Высокие-Каблуки : другие произведения.

Вк-7 Подружка моя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  • © Copyright Высокие-Каблуки(elenakanaeva@gmail.com)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Номинанты
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 10кб до 30кб
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:

    СКОРО НОВЫЙ КОНКУРС!

  • Журнал Самиздат: Высокие-Каблуки. Конкурс женской прозы Высокие Каблуки
    Конкурс. Номинация "Подружка моя..." ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Феклуша Подарок для Теклы   17k   Оценка:6.00*3   "Рассказ" Проза
    2 Матильда Вк-7: Марго   11k   Оценка:8.56*6   "Рассказ" Проза
    3 Совушка История одного предательства   13k   "Рассказ" Проза
    4 Чучело-Мяучело Планета дружбы   23k   "Рассказ" Проза
    5 Misty Вк-7: Загадай желание   11k   "Рассказ" Проза
    6 Коровина И станет корова... кем?   27k   "Рассказ" Фантастика, Юмор
    7 Айседора Невошедшие   25k   Оценка:9.64*5   "Рассказ" Проза
    8 Ditrix Вк-7: Икс О   18k   "Рассказ" Проза
    9 Анна Вк7: Солнечная женщина   22k   "Рассказ" Проза
    10 Коня Клюква   10k   "Рассказ" Проза
    11 Девушка с.в. Вк-7: Лайфхак   10k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза
    12 Каравелла Вк-7: Корабль улетает в плаванье   20k   "Рассказ" Проза
    13 Алина Вк-7: Заклятая подруга   16k   "Рассказ" Проза
    14 Маруся Вк - 7 : Марина   25k   "Рассказ" Проза
    15 Дизайнер Офисное кресло и вуду-жаба   25k   "Статья" Проза
    16 Тамарка Вк-7 Тамарка   10k   "Рассказ" Проза
    17 aje Сухие листья   24k   Оценка:9.57*7   "Рассказ" Проза
    18 Ms. V. Вк-7 Дорогая моя Иваненко   10k   "Рассказ" Проза
    19 Шоколадница Вк-7: Снег   14k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза
    20 Райка Летним деньком   17k   Оценка:9.47*4   "Рассказ" Проза
    21 Новена В К - 7. Частная практика относительности   21k   "Рассказ" Фантастика
    22 К.У.Рортная Вк 7 Курортный роман   16k   "Рассказ" Проза

    1


    Феклуша Подарок для Теклы   17k   Оценка:6.00*3   "Рассказ" Проза

      ***
      - Смотри, Текла, Марс!
      Девушка с любопытством рассматривала далёкую красную звёздочку. Подзорная труба, конечно, не позволяла увидеть ни гор, ни каньонов маленькой планеты, но рассказы Хулио подстёгивали воображение настолько, что Текле казалось, будто она видит их неясные очертания.
      Внизу по улице, хохоча, прошла группа людей в военных формах. Резкие звуки заставили девушку вздрогнуть и оторваться от звёзд.
      - Нас не арестуют? А то комендантский час.
      - Мы же не на улице, а на крыше, - ответил Хулио. - Считай, дома. К тому же, с ними Анхель. Он наш сосед и не даст причинить нам зло.
      Слова спутника несколько утешили Теклу. Анхеля она знала тринадцать лет - с самого рождения. Его отец, дон Сильвио - лучший друг её отца. И Анхель был для неё вроде старшего брата. Попытается кто обидеть его соседку - любого порвёт.
      - Вообще жуткие вещи творятся, - девушка проводила взглядом удаляющихся военных. - Арестовывают, пытают на стадионе, стреляют. Наплачемся ещё с этим генералом! Инопланетянин был добрее.
      - А ещё эти подхалимы! - добавил Хулио с отвращением. - Сегодня сеньора Родригес кричала на Хуана при всём классе. То была за Инопланетянина, а сейчас: забудь, что ты с ним разговаривал, ты предаёшь отечество, если гордишься! Теперь она борется с "красной заразой". Сказала: не смейте с Хуаном общаться! Но я всё равно буду. Хуан - мой друг.
      - Сеньора Родригес тебе этого не простит.
      - И пусть не прощает. Конечно, к Инопланетянину у меня много претензий, но её я теперь презираю.
      - А может, он не так виноват, - вступилась девушка за свергнутого президента. - Козни Запада... Но почему всё-таки вода на Марсе испарилась?
      - Это потому, что ядро остыло. Исчезло магнитное поле и атмосферу уже не удерживало. Давление понизилось...
      Текла слушала парня раскрыв рот и затаив дыхание. В свои пятнадцать лет он так хорошо рассуждал!
      - Хотела бы я увидеть Марс поближе! - мечтательно произнесла Текла, вглядываясь в бездонное усыпанное звёздами небо Сантьяго.
      - Увидишь, - пообещал Хулио. - Я думаю, лет через двадцать ракеты до Марса будут летать, как поезда до Вальпараисо. Впрочем, поезда тоже будут летать.
      - Правда?
      - Уверен.
      
      ***
      Мне было тринадцать лет, когда я думала: жизнь кончена. Нет, ни серьёзных физических травм, ни смертельных заболеваний не случилось - врач сказал: повезло. Но душевная боль, которую мне причинили, казалась определённо несовместимой с жизнью. Да и как дальше жить?
      Зачем я только поверила Стасу, когда он говорил: просто посидим? Сначала мы пили чай, разговаривали. Потом он начал намекать: ну давай, чего ломаешься, мы уже люди взрослые. Я сказала: нет. Второй раз он уговаривать не стал...
      Избавиться от жертвы (то есть, от меня) после этого Стас и не подумал, прекрасно зная, что ему как сыну прокурора ничего не будет. И не ошибся. Заявление моих родителей признали клеветническим и нас же чуть не оштрафовали. Но родители Стаса, как говорится, "великодушно простили".
      Хуже всего было то, что Стас рассказал всему классу, будто я перед ним вертела задом. На меня стали показывать пальцем, смеяться, называть бесстыжей. Мама с папой говорили, что это пройдёт, но я не верила. Мысль закончить свою никчёмную жизнь становилась всё твёрже.
      Уйти я решила наглотавшись таблеток, что папе врач прописал от бессонницы. Я не знала, сколько надо выпить, чтобы заснуть навсегда. Сколько я проглотила - не помню. Но именно тогда я увидела её впервые. По возрасту она была моей сверстницей. Смуглая кожа, длинные локоны чёрных волос, высокий рост - её, пожалуй, можно было назвать красавицей.
      - Дура ты! - набросилась на меня незнакомка. - Радуйся, что выпила немного, а то б концы отдала!
      - Ты кто? - спросила я.
      Судя по тому, что про смерть она говорила в условном наклонении, я поняла одно: скорей всего, это не ангел и не демон.
      - Я Текла Эрнандес. А ты Зоя Фомина. Ведь так?
      Это была чистая правда. Меня действительно зовут Зоя Фомина.
      - У тебя само имя означает "жизнь", - продолжала Текла тем временем. - А ты решила от неё отказаться. На этот раз тебя спасут. Но вторая попытка окажется удачной. Хочешь - давай пробуй, я тебе мешать не буду. Но не думай, что смерть принесёт тебе покой. Ты станешь духом без плоти. Ты будешь появляться в том месте, где тебя изнасиловали, будешь переживать всё заново. И так до окончания отмерянного тебе срока.
      - А много мне отмеряно? - от слов загадочной Теклы мне уже становилось не по себе.
      - Достаточно, чтобы успеть понянчить внуков. Если бы не суицид, я была бы уже бабушкой. Мне пришлось бы тяжелее, чем тебе. Мой отец был строгих правил - для него девушка до свадьбы должна оставаться девушкой - это железно. А ты своим родителям нужна любая.
      Текла была права: ни разу мама с папой меня не упрекнули в случившемся. Наоборот, говорили: не унывай - с каждой могло случиться! Что не убили - уже радость!
      - Я сейчас исчезну, но хочу, чтобы ты знала: твой обидчик долго на этом свете не задержится.
      - Его прибьют? - знаю, что это грех, но тогда эта мысль доставила мне неподдельную радость.
      - Не совсем так, но суда Божьего он не избежит. Счастливо, Зоя!
      
      ***
      Меня действительно откачали. Мама с папой были жутко ласковы - они буквально плясали передо мной, опасаясь, как бы я снова не повторила попытку уйти. Хотя мне уже, после разговора с Теклой, честно говоря, не хотелось.
      Текла иногда навещала меня во сне. Больше она со мной не разговаривала, но позволяла отследить некоторые фрагменты своей жизни. Так я узнала, что моя спасительница жила в Чили и была влюблена в своего соседа Хулио Гарсиа. И когда учительница истории рассказывала о перевороте в этой стране, я сама вызвалась к доске. Мне, смотревшей во снах картинки их того времени, было что рассказать. Правда, Марья Сергеевна осталась недовольна, что я приплела каких-то инопланетян (оговорилась я, что поделаешь?).
      Училась я тогда в другой школе - не в той, где Стас и злыдни, что надо мной издевались. Из той компании я только недавно встретила Юлю Скуридину. Она рассказывала, что после моего ухода моя история повторилась уже с ней. Думала ли Юля о самоубийстве или нет - она не рассказывала, но какой радостью светились её глаза, когда она говорила о смерти Стаса! Подпоил одну девчонку, снасильничал, твёрдо уверенный, что ему всё с рук сойдёт. Только вирус СПИДа думал иначе... Впрочем, не он сгубил Стаса, а палёная водка, которую парень, узнав о диагнозе, стал поглощать в неумеренном количестве.
      Сказать правду, я не была опечалена. Юля же откровенно злорадствовала: сдох, собака, и слава Богу! Вправе ли я осуждать её за это?
      
      ***
      Поездка в Барселону стала для меня наградой за успешную сдачу вступительных экзаменов. Пять дней я вместе с родителями провела в этом чудесном городе. Самым красивым местом показался мне парк Гуэль, -украшенный талантливым Гауди, словно новогодний пряник. Любопытное здание - храм Святого Семейства, которое уже много лет никак не достроят полностью. И, конечно, море - тёплое и ласковое.
      Рано утром мы приходили на пляж, где купались до полудня, обедали, потом папа обычно спал, а мы с мамой прохаживались по магазинам. Ближе к вечеру снова шли на пляж. Потом ужинали, гуляли по окрестностям допоздна. После прогулки, выпив на сон грядущий травяного чая, засыпали как убитые.
      Во время одной из наших послеобеденных прогулок мама увидела на витрине симпатичную блузку, и мы зашли в магазин.
      - Вы откуда? - спросил меня по-английски продавец, молодой мужчина приятной наружности, кого-то мне до боли напоминавший.
      Мама как раз мерила вожделённую блузку и нашего разговора не слышала. Да если бы и слышала, едва ли она могла бы что-то ответить - все школьные знания английского за много лет благополучно улетучились.
      Я ответила, что из Москвы.
      - О, Москва! Очень хорошо! А я из Сантьяго. Уже лет пять здесь живу.
      - Из Чили? - уточнила я, вспомнив, что на Кубе тоже есть город с таким названием.
      - Да, Чили... Где Пиночет, - мой собеседник наивно полагал, что ничего более об этой стране мне не приходилось слышать.
      Я возьми да расскажи ему, что видела во сне его землячку Теклу.
      - Наверное, это была моя соседка? - рассмеялся продавец. - У Эрнандесов из нашего дома была дочь, её звали Теклой. Дедушка Сильвио был очень дружен с её отцом. Правда, я сам эту девочку не видел - она умерла ещё до моего рождения. Отец покойный рассказывал - жуткая была история. Сосед Хулио заманил её на крышу якобы звёздами полюбоваться. И обидел. Так она от позора прыгнула с той самой крыши.
      Только я уже давно знала эту историю...
      
      ***
      Внезапно слуховое окно отворилось, и на крышу один за другим залезли трое военных. Та самая троица, которую парень и девушка видели во дворе.
      - Хулио? Текла? - осведомился удивлённый Анхель. - Что вы здесь делаете?
      - И вправду, интересно, - хохотнул его товарищ. - Что такая красотка делает ночью на крыше? Знаешь, цыпа, что такое комендантский час?
      - Мы не на улице, - ответил за девушку Хулио. - Крыша - часть нашего дома.
      - А ты, малой, не умничай! - ощерился третий, недобро косясь на девушку. - Ты же не хочешь, чтобы твоей тёлке сделали больно?... Иди сюда, малышка! - обратился он уже к Текле. - Не бойся, мы сегодня добрые - поиграемся и отпустим!
      Не дождавшись ответа, он схватил девушку за руку и притянул к себе. Его товарищ с радостью поспешил ему на подмогу.
      - Не смейте её трогать! - воскликнул Хулио, бросаясь между ними и подругой.
      Человек в форме взялся за автомат. Раздался оглушительный выстрел. Хулио коротко вскрикнул и упал, как подкошенный, к ногам Теклы.
      - Хулио! Нет!
      Убийца захохотал и пропищал то же самое, подражая пронзительному голосу девушки. Затем увесистым пинком сбросил с крыши мёртвое тело, так, словно некстати подвернувшуюся под ноги дохлую мышь. Его товарищ тем временем расстёгивал пуговицы девичьего платья.
      Вдвоём они повалили сопротивляющуюся Теклу на пол. Анхель стоял неподвижно, бледный, как полотно.
      - Чего застыл? - обратился к нему тот, который убил Хулио. - Давай держи ей ноги.
      Нетвёрдой походкой Анхель двинулся вперёд...
      
      ***
      Что было дальше? Вступил ли Анхель в борьбу с обидчиками своей соседки? Перестрелял ли обоих из собственного автомата? Ничуть не бывало! Покорно, как телок, держал он ту, которая почитала его чуть ли не за брата, в то время, как его товарищи по очереди её насиловали. Сначала Анхель отказывался последовать их примеру, но после того, как насильники пригрозили, что он упадёт в их глазах как мужчина...
      - Всё это враки! - начала было я.
      Закончить мысль мне не дала мама.
      - Зой, посмотри, как сидит?
      Блузка села на ней идеально, словно была по мерке сшитая.
      - Класс!
      Ещё немного повертевшись и осмотревшись, мама решила: берём.
      Пока она расплачивалась с продавцом, я смотрела на сына Анхеля и думала: какой же подлый и трусливый тип его папаша! Даже родному сыну сказать правду мужества не хватило. Но я молчать не буду - и не надейтесь!
      - Теклу изнасиловали другие люди, - бросила я на прощание, когда вместе с мамой выходила из магазина. - Хулио пытался за неё вступиться.
      Терпеть, когда оговаривают такого смелого человека, я не собиралась.
      
      ***
      Итак, Текла оказалась вовсе не существом, рождённым сновидениями, а реально существовавшей девушкой. Которая жила, любила, страдала. Которая могла бы дожить до старости, если бы вынесла свалившееся на неё бесчестье. Как я - не без её помощи. Если бы не разговор с Теклой, я непременно попыталась бы снова. И тогда бы я уже снилась потенциальным суицидникам, пытаясь уберечь их от глупости. Вот так - Текла спасла меня от меня самой. А что сделала для неё я? Абсолютно ничего! Она так мечтала посмотреть на Марс с близкого расстояния. Я же могла открыть Википедию и посмотреть вместе с ней фотографии. Или, ещё лучше, пойти в планетарий.
      Дорогу я нашла быстро. Гораздо труднее было взять с собой Теклу. Она никогда не была не то что в планетарии - в самой Москве. А призраки, я читала, не могут появляться без приглашения в тех местах, где не бывали при жизни. Без приглашения... Так значит, в моей власти её пригласить. Пусть посмотрит на красную планету моими глазами.
      "Пойдём в планетарий, Текла! - сказала я мысленно. - Сдаю тебе свою бренную оболочку до конца сеанса. Бесплатно".
      Возможно, кто-то упрекнёт меня в легкомыслии, но мне даже в голову не приходило, что Текла может хулиганить, а отвечать потом придётся мне.
      Добравшись до здания с куполом, я купила билет на "Тайны красной планеты" - и вышла. До начала сеанса оставалось ещё достаточно времени. Можно зайти в ближайшее кафе. После изучения меню мой выбор остановился на чашке кофе с шоколадным пирожным. Всё бы ничего, только... шоколадные пирожные я с детства ненавижу. Они даже на вид напоминают неприлично сказать что. Но у Теклы, видимо, на этот счёт иное мнение. Ладно, подруга, сегодня будь по-твоему!
      Пирожное действительно показалось мне очень вкусным. Учитывая то, что я была не совсем я.
      До начала показа мы с Теклой ходили по музею Урании, рассматривая приборы для наблюдения за звёздным небом, старинные глобусы, модели планет и метеориты, слушали рассказ экскурсовода.
      В Большом Звёздном зале моя спутница с интересом наблюдала, как на куполе появляется её давняя мечта - далёкая звезда, которая постепенно превращается в петляющий красный шар. Он становится всё ближе. С высоты полёта уже видны каньоны, песчаные бури вырисовывают необычные картины, похожие то на деревья, то на человеческие лица. Русла рек, очертания океанов... Когда-то в древности там была вода. Но ядро остыло, и она испарилась и, вместе с атмосферой, уже не удерживаемая магнитным полем, разлеталась по космосу.
      Вот мы уже среди красных песков и скал - смотрим на солнце. По небу пробегает стремительный Фобос. Прикольная у него форма, необычная!
      Была ли когда-нибудь на этой планете жизнь? Что стало с марсианами? Погибли вместе со своей цивилизацией? Или, будучи более продвинутыми, улетели искать спасения в других уголках Вселенной? Хотя логичнее было бы найти таковое на соседней Земле. А происхождение человека ещё так мало изучено...
      Но Текла, дорогая, не могу я тебе ответить на эти вопросы! Я же не Хулио! Уж он бы про цивилизацию марсиан рассказал в таких красках!
      Я не видела себя со стороны, но наверное во время сеанса я напоминала не то гимназистку, не то институтку с горящими глазами, которую только правила приличия удерживали от громких восторженных восклицаний. Правду говорят, что латинки очень эмоциональны!
      Однако после сеанса моё настроение вновь стало будничным. Полуразгаданные тайны красной планеты, конечно, зрелище интересное, но не настолько же, чтобы впадать в бешеную эйфорию.
      Потом я погуляла по астроплощадке, послушала про созвездия и, одевшись, отправилась домой. Проходя мимо кондитерской, я увидела на витрине шоколадное пирожное. Какая гадость!
      
      ***
      Этой ночью Текла явилась ко мне в последний раз. Её глаза светились радостью - как у ребёнка, получившего от Деда Мороза долгожданную игрушку.
      - Спасибо тебе, Зоя! Я всю жизнь мечтала увидеть Марс! И перед смертью моя мечта исполнилась.
      - Как перед смертью? - удивилась я. - Ты же уже...
      - Я не умерла - я убилась. Умереть я должна была завтра - от сердечного приступа. Увижу, наконец, Хулио! Если б я осталась жить, могла б хотя бы свечку поставить за упокой. А так не выдержала страданий, не пережила позора. Хотя могла бы и выдержать. Бог никогда не даёт человеку непосильных испытаний.
      В тринадцать лет я бы в это не поверила. Теперь же, когда случившееся со мной уже не казалось смертельным, я понимала, как верны слова моей собеседницы.
      - Прощай, Текла! Мир твоей душе!
      - Счастья тебе, Зоя!
      Я пообещала Текле, что постараюсь стать счастливой - и я это сделаю. Я использую тот шанс на жизнь, который мне подарили. И кто знает, может, я доживу до тех времён, когда корабли на Марс будут летать, как самолёты на Чукотку, а поезда заменятся аэробусами. Возможно, я сама как будущий авиаконструктор приложу к этому руку.

    2


    Матильда Вк-7: Марго   11k   Оценка:8.56*6   "Рассказ" Проза

       Щелчок замка. На пороге она. И будто ничуть не изменилась. Стоит в желтом плащике, высоких сапогах, держит спину, а в глазах - тоска. Что ж, рано или поздно это бы случилось.
       - Заходи.
      Идёшь на кухню, невольно прислушиваясь к шуму в прихожей: что она так долго возится? Металл чайника, приятная прохлада чашек, ты помнишь, что сахару нужно две ложечки. За окном тьма, поэтому в мутном тумане зазеркалья видна ты - растрепанная, в растянутой футболке, в любимых носках со смешными котиками. Да, не такая красотка, как Марго. Смешно: ты так восхищалась её именем...
       - Я закурю. - Это утверждение.
      Пепельницы нет, поэтому на столешницу опускается блюдечко. Странно, но на узких пальцах нет кольца.
       - Кофе только растворимый. - Неправда, на полке стоит молотый кофе, но тебе приятна эта маленькая месть, тебе кажется, что чашка дряни, хранящейся для нежеланных гостей, спустит Марго на землю, сделает её обыкновенной.
       - Ничего. Неважно.
      Наконец с церемониями покончено и ты садишься напротив старой подруги. Она такая же яркая, как и была, только у глаз появились крошечные морщинки.
       - Ну и зачем ты пришла?
       - Извиниться. - Хриплый смешок.
       - Зачем?
       Она смотрит в сторону, пьёт кофе, затягивается. Тянет время.
       - Ты знаешь.
       - Понятия не имею, о чем ты, - нараспев произносишь ты. Марго бросает быстрый взгляд - издеваешься? Да, издеваешься.
       - Ладно... Ладно, я все понимаю... Ты обижена, но... Чёрт! С тобой все так же нелегко.
       Тонкая сигарета раздавлена о блюдце. Она закуривает следующую, а ты прихлебываешь горячую жижу и раздваиваешься. Одна половина холодна и отстранена, ей неважны такие мелочи, как предательство лучшей подруги, вторая же злится, требует ударить её, избить, сделать больно. Марго наконец-то смотрит тебе прямо в глаза. От кратеров чёрных зрачков разбегаются трещины, переходя в глубокий синий цвет, ресницы неаккуратно накрашены, на них комочками лежит тушь.
       - Кать, - шепчет она, - я не хотела, чтоб всё так вышло. Правда, не хотела...
       - А чего ты хотела?! - Кружка летит на пол, но не разбивается, а катится в угол, оставляя коричневый след. Хорошо, что на кухне линолеум. Ты оказалась на ногах, сама этого не заметив, и теперь стоишь, сжимаешь яростно кулаки. Как она посмела придти? Как? Спокойствия будто и не бывало.
       - Не этого. Пожалуйста, не злись.
       - Да иди ты... - Ярость уходит, будто вода в песок.
      Тряпка елозит по полу, впитывая влагу; давно надо было купить швабру с отжимом, сейчас не стояла бы на коленках перед ней, той самой, вытирая лужу.
       - Дай помогу. - Она опускается на корточки, юбка задирается, показав стройные ноги, а у тебя по вечерам отекают щиколотки и от этого становится так обидно, что слёзы начинают едва ли не водопадом капать на тряпку. Ты вскакиваешь и убегаешь в ванную. Плещешь холодной водой в лицо, а щеки горят. Не три глаза, не три глаза - мантрой в ушах. Рассматриваешь себя в зеркало так, будто никогда не видела это лицо. Усталая, но симпатичная женщина. Нет, девушка! Девушка... Ты же ещё ого-го!.. Дура.
       Марго сидит и курит. Выжатая тряпка свисает с мойки.
       - Говори. Давай. Чего ты ждешь? Извиняйся! - голос срывается на писк.
       - Сядь.
       - Не хочу.
       - Ты ребёнок. Большой упрямый ребёнок. - Какая это сигарета? Третья? Марго жадно затягивается, огонёк едва не гаснет. - Извини меня. Это моя вина.
       - Конечно. И что дальше? - Раньше она никогда ни перед кем не извинялась: стойко терпела укоры и ругань, сцепив зубы, но молчала. Ты поражена, но гордость требует свой кусок.
       - Я... Ты же... Чёрт, - она смеётся, запрокинув голову, - ты не изменилась!
       Ты невольно улыбаешься, зачарованная ею, забыв на миг все плохое, что встало между вами. Вы дружили с первого класса, с самого первого дня: Марго жалась к бабушке, испугавшись толпы, когда ты подошла к ней, чтобы похвастаться замечательной, невообразимо зелёной лягушкой. Она была единственной девчонкой, которая не завизжала.
       - Я скучала, - вырывается откуда-то из груди, из уголка, в котором хранятся воспоминания.
       - Я тоже. Ты простишь меня? - Марго морщит нос.
       - Не знаю.
       - Я думала, ты не пустишь меня в дом. Тогда ты так и сделала.
       - Не надо. Я не хочу копаться в грязном бельё.
       - Надо, Кать. Сколько мы молчали? Пять, шесть?..
       - Шесть лет.
       Марго поднимает изящную сумочку, бесконечно долго шарит в её невеликих глубинах.
       - Вот, - она кладет на стол фотографию. - Это моя Катюша.
       Ты почему-то ждешь, что она - эта незнакомая девчушка на фото - будет похожа на него. Нет. Копия Марго.
       - Красивая. В маму.
       - Спасибо. - От улыбки она просто расцветает. Неудивительно, что он предпочел её - царапает сердце подлая мысль. Ты мрачнеешь и отворачиваешься к окну.
       - Кать. Я не хотела. Просто... Так получилось.
       Не думать. Не вспоминать, как ты спешила домой, чтоб устроить сюрприз ему: в сумке свежая вырезка, бутылка коньяка, в голове ветер; как ты не удивилась, увидев в прихожей пару знакомых туфель, ведь Марго - это почти сестра; как выкладывала продукты на кухне и потом, окликая их, шла по такому короткому коридору; как он лепетал что-то бессмысленное, бессвязное, не попадая в штанину, а ты не могла отвести взгляд от нее, стыдливо отвернувшейся к стене. Не вспоминать!
       -...прости.
       - Что?
       - Тогда... Это было впервые. Не думай, что я за твоей спиной гадила в твоём же доме, - от этих слов губы Марго кривятся. - Я, конечно, подло поступила, но это... Нет, я даже не знала, что все вот так обернётся.
       - Как? Предательством?
       - Да. - Снова сигарета гибнет в блюдце. - Помнишь, как ты познакомила меня с ним? На дне рождения?
       - Помню.
       Двадцать четвёртый год рождения. Из близких только он и она. Самые родные, самые... Свои.
       - Я влюбилась с первого взгляда. За мной бегали, а я, гордячка, никого не замечала. Кроме него. Завидовала тебе - сил нет! Но ты, Кать, всегда была лучше меня.
       Ты недоверчиво усмехаешься.
       - Да, лучше, - хрипло говорит Марго. - Просто недооценивала себя.
       - Пить будешь?
       - Буду.
       В холодильнике стоит бутылка вина. Дешевое, оно ждёт, когда у хозяйки проснется тяга к кулинарным экспериментам, но сегодня ему повезло. Пара бокалов, безмолвный салют. Тлеет забытая сигарета.
       - А он? - ты давишься вопросом. Или дымом? - Он влюбился сразу?
       - Дурочка ты, Кать, - совсем необидно смеётся Марго. - Влюбился...
       - А что?
       - Да себя он только любил. А мы... Давай ещё по одной?
       Вино кажется все лучше и лучше. Ты открываешь форточку.
       - Марго, а твоя дочка...
       - Его, да. Ей уже четыре, почти пять.
       - Вы поженились?
       Марго смотрит на тебя сквозь бокал. Кажется, она немного пьяна. Ты ждешь ответа, хотя это совсем неважно.
       - Я же долго ходила к тебе, звонила, но ты молчала, пряталась от меня. Мне так стыдно было! - Она выливает остатки в свой бокал. - Но и ликовала... Как же - он ведь рядом, такой любящий, родной... Со временем я стала все меньше вспоминать тебя, прятала чувство вины подальше. Наслаждалась ворованным счастьем. А потом залетела... Обрадовалась. Сразу распланировала нашу свадьбу, жизнь семейную, как мы втроем заживем - свой маленький мир. А он собрал вещи, когда меня не было дома, оставил записку и ушёл.
       - Вот козёл.
       - Спорить не буду.
       Злорадство борется с жалостью. Так ей! Пусть ей будет больно! Больно от предательства близкого, от ножа, всаженного в доверчиво открытую спину. На пару минут ты позволяешь худшему в себе порадоваться чужому горю. Но потом будто выныриваешь из полыньи...
       - Тогда ты меня поняла. Да, Марго?
       - Да. Ещё как поняла.
       Сказать вроде больше нечего. Вы сидите и молчите. Блюдце скрыто под горой окурков. Окна напротив гаснут одно за другим.
       - А выпить больше нет?
       - Нет. Хотя...
       Ты роешься в шкафчиках. Где-то здесь сто лет хранится бутылка водки. На компрессы.
       - Вот!
       - Наливай.
       Чокаетесь.
       - Кать, извини меня. Я... Я больше так не буду.
       - А больше... Больше и не надо, - выдавливаешь ты сквозь смех.
       Вы хохочете, две подруги, две пьяные женщины, вспоминаете все-все-все, перебиваете друг друга, пьете водку и говорите, говорите, говорите...
       - Марго, - ты еле бормочешь, - а чего ты пришла?
       - Извиниться.
       - Не ври. Я тебя не знаю, что ли? Тебе чего-то надо.
       - Ну... Надо.
       - Говори, я добрая сейчас. Пьяная.
       - Да меня на операцию кладут через пару дней... Ничего серьёзного... Посидишь с тёзкой неделю-две?
       - А и посижу!
       - Спасибо.
       Прощаетесь вы на рассвете. Марго ждёт такси, сидя на тумбе для обуви, ты стоишь рядом, вертишь в руках её сумочку. Изящная, лаковая.
       - Кать, я оставлю тебе деньги, медкарту, всё такое... Вдруг Катюша приболеет. Хорошо?
       - Да. Конечно. Красивая сумка... Дорогая?
       - Безумно! Подарок от моего... О, такси! Я завтра приеду, жди!
       Цокот каблучков. Ты запираешь дверь и идёшь спать.
       Звонок вырывает тебя из тяжёлого сна. Половина девятого! На пороге Марго, бодрая и свежая, и стеснительная хрупкая девочка. Тебе в руки суют объемный баул, пухлую папку с бумагами, в угол летит чемодан, а подруга щебечет:
       - Вот тут я написала её любимые блюда - не бойся, она не капризная, это её вещи на первое время. Так... Мыло-шампунь, игрушки, пара книжек, обувь вон в том пакете. Что ещё? Ах, да! Документы... Тут свидетельство, справки всякие... Деньги, мой мобильный... Держи. Все, солнышко, поцелуй маму. Спасибо, Кать, увидимся!
       Вы остаетесь вдвоём. Катюша оказалась тихим ребёнком, задумчивым и серьёзным. Вдвоём вам не скучно.
      Но проходит неделя, вторая, а от Марго никаких вестей. Как-то так вышло, что при прощании тебе и в голову не пришло спросить, в какой больнице она будет оперироваться. Её номер не отвечает. Ты нервничаешь. На исходе четвёртой недели - Катюша уже выучила пять букв - раздается телефонный звонок. Марго.
       - Марго! Ты где? Почему ты не отвечала?
       - Кать... - Приглушенный смех на заднем фоне. - Я не вернусь.
       - Как... А как же...
       - Так надо. - Ты слышишь, как мужской голос окликает Марго.
       - Ты бросила собственного ребёнка! - Не бросила - оставила лучшей подруге. Ну ты же все равно одна, без мужа, без детей, а мне надо устроить свою жизнь, пока я ещё молода. Катюше с тобой будет лучше. Деньги я вышлю. Целую, пока!

    3


    Совушка История одного предательства   13k   "Рассказ" Проза


       Мы с подругой стояли на платформе. Её отец прощался со своими сёстрами. Электричка уже остановилась, двери открылись. Из вагона прямо мне на встречу спускался молодой человек. Я почему-то была настолько удивлена этому факту, что, не стесняясь, смотрела ему прямо в глаза. Мы, не смущаясь, разглядывали друг друга. Видимо, он тоже был удивлён. В городке, или, как принято говорить, в посёлке городского типа, любое новое лицо вызывает удивление и интерес.
       О чём беседовало старшее поколение, я принципиально не слушала на протяжении всего пути на вокзал, поэтому от нашего затяжного взгляда меня отвлёк только Анин голос:
       - О-о-о! А ты что здесь делаешь?
       - Привет, Ань! К деду приехал - последовал ответ.
       Юноша перевёл взгляд на меня и вопрошающе посмотрел на Аню. Она на этот взгляд отреагировала верно и представила нас друг другу: "Это моя подруга Лена, а это мой двоюродный брат Рома". Анины тётушки тем временем успели со всеми попрощаться и сесть в электричку, которая уже отправлялась с первого пути первой платформы небольшой железнодорожной станции нашей страны. Я постепенно начала возвращаться с небес на землю. Эмоции, бурлящие внутри меня, я остужала, задавая самой себе вопросы, которые могли помочь хоть как-то сориентироваться в происходящем и определить линию поведения, наиболее соответствующую происходящему: "Что со мной? Что я чувствую? Где я? Как остаться собой и дышать спокойно? Нужно вечером подробно расспросить Аню обо всём! А толку-то... Сегодня мы разойдемся, каждый в свою сторону, и всё закончится".
       Рома мне понравился с первого взгляда.
       Иногда на меня накатывало такое странное состояние, при котором я умела настраиваться на людей и сразу понимала, лежит или не лежит моя душа к общению. Это был как раз такой случай. Рассудок в сходных ситуациях не играл абсолютно никакой роли. Часто я совсем не понимала, почему, например, презентабельный, спокойный, приятный в общении молодой человек вызывает в моей душе бурю негодования и стойкое непринятие или, наоборот, юноша, составляющий первое впечатление позёра, чудака, бесконечно рассеянного и не умеющего общаться, располагает к себе. Так или иначе, впоследствии моя интуиция подтверждалась в ста процентах случаев.
       Естественно, мне хотелось продолжить знакомство. Аня же, напротив, мечтала поскорее избавиться от Ромы, но её папа резюмировал все желания короткой примирительной фразой, не предполагающей возражений: "Погуляйте вместе, а потом приходите на ужин". Рома - сын его брата, его племянник, и этим всё сказано. Мы отправились на прогулку. Аня поддерживала и направляла разговор, а я шла и думала о том, что именно сегодня, впервые за семь лет переписки с подругой, я узнала о существовании её двоюродного брата, нашего ровесника.
       От этого дня на память у меня осталось две фотографии. На первой - групповое фото с семьёй Коваленко и их родственниками на фоне урбанистического пейзажа, а на второй - наша троица: я, моя подруга и моя первая любовь на фоне чёрных силуэтов деревенских строений, обесцвеченных красками заката. Это было запечатлено благодаря первому моему значительному приобретению за счёт повышенной стипендии - фотоаппарату Олимпус. Если бы я не совершила столь выгодную покупку, не сохранилось бы у меня фотографий с моим первым парнем, ведь Аня не хотела, чтобы я продолжала отношения с её ближайшим родственником и, естественно, свои снимки ни за то не прислала бы мне. Она, например, могла соврать, что плёнка засветилась, или сказала бы прямо, что наиболее правдоподобно: "Ничего не получишь".
       На тот момент мне было восемнадцать лет. И два месяца. Зима. Февраль. Всё моё движимое и недвижимое имущество составляли фотоаппарат, половина первого курса за плечами, любовь к литературе, две подруги, один навязчивый друг, посчитавший себя глубоко влюблённым в меня, и, наконец-то, возможность появления первого в моей жизни парня.
       С Аней за всё время нашей переписки мы виделись в третий раз. Первый раз был в девятом классе, когда она с одноклассниками на заказном автобусе приезжала в цирк. Тогда моя подруга променяла цирковое представление на наше общение. Второй раз - летом перед выпускным классом: пять дней у меня в гостях. И вот теперь - празднование Аниного совершеннолетия.
       В первый вечер после наступления восемнадцатилетия моей самой близкой подруги мы прощались с Ромой, целуясь в подъезде. Такое поведение было не свойственно мне и даже дико. И, в то же время, мне понравилось позиционировать себя опытным человеком, хотя до этого я ни разу не целовалась. Я была в восторге от своей изобретательности, от своего лукавства. Умение целоваться - это, наверное, то умение, которое приобретается за самое короткое время.
       Аня за две минуты выглянула из квартиры раз пять, сказав, что мы сошли с ума, потому что у её родителей возникнут вопросы, а этого почему-то нельзя было допускать. Да и вообще оказалось, что мы опаздываем на дискотеку!!! Это на тот момент интересовало меня меньше всего. Рома ушёл, и Аня вздохнула с облегчением:
       - Наконец-то можно спокойно собраться и поговорить с тобой. Юля придёт сегодня со своим парнем. (Это наша бывшая одноклассница.) Её молодой человек в целом положительный, с хорошей работой, но очень ревнивый и с левым глазом у него не всё в порядке, поэтому не рассматривай его. Вообще-то, на самом деле Юле нравится местный ловелас, свидание с которым она пропустила как раз по вине своего парня и теперь всё никак не может ему этого простить...
       Аня говорила, говорила, а я её не слушала, я летала в облаках, улыбаясь своим мыслям. Думаю, такого глупого выражения лица до этого самого момента у меня не было никогда.
       На следующее утро после столь романтического знакомства нам с Аней не удалось выспаться и наговориться до первого звонка по телефону. Это звонил Рома, чтобы пожелать мне доброго утра и сказать, в какое время ждать его вечером. Он не спрашивал, можно ли прийти, он сообщал, что придёт. Интересная ситуация. Парню даже мой номер не нужно было узнавать, потому что телефон сестры и так был ему известен.
       Я положила трубку, и Аня спросила:
       - Ну, что?
       - В шесть вечера он уже будет у нас.
       - Мало того, что поспать не дал, так он ещё решил явиться без приглашения. А мы идём к Юле. У нас девичник! Мы это давным-давно запланировали. С собой его не возьмём! Парням там не место! - разошлась Аня.
       - Не волнуйся ты так. Уйдёт.
       Я ничего не могла с собой поделать и не хотела. Я была счастлива. Я была влюблена. Радикальные меры - это не моя стезя. И в тот вечер, как мне казалось, я всё доходчиво объяснила. Рома уходил спокойно и, как обещал, до завтра. Но, когда мы с Аней вышли из подъезда, он стоял и курил в арке. Шёл дождь.
       - Я не могу уйти, - сказал он.
       И в этот раз я сделала выбор в его пользу:
       - Аня, иди без меня!
       - Но тебя все ждут.
       - Я приду позже.
       - Да ну вас! - подруга уже и не надеялась добиться от меня чего-нибудь путного.
       И я ушла на романтическую прогулку под дождём. Рома рассказывал мне что-то о своей жизни. Я задавала много вопросов. Но вместо ответа на один из них он сказал:
       - Нет. Так нельзя. Я жуткий эгоист. Тебя ждут, вы столько лет не виделись. Я тебя проведу и поеду. Так он и сделал, хотя ушёл только после того, как убедился в отсутствии представителей сильной половины человечества.
       Прошло пятнадцать лет и, наверное, нет ничего удивительного в том, что я почти не помню содержание разговоров с подругой, зато совершенно не понятно, почему моя память бережливо хранит практически всё, что мы обсуждали с Ромой.
       В следующий раз мы встретились через шесть месяцев. Эти полгода между нами было расстояние в шесть часов езды на поезде.
       Почему любить на расстоянии было тяжело? Я думаю, всё дело в том, что мне некуда было пристроить свою любовь, некому предъявить. Она переливалась через край, оставляя за мной след тоски и безысходности. Но, тем не менее, я справлялась. Помогали обоюдные звонки и письма.
       И вот. Вторая наша встреча. Семь дней. Это была одна из самых счастливых недель в моей жизни. Всё было просто отлично, замечательно. Но за каждой встречей приходит расставание. Аня злилась всякий раз, когда появлялся Рома. Она спрашивала у меня, зачем мне нужен парень без образования, ведь я могу найти в тысячу раз лучше. Подруга, конечно, была права, если рассуждать логически. Но я её не слушала. Да, с первого взгляда могло показаться, что мы с Ромой - полные противоположности. И в социальном плане - это действительно было так. Я с медалью окончила школу, училась на бесплатном отделении вуза, обожала литературу, стремилась чего-то добиться в жизни, оставить что-то после себя, а Рома... Школу окончил с трудом, работал слесарем и пределом его мечтаний был самый высокий профессиональный разряд и соответствующая зарплата. Основным его достоинством для меня должно было стать появившееся недавно стремление обеспечить мне ту жизнь, к которой я привыкла. Он думал о переезде в Минск, о том, что нужно будет снимать квартиру. У него появилась цель - жениться на мне. Об этом я узнала как раз в гостях у подруги.
       Это было лето. Мечты. Надежды. Планы.
       А потом...
       Я вернулась в Минск. Наступила осень. Переписка с Аней не сбавляла интенсивности, но мы никогда не упоминали о Роме. Только однажды. В одном из самых последних писем, год спустя, Аня с удовлетворением сообщила: "Рома женился. У него будет дочь".
       Анины письма долгие годы помогали мне выживать и сносно чувствовать себя в любой ситуации, потому что давали опору и поддержку, благодаря которым я не чувствовала себя одинокой. Встреча с моей лучшей подругой поспособствовала началу моей личной жизни. И только за это я ей безгранично благодарна. Почему Ане упорно не нравилось наше общение с её братом? Почему это её раздражало? Я никак не могла понять. Да и сейчас не понимаю.
       Всё закончилось очень быстро, как и началось. В неудачное время Рома решил мне сделать сюрприз и встретиться со мной. События развивались спонтанно. В один пасмурный осенний день без предупреждения он приехал в Минск и позвонил мне домой. Искать меня в университете ему не пришлось. Я как раз болела. Всё было бы хорошо и даже отлично, но, кроме меня, к сожалению, дома была ещё и мама. Два дня любимый приезжал ко мне в гости.
       После его отъезда мама начала мне методично объяснять, что Рома мне не пара, а единственный его плюс - это хорошее ко мне отношение. "Самое ценное для меня", - думала я, пытаясь её не слушать. В тот период я была не способна на поступки, поэтому, вместо того чтобы поругаться с мамой, поругалась с Ромой.
       После этих событий наша с Аней переписка постепенно начала угасать. Прочитав письмо, в котором подруга сообщила о свадьбе своего двоюродного брата, я рыдала несколько дней, прогуливая занятия со своей однокурсницей.
       Была поздняя весна, и в это волшебное время года я осталась одна. Я потеряла и любимого человека, и подругу. И виноват в этом только один человек. Я его вижу каждый раз, когда смотрю на себя в зеркало. Это я поступила подло с ними, а не они со мной.
       Сегодня я больше всего жалею и горюю о том, что выбросила все свои письма.
       Моя первая любовь была очень яркой, романтичной и недолгой. Она была сродни некоторым гениям, которые проживали искромётную, однако предельно короткую жизнь.
       Сейчас мне за тридцать, у меня есть семья, есть друзья и знакомые, но я постоянно вспоминаю свою первую лучшую подругу. Особенно последние две недели - это четырнадцать дней очередного нового года. Время подведения итогов прошлого и планирования будущего.
       Перебирая альбомы с фотографиями, я нашла свои школьные сочинения. И одно из них было об Ане. В те далёкие годы я писала: "Считаю, что у меня никогда не будет лучшей подруги, чем она. Я очень дорожу своей дружбой". И вот я её потеряла, но хочется верить, что не навсегда, хочется надеяться, что можно в одну реку войти дважды. Хочется верить... Но мои желания не совпадают с действительностью.
       Сегодня Аню не найти на просторах интернета. Её нет ни у кого в друзьях, в одноклассниках и даже на фейсбуке. Скорее всего, сбылась её мечта, и теперь она живёт за границей.
       Я написала её брату, он прислал мне адрес электронной почты, по которому можно было связаться с Анной.
       Я написала, а она мне не ответила.
       Вот и всё.
       Конец истории.

    4


    Чучело-Мяучело Планета дружбы   23k   "Рассказ" Проза

      Мой папка самый-самый лучший на свете! Он у меня - герой! Капитан космического корабля. Все никак не могу запомнить его название. Когда вырасту, хочу, чтоб мой муж был похож на папку. Мужа мне совсем не хочется, но мама говорит: "подрастешь - захочешь". Да и мальчики все какие-то странные. Но ведь папка тоже когда-то мальчиком был.
      - Папа! Папа прилетел! - бросаюсь к двери, чуть не наступив на хвост Барону.
      Папуля поднимает меня, целует в щеку. Ая-й! Вот усы его я не люблю. Колются.
      - Пап, а когда ты усы сбреешь?
      - Прямо сегодня, - улыбается он. - Для тебя - все, что хочешь, доченька.
      Какой же он красивый! Высокий, сильный, в синей форме с блестящим значком на груди. У меня тоже такой есть. Папка мне подарил. Когда-нибудь я тоже капитаном корабля стану. Мама говорит, мол, это не для девочек, но папка сказал, что мама не права, и девочек на кораблях чуть ли не больше, чем мальчиков. Даже начальница всех-всех кораблей в мире - девочка.
      - Папка, а ты мне что-то с других планет привез? - спрашиваю я, уже зная, что у него есть для меня гостинец.
      - Конечно, Машенька, - папуля улыбается, тянется под пиджак.
      Ой, что это? Камешек? Какой странный! Похожий на большую пуговку, фиолетовый. Ой, уже красный. А теперь зеленый! Ух ты, кажется, в нем чье-то лицо! Девочка? Откуда она там взялась?
      - Спасибо, папуль! - чмокаю его в щеку. - А конфеты есть? А торт?
      - Конечно, есть, милая, - расстегивает сумку он. - Только спрячь. А то мама с работы придет и скажет мне, что не надо было все отдавать.
      - Ура! Ура! А когда я на другие планеты с тобой полечу?
      - Подрастешь немножко и полетишь, - усмехается он.
      - Пап, а можно я сегодня с тобой и с мамой спать буду?
      - Можно, солнышко.
      Я еще раз целую папку в щеку, беру пакет с конфетами и, на ходу открывая его, бегу в комнату. Папка, покушав, переодевшись и сбрив свои усы, присоединяется ко мне. Мы смотрим мультики в дополненной реальности. Только я почти не смотрю. Все разглядываю этот меняющий цвет камешек с лицом девочки внутри. Она необычная. Темная и кудрявая, как люди в книжке о разных народах. Такие, кажется, в Африке живут. Думаю, мы бы с ней подружились.
      Закрываю глаза, прижимаюсь к папке. Он - самый лучший на свете. Ни у кого такого папки нет!
      Ой! Где это я? Только что дома была. А тут - земля розовая, какие-то горки, как из снега - белые-белые. И облака, как горы, только перевернутые - с неба растут. Еще и светятся! Аж страшно!
      - Привет, - слышу за спиной и оборачиваюсь. Это же та девочка из камешка! Мы с ней похожи: хоть она и темная, но такая же худенькая и моего роста. На ней синий комбинезончик, такой забавный!
      - Я Линда. Но можно - Лин. Меня так мама называет, - усмехается она.
      - А я Маша, - отвечаю ей.
      - Давай дружить! - предлагает она.
      - Давай! - подпрыгиваю я.
      - Пошли, я тебе речку покажу. Она красивая, - Лин берет меня за руку, и мы бежим между маленькими белыми горками. А они совсем не холодные, как я сначала подумала. Теплые, и внутри что-то светится! Как красиво!
      Мы выходим на поросшую розовой травой полянку.
      - Вот она, наша речка! - гордо восклицает Лин.
      - Ух ты! - не могу удержаться я.
      Такую речку даже и представить сложно. Вода течет мягкими волнами прямо по воздуху! Как это: вода - и может по воздуху течь? Я попала в сказку?
      - Не бойся, - подталкивает меня Лин. - Пойдем ближе.
      Подхожу - и речка опускается все ниже, пока не касается красной земли. Вода тут тоже розовая, как мой бантик, который мама мне повязывает. Над речкой появляются малюсенькие светлячки. Они сияют, как серебряные или золотые. Протягиваю руку, прикасаюсь - и малюсенькая светящаяся точка отпрыгивает, а потом начинает расти. Совсем как мыльный пузырь!
      Ого! Она уже больше моей головы! Тяну к ней палец - и она лопается, рассыпаясь в разные стороны, как салют. Такого я в жизни не видела!
      - Мама говорит, что это из-за здешнего воздуха и гра... грави... Не помню слово, - объясняет Лин. - А ты где живешь?
      - В Санкт-Петербурге. На Земле, - отвечаю я. - С папой, мамой и Бароном. Это наш пёс. Он ласковый, тебе бы понравился.
      - И я хочу побывать на Земле! У вас, наверное, красиво.
      - Красиво. Такие круглые машины летают, и дома - высоченные. Моя мама их строит. Она архитектор. Говорит, самый высокий дом - три километра. Его верхушку, если снизу смотреть, даже не видно. Ты никогда на Земле не была?
      - Нет, - качает головой Лин. - Мои папа с мамой ученые. Они прилетели сюда, когда меня еще не было. Но когда их работа здесь закончится, они вернутся на Землю. Ты будешь меня навещать здесь? Мне тут совсем одиноко, - Лин грустнеет на глазах. - Других детей тут нет, только я. Не с кем дружить и играть.
      - Здесь? - вспоминаю, как смотрела с папкой мультики, теребила камешек в руке, а потом оказалась тут. - Я не знаю, где я! А мой папка! Он, наверное, переживает!
      - А ты закрой глаза, представь себе дом - и сразу там окажешься, - говорит Лин. - А когда захочешь опять меня навестить, просто сожми камешек в руке и представь это место.
      - Это магия? - я не могу насмотреться на плавающие над рекой огоньки.
      - Мама сказала, что наука, - отвечает Лин. - А потом долго что-то объясняла, но я почти ничего не поняла. Пообещай, что будешь меня здесь навещать.
      - Обещаю, - говорю я. Мы беремся за руки, прыгаем, а вода из искрящейся реки омывает наши ноги. Что же мама скажет, увидев, что я мокрая по колено?
      На миг закрываю глаза... и просыпаюсь в своей комнате. По потолку бегут разноцветные зверюшки, рядом дремлет мой плюшевый мишка, из окна рядом видны усыпанные множеством звезд небеса.
      - Ты же где-то там, Лин? Мне не приснилось? Правда, мне не приснилось?
      Становится грустно, но камешек в моей руке теплый-теплый, как искринка.
      - Ты точно где-то там, я знаю!
      Я поворачиваюсь на бок, закрываю глаза и сжимаю камешек покрепче.
      
