Я лежала ухоженная, заботливо укрытая тёплым одеялом, слушала рассказ Ольги и представляла всё, словно наяву...
"Беженцы шли медленно, полузакрыв усталые глаза. Жители посёлка молча провожали их взглядами. Вдруг из толпы измождённых людей выбежала женщина с грудничком на руках, бережно положила свёрточек под ноги стоящим вдоль дороги бабам, поклонилась низко, перекрестила ребёнка, и, зажав ладонью рот, отступила обратно в нескончаемый людской поток, оттуда уже прошептала неслышно губами что-то, похожее на имя:
- Ма -ша...
Одна из баб, Аксинья Савельева, поправила платок, наклонилась, подняла ребенка, улыбнулась:
- Пойдем, ино, Маша, - и стремглав кинулась в дом. А ну, как отберут ребятёнка? А у них с Митрием детей-то не было, бесплодной Аксинья оказалась, сколько слёз пролила, ладно, не бросил муж, не прокляла свекровушка, царствие ей небесное. Влетела, в горницу, взволнованная:
- Митя, смотри, дочка у нас таперича будет! Машенька! - положила свёрточек на застеленную кровать. Муж не стал спрашивать - откуда, в окно видал, как шли мимо люди, всё сразу понял. Улыбнулся и пошел колыбельку стругать во дворе".
- Так и вырастили подкидыша, Марьюшку. Маму мою, Марию Дмитриевну, - Ольга замолчала, притихла, вспоминая.
Кто такая Ольга?
Этой осенью я серьёзно заболела, да так, что слегла, и надолго, не имея возможности что-либо делать сама. Родные через знакомых наняли сиделку. Оказалась женщина простой, разговорчивой. А мне, лежащей круглые сутки, не хватало элементарного общения. Чуть окрепнув, я жадно впитывала всё, что она рассказывала.
- Как я влюбилась? - Ольга невольно улыбнулась, - ой, там, ети, такие были Дарданеллы, вашу мать...
Молоденькая девчушка, ещё и восемнадцати не было, работала кондуктором автобуса, и, надо же, именно тогда в посёлок приехала группа рабочих с Украины. Любовь-то не обманешь, загляделась наша деваха на одного из хлопцев, да и тот не сводил с девки глаз. Встретились раз-другой, и понеслись страсти-мордасти. А потом уехали ребята в другой город, а Ольга ночами не спала, ревела в подушку, боясь признаться матери в нежданной беременности, опасаясь оговоров соседских, что, мол, в подоле принесла.
- Это была дочка? Лариса? - уточнила я.
Сиделка покачала головой:
- Ан, нет, то был мальчишечка, не доносила я его. Володька-то вернулся, забрал меня с собой в Жмеринку, на родину, дурочку молоденькую глупую, ничего ещё толком не умеющую, а уже с ребёночком в животе. Страшно было - всякое рядили, что не любят нас, русских кацапок на Украине. С поезда сходила, ноги тряслись, а как всё хорошо оказалось! Свекровушке своей в ноги и сейчас готова низко поклониться - сразу на мою сторону встала, во всём помогала да учила.
- А как с мальчишечкой-то получилось?
- Мы с Володькой в кино собирались, пошла я в туалет, калоши нацепила первые попавшиеся, оказались деверевы, большущие. Нужник во дворе, дождь в щели нахлестал, нога и соскользнула в самую эту дырищу, я на копчик хряпнулась, в глазах засверкало, боль живот пересекла, сижу вся в дерьме, реву, не могу подняться. Спасибо, свекровка спохватилась, что нет невестки долгонько, пошла во двор, услыхала меня, ногу-то из дырищи этой вонючей вытащила, потом веник да ведро притащила - дерьмо счищать надо было не только с ноги, но и со спины. А уж калоша деверева так и утопла,- Ольга рассмеялась,- дурой же я была ещё, ети меня в Дарданеллы, отлегло вроде от задницы-то, и дождь закончился, вечером в кино всё-таки сходили, а утром ещё и в лес покатили. Втроём на "Яве"! На этой, без коляски. А ночью и скинула я, сказали в больнице, что мальчишечка был. Потом год не могла забеременеть, выла в подушку, Вовке жаловалась:
- Не могу я. Не могу! Не будет у нас никого...
