагом, отправлялись куда-то важные господа и дамы, спешили вечно занятые приказчики, вот с большой корзиной шла женщина, может чья-то кухарка, из соседнего дома вышла строгая пани, сопровождавшая девочек, одетых в нарядные платьица, няня повела своих воспитанниц на прогулку. Уже полчаса я развлекалась, разглядывая улицу. Тихо постучав в номер, вошла Катерина.
  - Анастасия Павловна, пришли господин Савельев. - Она подала мне визитную карточку. - Просит принять.
  - Проводите его сюда.
  - Хорошо. - Присев в дежурном реверансе, Катерина ушла, а я принялась бегать по номеру, от волнения и нетерпения совсем потеряв разум. В чувство меня привел очередной стук в дверь. Я уселась на диване, приняв, как можно более непринужденную позу и может слишком громко, чем надо сказала:
  - Войдите! - дверь открыла Катерина. Георгий вошел, улыбаясь, элегантный, спокойный, кажется, он был рад меня видеть.
  - Доброе утро, Анастасия Павловна.
  - Доброе утро, Георгий Федорович.
  Катерина, вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
  - Садись, сюда. - Я указала на кресло рядом с диваном, сама устроилась на своем месте.
  - Отличный номер, я слышал о роскоши 'Континенталя', но сам первый раз имею счастье быть здесь, ты прекрасно выглядишь, Настенька.
  - Спасибо. Этот номер оплатил папенька, мне такие расходы не по карману, а где остановился ты?
  - Мы, я приехал с Семеном, мы остановились в гостинице 'Древняя Русь' на углу улиц Владимирской и Софийской, там прекрасный вид из окон, на Святую Софию, кроме того там отличный ресторан. Это недалеко отсюда.
  - Семен Михайлович ездил с тобой?
  - Я уговорил его проведать старых друзей по университету, вдвоем веселее. Наша светская беседа зашла в тупик, мы оба не знали, что говорить далее, неожиданно для себя самой я подалась вперед и через мгновение, мы уже целовались, обнявшись, неуклюже завалились на диван, платье мое задралось, и руки Георгия находились не там, где требуют приличия, но мне было уже все равно.
  Стук в дверь видно стал моим проклятием и наказанием за грехи, к сожалению, этот стук сопровождал еще и бодрый голос Софи
  - Аnastasia, puis je entrer?
  Она активно стучала в дверь. Резко отскочив друг от друга, я закричала
  - Désolé, Sophie, juste une minute, juste une minute²
  Лихорадочно соображая, что же делать?! Схватила Георгия за руку и потянула к огромному платяному шкафу.
  - Сюда, полезай сюда. - Трагическим шепотом, шипела я, заталкивая его в шкаф, растерявшийся Георгий, безропотно залез в пузатый гардероб.
  На ходу поправляясь, я распахнула дверь перед обалдевшей Софи.
  - Входи и давай общаться на русском, а то я французский подзабыла.
  Софи недовольно сморщила носик,
  - Ты совсем превратилась в провинциалку дорогая. - Мы расцеловались. - Почему не открывала так долго?
  - Просто я была... в ванной.
  - Ну как тебе номер? Правда, здесь чудесно. - Софи прохаживалась по номеру не спеша, заглядывая то в большое зеркало, то в маленькое на туалетном столике. Она как всегда была великолепна, в легком утреннем платье абрикосового цвета, с очаровательной соломенной шляпкой на голове, белокурые локоны, кокетливо обрамлявшие изящное лицо, задорно подпрыгивали в такт ее шагам, трудно было сказать, что она только недавно вышла из поезда, где провела ночь в душном купе.
  - Да номер великолепен, но все это слишком дорого.
  - Ах, перестань милая, Поль все оплатит, он твой отец он обязан. А где твой дракон?
  - Ты о тетушке? Она отправилась навестить подругу. - Я улыбнулась. - И вовсе она не страшная.
  - Кто сказал страшная? Просто она слишком опекает тебя, как дракон, охраняющий сокровища!
  - Софи, ты невыносима! - я рассмеялась, дверь опять отворилась, и в номер вошел отец. Он выглядел, как всегда: строг, подтянут, в деловом костюме, полноватый, но подвижный. Мне все говорили, что я копия отца. Папочка, рассеяно взглянув на карманные часы, чмокнул меня в щеку.
  - Доброе утро, Настенька, рад тебя видеть в добром здравии. А где Анна Ивановна?
  - Она ушла к подруге, будет после обеда.
  - Отлично, вы, мои девочки, пообедаете без меня. Я отправляюсь на важную встречу, отобедаю с друзьями. Какие у вас планы далее?
  - Сначала я отдохну. - Софи приблизилась к мужу и поправила и без того идеально повязанный галстук. - Потом мы с Анастасией пообедаем, а ближе к вечеру пойдем на прогулку, сходим на Владимирскую горку, оттуда, открывается изумительный вид.
  - Хорошо, тогда встретимся там в пять, я заберу вас.
  - Вот и отлично. - Мы повторили ритуал поцелуев и папочка ушел.
  Софи тоже засобиралась.
  - Мы остановились в двадцать первом, семейном номере, подойди через часок, выпьем шампанского за встречу.
  - Не рановато ли?
  - Шампанское можно пить в любое время. - И взмахнув подолом воздушного платья, Софи удалилась, а я вздохнула с облегчением и подошла к шкафу.
  Георгий сидел, удобно развалившись, опираясь на шляпные коробки, увидев меня, совершенно невозмутимо заявил:
   - А здесь удобно! Даже в самые бурные студенческие годы, когда всякое бывало, меня не прятали в шкафу, и ладно бы от мужа, а то от шустрой мачехи.
  Я рассмеялась.
  - Вылезай уже! Ты не знаешь Софи, я бы до конца жизни не имела покоя! Ты слышал? Сегодня вечером, на смотровой площадке Купеческого собрания, в пять, что бы был обязательно, можно с Семеном Михайловичем, я познакомлю тебя с папенькой и Софи, будешь?
  - Буду, но прихвачу Семена.
  - Вот и ладно. - Я погладила лацканы его сюртука и поцеловала в щеку. - А сейчас иди, Софи непредсказуема и часок у нее может быть десятью минутами, поэтому лучше уходи.
  Тяжко вздохнув, недовольный Георгий удалился. А я оказалась права, не прошло и десяти минут, как за мной пришла горничная, чтобы проводить в двадцать первый номер.
  День тянулся медленно. Сначала мы пили шампанское в номере, я только пригубила. Потом обедали в торжественной обстановке роскошного ресторана. Все это время София непрерывно щебетала, рассказывая всевозможные новости и сплетни о знакомых и незнакомых мне людях. Потом прибыла тетя и ритуал приветствий и поцелуев, а также положенных при встрече охов и вздохов, затянулся еще на час.
  Наконец-то после длительных сборов, мы расселись в открытом экипаже и отправились на прогулку в Купеческий сад. Софи оделась в изысканное легкое платье нежно-розового цвета, шляпка в тон с загнутыми полями, украшенная цветами из лент более темного розового цвета, венчалась задорным страусовым пером. Я одела, легкое прогулочное платье цвета майской травы, мою соломенную шляпку, тоже украшали цветы, а тетушка, была в бежевом платье, густо усыпанном вышитыми цветами, на голове ее красовалось сложное сооружение из лент и перьев и я, оглядев нас, решила, что мы напоминаем цветастую клумбу в купеческом саду. Над головой тетушка держала кружевной зонтик чудовищных размеров, и сколько ее не убеждала Софи, что такие гигантские зонты давно вышли из моды, тетя осталась непоколебима. По ее словам этот зонт подарил ей муж, но так как он вскоре умер, у нее не было возможности продемонстрировать столь впечатляющий образец мастерства кружевниц. Я удивилась только желанию тетушки, тащить с собой в дорогу сей неудобный предмет. С этим сооружением над головой, переполнена чувством собственного достоинства, Анна Ивановна выглядела точь-в-точь как, королева Англии, Виктория, на праздничных открытках, обязательно привозимых из Лондона, нашими путешественниками.
  В Сад Купеческого собрания мы приехали в четвертом часу. Заплатив за вход по пятьдесят копеек с души, вошли в Купеческие сады.
  По аллеям парка прогуливались дамы и кавалеры, разряженные в пух и прах, всех сословий. Здесь вы могли встретить, и князя крови под ручку с таинственной дамой, и полового из ближайшего трактира, одевшего свою лучшую визитку, сопровождающего горничную в пышном платье, перешитом из платья, ставшего ненадобным, хозяйке.
  На открытой площадке Летнего театра исполняли 'Концерт для скрипки с оркестром' одного из любимейших композиторов нашего императора, Чайковского Петра Ильича. Талант скрипача, виртуозно исполнявшего свою партию, меня очаровал, и ноги сами понесли в ту сторону, но Софи потянула в другую. Конечно, среди изысканной публики ценившей подобную музыку, даже блестящей Софии Александровне, можно было затеряться. Она же должна была оставаться единственной и неповторимой, поэтому мы пошли к смотровой площадке, удаляясь от чарующих звуков.
  Ну что ж, пейзаж, открывавшийся отсюда, был достоин гениальной музыки доносившейся со стороны Летнего театра. Тут понимал всю справедливость строк написанных Гоголем: 'редкая птица долетит до середины Днепра'. Я старалась не смотреть на Подол, разросшийся на берегах. Мирская суета казалась пошлой, в сравнении с величием этой реки, гордо несшей свои воды, сквозь тысячелетия.
  Вдоволь насмотревшись на красоту природы, мы медленно пошли аллеей, стараясь, слишком не отдалятся от смотровой площадки. Тетушка с Софи живо обсуждали платья, прически и головные уборы красавиц гуляющих в саду. Я слушала их вполуха.
  Мой папочка как истинно деловой человек, ровно в пять поджидал нас на площадке. Георгий Федорович с Семеном Михайловичем, тоже оказались деловыми людьми, они стояли поодаль в сторонке, делая вид, что внимательно изучают Днепр. К моей удаче, первой их заметила Анна Ивановна. Она подозвала наших друзей и по всей форме представила моим родным.
  Очевидно папочка, с обычной своей проницательностью, понял, кто из них представляет для меня особый интерес, потому, что мы с Георгием и папочкой оказались в одном экипаже, в то время как отчаянно смущающемуся, под напором Софи, Семену Михайловичу, выпала честь сопровождать сразу двух дам.
  За получасовую поездку папочка успел выведать у Георгия о положении его дел больше, чем я за полгода. Когда мы подъезжали к отелю у моего друга был такой вид, как будто он готов выскочить из экипажа на ходу и бежать сломя голову в любую сторону, только бы подальше от нас. Уже прощаясь в холле, Софи пригласила моих друзей на открытый благотворительный прием, сегодня вечером устраиваемый в летнем саду отеля благотворительным обществом одной из основательниц которого была моя мачеха.
  Откровенно говоря, идти на прием не хотелось. Но, во-первых, Софи бы все равно не отстала, а во-вторых, я надеялась, что Георгий все же примет приглашение, мне хотелось увидеть его во фраке, хотя, можно не сомневаться, в вечернем костюме он будет неотразим.
  Ужинали мы в своих номерах, потому что на благотворительном вечере предполагался только легкий фуршет. Потом одевались, чесались, душились и вот ровно в восемь, мы собрались в холе, Георгий и Семен, Слава Богу, не опоздали.
   Летний сад был наполнен людьми, все сверкало и переливалось, от разнообразия платьев и блеска драгоценностей рябило в глазах, распорядитель вечера сообщил, что данное благотворительное мероприятие проводится в помощь земским школам, на закупку учебников, для скорейшего искоренения неграмотности в России. Но судя по здешней публике их, мало волновала неграмотность крестьян, эти дамы и кавалеры пришли сюда себя показать и на других поглядеть.
  Даже в открытом саду было душно, публика сновала туда и сюда, оркестр играл, выбиваясь из сил, но никто его не слушал. От равномерного гула, словно в улье, разболелась голова. Я спасалась холодным шампанским, очередной бокал у меня из рук галантно забрал Георгий, заговорщицки шепнув:
  - Ну, все с тебя хватит. - Я не сопротивлялась, чувствуя хмель в голове.
  К нам подбежала Софи.
  - Смотри, смотри в ту сторону. - Быстро заговорила она, поворачивая меня к входу в сад. - Видишь небольшую толпу с баронессой фон Айзенхардт в центре? - я посмотрела в том направлении и увидела нашу баронессу, все так же напоминавшую гренадера, только гренадера в парадном мундире. Она обмахивалась большим веером, все тем же презрительным взглядом окидывая, окружавших ее людей. Я подумала, что эта женщина и при рождении, верно, окинула повитуху, презрительным взглядом. Люди, вертевшиеся вокруг старухи, всячески старались ей угодить, но она их замечала не больше чем надоедливых мух.
  - Она заняла заказанный нами номер. Ничего интересного в этой особе не вижу.
  - Не скажи, весьма занятная дама. - Заговорщицким тоном сообщила Софи. - Все дело в ее наследстве. Видишь ли, она в молодости вышла замуж за обедневшего прусского барона, говорят даже по любви, но барон оказался весьма предприимчивым и к старости сказочно разбогател. Он умер лет десять назад от скоротечной болезни, завещав все ей, жене, так вот она, теперь всячески третирует своих наследников, постоянно меняя завещание! Видишь, как крутятся вокруг нее, пытаясь угодить?
  - А отчего она не в Германии, почему все наследники в Киеве собрались?
  - Потому, что основные свои богатства барон нажил тут у нас, они много лет прожили в Киеве, у них до сих пор здесь есть интересы. К тому же все три ее дочери, вышли тут замуж.
  Я внимательно осмотрела баронессу и ее выводок, и почему-то пожалела бедных наследников, нелегко им, верно, с такой мамочкой приходится.
  Очень жаль, что это собрание не предполагало танцев, можно было бы хоть как-то, развеяться. Наконец папочка увел Софи в покои, что меня чрезвычайно устраивало, можно было уходить. Я поискала глазами тетушку, она в углу беседовала с какой-то знакомой ей дамой. Георгий стоял поодаль и внимательно слушал дискуссию, разгоревшуюся между Семеном Михайловичем и представительного вида седовласым мужчиной, я осторожно подошла к ним. Семен Михайлович с жаром доказывал преимущества дактилоскопии перед бертильонажем, его оппонент, ссылая на многолетний опыт, доказывал обратное, Георгий пытался их примерить, я постаралась подойти к Георгию поближе, насколько позволяли приличия, и тихо предложила, прихватив, шампанское, фрукты, Семена Михайловича и тетушку, подняться ко мне в номер. Он согласился.
  Через четверть часа в моем номере собралось небольшое, но приятное общество, кроме нас, четверых в моем номере оказался и оппонент Семена Михайловича, в прошлом судебный следователь, бывший одно время, также прокурором, как сообщил он сам, статский советник Алексей Петрович Степанов. Обслуга в отеле работала превосходно, в считанные минуты были принесены дополнительные кресла, накрыт столик, охлажденное шампанское, фрукты, и несколько сортов сыра. За угощение как, я поняла, заплатил Георгий, он же раздал щедрые чаевые, от чего обслуга работала еще проворней.
  В спокойной обстановке номера общаться оказалось куда приятней. Алексей Петрович, галантно ухаживал за тетей. Анна Ивановна разрумянилась от шампанского и отчаянно кокетничала, между своими ухаживаниями Алексей Петрович умудрялся поддерживать активную беседу. Семен Михайлович увлеченно рассказывал о новых методах сыска. Георгий лениво вертел, бокал в руке и в спор не встревал. Я же, понимая, что остаться наедине нам не удастся, расстроено молчала, но наше с Георгием плохое настроение, гости мои словно не замечали.
  От выпитого шампанского у меня слегка кружилась голова, и когда, неожиданно, открылась дверь в номер, я не сразу поняла, что кто-то вошел. Но внезапная тишина заставила меня оглянуться. Бокал выпал из рук и с тихим звоном разбился.
  В комнату вошла или вернее ввалилась баронесса фон Айзенхардт, она еле держалась на ногах, и можно было бы подумать, что дама в стельку пьяна, если бы не мертвенная бледность лица, ужас, стоявший в глазах, ставших совершенно круглыми и слюна тонкой струйкой вытекавшая изо рта. Мы все одновременно сорвались с мест. Георгий поддерживал баронессу за голову, я схватила ее руку, она пыталась что-то произнести, мне слышалось то ли, стань, то ли, Степан, я так и не поняла. Несколько раз дернувшись, баронесса затихла.
  От приглушенного голоса Семена Михайловича меня передернуло.
  - Она умерла.
  
  ¹Анастасия можно войти (фр.)
  ² Прости, Софи, одну минуту, всего минуту (фр.)
  
  
  Глава 3
  
  То, что происходило далее, я наблюдала как бы со стороны.
  Давно уже, в Петербурге, в саду 'Аквариум' мне удалось стать свидетельницей публичной демонстрации синематографа братьев Люмьер, это было так забавно, фотографии словно ожили и фигурки людей двигались, разговаривали, улыбались, на белой простыне, и неважно, что не было звука, о чем ведутся разговоры, можно было догадаться по мимике и жестам.
  И вот сейчас мне казалось, что присутствую на подобном сеансе. Звук, правда, был, но для меня все голоса слились в один журчащий поток.
  Несколько минут, как в немой сцене в 'Ревизоре', мы, молча, пялились друг на друга, не зная, что делать. Потом словно, кто-то повернул невидимую ручку чудо аппарата, и все вдруг пришло в движение. Георгий Федорович сбегал за гостиничной прислугой. Семен Михайлович с Алексеем Петровичем, тем временем, перенесли баронессу в ее номер и уложили на кровать. Прибежавшие горничные, коридорные, половые во главе с ночным портье, наделали много шуму. Портье стоял, держась за голову, и стонал, как трагический актер в древнегреческой пьесе, личная горничная баронессы, трясла бедную женщину, очевидно не понимая, что ей уже ничем не поможешь, она даже попыталась влить ей в рот воды. Коридорный тщетно пытался успокоить разбуженных шумом и недовольных постояльцев. Алексей Петрович и Семен Михайлович не спеша осматривали комнату, долго рассматривали пустой бокал на туалетном столике. Георгий Федорович обхаживал Анну Ивановну, упавшую в ближайшее кресло, он, то подавал ей воды, то обмахивал тетушку веером баронессы, который лежал тут же на диване. Тетя отмахивалась от Георгия и причитала, как торговка, у которой упала корзина с яблоками. Когда все уже стали успокаиваться и Алексей Петрович, велел портье послать за управляющим, явилась прима здешнего представления - старшая дочь покойной с мужем. Как оказалось, они еще не ушли, и кто-то их оповестил о неприятности, случившейся с мамой. Эта грузная дама, ворвалась в номер как паровоз на вокзал. Она была полнейшей копией матери, но лицо ее было подвижно, и передавало все оттенки эмоций посетившие хозяйку, в отличие от мамочки, лицо которой, ничего кроме презрения не выражало.
  Дочь устроила настоящее представление, она заламывала руки, падала на колени у ложа покойной, стенала и призывала всех в свидетели, своей глубокой дочерней любви. Сама, блистательная Вера Комиссаржевская, аплодировала бы ей, за столь эмоциональный спектакль. Потому, что сие действо, мне показалось ничем иным, чем спектаклем, устроенным хорошей актрисой, в нашу честь.
  Приехал один из управляющих, верно, тот, что жил ближе всех. Небрежно одетый, заспанный человек, сперва растерялся, потом, оценив обстановку, показал те качества, за которые стал управляющим этого великолепного отеля - деловитость и умение быстро действовать. В считанные минуты, с извинениями и поклонами, из номера были выдворены все лишние, там остались только управляющий, Алексей Петрович, Семен Михайлович и Георгий, даже дочь покойной с мужем, вывели под ручки и уговорили ехать домой, утро вечера мудренее. Мы, с тетей, очутившись в коридоре, посмотрели друг на друга и без слов отправились по своим номерам.
  Испуганная Катерина уже ждала меня там. Хоть как ее напугала эта неожиданная смерть, любопытство взяло гору, и девушка пыталась меня расспросить о случившемся подробней, но наткнулась на мое плохое настроение, поэтому замолчала, быстро помогла мне раздеться и тихо удалилась. Я же допила оставшееся шампанское, оно совсем выдохлось к этому времени, и отправилась в постель.
  Не успела лечь, как в дверь тихонько поскреблись. Это оказался Георгий. Я втянула его в комнату, заперла дверь на ключ. Мы вцепились друг в друга так, как будто могли сбежать.
  Прошлым летом, я случайно застала своих горничных в саду, самозабвенно слушающих Соломию, читавшую им. Меня очень заинтересовала книга, полностью завладевшая вниманием девушек. Подслушивать было неудобно, поэтому, дождавшись, когда Соломия закончит читать, я просто попросила у нее эту книгу. Залившись краской смущения, обычно бойкая и нагловатая девица, стала, что-то лепетать, и даже отказываться, но я настояла и тем вечером была осчастливлена чтением слишком вольного пересказа новеллы Проспера Мериме 'Кармен'. Собственно от романтичного и страстного произведения французского драматурга и новеллиста, не осталось ничего кроме имен героев, хотя нет, страсти тут было хоть отбавляй, правда, несколько иного толка. Прекрасная цыганка предавалась, в этом рассказе, горячей плотской любви денно и нощно. Все эти пылкие соития были описаны подробно и красочно. Действия как такового почти не было, и главное, в конце, Кармен осталась жива, поклявшись Хосе в вечной любви и верности.
  Сейчас, лежа рядом с Георгием, я вдруг вспомнила огненную Кармен из той книги и разразилась глупым, нервным смехом, он теребил меня, требуя объяснения такой неожиданной веселости, но я давилась смехом и ничего толком не могла рассказать, наконец, отсмеявшись, поведала ему сюжет той новеллы. Георгий на это глубокомысленно заявил:
  - Не знаю, удастся ли мне повторить подвиги, доблестного Хосе, но стоит попробовать - и поцеловал меня, правда может не слишком страстно, зато очень нежно.
  До горячих цыган и басков нам все же оказалось далеко. Усталость взяла свое, и мы крепко уснули.
   Я проснулась на рассвете, сквозь шторы пробивались первые, утренние, лучи солнца. Георгий сидел на кровати, уже полностью одетый и смотрел на меня.
  - Доброе утро, Настенька, мне лучше уйти, пока не проснулись любопытные соседи.
  - Доброе утро, милый. - Я села в постели, притянула его к себе и крепко поцеловала. - А теперь уходи. Придешь к обеду. А там посмотрим.
  - Хорошо. - Он погладил меня по щеке, еще раз поцеловал и ушел. А я завернулась с головой в одеяло и, снова, крепко уснула.
  Во второй раз меня разбудила, тетя, отчаянно тарабанившая в дверь. Не успела я открыть, как она вихрем влетела в комнату. Внимательно осмотревшись, тетушка хитро прищурилась.
  - Вижу, у тебя были гости?
  - Анна Ивановна, неужели ты забыла, что и сама была моей гостьей вчера вечером?
  - Я не вечерних гостей имею в виду. - Тетя наклонилась и подняла с пола галстук Георгия. Наверно собираясь в неясном свете раннего утра, он забыл этот важный предмет мужского туалета или не смог найти, галстук валялся почти под кроватью, только тетя, своим орлиным взглядом, могла его заметить. Я залилась краской.
  - Тетушка, как ты можешь быть такой неделикатной!
  - Ладно, тебе, разве я осуждаю? На, отдашь своему герою. - Она всунула галстук мне в руку, и плюхнулась в кресло. - Давай лучше поговорим о вчерашних событиях.
  - А что вчерашние события? - я уселась в кресло рядом. - Нас они не касаются.
  - Может и не касаются, а может и наоборот. - Загадочно ответила тетя.
  - Что ты имеешь ввиду?
  - Ты же пропустила завтрак. - Обвиняющее, сказала тетушка. - Я уже стучала к тебе, но ты спала слишком крепко, и я сама спустилась к завтраку. Выходя из ресторана, наткнулась на ту женщину, дочь этой самой баронессы, та, оказывается, поджидала меня в вестибюле, специально. Она стала говорить, что-то непонятное, я сначала совсем растерялась, переспросила и, ты не поверишь, эта особа попросила меня представить ее Алексею Петровичу! Она объяснила, что хочет просить его произвести частное расследование смерти матери.
  - А ты, что ей ответила?
  - Обещала помочь. Понимаешь, она с таким напором за меня ухватилась, я просто не знала, как от нее отделаться, так, что обедаем мы с Алексеем Петровичем и этой дамой.
  - Что тебе сказать Анна Ивановна? Я пригласила к обеду Георгия, думаю, он прибудет с Семеном Михайловичем так, что обед у нас намечается очень оживленный.
  - Ну, тогда чего ты расселась, одевайся, до обеда несколько часов осталось.
  Перед обедом мы все собрались в общем салоне. Уютные гостиные группы были расположены так, что бы вы могли насладиться аперитивом или побеседовать уединенно, чувствуя себя как дома. Мы сидели за круглым столиком, официант, обслуживавший нас, умудрялся оставаться незаметным.
   Наши гости немного опоздали, пока их не было, мы оживленно болтали, но как только супруги прибыли, оживление сменилось смущением.
  После первых приветствий и представлений за столом повисло неловкое молчание, все присматриваясь, друг к другу, сосредоточенно пили свои напитки.
  Алексей Петрович заказал чешское пиво 'Общества Киевского пивоваренного завода', что на Подоле. Георгий и Семен последовали его примеру. Софи, приглашенная мной, для равного числа дам и кавалеров, пила Campari, ликер, к которому пристрастилась в Италии, побывав в Новаре, этот напиток был новинкой для нас, его доставляли из Милана, по особому заказу, но 'Континенталь' славился богатыми погребами. Мы с тетушкой предпочли провинциальный, по мнению Софи, херес. Дочь баронессы с супругом, заказали бургундское Шабли.
  Я исподтишка рассматривала новых знакомых.
   Дочь баронессы звали: Ванда Гердовна Голубовская, мужа - Всеволод Петрович Голубовский.
  Ванда Гердовна была похожа на мать как две капли воды, та же высокая плотная фигура прусского гренадера, тот же тяжелый подбородок, тот же орлиный нос, вот только выражение лица, не застывшие в презрительной маске, а подвижное, эмоциональное. Сейчас оно выражало, глубокую скорбь. Траурное черное платье, простенькая шляпка с короткой вуалью, заплаканные глаза, печально опущенные, уголки губ, госпожа Голубовская, невольно вызывала, жалость и желание посочувствовать.
  Ее муж, высокий, худощавый, нервный человек, с бегающими глазами, все время дергал свою небольшую бородку, крутил в руках бокал, ерзал в кресле и поминутно вздыхал.
  Наконец, Алексей Петрович, поставил пустую кружку на столик, слегка кашлянул и обратился к госпоже Голубовской
  - Ванда Гердовна, позвольте выразить вам глубокие соболезнования. Ваша утрата неизмерима. Матушку вашу, я имел честь знать. Хорошим она была человеком. Пусть земля ей будет пухом. - Старый служака, не имел привычки к великосветским любезностям, эта речь далась ему с трудом. Договорив, он вздохнул, даже с каким-то облегчением.
  Госпожа Голубовская в ответ на сочувственную речь, слегка склонила голову и всхлипнула, но быстро взяла себя в руки,
  - Благодарю вас Алексей Петрович, за добрые слова и сочувствие... Сегодня такой день... - Она снова всхлипнула, но муж успокоительно похлопал ее по руке и Ванда Гердовна, овладев собой, продолжила.
  - Я надеюсь, вы простите нас, если мы с мужем откажемся от обеда, похороны понимаете. - Мы все дружно закивали головами и уверили супругов, что нисколько не обидимся. Собравшись с духом, наконец, дочь баронессы перешла к делу.
  - Алексей Петрович, мы хотели обратиться к вам с просьбой, расследовать смерть матушки.
  - Уважаемая Ванда Гердовна, во-первых, если желаете, мы могли бы побеседовать наедине...
  - Нет, нет, Алексей Петрович, ваши друзья, нам не помешают, мне нечего скрывать, наши с мужем намерения самые честные!
  Этой женщине нельзя было отказать в уме и проницательности, ловко же она обеспечила себе свидетелей, на случай если расследование заведет в судебные залы, мы все будем вынуждены подтвердить ее искренние желание узнать правду о смерти матери. Алексей Петрович окинул ее заинтересованным взглядом и продолжил:
  - Во-вторых, вчера на место приезжала полиция, от чего же вы не выразили при них свои сомнения?
  - Ах, полиция! Судебные приставы слишком прямолинейны! У нас ведь нет уверенности, что матушку убили...
  - Но, вы это подозреваете? Если обратились ко мне?
  - Вот именно подозреваем, но уверенности нет!
  - Ванда Гердовна, если было отравление, то без врачебного обследования... э... вашей покойной матушки, доказать что-нибудь будет трудно, вы это понимаете?
  - Понимаем. И попросили произвести... операцию... в тайне, - она запнулась и снова всхлипнула, приложив к глазам платок, - нашего семейного врача, господина Долиновского, Аркадия Ивановича, он пользовал еще папеньку. Поэтому похороны перенесли на завтра. Конечно, семья знает и вам, вот сообщила.... Но мы будем признательны, если более никто об этом не узнает... пока.
  Мы снова, дружно закивали и принялись заверять госпожу Голубовскую, что никто не узнает о нашем разговоре.
  - Хорошо, но пока нет результатов, откуда у вас уверенность, что в этом, э... деле, не все чисто?
  - Пропало маменькино завещание и некоторые драгоценности, хотя про драгоценности мы неуверенны. - Все удивились, Алексей Петрович, поднял брови и вопросительно взглянул на собеседницу. Ванда Гердовна, поняв, что следует объясниться, торопливо заговорила.
  - Наша мама, была большой поклонницей драгоценных каменьев. Она постоянно покупала все новые драгоценности, ездила на аукционы, у нее собралась целая коллекция, она хранится в нашем поместье под Инстербургом, мы с мужем последний раз бывали там год назад и последних маминых приобретений еще не видели. Но Лина, моя сестра, утверждает, что матушка хвалилась ей, недавно купленным комплектом: диадема, серьги и кольцо. Так вот комплекта этого в ее номере не было. Хотя, Лина, знаете ли, любит несколько... приукрасить. - Иными словами сестре своей Ванда Гердовна не доверяла.
  - А завещание? Что с ним? - спросил Алексей Петрович.
  - А завещание новое есть, нам управляющий и доктор сообщили! К тому же маменька поведала вчера вечером. Мама, все изменения, вносимые ею, всегда сообщала во всеуслышание. - При этих словах господин Голубовский скривился, казалось, он хочет что-то сказать, но взглянув на жену, промолчал. Она же продолжала, скороговоркой, - мы все обыскали, все ее вещи перетряхнули, но нигде, нигде его не было. Шкатулка с драгоценностями и важными бумагами хранилась в сейфе отеля для дорогих вещей постояльцев, но там лишь конверт нашли, а внутри него чистые листы бумаги, маменьке последнее время совсем нездоровилось, мы, было, подумали, что она сама ошиблась и пересмотрели все ее бумаги и вещи, но ничего не нашли.
  - Может ваша матушка отдала его на хранение нотариусу?
  - Наш семейный нотариус, господин Высочанский, до сего дня находился в отъезде, но мы у него все же побывали, последнее свое завещание, бывшее на хранении у нотариуса, мама изъяла и уничтожила, чему Каролина и ее муж, были свидетелями, новое же принести не успела!
  - Что же..., а предыдущее завещание, что в нем? - казалось бы, простой вопрос, Алексея Петровича, вызвал очень странную реакцию госпожи Голубовской, она вдруг вскочила, покраснела вся и прошипела сквозь зубы:
  - Да в том то и дело, не знаем мы, которое из ее предыдущих завещаний действительно, вероятно искать надобно в поместье! Но матушка слишком часто их меняла и слишком вольно! Мы хотим справедливости! Если кто убил матушку, чтобы не имел из этого выгоды! И потом, если мы разделим имущество, и вдруг оно найдется, это опять же тяжба и расходы!.. Простите меня... - Ванда Гердовна, резко повернулась и почти побежала, в сторону дамских комнат.
  За столом воцарилось молчание. Прервал его Всеволод Петрович.
  - Матушка наша, Ангелина Федоровна, эксцентричной была женщиной, царствие ей небесное. За десять лет, с тех пор как умер Герд Генрихович, она раз двадцать, если не более успела поменять свою последнюю волю. Только доля нашего старшего сына, прямого наследника поместья и титула, оставалась неприкосновенной, ее определил закон и отец в своем завещании, но опекуном назначил опять же жену, Ангелину Федоровну. Теперь только с его наследством все определенно понятно, если не найдется завещания, то мы разделим имущество, руководствуясь Сводом законов. - Напыщенно закончил он.
  - То есть поровну? - лукаво спросил Алексей Петрович.
  - Почему поровну? - искренне удивился господин Голубовский. - Моя жена как старшая сестра и мать наследника титула, должна получить две трети имущества.
  Мы переглянулись, этой семье действительно нужна помощь, иначе они поубивают друг друга. Сомневаюсь, что сестры Ванды Гердовны, разделяют ее мнение по поводу наследства.
   - А в последнем ее завещании, том которое пропало, как было поделено имущество?
   - Больше всего должны были получить мы, потом Ники, младшая сестра, она недавно овдовела, муж ей только долги оставил, меньше всего перепадало, Каролине, она чем-то матушку рассердила. Так что бы кого совсем лишать наследства Ангелина Федоровна, никогда не делала, а вот доли кроила, как ей заблагорассудится. - Всеволод Петрович вздохнул и оглянулся в поисках жены, но Ванда Гердовна не появлялась. Он слегка подался вперед и продолжил, торопливым полушепотом, - сомневаюсь я, что мы найдем раннее завещание. У нашей мамы была привычка, уничтожить предыдущую духовную, перед тем как составлять новую. Она это делала, как правило, при всей семье, любила эффекты покойная, царствие ей небесное. - Он быстро перекрестился.
   Понятно теперь от кого унаследовала любовь к театральным представлениям дочь баронессы.
   - Так что же вы хотите, в самом деле? Разыскать убийцу или найти завещание? - простой вопрос, Алексея Петровича, привел господина Голубовского в замешательство. После короткой паузы он ответил:
   - Мы рассудили так, если найдем убийцу, то найдем и завещание. Разве нет?
   - Не обязательно, завещание уже могли уничтожить.
   - Даже если так, то тот, кто повинен в смерти Ангелины Федоровны, по закону не должен получить из этого выгоды. - Всеволод Петрович, снова перешел на напыщенный тон. - Я, знаете ли, имею собственные недурные доходы, но справедливость превыше всего!
   - У вас имение?
   - Нет. Я пишу книги.
   Мы снова переглянулись, и уставились на нашего гостя, очевидно, наше искреннее удивление заставило его уточнить:
   - Точнее переводы и переложения, книги для народа, знаете ли.
   Смутные подозрения закрались в мою голову.
   - А пишете вы, случайно, не под псевдонимом господин Кикин А. В.?
   Его брови, от удивления поползли вверх.
   - Не уж то вы встречали мои произведения?!
   - Наши горничные, большие поклонницы ваших переводов. Например, перевод новеллы 'Кармен' Проспера Мериме, в вашем исполнении, очень оригинален, знаете ли. - Я в упор смотрела на него. Всеволод Петрович, заерзал в кресле, еще более нервно, закашлялся и покраснел.
   Мои друзья удивленно оглядывали нас, а Георгий, пытался подавить душивший его смех. Спасла, неудачливого литератора, жена. Она уже справилась с нервами, припудрила нос, и поправила шляпку, теперь кокетливо сдвинутую набок.
  - Простите мой поспешный уход, нервы..., горе такое...
  - Да, что вы, голубушка, такая утрата. - Поспешно заговорил Алексей Петрович, - но давайте все же уточним, чего же вы желаете от меня?
  - Проведите расследование, если матушка умерла свой смертью, в чем я очень сомневаюсь, то хотя бы помогите нам или найти ее завещание, или доказать его безвозвратную пропажу. Мы в долгу не останемся. Похороны буду завтра, прощание в первом часу пополудни. Поминальный обед в три часа, приходите к нам познакомитесь с семьей. К тому времени доктор уже, надеемся, предоставит свои выводы.
  Прийти на поминальный обед, не почтив покойницу, было бы верхом невежливости. Алексей Петрович столь красноречиво смотрел на тетушку, что мне оставалось, только обреченно, смириться.
  Глава 4
  