      ***
      
      Свисающие с небес горы пылают огнем. Пламя облизывает их подножия, сходит на вершину, а после взрывается слепящей вспышкой, будто одновременно загораются тысячи солнц. Здешнее небо и близко не похоже на наше. Оно скалится миллионом зубов и искрит миллионом огненных языков. Земля вокруг вспыхивает, и становится страшно. Ногти до боли вонзаются в ладонь. Неподалеку от нас появляется огненный вихрь - огромный исполин от земли и до небесных гор. Казалось бы, он должен крушить все на своем пути - жечь траву, выворачивать белые наросты, пожирать странноватые деревья с круглыми листьями, сушить реки, - но он просто проплывает мимо.
      - На самом деле он гораздо выше, чем кажется отсюда. В верхних слоях атмосферы, - объясняет Лин. - Оптическая иллюзия.
      - Класс! - шепчу я, не в состоянии оторвать взгляд от пейзажа.
      - Огненная буря бывает нечасто, - объясняет Лин. - Один-два раза в год. В небесных скалах происходит химическая реакция, освобождается лишнее тепло.
      - Ты никогда не видела солнца? - спрашиваю я.
      - Здесь есть места, где можно увидеть небо, но звезда слишком далека и почти незаметна.
      - А скалы никогда не падают?
      - Это не скалы, - смеется Лин. - Это облака. Просто они твердые. В верхних слоях атмосферы живут какие-то микробы, которые делают облака твердыми. В них накапливаются свет и тепло от звезды и распределяются по планете.
      - Как много ты знаешь! - восхищаюсь я.
      - А здесь больше и делать нечего, кроме как учиться, - хихикает она. - А у тебя как?
      - Да не очень, - отвечаю ей.
      - Расскажи.
      - Отец все время в отлетах, обещал прилететь на мой день рождения, но не прилетел. Мама постоянно на работе - почти не видимся. Думаю, у неё появился кто-то. Другой мужчина, - кривлюсь я. - Зато когда видимся, она то и дело говорит, что я не так одеваюсь. Отказалась купить мне шортики на день рождения. Сказала: "слишком откровенные". В школе - фигня полная. Учиться трудно. Особенно французский язык! Как же я ненавижу французский! И алгебру! К нам новая девчонка пришла - вся такая богатая, разодетая - половину класса против меня настроила! Дура, блин, богатенькая! Чуть у меня камешек не отобрала, когда мы в турпоходе были, - расстегиваю блузку, показываю ей переливающийся камень на цепочке. - Но я не позволила.
      - Молодец, - улыбается Лин.
      - А еще мне нравится парень. Но он на два года старше и у него есть девушка! Иногда кажется, что весь мир ополчился против меня! Мне даже хочется с тобой поменяться! Жить на этой планете, вдали от всех.
      - Да ну, - отвечает Лин и обнимает меня. - Здесь скучно, хоть и красиво. Мне хотелось бы с тобой поменяться. Настоящая школа вместо обучающих программ, сверстники, развлечения...
      Мне тепло и приятно. Я рада, что поделилась с подругой своими проблемами. Больше никто о них слышать не хочет. Мама говорит, в четырнадцать лет у всех так; школьный психолог рассказывал о каких-то тренингах, которые ни черта не помогают, а одноклассникам расскажи - только засмеют. Только одна Лин меня может понять. Только с ней я могу поделиться.
      Искры срываются с небесных гор и падают на розовую поляну, будто идет огненный дождь. Становится немного жарко, пахнет чем-то необычным, но подруга говорит, что тут, на пригорке, безопасно, и я ей верю.
       Розовая трава начинает блестеть, будто покрывается серебром. Вверху, над поляной, несет свои воды река. Вот она проплывает над нами, а мне так и хочется подпрыгнуть вверх и окунуться в воду.
      - Все переменится, Маш, - успокаивает меня подруга. Действительно самый близкий человек на свете. Даже когда весь мир против меня, она поддержит и поможет советом. И главное - она всегда рядом. Стоит сжать камешек в руке - и можно оказаться в этом чудесном мире рядом с Лин.
      - А ты когда на Землю собираешься? - спрашиваю я, хоть в душе и не хочу этого. Я в Питере живу, а её родители из Чикаго - видеться только в виртуале сможем.
      - Не знаю. Но как вернусь, мы с тобой обязательно увидимся. Первым делом уговорю родителей свозить меня в твой Питер. А ты меня с парнями научишь знакомиться? Про это в моих обучающих прогах ничего нет. Прилечу домой и не буду уметь. Останусь одна.
      - А я, думаешь, умею? Сама боюсь подойти и два слова сказать. Парни - они как не от мира сего.
      - Да ты научишься, - смеется она. - Главное, что они у тебя под боком.
      Мы хохочем в один голос, затем поднимаемся, беремся за руки и прыгаем. Совсем как в детстве. Вокруг льется огненный дождь, свисающие с небес скалы полыхают, по их едва заметным трещинам льется лава, в глазах Лин отражается пламенный вихрь, а нам весело. Весело, как никогда в жизни. Мне не хочется уходить отсюда - возвращаться домой, к своим проблемам. Хочется остаться здесь подольше. Мы понимаем друг друга с полуслова, чувствуем с одного взгляда или вздоха.
      Спасибо, отец! Спасибо, что подарил мне такую подругу. Самую лучшую на свете!
      
      ***
      
      - Ура! Ура! кричу я, открывая глаза. Меня разрывает на части от радости. Хочется поделиться со своей единственной подругой. Но её нет.
      Картина вокруг будто застыла. Обычно здесь все живое, и хоть ветра нет, трава колышется, по небесным скалам проходят электрические разряды, река в воздухе несет свои воды. Но сейчас все мертвое, словно жизнь ушла из этого места. Ушла насовсем. Даже белые наросты лишь слегка тлеют слабым светом.
      - Лин, ты здесь? - кричу я, но ответ не приходит.
      Я бреду по розовой земле, вдыхаю солоноватый воздух и раз за разом зову её. Ответа нет. Где же ты, Лин?
      Радость постепенно улетучивается, сменяясь тревогой. Может, она улетела на Землю? Мы давно с ней не виделись: мои экзамены и зачеты не отпускали меня к подруге. Но соберись она улетать - предупредила бы.
      Прохожу по цветочной поляне, где мы любили гулять вместе. Цветы, похожие на подсолнухи, но размером с машину. Пробираюсь по ним, перепрыгивая с одного на другой, поскальзываюсь, падаю и еле удерживаюсь на огромном цветке. Но отступать не собираюсь.
      - Лин! Где ты?
      В ответ - молчание, и лишь листья гигантских подсолнухов что-то шепчут на своем языке. Но я не собираюсь сдаваться. Поднимаюсь, прохожу через поляну, выхожу к несущей свои воды по воздуху речке. Та больше похожа на кисель. Ни малейшего движения - вода словно застыла. Умерла.
      Вспоминаю про еще одно место. Наше тайное место. Как мы его называли в детстве, "пещера дружбы". Со всех ног бегу туда, протискиваясь между белыми конусами-наростами. Когда-то они казались мне огромными, а сейчас эти торчащие из планеты зубы совсем маленькие. Через одни я перелезаю, а другие обхожу.
      Вот она, наша пещера. Даже издали видно, как мерцает свет - будто радуга ожила и начала играть со своими цветами. Небесные скалы становятся все ниже, мне приходится пригибать голову, чтобы не зацепиться за одну из них. Под ногами хрустят камешки - гладенькие и блестящие, совсем как тот, который висит у меня на шее.
      Проход становится все уже, мне приходится встать на колени, чтобы проползти под хребтом огромной скалы. Блеск камешков слепит глаза. Красный, синий, фиолетовый. Исполин над головой сияет. Сердце бьется все чаще. Только бы она была здесь! Боже, лишь бы я её нашла!
      Я вижу Лин, и мне становится немного спокойнее. Она сидит прямо посреди пещеры и переливается всевозможными цветами и оттенками.
      - Это красивое место, - шепчет она, будто видя меня затылком. - Правда?
      - Правда, Лин, - отвечаю я и прижимаю к себе подругу.
      Разноцветные огоньки трепещут вокруг, уходят куда-то ввысь, спускаются обратно и снова заводят свой лихой танец. Пахнет какими-то пряностями. Свежий воздух, проникая в пещеру, холодит лицо. Все вокруг кажется живым. Будто мы находимся внутри огромной новогодней ёлки.
      - Если бы это место могло ответить, сказать... - шепчет Лин.
      Чувствую, как она грустит. Как слезы стекают по её щекам, падают на груду камешков, отчего та светится еще сильнее.
      - Что случилось? - спрашиваю я.
      - Мой отец... Он исчез, - отвечает подруга, и её голос отражается от стен миллионом эхо.
      - Как исчез?
      - Просто пропал. Но я знала, что он пропадет. Что-то будто говорило мне. В моей голове. И мама тоже скоро исчезнет. Я знаю! - кричит она, и пещера отвечает громом.
      - Не переживай, Лин. Похоже, это одиночество...
      - Не одиночество! - вскрикивает она. - Я не схожу с ума! Это место действительно говорит со мной! И мой папа...
      Она сворачивается калачиком и прижимается ко мне. Вздрагивает и всхлипывает. Я не знаю, что ей ответить, как бы ни хотелось. Черт возьми, мне вообще ничего не известно об этом месте! Как я переношусь сюда, как понимаю Лин, хоть мы говорим на разных языках, почему она так надолго здесь задержалась? Может, Лин и не человек вовсе, а лишь воплощение здешней формы жизни? Но я все равно люблю её. Откуда и кем бы она ни была, моя подруга.
      - Я прилечу к тебе, обещаю, - пытаюсь успокоить её. - Мне дали диплом. Теперь направят на корабль. Даже папка прилетел на мой выпускной. Я обязательно прилечу сюда.
      - А если к тому времени меня уже не будет? - всхлипывает Лин, прижавшись к моей груди. - Если исчезну, как мой папа?
      - Я верю, что ты меня дождешься. Просто жди, Лин. Верь.
      - Обещай мне...
      - Обещаю!
      Пещера вспыхивает, блестит и снова гаснет, будто принимая мое обещание. Где-то в вышине слышится музыка - тихая и ласковая. Я узнаю мелодию. Та самая песенка, которую мы пели здесь в детстве. Мы обнимаемся, становимся единым целым.
      - Я прилечу за тобой. Обещаю.
      
      ***
      
      - Вон там проход! - радостно восклицает Перов, вглядываясь в голограмму монитора.
      - Хорошо, - хрипит Владимир Денисович. - Запускайте посадочные двигатели. Всем приготовиться к посадке.
      Я смотрю на зависшее посреди рубки трехмерное изображение планеты и понимаю, что это она. Чувствую какое-то внутреннее тепло, распространяющееся по всему телу. Сердце назойливо щемит.
      Она не похожа на планеты, где есть жизнь. Повсюду кратеры, хищные горные хребты, плоскогорья, долины. Но это - обманка. Защитный панцирь, созданный миллионами лет эволюции здешних микроорганизмов. Облака, превратившиеся во вторую кожу планеты. Она накапливает тепло и свет от далекой звезды, сохраняет атмосферу и энергию.
      Планету "Ватсон" долго считали безжизненной каменюкой, пока один из исследователей не нашел вход под поверхность. А сейчас там горнодобывающая шахта, несколько групп ученых...
      ...и моя подруга Лин, о которой мне не известно ничего, кроме того, что она существует. И существует ли? Что, если она - лишь плод моего воображения? Воображаемая подруга детства, которая укоренилась в подсознании и не желает уходить.
      Нет, она существует. Она точно там. Я это чувствую каждой клеточкой своего тела. И я выполню свое обещание.
      - Владимир Денисович, можно сойти на поверхность планеты? - обращаюсь к нашему капитану.
      Он лениво поднимается с кресла, приглаживает свою давно поседевшую бороду и смотрит мне в глаза дружелюбным взглядом.
      - Разве я могу тебе запретить?
      - Вы капитан. Можете.
      - А ты - первый помощник, - незначительно повышает голос он. - Машуль, вот что я тебе скажу... - Владимир Денисович хлопает меня по плечу. - Это мой последний полет. Я старик, устал от космоса, хочется немного пожить на Земле, порадовать внуков. Со следующего вылета ты - капитан этого корабля.
      - Вы что, Владимир Денисович?! Вы еще двадцатилетнему фору дадите! Отец меня вам советовал, а мне говорил, что вы самый лучший. Так оно и есть. С вами еще мои дети летать будут.
      - Как бы там ни было, мне хочется остаток жизни дожить на Земле, - улыбнулся капитан. - Когда прибудем домой, представлю тебя начальству как нового капитана и уйду спокойно доживать свое. Надеюсь, ты будешь навещать старика?
      - Конечно, буду, - киваю я, но мысли совсем не об этом.
      - Вижу, тебе уже не терпится сойти на планету, - говорит Владимир Денисович. - Иди. А по отлету отпразднуем твое повышение.
      Я киваю капитану и со всех ног бегу в отсек для челноков. Пол немного трясет, из коммуникатора слышатся слова компьютера об удачной посадке, а я сажусь в один из антигравитационных самолётов и направляю его в люк.
      В голове слышится голос Лин. Она зовет меня, взывает к моему сердцу, направляет мои лежащие на штурвале руки. Внизу проносятся розовые поляны и белоснежные конусы, поросшие скалами небеса мерцают белесым светом. Двигатель позади меня тихонько урчит.
      Вот она, та самая река с летящей водой. Сверху она - как змейка посреди усыпанной белыми точками равнины. Лин где-то здесь. Я ощущаю её. Иду на посадку. Рядом проносится гора, с которой мы когда-то наблюдали огненный вихрь; поляна, где мы познакомились; наша пещера дружбы.
      Я вижу Лин. Она ждет меня. Отбрасывая одновременно тысячи теней, она похожа на только что распустившийся цветок. Опускаю свой самолет на лужайку, выбираюсь из кабины.
      - Я прилетела! Я сдержала обещание!
      Подруга выглядит грустной. Взгляд ее упирается в траву, руки лежат по швам, словно она и не хочет меня видеть. Она уже далеко не девочка - взрослая женщина и довольно симпатичная. Но что с ней? Почему она такая?
      Лин молча берет меня за руку и ведет в сторону густых зарослей. Те трепыхаются, хоть ветра здесь и нет, а мое сердце бьется с ними в унисон. Что она мне хочет показать? Зачем ведет туда?
      Мы продираемся через острые камыши, один из них режет мне руку, но больно не становится. Лин крепко держит меня, словно боясь отпустить. Понимаю, что спрашивать, куда мы идем, бессмысленно. Придем - все увижу сама.
      Выходим на совсем маленькую полянку, и подруга отпускает меня. Кивает головой в сторону трех высящихся впереди камней. Нет, это не камни. Надгробия.
      "Джозеф Эверетт"
      "Женевьева Эверетт"
      "Линда Эверетт"
      Но как?..
      - Я умерла, - шепчет Лин. - Еще ребенком. Произошла авария на станции. Мы все умерли. Папа, мама и я. Мне это рассказала планета.
      - Ты призрак? - поворачиваюсь к ней и вижу слезы на её глазах.
      - Фантом, - отвечает она. - Эта планета... Вся её биосфера - живая. Я родилась здесь и стала её частью. А когда я умерла, у планеты началась фантомная боль. Она меня чувствует, хоть меня и нет. Поэтому я жива. Фантомы родителей исчезли - этот мир не мог их долго удерживать, - а я все еще жива. И проживу здесь до конца жизни, - теперь Лин уже рыдает.
      Я обнимаю её, прижимаю к себе. Мысли будто отключаются. Хочется помочь ей, но чем - не представляю.
      - Я мертва, - в мое ухо доносится её шепот.
      - Нет. Ты живешь, чувствуешь, думаешь.
      - Мне никогда не выбраться отсюда...
      - Здесь есть другие люди. Исследователи. Я познакомлю тебя с ними.
      - Не знаю, сможем ли мы поладить. Они во мне увидят лишь объект для опытов.
      - Тогда... я останусь здесь. С тобой.
      - Лети. У тебя своя жизнь. Но навещай меня.
      Да, у меня своя жизнь. Мой парень, с которым у меня скоро свадьба, мой корабль, родители, друзья, знакомые. И я не могу отказаться от этого всего. Не могу, черт возьми!
      - Лети...
      Слезы скатываются по моим щекам, касаются подбородка, падают на комбинезон.
      - Не плачь. Лети. Я всегда буду с тобой, - теперь уже Лин пытается меня утешить. Она берет висящий на моей шее камешек, сжимает его. - Мы всегда будем вместе.
      Смотрю на переливающуюся стекляшку. Теперь там мы обе. Я и она. Еще детьми. Держимся за руки, бегаем среди белых конусов, поем песни, играем.
      - Я буду тебя навещать, подружка моя, - глажу её по кудрявым волосам. - Я всегда буду рядом.

    5


    Misty Вк-7: Загадай желание   11k   "Рассказ" Проза


       "Бойся своих желаний, ибо они имеют свойство сбываться".
      
       Февральский день застал Алёну в новой квартире. Через неделю планировался переезд, и дел у девушки было предостаточно: собрать и выкинуть весь хлам, оставшийся от прежних хозяев, сделать уборку. С трудом выкроенные от работы часы не стоило тратить понапрасну - и потому Алёна, засучив рукава, принялась за дело.
       Хлама в квартире хватало. Старые вазы, банки, кувшины стояли в ряд в шкафах, кладовке и пылились. Алёна только диву давалась - для чего прежние хозяева собирали эту посуду и, раз уж на то пошло, почему не забрали с собой? Но старая женщина, которая продала Алёне квартиру, заявила, что всё нужное уже забрала, а остальное - если оно не понадобится новой хозяйке - можно и выкинуть.
      - Ну и для чего оно мне может понадобится? - ворчала тихо Алёна, доставая из кладовки побитые вазы и старые кувшины. - Если только...ааааапчхи!...в качестве пылесборника...А, мамочки!
       Мелкий паучишка испуганно побежал по руке девушки и исчез среди оставшихся на полке кувшинов.
      - Фух, напугал! Эй, уйди оттуда - если ты, конечно, не собрался переезжать вместе со всей этой посудой на помойку. Убивать тебя я не буду - ведь паучки, говорят, к хорошим новостям. Ты меня слышал? Жду хороших новостей!
       Улыбаясь, Алёна продолжила расчищать кладовку, напевая себе под нос. В голове вертелся мотив услышанной утром по радио песни. Поймав себя на том, что в который раз тихо поет: "Женская дружба не отдыхает, всякое в этой дружбе бывает", Алена резко остановилась.
      - Стоп, пластинка! Эй, там, - девушка легонько постучала указательным пальцем себе по лбу, - пора сменить репертуарчик. Чтоб и работа пошла веселее, и мысли грустные не приходили. Одна ты , Алёнка, на всем белом свете. Тебе ли петь о дружбе женской? Давай, тряпку в руки, и вперед, покорять пыльные олимпы!
       Весело болтая вслух о всякой ерунде, Алена пыталась отвлечь себя от болезненной темы. Но мысли упрямо лезли в голову, с легкостью преодолевая все попытки от них отгородиться. Не прошло и получаса, как девушка, машинально упаковывая банки и кувшины, полностью погрузилась в раздумья.
       Нет друзей. Нет подруг. Невезение или виной тому характер? Алена не раз представляла, как в её жизни появляется Она - настоящая подруга, с которой можно и поделиться наболевшим, и развлечься от души. Но время шло, и не было того дружеского плеча, на которое можно было бы опереться, и жилетки, в которую можно было бы поплакаться.
       Встряхнув волосами, Алёна привела себя в чувство и заметила, что держит в руках старый глиняный кувшин, покрытый паутиной. Невольно стряхнув тряпкой паутину, она взглядом поискала пустой мешок, но не успела за ним наклониться. Перед глазами все закрутилось, завертелось и взорвалось на миллионы звездочек...
       Также внезапно всё и прекратилось. Девушка поняла, что стоит на том же месте, зажмурив глаза и, судя по тяжести в правой руке, все также сжимает кувшин.
      - Госпожа, чего изволите?
      - Твою ж ...! - Алена распахнула глаза, уткнувшись взглядом в цветастые шаровары и загорелый торс. Рука ослабла и глиняный кувшин упал на пол, расколовшись надвое.
       В комнате словно подуло слабым ветерком. Алена, изумленно смотревшая на возникшего из ниоткуда мужчину, осознала, что одежда на нем сменилась. Шаровары исчезли, уступив место светлым брюкам, а голый торс теперь скрывала элегантного вида рубашка. Незнакомец улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и сказал:
      - Ты освободила меня из заточения - и за это я награжу тебя одним желанием. Подумай хорошенько - чего ты хочешь?
       "Охтыжемоёоноговорящееущипнитеменя!". Алёна, слегка ошалев от собственного мысленного вопля, открыла рот и выдохнула:
      - Чего я хочу?
      -Да, о чем ты мечтаешь?
       "Джинн?! Это джинн?!". Алёна несколько раз зажмурилась, пытаясь отогнать видение, но мужчина не исчезал. Более того, он терпеливо ждал её ответа, с любопытством разглядывая проявляющиеся эмоции на лице девушки. Способность Алёны рассуждать здраво начисто пропало, видимо, разбившись вместе с кувшином вдребезги об пол, и потому девушка, чувствуя себя ужасно глупо, еле слышно произнесла:
      - Чтобы у меня была подруга...верная, веселая и интересная.
      - Будет исполнено! - незнакомец резко хлопнул в ладоши. И блеснув на прощание зеленоглазым взглядом, мужчина исчез, оставив после себя лишь легкий дымок в комнате и бешеное сердцебиение в груди Алёны.
       Девушка сделала шаг вперед и услышала под тапочками хруст осколков. Глянув под ноги, она поняла, что наступила на то, что осталось от кувшина ("волшебного?!").
      - Так значит, мне не показалось? - неуверенно спросила в пустоту девушка.
       Ответом послужила резкая трель дверного звонка. Подпрыгнув на месте, Алёна бросилась в прихожую.
      - А вот и я! - радостно возвестила улыбающаяся брюнетка, протиснувшись между оторопевшей Аленой в квартиру. Развернувшись, незнакомка удивленно спросила:
      - Мы еще кого-то ждем? Или может закроешь дверь? - подмигнув Алёне, брюнетка прошла в зал и оттуда донесся ее голос : - Ух, сколько тут работы! Ну ничего, вместе быстро справимся! Тем более, что я с собой принесла замечательную мотивацию для скорейшего завершения работы!
       Вслед за ее словами донесся звон бутылок. Алёна мотнула головой, не веря в происходящее и обнаружила, что входная дверь все еще открыта. Нервно хихикнув, девушка закрыла дверь и прошла вслед за незнакомкой в зал.
       Та уже успела скинуть шубку на кресло, туда же отправились принесенный ею пакет и дамская сумочка. Достав из сумки резинку, брюнетка завязала длинные волосы в хвост и вновь подмигнув Алёне, участливо спросила:
      - Ты как? Выглядишь уставшей..сейчас я тебе помогу со всем разобраться, а потом посидим, поговорим.
       Алёна сощурила глаза и осторожно спросила:
      - А ты кто?
       Брюнетку вопрос не удивил. Она звонко рассмеялась и схватив Алёну за руку, закружила ту по комнате.
      - Твоя подруга, конечно же! Причем, самая лучшая, - брюнетка остановилась и хитро посмотрела на Алёну. - Или ты свою Наденьку уже забыла?
      - Аа...- девушка не нашлась, что сказать, и лишь неуверенно помотала головой. Надю, видимо, такой ответ вполне устроил, потому что она, весело щебеча на тему морозной погоды, отвернулась от Алёны и схватив ведро с тряпкой, принялась за уборку.
      - ...и я подумала, что еще нам надо бы пройтись по магазинам и найти наконец тебе вещи поярче, что ты прицепилась к темным цветам! - брюнетка шутливо погрозила пальцем Алёне, на миг оторвавшись от мытья подоконника. - Но ты какая-то задумчивая...Расскажи, что-то случилось?
       Алёна не знала, как поступить. События последнего получаса смешали все мысли в её голове. Появление из ниоткуда странного мужчины (джинна?!), затем сказанное вслух желание, и практически моментальное появление на пороге незнакомой девушки, желающей стать подругой Алёны. Есть от чего голове закружиться! Однако, не ожидая от самой себя, девушка вдруг начала рассказывать Наде всё - начиная от своего детства до событий сегодняшнего дня. Воспоминания превращались в слова, и за несколько часов Алёна успела поведать новоявленной подруге о всей своей жизни. Та внимательно слушала, периодически переспрашивая и не переставая помогать Алёне в уборке. Понемногу Алёна забыла о невероятном событии утра и странном появлении Нади - после долгих разговоров всё произошедшее начинало казаться естественным и вполне обычным.
       Когда стрелки часов показывали восемь, работа по дому была завершена. Алёна рухнула в кресло, оглядывая чистую квартиру и гору мешков с мусором, стоявших у входной двери.
      - Мы молодцы! - возвестила довольная Надя, и смахнув мокрую челку со лба, примостилась рядом с Алёной на соседнем кресле. - Ну что, подружка, какой следующий план? Я предлагаю открыть бутылку вина и продолжить наш разговор!
      - Спасибо тебе большое, - искренне поблагодарила Надежду Алёна. - Но это так странно...Я рассказала тебе все о себе, но до сих пор знаю о тебе лишь имя. И то, что ты отлично убираешься.
       Надя рассмеялась, и махнула рукой.
      - А что я? Ничего интересного в моей жизни нет. То ли дело ты! Мне до жути интересно, чем закончилась та история на твоей работе и что ты планируешь делать вот с этим ужасным маникюром! Насчет последнего у меня есть замечательная идея...но давай я все же схожу за бокалами, и мы обсудим это.
       Надя вскочила с кресла, оставив Алёну в замешательстве. Всё было хорошо, но...Всё же не так. Непонятное ощущение беспокойства росло в душе, и девушка даже встала, сделав один круг по комнате.
      - Отлично, я нашла тут вполне приличные бокалы и предусмотрительно их сполоснула, - Надя влетела в комнату и едва не столкнулась с Алёной. - Что такое? Ты чем-то обеспокоена, я вижу.
      -- Ты замечательная подруга, - тихо сказала Алена. Надя тепло улыбнулась, и поставила бокалы на столик у кресел. - Но, мне кажется, что это неправильно.
      - Что именно, Алён? - Надя подошла к девушке, и внимательно посмотрела той в глаза. - Что не так? Если хочешь, ты можешь дальше не рассказывать ничего. Мы поболтаем на посторонние темы...Можем сходить в кафе или кино. Построим парням глазки, повеселимся. Завтра можем сходить по магазинам. Я помогу тебе, не переживай - ты теперь не одна. - мягко договорила Надя.
      - В этом-то всё и дело! Ты хорошая подруга...но это всё неправильно! Ты умеешь выслушать, развеселить, готова помочь в любую секунду...Но дружба - это не монолог! Если я все забираю и ничего не отдаю взамен - это уже не дружба...Теперь я всё яснее понимаю - чтобы найти в жизни хорошего друга, нужно вначале самому стать таким. Верным, готовым выслушать другом. А я принимала дружбу как данность, и как же глубоко ошибалась! Возможно, пойми я это раньше, всё было бы по-другому. Я благодарна тебе, Надя, ты помогла мне это понять.
      - Я рада, что помогла тебе в этом, - тихо ответила Надя. - И уверена, что у тебя еще будет подруга -- настоящая. Тогда, когда ты сама будешь готова такой стать. Не торопи события -- и всё случится в своё время. И еще...поосторожнее со старыми кувшинами.
       Алена засмеялась, Надя вторила ей заливистым смехом.
      - Что...- Алёна крутанулась на месте, непонимающе огляделась.
       В квартире царили порядок и тишина. Нади нигде не было, исчезли и её шуба, пакет и сумочка... Лишь два бокала стояли на столике у кресел, напоминая о том, что Алёне всё это не привиделось.
       Или это была игра воображения?
       Медленно опустившись в кресло, девушка взяла один бокал и задумчиво покрутила его в руке. На душе было спокойно и хорошо. Алёна улыбнулась и одними губами прошептала:
       - Спасибо, Надежда..

    6


    Коровина И станет корова... кем?   27k   "Рассказ" Фантастика, Юмор

      Котлета упруго вжималась в нежный холмик пюре - сочная, аппетитная. А рядом... рядом на затейливо расписанном блюде возлежали два шикарных пирожных. Сонька пирожные не ест, и всё - всё! - достанется ей, Маше! В предвкушении она сглотнула наполнившие рот слюнки и едва не заурчала от удовольствия.
      Вот это она понимает - полновесный ужин! Первое по прибытии в пансионат принятие пищи. А пугали... куда, мол, собралась: обстановка спартанская, обслуживание никакое. Не понимают доброхоты: не нужно ей внимание. Не любит, когда обслуживают. И вообще - когда смотрят на неё, не любит. Застенчивая потому что. "Застенчивая до идиотизма", - уточнила бы Сонька.
      Означенный в путёвке столик под номером семь стоял в углу у окна, место - лучше не придумать. На какой стул сесть - даже мысли не возникло: конечно, который спиной к людям, лицом к окну. Прелестно, зря опасалась: и еда на уровне, а поесть она любит, и без посторонних глаз.
      Выдвинула стул из-за стола, покрытого белой нарядной скатертью, свисающей нарядной бахромой - чтобы сесть.
      Но не села.
      На стуле лежала мышь. Дохлая.
      Мария окаменела. Что за... дела... - пробилась мысль сквозь окаменелость. Разрастаясь и становясь всё более непечатной, мысль заставила тело отмереть. Действовать. Для начала - оглянулась украдкой. Вроде никто не ржёт, льётся тихая музыка, люди кушают и культурно между собой общаются.
      Может, привиделось?
      Перевела взгляд обратно на стул - жёлтый, словно пюре. И ровнёхонько в центре сидения - тушка. Продолговатая, серо-коричневая, налитая... один в один котлета. Котлета-труп.
      К горлу подступила тошнота. Импульсивно-бессознательным движением Мария задвинула гадкий стул взад и, прикрывая ладонью рот, ринулась в дамскую комнату, благо располагалась та рядом, позориться через зал у всех на виду не придётся. Заворачивая за угол, краем глаза заметила Соню, павой плывущую ужинать. Котлетой. Очень похожей на...
      Рвотный спазм заставил согнуться, но сортир - вот он, в шаге, рванула дверь в спасительное укрытие...
      Спустя пять минут вернулась к столику - бледная, измученная, мокрая: пришлось сунуть голову под холодный кран. А что? - нормально! Стриженным волосёнкам лишь польза, зато сама встряхнулась, и тошнота ушла.
      - Наконец-то! Куда подевалась, жду, не начинаю, - ворчливо попеняла Соня. Оторвавшись от разделывания вожделённой котлеты, подняла глаза. - Господи, Маш, чего с тобой?
      - Зря не начала. Теперь вряд ли продолжишь, - криво улыбнулась Мария. Изо всех сил старалась держаться бодро: за ними наблюдают, не дать подлецу получить удовольствие! - Только, пожалуйста, не ори, не надо привлекать внимание.
      И она выдвинула злосчастный стул.
      Соня оказалась менее стрессоустойчива, заверещала на весь зал, увидев, с кем рядом сидела за столиком...
      В темпе покинули столовую, так и не поевши, презрительно фыркнув на официанта, предложившего убрать за собой.
      
      - Прости, Маш, это я во всём виновата, я затащила тебя в этот дурацкий пансионат... - причитала Соня, потерянно стоявшая посреди комнаты - маленькой, с двумя вдоль стен узкими кроватями и доисторическими при них тумбочками. Стол, шаткий стул и встроенный шкаф с четырьмя вешалками довершали обстановку номера. Душ и туалет - на улице!
      - Да уж... недаром я сопротивлялась - как чувствовала. А ещё "Мечтой" назвали... в насмешку, наверное.
      - У-у... а-а... И что теперь делать? - бухнулась Соня на кровать и, вцепившись в ниспадающие водопадом шелковистые волосы, принялась раскачиваться.
      Как у неё получается, - мимоходом мелькнула мысль в голове у Маши, - в любой ситуации выглядеть обворожительно, раскачиваться грациозно, даже причитать - колокольчиком!? Дар свыше. Одним дадено с ведро, другим - с напёрсток, и хоть вывернись наизнанку - бесполезно, не слепить из коровы газель.
      - Что делать, что делать... - передразнила. Голосом низким, гулким... корова и есть. Ну и пусть. Зато умная корова. - Горящая путёвка, спец предложение, ага... Вот и аукнулась твоя дешевизна. Говорила тебе - бери наше время! Или хотя бы недалёкое прошлое, ну хоть тридцатые годы двадцать первого века, там точно нормально, коллега ездила.
      - Между прочим, "Мечта" стоит дороже! - решилась на возражение Соня. - Эксклюзив потому что. Подожди... а что если - это входит в программу?
      - Мышь дохлая на ужин - в программу? Ты в уме?
      Соня сунулась было в карман за компьютером, но вспомнила: все электронные и биохим приборы изъяли при заселении. Для поддержания антуража, сказали.
      Вытянула из-под кровати чемодан, порылась и достала путёвку, красиво оформленную на глянцевой бумаге.
      - Смотрим... восьмидесятые годы двадцатого века, СССР, побережье Чёрного моря... гарантируют погружение в эпоху... восстановят здоровье. Всё. Без подробностей! Слушай, а может, в то время мыши стаями бегали?
      - Ага. Побегала, вспрыгнула на стул и сдохла. Перенапряглась в прыжке.
      - Не утрируй, подруга. Может, нравы такие были? Кому-то понравилось наше место.
      - Ага. Захотели кушать в углу. Вместо нас.
      - А сама-то... Тоже, небось, место понравилось... тебе в щель забиться - самое милое дело.
      - Прекрати! Тыщу раз говорила - поздно меня воспитывать, какая есть - такая и буду! - Спокойно, без надрыва, как о чём-то хорошо продуманном сказала. Смирилась потому что, и давно.
      По примеру подруги Мария плюхнулась на кровать - не на трухлявый же стул!
      Пружины визгливо скрипнули, вбирая грузное тело. Ноги-руки взметнулись вверх, пятая точка опустилась чуть не до пола. Мария охнула - кровать заточила её в капкан!
      Соня бросилась на подмогу.
      - Забыла сказать, Маш, тут кровати пружинные, старые, расхлябанные, я на свою щит положила, твёрдо, зато не провалишься! - тараторила, таща за руку подругу. Поднапрягшись изо всех сил, таки выдернула. - Ну вот. Сейчас принесу, момент! - вылетела из комнаты. И тут же влетела назад, волоча за собой довольно толстый кусок ДСП. - Давай, матрас скидывай, щит положим.
      Мария, очумелая, лишь раскрывала рот - отдыхивалась, словно выброшенная на берег рыбина. Хорошо, отходчивая - пока стелили, злость выветрилась. Взамен накатила весёлость.
      - Ой, мамочки, как я... - залилась нервным смехом. Быстро, впрочем, затухшим. Осторожно присела на край кровати.
       Помолчали. Обе сознавали: ничего нет хорошего в том, чтобы разругаться в первый же по приезду день.
      - Темнотища, однако, - выглянула в окно Соня. - Быстро до чего, раз - и ночь. И два фонаря на всю округу...
      Мария никак не отреагировала на реплику, молчала, с мученическим видом изучая пол. Тоже произведение искусства - затёртый линолеум с загнутыми краями, не споткнуться бы...
      - Сейчас уже поздно, - продолжила Соня, - давай на завтра перенесём. Завтра съедем отсюда, всего и делов!
      Мария перевела взгляд на её переносицу. Заинтересовалась!
      - Но тогда и твоё мероприятие идёт лесом! - гвоздём вбила Соня и широко улыбнулась.
      - Это ещё почему? Моё - ни при чём! Моё - в силе! - возмутилась Мария.
      - Извини, подруга, - вкрадчиво воспротивилась Соня, - мы как договаривались: три недели живём по моей путёвке, и за это я каждый день трачу - час! - своего бесценного отпуска - на подготовку к твоему дебильному конгрессу. И потом ещё целую неделю - мучаюсь - на дебильном конгрессе. - Чем дальше, тем громче звучал колокольчик, превращаясь в колокол. - Но раз ты отказываешься от моих трёх недель - я отказываюсь от твоего дебильного...
      - Нет! Соня, прости! Чего хочешь проси, только выполни, пожалуйста, обещание... Ты должна выступить на конгрессе! Обещала!
      - А ты обещала каждый день тренировать меня к выступлению! А теперь тренироваться негде. Так что извини... - Соня завелась - не остановить. - Твой доклад - сама и докладывай. С самого начала ведь твердила - ерунду затеяла, так нет, упёрлась, выступать она, видите ли, не способна, и ноги у неё отнимаются, и язык заплетается, и в обморок падает...
      - Падаю. С мышью, вон, чуть не... Зачем опять начинаешь, Сонь? - тоскливо протянула Маша. - Не надо. Ну уродилась я... забитой. Не изменить. - В голове звенело - выстраданный, вымученный в долгих раздумьях и согласованиях план сыпался прахом - из-за ерунды. - Давай рассуждать сначала. Кто путёвку брал? Ты. Я поехала, подчинилась. Что тут дохлых мышей подкидывают - не моя вина. Так?
      - Так.
      - Дальше. С завтрашнего дня - ты обещала! - начнёшь учить доклад под моим руководством. Так?
      - Ну да.
      - Не нукай! Обещала - значит, начнёшь.
      - Мы же завтра собирались съехать!?
      - Это ты собиралась! А я против!
      - Разве!? А не наоборот? - удивилась Соня. - Ладно, спорить не буду. Чего ругаемся тогда - не понимаю. Будем жить, как планировали. Люди же как-то жили в таких условиях!? Отдыхали даже! И мы сможем.
      - Мир, что ли?
      - Мир! - и они пожали друг другу руки.
      
      Никто и не собирался менять им столик.
      - У вас номер семь? Туда! - махнула администратор. - Мышь? Какая мышь! Предъявить можете? Нет? Ну так идите, девушки, кушайте, время поджимает, в девять тридцать всех из столовой выгоним. Сказки будете детям на ночь рассказывать.
      На завтрак подали пшённую кашу, сваренную - о ужас! - на разбавленном молоке в общем котле! без добавления хотя бы джема или орешков! Ещё на столе сиротливо покоились два тонких до прозрачности, заветренных куска серого хлеба и микроскопический кубик сливочного масла. Какао надо было наливать самим из пузатого, серого, с длинным хоботом чайника. Налили, не барыни - а напиток едва тёплый. Нижнюю половину стакана заняла взвесь тёмного цвета - осадок.
      - А больше нет какао? - спросила Мария у официантки, принёсшей кашу.
      - На столах ищи, мы чайники сразу все выставляем.
      На столах тоже не оказалось.
      - Выпили... ушлый народец! - прищурилась Соня. - Ладно. Учтём на будущее, да, Маш? Зато воды в любом количестве!
      Маша кивнула. Выражение лица её было страдальческим. Махом слизнула кашу - разве ж это завтрак? насмешка! Желудок недовольно урчал, требовал продолжения.
      Прихватили по бутылке воды и пошли, подгоняемые уборщицей, демонстративно подкатившей телегу с грязной посудой к их столику.
      Путь лежал в медкабинет. Посещение врача - обязательное мероприятие, предупредили при заселении.
      
      Приборы в медкабинете - современные, действия персонала - профессиональные: в момент обстукали, просветили, взвесили, взяли экспресс-анализы. Но манера общения... оставляла желать лучшего, мягко говоря: пренебрежительно высокомерная, до хамства.
      - К-какой ещё бег? - от возмущения Мария начала заикаться. - В жизни не бегала!
      - Не только. Ещё обязательно плавание, гимнастика - строго по указаниям тренера. После обеда массаж и процедуры, циклами. Плюс баня два раза в неделю. - Целясь в лоб, врачиха стреляла в неё очередями. Без жалости.
      - К-какая баня, жара на улице! И вообще... не согласна!
      - Во-первых, баня послезавтра. Во-вторых, тебя не спрашивают, милочка. Не согласна она... не таких обламывали. Завтра в девять сорок сюда чтоб как штык. - Раскрыла дверь в коридор, выпроваживая. - Следующий!
      Следующей зашла Соня. И точно так же ошпаренно выскочила из кабинета - красная, возмущённая.
      Хорошо хоть тренера им назначили одного и того же и приговор впечатали одинаковый. Вместе легче переносить трудности.
      
      Тренером оказался долговязый мужик с бугристыми от мускул руками и раскачанным торсом. Вместо волос - гладкая загорелая лысина. Что может такой понимать в физиологии женского организма? - ничего! - рассудила Мария. И отказалась бежать "лёгкий кружок на два километра". Тропа со стадиона уходила в гору - сквозь заросли, обрывы, кручи... В самую жару - близился полдень.
      - Нет! - отрезала, как отбрила. - Для начала хотя бы по стадиону!
      Тренер поперхнулся.
      - Чего ты сказала? - рыкнул грозно.
      - Э-э... - язык вдруг отказался повиноваться, в горле пересохло.
      А чего это я боюсь всяких... горилл? - подумала. И твёрдо повторила "нет!" в обезьянью морду. Крупная, неуклюжая - медведица как есть. Но лишь с виду, на самом деле - корова, но ему-то откуда знать...
      Соня молча стояла рядом, испуганно хлопая глазками. Боялась, но держалась стойко - за компанию.
      Расплата последовала незамедлительно: тренер выгнал их с тренировки.
      И они остались без обеда - в столовой им выдали лишь компот.
      Пошли жаловаться в дирекцию - а к ним вышла сухопарая дама спортивного телосложения, фыркнула что твоя лошадь, речь развела что курица. Квохтала и квохтала. Смысл - кто не работает, тот не ест. Талоны на питание выдаёт тренер.
      Тренер! Талоны! Мария стонала - не ожидала такой подлости от системы. Вчера - без ужина, сегодня - без обеда, на завтрак - глоток задрипанной каши!
      Соня, глядя на подругу, тоже стонала.
      - Ты большая, в тебе запасы. А я и так худая, совсем тут с тобой истощаю. Что? - бросить тебя? - Ни за что! Я тебя сюда привела, вместе и погибать!
      И Мария смирила гордыню. Ради Соньки. Тщедушная пигалица, дунь рассыплется, нельзя её мучить, бедную.
      
      После обеда они претерпели пытку под названием "растяжка". Нет, началось сносно: в хореографическом зале - с кондиционером, что большая редкость в этой дыре - под медленную музыку плавно двигались, заламывая руки. Но потом... заламывать велели ноги. Сгибаться в пояснице. И прочих местах. А под конец заставили делать "шпагат" - их, женщин за двадцать! И это ещё не всё. Венчал действо мужик, который типа массажист, а на самом деле - мясник, поскольку весь его массаж состоял в выворачивании суставов.
      Зато получили талон на полдник!
      В столовой выдали пакетик кефира весом целых двести грамм. Мария сильно смеялась, когда осознала, что это - всё.
      
      На вечернюю тренировку явились в числе первых, настроенные работать. Есть хотелось... не есть даже, - ЖРАТЬ.
      На зубах протащились треклятый "лёгкий кружок", попрыгали и помахали руками-ногами на стадионе, - старательно, с оттенком нарочитого подобострастия повторяя за тренером. Потом спустились вниз, к морю - на заплыв. До буйка туда обратно два раза.
      Талон на ужин тренер таки выдал... но красного цвета. Сказал, до зелёного им как до луны. Не заработали.
      Солнце катилось в закат - словно помидор, насаживалось на вилку из кипарисов. А волны лизали песок-мороженое.
      Что означает цвет - оценили лишь в столовой, получив на руки куцый кусок варёной говядины с горошком. И яблоко.
      - Надо что-то делать... - процедила Маша, в один присест умявшая "ужин". - Иначе я сдохну от голода. Где-то ведь должен быть магазин?
      - Небось, на вершине горы. Взбираемся мы такие - красные, потные, языки свисают... вползаем... а магазин по отпечатку пальца не обслуживает! Только по купонам каким-нибудь. Народ не зря ведь купоны зарабатывает: в баскет играют, футбол... тётки танцы разучивают. Заметила? - на пляже одни волейболисты и пловцы?
      - Да-а... влипли, - тяжко вздохнула Мария. Но внезапно вспомнила важное, приосанилась, бровками повела, улыбнулась лучисто. - После ужина отдых десять минут - и - работаем по докладу. Ясно?
      - Ох-х... точно влипли. Бегай, плавай - а потом зубри. Отпуск, называется, - скривилась Соня.
      - Что-о? - надвинулась массой Мария, аж стол двинулся. - А кто нам путёвки... сюда? - возмущение её зашкаливало.
      - Я за чайником. Ещё по чашечке, да? - выпорхнула из-за стола Соня.
      
      На следующий день, войдя в медкабинет, Мария с порога принялась жаловаться.
      - Ноги не двигаются, руки не поднять. Всё болит. Сидеть больно, ходить вообще не могу. Мне бы выходной, а!? Умираю...
      - Слишком бодро болтаешь для умирающей! - усмехнулась врачиха, заковывая её в диагностический аппарат. - Посмотрим, посмотрим... Сердце... давление... позвоночник... а тут у нас что? Тэк-с. Саботировать вздумала, милочка? Продолжишь по плану. Свободна.
      - Что? Да вы...
      - К тренеру. Пошла, пошла, время! - выставила её врачиха из кабинета.
      Тренер на этот раз сказал пройти круг дважды. Исполнили как миленькие, голод и не на такое сподвигнет.
      Зато после обеда случилось приятное - на самом деле, без подвоха. Жалящие водные струи, контрастные ванны, солёные обкладывания, едкие грязи и, в довершение - мягкие руки массажиста - настоящего! Этакий своеобразный "тихий час", растянувшийся на два часа блаженства. Плюс кефир!
      
      Когда им расхотелось есть? - через две недели. Хотя по-прежнему питались по красным талонам. Потому что желудки сжались, - объяснила феномен Мария, удивляясь сама на себя - когда такое бывало, чтобы она не хотела есть!
      А ещё они заработали купоны, записавшись в секцию танца (штука за занятие). Что важно. Потому что купонами, оказывается, можно откупаться от тренировок (три штуки за один прогул), это ж невозможный ужас - каждый день по два раза быть в рабстве у лысого садиста!
      Море, воспринимаемое до сих пор как водная чаша с препятствиями в виде волн, простиралось перед ними, медузами распластавшимися возле. Ласковое, пронизанное солнечным светом у берега и чернильное, с ванильными прожилками у горизонта. Шептало, дышало, завораживало... Сейчас только и заметили красоту. Плавать - наслаждение... когда не по принуждению. Да просто валяться на пляже - кайф! Впервые за отпуск они культурно загорали.
      - Сачкуем? - вторгся в расслабленный полусонный мир противный знакомый голос. Согнал, испоганил волшебную ауру.
      - Мы ж отдали купоны! - вскинулась Соня. Тренер нависал над ними, загораживая солнце.
      - Да шучу я, шучу. Совсем у вас, приезжих, юмор атрофирован. Ближе к природе надо быть!
      Скинул футболку с шортами и бросился в море. Только его и видели - унёсся акулой за горизонт, акулам буйки не указ.
      Мария проводила его долгим заворожённым взглядом. Какой он... ядрёный.
      - Быстрей, на ужин пора! - тормошила Соня подругу, отчего-то застывшую.
      - Урод. Испортил, и тут всё испортил! - пробормотала Мария. Послушно поплелась вслед за Соней. Впрочем, не сильно и испортил - всё равно пора. А то чай весь выпьют, будешь чаинки выплёвывать.
      