Ну, то ли дожаловалась, то ли что случилось иное, но, словно кошка драная между нами пробежала. Как-то суше стали друг к другу, даже ночами ничего мне не хотелось, ни слов, ни ласки. Тут и забеременела. Дочкою Ларисонькой, - Ольга вдруг зажала рукою рот, подолом халата вытерла слёзы, продолжила, - а вскоре и сыночком, Сашенькой.
- Так это ж хорошо, а что вдруг слёзы-то? - удивилась я.
Махнула рукой, ушла. Видимо что-то очень тяжёлое вспомнилось.
Вернулась, поправила мне одеяло:
- Садиться будем? Ужин-то у меня почти готов.
А после рассказала, что отношения с мужем всё хуже становились, чаще возникала шальная мысль уехать домой, к маме, которая со слезами провожала тогда в Жмеринку, отговаривала, мол, куда ты едешь? В чужой край, к чужим людям от родной матери? Мол, воспитаем дитя-то и не в таких перетрясках бывали.
- Надумала я всё же, свекровка поддержала - тяжело ей было видеть, как мы с Володькой чужими стали, ругаемся, то его матьки, то мои слёзы с утра до вечера. Ну, и вернулась к матери, в дом родной. Ребятишки были ещё небольшие, Ларке четыре года, Саньке два - куда с ними в рабочем посёлке?- тяжело вздохнув, Ольга махнула рукой.
Кем только она ни работала: и уборщицей, и мойщицей в столовой, и нянечкой в детском саду. Одна из соседок спросила однажды:
- Как тебе не противно какашки да сопли за малышнёй подтирать?
Ольга ответила:
- Так деточки же маленькие, как противными быть могут?
Только выкарабкались потихоньку, ребята в школу пошли, тут перестройка грянула. Ольга рассмеялась:
- Ох, ети ж тя в Дарданеллы! Чего я в перестройку-то не нахлебалась! Голодать, слава богу, не пришлось, но вот маму похоронила, чуть было снова замуж не вышла, да вовремя одумалась: на хрена оно мне? Ну, потешиться, бабьи прихоти удовлетворить, это ладно, а башку в новую петлю совать - ни к чему, - тут Ольга крепкое словцо вставила. Она, вообще, мастер на эти народные обороты, так ввернёт, что в каждой строчке только точки, а всё понятно, и не обидно, и вроде не матерно даже, а так и надо.
Вздохнула, рукой махнула, поправила волосы и продолжила:
- Садики позакрывали, пошла на рынок работать, в Дарданеллы вашу мать!- рассмеялась, - там я и научилась матюкаться, сейчас уже и не замечаю, что матьков-то в разговоре больше, чем нормальных слов. Ты-то не сердишься, хоть? А то думала: выгонят за матьки, уволят меня.
Я мотнула головой, взяла женщину за руку, успокоила. Матьки и ещё одну привычку я просекла сразу, но не мешали они ни её работе, ни моему к ней отношению. Что- то ведь заставило женщину по-чуточку каждый день принимать спиртное - спирт аптечный где-то доставала и пила разведенный, лёгкий запашок стоял, а она смеялась: "Зато сиделка у тебя продезинфецированная!"
Наверное, без Ольги длинные осенние вечера стали бы для меня мукою, реденько лишь я включала телевизор, так, послушать - смотреть болезнь не позволяла. Посетовала как-то Ольге, пожаловалась, а та махнула рукой:
- - Телевизор я не люблю, ну его в Дарданеллы. Вот радио с собой вожу, уж очень люблю шансон слушать перед сном, а хочешь, спою тебе мою любимую? И она хрипловато пропела:
"Плыл по городу запах сирени,
До чего ж ты была красива,
Я твои целовал колени
И судьбе говорил спасибо".
Я смотрела на неё, и сердце щемило. А ведь у Ольги с этой песней что-то связано, со словами этими, простыми, но душевными - вон, слёзы вытирает. Нашла я запись на Ютубе, мы полвечера слушали "Одинокую ветку сирени", подпевая исполнителю...
"Одинокая ветка сирени,
Сколько лет пронеслось, но всё же
Вспоминаю я день весенний,
Тот, который мне всех дороже*".
Потом Ольга всё же раскололась. Была, ох, была у неё любовь... Коротким счастье оказалось. Утонул Михаил, в реке купаясь, видно, судорогой ноги свело, а спасти не сумели. Всего полгода вместе прожили.
