Высокие-Каблуки : другие произведения.

Вк-7 Пм Финал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • © Copyright Высокие-Каблуки(elenakanaeva@gmail.com)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Члены Жюри (13)
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 10кб до 30кб
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:

    СКОРО НОВЫЙ КОНКУРС!

    • Журнал Самиздат: Высокие-Каблуки. Конкурс женской прозы Высокие Каблуки
    Конкурс. Номинация "Финал. Подружка моя" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 aje Сухие листья   24k   Оценка:9.57*7   "Рассказ" Проза
    2 Айседора Невошедшие   25k   Оценка:9.64*5   "Рассказ" Проза
    3 Шоколадница Вк-7: Снег   14k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза
    4 Тамарка Вк-7 Тамарка   10k   "Рассказ" Проза
    5 Каравелла Вк-7: Корабль улетает в плаванье   20k   "Рассказ" Проза
    6 Коня Клюква   10k   "Рассказ" Проза
    7 Коровина И станет корова... кем?   27k   "Рассказ" Фантастика, Юмор
    8 Чучело-Мяучело Планета дружбы   23k   "Рассказ" Проза
    9 К.У.Рортная Вк 7 Курортный роман   16k   "Рассказ" Проза
    10 Алина Вк-7: Заклятая подруга   16k   "Рассказ" Проза
    11 Ms. V. Вк-7 Дорогая моя Иваненко   10k   "Рассказ" Проза
    12 Феклуша Подарок для Теклы   17k   Оценка:6.00*3   "Рассказ" Проза
    13 Дизайнер Офисное кресло и вуду-жаба   25k   "Статья" Проза

    1

    aje Сухие листья   24k   Оценка:9.57*7   "Рассказ" Проза

      Осень в тот год ворвалась внезапно. Она набросилась на город с выпущенными когтями, шипя хлещущими ливнями и метая глазами фосфорические молнии. За одну ночь выстудила и смела запоздалое сентябрьское безвременье, сорвала с деревьев их рыжие шубки, расшвыряла листья-клочья...
      И я полетела - потерянная, утратившая ориентиры, лишённая опоры.
      
      
      Листья украшали главную страницу сайта. Отлично, уже выставили список победителей. Так-так, где тут моё имя? Хотелось бы выиграть этот конкурс. Десять журналистов и десять фотокорреспондентов получали грант на создание серии книг с иллюстрациями о жизни русских диаспор. Им обещали визы, полгода проживания в США, Канаде, Китае и странах Европы - все условия для работы. Вот бы, вот бы...
      Я вдруг осознала, что сижу и тупо рассматриваю ссылки внизу страницы. Меня среди победителей не оказалось.
      Хотя подавала работы в обе номинации. И текст, и фото. Специально ездила в деревню, пробный репортаж о "кусочке жизни" делать. И другие публикации прикладывала. Из таких соискателей выбирали в первую очередь.
      Вот чем им мои фото не угодили? Ладно текст - писала я, откровенно говоря, средненько, да ещё редакторы вечно ругались на ошибки. Но кадры-то отправила удачные! Может, надо было людей больше снимать? Или меньше приводить их дома и дворики в порядок, чтоб смотрелось натуральнее? Или поймать тот момент с козой, жующей рубашку? Так эта зараза её сразу выплюнула, и мне не хватило доли секунды.
      Ну вот и ответ. Не дотянула, стало быть.
      Снежана бы точно выиграла с блеском.
      Снежана...
      
      Лист первый
      Лямки портфеля елозили по плечам.
      Если закрыть глаза, можно было вообразить, что это не лямки, а погоны, как у соседа дяди Славы. Милиционерам же дают погоны. Чем первоклассники хуже? Вот была бы я директором - всем на линейке выдавала бы. И добавляла бы по звёздочке каждый год...
      Ай! От неожиданности и боли вырвался крик. Кто-то подкрался сзади и дёрнул за косу. Я открыла глаза. По коридору с хохотом улепётывал мальчишка. Плотный, как бочонок, растрёпанный... мерзкий! В его противной грязной руке прощально сверкали блёстки моего модного банта. Самый красивый бант! Мало у кого такие были! Все девчонки из нашего двора о таком мечтали! Мама подарила мне на первое сентября, повязала на косу, а этот... этот...
      - Отдай! Я учительнице расскажу!
      - А я пальчик покажу! - обернулся мальчишка. - Ленточка!
      Донёсся треск. Мигнули блёстки. Пышные складки прямо на глазах затрепыхались рваной лентой.
      Больше я ничего не видела. Новая школа, большие окна, узорные солнечные квадраты на полу, дверь класса и шаги учительницы - всё потонуло в пучине горя. Позже я вспомнила, что забивалась в нишу у батареи, чьи-то настойчивые руки тянули меня оттуда, строгий голос отчитывал кого-то, а солнце закрыли тени. А потом ладони ощутили прохладную гладкость парты. Передо мной лежали блестящие белые тряпочки - всё, что осталось от банта...
      - Сегодня вы пришли в первый класс. Школа... Товарищи... Знания...
      Учительница что-то говорила. Чужие мамы, папы и бабушки шуршали упаковками цветов. Слёзы лились сами. Ну почему, почему почти все пришли с родителями, и только мои, тяжко вздыхая, подвели меня к Нелли Сергеевне и убежали на работу?
      - В следующий раз нужно не плакать, а сразу бить.
      Это заявила девочка, сидевшая рядом. Я нехотя подняла голову и посмотрела на новую соседку по парте.
      У неё были решительно сжатые красные губки, упрямое лицо и светлые волосы, подстриженные под аккуратное каре. Льняные, блестящие и упругие даже на вид, как у куклы Барби. Ровная чёлка - и ни единой заколочки. Одежда тоже невзрачная, даже блузка какая-то серая, не то что белоснежное великолепие моего банта... Губы опять задрожали.
      - Что, раз ты девочка, то должна плакать и жаловаться? - продолжала возмущаться соседка. - Да если бы я при брате разревелась...
      - То что? - я уставилась на неё.
      - Отлупил бы, вот что! А так я его луплю, хотя он уже в третьем классе! Хочешь - пойдём после уроков Ромку бить? Это тот жиртрест, что у тебя бант забрал. Пойдём?
      - Нет. Не надо никого бить, - промямлила я.
      - Говорю тебе - надо! Да его пару раз стукнуть, и готовенький! А то в следующий раз ещё что-то заберёт и порвёт! Всё, идём. После уроков. Кстати, я Снежана.
      Она говорила так напористо и уверенно, что оставалось только послушаться.
      - Я Алёна, - только и ответила я, разглядывая её во все глаза. Мама говорила, что девочка должна быть нежной, доброй, милой. Не драться... А оно вот как, оказывается.
      Расправа над Ромкой вышла короткой. Мы подстерегли его за школой. Я растерялась, а Снежана вихрем налетела на него, ловко скрутила, ткнула в глаз, в пах, снова в глаз...
      - А нечего других обижать! Банты рвать! Вот тебе бант! Ещё бант! - выкрикивала она, добавляя кое-какие нехорошие слова. Я подскочила к ним и пнула Ромку в желеобразный бок.
      - Вот тебе!
      Нога глухо ныла от удара, но это была сладкая боль победы.
      Ромка нажаловался родителям, и нам со Снежаной крепко влетело. Сначала в школе, потом дома. Мы не расстраивались. Зато ни Ромка, ни его дружки-второклассники больше не смели и близко к нам подойти.
      - Нельзя быть слабачкой! - наставляла Снежана.
      Банты я носить перестала. После нашего акта возмездия они стали казаться такими глупыми и детскими... Девчачество. И косички с кудряшками - девчачество. Дурацкое.
      На окончательное решение ушла неделя.
      - Мам, - заявила я как-то вечером, - подстриги меня под каре.
      
      Лист второй
      За окном вагона проносились посадки и иногда - небольшие железнодорожные станции. Фонари лили на пустые перроны таинственный свет.
      Для меня это была первая поездка в лагерь. Для Снежаны - уже третья. Родители каждое лето отправляли туда её с братом, чтобы на месяц-другой вырваться за границу на заработки. Семья их жила небогато, но тётя Люда как-то рассказывала моей маме, что так можно выгадать немного денег. А я слышала потом, как мама говорила папе: "Боже, ну и нищета у людей"...
      Ну да, вещи, например, Снежане почти все доставались от знакомых. Ну и что? Разве это нищета? Зато какие красивые кофточки, лосины и брюки. А блузка с прихотливо изогнутыми, точно кистью нарисованными, цветками? А серые хлопковые бриджи? Это богатство Снежана везла с собой. Едва отвоевав места на верхних полках вагона, мы продемонстрировали друг другу содержимое чемоданов. Снежана показывала бриджи с особой гордостью. Её пальцы скользили по тонкой ткани, разглаживая складочки так бережно, что мне тоже захотелось получить от знакомых что-то похожее. Неважно, что старое.
      Ещё в её чемодане обнаружились три тетради.
      - Ты что, учиться там собираешься? - хихикнула я.
      - Не учиться! Слушай, что я придумала! - она поманила меня на свою полку. Кое-как перебравшись туда и прокляв свой упитанный зад, которому было тесно в уютной позе калачиком, я устроилась напротив подруги.
      - Я написала сказку, - она открыла верхнюю тетрадь. На первой странице было неярким подсохшим фломастером выведено: "Приключения Илоны". - Хочешь почитать? Девочка попадает в другой мир, где деревья нужно строить, а дома растут из семян. Это первый том. В лагере второй начну.
      - Класс! - Я уставилась на неё круглыми глазами. - Сама написала?
      - Сама, - кивнула Снежана. - Знаешь, как понравилось? Это же все, что захочешь, придумать можно! Нет, ты только представь! Что захочешь!
      В последний раз она была в таком восторге, когда к нам приехал передвижной цирк с аттракционами. А ну-ка. Неужели и вправду так весело?
      "Налетел ветерок, - прочитала я. - Он разворошил сложенную одежду и разбросал по полу. Илона нагнулась, но только она подняла брюки, как вдруг почувствовала, что ветер тащит её за окно".
      Я много чего успела перечитать, но в тот вечер думала - ничего интереснее в жизни не видела. В тринадцать лет моя подружка писала почти так же хорошо, как авторы любимых книг. По крайней мере, так мне показалось. Героиня Снежанки была похожа на неё саму: решительная смелая девчонка, побеждающая врагов.
      Когда закончилась густо исписанная тетрадка на двенадцать листов, я уже знала, чем займусь в лагере на досуге.
      Моя героиня тоже будет сильная и смелая. Лучше меня. И красивее. У неё будут серые бриджи - как у Снежаны. Она попадёт в мир, где её захватит в плен злая ведьма...
      Наши кровати в лагере оказались рядом. Я с сомнением разглядывала свою, зелёное покрывало и окно в изголовье. Кроме окна, по соседству была дверь в туалет. Впрочем, оттуда ничем не пахло.
      Когда Снежана заснула, я не выдержала. Осторожно выползла из-под одеяла, подкралась к её чемодану и вытащила те самые бриджи. Серые, хлопковые, с отворотами.
      Отправилась с ними в туалет, задрала ночнушку и примерила.
      Точнее, попыталась. Ноги помещались в штанины до середины бедра. Дальше - никак.
      Не зря мне тогда в поезде показалось, что я толстая. Так оно и есть!
      И никогда мне не стать такой же красивой, как Снежана или её героини, если только...
      Лагерь был не из дорогих. Вожатые не бегали вокруг каждого на задних лапках. Мне удалось проголодать втихомолку почти полторы недели, пока неожиданная слабость и мушки в глазах не перечеркнули надежду похудеть. Вызвали скорую. Потом - родителей. Разразился скандал.
      - Ты соображаешь, что делаешь? Тебя ни на минуту нельзя оставлять одну? - кричала мама. - Стоило на недельку отвернуться - пожалуйста, голодные обмороки! Сегодня же поедем домой! Буду тебя откармливать!
      Откармливать! Я сидела перед ней и плакала. И по лагерю, и по отобранной самостоятельности, и по серой хлопковой мечте. И ещё - по живому воплощению всех этих идеалов.
      Со Снежаной мы увиделись через три недели. Загорелая, весёлая, она рассказывала о старых и новых знакомых и показывала исписанные тетрадки. Это были "Приключения Илоны". Второй и третий том.
      Я прочитала их от корки до корки, молча сравнила со своими кривыми и неуклюжими потугами написать что-то похожее и снова расплакалась.
      У себя в комнате. Чтобы никто не видел.
      