      Три недели пронеслись, словно курьерский поезд. Наступил последний день.
      После успешно завершённых пяти кругов тренер выдал - о чудо, ура! - зелёный талон на ужин.
      Но недолго они торжествовали - радость омрачила директор.
      Пригласила выпускников к себе, поздравила, торжественно вручила каждому сертификат о покорении "Мечты" и речь на прощание толкнула. Приезжайте, мол, ещё, всегда рады. Мария усмехнулась - не так, чтобы насмешливо, скорее задумчиво.
      - Например, Соня - приезжает к нам который подряд год! Посмотрите на девочку - хороша! И вы такими станете, если будете...
      Дальше Мария не слышала. Повернувшись к Соне, свирепо глядела в глаза обманщице.
      На людях разбираться не стали, дотерпели до лавочки. Уселись каждая со своего края.
      - Ну давай, объясняй, подруга, - процедила Мария.
      Соня молчала, опустив голову. А что тут скажешь - прокололась. Разоблачили. Сквозь волосы цвета спелой пшеницы просвечивал яркий румянец, заливший щёки.
      - Значит, притворялась. То-то я думаю - бегу, семь потов сойдёт, а у неё... И кровать - как же я не сообразила - откуда ты про щиты узнала!? И есть ты не хотела, только вид делала. Врала. Всегда врала. Специально меня сюда затащила!
      - Если б сказала правду - ты б не поехала, - пискнула Соня.
      - Само собой, не поехала, я ж не самоубийца. Итак, что мы имеем. Путёвку ты получила со скидкой по блату, как старейший член. Твой Петя не захотел сюда - не дурак, был уже тут с тобой. Да? Да. И тогда ты. Меня. Втянула. Тайно.
      - Так и ты меня втянула. В конгресс свой дебильный. И первой начала ты, записав в соавторы. Не спросив!
      Соня могла бы возразить про Петю - ни при чём он, задумывалось исключительно под неё, Машу. Петя - наоборот, помогал, ту же мышь, например, обеспечил, контейнер для перевозки организовал... Тс-с! Не догадалась бы - убьёт!
      - То есть ты - в отместку? В отместку, Сонь? - в глазах у Марии прыгали бесенята.
      Вразнос пошла подруга - поняла Соня. Сейчас учудит, что всю жизнь проклинать себя будет. Гасить надо, пока не вспыхнуло. Пора сказать правду.
      - Дура! Я хочу, чтоб ты стала нормальной! Перестала бояться, стесняться, зажиматься... Вот почему ты такая - думала? Я - да, думала: потому что ненавидишь своё тело! С него и начинать! Как? - через тренировки, диету. Сто раз тебе говорила - ты не слышишь. Ну я и решила доказать конкретно. Поняла, учёная!?
      - Та-ак! - зловеще протянула Мария. Встала перед Соней, руки на груди сложила. - Признавайся, злыдня. Это ты мышь подкинула?
      - Я - мышь? Ты что! Сама подумай - когда б успела поймать... ты хоть одну мышку в пансионате видела? То-то. Но если б представился случай - и подкинула б! Чтоб ты жрала меньше. Вот честно скажи, Маш: чувствуешь себя - как? Лучше стало, когда похудела на десять кило?
      - Десять с половиной! - меланхолично поправила Маша. Отвернулась. А ведь права подруга: так хорошо, как сейчас, она себя никогда не чувствовала. В носу защипало, в глазах повлажнело. - Закат сегодня красивый! - перевела стрелки на погоду.
      Соня прикрыла лицо руками. Из глаз текли слёзы, и ничего с ними она не могла поделать.
      - Ревёшь? - оглянулась на неё Мария. - Реви. Я тоже, чего-то... - она шумно, с присвистом выдохнула. И пустила слезу на волю. За компанию.
      
      На столе номер семь стояли салаты в салатницах, а на блюде - пирожные. Смачные, нектар и амброзия, пальчики оближешь. Плюс официантка принесла овощное рагу - по целой с горкой тарелке. Вот он каков, зелёный талон!
      - Мамочки, не влезет ведь! - растерянно прошептала Мария. И с опаской выдвинула стул. Жёлтый.
      - Чисто? - спросила Соня.
      - Ешь давай! - огрызнулась.
      Но Соня есть не спешила. У неё оставалось одно - очень важное - дело. И сделать его предстояло за ужином. Пошла на кухню, Маше сказала - за водой, пить охота. Попросила у повара льда. Один кусок в рот, другой водой залила и растолкала ложкой, чтоб незаметно.
      Цедила ледяную водичку, заедая салатом, и рассеянно по сторонам глядела, не особо вслушиваясь в Машкино тарахтенье.
      - Завтра с утра в гору с вещичками, там трасса. Р-раз - и мы в Севастополе, как раз к открытию. Конгресс в СГУ будет, он там всегда, полста лет уже. И начнётся неделя, когда я командую... - разливалась соловьём Мария. - Попрыгаешь у меня, ага... на все семинары ходить будешь. Послезавтра читаешь доклад. Не бойся, получается у тебя хорошо, а голограмму я сама поведу.
      - Железно! - кивнула Соня.
      - Вот зараза - не лезут, как жалко-то... кровью и потом ведь выстраданы... Возьму-ка я их с собой!
      Мария оглянулась - персонала не видно. Украдкой завернула пирожные в салфетки, сунула под блузку. Довольно улыбнулась.
      - Но-но, милая, на вынос у нас запрещено! - прожурчало из-за спины. Администратор зорко наблюдала за порядком, скрываясь в засаде - работа у неё такая.
      Мария вздрогнула, свёрток скользнул вниз, на пол...
      
      Номер в гостинице Севастополя казался не просто хорошим - великолепным: санузел блестит, кровать нормальная, климат-контроль. Никто над душой не стоит - живи не хочу!
      - И что теперь? Пропало, всё пропало... столько сил псу под хвост, - бормотала Мария посеревшими губами, расстроенная до посинения.
      Главный инструмент доклада - Сонькин голос - вдруг охрип. Говорить могла, но лучше б молчала: как есть пьяница. Обсмеют!
      Соня виновато глядела в пространство ясными васильковыми глазами. Хлоп-хлоп.
      - А давай вдвоём, нас же двое соавторов! - просипела, превозмогая боль в горле. - Ты на кафедре, я на сцене. Ты читаешь, я танцую. Всё внимание на меня, ты в тени.
      - Танцу... господи, о чём ты. Тут конгресс, люди серьёзные - математики, физики.
      - Тем более. Представь: с обручем в руках извиваюсь в голограмме. Сквозь твои алгебраические кольца. Феерически! Народ в отпаде.
      - Да уж, в отпаде... Нет. Снимаю доклад.
      - Давай-давай, снимай... коллеги порадуются - соперником меньше. А начальник твой...
      - Мамочки... - схватилась за голову Мария. Покачалась - и отпустила: мысль пришла. - Слушай, а ты с лентой управляться можешь?
      - Гимнастической? - конечно, я ж в детстве на художку... А зачем?
      - Последовательность изобразишь. Синусоиду, эпициклоиду, глиссаду...
      - Гениально! - выдохнула Соня. Хоть чёрта вызовет или изобразит, но вытащит подругу на сцену.
      
      Облачённая в белый комплект, загорелая, с выцветшими волосами, торчащими ёжиком, смотрелась Мария великолепно. Как та баба, что коня на скаку и кровь с молоком - и эту бабу вдруг вытащили с поля на всеобщее обозрение.
      - Э-э... З-з... - донеслось с кафедры.
      Соня скрутила фуэте. Одно, второе...
      Мария пришла в себя.
      - З-здравствуйте! - выдавила с трудом. Вышло несколько пискляво. Откашлялась. - Разрешите представить вам наш доклад...
      Пошло-поехало, включился трубный глас! Теперь разойдётся, главное - начать, - возликовала Соня и вдохновенно нырнула змейкой в голографические кольца.
      ...Споткнулась Мария лишь раз - в самом конце. Привиделось? - или на самом деле сверкнула знакомая лысина? Разглядеть возможности не было - народ встал, рукоплеща.
      Ноги у Марии не слушались, подламывались в коленях. Хорошо, Сонька вертелась юлой, отвлекала, пока она шаркала к выходу.
      Нет, не шаркала - вальяжно брела. Медведица.

    7


    Айседора Невошедшие   25k   Оценка:9.64*5   "Рассказ" Проза

      Я - серая мышь. Мышь. Серая. И с этим ничего не поделаешь. С этим можно только смириться, принять этот факт и, - как говорят физики - поставить его на службу людям. На службу мне.
      - Я мышь. Я серая мышь? Я мышь?? Я - серая мышь! - Первым должен идти голый факт, следом сомнение, потом удивление, потом отторжение, потом...
      На смятой постели сидел Дрянной Знаменитый Актёр, застёгивал рубашку. В сумраке белели его худые ноги. Мои экзерсисы его мало интересовали. Во всяком случае, внешне он не придавал им значения. Покончив с рубашкой, он выдохнул в ладони, понюхал собственное дыхание. У него болела печень, и по утрам запах был смрадным.
      - Я - серая мышь...
      Он скривился:
      - Послушай... не надо надрыва. - На его пуговицу я намотала волос, он обнаружил, скрутил. - Ты пытаешься играть Айседору Дункан. Зачем? - Драматическая пауза. - Ты действительно мышь. Посредственность. Серость. Квадратный корень из Айседоры Дункан. Астрономический ноль. - Ещё одна пауза. Он давал мне время почувствовать хлёсткость его фраз. - Но в этом твоя сила. Играй себя. Покажи комиссии квадратный корень Айседоры. Покажи красоту асфальта. Такого они ещё не видели. Сумей сыграть себя.
      Он встал, поднял руку на линию пояса, развернул её ладонью вверх, будто просил о чём-то, и произнёс:
      
      Ветры, ветры, о снежные ветры,
      Заметите прошлую жизнь.
      Я хочу быть отроком светлым
      Иль цветком с луговой межи...
      
      В это мгновение я поняла, что он действительно Хороший Знаменитый Актёр. В нём была искра.
      Он обещал "замолвить за меня словечко", просил, если будут неприятности, "что маловероятно" "звонить ему прямо на студию". Сказать честно, я не знала, в каком фильме он снимается. На какой студии это происходит, и в каком городе эта студия... и снимается ли он вообще?
      Потом Москва, ГИТИС. Толпа возбуждённых подростков, и магические слова: приёмная комиссия, ректор, студия, абитуриент. Все эти слова произносились с заглавной буквы, к ним прибавляли придыхание, словно к имени всевышнего. Господь принимает в "Щуку", в ГИТИС берут остальных... Остальных... если бы.
      Для меня это был второй заход. За спиной остался первый провал, год работы "по профилю" - массовиком-затейником в санатории, плюс нужное знакомство (одно), плюс деньги. Последний фактор был самым надёжным, только денег было мало... Предательски мало.
      Серая мышь должна оценивать себя адекватно (превозмогая тошноту), иначе у неё нет шансов выжить. "Знакомства, - рассуждала я сама с собой, - вещь призрачная. Они же тут, как дети, все эти режиссёры-сценаристы-актёры. Ненадёжны и туманны, а деньги - это перила. С перилами можно спуститься по самой крутой лестнице. Или забраться наверх и не оступиться".
      По холлу пролетел вихрь: "Абитуриентов будут прослушивать в актовом зале! Актовом зале! Ах!" Где это? Чей актовый зал? Какого клуба? Театра? Розовощёкий мальчик с горящими глазами выкрикнул: "Наверное, это в Чеховском театре!" Он имел в виду МХАТ. Я усмехнулась и направилась к выходу: "Наивный!"
      Рядом со мной шла она... Она. Я видела её мельком в прошлом году: с горящими глазами, с румянцем во всю щёку, с косой до пояса. В огне глаз уверенность в своей гениальности... впрочем, такая уверенность есть здесь у каждого. У неё было что-то иное... превосходство.
      Теперь не осталось длинных волос, исчез румянец и притух огонь. Превосходство осталось, стало почти надменным. Она шла высокая и стройная, гордая, как крейсер... Жгучая испанка из глухой российской провинции.
      В школьном актовом зале сидела комиссия. Долго ждали председателя, - должно быть он тоже заплутал, - решили начать без него. Этот актовый зал... я думаю нарочно придумали - первое препятствие. Так отсеивали самых бестолковых.
      Я подсматривала в щёлку. Она читала Цветаеву. Строчки стихов опускались с небес, то вдруг секли плетьми:
      
      Как живется вам с простою
      Женщиною? Без божеств?
      Государыню с престола
      Свергши (с оного сошед),
      
      Как живется вам - хлопочется -
      Ежится? Встается - как?
      С пошлиной бессмертной пошлости
      Как справляетесь, бедняк?
      ...
      Она дрожала, рыдала, ломала руки. Она взлетала над досками, как над погостом и умирала в вышине.
      Я невольно подняла голову, посмотрела на потолок. Казалось крышу здания пробила бомба, она упала на сцену актового зала, но не взорвалась. До взрыва оставалось мгновение, и это мгновение застыло на Цветаевские стихи. Комиссия скукожилась, притихла. Растерялась.
      У японцев есть выражение: "потерять лицо". Люди не любят, когда их вынуждают потерять лицо. Творческие люди этого не переносят на дух.
      Она вышла из зала, вослед вылетел вздох облегчения. Пронесло: бомба не взорвалась. Нет - взорвалась, опалила пламенем, но никого не убила, а это втройне удивительно. Миновало и слава Богу. Держись подальше.
      В следующий раз мы увиделись в холле института. Дрожали (будто живые, кровоточащие) приколотые кнопками блёклые, через копирку отпечатанные списки зачисленных. Я пробежала глазами раз, второй, третий. Внизу живота сделалось пусто и холодно. Ещё раз, снизу вверх, в обратном порядке, строчка за строчкой, заставляя себя сдерживаться и замедляя взгляд. Меня нет. Нет моей фамилии. МЕНЯ НЕТ!
      Она стояла рядом, оценивающе рассматривала мою блузку и дорожный чемодан.
      - Что будешь делать теперь? - Она поняла (а может знала), что я второй раз (как и она). Что я провалилась (как и она). И что я серая мышь... это она тоже поняла.
      - Вернусь в Коктебель. Ещё год поработаю в санатории, - я повела плечами, играя холодное королевское достоинство. Она рассмеялась.
      - Я поеду с тобой. - Ни вопросов, ни сомнений, ни права на апелляцию. - Давно не была на море.
      Меня это рассмешило, захотелось поддеть эту вздорную девицу: - Как давно?
      - Никогда!
      Моя острая пика сломалась о броню искренности. Думаю, в этот самый момент я её полю... я к ней приросла. Она была тем, чего мне недодала Природа. Что у меня отняли по рождению.
      Автобус приехал поздно ночью. Светила луна, по морю бежала дорожка, она вздохнула и сказала, что хорошо бы искупаться голыми. Мелькать в лунном свете, как два дельфина. Потом она посмотрела на голубовато-серый корпус санатория и спросила:
      - А кем ты работаешь?
      - Культмассовый сектор. - Она не поняла. - Массовик-затейник.
      - Развлекаешь пенсионеров союзного значения?
      - Почему? - мне стало обидно. - Не только пенсионеров. Встречаются нужные люди.
      По интонации она поняла, что я имею в виду. Без ухмылки сказала:
      - Ненужные нужные люди... бесполезные лезные люди... люди... без иллюзий.- Она пробовала фразу на зуб, на слух, на рифму. Вскочила на каменные перила, пошла по ним, декламируя:
      
      Жизни смысл отстал от денег.
      Мы - отвязанные люди,
      без иллюзий.
      
      Мобеля лауреаты
      проникают Банку в код.
      С толстым слоем шоколада
      Марс краснеет и плывет.
      ...
      Где-то залаяла собака, звякнула, распахнувшись, форточка и зажегся свет. Я стащила её с перил, сиганула в кусты, она - следом.
      Утром мы проникли в столовую - счастье, что повара заступают на вахту затемно, - и, наевшись вчерашней перловой каши, рассматривали море через распахнутое окно. Всходило сегодняшнее солнце, лучи тонули в её каре угольного цвета. Гибельная красота.
      - Знаешь, - сказала она, - здесь не так уж плохо. - Подумав, прибавила: - Станет лучше.
      Она не солгала. Стало лучше.
      Мужчины доставали из глубин чемоданов рубашки, крахмалили воротнички. К гладильной доске выстроилась очередь - кастелянша надувала растеряно щёки, такого она не видела никогда. Женщины вспомнили про тени, подтачивали карандаши. Пудра ценилась дороже золота. За французские духи продавали душу.
      В первый вечер она играла отрывок из Булгакова. Мастер встречает Маргариту, та несёт желтые цветы... Желтый цвет - цвет расставания. Первая встреча сулит расставание - обычное дело. Привыкайте. На следующий день - Есенин. Хочется петь, и плакать, и быть, и не быть.
      Женщины признавались ей в любви, мужчины дарили цветы. Цветы... только там, в Коктебеле ей дарили цветы - иного случая я не припомню. Разве, что мой, последний букет.
      У летней эстрады аншлаг: приходили местные жители, лениво приползала богема из соседних санаторных малин. Она расцвела: был успех, были поклонники, появилось желание жить. Ничто так не окрыляет, как восторги благодарных зрителей. Хотелось взлететь ещё выше, туда, где не летал никто.
      После вечера стихов Пастернака кто-то из "поклонников" накатал телегу. К директрисе пришел строгий товарищ в белом костюме и чёрных туфлях, а через два часа мы стояли автостанции. Я и она. Плечом к плечу.
      Я чувствовала себя обманутой. Преданной. Подло преданной. Хотя, если вдуматься, предали её.
      Я хотела спросить, куда мы теперь. Она ответила прежде, чем прозвучал вопрос:
      - В Москву. Найдём работу, перебудем этот год, а потом... - Она подняла руки над головой. Хмель успеха ещё бурлил в её крови.
      Денег на дорогу не хватало. Она вспомнила Остапа Бендера, этого вдохновителя всех союзных нищих и бродяг:
      - Сейчас заработаем! Не стыдно играть под открытым небом. Стыдно играть плохо.
      Она скинула лодочки, повязала на талию мой единственный шелковый платок. Около урны нашла увядшую розу.
      Она танцевала пантомиму, я рядом рассказывала прохожим, что мы студентки театрального (какая волшебная ложь!) института, что мы отстали от своих и нам не хватает денег на билет. Как упоительно я врала в тот день! Я верила сама себе.
      Вышел начальник станции, пожилой ответственный товарищ с грустными усами, велел убираться прочь, сказал, что тут не положено и взял меня за руку. Я растерялась. Жизнь оборачивалась совсем иной, грубой стороной. Я трусливо пискнула: "Пустите! Мне больно!"
      Рядом тётка торговала семечками. Она поднялась, как Родина-мать. Ах, эти извечные русские тётки, на плечах которых земля держится! Тётка упёрлась руками в бока и сказала:
      - Только тронь девчонок! Я тя так трону, до смерти не залечишься!
      Начальник смутился, потом разозлился:
      - Умная да? Тогда дай им денег, чтоб балаган не устраивали!
      - И дам, чёрт плешивый! - сжались кулаки.
      Приехал автобус, люди высыпали на площадь, обступили. Близость скандала возбуждала. "Артисток обижают! Студенток!" - пошелестело над толпой.
      - Вы лучше отправьте нас на служебных местах, - попросила я. - Мы можем ехать на одном кресле. По очереди.
      - А ты можешь? - спросила тётка.
      - Конечно может, - поддержал интеллигентный гражданин в очках. - Для этого существуют специальные квоты.
      Начальник недобро посмотрел на умника, что-то пробурчал. Но билеты выписал.
      Опять Москва! Я - нянечкой в детский сад, она - санитаркой в больницу. Каторжный труд за копейки. День рассыпался на мгновения: два часа на дорогу, работа, опять метро-трамвай-автобус, четыре часа на репетицию, еда, сон и отдых - не предусмотрены. "Отдохнём в гробу! - говорила она. - На том свете отоспимся".
      Самодеятельный клуб ставил "Ревизора". Она пришла, посмотрела и победила. А если точно, то разрушила.
      - Зачем вам эта нафталиновая рухлядь? Дайте Гоголю уйти! Уйти гордо - гоголем!
      Она схватила чью-то гитару, стала декламировать Цветаеву. Подыгрывала себе одной струной. Эта струна давала нерв, строила ритм и дрожь.
      Женщина тосковала о любви, жаждала её, а когда добивалась, получала боль. Боль разочарования - самое сильное страдание. Она так глубоко, что избавиться от неё можно только вырвав себе сердце.
      
      Как живется вам с другою, -
      Проще ведь? - Удар весла! -
      Линией береговою
      Скоро ль память отошла
      
      Обо мне, плавучем острове
      (По небу - не по водам)!
      Души, души! - быть вам сестрами,
      Не любовницами - вам!
      ...
      В этот вечер в зале вспыхнула молния. Она зажгла своей энергией, заставила сердца вздрогнуть. Теперь в нём не умещался "Ревизор".
      Руководитель клуба махнул рукой. Он влюбился в неё с первого взгляда. После выяснилось, что он тоже поступал и поступил. Доучился до третьего курса... отчислили.
      Не хватало денег. Денег не хватало фатально. Катастрофически. Попросили съехать с квартиры.
      - Очистить помещение, - она закурила. Она стала курить - это притупляло голод. - Ничего. Перекантуемся.
      Она смотрела на обшарпанные стены подъезда и не видела их. Мысли летали далеко.
      - Всё к лучшему, - сказала она. - Устроим мистерию, я давно хотела. Для этого нужен... дом. Целый дом!
      Я подумала, что она свихнулась. Но это было бы слишком просто.
      Худрук клуба нашел аварийный дом. Жильцов из него выселили, воду и свет отключили. Приглядывал за домом алкоголик-сантехник. Он потребовал сорок рублей. Сразу. Вперёд. Торг и отсрочку исключил категорически - у него горели трубы.
      - Ха-ха! У сантехника трубы горят! - рассмеялась она и согласилась на все условия.
      У нас денег не было, они нашлись у безумной поэтессы - нашей товарке по судьбе. Поэтесса поступала в литературный и провалилась. За её сорок рублей мы позволили ей жить с нами в трёхэтажном особняке без света и воды, местами, без стёкол в окнах, зато с газетными вырезками на стенах. Поэтесса согласилась, но потребовала читать свои стихи в постановке.
      - Имеешь право! - отчеканила она поэтессе.
      По вечерам в парадное брошенного дома вползали тени: уродливые, страшные, прекрасные. Всякие. Тени разбредались по комнатам, зажигались свечи, дом оживал. "Шабаш ведьм", - так назывались сборища.
      Каждый играл, что хотел: действие переходило от одного актёра к другому вместе с черепом (его принёс хрупкий мальчик с большими еврейскими глазами), разрешалось подыгрывать, участвовать в действии другого, но только не мешать.
      Мы путали жанры, объединяли стили, зачёркивали чувства. За стонами слышался смех, за рыдания расплачивались улыбками.
      Она блистала. Она стала королевой: жаловала свободу, забирала жизни.
      Какая-то обиженная бездарность сочинила ярлык: "Королева абитуры". Она отмахнулась, а я, пылая гневом, бросила в толпу: "Но вы! Остряки! Лучше быть головой мухи, чем задницей слона!"
      Когда, в очередной раз, кончились деньги, она придумала, как от них избавиться. Нельзя есть досыта, когда старики и дети голодают, заявила. Нельзя тратить жизнь на шмотки - это слишком неравноценный обмен. Личность двадцатого века должна быть свободной!
      - Я презираю деньги и тряпки! Отрясаю прах мещанского прошлого со своих ног.
      Она отдала мне все свои вещи, подарила куртку. Из моего гардероба (это слово нужно произносить с ухмылкой или писать в кавычках) взяла мужскую шляпу. Из шторы сшила себе брюки - немыслимые брюки с алыми георгинами на коленях.
      К вещам относилась свободно: без сожаления отдавала своё, легко брала у других. Дарила. Принцип один: кому нужнее, тот и достоин.
      Холодами подкралась зима (опять предательство!), стало невозможно существовать в нашем доме. Умышленно пишу "существовать", жили мы в другое время и в других местах. Актёр проживает тысячу жизней.
      Исчезла, как осенний лист, поэтесса - девушка с тараканчиками в голове. Растворились "тени" мистерии, эти несостоявшиеся актёры. Винить их сложно, они держались до последнего патрона, до последней амбразуры. Летели домой телеграммы: "Больше не могу тчк. Возвращаюсь тчк. Вышлите денег вскл. зн."
      Розовощёкие и наивные исчезли, остались сильные. Те, кто действительно хотел. Такие, как мы.
      Неделю ночевали на вокзале, потом мне дали место в общежитии. Койко-место в комнате с четырьмя лимитчицами. Никакой поэзии, никакого театра. Поэзия обходила эти чумные места стороной.
      Она просила меня потерпеть. Она! Меня! Я даже не имею представления, где она ночевала в это время! Что она ела на обед и ела ли вообще хоть что-то! Но королевы должны заботиться о своих подданных. "Ещё чуть-чуть потерпи, - говорила она, - будет легче! Ты мне нужна". Я предлагала ночевать вместе, на одной койке - она убегала.
      Однажды вечером она позвонила в общежитие. Меня долго искали, вахтёрша посылала на этаж, в комнату, гонца - гонец пропадал в пути. Дважды пришлось перезванивать - обрывался звонок. Наконец, я выдохнула в трубку:
      - Алло?!
      - В десять часов у театра ... - она назвала адрес и дала отбой. Возражения по-прежнему не принимались.
      Я птицей летела над городом: мелькали перед глазами огни - единой желто-белой струёй (уже желтой, но ещё белой, всё-таки белой!), я мысленно подгоняла электричку. Не знаю, чего мне хотелось больше, увидеть её лицо или узнать, какой безумной идеей она разразилась на этот раз.
      Переулок. Серая глыба здания, окон нет - это театр, его тыльная сторона. "Мы зашли с тыла! Ха-ха!" - скажет она после. Светлый круг под фонарным столбом. В тени - группа людей. Человек семь или восемь. Среди них она. Я почувствовала ревность. Жгучую, разрушительную ревность.
      Худрук (теперь он работал осветителем) запустил нас внутрь. В огромное пустое пространство. Мне вдруг стало страшно, так страшно, что по спине побежали мурашки.
      - Дайте свет! - приказала королева.
      И стал свет. Она отделила свет от тьмы...
      Это была восхитительная ночь. Лучшая ночь в моей жизни, и я молю бога, чтоб перед уходом он позволил мне прожить её ещё раз.
      На два голоса. Свет и тьма. Два лебедя. Две девушки:
      
      Мы быстры и наготове,
      Мы остры.
      В каждом жесте, в каждом взгляде,
      в каждом слове. -
      Две сестры.
      
      Своенравна наша ласка
      И тонка,
      Мы из старого Дамаска -
      Два клинка.
      
      Прочь, гумно и бремя хлеба,
      И волы!
      Мы - натянутые в небо
      Две стрелы!
      
      Мы одни на рынке мира
      Без греха.
      Мы - из Вильяма Шекспира
      Два стиха.
      
      Не верьте сказкам, в жизни всё случается наоборот: в двенадцать часов ночи волшебство не исчезло, оно только появилось. Кто-то невидимый нарисовал в воздухе знак, посыпалась звёздная пыль и бедные золушки превратились в красавиц. Состоялся триумф, мы стали Актрисами. Великими Актрисами несуществующего (существующего) театра. Мы покорили Подмостки и весь Театр целиком.
      Несостоявшиеся студенты аплодировали - дань традиции, - бросали к нашим ногам воображаемые цветы и воздушные поцелуи. На лицах и в душах жила Любовь.
      В ту ночь, я поняла ради чего приехала в Москву, зачем терпела муки. Волшебное чувство полёта. И следом (чуть позже, но жестоко близко) разочарование. Рождённый ползать летать не может. Мне следовало читать со сцены Горького.
      Но разочарование пришло позже, а пока был успех, поцелуи и цветы.
      Магия рассеялась под утро. Юноши и девушки разошлись: поздравляя друг друга и пожимая руки. Улыбаясь.
      Мы пошли на Патриаршие. Зачем? Встретить утро, как мы встречали каждое утро в Коктебеле. Сегодняшнее чистое утро.
      Потом мы не виделись почти три месяца. Так получилось. Я искала встречи, она ускользала. Теперь я понимаю, что она делала это нарочно. Возвращала мне свободу. Свободу быть собой. Королева должна заботиться о своих подданных.
      Приёмная комиссия. ГИТИС.
      Она среди толпы, но над нею. На ней плащ сине-серого практичного цвета. Стрижка ещё короче, ещё бледнее щёки.
      - Девушка, вы в первый раз поступаете?
      - Да... то есть нет, - пробивается лёгкий румянец.
      Она отвела меня в сторону, заглянула в глаза. Я отвернулась. Призналась:
      - Знаешь... я не буду поступать. Хватит... - Мне стало боязно, что она хлестанёт меня по щеке. Голова вжалась в плечи. - Три раза... это слишком много. - Она молчала. - Я подала документы в педагогический. В этом есть перспектива. Через полгода я стану воспитательницей, а когда закончу...
      - Всё верно, - ответила она. - Не извиняйся. - Она запрыгнула на подоконник, уселась, как сидят школьные мальчишки. Королева вернула мне свободу, и я её приняла. - В актрисы нельзя принимать с первого раза, это выхолащивает душу и портит характер. А его нужно закалять. Закалять характер.
      Помолчав, она прибавила: - Ну! Иди! Тебя, наверное, ждут.
      - Когда мы увидимся?
      Она улыбнулась: - Скоро. Я познакомилась с одним астрофизиком... одно название чего стоит: физические астры! Можешь себе представить? Ха-ха! Он утверждает, что нашей вселенной тринадцать миллиардов лет...
      - Несчастливое число.
      - Напротив! Очень счастливое. На фоне возраста вселенной, вся человеческая жизнь - одно мгновение.
      Я ушла.
      Каждый день я ждала её звонка. Ждала, что она позвонит, и, не сказав "привет" проорёт в трубку: "Поздравь меня, старуха! Я - студентка!" А я поздравлю и, с усмешкой подумаю, что впервые за тринадцать миллиардов лет Актриса стала студенткой. А она ядовито скажет: "Как это мило!" и мы вместе рассмеёмся...
      Холл института, яркое солнце, группки розовощёких по углам. К доске приколоты дрожащие листки. Я пробежала по ним глазами. Раз, второй, третий. Внутри стало пусто и холодно. Ещё раз, в обратном порядке, медленно и раздельно перечитала фамилии. Её нет. Нет.
      После замдекана рассказывал, как она зашторила в зале окна, как зажгла факелы на высоких древках. В дрожащих кровавых отблесках читала Вознесенского, "Монолог Мерлин Монро":
      
      Я Мерлин, Мерлин.
                  Я героиня
      самоубийства и героина.
      Кому горят мои георгины?
      ...
      - Она просто шокировала комиссию, - говорил замдекана. Он начал тускло, почти извиняясь. Потом возмутился, ему стала противна собственная трусость: - Мы учим нормальных, понимаешь? Ровных, адекватных. Таких, как ты! Ты почему забрала документы?
      - А она? - ответила я вопросом на вопрос.
      - Она создана для театра! Да! Но не для нашего института! В конце концов, мы люди! У нас нервы!
      Я должна была плюнуть ему в лицо, только не сделала этого...
      Этот разговор случился потом, после, а теперь я стояла перед листками и медленно постигала копеечную (вселенскую) истину: ЕЁ НЕ ПРИНЯЛИ!
      "Тогда где она? - мысль затрепетала подранком, раненою птицей. - Где она теперь?" Мы слишком долго были единым целым, я научилась понимать её мысли.
      Больницы обзванивать не имело смысла - не её уровень. Разве может оказаться в больнице шаровая молния? Бессмыслица. В больницы попадают "пугалки", говорила она.
      - Кто это? - слово казалось смешным.
      - Дурочки, которые пугают своих мужиков, - смешок. - Но так, чтоб откачали.
      В морге ответили грубо: "По телефону справок не даём!" Медбрат швырнул трубку. В последний миг, перед отбоем она звякнула о пластиковый корпус, как колокол. Я всё поняла. У жизни оказалась ещё одна грань - безжалостная.
      Четыре пачки димедрола и что-то ещё, против рвоты - она хорошо подготовилась. Выучила роль. Уходя - уходи. Мосты сгорели в пламени факелов.
      А я? Я?
      Я закрылась в кабинке привокзального туалета и орала благим матом. Орала до боли, до хрипа, до кровавых пятен в глазах. Остановилась только, когда сломали дверцу.
      - Что с вами, девушка?
      Что со мною? Со мною московская осень, равнодушные тополя, серое небо. Со мною я - одинокая серая мышка... и Мерлин Монро:
      
      Невыносимо прожить, не думая,
      невыносимее - углубиться.
      Где наша вера? Нас будто сдунули,
      существованье - самоубийство,
      
      самоубийство - бороться с дрянью,
      самоубийство - мириться с ними,
      невыносимо, когда бездарен,
      когда талантлив - невыносимей.
      ...
      А более - ничего.

    8


    Ditrix Вк-7: Икс О   18k   "Рассказ" Проза

      ***
      Внезапно я вспоминаю о ноге, слишком грузно придавливающей педаль газа. На штраф залететь охоты нет. Аккуратно сбрасываю. Увидев на спидометре цифру меньше восьмидесяти, снова отвлекаюсь на свои мысли. С тихим шелестом шин лечу по тёмному ночному городу. Все спят, и только светофоры вынуждены моргать уставшими желтыми глазами сутки напролёт. Мне становится за них как-то обидно. Могли бы на ночь выключать. Кому они в такое время суток нужны? Задумалась и, несмотря на то, что бензоколонка, как уличная проститутка, оповещала о себе яркими, призывными огнями, я чуть было не проехала нужный поворот. Резко сворачиваю влево и едва вписываюсь.
      
      Не запирая машину, захожу в круглосуточный магазинчик при заправке. Скупо распоряжаюсь временем, и поэтому не озираясь по сторонам, деловито прохожу в самый конец зала. Я знаю, что мне нужно. Отражаясь в высоких стеклянных дверцах холодильников, стараюсь не замечать свой внешний вид и делаю быстрый и беспрецедентный выбор: шоколадная крошка и вишня. В самый раз. По пути цепляю с полки ещё яркий пластиковый тюбик жидкой карамели. Ну, чем чёрт не шутит!
      
      Продавец за стойкой смотрит на меня с явным пренебрежением. Видимо для него я не выгляжу презентабельно. А я ещё, как назло, не могу найти свою карточку. В конце концов, в тщетной попытке обнаружить затерявшееся платежное средство, я вываливаю содержимое карманов на стойку прямо под нос скучающему кассиру. Моя растерянность явно скрашивает его рутину, и он меняет гнев на милость.
      − Тяжелая ночка? - спрашивает он.
      Я поднимаю глаза и вижу, что он отвлекся от покупаемого мороженного и живо интересуется вываленным на прилавок скарбом. Пачка презервативов в ярко фиолетовой упаковке, жвачка, как цветик-семицветик раскинулись клиентские карты из множества магазинов, ключи от дома и машины. Пачка презервативов сообщает обо мне весьма личное, заявляя во всеуслышание, а точнее во всеувидение, что предпочитаю я ультратонкие, для особой чувствительности и удовольствия. Пацан за прилавком уже бессовестно скалится. И я ему этого не прощаю.
      
      Ничего не отвечая на заданный вопрос, наконец, обнаружив свою банковскую карту, сую её в подсвеченную щель терминала. После чего придавливаю продавца своим коронным немигающим взглядом. Не отрывая холодного взгляда заядлой социопатки от уже совсем не весёлого молодого человека за стойкой, я распихиваю свои пожитки обратно по карманам. Кассир смущен, но мне его не жалко. Хотя он, как светофоры, тоже работает, когда это никому не нужно. Кроме меня, конечно. Да и то, моя бы воля, я бы сейчас сладко посапывала в своей кроватке и видела бы десятый сон. Но это, как я уже сказала, если бы на то была моя воля, а не Ларкина.
      Через минут пять запыхавшаяся, с сопревшим лбом и закучерявившейся на нём челкой, стою перед обитой зеленым дерматином, утыканной медными шапочками гвоздей дверью Ларкиной квартиры. Не успеваю постучать, как дверь распахивается, ослепляя меня софитами узенькой прихожей.
      − Я с кухни услышала, как ты по лестницам пыхтишь. Ну, заходи скорее.
      Терпение не было Ларкиной сильной стороной. И на это не влияло даже то, что я не просто так приперлась к ней посреди ночи. Это вообще-то она драматическим звонком с рыданиями и всхлипываниями вытащила меня из постели, когда мои часы показывали полвторого ночи. Или утра... Как бы то ни было, это именно из-за неё я прыгнула в машину прямо как была − в пижаме и скрученными в воронье гнездо волосами.
      
      Учитывая моральную угнетённость подруги, огрызаться я не стала. Вошла в квартиру и кинула свою куртку на большой потёртый пуфик рядом с дверью. Прошли в кухню. Вот она − святая святых. Место, где решаются все самые большие женские драмы и обсуждаются трагедии и крахи семейных мирков.
      
      Ларкина спина выглядит несчастно. Особенно лопатки. Они словно кричат, что стряслось что-то непоправимое. На ней старенький потрепанный махровый халатик, который она носила еще в универе в общаге. Именно он и подтверждает мне, что Ларкин ночной звонок не прихоть, а действительно случилось нечто серьезное. Обычно моя девочка предпочитает атлас и кружево. А вот сегодня вперлась в этот разнесчастный, практически детский халатик.
      
      На кухне хозяюшка преувеличенно сосредоточенно возится с кофейником. Будто не кофе заваривает, а доказывает теорему Ферма. Я ставлю на стол веское доказательство нашей дружбы. На нём выступила белесая испарина, которая, как я знаю, минут через пять потечёт по бокам пластиковой коробки крокодильими слезами. Шоколадная крошка и вишня... есть ли у них шанс хоть как-то скрасить произошедшее? Спереди махровый халатик выглядит так же жалко, как и сзади. Наконец Ларка села за стол напротив меня и уперлась глазами в кружку, наполненную дымящимся, но как я знаю, никудышным по вкусу кофе. А ещё я знаю, что до утра мы выпьем не один литр этого дьявольского варева.
      
      Уже теперь на кухне я могу рассмотреть лицо подруги. Мой взгляд становится острым как у хирурга. Я вижу всё, я замечаю каждую малость, самую ничтожную деталь. Это занимает буквально несколько секунд, и я ловлю себя на чувстве, остро напоминающем отчаяние. 'Черт, на хрена я заезжала за мороженым?!' - проносится в моей голове, − 'Нужно было взять Андрюхин коньяк. Ну и черт-то с ним, что Икс О'. Моя роль в сегодняшнем мероприятии больше, чем может показаться на первый взгляд. Если вдуматься, роль лучшей подруги в такого рода трагедиях, вообще, непосильна и сложна. Поэтому Икс О − это сущий пустячок. Я и не на такое согласна, лишь бы как-то облегчить Ларкину участь.
      
      Она молчит, а потому я в срочном порядке запускаю режим 'подруга спешит на помощь'.
      
       − Аб ово! - командую я, и при этой фразе Ларка немного оживляется и поднимает взгляд, до этого прочно приклеенный к лубочно изображенным на скатерти ранеткам.
      
      − Аб ово, - подтверждает она и принимается рассказывать, как и было велено, с самого начала.
      
      − Он, короче, приехал сегодня после работы. Сам − чернее тучи, − начала Ларка повествование, под 'ним' имея в виду своего суженого - Тольку, с которым они уже два с половиной года встречаются, и вот теперь, в начале марта 'аллилуйя!' должны пожениться.
      
      − Прошёл, не раздеваясь, прямо на кухню, хотя прекрасно знает, как я не переношу, когда в обуви в дом. Ну, и понеслось...
      
      Ларка шумно выдохнула. По лицу разливается смесь негодования и чего-то ещё... Я не могу расшифровать это выражение.
      
      − Он, короче, мне говорит: 'Ты, Ларочка, мне объясни, где ты последнее время по четвергам пропадаешь'. А я вначале не поняла, вообще, откуда ветер дует. Говорю: 'Ну, ты же знаешь, в студию хожу'.
      
      Ларка последние несколько месяцев прониклась идеей современных танцев и записалась в какую-то хореографическую студию к какому-то хореографическому же светилу. Эту историю я знала. А потому, как ученый слон, с готовностью киваю головой, чтобы показать подруге, что действительно Толино поведение − слегка необычно. Зачем задавать вопросы, на которые и без того знаешь ответы. Я смотрю на подругу, а она для разозленной выглядит как-то странно. Ну, я сначала не придаю этому значения, я пытаюсь понять, в чем же заключается суть произошедшей между ней с Толиком трагедии. Особенно если учесть, что обычно это Ларка могла бы жениху жару подзадать, а уж никак не он ей.
      
      − Ну, так чего он взъелся-то? - подгоняю я рассказчицу, подхлестываемая любопытством узнать, откуда же растут ноги у этой драмы.
      − М-м...- начинает Ларка объяснять, − Он три недели назад сюрприз решил мне сделать. Ну, и приехал в студию...
      
      Она снова замолкает и странно прочищает горло, будто у неё там морской ёж поперек стал. Моё чутье на интригу запускает кровообращение по ускоренному кругу. Я словно кожей на затылке ощущаю, что история, которую поведает лучшая подруга, не так одномерна, как мне бы хотелось. 'Эх, жаль Икс О не взяла', − призрачно проносится где-то в глубине сознания. Но на этой мысли я не концентрируюсь, а характерным поднятием бровей, ну, таким, когда они полностью скрываются под лохматой челкой, я воодушевляю Ларку продолжать повествование.
      
      − Приехал, а меня нет... − говорит подруга и выразительно так смотрит прямо мне в глаза, будто говоря: 'я знаю, что ты сейчас обо мне думаешь'. А я вообще-то пока ещё ничего особенного не думаю, но улавливаю в медлительном рассказе запашок чего-то подгнившего.
      
      − Ага, а тебя нет, потому что ты где..? − спрашиваю я, определенно заинтригованная.
      − Погоди, это еще не всё, − обрывает меня Ларка, видимо решив, наконец, выплеснуть всё и разом. Ну, это и понятно, зачем иначе было меня вызывать посреди ночи.
      − В первый раз он просто подумал, что видно у меня свои дела, и я сегодня студию пропускаю. А сюрприз ему сделать неймётся, вот он и пришёл в следующий четверг, − постепенно, сцена за сценой, раскрывает мне Ларыч свою трагикомедию.
      
      И до меня начинает доходить ирония ситуации. Доверчивый и любящий Толик был настойчив в своём желании удивить невесту. Да вот только, в конце концов, видимо, удивился он сам.
      
      − Ну, на следующей неделе, чтобы не попасть впросак, он ненавязчиво так, словно бы невзначай, уточнил, иду ли я на танцы. Как сейчас помню, под предлогом а-ля 'пойдем вместе перекусим, а-а, я забыл, у тебя же танцы...', − на этой части рассказа Лерка кривит губы, и хоть в глазах её по-прежнему стоит несчастливое выражение, её миловидное лицо, прежде всего, выражает презрение.
      
      Вот на этом, именно на этом моменте, я подумала о том, что дружим мы с Ларкой уже без малого двадцать три года, и я знаю её как облупленную, но несмотря на всё это, я не отдала бы голову, ручаясь за то, что разливающееся по Ларкиному лицу презрение предназначается Толику. Я уже приоткрыла рот, чтобы выпалить первые пятнадцать вопросов, которые как взбесившийся пчелиный рой, зудели у меня на кончике языка, но Ларка продолжила:
      
      − Ну, так вот, двух раз ему не хватило. Он пришел третий раз, чтобы убедиться, что я ему вру и что на танцах я не была. Сегодня, - на этом месте Ларка снова попыталась избавиться от морского ежа в горле, судорожно запив его остывающим кофе.
      
      Пила она залпом и с отвращением, словно водку. Ну, хотя бы ей не нужно делать вид, что кофе не ужасен.
      
      − И... − спросила я, не замечая, как сама затаила дыхание. История принимала крутой оборот.
      − И что?.. Сегодня требовал объяснений, не поверил ни одному моему слову и разорвал помолвку, − уныло подытожила Ларка, чьё лицо теперь было попросту несчастным.
      
      Я ничего не понимала. Насколько я знаю, у них с Толиком всё серьезно и Ларка его по-настоящему любит. Ну, а он её и того паче. И видела я Ларку в последний раз когда? А, ну да конечно, на прошлой неделе во вторник, мы пообедали вместе в городе. И ничего, совершенно ничего не происходило! Свадьба была в планах, и мы долго и со вкусом рассуждали, куда было бы лучше отправиться в ханимуни - на Мальдивки, Сэйшелки или Маврикий. Ларка ни слова ни муркнула о пропусках занятий в студии или о появившихся от Толика, ну и как теперь выясняется от меня тоже, тайнах. Мой мозг анализировал сложившуюся ситуацию со скоростью пентиума, а Ларка с безучастным видом сидела и старательно вытряхивала кофейную гущу из чашки на прозрачное стеклянное блюдце. Я внезапно разозлилась:
      
      − Слушай. Ну, ты будущее тут по гуще читать собралась?! Или всё же расскажешь мне, где это ты по четвергам пропадаешь, что это стало для Толика такой проблемой? - спрашиваю я слегка в сердцах.
      'И почему я вообще не в курсе?!' − хочу добавить я к сказанному. Я еле сдерживаюсь, чтобы не выпалить эти слова.
      
      Ларка покорна как монашенка. Только, конечно же, никакая она не монашенка.
      
      − Я даже не знаю, как это объяснить... У меня случился небольшой роман, не роман даже .... - Ларка не успевает закончить, как я не выдерживаю:
      − Роман? И я ничего об этом не слышала?! - почти кричу я. Только что наполненная мороженным ложка позабыта ко всем чертям. Единственное, что я хочу знать, так это, как такое вообще возможно?!
      − Да дослушай ты, - Ларка не дает ни мгновения моему возмущению, понимая, что оно будет только расти, − Я же говорю, не роман это вовсе - так, увлечение...
      − И кто он? - требую я объяснений, ловя себя на мысли, что мало чем отличаюсь от Толика и вот-вот, вроде как тоже порву с Ларкой помолвку.
      
      − Да никто. С работы один, − расплывчато раскрывает подруга, и добавляет, − ты пойми правильно, мне стыдно, и я понимаю, что ничего там нет. Просто страсть, секс, слабость гнусной плоти, понимаешь? Nada! − говоря это, Ларка выглядит искренне. Раскаяние пунцом разливается по её скулам, делая её симпатичнее.
      
      − Ты призналась ему что ли, дурилка картонная? - спрашиваю я, смягчаясь и внезапно осознавая, что я сюда пришла её поддержать, а не попранные права лучшей подруги отвоёвывать.
      
      − Да нет, отпиралась, как могла, но он всё понял... − Ларка всхлипнула. Я встала и подошла к ней, чтобы обнять. Махровый халатик был тёплым и пах цветочным смягчителем для белья.
      
      ***
      
      Домой я возвращалась в начале шестого. Машин немногим больше чем ночью. Воскресное утро. По улицам неуютно и мелко ситит дождик. Город наслаждается самым крепким и освежающим сном за всю неделю. Обратно я еду неторопливо, потому что раздумываю о Ларкиных бедах и том, как сложно ей будет их разрулить. Только въехав в свой двор, я, наконец, осознаю, что что-то глубоко внутри тихонько гложет меня и не даёт покоя. Я только вот не могу понять, что же это такое.
      
      Эта идея крутится словно где-то на подкорке, словно не соприкасаясь с моими мыслями, так, чтобы я не могла её поймать. Как обычно с такими вещами, появляется настойчивая необходимость беглянку отловить и понять, отчего она так меня беспокоит. Я поднялась домой и, не раздевшись, прямо как была - в ботинках, стою посреди гостиной. В этот момент мне кажется, что я знаю хорошее средство. И что имя ему − Икс О. И стоит эта панацея прямо здесь, в верхней секции. Заперта в прекрасной четырехгранной бутыли.
      
      Проявляя большой пиетет и осторожность, я вытаскиваю увесистую стеклянную пробку. Запах заставляет мои ноздри трепетать...
      