  Отпевание проходило в церкви Святой Екатерины, что на Анненской улице, в народе именуемой Лютеранской.
  Может кому-то скромное убранство кирхи показалось бы слишком убогим: нет привычных для нас, часто, жутковатых росписей, тяжелого запаха ладана. Большое распятие на стене, портрет Мартина Лютера и лик апостола Павла - это все, что украшало церковь, но мне понравилось. Тут было очень светло и чисто. Через огромные, витражные окна беспрепятственно лился яркий дневной свет, звуки органа наполняли зал как сосуд водой, проникая во все щели, вызывая, странное ощущение душевного подъема.
  Я не смогла сдержать слез, вспоминая дорогих мне людей, они катились по щекам непроизвольно.
  Хоронили баронессу на Байковом кладбище.
  От кладбища до дома Голубовских мы ехали в наемных экипажах, но отпустили извозчика несколько раньше, решив пройтись пешком. Старшая дочь, покойной, проживала на Лютеранской улице в большом старом доме рядом с Сулимовкой.¹
  Тетушка под руку с Алексеем Петровичем, важно шествовала немного впереди, я с Софи - за ними. Мы не брали с собой сопровождающих, на похоронах не соблюдались все светские условности, слишком печальным было это событие.
  Шли медленным шагом, чтобы дать возможность хозяевам первыми оказаться дома. Беседа не вязалась. Жара донимала. Проходя мимо домовой часовни Общества для помощи бедным, привычно перекрестились, Софи взглянув на здание, отдаленно напоминавшие восточный дворец, благодаря затейливой архитектуре часовни, заметила:
  - Слышала, когда-то здесь водились духи, весьма беспокойные.
  - Когда-то может, и водились, да теперешние жильцы, видимо куда беспокойней духов, давно их изгнали. - Подала голос тетушка.
  - В свое время тут прогуливался вечерами, губернатор Иван Иванович², в народе прозывали его дьячком, а наши образованные господа - прекрасной испанкой. - Так же невпопад заговорил Алексей Петрович. В голосе его слышалась и ностальгия за давно ушедшими, лучшими временами, и старческая желчь. Он вздохнул и грустно продолжил, - хороший был человек, настоящий. Я в то время пешком под стол ходил, а отец мой хорошо помнил Ивана Ивановича, служил под его началом. Прав был губернатор, ежели богатые землевладельцы не будут поддерживать полицию, то платить ей станут воры, так оно и стало, прости Господи. - Невесело закончил советник.
  - Ах, Алексей Петрович, старые времена всегда кажутся лучшими. - Попыталась разогнать охватившее всех уныние Софи. - Надо нам всем сделать семейную фотографию в ателье Высоцкого³. Жаль, что сам Владимир Викентьевич уже умер, он делал нам с Полем свадебные фотографии, как же они хороши. - Элегически протянула моя мачеха. Меланхолическое настроение овладело нами окончательно.
  Дом, принадлежащий Голубовским, один из самых старых на улице, в свое время построенный для пастора церкви св. Екатерины, казался совсем маленьким по сравнению с огромным Сулимовским комплексом. На самом деле, это был довольно большой, трехэтажный дом, в классическом стиле, окруженный, красивым, ухоженным садом.
  Строгий снаружи, строгость свою сохранил и внутри. Спланированный с чисто немецким практицизмом, наполненный добротной мебелью, этот дом так же напоминал прусского гренадера, как и его прежняя хозяйка. Здесь было удобство, богатство и практичность, но не хватало уюта.
  Меня посадили между Софи и Алексеем Петровичем. На поминальных обедах не соблюдали очередность размещения гостей, потому как на них не приглашали особо, все кто почтил покойного своим присутствием на заупокойной службе, были прошены на поминки.
  С одной стороны стола посадили всех родственников баронессы, с другой - знакомых и друзей. Я украдкой разглядывала гостей.
   Рядом с нами чинно восседали бывшие компаньоны барона, люди из когорты моего отца, купцы в строгих дорогих сюртуках, на лицах приличествующая случаю скорбь, они почти не говорили, основательно наедались и смотрели в пространство с отрешенным видом, думая о чем-то своем.
  Напротив нас сидели бедные родственники, вероятно муж и жена, от которых несло перегаром как от загулявшего ваньки поутру, такие имеются в каждом семействе, некоторых поддерживают, других стараются не замечать. Бедно и неряшливо одетые они почти не ели, зато часто прикладывались к бокалам, которые исправно наполняли, невозмутимые лакеи. Еще одна, видимо, бедная родственница, сухощавая женщина с изможденным лицом, заняла место рядом с ними. Она привела с собой троих детей, лет от двенадцати до пятнадцати, девочек, одеты все были чисто и аккуратно, но платья, перешитые не один раз, висели мешками. Дети старились есть не торопясь, но у них это плохо получалось. Женщина раз за разом кидала подобострастные взгляды в сторону хозяйки, видно эту семью, Голубовские жаловали, протягивая время от времени руку помощи.
  Захмелевшие и, некстати, повеселевшие соседи все пытались завязать разговор, почему-то именно со мной. Кажется, я показалась им более покладистой, по сравнению с высокомерной Софи или суровым Алексеем Петровичем.
  Наконец, казавшийся бесконечно длинным, обед закончился. Гостей пригласили в соседнюю гостиную и почтившие память покойной родственники и знакомые стали расходится. В комнате оставалось все меньше людей.
  Дочери баронессы стояли у двери со скорбными лицами, принимая соболезнования.
  Со старшей я уже была знакома, поэтому внимательно разглядывала младших.
  Средняя дочь - госпожа Каролина Витт, выделялась высоким ростом, на голову выше сестер, она держала спину ровно, словно проглотила палку. Ее можно было назвать даже красивой, если бы не кислое выражение лица. Оказалось, я была с ней знакома. Ее муж работал управляющим в Киевском отделении Русско-Азиатского банка, на голову ниже жены, сухощавый и постоянно чем-то озабоченный, он и сейчас давал указания сосредоточенному юноше, который что-то быстро записывал в блокнот. Эта семья, явно не выглядела нуждающейся, только платье на госпоже Витт стоило не менее пятисот рублей, слабо верилось, что столь обеспеченная женщина могла убить матушку за наследство.
  Младшая дочь, Вероника Цапп, по-семейному Ники, стояла поодаль от сестер, скорбным видом своим, подчеркивая двойной траур. Ее я рассматривала с особым вниманием, поскольку видела эту даму первый раз. Она была настоящим цветком, истинной красавицей, даже моя, всегда уверенная в своей неотразимости, Софи, увидев прелестную Ники, скривила очаровательный носик, как охотничья собака, почувствовавшая соперника на своей территории.
  Странно, эти сестры, столь похожие между собой, в то же время были совершенно разными. Я не была знакома с их отцом, но от матери все унаследовали фамильный нос и тяжелый подбородок, при этом старшую сестру можно было сравнить со средневековой каменной статуей, в старой церкви; средняя, походила на более изящные, произведения древнегреческих скульпторов, а младшая была несомненным шедевром итальянских мастеров Возрождения.
  Гостиная почти опустела.
   Софи с преувеличенным интересом рассматривала огромную картину, в полстены, изображавшую довольно фривольную сцену купания нимф.
  Тетушка сидела в кресле, обмахивалась веером, всем своим видом выражая унылое смирение. Алексей Петрович стоял рядом с ее креслом, к ним подошел тот самый, подвыпивший господин, что сидел напротив нас за столом, пытаясь завязать беседу, но его новые знакомые отвечали весьма неохотно.
  Осталась также женщина с тремя дочерьми, она присела на краешек кресла, стоявшего в углу, около окна, девочки топтались рядом.
  В комнату вошел Всеволод Петрович, куда-то пропавший после обеда, он окинул гостиную взглядом и занял место рядом с супругой, Ванда Гердовна тотчас же удалилась. Каролины Гердовны, нигде не было видно, Вероника сновала туда назад, то появляясь в гостиной, то куда-то исчезая. Последние гости приносили свои соболезнования и прощались с хозяевами.
  Я подошла к окну и задумалась, уставившись на старую липу, патриарха этого сада.
  - Красивый сад, что скажите? - вопрос, столь неожиданно прозвучавший за спиной, заставил вздрогнуть. Резко обернувшись, встретилась взглядом с уже изрядно захмелевшей женщиной, она широко улыбалась, той особой бессмысленной улыбкой, присущей закоренелым пьяницам. Похоже, подобное состояние было для нее обычным.
  - Да, очень красивый. - Сдержано ответила я, но женщине явно хотелось поговорить, она улыбнулась, так как будто мы, вдруг, стали лучшими друзьями.
  - Я вас раньше не встречала, в этом доме. Такие ужасные события, бедная Ангелина Федоровна, такая смерть.... - Женщина состроила печальную мину, и нарочито глубоко вздохнула, обдав меня облаком густого, неприятного, запаха из смеси винных паров и жевательного табака. Я едва не закашлялась и попыталась удалиться, но не тут-то было, дама проворно подхватила меня под руку и потащила к дивану, чтобы не выглядеть глупо, пришлось подчиниться.
  Плюхнувшись на диван рядом со мной, она продолжила знакомство.
  - Конечно, хорошо бы, чтобы нас представили по правилам, но при подобных обстоятельствах, наверно можно отступить от определенных правил, как полагаете? Меня зовут - Вдовина Елизавета Матвеевна, я дочь родной сестры Ангелины Федоровны.
  - Вишневецкая Анастасия Павловна, друг семьи. - Это конечно не было правдой, но мне не хотелось давать подробные объяснения сей приставучей особе. Хотя, Елизавету Матвеевну, мое представление, кажется, удовлетворило полностью и, решив, что теперь мы уж точно стали лучшими подругами она продолжила заговорщицким шепотом:
  - Знаете ли вы, что бедная тетушка, умерла не своей смертью, ее отравили! - она отодвинулась и уставилась на меня, очевидно ожидая бурной реакции. - Да! Отравили! Вот так!
   - Откуда вы знаете?
   - Ну, об этом все болтают. - Елизавета Матвеевна сделала неопределенный жест рукой, лакей, стоявший неподалеку с подносом бокалов наполненных шампанским, воспринял этот жест на свой счет и подошел к нам, что очень обрадовало госпожу Вдовину. - О! Шампанское, благодарю! - Она одним махом осушила бокал.
   - А, что еще болтают? - изобразив праздное любопытство, спросила я.
   - О, много чего! - обретя благодарного слушателя, Елизавета Матвеевна радостно защебетала. - Говорят господин Долиновский, семейный врач, делал вчера обследование покойницы, пусть земля ей будет пухом. - Последнее слова она произнесла с наслаждением. - Да! Вскрытие! Так это называет мой сын, он работает у господина доктора помощником, из него трудно что-то путное вытянуть, но я все же узнала, что доктор вроде как яд нашел, представляете?!
   - О, это так... ужасно. - Она смотрела на меня с таким восторгом и ожиданием, что пришлось как-то отреагировать, ничего умнее в голову не пришло, но госпожа Вдовина осталась довольна.
   - Да, ужасно! Только непонятно для чего ее травить-то было?
   - За наследство, наверно?
   - С этим наследством и так все понятно, тетя не сильно жаловала родственников и, хотя постоянно переписывала духовную, все имущество все равно делилось только между дочерьми. - Елизавета Матвеевна бросила на хозяек недовольный взгляд. - Да и они сами, не очень-то нуждаются. Вот хотя бы Каролина Гердовна, муж ее управляющий банком, поди, тысяч пятьдесят доходу в год имеет, а жадная до неприличия. И такая вся правильная, пункту... это пунктуальная. - Последнее слово моя охмелевшая собеседница выговорила с трудом, но помолчав минуту, продолжила, медленнее, тщательно выговаривая слова. - Немка она и есть немка! Все у нее по часам, обед ровно в два, ужин ровно в восемь, если надо придти, то изволь записаться, опоздаешь, могут не принять. У нее зиму снегом..., то есть снегу зимой не выпросишь. А младшенькая, ангелочек на вид, да и только, а сколько маменьке этот ангелочек неприятностей доставил, не представляете. И муж ее, тоже умер при загадочных обстоятельствах...
   Но узнать о загадочных обстоятельствах смерти господина Цаппа мне не удалось. Громкий, пронзительный крик, заставил всех сорваться со своих мест. Кричала женщина. В первую минуту все растерялись, понять, откуда доносились вопли, было невозможно, казалось, звук этот заполонил дом полностью, раздавался со всех сторон одновременно, эхом отбиваясь от стен и высоких потолков. Но через минуту крик затих, и мы услышали шум и голоса, доносившиеся со стороны лестничной площадки, все, не сговариваясь, кинулись туда.
   Вслед за хозяевами мы поднялись на второй этаж, судя по всему, тут располагались спальни. Около распахнутой двери, слева от лестничной площадки, в конце длинного коридора столпились слуги, они стояли, не шевелясь, как будто сошли с картин голландских художников. Увиденное, словно очаровало их, они даже не сразу заметили хозяйку. Ванда Гердовна растолкала свою прислугу, ворвалась в комнату, но через секунду вышла, покачиваясь, не произнеся ни звука, она медленно, по стене сползла вниз.
   С этого момента началось настоящее столпотворение. Все одновременно что-то кричали, все пытались увидеть, что же там такого необычного в той комнате, а увидев, начинали вести себя как сумасшедшие, кто кричал, кто падал в обморок. Ники, превратилась в соляной столб, она застыла посреди коридора, с бледным лицом и широко открытыми глазами, не реагируя на толчки.
   Мы аккуратно обошли ее, решившись посмотреть, что же случилось, когда большинство уже заглянуло в зачарованную спальню. Тетушка вцепилась мне в руку, Софи дышала в затылок.
   В голове крутилась только одна мысль: 'Господи, только бы не очередная смерть, Господи!'. Но Господь был не на нашей стороне сегодня: посреди комнаты, на полу лежала госпожа Витт, лицом вниз, голова была неестественно повернута, на ковре медленно расплывалось кровавое пятно. Рядом с ней стояли господин Голубовский и Алексей Петрович, муж покойной, сидел в кресле, сложив руки, на коленях как прилежный ученик, не отрываясь, смотрел на жену.
  Софи вскрикнула за моей спиной, тетушка еще сильнее вцепилась в мою руку и тихо прошептала, как заклинание:
  - Прости Господи, только не это, только бы не опять....
  
  
  ¹Здание ? 16 по ул. Лютеранской в Киеве, является памятником архитектуры. Возведено в 1833-1835 годах, потомками гетмана Ивана Сулимы. По завещанию Уляны Степановны Ловцовой, было передано Киевскому благотворительному обществу помощи бедным, которое открыло в нем приют для стариков и сирот. Этот филантропический комплекс киевляне называли 'Сулимовка'. До наших дней сохранилась только часть комплекса, в частности часовню, построенную по проекту архитектора Людвика Станзани, снесли в 30-х годах 20-го века.
  
  ²Гражданский губернатор Киева с 1839 по 1852, Иван Иванович Фундуклей - знаменитый гражданский губернатор Киева, бывший на этом посту при небезызвестном Бибикове. Сказочно богатый человек, Фундуклей был и сказочно щедр. Он сделал много доброго для горожан. Годы его правления, были годами наибольшего расцвета Киева. Ивану Ивановичу удалось почти полностью искоренить коррупцию в городском правлении, для этого он доплачивал жалование чиновникам из своего кармана. Также ввел обычай, по которому богатые землевладельцы и жители города, создали своеобразный фонд поддержки городской полиции. Фундуклею принадлежат слова: 'Если богатые помещики не будут платить жалование полиции, то она станет получать средства от воров'.
  
  ³В 1873 году в доме ?1 по Лютеранской ул. В Киеве, открыл фотоателье Владимир Викентьевич Высоцкий. 'Уже вскоре он получил несколько наград на различных фотовыставках, титул фотографа Киевского университета Св. Владимира и Двора Её Императорского Высочества Великой Княгини Александры Петровны, стал вице-президентом Киевского технического общества" В его ателье делал семейную фотографию Иван Франко, в этом фотоателье также сделана самая известная фотография Леси Украинки, в веночке. 'Высоцкий был также известен как поэт, представитель 'украинской школы' в польской поэзии. Значительная часть его стихотворений посвящена исторической тематике, особенно временам расцвета Речи Посполитой'.
  Глава 5
  
   Приезд полиции срочно вызванной, как оказалось позже, экономкой, прекратил суматоху. Нас, гостей, водворили, обратно, в парадную гостиную, просили остаться, ответить на несколько вопросов. Ждать пришлось часа два.
   Говорить не хотелось. Госпожа Цапп и муж покойной, господин Витт, сидели в двух креслах ближе к входным дверям, он был совершенно подавлен, имел отрешенный вид и, кажется, так и не смог осознать того, что случилось. Ники, время от времени, осторожно, пожимала руку свояку, но старалась не смотреть на него, внимательно изучая узор на ковре, не плакала, хотя отсутствие слез можно было объяснить сильнейшим потрясением.
   Мы, с тетушкой и Софи, расположились в креслах вокруг чайного стола. Тетя ворчала про себя, проклиная этот год и все несчастья, которые он принес, правда при этом, почему-то, помянула и бедного Мишу, и своего мужа, и даже давно умерших батюшку с матушкой.
  Софи не отставала от тети в жалобах и стенаниях. Я, сколько могла, успокаивала их.
  Женщина с дочерьми заняла то самое кресло, в котором сидела раньше.
  Чета Вдовиных, устроилась на диванчике у окна.
  Казалось, ожиданию не будет конца. За это время нам успели предложить чаю, кофе, бутербродов, вина и фруктов (прислуга в этом доме была хорошо вышколена), но никто не прикоснулся к предложенным яствам и напиткам. Каждый раз, когда приходила мысль о еде, перед глазами вставала лежащая в луже крови женщина и к горлу подступала тошнота, отбивая всякий аппетит.
   В комнату быстрым шагом вошел Всеволод Петрович, вызвав среди нас некоторое оживление, нет ничего хуже длительного ожидания. Хозяин дома, выглядел уставшим, лицо его осунулось, под глазами появились темные круги, он остановился посреди комнаты, беспомощно оглянулся и глухим, безжизненным голосом сообщил:
   - Прибыл господин пристав Дворцового участка Гуранский Василий Иванович, просит уделить ему минуту и ответить на некоторые вопросы. - Всеволод Петрович запнулся, и слегка поклонившись камину (кажется, поклон предназначался нам) продолжил, - от нашего с Вандой Гердовной имени, хочу просить у вас прощения за столь... за то, что... за эти события, столь неприятные.
   Произнеся свою путаную речь, господин Голубовский резко обернулся и почти, выбежал из комнаты, едва не столкнувшись в дверях с высоким, хмурым человеком.
   Вошедший мужчина, имел еще более усталый вид, чем наш многострадальный хозяин. Он был уже не молод, лет около пятидесяти пяти, с коротко стриженными, полуседыми волосами; прямой нос, впалые щеки, густые модно подстриженные усы, плотно сжатые губы. Господин пристав, если я правильно поняла, это был он, нещадно потел, мял в руках большой белый платок, поминутно вытирая им лоб. Окинув нас проницательным взглядом, обратился, как и прежде хозяин, скорее к камину, чем к нам,
   - Прошу прощения дамы и господа, за неудобства. Произошло убийство и мы обязаны опросить всех свидетелей. Опрос проведет помощник начальника сыскной полиции, порошу господ содействовать нам и ответить на вопросы как можно более подробно. - Говорил господин пристав отрывочно, резко, словно отдавал приказания, но закончить речь ему не дала, некстати вмешавшаяся, тетушка. Поскольку я, как и все, с открытым ртом внимала высокому полицейскому начальству, то не смотрела на раздувшуюся от негодования тетю, она же не упустила возможности выразить свое недовольство господину Гуранскому.
   - Простите, за то, что вмешиваюсь, мы, конечно, ответим на все вопросы, но не думаю, что смогу много сказать. Я, лично, ничего не знаю и ничего не видела, поскольку все время находилась здесь в этой комнате и последние два часа тоже! - тетя продолжила бы изливать свое негодование, но Василий Иванович мягко прервал ее.
   - Мы, конечно, понимаем, сколько доставили вам неудобств, но потерпите еще некоторое время, обещаю, долго вас не задержат. - Это было сказано вполне вежливо и светски, но покровительственно-снисходительный тон, подействовал на мою тетю как красный плащ тореадора на быка: она расправила плечи, покраснела вся, и ринулась бы в атаку, если бы я вовремя не ткнула ее в бок. Может оттого, что на нас смотрели во все глаза, может оттого, что толчок был ощутимый, Анна Ивановна стиснула зубы и промолчала. Пристав облегченно вздохнул и продолжил свою речь.
   - Представляю вам господина Рудавского Семена Михайловича. Он будет проводить это следствие, прошу относиться к его работе с пониманием. А теперь позвольте откланяться. - Он отвесил глубокий поклон и, с облегчением проведя платком по лбу, поспешил удалиться.
   Семен Михайлович войдя в гостиную, тут же замер, уставившись на нас. Теперь уже меня раздувало от негодования! Каковы конспираторы! Ездили в Санкт-Петербург повидаться со старыми друзьями! В Киеве проездом! Разве нельзя было сказать, о новом назначении?! Может я и выплеснула бы свои эмоции, сказав какую-нибудь глупость, но тетя легонько сжала мою руку давая понять, что сейчас не время, ну что ж, подождем!
   Следом за господином сыщиком вошли Николай и, еще один человек, в форме околоточного, этот занял пост у дверей, Николай же, прошел к ближайшему креслу, уселся поудобней и приготовил блокнот и карандаш, значит все, что мы скажем, будут записывать.
   Видимо, день у Семена Михайловича случился тяжелый, поскольку его галстук был, уже почти, совершенно развязан. Он, снова, привычным движением поправил его, приведя в полный беспорядок, и обернулся к господину Витту, собираясь задать первый вопрос, но тут вошли чета Голубовских, пришлось обождать, пока они усядутся.
   Убедившись, что все в сборе, и никто больше не прервет его, господин помощник начальника, обратился к мужу покойной:
   - Простите, если можно для начала, назовитесь, пожалуйста, полным именем, это для ведения протокола¹.
   Господин Витт не сразу понял, что обращаются к нему. Веронике пришлось нагнуться и что-то шепнуть свояку, тот удивленно повел глазами и, встретившись с вопросительным взглядом Семена Михайловича, ответил, таким скрипучим голосом, как будто его одолевала страшная жажда.
   - Как меня зовут? Адольф Петрович Витт, к вашим услугам.
   - Адольф Петрович, будьте любезны ответить, где вы находились последние полчаса, перед тем как обнаружилось, это... э... несчастье? - подчеркнутая вежливость Семена Михайловича, призванная успокоить убитого горем мужа, нужного действия не оказала, тот почему-то возмутился заданным вопросом.
   - Что значит, где я был! Уж не подозреваете ли вы меня в этом подлом деле?!
   - Ну что вы, Адольф Петрович, мы пока никого не подозреваем, этот вопрос будет задан всем находящимся в доме, а сейчас извольте ответить! - Семен Михайлович перешел на официальный тон, угрожающие нотки зазвучали в его голосе.
   - Я был здесь в этой гостиной.
   - И никуда не отлучались?
   - Нет, не отлучался.... Разве, что на пару минут, проводил своего помощника, я отдавал ему некоторые распоряжения, что должно быть выполнено в мое отсутствие. Потом проводил его к двери и вернулся сюда, в эту гостиную.
   - Как долго вас не было?
   - Не знаю. - Раздраженно ответил Адольф Петрович. - На часы не смотрел, может минут пять, не больше!
   - И наверх вы не поднимались?
   - Нет! Зачем мне было это нужно?!
   - А зачем поднималась ваша жена? - вкрадчиво спросил следователь.
   - Откуда мне знать, я не заметил, как она ушла, и она не говорила мне зачем! - раздражение господина Витта росло, он сорвался на визг.
   - Хорошо, вы не знали. - Примирительно сказал Семен Михайлович и обернулся к Ники, - а вы, где были вы в это время?
   - Я? - она, казалось, не поняла вопроса. - Я? Меня зовут Вероника Гердовна Цапп, два пе в конце, вам это, кажется, нужно для протокола? Я, тоже все время находилась в этой комнате.
   - И никуда не отлучались?
   - Ну, я помогала Ванде, госпоже Голубововской, провожать гостей, выходила в переднюю с ними, потом возвращалась сюда, перед тем как мы услышали крики, опять выходила, но всего на пару минут, проводила госпожу Светлицкую в кабинет Всеволода Петровича. - Она указа на женщину с дочерьми.
  Семен Михайлович обернулся к ней, та поспешила подтвердить.
  - Да, Вероника Гердовна, была так добра.
  - Хорошо. - Сыщик снова обернулся в сторону Ники. - И сколько времени вы отсутствовали?
  - Позвольте, я, так же, как и Адольф Петрович, на часы не смотрела!
  - Где находится кабинет?
  - На этом этаже, в конце коридора, справа от лестницы, рядом с библиотекой.
  - Вы только проводили госпожу Светлицкую и сразу вернулись сюда?
  - Да. Сегодня слуги были очень заняты, и я подумала, что могу оказать такую услугу, нашей доброй знакомой.
  - Вы можете сказать, зачем ваша сестра поднималась наверх?
  - Нет, не могу! - Ники, сказала это с вызовом, словно ставила точку в разговоре. Семен Михайлович пристально посмотрел на нее и обернулся к новой жертве, женщине с дочерьми.
  Та поспешила ответить, предваряя вопрос
  - Светлицкая Евгения Николаевна. Большую часть времени провела здесь, в этой гостиной, потом Вероника Гердовна провели в кабинет, мне надо было поговорить с Всеволодом Петровичем, мы еще находились в кабинете, когда раздался крик, оттуда и побежали наверх, черной лестницей, она оказалась ближе. Зачем Каролина Гердовна поднимались, не знаю. - Семен Михайлович окинул ее заинтересованным взглядом и спросил:
  - А ваши дочери?
  - Они все время находились здесь!
  - Все же, может они ответят сами. - Он уставился на старшую девочку, отчего та покраснела как спелый помидор. Мать нервно повела плечами, но утвердительно кивнула дочери, девочка сделала легкий книксен и ответила, тоненьким голоском:
  - Мама велела оставаться здесь и ждать ее, мы стояли у окна, того окна. - Она указала на крайнее окно. - И ждали маму. - Напряженная поза и испуганный взгляд говорил, что скорее руку дадут себе отсечь, девочки, чем признаются при матери в непослушании.
  Семен Михайлович вздохнул и обратил взгляд на чету Вдовиных.
  - С кем имею честь?
  - Вдовин Владимир Саввич, Вдовина Елизаветта Матвеевна. - Представил обоих супруг.
  - Тот же вопрос - где находились вы?
  - Я разговаривал с Алексеем Петровичем и Анной Ивановной, отлучался, также, всего на минуту, искал... э... мужскую комнату... Вы понимаете? Побродил по коридору, мне указал ее один лакей. Потом вернулся сюда.
  - А я беседовала с Анастасией Павловной, вот на этой софе, мы никуда не отлучались вовсе. - Все как по приказу обернулись ко мне, пришлось подтвердить.
  - Да, мы беседовали и никуда с комнаты не отлучались. Вишневецкая Анастасия Павловна. - Я обернулась к Николаю, он улыбнулся мне, как старому другу, и аккуратно записал эту важную информацию в свой блокнот.
  Оставив в покое Вдовиных, Семен Михайлович, взялся за нас. Так как я уже ответила, он перевел вопросительный взгляд на Софи, она гордо встретила его взгляд, и кокетливо улыбнувшись, проворковала:
  - Васильева София Александровна, если вы уже забыли, Семен Михайлович.
  От такой изысканной фамильярности, наш друг растерялся и невольно покраснел, вызвав легкое оживление у присутствующих, но не так просто было сбить его с толку, быстро справившись со смущением, господин сыщик, задал свой обыкновенный вопрос:
  - Так, где же вы были, София Александровна, в последние полчаса, перед тем как услышали крик и побежали наверх?
  - Сначала здесь, в этой гостиной, потом пошла, искать дамскую комнату, спросила лакея подававшего напитки, где это находится, он объяснил, я была там, когда услышала крик. Очень жуткий крик, я тут же вышла и увидела, что все поднимаются по лестнице, побежала за всеми.... Все.
  - Хорошо, а вы Анна Ивановна, с вами мы тоже знакомы, Николай запишет вас, что можете сказать вы?
  - Ничего нового, Семен Михайлович, все время провела здесь, со мной был Алексей Петрович, сейчас его нет, но он подтвердит, никуда не выходила, с госпожой Витт близко знакома не была, почему она поднялась наверх, не знаю.
  Окинув нас всех задумчивым взглядом. Семен Михайлович обернулся к хозяевам
  - Всеволод Петрович, если я правильно понял последние полчаса, вы провели у себя в кабинете?
  - Да, хотя нет, сначала я был здесь, потом пошел проводить лично, господ Гилле и Дитриха, наша семья имеет некую долю акций в Жирардовской мануфактуре, они по делам были в Киеве, и пришли почтить память матушки, Ангелины Федоровны. Потом я вернулся, потом снова отлучился, проводил гостей, когда раздался крик, мы с Евгенией Николаевной находились в кабинете.
  - А вы, Ванда Гердовна?
  - Я.... Не помню... Сначала здесь, потом меня позвала, Ольга, наша экономка, я была на кухне, потом, в буфетной, отдавала распоряжения... Потом, потом вернулась сюда... - Она отвечала неуверенно, как будто все это было очень давно, и ей трудно вспомнить.
  Семен Михайлович со всем возможным тактом, задал следующий вопрос.
  - Знаете ли вы, зачем Каролина Гердовна пошла в ту комнату?
  - Я встретила ее у лестницы, Лина спросила, есть ли у нас что-нибудь от головной боли, у меня имеется порошок, храню его в шкафчике в своей спальне, я сказала Лине, где искать, она поднялась.... О, Господи!
  - Так это в вашей спальне нашли Каролину Гердовну?
  - О, Господи! Нет! - она выкрикнула это с таким отчаянием, словно ее только что обвинили в убийстве.
  Семен Михайлович помолчал, внимательно изучая хозяйку, рука его автоматически потянулась к галстуку, губы шевелились, задумчиво оглядев всех нас, он принял решение.
  - Спасибо господа за терпение и подробные ответы, на сегодня можете быть свободны, сообщите только Николаю Александровичу свои адреса и если будет нужно, то мы сами к вам обратимся. - Он поклонился со всем возможным достоинством и удалился.
  Получив долгожданную свободу, гости разом кинулись к бедному Николаю, спеша сообщить свои адреса, дабы поскорее покинуть эту опостылевшую комнату.
  Хозяева остались сидеть в своих креслах, совершенно обессиленные. Мы все по очереди подходили к ним, бормоча приличествующие случаю соболезнования, неловко прощались и спешили покинуть злополучный дом.
  В прихожей случилось небольшое столпотворение, слава Богу, летом хоть не было необходимости в галошах и шубах. Подойдя к зеркалу, поправить шляпу, неожиданно встретилась глазами с горничной, которая внимательно изучала меня, любопытно, чем это я ее так заинтересовала?
  Это была личная горничная покойной баронессы, я узнала ее. Обычно прислуга не особо запоминается, но в тех обстоятельствах, в которых довелось с ней познакомиться, невольно запомнишь человека. Было в ней что-то необычное, но что, трудно объяснить, неожиданно даже для самой себя, вспомнила строки из многострадальной новеллы 'Кармен': 'то была странная и дикая красота, лицо, которое на первый взгляд удивляло, но, которое нельзя было забыть'. Конечно, горничная не была одета в экзотические одежды андалусской цыганки, и волосы ее не украшал жасмин, но лицо было именно таким, 'где с каждым недостатком соединялось достоинство'. Из странного оцепенения меня вывела тетушка.
  - Ты еще не смотрелась на себя? Может, пойдем уже. - Тетя, нервно схватила меня под руку и потащила к двери. - Достаточно с меня на сегодня этого дома!
  - Тетушка, не надо так спешить, не думаю, что пристав погонится за нами и велит вернуться!
  - Не знаю, не знаю, мне это кажется вполне возможным!
  Софи поджидала нас на улице. Рядом с ней стояла госпожа Вдовина и, судя по виду Софи, общество этой дамы ее не радовало.
  - Почему так долго?! Я уже полчаса жду!
  - Милая, совсем не полчаса. Не преувеличивай. - Я освободилась от крепких объятий тети и оглянулась, - как добираться будем?
  - Об этом позаботился Поль. - Софи указала на гостиничный экипаж, стоявший неподалеку, папочка как всегда был предусмотрителен.
  - Давно, наверно, ждет нас бедолага.
  - Не переживай, бедолага, не пропустит такого и запросит тройную цену. - Фыркнула тетушка и направилась к экипажу.
  На улице уже собралась порядочная толпа зевак, порой мне казалось, что слухи распространяются быстрее, чем происходят сами события.
  Госпожа Вдовина пошла следом за нами.
  - Я тут испросила у Софьи Александровны позволения проехать с вами, мы живем на Меринговской, от 'Континенталя' всего в нескольких шагах. - Мы с тетушкой обратили укоризненные взоры на мою, некстати раздобрившуюся мачеху, та только повела плечом, и приподняла брови, всем своим видом, как будто отвечая: 'вы же видите какая она назойливая'.
  Дорогой мы молчали, желания говорить не было, зато госпожа Вдовина тараторила не умолкая.
  - Ох, какое несчастье, какое несчастье постигло бедного Адольфа Петровича! Хотя и то сказать, Каролина Гердовна доставляла ему много хлопот. - Елизавета Матвеевна перешла на заговорщицкий тон, - уж знаю я, за каким таким лекарством поднималась бедняжка наверх! - Она умолкла, ожидая реакции на это заявление, но мы молчали, сил удивляться чему бы то ни было, у нас уже не хватало. Тетя издала какой-то звук, отдаленно напоминающий удивленное 'да', и Елизавета Матвеевна продолжила, удовлетворившись этим невнятным ответом. - Бедная женщина любила выпить, очень любила. - Многозначительно поведала она, выдохнув на нас винными парами. - На третьем этаже, в будуаре у Ванды Гердовны, имеется небольшой винный шкафчик, там хранилось нужное ей лекарство! Только зачем страдалица пошла в гостевую спальню только Бог ведает. А уж эта, госпожа Светлицкая.... За деньгами явилась, хоть бы обождала для приличия, девять дней. Она ведь, знаете ли, пенсион получает, каждый месяц, по завещанию покойного баронета. Она его внебрачная дочь! - Удалось-таки заинтересовать нас хитрой сплетнице.
  - Откуда вы знаете? Он ее признал официально? - спросила Софи, опередив меня.
  - Ну, это не был особый секрет, в семье, знаете ли, утаить что-то трудно. - Особенно от таких как ты, мы только улыбнулись, но Вдовина наших усмешек не замечала. - Мать ее была гувернанткой, говорили еще та бестия, не столько красива, сколько проворна. Герд Генрихович падок был до молодых девиц, не то что бы он так уж открыто... это делал, серьезный человек был, пусть с Богом почивает, но шило в мешке трудно утаить? Так ведь? Когда живот у гувернантки округлился подозрительно, ее тихо уволили, без шуму, выдали замуж за одного из ихних управляющих, ну, чтобы без позору обошлось, а барон стал ей выплачивать содержание. Говорят, ежели мальчик был, то старик и официально признал бы, очень уж он сына хотел, но родилась девочка. Он девицу эту в завещании упомянул, как дочь умершего друга и назначил ей пенсион, выплачивать его велено было в последнюю неделю каждого месяца, и возлагалась эта обязанность на старшую дочь, вот так вот.
  Карета остановилась, прервав поток пикантных сведений. Мы с облегчением попрощались с назойливой госпожой.
  Сегодняшний день оказался столь утомительным, что порешили к ужину не спускаться, хотелось провести остаток дня в благословенном одиночестве.
  Пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по номерам.
  Войдя в комнату, обессилено опустилась в кресло. Голова болела, слишком много событий для одного дня, какой-то ужасный калейдоскоп из людей, слов, улиц и странных происшествий.
  Где-то должен быть порошок от головной боли. Я не особо увлекалась лекарствами, к порошкам прибегала редко, но не сомневаюсь, что заботливая Даринка не забыла положить хозяйке в дорогу столь нужное снадобье.
  Маленькую серебряную шкатулку, украшенную затейливым узором, мне подарила мама, в детстве я хранила в ней свои тайные сокровища: какие-то камешки, бабочку, пойманную в саду, кукольное зеркальце, разноцветные стеклышки.... Воспоминания о тех беззаботных годах почему-то еще больше расстроили меня.
  Теперь эта шкатулка служила для хранения лекарств и Даринка должна была положить ее в чемодан.
  Я распахнула гардероб, вытащила несессер, так и есть, она была здесь, валялась на дне пустого чемоданчика для туалетных принадлежностей.
  Странно, что это под шкатулкой? Я вытряхнула содержимое несессера на кровать и не поверила своим глазам: вместе со злополучной шкатулкой выпали брильянтовое колье, серьги и незапечатанный конверт....
  