      Лист третий
      - Первая сессия на "отлично"! Алёнка, пошли отмечать!
      Снежана, раскрасневшаяся и довольная, едва не подпрыгивала. Блестящие локоны танцевали по плечам, смешиваясь с голубым ворсом свитера.
      - Не пойду, извини, - отказалась я. - Иначе не выдержу и сорвусь. Снежанка, имей совесть, не провоцируй меня переедать, ещё пять кило минимум надо сбросить. И вообще мне рассказ надо дописывать на конкурс.
      - Вечером дописала бы, делов-то, - фыркнула она. - Ладно, тогда мы пойдём с девчонками. Стереги комнату от тараканов!
      И она упорхнула, оставив меня в одиночестве общежитской комнаты. Я опять склонилась над столом. А что делать - писать получалось с трудом, уходило немало времени. Плюс поиск ошибок, плюс редактура... На нашем журфаке всё обещали научить редактировать и говорили, что слог должен быть лёгким. Пока, правда, мы зубрили одну теорию. Снежана радовалась и этому - она давно хотела стать журналистом. Так хотела, что я тоже не устояла. У меня даже нашлись кое-какие публикации в прессе. Местные газетки в нашем городе охотно печатали статьи и очерки старшеклассников.
      Снежанка вернулась рано.
      - С парнем познакомилась, - выдохнула она. - Ой, Алёнка, какой он...
      - Рассказывай! - я отодвинула ноутбук, на котором безуспешно пыталась редактировать свой убогонький рассказ.
      - Даже покажу. Даниил зовут. Алёнка, с ним так интересно! И такой красавчик! Ну хотя это уже на любителя, в общем-то... Завтра идём гулять с девчонками и его друзьями. А потом... - она пошевелила пальцами, изображая ходьбу. - Потом каждый по своим делам, а мы с ним в кафе. В снежки ты хоть позволяешь себе играть?
      - А домой ты что, не едешь?
      - Дома я не особо нужна, - вздохнула она. - Там Колька с женой, ребёнок маленький. Съезжу ненадолго, но потом.
      Снежанкин брат женился в прошлом году. Зарабатывал он копейки, и почти все деньги семьи уходили теперь на него. Снежана хваталась то за одну подработку, то за другую. Я сочувствовала, готовила и убирала за двоих и корила себя за лень. Нужно тоже быть самостоятельной. Нужно тоже идти работать. Но папа открыл магазинчик пару лет назад и сказал мне: "Гуляй, поработать успеешь"...
      Наутро мы отправились в парк, к пушистым сугробам, искристому инею и цепочкам собачьих следов на белом одеяле. Компания ждала у входа. Две наших одногруппницы и три парня.
      - Даня, это Алёна. Алёна, это Даня, - улыбнулась Снежана.
      Я задрала голову и взглянула на её кавалера. И правда симпатичный. Весёлый. Шапка прикольная, с нарисованной жабьей мордой.
      Мы с гиканьем разбежались по поляне. Я всё рассматривала Даниила исподтишка. Пока не зазевалась и не получила снежок в лоб. Меня согнуло от хохота. Было не больно, комок мягкого снега рассыпался, едва коснувшись головы. Сугроб прыгнул навстречу. Мир крутанулся чёрными штрихами ветвей, за воротник набилось мокрое и холодное, я дёрнула язычок молнии, раздался треск, и...
      - Что, разошлось? Давай починю. - Рядом тут же оказался Даниил. Короткое движение, побелевшие на миг костяшки пальцев - и молния бодро вжикнула.
      Самообладания ещё хватило на то, чтобы поблагодарить. Даниил погнался за Снежаной, а я из сугроба глядела им вслед.
      Теперь понятно, что Снежанка в нём нашла. Да... Она права... Ей повезло. И они хорошо смотрятся вместе. Наверняка им и поговорить есть о чём: вон, болтают - рты не закрываются. Одной мне ничего не светит. Потому что толстая страшная дура-неумёха...
      Так ко мне пришла первая безответная любовь. Рука об руку с осознанием собственной ничтожности.
      
      Лист четвёртый
      - Даниила не бери с собой, хорошо? - Снежана крутилась перед зеркалом. Швея ворчала вполголоса, силком удерживая её, чтобы подколоть булавками чехол свадебного платья. Мы не обращали внимания.
      - Ну как "не бери", на что это похоже? Ему же неприятно будет...
      - А Олегу будет неприятно, если на нашу свадьбу притащится мой бывший! И не думай, что он не узнает! Слушай, чего ты Даньку не пошлёшь к чертям? Мишка за тобой вон как бегает, а ты его динамишь. И не стыдно! - хихикнула Снежана, быстро возвращаясь от досады к веселью.
      Я пожала плечами. Стыдно, не стыдно... Как теперь можно бросить Даниила? Когда, считай, спасла его два года назад после их со Снежаной разрыва? Едва она закрутила роман с Олегом, футболистом из городского клуба, я тут же побежала к Даниилу. Утешать, отбирать бутылки, отвлекать с помощью секса... Была счастлива, что наконец-то стала нужной! И до сих пор бывала иногда. Когда мы не ссорились на пустом месте, или Даня не принимал лишнего, или не уходил в трёхдневный загул.
      - Если подождёте полчаса, я подгоню и сделаем вторую примерку, - сказала швея, кивая на диван и столик в углу зала ателье. - Может, вам чая или кофе?
      - Нет, спасибо.
      Снежана потянулась - чистое удовольствие молодого, радостного и полного сил существа.
      - Как твой конкурс?
      Я поморщилась. Подала недавно работу на сетевой конкурс рассказов. Приняли неважно: неестественные эмоции, герои-пустышки, ошибки...
      - Ошибки? - Снежана даже возмутилась. - Надо было мне дать, я бы исправила!
      - Да ну, ещё не хватало тебя грузить...
       В последний месяц мы почти не виделись. Она работала в модном женском журнале и весь август не могла отловить одну своенравную знаменитость для интервью.
      - Твои успехи как, звезда журналистики? - улыбнулась я.
      - Ну, - она зевнула, - Алиева наконец-то разговорилась, интервью напечатали. Мою книгу в издательский план на ноябрь поставили. "Записки бизнес-леди". Правда, название поменять хотят.
      - Книгу? Снежка! Так почему ты молчала?! Значит, ты теперь писательница? Настоящая женская писательница!
      Мой восторг был правдивым. И только во вторую очередь пришла мысль: последовать за Снежаной по этой дороге окажется сложнее, чем по прежним.
      Легко было подстричься или покрасить волосы в золотистый блонд. Или отослать наивные подростковые очерки в местную газетёнку, где такое печатали с удовольствием, или с грехом пополам поступить на журфак следом за подругой. Но добиться большего, издать книгу не за свой счёт - нет, механизм сломался.
       И не потому, что мои тексты можно было назвать всеобъемлющим словом "неформат". Просто дрянь у меня получалась. Дрянь. Самая настоящая.
      С замужеством та же история. Скучная неудачница, кому я нужна? Хоть Даня есть, и то спасибо.
      Я приняла это с привычным глухим смирением.
      Работать над собой нужно. Ещё работать. Больше работать.
      Через полгода сияющая Снежана зашла ко мне с тортом и дорогущим фиолетовым чаем "Пуэр", вручила экземпляр книги - "Змея среди акул", гламурная моделька на обложке, - и заговорщически сообщила:
      - У меня будет ребёнок!
      
      Сломанная ветвь
      Все слова были сто раз повторены. Адреса скайпа, почты, страничек в соцсетях - записаны и обведены кружочками. Для поездки в аэропорт Снежане с мужем пришлось нанять грузовое такси. В обычное весь багаж не поместился бы. Через приоткрытую дверцу кузова виднелась гора чемоданов. По ней с упоением лазал четырёхлетний Илья.
      У Снежаны была своя машина - продали. Переезжая в Хорватию, они с Олегом не планировали возвращаться. Его футбольная карьера стремительно шла на взлёт.
      Даниил всё порывался тоже отправиться провожать. Утром пришлось выдержать безобразную сцену. "Любовь! Моя первая любовь!" - ронял он пьяные слёзы. Кое-как успокоив его и уложив спать, я вдруг задумалась. Как так вышло, что уже седьмой год моя жизнь похожа на будни вытрезвителя? Как и когда обаятельный парень превратился в вечно чего-то требующего алкоголика с красными глазами и испитым лицом?
      Задумалась, посмотрела на часы и выбросила из головы.
      Нужно было бежать.
      - Я позвоню из аэропорта! - Снежана осторожно коснулась моей щеки, и вечерняя прохлада лизнула мокрый след. Я поняла, что беззвучно плачу. Странно это. С чего бы плакать? Подруга улетает навстречу новой жизни, всё у неё будет хорошо... Что делать мне? Как остаться одной после стольких лет? Так ли это важно?
      - Ну всё, хорош прощаться, подружки, - снисходительно улыбнулся Олег. - Снеж, ты точно хочешь это забрать? Может, оставишь хоть половину?
      - Мы и так едем налегке! - возмутилась она, пряча смех. Апрель хихикнул в тон ветерком в полуголых кронах.
      Я почувствовала себя лишней. Такой безнадёжно лишней, как никогда в жизни.
      - Жду.
      До аэропорта с учётом всех московских пробок было от силы полтора часа. Снежана не перезвонила.
      Ни через полтора часа, ни через два, ни через три.
      Мобильный запиликал глубокой ночью, когда я, измотанная пьяным Данькиным нытьём, собиралась ложиться спать.
      В трубке шумело, дрожало и всхлипывало.
      Слова удалось разобрать только спустя минуту.
      - Алёна! Алёночка! Снежана погибла! Разбились на машине в центре...
      Мама. Её мама. Голос утих, что-то булькнуло. Связь оборвалась.
      - Это было такси, - беззвучно сказала я пустоте. - Грузовое такси.
      Время застыло, как старая жвачка. Оно отражалось в окне - неподвижное, белое. У времени было моё лицо.
      Потом появились красные глаза чудовища. От него смердело перегаром и нечищеными зубами.
      Я вскочила и побежала прочь из его логова. Прочь, следом за временем, насмешливо мелькающим огнями машин.
      
      
      Осень била хвостом в охотничьей стойке. Ветер трепал золотые берёзки.
      Кладбище было пустым, безлюдным и новым ещё - эту часть не успели расчертить оградками и засадить деревьями. Снежану похоронили в нашем подмосковном городке. Родня Олега не возражала.
      "Now that we're dead..." - назойливо вертелась в голове музыкальная фраза. "Теперь, когда мы мертвы..." Дальше было что-то важное, а я всё никак не могла вспомнить, откуда это.
      Полгода. Прошло полгода, а застывшее жвачкой время не хотело двигаться вперёд.
      Когда-то я читала, что одежду, к которой прилипла жвачка, нужно положить в морозильник на сутки. Нужен холод. Нужен мороз. Выходит, всё наладится зимой?
      Что за глупости лезут в голову...
      А глаза соскальзывали, не желали задерживаться на временных табличках над взлохмаченными венками - точно отводил кто. Листья, листья, поле через дорогу, берёзки вдалеке. "Теперь, когда мы мертвы..."
      Порыв швырнул в лицо сухую пыль. Время вдруг треснуло, сбросило скорлупу и сорвалось с места.
      Осенью Снежана обычно меняла причёску, покупала новые пледы, запасалась бумажными книгами и ныряла в уют. Несмотря на работу. Несмотря на совсем не уютную слякоть. Начинала с десяток рассказов: "Зимой допишу!". Тоже новых.
      Она так заразительно смеялась, так воодушевленно рассказывала об идеях... Я не выдерживала и подхватывала настроение. Тоже придумывала что-то. Новое. Почти совсем своё, только пропитанное характером Снежаны насквозь. Зелёный лист на сочной ветви.
      А теперь? Когда ветвь сломалась?
      "Теперь, когда мы мертвы..."
      Ещё я где-то читала, что, скорбя о мёртвых, мы скорбим о себе. Мы оплакиваем себя, лишившихся важной части жизни.
      И вот стало понятно, о чём речь.
      Снежана больше не улыбнётся, не рассмеётся и не поделится энтузиазмом. И я засохну. Сорванные листья долго не живут. Они вообще не живут - не могут, не знают как...
      ...как.
      Я вспомнила песню.
      "Теперь, когда мы мертвы, мы знаем, как нужно жить".
      И дальше - "Теперь, когда мы восстали из праха, сбудутся все наши мечты".
      Точно током ударила мысль: это о нас. Обо мне и Снежане.
      Когда-то мне нравилась эта песня, а Снежка кривилась и называла её заунывной мутью. Потихоньку песня была заброшена, а потом и удалена из аудиозаписей.
      И правда муть. Сбудутся мечты... А какие они, мои мечты? Не было у меня своих - только общие. Одни на двоих со Снежаной. Как и положено у лучших подруг. Но у неё они уже сбылись...
      А новых она не оставила.
      Чего теперь хотеть? Чего можно хотеть от неудачного хобби - безнадёжных попыток творить? Или от личной жизни - ненужных отношений с пропащим человеком? Или от пресной рутины работы? Заметки клепать - новости, о которых завтра никто не вспомнит...
      Тридцать лет. Ни семьи, ни детей, ни карьеры. Отдушины - и той нет. Это не Снежана, а я должна была умереть. Как умирает всё, что на самом деле и не жило.
      Всё расплывалось перед глазами, смазывалось в тускнеющий жёлто-рыжий водоворот. Ветер зашумел кронами и сбросил под ноги пепельно-серую ветку в ржавых пятнах. На ветке трепыхался один-единственный подсохший листок.
      Я наклонилась и подняла её.
      Нельзя бросать.
      Сфотографировать, зарисовать и в рамочку на стену: "Автопортрет".
      Автопортрет: теперь, когда мы... мертвы? Восстали из праха?
      Когда-то я хотела научиться фотографировать.
      