      И тут до меня доходит! Вот она − эта мысль, что так упрямо мне не давалась. Это мой Андрюха! И его особые собрания комиссии. По четвергам! Я тяжело оседаю на диван и, уже не обращая внимания ни на цвет, ни на запах, ни на купаж, делаю глотков пять к ряду.
      
      'Это что − шутка такая?!' − проносится в моей голове.
      
      И вот, сначала я паникую: 'Ларка и Андрюха!'.
      
      Потом пытаюсь взять себя в руки: 'Да, нет! Невозможно...'
      
      Потом проигрываю детали: 'А всё же, тогда он ведь так странно себя вёл. Ну да, в прошлый четверг, когда я ему позвонила, он не отвечал. А потом перезвонил, и был не такой как всегда...'
      
      Потом я выпиваю ещё старого доброго коньяку и решаюсь. Я выскакиваю из дома, выезжаю из своего двора, не задумываясь о том, что будет, если меня остановит полиция. Это соображение не пересекает моё сознание, потому что по нему со скоростью метеоров кружат десятки совсем других мыслей.
      
      Андрюха живёт в четырех кварталах. Я останавливаюсь около его девятиэтажки. Каждые вторые выходные он проводит с шестилетним сыном, а потому сегодня он ночует у себя, а не у меня. То, что я вспоминаю о его сыне, немного сводит на нет мой первоначальный план. Согласно ему, я должна была выскочить из машины, долбить кулаками в его дверь и требовать немедленных объяснений. Не-ет, мне нужен новый план...
      
      Я снова погружаюсь в свои нелегкие размышления. Меня снова гложут сомнения. Вдруг я не права. В этом случае, я выставлю себя полной идиоткой. Но если права, то весь мой мир состоит из лжецов и предателей. От таких мыслей мне неудобно сидеть, хочется выбраться из машины и походить по двору кругами, глотнуть свежего утреннего воздуха. Может, это поможет. Между сиденьями стоит граненый друг. Я бросаю стеклянную пробку в отделение для стаканов и делаю несколько щедрых глотков. На мгновение сознание затуманивается, но тут же снова проясняется. Я вдруг понимаю, что сидеть мне неудобно, а всё это оттого, что в правом кармане куртки что-то твёрдое тычет мне под ребро.
      
      Сунула руку в карман. Карамельный соус. Тот самый, купленный в ночном магазинчике на заправке с нахальным кассиром. Открываю крышку и, закинув голову назад, задумчиво высасываю его прямо из тюбика. С удовольствием смываю паточную сладость большими глотками Икс О.
      
      Минут через десять я закончила и с пластиковым тюбиком и со стеклянным графином. На последнем глотке Икс О, я ловлю себя на мысли, что я непроизвольно мотаю головой из стороны в сторону, а в сознании сформировалась одна единственная, но очень четкая фраза: 'Да не может быть, нет!'.
      
      Я еще раз мотаю головой: 'Нет, не Ларка! Она не могла' − и, закинув пустой пластик на заднее сиденье, я выезжаю из Андрюхиного двора, направляясь домой и надеясь, что по пути не встречу полицию.

    9


    Анна Вк7: Солнечная женщина   22k   "Рассказ" Проза

      Дверь в подсобку распахнулась. В тусклое помещение, где я в ожидании щелчка закипающего чайника развлекала себя осмотром нестройного ряда хорошо мне знакомых разномастных кружек, вплыла, словно утренний солнечный луч Валентина - сорокалетняя дама кустодиевской красоты.
      
      Валентина, хоть и старше меня лет на десять, была мне подругой, я знала её почти с детства. Для самой Валентины подругами были все: от клиенток до проверяющих, которые редко, но появлялись в ателье, где трудились мы обе. Я вела бухгалтерию, а она была администратором и иногда брала особенно сложные заказы у особенно привередливых клиенток.
      
      По роду своей деятельности я, в основном, терзала компьютер, но иногда бывало наоборот, он или пожилая директриса терзали меня. А вот Валентина была несущей балкой в конструкции уютного мирка нашего ателье. Меня удивляла её способность, не вступая в ссоры и пререкания, убедить в своей правоте кого-угодно. Она находила общий язык почти с каждым и почти всегда добивалась своего. Этот её талант решать любые споры и снимать любые претензии был вмонтирован в один конец нашей балки, другой держали её золотые руки. Они могли не только сотворить шедевр, но и исправить то, что было испорчено предыдущим "творцом".
      
      Недостатка мужчин в жизни Валентины не наблюдалось. И не удивительно. Яркостью своей короткой стрижки с хвостиком-завлекалочкой на затылке она соперничала с августовским закатом. Роскошная фигура была умело то полускрыта, то полуобнажена кокетливыми платьями её собственного сочинения, расцветки которых всегда безупречно подходили к её фарфоровой, как будто светящейся изнутри, коже. Кроме того, она научилась распахивать свои пронзительно голубые глаза навстречу привлекательному мужчине таким образом, что в них читалось лишь восхищение, полностью затмевающее отражение всякой умственной деятельности. Перед этим взглядом мужчинам устоять было сложно.
      Валентина им нравилась, но никто надолго не задерживался в её жизни. "А на черта они мне все сдалися?" - стандартно отвечала она на все вопросы об очередном воздыхателе.
      
      
      - Чай не пил, какая сила? - вместо приветствия провозгласила вошедшая Валентина.
      - А попил, совсем ослаб, - повторила я обычный наш отзыв на этот импровизированный пароль, - А ты чего пришла-то? Ты же отпросилась на сегодня.
      - А давай-ка будем праздновать, Людок, - наигранно улыбнулась Валентина и вытащила руку из-за своего крутого бедра, занавешенного струящейся юбкой. В ней она держала прозрачную коробку с коричнево-белой горкой торта.
      - Да ты коварная искусительница, Валёк! - возмутилась я, - Это же могильный холм на моей стройности! Э-эх..., режь тогда сама, мне самый маленький кусочек дай. Празднуем-то что?
      - Угу, - промурлыкала Валентина, - А я и не знаю толком, празднуем ли или наоборот. Повод, короче.
      - Таак, интрига, - я налила кипяток в чашки, предварительно снабжённые пакетиками чая, - Ну давай, Валёк, рассказывай, что там за повод.
      - Девчонки! Ой, Валёк, привет, - в подсобку влетела взъерошенная, словно драчливый воробей, молоденькая портниха Даша, - Вы тут мой мобильник не видели? Где-нибудь?
      - Сегодня не видели,- сказала я, - А вчера весь день на подоконнике валялся. Позвонить на него?
      - Ага, позвонить.
      Я набрала номер, гудки пошли, но на звуковой фон внутри нашего помещения это никак не повлияло.
      - Дома, наверное, оставила, - вздохнула Даша, - А ты чего, Валёк, здесь. Тебя, вроде, сегодня не будет.
      - Угу, - согласилась Валентина, - Вот сейчас чай попьём, и не будет.
      - А мне нальёте? - спросила Даша.
      Я уже готова была вынуть из разноцветной батареи её голубую чашку, но Валентина неожиданно сказала: - А ты работать иди, у тебя работы полно.
      - А почему вы меня гоните? У вас тут секреты, что ли? - спросила Даша.
      - Угу, воспоминания. Из серии "Вспомнить можно многое, а детям рассказать нечего", - ответила Валентина, - Какие секреты, Даша? Завтра же заказчик после обеда явится, а у тебя там работы "начать и кончить" осталось!
      - Ну, не совсем, хотя, в общем, так и есть, - согласилась Даша и вздохнула, - Больше чем оверлочить, я ненавижу только пуговицы пришивать. Эх, пошла я в каменоломни.
      - Угу, а также сшивать, распарывать, гладить и так далее, бедняжка. А есть на работе что-то, что тебе нравится делать? - посочувствовала Валентина.
      - Денежки считать, может мне в бухгалтера податься? - улыбнулась Даша, глядя на меня.
      - Тебе же, наверное, свои считать нравится, когда ты их получаешь, а если станешь бухгалтером, будешь чужие считать, и то, в основном, когда отдаёшь, - ответила я, - Так что иди в свои каменоломни, а мои я сама посторожу.
      Даша выпорхнула в дверь и защебетала с кем-то в коридоре.
      - Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать, - вздохнула Валентина, - Вот... толкушка!
      - Итак, Валёк, продолжаем разговор, - сказала я, - Что за "повод"?
      Валентина задумалась и принялась ковырять чайной ложкой свой кусок торта.
      - В общем, так, я тебе про Витьку рассказывала?
      - Ты, нет. Но есть люди неравнодушные, а главное, хорошо информированные, они рассказывали. И...?
      - Тогда, сейчас я тебе сама всё расскажу.
      
      *******
      
      Валентина и Виктор жили в одном подъезде, она на пятом этаже, он - на восьмом. Виктор был очень популярен среди своих ровесников, он был всегда весел и, по мнению юной Валентины, чертовски красив. Его темно русые волосы клубились над макушкой, на лоб спускались несколько тщательно отобранных завитков, а коротко стриженый затылок заканчивался тремя прямыми прядями, которые ниспадали на его широкую спину. На ней топорщилась клетчатая байковая рубашка с подвёрнутыми до локтей рукавами, застёгнутая не выше четвёртой пуговицы, из-под рубашки выглядывал треугольник майки, светящийся белизной. И майка, и рубашка были заправлены в "варёные" джинсы-бананы.
      
      Ещё пухлым глазастым рыжиком лет пятнадцати, Валентина влюбилась в Виктора, ему тогда было немного за двадцать. Из своего окна она высматривала его во дворе, подстраивала случайные встречи, смеялась его повторяющимся несмешным шуткам, познакомилась с его мамой и котом, даже пироги научилась печь и носила их на восьмой этаж, делая вид, что хочет угостить ими кота и маму Виктора.
      
      Но ничего не помогло, когда Валентине исполнилось семнадцать, Виктор женился, на её соседке по лестничной площадке. Соседка переехала на восьмой этаж, а мама Виктора с котом оказалась в соседней квартире.
      
      Семейная жизнь Виктора почти сразу не задалась. Однажды, возвращаясь из техникума, Валентина обнаружила любимого, понуро сидящим около закрытой двери матушки, из квартиры раздавалось мяуканье страдающего от недостатка общения кота. Мама Виктора уехала на пару дней погостить к сестре в ближайшее Подмосковье, оставив ответственной за кота юную соседку.
      
      - Что случилось? - встрепенулась Валентина.
      - Где мама? - поднял на неё глаза с поволокой любимый, - Где мамочка, моя? - шмыгнул он носом.
      - Как где? У сестры. Она же всех предупредила. А ключи твои где? - удивилась Валентина.
      - А не знаю я, - Виктор вывернул наизнанку карманы своих "варёных" джинсов, - А вот и нету. Пуфф.
      - Ты выпил что ли? - догадалась Валентина, - Давай, я тебя домой провожу, сейчас лифт...
      - Да, да... да. Я выпил, вы-пил, но... Почему я выпил. Ты спроси меня, спроси, - настаивал пьяный мужчина.
      - Хорошо, спрошу. Лифт вот только вызову и спрошу. По дороге мне всё расскажешь. И придумай какую-нибудь историю для жены тоже, а то...
      - Стерва, стерва. Зинка, дрянь! Она мне в душу, понимаешь, в душу, в самую её середину, - Витёк захныкал, - На-пле-ва-ла! Где мамочка моя, она меня понимает. Только одна она во всём свете меня и любит, дурака.
      
      Настойчивые тиски жалости выдавили из юного сердца Валентине волну нежности.
      
      - Бедненький Витя, я же знала, я же ему хотела сказать, разве Зина ему пара? Он такой ранимый, такой чувствительный, а она... Одно слово - техник ЖЭКа, - думала Валентина, открывая дверь квартиры Витиной матушки, отодвигая ногой навязчивого кота, и словно фронтовая сестра осторожно перемещая раненого алкоголем возлюбленного на диван.
      
      Разочарованный пренебрежением кот озабоченно курсировал между кухней и диваном, пытаясь привлечь внимание нерадивой кормилицы к своим первостепенным нуждам. К его ужасу, коварная Валентина совершенно забыла о том, что в квартире главное место это кухня, а главное место на кухне наполненная едой миска кота.
      
      Валентина сняла с охмелевшего Виктора куртку и ботинки, подложила под кучерявую голову подушку, пододвинула к дивану табурет и села любоваться ресницами своего возлюбленного. Возмущенный кот недовольно замяукал. И получил меткий шлепок, оказавшимся под рукой тапком. Кот ушёл куда-то обижаться.
      
      - Да сейчас насыплю, подожди ты минуту, - сказала коту девушка и принялась аккуратно убирать прилипшие ко лбу Виктора завитки волос.
      Вдруг он открыл глаза, посмотрел вполне осмысленным взглядом в её глаза и сжал своей большой ладонью кисть руки Валентины. У неё перехватило дыхание. Это же он, герой её девичьих фантазий, сероглазый "королевич Елисей", наконец-то, он, увидит кто, на самом деле, его спящая царевна.
      
      - Валюха, вот ты, ты всегда меня понимала. Ты Валюха - человек! Не то, что эта... Я, я тебе... Я тебя... Слушай, расстегни ремень, пузо режет, - попросил Виктор, - Я ща пять минуток отдохну, устал сегодня, чего-то. А.. п-потом... пойдём с тобой...
      
      Глаза мужчины закрылись, голова на расслабившейся шее с выпирающим острым кадыком повернулась в сторону девушки, и Виктор громко засопел. Он уснул, но оставил волнующее поручение.
      
       В эту минуту голод победил кошачью гордость. Несчастное животное снова появилось в комнате. Кот принялся валяться на спине, демонстрируя бесчувственной девушке свой пушистый белый животик. Валентина на живот кота не смотрела, значительно больше её интересовал живот мужчины, пережатый тугой пряжкой. В такт дыханию, он то вздувался, то опадал. Девушка нежно погладила руку мужчины и ощупала пальцами пряжку и живот под ней, её щеки покраснели от прилива крови, Валентине очень захотелось поцеловать непутёвого возлюбленного в обветрившийся рот и прожить рядом с ним, окружая его заботой и лаской, всю оставшуюся жизнь.
      
      Вдруг что-то увесистое ударилось об руку девушки, от испуга она так резко её отдёрнула, что не удержалась и упала вместе с шаткой табуреткой на спину.
      
      - Ой, что это! - воскликнула Валентина. Скорее всего, это был ангел-хранитель девушки, который вселился в несчастного кота и заставил его запрыгнуть на спящего мужчину, чтобы вернуть ей остатки здравомыслия и спасти юность Валентины от бесшабашного Виктора.
      Но, не спас. Несмотря на то, что Виктор проспался и вернулся к жене на следующий день, а развелись они только через три года, всё это время возлюбленный ловко и настойчиво не давал Валентине забыть о нём. Он приходил к ней есть борщ и пироги, жаловался ей на жену и весь мир, иногда занимал деньги, которые всегда, стесняясь, возвращала Валентине его мать.
      
      Наконец-то настал долгожданный день развода Виктора с женой Зинаидой. Виктор постучался в дверь квартиры Валентины, он никогда не пользовался звонком, предпочитая выстукивать костяшками пальцев какой-нибудь ритм. Девушка открыла дверь.
      
      - Спасибо, тебе, Валюха! - Виктор протянул удивлённой Валентине огромный букет бордовых роз, - Если бы не ты, то я бы не утерпел. Я бы тварь эту, Зинку, в окно выбросил, да, и сам бы потом... тоже... Ээх!
      
      Виктор махнул рукой и резко прижал Валентину вместе с розами к своей клетчатой рубашке. Девушку окутал запах его тела, у неё потемнело в голове, и перехватило дыхание. Потом и вовсе стало нечем дышать, потому что её курносый нос оказался вдавленным в байковый клетчатый карман Витиной рубашки, Валентина была готова погибнуть от удушья, лишь бы возлюбленный не выпускал её из своих объятий. Но задохнуться окончательно она не успела, Виктор прекратил её обнимать, отстранился, внимательно и вкрадчиво посмотрел в её голубые глаза. С губ Валентины сорвался слабый стон. Затем мужчина вновь прижал к себе, остолбеневшую от восторга девушку, запечатлел поцелуй на её высоком лбу, и тут же выскочил вон, громко хлопнув дверью.
      
      Вдыхая аромат роз, ошалевшая от нежданного счастья Валентина простояла в прихожей ещё минут пятнадцать, пока окончательно не пришла в себя.
      Валентина стала ожидать, что со дня на день любимый снова постучится в её дверь, чтобы остаться с ней навсегда, но Виктор пропал из их панельного дома на несколько месяцев. А когда он вернулся, с ним была новая, вторая по счёту жена, которую он, непостижимым пониманию Валентины образом, отыскал где-то в Пермском крае. Но и пермячка не стала последней женой Виктора, Виктор полюбил жениться. Его жёны сменяли одна другую, и лишь жилетка Валентины, в которую он не забывал время от времени плакаться, оставалась неизменной. До позапрошлогодней осени, когда Виктор очередной раз исчез.
      
      Вернулся он домой вчера. В этот раз новой женой он не обзавёлся.
      
      ******
      
      Виктор присел на лавочку около подъезда, прикуривая сигарету, он рассматривал жёлто-зелёный осенний двор. За те пару лет, что он провёл на чужбине, ничего вокруг не изменилось. Да и за последние двадцать лет мало что поменялось. Подросли деревья и кусты, нависающие над выкрашенными в зелёный цвет лавочками, бордюры покрылись жёлто-зелёным чередованием, а в центре двора появился детский городок. Разноцветные горки и качели отдалённо напоминали экзотических животных и пальмы.
      
      Ветра не было, вечернее солнце клонилось к горизонту, оно уже скрылось за громадой соседнего дома, но на улице всё ещё было тепло и приятно.
      Виктор затягивался горькой сигаретой и наблюдал за большим черным внедорожником, который остановился неподалёку. Пассажирская дверь распахнулась и оттуда спустилась пара ног, обутых в красные туфли на высоком каблуке, вокруг округлых икр обвился широкий бежевый подол тонкого шерстяного пальто. Потом показалась и сама обладательница красных туфель, яркая, немного полноватая, но элегантная молодая женщина. В её левой руке была небрежно зажата сумка для перевозки домашних животных, из неё доносилось возмущённое мяуканье. Женщина помахала правой рукой, прощаясь с рослым лысым водителем. Он ловко перегнулся через пассажирское сидение, схватил её руку: - Вашу ручку, мадам, - и впился в неё поцелуем.
      
      - Мадмуазель, между прочим. Тимурчик! Да ну тебя..., - засмеялась женщина и отдёрнула руку.
      - Да, это же, Валька, - вдруг узнал соседку Виктор, - Иж ты, какая...!
      
      Внедорожник уехал, Валентина пошла к подъездной двери, по дороге уговаривая возмущенного кота не волноваться.
      
      - Привет, Валюха, - не вставая со скамейки, поздоровался Виктор.
      - Ой, Витя, здравствуй, - заулыбалась Валентина. - Давно приехал?
      - Чо за хмырь, лысый? - спросил Виктор, - Ухажер твой?
      - А, Тимур, да нет же, знакомый просто, - Валентина энергично взмахнула сумкой с котом, который тут же снова завопил, - Клиент постоянный в ателье.
      - Ааа, - протянул Виктор, - Я ночью приехал. А кот то материн, как его там...?
      - Того Кеша звали. Слушай, а сколько, по-твоему, коты живут? - засмеялась Валентина.
      - Ну, не знаю, я по котам не специалист, просто морда у него тоже рыжая и орёт также противно, как... Кеша, - немного смутился Виктор.
      - Этого Борька зовут, тети Маши с третьего этажа кот. Старенькая такая, помнишь её? Она попросила в ветеринарку свозить, ему прививку сделали.
      - Ааа... мать говорит, что ты звонишь ей, говорит, что в прошлом месяце навещала её у тётки? А я её года два не видел. Как она там?
      - Хорошо. Дом у Анны Борисовны не плохой. Цветов много. Правда, Зинаида Борисовна с палочкой ходит, но Анна Борисовна, та - молодец. Бодрая. Да и магазин совсем рядом. Речка не далеко. А давай с твоей новой женой смотаемся к ним, как-нибудь?
      - С какой ещё женой? - обиженно спросил Виктор.
      - Как это с "какой"? С очередной. Ты же обычно с жёнами возвращаешься... из командировок, - округлив голубые глаза, сказала Валентина.
      - Валюх, зачем ты так. Ты же знаешь, как мне не просто пришлось, - грустно сказал Виктор,- Как эта ... об меня ноги вытирала. Зачем и ты меня обидеть хочешь?
      - Ой, Витюш, ну что ты. Я пошутила просто. Я ж не думала, что... - начала оправдываться Валентина.
      - А знаешь что, давай завтра и поедем мать навестить?
      - Давай, только с работы отпрошусь. А через часок заходи, ужином накормлю, зайдёшь? - предложила Валентина.
      - Да, не знаю даже, - Виктор по привычке решил немного поломаться, - Я вообще-то тут пообещал кое-кому. Хотя ладно, зайду, через пару часиков. Водочка есть у тебя? Я компот не пью.
      
       Сразу после разговора с Виктором Валентина развила бурную деятельность. Двух часов вполне хватило, чтобы отнести кота, сбегать в магазин за водкой, приготовить ужин, привести себя в порядок, надеть новое нижнее бельё и самое красивое платье с пикантным вырезом.
      
      И вот уже больше часа она сидела на краешке кресла, бездумно щёлкая пультом от телевизора, косясь на входную дверь и вздрагивая от каждого шороха на лестничной площадке. Виктор опаздывал, ужин остывал.
       Знакомый стук в дверь раздался в ту самую минуту, когда Валентине удалось заинтересоваться происходящим на телеэкране и отвлечься от беспокойного ожидания.
      
       Традиционный букет бордовых роз был помещён в хрустальную вазу. Бутылка водки опустела на треть. Почти был съеден ужин. Как будто в первый раз, были рассказаны и выслушаны излюбленные байки Виктора.
      
      - Что-то свет глаза режет, - сказал Виктор, он встал и щелкнул выключателем, люстра погасла. Мужчина подошёл к сидящей на стуле Валентине.
      
      Длинная золотая цепочка, мерцая в тусклом свете бра, словно юркая змейка между речных валунов, спряталась в глубоком вырезе на груди Валентины. Женщина почувствовала этот взгляд и, подняв голову, посмотрела своими бархатными глазами в лицо захмелевшего, и от этого ещё более самоуверенного, Виктора.
      
      - Потанцуем, - предложил он и протянул вперёд руку. На неё Валентина покорно положила расслабленную ладонь, сверкнули тонкие полоски золотых браслетов на её запястье, она встала.
      
      Виктор небрежно переложил её руку на своё плечо, обнял женщину и уверенно прижал её тело к своему. Он вдыхал её запах, почти не различимый под благородным ароматом каких-то духов. Её объемная грудь расплющилась о его клетчатую рубашку. Комнату наполняли хорошо им обоим знакомые аккорды популярной когда-то песни. Дребезжащий голос пел про "зеленоглазое такси".
      
      - А я вдруг понял, - сказал тихо Виктор, вторя строке из песни, - А я ведь уже там, где мне всегда рады! Правда, Валюша?
      
      Валентина подняла голову, посмотрела на щетинистый подбородок Виктора, вздохнула и улыбнулась едва заметной улыбкой. Её губы лишь немного изогнулись, и тут же на них обрушился влажный поцелуй, её затылок надёжно устроился в ладони мужчины, другая его рука сползла на её выпуклую ягодицу. В следующую минуту, не успевшая опомнится Валентина, оказалась на диване. Виктор был сверху, её шёлковая юбка жалобно трещала под нетерпеливыми пальцами мужчины, спешащими избавиться от неё.
      
      - Витюш, мне в ванную надо, - прошептала Валентина, - Я схожу, мне надо... ладненько?
      Повторила она и с неожиданным проворством выскользнула из-под мужчины.
      
      *****
      
      - Ты знаешь, Людок, - вздохнула Валентина, её чашка чая стояла не тронутой, - Я так ждала этого. Так мечтала, что он поймёт, придёт и останется со мной на всю жизнь. И вот он пришёл, он рядом, а я... а я ничего не чувствую. Я его не хочу. Не хочу. Вообще ничего к нему не чувствую, хотя нет, чувствую. Что-то вроде жалости, знаешь, как к бездомной собаке драной, жалко её, но всё же пусть подальше держится. И он какой-то, тоже... Рубашка эта в клеточку, может быть, конечно, и не та же самая... хотя... но, Людок, рубашка байковая в клеточку и не очень-то свежая. Прическа та же, что и двадцать лет назад. А-ля "первый парень на деревне, а в деревне один дом", а кучеряшки - седые, вокруг макушки уже повылезали. Не побрился даже... Короче, вот.
      - Ну и что дальше-то было? - спросила я.
      - Что-что. Сама видишь, не поехали мы сегодня к маме его. Обиделся он, как мышь на крупу, - улыбнулась Валентина.
      - А ты что?
      - А я... я, кажется, повзрослела... наконец-то, - вздохнула она.
      - Это точно. Знаешь, лучше уж поздно, чем никогда, - согласилась я.

    10


    Коня Клюква   10k   "Рассказ" Проза

       - Уберите Клюквину с колосников! - этот вопль раздаётся в Большом Театре раз в неделю. Команда монтёров, широкоплечих, высоких и одинаковых, словно тридцать три богатыря в современном варианте, взирает снизу с плохо скрываемой ненавистью. Клюква, заслышав свою фамилию, начинает аккуратненько отползать назад, на твёрдую землю. На "земле" Клюкву ожидает её группа. Обычно в театральных вузах художников-технологов набирают человек десять-пятнадцать на курс, но здесь их всего шестеро.
       - Я тебя на поводок возьму! - обещает Клюкве преподаватель. Преподаватель чувствует себя надзирателем детского сада. Монтёры волками глядят ему в затылок.
       Клюква наделена здоровым любопытством четырёхлетнего ребёнка. Любопытством, задержавшимся в голове на двадцать лет: она ковыряет декорации ногтем, отвинчивает винтики "на пробу" и регулярно теряется в бесконечности коридоров. Коридоры - лабиринт минотавра - запутанные и бесконечные.
       Клюква не виновата. Это увечье психики - результат многолетней работы в театре.
       Большая театральная любовь началась не с просмотра величайших постановок, а изнутри - с цехов. Если повернётся у кого язык назвать "цехами" крошечный подвальчик в литературном квартале, где создавались первые наши декорации.
       Идея попробовать себя на поприще бутафории чирьем набухла в наших юношеских мозгах, и мы отправились по театрам. Две девицы брачного возраста с безумно горящими глазами не впечатлили ни один Екатеринбургский театр. Последним в нашем списке значился Камерный.
       - Что вы умеете? - спросил завпост.
       - А что надо? Всё умеем! - выпалила Клюква.
       - Ну... - завпост подумал. - Сделайте мне пень. Сделайте прямо сейчас. Вот из того, что видите.
       Через час мы показывали ему кривой узловатый пень, сооружённый из изолона, плотно обмотанного марлей. На шедевр плод совместных усилий мало тянул. Серые бока агрессивно топорщились. Хлипкий каркас вряд ли выдержал бы и носовой платок. Марля без клея отставала то тут, то там. Но мы старались. Завпост оценил и наглость, и усердие, пообещав:
       - Ладно. Будет работа, позвоню. Оставляйте телефоны.
       Мы окрылились надеждой. Но ни на следующий день, ни через неделю звонка не услышали. Клюква на нервах развязала войну с новым преподавателем по рисунку, я от чувства несправедливости встретила большую и чистую любовь.
       Позвонил завпост Камерного через месяц. Началась постановка нового спектакля, мы вошли в штат. Работали по ночам. Работали то в нашем подвальчике, то в театре, бегая по морозу из одной мастерской в другую. Мы приняли на себя ночную смену, начиная в пять вечера и заканчивая в пять утра. И постепенно почти переехали жить в театр. Утром, поспав несколько часов на диване в холле, отправлялись на учёбу, вечером возвращались обратно. Платили нам исключительно смехом и слезами, да и те были ненатуральные - актёрские. Настоящая любовь всегда оплачивается плохо.
       Но каждый вечер по заснеженной старой улочке, хранившей последние верстовые столбы, мы приходили к скверу. Там под шапкой сугроба гнулась крутая крыша с башенкой наверху. Огромное окно, занимавшее целиком один из фасадов, уютно светилось, бросая желтый треугольник на забелённую улицу. И мы заходили внутрь через тяжелые двери с длинными, словно колонны, ручками.
       Вахтёрша заговорщицким шепотом сообщала:
       - В буфете ужин оставили, поешьте! Обязательно поешьте!
       В гримёрках ещё кипела послерепетиционная жизнь: актёры и режиссёры, переругиваясь, дымили в курилке, костюмер отлавливала себе жертв для примерки. Этот коллектив подкармливал нас и опекал.
       А ночью в нашем распоряжении оказывались тёмные коридоры, башенка-вентиляционная, гримёрки, швейная мастерская, холл, буфет и сцена. Просторный в безлюдье зрительный зал, матово поблёскивающий в свете ламп бархат сидений, эхо шагов - воспоминание об ушедших зрителях. На сцене: чёрный пол, теряющиеся в темноте высоты штанкеты и колосники. Иногда становилось жутко, мерещились голоса, люди. От призраков спасались музыкой и истерическим весельем. Играли в салки, нарядившись в кокошники и тоги, которые я шила. Под утро страх спадал, уходя вместе с очарованием ночи.
       Преподаватель академического рисунка только удивлялся сонной миролюбивости Клюквы. Моя "большая и чистая" осатанела от попыток встретиться, а когда встретились - растолкать. У моего мозга слово "отдых" стало синонимом слова "сон". Меня быстро бросили. Для проформы были куплены четыре бутылки пива, которые мы с Клюквой уговорили в сквере между театром и училищем. Первые полбутылки мы ещё ругали "большую и чистую", а потом переключились на то, что нас действительно интересовало - на театральное бытие. Мир виделся через призму театра. Если что-то мы наблюдали в жизни настоящее, то спорили, как воплотить на сцене. Если смотрели фильм - разбирали чужую работу. Куда привинчено? Чем загрунтовано? Когда отпадёт? Насколько актёроубойно? Актёры ломали бутафорию в пылу игры, отрывая намертво склеенное и навеки сколоченное.
       Одержимость длилась несколько лет. Потом меня немного отпустило, а вот Клюква пропала всей душой, решив посвятить театру жизнь. "Бедный театр", - завопила я, получив кисточкой по лбу.
       Учёба кончилась. Клюква защитила диплом. Диплом вышел не ахти. Метровое полотно: четыре старушки на скамейке. Четыре грустные старушки, а тема: "Отечественная Война". Зато забор для премьеры Клюкве удался великолепно - вот бы его выставить на диплом.
       Клюква устроилась преподавать в художественную школу, год копила деньги. Весной подруга собрала треть своего обширного гардероба и отправилась штурмовать Питер.
       Штурм удался. Один из лучших театральных вузов мира принял в свои объятия это рыжее чучело. Она вернулась домой, чтобы попрощаться. Попрощаться и изъять вторую треть одежды. Огромный чемодан был окрещен: "пять лет без права переписки".
       Любое обиталище Клюквы, а сменилось их немало, напоминает филиал городской свалки. Ровным слоем по полу раскиданы вещи, на спинках стульев висельники - тряпки, рисунок обоев заслоняют холсты, подрамники, планшеты и рулоны бумаги. И посреди хаоса, вопиющего бедлама идолом стоит мольберт. Стоит в оазисе порядка диаметром в два метра. В круге покоится девственно чистая палитра, сияющие ухоженностью кисточки, тюбики с краской, разложенные по тонам. Рабочий инвентарь готов к работе. Какой бы хаос не окружал Клюкву, она как хирург - всегда со стерильными инструментами наперевес.
       Помимо мольберта в этой свалке, в этой берлоге, наполненной броуновским движением, находятся в состоянии покоя еще несколько предметов. Это предметы женской слабости. Девчачья отдушина.
       Серёжечница - мешковина примерно метр на метр, пришпиленная к стене на булавки. На мешковине в любовном порядке развешаны серьги всяческих видов. Обувница - шитый карман в весёленький цветочек. С туфлями и балетками, босоножками и кедами. Обувница висит на двери встроенного шкафа, закрывая облупленную, выкрашенную масляной краской, дверь целиком. Последним оплотом порядка служит коллекция шарфов, занимающая на полке немало места. Здесь и трикотаж, и кашемир, и шелк, и жаккард. Однажды в порыве щедрости Клюква предложила мне выбрать парочку шарфов для себя. Я воодушевилась, вытащила коллекцию и принялась придирчиво рассматривать. Клюква внимательно наблюдала. Каждое моё движение вызывало на веснушчатом лице непритворную муку. Клюква страдала - каждый шарфик был дорог. Я перемерила всё и вернула коллекцию на место. У меня было три шарфа, мне хватало.
       Покуда Клюква не обзавелась электронной книгой, вокруг неё вырастали груды томов и томиков, брошюр, журналов... Вкусы разнились. Но самым любимым стал Мариенгоф. Мариенгоф зачитывался мне вслух, невзирая на время суток и огромные расстояния, отделяющие нас друг от друга. Клюкву спасал телефон. Бросать трубку бесполезно. Однажды ко мне пришло понимание, что Мариенгофа я знаю практически наизусть. Живя в разных городах, мы продолжали обмениваться приобретёнными культурными ценностями. Хочет ли собеседник стать обладателем этих ценностей, мы не интересовались, жажда поделиться перевешивала.
       Бастионы Питера сдались, но удержать их оказалось сложнее. Через три года Клюква вернулась домой "на щите". Зима прошла в Камерном театре, Клюква зализывала раны. На Новый год Клюкве предложили сделать декорации для постановки очередных ёлок, работала она в цехах МузКома, обретая душевный покой в росписи километров декораций. Мы будто снова вернулись в те сказочные два года, когда мы делили жизнь между театром и училищем. И опять вместе шли по заснеженному скверу, пили кофе на старой скамейке. Опаздывали в мастерскую. Опаздывали на метро. А потом переводили сбившееся дыхание у безжалостно запертых дверей - опоздали.
      Питерское поражение далось подруге тяжело. Падать оказалось больно, а ещё труднее вставать. И мало кто верил, что Клюква встанет. Слишком заоблачными кажутся людям чужие мечты, особенно если о своих они забыли. Клюкве предлагали постоянную работу с достойной зарплатой. Она отказалась.
       Летом Клюква отправилась в Москву. Упёртая как ослица, не с первого, так с третьего раза, она поступила и там. В съёмной комнате появились серёжница и обувница, почётно переехала коллекция шарфов. Вещи в броуновском движении заползали по полу, уважительно огибая оазис идола-мольберта. Обычные поначалу жители квартиры, психолог и экономист, съехали, на смену пришли актриса и писательница. Квартира обрела богемный вид, безалаберный режим сна и питания, обросла странными картинками, цветными шторками и черепахой Че. Таким образом, стала пригодна для Клюквиной жизни, как та эту жизнь понимала.
       Театр обрёл первостепенное значение. Открылись новые двери и закрылись старые. Клюква перестала тосковать по Питеру, получив почти безграничный доступ к Большому театру и к еженедельному крику бедных-несчастных монтёров:
       - Уберите Клюквину с колосников!!!
       По мне, так Клюква вполне заслуживает там быть. Я точно знаю, что на колосниках или на пустой сцене, где ещё не собраны декорации, где ещё не начат спектакль, а глухая пустота зала эхом отдаётся в каждом шаге, Клюква чувствует себя абсолютно счастливой. Это её холст. Исполняемая шаг за шагом мечта, добиться которой стоило определённых усилий.
       - Не убирайте! Ей там самое место!

    11


    Девушка с.в. Вк-7: Лайфхак   10k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза


    Лайфхак

      
      
       - Тань, вот ты мужа как с работы встречаешь?
       Мы с Маринкой воспользовались обеденным перерывом, и зашли в кафе. Перекусить и заодно почирикать о своем, о девичьем. Я удивилась: "Лёшку? С какой радости? Сам дойдет!" Поудобнее устроившись в кресле и придвинув к себе тарелку, я спросила: "А что это ты озаботилась?"
       - Да понимаешь, я тут статью одну в интернет вычитала про семейные отношения. Там есть выдержка из старой книжки для американских домохозяек. Еще прошлого века. Мне кажется, что-то в этом есть. Посмотри.
       Маринка залезла в сумку и, вытащив распечатку статьи, сунула мне под нос. Прочитав первые три строчки, я поперхнулась спагетти. Подруга тут же пришла на помощь и со всей дури стукнула меня по спине. Откашлявшись, я спросила:
       - Марин, ты в своем уме?
       - А что такое? - В её глазах появились весёлые чертики. - Это же лайфхак!
       - Лайф... чего?
       - Ну, инструкция, совет. Кто-то знает, как нужно делать правильно. И делится с другими. Нужно попробовать!
       - Зачем?
       - Васька так устаёт на работе в последнее время. Надо его подбодрить, развеселить, показать, что мы его любим.
       - А ты не устаешь? Работа, трое детей и собака - это так... развлекуха.
       - Таня, ты не справедлива. У Васи тоже работа, трое детей и собака. Плюс еще я!
       Я посмотрела на подругу. Весёлые чертики в Маринкиных глазах уже вовсю плясали ламбаду и пускали фейерверки.
       - Дура ты, подруга! Расскажешь потом?
       Она кивнула и выпорхнула из кафе, оставив на столе распечатку.
      
       ***
      
       В следующий раз я увидела подругу через три дня в понедельник. Я сразу потребовала подробностей: 'Ну как?'
       - Ты знаешь, что-то я не продумала. Он какой-то задумчивый стал после моей затеи. Представляешь, впервые со старшей сам уроки делал. С младшими в парк на лыжах ходил. Все выходные убирался, готовил. Мне велел на диване лежать, телек смотреть. Нет, я не возражала, конечно. Впервые выспалась, наконец. Но не могу я так! Да и жалко его: прибежит весь взмыленный. Спросит: "Как ты?" А глаза щенячьи такие, грустные-грустные.
       - Так, подруга, колись, давай. Как ты мужика до такого состояния довела? Я тоже хочу!
       - Тань, ты не поняла. Я всего лишь порадовать хотела, развеселить. А получился побочный эффект какой-то. Вообще просто следовала инструкции. Приготовила его любимый пирог с мясом. Дети выучили для папы стишок. Вечером надела вечернее платье, на голову повязала бант.
       - Что повязала? - Я вытаращила глаза. Представить себе такое на Маринкином "ежике" совершенно невозможно. Особенно вкупе с вечерним платьем.
       - Бант, Таня. Синий бант в тон платью. Я его пробовала на заколке прицепить, но сама понимаешь. - Маринка провела рукой по "ежику" - пришлось цеплять на ободок. И нечего делать такие глаза! В инструкции так сказано. Перед приходом мужа детей умыла и переодела, а то они больше на поросят смахивали. Старшей велела у окна караулить. Как Вася в подъезд зашел, я налила рюмочку и пошла к двери. Детей построила. Стоим, ждем. У Маши в руках блюдо с пирогом. Сережка держит тапочки. Вадик со скрипкой наготове.
       - Постой. Вадик, что уже играть умеет? Он же только-только начал заниматься.
       - Вадик прекрасно умеет играть гаммы! Во всяком случае, он очень старался. Короче, не перебивай! Открылась дверь. Вошел Вася. А тут мы стоим. Правда, приятно? Дети хором на счет три-четыре крикнули: "Здравствуйте, папа!" и затянули нестройными голосами стишок. Вадик заиграл на скрипке. Тут смотрю: любимый в лице изменился. Я, конечно, не растерялась, действовала по инструкции. Подхватила из ослабевших рук супруга сумку и ринулась снимать с него кроссовки! Картину дополнил Тузик. Он бегал вокруг и всем своим видом показывал, что к этому дурдому не имеет никакого отношения. Васька посмотрел на нас мутным взором, хлопнул рюмку и выбежал из квартиры. Чуть в шнурках не запутался. Я ведь их уже успела развязать. Как потом оказалось, Васька побежал в гараж. Выяснив, что с его "ласточкой" все в порядке, вернулся домой и долго выяснял у меня, в чем дело и где болит. Я сказала, что ничего страшного. Но он, похоже, мне не поверил.
       - А может так ему и надо?
       Маринка вздохнула: "Нет. Не могу его грустным видеть. Пойду ему телеграмму отправлю".
       - Какую телеграмму? - Я была поражена. - Он что ушел? Так глобус ему в руки и чемодан на шею!
       - Какое там. Так наработался за выходные, что отгул взял. Надо его взбодрить. Напишу ему, что он хороший и любимый.
       - А лично сказать слабо? Можно еще смс-ку отправить: "Так, мол, и так. Пошутила. Люблю. Больше не буду".
       - Тань, это все не то. Сейчас смс-ки - это проза жизни. И проза довольно скучная. А лично? Лично я ему и так каждый день говорю. Тут нужно что-то другое.
       И Марина деловито отправилась на почту в соседнем доме. А я задумалась. Интересный побочный эффект: отправить жену отдыхать и все делать самому. Хочу!
      
       ***
      
       Вечером, когда муж уединился с телевизором, еще раз прочитала инструкцию. Благо Маринка про забытую распечатку так и не вспомнила.
       'Не задавайте вопросов о его действиях и не сомневайтесь в его суждениях. Помните, он - глава семьи!" Ха! Сейчас побежала! Достаточно того, что семь лет у нас главой семьи была его мать.
       'Говорите тихим, успокаивающим и приятным голосом". Ну, это уж какой есть.
       'Не жалуйтесь, если он опоздал на ужин или вообще не пришел ночевать. Отнеситесь к этому, как к мелочи по сравнению с тем, что он перенес днем'. Вот этого я совсем понять не могу. Молча накормить мужа, который не пришел ночевать можно только стрихнином.
       'В разговоры с мужем не вступайте, помните, как сильно он устал и на что ему приходится идти ежедневно на службе ради вас.
       Молча накормите его и лишь после того, как он прочитает газету, вы можете попытаться с ним заговорить.
       Дайте сначала высказаться ему - помните, его темы для разговора важнее ваших.
       Не вываливайте на него ваши жалобы и проблемы'. Этот бред я сразу вычеркиваю. Еще чего не хватало!
       "...Вы должны помнить, что к приходу мужа со службы нужно готовиться ежедневно.
       Подготовьте детей, умойте их, причешите и переоденьте в чистую, нарядную одежду. Они должны построиться и приветствовать отца, когда он войдет в двери.
       Для такого случая, сами наденьте чистый передник и постарайтесь себя украсить, например, повяжите в волосы бант.
       Создайте ему комфорт. Усадите его в удобное кресло или уложите его на кровать. Имейте наготове прохладительный или теплый напиток для него. Поправьте ему подушечку и предложите снять его ботинки". Вот это как раз та часть, о которой говорила Маринка.
      
       Я решила сразу, что пирог печь не буду. Некогда. Закажу этому паразиту пиццу и пиво с креветками. Вечернее платье также сразу отпало. Пицца с пивом и вечерний наряд как-то не сочетаются. Я достала джинсы и новый топ. Заодно домашний халат в стирку отправлю. Давно пора. Что там еще? Ага, детей построить. С этим у нас проблемы. У нас из детей один только Мишка - юный хулиган трех лет от роду. Но как его построить, если у него шило в попе? Ладно, подумаю. Оставалась одна проблема - бант. Я, конечно, хотела поразить мужа, но ездить потом с апельсинами в психушку совершенно не планировала. Поэтому решила бант заменить новой стрижкой.
       На следующий день Лёшка сообщил, что задержится и не могла бы я сама забрать Мишутку из садика? У них там сдача объекта и как всегда аврал. Ладно. Пусть. Хотелось, конечно, высказать, все, что я думаю по этому поводу, но смолчала. Я лишь мило улыбнулась, чмокнула супруга в щеку: "Конечно, дорогой! Как освободишься - позвони". Лёшка посмотрел на меня с подозрением, но ничего не сказал.
       Вечером по дороге домой я сказала Мишутке: "Сынок, давай папе сюрприз сделаем?" Как же все-таки малыши любят сюрпризы! Мишка с радостью согласился. Мы договорились, что он будет со мной встречать папу, поздоровается и прочитает ему стишок. Пока переодевала Мишку в голову мне пришла мысль не заказывать пиццу, а сделать самой. Все равно Лёшка дома будет поздно. Время есть. Я отправилась на кухню, а сынишка ринулся помогать. Он самозабвенно стучал ложкой в миске, думая, что мешает тесто. А потом помогал выкладывать на пиццу начинку. Получилось не очень аккуратно. Но разве это важно, если сын старался? Пиццу поставили в духовку, и Мишка устроился у окна высматривать папу. Когда муж пришел домой, мы были готовы.
       Правда сын вместо заготовленной фразы "Здравствуйте, папа" и стихотворения бросился к Лёшке на шею с воплем: "Папка! Папка пришел! Ура!" Я стояла у порога с тапками в одной руке и кружкой пива в другой. Из кухни пахло домашней выпечкой. Мой благоверный вытаращил глаза, но быстро пришел в себя.
       - Танька, тебе так идет этот фартук! Ты должна носить его как можно чаще. - Давненько муж не смотрел на меня с таким восторгом. - Только в следующий раз ты сначала подавай тапочки, а уже потом можешь нести пиво. А то негигиенично!
       От такой наглости я опешила, а Лёшка разделся, поцеловал меня в щеку и отправился с Мишкой в комнату. Сын сидел у него на плечах и радостно вопил 'Иго-го'. У двери Лёшка обернулся, и, хитро улыбнувшись, сказал: "Тань, теперь можешь молча накормить меня. Газету, так и быть, не ищи. Ты ведь помнишь, на что мне приходится идти ради вас на службе?"
       Вот паршивец! Я почувствовала себя обманутой. Мне так хотелось его треснуть по лысине или запустить чем-то тяжелым. Но как при этом не расплескать пиво? Пойти в интернете подходящий лайфхак поискать?
      
      

    12


    Каравелла Вк-7: Корабль улетает в плаванье   20k   "Рассказ" Проза

      На город опустилась весна, заполняя хрустальные замки теплыми лучами и сиянием. Природа всем сердцем жаждала обновления, радостного звона капели. Пора было скинуть белоснежный траур и нагой пройтись по улицам, оставляя после себя талые следы.
      Я стянула черное платье-футляр и, набросив халат, зашла в гардероб. Муж увез Анютку к матери, оставив меня наедине с растущей внутри горечью. Я повесила платье на плечики и спрятала подальше, скрыв его вереницей строгих костюмов в серой или бежево-коричневой гамме. Перед носом промелькнул ярко-бирюзовый хвост, но то была не птица, а всего навсего шарфик. С нелепыми помпонами. У меня опять задрожали губы, по щекам покатились горячие слезы, вторя весенним каплям за окном, и я вытерла их краем шарфа, зажав в ладони горстку мягких шариков. Я совсем забыла отдать его Вике, но теперь он со мной навсегда.
      Лучше всего от скверных чувств меня спасает работа по дому. Но посуда на кухне была перемыта, кругом не осталось ни пылинки. Я и так отдраила все что можно. Тогда я накинулась на баулы со старой одеждой, похороненные в глубине гардероба, и выпустила из них ворох воспоминаний, этикетками прилипшими к каждой вещи.
      Красный вязаный свитер со снежинками лежал здесь с позапрошлого года. Наверное, у меня случилось массовое помутнение рассудка, когда я схватила его на предновогодней распродаже. Или меня заразила своим праздничным настроением Викуся... Сложно сказать.
      Так, вещь за вещью, год за годом, я пробиралась все дальше, глубже. Может, в жизни время и не повернуть вспять, но у памяти таких преград нет.
      В моих руках оказалась белая блузка с кружевным воротничком и вышитыми буковками С и В на кармашке. У Викуси была точно такая же... Непосвященные приставали с вопросами, что это значит? СВ-вагон, а может - святая? Мы с Викусей лишь смеялись им в лицо, под ручку проходя мимо.
      Света и Вика, вот что...
      