  Глава 6
  
  Вот уже битый час я рассматривала свои неожиданные находки.
   То, что на первый взгляд показалось мне похожим на колье, на самом деле оказалось диадемой, кроме нее и сережек, я нашла еще, упавший на пол брошь-букет, они составляли изысканную парюру. Украшения эти, вероятно принадлежали в свое время, весьма богатой даме времен Елизаветы Петровны, когда в моде были пышность, торжественность и вычурность. Я дивилась искусству ювелира, создавшего из золота и камней удивительный узор - букет роз, из которых пили нектар изящные брильянтовые пчелки. Украшения явно побывали в руках многих ростовщиков и перекупщиков, утратили свой прежний блеск, некоторые камни были утеряны или скорее небрежно сколупаны, они нуждалось в чистке и починке, но если отдать комплект в руки умелого мастера, то он засиял бы своей первозданной красотой. Баронесса все-таки имела вкус и талант увидеть красоту под слоем грязи.
  Вдоволь насмотревшись на драгоценности, и, даже, примерив их на себя, я обратилась к пухлому конверту. Он все еще лежал на кровати, и манил свое загадкой, вызывая противоречивые чувства: воспитание предписывало не читать чужую корреспонденцию и немедленно отдать в руки владельца, или, в данном случае, наследников, но любопытство и осторожность советовали все же заглянуть в содержимое письма.
   На конверте не было надписей указывавших имя адресата, возможно, все это вовсе не принадлежало баронессе? Бог его знает, откуда взялись странные вещи в моем несессере? А возможно несессер вовсе не мой? Возможно, случилась какая-то ошибка, может вещи перепутали, например гостиничные служащие, доставлявшие багаж в номера? Но пристальное изучение злополучного чемоданчика, доказало, что ошибки никакой не было, когда мы купили этот комплект в 'Магазине для путешественников', муж заказал сделать вензеля, они красовались на подкладке всех наших чемоданов, да и шкатулка для лекарств точно принадлежала мне. Так что сомнений быть не могло - несессер мой.
  Решившись, наконец, я, дрожащими руками, вынула бумаги из конверта. Вычурным, мелким почерком, с завитками и штрихами, заглавными буквами было выведено слово: ЗАВЪЩАНIЕ. Далее, шел обычный текст такого рода документов: ' я, дворянка такого-то рода, завъщаю свое имущество...', и, очень подробно по пунктам, распределено имущество, судя по цифрам немалое, между дочерьми и внуками. Надо сказать, что зятья не упоминались вовсе. Большая часть состояния отходила старшей дочери и ее детям, почти вся 'коллекцiя драгоцънностъй' завещалась младшей дочери, а средней в основном 'процънтные бумаги' да 'долговыъ обязатiльства', (судя по длинному списку, баронесса была не такой уж и неприступной), с язвительной припиской, мол, муж ее умеет с такими бумагами обращаться. Небольшие сумы отходили верным слугам, еще упоминался в завещании племянник, но ему доставались сущие гроши, хотя для некоторых людей сто пятьдесят рублей золотом - огромные деньги.
  Подписан документ был тремя весьма уважаемыми людьми: доктором Долиновским Аркадием Ивановичем, главным управляющим отеля 'Континенталь' - Шарлем Лянчиа и господином Дашкевичем Станиславом Яновичем, о последнем я только знала, что он является одним из владельцев 'Санкт-Петербургского Торгово-экспортного Акционерного общества' к коему имел прямое отношение и супруг покойной, барон фон Айзенхардт. Душеприказчиком назначен был некий, господин Шульман Петр Петрович, его имя мне ничего не говорило.
  Завещание, как и полагалось, было написано на цельных листах бумаги, должным образом скреплено и подписано. Баронесса понимала толк в деловых бумагах, я не сомневалась, что опрос свидетелей будет удовлетворительным и суд признает завещание действительным. Вот только, что, столь тщательно составленный документ делал в моем несессере? И как он туда попал? На эти вопросы у меня не было ответа.
  Вечерние сумерки не принесли ожидаемой прохлады. Несмотря на открытые окна в комнате было душно, а с улицы вместо свежего ветерка, хлынул тяжелый, наполненный запахами большого города, воздух. Я стояла у окна, уставившись невидящим взглядом на улицу. Внизу бодро проезжали нарядные экипажи, из отеля ручейком потянулись изысканно одетые дамы и господа, вспыхнули электрические фонари, в их призрачном, желтоватом свете, улица приобрела загадочный, таинственный облик. Причудливые тени, двигаясь и перемещаясь, сплетаясь в сложные узоры, отчего-то напомнили мне бегство из охваченного чумой города, описанное Даниелем Дефо в 'Дневниках чумного города'. Странное сравнение, люди заполнившие мостовую были богато одеты, никуда не торопились, слышался их смех и оживленный разговор, но моё усталое воображение упорно рисовало мрачные картины и дорогие экипажи превращались в убогие повозки, а смех звучал зловеще.
  Отвернувшись от окна, уставилась на лежащие, на туалетном столике драгоценности, они тускло поблескивали в неверном свете. Отчего же я столько времени ломаю себе голову, есть простое и верное решение, надо отнести мои находки Семену Михайловичу и пусть он разгадывает загадки, это, в конце концов, его обязанность.
  Я долго стучала в двери тетиного номера, на шум даже стали выглядывать жильцы соседних номеров, но тетушкин храп, доносившийся из-за двери, не предвещал ничего хорошего. Скорее всего, устав от волнений и неожиданностей этого дня, она приняла изрядную дозу снотворного и теперь ее не добудишься до утра, пришлось смириться.
  Пометавшись по комнате, как дикий зверек, загнанный в тесную клетку, я решилась на неслыханную, для себя авантюру - оправиться к Семену Михайловичу и Георгию самой, сейчас же, не дожидаясь утра.
  Вызвала звонком Катерину. Наскоро умывшись, переоделась в более скромное светло-коричневое платье, велела причесать волосы в самый заурядный узел и выбрала строгую шляпку-котелок с негустой вуалью, а сверху накинула шелковый бурнус, слава Богу, заботливая Даринка, всунула в мой багаж этот легкий плащ, несмотря на жару, установившуюся в середине лета. Пристально оглядев себя в зеркало, осталась довольна результатом, на легкомысленную девицу, определенного занятия, не походила никак. Катерина, поняв, что пани куда-то собирается, на ночь глядя, робко предложила свои услуги в качестве сопровождения, но я отказалось, любопытство горничных всем известно, а томить девушку, где-нибудь в холе незнакомой гостиницы мне не хотелось. Да и я же, все-таки тридцатилетняя уважаемая вдова, мне позволено несколько больше, чем юным девицам.
  Решила не нанимать незнакомого извозчика, поэтому попросила щеголеватого портье предоставить гостиничный экипаж, он что-то сказал мальчику в форме служащего отеля, тот быстро убежал, а портье обратился ко мне вкрадчивым голосом:
  - Анастасия Павловна, может вызвать, также, вашего батюшку? - я не удивилась тому, что портье знакомо мое имя, даже в отеле, где имеется сто номеров, служащим полагалось знать имена обитателей десяти рублевых комнат.
  - Нет, не надо, я ненадолго к подруге. - Быстро отвернувшись, зашагала к выходу, мысленно ругая себя, чего это вдруг оправдываться перед портье, видимо мне никогда не стать уверенной в себе и слегка нагловатой столичной дамой.
  Поездка в открытом экипаже слегка остудила. В голову закралась предательская мысль: а так ли правильно я поступаю? Может, стоило дождаться утра?
  Но отступать и возвращаться было поздно, поэтому, откинувшись на сидении, расслабилась и постаралась успокоиться. Мимо пробегали улицы, освещенные фонарями, наполненные призрачной ночной жизнью. Вдали вырисовались величественные очертания Софии Киевской, ее древние купола, захватили в плен луну, полный лик небесного светила красовался среди башен священного собора, как бы являясь его частью.
  Экипаж неожиданно остановился, когда мне уже казалось, что поездка эта бесконечна. Здание гостиницы 'Древняя Русь' было не таким величественным как 'Континенталь', но зато более уютным. В небольшом холле, скупо освещенном, за громоздкой дубовой конторкой зевал портье, в углу, горничная лениво протирала большое зеркало в бронзовой раме, мое появление их оживило. Портье перестал зевать и уставился на меня немигающим взглядом, горничная бросила свою работу и подошла поближе, я растерялась. Молчание затягивалось, гостиничный служащий оглядывал меня с ног до головы, очевидно решая в каком тоне со мной говорить, где-то со стороны доносились звуки шумной беседы, смех и стук приборов. Этот отель славился своим отличным рестораном, здесь подавали традиционные украинские блюда, привычные нам, только борщей, по слухам, здесь предлагали одиннадцати видов. Очевидно оценив опытным взглядом меня, портье заговорил, наконец, уважительным тоном, слегка склонившись, как бы в поклоне:
  - Чем могу-с помочь?
  - Мне нужны господа Рудавский Семен Михайлович или Савельев Георгий Федорович, они остановились у вас. Скажите, что желает их видеть госпожа Вишневецкая Анастасия Павловна. - С моим голосом творилось что-то неладное, он дрожал и звучал все тише, вместо того, что бы сказать четко и, немножко высокомерно, как мне хотелось, я растерянно шептала, последние слова портье кажется, даже не расслышал. Он только собирался переспросить, когда со стороны ресторана раздался шум, где-то распахнулась дверь и в холл ворвались звуки пьяного веселья. Мужчина в форме официанта, с улыбкой, выглядевшей приклеенной на усталом лице, вошел в холл, неся перед собой тяжелый поднос нагруженный бутылками и тарелками с холодной закуской, где-то за спиной человека раздался знакомый голос:
  - В десятый номер, голубчик, в десятый номер. - Георгий ввалился следом за официантом, размахивая бутылкой вина, растрепанный и взлохмаченный, без сюртука и галстука, он не заметил меня, но услужливый портье окликнул его.
  - Георгий Федорович, тут вас желают видеть, э, дама-с. - Последнее слово он проговорил, многозначительно растягивая, с придыханием.
  Георгий резко остановился, покачнулся, восстановив равновесие, медленно повернулся и уставился на меня немигающим взглядом. Несколько мгновений длилась немая сцена, я спиной чувствовала любопытный взгляд горничной, но вдруг, с неожиданным, в его состоянии, проворством Георгий, расставив руки, будто для объятий, ринулся ко мне с криком:
  - Сестрица! Ты ли! Прости, прости, что не зашел проведать вас, поднимись к нам, я в минуту соберусь! - Мой друг подхватил меня под руку и потянул за собой к лестнице. Конечно, Георгий, просто пытался оправдать мое появление и пресечь лишнее сплетни, но спьяну он явно переигрывал, обернувшись, заметила на лицах служащих отеля недоверие и нездоровый интерес, уж представляю, какие мысли родились в их головах, и в какую пьесу превратится эта маленькая сценка в их пересказе.
  Георгий тащил меня вверх по ступеням, злым шепотом выговаривая по пути, не сильно стесняясь в выражениях.
  - Черт бы тебя побрал! Ты что задумала, ночью всякое могло случиться, тебя могли ограбить, ты хоть понимаешь.... - Я резко выдернула свою руку, от неожиданности Георгий едва не свалился, устоял на ногах, только потому, что успел крепко ухватиться за перила. Мы вошли в длинный коридор, официант уже отнес заказ и сейчас возвращался, мы на минуту умолкли пока человек проходил мимо, отвесив, по пути, внушительный поклон, дождавшись, чтобы шаги его стихли, заговорили одновременно.
  - Откуда ты знаешь, зачем я приехала? Может это очень важно! А ты пьян, да и Семен Михайлович, вероятно пьян, поэтому я ухожу!
  - Никуда ты не уходишь! - он, снова, крепко ухватил меня за руку, потом медленно отпустил ее. - Успокойся! Не так я и пьян. Сейчас мы зайдем в номер, там Семен Михайлович, Алексей Петрович и Николай, ты будешь вести себя как обычно, пожалуйста, без истерик, я быстро соберусь и провожу тебя в твой отель.
  - Я не истеричка! И не надо меня провожать. Я приехала в гостиничном экипаже, с ним и вернусь!
  - А ты велела ему ждать?
  Вопрос прозвучал неожиданно, пришлось признать собственную, глупую, ошибку.
  - Нет. Я не подумала. - Только сейчас поняла всю нелепость ситуации, слезы сами собой навернулись на глаза, я сглотнула, пытаясь не разрыдаться. Внизу раздался шум, стук, зазвучали пьяные голоса, кто-то громко прощался в холле, Георгий резко повернулся и без слов зашагал по коридору, я покорно подалась за ним, выбора не было, Киев имел дурную славу города, где грабежи и разбои случались чаще, чем в двух столицах вместе взятых.
  Сказать, что мое появление удивило друзей Георгия, значило бы просто скромно промолчать. Семен Михайлович, как раз подносивший рюмку ко рту, поперхнулся, закашлялся и одновременно вскочил, перевернув при этом стул, его качнуло вперед, и он опрокинул бы стол, если бы не Алексей Петрович, упиравшийся в столешницу двумя руками.
  Сам Алесей Петрович, раскрасневшийся и взъерошенный, самозабвенно выводил арию Петра из 'Наталки Полтавки':
   Сонце низенько, вечiр близенько
   Спiшу до тебе, лечу до тебе
   Моє серденько....
  У него был приятный тенор. Старый служака не сразу заметил незваную гостью, только неожиданная реакция Семена Михайловича заставила его обратить внимание на дверь, рядом с которой топталась я, судорожно прижимая к себе сумку. Песня оборвалась, глаза Алексея Петровича округлились и, у них, одновременно с Семеном Михайловичем вырвалось:
   - Вы?!
   Только Николай, не отреагировал никак, он спал, развалившись в кресле, голова свесилась на бок, очки сползли на ухо, а рот по-детски приоткрыт, вид его был трогательно-смешной.
   Семен Михайлович попытался поправить галстук, но так как такового не оказалось, дернул воротник сорочки, пошарил глазами в поисках галстука, нашел его на постели, накинул галстук себе на шею и принялся медленно завязывать. Георгий тем временем скрылся в дверях смежной комнаты. Справившись с галстуком, охмелевший сыщик, неожиданно согнулся в глубоком поклоне, едва не стукнувшись головой о столешницу, выпрямился, восстановив равновесие, и стараясь внятно выговорить слова, обратился ко мне:
   - Надо полагать, миссис Холмс, опять обнаружила, что-то весьма необычное в чужом чемодане?!
   - Почему в чужом, в своем, Семен Михайлович, в своем. - Едко ответила я.
   - А-а-а, в своем...говорите? Как же так?.. Откуда?..
   - Не знаю! Это я собиралась спросить у вас, но думаю, мы отложим разговор на завтра!
   Алексей Петрович, заинтересованный необычным диалогом, вмешался:
   - Э, почему мисси Хомс, э миссис Холмс? Кто это? Вот это - Анастасия Павловна. - Он попытался встать, но убедившись, что ноги не держат, опустился опять в кресло.
   - Холмс, это герой английских рассказов, одного сэра, весьма ловкий сыщик. - Попытался объяснить Семен Михайлович.
   - Аглицкий, говорите.... Да, что у этих агличан ловкого! Вот мы когда брали банду Сеньки-Воробья.... - Но тут Алексей Петрович, резко прервался, вспомнив обо мне. - Может вина, а Анастасия Павловна?
   От дальнейшего общения с веселой компанией меня избавил Георгий. Он переоделся, причесался и, даже, кажется, успел ополоснуть лицо и вымыть зубы, ибо к экзотическому винному амбре, добавился еще резкий запах перцовой мяты. Подхватив меня под руку, он бросил в сторону друзей:
   - Мы уходим. Анастасия Павловна, прощается с вами, она оказалась тут случайно, продолжайте друзья, я скоро вернусь. - И вытолкал меня за дверь, не дав открыть рта.
   Через пять минут мы уже ехали в экипаже, Георгий выловил франтоватого голубчика, и я уже представляла какую цену, заломит представитель высшего сословия извозчиков.
   Мы молчали, и наше молчание было красноречивей любого разговора. Георгий, наверняка, в душе горячо доказывал мне глупость моего поведения, я также, горячо отстаивала свою правоту, но до самого отеля, нами не было произнесено ни слова.
   Я почти влетела в лифт, Георгий не отставал. Между нами установилось молчаливое согласие. К счастью, коридор был пуст, и мы проскользнули в номер незамеченными.
   Никогда не думала, что прикосновение мужских пальцев, расстегивающих корсет, может зажечь более яркое пламя, чем самый страстный поцелуй.
  Мы кружились по комнате в диком танце, оставляя за собой вещи, галстук опустился на стол, платье упало на рубашку, уже лежавшую на полу.
   Как много не нужной одежды! И как возбуждает лихорадочное освобождение от нее. Мы изучали тело друг друга, губами, руками, так словно открывали некую неизведанную тайну. Словно все это было в первый раз, в самый первый раз. Жар разливался по венам, захватывая приливами. Все, что казалось очень важным, отступило перед силой вожделения.
   Я ощутила его в себе, и наслаждение волнами затопило мое тело, смыло остатки разума, отдав на волю страстям.
  
  Глава 7
  
  Утренний, шаловливый ветерок, приносящий, столь желаемую свежесть, разбудил своим прикосновением. Оказалось, я вчера оставила незакрытым окно, и комната наполнилась приятной прохладой.
  Моя голова покоилась на руке Георгия, сам он, по-хозяйски развалившись на кровати, крепко спал.
  Часы показывали полшестого утра, с улицы уже доносились звуки пробуждающегося города. Где-то далеко, прогромыхал неуклюжий трамвай, раздался свист извозчика, хлопнула дверь, наверно привезли загулявшего постояльца, как не похожи эти звуки на привычное кудахтанье кур, шум деревьев, звон церковного колокола в деревне. Я села в постели. Придется разбудить Георгия пока еще он может уйти, не вызывая лишнего интереса.
  Утренние сборы получились сумбурными и куда более шумными, чем мне хотелось, сначала мы долго собирали разбросанные по комнате вещи, потом долго прощались.
  Ложиться в постель снова не имело смысла. Зато у меня было вдоволь времени хорошо подумать: стоит ли рассказывать о посещении наших друзей, вчера вечером, тете и Софи. В конце концов, решила: тете рассказать. Софи же посвящать в это дело не стоило. Тетушка, так или иначе, прознает о том, что случилось, и, Бог знает, какие выводы из всего этого сделает, а вот Софи от посторонних вряд ли что-то услышит, в воспитанности своих друзей я не сомневалась, но насмехаться и язвить будет очень долго. А если уж дойдет до папеньки, то поспешной свадьбы не избежать, на этот счет у него были весьма строгие взгляды.
  Когда, ровно в девять утра, тетушка постучала в мою дверь, я уже была полностью готова, спустится к завтраку.
  Тетя влетела в номер как утренняя птичка, резвостью своей могла поспорить с жаворонком, радостно летающим над полями зрелой пшеницы. Очевидно, крепкий сон пошел ей на пользу.
  - Ах, дорогая, ты уже готова! Чудесно! Я так голодна! - щебетала тетушка, она кружила по комнате, заглядывая во все зеркала.
  - Анна Ивановна, что это с тобой сегодня? Хорошо отдохнула? Выглядишь, словно помолодевшей. Ну, пойдем завтракать, мне надо тебе кое-что рассказать, попросим отдельный кабинет. - Я подхватила тетю под руку и потянула к двери.
  И в коридоре и в лифте, тетушка продолжала рассматривать себя в зеркала, она совершенно не проявила интереса к тайному разговору, ни о чем не спросила, просто рассеяно щебетала о чудесном утре. Я заметила слегка презрительный взгляд коридорного, ироничный - мальчика-лифтера и сама уже с удивлением взирала на забавное кокетство тетушки.
  - Анна Ивановна, душа моя, признавайся с чего это у тебя сегодня такое поднятое настроение? - мы вошли в зал ресторана.
  - Сейчас расскажу. Ты хотела отдельный кабинет? Проси. - Она указала в сторону спешащего к нам метрдотеля.
  Ресторан гостиницы 'Континенталь' славился своим новшеством, отдельными кабинетами, оформленными в разных стилях, здесь предлагались японский кабинет, турецкий, тирольский, старогерманский и в стиле Людовика XV. Cabinet particulier был в каждом ресторане, но обычно их интерьер ничем не отличался от общего вида залов. Тут же основной зал был убран с роскошью, царившей при дворе короля-солнце. Сопровождаемые услужливым метрдотелем, мы заглянули в каждый кабинет. В японском предлагалось сидеть почти, что на полу, турецкий был слишком пестрым, а старогерманский - слишком мрачным, тирольский украшали всевозможные охотничьи трофеи, вместо стульев - грубые лавки. Мы остановили свой выбор на кабинете в стиле Людовика XV, тут хотя бы кресла были удобные.
  Разместившись и сделав заказ, мы с тетушкой могли, наконец, обменятся новостями. Так как Анну Ивановну, просто распирало, от желания поделится своей радостью, она начала тараторить скороговоркой, только за человеком закрылась дверь.
  - Представляешь сегодня утром, горничная принесла мне послание от Алексея Петровича. - Тут тетя сделала паузу и торжественно закончила. - Он пригласил меня в оперу! Будут давать 'Снегурочку'! Надежда Ивановна Забела в заглавной роли! Ты тоже приглашена и Софи с Полем, если пожелают, он абонировал ложу! - Тетины глаза блестели, грудь выпятилась, щеки раскраснелись, никогда еще не видела ее такой вот, что значит внимание достойного мужчины! Однако же шустрый оказался Алексей Петрович, неужто не мучился похмельем с утра?
   - Но, ты тоже собиралась мне что-то сообщить? - тетя перевела дух и была готова послушать мой рассказ.
   Возможность собраться с мыслями мне дал гарсон, явившийся с нашим завтраком, пока он, проворно, демонстрируя отменную выучку, накрывал на стол, я думала с чего бы начать, так поделикатней, но когда мы остались одни, неожиданно даже для себя выпалила:
   - Ты вчера спала! - мой обвиняющий тон, совершенно сбил с толку тетушку, она только вопросительно подняла брови, я перевела дух и насколько могла подробно пересказала события вчерашнего вечера. Упустила только его завершение, не сомневаюсь, что моя проницательная старшая подруга, догадалась обо всем сама.
   - И теперь я понимаю отчего так напился Алексей Петрович, не сомневаюсь, что как воспитанный человек, он прислал приглашение еще вчера, но вас же было не добудится, он не получил ответа и, очевидно сильно расстроился. - Заключила я. Эти слова вызвали неожиданную реакцию: тетя вскочила, едва не опрокинув стол.
   - Ну конечно, он ждет ответа! Я сейчас же отправлю свое согласие! - и она умчалась, а я осталась растерянно сидеть за столом, так и не поняв, как тетушка отнеслась к моим похождениям.
   Не успела допить свой кофе, как в кабинет вошел метрдотель и, профессионально-угодливым тоном сообщил мне, что в читальном зале госпожу Вишневецкую дожидаются господа из полиции. Ну что ж как говорится, и сей день не без завтрашнего, придется все-таки ответ держать и за глупое поведение свое и за деяния чьи-то, ну что ж хорошо, что они с утра наведались, дам им загадку пусть поломают свои головы, моя - уже устала.
   Но перед тем как встретится с полицией, я поднялась в номер, взяла конверт с завещанием, парюру и немного подумав, прихватила свой несессер. Похоже, сегодня коридорному и лифтеру будет что обсуждать, они с интересом оглядывали даму в утреннем платье с дорожным несессером в руках.
   В читальном зале меня уже дожидались Семен Михайлович, Николай, вооруженный своим неизменным чемоданчиком, Алексей Петрович и городовой, смущенно топтавшийся поодаль, его крупная фигура в полицейской форме казалась неуместной в этом роскошном зале с марокканским убранством, тут, пожалуй, более естественно выглядел бы мавр в тюрбане.
   Я вошла, гордо подняв голову, как щит, неся перед собой злополучный несессер. Увидев меня господа сыщики, приняли приличествующие случаю, официальное выражение, с достоинством поклонились и, дождавшись пока я усядусь на неудобное, в псевдо восточном стиле, сооружение, по недоразумению называющиеся стулом, разместились на диванчике напротив, не сомневаюсь, что он был столь же неудобен, как и мой стул.
  Семена Михайлович зло пыхтел, точь-в-точь закипающий чайник. Алексей Петрович все-таки мучился похмельем, он выглядел осунувшимся и подавленным, бросал укоризненные взгляды в мою сторону и вздыхал. Николай, отоспавшийся и самый бодрый из этой компании, чинно сложил руки на своем чемоданчике, ожидая указаний начальства.
  Я упорно молчала: пусть сами задают вопросы. Первым не выдержал Алексей Петрович.
  - Ну что же вы вчера, Анастасия Павловна, так стремились показать нам? - и добавил скороговоркой, - как там, к слову, Анна Ивановна поживает?
  - Анна Ивановна, хорошо поживает, вот пошла, писать вам ответ, о том, что принимает приглашение в оперу. Вчерашний день выдался слишком волнительным, Анна Ивановна рано легли, приглашение получили только сегодня утром. - Что делают с человеком хорошие новости! Алексей Петрович, весь просветлел, расправил плечи и подобрел как-то сразу.
  - Ах, вот оно что. А я-то уж думал. Да ладно, что там уж. Так чего же вы хотели показать нам Анастасия Павловна?
  Ну, больше выдержать я не могла, перевернула несессер и на стол выпали диадема, серьги, брошь и конверт. Брошь едва не свалилась на пол, но Семен Михайлович, проявив чудеса ловкости, подхватил ее на лету. Достопочтенные сыщики во все глаза уставились на дивные предметы.
  - Это я нашла у себя в несессере вчера вечером! Поэтому и шла к вам. - Семен Михайлович, посмотрел на меня в упор, подозрительно, Николай потянулся было за диадемой, но отдернул руку, будто обжегся, а Алексей Петрович, нерешительно взял конверт. - Ну что же вы, откройте и прочитайте. - Подбодрила я почтенного статского советника.
  Мои слова прозвучали несколько вызывающе, но оживили урядников. Семен Михайлович отдал приказ Николаю, аккуратно упаковать и описать все предметы, с моим несессером включительно, но я запротестовала, не хотелось отдавать свой чемоданчик, пришлось им уступить мне. Николаю было велено снять отпечатки с несессера прямо тут. Странные манипуляции юноши вызвали нешуточный интерес у окружающих, на нас бросали заинтересованные взгляды редкие, в столь ранний час, посетители читального зала и горничные, рассеяно смахивавшие пыль с книжных полок, а городовой вовсе забыл о своих обязанностях и высился за спиной Николя, удивленно наблюдая за работой молодого человека.
  Алексей Петрович тем временем внимательно прочитал документ, передал его Семену Михайловичу и задумчиво уставился на меня, будто я в чем-то виновата!
  - Н-да, странные находки, вельми странные Анастасия Павловна! Буду признателен если вы подробно, ничего не утаивая, расскажите нам как вы нашли сии предметы. - Начал Алексей Петрович.
  Мой рассказ вышел несколько сумбурным, поскольку начала я со своей головной боли и лекарств. Когда закончила, наши сыщики, несколько минут взирали удивленно, ожидали видать получить подробные ответы, а тут новые загадки, я злорадно улыбалась, ну что скажите, друзья мои?!
  Первым не выдержал Семен Михайлович, спросил:
  - И вам неведомо, кто мог подбросить эти вещи в ваш чемодан?
  - Неведомо, Семен Михайлович.
  - Ну, хорошо, а кто, позвольте спросить побывал в вашем номере, с того времени как вы вселились?
  - Анна Ивановна, София Александровна, папенька, моя горничная, Катерина, вы, Семен Михайлович, и вы, Алексей Петрович, и Георгий Федорович, конечно, а еще отельная обслуга.
  - И больше никого не помните?
  - Больше никого не упомню.
  Снова воцарилось молчание. Прервал его Алексей Петрович.
  - А не вспомните ли вы Анастасия Павловна, каких странных событий, не оставляли ли вы номер не запертым на некоторое время?
  - Да нет.... Разве, в первый день, меня разбудил один юноша, сказал, что некая дама упала в обморок на лестнице, я ходила с ним посмотреть, но дама, кажется, пришла в себя раньше, на лестничной площадке никого не было. Я вернулась в номер, а юноша ушел.
  - А номер вы не запирали? - уточнил Алексей Петрович.
  - Нет, не запирала, меня же не было всего минуту-две.
  - Но в это время вы не видели своего номера?
  - Нет, конечно, я же была на лестничной площадке, оттуда номеров не видно.
  - А юношу можете описать? - вставил вопрос Семен Михайлович.
  - Ну, юноша, молод очень, худенький.... - Я растерялась, помнила его смутно.
  - А росту, какого? Может, вспомните? - голос Алексея Петровича звучал ободряюще, улыбался он заискивающе, и смотрел на меня как на малое дитё.
  Я рассердилась, ну что, в самом деле, я же не ребенок!
  - Алексей Петрович, если бы помнила его, описала бы подробно, а так.... Росту вроде, моего, но он сутулился, знаете как молодые юноши. Волосы стрижены, как у гимназиста, коротко, лесенкой, и светлые, вроде.... Костюм на нем был обычный, черный, говорил скороговоркой и краснел все время, как девица. Больше ничего сказать не могу. Да и темновато было в коридоре, тут хоть и гостиница дорогая, да экономят они на освещении, не меньше чем в постоялых дворах, так чтобы не совсем уж кромешная тьма, что бы постоялец номер своей комнаты разглядел, да не свалился кубарем с лестницы.
  - А может вы еще кого тогда в коридоре заметили? - упорствовал Семен Михайлович.
  - Да не заметила, не заметила! - если б заметила - сказала бы?! Это я воскликнула уже мысленно, даже злость взяла на себя, но откуда знать было тогда, что следует внимательно присмотреться к юноше, а еще лучше из номера, вовсе не выходить.
  Семен Михайлович понял, что с меня больше ничего не добиться, тяжело вздохнул, бросил сердитый взгляд в мою сторону и поднялся с места.
  - Если ничего больше не можете сказать Анастасия Павловна, то позвольте откланяться, Алексей Петрович. - Он вежливо поклонился и бросил в сторону Николая, - собирайтесь, едем участок. - И ушел, не оборачиваясь, но даже спина Семена Михайловича, казалось, выражала негодование.
  Николай, положил передо мной, на стол злополучный несессер, извиняющее улыбнулся.
  - Вот ваш чемодан, Анастасия Павловна. До свидания.
  - До свидания, Николай Александрович.
  Я перевела взгляд на Алексея Петровича.
  - Почему Семен Михайлович так сердит? Разве я его, чем обидела?
  Он задумчиво потер подбородок, подвинулся поближе и заговорщицким полушепотом ответил:
  - Тут дело не в вас голубушка, скорее уж я виноват. - И старик огорченно вздохнул.
  - В чем же вы виноваты?
  - Пожалуй, в том, что посодействовал этому назначению.
  Я удивленно приподняла брови. На мой молчаливый вопрос Алексей Петрович ответил обстоятельно:
  - Тут такое дело.... Михаил Михайлович, отец Семена, мой старый друг. Мы давно не виделись, а месяца два назад он нагрянул ко мне в гости, не просто так, а с просьбой устроить его сына в Киеве. Я о Семене уже слышал лестные отзывы. Чего ж молодому, талантливому человеку прозябать в провинции? Ну и похлопотал.... К тому времени освободилось место помощника начальника сыскной полиции, но дело в том, что у полицмейстера имелся свой человека на то место, но я через людей повыше Семена устроил, вот он и взъелся на беднягу. И всунул ему это дело, что бы окоротить выскочку, так-то вот. - Алексей Петрович снова виновато вздохнул.
  - Но чем это дело отличается от других? - удивилась я.
  - Да всем голубушка, Анастасия Павловна, всем. Вот вы скажем, приглашены на званый вечер, к хорошим знакомым. Вы всех там знаете: от кого чего ожидать. Кто, скажем, сплетница первейшая, с кем не стоит садиться играть в карты, кто недавно женился, а кто овдовел и, вдруг, заходит совершенно незнакомый человек, он вам интересен, но вы не знаете, как к нему подойти, нужно еще, что бы вас кто-нибудь представил, вот и в нашем сыскном деле так же.
  - Что-то я не поняла вас Алексей Петрович, к чему тут знакомые незнакомые?
  - А к тому, что если, скажем, случился грабеж на дороге, обворовали обоз, увели лошадей, то полиции известно, что стоит зайти к Анне Фотовне, солдатской вдове, скупающей краденное, у кого не попади, да наведаться на Житний рынок - туда могут вывести на продажу уведенную лошадь. Если ограбили магазин, то надо пройтись по лавкам Евбаза¹, дорогие вещи обнаружатся, скорее всего, там. Ежели разбой учинен с кровопролитием, стоит потолкаться по базарам, да человека своего послать по доходным домам да разным непотребным заведениям, где проживают дамы определенного сорта, там чаще всего отсиживаются после налетов, ироды. Люди сплетничают, слухи распускают, к тому же есть альбомы с лицами преступников ранее задержанных по сходным делам. А когда происходит что-то в домах людей из общества, тут только держись! Все о чем-то молчат, всё в тайне, кого искать неизвестно, Сенька-выбей-глаз, в такой дом не проберется, в обычных местах не поспрашиваешь, приходится идти, как слепому - на ощупь. То, что вы обнаружили драгоценности - это хорошо, это ниточка.... Да и юноша ваш, тоже ниточка, поискать можно, поскольку, когда он отвлекал вас, могли подложить вещи. В то, что это обслуга, не поверю, местом в таких заведениях дорожат. Так, что Семен, должен вас благодарить, уважаемая Анастасия Павловна. А сейчас позвольте откланяться. Вечером заеду за вами с Анной Ивановной, к семи часам, извольте быть готовы. - Он, со старомодной галантностью, поцеловал мою ручку и удалился, оставив меня в растерянности, обдумывать все услышанное.
  1. На площади Победы, в прежние времена находился один из самых легендарных киевских рынков - Галицкий. Он был основан в 1860 году.
  Согласно решению городских властей, евреям разрешалось торговать только здесь, поэтому довольно скоро официальное название уступило место простонародному 'Евбаз' (еврейский базар). Здесь продавались продукты, старые вещи, цветы, керосин, контрабандная водка, семечки и многое другое. Цены здесь были намного ниже, чем на прочих киевских рынках, поэтому популярность Евбаза была необычайной. Со временем он разросся и стал занимать громадную территорию - от нынешнего цирка до Воздухофлотского моста.
  