      ______________________________________________________________________________
      Использованы слова из песни Tiamat - Circles.

    2

    Айседора Невошедшие   25k   Оценка:9.64*5   "Рассказ" Проза

      Я - серая мышь. Мышь. Серая. И с этим ничего не поделаешь. С этим можно только смириться, принять этот факт и, - как говорят физики - поставить его на службу людям. На службу мне.
      - Я мышь. Я серая мышь? Я мышь?? Я - серая мышь! - Первым должен идти голый факт, следом сомнение, потом удивление, потом отторжение, потом...
      На смятой постели сидел Дрянной Знаменитый Актёр, застёгивал рубашку. В сумраке белели его худые ноги. Мои экзерсисы его мало интересовали. Во всяком случае, внешне он не придавал им значения. Покончив с рубашкой, он выдохнул в ладони, понюхал собственное дыхание. У него болела печень, и по утрам запах был смрадным.
      - Я - серая мышь...
      Он скривился:
      - Послушай... не надо надрыва. - На его пуговицу я намотала волос, он обнаружил, скрутил. - Ты пытаешься играть Айседору Дункан. Зачем? - Драматическая пауза. - Ты действительно мышь. Посредственность. Серость. Квадратный корень из Айседоры Дункан. Астрономический ноль. - Ещё одна пауза. Он давал мне время почувствовать хлёсткость его фраз. - Но в этом твоя сила. Играй себя. Покажи комиссии квадратный корень Айседоры. Покажи красоту асфальта. Такого они ещё не видели. Сумей сыграть себя.
      Он встал, поднял руку на линию пояса, развернул её ладонью вверх, будто просил о чём-то, и произнёс:
      
      Ветры, ветры, о снежные ветры,
      Заметите прошлую жизнь.
      Я хочу быть отроком светлым
      Иль цветком с луговой межи...
      
      В это мгновение я поняла, что он действительно Хороший Знаменитый Актёр. В нём была искра.
      Он обещал "замолвить за меня словечко", просил, если будут неприятности, "что маловероятно" "звонить ему прямо на студию". Сказать честно, я не знала, в каком фильме он снимается. На какой студии это происходит, и в каком городе эта студия... и снимается ли он вообще?
      Потом Москва, ГИТИС. Толпа возбуждённых подростков, и магические слова: приёмная комиссия, ректор, студия, абитуриент. Все эти слова произносились с заглавной буквы, к ним прибавляли придыхание, словно к имени всевышнего. Господь принимает в "Щуку", в ГИТИС берут остальных... Остальных... если бы.
      Для меня это был второй заход. За спиной остался первый провал, год работы "по профилю" - массовиком-затейником в санатории, плюс нужное знакомство (одно), плюс деньги. Последний фактор был самым надёжным, только денег было мало... Предательски мало.
      Серая мышь должна оценивать себя адекватно (превозмогая тошноту), иначе у неё нет шансов выжить. "Знакомства, - рассуждала я сама с собой, - вещь призрачная. Они же тут, как дети, все эти режиссёры-сценаристы-актёры. Ненадёжны и туманны, а деньги - это перила. С перилами можно спуститься по самой крутой лестнице. Или забраться наверх и не оступиться".
      По холлу пролетел вихрь: "Абитуриентов будут прослушивать в актовом зале! Актовом зале! Ах!" Где это? Чей актовый зал? Какого клуба? Театра? Розовощёкий мальчик с горящими глазами выкрикнул: "Наверное, это в Чеховском театре!" Он имел в виду МХАТ. Я усмехнулась и направилась к выходу: "Наивный!"
      Рядом со мной шла она... Она. Я видела её мельком в прошлом году: с горящими глазами, с румянцем во всю щёку, с косой до пояса. В огне глаз уверенность в своей гениальности... впрочем, такая уверенность есть здесь у каждого. У неё было что-то иное... превосходство.
      Теперь не осталось длинных волос, исчез румянец и притух огонь. Превосходство осталось, стало почти надменным. Она шла высокая и стройная, гордая, как крейсер... Жгучая испанка из глухой российской провинции.
      В школьном актовом зале сидела комиссия. Долго ждали председателя, - должно быть он тоже заплутал, - решили начать без него. Этот актовый зал... я думаю нарочно придумали - первое препятствие. Так отсеивали самых бестолковых.
      Я подсматривала в щёлку. Она читала Цветаеву. Строчки стихов опускались с небес, то вдруг секли плетьми:
      
      Как живется вам с простою
      Женщиною? Без божеств?
      Государыню с престола
      Свергши (с оного сошед),
      
      Как живется вам - хлопочется -
      Ежится? Встается - как?
      С пошлиной бессмертной пошлости
      Как справляетесь, бедняк?
      ...
      Она дрожала, рыдала, ломала руки. Она взлетала над досками, как над погостом и умирала в вышине.
      Я невольно подняла голову, посмотрела на потолок. Казалось крышу здания пробила бомба, она упала на сцену актового зала, но не взорвалась. До взрыва оставалось мгновение, и это мгновение застыло на Цветаевские стихи. Комиссия скукожилась, притихла. Растерялась.
      У японцев есть выражение: "потерять лицо". Люди не любят, когда их вынуждают потерять лицо. Творческие люди этого не переносят на дух.
      Она вышла из зала, вослед вылетел вздох облегчения. Пронесло: бомба не взорвалась. Нет - взорвалась, опалила пламенем, но никого не убила, а это втройне удивительно. Миновало и слава Богу. Держись подальше.
      В следующий раз мы увиделись в холле института. Дрожали (будто живые, кровоточащие) приколотые кнопками блёклые, через копирку отпечатанные списки зачисленных. Я пробежала глазами раз, второй, третий. Внизу живота сделалось пусто и холодно. Ещё раз, снизу вверх, в обратном порядке, строчка за строчкой, заставляя себя сдерживаться и замедляя взгляд. Меня нет. Нет моей фамилии. МЕНЯ НЕТ!
      Она стояла рядом, оценивающе рассматривала мою блузку и дорожный чемодан.
      - Что будешь делать теперь? - Она поняла (а может знала), что я второй раз (как и она). Что я провалилась (как и она). И что я серая мышь... это она тоже поняла.
      - Вернусь в Коктебель. Ещё год поработаю в санатории, - я повела плечами, играя холодное королевское достоинство. Она рассмеялась.
      - Я поеду с тобой. - Ни вопросов, ни сомнений, ни права на апелляцию. - Давно не была на море.
      Меня это рассмешило, захотелось поддеть эту вздорную девицу: - Как давно?
      - Никогда!
      Моя острая пика сломалась о броню искренности. Думаю, в этот самый момент я её полю... я к ней приросла. Она была тем, чего мне недодала Природа. Что у меня отняли по рождению.
      Автобус приехал поздно ночью. Светила луна, по морю бежала дорожка, она вздохнула и сказала, что хорошо бы искупаться голыми. Мелькать в лунном свете, как два дельфина. Потом она посмотрела на голубовато-серый корпус санатория и спросила:
      - А кем ты работаешь?
      - Культмассовый сектор. - Она не поняла. - Массовик-затейник.
      - Развлекаешь пенсионеров союзного значения?
      - Почему? - мне стало обидно. - Не только пенсионеров. Встречаются нужные люди.
      По интонации она поняла, что я имею в виду. Без ухмылки сказала:
      - Ненужные нужные люди... бесполезные лезные люди... люди... без иллюзий.- Она пробовала фразу на зуб, на слух, на рифму. Вскочила на каменные перила, пошла по ним, декламируя:
      
      Жизни смысл отстал от денег.
      Мы - отвязанные люди,
      без иллюзий.
      
      Мобеля лауреаты
      проникают Банку в код.
      С толстым слоем шоколада
      Марс краснеет и плывет.
      ...
      Где-то залаяла собака, звякнула, распахнувшись, форточка и зажегся свет. Я стащила её с перил, сиганула в кусты, она - следом.
      Утром мы проникли в столовую - счастье, что повара заступают на вахту затемно, - и, наевшись вчерашней перловой каши, рассматривали море через распахнутое окно. Всходило сегодняшнее солнце, лучи тонули в её каре угольного цвета. Гибельная красота.
      - Знаешь, - сказала она, - здесь не так уж плохо. - Подумав, прибавила: - Станет лучше.
      Она не солгала. Стало лучше.
      Мужчины доставали из глубин чемоданов рубашки, крахмалили воротнички. К гладильной доске выстроилась очередь - кастелянша надувала растеряно щёки, такого она не видела никогда. Женщины вспомнили про тени, подтачивали карандаши. Пудра ценилась дороже золота. За французские духи продавали душу.
      В первый вечер она играла отрывок из Булгакова. Мастер встречает Маргариту, та несёт желтые цветы... Желтый цвет - цвет расставания. Первая встреча сулит расставание - обычное дело. Привыкайте. На следующий день - Есенин. Хочется петь, и плакать, и быть, и не быть.
      Женщины признавались ей в любви, мужчины дарили цветы. Цветы... только там, в Коктебеле ей дарили цветы - иного случая я не припомню. Разве, что мой, последний букет.
      У летней эстрады аншлаг: приходили местные жители, лениво приползала богема из соседних санаторных малин. Она расцвела: был успех, были поклонники, появилось желание жить. Ничто так не окрыляет, как восторги благодарных зрителей. Хотелось взлететь ещё выше, туда, где не летал никто.
      После вечера стихов Пастернака кто-то из "поклонников" накатал телегу. К директрисе пришел строгий товарищ в белом костюме и чёрных туфлях, а через два часа мы стояли автостанции. Я и она. Плечом к плечу.
      Я чувствовала себя обманутой. Преданной. Подло преданной. Хотя, если вдуматься, предали её.
      Я хотела спросить, куда мы теперь. Она ответила прежде, чем прозвучал вопрос:
      - В Москву. Найдём работу, перебудем этот год, а потом... - Она подняла руки над головой. Хмель успеха ещё бурлил в её крови.
      Денег на дорогу не хватало. Она вспомнила Остапа Бендера, этого вдохновителя всех союзных нищих и бродяг:
      - Сейчас заработаем! Не стыдно играть под открытым небом. Стыдно играть плохо.
      Она скинула лодочки, повязала на талию мой единственный шелковый платок. Около урны нашла увядшую розу.
      Она танцевала пантомиму, я рядом рассказывала прохожим, что мы студентки театрального (какая волшебная ложь!) института, что мы отстали от своих и нам не хватает денег на билет. Как упоительно я врала в тот день! Я верила сама себе.
      Вышел начальник станции, пожилой ответственный товарищ с грустными усами, велел убираться прочь, сказал, что тут не положено и взял меня за руку. Я растерялась. Жизнь оборачивалась совсем иной, грубой стороной. Я трусливо пискнула: "Пустите! Мне больно!"
      Рядом тётка торговала семечками. Она поднялась, как Родина-мать. Ах, эти извечные русские тётки, на плечах которых земля держится! Тётка упёрлась руками в бока и сказала:
      - Только тронь девчонок! Я тя так трону, до смерти не залечишься!
      Начальник смутился, потом разозлился:
      - Умная да? Тогда дай им денег, чтоб балаган не устраивали!
      - И дам, чёрт плешивый! - сжались кулаки.
      Приехал автобус, люди высыпали на площадь, обступили. Близость скандала возбуждала. "Артисток обижают! Студенток!" - пошелестело над толпой.
      - Вы лучше отправьте нас на служебных местах, - попросила я. - Мы можем ехать на одном кресле. По очереди.
      - А ты можешь? - спросила тётка.
      - Конечно может, - поддержал интеллигентный гражданин в очках. - Для этого существуют специальные квоты.
      Начальник недобро посмотрел на умника, что-то пробурчал. Но билеты выписал.
      Опять Москва! Я - нянечкой в детский сад, она - санитаркой в больницу. Каторжный труд за копейки. День рассыпался на мгновения: два часа на дорогу, работа, опять метро-трамвай-автобус, четыре часа на репетицию, еда, сон и отдых - не предусмотрены. "Отдохнём в гробу! - говорила она. - На том свете отоспимся".
      Самодеятельный клуб ставил "Ревизора". Она пришла, посмотрела и победила. А если точно, то разрушила.
      - Зачем вам эта нафталиновая рухлядь? Дайте Гоголю уйти! Уйти гордо - гоголем!
      Она схватила чью-то гитару, стала декламировать Цветаеву. Подыгрывала себе одной струной. Эта струна давала нерв, строила ритм и дрожь.
      Женщина тосковала о любви, жаждала её, а когда добивалась, получала боль. Боль разочарования - самое сильное страдание. Она так глубоко, что избавиться от неё можно только вырвав себе сердце.
      