      Она была странной и неземной.
      В её рыжих волосах пел песни горячий августовский ветер. Да, родилась она в августе, когда с земли снимают урожай, когда спеют яблоки и сливы, когда все кругом радуется плодовитости природы и готовится к золотой поре. Дитя уходящего лета.
      Есть люди, что пролетят по твоей жизни, ты и не заметишь.
      Есть люди, что оставляют свой непоправимый, искрометный след.
      Викуся стала для меня символом, отголоском радостного мира, где каждый верит в чудо, где феи шепчут слова надежды и складывают паутинки грез в шкатулку мироздания.
      Она была удивительной.
      Улыбка на пол лица и жажда творить - все без разбора. Она пела, плясала, слагала стихи, выдавала поразительные идеи. Жизнь кипела в ней и вокруг нее. За что бы она ни бралась, все преображалось, покрывалось тонким флером сказки. Мне, девушке прагматичной, она действительно казалась существом нереальным, волшебницей, проникшей в наш мир из книг.
      Студенческие наши годы пролетели лихо, под ритмы Мадонны и бокалы красного вина. И изредка белого. Каждый день казался Викусе головокружительным приключением, и порой я бросалась вслед за подругой в новую авантюру. Расшевелить меня и отвлечь от учебы было не так просто, но мне не хватало сил противиться урагану её задора и энтузиазма. Иногда я удивлялась, почему Вика выбрала в подруги именно меня - нудноватую и скучную обитательницу библиотек. Что это было так, я даже не сомневалась, хотя Викуся всегда списывала нашу встречу на чистую случайность.
      Мы поступили в педагогический университет в один год, только на разные факультеты. Я, повинуясь своей тяге к рациональному, пошла на физ-мат, а Викуся подалась в филологи. Тогда мы еще не знали о существовании друг друга, хоть и жили в одной микровселенной. На втором курсе проходила викторина "Фильки против Физматиков", и там я впервые увидела Вику. Конечно же, она была капитаном команды, стоявшим у штурвала - с пушистой, заряженной потрясающей внутренней энергией огненной шевелюрой, с тонким, пленительным голосом и бравыми лозунгами.
      Настало время летней практики, и мы с Викусей очутились в одном лагере. Даже более - нас приставили к одному отряду несносных и очаровательных детишек. Ночи напролет мы сочиняли взрывные сценарии, а днем претворяли их в жизнь. Купались в речке с нашими непоседливыми зайчатками и устраивали танцевальный мастер-класс на дискотеках. Так в одном "лагере" мы остались и по жизни.
      Я все еще с тоской вспоминаю те времена. Тогда мы не знали настоящих, житейских проблем. Тогда мы были поистине счастливы и устремлены в светлое будущее.
      Но момент настал. Мы переросли студенческую грядку и отправились вариться в котле взрослой жизни. Нам было страшно, и мы держались друг за дружку как два сплетенных судьбой паруса. Один черно-белый, другой - радужный.
      Мы перебрались в большой город. На первых порах спасались от непогоды под одной крышей, но разве шторм помеха истинной дружбе? Нет, нисколько. Так мы думали, в это желали верить.
      Жизнь складывалась для нас по-разному. Дорожки наши то сходились, то вновь разбегались. И мы никак не могли угнаться за ними.
      Я вышла замуж, обзавелась дочуркой. С головой погрузилась в семейный быт, без всяких сожалений. Я знала, чего хочу от жизни и понемногу стремилась к этому. Викуся же отдалась работе. Сперва сняла небольшое помещение для творческой мастерской, набирала группы деток и, с душой нараспашку, занималась с ними рисованием, распевала веселые песенки, ставила трогательные спектакли. Дела её шли в гору, и она смогла открыть свой досуговый центр для ребятни.
      Она была прелестной и одинокой.
      От поклонников не знала отбоя. Все были в её вкусе, все в достатке, но ни один не задерживался надолго.
      "Я не создана для семьи, - говорила Викуся, когда мы по традиции встречались у меня на святки и устраивали посиделки с гаданиями и распитием мартини. - Дружба - вот это я понимаю. Я всегда остаюсь верной себе, ни под кого не подстраиваюсь и в то же время меня окружают интересные люди".
      Я молча кивала, зная, что спорить с ней бесполезно. Возможно, так оно и было. Кто-то находит свое счастье в кругу близких, другим же оседлый образ жизни в тягость.
      Встречались мы довольно часто. Как прежде, Викуся расцвечивала мои будничные дни историями о своих путешествиях, пикантными подробностями про новых любовников или просто зажигательным смехом, похожим на залпы фейерверка.
      Правду говорят, что детки растут быстро. Вот и моей дочурке исполнился десятый годок, когда тётя Вика, её "фея крёстная", залетела в нашу квартиру с огромным медведем и пакетом сладостей всех цветов и оттенков.
      - А купон к стоматологу прилагается? - ворчливо спросила я, глядя на дочь. Она с такой скоростью поглощала конфеты, что я не на шутку обеспокоилась.
      - Брось ты! - отмахнулась подруга. - Она же ребенок. Пусть побалуется.
      Викуся схватила меня за руку и потащила на кухню. Забралась на подоконник и, приоткрыв окошко, закурила.
      - Не поверишь, что случилось, - зажмурившись, сказала Вика. - Я выхожу замуж!
      Сперва я решила, что это розыгрыш. На тот момент нам было по тридцать пять, и я слишком привыкла к мысли, что Вика навсегда останется заядлой холостячкой. Но потом я присмотрелась к подруге. Руки её заметно тряслись, глаза переливались сапфирами. Необычайное волнение Викуси передалось и мне.
      - Так ты серьезно? - наконец сказала я и бросилась обнимать её. - Я так рада. Расскажи, кто он. Я его знаю?
      Она мотнула головой и бросила окурок в мужнину пепельницу.
      - Нет, мы познакомились пару месяцев назад, на одной вечеринке, и я сразу поняла - вот он, моя судьба. - Подруга томно вздохнула. - Ой, Светик, нам столько всего нужно обсудить!
      Свадьбу праздновали с размахом, в несколько дней. Красивее невесты я не видела. Она напоминала диснеевскую Золушку, наконец вернувшую недостающую туфельку и обретшую гармонию в объятиях принца.
      - Виктория Алексеевна, вы согласны взять в мужья Бориса Дмитриевича?
      - Да! - раздался хрустальный голосок Викуси, и я, не в силах более сдерживаться, дала волю слезам.
      После Вика подбежала ко мне, касаясь атласной ладонью моей мокрой щеки.
      - Ну что ты в самом деле? - нахмурилась подруга. - Нашла повод слезы лить.
      - Да я же от счастья, - вновь всхлипнула я. - Пусть у вас все будет хорошо!
      Вскоре Викуся забеременела, а врач поставил "диагноз" - старородящая. Подруга недовольно фыркала и возмущалась такой бестактности - "Это я-то старая? Насмешили!" - но после угрозы выкидыша пыл свой поумерила и легла на сохранение.
      Помню, как навещала её в больнице, с банкой огурцов и рисунками от моей дочурки, где король с королевой стояли рука об руку, а рядом с ними, в распустившемся цветке, сидел маленький принц с огромными голубыми глазами. Вика прижала листок к груди и долго молчала, потом принялась за огурцы.
      - Светик, ты не представляешь, что для меня значит этот малыш. Он часть меня, мое маленькое сердечко, понимаешь? - Я кивнула. - Мне кажется, вся моя прежняя жизнь была лишь сном, а теперь я проснулась. Я создана для того, чтобы дать жизнь ему...
      Былая ее энергичность в движениях и жестах ушла, сменившись плавными перекатами. Она боялась шелохнуться, чтобы не спугнуть то чудо, что поселилось внутри нее. Роды дались ей непросто, но сыночек явился на свет здоровеньким крепышом. Назвали Илюшей, чтобы рос богатырем. В крестные мамы, конечно же, пригласили меня.
      - Какой же он сладенький! - ворковала над крохой Викуся. - Вот смотрю на него и нарадоваться не могу. Даже трудно представить, что его раньше со мной не было.
      После крестин в нашем общении наступило затишье. Викуся была очарована материнством, но я её отлично понимала, вспоминая свои первые мгновения с новорожденной Анюткой. Созванивались мы редко, в основном по праздникам. Встретиться у Вики не получалось - то малыш не отпускал, то муж, и подарки, которые я готовила для них, копились в нижнем ящике моего комода, ожидая звездного часа.
      Близился знаменательный день - день рождения Илюши, и я не сомневалась, что увижусь с подругой и полюбуюсь подросшим крестником. Но на телефон Вика не отвечала, "эсэмэски" тоже улетали в гулкую пустоту, а потом и вовсе абонент перестал быть доступным. В душе у меня крепчала тревога, и я отыскала мобильник Галочки, Викиной младшей сестры, которая перебралась к нам года три назад.
      С Галей я особой дружбы не водила, зная её болтливую натуру. Если Викина общительность и красноречивость украшали её, то с младшенькой все было в точности наоборот. Пустыми разговорами она могла утомить любого, даже самого терпеливого собеседника.
      Я набрала номер, после пятого или шестого гудка хотела было отключиться, но тут попала в капкан Галочкиной стремительной речи.
      - Привет? То есть, алло? Кто это?
      - Это Света, подруга Вики...
      - Ах, Светочка, лапочка, приветик! Давно не виделись, как ты, как дочурка?
      - Все в порядке, не могу дозвониться до Вики...
      - Да это понятно, она же сейчас в больнице...
      - Как? Что случилось? - Сердце мое сжалось в неприятный тугой комок.
      - Ой, Вика же просила ничего не говорить! Ну да ладно... вы же лучшие подруги...
      Поверх ее сумбурной речи всплывали отдельные слова, страшные, немыслимые.
      - ... обнаружили рак груди... курс терапии... нет, не желает никого видеть... а Борис ушел... Илюшка? Отправили к матери...
      Домой вернулась дочка, застав меня, зареванную до хрипоты, за натиранием полов.
      - Мамочка! - кинулась ко мне Анютка, бросив рюкзак на пороге. - Что случилось?
      - Ничего, милая, - прошептала я, утыкаясь носом ей в живот. - Просто посмотрела очень грустный фильм...
      - А почему ты не на работе?
      - У меня сегодня выходной, - бессильно сказала я.
      Потом накормила дочь обедом и поковыляла в скромную часовенку неподалеку от нашего дома. За всю свою жизнь я бывала в церкви раз пять от силы, и то на чье-нибудь венчание или крестины. Но сегодня я не задумываясь направилась туда, чтобы поставить свечку. Мне хотелось чуда, хотелось своей верой в выздоровление Вики найти отклик в сердце этой огромной жестокой Вселенной.
      Я еще несколько раз звонила Галочке, но ничего нового не услышала, а месяца через четыре, вскоре после Нового Года, Вика наконец вышла на связь. Ее хрустальный голосок совсем истончал, но в нем слышались прежние бойкие нотки. Мы договорились встретиться и по обычаю погадать - как-никак святки.
      Муж, мой вечно заботливый, чуткий муж, уехал с дочерью навестить родителей, а я суетилась по дому в предвкушении Викусиного визита. Хоть бы просто взглянуть на нее, обнять, удостовериться, что с ней все в порядке. Что она жива и будет жить, освещая нас всех своим теплом. Как августовское солнце, под которым она явилась в этот мир.
      Звонок в дверь прервал мои метания по квартире, и я впустила внутрь незнакомку с черным каре, впалыми щеками и тускло-голубыми, как матовое стекло, глазами.
      - Светик! - уголком губ улыбнулась мне Викуся.
      Я чуть было не ляпнула про новую прическу, но вовремя поняла, что это парик.
      - Вика! Проходи...
      Хотелось обнять подругу, но я не знала с какой стороны подступиться, хорошо ли она себя чувствует или же мои бурные эмоции окажутся некстати. В обеих руках у Вики было по бумажному пакету с новогодней символикой, которые я забрала у нее и поставила на пуфик.
      Она неторопливо разделась, кряхтя сняла сапоги, потом прошла на кухню. На долю секунды мне показалась, что сейчас Викуся прыгнет на подоконник, как юркая белочка, которую я помнила. Но нет, она села на стул и откинулась на спинке, тяжело и прерывисто вздыхая.
      - Прости, что долго не звонила тебе, - проговорила Вика, но я махнула рукой.
      - Что ты, ничего страшного. У нас все по-прежнему... - Я не решалась спросить её про болезнь, ждала, пока она сама скажет то, что сочтет нужным.
      - Знаю, что Галка все тебе растрепала, - сказала подруга, пока я варила кофе. - Я не то чтобы скрывала... просто не хотела тревожить тебя. И еще я должна была побыть одна.
      - Я понимаю, - кивнула я. - Как ты сейчас? Курс уже закончился?
      - Ага, - ответила Викуся, поправляя парик густых шелковистых волос. - Погадаем на кофейной гуще? - спросила она.
      - А как же! - улыбнулась я, снимая с огня турку и разливая ароматную жижу по чашкам.
      Я выключила свет и зажгла свечи, садясь поближе к подруге. На дне своей чашки я разглядела дерево со множеством ветвей. Значило ли это, что мою семью ждет процветание? Кто знает. Я никогда не воспринимала эти предсказания всерьез, наслаждаясь самой атмосферой и возможностью провести время с подругой.
      Вика словно медлила, прежде чем отпить кофе и увидеть расплывчатые символы притаившегося за поворотом будущего.
      - А знаешь... - проговорила она, - наши гадания всегда сбывались для меня.
      Наконец, Викуся с осторожностью перекатила по чашке темную, почти черную гущу и на долю секунды округлила глаза. На ее лбу собрались морщинки и никак не хотели распрямляться, как капризные дети.
      - Что там?
      - Сама посмотри...
      Сперва среди черных пятен и подтеков я ничего не могла разобрать. Что это? Кажется, какая-то пещера или арка... Я перевернула чашку и тут увидела. Корабль! Вот же он, выплывает из темного грота на свет.
      - Это корабль, - озвучила мои мысли Вика, - ты видишь его так же четко?
      - Да! - ахнула я. - Удивительно, он словно 3-D картинка. И движется.
      Наверное, все из-за свечи. Что бы это могло значить? Путешествие? Движение вперед?
      Я вопросительно глянула на подругу и съежилась, заметив нерадостный блеск в ее глазах.
      - Я кое-что принесла, - сказала она и пошла за пакетами.
      Потушив свечу, я двинулась следом за Викой и, чуть дернув ее за рукав, повела в зал.
      - Здесь подарки для вас, - проговорила Викуся, протягивая мне увесистый пакет, а второй поставила на диван и села рядом. - А здесь... кое-что для Илюшки.
      - Илюши? - повторила я, решив, что подруга хочет показать мне какую-то покупку для сына.
      Она подобрала под себя ноги и похлопала ладонью по дивану. Когда я опустилась рядом, Вика достала из пакета темно-синюю коробку с серебряными звездами и альбом для рисования.
      - Я прошу тебя передать это моему сыну, когда... - сглатывая слезы, сказала она, - ... когда меня не станет.
      - Что ты такое говоришь? - возмутилась я. - Ты...
      Но Вика категорично мотнула головой, и я замолчала.
      - Я скоро умру. Мне остался в лучшем случае месяц.
      - Нет-нет, - теперь качала головой я.
      - Светик, лечение не помогло. Я боролась, правда боролась. Но это сильнее меня. Когда обнаружили опухоль, мы с Борисом постоянно ссорились, а в итоге он ушел. Сказал, что такое ему не по плечу. Он и ребенка-то не хотел, все получилось случайно, вопреки нашим планам. А теперь... Мне пора отчаливать. - Подруга горько усмехнулась. - Но я хочу, чтобы именно ты передала Илюшке эту коробку - там хранятся памятные вещицы, которые я собиралась отдать ему, мои письма к нему, а еще флешка с фотографиями и видео, где мы с ним вместе. А это... - Она открыла альбом, и я прижала руку к груди, сдерживая рвущиеся наружу слезы. На первой странице был нарисован сказочный корабль с радужными парусами, улетающий в облака. На нем стояла крошечная рыжеволосая девчушка, удивительно похожая на мою подругу в юности, а из-а ее спины выглядывали два бледно-голубых, прозрачных крыла. Фея... Волшебная фея. Я ни на секунду не сомневалась в этом.
      Я обняла подругу и зарыдала на ее плече, а она ласково утешала меня, хотя все должно было быть наоборот.
      Через два месяца корабль Вики сорвался с причала.
      Пришла весна.
      
      ***
      
      Меня несло по волнам, по облакам, все дальше и дальше от моих любимых. Я хотела обернуться, крикнуть им на прощание, но они уже исчезли из виду, да и глаза мои застлала серая пелена.
      Когда мне удалось разлепить веки, я ахнула от ослепительной красоты лазурных вод, раскачивавших мой ялик. Парус переливался на солнце, раскинувшись надо мной необыкновенной радугой.
      Я отдалась на волю безмятежности, снова закрыла глаза и провалилась в сон. Очнулась уже на береге. Меня подхватили дюжины тонких рук и подняли в воздух как пушинку, как пылинку, которое я, наверное, стала...
      - Она вернулась! - закричал радостный хор голосов. - Наша фея летнего солнца и первой росы...
      Чьи-то ладони гладили мои плечи и волосы, на щеках оставались крошечные поцелуи, но я боялась открыть глаза.
      - Она вернулась, - не унимался сонм голосов, - фея вечной жизни... Витториана, расскажи нам про свое путешествие, расскажи... мы просим тебя...
      Меня опустили на ноги, и я робко взглянула на круживших рядом со мной кукольных существ с крыльями невероятных расцветок.
      - Витта, я так рад тебя видеть, - вынырнул из этой пестроты дивный мужской голос. Передо мной возникло обеспокоенное лицо незнакомца, показавшегося вдруг страшно родным. - Наконец ты вернулась.
      Может, я и вернулась, как твердили все кругом. Но сердце мое просилось обратно. Туда, где меня ждал маленький голубоглазый принц. И где роняла слезы дорогая подруга. Какая же она все-таки плакса.

    13


    Алина Вк-7: Заклятая подруга   16k   "Рассказ" Проза


    Заклятая подруга

      
       Меня и Зою считали лучшими подругами, что называется, "с горшка". Или даже еще раньше. На самом деле, дружили наши мамы, выросшие в одном дворе. И когда родились мы - Зоя на месяц старше - то не избежали участи быть лучшими подружками.
       Сначала нас катали в колясках по одним дорожкам, потом сажали в одну песочницу, отдали в одну группу в детском саду, вместе таскали в хореографический кружок и, конечно, усадили за одну парту, когда мы пошли в первый класс.
       Зоя росла правильным ребенком: ее белокурые, слегка волнистые волосы легко заплетались в любую косу, моя же каштановая, с медным отливом грива вечно выглядела растрепанной; Зоя умела есть кашу так, что ни одной капли не падало на ее платьице, а я даже под фартуком умудрялась ставить пятна. После прогулки под дождем Зоя приходила в чистом платье и туфельках, у меня же, и в сухую, и в ясную погоду одежда и обувь были далеки от идеала. У Зои в комнате всегда все лежало на своих местах, а у меня... Зоя была выше, всегда вписывалась во все нормы, и я частенько донашивала ее наряды, которые, разумеется, были в идеальном состоянии, но к моей щуплой, невысокой фигурке совсем не подходили, да и просто на мне "горели". И мама нередко вздыхала немного с завистью - "ах, а вот на Зое это платьице так прелестно смотрелось...", и с огорчением - "опять хватило на один раз". Неудивительно, что подружку всегда ставили мне в пример. На хореографии - первая, в соревнованиях - первая, и так во всем - красивее, аккуратнее, идеальнее... И это постоянное - "А вот Зоя..." - настолько навязло у меня на зубах... А еще - произнесенное Зоиным ангельским голоском - "мы же лучшие подруги!"
       Единственное, в чем Зоя не смогла меня обойти - черчение. Она с легкостью решала трудные задачки, с огромным артистизмом читала стихи, блистала на конкурсах и олимпиадах, и только черчение ей никак не давалось. Только тут я чувствовала себя королевой. И только тут подруге приходилось просить помощи. Точнее не ей, а моей маме. "Ты же поможешь Зоеньке?" - умоляюще смотрела мама, и я послушно чертила для Зои все домашние работы, а порой и классные - мы менялись на уроке тетрадями.
       Классе в седьмом у меня вдруг оказался талант. На уроках труда нас начали учить моделировать одежду, и стало понятно - это моё! Я чувствовала ткань, "видела" людей, как подчеркнуть их достоинства и скрыть недостатки. К одиннадцатому классу, я наловчилась настолько, что в сшитой мной одежде щеголяли не только мама, соседи по дому, но и школьные учителя, и даже Зоя.
       Первый и последний раз я пыталась взбунтоваться лет в пятнадцать: заявила матери, что устала быть "как Зоя" и хочу сама выбирать себе подруг. Но мама растила меня одна, работала на двух работах, и очень хотела быть уверенной в моём будущем, которое, видимо, без Зои не представляла. Поэтому, услышав такое из моих уст схватилась за сердце. Нет, меня не ругали, не спорили, но смотрели с такой укоризной... Пришлось вернуться и дружить.
      
       После школы наши пути разошлись. Подруга поступила на экономический, успешно его закончила, на последнем курсе выскочила замуж. Что снова стало предметом маминых вздыханий - "а вот Зоя..."
       Я выбрала швейное ПТУ, оно было рядом с домом, учиться всего три года, да и то исключительно ради "корочек". У меня и без учебы всё выходило отлично. Работать пошла в ателье, тоже рядом с домом. Но основной доход, конечно, шел от частных клиентов. Вскоре в нашей семье появилась машина, мама оставила работу, и всё было прекрасно, кроме... маминого "Ну когда ты уже выйдешь замуж? Вот Зоя..."
       Впрочем, когда через некоторое время подруга развелась, мама перестала так часто вздыхать. Хотя, это не совсем верно. Теперь она говорила - "вам бы с Зоенькой мужа хорошего..." Теперь к нам на праздники приглашались все мало-мальски знакомые неженатые мужчины.
      
       Именно в один из таких вечеров моя жизнь переменилась. Кем нам приходился Володя - дальним родственником или каким-то знакомым - сейчас уже и не вспомнить. Сухопарый, интеллигентное лицо с прямым, чуть длинноватым носом, круглые очки, "испанская" бородка - он очаровал всех присутствующих дам, включая меня. А когда через несколько дней Володя мне позвонил и пригласил встретиться - я чрезмерно изумилась - казалось, он очарован Зоей. Да я бы и не удивилась, если бы его выбор пал на неё. Она всегда и во всем была первой, королевой. Я - тенью в её свите.
       За первой встречей последовала вторая, третья... Наши отношения стремительно развивались. Цветы, конфеты, поцелуи... Я порхала счастливо влюбленной бабочкой, ничего не замечая вокруг. Даже мамино - "А вот Зоя..." перестало меня задевать, проходило мимо, и дальнейший монолог, что там и как у подруги, я просто не слушала.
       Мы с Володей встречались почти каждый день, за исключением времени, когда он уезжал в командировки: работал в каком-то исследовательском институте со множеством филиалов и отвечал за координацию между ними. Разъезжать приходилось часто, но тогда нас связывали долгие телефонные разговоры. Володя повторял как любит меня и что очень скучает. Казалось, предложение руки и сердца совсем рядом. А вскоре я забеременела. Страшно боялась сказать об этом Володе - почему-то казалось, он меня сразу бросит. Впрочем, сама для себя решила сразу - даже если бросит, ребенка оставлю. Но действительность превзошла все мои ожидания - едва услышав о ребенке, Володя так обрадовался! Кружил меня на руках, целовал, и сразу категорически заявил, что мы - уже не я, а мы - я и ребенок - переезжаем к нему. Правда, речи о свадьбе так и не зашло. Но мне не казалось это неправильным - я просто верила: у нас всё впереди.
       Пока Володя мотался по командировкам, обустройство нашего семейного гнездышка легло на мои плечи.
       - Я полностью тебе доверяю, - сказал любимый, вручая кредитную карту.
       Я с упоением выбирала обои, шторы, новую посуду и постельное белье. Скучать было некогда. И мне казалось - секрет нашего счастья именно в этом - мы не успеваем наскучить друг другу. Впрочем, Володя клятвенно заверял меня - как только родится ребенок, его поездки существенно сократятся, и он больше времени будет проводить дома.
       Моя беременность проходила легко. Володя устроил меня к своему давнему знакомому, престижному врачу-акушеру. И только одно меня огорчало - из-за частых разъездов муж (а я называла Володю только так) ни разу не смог посетить со мной консультацию, сходить на УЗИ.
       Вот и в тот день у меня был очередной прием, а любимый отсутствовал, но обещал вернуться вечером. Июньская погода радовала теплом и солнцем, и я решила прогуляться. Посидела в парке, посмотрела на играющую ребятню - представляя, как в недалеком будущем и мой ребенок будет здесь гулять, полакомилась мороженым, но всё же пришла на прием непозволительно рано. Я уже собиралась уйти и погулять еще, как вдруг из кабинета моего доктора выпорхнула Зоя. Как всегда, прелестна и обворожительна. И даже беременность ей удивительно шла - маленький аккуратный животик, юное лицо... Я сразу почувствовала себя неповоротливым бегемотом, хотя к своему седьмому месяцу набрала всего четыре килограмма.
       - Линка! - подруга искренне обрадовалась. - Какими судьбами?
       А увидев мой живот, обрадовалась еще больше и зачастила:
       - О, так ты тоже пузатик! Мама говорила, что ты живешь с мужчиной, но я так была занята, что подробности не знаю! Как здорово, наши дети тоже станут лучшими друзьями! А ты кого ждешь? У нас будет девочка!
       Я не успевала за ее вопросами, впрочем, Зоя, как и всегда, не нуждалась в ответах - о себе она могла говорить часами. Моим спасением стало появление медсестры, пригласившей меня в кабинет.
       - Я тебя подожду! - заявила Зоя мне в спину. - И мы поболтаем обо всем.
       К сожалению, прием длился не так долго. Я очень надеялась, что у подруги найдутся дела, или ей просто надоест ждать, и она уйдет, но этому не суждено было сбыться. Пришлось покорно идти за весело щебетавшей Зоей на улицу, а потом и присесть за столик в кафе, рядом с консультацией. Я мелкими глотками пила зеленый чай, подруга всё болтала, как всегда, перескакивая с одного на другое, рассказывая про беременность, новую квартиру, что-то еще... Мои же мысли крутились вокруг приданного для малыша - ползунки, распашонки, а еще хотелось сшить виденный в одном журнале конверт... Успею ли всё за оставшиеся до родов два месяца... И вдруг, мой наметанный швейным делом взгляд сосредоточился на сарафане подруги. Другой цвет, чуть иначе скроено, Зоино умение носить одежду - но ее сарафан был таким же как мой! А его привез Володя из последней командировки.
       - У тебя чудесный сарафан! - кажется, я перебила Зою на полуслове, но она не заметила.
       - Нравится? - подруга расправила складки на животике. - Это мне пупсик привез из N-ска. Он у меня такой заботливый! Всегда из командировок привозит подарки, цветы и всячески меня балует.
       Хм... Володя тоже был в N-ске. И тоже никогда не возвращается из поездок с пустыми руками. Похоже, зря болтовня подруги пролетела мимо.
       - Прости, я последнее время такая рассеянная! - положив руку на живот, я постаралась виновато улыбнуться. - Где, говоришь, твой пупсик работает?
       Название Володиного института почти не стало сюрпризом. Удерживая на лице вид глуповатой простушки, стала задавать наводящие вопросы.
       - Как только он узнал, что я беременна, сразу предложил переехать к нему! Это было на день всех влюбленных, так романтично!
       Я переехала перед новым годом... А день влюбленных провела в одиночестве...
       - Я сама выбирала всю мебель! Мой пупсик полностью мне доверяет! Он сказал: у меня отличный вкус!
       Да, и я сама. И у меня отличный вкус.
       - Что ты, так часто расставаться совсем не сложно. Зато мы так соскучиваемся друг по другу! И так сладко встречаться после разлуки! - Зоя порозовела, а на ее лице появилось такое мечтательное выражение... Наверное, я так же выгляжу в зеркале, вспоминая жаркие возвращения мужа из командировок...
       Верить в происходящее не хотелось. Не может быть, чтобы Володя, мой Володя... Но не знать, сомневаться - еще хуже.
       - А что ты его всё - пупсик, пупсик, у него же имя должно быть? - Я замерла в ожидании ответа. Кажется, даже дышать перестала. Сейчас всё решится.
       - У него простое имя, и он его очень не любит: Вовка, - Зоя рассмеялась и, контрольным, прямо в сердце, добавила: - Да ты должна его помнить, мы же у вас познакомились, он, кажется, ваш дальний родственник...
       Я кивнула и, судя по удивленному взгляду Зои, побледнела.
       - Тебе не хорошо? - забеспокоилась она.
       - Сейчас пройдет, так бывает, - пришлось несколько раз глубоко вздохнуть. - Ты извини, я поеду домой. Еще увидимся.
       Всё еще сомневаясь, расцеловалась с Зоей, махнула проходящей мимо маршрутке и, не глядя на номер, в нее села. Очнулась уже на конечной, которая - вот ведь стечение обстоятельств - располагалась недалеко от родительского дома. Не может быть, чтобы мама ничего не знала!
       Немного тянуло спину - наверное, в маршрутке села неудобно. Отмахнувшись от тихой боли, решительно направилась в родные пенаты. Родительница сразу всё поняла.
       - А Зоя знает? А ты как узнала? - тихо спросила она.
       - Почему ты мне не сказала? - я присела на пуфик в прихожей и принялась растирать поясницу. У мамы, как всегда, Зоя на первом месте. Но это давно перестало меня задевать.
       - Мы с Ниной...
       Ну конечно, куда же без Зоиной мамы.
       - Договорились, что Владимир сам должен решить и вам всё рассказать, - родительница вздохнула. - Вы обе были так счастливы, мы не хотели это разрушить.
       Затянувшаяся пауза давила на нервы.
       - Что будешь делать? - Мамин взгляд скользил по обоям, паласу, где угодно... На меня она не смотрела.
       - Жить, - я пожала плечами и, не прощаясь, покинула дом, сразу ставший чужим.
      
       Вернувшись на квартиру, где жили мы с Володей, стала методично собирать вещи. Я не смогу жить в этом доме, зная... Поясница ныла всё сильнее, и я позволила себе выпить чаю и отдохнуть. Время у меня есть - муж, хотя какой он к черту муж! - вернется только вечером. Затрезвонил телефон, высвечивая на экране "Володя". Помяни черта...
       - Да.
       Видимо, мне не удалось заставить свой голос звучать ровно и обычно, поскольку Володя сразу встревожился:
       - Что-то случилось? Как ты себя чувствуешь? - заботлив до дрожи. - Я приехал пораньше и скоро буду, хотел спросить, может заехать что-то купить?
       - Все нормально, просто устала. - Надо уходить. Не хочу его видеть.
       Но уйти я не успела. Буквально через минуту в замке повернулся ключ, в квартире появился сияющий Володя, как всегда с охапкой цветов.
       - Я тебе твои любимые профитроли привез!
       Первым делом приложился щекой к животу и поздоровался с дочкой, потом поцеловал меня в губы, заглянул в холодильник.
       - В гостинице отвратительно кормили, есть хочу ужасно.
       Хм, Зоя всегда хорошо готовила. Я машинально включила чайник, поставила разогреваться борщ.
       Володя помыл руки, сел на стул и, притянув меня к себе, снова приложил ухо к моему животу.
       - Как поживают мои девочки? Как они сегодня сходили к врачу?
       - Я сегодня свою школьную подругу встретила, - в другой день я бы присела к нему на колени, положила голову на плечо, послушала, как прошла командировка - Володя всегда интересно рассказывал про свои поездки. - Может, ты её помнишь, Зою.
       Его рука, лежащая на моей пояснице, заметно напряглась.
       - Её муж, ты представляешь, - с преувеличенной радостью продолжила я, - тоже работает в твоем институте. Надо нам как-нибудь собраться вчетвером.
       - Ты знаешь, - тихо прошептал Володя куда-то мне в живот.
       Я ждала оправданий, извинений, признаний, но вместо этого услышала твердое:
       - Я люблю вас обеих. И не смогу выбрать.
      
       Как меня, потерявшую сознание, подхватил Володя, я уже не видела. Как и ужаса в его глазах при виде лужи крови на полу, и как он вызывал скорую, и как мы попали в больницу - тоже. Очнулась уже в родовой, голова тяжелая, перед глазами всё плывет.
       - Раскрытие восемь пальцев!
       - Сильная кровопотеря!
       Вокруг кто-то суетился, что-то кричал, из общего гула всплывали отдельные фразы. Кто и кому их говорил? Я своего тела почти не ощущала, но, кажется, ставили капельницу...
       - Тужься, девочка!
       Кто тужься? Я? Мне еще рано! Моей девочке всего семь месяцев...
       - Тужься, курица безмозглая! - громкий рык прямо мне в ухо заставил подчиниться командному голосу, и я напрягла мышцы.
       - Еще!
       А через мгновенье я ощутила, как лишилась чего-то важного, перестала быть цельной... А еще через мгновенье послышался детский плач...
       - Два семьсот, сорок семь сантиметров... - Это последнее что я услышала, прежде чем меня не стало. За окном июньская погода всё так же радует теплом и красивым закатом, маленькая новорожденная девочка посапывает в кувезе, всё на своих местах, а меня нет.
       Врачи качали головами, тихо перешептывались, разводили руками. Володя беззвучно плакал, когда ему сообщили.
      
       Матерью моей дочери стала Зоя. Сначала они с Володей поженились, удочерили мою девочку через суд, а потом Зоя его выгнала. И воспитывала детей сама.
       Ее дочка родилась на три месяца позже.
       Нет, девочки не стали лучшими подругами. Они стали сестрами. Ну и что, что одна - высокая, стройная с белокурыми волосами, легко заплетающимися в любую косу, а другая - щуплая, невысокая с вечно растрепанной медной гривой.
       У них все будет прекрасно. Я, сверху, об этом позабочусь.
      
      

    14


    Маруся Вк - 7 : Марина   25k   "Рассказ" Проза

      Марина.
      - Дорогой, на новогодние праздники к нам приезжает Маринка... - многозначительно начала я, заранее предугадывая реакцию мужа. Как я и ожидала, Митя скривился, как от внезапно попавшегося кислого мандарина среди связки сладкого оранжевого лакомства. За все время нашего с ним брака, такая реакция оставалась неизменной на присутствие одной из моих подруг. Уж что там между ними произошло, мне так никто из них и не рассказал. Устав ходить около этой тайны как лиса вокруг винограда, в конце концов, бросила попытки выведать причины их нелюбви, оставив все как есть.
      - А можно перенести приезд твоей дорогой подружки на другое время? Ты же знаешь, что после праздников у меня командировка.... Вот и натрещитесь, пока меня не будет, а? - проворчал он, поднимаясь с кресла, где до этого сидел, мирно читая газету. - Ты же отлично знаешь, что я совсем не рад видеть ее, - недовольно добавил он, практически выйдя за двери зала. Ну вот, началась первая стадия - побег от разговора. Дальше два варианта развития событий - либо он уезжает на работу, просить новое задание или же внеплановую командировку куда подальше или, нагуляв себе раздражение, примчится затевать разборки со скандалом.
      Может, ей следовало бы снять на время пребывания в городе отдельную квартиру? Хотя, она зачастую прилетает всего на пару - тройку дней, наводит шорох и праздник в моей жизни, ставя все вверх тормашками и, благополучно отбывает под крылышко своего бойфренда. Да и съем квартиры перед самыми новогодними праздниками - дело крайне недешевое. Большинство хозяев стараются поднять стоимость аренды своих метров и желают сдавать их чуть ли не почасово. Порой их наглость совершенно зашкаливает, изумляя предлагаемыми условиями. Сами посудите - нормально ли отдать за пару суток в квартире, практически в центре города сумму, превышающую в два, а то и в три раза, от обычной стоимости за месяц?! Вот и я считаю, что не стоит столь бездарно тратить деньги, а проще остановиться у нас. Тем более что у нас довольно большая двушка - места должно хватить для всех, а Митя немного потерпит легкие неудобства.
      - Ну, вот и пообщались... - тихо произнесла уже в пустоту комнаты я. Подобные сцены происходили с завидной регулярностью, и я даже практически перестала обращать на них внимание. Самое главное - предупредила, сиречь поставила перед фактом. Чаще всего случалось, что муж спешно куда-нибудь отбывал по 'суперсрочнымделам', в кратчайшие сроки находя для себя задание у начальства. Босс радовался такому рвению и с удовольствием скидывал на подчиненного противную работу, которую никто не хотел брать на себя. Мою подругу Михал Ильич заочно нежно любил, каждый раз передавая приветы и пожелания надолго не оставлять 'старшенькую' без присмотра. Ну, еще бы. Кто бы стал заниматься всеми теми не слишком приятными заданиями и командировками куда-нибудь в глухомань, а тут такое рвение, стоит лишь мне объявить о скором приезде закадычной подружки.
       К слову, старшенькая это я - у нас с Маринкой три года разницы в возрасте, естественно с плюсом в мою сторону. А так как мы похожи как родные сестры, все впервые встречающие нас, свято убеждены в нашем родстве. Я бы тоже сомневалась, если бы не была знакома с ее родителями и не знала ее еще с тех времен, когда она на меня совсем не походила. Только в институте, после нескольких практически подряд вопросов от однокурсников о нашем родстве, и внимательней приглядевшись к внешности друг дружки, задумали шалость - с того момента мы всячески старались копировать друг друга.
      Вот люди и терялись, искренне думая, что мы близнецы. Да и как тут не задуматься над причинами столь явного сходства - Марина, словно мой слепок - такая же невысокая в росте, с похожим типом фигуры, копной вьющихся волос. Со спины нас можно и перепутать, но в лицо - становятся заметны мелкие отличия, которые, тем не менее, не особо внимательные собеседники совершенно не замечают.
      Но большинство сходств только внешние - по голосу и поведению мы разительно отличаемся. Кто вечный заводила? Марина! Кто всюду влипает в истории? Марина! Кто вечно летит на помощь через весь город? Кристина! Почему Кристина? Да потому, что Кристина, абсолютный антипод шебутному вихрю по имени Марина. Стоит подруге позвонить с очередным призывом, как я лечу на помощь...то есть, раньше летела. Сейчас, я замужняя дама и не могу больше позволить себе сорваться в час - два ночи.
      Может, отчасти в этом кроется причина столь ярой нелюбви мужа к моей подруге? Ведь в первые годы нашего с Митей брака, я часто общалась с Маришкой, периодически приходя ей на выручку, что не могло радовать моего супруга. Потом подруга нашла себе очередное приключение по имени Вадим, и благополучно отбыла на малую родину своего нового приятеля. С отъездом подруги я стала чаще бывать наедине с мужем, что не могло не сказаться на наших отношениях, повернув их в более нежное русло. Супружеская жизнь стала как-то слишком сладкой и мирной, что наводило на меня определенную скуку своей однообразностью, и я искренне радовалась редким приездам подруги. В отличие от мужа.
      Как я и предполагала, скандал не заставил себя ждать. Митя, быстренько созвонившись с начальством в просьбе предоставить какое-нибудь отдаленное убежище от нелюбимой жонкиной подружки, получил ожидаемый мной отказ. На что в принципе я и рассчитывала, сообщая о ее приезде накануне столь замечательного события. Все места были распределены и срывов по репортажам пока не предполагалось. Ну и еще бы, сегодня уже двадцать девятое, все кто нужно получил задания и отбыл, стараясь управиться до наступления новогодней ночи.
      Да, забыла упомянуть, что муж мой работает в одном некрупном местном журнале о рыбалке и прочих отдаленно-лесных развлечениях. Так что с темами для репортажей особых проблем не было, но в этот раз случился облом. Никто не захотел терять из-за праздников повышенную ставку за материал. Так что придется ему потерпеть мою подруженцию пару деньков, пока она снова не улетит к своему северному мачо.
      Митя раздраженно шипел и плевался, диким котом расхаживая по залу, что впрочем совсем не мешало мне пребывать в радужных предвкушениях от того что я снова увижу старую подружку. Что только мы с ней не вытворяли, пока учились... Наверное и не стоит никому рассказывать, дабы не портить впечатление окружающих о себе. Для всех я - примерная и благочестивая жена своего мужа.
      - Ты слышишь вообще, о чем я тебе говорю?! - возмущенно взвизгнул Митя, заметив, что я его совершенно не слушаю, погрузившись в воспоминания былых дней.
      - Да, да, дорогой...я очень внимательно тебя слушаю... - состроив серьезную мордочку, преданно посмотрела в глаза мужа. Не стоит дергать тигра за усы, он и так нервный.
      - Ага, так я тебе и поверил, - буркнул Митя и, тут же пошел на второй круг скандала. - Что, уже решаешь, чем вы тут на двоих займетесь, пока я буду где-нибудь в командировке? - язвительным голосом прокомментировал мое задумчивое состояние благоверный. - А вот фиг вам! В этот раз я никуда не поеду! Буду тут у вас над душой стоять и контролировать, чтобы она тебя никуда не втянула, - глядя на меня с превосходством, язвительно произнес мой очень любимый супруг. Признаться, я, в самом деле, планировала сходить куда-нибудь в новогоднюю ночь. В стриптиз клуб, к примеру или в ночной клуб или бар... В общем, провести время весело и приятно и, самое главное - за стенами родного жилища. А тут такой облом.
      - Что? Не ожидали? Думали, я, как обычно поеду в командировку, а вы тут развратничать станете? Щщазз! - рявкнув напоследок, Митя вылетел из зала. Что-то сегодня быстро закончилась его традиционная истерика под названием - 'как я не люблю, когда приезжает твоя Марина'. Чаще всего случалось, что Митя мог часами полоскать мне мозг, твердо уверенный, что я его все время слушаю. На самом деле, я примерно на третьей минуте разговора, точнее нотаций, банально отключалась, совершенно переставая слушать собеседника и начиная размышлять о собственных нуждах. Весьма полезное умение в семейной жизни. По крайней мере, у меня.
      Н-да, и что же теперь делать? Тяжело вздохнув, согласилась с собой - ничего не сделаешь, придется в этот раз сидеть дома под недовольным взглядом благоверного. Зря я, наверное, так долго тянула с оповещением о приезде несравненной Мариши. Митя давно бы нашел себе занятие на этот период, лживо сетуя мне о зверствах начальника, отправляющего бедного репортера к черту на куличики с очередным наискучнейшим заданием 'половить рыбку в Алтайских речках'. Ну и ладно, посидим дома, авось Митя не будет откровенно нарываться на скандал с моей дражайшей подружкой и празднование Нового Года пройдет мирно.
      ***
      - Крис! Ты приехала! - громко кричит мне худенькая блондинка, высовываясь из дверей электрички и привлекая всеобщее внимание находящихся на платформе людей. - Ты себе не представляешь, как я рада, что ты смогла меня встретить!
      Терпкий аромат духов моментально защекотал в носу, назойливо принуждая расчихаться от сногсшибающего сочетания. Бедняге явно не повезло всю дорогу от вокзала проехать в тамбуре, и ее шубка пропиталась запахом табака и чего-то еще. Чебурек? Беляш?
      Кое-как вывернувшись из крепких объятий с виду хрупкой блондинки, попыталась оттереть со щеки след от ее красной помады. Сколько себя помню, Марина всегда носила именно такой колер. Наверное, она, таким образом, старалась придать яркости нашему общему слегка блеклому виду. Вслед за ней мне приходилось пользоваться тем же оттенком. В институте мы красились в рыжий и даже как-то попробовали носить красный цвет волос. В то время, над нами часто подшучивали однокурсники, называя нас 'Советский Союз', видимо, ассоциируя с цветом волос цвет флага той эпохи. Возможно еще потому, что мы всегда ходили вместе. Даже жили в одной комнате в студобщаге. Правда пришлось побегать и поуламывать заведующую и комендантшу, но все получилось как нельзя лучше. Это были мои самые лучшие годы, проведенные в институте. Мирина и Почиваева. Минин и Пожарский - так тоже иногда нас называли, отмечая нашу неразлучность. Единственное, где нас видели поодиночке - экзамены, на которые мы порой ходили дважды - за себя и того парня, то есть подругу.
      - Как ты похорошела! - восхищенно произнесла я, оглядывая 'близняшку' с ног до головы. И в самом деле, Марина выглядела довольной жизнью и сияющей, словно начищенная корона Российской Империи. - А как похудела! А волосы! - как сорока трещала, вертя ее по оси и щупая тело. - А шубка! Снежная Королева? - с замиранием спросила ее, и с восхищением поглаживая мягкий пушистый мех. Моя заветная мечта, на которую я пока не могу выделить средства. Да и отдать десятки, а то и сотни тысяч за шубку, слишком жалко.
      - Пф! Скажешь тоже... Бери выше! Вадичка открыл собственный магазин! Теперь продает меха. Вот, и мне досталось от щедрот барских, - вредным голосом пошутила подружка. Я только завистливо вздохнула, в последний раз проводя по нежным волоскам.
      - Да уж, повезло, ничего не скажешь, - пробормотала я, стараясь не коситься на свои старые шмотки.
      - Ну ладно, не кисни. Пойдем в кафе посидим, жуть как капучино хочется. Я пока ехала, думала, скончаюсь от амбре в вагоне, - смеясь, пожаловалась Маринка, и прикурила тонкую сигаретку. Я удивленно на нее воззрилась, совершенно не узнавая подругу. Раньше она крайне негативно относилась к куреву, считая, что в жизни и так слишком много дерьма, чтобы дополнительно травить свой несчастный организм. А тут... Но я не стала лезть к ней с вопросами, для этого слишком неподходящий момент, а просто удивленно - вопросительно подняла бровь.
      - Ой, брось, мамочка, - выпустив струю дыма, отмахнулась от меня подруга. - Себя вспомни - что в институте творила... - заговорщицки подмигнув, подхватила меня под руку, ведя в сторону выхода со станции. Колесики ее стильного чемоданчика стучали по брусчатке в такт ее каблучкам, а я еще раз подавила в себе завистливый вздох. Не то что я ей так сильно завидовала, но как то...
      ***
      Чашка приятно грела озябшие от долгого ожидания руки - я как всегда слишком ответственна, чтобы приехать вовремя или чуть позже. Вот и сейчас пришлось довольно долго ждать на продуваемой всеми ветрами платформе, пока не придет электричка с моей подругой в ее теплом нутре. Могла бы подождать в машине, но нет. Как же я пропущу ее приезд?! Вот и пришлось торчать на платформе, выстукивая зубами мелкую дробь.
      - Ну что? Куда дальше? - Марина как всегда быстра на развлечения жизни, словно мотылек - однодневка, стараясь успеть всюду.
      - Не знаю, надо бы домой сперва заехать. Там уже решим. К тому же - завтра уже 31, столько нужно приготовить... - забубнила я, прикидывая про себя, что еще нужно купить на праздничный стол.
      - Да брось, закажем в доставке, - привычно отмахнулась от меня подруга. - Вот еще, буду я стоять у плиты! Ты видела, какой у меня маникюр? А ты знаешь, сколько я за него отвалила? - протянула мне свои руки Маринка, желая продемонстрировать мне красоту ногтей.
      - Ну ладно, сделаю все сама, - проворчала я, разглядывая ее идеальные ноготки с затейливым рисунком. - Митя если узнает, что праздничный ужин мы заказали в доставке, плешь мне всю проест... - пробормотала я, отпустив ее руку.
      - О, так твой дорогой муженек решил никуда не уезжать?! Вот повеселюсь над его кислой миной, когда он меня увидит! - рассмеялась Марина, обрадовавшись непонятно чему и заставив посетителей кафе недоуменно обернуться.
      - Ну что ты так шумишь, - укорила ее, послав извиняющуюся улыбку одной из возмущенных женщин.
      - Зануда, - дразнясь, показала мне язык подружка. Я только вздохнула, поражаясь про себя ее детскости. Хотя, будь она более взрослой, мне было бы с ней скучно. Да, я зануда - домоседка, а она - яркий лучик счастья, внезапно врывающийся в мою серую жизнь и оставляющий за собой сияющий радужный след.
      - Бе - бе - бе, - ответила ей тем же, тоже показав язык.
      - Ну вот, так-то лучше, - улыбнулась Мариша. - А то заладила - Митя то, Митя се... Тьфу на тебя. А пошли в салон! Приведем себя в порядок, пусть твой слюной захлебнется! - подружка вскочила со стула, чуть его не опрокинув. - А то ишь, он по командировкам шатается в свое удовольствие, а жена лишнюю копейку на себя потратить не может! Вставай, кому сказала?! - довольно бесцеремонно меня спихнули с насиженного места и, придав ускорение под зад, погнали к машине.
       Эхх, не дадут спокойно посидеть, покайфовать над чашечкой ароматного напитка. Неугомонная молодежь - ей бы только и скакать что целыми днями без продыху... Уууй, походу права моя закадычница - старею я. Вот уже аки бабка старая бухчу... А и пойду в салон, да и потрачу на себя денег мальца, а может и не мальца - на работе как раз премию выписали, и я все думала куда ее потратить. Вот и спущу ее всю на себя, а Митя обойдется и без нового системника. Старый еще пашет, вот на нем пусть и работает. Решено.
       - Ну что, куда едем? - вопросительно повернулась к подружке, ожидая пока машина хоть немного прогреется.
      - Ой, да неужели... - расплылась в улыбке Мариша, пристегивая ремень безопасности. - Что это случилось с нашей Золушкой?
      - Иди в баню, стерва, - беззлобно огрызнулась я.
      - А вот с бани и начнем! - нисколько не обидевшись на стерву, подруга приняла позу Петра на коне и повелительно указала вперед.
      ***
      Ну что я могу сказать - с бани начали, на бане впрочем, и закончили. А все потому, что подруге захотелось в Сандуны. Пока только посмотреть. И, конечно же, на осмотре дело не закончилось, и мы решили пойти в зону 'Восток'. И нам не пришлось колесить по всему городу, перебирая салоны красоты - в местном СПА имелось все желаемое. А хотелось нам многое - и массаж, и депиляцию, и маникюр, и прическу ... Митя будет в ярости. Да и плевать!
      Из дверей Сандунов мы выпорхнули ближе к вечеру, проведя в СПА больше четырех часов и оставив в его кассе неимоверное количество денег. Но зато я отдохнула, как ни на каком из курортов. Меня долго мыли, отпаривали, хлестали, натирали, мяли, снова мыли... А массаж...просто вне слов, такое блаженство не поддается описанию. Огромный мускулистый мулат, разминая мое тело в своих крепких руках как пластилин, сначала вынул из меня все косточки, а потом с той же тщательностью собрал их на место. Потом были отшелушивания, обертывания, питательные маски... Я не знаю, как на мне еще осталась цела кожа, после всех манипуляций с ней. А еще были мастера маникюра, педикюра, депиляции, парикмахера, даже визажиста предоставили. Оценив мой мейк, Маринка попросила служащего СПА принести из машины ее багаж и насильно впихнула мне одно из своих вечерних платьев - не ходить же мне оборванкой при таком внешнем виде... Благо размер одежды у нас так и остался одинаковым.
      ***
      - Ну что, в магазин? - пристегнувшись, выжидающе уставилась на меня подруга.
      - Зачем? - не поняла я. Вроде планировали заказать в доставке блюд, а тут ей приспичило в магазин ехать.
      - Как зачем?! А отмечать мой приезд?! Да и мужик, поди голодный... - поддела меня, эта зараза.
      - Да есть там еда, не маленький, разогреть сумеет, - отмахнулась от нее, выруливая с парковки.
      - Ну и хорошо. Суп пускай сам ест. А я хочу морепродуктов! У тебя же есть морепродукты? - испытующе спросила она, заранее зная ответ.
      - Бэээ... И как вы эту склизкую мерзость едите, - красноречиво высунула язык я, корчась от отвращения. Знает же прекрасно, как я не люблю этих гадов.
       - Да ладно тебе, просто ты не умеешь их готовить, - бородато отшутилась она. - Давай, туда заруливай, зайдем в ресторан, - по-хозяйски распорядилась Марина, тыча пальцами в моей машине. Я притворно куснула воздух около его нахальной конечности, для достоверности громко щелкнув зубами.
      - Ай! - притворно испугалась подруга и, отдернув лапку, ядовито произнесла: - А я тебе говорила - давай поедим в ресторане при бане, а то ты уже на мирных людей бросаешься. Рули давай! - рявкнула она, все же опасливо ткнув пальцем в нужном направлении.
      - Раскомандовались тут всякие... - проворчала я, вклиниваясь в соседний ряд. - Вот сядешь за мое место, будешь командовать.
       - Ты же знаешь, что я вечно путаю педали, - пару раз глупо хлопнув глазами, откликнулась Маринка, накручивая на палец светлую прядку волос.
      - Блондинка, - закатив глаза, со вздохом вынесла я диагноз.
      - Сама такая, - рассмеявшись, подруга дернула меня за прядку того же колера как и у нее.
      Так, беззлобно переругиваясь и поддевая друг дружку, мы добрались до ресторана. Машину пришлось бросить на парковке и домой добираться на такси - я слишком много выпила, чтобы садиться за руль. Наши соседи по столику активно предлагали свои услуги по транспортировке наших прекрасных пьяненьких тушек до квартиры, но толика благоразумия все еще плескалась в нетрезвой голове, и мне удалось убедить Марину не соглашаться на их столь щедрое предложение. Кто знает, чью квартиру они имеют в виду...как бы не пришлось потом в быстром темпе сбегать из чужой койки. А что нас обязательно попытаются туда затащить, я не сомневалась. Достаточно было увидеть их масляно блестевшие глазки, когда они оглядывали нас при знакомстве. Мужчины все же вышли нас проводить, возможно, в надежде все же нас переубедить, а может из чистого благородства... Марина долго целовалась с этим кретином, ой, Константином, все никак не желая залезать в тепло салона. Пришлось придать этой...нехорошей женщине пинка под мягкое место. Такси мигнув напоследок фарами, выехало с парковки, а мы весело и пьяно рассмеялись, видя выражение лиц обломившихся мужчин.
      ***
      - Тише ты, мужа разбудишь, будет нам скандал прямо на пороге, - шипела на подругу, стараясь не создавать сильного шума и протащить в дверь ее чемодан. И зачем надо брать так много вещей, тем более, если едешь всего на пару дней...
      На кухне вспыхнул свет, обозначая наличие на ней живого существа. Весьма злого и раздраженного существа. Я даже побоялась поднять голову и посмотреть на мужа, ведь я была слегка виновата тем, что так долго прогуляла на улице и совершенно забыла отзвониться. Так и не дождавшись никакой реакции, с удивлением услышала тихий щелчок комнатного замка.
      - Что это с ним? - недоуменно поинтересовалась у подруги, переводя взгляд с ее лица на дверь нашей спальни. Марина как-то странно улыбалась, глядя на меня.
      - Ты не видела его выражения лица, когда он вышел из кухни, - тихо ответила она, продолжая на меня странно смотреть.
      - Аааа...все равно ничего не ясно, - помотала головой, разгоняя хмель, туманными щупальцами снова опутавший мое сознание, стоило мне только оказаться в тепле квартиры. - Пойдем, постелю.
      - Да брось, дашь белье, сама постелю. А ты иди мужа приводи в себя, а то он какой-то странный, - отмахнулась та.
      - Ну, вот еще, будет гостья в моем доме сама себе постель стелить, - раздраженно огрызнулась я, направляясь в зал.
      - А как же муж? - ехидно поинтересовалась Маринка.
       - Брысь, ехидна, - беззлобно шикнула на нее. - Дуй в ванную, а я пока все приготовлю.
      ***
      Маринка сидела в супер коротком шелковом халатике в кресле и потягивала из бокала вино, когда я выползла из душа. Митя наверняка уже спал, так что я решила присоединиться к подруге, тем более что для меня тоже нашелся бокальчик.
      - Ну что, успокоила своего? - безразличным тоном осведомилась подруга.
      - Нет, пусть спит. Завтра поговорим, тем более что он сейчас слишком раздражен. Ты же знаешь, как он на тебя реагирует.
      - Знаю, - усмехнулась в бокал Марина. Мы еще некоторое время посидели в молчании, думая каждый о своем.
      - Как у тебя дела на личном фронте? Вадичка замуж позвал?
      - Да какой там, - грустно вздохнула та, откидываясь на подлокотник кресла и закидывая на противоположную сторону свои идеальные ноги. - Такое ощущение, что я ему надоела...
      - Ну что ты... Вот отдохнете друг от друга... Может все и наладится... - попыталась утешить лучшую подружку я, отлично понимая что слишком мало уверенности в моих словах, чтобы быть правдой.
      - Да ладно, не утешай. Я уже давно заметила его охлаждение ко мне. Он перестал ездить со мной по гостям, все время говорит что устал... А представляешь как я устала, когда мне в лицо спрашивают где мой кавалер? - плаксивым голосом протянула Маришка.
      - О, дорогая... - с сочувствующей улыбкой похлопала я около себя. - Ты же сама понимаешь что вам надо немного отдохнуть друг от друга...Вот и у нас, хоть и считается, что в семье идиллия, а знаешь как мне иногда хочется посидеть в одиночестве... - обнимая пересевшую подругу, пожаловалась я.
      - То ты, а я к нему со всей душой, а он... - зарыдала пьяными слезами Марина. Все-таки не стоило нам продолжать пить после ресторана, не было бы сейчас такой истерики.
      - Ну все, успокойся. Завтра уже Новый Год, а ты будешь ходить с распухшим носом, - подняв ее голову, вытерла дорожки слез.
      - Ты такая добрая, - шмыгнув носом, призналась Марина.
      - Ага, мать Тереза, ты не знала? Каждый пьяный может поплакаться мне в жилетку, - наигранно весело поддела ее я. - Ну что ты, в самом деле, а? Ну подумаешь, поссорились. Немного посидите отдельно - только полезнее будет.
      - Ты правда так думаешь? - спросила Маринка, уставившись на меня с какой-то дикой надеждой в глазах, а я заворожено наблюдала за собственным отражением в ее зрачках. Медленно, очень медленно, словно боясь спугнуть, подруга подалась к моему лицу. Я решила, что она что-то заметила на моем лице, может пятнышко стереть хочет, потому не стала отстраняться. Через миг теплые губы легонько прикоснулись к моим, замерев на секунду, и едва раскрывшись, выпустили кончик языка.
      Язык подруги нежно провел по моим губам, отставляя за собой влажный след с привкусом вина и призывая ответить на ласку. В институте мы иногда баловались подобным образом, но обычно дальше поцелуев дело никогда не заходило. Я решила, что и в этот раз, мы только немного поиграем, поэтому с удовольствием ответила, запустив пальцы в ее слегка влажную после душа гриву. А поцелуй все длился и длился, туманя разум и заставляя закрываться глаза, и Марина явно не собиралась прерываться.
      Прохладные пальчики как-то незаметно для меня забрались под мою коротенькую ночную майку.
      - Что ты делаешь? - испуганно прошептала - прохрипела я, придерживая край майки одной и пытаясь оттолкнуть ее от себя другой рукой.
      - Не бойся... Тебе понравится, - шепчет Марина, снова приникая к моим губам и пробираясь под тонкую ткань обеими руками. Прохлада ее пальцев - и я непроизвольно выгибаюсь навстречу. Мои губы пылают, а моя соблазнительница уже целует бешено бьющуюся жилку на моей шее, спускаясь по горлу вниз к чувствительной впадинке, нежно прикасается губами к ключице, легкий укус, от которого я непроизвольно вздрагиваю.
      - Чшшш... Расслабься, дорогая... - шепчет Марина...и я поддаюсь ее горящему взгляду.
      Чувствую я, что у нас будет очень веселый Новый Год.