- В рот ведь капли не брал! По дому был настоящим хозяином. А как мы среди кустов сирени целовались да любились, ой, - покачав головой, вздохнула тяжело, - последний подарённый им букетик сиреневый ещё долго в вазе стоял, не могла выкинуть. Вот и на песню эту запала, как услыхала её.
Ольга помолчала, посидела, прикрыв глаза, продолжила:
- Не везло мне с мужиками, пока теперешний, Василий, не попался. А с ним уж двадцатый год вместе. Всё есть: и дом хороший, большой, огород, козы и куры, машина, а любви-то нету - то ли и не было, то ли ушла уже. Живём по привычке да из-за ребятёшек маленьких. Пятеро их у нас. Одна-то сынова, Алинка, внученька, редко бывает, а остальные всё больше с нами, - тут Ольга махнула рукой и, резко встав со стула, ушла в другую комнату.
Расспрашивать было неудобно, и я ждала момента, когда сиделка снова разоткровенничается.
Как-то утром проснулась, в доме пирогами пахнет. Ольга зашла, спросила:
- У тебя выпить есть? Помянуть надо. Доченьку мою...
- Как помянуть? - у меня внутри всё разом заледенело. Показала, где коньяк стоит - водку я не пью.
- Так десять лет уж нету моей Ларисоньки, - Ольга вытерла глаза полой кофты, подала мне рюмку с коньяком и кусок пирога, - давай помянем...
А потом рассказала, как дочка в аварию попала, вроде, всё обошлось, да потом голова стала у девки болеть, сначала не часто, затем постоянно, никакие уколы и лечения не помогали, образовалась опухоль мозга после аварии, и не стало доченьки.
- Мать их ети, врачей этих, в Дарданеллы...
- Хорошо, внуки остались, - сказала я, вспоминая, что
внучка Алинка у сына, а остальные, выходит, Ларисины?
- Если бы, - Ольга махнула рукой, снова поправила волосы, - не было у Ларисы никого, а эти... да они никакие мне не внуки. Ой, ладно, пойду я стирку сниму да, буде, поглажу белье-то, а то тут с тобой бездельничаю...
Вот она вся такая, Ольга. То мягкая и откровенная, то грубовато-закрытая.
На следующий день я осторожно спросила про ребятишек - чьи они?
- Подруги Ларкиной. Ети ж её в Дарданеллы! Лариса добрая была, за всех сердце болело. Алёна же, прости господи, такая прошмандовка! Мужиков чаще, чем трусы, меняла, вот и нарожала четверых от разных, а кого от кого, и сама не знает толком. Старший-то в городе учится, в училище, а эти трое мелких у нас. Алёна ещё при Ларисе с первеньким у нас бывала частенько, мы помогали тем, другим, а потом, как Лары не стало, как-то приехала к нам со всем выводком, типа, погостить пару дней, ну, и оставила их на пару месяцев, коза драная. А мы ж детей на улицу не выгоним. Двое пацанов у ней тогда было, младшему и двух годов не исполнилось. А потом ещё и девку родила. И куда её, если у самой жилья-то нету? К нам, понятное дело. Ладно, огород большой да козы есть, молоко своё, куры, вот так и живём. Та курва приедет на день-два, в бане вымоется и снова подолом трясти в город мчится, вроде, работу ищет, а ребятёшки с нами, тут мы их и в школу устроили, возит Василий на машине, далековато пешком-то, а девчонка со мной больше.
И знаешь... вроде на дух мне их не надо, а прикипела душа. Только свистушку эту понять не могу: что за мать такая? Ругать мы её начали, чтобы детям помогала, работу нашла, материнский капитал в дело пустила - на жильё, хотя бы.
Вот сейчас квартиру приобрела, и козявку мы ей отдали. А про пацанов, - тут Ольга всплакнула, вытерлась кофтой,- да ну её в Дарданеллы, не отдадим мы ей мальчишек, Вася Сашку не отдаст, как родного любит, а мне Эдька своим стал.
Я улыбнулась:
- Оль, так скоро говорить начнут, что они на вас похожи.
- Так уже и говорят! Сосед тут как-то заявил, что мы его перещеголяли: у него-то трое внучат, а у нас, аж, пятеро! А матери этой, мандавошке, дела нет до ребят, денег ни копейки не приносит, а ведь и за школу платить надо, и кормить надо, и одевать, а ещё мелкую в садик оформили, тоже затраты. Вот и крутимся: кому молоко продаём, кому яйца, Вася мужикам помогает, да я ещё подрабатываю сиделкой.