      Как живется вам с другою, -
      Проще ведь? - Удар весла! -
      Линией береговою
      Скоро ль память отошла
      
      Обо мне, плавучем острове
      (По небу - не по водам)!
      Души, души! - быть вам сестрами,
      Не любовницами - вам!
      ...
      В этот вечер в зале вспыхнула молния. Она зажгла своей энергией, заставила сердца вздрогнуть. Теперь в нём не умещался "Ревизор".
      Руководитель клуба махнул рукой. Он влюбился в неё с первого взгляда. После выяснилось, что он тоже поступал и поступил. Доучился до третьего курса... отчислили.
      Не хватало денег. Денег не хватало фатально. Катастрофически. Попросили съехать с квартиры.
      - Очистить помещение, - она закурила. Она стала курить - это притупляло голод. - Ничего. Перекантуемся.
      Она смотрела на обшарпанные стены подъезда и не видела их. Мысли летали далеко.
      - Всё к лучшему, - сказала она. - Устроим мистерию, я давно хотела. Для этого нужен... дом. Целый дом!
      Я подумала, что она свихнулась. Но это было бы слишком просто.
      Худрук клуба нашел аварийный дом. Жильцов из него выселили, воду и свет отключили. Приглядывал за домом алкоголик-сантехник. Он потребовал сорок рублей. Сразу. Вперёд. Торг и отсрочку исключил категорически - у него горели трубы.
      - Ха-ха! У сантехника трубы горят! - рассмеялась она и согласилась на все условия.
      У нас денег не было, они нашлись у безумной поэтессы - нашей товарке по судьбе. Поэтесса поступала в литературный и провалилась. За её сорок рублей мы позволили ей жить с нами в трёхэтажном особняке без света и воды, местами, без стёкол в окнах, зато с газетными вырезками на стенах. Поэтесса согласилась, но потребовала читать свои стихи в постановке.
      - Имеешь право! - отчеканила она поэтессе.
      По вечерам в парадное брошенного дома вползали тени: уродливые, страшные, прекрасные. Всякие. Тени разбредались по комнатам, зажигались свечи, дом оживал. "Шабаш ведьм", - так назывались сборища.
      Каждый играл, что хотел: действие переходило от одного актёра к другому вместе с черепом (его принёс хрупкий мальчик с большими еврейскими глазами), разрешалось подыгрывать, участвовать в действии другого, но только не мешать.
      Мы путали жанры, объединяли стили, зачёркивали чувства. За стонами слышался смех, за рыдания расплачивались улыбками.
      Она блистала. Она стала королевой: жаловала свободу, забирала жизни.
      Какая-то обиженная бездарность сочинила ярлык: "Королева абитуры". Она отмахнулась, а я, пылая гневом, бросила в толпу: "Но вы! Остряки! Лучше быть головой мухи, чем задницей слона!"
      Когда, в очередной раз, кончились деньги, она придумала, как от них избавиться. Нельзя есть досыта, когда старики и дети голодают, заявила. Нельзя тратить жизнь на шмотки - это слишком неравноценный обмен. Личность двадцатого века должна быть свободной!
      - Я презираю деньги и тряпки! Отрясаю прах мещанского прошлого со своих ног.
      Она отдала мне все свои вещи, подарила куртку. Из моего гардероба (это слово нужно произносить с ухмылкой или писать в кавычках) взяла мужскую шляпу. Из шторы сшила себе брюки - немыслимые брюки с алыми георгинами на коленях.
      К вещам относилась свободно: без сожаления отдавала своё, легко брала у других. Дарила. Принцип один: кому нужнее, тот и достоин.
      Холодами подкралась зима (опять предательство!), стало невозможно существовать в нашем доме. Умышленно пишу "существовать", жили мы в другое время и в других местах. Актёр проживает тысячу жизней.
      Исчезла, как осенний лист, поэтесса - девушка с тараканчиками в голове. Растворились "тени" мистерии, эти несостоявшиеся актёры. Винить их сложно, они держались до последнего патрона, до последней амбразуры. Летели домой телеграммы: "Больше не могу тчк. Возвращаюсь тчк. Вышлите денег вскл. зн."
      Розовощёкие и наивные исчезли, остались сильные. Те, кто действительно хотел. Такие, как мы.
      Неделю ночевали на вокзале, потом мне дали место в общежитии. Койко-место в комнате с четырьмя лимитчицами. Никакой поэзии, никакого театра. Поэзия обходила эти чумные места стороной.
      Она просила меня потерпеть. Она! Меня! Я даже не имею представления, где она ночевала в это время! Что она ела на обед и ела ли вообще хоть что-то! Но королевы должны заботиться о своих подданных. "Ещё чуть-чуть потерпи, - говорила она, - будет легче! Ты мне нужна". Я предлагала ночевать вместе, на одной койке - она убегала.
      Однажды вечером она позвонила в общежитие. Меня долго искали, вахтёрша посылала на этаж, в комнату, гонца - гонец пропадал в пути. Дважды пришлось перезванивать - обрывался звонок. Наконец, я выдохнула в трубку:
      - Алло?!
      - В десять часов у театра ... - она назвала адрес и дала отбой. Возражения по-прежнему не принимались.
      Я птицей летела над городом: мелькали перед глазами огни - единой желто-белой струёй (уже желтой, но ещё белой, всё-таки белой!), я мысленно подгоняла электричку. Не знаю, чего мне хотелось больше, увидеть её лицо или узнать, какой безумной идеей она разразилась на этот раз.
      Переулок. Серая глыба здания, окон нет - это театр, его тыльная сторона. "Мы зашли с тыла! Ха-ха!" - скажет она после. Светлый круг под фонарным столбом. В тени - группа людей. Человек семь или восемь. Среди них она. Я почувствовала ревность. Жгучую, разрушительную ревность.
      Худрук (теперь он работал осветителем) запустил нас внутрь. В огромное пустое пространство. Мне вдруг стало страшно, так страшно, что по спине побежали мурашки.
      - Дайте свет! - приказала королева.
      И стал свет. Она отделила свет от тьмы...
      Это была восхитительная ночь. Лучшая ночь в моей жизни, и я молю бога, чтоб перед уходом он позволил мне прожить её ещё раз.
      На два голоса. Свет и тьма. Два лебедя. Две девушки:
      
      Мы быстры и наготове,
      Мы остры.
      В каждом жесте, в каждом взгляде,
      в каждом слове. -
      Две сестры.
      
      Своенравна наша ласка
      И тонка,
      Мы из старого Дамаска -
      Два клинка.
      
      Прочь, гумно и бремя хлеба,
      И волы!
      Мы - натянутые в небо
      Две стрелы!
      
      Мы одни на рынке мира
      Без греха.
      Мы - из Вильяма Шекспира
      Два стиха.
      
      Не верьте сказкам, в жизни всё случается наоборот: в двенадцать часов ночи волшебство не исчезло, оно только появилось. Кто-то невидимый нарисовал в воздухе знак, посыпалась звёздная пыль и бедные золушки превратились в красавиц. Состоялся триумф, мы стали Актрисами. Великими Актрисами несуществующего (существующего) театра. Мы покорили Подмостки и весь Театр целиком.
      Несостоявшиеся студенты аплодировали - дань традиции, - бросали к нашим ногам воображаемые цветы и воздушные поцелуи. На лицах и в душах жила Любовь.
      В ту ночь, я поняла ради чего приехала в Москву, зачем терпела муки. Волшебное чувство полёта. И следом (чуть позже, но жестоко близко) разочарование. Рождённый ползать летать не может. Мне следовало читать со сцены Горького.
      Но разочарование пришло позже, а пока был успех, поцелуи и цветы.
      Магия рассеялась под утро. Юноши и девушки разошлись: поздравляя друг друга и пожимая руки. Улыбаясь.
      Мы пошли на Патриаршие. Зачем? Встретить утро, как мы встречали каждое утро в Коктебеле. Сегодняшнее чистое утро.
      Потом мы не виделись почти три месяца. Так получилось. Я искала встречи, она ускользала. Теперь я понимаю, что она делала это нарочно. Возвращала мне свободу. Свободу быть собой. Королева должна заботиться о своих подданных.
      Приёмная комиссия. ГИТИС.
      Она среди толпы, но над нею. На ней плащ сине-серого практичного цвета. Стрижка ещё короче, ещё бледнее щёки.
      - Девушка, вы в первый раз поступаете?
      - Да... то есть нет, - пробивается лёгкий румянец.
      Она отвела меня в сторону, заглянула в глаза. Я отвернулась. Призналась:
      - Знаешь... я не буду поступать. Хватит... - Мне стало боязно, что она хлестанёт меня по щеке. Голова вжалась в плечи. - Три раза... это слишком много. - Она молчала. - Я подала документы в педагогический. В этом есть перспектива. Через полгода я стану воспитательницей, а когда закончу...
      - Всё верно, - ответила она. - Не извиняйся. - Она запрыгнула на подоконник, уселась, как сидят школьные мальчишки. Королева вернула мне свободу, и я её приняла. - В актрисы нельзя принимать с первого раза, это выхолащивает душу и портит характер. А его нужно закалять. Закалять характер.
      Помолчав, она прибавила: - Ну! Иди! Тебя, наверное, ждут.
      - Когда мы увидимся?
      Она улыбнулась: - Скоро. Я познакомилась с одним астрофизиком... одно название чего стоит: физические астры! Можешь себе представить? Ха-ха! Он утверждает, что нашей вселенной тринадцать миллиардов лет...
      - Несчастливое число.
      - Напротив! Очень счастливое. На фоне возраста вселенной, вся человеческая жизнь - одно мгновение.
      Я ушла.
      Каждый день я ждала её звонка. Ждала, что она позвонит, и, не сказав "привет" проорёт в трубку: "Поздравь меня, старуха! Я - студентка!" А я поздравлю и, с усмешкой подумаю, что впервые за тринадцать миллиардов лет Актриса стала студенткой. А она ядовито скажет: "Как это мило!" и мы вместе рассмеёмся...
      Холл института, яркое солнце, группки розовощёких по углам. К доске приколоты дрожащие листки. Я пробежала по ним глазами. Раз, второй, третий. Внутри стало пусто и холодно. Ещё раз, в обратном порядке, медленно и раздельно перечитала фамилии. Её нет. Нет.
      После замдекана рассказывал, как она зашторила в зале окна, как зажгла факелы на высоких древках. В дрожащих кровавых отблесках читала Вознесенского, "Монолог Мерлин Монро":
      
      Я Мерлин, Мерлин.
                  Я героиня
      самоубийства и героина.
      Кому горят мои георгины?
      ...
      - Она просто шокировала комиссию, - говорил замдекана. Он начал тускло, почти извиняясь. Потом возмутился, ему стала противна собственная трусость: - Мы учим нормальных, понимаешь? Ровных, адекватных. Таких, как ты! Ты почему забрала документы?
      - А она? - ответила я вопросом на вопрос.
      - Она создана для театра! Да! Но не для нашего института! В конце концов, мы люди! У нас нервы!
      Я должна была плюнуть ему в лицо, только не сделала этого...
      Этот разговор случился потом, после, а теперь я стояла перед листками и медленно постигала копеечную (вселенскую) истину: ЕЁ НЕ ПРИНЯЛИ!
      "Тогда где она? - мысль затрепетала подранком, раненою птицей. - Где она теперь?" Мы слишком долго были единым целым, я научилась понимать её мысли.
      Больницы обзванивать не имело смысла - не её уровень. Разве может оказаться в больнице шаровая молния? Бессмыслица. В больницы попадают "пугалки", говорила она.
      - Кто это? - слово казалось смешным.
      - Дурочки, которые пугают своих мужиков, - смешок. - Но так, чтоб откачали.
      В морге ответили грубо: "По телефону справок не даём!" Медбрат швырнул трубку. В последний миг, перед отбоем она звякнула о пластиковый корпус, как колокол. Я всё поняла. У жизни оказалась ещё одна грань - безжалостная.
      Четыре пачки димедрола и что-то ещё, против рвоты - она хорошо подготовилась. Выучила роль. Уходя - уходи. Мосты сгорели в пламени факелов.
      А я? Я?
      Я закрылась в кабинке привокзального туалета и орала благим матом. Орала до боли, до хрипа, до кровавых пятен в глазах. Остановилась только, когда сломали дверцу.
      - Что с вами, девушка?
      Что со мною? Со мною московская осень, равнодушные тополя, серое небо. Со мною я - одинокая серая мышка... и Мерлин Монро:
      
      Невыносимо прожить, не думая,
      невыносимее - углубиться.
      Где наша вера? Нас будто сдунули,
      существованье - самоубийство,
      
      самоубийство - бороться с дрянью,
      самоубийство - мириться с ними,
      невыносимо, когда бездарен,
      когда талантлив - невыносимей.
      ...
      А более - ничего.