    15


    Дизайнер Офисное кресло и вуду-жаба   25k   "Статья" Проза


    ВК-7. ОФИСНОЕ КРЕСЛО И ВУДУ-ЖАБА

       Той осенью Леночка разорвала мениск левого колена - очень серьёзная травма для тех, кто знает, что это такое. Леночка тогда ещё этого не знала, а просто медленно брела на работу от метро, прихрамывая - колено ныло уже несколько дней. И вдруг - резкая боль, от которой она, зажмурившись, застыла на месте и даже дышать перестала. Пережив первое потрясение, она достала телефон и заказала такси - идти дальше она не могла. Потом она позвонила на работу и рассказала своему главбуху Марь Иванне, что с нею приключилось.
       - Бухгалтеру коленки не нужны, - отрезала непреклонная Марь Иванна. - Я тебя никуда не отпущу, пока ты мне квартал не закроешь...
       - А в травму? - жалобно всхлипнула Леночка. - Можно мне сегодня съездить в травму?
       - Леночка, ну, что ты спрашиваешь глупости? - голос Марь Иванны чуть потеплел. - В травму езжай, конечно! И к врачам, каким надо, я тебя отпущу, и на процедуры потом - пожалуйста! Но сначала - квартал... Закроешь квартал - и болей сколько влезет...
       Тут Леночка увидела невдалеке своё такси и замахала водителю. Когда такси подъехало, она, подволакивая больную ногу и стараясь не наступать на неё, кое-как залезла в машину и назвала адрес травмпункта.
       Водитель оказался азиатом, вежливым и добрым до простоты мужчиной неопределённого возраста. Он поинтересовался у Леночки, что с ногой, а когда она стала рассказывать, положил руку на её колено и спросил участливо:
       - Тут болит?
       - Уберите руку... Вы же не хирург, - смущённо пробормотала Леночка, спихивая смуглую руку водителя со своего колена и отодвигая ногу от него подальше.
       Доехали они быстро, а вот в травмпункте оказалось много народа, причём в очереди в регистратуру пришлось стоять, потому что все ближайшие кресла оказались заняты травмированными людьми. Когда Леночка подошла к окошку, какой-то мужчина сзади, не выдержав, закричал через её плечо регистраторше:
       - А побыстрее нельзя?.. Что вы возитесь?..
       - Надо было приезжать в травмпункт вчера, - спокойно ответила регистраторша, видимо, уже привыкшая к подобным выкрикам. - Вчера у нас никого не было.
       Очередь потрясённо замолчала, а регистраторша назвала Леночке номер кабинета, добавив:
       - Травматолог Нехорошев... Это второй этаж... Лифта - нет...
       Леночка забралась на второй этаж, хватаясь за перила руками и подтягиваясь на них всем телом. Потом она отсидела ещё одну очередь к травматологу, а когда вошла в кабинет, то сразу услышала:
       - Не подходите ко мне! Сядьте на стул возле двери!
       Видимо, увидев потрясённое лицо Леночки, травматолог опять закричал ей со своего места у стола, поясняя:
       - Я всё и так знаю...
       Леночка тяжело опустилась на стул, держась для опоры за сидение.
       - Рассказывайте, - приказал травматолог.
       Потом он через сестру передал ей бумажку-направление на рентген и крикнул следующего пациента.

    ****

       На другой день Леночка приехала на работу опять на такси, привязав к колену гипотермический лёд "Снежок". Колено распухло и не сгибалось. Это она поняла, когда, проглотив за ночь чуть ли не полпачки нестероидных противовоспалительных, которые ей прописал травматолог, попыталась сделать утреннюю гимнастику. Колено болело ещё сильнее и подозрительно хрустело, и Леночка решила сесть и, уже сидя, делать упражнения только для рук.
       Родная бухгалтерия встретила её сочувственными ахами и рассказами о собственных коленках и прочих других травмах. Наибольшую поддержку, конечно, Леночке оказала её закадычная подруга Пантелеева.
       - Все врачи делятся на тех, кто смотрит в лицо пациенту и тех, кто даже не поворачивается к нему, - сказала Пантелеева после того, как все выслушали Леночку. - И по моим наблюдениям: молодые врачи смотрят на пациента, но ничего ещё не знают... А вот врачи в возрасте - у них опыт уже есть, но пациента они даже не слушают... Так что считай - тебе повезло: травматолог тебе попался опытный...
       Леночка горестно вздохнула и пробормотала:
       - Я сделала рентген, и он показал...
       - Рентген - это провокация, - отрезала Пантелеева. - Помнишь, меня в мае на скорой привезли в Сокольническую больницу с прострелом поясницы?.. Сделали рентген и по нему поставили диагноз - плеврит. Неделю кололи от плеврита, потом завотделением посмотрела снимок и сказала, что это не затемнение в лёгких, а след от моей большой груди...
       - Да, помню, - потрясённо подтвердила Леночка и добавила с завистью. - Грудь у тебя - знатная...
       Подруга Пантелеева её не услышала, глубоко задумавшись. Потом она подняла тонкие брови и произнесла:
       - Надо сделать МРТ... МРТ всё покажет лучше всякого рентгена... Только в поликлинике по месту жительства ты будешь ждать МРТ полгода...
       - Ну почему полгода? - отозвалась со своего места Нина Павловна. - Не полгода, а всего месяца два-три... Но сначала обязательно надо записаться к врачу, который направит твоё дело на комиссию... А та уже даст разрешение на МРТ...
       - Но это долго! - воскликнула Леночка.
       - Есть выход, птичка моя, - успокоила её Пантелеева. - Идёшь на МРТ в ту же поликлинику по месту жительства, но через платные услуги... В платных услугах всегда талоны есть, потому что за деньги...
       Леночка позвонила в поликлинику. Платные талоны действительно имелись, но ближайшее время на платное МРТ оказалось только через неделю. Скрепя сердце, Леночка согласилась - ехать сейчас куда-либо далеко от дома она просто не могла.
       Целый день Леночка разбивала для колена гипотермический "Снежок", а потом девочки нашли пластиковую квадратную бутылочку из-под воды и заморозили лёд в ней. В туалет они по очереди возили Леночку на офисном кресле - в общем, поддерживали изо всех сил. Леночка приняла все оставшиеся в пачке нестероидные противовоспалительные и время от времени кривилась от боли.
       Первой не выдержала Петрова.
       - Тебя сглазили, - сказала она, вытаскивая из ушей наушники. - Хочешь обижайся на меня - хочешь нет... Я тебе это всегда говорила. Поэтому ты и не замужем до сих пор...
       - У нас полстраны сглазили, - веско ответила Нина Павловна, не поднимая головы от клавиатуры. - У нас полстраны не замужем...
       Петрова замолчала - крыть было нечем.
       - Крем "Софья - пчелиный яд" для суставов, -- со зловещими интонациями в голосе произнесла Соболькова и пристально посмотрела на Леночку из своего угла. - Попробуй намазать колено... Погуще...
       - Да ничего ваша "Софья" не помогает, - раздражённо отмахнулась Нина Павловна.
       Тут не выдержала уже сама Леночка.
       - Почему это не помогает? - возмутилась она. - Очень хороший крем, если мазать лицо... И оливковое масло там, и кедровое, и облепиховое... И мумиё есть... И экстракты шалфея и зверобоя... И ещё много всяких трав, целый список...
       Девочки потрясённо замолчали, а Марь Иванна потянулась к своей сумочке за записной книжкой, в которую она всё записывала "на память".
       Ближе к вечеру нестероидные противовоспалительные перестали действовать вообще.
       - Что ты пьёшь? - спросила Марь Иванна, видя Леночкины мучения.
       - Найз, - ответила Леночка.
       Марь Иванна презрительно фыркнула и сказала:
       - Леночка, ну кто так болеет?.. Только Целебрекс... Он самый сильный...
       Бухгалтерия заспорила: посыпались какие-то названия, которые Леночка никогда в жизни не слышала. Когда все успокоились и немного поработали, Соболькова опять вытащила из ушей наушники и сказала:
       - Надо к коленке привязать лягушку... Живую... Мне мой мануальный терапевт рассказывал про одну свою пациентку. Она к нему на первый приём пришла с лягушкой на ноге и говорила, что ей очень помогает...
       Леночка онемела.
       - Да что ты говоришь такие глупости! Какую лягушку? - вскричала Марь Иванна со своего места, потом она повернулась к Леночке и сказала. - Не слушай! И не лягушку вовсе, а жабу!.. У жабы слизь на коже особенная, едкая!..
       Девочки опять заспорили. Кто-то стал рассказывать о ядовитой тропической лягушке кокоа, кто-то - о вуду-жабе ага, страшно зловредной твари, умеющей, к тому же, плеваться ядом в своего противника. Конец спорам положила сама Леночка.
       - Да где я сейчас лягушку найду? - спросила она. - Ведь осень уже...
       Родная бухгалтерия притихла.
       - Ну-у... Может купить в зоомагазине? - неуверенно предложила Соболькова.
       - А если из зоомагазина не подействует? Может, они там искусственные? - опять спросила Леночка, уже улыбаясь.
       - Значит - заговор... Заговор подействует непременно, - сказала Петрова и, оглядев всех в ожидании поддержки, быстро забормотала, закатив глаза. - Зубы мои зубы, выпадите все мои зубы, останьтеся одни губы...
       - Ну... Это же про зубы, - проговорила Нина Павловна даже как-то разочарованно.
       - Я других заговоров не знаю, - смутившись, объяснила Петрова.
       - Дикость какая-то средневековая... Только Целебрекс, - начальственным голосом отрезала Марь Иванна.
       И тут Леночка с громким стуком привычным уже движением разбила пакет с гипотермическим льдом: рабочий день подходил к концу.

    ****

       Через неделю МРТ выявило у неё разрыв мениска. Леночке это МРТ показалось страшно болезненной процедурой, потому что её ногу, закрепляя, придавили какими-то тяжёлыми кирпичами, под которыми надлежало лежать и не шевелиться. Шевелиться хотелось нестерпимо, и не просто шевелиться, а убежать, уползти, исчезнуть отсюда, наплевав на свои деньги. Леночка мучилась под кирпичами, пытаясь сдерживать конвульсии больной ноги, слушала космические пульсирующие звуки и тихо плакала.
       Потом она едва упросила сестру дать ей талон в живую очередь к хирургу, к которому, вообще-то, полагалось записываться через терминал и две недели ждать приёма.
       В очереди на приём к хирургу многие сидели и писали. Когда Леночка спросила, что все они пишут, ей объяснили, что симптомы заболевания для памяти лучше записать... Ведь когда заходишь к врачу в кабинет, то всё из головы вылетает, а болезней много и времени, чтобы вспоминать про них в кабинете - нет. Поэтому всё, что хочешь сказать, лучше заранее записать, а потом на приёме просто врачу продиктовать... Или ещё лучше - дома на принтере распечатать и врачу в распечатанном виде предоставить, положив на стол. Как вошёл - сразу молча кладёшь листочек с симптомами и не отвлекаешь больше специалиста своими глупостями... В коридоре же люди ждут...
       - Боже мой! - пробормотала Леночка и стала искать в сумочке ручку.
       - А что же вы хотите, милочка? На приём врача отпущено двенадцать минут! - воскликнула сидящая напротив очень приятная пожилая дама.
       - Десять, - сквозь зубы поправил даму мужчина, баюкающий свою забинтованную руку рядом с Леночкой.
       - Уже десять? - ахнула приятная дама. - Кошмар, что творится!
       Когда Леночка вошла в кабинет хирурга Трофимова, он вежливо предложил ей сесть на стул возле своего стола. Колено он, как и травматолог, тоже не смотрел, зато он её очень заинтересованно расспрашивал.
       - А вот когда больше болит? При ходьбе или в покое? - спросил хирург, глядя на Леночку глазами кота из "Шрека".
       - При ходьбе, - быстро отреагировала она и посмотрела на хирурга с надеждой.
       - А вот при какой ходьбе? Просто по прямой или по лестнице? - спросил хирург и выжидающе сощурился.
       - По лестнице, - выпалила Леночка и подумала обрадованно. - Ах, какой специалист!
       Она, не спуская глаз, смотрела на хирурга, но тот уже отвернулся к монитору. Минуту он сосредоточенно что-то искал на мониторе мышью, а потом крикнул в сторону двери, не переставая что-то искать:
       - Следующий!
       "Видимо, хирург сделал всё, что мог", - решила Леночка и поковыляла из кабинета. Через пять минут сестра вынесла Леночке в коридор направление на консультацию в 31-ю больницу. На это направление теперь следовало поставить: регистрационный номер в ещё одном кабинете, отсидев очередь, и печати на первом этаже, в другой очереди. Лифты в поликлинике работали исправно.
       На работу она опять решила поехать на такси, правда, только от метро - для экономии. В метро она передвигалась вдоль стеночки, а по лестницам - приставным шагом, цепляясь руками за перила, а мимо неё бежали и бежали занятые своими проблемами люди, видимо, они страшно боялись опоздать на работу или ещё куда-то, и Леночка очень стеснялась, что она им мешает, путаясь под ногами со своей травмой, а в вагоне поезда она стояла, зажатая, стиснутая другими пассажирами, и успокаивала себя тем, что так она точно не упадёт и что ехать ей недалеко, можно и потерпеть. Забравшись в такси, она сразу же достала из сумочки пакет "Снежок", разбила его и приложила к колену.
       В родной бухгалтерии все девочки работали, Леночка тоже включилась в работу, а потом попросилась в туалет, и девочки вывезли её на офисном кресле в коридор.
       Коридор был длинный, со многими поворотами и, чтобы добраться до туалета, приходилось проезжать мимо дверей в соседние офисы, и девочки старались не шуметь и не разговаривать, чтобы не привлекать к ней внимания. Из офисов иногда выходили люди, но они не смотрели в сторону Леночкиного кресла или деликатно делали вид, что не смотрят, и это её очень устраивало. Так, незаметно, Леночка почти доехали до туалета, и тут из лифтового холла вышел какой-то незнакомый мужчина и язва-Сараскин. Язва-Сараскин, конечно, тут же остановился.
       - А вот и наша лягушонка в коробчонке едет! - радостно, во весь голос воскликнул он и добавил, посмотрев на мужчину. - А это наш новенький...
       - Сергей Крылов, - сказал мужчина и протянул Леночке руку.
       - Елена, - сказала она, вкладывая свою руку в ладонь мужчины.
       - Вы не похожи на Елену. Можно я буду звать вас Леночкой? - попросил Сергей Крылов, улыбаясь.
       - Можно, - согласилась Леночка и потупилась.
       Сергей Крылов поразил её добрыми серыми глазами и крепким рукопожатием. Он поздоровался с Пантелеевой и Собольковой и спросил у Леночки:
       - А что с вами такое?
       - Разрыв мениска, - привычно пробормотала она даже с какой-то гордостью.
       - Ой, у меня тоже рвался мениск, - ответил Сергей Крылов, оживляясь. - Я знаю, как это тяжело...
       Леночка вспомнила, что она сидит на офисном кресле посреди коридора и, не представляя, куда деваться от стыда, посмотрела на цель своего передвижения - дверь в туалет.
       - Ну, не будем вас задерживать, - ухмыляясь, съязвил Сараскин.
       Сергей Крылов как-то потянулся к ней, но остановился и ушёл за Сараскиным, и Леночка потом целый день думала, что он хотел отвезти её в туалет вместо девочек, но постеснялся.
       В бухгалтерии какое-то время стояла тишина, все прилежно работали, а когда Леночка положила ногу на стул и стала отдыхать, поглаживая колено, Соболькова вдруг сказала:
       - Можно попробовать массаж котиком...
       - О, котиков я люблю, - тут же откликнулась подруга Пантелеева и добавила. - Особенно лет сорока-сорока пяти...
       - Попрошу без пошлостей, я - совершенно серьёзно, - сказала Соболькова и откинула чёлку со лба. - Пришла вечером домой, устала, как собака... Спина - ноет, ноги - болят, а котик - прыг тебе на спинку... Топ-топ лапками, топ-топ... Только не забывай коготки подстригать...
       - А мой котяра, наверное, старый уже, он всё время спит, - отозвалась Нина Павловна огорчённо.
       - Вот я и говорю... Только лет сорока пяти, - сказала подруга Пантелеева и мечтательно заулыбалась.
       Соболькова на провокаторшу Пантелееву даже не взглянула.
       - А чтобы не спал, не надо его кормить, - продолжила она и отчеканила. - Девочки, запомните: сытый котик - это только грелка, а вот голодный - это уже массажёр... Для приведения которого в рабочее состояния надо игнорировать все его умильные взгляды и жалобные "мяу". Отворачиваетесь от зверя и делаете вид, что его не замечаете, не видите и не слышите... Сам прибежит и всё разомнёт.
       И тут подруга Пантелеева опять вставила своё:
       - Вот я и говорю... Лет сорока пяти - это зверь... А если голодный - то сам прибежит и всё разомнёт...
       Соболькова фыркнула и, не сдержавшись, захохотала.
       - Сумма авансового платежа по налогу на прибыль за 9 месяцев составила 2 миллиона 337 тысяч рублей, - громко провозгласила Марь Иванна нарочито противным голосом, читая со своей распечатки, а потом строго посмотрела на Пантелееву из-под очков.
       Все тут же вставили в уши наушники и отвернулись к мониторам. Только потом кто-то заговорил про йогу, что она - первое дело при болезни суставов и, особенно, колен.
       - Это смотря какой инструктор, - заспорила Петрова. - Мой самый первый инструктор на первом же занятии поставил нас всех на голову.
       - Ой! Это же нельзя делать сразу! - воскликнула Нина Павловна.
       - Вот и я тоже решила, что нельзя, и ушла от него, - стала рассказывать Петрова. - Вторая инструкторша попалась ничего, но она скоро сама ушла в декрет...
       - Одна моя знакомая девочка нашла себе инструктора в Индии, - перебила Петрову Соболькова. - Потом так и моталась к нему до пятого месяца беременности...
       - Что? Йога так способствует беременности? - потрясённо спросила Леночка.
       Но ей никто почему-то не ответил, и тогда она привычным уже движением разбила пакет со льдом - рабочий день заканчивался.
       Тут в дверь постучали, и вошёл Сергей Крылов. Он поздоровался со всеми и сказал Леночке:
       - Я на машине и могу вас подвезти, куда вы скажете...
       И Леночка благодарно ему кивнула, соглашаясь. В бухгалтерии все потом многозначительно улыбались, а подруга Пантелеева даже подмигивала Леночке из-за своего монитора.

    ****

       В 31-й больнице по телефону никто не отвечал. На сайте больницы она нашла ещё два номера телефона другого, платного отделения, но туда она звонить не стала, а поехала в 31-ю больницу сама, сначала на метро, а потом на автобусе, благо он как-то сразу подошёл. На нужной остановке она вышла и побрела за остальными такими же бедолагами с палочками сначала через дорогу по подземному переходу, а потом вдоль ограды больницы, удивляясь тому, что никто не догадался сделать остановку транспорта ближе к приёмному отделению. Отстояв очередь в регистратуру со своими документами, она получила назначение на приём через 20 дней к доценту Закировой.
       Оказавшись опять за оградой больницы, Леночка заказала такси, потому что брести до автобуса и ждать его она просто уже не могла. На улице стояла удивительно тёплая для начала октября погода - видимо, в город пришла золотая осень. Леночка ждала такси, на котором она хотела доехать только до метро, и улыбалась нежному солнцу, и лёгкому небу, и зелёной ещё траве, с грустью понимая, что такой погоды может больше не случиться. Мимо неё чеканным, твёрдым шагом проходили женщины, девушки шли легко и быстро, а многие даже бежали на высоких каблуках, едва касаясь ногами асфальта, и Леночка им страшно завидовала. Ей казалось, что так бежать она уже никогда в жизни не сможет.
       На работе каждый день все девочки что-то советовали для её колена, кто - живых пиявок, кто "тигровую" мазь, а Соня из соседнего офиса ей даже подарила пакетик грязи Мёртвого моря. Дома Леночка забралась в ванну с чуть тёплой водой, намазала "мёртвой" грязью колено, и грязь тут же начала щипать кожу... "Значит, действует", - обрадованно подумала Леночка и намазала грязью заодно лицо, шею и грудь. Потом она ещё несколько раз мазалась этой приятной грязью, засорила сток в ванне и поняла, что грязь прекрасно действует только на её ногти - от всевозможных таблеток у неё стали ломаться и крошиться ногти, особенно на ногах. И всё это время с работы и на работу Леночку подвозил Сергей Крылов.
       В конце октября она опять поехала в 31-ю больницу и отстояла большую и мучительную очередь к доценту Закировой - единственный, неудобно низкий диван в коридоре травматологии оказался занят другими пациентами, назначенными почему-то на это же время.
       Доцент Закирова на Леночкино колено тоже не взглянула. Она посмотрела диск с результатами МРТ и решительно сказала:
       - Я даю вам направление на операцию...
       - А само не заживёт? - с надеждой спросила Леночка.
       - Нет, что вы?.. У вас же ещё и киста Бейкера, - ответила доцент Закирова и неясно покривилась.
       Потом она дала флайер на приобретение "расходного материала" для операции, объясняя, что хирургический инструмент Леночке надлежит купить самой за тридцать тысяч рублей вот по этому адресу. На флайере, на самом видном месте, доцент Закирова зачем-то написала своё имя и должность.
       Дома Леночка первым делом позвонила подруге Пантелеевой.
       - Что-то мне это очень не нравится... Тебя вынуждают в одном, определённом месте купить инструмент, который стоит целых тридцать тысяч, - сказала та и спросила. - А квоты? В больнице должны быть квоты на бесплатное обслуживание... Давай, моя рыбонька, беги опять в поликлинику... Тебе нужно съездить в другую больницу и там всё узнать...
       Утром Леночка бросилась к районному хирургу.
       - Какие квоты? - горестно воскликнул хирург, и лицо его дрогнуло, как от боли. - Все квоты отменили! Не вы первая мне жалуетесь!
       - А можно мне съездить в другую больницу? На консультацию? - попросила Леночка.
       И хирург ей дал другое направление, теперь уже в Боткинскую больницу, куда она сразу же дозвонилась, а потом легко записалась по интернету на приём к ортопеду, и только в этой больнице, впервые, у неё осмотрели её несчастное колено.
       - Какое отёкшее, запущенное колено! - с ужасом воскликнула ортопед Полякова, но потрогав колено и посмотрев запись МРТ, добавила. - Но я думаю, что можно попробовать полечиться!..
       И Леночка стала ходить на физиотерапию, сначала одну, потом другую, очень надеясь, что ей не придётся ложиться на операцию за тридцать тысяч, и её колену, в самом деле, становилось всё лучше и лучше. И почти всегда с физиотерапии домой Леночку отвозил Сергей Крылов.
       Потом пришла зима. На Новый год они с Крыловым полетели отдыхать в Таиланд, и там Леночка впервые увидела знаменитую вуду-жабу ага, конечно, не на воле, а в террариуме, и эта жаба показалась ей совсем не зловредной, а очень даже милой.
       Жаба оказалась огромная, с ороговевшей, сильно бородавчатой кожей неяркой бурой окраски, усеянной большими тёмными пятнами. Крупные глаза вуду-жабы были глубокие, лучистые и такие человеческие, что Леночка сразу же вспомнила царевну-лягушку, стрелу и прекрасного Ивана-царевича. Жаба куда-то заскакала по террариуму короткими скачками, почти вперевалку, а Леночка посмотрела на Сергея Крылова...
       "Надо будет рассказать о жабе всем девочкам из бухгалтерии и, главное, подруге Пантелеевой", - подумала она. Хотя умеет ли эта жаба плеваться ядом или нет - Леночка так и не узнала.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       5
      
      
      

    16


    Тамарка Вк-7 Тамарка   10k   "Рассказ" Проза

       Тамарка
      
       С Тамаркой я познакомилась случайно.
       Водопровода у нас в доме не было. За водой ходили в конец улицы "на колонку". С девяти лет я уже помогала по хозяйству - приносила воду. Большое ведро мне бабушка не давала. Я ходила с бидончиком на три с половиной литра. Раза три за день сбегаешь - все равно, что десятилитровое ведро принесешь. Это было не трудно.
       Вот только чугунное сооружение, которое называлось колонкой, я не любила. Оно подавало хорошую струю воды лишь тогда, когда покачаешь тугой рычажок как следует. А у меня силенок было маловато.
       Набираю я однажды воду на колонке. Лето. Жара, солнце печет. По лицу капельки пота спускаются, в глаза попадают. Изо всех силенок качаю тугой рычажок, но жидкость льется из трубы тонкой струйкой с перебоями.
       Подходит девочка, примерно моего возраста, с настоящим большим десятилитровым ведром. Посмотрела на меня и на мои не очень успешные старания и говорит:
       - Давай покачаю.
       И быстро наполнила мой бидончик водой. А потом стала себе качать. А мне и уходить не хочется. Стою, гляжу, как у нее все ловко получается. Была она, конечно, покрепче и посильней меня. "Вон какое большое ведро заполняет водой. Я бы такое точно не донесла до дома", - подумала я.
       - Меня Тамаркой зовут, а тебя как? -проговорила девочка и улыбнулась мне.
       - Сашей, -сказала я, обрадовавшись, что она со мной снова заговорила.
       Так мы познакомились. А потом и подружились. Встречались не часто. У моей новой подруги почти не было свободного времени. Все домашние дела висели на ней. У Тамарки была больная мама.
       Но мы встречались. Зимой вместе с мальчишками мчались на санках с крутого спуска, который начинался возле колонки. Без Тамарки я бы съезжать с него и не отважилась. Летом соорудили в чужом заброшенном саду тайный шалаш. Уединялись там с ней, рассказывали друг другу разные истории. Тамарка - правдивые, а я - сочиненные: и страшные, и веселые. Тамарка их любила .
       Мне было с ней интересно. Она знала многое из того, о чем я даже понятия не имела. Ну, например, как делают детей. А еще она, как и мальчишки, употребляла разные словечки, и некоторые из них мне понравились. И я рискнула даже щегольнуть ими как-то раз дома. Дедушка, услышав такое, поперхнулся картошкой. Бабушка была в ужасе:
       - Откуда это у тебя? Кого ты копируешь? Свою новую подругу Тамару?
       Я молча кивнула головой. Бабушка запретила мне произносить "такие нехорошие слова" и посоветовала не дружить с "этой девочкой".
       Слова я старалась не произносить, но с Тамаркой все равно встречалась. И даже заходила к ним домой. Они жили бедно. Маленькая полуподвальная комната, в ней стол, две табуретки, большая кровать. У Тамарки даже не было своей постели. Она спала вместе с мамой. Когда я бабушке рассказала об этом, она, вздохнув, сказала:
       - Эвакуированные они. Бежали от проклятого немца в чем мать родила.
      
      * * *
       А потом произошло это... Тамарка пришла на колонку с опухшим, зареванным лицом и красными заплаканными глазами.
       - Что случилось? - спросила я ее.
       - Что случилось, то уже случилось, -ответила она. Но ты можешь помочь. Спрячь это ...
       И протянула мне листочек бумаги.
       "Извещение", - прочла я.
       А ниже: "Ваш сын красноармеец Огоньков Сергей Иванович...
      Уроженец... находясь на фронте... В бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество в бою и умер от ран."
       - Похоронка...- прошептала я.
       - Спрячь у себя, - сказала Тамарка. - У нас спрятать негде.
       Я вопросительно смотрела на нее, ничего не понимая.
       - Нельзя, чтоб мама это увидела. У нее сердце больное. Не выдержит. Это уже вторая похоронка. Первая была на отца. Маму тогда в реанимацию на скорой увезли. А эта - на братишку, на Сережку. Не нужно сейчас ей знать об этом. - Тамарка всхлипнула и с затаенной надеждой произнесла:
       - А может, это ошибка? А может, он живой? - Она взглянула на меня, ища поддержки. - Потом, когда-нибудь попозже, придется сказать... Но это-потом... Сейчас нельзя... Спрячешь?
       - Конечно, спрячу, - ответила я, бережно беря в руки чужое горе.
      
       * * *
       Спрятать-то я спрятала и даже, как мне казалось, очень надежно. Я положила извещение в старый альбом с фотографиями. Его давно уже никто не смотрел. Не только положила, но еще и засунула под совсем пожелтевшую от времени фотокарточку. Я честно оберегала чужую тайну и каждый день проверяла: на месте похоронка или нет?
       Но разве от моей бабушки что-либо можно спрятать? Прошло не больше недели. И случилось то, что и должно было случиться.
       Показывает она мне извещение, которое я прятала, и спрашивает:
       - Чье это? Откуда это у тебя?
       Пришлось рассказать все как есть. Бабушка выслушала, вздохнула и строго сказала:
       - Сегодня же отдай извещение Тамаре. Нельзя у себя в доме хранить чужое горе. К тому же это очень важный документ. Он необходим для получения пособия от государства.
       И я отнесла похоронку Тамарке. Она не обиделась, она меня поняла. А когда я передала ей бабушкины слова про пособие, сказала:
       - Пособие-это хорошо, но живая мама лучше.
       Где или у кого Тамарка снова спрятала похоронку, она со мной не делилась. Но я точно знаю, что маме своей она этот страшный документ не показывала.
       А жизнь шла своим чередом. И в сводках "Совинфорбюро" стали сообщать уже хорошие новости. Наши войска продвигались на запад, отвоевывая оставленные ранее города и села.
      
      * * *
       А потом случилось это чудо. Я сидела за столом у окна и делала уроки. Бабушка была на кухне. У нее всегда там было дел невпроворот.
       Тюк! Кто -то стукнул в окно камешком. Тюк! - снова.
       Жили мы на втором этаже. Выглядываю в окно. Внизу стоит Тамарка и делает мне знаки рукой, чтоб выходила на улицу. К нам она не заходила. Боялась моей бабушки. Чувствовала, наверное, что не нравится ей.
       Выхожу, смотрю на Тамарку и не верю своим глазам. До того красивой она мне показалась. Глаза сияют, румянец во всю щеку. Обхватила она меня руками и закружила на асфальте с радостным криком:
       - Вернулся, вернулся! Сережка домой вернулся. Живой, понимаешь, живой!
       Сначала я никак не могла понять, как же он мог вернуться, если на него уже похоронка оформлена. И глупо переспросила:
       - Живой?
       - Ну, конечно, живой. А я тебе, о чем битый час толкую?
       - Ну, положим не битый час, а всего пять минут, - начала я возражать. И тут же радостно прервала сама себя:
       - Но это же, действительно, здорово, что он живой и уже дома!
       - Он был тяжело ранен...Один госпиталь, второй госпиталь, потом еще один... Он с наградой вернулся! У него медаль "За отвагу"!
       Теперь уже я заключила Тамарку в объятия, и мы снова закружились с ней на асфальте.
       - А куда ты теперь похоронку денешь? - спросила я у подруги.
       - А я ее уже брату отдала. Знаешь, он это извещение маме и показывать даже не будет. У нее от вида живого-то Сережи чуть сердечный приступ не случился, а уж от похоронки на него...
       Тамарка вырвалась из моих объятий, махнула рукой и побежала домой, крикнув на ходу:
       - Я к тебе на минуточку забежала, поделиться радостной вестью!
       Постояв немного и прокрутив в уме все, что произошло, я тоже побежала... на второй этаж своего дома - делиться радостной вестью с бабушкой.
       - Бабушка, не надо больше похоронку прятать! -прокричала я с порога кухни.
       - А ты, что? Разве продолжала ее прятать? -удивилась она.
       - Нет, я не то хотела сказать. Тамаркин брат вернулся с войны живым и даже с наградой! -еще громче закричала я и закружила бабушку по кухне.
       - Да тише, тише ты крутись. Расскажи подробней, -пыталась она остановить меня.
       - Он был тяжело ранен, в госпиталях затерялся. Вот и написали похоронку, - отпустив, наконец, бабушку, закончила я свое радостное сообщение.
       - И такое бывает, - сказала она, отдышавшись. - И, покачав головой, добавила:
       - Ну, разве ж можно с плохими вестями торопиться?
       - И теперь Тамарке не нужно от мамы ничего скрывать, -продолжала я радостно сообщать новости. - Они с Сережей решили вообще ей про похоронку ничего не говорить.
       - Считай, спасла жизнь матери твоя подруга. - сказала бабушка, вздохнув, и добавила:
       - Хорошая, добрая девочка, Тамара. Ты дружи, дружи с ней.
       - А как же плохие слова, которые она говорит? Не важно?
       - Как же не важно? Важно! -веско произнесла бабушка и, посмотрев на меня с прищуром, добавила:
       - А ты на что? Вы же подруги. Вот и объясни, что так говорить нехорошо.
      
      

    17


    aje Сухие листья   24k   Оценка:9.57*7   "Рассказ" Проза

      Осень в тот год ворвалась внезапно. Она набросилась на город с выпущенными когтями, шипя хлещущими ливнями и метая глазами фосфорические молнии. За одну ночь выстудила и смела запоздалое сентябрьское безвременье, сорвала с деревьев их рыжие шубки, расшвыряла листья-клочья...
      И я полетела - потерянная, утратившая ориентиры, лишённая опоры.
      
      
      Листья украшали главную страницу сайта. Отлично, уже выставили список победителей. Так-так, где тут моё имя? Хотелось бы выиграть этот конкурс. Десять журналистов и десять фотокорреспондентов получали грант на создание серии книг с иллюстрациями о жизни русских диаспор. Им обещали визы, полгода проживания в США, Канаде, Китае и странах Европы - все условия для работы. Вот бы, вот бы...
      Я вдруг осознала, что сижу и тупо рассматриваю ссылки внизу страницы. Меня среди победителей не оказалось.
      Хотя подавала работы в обе номинации. И текст, и фото. Специально ездила в деревню, пробный репортаж о "кусочке жизни" делать. И другие публикации прикладывала. Из таких соискателей выбирали в первую очередь.
      Вот чем им мои фото не угодили? Ладно текст - писала я, откровенно говоря, средненько, да ещё редакторы вечно ругались на ошибки. Но кадры-то отправила удачные! Может, надо было людей больше снимать? Или меньше приводить их дома и дворики в порядок, чтоб смотрелось натуральнее? Или поймать тот момент с козой, жующей рубашку? Так эта зараза её сразу выплюнула, и мне не хватило доли секунды.
      Ну вот и ответ. Не дотянула, стало быть.
      Снежана бы точно выиграла с блеском.
      Снежана...
      
      Лист первый
      Лямки портфеля елозили по плечам.
      Если закрыть глаза, можно было вообразить, что это не лямки, а погоны, как у соседа дяди Славы. Милиционерам же дают погоны. Чем первоклассники хуже? Вот была бы я директором - всем на линейке выдавала бы. И добавляла бы по звёздочке каждый год...
      Ай! От неожиданности и боли вырвался крик. Кто-то подкрался сзади и дёрнул за косу. Я открыла глаза. По коридору с хохотом улепётывал мальчишка. Плотный, как бочонок, растрёпанный... мерзкий! В его противной грязной руке прощально сверкали блёстки моего модного банта. Самый красивый бант! Мало у кого такие были! Все девчонки из нашего двора о таком мечтали! Мама подарила мне на первое сентября, повязала на косу, а этот... этот...
      - Отдай! Я учительнице расскажу!
      - А я пальчик покажу! - обернулся мальчишка. - Ленточка!
      Донёсся треск. Мигнули блёстки. Пышные складки прямо на глазах затрепыхались рваной лентой.
      Больше я ничего не видела. Новая школа, большие окна, узорные солнечные квадраты на полу, дверь класса и шаги учительницы - всё потонуло в пучине горя. Позже я вспомнила, что забивалась в нишу у батареи, чьи-то настойчивые руки тянули меня оттуда, строгий голос отчитывал кого-то, а солнце закрыли тени. А потом ладони ощутили прохладную гладкость парты. Передо мной лежали блестящие белые тряпочки - всё, что осталось от банта...
      - Сегодня вы пришли в первый класс. Школа... Товарищи... Знания...
      Учительница что-то говорила. Чужие мамы, папы и бабушки шуршали упаковками цветов. Слёзы лились сами. Ну почему, почему почти все пришли с родителями, и только мои, тяжко вздыхая, подвели меня к Нелли Сергеевне и убежали на работу?
      - В следующий раз нужно не плакать, а сразу бить.
      Это заявила девочка, сидевшая рядом. Я нехотя подняла голову и посмотрела на новую соседку по парте.
      У неё были решительно сжатые красные губки, упрямое лицо и светлые волосы, подстриженные под аккуратное каре. Льняные, блестящие и упругие даже на вид, как у куклы Барби. Ровная чёлка - и ни единой заколочки. Одежда тоже невзрачная, даже блузка какая-то серая, не то что белоснежное великолепие моего банта... Губы опять задрожали.
      - Что, раз ты девочка, то должна плакать и жаловаться? - продолжала возмущаться соседка. - Да если бы я при брате разревелась...
      - То что? - я уставилась на неё.
      - Отлупил бы, вот что! А так я его луплю, хотя он уже в третьем классе! Хочешь - пойдём после уроков Ромку бить? Это тот жиртрест, что у тебя бант забрал. Пойдём?
      - Нет. Не надо никого бить, - промямлила я.
      - Говорю тебе - надо! Да его пару раз стукнуть, и готовенький! А то в следующий раз ещё что-то заберёт и порвёт! Всё, идём. После уроков. Кстати, я Снежана.
      Она говорила так напористо и уверенно, что оставалось только послушаться.
      - Я Алёна, - только и ответила я, разглядывая её во все глаза. Мама говорила, что девочка должна быть нежной, доброй, милой. Не драться... А оно вот как, оказывается.
      Расправа над Ромкой вышла короткой. Мы подстерегли его за школой. Я растерялась, а Снежана вихрем налетела на него, ловко скрутила, ткнула в глаз, в пах, снова в глаз...
      - А нечего других обижать! Банты рвать! Вот тебе бант! Ещё бант! - выкрикивала она, добавляя кое-какие нехорошие слова. Я подскочила к ним и пнула Ромку в желеобразный бок.
      - Вот тебе!
      Нога глухо ныла от удара, но это была сладкая боль победы.
      Ромка нажаловался родителям, и нам со Снежаной крепко влетело. Сначала в школе, потом дома. Мы не расстраивались. Зато ни Ромка, ни его дружки-второклассники больше не смели и близко к нам подойти.
      - Нельзя быть слабачкой! - наставляла Снежана.
      Банты я носить перестала. После нашего акта возмездия они стали казаться такими глупыми и детскими... Девчачество. И косички с кудряшками - девчачество. Дурацкое.
      На окончательное решение ушла неделя.
      - Мам, - заявила я как-то вечером, - подстриги меня под каре.
      