- А как ты Васю-то встретила? Вроде же, зарекалась замуж выходить больше?
Ольга рассмеялась:
- Так чё, видать, слаба была на передок. Ну, не знаю, да они сами ко мне липли, мужички-то. Но я не как Алёна эта, прости господи, из одной койки в другую не прыгала. Уж коли привяжусь к одному, так только с ним. А с Васей мы ещё со школы знакомы были. Я, как вернулась со Жмеринки, с Генкой, соседом, сошлась поначалу. Ненадолго - пил тот, не просыхая. Потом Миша был, царствие ему небесное. А Вася-то жил с соседкой, рядом, так, несписанные. Ну, может, и виновата я перед Мариной, но ушел ко мне Василий, поженились мы, так с тех пор и живем, - Ольга вдруг снова шмыгнула носом, всплакнула, - видать в чём-то виноватая я. Господь Васю дал, а Ларисоньку себе забрал...
- Оля, Оля, так он и ребятишек этих тебе...за Ларису. Была бы жива, так уж были бы и у неё детки.
Она печально кивнула, развела руками.
Я открыла планшет, поискала, прочла ей про Василия - имя-то не случайное: отец Ольги был Василием, вот и теперешний муж тоже.
"Василий активный уравновешенный, открытый, тонко чувствует природу, имя означает Царь, Царственный. Василий не очень любит влиять на события, ему привычнее, чтоб все шло само по себе".
- Ой, не смеши меня, я итак смешная... Ага, царственный, природу чует - коз доит лучше меня, козлов женихаться учит, петуха гоняет да от кур яйца собирает. А ещё собачонку недавно отыскал, прежняя-то потерялась. А эта! Етить её в Дарданеллы, малёхонькая да голосистая, как сирена, всех обтявкивает, за ноги хватает...
Мы посмеялись, и я добавила:
- Любит уют и любит детей. В нем все в меру.
- Вот точно! Любит он с ребятёшками возиться. С Сашкой вместе коз доят, на рыбалку ходят, - вздохнув, Ольга добавила, - знаешь, я и сама привыкла к этим малявкам. Почти всегда кто-то рядом спит, в комнате, маленький: то Эдька, то Женька эта мелкая, то Алинка моя, а когда никого нету, мне ровно чего не хватает, прислушиваться начинаю: дыхание поймать хочется... Страшно в тишине становится. Жалко, Алинка далеко, сын-то с семьёй в городе живут, им сюда ездить не с руки, а мне тоже, разве когда роблю у кого, как вот у тебя.
Ближе к выходным Ольга робко спросила:
- Можно мне Алинку привезут?
Я кивнула. Можно. И мне смена настроения, и бабушка с внучкой повидаются.
Накануне приезда Алинки Ольга суетилась весь день: готовила да ходила покупать сладости и фрукты. А назавтра мы втроем лопали вкусные домашние пельмени и пили чай с пирогом. Сиделка моя светилась от радости, играла с Алинкой, не забывая про меня, и всем нам было тепло и уютно.
Две недели быстро промчались, перед отъездом Оля показала золотые серёжки:
- Вот купила себе в подарок на юбилей, красивые? - примеряя, промолвила мечтательно:
- Приеду домой, к подруге пойду в гости, похвастаюсь да праздник справлю, отдохну, по лесу прогуляемся, у нас рядом лес-то, красотища! - улыбаясь, Ольга сидела около меня весёлая и довольная, шутила, пока не зазвонил телефон. А тут сразу в лице изменилась, ушла на кухню, долго там что-то объясняла, вернулась:
- Етить их всех в Дарданеллы! Девка заболела, Женька-то. Мать звонила, чего делать, не знает. Вася поедет сейчас, заберёт домой, лечить будем, я быстро на ноги поставлю, - вздохнула, развела руками, рассмеялась, - жизнь у меня, как у картошки, если за зиму не съедят, то весной посадят.
Вот такая попалась мне сиделка. Простая русская женщина, Ольга. Чьё имя означает: хорошая, светлая, святая, мудрая.
И когда закрылась за ней дверь, мне стало как-то грустно-одиноко, хотя рядом уже была сменщица, и я знала, что Оля через пару недель вернется...