  Глава 8
  
   Вечером мы сидели в десятирублевой ложе театра Соловцова, предоставившего свою сцену гастролировавшей нынче труппе Московской частной русской оперы известной более как Мамонтовская опера. Зал был наполнен до отказа, у окошка билетерши толпилось множество людей, выпрашивая хоть бы одну контрамарку, пусть даже на пятидесяти копеечное место в третьем ряду галереи. Эта толпа никак не реагировала на слезные уверения бедной женщины, что все места проданы, они не давали закрыть окошко, покуда в вестибюле не появился усталый и злой директор театра, ему удалось уговорить-таки толпу разойтись.
  Ажиотаж вызвал не только сам спектакль 'Снегурочка', господина Римского-Корсакова, в котором блистала несравненная Надежда Забела-Врубель, не только желание воочию лицезреть прекрасные костюмы и декорации, исполненные по эскизам господина Врубеля, но и услышать голос Федора Шаляпина, о котором столько восторженных рецензий было писано последнее время. После окончания спектакля он должен был исполнить несколько романсов и арию Мефистофеля из 'Фауста', в роли которого выступал с неизменным успехом вот уже четвертый сезон.
  Прибытие Федора Ивановича Шаляпина в отель сегодня утром сопровождалось шумом и суетой, он доставил немало хлопот отельной прислуге, зато меня вывел из оцепенения, громовой голос певца можно было услышать за версту.
  Поднявшись наверх, я застала перед дверью своего номера озабоченную тетю, до которой, наконец, дошла вся степень моего грехопадения. Но, много хуже ворчащей тетушки, была Софи, решившая протащить нас, по всем известным дамским магазинам Киева. Узнав о ложе выкупленной Алексеем Петровичем, она уступила абонированную прежде ложу знакомым, и заявила, что они с папой присоединятся к нам.
  - Сегодня в театре будут все важные люди, сам Киевский генерал-губернатор Михаил Иванович Драгомиров с супругой Софьей Абрамовной будут! - воодушевленно сообщила Софи.
  Михаил Иванович не слыл поклонником Мельпомены, поэтому его присутствие означало наивысшую оценку труппе почтившей своим посещением Киев. Но, почему его появление должно было заставить нас покупать новые платья и шляпы, я как-то не понимала. К сожалению Софи видела между этими совершенно разными вещами прямую связь, поэтому полдня мы провели, изучая все известные магазины Киева.
  Начали с 'Модного и галантерейного магазина Г. Т. Дергаченко', что на Крещатикской площади, против думы, магазин занимал двухэтажное здание и был наполнен таким разнообразием галантерейных товаров, что голова кружилась от обилия цветов, форм и запахов. Тетушка, узрев такое изобилие, забыла на время обо мне и кинулась наперегонки с моей мачехой щупать, пробовать, нюхать всевозможные товары, их азарт передался и мне. В результате после обхода отделов: зонтики, модный товаръ, кожаный товаръ, обои, шторы, карнизы, клеенка, пафюмерiя, карзины, игрушки, мы наполнили наемный экипаж таким количеством свертков, упаковок, коробочек и коробов, что самим места почти не осталось. В торговом доме 'Бр. А. и Я. Альшвангъ' тетушка раскритиковала 'полное приданное для невъст Профессора доктора Егера', заявив, что столь грубое и неприятное взгляду белье не годится для молодой невесты, зато себе прикупила аж два комплекта грубоватого, но практичного, шерстяного белья, обосновав это тем, что уж ей под юбку заглядывать некому. Наши намеки на Алексея Петровича, она пропустила мимо ушей. Далее мы осчастливили своим присутствием 'A la Ville de PARIS', магазин дамских нарядов, где, если верить вывеске, был единственный в Киеве склад готовых дамских платьев. Несмотря, на то, что по нашему общему мнению готовое платье никогда не будет сидеть на тебе как шитое в ателье, мы не ушли оттуда без покупок. Завершили свою прогулку в магазине шляп и фуражек 'НОРМА'. Уже в номере, меряя новую совершенно очаровательную шляпку, украшенную лентами и цветами всех оттенков бежевого, от цвета топленого молока до нежно-персикового, я, вдруг, поняла, что нарядов-то подходящих к этой замечательной шляпке у меня нет. Оглядев приобретенные отрезы тканей, расстроилась окончательно, ничего годящегося я не купила, эх, надо было начинать со шляпного магазина!
  От грустных мыслей меня отвлекла Катерина - собраться к такому важному мероприятию дело не шуточное!
  Еще утром я заказала звонок в Умань, долгожданный разговор с домом состоялся перед обедом. Очевидно, в последние дни меня преследует злой рок, ибо с завидным постоянством попадаю в глупые ситуации - мой совет похоронить дядю Ваню на заднем дворе у конюшни, привел в полное замешательство бедного портье и тех, кто в это время находился у стойки. Какая-то женщина даже презрительно громко фыркнула, я же только повернулась к ней спиной и продолжила разговор, не объяснять же всем, что дядя Ваня - это наш кот, любимец девочек, скончавшийся от глубокой старости, кстати, совета моего они все равно не послушались, кот был торжественно похоронен под кустом роз на центральной клумбе.
  Обед прошел вполне спокойно, в основном, благодаря тому, что мы крепко проголодались, да и времени на застольные беседы не было.
  Алексей Петрович, дабы я не скучала, пригласил Семена Михайловича, должна признать, что в вечернем костюме мой сердитый друг выглядел намного лучше, чем в своем обычном, поношенном, сюртуке. Его самого строгий костюм стеснял, рука постоянно тянулась к галстуку, а испытующий взгляд моего папы, заставлял нервничать. Но, в ложе театра, он неожиданно оживился. Оказалось они с Алексеем Петровичем большие почитатели и знатоки оперы.
   Софи направляя свой изящный бинокль на зал, выискивала знакомых, тетушка, устав от дня, переполненного событиями, отчаянно зевала, прикрываясь веером, папенька дремал, прислонившись спиной к перегородке, а я осматривала зал.
  Новый театр, его открыли всего год назад, мне понравился. Росписи потолков, сверкающие люстры, равномерный гул, доносящийся из-за опущенного занавеса и шум зрительного зала, все это вызывало странное чувство ожидания. От блеска драгоценностей, колыхающихся перьев в замысловатых прическах, от шелков и атласов самых невероятных оттенков, рябило в глазах.
  Словно волна прокатилась по зрительному залу, все вдруг повернулись к центральной ложе - генерал-губернатор с супругой и свитой занимали свои места, их появление послужило своеобразным знаком к началу представления.
   Не скажу, что являюсь любительницей оперных представлений, певцы необъятных размеров, поющие друг другу о любви с разных концов сцены, не вдохновляли, слухом, позволяющим насладится оттенками и тонкостями пения, меня Бог не одарил, но самым большим разочарованием - было первое посещение оперы. Помню тогда, на гастроли в Одессу, приехала некая итальянская трупа, кроме всего прочего в их репертуаре была 'Лючия де Ламмемур', Гаэтано Доницетти. Так как пред этим я прочла 'Ламмемурскую невесту', Вальтера Скотта, и была в полном восторге от этой трагической истории шотландских Ромэо и Джульетты, отец решил сводить меня на спектакль, и каково же было мое горькое разочарование, когда на сцене появилась Люси! О, этого не предать словами! Вместо нарисованной моим воображением белокурой девы неземной красоты, на сцену выкатилась, дама не первой молодости, размерами напоминавшая нашу карету, к тому же жгучая брюнетка, с длинным, истинно итальянским носом. За ее обширной спиной с легкостью могли укрыться и возлюбленный Эдгар, и дорогой брат Генри, хотя оба были весьма тучными мужчинами. С тех пор к оперному искусству я отношусь с подозрением.
   Но русская опера, называемая новой, удивила. Надежда Забела в роли Снегурочки была восхитительна! Тонкая, статная, голос ее лился ручьем, приникал в самую душу! Костюмы - превосходили всякое воображение!
   Антракт даже вызвал разочарование.
   В антракте папа и Софи отправились приветствовать знакомых. Алексей Петрович увел тетушку, мы с Семеном Михайловичем некоторое время посидели в ложе вдвоем, испытывая смущение, наконец, я не выдержала:
   - Семен Михайлович, может, выйдем... куда-нибудь? - ничего умнее не пришло в голову.
   - Да. Выйдем. Может в буфет? - Он также чувствовал неловкость.
   - Да. Конечно. В буфет. Говорят, здесь хороший буфет, предоставляет контора Пашкова, большой выбор вин и деликатесов. - Тема еды была безопасна и до самого буфета мы с господином Рудавским мило беседовали о сортах вин и паюсной икре, которую, что бы высокого качества, столь трудно достать в наше время.
   В буфете толпилось множество людей. Семен Михайлович был любителем плотно закусить, я же ограничилась бокалом шампанского и пирожным, похожим на облачко, со сливочным кремом. Пока мой кавалер расправлялся с полной тарелкой закусок, я рассеяно рассматривала людей, толпившихся в буфете.
  Шум стоял неимоверный, стук столовых приборов, звяканье бокалов, сопровождалось громогласно произносимыми напыщенными тостами: за прекрасную музыку, за восхитительную певицу, за генерал-губернатора. Официанты умело лавировали по залу, с нагруженными подносами, мое внимание привлек совсем еще мальчик, столь ловко и артистично обслуживавший посетителей, что ему доставалась, пожалуй, львиная доля чаевых, официанты постарше бросали в его сторону раздраженные взгляды. Где-то я видела это лицо?
  И тут меня осенило! Это он! Тот самый юноша! Мое волнение заметил Семен Михайлович, но прозвучал первый звонок и все ринулись из буфета занимать свои места, нас понесло за собой людское море, не менее бурное и опасное чем настоящее. Только оказавшись в ложе, я сообщила Семену Михайловиче о своем открытии, он тут же поднялся с места, прозвучал третий звонок, свет в зале погас и Алексей Петрович, услышавший мое сообщение, вполне резонно заметил:
  - Если он официант, то никуда от нас не денется, ему придется остаться и после спектакля, а может и на всю ночь, все зависит от посетителей, человек не знает, что мы его ищем, поэтому не сбежит.
  Довелось господину Рудавскому придержать свое нетерпение, правда, как только зазвучали первые аккорды, он, кажется, отбросил все суетные заботы, на время, и полностью погрузился в мир любимой музыки.
  Представление имело оглушительный успех, аплодисменты гремели, артисты выходили на бесконечные поклоны, волна всеобщего воодушевления и восторга захлестнула зал. В театре, генерал-губернатор становится на одну ступень с трактирным половым, уравненный в правах всесильной Эвтерпой и ее сестрой Мельпоменой!
  Когда на сцену вышел Федор Шаляпин, казалось у публики уже не осталось сил восторгаться, но первые же звуки его голоса пленили и с последними аккордами, зал встал, и с новой силой звучали аплодисменты. Господин Шаляпин пел на бис! Когда я выходила из ложи, голова кружилась от впечатлений, хотелось парить, выветрились все заботы, и я бы так и не вспомнила о злополучном юноше, если бы не Семен Михайлович, вежливо, но крепко прихвативший меня под локоток.
  - Уважаемая Анастасия Павловна, у нас есть еще дело, я провожу вас потом в гостиницу, не беспокойтесь.
  - Отчего же беспокоится, Семен Михайлович? Извольте, я готова вам помочь!
  - Тогда, задержитесь, будьте добры ненадолго, вот попрощайтесь с Алексеем Петровичем и Анной Ивановной, я на минуту отлучусь. - И он торопливо ушел, оставив меня растерянную с тетушкой и ее кавалером.
  - Анастасия Павловна, не волнуйтесь, вам только надо подтвердить, что вы видели именно того человека, остальное оставьте Семену Михайловичу. - Попытался успокоить меня Алексей Петрович.
  - Надеюсь, он тебя проводит домой. - Забеспокоилась тетя.
  - А вы меня не подождете?
  - Нет, дорогая. - Тетушка подозрительно засмущалась. - То есть да, если, конечно, Семен Михайлович не сможет.... - Спохватилась она.
  - Конечно сможет, Семен ни в коем случае не оставит Анастасию Павловну одну. - Уверенно завил Алексей Петрович.
  Наши рассуждения прервал сам Семен Михайлович, вдруг появившийся из боковой двери.
  - Ну-с, пойдемте Анастасия Павловна.
  В буфете царило такое же оживление, как и раньше, только гости стали куда хмельнее, дам осталось немного, я чувствовала на себе заинтересованные сальные взгляды опьяневших мужчин, но свирепый вид Семена Михайловича, отпугивал желающих завести знакомство. Мне было неловко. Юноша долго не показывался в зале, но вот он, наконец, объявился. Все так же ловко обслуживая гостей с неизменной улыбкой и обходительностью, собирал урожай чаевых, меня он, кажется, не заметил. Семен Михайлович дал время хорошенько вглядеться в юношу, хотя это было сложно, поскольку он все время двигался.
  - Ну, что, это он? - нетерпеливо спрашивал Семен Михайлович.
  - Вроде он.... Вроде похож, но сложно сказать, все время ходит, а сейчас и вовсе спиной.
  - Так похож или нет! - раздраженно уточнял пристав.
  В конце концов, ему надоело, мы вышли из буфетного зала.
  - Пойдемте, Анастасия Павловна.
  - Куда?
  - Я провожу вас в комнату, нам выделил ее для дознания господин директор, подождете меня там.
  Мы прошли в небольшой кабинет, квадратная комната с одним окном затянутым пыльными занавесями, всю обстановку составлял простой письменный стол, заваленный бумагами, два кресла, диван у стены и несгораемый шкаф в углу. Усадив меня в одно из кресел, Семен Михайлович ушел. Оставшись одна в негостеприимной комнате, я ощутила огромную усталость, и даже страх.
  
  Глава 9
  
  Чтобы унять непонятный страх и немного отвлечься - принялась разглядывать фотографии на стенах. Здесь были изображены все известные актеры театра Соловцова и не только, в костюмах своих персонажей, групповые фотографии трупы. Противоположную стену украшали всевозможные афиши, в том числе иностранные, многие весьма фривольного толка. Эта экспозиция оживляла унылую комнату и скрасила мое ожидание. От разглядывания снимков, меня оторвали голоса, раздавшиеся за дверью.
  - Что я такого сделал, господин пристав? Отпустите, Бога ради, это завистники оклеветали, здоровьем матушки клянусь, вот вам крест! Не взял я ни копеечки лишней!
  - Иди, иди, фразер. - Презрительно прошипел Семен Михайлович, вталкивая в комнату человека.
  Застигнутая врасплох, я не успела добраться до кресла и осталась стоять среди комнаты, поэтому юноша едва не налетел на меня, на миг остолбенел, видать узнал, резко повернулся и ринулся с кабинета вон. Но, не тут-то было Семен Михайлович, крепко ухватил проворного служку за шиворот и толкнул к дивану, юнец хлопнулся на него и весь сжался в уголке.
  Я уселась в свое кресло, Семен Михайлович мерил комнату шагами. Молчание становилось нетерпимым, но пока никто не проронил ни звука. Сейчас, хорошенько разглядев молодого человека, я уверилась в том, что именно его видела в ту первую ночь в гостинице.
  Наконец Семен Михайлович, прекратил ходить как маятник и сел в кресло за письменным столом. Вид у него был хмурый и неприступный, в голосе звенел металл.
  - Как вас зовут?
  - Меня? - проблеял юноша.
  - Вас!
  - Нечуйко Федор Теодозиевич.
  - Кто таков? Кто мать, кто отец? О себе все рассказывай! - взглянув на перепуганного юнца, грозно добавил - немедленно!
  Даже мне от окрика Семена Михайловича сделалось не по себе, а уж бедное дитя, ибо Федор показался сущим дитём, сжался в комочек, казалось, вот-вот заплачет.
  - Мать мою зовут Хима Сельвестровна. - Дрожащим голосом начал он, - отца звали Теодозий Игнатович, он служил капельдинером в театре Бергонье, умер пять лет назад. - Печально закончил Федор.
  - А далее?
  - Что далее? - лицо юнца округлилось и сделалось совершенно невинным.
  - Далее расскажи, отчего дурачил госпожу Вишневецкую.
  - Которую? - паренек решил сыграть чистейшую невинность, что сильно разозлило Семена Михайловича.
  - Вот эту самую, что сидит перед тобой! Подтверждаете ли вы госпожа Вишневецкая, что сей юноша, июля пятнадцатого числа, вечером, вызвал вас из номера в гостинице 'Континенталь' сказав, что на лестнице женщина лишилась чувств?
  - Да, подтверждаю, Се... господин пристав. - Сильное любопытство охватило меня, что ответит молодой человек.
  Паренек едва воспрянувший, снова сжался в уголке дивана и молчал.
  - Советую тебе Федор рассказать все чистосердечно, никто тебя не обидит, ты ни в чем не виноват, просто скажи, что тогда случилось? Кто тебя надоумил? Ты ведь не сам додумался дурачить сию достойную госпожу? - тихим, доверительным тоном спросил Семен Михайлович.
  - Я актером мечтаю стать! - это заявления юнца повергло нас в оцепенение, а его словно отпустило. Затараторил скороговоркой. - Покуда папенька был жив, часто брал меня с собой, в театр. Обещал, как подросту устроить на свое место.... Тогда, нам и жилось много лучше, хоть жалованье у отца было маленькое, мама все говорила: чого нема, то, й Бог не возьмэ, но подмазка выручала, иногда чаевых в месяц больше набиралось, чем жалованья. Как отец помер - худо стало. Матушка подрабатывала стиркой, да комнату бурсаку сдавала, но нас четверо ей было не прокормить, дядя выручил, устроил меня в гостиницу 'Европейская' поваренком, он там карамельщиком работает...
  - Сколько тебе тогда было лет. - Перебила я Федора, он мне казался совсем ребенком.
  - Четырнадцать, уже большой, окончил к тому времени уездное училище, я дома самый старший, кому ж маменьке помочь, как не мне. Дядя хотел обучить искусству карамельщика, да не вышло, шестеркой в зал пристроили, вот это служба по мне! Но в гостинице строго очень, с утра до вечера, как белка в колесе, я ушел в контору Пашкова Василия Акимовича. Иногда обслуживаю банкеты от кондитерской 'Франция', здесь временами трудно приходится, вот как сегодня, до утра бегать придется, а потом еще все убрать, да погрузить, да отчитаться в конторе, глядишь, завтра к вечеру до дому доберусь, но зато часом по три дня подряд, свободных выпадает! И подмазки, охмелевшие господа благородные дают хорошие, так у меня время есть в театр ходить, два раза уж на сцену Николай Николаевич выпускали, в комедии 'Иванов', господина Чехова, вторым гостем был, правда, спиной к залу сидел, да и слов у меня было всего одно: 'Пас', сказать надобно, в нужном месте. Зато второй раз почти пол представления простоял на сцене, давали 'Смерть Иоанна Грозного', там я слугой был, роль без слов, но деятельная, все время что-то подавал, уносил и костюм знатный...
  - Так ты нам тут зубы не заговаривай. - Не утерпел Семен Михайлович, - что комедиант, ты знатный, мы уж поняли, рассказывай про тот случай с госпожой Вишневецкой!
  Федор скривился, не хотелось ему отвечать, да пришлось.
  - Я это, ежели госпожа Вишневецкая в обиде, так я извиняюсь....
  - Не надо, ничего страшного.... - Начала я, но Семен Михайлович резко перебил.
  - Анастасия Павловна не извинений ждет от тебя, а пояснений, будешь долго корежиться, пойдем в участок, там уж с тобой по-другому поговорят. - Пригрозил он.
  Угроза подействовала, Федор отбросил длинные вступления, но его дальнейшие объяснения, не пролили свет на странные события, скорее нагнали еще больше туману.
  - В тот вечер мы обслуживали банкет в гостинице 'Континенталь' от кондитерской 'Франция', устраиваемый 'Обществом улучшения женской участи', фуршет уже собрали, вечер заканчивался. Старший кельнер велел упаковать остатки блюд и посуду. В посудной, подошла ко мне женщина, из благородных. Сказала, что узнала меня, что видела в спектакле трупы пана Грицая, у них я на лучших ролях, но моя мечта настоящий театр!
  - К делу. - Резко прервал лирическое отступление Семен Михайлович.
  - Так, то к делу и есть! Она похвалила мою игру, особенно Стецька в 'Сватанье на Гончаровке' хвалила, а потом предложила сыграть небольшую шутку с ее подругой. Я согласился. Что дальше было, вы уж знаете сами.
  - Мы знаем, чем розыгрыш закончился, а шутку придумала та госпожа?
  - Ну да, она сказала, что все займет четверть часа не более, надо будет выманить даму из номера всего на минуту, она щедро заплатила!
  - Сколько? - не удержалась я от вопроса.
  - Два рубля. - Помявшись, сообщил паренек. Что же за пятиминутную работу, действительно щедрая оплата.
  - Давай точнее, Федор, расскажи-ка нам, как выглядела та пани? - задал очередной вопрос Семен Михайлович.
  - Ну как, как - благородно. Платье хвасона модного, на голове что-то такое, плоское, с вуалеткой и пташками, они у нее все время колыхались, здавалось щас упадуть. - Феденька от волнения перешел привычный говор киевских предместий. - Таких пани там полно было целый вечер, аж в глазах рябело.
  - А лицо рассмотрел?
  - Не, лица не рассмотрел, опять же темно было. Они в посудной экономят, свету почти нема, так чтобы тарелки найти и не побить. И вуалетка к тому же.
  - А цвет волос, платья?
  - Волосы темные, птички эти, смешные, запомнил. Платье, кажись зеленое, росту с меня, вроде не полная, но платье все в оборочках было и шаль большая кружевная, зеленая на плечах, она так в нее все куталась, мне даже странно показалось, жара стоит, пот ручьем течет со лба, а она никак мерзнет. Сумочку, такую маленькую, в руке держала, больше ни чего не упомню. - Растеряно закончил парень.
  - Ну а если увидал бы - узнаешь?
  - Ну, может, и узнаю. - Неуверенно протянул Федя.
  Семен Михайлович обреченно вздохнул. Тут не утерпела я, и влезла, как всегда поперед батьки. Интересно мне стало, как же все-таки дело было.
  - Феденька, а скажи мне как же ты план этой пани благородной, на деле осуществил?
  - Да очень просто, когда вечер заканчивается все суетятся, пакуют что-то, вносят, уносят, я в общей суматохе улизнул в комнату для приходящей прислуги, где мы переодевались. Скинул фартук, снял форменный крават, накинул свой пиджак, поднялся наверх лестницей для прислуги, пани мне номер сообщила, я постучал, открыли вы. - Федя, взглянул на меня угрюмо и добавил - госпожа Вишневецкая. Дальше чего рассказывать, сами знаете, что было, когда вы ушли я быстро вернулся назад, старший и не заметил мое отсутствие. А пани, та меня у лестницы служебной поджидала, ибо рубль вперед дала, а другой, когда я вернулся. Больше я ее не видел. Вот теперь уж все рассказал как на духу. Отпустите господин пристав, чего я такого сделал. - Заскулил юнец.
  Семен Михайлович зло сверлил меня взглядом, потом посмотрел на Федю, наконец, решил:
  - Ладно, Федор, пока ты свободен. Грамотен?
  - Ну да, я ж сказал, уездное училище окончил и воскресную школу перед тем. - Радостно закивал молодой человек.
  - Тогда, на вот, бумагу, перо, напиши свой адрес, фамилию, имя и отчество полное, да не вздумай обманывать, а то через контору пойду искать, можешь и места лишиться.
  - Нет, зачем обманывать, я ж только разыграл, пошутил, значит. - Радостной скороговоркой защебетал Федя. Старательно записал, что велел Семен Михайлович и, кланяясь в ноги, попятился к двери.
  Все порядочные экипажи разобрали зрители, уехавшие раньше, нам удалось изловить подгулявшего ваньку, на которого суровый вид Семена Михайловича, произвел надлежащее впечатление, он изо всех сил старался ехать аккуратно, да разваливающийся тарантас немилосердно трясло по киевской брусчатке. Подпрыгивая на жестком сидении, я все пыталась завязать вежливый разговор, но Семен Михайлович, только бурчал в ответ - 'да, Анастасия Павловна', либо - 'нет, Анастасия Павловна'. Особо сильный толчок, кинул меня вбок, и я больно ударилась локтем об дверцу, невольно вырвалось:
  - Черт!
  - Не пристало вам, Анастасия Павловна. - Назидательный тон друга меня разозлил. Потирая ушибленную руку, я раздраженно ответила:
  - Сама знаю, что не пристало, а вот чем вас обидела Семен Михайлович - не знаю!
  - Да, что вы такое говорите, Анастасия Павловна, ничем вы меня не обидели, просто умудряетесь вечно попасть в историю и всегда где-то рядом с неприятностями оказываетесь!
  - Судьба у меня значит такая!
  - Может и судьба, а может любопытство излишнее, не знаю. - Он снова принялся ворчать.
  - Ну, я же не виновата, что поселилась рядом с баронессой! И вообще, может, помочь хочу! Вот, к примеру, могу напроситься в гости к господам Голубовским, порасспросить их, бывали ли они на представлениях трупы господина Грицая, может еще, что узнать надо, чего они никогда полицейскому не сообщат?
  Семен Михайлович взглянул на меня заинтересовано.
  - Почему вы думаете, что они так вам всю правду и поведают, особо, если в чем виноваты? Хотя, знаете, вы уж лучше в гости к жене доктора Долиновского, напроситесь, если очень хотите помочь.
  - К жене доктора? Зачем? - я сильно удивилась необычной просьбе.
  - А потому, что доктор явно близок этой семье, еще батюшку их пользовал, и завещание заверил, как свидетель. Но он ни вам, ни нам ничего не расскажет, докторский этикет будет соблюдать. А жена его должна бы знать многое о пациентах, вы, женщины любопытны, и сплетничать любите к тому же, может, что полезное и узнаете.
  Я так и не смогла определиться: возмущаться мне столь нелестным мнением Семена Михайловича о женщинах или воспринять это как неудавшуюся шутку. Он же погрузился в свои мысли. Остаток пути мы провели в молчании.
  Уже укладываясь спать - задумалась, каким образом можно напроситься в гости к совершенно незнакомому человеку?
  
  Глава 10
  
  На другой день, хорошо обдумав вчерашние события и просьбу Семена Михайловича, решила собрать совет - тетю и Софи позвать потому, что сама ничего путного придумать не смогла.
  После завтрака поднялись в мой номер, тут уж пришлось мне выложить подругам все, что я знала и о конверте, и о Феде, и странную просьбу Семена Михайловича передала. Мой рассказ очень заинтересовал дам, София даже перестала зевать поминутно, одиннадцать часов дня - для нее были рань несусветная.
  После некоторых раздумий тетушка спросила:
  - Настенька, отчего это вы с Семеном Михайловичем, решили, что та женщина подложила тебе конверт?
  Вопрос застал меня врасплох.
  - Что значит почему? - удивилась я. - Потому, что как он туда попал иначе? - Прозвучало глупо, но, кажется, мои собеседницы поняли, о чем речь.
  - Я думаю, Анна Ивановна, права. - Конверт мог попасть в твой несессер и другим путем. - Предположила Софи. - А та женщина приходила забрать его.
  - Это сам, что ли пришел и уложился в чемодан. - Я теряла терпение.
  - Не надо ссориться. - Примирительно проговорила тетя. - Давайте подумаем, как такое могло случиться, например не могла ты случайно попутать чемоданы? Когда мы прибыли такая неразбериха была, ужасная!
  Целый час мы так и этак обдумывали - как мог конверт очутиться в моем чемодане. Мы обсудили даже самые невероятные возможности, например, что его подбросили еще в поезде, или у баронессы был точно такой же несессер с вензелем А.П.В.. Каждая из нас придумывала свой способ и отчаянно отстаивала его, в результате мы едва не перессорились окончательно.
  - О! - вскрик Софи, прозвучал так резко и громко, что я даже подпрыгнула, а тетушка выронила из рук веер.
  - Зачем так кричать, София Александровна. - Недовольно проворчала тетя.
  - Но я знаю, кого надо спросить о конверте, кто точно знает, был ли он в несессере утром того дня!
  - Кого это? - удивилась я.
  - Горничную! - радостно провозгласила Софи. - Кто лучше всех знает, где лежат вещи хозяйки? Горничная разбирала твои чемоданы, не сама же ты вынимала из несессера туалетные принадлежности? Конечно, это делала горничная! Она должна знать!
  Уверенность Софи передалась и нам. Я попросила вызвать Катерину.
   Горничная, войдя в комнату, нерешительно остановилась у дверей, три женщины, разглядывавшие ее как некую диковинку, смутили бедную девушку.
  - Катенька, не волнуйтесь. - Успокаивающе заговорила тетя. - Мы всего лишь хотим спросить,... не видали ли вы... э.... конверта, такого, обычного конверта, почтового, пухлого с бумагами... - Тетушка нарисовала в воздухе квадрат. - И парюры, состоящей из диадемы, броши и сережек. У Анастасии Павловны, в несессере, утром того дня как мы приехали? - с облегчением вздохнув, она завершила свою речь.
  Вопрос вызвал у девицы странную реакцию, она вся побледнела, попятилась назад и остановилась, наткнувшись на дверь. Мы только удивленно округлили глаза, поняв, что от нее ждут ответа, горничная запричитала:
  - Я не брала ничего, клянусь! Вот вам крест пани! И пан пристав спрашивали о том конверте и каких-то каменьях, но я ничего не брала, только из шляпной коробки в несессер переложила конверт и все! Вот вам крест! - и девица принялась быстро и часто крестится, а мы совсем утратили дар речи.
  Первой пришла в себя Софи. Приподняв тонкую бровь, она улыбнулась, как можно дружелюбней и миролюбиво уверила горничную:
  - Мы вам верим, милочка. Верим. Только, пожалуйста, объяснитесь, расскажите все сначала и лучше начните с утра того дня, когда вас приставили к Анастасии Павловне, личной горничной.
  Мы с тетушкой дружно закивали и хором заверили испуганную камеристку, что она ни в чем не виновата, нам бы только узнать, как все было. Я поднесла ей стул, тетя усадила девушку, а Софи подбадривающее улыбалась и кивала головой как китайский болванчик. Наконец все успокоились, Катерина, ерзала на стуле, ей не привычно было сидеть в присутствии господ, но подняться не осмелилась. Рассказ ее, как и вчерашний, Федин, был необычен, но кое-что все же прояснил.
  - Я разбирала ваши чемоданы, пока вы были в ванной, развешивала платья, расставляла парфюм, заглянула и в шляпные коробки, может какая шляпка примялась в дороге. И в одной коробке нашла конверт...
  - В шляпной коробке? - уточнила я.
  - Да, в шляпной. Я тогда еще подумала, что, может, в спешке, ваша горничная, сунула его не туда, ошиблась, значит. Я и переложила его в несессер. Там еще коробка с лекарствами была и шкатулка с какими-то бумагами. Потом вы велели шкатулку с бумагами достать, а про конверт ничего не сказали, он в несессере и остался.
  - А вы там что-то о господине приставе говорили? - Первой пришла в себя Софи.
  - Сегодня утром, приходил человек из полиции, молодой такой, в очках, уж не знаю пристав он либо нет, но важный очень. Про тот конверт, спрашивал. Я ему, то же самое, что и вам рассказала. Но я не брала никаких сережек... - завела старую песню Катерина.
  - Не брала, я знаю, что не брала. - Остановила я горничную. - Ты лучше скажи, конверт был тяжелый?
  - Да, там вроде как еще что-то было, кроме бумаг, но я не заглядывала, нам строго воспрещено! Ежели до управляющего дойдет, меня могут уволить, где я такое место найду?! - она побледнела, и казалось, вот-вот зальется слезами. Мы поспешили уверить испуганную служанку, что ни в чем ее не обвиняем и обязательно доложим управляющему, какая она хорошая работница. Когда девушка уже собралась уходить я опомнилась и окликнула ее
  - Постой, Катя, а покажи-ка нам ту самую коробку, в которой ты нашла конверт!
  Она порылась в пузатом гардеробе и вынула шляпную коробку тисненой кожи, украшенную изображениями райских птиц, которыми снабжала своих, иногородних, заказчиц самая модная киевская шляпница, мадам Анжу. Подобная коробка была, наверно у половины модниц Киевской губернии и околиц потому, что иметь шляпку от мадам, к слову настоящей француженки, считалось обязательным для пани почитающей себя модной дамой. У меня имелись две летние шляпки от мадам, и обе я взяла с собой. Большинство моих шляп путешествовали в специальном чемодане, придуманном изобретательным месье Витоном, но эти, настоящие произведения шляпного искусства, имели отдельную упаковку.
  - Вот это уже что-то. - Радостно заявила тетя, когда горничная ушла. - Такая коробка наверняка имелась и у баронессы!
  - Чему вы радуетесь, Анна Ивановна? - удивилась Софи. - Если даже баронесса и покупала у мадам Анжу шляпу, что из того?
  - А то, дорогая Софья Александровна, что кто-то мог и перепутать коробки!
  - Кто, зачем и когда? - мои простые вопросы, завели моих родственниц в тупик. Софи раздраженно воскликнула:
  - Нет! Это совершенно невыносимо! На эти вопросы нет ответа, чтобы я не предлагала, вы все отвергаете! - Капризно заключила она.
  - Мои предположения тоже отвергаются. - Раздраженно заметила тетя.
  - Это надо хорошенько обдумать, о шляпной коробке, Семен Михайлович, судя по всему, уже осведомлен, поэтому пусть заботится он, о том, как вещи попали ко мне. - Спокойно ответила я, пытаясь разрядить обстановку. - Давайте лучше подумаем, как попасть к Долиновским.
  - А чего тут думать. - Высокомерно кинула тетя, поднимаясь с места. - С Богумилой Глибовной я хорошо знакома. - Кокетливо поправила свою прическу и обернулась к нам, самодовольно, улыбаясь. Мы же с Софьей, только моргали растерянно.
  - Откуда? - только и смогла выдавить из себя Софи.
  - Она в девичестве Левицкая. Они жили по соседству с нами, это их имение выкупили Суховы, - тетя озадачила меня не на шутку, я, конечно, слышала о Левицких, некогда столь же знатный и богатый род, как и Вишневецкие, они разорились постепенно от неумения и нежелания, как утверждал мой отец, приспособится к новым условиям. Но более ничего об этой семье до сих пор не знала.
  - Анна Ивановна, ты никогда не говорила... - пробормотала я.
  - А зачем было говорить? - искренне удивилась тетушка. - Ты их не знала, на родину, после продажи имения сестры никогда не приезжали более.... А впрочем, дело старое и обычное. - Пожали плечами тетя. - Покуда жив был старик Глиб Левицкий, имение еще как-то держалось, а когда он умер, то вдова его совсем осталась без возможности содержать владения, к тому же дочери - без приданного. Тогда Суховы и сделали ей выгодное предложение о покупке имения. Агафья Петровна, совсем не от мира сего была, и скажу я, что Суховы еще благородно поступили, дав справедливую цену. После продажи она в Киев перебралась, там у них был особняк, последнее, что осталось от стоящего имущества, этот особняк и достался в приданное, младшенькой, Богумиле. Говорят доктор, взял ее в жены из-за дома приличного, в центре Киева, он сам был не из очень богатых, но зато подающих надежды, видать надежды оправдал. Я Богумилу Глибовну плохо помню, она совсем девочкой была, когда я замуж выходила, а вернувшись, их уже и не застала. Но думаю, она нас примет с радостью.
  - Отчего ты так уверена, позволь спросить? - тетина уверенность меня не убедила.
  - Оттого, дорогая моя, что она инвалид!
  - И что из того?
  - А то, что ей скучно и она с радостью принимает всех кто приходит к ним.
  - А что с ней? - полюбопытствовала Софи.
  - Ноги отняло, отчего, не знаю, но слышала, что передвигается бедняга, только в специальном кресле с колесами. Сейчас вызовем посыльного и пошлем визитку с просьбой принять старую знакомую.
  - Зачем посыльного? У доктора должен быть телефон. - Заметила я.
  - Телефон - новшество для деловых людей, как Поль, респектабельность не терпит спешки. - Поучительным тоном сообщила тетя, очередной раз, обернувшись пред зеркалом, видно, Алексей Петрович, разбудил в ней уснувшую кокетку.
  - Вот и отлично, значит, завтра обедаем у Долиновских! - сорвавшись с места, радостно заключила Софи, - а сегодня вечером у нас спиритический сеанс!
  - Какой сеанс?! - на сегодняшний день новостей было слишком много, но это заявление Софи возымело нужный ей отклик, мы с тетей, обе остолбенели. Нам ко всем хлопотам и неприятностям еще спиритизма не хватало.
  Но мою мачеху не так легко было сбить с толку. Пройдясь по комнате походкой Шамаханской царицы, выдержав необходимую паузу, и приняв эффектную позу, она провозгласила, подражая цирковому шпрехшталмейстеру:
  - Сегодня вечером, единственный раз, господин Блевин, доктор философии, изучатель древней магии, проведет сеанс общения с духами с помощью медиума, мадмуазель Эсмеральдин! - она сделал торжествующий жест, будто поднимала кубок за победителя и театрально поклонившись, удалилась. Оставив нас в полном недоумении.
  