      Лист второй
      За окном вагона проносились посадки и иногда - небольшие железнодорожные станции. Фонари лили на пустые перроны таинственный свет.
      Для меня это была первая поездка в лагерь. Для Снежаны - уже третья. Родители каждое лето отправляли туда её с братом, чтобы на месяц-другой вырваться за границу на заработки. Семья их жила небогато, но тётя Люда как-то рассказывала моей маме, что так можно выгадать немного денег. А я слышала потом, как мама говорила папе: "Боже, ну и нищета у людей"...
      Ну да, вещи, например, Снежане почти все доставались от знакомых. Ну и что? Разве это нищета? Зато какие красивые кофточки, лосины и брюки. А блузка с прихотливо изогнутыми, точно кистью нарисованными, цветками? А серые хлопковые бриджи? Это богатство Снежана везла с собой. Едва отвоевав места на верхних полках вагона, мы продемонстрировали друг другу содержимое чемоданов. Снежана показывала бриджи с особой гордостью. Её пальцы скользили по тонкой ткани, разглаживая складочки так бережно, что мне тоже захотелось получить от знакомых что-то похожее. Неважно, что старое.
      nbsp;Ещё в её чемодане обнаружились три тетради.
      - Ты что, учиться там собираешься? - хихикнула я.
      - Не учиться! Слушай, что я придумала! - она поманила меня на свою полку. Кое-как перебравшись туда и прокляв свой упитанный зад, которому было тесно в уютной позе калачиком, я устроилась напротив подруги.
      - Я написала сказку, - она открыла верхнюю тетрадь. На первой странице было неярким подсохшим фломастером выведено: "Приключения Илоны". - Хочешь почитать? Девочка попадает в другой мир, где деревья нужно строить, а дома растут из семян. Это первый том. В лагере второй начну.
      - Класс! - Я уставилась на неё круглыми глазами. - Сама написала?
      - Сама, - кивнула Снежана. - Знаешь, как понравилось? Это же все, что захочешь, придумать можно! Нет, ты только представь! Что захочешь!
      В последний раз она была в таком восторге, когда к нам приехал передвижной цирк с аттракционами. А ну-ка. Неужели и вправду так весело?
      "Налетел ветерок, - прочитала я. - Он разворошил сложенную одежду и разбросал по полу. Илона нагнулась, но только она подняла брюки, как вдруг почувствовала, что ветер тащит её за окно".
      Я много чего успела перечитать, но в тот вечер думала - ничего интереснее в жизни не видела. В тринадцать лет моя подружка писала почти так же хорошо, как авторы любимых книг. По крайней мере, так мне показалось. Героиня Снежанки была похожа на неё саму: решительная смелая девчонка, побеждающая врагов.
      Когда закончилась густо исписанная тетрадка на двенадцать листов, я уже знала, чем займусь в лагере на досуге.
      Моя героиня тоже будет сильная и смелая. Лучше меня. И красивее. У неё будут серые бриджи - как у Снежаны. Она попадёт в мир, где её захватит в плен злая ведьма...
      Наши кровати в лагере оказались рядом. Я с сомнением разглядывала свою, зелёное покрывало и окно в изголовье. Кроме окна, по соседству была дверь в туалет. Впрочем, оттуда ничем не пахло.
      Когда Снежана заснула, я не выдержала. Осторожно выползла из-под одеяла, подкралась к её чемодану и вытащила те самые бриджи. Серые, хлопковые, с отворотами.
      Отправилась с ними в туалет, задрала ночнушку и примерила.
      Точнее, попыталась. Ноги помещались в штанины до середины бедра. Дальше - никак.
      Не зря мне тогда в поезде показалось, что я толстая. Так оно и есть!
      И никогда мне не стать такой же красивой, как Снежана или её героини, если только...
      Лагерь был не из дорогих. Вожатые не бегали вокруг каждого на задних лапках. Мне удалось проголодать втихомолку почти полторы недели, пока неожиданная слабость и мушки в глазах не перечеркнули надежду похудеть. Вызвали скорую. Потом - родителей. Разразился скандал.
      - Ты соображаешь, что делаешь? Тебя ни на минуту нельзя оставлять одну? - кричала мама. - Стоило на недельку отвернуться - пожалуйста, голодные обмороки! Сегодня же поедем домой! Буду тебя откармливать!
      Откармливать! Я сидела перед ней и плакала. И по лагерю, и по отобранной самостоятельности, и по серой хлопковой мечте. И ещё - по живому воплощению всех этих идеалов.
      Со Снежаной мы увиделись через три недели. Загорелая, весёлая, она рассказывала о старых и новых знакомых и показывала исписанные тетрадки. Это были "Приключения Илоны". Второй и третий том.
      Я прочитала их от корки до корки, молча сравнила со своими кривыми и неуклюжими потугами написать что-то похожее и снова расплакалась.
      У себя в комнате. Чтобы никто не видел.
      
      Лист третий
      - Первая сессия на "отлично"! Алёнка, пошли отмечать!
      Снежана, раскрасневшаяся и довольная, едва не подпрыгивала. Блестящие локоны танцевали по плечам, смешиваясь с голубым ворсом свитера.
      - Не пойду, извини, - отказалась я. - Иначе не выдержу и сорвусь. Снежанка, имей совесть, не провоцируй меня переедать, ещё пять кило минимум надо сбросить. И вообще мне рассказ надо дописывать на конкурс.
      - Вечером дописала бы, делов-то, - фыркнула она. - Ладно, тогда мы пойдём с девчонками. Стереги комнату от тараканов!
      И она упорхнула, оставив меня в одиночестве общежитской комнаты. Я опять склонилась над столом. А что делать - писать получалось с трудом, уходило немало времени. Плюс поиск ошибок, плюс редактура... На нашем журфаке всё обещали научить редактировать и говорили, что слог должен быть лёгким. Пока, правда, мы зубрили одну теорию. Снежана радовалась и этому - она давно хотела стать журналистом. Так хотела, что я тоже не устояла. У меня даже нашлись кое-какие публикации в прессе. Местные газетки в нашем городе охотно печатали статьи и очерки старшеклассников.
      Снежанка вернулась рано.
      - С парнем познакомилась, - выдохнула она. - Ой, Алёнка, какой он...
      - Рассказывай! - я отодвинула ноутбук, на котором безуспешно пыталась редактировать свой убогонький рассказ.
      - Даже покажу. Даниил зовут. Алёнка, с ним так интересно! И такой красавчик! Ну хотя это уже на любителя, в общем-то... Завтра идём гулять с девчонками и его друзьями. А потом... - она пошевелила пальцами, изображая ходьбу. - Потом каждый по своим делам, а мы с ним в кафе. В снежки ты хоть позволяешь себе играть?
      - А домой ты что, не едешь?
      - Дома я не особо нужна, - вздохнула она. - Там Колька с женой, ребёнок маленький. Съезжу ненадолго, но потом.
      Снежанкин брат женился в прошлом году. Зарабатывал он копейки, и почти все деньги семьи уходили теперь на него. Снежана хваталась то за одну подработку, то за другую. Я сочувствовала, готовила и убирала за двоих и корила себя за лень. Нужно тоже быть самостоятельной. Нужно тоже идти работать. Но папа открыл магазинчик пару лет назад и сказал мне: "Гуляй, поработать успеешь"...
      Наутро мы отправились в парк, к пушистым сугробам, искристому инею и цепочкам собачьих следов на белом одеяле. Компания ждала у входа. Две наших одногруппницы и три парня.
      - Даня, это Алёна. Алёна, это Даня, - улыбнулась Снежана.
      Я задрала голову и взглянула на её кавалера. И правда симпатичный. Весёлый. Шапка прикольная, с нарисованной жабьей мордой.
      Мы с гиканьем разбежались по поляне. Я всё рассматривала Даниила исподтишка. Пока не зазевалась и не получила снежок в лоб. Меня согнуло от хохота. Было не больно, комок мягкого снега рассыпался, едва коснувшись головы. Сугроб прыгнул навстречу. Мир крутанулся чёрными штрихами ветвей, за воротник набилось мокрое и холодное, я дёрнула язычок молнии, раздался треск, и...
      - Что, разошлось? Давай починю. - Рядом тут же оказался Даниил. Короткое движение, побелевшие на миг костяшки пальцев - и молния бодро вжикнула.
      Самообладания ещё хватило на то, чтобы поблагодарить. Даниил погнался за Снежаной, а я из сугроба глядела им вслед.
      Теперь понятно, что Снежанка в нём нашла. Да... Она права... Ей повезло. И они хорошо смотрятся вместе. Наверняка им и поговорить есть о чём: вон, болтают - рты не закрываются. Одной мне ничего не светит. Потому что толстая страшная дура-неумёха...
      Так ко мне пришла первая безответная любовь. Рука об руку с осознанием собственной ничтожности.
      
      Лист четвёртый
      - Даниила не бери с собой, хорошо? - Снежана крутилась перед зеркалом. Швея ворчала вполголоса, силком удерживая её, чтобы подколоть булавками чехол свадебного платья. Мы не обращали внимания.
      - Ну как "не бери", на что это похоже? Ему же неприятно будет...
      - А Олегу будет неприятно, если на нашу свадьбу притащится мой бывший! И не думай, что он не узнает! Слушай, чего ты Даньку не пошлёшь к чертям? Мишка за тобой вон как бегает, а ты его динамишь. И не стыдно! - хихикнула Снежана, быстро возвращаясь от досады к веселью.
      Я пожала плечами. Стыдно, не стыдно... Как теперь можно бросить Даниила? Когда, считай, спасла его два года назад после их со Снежаной разрыва? Едва она закрутила роман с Олегом, футболистом из городского клуба, я тут же побежала к Даниилу. Утешать, отбирать бутылки, отвлекать с помощью секса... Была счастлива, что наконец-то стала нужной! И до сих пор бывала иногда. Когда мы не ссорились на пустом месте, или Даня не принимал лишнего, или не уходил в трёхдневный загул.
      - Если подождёте полчаса, я подгоню и сделаем вторую примерку, - сказала швея, кивая на диван и столик в углу зала ателье. - Может, вам чая или кофе?
      - Нет, спасибо.
      Снежана потянулась - чистое удовольствие молодого, радостного и полного сил существа.
      - Как твой конкурс?
      Я поморщилась. Подала недавно работу на сетевой конкурс рассказов. Приняли неважно: неестественные эмоции, герои-пустышки, ошибки...
      - Ошибки? - Снежана даже возмутилась. - Надо было мне дать, я бы исправила!
      - Да ну, ещё не хватало тебя грузить...
       В последний месяц мы почти не виделись. Она работала в модном женском журнале и весь август не могла отловить одну своенравную знаменитость для интервью.
      - Твои успехи как, звезда журналистики? - улыбнулась я.
      - Ну, - она зевнула, - Алиева наконец-то разговорилась, интервью напечатали. Мою книгу в издательский план на ноябрь поставили. "Записки бизнес-леди". Правда, название поменять хотят.
      - Книгу? Снежка! Так почему ты молчала?! Значит, ты теперь писательница? Настоящая женская писательница!
      Мой восторг был правдивым. И только во вторую очередь пришла мысль: последовать за Снежаной по этой дороге окажется сложнее, чем по прежним.
      Легко было подстричься или покрасить волосы в золотистый блонд. Или отослать наивные подростковые очерки в местную газетёнку, где такое печатали с удовольствием, или с грехом пополам поступить на журфак следом за подругой. Но добиться большего, издать книгу не за свой счёт - нет, механизм сломался.
       И не потому, что мои тексты можно было назвать всеобъемлющим словом "неформат". Просто дрянь у меня получалась. Дрянь. Самая настоящая.
      С замужеством та же история. Скучная неудачница, кому я нужна? Хоть Даня есть, и то спасибо.
      Я приняла это с привычным глухим смирением.
      Работать над собой нужно. Ещё работать. Больше работать.
      Через полгода сияющая Снежана зашла ко мне с тортом и дорогущим фиолетовым чаем "Пуэр", вручила экземпляр книги - "Змея среди акул", гламурная моделька на обложке, - и заговорщически сообщила:
      - У меня будет ребёнок!
      
      Сломанная ветвь
      Все слова были сто раз повторены. Адреса скайпа, почты, страничек в соцсетях - записаны и обведены кружочками. Для поездки в аэропорт Снежане с мужем пришлось нанять грузовое такси. В обычное весь багаж не поместился бы. Через приоткрытую дверцу кузова виднелась гора чемоданов. По ней с упоением лазал четырёхлетний Илья.
      У Снежаны была своя машина - продали. Переезжая в Хорватию, они с Олегом не планировали возвращаться. Его футбольная карьера стремительно шла на взлёт.
      Даниил всё порывался тоже отправиться провожать. Утром пришлось выдержать безобразную сцену. "Любовь! Моя первая любовь!" - ронял он пьяные слёзы. Кое-как успокоив его и уложив спать, я вдруг задумалась. Как так вышло, что уже седьмой год моя жизнь похожа на будни вытрезвителя? Как и когда обаятельный парень превратился в вечно чего-то требующего алкоголика с красными глазами и испитым лицом?
      Задумалась, посмотрела на часы и выбросила из головы.
      Нужно было бежать.
      - Я позвоню из аэропорта! - Снежана осторожно коснулась моей щеки, и вечерняя прохлада лизнула мокрый след. Я поняла, что беззвучно плачу. Странно это. С чего бы плакать? Подруга улетает навстречу новой жизни, всё у неё будет хорошо... Что делать мне? Как остаться одной после стольких лет? Так ли это важно?
      - Ну всё, хорош прощаться, подружки, - снисходительно улыбнулся Олег. - Снеж, ты точно хочешь это забрать? Может, оставишь хоть половину?
      - Мы и так едем налегке! - возмутилась она, пряча смех. Апрель хихикнул в тон ветерком в полуголых кронах.
      Я почувствовала себя лишней. Такой безнадёжно лишней, как никогда в жизни.
      - Жду.
      До аэропорта с учётом всех московских пробок было от силы полтора часа. Снежана не перезвонила.
      Ни через полтора часа, ни через два, ни через три.
      Мобильный запиликал глубокой ночью, когда я, измотанная пьяным Данькиным нытьём, собиралась ложиться спать.
      В трубке шумело, дрожало и всхлипывало.
      Слова удалось разобрать только спустя минуту.
      - Алёна! Алёночка! Снежана погибла! Разбились на машине в центре...
      Мама. Её мама. Голос утих, что-то булькнуло. Связь оборвалась.
      - Это было такси, - беззвучно сказала я пустоте. - Грузовое такси.
      Время застыло, как старая жвачка. Оно отражалось в окне - неподвижное, белое. У времени было моё лицо.
      Потом появились красные глаза чудовища. От него смердело перегаром и нечищеными зубами.
      Я вскочила и побежала прочь из его логова. Прочь, следом за временем, насмешливо мелькающим огнями машин.
      
      
      Осень била хвостом в охотничьей стойке. Ветер трепал золотые берёзки.
      Кладбище было пустым, безлюдным и новым ещё - эту часть не успели расчертить оградками и засадить деревьями. Снежану похоронили в нашем подмосковном городке. Родня Олега не возражала.
      "Now that we're dead..." - назойливо вертелась в голове музыкальная фраза. "Теперь, когда мы мертвы..." Дальше было что-то важное, а я всё никак не могла вспомнить, откуда это.
      Полгода. Прошло полгода, а застывшее жвачкой время не хотело двигаться вперёд.
      Когда-то я читала, что одежду, к которой прилипла жвачка, нужно положить в морозильник на сутки. Нужен холод. Нужен мороз. Выходит, всё наладится зимой?
      Что за глупости лезут в голову...
      А глаза соскальзывали, не желали задерживаться на временных табличках над взлохмаченными венками - точно отводил кто. Листья, листья, поле через дорогу, берёзки вдалеке. "Теперь, когда мы мертвы..."
      Порыв швырнул в лицо сухую пыль. Время вдруг треснуло, сбросило скорлупу и сорвалось с места.
      Осенью Снежана обычно меняла причёску, покупала новые пледы, запасалась бумажными книгами и ныряла в уют. Несмотря на работу. Несмотря на совсем не уютную слякоть. Начинала с десяток рассказов: "Зимой допишу!". Тоже новых.
      Она так заразительно смеялась, так воодушевленно рассказывала об идеях... Я не выдерживала и подхватывала настроение. Тоже придумывала что-то. Новое. Почти совсем своё, только пропитанное характером Снежаны насквозь. Зелёный лист на сочной ветви.
      А теперь? Когда ветвь сломалась?
      "Теперь, когда мы мертвы..."
      Ещё я где-то читала, что, скорбя о мёртвых, мы скорбим о себе. Мы оплакиваем себя, лишившихся важной части жизни.
      И вот стало понятно, о чём речь.
      Снежана больше не улыбнётся, не рассмеётся и не поделится энтузиазмом. И я засохну. Сорванные листья долго не живут. Они вообще не живут - не могут, не знают как...
      ...как.
      Я вспомнила песню.
      "Теперь, когда мы мертвы, мы знаем, как нужно жить".
      И дальше - "Теперь, когда мы восстали из праха, сбудутся все наши мечты".
      Точно током ударила мысль: это о нас. Обо мне и Снежане.
      Когда-то мне нравилась эта песня, а Снежка кривилась и называла её заунывной мутью. Потихоньку песня была заброшена, а потом и удалена из аудиозаписей.
      И правда муть. Сбудутся мечты... А какие они, мои мечты? Не было у меня своих - только общие. Одни на двоих со Снежаной. Как и положено у лучших подруг. Но у неё они уже сбылись...
      А новых она не оставила.
      Чего теперь хотеть? Чего можно хотеть от неудачного хобби - безнадёжных попыток творить? Или от личной жизни - ненужных отношений с пропащим человеком? Или от пресной рутины работы? Заметки клепать - новости, о которых завтра никто не вспомнит...
      Тридцать лет. Ни семьи, ни детей, ни карьеры. Отдушины - и той нет. Это не Снежана, а я должна была умереть. Как умирает всё, что на самом деле и не жило.
      Всё расплывалось перед глазами, смазывалось в тускнеющий жёлто-рыжий водоворот. Ветер зашумел кронами и сбросил под ноги пепельно-серую ветку в ржавых пятнах. На ветке трепыхался один-единственный подсохший листок.
      Я наклонилась и подняла её.
      Нельзя бросать.
      Сфотографировать, зарисовать и в рамочку на стену: "Автопортрет".
      Автопортрет: теперь, когда мы... мертвы? Восстали из праха?
      Когда-то я хотела научиться фотографировать.
      
      ______________________________________________________________________________
      Использованы слова из песни Tiamat - Circles.

    18


    Ms. V. Вк-7 Дорогая моя Иваненко   10k   "Рассказ" Проза

      
      
      
      В свои двенадцать лет Ольга казалась мне взрослой - тащила на себе ворох домашних обязанностей, при этом училась на отлично и посещала кружки в доме пионеров.
      Виделись мы на летних каникулах, когда я приезжала к бабушке в казахстанский городок. В первый же день бежала на встречу с Ольгой.
      Она выходила в прихожую, небрежно бросала:
      - Привет!
      На лице не отражалось эмоций, но голубые глаза начинали задорно искриться. Я для Ольги была отвлечением от рутины.
      Как-то раз зашла к подруге, надеясь пойти вместе на улицу. Но Оля была занята - родители отбыли на дачу, оставив поручение помыть посуду. Хлопотная процедура - в доме не было горячей воды, поэтому все мылось в тазике, потом ополаскивалось под краном. Мне доверилось вытирание полотенцем...
      Вскоре Оля притомилась. Мне тоже надоело и я стала поторапливать, чтобы мы смогли заняться чем-нибудь повеселее. Дойдя до вилок-ложек, Ольга замерла.
      - Ну, давай быстрее! - заныла я.
      - Придумала! - Подруга мeтнулась к окну. На улице было пустынно. Подскочив к тазику, схватила несколько столовых приборов и швырнула их в открытую форточку. Разнесся звон металла, рассыпающегося по асфальту. Я прикипела к табуретке, ошарашенная таким поворотом. Ольга же, как ни в чем нe бывало, повернулась и довольно проговорила:
      - Теперь мыть меньше... А в мусорку нельзя, мать заметит.
      Однако скрыть не удалось. Вечером мать причиталa:
      - Оля, ну как же можно?! Раиса Тихоновна из магазина шла, а из форточки вилки летят. Ты же могла кого-нибудь убить!
      Я содрогнулась, представив окровавленное лицо соседки, но Ольга была невозмутима, отнесла принесенные приборы на кухню.
       Подруга всегда чем-нибудь увлекалась - в холодильнике выращивала искусственные кристаллы, сушила насекомых между страницами книг, вырезала из журналов фотографии летчиков-испытателей - придумывала конструкцию своего аэроплана. Притащила из дома пионеров микроскоп, рассматривала все подряд, искала микробов.
      Как-то, разделывая курицу, вывалила внутренноcти на газету, сообщила:
      - Буду учиться на хирурга. Люблю в кишках возиться.
      Я думала, что внутренности отправятся в мусорку. Но Ольга аккуратно сложила их в целлофановый пакет и положила в холодильник. Объяснила:
      - Завтра проверю на сальмонеллу.
      Однажды утром позвала:
      - Пошли со мной на базар. Мать за рассадой посылает. Потом на дачу поедем.
      Во дворе ждала Нина Федоровна с деньгами. Перечислила, что нужно купить, предупредила:
      - Cдачу не потеряй. Деньги не успела разменять.
      Посмотрела на меня:
      - Ты послеживай.
      Ольгина безмятежность на лице сменилась саркастическим выражением - нашла, кого просить...
      Приехав на базар, мы быстро выполнили поручение. Я следила за сдачей и прятаньем кошелька, хотя Ольге об этом не говорила.
      - Пошли посмотрим, что в других местах продают, - предложила Оля.
      Базар был самым оживленным местом в городе, поглазеть было интересно. На задворках у грузовика толпился народ - там продавали живых цыплят. Ольга пристроилась в конец oчереди:
      - Куплю, дешево дают.
      Я была против:
      - Тебе мама цыплят не поручала.
      Ольга смерила меня презрительным взглядом:
      - Да ты не знаешь, как родители обрадуются. По такой цене выгодно брать. Ухода никакого, быстро вырастают. Надолго курами будем обеспечены.
      Но я сомневалась:
      - У вас есть где держать?
      - Да. На даче, в сарае.
       Взяв коробку с цыплятами, мы стали пробираться к выходу. На пути встретился еще один ряд. Я устала, хотелось выбраться из толпы, но неугомонная Ольга осудила:
      - Ты на базар каждый день ходишь?
      В этом месте продавалась и отдавалась даром домашняя живность. Остановились у клетки зверьков противного вида.
      - Нутрии, - оповестила Ольга.
      Меня животные не заинтересовали.
      - Да ну их, пошли попугайчиков посмотрим.
      Но Ольга от клеток не отходила. Ее глаза подозрительно блестели. Я обеспокоилась:
      - Собралась этих крыс покупать?! Зачем?!
      На лице подруги снова появилось высокомерное выражение:
      - Знаешь, сколько денег сделать можно?! Каждый зверь - шапка.
      Ольга расписывала нутриевый бизнес, подсчитывая будущие доходы. В математике она былa сильна, но я позиций не сдавала. Привела довод:
      - Cама шапки шить будешь?
      Но и на это был ответ:
      - В городе полно шапочников.
       В голове мелькнуло скорбное лицо Ольгиной матери. Я стояла на своем, твердо решив не дать покупке случиться. Продавец-кавказец взял Ольгину сторону, подкрепляя ее аргументы примерами из собственной практики. Козырем стало, что это последний приезд продавца и такой возможности больше никогда не выпадет. Можно сказать, удача свалилась Ольге в руки... Подруга и кавказец победили. Я понуро брела к выходу с коробкой цыплят в руках, а гордая Оля вышагивала, таща сумку с рассадой и ящик с парой нутренят. Со мной всю дорогу до дачи не разговаривала - в ответ на мое упрямство.
      Cкандала не удалось избежать. В первый раз я увидела, как Ольгина мама кричала:
      - Паразитка! Ты на что деньги потратила?!
      Слово "паразитка", по моему мнению, не подходило к трудолюбивой Ольге, но я не собиралась высказываться.
      Ольга, не сомневаясь в своей правоте, выкрикивала в ответ ту же информацию о нутриях, которую я слышала от нее на базаре, вставляя "факты" от кавказца. Ни одна сторона друг друга не слушала... Последним возгласом Нины Федоровны было:
      - Да куда ж мы их посадим?!
      Дочь с ящиком в руках запрыгнула в большую цементную коробку для сбора дождевой воды. Выпустив зверьков, бросила:
      - Огород будем поливать из кадки.
      Из грядки вырвала несколько морковок, кинула на дно:
      - Вот их питание...
      По дороге домой громко возмущалась "тупоумием" матери, не понимающей выгод нутриевого дела, забыв про мое отношение...
      Через несколько недель, приехав на дачу, я увидела здоровенных мерзких тварей, бегающих по проложенным доскам между грязной водой с отходами. К этому времени Ольга сообразила, что уход был не по силам стареньким родителям, a выручка где-то в далеком будущем.
      От нутрий избавились с помощью соседа по дачe. Выловив животных, он куда-то их увез.
      Ольга не печалилась по поводу невыгоревшего дела. Она вступила в школьный ботанический кружок, выращивала в теплице тропические растения и скрещивала культуры, надеясь получить необыкновенный фруктовый гибрид.
      
      В старших классах мы с подругой встречались реже. В стране наступили лихие времена. Ольга стала "челночницей"- ездила на китайскую границу, закупала товар и сбывала его местным спекулянтам. Квартира напоминала склад - баулы с пуховиками, бытовая техника и электроника. Нина Федоровна жаловалсь, понижая голос:
      - Убьют паразитку... или искалечaт. Опасно-то как!
      Я сочувствовала женщине.
       Несмотря на бурную жизнь, девушка oкончила школу с золотой медалью и уехала в другой город, поступив в университет. Я тоже училась в институте, навещала бабушку, но с мы с подругой не пересекались.
      
      После окончания института вырвалась в Казахстан. Услышала от бабушки :
      - Оля тебя ждет-не дождется...
      Я удивилась - Ольга представлялась заправляющей делами в большом городе. Но пoдруга, оказывается, работала учителем физики в своей же бывшей школе. Как я рада была ее увидеть!
      В это лето мы eздили на дачу, ходили в кино и на концерты... Я думала, что подружка остепенилась. Видела, как уважительно здоровались соседи.
      Как-то в автобусе, ребята закричали:
      - Здравствуйте, Ольга Викторовна!
      Оля стала строго выспрашивать, что они прочитали за лето. Я вздохнула - Нине Федоровне не нужно было больше беспокоиться.
      В этот день Ольга сказала:
      - Я теперь не Иваненко, а Коваль.
      - С чего это вдруг?
      - Фамилия бывшего, - призналась Ольга, - выходила замуж, развелась через месяц.
      - Почему фaмилию назад не взяла?!
      Ольга ухмыльнулаcь:
      - Буду жить за рубежом. Иваненко там не прокатит. Коваль лучше звучит.
      Рассказала, что меняет квартиру на запад, там бизнес проще устраивать. Она, как и прежде, была полна планов... Но я в них не верила.
      
      На следующее лето, приехав в отпуск, собралась бежать к подруге.
      - Оля переехала на Украину, - сообщила бабушка, - разменяла квартиру.
      Осуждающе добавила:
      - Обманула Надежду Степановну, сказала, что у нас мягкий климат.
      Известие опечалило, но узнавать новый адрес я не стала. Переписываться было бы не в характере подруги...
      Больше я никогда Ольгу не видела.
      
      Давно нет бабушки, казахстанский городок стал воспоминанием.
      В один из дней нашла Ольгину школу на "одноклассниках". Просматривая всех Олей, выискивала фамилию Коваль. Надежду дала Ольга Сазонова, в скобках - Иваненко. На странице было мало информации: место проживания - Нижний Новгород, занятие - домохозяйка. Нет, это не моя деловая подружка... Единственная фотография разочаровала еще больше - постановочная, подписана "Моя семья". Полноватая темноволосая женщина склонила голову к плечу седогo мужчины. Дама была совсем не похожа на угловатую белобрысую Ольгу. Вокруг пары сидел народ - взрослые, подростки и малыши. Подумалось: "Кто эти люди? Cтолько внуков нам еще не по возрасту"...
      Собираясь закрыть страницу, заметила хитрое выражение на лице Ольги Сазоновой. Голубой глаз подмигнул: "Дети - самая выгодная инвестиция!"
      
      Вот я тебя и узнала, дорогая моя авантюристка!
      

    19


    Шоколадница Вк-7: Снег   14k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза


       СНЕГ
      
       Снег так и не пришёл.
       Напугал колючей ледяной крупой в конце сентября, в октябре по морозцу слегка отполировал город метелями, а потом начал постепенно сдавать позиции под напором неурочных оттепелей. В ноябре его следы встречались ещё в гулких дворах-колодцах и за гаражами - рыхлые островки, слежавшиеся по-весеннему сероватые пласты...
       А затем и того не стало.
       Аккурат к зимнему солнцестоянию и вовсе хлынули дожди. Грязные улицы вновь расцветились зонтиками, а нарядная ёлка напротив универмага накренилась, брезгливо отдёргивая лапы от глубоких луж.
       - Солнца, солнца мне, - бормотала Мира в обеденный перерыв, наблюдая, как сливаются далеко внизу два людских потока, две улицы, и текут от угла к метро. С восьмого этажа лиц было не различить, только белёсые пятна. - И сугробов. Чтоб сверкало, переливалось...
       В такие моменты она обычно закрывала глаза, представляя белый-белый тротуар, яркие гирлянды и еловый запах. И иногда - очень редко - верила, что это наяву.
       Раньше, когда в архивном отделе работало пять человек, тоскливо пялиться в окно было некогда. И рабочая комната с четырёхметровыми потолками не казалась чудовищно пустой. Обеденного перерыва едва хватало, чтоб наскоро перекусить бутербродами и выпить целый термос оглушительно крепкого кофе, обмениваясь новостями и слухами. Но в прошлом году грянул кризис, и под очистительную метлу начальства попала сперва глубокая пенсионерка Нина, специалист по всем мыслимым архивным вопросам, затем мастера-реставраторы Ван Петрович и Сэр Борисыч - надо полагать, потому что и у них цифра в паспорте близилась к пугающей. Умница Тина, леди с идеальной памятью на сроки и цифры, машинистка от Бога, оценила масштабы катастрофы и ретировалась в декрет.
       Мира как-то растерялась и нежданно-негаданно осталась наедине с такой горой работы, бросать которую было попросту стыдно. Но вот обеды сделались невероятно длинными и скучными... Хотя, конечно, недостаточно долгими, чтоб как следует отдохнуть.
       Так проходили дни; красное окошко на Тинином календаре с вангоговыми подсолнухами устало ползло к Новому году, и больше не менялось решительно ничего.
       Двадцать четвёртого декабря в три пополудни у Миры с треском разбилось сердце.
       - Нет, больше не могу! - всхлипнула она, пряча лицо в сложенные крестом руки. Кромка рабочего стола подло ткнулась в живот. - Уволиться, что ли?
       Несколько секунд комната ошарашенно молчала. А потом в дверь вдруг постучали и сразу, не дожидаясь ответа, повернули ручку.
       - Мирочка, можно к тебе?
       В проём заглянул нос, острый и любопытный, затем черные фетровые поля, в тени которых сияли голубые глаза; нога в тяжёлом башмаке шагнула через порог... А Мира так и сидела, онемевшая от нежданного счастья, пока фрагменты картинки в непутёвой её голове не сложились наконец в Нину - живую, настоящую, слегка промокшую под декабрьским дождём, а потому окружённую запахом сырого драпа. Ту самую Нину, с которой они год назад распрощались, как навсегда - высокую, в старомодном приталенном пальто, седую и тощую, страшно похожую на Шапокляк с неизбывной хитрецой во взгляде.
       - Здра... здравствуйте, - сорвалось с губ дурацкое, чужое, ничего не значащее. - А ты... а вас обратно взяли, да?
       - Да-а, - протянула Нина, щурясь. - Совсем одичала, бедная деточка. Будем кофе отпаивать и печеньем откармливать, - заключила она авторитетно и поставила прямо на гору Очень Важной Работы хрустящий бумажный пакет и огромный потёртый термос.
       И Мира как-то сразу поверила, что Нина вправду вернулась.
       Потом они долго сидели у заставленного геранями окна, крошили имбирное фирменное, прихлёбывали кофе из старых кружек и болтали, болтали, как могут только две закадычные подружки с разницей в полвека. Чёрное шапоклячье пальто терпеливо сохло на батарее; время ненавязчиво напоминало, что оно не резиновое, тиканьем настенных часов... но кто его слушал! Когда слова закончились, а противный дождь за окном поутих, было уже без четверти шесть. Нина многозначительно вздохнула, закрутила крышку термоса и весомо произнесла:
       - Значит, так. Проблему я уловила. Нужен снег, верно?
       Мира с сомнением покосилась на Великую Китайскую стену из дел и папок на столе, но спорить со старшими благоразумно не стала и кивнула.
       - Будет тебе снег, - пообещала Нина. - Завтра и начнём. Зайду в обед, договорились?
       - Договорились! - радостно откликнулась Мира и машинально погладила себя по рёбрам, унимая сердце: помедленней, глупое, куда теперь торопиться. - А... а мне приготовить что-нибудь?
       Вообще-то она имела в виду пирожные там или тортик, но в ответ прозвучало уверенное:
       - Острые ножницы - обязательно. И клей. А бумаги здесь хватает.
       Сказала - и ушла, на ходу надевая пальто.
      
       На следующее утро Мира впервые за много-много месяцев проснулась сама, без будильника. Над городом по-прежнему колыхалась густая хмарь, снизу подсвеченная грязно-оранжевыми фонарями, но сегодня это почти не давило. Лужи хлюпали под ногами, с деревьев капало - словом, настоящая весна, только без, собственно, весны. В палисаднике на ветках краснели последние яблоки...
       "Нет, не яблоки, - поправила себя Мира мысленно. - Снегири".
       На душе посвежело.
       Нина явилась точно в полдень, как обещала. Сдвинула к краю стола изрядно похудевшую стопку документов и вытащила из ящика под принтером с десяток чистых листов.
       - А теперь, - сказала она, - повторяй за мной. Будем делать волшебную снежинку.
       "Абсурд", - подумала Мира взрослым, рассудительным голосом. И - принялась аккуратно складывать и разрезать лист, чтоб получился аккуратный элемент. Руки подрагивали от переизбытка совершенно детского восторга.
       - Так, так, так, - приговаривала Нина, ловко переворачивая свою бумажку. - Снег, приди! - и подмигивала.
       Старая комната за двадцать минут до самых плинтусов пропиталась ароматами пряного кофе и имбирного печенья. Запахи пыли и старого картона отступили по коридору куда-то вглубь хранилища, куда уже две недели не ступала нога уборщицы. Вскоре на столе скопилось штук пятнадцать ажурных, воздушных снежинок. Когда Мира, балансируя на деревянной стремянке, развешивала их по карнизам, то чуть не выпала в окно, но, к счастью, обошлось.
       - Вот и славно, - разбойнически ухмыльнулась Нина, оглядывая это белое великолепие, плавно колышущееся от сквозняка. - К завтрашнему дню должно сработать. Но я на всякий случай приду ещё и проверю.
       Мира вздохнула, присела на верхнюю ступеньку стремянки - и решилась наконец повторить тот, первый вопрос, который с новой силой засвербел в голове:
       - Послушай... А ты теперь здесь надолго, да? Тебя на работу взяли?
       Перед ответом Нина помедлила совсем немного - ровно столько, сколько требуется, чтобы сияющие голубые глаза потускнели и вспыхнули вновь.
       - Да, взяли.
       - А куда? - Надежда в тёмной глубине сердца ожила, окрылилась и почти что воспарила. Да здравствует кофе с печеньем, и разговоры в обед, и всё на свете хорошее! - В канцелярию?
       - Вроде того, - улыбнулась она. - Но повыше, - и приложила палец к губам: тс-с, это секрет.
       Секреты Мира хранить умела.
      
       Совпадение или нет, но в ту же ночь вопреки всем прогнозам ударил мороз - робкий пока, но гордый, прямо как второклассник, который в первый раз отважился вернуться из школы самостоятельно. Дороги вмиг стали чище, но опаснее, лужи промёрзли насквозь, а рябины вдоль теплотрассы припудрились колючим инеем. Небо посветлело, и казалось, что солнце встаёт теперь не в десять - аж в девять часов.
       Однако Нина осталась недовольна.
       - Так и знала, - сказала негромко, и в голосе её чувствовался лёгкий привкус вины, - что волшебных снежинок не хватит. Нужно переходить на более сильные средства.
       Она сурово поцокала языком, а потом нацепила пальто, шляпу, вручила Мире куртку - и погнала из комнаты, не слушая никаких возражений. Довела до конца коридора, где упиралась в потолок гремучая железная лестница и жестом профессиональной фокусницы извлекла из кармана слегка погнутый ключ.
       На секунду история о новой высокой должности даже показалась правдоподобной.
       - Тебе завхоз его отдал? - хрипловато спросила Мира, кутаясь в свою безразмерную куртку, под которую в случае необходимости можно было с пяток свитеров надеть. Однако Нина только головой покачала:
       - Нет, что ты, деточка, он даже не знает. Но через полчаса точно узнает, так что рассиживаться некогда. Ну-ка, полезай!
       Эта лестница стала не единственным испытанием. Куда страшней показался пыльный тёмный чердак, огромный и гулкий, где каждый шаг отдавался ударом кузнечного молота. И ещё одна лестница, даже более грязная и шаткая, которая упиралась в заржавленный люк. Петли захрясли и ожили далеко не с первого толчка.
       - Совсем мышей не ловит, - вздохнула Нина, имея в виду завхоза. - А если пожар?
       - Мы все умрём? - робко предположила Мира, слабо представляя, как связан заржавевший люк с пожаром.
       - Ещё чего! - отрезала она решительно. - Рано вам.
       Крыша оказалась огромной, как футбольное поле, абсолютно плоской и скучной. Зато ветер здесь дул такой, что можно было запускать воздушных змеев из чугуна. Нине это показалось хорошим знаком. "Северный", - со значением произнесла она, а затем извлекла на свет Божий два объёмистых пакета с чем-то мелким, блестящим.
       - Серебряные конфетти? - не поверила Мира, зябко ёжась. Капюшон всё время слетал, как ни затягивай шнурки, а вот Нинина шляпа держалась, как прибитая. - А зачем?
       - Разумеется, пускать по ветру, - последовал невозмутимый ответ. - Подобное тянется к подобному, не слышала разве?
       Конечно, мелко нарезанная сверкающая бумага мало общего имела со снегом, но блёстки так красиво струились по ветру, что даже солнце выскочило на минуту - полюбоваться. А потом, видимо, застеснялось такого детского порыва и принялось усиленно кутаться в облака - густые, серые.
       И полетел снег.
       Сначала мелкий, колкий, потом всё крупнее, нежнее, пока не посыпались с неба ажурные хлопья размером почти с бумажные игрушки, развешанные по рабочей комнате. Они парили над городом, не спеша опускаться на крыши и шпили, на вымерзшие палисадники и парки, на проспекты, где бы их сразу растолкли в кашу автомобили...
       Чистая красота, остановленное мгновение.
       Мира закрыла глаза и закружилась на месте, постепенно теряя чувство пространства и ощущая лишь снег на запрокинутом лице. А потом Нина мягко поймала её за локоть и потянула на себя.
       Край крыши был совсем рядом.
       - Дурочка. - Бранное слово прозвучало тепло, ласково, как детское прозвище какой-нибудь особенно милой принцессы. - Возвращайся в кабинет, а то простудишься. Ветрище здесь, конечно...
       - А ты как же? - спросила Мира тихо,
       - А я пока всё закрою. Иди, я подойду позже.
       Разумеется, она не подошла.
       Метель за окном крепла, набирала мощь, злость. Снежинки в кабинете покачивались в такт её неровному дыханию. Чайник дважды успел закипеть и остыть, гора работы превратилась сперва в горку, а затем и в пару жалких листочков "на завтра, чтоб было, чем заняться".
       После шести Мира ещё немного покрутилась у закрытой двери, ожидая неизвестно чего, и тяжело потопала вниз. Сдала ключи на проходной, вышла на порог, вдохнула вьюгу полной грудью... и вернулась.
       Вечно усталая завканцелярией как раз запирала кабинет, но спиной почуяла неудобную просьбу - и замерла, а потом спросила, явно надеясь на отрицательный ответ:
       - Вы забыли что-то?
       - Телефон, - твёрдо сказала Мира. - Не свой, правда. Света, скажите, у вас ведь список с прошлого года остался?..
       Нужная бумажка нашлась почти сразу, и номер Нины в ней - тоже. И мобильный, и домашний, и сыновий, записанный на всякий случай.
       Дорога занимала обычно минут тридцать, не больше, но из-за метели растянулась на час - маршрутки вязли в рыхлых сугробах. Перчатки остались в архиве, на восьмом этаже, потому руки дома пришлось отогревать долго. А голову - и того дольше, никак она не желала соображать, даже после чая с лимоном и липовым мёдом. Бумажка с выпиской всё это время жгла сквозь нагрудный карман, как изуверский бабушкин горчичник.
       Наконец около половины девятого Мира хлопнула себя по щекам для храбрости - и принялась набирать номера по очереди. Первый не существовал, кажется, уже давно; по второму ответили какие-то посторонние люди.
       А вот Нинин сын снял трубку почти сразу, но лучше б он этого не делал.
      
       ... "Три месяца назад, - крутилось в голове у Миры, когда она по сугробам тащилась на работу. С достопамятного звонка минуло уже два дня, но легче не стало. - Три месяца. Понятно, почему осеннее пальто..."
       Дышать было трудно, и вовсе не из-за мороза.
       На восьмой этаж она поднялась без лифта, как сомнамбула. Включила свет, дождалась уборщицу и строго-настрого запретила ей прикасаться к бумажным снежинкам. Сейчас это казалось чуть ли не кощунством. Потом села на рабочее место, передвинула пыльное дело поближе, чтоб удобнее было листать - и лишь тогда заметила на углу стола термос.
       Старый, потёртый и доверху полный горячего пряного кофе.
       Она немедленно налила себе полную чашку и пригубила, смежив веки. Комната поплыла куда-то в белую даль, покачиваясь на волнах.
       - ...а потом, когда снег тебе надоест, - тихо сказала Нина, - ты их просто снимешь. И наступит весна.
       Наверное, если бы Мира не помедлила целое мгновение перед тем, как распахнуть глаза, то наверняка застала бы её. А так заметила только тень у окна - и то вскользь, и поди пойми, померещилось что-то или впрямь было.
       Внутри, под рёбрами, постепенно становилось тепло.
       Наверное, из-за кофе.
      

    20


    Райка Летним деньком   17k   Оценка:9.47*4   "Рассказ" Проза


    Летним деньком

    1.Верка

      
       - Ты?! Это ты?.. - я потеряла дар речи.
       Птички щебечут на улице.
       Свет льется сквозь распахнутое окно.
       Кактусы на подоконнике топорщатся иголками.
       Райка, прикрыв грудь простыней, смотрит на меня - нагло. Мне показалось? Нет, не показалось! Она смотрит нагло и даже с удовольствием. Она получает удовольствие, в оба глядя на меня своими хитрющими восточными глазами. Не зря меня мать остерегала: "Гони ее! Не дружи с ней!" Но разве матерей слушают?..
       Но как же все это?
       - Петь... Петя...
       Голос сел. Слышу себя изнутри. Голос тонет, как в вате. А внутри меня какой-то клокот, шум.
       Райка демонстративно спустила ноги на пол. Одну. Вторую. Потянула носочки. В солнечных бликах заиграл пушок на коже ее икр. Перламутровый лак нежно-розового цвета блеснул на большом пальце.
       Райка подтянула простыню. Стесняется меня, факт! Прикрывается, боится, что я увижу ее нагой. А то не видела!
       Пока Райка кокетничала, Петька, намертво вцепившись в край той же простыни, шарил рукой по кровати и, нащупав то, что искал, вскочил солдатиком - ко мне спиной - и в два прыжка натянул трусы на свой крепкий оголенный зад.
       Я еще не видела его без одежды. Ни зад, ни пе... Господи, о чем я думаю?! Это же мой жених! А это - моя подруга! Лучшая! Уши враз разблокировало, и громыхание трамвая по рельсам оглушило меня.
       Я придавила уши ладонями и села на пол. Прям посередине комнаты. Петька, дернув головой Райке - мол, беги отсюда! - присел напротив меня и взял мои запястья в свои крепкие руки. Я отметила, что он уже в джинсах. Не зря в армии служил! Натянул штаны за пару секунд!
       Мимо прошелестела простыней Райка. Мое сердце зачастило. Или сбилось с ритма?.. Стучало, стучало, и вдруг замерло! Забыло, что дальше - систола, диастола. Наверное, решило, что пауза, но она затянулась, и я, хватая ртом воздух, как рыба на берегу, испугалась, что оно больше не застучит. Петька, видимо, испугался еще больше: схватил меня за плечи и затряс, как грушу. Двойной испуг запустил механизм, и мой сердечный ритм наладился.
       - Вера, ты все не так поняла... Вера!
       Меня разобрал смех. Ну, классика! "Не так поняла!" А как это правильно понять?
       - Перестань меня трясти, - слова вылезли из меня вместе с клекотом.
       - Вер...
       Я замахала руками. Петька понял. Убрал свои. Откинулся на пятки и так, сидя на коленях, молча, вглядывался в меня. Я успокоилась. Ноги, неловко поджатые под себя, занемели. Вытянув их, я принялась растирать левую ногу. Мелкие иголочки побежали по ней.
       - Онемела... - нервно посмеиваясь, объяснила я. Петька смотрел обескуражено. Я видела его взгляд краем глаза. - Слушай, а что ж вы дверь не закрыли?
       - Как не закрыли?..
       - Ну, так! Дверь была открыта. Я звонила, потом потянула за ручку, дверь оказалась открытой.
       - Я не слышал.
       Щеки Петьки вдруг заалели. Я удивилась. Надо же! Он такой нежный, оказывается, и стыдливый.
       Ногу отпустило. Я поднялась. Петька тоже. Он возвысился рядом со мной. Такой весь возвышенный... От голого торса так и веет силой, так и тянет прижаться к нему щекой. Я мотнула головой. Наваждение! Хмыкнула в ответ:
       - Еще бы!
       Райка павой вплыла в комнату. Юбка в складку под самое "не могу". Волосы торчком - ну и стрижка! Губки алеют хорошим слоем перламутра - любит она, чтобы все было стильно: помада - лак, сумка - перчатки. Лифчик размера семьдесят пять "С" чернеет атласным ободком из-под трикотажного топа. Мы с Петькой засмотрелись! А она скользнула наглым взглядом по разобранной постели, скосила уголок губ, и так вальяжно нам говорит:
       - Ну, я пошла!
       Петька зубами скрипнул, а я снова дар речи потеряла. Только и смогла промычать:
       - Райка...
       Она придвинулась ко мне вплотную и на ухо шепчет:
       - Да я для тебя, дуры, старалась. Теперь знаешь, какой он, одумаешься. Лучше уж до свадьбы, чем после.
       Ветром отхлынула от меня, подмигнула Петьке и выплыла из комнаты. Через пару секунд мы услышали стук входной двери.
       - Вер...
       Я прикусила губу... Лучшая подруга. Жених. Я. И что делать?..
       Горлинка загулила, по-хозяйски прохаживаясь между кактусами. Трамвай звякнул, промчавшись мимо. Мне стало одиноко здесь.
       - Я тоже пойду.
       Выпрямилась, подбородок кверху, волосы по плечам... Ничуть не хуже Райки! Разве что без перламутрового лака на ноготочках и походка шустрее! В секунду пролетела и комнату, и коридор. Следующее Петькино "Вер" скользнуло по спине и утонуло за закрытой дверью... Как в болоте.
      