    3

    Шоколадница Вк-7: Снег   14k   Оценка:9.00*4   "Рассказ" Проза


       СНЕГ
      
       Снег так и не пришёл.
       Напугал колючей ледяной крупой в конце сентября, в октябре по морозцу слегка отполировал город метелями, а потом начал постепенно сдавать позиции под напором неурочных оттепелей. В ноябре его следы встречались ещё в гулких дворах-колодцах и за гаражами - рыхлые островки, слежавшиеся по-весеннему сероватые пласты...
       А затем и того не стало.
       Аккурат к зимнему солнцестоянию и вовсе хлынули дожди. Грязные улицы вновь расцветились зонтиками, а нарядная ёлка напротив универмага накренилась, брезгливо отдёргивая лапы от глубоких луж.
       - Солнца, солнца мне, - бормотала Мира в обеденный перерыв, наблюдая, как сливаются далеко внизу два людских потока, две улицы, и текут от угла к метро. С восьмого этажа лиц было не различить, только белёсые пятна. - И сугробов. Чтоб сверкало, переливалось...
       В такие моменты она обычно закрывала глаза, представляя белый-белый тротуар, яркие гирлянды и еловый запах. И иногда - очень редко - верила, что это наяву.
       Раньше, когда в архивном отделе работало пять человек, тоскливо пялиться в окно было некогда. И рабочая комната с четырёхметровыми потолками не казалась чудовищно пустой. Обеденного перерыва едва хватало, чтоб наскоро перекусить бутербродами и выпить целый термос оглушительно крепкого кофе, обмениваясь новостями и слухами. Но в прошлом году грянул кризис, и под очистительную метлу начальства попала сперва глубокая пенсионерка Нина, специалист по всем мыслимым архивным вопросам, затем мастера-реставраторы Ван Петрович и Сэр Борисыч - надо полагать, потому что и у них цифра в паспорте близилась к пугающей. Умница Тина, леди с идеальной памятью на сроки и цифры, машинистка от Бога, оценила масштабы катастрофы и ретировалась в декрет.
       Мира как-то растерялась и нежданно-негаданно осталась наедине с такой горой работы, бросать которую было попросту стыдно. Но вот обеды сделались невероятно длинными и скучными... Хотя, конечно, недостаточно долгими, чтоб как следует отдохнуть.
       Так проходили дни; красное окошко на Тинином календаре с вангоговыми подсолнухами устало ползло к Новому году, и больше не менялось решительно ничего.
       Двадцать четвёртого декабря в три пополудни у Миры с треском разбилось сердце.
       - Нет, больше не могу! - всхлипнула она, пряча лицо в сложенные крестом руки. Кромка рабочего стола подло ткнулась в живот. - Уволиться, что ли?
       Несколько секунд комната ошарашенно молчала. А потом в дверь вдруг постучали и сразу, не дожидаясь ответа, повернули ручку.
       - Мирочка, можно к тебе?
       В проём заглянул нос, острый и любопытный, затем черные фетровые поля, в тени которых сияли голубые глаза; нога в тяжёлом башмаке шагнула через порог... А Мира так и сидела, онемевшая от нежданного счастья, пока фрагменты картинки в непутёвой её голове не сложились наконец в Нину - живую, настоящую, слегка промокшую под декабрьским дождём, а потому окружённую запахом сырого драпа. Ту самую Нину, с которой они год назад распрощались, как навсегда - высокую, в старомодном приталенном пальто, седую и тощую, страшно похожую на Шапокляк с неизбывной хитрецой во взгляде.
       - Здра... здравствуйте, - сорвалось с губ дурацкое, чужое, ничего не значащее. - А ты... а вас обратно взяли, да?
       - Да-а, - протянула Нина, щурясь. - Совсем одичала, бедная деточка. Будем кофе отпаивать и печеньем откармливать, - заключила она авторитетно и поставила прямо на гору Очень Важной Работы хрустящий бумажный пакет и огромный потёртый термос.
       И Мира как-то сразу поверила, что Нина вправду вернулась.
       Потом они долго сидели у заставленного геранями окна, крошили имбирное фирменное, прихлёбывали кофе из старых кружек и болтали, болтали, как могут только две закадычные подружки с разницей в полвека. Чёрное шапоклячье пальто терпеливо сохло на батарее; время ненавязчиво напоминало, что оно не резиновое, тиканьем настенных часов... но кто его слушал! Когда слова закончились, а противный дождь за окном поутих, было уже без четверти шесть. Нина многозначительно вздохнула, закрутила крышку термоса и весомо произнесла:
       - Значит, так. Проблему я уловила. Нужен снег, верно?
       Мира с сомнением покосилась на Великую Китайскую стену из дел и папок на столе, но спорить со старшими благоразумно не стала и кивнула.
       - Будет тебе снег, - пообещала Нина. - Завтра и начнём. Зайду в обед, договорились?
       - Договорились! - радостно откликнулась Мира и машинально погладила себя по рёбрам, унимая сердце: помедленней, глупое, куда теперь торопиться. - А... а мне приготовить что-нибудь?
       Вообще-то она имела в виду пирожные там или тортик, но в ответ прозвучало уверенное:
       - Острые ножницы - обязательно. И клей. А бумаги здесь хватает.
       Сказала - и ушла, на ходу надевая пальто.
      
       На следующее утро Мира впервые за много-много месяцев проснулась сама, без будильника. Над городом по-прежнему колыхалась густая хмарь, снизу подсвеченная грязно-оранжевыми фонарями, но сегодня это почти не давило. Лужи хлюпали под ногами, с деревьев капало - словом, настоящая весна, только без, собственно, весны. В палисаднике на ветках краснели последние яблоки...
       "Нет, не яблоки, - поправила себя Мира мысленно. - Снегири".
       На душе посвежело.
       Нина явилась точно в полдень, как обещала. Сдвинула к краю стола изрядно похудевшую стопку документов и вытащила из ящика под принтером с десяток чистых листов.
       - А теперь, - сказала она, - повторяй за мной. Будем делать волшебную снежинку.
       "Абсурд", - подумала Мира взрослым, рассудительным голосом. И - принялась аккуратно складывать и разрезать лист, чтоб получился аккуратный элемент. Руки подрагивали от переизбытка совершенно детского восторга.
       - Так, так, так, - приговаривала Нина, ловко переворачивая свою бумажку. - Снег, приди! - и подмигивала.
       Старая комната за двадцать минут до самых плинтусов пропиталась ароматами пряного кофе и имбирного печенья. Запахи пыли и старого картона отступили по коридору куда-то вглубь хранилища, куда уже две недели не ступала нога уборщицы. Вскоре на столе скопилось штук пятнадцать ажурных, воздушных снежинок. Когда Мира, балансируя на деревянной стремянке, развешивала их по карнизам, то чуть не выпала в окно, но, к счастью, обошлось.
       - Вот и славно, - разбойнически ухмыльнулась Нина, оглядывая это белое великолепие, плавно колышущееся от сквозняка. - К завтрашнему дню должно сработать. Но я на всякий случай приду ещё и проверю.
       Мира вздохнула, присела на верхнюю ступеньку стремянки - и решилась наконец повторить тот, первый вопрос, который с новой силой засвербел в голове:
       - Послушай... А ты теперь здесь надолго, да? Тебя на работу взяли?
       Перед ответом Нина помедлила совсем немного - ровно столько, сколько требуется, чтобы сияющие голубые глаза потускнели и вспыхнули вновь.
       - Да, взяли.
       - А куда? - Надежда в тёмной глубине сердца ожила, окрылилась и почти что воспарила. Да здравствует кофе с печеньем, и разговоры в обед, и всё на свете хорошее! - В канцелярию?
       - Вроде того, - улыбнулась она. - Но повыше, - и приложила палец к губам: тс-с, это секрет.
       Секреты Мира хранить умела.
      
       Совпадение или нет, но в ту же ночь вопреки всем прогнозам ударил мороз - робкий пока, но гордый, прямо как второклассник, который в первый раз отважился вернуться из школы самостоятельно. Дороги вмиг стали чище, но опаснее, лужи промёрзли насквозь, а рябины вдоль теплотрассы припудрились колючим инеем. Небо посветлело, и казалось, что солнце встаёт теперь не в десять - аж в девять часов.
       Однако Нина осталась недовольна.
       - Так и знала, - сказала негромко, и в голосе её чувствовался лёгкий привкус вины, - что волшебных снежинок не хватит. Нужно переходить на более сильные средства.
       Она сурово поцокала языком, а потом нацепила пальто, шляпу, вручила Мире куртку - и погнала из комнаты, не слушая никаких возражений. Довела до конца коридора, где упиралась в потолок гремучая железная лестница и жестом профессиональной фокусницы извлекла из кармана слегка погнутый ключ.
       На секунду история о новой высокой должности даже показалась правдоподобной.
       - Тебе завхоз его отдал? - хрипловато спросила Мира, кутаясь в свою безразмерную куртку, под которую в случае необходимости можно было с пяток свитеров надеть. Однако Нина только головой покачала:
       - Нет, что ты, деточка, он даже не знает. Но через полчаса точно узнает, так что рассиживаться некогда. Ну-ка, полезай!
       Эта лестница стала не единственным испытанием. Куда страшней показался пыльный тёмный чердак, огромный и гулкий, где каждый шаг отдавался ударом кузнечного молота. И ещё одна лестница, даже более грязная и шаткая, которая упиралась в заржавленный люк. Петли захрясли и ожили далеко не с первого толчка.
       - Совсем мышей не ловит, - вздохнула Нина, имея в виду завхоза. - А если пожар?
       - Мы все умрём? - робко предположила Мира, слабо представляя, как связан заржавевший люк с пожаром.
       - Ещё чего! - отрезала она решительно. - Рано вам.
       Крыша оказалась огромной, как футбольное поле, абсолютно плоской и скучной. Зато ветер здесь дул такой, что можно было запускать воздушных змеев из чугуна. Нине это показалось хорошим знаком. "Северный", - со значением произнесла она, а затем извлекла на свет Божий два объёмистых пакета с чем-то мелким, блестящим.
       - Серебряные конфетти? - не поверила Мира, зябко ёжась. Капюшон всё время слетал, как ни затягивай шнурки, а вот Нинина шляпа держалась, как прибитая. - А зачем?
       - Разумеется, пускать по ветру, - последовал невозмутимый ответ. - Подобное тянется к подобному, не слышала разве?
       Конечно, мелко нарезанная сверкающая бумага мало общего имела со снегом, но блёстки так красиво струились по ветру, что даже солнце выскочило на минуту - полюбоваться. А потом, видимо, застеснялось такого детского порыва и принялось усиленно кутаться в облака - густые, серые.
       И полетел снег.
       Сначала мелкий, колкий, потом всё крупнее, нежнее, пока не посыпались с неба ажурные хлопья размером почти с бумажные игрушки, развешанные по рабочей комнате. Они парили над городом, не спеша опускаться на крыши и шпили, на вымерзшие палисадники и парки, на проспекты, где бы их сразу растолкли в кашу автомобили...
       Чистая красота, остановленное мгновение.
       Мира закрыла глаза и закружилась на месте, постепенно теряя чувство пространства и ощущая лишь снег на запрокинутом лице. А потом Нина мягко поймала её за локоть и потянула на себя.
       Край крыши был совсем рядом.
       - Дурочка. - Бранное слово прозвучало тепло, ласково, как детское прозвище какой-нибудь особенно милой принцессы. - Возвращайся в кабинет, а то простудишься. Ветрище здесь, конечно...
       - А ты как же? - спросила Мира тихо,
       - А я пока всё закрою. Иди, я подойду позже.
       Разумеется, она не подошла.
       Метель за окном крепла, набирала мощь, злость. Снежинки в кабинете покачивались в такт её неровному дыханию. Чайник дважды успел закипеть и остыть, гора работы превратилась сперва в горку, а затем и в пару жалких листочков "на завтра, чтоб было, чем заняться".
       После шести Мира ещё немного покрутилась у закрытой двери, ожидая неизвестно чего, и тяжело потопала вниз. Сдала ключи на проходной, вышла на порог, вдохнула вьюгу полной грудью... и вернулась.
       Вечно усталая завканцелярией как раз запирала кабинет, но спиной почуяла неудобную просьбу - и замерла, а потом спросила, явно надеясь на отрицательный ответ:
       - Вы забыли что-то?
       - Телефон, - твёрдо сказала Мира. - Не свой, правда. Света, скажите, у вас ведь список с прошлого года остался?..
       Нужная бумажка нашлась почти сразу, и номер Нины в ней - тоже. И мобильный, и домашний, и сыновий, записанный на всякий случай.
       Дорога занимала обычно минут тридцать, не больше, но из-за метели растянулась на час - маршрутки вязли в рыхлых сугробах. Перчатки остались в архиве, на восьмом этаже, потому руки дома пришлось отогревать долго. А голову - и того дольше, никак она не желала соображать, даже после чая с лимоном и липовым мёдом. Бумажка с выпиской всё это время жгла сквозь нагрудный карман, как изуверский бабушкин горчичник.
       Наконец около половины девятого Мира хлопнула себя по щекам для храбрости - и принялась набирать номера по очереди. Первый не существовал, кажется, уже давно; по второму ответили какие-то посторонние люди.
       А вот Нинин сын снял трубку почти сразу, но лучше б он этого не делал.
      