  Глава 11
  
  Вечером, выходя из номера, я с тоской вспоминала приезд в Киев, наши надежды приятно провести время, посетить театр, сходить на несколько приемов, отвлечься от будничных забот. Ну, что же, последнее нам удалось в полной мере.
  Сегодня, утром, только тетушка и Софи ушли, как тут же явился коридорный, с просьбой спустится вниз. Все в том же читальном зале меня ожидали Семен Михайлович с Николя. Пришлось принести шляпную коробку, Николай провел над ней свой колдовской ритуал кисточками и стеклышками, потом мне велели принести и другую коробку, что бы как заметил Семен Михайлович, исключить вероятность. Вероятность чего я так и не поняла.
  Интерес служащих гостиницы к моей персоне повышался. Коридорный, лифтер, портье - сверлили любопытными взглядами, молоденькая горничная, вытиравшая пыль с книжных полок, едва не свалилась с лесенки, засмотревшись на даму, таскающуюся со шляпными коробками, а может быть на молодого парня, невесть, зачем фотографирующего пустой короб. Городовой, галантно поддержал девицу, оба зарделись румянцем, смущаясь.
  Когда полицейские процедуры закончились, а удовлетворенные сыщики удалились, пришла тетя, и мы принялись сочинять письмо к госпоже Долиновской. Вежливо напросится в гости, оказалось не так просто.
  Через час, весь пол вокруг нас был усеян скомканной бумагой, а на очередном листе красовалась единственная надпись: 'Дорогая Богумила Глибовна' далее этих слов мы не продвинулись. Тетушка нервничая слишком сильно тряхнула пером и жирная клякса закрыла те единственные слова, которые не вызывали споров, кроме того чернильные пятна украшали теперь манжеты ее платья.
  - Ах! Вот ведь коли не везет, так уж во всем! - Воскликнула, раздраженно, Анна Ивановна, и бросила перо на стол - все! Хватит с меня! Тут на углу Анненковской и Крещатика, против почты есть книжно-писчебумажный магазин Кульженко, говорят там большой выбор открыток, так пойдем, купим какую милую карточку с приятной надписью, а сзади черкнем пару слов, мол, в Киеве на недельку, повидаться бы рады, а там, что уж ответят так и будет!
  В магазин решились идти пешком, казалось тут не далеко, но на самом деле вышло не так уж и близко. Если Николаевская, была сравнительно тихой улицей, то на Крещатике - жизнь била ключом: по мостовой с лихим свистом проносились экипажи, гремел трамвай, прохожие торопились неведомо куда, бойкие зазывалы, хватая за рукава, пытались затащить в свои магазины, одному, особо приставучему, даже удалось затолкать нас в чайную лавку. Тут, обозлившаяся тетушка вылила на голову бедного приказчика все свое недовольство, а я, что бы быстрее освободится, купила гривен, или по-новому - фунт, совершенно ненужного нам 'Английского чаю', любимый чай 'Ея Величества Королевы Виктории', как значилось на этикетке.
  В писчебумажном магазине царила прохлада и полумрак. Запах книг, только что из типографии, высокие полки, сплошь заставленные всевозможными изданиями, покупатели, неспешно гулявшие между рядами книжных шкафов, все это вместе успокаивало, как будто из суетного, шумного мира, вошел в храм.
  Не успели мы войти и оглядеться, как к нам подошел приказчик, мило улыбаясь, спросил:
  - Чем могу служить-с?
  - Нам бы открытки посмотреть. - Отчеканила тетушка, все еще недовольная.
  - О, пани, вы попали именно туда куда нужно! У нас наибольший выбор почтовых, а также поздравительных и других открыток в Киеве! Для кого поздравления-с готовите? Или просто из Киева весточку-с послать изволите? - непрерывно разговаривая и отчаянно жестикулируя, шустрый приказчик провел нас к полкам, сплошь уставленным разными календарями, открытками и литографиями.
  Оказавшись перед таким богатством выбора, мы даже растерялись - нравилось решительно все. Бесцельно перебрав с два десятка карточек, решили не обращать внимания на рождественские и пасхальные, поздравительные к именинам нам тоже не подходили, но и открытки с нейтральными сюжетами были весьма разнообразны, мало-помалу мы с тетушкой вернулись к первоначальному спору, что подходило одной отвергалось другой. Умный торговец, не вмешивался в наши споры некоторое время, но уяснив себе, что дамы ищут открытку с милым сюжетом, для знакомой с коей не виделись многие годы, осторожно вмешался
  - Ежели позволите-с, только сегодня утром из типографии, извольте-с открытки работы госпожи Бём! Получили-с признание даже в Париже! - Он выложил на прилавок пачку совершенно очаровательных открыток, мы восхищенно разглядывали их полчаса, наконец, направляемые внимательным приказчиком, выбрали милую открытку, изображавшую мальчика со щенком и подписью 'Друзья дороже денегъ', нам она показалась наиболее уместной. И переполненные благодарностью к внимательному приказчику прикупили еще с десяток картинок для всех своих домочадцев.
  Вернулись в номера к четырем часам, усталые, но довольные. Так как времени оставалось мало, ограничились краткой надписью, сообщавшей, что мы, оказавшись на короткое время в Киеве, рады бы повстречаться с вами любезный друг, вспомнить о былых днях. Присовокупив визитную карточку тети, запечатали в изящный конверт, купленный в том же писчебумажном магазине, отправили с посыльным. К слову, уже через полтора часа получили вежливый ответ, сообщавший, что госпожа Долиновская чрезвычайно рада повстречаться со старыми знакомыми и приглашение к обеду, завтра в три часа пополудни.
  К вечеру усталые злые и голодные мы с тетей, ждали у нее в номере, спутников коих выбрала для нас Софи, тщательно подбирая гостей. К нашей радости, моя мачеха сжалилась над нами и не стала оригинальничать, пригласив, Алексея Петровича и Георгия, догадалась все-таки, с кем мне приятней будет провести вечер.
  Георгий открыл и разлил в бокалы, шампанское, поданное в номер. От выпитого у меня закружилась голова, мы не обедали, Софи обещала обильный ужин, да и просто не успели.
  Часы показывали полседьмого, приглашение было на семь, решив, что подниматься еще рановато, мы не торопясь, тянули 'Veuve Clicguot' и пытались вести светскую беседу.
  - А что ваша родственница увлекается столоверчением? - Первым прервал неловкое молчание Алексей Петрович.
  - Да нет что вы! - почти одновременно ответили мы с тетушкой. Я решила дать тете возможность высказаться.
  - Наша, дорогая Софья Александровна, весьма практичная особа, ее мистификациями не увлечешь, просто сейчас столоверчение вновь модно в светских домах. - Тетя кокетливо обернулась перед почтенным кавалером, едва не снеся подолом юбки стул. Георгий, галантно придержал пошатнувшееся кресло и жестом предложил долить тетушке в бокал вина. Если так дальше пойдет, к ужину мы будем в изрядном подпитии.
  - В годы моей молодости вызыванием духов занимались все кому не лень, - нисколько не смутившись, продолжала тетя. - Помню, как-то мои родители устроили большой званый вечер, пока взрослые развлекались, нам, детям, накрыли в малой гостиной. Одна из девочек принесла с собою доску для столоверчения. Мы выпросили в кухне блюдце и занялись вызыванием духа мадам Литовской, почившей к тому времени, жены местного почтмейстера. О ней говорили, что ведает в колдовстве и гаданиях, но за этим непотребным занятием застала нас няня, женщина, надо сказать, сурового нрава и твердой веры, она доску отобрала и велела сжечь, а нам сделала выговор. Моя матушка, узнав о том, долго смеялась, но детям все же сурово запретили впредь заниматься бесовщиной.
  - Интересно, не спрятала ли где под креслом ваша родственница горничную с гитарой? - Лукаво улыбнулся Георгий. Я чуть не подавилась шампанским, представив себе как дородная, ростом соперничавшая с городовыми, Софьина горничная, Маруся, лезет под кушетку, да еще с гитарой в руках, с ее формами иначе как под обеденный стол она бы никуда не уместилась.
  Кажется, тетя представила себе эту же картину, поскольку подозрительно закашлялась.
  - А, Георгий Федорович, вы это о забавной пьесе графа Толстого! Как же, как же, недавно бывал на представлении как раз 'Плоды просвещения' давали, как же я посмеялся. - Алексей Петрович сделал широкий жест рукой, по-видимому, желая подчеркнуть, насколько повеселила его пьеса, при этом забрызгав шампанским мое платье. - О, Анастасия Павловна, простите, неловкого старика.
  - Да нет, ничего же не случилось. Мое платье имеет цвет шампанского, как было указано в названии ткани. - Я оглядела себя в зеркало. - Несколько капелек, высохнут и видно не будет.
  - А кто еще приглашен? - Желая загладить возникшую неловкость, поспешно вставил Георгий.
  - Всех не знаю, - поспешила ответить тетя. - Мы с вами, Софи с Павлом Васильевичем, ну этот доктор Блевин с медиумом, мадмуазель Эсмеральдин, это же надо имя такое, француженка может быть? Еще партнер Павла Васильевича, господин Седальский с женой, я с ними едва знакома, вот может Анастасия получше их знает. - Все обратили ко мне взоры, как будто я обладала очень ценной информацией.
  - Андрей Савельевич, немного похож на Леонида Федоровича, как там писал граф Толстой, 'приятный джентльмен', только вот в спиритизм не верит, насколько я знаю, да и вообще скептик еще тот, иначе не достиг бы таких успехов торговле, он судовладелец известный. Но жене своей потакает во всем, она значительно моложе его и если вспомнить героев пьесы, то похожа скорее на Бэтси, нежели на Анну Павловну.
  - Вы хорошо знакомы с пьесой, дорогая Анастасия Павловна, неужто пробовали себя на сцене? - добродушно поддел Алексей Петрович.
  - Только на любительской. Лет пять назад, наш женский благотворительный комитет, решил поставить к Рождеству пьесу с целью собрать денег на подарки сиротам и бедным семьям, выбрали 'Плоды просвещения', хорошая, легкая комедия, поучительная к тому же, да и действие происходит полностью в доме у Звягинцевых, значит, декорации сделать проще, мы тогда имели успех. - Я улыбнулась своим счастливым воспоминаниям.
  - А вы Анна Ивановна участвовали? - Алексей Петрович обернулся к тете, при этом галантно наполнив ее бокал.
  - Участвовала, - улыбнулась тетя, - была костюмером и реквизитором, кажется, это так называется? Я даже декорации мастерила, стены гостиной!
  - Вот как, разве некому было поручить это дело?
  - Отчего же было кому, но перед самим началом спектакля обнаружили, что одну стену, то есть пару сколоченных досок окрашенных в голубой цвет где-то умудрились потерять. Спектакль давали на импровизированной сцене в доме у городского головы, декорации свозили со всего города, кто что делал. За нами были декорации изображавшие стены, их устанавливали как ширму, заднюю самую широкую драпировали тканью, а две боковые просто фанерные щиты окрашены в голубой цвет, были еще пара щитов, что бы стены, скажем кухни, изображать, понятно? Ну, так вот, там в одной сцене, горничная Таня, надевает платье в цвет стены гостиной, так что это была важная деталь, а тут получается, одной стены нет. Так, пока наши самозваные актеры переодевались, я драпировала голубой тканью щит, который кухню должен был означать, потом пришлось быстро эту ткань отцеплять, и обратно, в общем, так весь спектакль к декорациям и была приставлена. Умаялась я тогда жутко! - Заразительно рассмеялась тетушка.
  Робость отошла, сменилась дружеским весельем.
  - А вы Анастасия Павловна, кем были вы, в той пьесе? - С улыбкой обратился ко мне Георгий.
  - Мне досталась как раз роль Бэтси. Наполните мой бокал, Георгий Федорович. - Кокетливо произнесла я, пожимая губки, как сделала бы это 'светская девица, лет двадцати, с распущенными манерами'.
  Наше веселье прервал тетушкин возглас:
  - О, Господи! Без пяти минут семь, пора подниматься!
  Торопливо оглядев себя в зеркало, я подхватила Георгия под руку, и мы вышли из номера, вслед за Анной Ивановной с Алексеем Петровичем.
  Глава 12
  
  Отель 'Континенталь' предлагал своим постояльцам со средствами апартаменты, состоящие из трёх комнат: гостиной, столовой и спальни. Таких номеров в гостинице было несколько, один из них занимали Софи с папенькой. Я уже бывала здесь, да и успела привыкнуть за время проживания в 'Континентале' к пышности обстановки и вызывающей роскоши, но сейчас, вечером освещенная десятками свечей, гостиная пробрела особый торжественно-таинственный облик.
  Софи умела создать особою атмосферу на своих вечерах. Сегодня предполагалось некое мистическое действо и убранство гостиной, свечи, негромкий разговор, тихая музыка, будто доносящаяся из иных миров, подготавливали зрителей, создавали нужное настроение, казалось, ожидание повисло в воздухе.
  Мы поприветствовали хозяев вечера и переместились вглубь гостиной. Услужливый лакей тут же объявился рядом, словно вырос из-под земли, предлагая напитки. Софи с папой встречали чету Седальских. Тетя с Алексеем Петровичем негромко разговаривали в стороне, другие гости пока не появились. Георгий спросил вполголоса:
  - Куда это твоя мачеха музыкантов спрятала?
  - Скорее всего, в смежной спальне. - Окинув взглядом комнату, предположила я.
  - Она любит эффекты?
  - О, да. В Одессе, Софи приобрела репутацию самой оригинальной хозяйки, ее вечера очень популярны, все, считающие себя светскими людьми, почитают за честь получить приглашение, тем более что папа далеко не любитель суаре и балов, поэтому у них приемы бывают не часто, зато очень эффектно. В этом деле ее первейшая соперница госпожа Седальская. А вот и она.
  Фаина Давидовна, от природы обладала весьма пышными формами, что бы подчеркнуть аппетитные округлые бедра и соблазнительную грудь она сильно утягивала талию корсетом, это утрудняло дыхание, отчего лицо ее имело нездоровую бледность, но мерцающий свет свечей скрывал сей недостаток. Красавицей Фаину назвать было трудно, зато в ней было море задора и кокетливости, плавная походка, густые кучерявые волосы, всегда уложены так, что бы вьющиеся пряди обрамляли лицо, радостно подскакивая каждый раз, как их хозяйка встряхивала головой. Она умела загадочно улыбаться и в совершенстве владела искусством флирта.
   Андрей Савельевич был полной противоположностью жены, высокий, худой как жердь, с холодным цепким взглядом, говорил короткими фразами и по существу, большую часть времени предпочитал отмалчиваться, но манеры у него были приятные, учтив и всегда спокоен. Из старинного купеческого рода, господин Седальский ценил в людях предприимчивость куда больше чем образованность. Он совершенно не разбирался в литературе, музыке или живописи, поэтому светские разговоры предпочитал игнорировать, зато, если заходила речь о ценных бумагах, Андрей Савельевич мог дать очень дельный совет. Также в совершенстве разбирался в устройстве паровых двигателей и всякой другой технике, то есть в вещах от большинства людей столь же далеких, как луна от земли. На выходки своей жены смотрел с угрюмым равнодушием.
  Пока гости общались с хозяевами, я в двух словах рассказала Георгию о них.
  Скучающе, оглядев гостиную, взгляд Фаины Давидовны остановился на моем спутнике, она улыбнулась плотоядной улыбкой вызвавшей во мне всплеск негодования, и двинулась к нам.
  - Добрый вечер, дорогая Анастаси, как давно я тебя не видела! - С преувеличенным воодушевлением она чмокнула меня в щеку, и сразу повернулась к Георгию, - представишь меня своему спутнику?
  - Георгий Федорович Савельев, Фаина Давидовна Седальская. - Я старательно улыбалась, пытаясь быть любезной и дружелюбной. - Георгий Федорович преподает историю, латынь и древние языки в нашей гимназии.
  - Рад познакомится, госпожа Седальская, Фаина Давидовна. - Георгию пришлось учтиво поцеловать пухленькую ручку, подсунутую к его лицу.
  - Можете называть меня Фиби. - Она кокетливо повела плечиком. - Ах, я бы с радостью стала вновь гимназисткой, ах годы ученья, они самые беззаботные.
  - Георгий Федорович преподает в мужской гимназии. - Сухо ответила я.
  Фиби не сводила любопытного взгляда с Георгия, ситуация становилась щекотливой ибо дама явно была настроена пофлиртовать, от неловкого положения спас господин Седальский, подойдя к нам. Он поклонился и приветствовал меня сухим тоном:
  - Госпожа Вишневецкая, Анастасия Павловна, давно вы не посещали Одессу, все хорошеете. - Добавил обычный комплимент Андрей Савельевич и перевел хмурый взгляд на Георгия.
  Я представила их друг другу.
  - Очень жаркое лето нынче, вы не находите. - Фиби взмахнула веером, будто отгоняя невидимых мух, и обратила томный взгляд на Георгия.
  - Да, несомненно, это лето много жарче прошлогоднего. - Вежливо ответствовал он.
  - Вы надолго в Киев? - Проигнорировав моего спутника, обратился ко мне господин Седальский.
  - Нет, ненадолго, мы будем, вероятно, до конца недели, в воскресенье приглашены на благотворительный бал Купеческого собрания.
  - Мы тоже приглашены. - Радостно сообщила Фиби, и обратилась к Георгию, - вы, вероятно, будете сопровождать Анастасию Павловну?
  - Я не получил приглашения. - Как можно более вежливо отвечал он.
   К моему облегчению, пробормотав вежливые извинения, господин Седальский, подхватив жену под локоток, увел ее, присоединившись к Алексею Петровичу, судя по всему, они были давними знакомыми.
   - Нрав жены доставляет Андрею Савельевичу немало забот. - Улыбнулся Георгий.
   - Да уж, она иногда забывается. Не стоило, ему женится на молоденькой кокетке.
   - Твой отец тоже женился не на старухе. - Его насмешливый взгляд рассердил меня. - Софи совершенно иная! Фаина дочь Давида Гершвильда, того самого Гершвильда у которого одалживает даже императорская семья. Господин Седальский женился на ней из деловых соображений, а Фаина - некоторое неудобство в придачу к деньгам.
   - Ты не слишком ее жалуешь.
   - Так ведь и жаловать не за что!
   Наш спор прекратил приход новых гостей и тут, я уже по-настоящему удивилась, поскольку, никак не ожидала увидеть Веронику Гердовну, госпожу Цапп, в сопровождении Семена Михайловича! Я тут же посмотрела на Георгия, кажется, его приход этой странной пары не удивил нисколько.
   - Ты знал?
   - Знал.
   - Почему мне не сообщил?
   - Не успел. - Георгий красноречиво взглянул на меня, - да и так ли это важно?
   - Но мог хоть намекнуть. Скажи честно, это была просьба Семена Михайловича?
   - Смотри, какая догадливая. - Он улыбнулся примиряющее, - да его просьба, переданная через Алексея Петровича. Видишь ли, Семен, никак не может к семье баронессы подобраться, они после смерти госпожи Витт, закрылись от всех, а от полиции отгородились адвокатом. Вот он и решил таким образом пообщаться с кем-то из семьи. Госпожа Цапп живет отдельно, не в доме Голубовских, снимает номер здесь же в 'Континентале', кроме того твоя мачеха с ней немного знакома, вот и пригласила, вечер скромный, танцы не предполагаются, наоборот духов вызывать будем, а Виктории Гердовне есть с кем в потустороннем мире пообщаться.
   - Боже, как цинично! - Приход новых гостей оживил наше маленькое общество, больше всего внимания привлекла госпожа Цапп.
   Как и полагается, будучи в глубоком трауре, Вероника Гердовна облачилась во все черное и надо сказать этот цвет чрезвычайно ей шел.
  Ее белая кожа от природы не способная к загару, как это бывает у людей с рыжеватым оттенком волос, оттененная черными кружевами, казалась еще белее, при свете свечей выглядела очень выигрышно. Скорбный вид и печальный взгляд красивых светло-карих глаз, вызывал у мужчин рыцарские чувства и желание защитить столь нежный цветок. Все дамы в гостиной, включительно со мной почувствовали в ней опасную соперницу, хотя, как мне показалось, сама она соперничать с нами не собиралась. Семен Михайлович рядом с интересной спутницей смотрелся вполне импозантно в своем вечернем костюме с аккуратно повязанным галстуком.
   Почти все гости собрались, пришло время ужина, но главное блюдо сегодняшнего вечера: доктор философии с медиумом запаздывали, очевидно, Софи вознамерилась их дождаться, потому что за стол нас не спешили приглашать. Она пыталась организовать общение и создать приятную атмосферу, что, впрочем, ей вполне удалось. В результате все разбились на компании, папа с господином Седальским довольно громко обсуждали недавно утвержденный Монетный устав и биржевые синдикаты, к обсуждению отец привлек Георгия, очевидно папенька решил проверить, насколько сведущ в этой сфере мой друг. Я с беспокойством поглядывала в их сторону, но, кажется спасать Георгия, от напора моего батюшки не было нужды. Алексей Петрович с Михаилом Семеновичем изображали галантных кавалеров, мило беседуя с тетушкой и Фиби, Софи исчезла в столовой, вероятно, давала указания прислуге. Мы же с Вероникой Гердовной, оказались вдвоем, впрочем, она попросила обращаться к ней - Ники.
   - У вас приятная мачеха, ведь София Александровна приходится вам мачехой? - Спросила Ники, не найдя с чего начать разговор.
   - Да, мама умерла, когда мне было десять лет. - До сих пор воспоминания о мамочке вызывали чувство горя, хоть и приглушенного прошедшими годами. Я посмотрела на свою опечаленную собеседницу и сочувственно вздохнула, - вам тоже тяжко пришлось в последнее время, такие утраты...
   - Да, утраты... Я еще от смерти мужа не отошла, а тут мама и сестра сразу. - Мне показалось, она сейчас заплачет, но светское воспитание не позволяло излишне демонстрировать чувства.
   - Мой муж тоже умер, уже прошло больше трех лет.
   - Алекс, погиб в прошлом году. - Она осторожно отпила вино с бокала и уставилась в окно.
   - Вы, очень его любили? - Вырвалось у меня.
   - О, да! Очень! - Ники обернулась ко мне, в ее глазах стояли слезы. Кажется, она действительно очень любила мужа. - Вы наверно думаете, что я здесь делаю?
   - Нет, почему же, вполне вас понимаю, без общества человек словно сходит с ума, в одиночку бороться горем трудно.
   - Спасибо, Анастаси, вы, правда, понимаете.... Последние дни просто ужасны... Мамочка, потом Лина... и все так неправильно. Вы тоже остановились в этом отеле. - Резко сменила тему моя собеседница.
   - Да, он раскошен, не правда ли? Но, честно говоря, я бы уже с удовольствием вернулась в свой дом.
   - Я тоже, - понимающе улыбнулась Ники, - с радостью вернусь домой, только закончится судебное разбирательство по поводу завещания. Вы знаете, завещание нашлось?
   Я изобразила удивление, очевидно полиция не сообщила им, где нашлось завещание.
   - Да? Я не знала. Так это все упрощает.
   - Конечно, так много лучше, а то Ванда и Всеволод уж собирались судиться, не понимаю зачем, можно было бы просто поделить все поровну, но у них свой взгляд на такие вещи. - Грустно заключила она. - Теперь же судебные приставы опросят свидетелей, завещание признают действительным, и я смогу уехать домой к сыну.
   - А полицейское разбирательство? Вы будете ждать его завершения? - Осторожно спросила я.
   - Нет, зачем? Я уже все рассказала, что знала, вот и Семен Михайлович успели расспросить, он ведь за этим мне в спутники просился? - Я сделала вид, что не понимаю вопроса. - Но я знаю не много, - продолжала Ники, - да и не думаю, что мои родственники способны рассказать что-нибудь существенное, хотя конечно мы хотим, что бы убийцу нашли, думаю, Лина что-то знала о том, кто отравил маму, затем и ее убили. Могла хоть намекнуть нам, может и жива, осталась бы, но Лина всегда такой была, скрытной, все в себе держала. - С горечью добавила она.
   За разговором мы и не заметили, как появились последние гости. Никогда до этого не встречала медиумов, в нашу провинцию они не заезжают, поэтому ожидала, что мадмуазель Эсмеральдин окажется этакой эффектной брюнеткой, с загадочной восточной внешностью, что бы видом своим немедля интриговать зрителей, а ее спутник будет неким подобием Мефистофеля, но меня ждало горькое разочарование.
   Господин Блевин был невысокого роста полноватый мужчина, неопределенных лет, лысоват, с жидкими усиками, обвисшими щеками и маленькими бегающими глазками, спрятанными за линзами пенсне в золотой оправе. Мадмуазель Эсмеральдин, оказалась, девицей лет двадцати пяти, худой и бесцветной. Блеклые волосы мышиного цвета, туго стянуты на макушке в узел. Платье дорогое, весьма искусно пошитое, алого шелка, но это отнюдь не украшало девицу, скорее подчеркивало ее бесцветность.
  Наконец пришло время ужина. Столовая, как и гостиная, была освещена десятками свечей, обед выше всяких похвал, услужливые лакеи, отличное вино, Софи могла гордиться собой. Она искусно вела беседу, вовлекая в нее всех присутствующих, и мы, благодарные, за вкусный ужин и приятный вечер старались не разочаровать хозяйку.
  Господин Блевин оказался остроумным собеседником, умело парировал выпады папеньки и Георгия, пожалуй, наиболее скептически настроенных по отношению к спиритизму. Он показался весьма разносторонне образованным человеком. Мадмуазель же за время ужина обронила не более десятка слов, голос ее был столь же бесцветным, как и внешность.
  По окончании ужина мы переместились в гостиную, как сообщил господин Блевин, вызов духов занятие серьезное и к нему надо подготовиться. Подготовка длилась не более двадцати минут, потом нас вновь пригласили в столовую.
  Приборы со стола убрали, в комнате царил полумрак, стол покрыли черной бархатной скатертью, большинство свечей потушили, остались только два канделябра на буфете. Посреди стола лежала говорящая доска. С подобными - мы экспериментировали в детстве, вызывая духов бабушек и дедушек, а также Гоголя или же Наполеона. Но, эта доска была сделана намного искусней, на ней кроме наших, 'да' и 'нет', имелись буквы, а также цифры и еще непонятные нам знаки, как объяснили мне потом означавшие любовь, разлуку, смерть и долгожительство.
  Мадмуазель Эсмеральдин уже заняла свое место за столом, она даже преобразилась, лицо приобрело странную загадочность, тело расслаблено, руки, ладонями вверх, положила на стол, губы шевелились, словно произносили тихую молитву, а может какое заклинание. Господин Блевин стоял у буфета, не сводя с нас пристального взгляда.
  - Ну, господа, медиуму нужны компаньоны, кто осмелится сесть за стол? - Его тихая речь звучала, тем не менее, вызывающе.
  Мы нерешительно топтались у двери. Господин Блевин переводил взгляд с одного на другого, но никто не решался сесть за стол. Видно поборов сомнения и решив, что хозяйка обязана подать пример, Софи с решительным видом уселась за стол справа от медиума и, конечно же, устремила на меня укоризненный взор.
  - Стаси?
  - Конечно, отчего не попробовать. - Мысленно посылая Софи проклятия, я уселась за стол с другой стороны от медиума. Издав тяжкий вздох, рядом со мной устроилась тетушка. Еще два свободных стула заняли соответственно Фиби и Ники, в результате за столом оказались шесть женщин, мужчины же заняли места в зрительном зале.
  Мы поерзали на стульях, устраиваясь удобней, мои руки дрожали, тетя все время пинала меня ногой под столом, поправляя шлейф, странно за ужином он ей вовсе не мешал, Софи посылала нам непонятные сигналы рукой, видимо призывая, успокоится. Ники замерла как изваяние, а Фиби поправляла лиф платья, очевидно желая привлечь чье-то внимание к своим прелестям, я проследила за ее взглядом и увидела Георгия, ну дорогуша, ты у меня еще попляшешь!
  Господин Блевин попросил нас снять и передать родственникам, не сидящим за столом, все металлические украшения, мы выполнили просьбу, тем временем он открыл окно, в комнату ворвался свежий ветерок и шум начавшегося дождя. Дальше он обратился с просьбой определить, чей дух будем вызывать, этот вопрос привел всех в замешательство, посыпались предложения, оригинальностью не блиставшие. Выслушав целую череду имен известных людей, доктор предложил все же не трогать и так слишком часто вызываемых исторических лиц, а попробовать поговорить с кем-то из родных. Все молчали, неожиданно тетушка предложила.
  - Если так нужно, можем попробовать поговорить с нашей теткой Дарьей Любомировной Артемьевой, беспокойная была женщина при жизни, царство ей небесное.
  - Никто не против? - спросил господин Блевин.
  Все дружно затрясли головами, а Софи на правах хозяйки ответила:
  - Нет, мы не против, тем более интересно, что Анна Ивановна была знакома с ней.
  Медиум невозмутимо, подождала пока в комнате воцариться молчание.
  Наконец все затихли и устремили взгляды на мадмуазель, совершенно преобразившуюся, в своей стихии дама чувствовала себя уверенно, оглядывая сидевших за столом с видом превосходства. Приходилось признать - она имела право.
  - Итак, начнем. - Глубокий голос, неизвестно откуда взявшийся у госпожи, до этого еле шептавшей слова, заставил вздрогнуть. Господин Блевин поставил рядом с ней подсвечник и подал блюдце с нарисованной на нем стрелкой. Медиум принялась прогревать блюдце над свечой. Мы наблюдали за действием как зачарованные, в ее движениях появилась грация и мягкость.
  Мадмуазель положила блюдце в центр круга, слегка наклонив его, окинула нас внимательным взглядом и произнесла вполголоса четко, размеренно выговаривая слова.
  - Дух Дарии Артемьевой, пожалуйста, придите к нам.
  Все замерли в ожидании, дождь гремел с удвоенной силой, казалось, он лил прямо тут в комнате. Мадмуазель повторила призыв трижды. Потом положила блюдце в центр круга и велела нам руками прикоснуться к блюдцу, мы послушно приложили пальцы рук к краю блюдечка и стали ждать, оно было совсем неподвижно, но вдруг двинулось в сторону почти незаметно глазу, но чувствительно пальцам, все затаили дыхание. И снова резкое движение блюдца, Ники и Софи отдернули руки, получив укоризненный взгляд медиума, вернули их в прежнее положение, блюдце тем временем повернулось стрелкой к слову ДА.
  - Дух Дарии Артемьевой, готовы ли вы общаться с нами? - прозвучал голос медиума.
  И снова блюдце указало стрелкой на слово ДА.
  - Представьтесь нам. - Продолжила медиум, блюдце забегало с удвоенной скоростью, хоть я клянусь, только прикасалась к нему. Мне показалось, что буквы, на которые указывала стрелка, соответствовали нужному имени, оказывается господин Блевин, внимательно следил за процедурой и записывал, он повернул к нам бумажку, большими печатными буквами там было написано ДАРИНА.
  - Этим именем ее крестили. - Пробормотала тетя.
  - Дух ждет вопросов. - Спокойно сообщила медиум, устремив взгляд на тетю. Та замешкалась и выдала, по-моему, первое, что пришло ей в голову.
  - Знаете ли вы, что стало с вашим сыном?
  Блюдце забегало по кругу, указывая нужные буквы, господин Блевин записал ответ и показал нам: 'Его убили' гласила табличка. Все уставились на нас с тетушкой, я оцепенела, а тетя выдавила из себя
  - Да, это так.
  После этого вопросы посыпались со всех сторон. Дух давал весьма расплывчатые ответы, но они всех удовлетворяли, кроме того тетенька оказалась дамой довольно острой на язык и капризной, например о политике говорить отказалась, поскольку эта тема ей не интересна, некоторые вопросы игнорировала, или заводила речь о чем то совершенно ином.
  На вопрос Фиби: сильно ли изменится мода в будущем, дух, ехидно ответил, что на глубину декольте, мода вряд ли будет иметь влияние, услышав это, тетушка пробормотала:
  - Узнаю Дарью Любомировну.
  В конце концов, дух видимо устал, поскольку сообщил что уходит, повернув стрелку к слову 'нет' несколько раз.
  Медиум торжественно поблагодарила госпожу Артемьеву за помощь, попрощалась с ее духом и отпустила блюдце. Я к тому времени уже давно забрала руки, поскольку пальцы мои онемели и болели от напряжения, скорее нервного.
  Я думала, что на этом довольно утомительная забава закончилась, но неожиданно Ники предложила пообщаться с ее матерью. Лицо Вероники Гердовны при этом имело весьма странное выражение, мне показалась, что она сама удивилась просьбе. Все разом замолчали и уставились на мадмуазель Эсмеральдин.
  - Ваша матушка умерла недавно, не больше недели тому? - спросила она, пристально глядя на Ники.
  - Да. - Почти неслышно прошептала Вероника Гердовна.
  - Тогда мы можем попробовать пообщаться с ней непосредственно через меня.
  - Это как?! - Вырвалось у Софи.
  - Надо всем сидящим за столом взяться за руки, дабы образовалось энергетическое кольцо. - Она протянула мне руку, поколебавшись минуту, я подала свою, ее хватка оказалась неожиданно крепкой.
  Дольше всех сомневалась тетушка, но подумав, все же сделала то, что ее просили.
  - Как звали вашу матушку. - Спросила медиум, когда все успокоились, и воцарилось мертвое молчание.
  - Ангелина Федоровна. - Пробормотала Ники, судя по всему, она уже и не была рада тому, что втянула нас в этот сомнительный эксперимент.
  - Дух Ангелины Федоровны, посетите нас. - Эти слова мадмуазель повторила десяток раз, она начала, медленно выговаривая слова, прикрыв глаза и застыв как изваяние, только губы шевелились. Потом медиум стала говорить быстрей и легонько раскачиваться как мятник.
  Потом наступила полная тишина. Даже внешние звуки, проникавшие в комнату, из приоткрытого окна казались отдаленным эхом. Мы затаили дыхание, мои руки онемели потому, что в одну мертвой хваткой вцепилась медиум, другую - сжимала до боли тетушка.
  Мадмуазель резко выпрямилась и открыла глаза.
   Стол вдруг затрясся! Мы испугано отдвинулись от него, не отпуская рук.
   Боже! Я могла поклясться, что дух покойной баронессы вселился в медиума, этот презрительный взгляд, прямая как палка спина, крепко сжатые губы, но хуже всего голос:
  - Лина видела диадему, серьги, брошь, я показывала ей, она видела. - Произнесла медиум, но это был голос баронессы, при ее жизни я всего-то может, раз или два слышала ее, но это была она, тот же презрительный тон, тот же, почти незаметный акцент.
  - Нет! О, Боже, нет! - Ники смертельно побледнела, вырвала руки, сорвалась с места, опрокинув стул, и оказалась в объятьях растерявшегося Семена Михайловича.
  Мадмуазель сползла набок, лишившись чувств. Мы все поднялись со своих мест. Господин Блевин поднес девушке нюхательную соль, она пришла в себя, и обвела присутствующих непонимающим взглядом. Кто-то включил электрические лампы, отчего в комнате стало светло как днем. Ники рыдала, Семен Михайлович, не зная, как освободится от расстроенной женщины, неуклюже пытался усадить ее на стул. Кто-то что-то громко доказывал, кто-то бормотал молитву.
  Через десять минут все засобирались, мы поблагодарили хозяев за интересный вечер и удалились.
  - Твоя мачеха, осталась верна себе, вечер закончился очень эффектно. - Прошептал мне на ухо Георгий, когда мы вышли в коридор.
  - Да уж, весьма эффектно, что тут скажешь. Ты думаешь, дух баронессы и, правда, посетил нас?
  - Сомневаюсь. При случае спроси у Софьи Александровны, сколько она заплатила медиуму и господину Блевину, они известны как очень 'дорогие' гости. - Обычная ирония прозвучала в тоне Георгия.
  - Ты думаешь, они наводят справки, о тех с кем встретятся на вечере?
  - Не сомневаюсь, они тщательно готовятся, недаром одно из их условий определенное количество гостей, не больше двенадцати.
  - А стол? Он ходил ходуном!
  - Какой-нибудь фокус.
  - Какой же?
  - Не знаю я не фокусник, могу навести справки. - Лифт опустил нас на мой этаж, и Георгий галантно пропустил меня вперед.
  - Не стоит, мне не хочется об этом вспоминать, было жутко. Но главное эти слова о драгоценностях, я поняла, о них почти никто не знает! Хотя Ванда Гердовна что-то там говорила, но сейчас уже не упомню. Ты останешься? - Мы остановились у дверей моего номера.
  - Нет, не сегодня. - Георгий извиняющее улыбнулся и поцеловал меня в щеку.
  - Тогда спокойной ночи.
  - Спокойной ночи, Настенька.
  Он ушел. Я переоделась сама, еще вечером отпустила горничную. Предполагая, что может быть, проведу ночь не в одиночестве. Хорошо хоть корсет одела с завязками спереди и платье с боковой застежкой, а то довелось бы горничную у тети одалживать.
  Странно, но я почему-то была рада тому, что осталась одна. Разные мысли одолевали. Открыв пошире окно уставилась в ночную темноту. Где-то внизу горели фонари, умытый город, спал крепким сном.
  Из головы не выходила Ники, то, как она сказала о любви к мужу, сколько печали было в ее глазах, страдания. Вспомнила бедную Анфису Андреевну, она ведь не пережила мужа даже на полгода, вот ведь как любила. А я? Любила ли я Мишу? Никогда по-настоящему об этом не задумывалась.
  Стало холодно, в открытое окно врывался довольно сильный ветер, пришлось прикрыть его и вернуться в постель, но сон не торопился наведаться ко мне, возможно, сказывалось излишнее возбуждение.
  Закрыв глаза, перенеслась мыслями в прошлое. Вечера в библиотеке, я их любила. Это были часы только наши с Мишей. Он усаживался за письменным столом, в домашнем коротком бархатном халате, раскуривал трубку и принимался читать газету, я залезала в кресло с ногами и накрывалась пледом, в библиотеке всегда царила прохлада, брала книгу, и мы погружались в чтение, время от времени отрываясь, что бы послушать, что интересного нашел в газете Миша.
   Любила ли я его? Наверно, да. Была ли это страстная любовь - нет. Страсти у нас не было. Даже в постели, но зачем нам нужна была эта страсть? Ведь нас все и так устраивало.
  Конечно с Георгием все иначе. Вот только люблю ли я его? Впервые задумалась над этим и не смогла найти ответа. Страсть, пожалуй да, в его объятьях все иначе, совсем иначе но, что кроме того я знаю о нем. Последние полгода мы много написали писем друг другу, можно ли узнать человека по письмам? Я знала, что у него есть сестра под Москвой и в Петербурге - мама. Знала, что он любит свой предмет и половину лета провел в Крыму, роясь в чьих-то могилах. Порой две трети письма были посвящены описанию какой-нибудь бляшки, найденной в кургане, и еще рисунок на полстраницы и сколько я не рассматривала рисунок, никак не могла понять, как по этим кусочкам можно судить о жизни, быте древнего народа?
  Сколько не пыталась, не могла представить себе Георгия в домашнем халате, сидящем за письменным столом или в нашей маленькой столовой, окруженного небольшим женским царством, беседующим с месье Бомоном или разбирающимся в счетах и бухгалтерских книгах, впрочем, последним, и муж занимался весьма неохотно предпочитая предоставлять эту часть ведения хозяйства мне.
  В свою очередь, Миша никак не желал, даже в моем воображении, нетерпеливо срывать с меня одежды и заниматься любовью при открытом окне и свете ламп. Лампы он бы погасил из экономии, а окно закрыл, что бы, не дуло, да и зачем срывать одежды, если можно спокойно раздеться.
  Такие мысли мучили меня большую часть ночи, не давая уснуть, получается, мне нужен кто-то средний между Мишей и Георгием? А может лучше не спешить, подождать, узнать Георгия получше, все таки полгода, большей частью вдали друг от друга, не достаточное время, что бы узнать человека.
  Я сидела в постели, а напротив кресле, развалился Миша, с газетой в руках, в домашнем халате и войлочных тапочках, он улыбался мне, а рядом, на кровати спал Георгий, раскинувшись по-хозяйски. Ярко горел свет, стало холодно. Вдруг входная дверь отворилась и в комнату вошла баронесса, она остановилась на пороге, строго посмотрела мне в глаза и сказала
  - Лина видела драгоценности! Запомните, только она видела! - и ушла, хлопнув дверью.
  Я резко села в постели. Яркий солнечный свет слепил глаза. Ночной ветер распахнул окно на всю ширь, оставленное мной слегка приоткрытым, принеся с собой утреннюю прохладу. Кто-то стучал в дверь.
  Глава 13
  