    2. Райка

      
       Захлопнув дверь Петькиной квартиры, я почувствовала облегчение. Как ни крути, а сцена случилась еще та! Да, я ее готовила. Продумала, как Верку заманить, как Петьку соблазнить. Все удалось! Зачем это?.. А надо! Верка вся из себя счастливая... Все у нее так славно, так ладно... А чем я хуже ее? Чем?! С Петькой вместе познакомились, и меня он съедал взглядом в ту встречу. Проводил нас до ее дома. И потом пришел к ней. К ней ли? Ведь он не знал, что я у нее просто ночую, а живу в общаге.
       - Ой!
       Нога подвернулась, я повисла не перилах. Повертела туфлей, каблук вроде на месте. Нога в норме. Постояла, прислушиваясь. Нет, никакого скандала не слышно. Неужели Верка простит?..
       Подумала о Верке, а Петька перед глазами. Его руки, вкус губ - классный он! Ну, почему Верка?! Что-то так муторно... Как он целовал, как двигался... Что мне теперь делать?
       Я села на ступеньку. Хороши старые дома! Лестницы широкие, перила такие массивные, прохладно в подъезде. Не хочется выходить на улицу...
       О! Дверь щелкнула! Верочка! Вот и хорошо! Не зря я все это прокрутила! Уйдет от него - гордая! А я не гордая, я приду рану сердечную залечивать.
       Шаги прошлепали два лестничных пролета и замерли. Верка стоит. Думает, что со мной делать? Помогу, подруга ведь.
       Я оглянулась. Верка, как и ожидалось, смотрит на меня сверху. От нижнего окна подъезда пучки света, как от софитов в театре, обтекают ее всю. Стройная, но не умеет фигуру свою выгодно подать. Платье мешковатое, хоть бы пояском талию прихватила. Каблучок повыше, юбку покороче - и ноги выпрямились бы. А так - тетя-мотя, здрасьте вам! Взгляд в полумраке не уловить, но... Понятно же - презирает.
       - Вер, спускайся, поговорим.
       - Есть, о чем?
       Да, уже пришла в себя, за словом в карман не полезет!
       - Есть, подруга, спускайся, - я неловко поднялась, изображая боль, - я ногу подвернула.
       Верка фыркнула.
       - И что? Пожалеть тебя?
       Вот, прям, не могу! Аж, злость берет! Фифа какая!
       - А что, не поможешь?
       Верка прошмыгнула мимо, бросив на ходу:
       - Нет.
       Я опешила. Она же всегда такая сердобольная...
       - Вер, ну хоть назад помоги подняться...
       О! Сработало! Верка развернулась. Одна нога - на одной ступеньке, другая - ниже. Поза львицы, готовой к прыжку. И прыгнула бы! Но запал не тот, воспитанная! Только словами бьет:
       - Помочь? Подняться? А ты покричи, позови любовника своего. Прибежит, на руках отнесет в постельку, еще тепленькую.
       Я поднялась. Облокотилась на перила. Пострадавшую ногу медленно закинула за другую. И не стыдно мне ни капельки, и не жалею я о Петькиных объятиях. Ты хотела его? А я получила! Ничего не могу с собой поделать - вот просто ликую!
       - Завидно?
       Усмешка сползла с Веркиного лица. Вроде побледнела. Мне плохо видно - свет за ее спиной. Над головой ореол. Распущенные волосы приподнялись в движении, пушистые, поймали свет и вот она - мадонна во плоти! Зато ей меня хорошо видно. Я приосанилась. Кто это говорит, что женщины перед мужчинами стараются себя показать? Нет, перед подругой зарисоваться куда приятней! Пусть смотрит и завидует!
       Верка медленно поднялась. Встала на ступеньку рядом, почти вплотную. Смотрим друг на друга - глаза в глаза. Ее синевой так и брызжут. Жду. Я ведь вроде как вопрос задала. Ее очередь стрелять.
       - Рай, мне, конечно, все это не нравится, - каждое слово выползает как фарш из мясорубки. - Только я переживу. Ведь я гадостей не делала. Петька? Обыкновенный мужик он, это так - извилины в другом месте. Но, знаешь, главное, что я теперь это знаю.
       Я не удержалась, улыбнулась с чувством превосходства. Хотела сказать, что, для того и устроила весь этот спектакль, чтобы она узнала, но Верка не дала и слова вставить. Голос повысила.
       - А тебе слова пока не давали! Ты слушай, подруга!
       Вот тебе поворот! Мне слова не давали! Как она...
       - Ты лучше подумай, как сама дальше жить будешь. Я-то, понятно, приду к мамочке, поплачусь. Успокоюсь, да дальше побегу. Друзей у меня хватает. Кавалер тоже найдется. Да и на Петьке точка не поставлена.
       Последнее меня взволновало. Если они помирятся, то я пропала. А Верка дальше бьет, больнее:
       - А у тебя друзья есть? Кроме меня, кто с тобой общается? Нужна ты кому-то еще? От матери сбежала. Девчонки от тебя шарахаются, как от прокаженной, парни облизываются на твои прелести всем демонстрируемые, но после того, как ты Гришку с женой развела, Машку с Вадькой поссорила, и они стороной держатся, от греха подальше.
       Больно...
       - Что, улыбаться расхотелось? - Верка будто с души читает! - Раньше думать надо было, подруга! И о Петьке. Знаешь, как все дальше будет? У вас! - уточнила.
       Я молчу. Слезы подобрались к самым глазам. Увидит ведь. Не хочу...
       - Таких, как ты, замуж не берут. Можешь вернуться. Только ничего интересного между вами уже не будет. Поматросит - и бросит. Вот так, подруга! Бай-бай!
       Она, чуть ли не пританцовывая, ушла. Шлеп-шлеп-шлеп...
       Нехорошо мне как-то... Уйти сейчас - зачеркнуть все самой. Я перевела дух. А я вернусь!
       Меня понесло назад к Петькиной двери, как перышко ветром. Мурашки по коже. Холод, жар... что со мной? Все, беру себя в руки! Никуда он от меня не денется! Только сейчас и ни секундой позже! Вдох-выдох и потянула дверь на себя.
      

    3. Петька

      
      
       Дурак, дурак, дурак! У-у-у, повелся на бабу... И как все совпало... Райка - сука... Что теперь делать?
       Не думал, что так тошно будет. Да я вообще ни о чем таком не думал! Ну, переспали, что тут такого! Все, конец света?
       Трамвай этот... Ничего, кроме него не слышно. Бежит прям под окнами, дом вибрирует, как при трехбалльном землетрясении.
       Я подлетел к подоконнику, высунулся наружу. Дверь в подъезд распахнута. По тротуару толпа шелестит. Верки не видно. Убежала. Так быстро? А Райка? Столкнутся. Подруги же... Да черт с ней, с этой Райкой! Хотя, горяча, зараза. Уф ,только подумал о недавних кувырканиях, кровь локомотивом разогналась во всем теле. Хоть снова в постель! И как холодный душ - Веркино лицо перед глазами. Брр...
       Тряхнул головой, в висках застучало. Курить охота.
       На кухне тихо. Окна выходят во двор. Скворцы затеяли драку. За еду воюют или за самку. Везде одно и то же! Мы - за них, они - за нас.
       Затяжка принесла облегчение. Мысли притупились, чувство вины затерялось в облаке дыма. Хорошо. Можно подумать. Трезво все взвесить. Что меня выбило из колеи? Веркин приход. Ее глаза... Утонуть и не выплыть. Сердце сжалось. Нет, не могу я ее потерять! Нужна она мне.
       Сквозняк поднял занавески. Кто-то пришел... Вера! Я встал. Руки опустились: в проеме зарисовалась Райка.
       - А, это ты...
       Сел.
       - А ты ее ждал?
       Лучше промолчать. Вот, блин, попал...
       - Что молчишь?
       Она подошла вплотную. Коленками втиснулась между моих ног, грудь маячит перед носом, руками по плечам. Ухватил ее за запястья.
       - Не надо.
       - Что так?
       Во взгляде тревога пополам с наглостью. И тянет к ней. Все, стоп! Если сейчас продолжить, уже ничего не исправить!
       Я отодвинул Райку, встал, отошел к окну, присел на подоконник. Ветер охладил спину. Надо майку надеть. Вон как Райка глазами шарит. Нет, стеснительность - это не про нее!
       - Рай, давай сразу точки поставим...
       Она протяжно тянет:
       - А-а! Точки?! Даже так - во множественном числе?! А Верка на тебе только что жирную точку поставила, одну.
       Это она зря сказала! Кулаки сами сжались. Не может Верка на мне точку поставить! Я ее люблю!!
       - Не твое это дело, - еле процедил. - Мы сами разберемся.
       А Райку словно завели. И куда делась та женственность, что повела меня еще пару часов назад!
       - Не мое? Когда в постель затащил - мое было, о своей любви и не вспомнил, меня тискал. Как впился в мои губы, забыл уже? Как стонал от блаженства, тоже сквозняком выветрило?
       Она кошкой подскочила. Из глаз искры, рот скривился. И мне в лицо так и бьет:
       - Это со мной было!! Не с этой воблой безвкусной!! Это мое тело твои руки сжимали, это мне ты шептал, какая я!..
       Райка вдруг замолчала. Отвернулась. Губы закусила. Ноздри так и вздымаются. Что делать-то?.. Только скандала мне не хватало... Вот почему с бабами так всегда?! Ну, поиграли в любовь - получи удовольствие! Зачем все портить?..
       - Рай... ты же сама хотела... Ты же знала, что мы с Веркой жениться собираемся...
       Она на глазах преобразилась! Шмыгнула - и все, горя на лице как не бывало. Вот это выдержка!
       - Знала. Но мне показалось, что Верка просто тебя охомутала. Разве нет? Ведь я тебе нравлюсь. Сразу, как в первый раз увиделись, я тебе понравилась? Скажешь, нет?
       Смеется надо мной?
       - С чего ты взяла? Мне Вера понравилась.
       - А почему ты на меня пялился? Думаешь, я не видела, как ты мою грудь рассматривал, как облизывался?
       - Чего?..
       Вот удивила! Нет, они, бабы, ненормальные какие-то!
       - А сегодня? Я тебя в постель потащила? Я? Нет, Петенька, это ты меня на руки поднял, это ты ручонками потянулся туда, куда, ох, как сильно хотелось еще с первой встречи!
       Она вдруг расхохоталась.
       - Видел бы ты себя сейчас...
       В моей голове вдруг все прояснилось. Будто прозрел. Ведь это она специально все подстроила! И дверь оставила открытой - знала, что Верка придет! Сама позвала! И меня с толку сбила. Вертелась вокруг юлой.
       - Ты это все подстроила? Верку ненавидишь?
       Да, девуля, мы, мужики, тем и отличаемся от вас, что умеем мыслить прямо и руки заламывать нам ни к чему. Это вам нужны спектакли с прощениями-обвинениями! А у нас все просто! Райка опустила голову. Волосы, торчавшие на ее макушке, напомнили мне иголки ежа. И вся ее голова ощетинилась. Того гляди стрелы полетят! Но выдержки ей все же не занимать! Стерва, она и есть стерва! Жаль, сразу не разглядел. Тоже хорош... Ну, ладно, я все исправлю! Прям сейчас и исправлю!
       - Знаешь, Рай, ты иди. И давай забудем все. И к Верке чтобы больше ни на шаг не подходила. Поняла?
       - А то что? - она вскинулась, обожгла взглядом.
       - Убью.
       Я сам не ожидал, что скажу такое. И Райка попятилась. А, так даже лучше. Пусть боится.
       - Уходи.
       Она не ушла, она убежала. Хлопнула дверью, со всей силы. Сначала моей, потом - в подъезде. Жирная точка получилась. А, пусть так! Теперь стереть точку, которую Верка поставила. А и поставила ли? Райка могла все придумать. Вот и выясним!
       Я натянул майку, сунул ноги в кроссовки и побежал к Верке.
      
       - Вер, это я. Давай поговорим... Прости меня...
       - Не могу. Уходи, - через дверь.
       - Я не уйду, Вера. Я здесь буду ждать. Я не могу без тебя. Прости... Бес попутал...

    21


    Новена В К - 7. Частная практика относительности   21k   "Рассказ" Фантастика

      
      ЧАСТНАЯ ПРАКТИКА ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
      
       Я плоховато говорю языком дальнекосмических предков, но пускай уж будет так, чем вовсе непонятно. Язык наш за премногие века сильно отодвинулся от базового - в равной степени как разошлись планеты. Как, снова я не так сказала, пришлые дети от корня моего дерева?
       Помню, мегатерраниты тоже поначалу удивлялись: "Как, милая Арброза, вам только шестнадцать лет - а вы мама такой взрослой дочурки?" Чужаки упорно считают, что в году триста шестьдесят пять дней, наподобие их далёкой родины. Логично, ничего не скажешь. Ибо видимой смены сезонов у нас тут не наблюдается - сплошная зрелая осень с ночными дождями, утренними заморозками на почве, червонной, медной и серебристой листвой, изобилием зрелых плодов. Трава на полях, оставленных под паром, вечно зелена, цветы напоминают мегатериям их же безвременник и рождественскую розу, которые не боятся дождя, снега и града.
       В общем, если думать на их манер, то лет мне в момент развёртывания главных событий было около сорока, а девятилетней Пресьозе - почти восемнадцать. Выглядели мы тоже соответственно - если смотреть на нас глазами местных обитателей. Сильное магнитное поле Новены мешает расти ввысь, переменчивая погода способствует закалке, богатая кислородом атмосфера позволяет стареть неторопливо.
       Когда до них доходило, что мы не мама с дочкой, а скорее сёстры, да и то вполне условные, недоумение поднималось на новую ступень. И возрастало до последней грани, когда им доводилось узнать, что в сыновьях моих числятся здоровенные лбы лет пятидесяти. Ну как тут объяснишь, что после смерти старшей в роду её место занимает следующая по возрасту женщина?
       Нет, это не матриархат. И не фэмдом. Мы даже таких слов не понимаем, но чувствуем в них привычную мегатерранскую фальшь и попытку поддеть. Каждому достаётся своя доля: ведь лишь женщина может выбрать себе дерево и пестовать его, мало-помалу приручая.
       То, как у нас появилась моя милая девочка, связано именно с деревьями. Нет, с одним деревом, по которому меня, кстати, и поименовали, ибо я его не выбирала: бронзовый листок прорезался из яйца вместе с моим первым криком. Так что мы были предречены друг другу, что ценится на особицу. Я не только о дереве, если вы понимаете.
       Нет, не так. если быть совсем точной, то началось всё с парочки мегатериев, которым вздумалось порезвиться под раскидистыми ветвями взрослого дуба.
       Пришельцы прибыли на Новену незадолго до упомянутого случая. Под подошвой их огненно-летательного снаряда, чем бы он ни был движим, всё живое сразу замерло. Нет, с виду ничего не повредилось - только внутри. Мы говорили им, что земля и всё, что на ней, испугалось, ушло вглубь и перестало отвечать на ласку, а они не верили и смеялись над нами. Будто бы их ракета заправлена экологичным низкотемпературным топливом - нарочно, чтобы не навредить живому. Ох, да они ведь и летели, вспарывая небо как саблей, вместо того, чтобы искать натуральные прорехи: как их там - гиперчервоточины.
       И когда они попросили нас отдать им этот пятачок под жильё, раз уж мы добрый век не сможем на него ступить со своим архаическим ведовством, мы согласились на аренду. Кое-кто из нас, правда, потом вспоминал про финикийскую царицу, которая выпросила у местного африканского царька клочок земли, что можно укрыть воловьей шкурой, а потом разрезала шкуру на полоски и обвела получившейся верёвкой будущий град Карфаген.
       Только меги не особенно хитрили. Они просто возвели многоэтажный жилой купол едва ли не выше наших гор. Как можно было настолько грудиться и лезть на головы друг другу? Но они уверили нас, что под их родным светилом люди только так и живут - потому что родится их много и всем необходимы удобства и комфорт, о которых мы в нашем лесном сплошняке не догадываемся.
       Так отчего ж им было не остаться при своём благословенном комфорте?
       Их ответ нам польстил: оттого что у нас, помимо дремучего леса, имеются высоченные и неприступные вершины, куда там Джомолунгме и Эребусу, и все те, кто станет прилетать сюда, будут платить нам за горный туризм столько, сколько мы потребуем. А вдобавок бесплатно возить нас на ракетах к самому настоящему морю...
       Мой старший сын Эсентий, тот, который всю долгую жизнь только и собирал легенды Прародины, сразу оживился: нам жутко не хватало книг, а у мегатериев, по слухам, завелись такие носители информации, которые были не по зубам ни бурой мыши, ни чёрному термиту. И к тому же очень ёмкие. Редкий был умница для мужчины, недаром делил со мной ложе последние пять лет - до того, как появился некий большой ребёнок. Но я сильно забегаю вперёд.
      А младший сынок Весникий, жутко фальшивя, пропел на главном языке пришельцев:
       - Лучше гор может быть только море, на котором пока не бывал!
       У нас ведь моря нет: вся вода, пресная и солёная, разлита по озёрам и пробирается сквозь чащобу ручьями, которые сплетаются в реки.
       В общем, совет округи без большой охоты, но согласился. Разумеется, мы предупредили смельчаков, что не собираемся нести ответственность ни за их жизнь, ни за смерть: если разрежение воздуха на высоте здесь не ощущается так сильно, как на их родине, то это лишь потому, что при случае падать вниз им придётся очень и очень быстро.
       Они не сумели связать две этих вещи. Только один - между прочим, Вольфран, родич Борислава, о них обоих скажу попозже, - задумался вслух: если так густа атмосфера и велико притяжение Новены, почему же никто из жителей Великой Терры не испытывает трудностей при ходьбе и во время тренировок?
       - Наша земля принимает вас как гостей, - объяснила моя тогдашняя мать. - Опасайтесь ей надоесть и, тем паче, сделаться недругами.
       Конечно, меги невозбранно ходили где им вздумается, были очень приветливы и - как это? - толерантны. Вот и получилось так, что однажды молодые супруги решили заняться сексом под лазурной луной и крупнозвёздными небесами. И ненароком сронили оплодотворённое семя в тёплую, рыхлую почву под моим дубом. Ручным деревом и незаменимым помощником, за судьбу которого я отвечаю.
       А месяца через четыре я подобрала на этом месте готовую хорошенькую девчушку, облепленную грязью и меконием почище любого волкопёсика или турьего теляти. Так что пришлось сразу ополаскивать её в ближнем ручье. Моим объяснениям насчёт неё никто из девчушкиной истинной родни не поверил - вернее сказать, не поверил бы, потому что я не слишком-то и старалась.
       Тогда Всематушка сказала:
       - Это дитя твоего дерева и, стало быть, родня всем нам. Выкормим её, чем уж получится. Но не стоит держать этот плод слишком близко от ствола.
      Что значит - не вводи в сплетение близкой родни. Не посвящай в тайны, которые держат Большую Семью. Не учи так, как учим и обновляем мы, женщины разумных деревьев, сплетающихся в большой всепланетный Ум.
       Что значит - на вопрос мегов, кто тебе милая ликом Пресьоза, не дочь и не сестрёнка ли младшая - отвечай: нисколько не дочь, даже приёмная, нимало не сестра, даже сводная. Никто из моих родичей и её родичей никогда в жизни не сочетался браком. На слова какого-нибудь мега: "Так, значит, она тебе вроде подружки?" говори: "Мы не гоним наших сафиек и, кстати, уранитов, как, говорят, делаете вы, но ваше слово у нас означает именно это самое".
       Хотя тот меган был по-своему прав. Только вот подруга одной души, не тела, какой стала для меня Пресьоза, именуется в нашем языке посестрой. Названой сестрой, которая по умолчанию дороже всех людей в огромном мире и для которой мы готовы на очень и очень многое.
       И хотя мы назвали девочку именем, которое в нашем языке означает "Прелестная", все новениты считали её всего-навсего милой. Миловидной - и не более. Слишком высокого роста. Излишне белокожа и беловолоса. И вся какая-то мягкая на ощупь - ни костей, ни мышц. Как говаривал учёный Эсентий, ни пава, ни ворона. Кровная родня ведь тоже её не признавала, даже те, на кого Прес походила как одна капля воды - на две, что слились в струйку на оконной слюде.
       А вот Борислав, Борюшка - тот ходил по пятам. Выросши, он сделался инструктором у меганов и делил своё время между Прес и Монтафьорой - самым красивым горным пиком неподалёку. Почти отвесная скала, что вырастает словно из пышного букета - так много цветов на тамошних сейбах, секвойях и омбу. Иные присущи самому дереву, иные обвились вокруг ветвей и прильнули к стволу - как наша Пресьоза.
       Словом, льнули они оба друг к другу. Он тоже был белый, бледный и нескладный, но как-то по-особенному хорош - в смысле "далёко на озере Маараф изысканный бродит жираф". Любил наш юноша цитировать своего поэта, только вот озеро там упоминалось другое, да...
       И я ото всей души радовалась тому, какая из них получилась пара, и ещё тому, что посестра моя не будет в жизни одинока: меганы ведь в таком прямо как волки - всю жизнь завязаны друг на друге. Борюшка все эти месяцы лишь об этом и дул ей в уши: типа мы теперь навсегда станем одно. Ничего, кроме ушей любимой девушки, он, кстати, не касался. Ибо вычислил, что она, по мегатерранским понятиям, не в летах совершенства и браковаться (тьфу, в брак вступать) им никак нельзя.
       А чуть позже получилась великая беда.
       Я давно была всеобщей матерью. Я должна была отследить много раньше.
       Многопрядную шевелюру Монтафьоры снизу доверху пересекала белая прядь. Нет, лысина. Нет, борозда, и гигантская, открывающая взору прикорневой известняк, но заметная лишь с одной точки зрения.
       - Это фуникулёр, такие подвесные вагончики на канате. Чтобы с удобством ехать до самого главного - скалистого пика. Практически не испортили вида, так я говорю? - похвалился кстати случившийся рядом Борислав. Прес так к нему и прилипла, оттого мне пришлось говорить со сдержанностью, в этом случае неуместной:
       - Ты обидел Монту. Ты уязвил саму природу Новены. Будь теперь осторожен: земля наша перестанет тебя носить.
       Да, я была виновата, что не запретила наотрез. Но и так и этак юнец бы не поверил, а его возлюбленная, хоть и было у неё чуточку здешнего опыта, горазда была ему поддакивать. Меня они бы нипочём не послушали.
       Через несколько дней назрел очередной групповой поход с инструктором. Посестру мне посчастливилось удержать под предлогом кое-каких домашних дел, да и не её то был уровень сложности.
       Нет, фуникулёр не оборвался на подъёме - тряхнуло их много позже и вообще несильно. Один Борислав, который шёл во главе цепи, сорвался и всем реальным весом грянул оземь. Монта была милосердна: взяла главного и помешала - по своему невеликому разумению - остальным рисковать собой и дальше. Они спешно развязались и пустились в обратный путь - где пешком, где ползком, продираясь через пограничную с канатной дорогой чащу.
       Мы давно уже были на месте. Кроме Пресьозы: нельзя было ей видеть мешанину мяса, костей и униформы. Сплошные осколки и ошмётки.
       Я едва ли не в горстях отнесла всё это в большой мешок, чувствуя ладонями, как еле бьётся там жизнь, - низменная, биологическая, раздельноклеточная. Клетки же сами по себе вечны - только им нужен подходящий грунт.
       И унесла.
       Перечить было некому. Сил мне отроду не занимать.
       Весникию, который был обществом приставлен к нашей Прес, я приказала:
       - Ты краснобай, тебя чужаки слушают. Ты сумеешь убедить главного мега, Вольфрана. Скажи: от кого бы ни была Пресьоза, то, что от семени, у неё большетерранское. Пусть возьмут её и увезут на прародину. Пускай говорят, что Борис пропал без вести и его надеются отыскать. Она поймёт так, что погиб, но будет уповать на удачу и меньше плакать.
       Самым тяжким оказался первый день, когда посестру завели под купол, но корабль ещё не пустился в плаванье между звёздами. Сердца молодых забывчивы, тела заплывчивы - невиданные картины утешили Прес, хотя неглубоко. К тому же рядом было много народу сходной масти и стати.
       Я же утешала себя тем, что выбрала она... как это? На безлюдье рыбу? В общем, первого мужчину, который на неё глянул серьёзно да ласково.
       То, что осталось от её мальчика, я уложила в неглубокую яму между корней моего Старика-Дубовика (интимное прозвище) и присыпала слоем жирной почвы. Тонким - чтобы ему - тому, что осталось, - не задохнуться. А чтобы звери и птицы не вздумали полакомиться мясом, наставила кругом знаков - рваные алые ленты, ломаные веточки с увядшей листвой, дроблёные камушки, понимаете? Такие, как он сам.
       Вольфран, что пришёл попрощаться и пронаблюдать за церемонией, пробурчал:
       - Первобытная магия.
       - Всё на свете вам магия, - ответила я. - Не умеете вести беседу, не желаете видеть жизнь в любых формах: как есть слепцы.
       Потом-то многие его соотечественники пришли с речами. Кое-кто плакал, все пели хором. Осыпали его поверх земли мёртвыми цветами, поставили крест и таблицу с надписью. Думаю, сия тщета особо не повредила.
       А потом приходила одна я. Говорила с корнями и ветками, расстилала поверх холма свои косы - распущенные, они покрывали его весь, словно крылья огромного ворона. Пропалывала траву. Танцевала при свете луны, украсив себя лучшими тканями своей работы. Напевала колыбельные да баюльные песни, как малому дитяти.
       Так длилось ровно четыре месяца и ещё половину.
       И вот однажды крест колыхнулся и ниспал наземь.
       Борис поднялся - под шорох осыпавшейся земли, но молча: рот у него оказался забит ею же. Он был совсем голый и грязный, как много раньше Пресьоза, но гораздо, гораздо больше! И хорошо: я была уже в летах и совершенно забыла, что полагается делать с младенцами.
       - Пойдём, - сказала я, вытягивая его из ложбины за руку. - Сначала давай хоть в бегучей воде омоемся.
       Дела его сложились как нельзя более удачно. Шрамов почти не осталось, кожа стала гладкой, словно шкурка белого мышонка, волосы выпали, и на их месте прорастала свежая, чуть курчавая щетина. Одежда исчезла, оттого его приувядшую память не надрывали усилия вспомнить, кем он был раньше.
       Я обтёрла его мягкой листвой с головы до ног и на руках отнесла в дом. Накрыла шерстяным покрывалом - в ту пору он не терпел никакой скроенной и сшитой одежды. Поила из рожка, кормила с ложечки, всё время улыбалась и наряжалась ярко, чтобы его мутноватые глаза видели рядом лишь красивое.
       Но чтобы пробудить мощный разум, дремлющий в глубине возрождённого мужского существа, мы используем одно-единственное средство. Соитие с женщиной. С тех пор, как оно сделало из зверя Энкиду - человека и друга Гильгамешу, не знают у нас средства надёжнее для того, чтобы передать родовое знание и вернуть собственное.
       Какой всё-таки меганы поразительный народ! Полагают, что такая прекрасная сама по себе вещь (зелье из зелий, отрада отрад), как сплетение членов, - нуждается в оправдании детьми. Так ведь у меня и мужчины были - чудесные, не чета этому ростку батата, выбившемуся на солнце из погребной ямы. И младенцев я дала большой семье здоровых и крепеньких: только одного пришлось зарыть под траву, такой он был слабый. Но это ведь две совсем разных стороны жизни.
       А Борис, едва пришёл в себя, как неведомо что и вообразил себе. Будто он переступил через какую-то неведомую честь, нанёс обиду моей младшей подруге, запятнал моё личное - то ли поведение, то ли достоинство. Своё бы личное это самое оценил: червяк червяком, вожделеть и то нечему или не к кому, смотря с чьей стороны судить...
       И не могла я в ту пору послать весточку моей милой Прес через её одноземельников в Башне. Как таким недомерком и недоделком хвастаться?
       Нет, что-то в нём безусловно прорезывалось уже тогда. Стал смугл и жилист, лёгок на ногу и ловок в полевой работе. Другие наши мужчины принимали его к себе охотно.
       Натуральных соплеменников у него становилось меньше, но не так уж намного. Какой альпинист боится риска и случайностей?
       Вольфран оставался тоже. Он ведь был у них старшина. Ему одному я спустя время коротко поведала:
       - Пускай Прес ныне слёз не точит. Отправьте мгновенное письмо, что есть немалая надежда отыскать, хоть и не совсем того Бориса. Она поймёт: что-то в ней от вашего семени, да много и от нашей земли.
       А, ну разумеется. Он наведывался, смотрел.
       - Чудо, - ахнул в самый первый раз.
       - Вовсе никакого. Вы ведь доращиваете недоносков в кювете? А мы - под травой. Земля ведь тоже матка-кормилица. Самая что ни на есть главная.
       - Но Бориска был мёртвый. Совсем.
       - Что такое - совсем мёртвый?
       Тут я, признаться, стала в тупик. Мы оба там оказались.
       - Ладно, допустим, мёртвый наполовину. Но сама земля наша ведь живая и живей живого. Там, где деревья, - особенно.
       - Наша тоже, - он покачал головой. - Теперь многие считают, что это единый живой организм.
       - А вот и не совсем, - возразила я тогда, порывисто кивнув в подтверждение. - Вы по ней идётё напролом, как обезьяна в тяжёлом танке. Или наш большеглазый лемурри - они умные, но не как деревья. Вот земля и гневна, и не отвечает вам нисколько.
       Он недоверчиво хмыкнул.
       Визитов вежливости было, в общем, меньше, чем ожидалось с учётом назойливого характера мегатериев. Наверное, считали то, что произошло, мороком или колдовством - нет, в колдовство ведь никто из них не верил. И слава богам: иначе сюда бы и их трупы валом повалили.
       А вот моя девочка - она тотчас прилетела, едва услыхала новость. И явилась однажды поздним вечером, даже не предупредив никого из местных, - словно все до единого меги составили заговор.
       Чего уж я ожидала - плача, восторга, внезапных объятий? Не знаю.
       Но Пресьоза с порога закричала на меня... нет, на нас обоих:
       - Потаскуха! Воровка! На чужого жениха позарилась!
       Как базарная баба, отметил позже Борислав. Хотя без осуждения - просто как факт. Они там любят факты.
       Всё во мне с ног до головы перевернулось.
       - Его вырастили и выхолили для одной тебя, - ответила я спокойно: только в душе и сердце всё кипело. - Одной тебе лишь назначен Борис. И всегда так было. Зачем говоришь пустое?
       - Не пустое, - возразила она сквозь слёзы. Теперь-то они появились на глазах... - Правду.
      В самом деле: сгоряча врать несподручно. Всё заветное мигом на кончике языка виснет и наружу льётся.
       - А если правду - тогда он твой жених, но ты мне чужая. Выбирай.
       Мы весьма чутки к слову и его оттенкам. Если бы девочка сказала тогда "моего суженого" и не отделила меня от себя, сложилось бы иначе.
       Без лишних слов Пресьоза ухватила кое-как одетого мужчину за руку и вытянула из постели.
       - Иди-иди, - шепнула я ему по-новенски. - Не годится огорчать малышку ещё больше.
       Словом, оба убрались в купол, а немного позже отбыли на Мегатерру. Видимо, подлечить его вялую шизофрению или что ещё у психиатра.
       Спустя некое время до меганов дошло, что раз наша планета умеет выкручивать такие фортели с людьми, то не дай боги - отойдёт от шока куда раньше предреченных ста лет и начнёт мстить. Кому и за что - они не задумывались. Кстати, среди ортодоксов наличествовали два-три католика, вот они, верно, и надоумили остальных, что новена - это не что-то новое в отличие от старого. Новена - заупокойная служба по тому, кто не так давно ушёл на тот свет.
       Так вот. Теперь челноки и большегрузные корабли так и сновали, так и сквозили от Большого Фигвама до орбиты и с орбиты до самой Мегатерры.
       А мы дышали всё легче. Не такие уж новениты простаки, чтобы не понять далеко идущих намерений пришельцев. Под куполом явно началась добыча полезных минералов - так там с недавних пор ныло, жужжало и передавалось ушам через фундамент и почву. Туристы, тоже мне...
       Вот и последний челнок загрузился и отплыл в небо...
       И тут получилось самое главное.
       У сдувшегося, разобранного на части Большого Дома остался он. Борислав. Глядел немного смущённо, держался чуточку нагло - по одной и той же причине.
       - Вот, возвратился с последним транспортом и решил остаться, - сказал он мне и прочим. - Прес и наши четверо производителей говорят - во мне теперь куда больше здешней плоти, чем инопланетного семени. Больше, чем в самой Прес: она ведь только родилась в этой земле, а я ещё и умер. Арбра, примешь меня назад? Примешь - буду одним из твоих сыновей, не примешь - стану сам себе племенем. И тогда пусть Новена решит, как со мной поступить.
       - Да приму, конечно, - ответила я. - смотря вот кем.
       Обняла за шею, с силой пригнула к себе и поцеловала прямо в нос, а затем в губы, раздвигая их своими собственными.
       Уж этот знак он понял.
       Бывшие меганцы ведь тоже не простаки.
      

    22


    К.У.Рортная Вк 7 Курортный роман   16k   "Рассказ" Проза

       Люся разлила по гжельским чашкам медово пахнущую липовую заварку, добавила кипятку и со вздохом уселась напротив Алены.
       Грустить вроде было не о чем. Только что хозяйка дома продемонстрировала подруге свои обновки: белые сапожки из валютной "Березки", платье-сафари, привезенное отцом из Болгарии, и предел мечтаний - замечательный французский бежевый лифчик с застежкой спереди.
       Страна неспешно дрейфовала в мутных, но спокойных водах застойных восьмидесятых. Шмотки приходилось "доставать", и каждая из них становилась именинами сердца.
       - Ну и, где тот мужик, что оценит этот лифчик? - от вселенской скорби, звучавшей в Люськином голосе, Алена даже поперхнулась вкуснейшим лимонным пирогом:
       - Господи! Тебе мало досталось от Виталика?- у каждой из них за плечами был нелегкий брак и еще более тяжелый развод. Аленку до сих пор пьянила обретенная свобода, а вот Люся маялась положением "разведенки":
       - У любой приличной женщины должен быть мужчина! Это поднимает статус,- сказала она назидательно и мечтательно добавила,- мне еще нет тридцати, хочу любви!
       У Люськи было много достоинств: очень тонкая талия, отличная профессия санврача, изумительные пробивные способности, а также решительность в принятии важных решений и бульдозероподобная деятельность в их осуществлении. Поэтому как-то сразу же нашлись две горящие курсовки в Мисхор. А билеты на поезд организовались, словно сами собой. И даже Аленкину начальницу, через месяц отдававшую замуж единственное чадо, удалось уломать на двух недельный отпуск ее незаменимой подчиненной.
       Ровно через три дня Алена любовалась белопенными "барашками" на черноморской лазури, а Люся, красовавшаяся в потрясающем "бикини", придирчиво озирала мужское поголовье курортников. Ее ожидало разочарование. Прохладный сентябрь, красиво именованный "бархатным сезоном", разогнал большую часть отдыхающих. Среди оставшихся героев-любовников почему-то не наблюдалось. По набережной гуляли пузатые лысые дядечки, семенили сухонькие старички. И даже за этими экземплярами бдительно наблюдали разнокалиберные и разновозрастные жены.
       У Алены тоже возникли сложности. Дирекция санатория не желала продавать курсовку на полсрока:
       -Заплатите за четыре недели, как положено, а, когда соберетесь уезжать, мы вам вернем деньги за неиспользованные дни,- строгий голос упитанного бухгалтера не вязался с маслеными глазками. Он умильно посмотрел на хорошеньких девушек и уже мягче добавил, - так по закону, а иначе ни-ни...
       - Но у меня нет такой суммы, - расстроилась Аленка.
       - Да, я тебе дам эти деньги, - прервала ее Люся.- Нашла из-за чего огород городить. Отдашь, когда сможешь. Как знать, возможно, здешняя бухгалтерия действительно вернет все вовремя.
       Поселились они в небольшой однокомнатной квартирке на пригорке, неподалеку от санатория. Две кровати, шкаф, маленькая кухонька и один ключ на двоих. Дни проходили в медицинских процедурах, трехразовых походах в столовую, "загорании" на пляже под порывами совсем даже не ласкового ветерка. Вначале организаторша поездки наслаждалась вниманием симпатичного санаторского доктора. Но на третий день их пребывания в кабинет моложавого врача заглянула роскошная дама и неодобрительно покосилась на Люсю, восседавшую напротив медика в игривой позе.
       Стушевавшийся эскулап познакомил пациентку со своей драгоценной женушкой. После этого тяга к лечению у Люси поубавилась.
       -Сходим в кино что ли?.. - несостоявшаяся покорительница сердец явно депрессировала.
       Сказано - сделано. После обеда подруги отправились в крошечный местный кинотеатр, один вид которого вверг их в еще большую тоску. У закрытого окошечка кассы с безнадежным видом томилось несколько унылых личностей. Люсино настроение упало до нижайшей отметки.
       - Ничего страшного. Кассу всегда открывают в последнюю минуту,- прозвучал позади веселый голос. Самоуверенный молодой человек со смеющимися глазами выделялся на фоне захудалой курортной публики и ростом, и статью, и симпатичной физиономией под шапкой кудрявых волос.
       Люся ожила. Якобы небрежно поправила длинную белокурую прядь, затрепетала ресницами:
       - Но сеанс вот-вот начинается...
       - Да на этот сеанс почти никто и не пойдет, все в основном за вечерними билетами стоят, - с бывалым видом объяснил бойкий молодчик.- Мне вот еще к шестичасовому автобусу надо успеть, друзья приезжают. А вечером с ними вместе придем. Кстати, вы в каком санатории?
       Паренек был мил и любезен. Однако ни сам, ни с друзьями на вечерний сеанс не явился. Фильм оказался скучным. А Люсино лицо еще скучнее:
       - Все они такие!..
       - Поматросят и бросят,- хмыкнула Аленка, - но до "поматросят" не дошло, так и переживать незачем.
       Люся обожгла ее взглядом и всю дорогу домой хмуро молчала.
       Но на утро после завтрака их ожидал сюрприз в виде троицы молодых парней, поджидавших наших красавиц у дверей санаторской столовой. Заводилой был, разумеется, их вчерашний знакомец. Поболтали, условились о встрече на пляже через часок. Только, как ни странно, Люсю это не вдохновило:
       - Ты видела этих коротышек, друзей Олега, - огрызнулась на Аленкино недоумение.- Как хочешь, а я с ними встречаться не собираюсь.
       - Ну, дорогая, ты мне уже надоела своими капризами! - взорвалась подруга. - То днем с огнем ищешь мужского общества, то почему-то не желаешь общаться с очень приятными ребятами. Да, и что тебе до друзей Олега? Сам-то он в твоем вкусе. Им и займись.
       Но Люсе, словно вожжа под хвост попала. Впервые за эти дни между ними возник холодок отчуждения, домой отправились порознь.
       Аленка погуляла еще немного по санаторскому парку. Раздражение улеглось. Люсин непростой норов был знаком ей еще по школьной скамье. Впрочем, портить себе настроение из-за причуд привереды было не в ее характере. Разумеется, курортные знакомства - дело пустое. Но отчего бы не провести время в компании этих симпатичных парней.
       Собиралась недолго. На улице потеплело. Наконец , пригодился хорошенький сарафан, до сих пор валявшийся в чемодане. Правда оригинальные рижские клипсы к нему так и не нашла. Ну и ладно.
       Припозднилась самый чуток и обнаружила свою пропажу на ушках подружки, восседавшей на песочке возле Олега. Новомодный импортный "бикини" выгодно оттенял все Люсины прелести. Она соблазнительно изгибалась на все лады , и в глазах ее играли чертики.
       Аленка тоже почувствовала себя хорошо и уютно в этой компании. Троица молодых инженеров из Минска отдыхала в этом милом городке уже несколько лет подряд и щедро делилась опытом с обаятельными девушками.
       Песни под гитару, немудреный "подкидной", просто забавная болтовня, - все это скрасило отпуск, оживило курортную скукотищу. Однако Люсино настроение по-прежнему отличалось переменчивостью флюгера.
       Причина прояснилась пару дней спустя. Валера и Сеня потащили Люсю посмотреть какое-то чудо-диво поблизости пляжа. Алена, было, рванула за ними, но Олег вдруг удержал ее. Обычное выражение веселого лукавства внезапно исчезло с его лица. Он даже слегка запнулся прежде, чем спросить:
       - Я настолько неприятен тебе?
       - Что ты имеешь в виду ?
       - Только то, что ты и минуты не хочешь побыть со мною рядом...
       Аленка только плечами пожала от изумления. Ее и прежде обвиняли в рассеянности, говорили: "не от мира сего". Но чтоб настолько!.. Она невольно улыбнулась :
       - Мне казалось, вы с Люсей как раз подходящая парочка...
       - Да оставь меня с этой Люсей, - вскипел Олег, - может быть, это и банально звучит, но только я лишь заглянул в твои глаза, сразу потерял голову. Аквамариновые, как море. Я таких еще не встречал. Друзья сразу заметили, я сам не свой, а ты все сторонишься...
       Комплимент был действительно приевшимся, потому что не только мужская половина отдавала дань необычному цвету ее "прекрасных очей". Как-то толстая продавщица заголосила на весь магазин:
       - Ой, девонька, - что ж за глазки у тебя! Не видала еще такого цвету!..
       Ей было приятно и немного смешно от признания Олега. Воспринимать его всерьез, конечно, не собиралась. Недоумевала больше от собственной недогадливости. Вон Люська сразу учуяла, что к чему. Засмеялась:
       -Знаешь, я действительно немного витаю в облаках и не слишком замечаю, что происходит возле меня. Одна моя очень хорошая подруга, которая, к сожалению, живет теперь в другом конце страны, даже написала об этом стихотворение.
       - Прочти, - попросил Олег.
       Немного смущенно Аленка продекламировала посвященные ей строки:
       "Дитя иных эпох,
       Иного солнца свет,
       Иной печали след,
       Иной любви сиянье...
       Ты с нами или нет ?
       И иногда - ответ,
       А иногда в ответ -
       Молчанье..."*
      ... Они долго бродили по берегу, сидели в городском скверике. И никак не могли наговориться. Но даже в эти счастливые минуты Алена старалась не терять головы. Ей уже были памятны подобные моменты. Казалось, вот оно абсолютное взаимопонимание, настоящее родство душ. А затем появлялись разногласия, неприятие твоих мыслей и чувств совсем недавно близким человеком. Всего за полгода между нею и бывшим мужем возникло такое отчуждение, а затем и такая ненависть, что она едва не сломалась, не утратила себя как личность.
       И все же, когда Олег заглядывал ей в глаза, брал за руку, у нее слегка кружилась голова. Но, идти дальше легкого флирта Алена все равно не собиралась.
       В квартирку на пригорке вернулась поздно вечером и обнаружила, что ревнивая Люська вознамерилась оставить ее ночевать на пороге. Вместе с провожавшим ее Олегом долго топтались у закрытых дверей. Парень предлагал идти к нему. Алена решила подремать прямо на ступеньках подъезда. Но, в конце концов, зловредина смилостивилась. Правда, ночь прошла в бурных обсуждениях "неэтичного поведения так называемой подруги".
       Исчерпав все претензии, Люся обронила звенящим от злости голосом:
       - Дура ты! У него, небось в Минске жена и детишки.
       И тут в Алене наконец пробудилась обычно не присущая ей нормальная женская стервозность:
       - Представь себе, Олег не женат, - промолвила медоточиво, - Имела я удовольствие созерцать его паспорт.
       Разумеется, это были враки, до проверки паспорта она не опускалась, но испытала глубокое удовлетворение от тяжелого сопения подружки и гнетущей тишины, наступившей после этих слов.
       Навестить родительских друзей в Ялте Аленка отправилась в одиночку. Отговорилась тем, что знакомые эти чопорно старомодны. К ним неловко заявиться вот так запросто с новоявленным знакомым. Но на самом деле хотела побыть на расстоянии от нынешнего увлечения, немного отойти от соблазнительного желания поверить в искренность внезапно пробудившихся чувств.
       Вернулась на несколько часов позднее, чем условились с Олегом, собиравшимся встречать ее. Он, конечно, не дождался. И Люся, караулившая на лавочке у подъезда, завидев подружку в одиночку бредущую с тяжелой сумкой на плече, буквально засветилась от счастья.
       Она, как прежде, весело щебетала, пока Аленка приводила себя в порядок, перекладывала в чемодан ялтинские "гостинцы" для родителей. А в той от милых речей торжествующей подружки снова подняла голову маленькая вредная стервочка. Дала себе слово больше не радовать завистницу:
       - Назло ей Олег непременно будет провожать меня домой, принесет цветочки, потащит чемодан до автобуса. Мелочь, а приятно - позлить эту заразу!
       Последние дни отпуска они с Олегом были неразлучны. Аленка, порою вспыльчивая и даже капризная со своими прежними поклонниками, на этот раз была с этим парнем на редкость мила и доброжелательна.
       Мальчик городит какую-то чепуху об астральных телах? Ничего, распахнем пошире свои чудесные глазки, словно это самая увлекательная тема на свете. Фальшивит, напевая под гитару? Тоже не страшно. Подпоем ему, чуток, подправляя сбившуюся мелодию.
       Самое себя воспринимала она с веселым изумлением. Да, если бы прежде была такою, то уж, конечно, не за Толика б вышла замуж. Судя по всему, соревнование с "подружкой" - стимул куда более мощный, чем обычное женское желание устроить свою судьбу.
       Правда, в этом бурно развивающемся романе напоказ по-прежнему четко обозначалась грань, которую не следовало переступать. Твердо решила обойтись лишь флиртом. Для нее по-прежнему определение "курортный" относилось к милому, но абсолютно несерьезному романчику.
       А погода тем временем не баловала приезжих. О, милый солнечный Крым, где твое "бабье лето" с тонкими паутинками, реющими в золотом мареве теплого сентября? Где лазоревый свод небес, отделенный от морской лазури тонкой синей нитью горизонта?
       Злющий дождь сурово расправлялся с летними одеяниями курортников. Серая дымка обесцветила город и настроение. На пляже ни души. Городок словно вымер, стал иллюзорным и ирреальным. Алена уныло брела по опустевшим улочкам. Наконец-то лысый толстенький бухгалтер, пряча масленые глазки, дал ей окончательный ответ:
       -Мы не можем вернуть вам деньги сейчас, потому что почти все отдыхающие разъехались раньше срока, и касса пуста. Переведем причитающуюся сумму почтой к концу октября.
       Холодные капли стекали за шиворот легонького пиджачка. Ноги в открытых босоножках вконец промокли. Не хотелось возвращаться в тесную квартирку на пригорке, где поджидала жаждущая вновь покуражиться соперница. Вопреки своим прежним обещаниям, Люся уже не единожды требовала вернуть долг. Деланно изумлялась задержке, нудно рассуждала о людях, непорядочных во всех отношениях, в том числе и денежных.
       Разумеется, следовало позвонить родителям. Но склонность к излишней тревоге за нее сразу подтолкнет их к самым нелепым предположениям по поводу ее финансовой прорехи. Обычно, свои проблемы Алена решала сама. Но на этот раз...
       - Мокрая, грустная, прекрасная! - шутливо зарокотал знакомый басок. Но увидев ее лицо, Олег нахмурился, - Что стряслось? Ты сама не своя!
       Не выдержав, разревелась. И он, утешая, выпытал правду. Удивился:
       - Почему не сказала мне сразу? Не о миллионах ведь речь. У меня хватит денег, чтобы ты расплатилась с этой "банкиршей".
       - Нет, нет! - Упрямо покачала головой Алена, - я не...
       -...привыкла брать деньги у малознакомых мужчин, - торжественно закончил фразу Олег и подмигнул, - Дорогая моя, сомневаюсь, что тебя можно купить и за сумму во стократ большую. Успокойся, дам тебе свой адрес, когда сможешь, вернешь. В отличие от твоей " подружки", торопить и попрекать долгом не стану.
       На автобусную остановку они пришли загодя. Олег затащил ее в крошечную пирожковую напротив. Не сидеть же на мокрой скамейке под моросящей капелью. Аленка уткнулась лицом в букет ничем не пахнущих астр, чтобы скрыть предательские слезинки. Олег тоже нервно теребил бумажную салфетку. Хрипловато прервал молчание:
       - Может, все же нарушишь правила хорошего тона и дашь свой адрес и телефон курортному незнакомцу.
       - Просто как- то не подумала об этом, - чуть покривила она душой, -конечно же, дай ручку или карандаш, напишу на этой салфетке.
       ... Они поженились через полгода. Люся, разумеется, на свадьбу не явилась. Но Аленка часто тепло вспоминает ее. Даже спустя много лет, глядя на троих своих "мужиков", двое младших из которых точная копия Олега, она в который раз повторяет про себя:
       - Что ни говори, а своим семейным счастьем я обязана исключительно ей, самой лучшей бывшей подруге.
      
      :*Стихорворение Эллы Рубинштейн
      
      
      

    Связаться с программистом сайта.

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список
    Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"