       ... "Три месяца назад, - крутилось в голове у Миры, когда она по сугробам тащилась на работу. С достопамятного звонка минуло уже два дня, но легче не стало. - Три месяца. Понятно, почему осеннее пальто..."
       Дышать было трудно, и вовсе не из-за мороза.
       На восьмой этаж она поднялась без лифта, как сомнамбула. Включила свет, дождалась уборщицу и строго-настрого запретила ей прикасаться к бумажным снежинкам. Сейчас это казалось чуть ли не кощунством. Потом села на рабочее место, передвинула пыльное дело поближе, чтоб удобнее было листать - и лишь тогда заметила на углу стола термос.
       Старый, потёртый и доверху полный горячего пряного кофе.
       Она немедленно налила себе полную чашку и пригубила, смежив веки. Комната поплыла куда-то в белую даль, покачиваясь на волнах.
       - ...а потом, когда снег тебе надоест, - тихо сказала Нина, - ты их просто снимешь. И наступит весна.
       Наверное, если бы Мира не помедлила целое мгновение перед тем, как распахнуть глаза, то наверняка застала бы её. А так заметила только тень у окна - и то вскользь, и поди пойми, померещилось что-то или впрямь было.
       Внутри, под рёбрами, постепенно становилось тепло.
       Наверное, из-за кофе.
      

    4

    Тамарка Вк-7 Тамарка   10k   "Рассказ" Проза

       Тамарка
      
       С Тамаркой я познакомилась случайно.
       Водопровода у нас в доме не было. За водой ходили в конец улицы "на колонку". С девяти лет я уже помогала по хозяйству - приносила воду. Большое ведро мне бабушка не давала. Я ходила с бидончиком на три с половиной литра. Раза три за день сбегаешь - все равно, что десятилитровое ведро принесешь. Это было не трудно.
       Вот только чугунное сооружение, которое называлось колонкой, я не любила. Оно подавало хорошую струю воды лишь тогда, когда покачаешь тугой рычажок как следует. А у меня силенок было маловато.
       Набираю я однажды воду на колонке. Лето. Жара, солнце печет. По лицу капельки пота спускаются, в глаза попадают. Изо всех силенок качаю тугой рычажок, но жидкость льется из трубы тонкой струйкой с перебоями.
       Подходит девочка, примерно моего возраста, с настоящим большим десятилитровым ведром. Посмотрела на меня и на мои не очень успешные старания и говорит:
       - Давай покачаю.
       И быстро наполнила мой бидончик водой. А потом стала себе качать. А мне и уходить не хочется. Стою, гляжу, как у нее все ловко получается. Была она, конечно, покрепче и посильней меня. "Вон какое большое ведро заполняет водой. Я бы такое точно не донесла до дома", - подумала я.
       - Меня Тамаркой зовут, а тебя как? -проговорила девочка и улыбнулась мне.
       - Сашей, -сказала я, обрадовавшись, что она со мной снова заговорила.
       Так мы познакомились. А потом и подружились. Встречались не часто. У моей новой подруги почти не было свободного времени. Все домашние дела висели на ней. У Тамарки была больная мама.
       Но мы встречались. Зимой вместе с мальчишками мчались на санках с крутого спуска, который начинался возле колонки. Без Тамарки я бы съезжать с него и не отважилась. Летом соорудили в чужом заброшенном саду тайный шалаш. Уединялись там с ней, рассказывали друг другу разные истории. Тамарка - правдивые, а я - сочиненные: и страшные, и веселые. Тамарка их любила .
       Мне было с ней интересно. Она знала многое из того, о чем я даже понятия не имела. Ну, например, как делают детей. А еще она, как и мальчишки, употребляла разные словечки, и некоторые из них мне понравились. И я рискнула даже щегольнуть ими как-то раз дома. Дедушка, услышав такое, поперхнулся картошкой. Бабушка была в ужасе:
       - Откуда это у тебя? Кого ты копируешь? Свою новую подругу Тамару?
       Я молча кивнула головой. Бабушка запретила мне произносить "такие нехорошие слова" и посоветовала не дружить с "этой девочкой".
       Слова я старалась не произносить, но с Тамаркой все равно встречалась. И даже заходила к ним домой. Они жили бедно. Маленькая полуподвальная комната, в ней стол, две табуретки, большая кровать. У Тамарки даже не было своей постели. Она спала вместе с мамой. Когда я бабушке рассказала об этом, она, вздохнув, сказала:
       - Эвакуированные они. Бежали от проклятого немца в чем мать родила.
      
      * * *
       А потом произошло это... Тамарка пришла на колонку с опухшим, зареванным лицом и красными заплаканными глазами.
       - Что случилось? - спросила я ее.
       - Что случилось, то уже случилось, -ответила она. Но ты можешь помочь. Спрячь это ...
       И протянула мне листочек бумаги.
       "Извещение", - прочла я.
       А ниже: "Ваш сын красноармеец Огоньков Сергей Иванович...
      Уроженец... находясь на фронте... В бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявил геройство и мужество в бою и умер от ран."
       - Похоронка...- прошептала я.
       - Спрячь у себя, - сказала Тамарка. - У нас спрятать негде.
       Я вопросительно смотрела на нее, ничего не понимая.
       - Нельзя, чтоб мама это увидела. У нее сердце больное. Не выдержит. Это уже вторая похоронка. Первая была на отца. Маму тогда в реанимацию на скорой увезли. А эта - на братишку, на Сережку. Не нужно сейчас ей знать об этом. - Тамарка всхлипнула и с затаенной надеждой произнесла:
       - А может, это ошибка? А может, он живой? - Она взглянула на меня, ища поддержки. - Потом, когда-нибудь попозже, придется сказать... Но это-потом... Сейчас нельзя... Спрячешь?
       - Конечно, спрячу, - ответила я, бережно беря в руки чужое горе.
      
       * * *
       Спрятать-то я спрятала и даже, как мне казалось, очень надежно. Я положила извещение в старый альбом с фотографиями. Его давно уже никто не смотрел. Не только положила, но еще и засунула под совсем пожелтевшую от времени фотокарточку. Я честно оберегала чужую тайну и каждый день проверяла: на месте похоронка или нет?
       Но разве от моей бабушки что-либо можно спрятать? Прошло не больше недели. И случилось то, что и должно было случиться.
       Показывает она мне извещение, которое я прятала, и спрашивает:
       - Чье это? Откуда это у тебя?
       Пришлось рассказать все как есть. Бабушка выслушала, вздохнула и строго сказала:
       - Сегодня же отдай извещение Тамаре. Нельзя у себя в доме хранить чужое горе. К тому же это очень важный документ. Он необходим для получения пособия от государства.
       И я отнесла похоронку Тамарке. Она не обиделась, она меня поняла. А когда я передала ей бабушкины слова про пособие, сказала:
       - Пособие-это хорошо, но живая мама лучше.
       Где или у кого Тамарка снова спрятала похоронку, она со мной не делилась. Но я точно знаю, что маме своей она этот страшный документ не показывала.
       А жизнь шла своим чередом. И в сводках "Совинфорбюро" стали сообщать уже хорошие новости. Наши войска продвигались на запад, отвоевывая оставленные ранее города и села.
      
      * * *
       А потом случилось это чудо. Я сидела за столом у окна и делала уроки. Бабушка была на кухне. У нее всегда там было дел невпроворот.
       Тюк! Кто -то стукнул в окно камешком. Тюк! - снова.
       Жили мы на втором этаже. Выглядываю в окно. Внизу стоит Тамарка и делает мне знаки рукой, чтоб выходила на улицу. К нам она не заходила. Боялась моей бабушки. Чувствовала, наверное, что не нравится ей.
       Выхожу, смотрю на Тамарку и не верю своим глазам. До того красивой она мне показалась. Глаза сияют, румянец во всю щеку. Обхватила она меня руками и закружила на асфальте с радостным криком:
       - Вернулся, вернулся! Сережка домой вернулся. Живой, понимаешь, живой!
       Сначала я никак не могла понять, как же он мог вернуться, если на него уже похоронка оформлена. И глупо переспросила:
       - Живой?
       - Ну, конечно, живой. А я тебе, о чем битый час толкую?
       - Ну, положим не битый час, а всего пять минут, - начала я возражать. И тут же радостно прервала сама себя:
       - Но это же, действительно, здорово, что он живой и уже дома!
       - Он был тяжело ранен...Один госпиталь, второй госпиталь, потом еще один... Он с наградой вернулся! У него медаль "За отвагу"!
       Теперь уже я заключила Тамарку в объятия, и мы снова закружились с ней на асфальте.
       - А куда ты теперь похоронку денешь? - спросила я у подруги.
       - А я ее уже брату отдала. Знаешь, он это извещение маме и показывать даже не будет. У нее от вида живого-то Сережи чуть сердечный приступ не случился, а уж от похоронки на него...
       Тамарка вырвалась из моих объятий, махнула рукой и побежала домой, крикнув на ходу:
       - Я к тебе на минуточку забежала, поделиться радостной вестью!
       Постояв немного и прокрутив в уме все, что произошло, я тоже побежала... на второй этаж своего дома - делиться радостной вестью с бабушкой.
       - Бабушка, не надо больше похоронку прятать! -прокричала я с порога кухни.
       - А ты, что? Разве продолжала ее прятать? -удивилась она.
       - Нет, я не то хотела сказать. Тамаркин брат вернулся с войны живым и даже с наградой! -еще громче закричала я и закружила бабушку по кухне.
       - Да тише, тише ты крутись. Расскажи подробней, -пыталась она остановить меня.
       - Он был тяжело ранен, в госпиталях затерялся. Вот и написали похоронку, - отпустив, наконец, бабушку, закончила я свое радостное сообщение.
       - И такое бывает, - сказала она, отдышавшись. - И, покачав головой, добавила:
       - Ну, разве ж можно с плохими вестями торопиться?
       - И теперь Тамарке не нужно от мамы ничего скрывать, -продолжала я радостно сообщать новости. - Они с Сережей решили вообще ей про похоронку ничего не говорить.
       - Считай, спасла жизнь матери твоя подруга. - сказала бабушка, вздохнув, и добавила:
       - Хорошая, добрая девочка, Тамара. Ты дружи, дружи с ней.
       - А как же плохие слова, которые она говорит? Не важно?
       - Как же не важно? Важно! -веско произнесла бабушка и, посмотрев на меня с прищуром, добавила:
       - А ты на что? Вы же подруги. Вот и объясни, что так говорить нехорошо.
      