  Конечно, это была тетя.
  - Анна Ивановна, десятый час, не рановато ли? Вчера поздно легли, а ты уже где-то побывала? - с удивлением оглядела тетю, одетую в прогулочное платье, с ридикюлем в руках.
  - Отцепись от звонка, горничная, верно уже несется со всех ног сюда. - Раздраженно ответствовала тетя, снимая кружевные перчатки, а я забрала палец от кнопки звонка для вызова прислуги, на которую рассеянно нажимала, и внимательно присмотрелась к тетушке. Она выглядела усталой и злой, швырнула перчатки в кресло, ридикюль небрежно опустила на туалетный столик, а сама уселась на диван, уставившись на меня обвиняющим взглядом.
  - Анна Ивановна, что случилось? - я растерялась, не понимая, чем вызвана неприязнь родственницы.
  - Спишь? - ее нервный тон рассердил меня.
  - Уже нет, как видишь. - Я захлопнула окно и уселась в кресло. - Тетя объяснись, что случилось, отчего ты так расстроена с утра?
  - Я уже побывала в церкви!
  - В какой церкви? - Я только удивленно хлопала ресницами.
  - Свято-Ильинской. И тебе советую сходить. - Она умолкла, поджав губы, поскольку явилась запыхавшаяся горничная, видимо действительно бежала со всех ног. Поняв, что при ней тетя говорить не будет, отослала девушку, велев принести кофе и бутербродов, Анна Ивановна наверно проголодалась, носясь с утра по Киеву.
  - Зачем ты ходила в церковь? - спросила я, как только дверь за Катериной закрылась.
  - Этот спиритизм, бесовское занятие, надо очистить душу. Неспокойно мне было...
  - А теперь лучше?
  - Много лучше. - Подойдя к зеркалу она, принялась снимать току с вуалью. - Вот побывала на утрене, свечи за мужа, брата и родителей поставила и за Дарью Любомировну, тоже и даже за ее непутевого сына, прости им Господи грехи их. - Отложив шляпку на туалетный столик, рядом с ридикюлем, тетя перекрестилась и снова села на диван. - Не понравилось мне вчерашнее представление, ох не понравилось.
  - Неужели ты думаешь нас, и, правда посетили духи тети и баронессы? - В дверь снова стучали, я открыла горничной, и мы подождали, пока она накроет стол. Тетя молчала, наливая себе из кофейника бодрящий напиток, Катерина принялась стелить постель, а я обернулась к Анне Ивановне.
  - Не знаю, я не уверена, но как-то это плохо, нехорошо тревожить покойных. - Полушепотом ответила тетя и, повысив голос, заключила, - ты давай собирайся, встретимся в ресторане за завтраком, нас будут ждать Софи и Павел, ты не забыла?
  Завтрак прошел вяло. Большей частью все молчали, вчерашнее представление подействовало угнетающе не на одну только тетю. Отец, наскоро перекусив, проглядывая при этом газеты, быстро ушел, пожелав нам приятного дня. Софи сообщила, что встречается с подругой, потому к докторше, она пойти не сможет. Тетушка отправилась вздремнуть. Я же, оставшись в одиночестве, решила сходить в читальный зал, взять какую книгу, что бы скоротать, оставшееся до обеда время.
  В холле была ужасная суматоха - одновременно прибыли несколько постояльцев. Их чемоданы, сумки, коробки громоздились кучей рядом со стойкой портье, носильщики суетились, какие-то женщины, кажется горничные новых гостей, вырывали друг у друга шляпную коробку, их спор прекратил запыхавшийся коридорный, он принес еще одну такую же коробку, как я поняла носильщики, случайно перепутали багаж.
  И тут меня осенило! В тот день мы прибыли почти одновременно с баронессой, ее успели поселить в семнадцатый номер. Она требовала шестнадцатый. Мы поменялись. Багаж перемещали. У меня такие же шляпные коробки из магазина мадам Анжу, как и у баронессы, может кто-то стянул у госпожи фон Айзенхард конверт с завещанием и драгоценностями и сунул в шляпную коробку, оказавшуюся по случайности моей.... В общем, такое могло случиться. Но, вот вопрос - зачем?! Зачем было красть завещание и прятать его в шляпной коробке самой же баронессы? Это если допустить, что коробки перепутали? Нет! Тут что-то не так!
  Ощутимый толчок в бок, привел в чувство, кто-то пробормотал извинения, кажется носильщик, тащивший необъятных размеров саквояж, им он меня и задел. Я собиралась куда-то идти.... А, в читальный зал.
  Выбрать книгу, так и не получилось, мысли летали где-то далеко. Еще я вспомнила о даме с птичками на шляпе, кто она?
  - Простите. - На меня смотрел человек, обслуживавший посетителей читального зала. - Может, пани желает-с чего-нибудь? Кофе-с?
  - Кофе? Да, можно, и еще может пирожное?
  - Как пожелаете-с, бисквит со сливочным кремом, шоколадное пирожное по-хранзуски, очень советую-с, а может бонбоньерку со сластями?
  - Да, кофе и бонбоньерку, будь добры. Госпожа Вишневецкая из семнадцатого номера, запишите на счет.
  - Сию минуту-с.
  Этот официант постоянно обслуживает читальный зал, возможно, он был в тот вечер? Вечер приема. Может, запомнил некую особу с прыгающими птичками? Но, расспрашивать лучше не здесь, кроме того у меня даже нет мелочи, для чаевых, а язык куда быстрее развязывают несколько монет чем даже самые добрые слова. Поэтому, когда человек возвратился с груженым, кофейником и сладостями, подносом, я попросила его доставить всё в номер.
  Пока он накрывал стол, я вытащила из кошелька пятьдесят копеек и мило улыбаясь, вручила ему, понимая, что такие деньги просто так не дают, человек остановился у двери, изогнувшись в забавном полупоклоне, жестом велев ему выпрямиться, спросила:
  - А, скажите-ка мил человек, как вас зовут? Давно ли служите в гостинице? - Не зная с чего начать, решила зайти издалека.
  - Тарасом, родители крестили. Служу-с со дня открытия.
  - Вот как? А помните ли, прием в летнем дворике пятнадцатого числа сего месяца?
  - Помню-с, отчего не помнить, дамы-с приятные были, некоторые в читальню заходили-с, я обслуживал-с. - На лице официанта застыла служебная улыбка, он и разговаривать умудрялся, не переставая улыбаться, как только щеки не болели.
  - Хорошо Тарас, - я улыбнулась ему в ответ, как можно радушней, - а даму, такую в платье зеленого цвета с оборочками, в шляпке с птичками, птички все время подпрыгивали, забавно так, помните? У нее еще шаль кружевная была?
  - В зеленом платье с шалью в тот день только одна дама была. И шляпка с птичками тоже ее, хотя они, птички эти щас модные, дамы-с их не только к шляпам крепят, так вам может имя ее интересно? - Улыбка Тараса сделалась хитрой, торгуется подлец! Я вынула из кошелька еще пять копеек, поняв, что больше не получит, лакей вздохнул и сообщил:
  - Так это генеральша, госпожа Политова, будет, она устроительница того приема была-с. Мы ее вообще хорошо-с знаем, госпожа Политова регулярно-с приемы устраивает-с, и все у нас. Ее муж на Кавказе служил-с долго, она там хворь какую-то заимела, оттого и мерзнет, все время, даже в жаркую погоду в шаль кутается.
  - Спасибо Тарас, можете идти. - Лакей вежливо поклонился и быстро удалился, сияя почтительной улыбкой.
  Генеральша, значит.... Госпожа Политова, кажется, нас представляли.... Пытаясь вспомнить, где могла видеть эту даму, я рассеянно взяла изящную коробочку, развязала голубую ленточку и, вынув из бонбоньерки конфету, отправила ее в рот. Вспомнила! Бонбоньерка! На той свадьбе такие же раздавали гостям! Нас представляли на свадьбе Витольда и Гели Оржаво-Чежихиных! Пышная была свадьба, платье невесты из самого Парижа выписывали! Ах, какое это было платье! Нижняя юбка белого шелка, сверху несколько короче, атласная с набивным узором, с жемчужно-бисерной бахромкой, лиф украшен ирландским кружевом, да о том платье все молодые девицы вздыхали! Впрочем, за красавцем Витольдом, тоже.
  Перед глазами встала яркая картинка: немолодая дама, сухощавая, укутанная в броскую индийскую, кашемировую, шаль, с целым ворохом перьев в прическе, она все время кивала головой, от чего перья эти качались в такт, и платье все оборочках, кажется, у генеральши была особая любовь к оборкам и рюшам. Миша назвал ее мадам Попугай, она действительно сильно напоминала попугая, не только своим разноцветным нарядом, но и длинным носом с горбинкой, похожим на клюв. А еще у нее был лорнет, и она все время прикладывала его к глазам. Забавная женщина. Овдовев, занялась благотворительностью, была учредительницей и активной участницей полдесятка всевозможных обществ, о том только и могла говорить.
  Но как я ни пыталась, сколько не думала, не могла найти ни одного убедительного предлога, по которому почтенной генеральше вздумалось бы вытворять подобные фокусы с завещаниями и проникновениями в чужие номера?!
  Если, только.... Рассеяно опустив руку в коробочку, обнаружила, что съела все конфеты.
  Вот если только Федя не обманул нас! А, что?! Возможно, он прекрасно знал женщину, просившую его вызвать меня из номера! Не хотел выдавать знакомую, вот и описал самую запомнившуюся даму на вечере. Генеральша с ее оборочками, с прыгающими птичками на шляпе... даже сейчас пытаясь вспомнить ту свадьбу, очень ярко вижу платье невесты и ее, эту самую генеральшу, похожую на экзотическую птицу.
  Интересно, а Семен Михайлович, догадывается о том, что Федя обманул тогда? Нет, больше я к ним не поеду! Кроме того доблестный сыщик, пользуясь своими привилегиями уже опросил гостиничную прислугу и должен был узнать о госпоже Политовой, она тут частая гостья, а Федя определенно описал именно ее.
  Генеральша, коробки, коварный Федор, завещания и драгоценности все перепуталось в моей голове. Я так и эдак пыталась соединить разрозненные части головоломки воедино, но все напрасно, и почему так важно было то, что только Лина видела драгоценности?
  Катерина помогла мне одеться к обеду. Оставалось еще довольно времени до трех часов. Если не идти к Семену Михайловичу, то может попытаться встретится с Федором? Если я хорошо помню, он служит в конторе Пашкова, найти, где находится контора не сложно, надо попросить у портье справочник 'Весь Киев', ежели они обслуживают премьеры у Соловцова да приемы в 'Континентале', контора должна быть почтенная и в справочнике обязательно имеется ее адрес. Только в этот раз прихвачу, пожалуй, тетушку, для приличия и надежности, кроме того сразу оттуда и поедем к госпоже Долиновской в гости, как раз к трем поспеем.
  Тетя уже выспалась и переоделась, мои предположения и догадки она признала сомнительными, но съездить к Пашкову согласилась, во-первых, что бы время скоротать, во-вторых, любопытно все-таки, отчего юнец солгал.
  Контора Пашкова Василия Акимовича находилась по адресу Крещатик, сорок шесть, здесь же располагался и один из магазинов Пашкова, в котором торговали всевозможными колониальными, кондитерскими и гастрономическими товарами. Здесь же предлагался огромный выбор вин, коньяков, ликеров. Принимались заказы на майонезы. Тетя не удержалась и купила большой торт.
  - Анна Ивановна, торт зачем? В гости идем. - Удивилась я, вглядываясь в людей выходивших и входивших в дверь конторы, проход в которую был через магазин.
  - Вот и принесем гостинец. Не с пустыми ж руками. - Фыркнула она в ответ. - Хорошо бы пирожных от Сэмадени, но там с одиннадцати до трёх страшная толкучка, биржу устроили коммерсанты, говорят при дележе куртажа до драк доходит. Ну как заметила своего Федора?
  - Нет, пока нет. И он не мой! Может, зайдем лучше спросим? - Мы, было, двинулись в сторону приёмной конторы, но тут хлопнула дверь магазина, и вошел тот самый Федя. Я ринулась ему навстречу едва не сбив с ног важного господина, Федор меня заметил и собирался было дать деру, да господин тот решив, что я за воришкой погналась, опередил меня и прыткого юношу, схватив того за шиворот.
  - Спасибо вам! - Поблагодарила тетя доброго человека, я от неожиданности и таких маневров, запыхалась и могла только улыбаться.
  - Пожалуйста, может в полицию его свести, помочь? - предложил наш помощник, тряхнув парнем, мужчина он был крепкий, тщедушный Федя только зря трепыхался, пытаясь вырваться из цепкой хватки.
  - А чего это в полицию, чего я такого сделал, отпустите меня. - Хныкал он.
  - Если обещаешь не убегать? А то и, правда, сведем в полицию! - Сурово пригрозила тетушка.
  - Обещаю, чего уж там, догадываюсь, что спросить хотите, я вашему приставу и так уж все рассказал. - Буркнул Федор.
  - Так, что отпустить негодника? - Крепкий господин, снова тряхнул юнцом.
  - Отпустите, и благодарю вас! - Как можно любезней улыбнулась я нашему невольному помощнику.
  - Всегда к вашим услугам! - Галантно поклонился он, отпуская Федю. - Меня зовут Думицкий Яков Григорьевич, простите, что представляюсь сам, - он приподнял шляпу и, вынув из кармана, подал нам карточку, - служу-с в страховом обществе 'Заботливость', ежели вам ссуду надобно будет или имущество застраховать буду рад служить.
  - Вишневецкая Анастасия Павловна, премного благодарна, обязательно обратимся Яков Григорьевич, если понадобится такая услуга. - Поблагодарила я, опуская карточку в ридикюль. Пока мы обменивались любезностями, Федя топтался рядом с унылым видом, тетя крепко держала его за руку.
  - Ну, Федор, рассказывай, отчего лгал о той женщине? Ты же описал в точности госпожу Политову! - Обернулась я к парню, распрощавшись с господином Думицким.
  Федя понуро глядел в пол, потом вздохнув, предложил.
  - Может не тут, а то и так все глядят, еще работы лишусь.
  - Хорошо, - оглядевшись на любопытно таращившихся в нашу сторону приказчиков, решила тетя, отпустив Федину руку.
  - Рядом есть небольшая кофейня, может там?
  В кофейне было шумно, что впрочем, нас устраивало, не будет пристального внимания любопытных, осмелевший Федя, не стесняясь, закал, кофе с молоком, три пирожных и бутербродов с бужениной, на наши удивленные взгляды, ответил
  - Я проголодался! Вам интересно знать, что да почему, а мне кушать надо, через два часа у нас большой прием, потом будет некогда.
  - Ладно, уж, обедай да рассказывай быстрей и чтобы мне не вилял! То, что поведал приставу, рассказывай! - Я попыталась быть суровей.
  - Вызвать вас, меня попросила Катерина.
  - Моя горничная?!
  - Нет, горничная баронессы. - С наслаждением откусывая добрый кусок пирожного, ответил Федя.
  - Ты с ней знаком?
  - А, то! С детства самого! Ее маменька и моя, родные сестры, она мне кузиной приходится. Родители Катерины завсегда служили у господ, ее мать горничной была и даже экономкой некоторое время у одной богатой пани, а отец, там же, кучером служил. И Катьку пристроили горничной в тот же дом, а потом паны те, вроде как, разорились и уехали из Киева, заграницу что ли? Ну, я точно того не знаю, а Кате рекомендации хорошие дали и она на службу к господам Виттам поступила.
  - К Виттам? Не сразу к госпоже фон Айзенхардт? - Переспросила тетушка.
  - К госпоже фон чего? - Федя малость не подавился, видать фамилию эту слышал первый раз.
  - Ну, к баронессе, это ее фамилия. - Уточнила я.
  - А! Я не знал. Ну да к баронессе, матушке как я знаю, госпожи Витт, она позже устроилась, ее горничная уже очень стара была, старухе пенсион назначили и в деревню значит, доживать, спровадили, а Катьку хозяйка уступила своей маменьке, потому как у Кати, характер покладистый, а баронесса еще та грымза была.
  - Федор, не красиво так о почтенной женщине отзываться. - Упрекнула нашего осведомителя Анна Ивановна.
  - А чего это? Она такая была, тяжелый характер имела, так моя маменька говорит.
  - Ну и зачем твоей кузине надо было меня из номера вызывать?
  - Она сказала, что случайно, шляпные коробки перепутала. У вас горничная не своя, отельная, она ваших шляп всех не знает, а вы, видать, к той коробке еще не добрались и подмену не заметили. И хозяйка ее пока не заметила, вот и хотела Катька потихоньку шляпы поменять, а то если бы старая... то есть госпожа фон Айзеград...
  - Айзенхардт. - Автоматически поправила я.
  - Ну, я и говорю, баронесса, значит, заметила, то устроила бы страшный скандал, и то ничего, если бы только орала, так она еще из жалованья постоянно снимала, ежели что, эти, штрафы, а жалование сами понимаете у такой скупердяйки и так было не очень. Вот Катька и попросила, потому как иначе попасть в номер не было возможности, они, отельные слуги, личных - не очень жалуют, сестра даже не пробовала их просить, а тут я. И в театре играю. А что хорошо у меня тогда получилось! - Физиономия Феди сияла самодовольством.
  - Хорошо, что б тебе пусто было! Могли просто ко мне подойти и попросить, я бы с жалованья не снимала!
  - А она боялась. Катя же с вами не знакома, а ну как ее госпоже нажалуетесь? Еще хуже будет! Уволить могли, а место все равно у баронессы хорошее! Катьке теперь и у графов можно на работу проситься!
  - Почему сразу не признался, о Катерине не рассказал, госпожу Политову приплел?
  - Ну, Катя просила никому не говорить. И вы сказали, что ничего у вас не украли? Не украли же?
  - Нет, - пришлось согласиться - скорее уж доложили....
  - Поэтому я решил, что может дело, в чем ином, и что бы у Катьки не было неприятностей, описал эту самую госпожу Политову, она на приеме главная была к тому же смешная пани, я ее лучше всех запомнил.
  - Ладно, Федя, ничего больше не утаил? - Сурово спросила тетушка.
  - Не, все в точности как было рассказал.
  - Ну, тогда заканчивай свой обед и спасибо тебе. - Мы поднялись и собрались уходить.
  - Э, вы того, заплатите, я же вам все как на духу выдал, родную сестру можно сказать оговорил. - Феденька хитро прищурился, вот наглец!
  - Ну не родную, скажем, кузину. И ты ее еще раньше приставу выдал. - Я вынула из кошелька тридцать копеек и положила на стол. - Вот, на кофе и пирожные хватит, а за бутерброды сам заплатишь, ты же все равно обедать собирался.
  Оставив Федора доедать свой обед, мы отправились искать свободный экипаж.
  
  Глава 14
  
   Крещатик - улица шумная, мы едва не попали под мчавшийся со всей скоростью двуконный экипаж. На стоянке долго препирались с кучерами, особенно яростно торговалась тетушка. В конце концов, сторговав полтинник за поездку на улицу Московскую, где проживал доктор Долиновский, мы уселись в довольно приличный одноконный экипаж. Кучер оказался не из лихачей, берег свою кормилицу, крепкую пегую лошадку, и ехал осторожно. Прижимаясь к обочине и костеря своих более резвых соперников, он направил колымагу к повороту на Анненскую. Эта улица была потише, поэтому убедившись, что нам не грозит столкновение с лихачом, мы вздохнули облегченно и смогли спокойно поговорить.
  - Что скажешь, Анна Ивановна? Ой! Я сейчас еще платье измажу твоим тортом! - Тетушка ерзала на сидении пытаясь, устроится удобней, все время, задевая меня громоздкой коробкой.
  - Не шуми! Господи, какое жесткое сиденье! Ну, все, на, подержи коробку, - она всунула торт мне в руки и расправила юбку, - теперь давай сюда коробку.
  - Нет уж, я сама подержу! Ну что, удобно тебе?
  - Разве может быть удобно в этой громыхающей и разваливающейся телеге?
  - Вот услышит тебя извозчик - и высадит нас, - зашипела я. - Хватит уже толкаться!
  - Все, все, уселась! Как же неудобны наши модные платья! - тут я не выдержала и рассмеялась. - Чего смешного? - возмутилась тетушка. - Я уже домой хочу, загостились мы, пора и честь знать! Ну, что ты хочешь знать? Федя, как по мне, еще тот плут, да не думаю, что врал: теперь уж к чему, если и так Семену Михайловичу накануне все выложил?
  - Ни к чему, ты права! Только, знаешь, в голове моей все запуталось: выходит, что Катерина по ошибке сунула конверт с завещанием и драгоценностями в мою коробку, потом хотела забрать, да не вышло. Моя горничная успела переложить конверт в несессер, а она об этом не знала, так?
  - Ну, пока - так все, наверное, и было, - согласилась тетушка. - Предположим, хозяйка ей велела упаковать конверт этот в шляпную коробку, но почему в шляпную? Не сомневаюсь, что у баронессы точно был специальный чемоданчик для бумаг, и, конечно, был тайник для драгоценностей - не возила же она их в шляпных коробках? Тогда выходит, что горничная похитила эти вещи у своей хозяйки? Ничего другого в голову не приходит.
  - Мне тоже! - Вздохнула я. - Но вот что интересно: зачем крадут драгоценности - понятно, но зачем горничной завещание? И еще, разве баронесса не хватилась бы драгоценностей?
  Тетя крепко задумалась. Привел ее в себя мощный толчок - карета подскочила на ухабе. Пробормотав проклятие, Анна Ивановна вдруг пустилась в воспоминания.
  - Много лет назад в нашем городе поселилась одна старая графиня, - тетя промолвила это таким тоном, словно рассказывала сказку, и меня снова разобрал смех. - Ну, вот чего ухмыляешься? Ее муж помер, сыновья с невестками заправляли в поместьях, а она была светской дамой, но в семьдесят лет столица - уже слишком шумное место, а наша Умань, в самый раз. Графиня эта, любила общество, да и ее любили приглашать, тем более, ходили разговоры, что она еще графа Потоцкого-Щесны и его Софью Прекрасную, помнила. Старуха была довольно остроумной собеседницей, в карты играла знатно, ставки делала настоящие - в общем, светская дама. Сыновья в Умани квартиру матери купили, бельэтаж, она там жила с двумя слугами, супругами. Она могла и дом содержать, да он ей был не нужен. Были еще конюх и кухарка, да те в квартире с хозяйкой не проживали.
  - Тетушка, к чему ты ведешь?
  - Не перебивай, сейчас поймешь! - одернула меня тетушка. - Так вот, графиня эта очень любила драгоценности, скупала их все время, у нее ожерелье жемчужное было - загляденье... - тетя мечтательно закатила глаза.
  - Ну и что?
  - Да ничего! Гляди, какая нетерпеливая! - фыркнула Анна Ивановна. - Так вот к чему веду: когда старуха слегла, вызвали сыновей, только пока те приехали, она уж в беспамятство впала. Думали, так и помрет, бедная, не приходя в себя, а она возьми да и очнись! Завещание надиктовала, и драгоценности свои велела принести, что бы наделить сыновей, значит. Вот тут и открылось, что некоторая часть украшений пропала, в основном последние приобретения графини! Оказалось, это ее слуги, супруги те, припрятали! Рассудили так: старуха в себя уже не придет, что она там покупала в последнее время, никто из ее родных не знал и вряд ли стал бы узнавать, а им пригодятся каменья, добавка к пенсиону, значит.... Да не тут-то было: старуха оказалась крепкой! Они долго у нее служили, к тому же все вернули, и хозяйка их перед смертью простила, но супругов, конечно, уволили без пенсии и рекомендаций. Думаю, за время службы они и так себе не плохое обеспечение скопили. Так к чему я веду? Может, горничная баронессы знала, что та вскорости умрет?
  - Может, и знала... - пожала плечами я, - да тогда получается, что она ее отравила? Но зачем? За парюру? Она, конечно, дорогая, но все равно состояние на этом не сколотишь, и завещание к тому же зачем ей было красть?
  - А может, это не она?
  - Что не она?
  - Не она отравила хозяйку? Может, она просто видела, как кто-то что-то сыпал хозяйке, или, скажем, лекарство подменил?
  - Может, и видела. Но все равно что-то тут не сходится, и более всего завещание никак не помещается в наши рассуждения! Ну, видела горничная, как, может, даже Каролина матери яд в бокал сыпала....
  - Почему в бокал? - удивилась тетушка.
  - Не знаю, это я так, к слову! В общем, убедилась она, что хозяйка долго не протянет, украла драгоценности, которые, как я поняла, из родных никто не видел пока, значит, не хватятся. Да? Но зачем тогда было завещание брать, ведь из-за него весь сыр-бор и начался!
  - Ну, ты хочешь, что бы я сразу все ответы и знала! - опять рассердилась тетя. - То, что знаем мы, знает и Семен Михайлович, он, как чиновник сыскной полиции, эту горничную и опросит, думаю, та скоро скажет, что к чему! - Заключила тетушка и добавила. - Подъезжаем, уже юнкерское училище проехали, вон и колокольня Введенской общины видна. Я доктора плохо помню, да и жену его, Богумилу Глибовну, не очень. Аркадий Иванович у нас земским доктором служил когда-то, хороший был врач; да и то, если посчитать, что в его округе шесть тысяч душ было, мог опыту набраться. Он тогда незавидной партией был для дочери господ Левицких, а когда они разорились, только дом в Киеве и остался, с радостью отдали за доктора Богумилу. - Тетя умолкла, поскольку экипаж остановился у чугунной калитки.
  Дом, в котором проживали врач с семьей, был красивый двухэтажный особняк с колоннами при входе и пристроенным одноэтажным флигелем, имевшим отдельный вход. На дверях флигеля красовалась солидная медная табличка 'Врачъ Долиновскiй А. И. Заболъванiя внутреннiя, нервныя, кардiологiя'. Нас встретил лакей и препроводил в гостиную к хозяйке. Внутри дом соответствовал всем представлениям о добротности и респектабельности, а гостиная говорила об особой любви хозяйки к рукоделию, ибо вышитые салфетки, подушки, скатерти и покрывала были всюду, где только возможно.
  Богумила Глибовна, несмотря на свою физическую немощь, оказалась на удивление энергичной женщиной, ее постоянной спутницей была плотная, высокая и несколько высокомерная женщина, Клавдия Ивановна, незамужняя родная сестра Аркадия Ивановича, оставшаяся жить в доме у брата. Клавдия Ивановна, судя по всему, исполняла обязанности хозяйки дома с тех пор, как жена доктора оказалась прикованной к инвалидному креслу, но две женщины, кажется, отлично ладили между собой.
  Обед подали в большой столовой, светлой и уютной комнате. Тут мебель так же, как и в гостиной, стремилась одеться, только одна кочерга и не была задрапирована тканью. Доктор, полностью седой высокий худощавый мужчина, всем своим почтенным видом внушавший доверие пациентам, любил хорошо поесть. К обеду подали более десяти разнообразных блюд: тут были и борщ, сытный, щедро заправленный сметаной, и пирог с курицей, и колбаски, полукопченые и поджаренные, издавшие аппетитный аромат, и картофель, тушенный с салом и луком. К чаю подали сладкие булочки и сдобное печенье.
  Разговор за обедом взяли на себя тетя, Богумила Глибовна и Клавдия Ивановна. Они с ностальгией вспоминали добрые старые времена, перебрали всех соседей, вспомнили всех знакомых. Я украдкой разглядывала других домочадцев лекаря.
  Прямо напортив меня, сидел очень серьезный молодой человек, сын хозяев, Петр Аркадьевич, рядом с ним - миловидная девушка, как нам представили, секретарь доктора, Евгения Карловна. Судя по всему, они были обручены. Рядом со мной посадили довольно юного помощника доктора, сына Вдовиных, Владимира, того самого, от которого любопытная маменька мало, что смогла узнать. А напротив него сидела дочь Долиновских, Наталья Аркадьевна, бесцветная, унылого вида девица.
  Для наблюдательного человека не обязательно нужны слова, чтобы понять отношения, царившие в доме, и заботы его обитателей. Хотя никто ничего не сказал, кажется, мама Петра Аркадьевича не особенно радовалась будущей невестке. Это можно было понять по поджатым губам, когда взгляд ее останавливался на Евгении, и сухому тону, которым она обращалась к ней. Еще бы! Молодому врачу нашлась бы партия получше, чем бедная девушка, вынужденная работать. Но, кажется, глава семьи помолвку поддержал, иначе не называлась бы она официально невестой его сына. Молодые люди украдкой обменивались влюбленными взглядами, что очень расстраивало юного Вдовина, очарованного красотой Евгении. Наталья Аркадьевна же, проследив преданный взгляд Владимира, стала еще печальней, если это возможно. Такой сложный любовный многоугольник, опутавший эту семью, заинтересовал меня, но обед закончился, и все разошлись по своим делам.
  Нас с тетушкой пригласили в гостиную, куда подали кофе и торт. Компанию нам составили Богумила Глибовна и Клавдия Ивановна. Тетушка ловко ввернула в разговор упоминание о баронессе, о том, что она умерла прямо у нас на глазах, и обе госпожи Долиновские заметно оживились и наконец, заговорили на интересующую нас тему. Начала заговорщицким полушепотом Богумила Глибовна:
  - Аркадий Иванович, знаете ли, пользовал госпожу фон Айзенхардт, Царствие ей небесное, и мужа ее покойного, упокой Господи его душу, тоже. Да, почитай, всю семью их, вот только Вероника Гердовна, замуж за иногороднего вышла. И завещания баронессы несколько раз заверял, как свидетель. Очень уж она любила их менять. - Богумила Глибовна покачала головой, словно осуждала за это бедную женщину.
  - А что, правда, что последнее ее завещание пропало? - полюбопытствовала Клавдия Ивановна.
  - Пропало и нашлось позже, - ответила я и решилась задать интересующий нас вопрос. - А, правда, что ее дочери просили доктора сделать освидетельствование маменьки, на предмет отравления ядом?
  Дамы хитро переглянулись, Клавдия Ивановна встала, выглянула за дверь гостиной, и, плотно прикрыв ее, вернулась на место. Прекрасно понимая, что не следует выдавать врачебные тайны хозяина, любопытные кумушки все же решились поделиться тем, что знали.
  - Просили. - Все тем же полушепотом сообщила Боумила Глибовна.
  - И, что узнали? - приглушенным голосом полюбопытствовала тетя.
  - А то узнали, что кто-то подменил баронессе бутылочку с желудочными каплями на настойку наперстянки, называемой дигиталисом. - Сверкая глазами, выдала распиравшую их тайну Клавдия Ивановна.
  - Неужто! - воскликнула тетя, но, спохватившись, добавила тихо. - Выходит, ее отравили лекарством?
  - Выходит, так. Помните ли, дорогая Анна Ивановна, госпожу Залевскую? - Богумила Глибовна обратилась к тетушке, но та, кажется, не могла припомнить, о ком это она. - Ну, портниху, госпожу Залевскую, она еще платья нам к первому представлению шила, помните?
  - А, да, конечно! Милая была женщина и прекрасная портниха!
  - Так вот, ее муж мой лечил, еще, когда служил земским врачом. У нее тоже сердце слабое было, и она этим настоем наперстянки лечилась, но не только те капли принимала, что Аркадий изготовил, но и сама себе настой делала на водке домашней, в результате померла от переизбытка лекарства. Ведь наперстянка весьма ядовита!
  - Ах, помню, тогда даже расследование было! И признали, что сама покойная виновна в смерти своей скоропостижной.
  - Аркадию тогда сильно досталось. - Поджала губы Богумила Глибовна. - Так что теперь, когда заподозрили неслучайную смерть госпожи фон Айзенхард, он особенно тщательно осмотрел ее, и еще приятный такой молодой пристав у нас побывал. Как его зовут, Клавдия?
  - Семен Михайлович, - подсказала Клавдия Ивановна.
  - Да, Семен Михайлович, не из тех наших провинциальных, что сразу доктора виновным делают. Он внимательно изучил все и сообщил нам, что Аркадий не виновен ни в чем, покойная принимала капли для сердца, те, что муж мой изготовил и тщательно проверил дозу, но в бутылочке для желудочных капель были точно такие же налиты, и в бутылочке со снотворным тоже! Получается, баронесса принимала тройную дозу настоя наперстянки, что должно было вскорости привести ее к смерти. Кто-то подменил лекарство и, получается, умышленно отравил баронессу! - зловещим шепотом заключила Богумила Глибовна.
  На обратном пути мы с тетей большей частью молчали, погруженные в свои мысли. Чтобы гостьи без приключений добрались до отеля, доктор одолжил нам свой экипаж, намного более удобный, чем наемный, но кучер, уже очень немолодой дядька, никуда не спешил, и мы еле тащились по неровным киевским улицам. Я смотрела в окно, большей частью ничего не замечая из-за мыслей, крутивших в голове. Кучер повез нас по Институтской, и я отвлеклась, разглядывая богатые величественные здания. Мы доехали до Института благородных девиц, у въезда в институт задержались, потому что солидный экипаж, запряженный парой норовистых лошадей, въезжал в распахнутые ворота. И тут я заметила почти рядом с нашим экипажем госпожу Светлицкую, она с кем-то разговаривала. Когда мы подъехали немного ближе, я увидела ее собеседницу - это была горничная баронессы Катерина!
  Глава 15
  