      

    5

    Каравелла Вк-7: Корабль улетает в плаванье   20k   "Рассказ" Проза

      На город опустилась весна, заполняя хрустальные замки теплыми лучами и сиянием. Природа всем сердцем жаждала обновления, радостного звона капели. Пора было скинуть белоснежный траур и нагой пройтись по улицам, оставляя после себя талые следы.
      Я стянула черное платье-футляр и, набросив халат, зашла в гардероб. Муж увез Анютку к матери, оставив меня наедине с растущей внутри горечью. Я повесила платье на плечики и спрятала подальше, скрыв его вереницей строгих костюмов в серой или бежево-коричневой гамме. Перед носом промелькнул ярко-бирюзовый хвост, но то была не птица, а всего навсего шарфик. С нелепыми помпонами. У меня опять задрожали губы, по щекам покатились горячие слезы, вторя весенним каплям за окном, и я вытерла их краем шарфа, зажав в ладони горстку мягких шариков. Я совсем забыла отдать его Вике, но теперь он со мной навсегда.
      Лучше всего от скверных чувств меня спасает работа по дому. Но посуда на кухне была перемыта, кругом не осталось ни пылинки. Я и так отдраила все что можно. Тогда я накинулась на баулы со старой одеждой, похороненные в глубине гардероба, и выпустила из них ворох воспоминаний, этикетками прилипшими к каждой вещи.
      Красный вязаный свитер со снежинками лежал здесь с позапрошлого года. Наверное, у меня случилось массовое помутнение рассудка, когда я схватила его на предновогодней распродаже. Или меня заразила своим праздничным настроением Викуся... Сложно сказать.
      Так, вещь за вещью, год за годом, я пробиралась все дальше, глубже. Может, в жизни время и не повернуть вспять, но у памяти таких преград нет.
      В моих руках оказалась белая блузка с кружевным воротничком и вышитыми буковками С и В на кармашке. У Викуси была точно такая же... Непосвященные приставали с вопросами, что это значит? СВ-вагон, а может - святая? Мы с Викусей лишь смеялись им в лицо, под ручку проходя мимо.
      Света и Вика, вот что...
      
      Она была странной и неземной.
      В её рыжих волосах пел песни горячий августовский ветер. Да, родилась она в августе, когда с земли снимают урожай, когда спеют яблоки и сливы, когда все кругом радуется плодовитости природы и готовится к золотой поре. Дитя уходящего лета.
      Есть люди, что пролетят по твоей жизни, ты и не заметишь.
      Есть люди, что оставляют свой непоправимый, искрометный след.
      Викуся стала для меня символом, отголоском радостного мира, где каждый верит в чудо, где феи шепчут слова надежды и складывают паутинки грез в шкатулку мироздания.
      Она была удивительной.
      Улыбка на пол лица и жажда творить - все без разбора. Она пела, плясала, слагала стихи, выдавала поразительные идеи. Жизнь кипела в ней и вокруг нее. За что бы она ни бралась, все преображалось, покрывалось тонким флером сказки. Мне, девушке прагматичной, она действительно казалась существом нереальным, волшебницей, проникшей в наш мир из книг.
      Студенческие наши годы пролетели лихо, под ритмы Мадонны и бокалы красного вина. И изредка белого. Каждый день казался Викусе головокружительным приключением, и порой я бросалась вслед за подругой в новую авантюру. Расшевелить меня и отвлечь от учебы было не так просто, но мне не хватало сил противиться урагану её задора и энтузиазма. Иногда я удивлялась, почему Вика выбрала в подруги именно меня - нудноватую и скучную обитательницу библиотек. Что это было так, я даже не сомневалась, хотя Викуся всегда списывала нашу встречу на чистую случайность.
      Мы поступили в педагогический университет в один год, только на разные факультеты. Я, повинуясь своей тяге к рациональному, пошла на физ-мат, а Викуся подалась в филологи. Тогда мы еще не знали о существовании друг друга, хоть и жили в одной микровселенной. На втором курсе проходила викторина "Фильки против Физматиков", и там я впервые увидела Вику. Конечно же, она была капитаном команды, стоявшим у штурвала - с пушистой, заряженной потрясающей внутренней энергией огненной шевелюрой, с тонким, пленительным голосом и бравыми лозунгами.
      Настало время летней практики, и мы с Викусей очутились в одном лагере. Даже более - нас приставили к одному отряду несносных и очаровательных детишек. Ночи напролет мы сочиняли взрывные сценарии, а днем претворяли их в жизнь. Купались в речке с нашими непоседливыми зайчатками и устраивали танцевальный мастер-класс на дискотеках. Так в одном "лагере" мы остались и по жизни.
      Я все еще с тоской вспоминаю те времена. Тогда мы не знали настоящих, житейских проблем. Тогда мы были поистине счастливы и устремлены в светлое будущее.
      Но момент настал. Мы переросли студенческую грядку и отправились вариться в котле взрослой жизни. Нам было страшно, и мы держались друг за дружку как два сплетенных судьбой паруса. Один черно-белый, другой - радужный.
      Мы перебрались в большой город. На первых порах спасались от непогоды под одной крышей, но разве шторм помеха истинной дружбе? Нет, нисколько. Так мы думали, в это желали верить.
      Жизнь складывалась для нас по-разному. Дорожки наши то сходились, то вновь разбегались. И мы никак не могли угнаться за ними.
      Я вышла замуж, обзавелась дочуркой. С головой погрузилась в семейный быт, без всяких сожалений. Я знала, чего хочу от жизни и понемногу стремилась к этому. Викуся же отдалась работе. Сперва сняла небольшое помещение для творческой мастерской, набирала группы деток и, с душой нараспашку, занималась с ними рисованием, распевала веселые песенки, ставила трогательные спектакли. Дела её шли в гору, и она смогла открыть свой досуговый центр для ребятни.
      Она была прелестной и одинокой.
      От поклонников не знала отбоя. Все были в её вкусе, все в достатке, но ни один не задерживался надолго.
      "Я не создана для семьи, - говорила Викуся, когда мы по традиции встречались у меня на святки и устраивали посиделки с гаданиями и распитием мартини. - Дружба - вот это я понимаю. Я всегда остаюсь верной себе, ни под кого не подстраиваюсь и в то же время меня окружают интересные люди".
      Я молча кивала, зная, что спорить с ней бесполезно. Возможно, так оно и было. Кто-то находит свое счастье в кругу близких, другим же оседлый образ жизни в тягость.
      Встречались мы довольно часто. Как прежде, Викуся расцвечивала мои будничные дни историями о своих путешествиях, пикантными подробностями про новых любовников или просто зажигательным смехом, похожим на залпы фейерверка.
      Правду говорят, что детки растут быстро. Вот и моей дочурке исполнился десятый годок, когда тётя Вика, её "фея крёстная", залетела в нашу квартиру с огромным медведем и пакетом сладостей всех цветов и оттенков.
      - А купон к стоматологу прилагается? - ворчливо спросила я, глядя на дочь. Она с такой скоростью поглощала конфеты, что я не на шутку обеспокоилась.
      - Брось ты! - отмахнулась подруга. - Она же ребенок. Пусть побалуется.
      Викуся схватила меня за руку и потащила на кухню. Забралась на подоконник и, приоткрыв окошко, закурила.
      - Не поверишь, что случилось, - зажмурившись, сказала Вика. - Я выхожу замуж!
      Сперва я решила, что это розыгрыш. На тот момент нам было по тридцать пять, и я слишком привыкла к мысли, что Вика навсегда останется заядлой холостячкой. Но потом я присмотрелась к подруге. Руки её заметно тряслись, глаза переливались сапфирами. Необычайное волнение Викуси передалось и мне.
      - Так ты серьезно? - наконец сказала я и бросилась обнимать её. - Я так рада. Расскажи, кто он. Я его знаю?
      Она мотнула головой и бросила окурок в мужнину пепельницу.
      - Нет, мы познакомились пару месяцев назад, на одной вечеринке, и я сразу поняла - вот он, моя судьба. - Подруга томно вздохнула. - Ой, Светик, нам столько всего нужно обсудить!
      Свадьбу праздновали с размахом, в несколько дней. Красивее невесты я не видела. Она напоминала диснеевскую Золушку, наконец вернувшую недостающую туфельку и обретшую гармонию в объятиях принца.
      - Виктория Алексеевна, вы согласны взять в мужья Бориса Дмитриевича?
      - Да! - раздался хрустальный голосок Викуси, и я, не в силах более сдерживаться, дала волю слезам.
      После Вика подбежала ко мне, касаясь атласной ладонью моей мокрой щеки.
      - Ну что ты в самом деле? - нахмурилась подруга. - Нашла повод слезы лить.
      - Да я же от счастья, - вновь всхлипнула я. - Пусть у вас все будет хорошо!
      Вскоре Викуся забеременела, а врач поставил "диагноз" - старородящая. Подруга недовольно фыркала и возмущалась такой бестактности - "Это я-то старая? Насмешили!" - но после угрозы выкидыша пыл свой поумерила и легла на сохранение.
      Помню, как навещала её в больнице, с банкой огурцов и рисунками от моей дочурки, где король с королевой стояли рука об руку, а рядом с ними, в распустившемся цветке, сидел маленький принц с огромными голубыми глазами. Вика прижала листок к груди и долго молчала, потом принялась за огурцы.
      - Светик, ты не представляешь, что для меня значит этот малыш. Он часть меня, мое маленькое сердечко, понимаешь? - Я кивнула. - Мне кажется, вся моя прежняя жизнь была лишь сном, а теперь я проснулась. Я создана для того, чтобы дать жизнь ему...
      Былая ее энергичность в движениях и жестах ушла, сменившись плавными перекатами. Она боялась шелохнуться, чтобы не спугнуть то чудо, что поселилось внутри нее. Роды дались ей непросто, но сыночек явился на свет здоровеньким крепышом. Назвали Илюшей, чтобы рос богатырем. В крестные мамы, конечно же, пригласили меня.
      - Какой же он сладенький! - ворковала над крохой Викуся. - Вот смотрю на него и нарадоваться не могу. Даже трудно представить, что его раньше со мной не было.
      После крестин в нашем общении наступило затишье. Викуся была очарована материнством, но я её отлично понимала, вспоминая свои первые мгновения с новорожденной Анюткой. Созванивались мы редко, в основном по праздникам. Встретиться у Вики не получалось - то малыш не отпускал, то муж, и подарки, которые я готовила для них, копились в нижнем ящике моего комода, ожидая звездного часа.
      Близился знаменательный день - день рождения Илюши, и я не сомневалась, что увижусь с подругой и полюбуюсь подросшим крестником. Но на телефон Вика не отвечала, "эсэмэски" тоже улетали в гулкую пустоту, а потом и вовсе абонент перестал быть доступным. В душе у меня крепчала тревога, и я отыскала мобильник Галочки, Викиной младшей сестры, которая перебралась к нам года три назад.
      С Галей я особой дружбы не водила, зная её болтливую натуру. Если Викина общительность и красноречивость украшали её, то с младшенькой все было в точности наоборот. Пустыми разговорами она могла утомить любого, даже самого терпеливого собеседника.
      Я набрала номер, после пятого или шестого гудка хотела было отключиться, но тут попала в капкан Галочкиной стремительной речи.
      - Привет? То есть, алло? Кто это?
      - Это Света, подруга Вики...
      - Ах, Светочка, лапочка, приветик! Давно не виделись, как ты, как дочурка?
      - Все в порядке, не могу дозвониться до Вики...
      - Да это понятно, она же сейчас в больнице...
      - Как? Что случилось? - Сердце мое сжалось в неприятный тугой комок.
      - Ой, Вика же просила ничего не говорить! Ну да ладно... вы же лучшие подруги...
      Поверх ее сумбурной речи всплывали отдельные слова, страшные, немыслимые.
      - ... обнаружили рак груди... курс терапии... нет, не желает никого видеть... а Борис ушел... Илюшка? Отправили к матери...
      Домой вернулась дочка, застав меня, зареванную до хрипоты, за натиранием полов.
      - Мамочка! - кинулась ко мне Анютка, бросив рюкзак на пороге. - Что случилось?
      - Ничего, милая, - прошептала я, утыкаясь носом ей в живот. - Просто посмотрела очень грустный фильм...
      - А почему ты не на работе?
      - У меня сегодня выходной, - бессильно сказала я.
      Потом накормила дочь обедом и поковыляла в скромную часовенку неподалеку от нашего дома. За всю свою жизнь я бывала в церкви раз пять от силы, и то на чье-нибудь венчание или крестины. Но сегодня я не задумываясь направилась туда, чтобы поставить свечку. Мне хотелось чуда, хотелось своей верой в выздоровление Вики найти отклик в сердце этой огромной жестокой Вселенной.
      Я еще несколько раз звонила Галочке, но ничего нового не услышала, а месяца через четыре, вскоре после Нового Года, Вика наконец вышла на связь. Ее хрустальный голосок совсем истончал, но в нем слышались прежние бойкие нотки. Мы договорились встретиться и по обычаю погадать - как-никак святки.
      Муж, мой вечно заботливый, чуткий муж, уехал с дочерью навестить родителей, а я суетилась по дому в предвкушении Викусиного визита. Хоть бы просто взглянуть на нее, обнять, удостовериться, что с ней все в порядке. Что она жива и будет жить, освещая нас всех своим теплом. Как августовское солнце, под которым она явилась в этот мир.
      Звонок в дверь прервал мои метания по квартире, и я впустила внутрь незнакомку с черным каре, впалыми щеками и тускло-голубыми, как матовое стекло, глазами.
      - Светик! - уголком губ улыбнулась мне Викуся.
      Я чуть было не ляпнула про новую прическу, но вовремя поняла, что это парик.
      - Вика! Проходи...
      Хотелось обнять подругу, но я не знала с какой стороны подступиться, хорошо ли она себя чувствует или же мои бурные эмоции окажутся некстати. В обеих руках у Вики было по бумажному пакету с новогодней символикой, которые я забрала у нее и поставила на пуфик.
      Она неторопливо разделась, кряхтя сняла сапоги, потом прошла на кухню. На долю секунды мне показалась, что сейчас Викуся прыгнет на подоконник, как юркая белочка, которую я помнила. Но нет, она села на стул и откинулась на спинке, тяжело и прерывисто вздыхая.
      - Прости, что долго не звонила тебе, - проговорила Вика, но я махнула рукой.
      - Что ты, ничего страшного. У нас все по-прежнему... - Я не решалась спросить её про болезнь, ждала, пока она сама скажет то, что сочтет нужным.
      - Знаю, что Галка все тебе растрепала, - сказала подруга, пока я варила кофе. - Я не то чтобы скрывала... просто не хотела тревожить тебя. И еще я должна была побыть одна.
      - Я понимаю, - кивнула я. - Как ты сейчас? Курс уже закончился?
      - Ага, - ответила Викуся, поправляя парик густых шелковистых волос. - Погадаем на кофейной гуще? - спросила она.
      - А как же! - улыбнулась я, снимая с огня турку и разливая ароматную жижу по чашкам.
      Я выключила свет и зажгла свечи, садясь поближе к подруге. На дне своей чашки я разглядела дерево со множеством ветвей. Значило ли это, что мою семью ждет процветание? Кто знает. Я никогда не воспринимала эти предсказания всерьез, наслаждаясь самой атмосферой и возможностью провести время с подругой.
      Вика словно медлила, прежде чем отпить кофе и увидеть расплывчатые символы притаившегося за поворотом будущего.
      - А знаешь... - проговорила она, - наши гадания всегда сбывались для меня.
      Наконец, Викуся с осторожностью перекатила по чашке темную, почти черную гущу и на долю секунды округлила глаза. На ее лбу собрались морщинки и никак не хотели распрямляться, как капризные дети.
      - Что там?
      - Сама посмотри...
      Сперва среди черных пятен и подтеков я ничего не могла разобрать. Что это? Кажется, какая-то пещера или арка... Я перевернула чашку и тут увидела. Корабль! Вот же он, выплывает из темного грота на свет.
      - Это корабль, - озвучила мои мысли Вика, - ты видишь его так же четко?
      - Да! - ахнула я. - Удивительно, он словно 3-D картинка. И движется.
      Наверное, все из-за свечи. Что бы это могло значить? Путешествие? Движение вперед?
      Я вопросительно глянула на подругу и съежилась, заметив нерадостный блеск в ее глазах.
      - Я кое-что принесла, - сказала она и пошла за пакетами.
      Потушив свечу, я двинулась следом за Викой и, чуть дернув ее за рукав, повела в зал.
      - Здесь подарки для вас, - проговорила Викуся, протягивая мне увесистый пакет, а второй поставила на диван и села рядом. - А здесь... кое-что для Илюшки.
      - Илюши? - повторила я, решив, что подруга хочет показать мне какую-то покупку для сына.
      Она подобрала под себя ноги и похлопала ладонью по дивану. Когда я опустилась рядом, Вика достала из пакета темно-синюю коробку с серебряными звездами и альбом для рисования.
      - Я прошу тебя передать это моему сыну, когда... - сглатывая слезы, сказала она, - ... когда меня не станет.
      - Что ты такое говоришь? - возмутилась я. - Ты...
      Но Вика категорично мотнула головой, и я замолчала.
      - Я скоро умру. Мне остался в лучшем случае месяц.
      - Нет-нет, - теперь качала головой я.
      - Светик, лечение не помогло. Я боролась, правда боролась. Но это сильнее меня. Когда обнаружили опухоль, мы с Борисом постоянно ссорились, а в итоге он ушел. Сказал, что такое ему не по плечу. Он и ребенка-то не хотел, все получилось случайно, вопреки нашим планам. А теперь... Мне пора отчаливать. - Подруга горько усмехнулась. - Но я хочу, чтобы именно ты передала Илюшке эту коробку - там хранятся памятные вещицы, которые я собиралась отдать ему, мои письма к нему, а еще флешка с фотографиями и видео, где мы с ним вместе. А это... - Она открыла альбом, и я прижала руку к груди, сдерживая рвущиеся наружу слезы. На первой странице был нарисован сказочный корабль с радужными парусами, улетающий в облака. На нем стояла крошечная рыжеволосая девчушка, удивительно похожая на мою подругу в юности, а из-а ее спины выглядывали два бледно-голубых, прозрачных крыла. Фея... Волшебная фея. Я ни на секунду не сомневалась в этом.
      Я обняла подругу и зарыдала на ее плече, а она ласково утешала меня, хотя все должно было быть наоборот.
      Через два месяца корабль Вики сорвался с причала.
      Пришла весна.
      