  - Анна Ивановна, смотри! Вот туда, видишь? - я ткнула в бок тетушку, отчего она встрепенулась, взмахнула руками, ударив при этом меня ридикюлем. - Тетя, да ты никак задремала, и прекрати размахивать сумочкой, ты ударила меня!
  - А! Чего?! Господи, не толкайся, и не ударила я тебя задела только, что случилось? - она точно дремала перед этим.
  - Смотри в окно. Да не в то! Сюда смотри в мою сторону, видишь госпожу Светлицкую? Она с горничной баронессы разговаривает, с той самой, Катериной. - Указала я на собеседниц в это время оказавшихся прямо напротив окна нашего экипажа.
  - Ну да, госпожа Светлицкая, точно она! Но, с чего ты взяла, что это горничная баронессы?
  - Я ее хорошо запомнила, она мне Кармен напоминает.
  - Кого?! - тетя, кажется, первый раз слышала это имя.
  - Ну, Кармен, цыганку из новеллы Мериме, помнишь, я тебе рассказывала о нетривиальном переложении этой новеллы в исполнении господина Голубовского?
  - Не знаю, не читала, - отмахнулась тетя. - Удивляюсь только, что ты так хорошо запомнила, какую-то прислугу.
  - А ты присмотрись к ней, она очень красива, необычной, дикой красотой. - Еще раз, взглянув в окно экипажа, тетя перевела на меня недоуменный взгляд.
  - Ты пиитом заделалась, что ли? Это тебя так отношения с Георгием Федоровичем вдохновили? - насмешливо спросила она.
  - Причем тут отношения и поэты? Тетушка ты не туда клонишь! Просто необычное лицо этой девушки запомнилось. И, тогда, в доме у Голубовских, когда Каролину Витт убили, я ее взгляд в зеркало заметила, глаза просто горели, огнем!
  - Ну, вот опять ты поэтически изъясняешься! Глаза огнем горели! - продекламировала тетушка, словно читала патетическую оду. - Красивая девушка, ничего не скажешь, но что удивительного в ее знакомстве со Светлицкой ты нашла? Насколько я помню, эта дама посещала дом старшей дочери баронессы, Катерина могла ее знать, может место новое ищет?
  - У Светлицких? - засомневалась я. - Не похожи они на тех, кто дорогую прислугу содержит. Горничная баронессы может себе и получше место найти, тем более ее пока никто не обвинил в краже, все это наши домыслы. Думаю, дочери госпожи фон Айзенхардт, снабдят ее соответствующими рекомендациями.
  - Не знаю. Но только сейчас думать, уже сил нет. - Пожаловалась Анна Ивановна. - Не знаю как ты, а с меня на сегодняшний день хватит! Я ужинать не выйду. Отобедали мы знатно, кухарку Долиновские задаром не держат, может и без тонких разносолов, да готовит вкусно! Я в номер чаю и печенья закажу, выпью капли снотворные и спать!
  - Не боишься, что капли подменили?
  - А кому это надобно? Не тебе ли? - отрезала тетушка, насмешливым тоном.
  - Скажешь тоже! Куда я без тебя! - и, поддавшись минутному порыву, поцеловала ее в щеку.
  - Ну ладно, ладно, голубушка, - растроганно улыбнулась тетя, - уже и выходить пора, неужто дотащились. Я думала, мы всю ночь добираться будем! И как он только доктора доставляет на срочные вызовы?! - проворчала она, высаживаясь из экипажа.
  Но, день наполненный происшествиями не закончился, в вестибюле меня ждало приглашение поужинать от Георгия.
  Приглашение было к девяти часам, в это время большинство постояльцев, уже отужинало, и ресторан наполнился совсем другой публикой. 'Континенталь' облюбовали представители богемы, как и кафешантан 'Аполло', на углу Николаевской и Меринговской. Это была весьма шумная и раскрепощенная публика, громогласно провозглашаемые тосты, подхватывались соседями и вот все уже поднимали бокалы за пейзажиста господина Васильковского, что в будущем году собирался открыть свою первую персональную выставку, потом весь зал воодушевленно пил за некого Архипа, сыгравшего сегодня свою первую большую роль, пьяное веселье художников и актеров, артистических душ, все делавших чрезмерно.
  Георгий заказал столик на двоих зажатый в уголке и окруженный пальмами в кадках, создавалось зыбкое ощущение уединённости в толпе. Как назло умявшись за день, я решила не утруждать себя лишний раз и надела самое простое вечернее платье из всех имеющихся. И теперь, среди разряженных в пух и прах дам наполнивших ресторан чувствовала себя почти, что горничной, случайно попавшей в высшее общество.
  Слава Богу, Георгий, кажется, обращал внимание на мои платья куда меньше чем я сама. Сначала я чувствовала себя немного неловко, но несколько бокалов вина и вкусная еда раскрепостили нас, к тому же общая обстановка веселости царившая в ресторане способствовала расслаблению и даже поднимала настроение к некому состоянию эйфории усиленному легким опьянением. Даже не знаю отчего, но вдруг ни с того ни сего ляпнула:
  - А знаешь, я не могу представить тебя в кресле!
  Глаза Георгия округлились, откровенно удивленное выражение его лица рассмешило меня, стоило, пожалуй, объяснится.
  - Миша более всего любил проводить вечера в библиотеке, устроившись в кресле за письменным столом, он просматривал газеты, а я читала какую-нибудь книгу, тут же, сидя в другом кресле. Вот попыталась представить себе, тебя на его месте... - глупо все это прозвучало, я смутилась и замолчала.
  - Ну, может потому что это кресло Михаила Ивановича? Я тоже люблю читать вечерами, но в вашей библиотеке слишком холодно, прости, но я не люблю холода.
  - Я, если честно тоже. Поэтому всегда куталась в пледы и шали. - Мы улыбнулись заговорщицки, словно у нас появилась общая тайна.
  - Где ты пропадал последние дни? После того вечера у Софи, я тебя не видела.
  - Помогал Семену. У него появились сомнения по поводу одной особы, но так как пока в помощниках у Семена один только Николай, пришлось помочь ему.
  - Неужели ты выслеживал кого-то? - почти восхитилась я.
  - Нет, филёром быть, я не гожусь, - улыбнулся Георгий, - тут Алексей Петрович выручил, привлек одного своего старого сослуживца в этих делах большого доку, ты бы его видела! Долговязый, сутулый, нос крючком, глаза косят, кепка замусоленная, сюртук ношенный, мне казалось такого типа за версту углядеть можно, ан нет! Как только пошел вперед за своей жертвой, моментально слился с толпой, будто и не было его вовсе. - В глазах Георгия зажегся огонек почти детского восхищения. Мне показалось забавным такое мальчишество.
  - Вот как? Где ты слов то таких набрался, филёр! - подразнила я Георгия.
  - У Семена, конечно же, с Алексеем Петровичем. - Улыбнулся он. Вдруг перешел на серьезный тон, - у меня был разговор с Владимиром Владимировичем, попечителем Киевского учебного округа, он востоковед, один из друзей отца, он предложил мне место секретаря.
  Ошеломляющая новость, несколько отрезвила меня, игривое настроение улетучилось.
  - И ты согласился? - осторожно спросила я.
  - Нет. - Георгий уставился на меня, словно ждал бурной реакции, и признаюсь, внутри меня разлилась волна необъяснимой радости, но выливать ее тут же показалось неуместным.
  - Почему? Как ты объяснил свой отказ? Это очень заманчивое предложение... - растерянно выпалила я.
  - Да, заманчивое. - Он внимательно всматривался в мое лицо, отчего мне сделалось неуютно.
  - Но ты все-таки отказал. Почему?
  - Мне нравится в Умани, директор гимназии хороший человек, мы подружились. В конце года меня выбрали инспектором, на замену скоропостижно скончавшемуся, Вольдемару Харитоновичу, поскольку я снискал уважение учеников и к тому же у меня наивысшая ученая степень среди других преподавателей. И еще я пригласил маменьку погостить. - Сообщение о его матушке насторожило.
  - Зачем? - только и смогла спросить я.
  - Как зачем? - удивленно приподнял бровь Георгий, - чтобы посмотрела, как устроился, ну и с тобой к тому же познакомить. - Кажется, этот разговор не только мне давался с трудом, он опустил глаза и принялся очень тщательно нарезать маленькими кусочками говяжий филей приготовленный по-венски.
  - Со мной познакомить? Куда ты клонишь? И когда она приедет? - от волнения у меня пересохло в горле и я не глядя, выпила полный бокал вина почти, что залпом.
  - Приедет матушка к Рождеству. Летом много дел, она готовит запасы, и сестра к тому же приезжает в августе на целый месяц погостить, они снимают дачу под Петербургом и самозабвенно варят варенье на зиму. - Георгий, мечтательно улыбнулся, каким-то своим воспоминаниям, потом перевел насмешливый взгляд на меня и, наполнив бокалы, продолжил уже более сухо. - Рождественские праздники, самое подходящее время и постояльцы ее к тому же разъезжаются в это время, обычно, погостить к родным. Я много писал о тебе, к тому же нам стоит подумать о будущем.
  - О будущем?
  - Например, выбрать кресло, в котором мне было бы удобнее проводить вечера. - Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой и отсалютовал бокалом. Я подняла свой, чувствуя замешательство, и пригубив его, решилась задать главный вопрос:
  - Так ты делаешь мне предложение?
  Георгий молчал некоторое время, я уставилась на него испытующим взглядом.
  - Да. Я делаю тебе предложение! Учти, с согласия твоего отца.
  - Вот как? Вы уже успели, и поговорить? - неожиданно почувствовала облегчение и злость одновременно. - Мне уже тридцать лет!
  - Это не отменяет приличий, - назидательно сообщил Георгий.
  - Не отменяет, конечно, но все же... - придумать сколько-нибудь достойных возражений у меня не получилось, поэтому вздохнув только, спросила, - а где же полагающееся кольцо?
  Сияя торжествующей улыбкой, какой возможно озарялись лица первобытных охотников после удачной охоты, Георгий положил на стол бархатную коробочку. Я осторожно взяла ее, заглянув внутрь, и обратила на него благодарный взгляд, каким возможно, смотрели древние женщины на своих мужчин, принесших в дом богатый улов. Надев, на палец изящное колечко с жемчужиной окруженной брильянтами, широко улыбнулась, одновременно радуясь определенности появившейся в наших отношениях и красивому подарку. Кольцо показалось слегка маловато, но это нисколько не омрачило моей радости, это дело поправимое. Я взглянула на казавшего счастливым, жениха и подумала, что не такие уж они разные, Миша и Георгий. По крайней мере, предложения делают одинаково неожиданно, помнится коробочку с кольцом, Мишель положил на столик между чашкой кофе и тарелкой с пирожными так, что коробочка оказалась, обсыпана сахарной пудрой, сейчас же я вымазала ее в соусе с лимонным соком и мадерой. Мне захотелось немедля поцеловать Георгия, но представив себе лиф платья, измазанный тем же соусом, если я для этого перегнусь через стол или удивленные лица окружающих, если мне вздумается сорваться с места и броситься ему в объятья, удержалась от неуместных порывов и ограничилась нежным пожатием его руки.
  Георгий, тем временем, подозвал человека, подкатившего тележку с напитками к нам, по нашей просьбе, официант открыл шампанское и с торжественным видом наполнил бокалы, очевидно догадавшись о радостном поводе.
  Поздно вечером, меня, изрядно охмелевшую и совершенно счастливую, Георгий доставил в номер. Признаюсь, что было дальше, я утром вспоминала с трудом, глотая порошок от головной боли и пытаясь разбудить Георгия.
  - Поднимайся дорогой, доброе утро!
  - А... доброе утро, дорогая, будь добра, стакан воды, можно? - попросил хриплым голосом мой, с трудом проснувшийся, жених.
  Уже уходя, он вдруг резко повернулся и воскликнул, хлопнув себя по лбу:
  - О, Боже, я и забыл! Семен просил попросить тебя, Господи, что плету? В общем Семен с Алексеем Петровичем просят тебя позволить им устроить в твоем номере некую демонстрацию того как горничная могла попутать шляпные коробки.
  - Так это все же горничная баронессы! Мы с тетей так и думали! Значит, Семен Михайлович пришли к такому же мнению! А, как это будет происходить?
  - Точно не знаю, увидим позже. Будут приглашены дочь покойной госпожи фон Айзенхардт, Вероника Гердовна, ты, твоя тетя, как присутствовавшая в тот роковой вечер, когда умерла баронесса, Алексей Петрович, я и конечно Семен с Николя. Приведут горничную, ее вчера арестовали, обвинив все же в краже драгоценностей, хотя она утверждает, что не хотела, и все вышло случайно. Девица рассказывает слишком путано, а большей частью и вовсе молчит, Семен надеется, что демонстрация кое-что объяснит.
  - Конечно, я согласна! Это так любопытно! А, сейчас уходи, вот-вот проснется тетя и, хотя мы уже можно сказать помолвлены, надо еще сделать церковное оглашение, да это будет уже дома, все равно лучше бы ей с тобой не встречаться.
  Тетя не замедлила явиться, как только ушел Георгий. Она прекрасно выспалась и была полна энергии, в отличие от меня. Кольцо оценила по достоинству, но сообщение о предложении руки и сердца ее, по всей видимости, не удивило. Получается, о возможной помолвке знали все кроме невесты.
  Меня болела голова и одним приемом лекарства я не ограничилась, когда в третий раз принялась глотать порошок, тетушка заметила, что до появления наших сыщиков, в отеле может оказаться еще одна отравившаяся лекарством. Я возразила, что порошок от головной боли вполне безобиден, тем более что вчерашнее шампанское никак не желало оставлять в покое мою бедную голову.
  К четырем часам пополудни в номере собрались все приглашенные на диковинную демонстрацию.
  Глава 16
  
  Мы чувствовали себе немного неуютно, уж не помню, кто сказал, но вероятно очень умный человек, о том, что нет ничего невыносимее, чем бездействие и ожидание. А теперешнее наше состояние было именно таким, делать, что-либо было невозможно, и мы ходили кругами по комнате, не прикасаясь к напиткам и закускам, которые я велела сервировать. Мы молчали, ибо тема погоды исчерпалась в первые же минуты. Говорить о том, что должно было произойти, мы не могли, ибо не знали того, что будет дальше. Ожидание повисло в комнате, словно лондонский туман, такое же осязаемое и неприятное.
  Ники волновалась больше всех, внешне спокойна, сидела в кресле, не шелохнувшись, уставившись в одну точку, в руках неосознанно теребила белый платочек, она была, похожа на туго натянутую струну, что вот-вот лопнет.
  Наше ожидание прервалось неожиданно, в комнату вошли носильщики и внесли несколько чемоданов, очевидно пустых. Судя по тому, как резко побледнела Ники, эти чемоданы принадлежали ее матушке. Потом принесли еще несколько шляпных коробок, две из них были поразительно похожи на мои, но присмотревшись, я поняла, что коробки госпожи фон Айзенхардт попутешествовали куда больше моих. Кроме того у каждой из них имелся кожаный ярлычок сбоку с вышитым золотыми нитками вензелем баронессы. Спутать их с другими можно было разве, что в страшной спешке.
  Следующими внесли мои чемоданы, а горничная достала шляпные коробки и несессер из гардероба, теперь среди комнаты было не пройти.
  Горничная и носильщики вышли, коридорный растеряно потоптался у двери и, получив мое разрешение, удалился. Напряжение все возрастало, я вдруг поняла значение выражения 'звенящая тишина', я словно ощущала вибрацию воздуха вобравшего в себя наше нетерпение и непонятный страх перед предстоящим испытанием, хотя мы и не были напрямую причастны к произошедшим печальным событиям, меня, почему-то, охватило чувство вины.
  Наконец-то за дверью послышались голоса и в номер вошли Семен Михайлович за ним - горничная баронессы и городовой, крепко державший ее за руку, следом протиснулся Николай со своим неизменным чемоданом и треногой для фотоаппарата.
  Все вдруг засуетились и задвигались, рассаживаясь по местам. Николай устанавливал фотоаппарат, Семен Михайлович о чем-то шептался с Алексеем Петровичем, горничную усадили на стул около двери, рядом с ней занял пост городовой, крупный хмурый мужчина в своей черной форме, показавшийся мне ангелом возмездия, как ни высокопарно это звучит. Катерина выглядела осунувшейся, на ней было то же платье, что и вчера, когда мы видели ее в последний раз. Она устала, но не казалась отчаявшейся, эта девушка, несомненно, обладала твердым характером.
  Когда все успокоились, слово взял Семен Михайлович.
  - Итак, мы собрались здесь сегодня, что бы увидеть, как могли происходить события тем роковым вечером, когда пропали конверт с завещанием госпожи фон Айзенхардт и парюра, состоявшая из диадемы, сережек и броши. Будьте любезны все присутствующие, назваться для протокола, который заполнит Николай Александрович.
  Мы по очереди назвали свои имена и фамилии, даже тетя, ощутив всю важность момента, не возражала как обычно. Николай быстро записывал все в толстую тетрадь. Девушку полностью звали Григорьевой Екатериной Степановной.
  Когда в комнате опять воцарилась тишина, Семен Михайлович продолжил, монотонным тоном, которым обычно лекторы задают риторические вопросы:
  - Итак, Екатерина Степановна посмотрите внимательно, так ли расставлены чемоданы как было в тот вечер?
  Девушка поднялась и, окинув взглядом, чемоданы, громоздившиеся в беспорядке посреди комнаты, ответила, пожав плечами:
  - Я не уверена, не помню.
  Семен Михайлович, подумав, предложил.
  - Хорошо, возможно вы не помните этого, поскольку такие вещи обычно редко запоминаются, потому предлагаю вам, рассказать по порядку как происходили события в тот день, пятнадцатого июля. Вы прибыли с утра поездом в Киев и сразу поехали в гостиницу?
  - Нет! - воскликнула Катерина, бросив гневный взгляд на пристава, - вы сами знаете, что в Киев мы прибыли за неделю до того.
  - Хорошо. - Успокаивающе произнес Семен Михайлович, привычным жестом поправив галстук. - И где вы поселились в начале? Прошу отвечать на все мои вопросы подробно, это нужно для протокола и для вашей же пользы. - Последние слова он выделил почти угрожающим тоном, пристально уставившись на бедную девушку. Она поежилась, чувствуя некую опасность.
  - Мы приехали неделей раньше и поселились у Каролины Гердовны. - Ответила она уже много спокойней.
  - Почему ваша хозяйка решила перебраться в отель?
  - Потому, что они сильно поссорились с Адольфом Петровичем, предыдущим вечером. Они вообще все те дни ссорились. - Добавила она тише, покосившись на Веронику Гердовну.
  Ники услышав, что речь зашла об ее семье, взволновалась и кажется, собиралась что-то сказать, но встретившись с пристальным взглядом Семена Михайловича, решила промолчать.
  - О чем были ссоры вам известно? - услышав очередной вопрос пристава, Ники решительно запротестовала:
  - К чему вам ссоры моих покойных матушки и сестры? Разве это имеет значение?
  - Госпожа Цапп, я понимаю вашу взволнованность, но прошу, вас не вмешиваться, позже вы поймете к чему эти вопросы. К тому же я обещаю вам, что наш сегодняшний разговор останется в тайне, поскольку это дело полиции, и все свидетели предупреждены о том, что все происходящее сейчас не подлежит разглашению, до суда. Но и далее можете, наедятся на их скромность. - Сухо заверил Семен Михайлович Веронику. Мы все согласно закивали головами. Алексей Петрович и правда предупредил всех заранее, что разговор будет конфиденциальным, и мы приглашены только потому, что, так или иначе, являемся свидетелями.
  - Итак, продолжим, - обратился Семен Михайлович к Катерине, стоявшей как истукан, уставившись в одну точку. - Так о чем они ссорились?
  - Я не подслушивала. - Холодно ответила она.
  - И, тем не менее, что-то должны были знать? Вы же были личной горничной и много времени проводили с хозяйкой. Кроме того мы опрашивали других слуг в доме господина Витта....
  - Ну, они очень громко кричали в последний вечер - нехотя сообщила Катерина, - их было слышно даже в кухне, они кричали о каких-то бумагах, Ангелина Федоровна назвала Адольфа Петровича вором и бездарным ростовщиком. - Последние слова она произнесла даже с некоторым злорадством.
  Ники снова передернуло, но она молчала, крепко сжав губы. А для нас стало, кое-что прояснятся, хотя бы в отношениях, царивших в семействе. Скорее всего, баронесса некоторые свои средства поручила господину Витту, он же был банкиром, но его вложения, очевидно, не оправдались, в результате госпожа фон Айзенхардт потерпела убытки. Вообще я слышала раньше некоторые тревожные слухи о неожиданных разорениях, казавшихся вполне надежными, предприятий. Семен Михайлович тем временем продолжал задавать вопросы.
  - Значит, сильно поссорившись с дочерью и зятем, Ангелина Федоровна решила перебраться в отель? - Семен Михайлович, подошел поближе к Екатерине, его голос стал тише, а тон вкрадчивым.
  - Да так и было. - Катерина, кажется, удивилась вопросу пристава.
  - И когда она сообщила вам о переезде?
  - Поздно вечером, мне пришлось возиться до поздней ночи, собирая чемоданы.
  - А что делала ваша хозяйка тем временем? - Напряжение нарастало, мы не понимали, к чему ведет Семен Михайлович, и сидели затаив дыхание.
  - Писала новое завещание. - Удивленно ответила Катерина, словно сама не понимала к чему все это.
  - О том, что хозяйка собирается изменить завещание, она сообщила своим родственникам?
  - Да... - неуверенно ответила девушка. - Да, наверно.... Ангелина Федоровна всегда так делала, и кроме того горничные, убирая кабинет хозяина нашли на полу разорванные бумаги...
  Мы старались не смотреть на Ники, но она неожиданно совершенно спокойно заявила:
  - Это, несомненно, были остатки старого завещания. У маменьки была скверная привычка к всевозможным эффектам, она не один раз рвала в клочки свои завещания и затем садилась писать новое, мы к этому уже как-то привыкли.
  - Отчего вы решили, что Ангелина Федоровна пишет именно новое завещание, а не, к примеру, письмо? - задал очередной вопрос Семен Михайлович, теперь он стоял прямо напротив Катерины, внимательно всматриваясь в ее красивое лицо, так ученые изучают диковинные экспонаты, мне показалось, что сейчас он возьмет лупу и примется разглядывать девушку сквозь нее. Она съежилась вся, чувствуя себя неуютно под столь пристальным взглядом.
  - Потому, что хозяйка написала и отправила записку своему нотариусу. Она всегда так делала, когда писала новое завещание. Нотариуса в городе не оказалось. Поэтому хозяйка сказала, что завтра утром все заверит в отеле в присутствии управляющего.
  - Когда госпожа фон Айзенхардт купила парюру? - столь резкая перемена в разговоре насторожила горничную.
  - А, что?
  - Отвечайте? - властно велел пристав.
  - На третий день после приезда, кажется, это была среда.
  - Откуда вы знали о покупке? - он стал задавать свои вопросы четче и быстрее.
  - Потому, что я присутствовала при том. - Катерина отвечала так же четко и быстро, не отрывая взгляда от Семена Михайловича, казалось, эти двое ведут какую-то только им понятную игру.
  - Вы всегда сопровождали хозяйку?
  - Да. У нее было слабое сердце, она никогда не выходила сама.
  - Где она приобрела парюру?
  - В небольшой ювелирной лавочке господина Штейнберга, что на Константиновской. Ангелина Федоровна всегда посещала его по приезде в Киев. Хозяин лавки подбирал для нее старинные украшения, пани любила выбирать каменья для них, очень тешилась, когда почищенное и ремонтирование украшение видела, говорила, что вдыхать новую жизнь в старинные вещи много интересней чем покупать новые, она говорила, что в новом еще нет души. - Голос Катерины дрожал, мне показалось, что служанка была все же привязана к своей покойной госпоже.
  - Зачем вы взяли парюру? - продолжал Семен Михайлович.
  - Не знаю. - Слабым голосом прошептала она. - Я не знаю.
  - Вы были уверены, что никто не хватится этих драгоценностей? Были уверены, что ваша госпожа их никому не показывала? Да? - Катерина не отвечала на вопросы пристава, она уставилась в пол и молчала.
  Семен Михайлович, как заправский актер, выдержал торжественную паузу, не отрывая пристального взгляда от бедной девушки, и продолжил, все тем же лекторским тоном:
  - Как вы узнали, что госпожа Витт подменила лекарство матери? Вы были уверенны, что хозяйка долго не протянет? Отвечайте!
  Эти, неожиданные вопросы, прогремели для нас как гром с ясного неба, Катерина побледнела и закусила губу, ее глаза наполнились слезами, а руки дрожали. Девушка упорно молчала, вместо нее ответила Ники, на некоторое мгновение потерявшая дар речи, вдруг вскочила с места и бросилась к Семену Михайловичу.
  - Как вы смеете. - Дрожа от гнева, процедила она сквозь зубы, еле сдерживаясь, чтобы не вцепится господину приставу в волосы.
  - Успокойтесь, госпожа Цапп. - Твердо ответил, отстраняясь от разъяренной женщины, Семен Михайлович. Сделав шаг назад, покачнулся, споткнувшись о чемодан баронессы, поправил галстук, сдвинув его в сторону, и продолжил, стараясь сохранять полное спокойствие, - вернитесь на свое место. Мне очень жаль, но это установленный факт. Госпожа Витт выписала у доктора настой наперстянки, называемой дигиталисом, якобы для себя и подменила желудочные капли матери на эти, столь сильная доза опасного лекарства, несомненно, привела бы со временем к сердечному приступу, но решив, что этого недостаточно, она подменила и снотворные капли, они очевидно и привели к смерти вашу матушку. Мы посетили доктора, у которого ваша сестра лечилась, он признал, что Каролина Гердовна не очень-то нуждалась в подобном лекарстве, но она настаивала, и доктор приготовил слабый раствор, поэтому, он не подействовал немедленно. Потом госпожа Витт вернулась к своему доктору, сказала, что случайно разбила первую бутылочку с лекарством, и он приготовил новый раствор. Подмену Каролина Гердовна совершила, когда госпожа фон Айзенхардт гостила в их доме, обе бутылочки, сохранила молоденькая горничная, которая припрятала их для своих нужд. У нас есть и другие доказательства. - Думаю, Семен Михайлович, имел в виду отпечатки пальцев, может еще какие-нибудь следы, выявленные столь же необычными способами, но он не стал этого уточнять.
  Вероника Гердовна, вдруг, как будто потеряв опору, покачнулась и стала оседать, ее успел подхватить Алексей Петрович, мы все сорвались со своих мест желая помочь, но вместо этого создали еще больше препятствий Алексею Петровичу и Георгию подхватившему, на мгновение лишившуюся чувств Ники, с другой стороны. Они усадили ее на диван, тетушка подала нюхательную соль, я втиснула ей в руку платок. Ники слабо отмахивалась от нас, через некоторое время все успокоились, Семен Михайлович подошел к Николаю и что-то тихо ему говорил, Катерина, все так же стояла среди комнаты, опустив голову, могло показаться, что она очень внимательно изучает узор ковра.
  - Дура, какая же она все-таки дура... - шептала Вероника про себя, как заклинание, мы все сделали вид, что не слышим ее слов.
  - Итак, повторю свой вопрос: как вы узнали, что хозяйка не хватится своих драгоценностей? - сменил форму вопроса Семен Михайлович, бросая осторожные взгляды в сторону Ники.
  - Я видела как Каролина Гердовна, подменила лекарство. - Почти неслышно прошептала Катерина.
  - Хорошо, расскажите, как это было?
  Девушка молчала.
  - Расскажите, как это было? - терпеливо повторил вопрос Семен Михайлович.
  Поняв, что от нее не отстанут, Катерина, горько вздохнув, начала тихим голосом:
  - Это было в тот день, когда Ангелина Федоровна обедала у Ванды Гердовны, я ее не сопровождала, поскольку господин Голубовский сам приехал, что бы сопровождать хозяйку и должен был доставить ее обратно. Я была в гардеробной, занималась платьями пани, когда услышала, что кто-то вошел в спальню, это была Каролина Гердовна. Она так вошла, странно... - Катерина замолчала, подбирая слова. - Она будто боялась кого-то, тихо так вошла, осмотрела спальню, я видела ее в приоткрытую дверь гардеробной, она же меня не заметила, я уж собиралась выйти и приветствовать ее, как госпожа подошла к туалетному столику хозяйки взяла бутылочку с желудочными каплями и вылила их в вазу с цветами...
  - Откуда вы знаете, что это желудочные капли были? - перебил ее Семен Михайлович.
  - Потому, что это была зеленая бутылочка, сердечные капли были в прозрачной, а снотворные в коричневой бутылочке. Порошки от головной боли во французской табакерке...
  - Хорошо, понятно. - Остановил перечисление пристав. Катерина покорно замолчала, она переминалась с ноги на ногу и смотрела на Семена Михайловича взглядом загнанного зверька, который смирился со своей участью.
  - Продолжайте.
  - Потом вынула из кармана юбки другую бутылочку и перелила из нее жидкость в хозяйкину, потом ушла.
  - Как вы догадались, что Каролина Гердовна подменила желудочные капли на сердечные и откуда знали, что это опасно? - продолжил Семен Михайлович, при этом он ходил по комнате взад вперед, заложив руки за спину, стараясь не встречаться взглядом со своей жертвой.
  - Вечером, когда мы ужинали в людской, Мила, младшая горничная, хвалилась. Ей убирать покои хозяев пока не поручают, она все больше в прихожей да коридорах прибирается, да мусор выносить из комнат, тоже ее обязанность, нашла в корзине для мусора в хозяйкиной спальне бутылочку, как из-под лекарства, и себе оставила. Очень уж ей понравилась. Там была этикетка, я рассмотрела ее хорошо, точь-в-точь как та, что сердечных каплях моей хозяйки.
  - Вы умеете читать?
  - Немного, маменька обучила, да я бы не прочла того, что там написано, эти доктора они же по иноземному пишут, этой тынью, что ли? - пожала плечами горничная, она, видимо, имела ввиду латынь. - Просто слово одно узнала, мне его Ангелина Федоровна показывала и велела хорошенько запомнить, сказала ежели так написано на каплях, то надо быть очень осторожным поскольку, глотнув этого снадобья, больше чем надлежит можно даже до смерти отравиться. Вот я и подумала, что если моя хозяйка будет пить капли от сердца, а потом запивать такими же, думая, что они от желудка? Она же может отравиться, ведь так? - а девица смышленая, не отнимешь сообразительности, я даже с некоторым уважением взглянула на нее, Катерина тем временем успокоилась полностью.
  - Что ж ты маменьку не предупредила? - подняла на Катерину полные слез глаза Вероника, голос ее дрожал.
  - А кто бы мне поверил? То хозяйкина дочь, а то я, простая прислуга. - С горечью огрызнулась Катерина. - Каролина Гердовна быстро бы мне рот заткнула, а пани глядишь и выставила бы вон, да и не была я уверена, так только мысли разные в голове были, а ничего такого, чтобы дочь хозяйкину оговаривать. - Из путаного объяснения горничной я поняла только, что госпожи Витт она боялась.
  - Хорошо расскажите о том дне, когда вы прибыли в отель. - Снова резко поменял направление разговора Семен Михайлович.
  - Утром Каролина Гердовна попробовала уговорить Ангелину Федоровну остаться, но хозяйка упертая была, если что решила, так все конец, так тому и быть. - Девушка опять замолчала.
  - В котором часу вы прибыли в отель? - вздохнув, спросил пристав.
  - Не знаю, у меня часов нет, но думаю около одиннадцати утра.
  - Почему вы так думаете?
  - Потому, что открыли двери ихнего ресторана, для посетителей с улицы. У них с восьми до одиннадцати только чай, кофей да холодные закуски подают, зайти могут лишь постояльцы, а с одиннадцати до двух завтраки для всех.
  - Ясно. И что было далее?
  - А далее госпожа устроила скандал служителю, потому, что ее любимый номер оказался забронированным. Та пани должна была прибыть поездом к часу. Человек сбегал за управляющим, тот пришел и стал убеждать Ангелину Федоровну занять другой, но она уже разошлась больно, за сердце стала хвататься, побледнела вся, ну они тут же к ней все. За доктором послали. Хозяйку в кабинет управляющего забрали, он на первом этаже, чемоданы носильщики унесли, а мне человек велел в семнадцатый номер идти, мол, туда вещи несут. Я поднялась, вещи уже были там, я не знала что делать, просто села на стул и стала ждать хозяйку. - Катерина говорила все уверенней и спокойней. - Потом пришел лакей, сказал, что я должна хозяйке отнести шкатулку для писем. Я отнесла. В кабинете управляющего уже был доктор Долиновский, и еще какой-то господин, не знаю его, очень царемонный, - последнее слово, кажется, значило, церемонный, может она имела в виду господина Дашкевича. - Ангелина Федоровна лежала на кушетке, мне велели шкатулку оставить и уходить. Я снова поднялась в номер и решила все-таки начать разбирать вещи, пока все вынешь да разложишь, и платье для ужина должно было отвисеться. Я как раз платье вынимала из чемодана как в номер Каролина Гердовна вошли. - Тут горничная запнулась, но встретившись взглядом с Семеном Михайловичем, продолжила, - спросила, где госпожа, я ей рассказала, тогда она меня и попросила завещание хозяйкино забрать и спрятать, что бы потом ей отдать. Она рубль дала, еще пригрозила, что ежели так не сделаю, то она матушке на меня нажалуется и такого расскажет, что меня тотчас уволят без рекомендаций и ушла.
  Голос Катерины становился все тише, последние слова мы еле расслышали, она замолчала, Алексей Петрович, неожиданно для всех налил в стакан воды и протянул девушке.
  - На вот, выпей. Ты понимаешь, душенька, что с этого места должна нам все рассказать без утайки? Если ты будешь с нами честной, то господин пристав походатайствует перед судом за тебя. Так, что присядь вон, на стул и расскажи, как вышла такая путаница с завещанием, что оно в несессере Анастасии Павловны оказалось, и про драгоценности тебе придется все рассказать, как есть, потому, что здесь все много хуже, здесь убийство было. - Пока говорил, Алексей Петрович помог девушке присесть на стул, забрал у нее пустой стакан и поставил на место рядом с графином, голос его звучал буднично, не было в нем угрозы или увещевания. Катерина заметно при этом успокоилась, руки ее перестали дрожать, а спина выпрямилась. Уставившись в одну точку, прямо перед собой, она продолжила рассказ:
  - Только Каролина Гердовна ушли, как за мной явился коридорный и велел спуститься в кабинет управляющего, госпожа все так же лежала на кушетке, доктор уже ушел, и другой господин тоже, мне вручили шкатулку и хозяйка велели отнести в шестнадцатый номер, управляющий, кажется, были очень злы, но только головой кивнули. Я поднялась наверх, коридорный уже открыл шестнадцатый номер, а носильщики заносили в семнадцатый чьи-то вещи, я со шкатулкой сразу туда побежала, спросила, что они делают, их главный, сердитый такой, с красным лицом, ответил, что несут вещи, как внизу велели, а больше ничего им не известно и ушли. Я так и осталась стоять среди комнаты со шкатулкой в руках, и тут мне пришло в голову, что сейчас самое время завещание забрать. Потом придет хозяйка и я не смогу, а шкатулку вместе с драгоценностями сдаст на хранение и тогда мне точно поручение не выполнить. Я открыла шкатулку... - она резко замолчала и опустила голову.
  Молчание затягивалось, поняв, что девица не желает говорить о своем неблаговидном поступке, Семен Михайлович решил ее подстегнуть.
  - Ну же Катерина Семеновна, что было далее? - но, упрямая девица уже крепко стиснула губы и не проронила ни звука.
  - Хорошо, если вам трудно рассказать, может, покажите? Где вы стояли, тут? - Семен Михайлович прошел на середину комнаты и стал между чемоданами.
  Оглядев пристава испуганным взглядом, Катерина медленно поднялась.
  - Нет вот тут, рядом со шляпными коробками, они все стояли вместе, ближе к туалетному столику. - Видимо набравшись храбрости девушка, подошла к коробкам.
  - И у вас в руках была шкатулка?
  - Да.
  Семен Михайлович поискал глазами подходящий предмет, я поднялась с места, взяла с туалетного столика небольшую шкатулку, где хранила конверты с нашим вензелем, визитки, а также перо и маленькую чернильницу, потому что даже в самых лучших отелях, перо и чернила часто не лучшего качества, подала ему. Он вежливо кивнул и передал ее Катерине. Горничная помедлив, взяла шкатулку.
  - У госпожи была побольше... - заметила она.
  - Какая есть. - Сухо ответил Семен Михайлович. Итак, вы открыли шкатулку?
  - Да, открыла. - Катерина откинула крышку ящичка и в эту минуту, шипя, вспыхнула ярким светом вспышка фотоаппарата, от неожиданности, я вздрогнула, девушка резко побледнела, испуганно уставившись на смущенного Николая.
  - Семен Михайлович велели.... - Пролепетал он, оправдываясь.
  - Да, я велел, Николай Александрович, сделает еще несколько фотографий, а вы, Екатерина Степановна продолжайте. - Холодно ответил Семен Михайлович.
  - Я подняла крышку. - Упавшим голосом продолжила девушка. - Конверт с завещанием лежал с самого верху, а под ним футляр с теми сережками, брошкой и диадемой, что давеча купили Ангелина Федоровна. Я положила шкатулку на край туалетного столика. - Катерина продемонстрировала свои действия, видимо это ее успокаивало, потому что она продолжала говорить ровным тоном, одновременно показывая, как все происходило. Ее уже не смущали и вспышки фотоаппарата. - Я взяла конверт и вынула из него завещание, переложила бумаги в другой такой же конверт, их в шкатулке было несколько, а потом.... - она запнулась. - Потом взяла футляр и вынула из него драгоценности, уж не знаю зачем, бес попутал.... - Девушка подняла, полные слез глаза на Семена Михайловича, но, не дождавшись сочувствия, продолжила свой рассказ. - Драгоценности переложила в тот же конверт, что и завещание и оглянулась, куда бы это девать. Тогда взгляд мой упал на шляпные коробки, я подумала, что вечером госпожа велит почистить утреннюю шляпку для прогулок, и я снесу все вниз в прачечную, по дороге перепрячу конверт, завтра отдам Каролине Гердовне завещание, а там будь, что будет. Но в спешке, не доглядела хорошенько и сунула в чужую коробку, они так похожи, а времени было мало, с минуты на минуту могли придти носильщики. Потом в конверт из-под завещания, на котором рукой хозяйки было написано 'Завъщанiе' вложила несколько чистых листов бумаги, положила все назад в шкатулку и закрыла ее. Почти сразу же пришли носильщики и горничная из отельных, я им показала какие вещи перенести надо. Проследила, чтобы все забрали, и пошла в соседний номер со шкатулкой в руках. Баронесса уж были там, очень недовольная и вся бледная, им нехорошо было, они взяла у меня шкатулку, вынули конверт, я уж думала все, тут мне и конец.... Но хозяйка не стала вынимать бумаги. Просто запечатали конверт сургучом и припечатали своей печатью, бросили его обратно в шкатулку, велели вынуть из тайника в чемодане все драгоценности, отобрали те, что оденут вечером, закрыли шкатулку ключиком, госпожа его всегда с собой носила, и приказали отнести шкатулку на сохранение в сейф. Я отнесла, а когда вернулась, в номере были Каролина Гердовна и Ванда Гердовна и все ругались, очень громко, я ушла в ванную, но слышала каждое слово потому, что голос у хозяйки был очень громкий. Она опять кричала о каких-то бумагах, что пропали и, что они теперь похожи на письма бывшего любовника, дороги только как память о собственной глупости. - Это видимо тот самый скандал, отголоски которого донеслись и до тетушки, но она не все верно поняла, решив, что баронесса потеряла письмо. - И еще много чего, кричали, Каролина Гердовна огрызались, а Ванда Гердовна все помирить пытались. Потом хозяйка сказали, что ей нехорошо и пусть они уходят, дочери ушли, а пани прилегли, мне велели быстро разбирать вещи, приготовить вечернее и утренние туалеты и убираться, потому, как она хочет отдохнуть, я постаралась побыстрее управится, схватила шляпную коробку и ушла. А в прачечной, когда открыла коробку, обнаружила, что конверта, то и нет. Но, тогда я еще не испугалась, думала, сунула в другую коробку от мадам Анжу, ту, что поменьше. Но когда вечером, пока хозяйка ужинали, заглянула в другую коробку, тут сердце у меня и упало.... Не было там конверта. - Катерина умолкла.
  Семен Михайлович задумчиво смотрел на нее, потом спросил:
  - Вы сразу догадались, что ошиблись коробкой и конверт в соседнем номере?
  - Да, сразу. Но как забрать конверт не знала. Сначала попробовала подлизаться к горничной обслуживающий пани из семнадцатого номера, да она суровая оказалась, на работе совсем недавно, платят тут хорошо и чаевые хорошие, она бы в номер не пустила, а даже если бы я зашла вслед за ней она бы с меня глаз не спустила. И тут Федьку увидела, брата двоюродного, в обслуге званого вечера, обрадовалась, он смышленый малый, хитрец каких свет не видывал и к тому же лицедействует в представлениях разных у пана Грицая. Он, то и придумал, как госпожу из семнадцатого выманить. Пока Федька изображал перепуганного, я за колонной со статуей рядом с номером спряталась, если бы госпожа в ту сторону глянула, она бы меня заметила, да пани вышли из номера и пошли, за Федькой не оборачиваясь. Номер не заперли, даже дверь как следует, не прикрыли, я прошмыгнула быстренько, гардероб открыла, коробки сразу увидела, в одну просунула руку, ничего кроме шляпы, а другая и вовсе пустая была. Я тут же из номера вышла, но бежать не стала, просто пошла в сторону лестницы, как обычно, пани на нас, горничных внимания не обращают вовсе, к тому же она Федьку распекала, за то, что потревожил ее, а не прислугу отельную. Она в номер вошла и дверью хлопнула. Утром приходили Каролина Гердовна и я соврала, что не удалось мне забрать завещание, но я еще раз попробую, они были очень недовольны, велели торопиться. А вечером хозяйка скончались.
  Слушая Катерину, я смутно вспомнила, что видела, кажется, в тот вечер горничную, которая шла к служебной лестнице, но если бы не ее рассказ, я бы, пожалуй, никогда этого не вспомнила потому, что как правильно она заметила, на горничных мы не обращаем внимания. И опять подивилась сообразительности девицы, ведь если бы она побежала или сильно торопилась, то я бы точно ее запомнила, а так, ну вышла горничная из какого-то номера, что тут странного?
  Опять комнату наполнила тревожная тишина. Нарушил ее Семен Михайлович, очередным вопросом.
  - Что было дальше?
  - А дальше, тем же вечером, Ванда Гердовна послали за шкатулкой, управляющий велел выдать, тут и обнаружилось, что в конверте, запечатанном, чистые листы. Управляющий были очень удивленны, клялись, что собственноручно заверяли документ и, что в их комнату для хранения вещей постояльцев, никто из посторонних не мог проникнуть. Потом пан пристав приказали всем, расходится, и Ванда Гердовна сказали, что я еду с ними, потому, что пан пристав велели меня не отпускать, чтобы потом, ежели надо будет, опросить. Утром в день похорон приехали все родственники госпожи, упокой Господи ее душу, - горничная перекрестилась, дрожащей рукой. - Приехали и Каролина Гердовна, сразу меня изловили, прижали к стене и сказали, что все знают, что я воровка, потому, что тот пустой футляр в шкатулке был не из-под колье, что маменька одевала вечером, а из-под парюры, которую она своими глазами видела, ей хозяйка покупкой хвастала. Сказала, что позже со мной поговорит и чтобы я отдала ей завещание. Я очень испугалась, в том доме был только один человек способный посоветовать мне что-нибудь дельное, хотя я и него не очень надеялась, да испугалась сильно. Сказала ему, что ежели мне не поможет, то я его хозяйке живо выдам. Он велел подняться наверх и ждать его в гостевой спальне, той которую еще называют аглицкой. Я поднялась и стала ждать. Он пришел, но не успели мы и словом перекинуться, как влетела Каролина Гердовна, она за ним, оказывается, проследила, мне влепила пощечину и приказала убираться, я сразу же и выбежала, они вдвоем остались. А через некоторое время услышала крики, ее нашли мертвой.
  - Так кто же остался с Каролиной Гердовной в спальне? - спросил Семен Михайлович.
  - Всеволод Петрович, господин Голубовский. - Тихо ответила девушка.
  Глава 17
  
   - Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами, так, кажется, утверждал господин Разумихин из романа, писанного господином Достоевским, 'Преступление и наказание' называется. Я не очень большой поклонник писак, но эту книжицу как-то прочел и много умных вещей там вычитал, скажу я вам. Но, по опыту своему многолетнему понял, что вранье есть причиной также и гибели человеческой, гибели души и тела. - Столь философским образом начал свою речь Алексей Петрович, поддавшись на просьбы удовлетворить наше любопытство по поводу загадочного убийства госпожи Витт.
   Демонстрация, устроенная Семеном Михайловичем, завершилась в тот вечер ошеломительным сообщением Катерины. Потом ее увели, мужчины удалились следом, а нам с тетушкой и Софи пришлось успокаивать расстроенную и рыдающую Ники.
   Мы сочувственно выслушали длинную путаную речь произнесенную госпожой Цапп в защиту своих родственников.
   По утверждению Вероники Гердовны, сестра ее была не столько злодейкой, сколько жертвой обстоятельств, будучи на грани разорения, в уме ее помутилось. На, что моя тетя вполне серьезно ответила, подавая Ники чашку чая:
   - Конечно, смерть не столь ужасна, как разорение. - Но, Вероника на тетин сарказм внимания не обратила.
   Из ее откровений мы поняли, что отец их, барон, был человеком характера скверного и деспотичного. Более всего его расстраивало отсутствие сыновей, даже любовница и та девочку родила. К жене относился при жизни весьма пренебрежительно и, возможно, завещанием в ее пользу хотел как-то искупить свои грехи перед ней и Богом, поскольку на смертном одре даже самый убежденный безбожник задается вопросом, а что если Бог этот все-таки есть?
   С удивлением мы узнали, что Всеволод Петрович когда-то ухаживал за Каролиной, но потом вдруг сделал предложение Ванде Гердовне, та же, в отличие от сестер, успехом не пользовалась, и приняла предложение немедленно. От этого отношения между сестрами долго были натянутыми, потом Каролина вышла замуж за подающего большие надежды младшего помощника управляющего банком, и они с Вандой помирились. Но, в последнее время, положение казавшего весьма надежным Русско-Азиатского банка пошатнулось, и Витты оказались на грани разорения, что сильно повлияло на привыкшую ссорить деньгами Каролину. К тому же маменька понесла ощутимые убытки от неудачных вложений своего зятя, и она категорически отказалась очередной раз ссудить их деньгами, да и завещание переписала. - По новому завещанию Виттам кроме обесценившихся бумаг да долговых расписок, ничего не доставалось.
   Софи осторожно поинтересовалась, отчего это Всеволод Петрович поменял одну сестру на другую? Объяснялось все предельно просто и банально - деньги. Старшая сестра ходила у папочки в любимицах, а так как успехом у мужского пола не пользовалась, что грозило ей засидеться в девках, отец увеличил приданное за ней в два раза. Всеволод Петрович же, женихом хоть и не был больно завидным, семья его почти разорилась, но по молодости весьма смазливым, к тому же умел выразить должное уважение капризной матушке и учтиво слушать батюшку.
   Свои откровения Ники перемежала горькими рыданиями, мы уже почти не понимали, о чем она говорит, потому что слова тонули в стонах и всхлипываниях. В конце концов, тетя послала за коньяком и, наполнив пузатый бокал наполовину, заставила Веронику Гердовну выпить. От крепкого напитка Ники немного пришла в себя. Ее откровения иссякли, а возбуждение прошло. Этот вечер чрезвычайно утомил бедную женщину, мы вызвали ее горничную, и Ники ушла к себе. Мы допили коньяк, а поскольку от впечатлений и откровений уже кружилась голова и разошлись по номерам. В ту ночь я ожидала ярких сновидений, но заснула быстро и спала на удивление крепко, никто меня не посетил в моих ночных видениях, снились только цветущие поля и дорога, извилистой змейкой уходящая куда-то за облака, я все шла и шла по ней, не ведая конечной цели.
   Последние четыре дня нашего пребывания в Киеве оказались очень суматошными и утомительными. Может, Киев и большой город, но, как оказалось, слухи в нем распространяются так же быстро, как и в нашей провинции. К обеду следующего дня мы уже получили целую кипу приглашений. Большинство отклонили потому, что людей их приславших, могли вспомнить с трудом, но некоторые пришлось все-таки принять. Не смогли отказать госпоже Долиновской, как-никак сами к ней первыми напросились. Посетили двоюродную сестру Анны Ивановны, с которой она не виделась лет двадцать, а я так и вообще только сейчас познакомилась. Побывали у тетиной подруги, у моей старой, еще одесской, знакомой, а самым утомительным оказался большой и шумный прием устроенный одним из папиных постоянных комитентов. После этого бала уставшая и злая тетушка сообщила, что немедля уезжает! Хватит с нее убийств, беготни, загадок и глупых вопросов любопытных кумушек. Но, хотелось ей этого или нет, оставался еще летний благотворительный бал в Купеческом собрании, приглашения на который загодя приобрела Софи, и на коем должен был присутствовать киевский генерал-губернатор Михаил Иванович Драгомиров с супругой Софией Абрамовной.
   Михаил Иванович слыл человеком умным, по-военному грубоватым и с отменным чувством юмора. Пожалуй, ни об одном генерал-губернаторе не ходило столько анекдотов и сплетен. Рассказывали, например, что в Киевском институте благородных девиц генерал издал приказ: 'Институткам приветствовать его не поклонами и реверансами, а остановившись по-военному сделать фронт и улыбаясь провожать глазами'. При этом говорят, сам губернатор отвечал девицам отданием воинской чести. Еще рассказывали о том, что вступив в полемику с графом Львом Николаевичем Толстым, профессор написал разбор романа "Война и мир" с военной точки зрения и нашел в романе много несуразностей в трактовке военных событий. Он сделал об этом произведении такой вывод: военные специалисты не найдут в романе ничего, 'кроме того, что военного искусства нет, что подвезти вовремя провиант и велеть идти тому направо, тому налево - дело не хитрое и, что быть главнокомандующим можно ничего не зная и ничему не учившись'. Но, пожалуй, самым знаменитым чудачеством генерал-губернатора, признали историю с днем рождения покойного императора Александра Александровича. Как-то еще в бытность свою, начальником Николаевской академии генерального штаба, Михаил Иванович имел несчастье забыть о государевом дне рождения, отмечавшемся тридцатого августа, вспомнил незадачливый генерал о том только третьего сентября, но вышел из положения, послав его величеству телеграмму, которая гласила: 'Третий день пьем за здоровье вашего величества. Драгомиров', на что император, очень любивший своего чудаковатого учителя, ответил: 'Пора и кончить. Александр'. Еще большие уважение и любовь киевлян, да и всех свободомыслящих граждан империи, наш генерал-губернатор заслужил поистине смелым поступком своим, когда в начале весны этого года происходили студенческие волнения в Киевском университете, император велели Михаилу Ивановичу направить войска на их подавление, на что генерал ответил: 'Армия не обучена штурмовать университеты'. Его величество повторили приказ, тогда губернатор окружил университет пушками и отправил государю телеграмму: 'Артиллерия в готовности, войска на боевых позициях, противник Отечества не обнаружен'. Конечно, по мнению Софи, мы не могли не увидеть столь знатную особу вблизи, и может даже быть ему представленными, поэтому уговорила нас остаться еще на вечер и не пренебрегать столь заманчивой возможностью. Тетушка, конечно, не преминула заметить, что нам с того знакомства проку никакого все равно не будет, и не стоит надеяться, что ради нашего удовольствия губернатор устроит потешное представление. Но, Софи стояла на своем, пришлось согласиться, а лишний день решили все-таки провести с пользой, попросив Алексея Петровича и Семена Михайловича, удовлетворить наше любопытство и рассказать некоторые неизвестные нам подробности об убийстве госпожи Витт. Под нашим нажимом Семен Михайлович с Алексеем Петровичем сдались.
   Чтобы любопытствующие гости не мешали нам спокойно поговорить, Софи с папой пригласили всех на ужин в свой номер. Всех - это меня, тетушку, Георгия, Семена Михайловича и Алексея Петровича. Ники к тому времени покинула отель, по слухам, отправившись домой, в свое имение.
   После ужина, мы устроились поудобней в гостиной и приготовились слушать. Слово взял Алексей Петрович. Очевидно вспомнив свой былой прокурорский опыт произнесения речей в суде, он прошелся по комнате медленным шагом с таким видом, будто мы были присяжными заседателями, а он готовился произнести обвинительную речь, потом остановился у бюро, облокотившись о его крышку, и, окинув нас испытующим взглядом, начал свой рассказ:
   - Вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами, так, кажется, утверждал господин Разумихин из романа, писанного господином Достоевским, 'Преступление и наказание' называется. Я не очень большой поклонник писак, но эту книжицу как-то прочел и много умных вещей там вычитал, скажу я вам. Но, по опыту своему многолетнему понял, что вранье есть причиной также и гибели человеческой, гибели души и тела. В этом деле как раз и проявилась вся опасность сего смертного греха. Вот, к примеру, почему Екатерина Григорьева взялась выполнить столь неоднозначное, прямо скажем, для нее, весьма опасное поручение? Это же не шутка, похитить у своей госпожи важный документ. Рубль. Не слишком ли мала мзда за такое злодеяние? Чего она боялась? - тут Алексей Петрович сделал многозначительную паузу, как заправский актер. И продолжил уже иным обвиняющим тоном, точно прокурор в суде. - А боялась она того, что некогда в бытность ее служанкой в доме у Виттов, Каролина Гердовна схватила ее за руку, когда девица пыталась стащить у своей хозяйки безделушку.
   - Так выходит она была настоящей воровкой, а не просто бес попутал в тот раз? - прервала Алексея Петровича Софи.
   - Ну что вы, София Александровна, сказать, чтобы уж такой воровкой, пожалуй, нельзя. Так, то баночку духов полупустую уведет, то гребешок черепаховый, до кражи драгоценностей дело у нее не доходило. Тут стоит вспомнить, что родители Катерины в свое время служили у весьма рассеянной и не слишком практичной светской дамы, они то и дело потихоньку брали без ведома хозяйки некоторые вещицы. Катерина простодушно считала, что так же и у нее будет получаться, но с Каролиной Гердовной сей номер не вышел. Она оказалась женщиной весьма практичной, немецкое воспитание все же, свое хозяйство вела крепкой рукой и быстро заметила проделки молоденькой горничной. Но, не стала ее выгонять, напротив, устроила к матушке своей и время от времени требовала, что бы Катерина некоторые поручения исполняла, при этом постоянно запугивая девицу. Как призналась она в участке, парюру хотела продать, один знакомец посоветовал разобрать украшение на каменья и продать по частям, так тяжелее было бы выследить столь заметные драгоценности. На вырученные деньги хотела купить себе паспорт и бежать, куда подальше, от Виттов и Голубовских, возможно в Варшаву, там у нее тетка у некой графини работает, обещала устроить племянницу. Только она не знала, что новым приобретением баронесса успела похвалиться дочери. Никто другой из родственников о парюре не знал. Каролина Гердовна имела привычку слегка, э... приукрашивать свои рассказы и драматизировать, поэтому ее слова о пропавшей парюре поначалу пропустили мимо ушей. Но, Катерина понимала, что рано или поздно, по настоянию Каролины Гердовны, съездят в любимую ювелирную лавку баронессы и узнают, что такие драгоценности ее хозяйка покупала и, конечно, сразу же подумают на нее. Она совсем растерялась и запуталась в своем вранье, вот и пришлось девице обратится к единственному человеку, который, как она полагала, мог бы ей помочь - к господину Голубовскому.
   Алексей Петрович снова умолк, задумчиво изучая ковер у своих ног. Хитрец прекрасно знал, что нас больше всего интересует, с какого тут боку Всеволод Петрович приплетен, но как опытный обвинитель, Алексей Петрович понимал, что присяжным нужно время, дабы усвоить предыдущую информацию, перед тем как обвинение вынет свои тузы из рукава. Поэтому он от бюро направился к столику, заставленному разнообразными бутылками и хрустальными графинами, наполненными коньяками, ликерами и вином, мы отошли от оцепенения, бокалы наполнились разнообразными напитками, каждый выбирал на свой вкус, я приняла из рук Георгия рюмку сладкого ликера. Решила попробовать новинку представленную Софьей, большой любительницей ликеров, назывался он забавно - 'Мандариновый Наполеон', имел умопомрачительный мандариновый аромат и вкус цитруса с коньяком. Тетушка не рисковала и пила любимый бенедиктин, мужчины угостились коньяком. Алексей Петрович с видом знатока понюхал напиток, потом оценил его прозрачность и приятный янтарный цвет, отпив глоток, повернулся к отцу и слегка поклонился ему, как бы отдавая должное хорошему вкусу папы. Тетушка о чем-то перемолвилась с Софи, мужчины сравнили достоинства коньяков 'Courvoisier', любимого напитка последнего французского императора, и 'Martell', которому отдавал предпочтение наш государь.
   Я наблюдала за Алексеем Петровичем, интересно, многим ли адвокатам удалось выиграть дела у такого обвинителя как он? Бывший прокурор мастерски держал интригу, понимая, насколько мы заинтересованы и в какой растерянности пока еще находимся, но не спешил, словно позволяя нам проникнуться драматичностью ситуации. Первой не выдержала тетушка и вернула разговор в старое русло, решительно отставив рюмку в сторону, обернулась к Алексею Петровичу и спросила то, что более всего ее волновало:
   - Вот меня один вопрос все мучит, неужто у Каролины Гердовны было столь плохое положение, что иначе, как отравить матушку, выхода не было? И неужели Катерина не боялась того, что баронесса успеет обнаружить пропажу?
   Алексей Петрович, тяжело вздохнув, уселся в большое кресло, как нарочно стоявшее посередине комнаты, казалось, будто судья занял свое место, и ответил:
   - Никто уж теперь не сможет точно угадать, чего ожидала Каролина Гердовна. Может, и правда думала, что подменить лекарство - это ж не отравить каким-нибудь цианидом, это, может, матушка и не помрет, просто станет ей похуже со здоровьем. Она и забудет о своей вражде, лечением займется. Хотя вот второе подмененное лекарство, снотворное, которое как раз и привело к смерти госпожи фон Айзенхард, вызывает сомнения в том, что госпожа Витт делала это неосознанно.
   - Так она умерла от того что приняла снотворное? - уточнила тетя.
   - Доктор сказал, что да. Видите ли, строго по расписанию, составленному доктором Долиновским, баронесса принимала сердечные капли, строго отмеренное количество. В таком количестве дигиталис был действительно лекарством для больного сердца баронессы. Но, как известно, это лекарство вызывает часто расстройства желудка, поэтому вместе капелями сердечными пила и желудочные капли, дабы не маяться животом. После подмены, баронесса, сама того не ведая, стала принимать каждый день двойную дозу весьма опасного лекарства, что привело к сердечным приступам, как в тот день ее приезда в отель. Конечно, Катерина боялась, очень боялась, что хозяйка заметит подмену сразу, но желание избавится от постоянного гнета Каролины Гердовны, оказалось намного сильнее страха. Кроме того, она видела сколь плохое состояние здоровья у ее хозяйки, и понадеялась, что в таком состоянии она не станет дотошно проверять все, как обычно, а постарается поскорее улечься в постель, да и подозревать свою до сих пор преданную и безупречно честную служанку у баронессы не было повода. В тот вечер госпожа фон Айзенхардт после утомительно приема чувствовала себя неважно, ей было плохо, вот она и приняла снотворное, которое, по свидетельству той же Катерины, принимала крайне редко, людям с больным сердцем увлекаться такими средствами врачи не рекомендуют. Но, видимо, в тот вечер она хотела хотя бы уснуть спокойно, вот и уснула, только уже навсегда.
   - А почему она стала стучаться именно в мой номер? - задала я, мучающий меня вопрос.
   - Опять же, кто его знает? - развел руками Алексей Петрович. - Может, сперва, она пыталась стучать к Анне Ивановне, да той в номере не было, может, в номер напротив, да он оказался не занят, а только потом к вам, Анастасия Павловна, может, просто в первый попавшийся, кто его знает. Но, позвать на помощь все же пыталась. Да, такая доза сердечного лекарства превратилась в яд и помощь все равно не подоспела бы вовремя, даже если бы среди нас был доктор.
   - А как же господин Голубовский? Он тут причем? - вмешалась Софи.
   - Да притом, что он и убил госпожу Витт. - Подобное заявление, вызвало эффект театральным языком называемый пердюмонокль1, мы хоть и ожидали услышать нечто подобное, тем не менее, услышав это произнесенным вслух, крайне удивились. Алексей Петрович, с достоинством выдержав нужную паузу, продолжил свой рассказ. - Всеволод Петрович оказался знатным ходоком по части женского пола. При этом очень боялся властной жены, крепко державшей в руках финансы.
   - Но, он же говорил, что независим и зарабатывает писательским трудом? - вспомнила я слова господина Голубовского.
   - Да, временами Всеволод Петрович пописывал пошлые книжонки, называемые книгами для народа, те, что в Губановских2 лавках стоят сорок копеек. Чтобы такими трудами заработать прилично, надо или же писать как некий господин Кассиров3, по нескольку десятков в месяц сказаний о рыцарях да переложений всевозможных знаных писателей, или же, как граф Толстой, сочинять достойные романы, читаемые просвещенным обществом. Но такие господа как Кассиров, или же Лунин, много не зарабатывают, да и трудиться надобно много, а для этого господин Голубовский был слишком ленив. А вот чтобы догнать графа Толстого, следует иметь хоть крупицу его таланта, но, и в этом Всеволоду Петровичу не повезло. Своих денег у него почти нет, поскольку семья его давно разорилась, так что зависит Всеволод Петрович полностью от жены. А погулять любит. На красавицу горничную глаз положил давно, а в прошлом году, гостя в имении баронессы, сошелся с ней. - Тут Алексей Петрович покосился на нас, но мы с тетушкой и Софи даже бровью не повели, мы же не юные чувствительные девицы, при которых о подобном говорить не принято, дабы не смущать молодые умы. Но, деликатность нашего друга оценили по достоинству. Сами догадались, что господин Голубовский наверняка посещал и публичные дома, может и любовницу из дам определенного сорта пытался содержать, вот только, для таких забав нужны деньги, а молоденькая горничная, к тому же весьма красивая девица, удовольствие дешевое. Тем временем, смущенно откашлявшись, Алексей Петрович продолжал, - потом им пришлось расстаться, Голубовские вернулись в Киев, а горничная осталась с хозяйкой в имении. Всеволод Петрович был не прочь продолжить, э... близкое знакомство с Катериной. Она же иллюзий не питала, прекрасно понимая, что ничего доброго из этого не получится. Хоть девица и не признается, сдается нам, что давно она задумала уйти от баронессы при удобном случае, для того собирала некоторые сбережения, конечно, обворовывать хозяйку ей не приходило в голову, до некоторых пор. В тот роковой день она столкнулась с Каролиной Гердовной в столовой, когда накрывала стол к поминкам. Госпожа Витт, по словам девушки, накинулась на нее, обвинила в воровстве и сказала, что если к обеду парюра и завещание не будут у нее, она вызовет полицию и обвинит Катерину в воровстве. Конечно, девица испугалась не на шутку и при удобном случае попросила Всеволода Петровича встретиться с ней, поговорить. Она надеялась уговорить его отдать ей паспорт, и рекомендательное письмо нацарапать на скорую руку, да помочь быстро скрыться, пока госпожа Витт будет занята потому, что ни парюры, ни завещания у нее не было, вам это прекрасно известно. Господин Голубовский велел Катерине подняться в спальню для гостей, называемую в доме английской, и дожидаться его там. Катерина не была штатной служащей Голубовских, поэтому, выполнив быстро поручения данные ей экономкой, поднялась потихоньку наверх и стала ждать Всеволода Петровича в спальне. Отсутствие Катерины экономка не заметила, поскольку не привыкла к ней, и не считала ее своей подопечной. По словам старшей служанки, она решила, что Ванда Гердовна отослала девицу разбирать вещи своей покойной хозяйки. Улучив момент, когда жена и ее сестры были заняты проводом гостей, Всеволод Петрович сказал, что идет в кабинет, а сам поднялся наверх. Но, тут его постигла неудача, у Каролины Гердовны, от сильного возбуждения, злости и усталости, разболелась голова и она, спросив у сестры про лекарство от головной боли, пошла наверх, в хозяйскую спальню. Господин Голубовский поднялся по служебной лестнице, что рядом с кабинетом, а госпожа Витт - парадной. Вышло так, что она случайно заметила, как зять непонятно зачем прошмыгнул в гостевую спальню и, последовав за ним, застала его обнимающимся с горничной, может госпожа Витт и не вспылила бы так, если бы горничной не оказалась Катерина, далее события развивались, как признался господин Голубовский, слишком стремительно. Каролина Гердовна влепила пощечину девице и накинулась с обвинениями на зятя. Будучи и так на грани нервного припадка после стольких неприятностей и разочарований последних дней, она накинулась на господина Голубовского со всей страстью и злобой разъяренной женщины, он же, по его словам, пытаясь успокоить разбушевавшуюся гарпию, может, слишком сильно встряхнул ее и оттолкнул. Каролина Гердовна сделала шаг назад, оступилась и упала, ударившись виском прямо о камин. По словам Всеволода Петровича, он даже сразу не понял, что случилось, и пытался поднять ее, оттого госпожа Витт была обнаружена лежащей посреди комнаты, а не у камина. Поняв, что свояченице уже ничем не помочь, он сбежал в свою спальню, от волнения оставив открытой дверь гостевой спальни. Так как, трогая покойную, поднимая ее голову, он измазал кровью манжеты рубашки, господин Голубовский поспешно переоделся, а грязную рубашку затолкал под старый сундук в гардеробной, чтобы позже ее выбросить подальше или сжечь в печке, как удастся. Там мы ее и нашли. Потом Вероника Гердовна и госпожа Светлицкая заметили, что господин Голубовский якобы спустился к кабинету служебной лестницей, в тот момент им не пришло в голову удивиться этому. Кроме того, госпожа Светлицкая вспомнила, что Всеволод Петрович застегивал на ходу манжеты рубашки, ее это тоже не слишком удивило, она решила, что, может быть, хозяин по какой-то причине сменил рубашку. Если бы он не оставил дверь гостевой спальни открытой, то и покойную, возможно, нашли бы намного позже, но одна из горничных, посланная наверх с каким-то поручением, увидела открытую дверь и заглянула в спальню, далее, что было, вам уже известно.
   Алексей Петрович умолк. Мы тоже некоторое время молчали, потом тетя, спросила:
   - А зачем Катерина встречалась с госпожой Светлицкой?
   - Искала работу. Как вы и догадались, Анна Ивановна, госпожа Светлицкая работает помощницей управляющей Киевского института благородных девиц. Катерина интересовалась, не может ли та порекомендовать ее личной горничной какой-нибудь выпускнице из тех, кто живет подальше от Киева.
   - Выходит, это был несчастный случай. Убийцу матери покарало провидение - несколько мелодраматично звучит, но весьма справедливо, не находите? - спросил отец, наливая себе очередную порцию коньяка.
   - Поль, это скорее трагедия, но, правда, как все мистически вышло. - Софи произнесла это таким тоном, словно обсуждала спектакль. И с любопытством добавила, обращаясь к Семену Михайловичу, - так, что с ними теперь будет?
   - С кем? - удивленно спросил Семен Михайлович, словно пробуждаясь ото сна.
   - Ну, с господином Голубовским и с этой горничной, Катериной? - Софи удивленно окинула взглядом нашего друга. Семен Михайлович, почему-то чувствовал себя неуютно под пристальным насмешливым взглядом моей мачехи.
   - Может, дело дойдет до суда присяжных4. Хотя это вряд ли, ведь дело не связано с лишением либо ограничением прав состояния, поскольку ни Всеволод Петрович, ни, тем более, Катерина не наследовали покойной Каролине Гердовне. Убийством преднамеренным случившееся тоже не назовешь, скорее несчастный случай. К тому же, строго говоря, и парюра не была найдена при Катерине, возможно, разбирательство проведет коронный судья окружного суда5. К тому же сестры Каролины Гердовны, да и сам господин Витт не заинтересованы распространением неприглядных слухов об их семье. - Недовольным тоном констатировал Семен Михайлович.
  На том разговоры о преступлении, свидетелями которого нам невольно пришлось стать, прекратились с нашего молчаливого согласия. Мы, женщины, пустились в обсуждение завтрашнего бала в Купеческом собрании, мужчины же вернулись к обсуждению достоинств коньяков и последним денежным реформам, вызывавшим столько кривотолков и горячих споров этим летом.
  
  1 необычный выкрутас, нечто из ряда вон выходящее и удивительное; от франц. perdu monocle (пердюмонокль; 'Педагоги рассказывали нам, что на театре (еще до Станиславского) имелся такой 'штамп': актер поднимал бровь, и ронял из глаза монокль на цепочке... Называлось это по-французски 'пердюмонокль' ('потерянный монокль', то есть) - и обозначало крайнюю степень удивления' exler.ru).
  2 Крупный лубочный издатель - Тимофей Губанов. Крестьянин из Тамбовской губернии, он начал свой бизнес обычным офеней. Скопив достаточно денег, Губанов открыл первую книжную лавку в Москве. Грамотно ведя бизнес, он стал одним из известнейших в России лубочных издателей. Открыл Губанов свое представительство и в Киеве, на Подоле. В губернской столице он нанял собственных писателей, за низкую плату штамповавших псевдоисторические романы, всякие сонники и оракулы. Все губановские издания соответствовали лучшим канонам лубочной литературы - максимум картинок и минимум текста, множество грамматических ошибок, не раздражающих неприхотливого читателя, огромные тиражи.
  3 В конце XIX века в российских литературных кругах ходил такой анекдот. Лев Толстой загадал загадку сыну: 'Кто наиболее популярный и читаемый писатель в России?'. Сын называл множество известных фамилий, но на все варианты Лев Николаевич лишь отрицательно качал головой. Наконец, хитро улыбаясь, он произнес заветное имя: Кассиров.
  Книги Кассирова (настоящая фамилия - Ивин), представляли собой лучшие образцы лубочной литературы. Его произведения продавались тиражами, на несколько порядков превышающими тиражи книг Тургенева и Толстого, вместе взятых. Писал Кассиров легкое чтиво, рассчитанное на малограмотное население.
  Из-под его пера выходили псевдоисторические сказки и романы с названиями наподобие 'История о храбром рыцаре Франкиле Венциане и о прекрасной королеве Рейси', пользующиеся большой популярностью среди грамотных крестьян, а также бедных слоев городского населения.
  4 Судебные Уставы 1864 года ввели суд присяжных, причём исключили требование от присяжных образовательного ценза даже в виде простой грамотности.
  Суду присяжных были подчинены все преступления, влекущие за собой лишение или ограничение прав состояния. Для государственных преступлений, вопреки проекту Государственной канцелярии, предававшему такие дела суду специальных присяжних (с повышенным имущественным и образовательным цензом), введено было особое присутствие судебной палаты с участием сословных представителей.
   5 Окружные суды состояли из одного или нескольких отделений по уголовным и гражданским делам. Они разбирали большинство дел, причем все гражданские и значительная часть уголовных разбирались коронными судьями.
   Для рассмотрения дел о преступлениях, за которые могло быть назначено наказание в виде лишения прав состояния, как особенных, связанных с принадлежностью к привилегированным сословиям, так и всех прав (имущественных, брачно-семейных и т.д.), привлекались присяжные заседатели.
  
  
  Эпилог
  
   Я собрала свежие газеты, оставленные Петром на моем бюро, и, сунув их под мышку, поспешила скрыться в своей спальне, подальше от шумных родственников. Мы готовились к большому приему, первому за три года прошедших после смерти мужа. Приехала София с дочерьми, девочки в купе с Андрюшей переворачивали дом верх дном. Софи, тетушка и Лиза с Ирочкой вели бесконечные споры о том, как лучше все устроить. Ирочке на последний день рождения преподнесли сразу две книги для молодых хозяек: 'Подарокъ молодымъ хозяйкамъ или средство къ уменьшенiю расходовъ' госпожи Молоховец и 'Въ помощь хозяйкамъ. Рецепты разныхъ блюдъ и заготовокъ' госпожи Драгомировой. Вооружившись столь ценными пособниками в ведении домашнего хозяйства, Ирочка преследовала всех по пятам, беспрестанно цитируя сих уважаемых дам и предлагая включить в меню то суп-пюре из рябчиков или фазанов с шампанским, то судака под раковым соусом. Совершенно забывая о том, что наша Галина ненавидела заморские супы с винами вместо бульона, притворяясь глухой каждый раз, как слышала подобные предложения. Да и раков среди зимы не очень-то напасешься, но Ирочку подобные доводы не смущали, и она вместе с Лизочкой продолжала выискивать в советах опытных хозяек другие, не менее экзотические блюда, раздражая нашу кухарку.
  Софи тем временем все пыталась убедить нас использовать вместо газового освещения свечи, убеждая, что так будет более романтично, наши доводы что, мол, свечей понадобится слишком много дабы осветить столовую, гостиную и танцевальный зал, что они подорожали на целую копейку и, что газа у нас в хранилище достаточно, она пропускала мимо ушей. Еще Софи советовала поменять шторы в парадной половине, постелить новый ковер в столовой и все таком же духе. Подобное расточительство не устраивало тетушку, и они без конца спорили, от их препирательств толку было мало, кроме, разве, головной боли у меня.
  Меня же мучили совсем другие заботы. Мы выписывали 'Киевлянина', одесскую газету 'День' и 'Киевские губернские вести'. Раньше, получив свежие газеты, в первую очередь читала какую-нибудь новую повесть, печатавшуюся по частям на страницах 'Киевлянина', в газете 'День' искала фельетоны, а в 'Губернских вестях' интересовалась глубокомысленными статьями известных историков и этнографов, охотно печатавшихся в единственной газете не подвергавшейся цензуре, поскольку она была государственной. Теперь чтения начинала с последних страниц, где обычно печатали объявления. Последние месяцы половина объявлений сообщали об очередном банкротстве. В основном разорялись мелкие предприятия. Я судорожно искала среди них те, акции которых, купила ранее. К сожалению, несколько моих вложений и правда оказались неудачными, но благодаря отцу и его наставлениям не вкладывать все деньги разом в одну компанию, потеряла не слишком много.
  Тем не менее, этот прием сильно бил по нашему бюджету, тяжело вздохнув, отложила газеты и задумалась. Может, не стоило принимать предложение Георгия и еще немного подождать? Сообщение о помолвке всколыхнуло наше маленькое болотце. Вместе с поздравлениями я выслушала и немало упреков и сомнений. Более всего меня возмутили намеки на мезальянс - Георгий Федорович, видите ли, не слишком знатного рода, по сравнению с Вишневецкими. Даже мое напоминание о том, что Вишневецкая я только по мужу, не смутили Елену Сухову и ее подруг, тоже мне высокородная госпожа! Я поморщилась, вспомнив о нашей недавней размолвке с соседкой. И все-таки придется их пригласить, как-никак ближайшие соседи.
  И еще этот приезд маменьки Георгия. Как-то все некстати и не вовремя. Я перевела взгляд на газеты, заметила рекламу 'Русско-Азиатского банка', они все же выстояли, господина Витта аккуратно отправили на пенсию с поста управляющего делами киевского отделения, но он не разорился.
   Вернулась мысленно в июль сего года. Бал в Купеческом собрании удался. Генерал-губернатору нас представили, он оказался весьма приятным и остроумным человеком, хотя чудачеств за ним тогда не заметили.
   В августе я ездила на судебное разбирательство. Всеволода Петровича оправдали, признав случившееся несчастным случаем, только назначили денежный штраф за то, что не сообщил о несчастном случае вовремя, заставив провести ненужное полицейское расследование, как утверждал судья. Голубовские покинули Киев почти сразу же после того суда, уехав в имение, которое теперь по праву принадлежало их сыну, наследнику баронского титула.
   Катерине присудили три года в исправительном доме, несмотря на то, что прокурор требовал лишь полтора года. Судья попался чересчур напыщенный и суровый. Если бы наследники баронессы настаивали, то кто его знает, не отправилась бы бедная девушка на каторгу? Но, они были заинтересованы в том, что бы дело как можно быстрее замяли и никто из семьи баронессы на процессе не присутствовал.
   После процесса у меня осталось чувство неудовлетворенности и несправедливости происшедшего. Ибо наказания явно не были по делам их, для девушки мне показался приговор чересчур суровым, а для господина Голубовского чересчур мягким. Хотя судьям виднее.
   Мои размышления прервал энергичный стук дверь, затем в комнату ворвались, не ожидая разрешения, Ира с Лизой, все с теми же пособиями молодым хозяйкам в руках, щеки их горели ярким румянцем, глаза искрились, а голос дрожал от возбуждения.
   - Мамочка, там госпожа Савельева прибыла с визитом! - я вздрогнула и ослабла, вот ведь как неудачно! Мы не ждали ее так скоро. Но, ничего не поделаешь, придется спускаться и принимать будущую свекровь. Странно, почему она явилась так неожиданно и почему Георгий не предупредил? Что же, сейчас я получу ответы на свои вопросы, надо только спуститься и принять гостью.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"