      ***
      
      Меня несло по волнам, по облакам, все дальше и дальше от моих любимых. Я хотела обернуться, крикнуть им на прощание, но они уже исчезли из виду, да и глаза мои застлала серая пелена.
      Когда мне удалось разлепить веки, я ахнула от ослепительной красоты лазурных вод, раскачивавших мой ялик. Парус переливался на солнце, раскинувшись надо мной необыкновенной радугой.
      Я отдалась на волю безмятежности, снова закрыла глаза и провалилась в сон. Очнулась уже на береге. Меня подхватили дюжины тонких рук и подняли в воздух как пушинку, как пылинку, которое я, наверное, стала...
      - Она вернулась! - закричал радостный хор голосов. - Наша фея летнего солнца и первой росы...
      Чьи-то ладони гладили мои плечи и волосы, на щеках оставались крошечные поцелуи, но я боялась открыть глаза.
      - Она вернулась, - не унимался сонм голосов, - фея вечной жизни... Витториана, расскажи нам про свое путешествие, расскажи... мы просим тебя...
      Меня опустили на ноги, и я робко взглянула на круживших рядом со мной кукольных существ с крыльями невероятных расцветок.
      - Витта, я так рад тебя видеть, - вынырнул из этой пестроты дивный мужской голос. Передо мной возникло обеспокоенное лицо незнакомца, показавшегося вдруг страшно родным. - Наконец ты вернулась.
      Может, я и вернулась, как твердили все кругом. Но сердце мое просилось обратно. Туда, где меня ждал маленький голубоглазый принц. И где роняла слезы дорогая подруга. Какая же она все-таки плакса.

    6

    Коня Клюква   10k   "Рассказ" Проза

       - Уберите Клюквину с колосников! - этот вопль раздаётся в Большом Театре раз в неделю. Команда монтёров, широкоплечих, высоких и одинаковых, словно тридцать три богатыря в современном варианте, взирает снизу с плохо скрываемой ненавистью. Клюква, заслышав свою фамилию, начинает аккуратненько отползать назад, на твёрдую землю. На "земле" Клюкву ожидает её группа. Обычно в театральных вузах художников-технологов набирают человек десять-пятнадцать на курс, но здесь их всего шестеро.
       - Я тебя на поводок возьму! - обещает Клюкве преподаватель. Преподаватель чувствует себя надзирателем детского сада. Монтёры волками глядят ему в затылок.
       Клюква наделена здоровым любопытством четырёхлетнего ребёнка. Любопытством, задержавшимся в голове на двадцать лет: она ковыряет декорации ногтем, отвинчивает винтики "на пробу" и регулярно теряется в бесконечности коридоров. Коридоры - лабиринт минотавра - запутанные и бесконечные.
       Клюква не виновата. Это увечье психики - результат многолетней работы в театре.
       Большая театральная любовь началась не с просмотра величайших постановок, а изнутри - с цехов. Если повернётся у кого язык назвать "цехами" крошечный подвальчик в литературном квартале, где создавались первые наши декорации.
       Идея попробовать себя на поприще бутафории чирьем набухла в наших юношеских мозгах, и мы отправились по театрам. Две девицы брачного возраста с безумно горящими глазами не впечатлили ни один Екатеринбургский театр. Последним в нашем списке значился Камерный.
       - Что вы умеете? - спросил завпост.
       - А что надо? Всё умеем! - выпалила Клюква.
       - Ну... - завпост подумал. - Сделайте мне пень. Сделайте прямо сейчас. Вот из того, что видите.
       Через час мы показывали ему кривой узловатый пень, сооружённый из изолона, плотно обмотанного марлей. На шедевр плод совместных усилий мало тянул. Серые бока агрессивно топорщились. Хлипкий каркас вряд ли выдержал бы и носовой платок. Марля без клея отставала то тут, то там. Но мы старались. Завпост оценил и наглость, и усердие, пообещав:
       - Ладно. Будет работа, позвоню. Оставляйте телефоны.
       Мы окрылились надеждой. Но ни на следующий день, ни через неделю звонка не услышали. Клюква на нервах развязала войну с новым преподавателем по рисунку, я от чувства несправедливости встретила большую и чистую любовь.
       Позвонил завпост Камерного через месяц. Началась постановка нового спектакля, мы вошли в штат. Работали по ночам. Работали то в нашем подвальчике, то в театре, бегая по морозу из одной мастерской в другую. Мы приняли на себя ночную смену, начиная в пять вечера и заканчивая в пять утра. И постепенно почти переехали жить в театр. Утром, поспав несколько часов на диване в холле, отправлялись на учёбу, вечером возвращались обратно. Платили нам исключительно смехом и слезами, да и те были ненатуральные - актёрские. Настоящая любовь всегда оплачивается плохо.
       Но каждый вечер по заснеженной старой улочке, хранившей последние верстовые столбы, мы приходили к скверу. Там под шапкой сугроба гнулась крутая крыша с башенкой наверху. Огромное окно, занимавшее целиком один из фасадов, уютно светилось, бросая желтый треугольник на забелённую улицу. И мы заходили внутрь через тяжелые двери с длинными, словно колонны, ручками.
       Вахтёрша заговорщицким шепотом сообщала:
       - В буфете ужин оставили, поешьте! Обязательно поешьте!
       В гримёрках ещё кипела послерепетиционная жизнь: актёры и режиссёры, переругиваясь, дымили в курилке, костюмер отлавливала себе жертв для примерки. Этот коллектив подкармливал нас и опекал.
       А ночью в нашем распоряжении оказывались тёмные коридоры, башенка-вентиляционная, гримёрки, швейная мастерская, холл, буфет и сцена. Просторный в безлюдье зрительный зал, матово поблёскивающий в свете ламп бархат сидений, эхо шагов - воспоминание об ушедших зрителях. На сцене: чёрный пол, теряющиеся в темноте высоты штанкеты и колосники. Иногда становилось жутко, мерещились голоса, люди. От призраков спасались музыкой и истерическим весельем. Играли в салки, нарядившись в кокошники и тоги, которые я шила. Под утро страх спадал, уходя вместе с очарованием ночи.
       Преподаватель академического рисунка только удивлялся сонной миролюбивости Клюквы. Моя "большая и чистая" осатанела от попыток встретиться, а когда встретились - растолкать. У моего мозга слово "отдых" стало синонимом слова "сон". Меня быстро бросили. Для проформы были куплены четыре бутылки пива, которые мы с Клюквой уговорили в сквере между театром и училищем. Первые полбутылки мы ещё ругали "большую и чистую", а потом переключились на то, что нас действительно интересовало - на театральное бытие. Мир виделся через призму театра. Если что-то мы наблюдали в жизни настоящее, то спорили, как воплотить на сцене. Если смотрели фильм - разбирали чужую работу. Куда привинчено? Чем загрунтовано? Когда отпадёт? Насколько актёроубойно? Актёры ломали бутафорию в пылу игры, отрывая намертво склеенное и навеки сколоченное.
       Одержимость длилась несколько лет. Потом меня немного отпустило, а вот Клюква пропала всей душой, решив посвятить театру жизнь. "Бедный театр", - завопила я, получив кисточкой по лбу.
       Учёба кончилась. Клюква защитила диплом. Диплом вышел не ахти. Метровое полотно: четыре старушки на скамейке. Четыре грустные старушки, а тема: "Отечественная Война". Зато забор для премьеры Клюкве удался великолепно - вот бы его выставить на диплом.
       Клюква устроилась преподавать в художественную школу, год копила деньги. Весной подруга собрала треть своего обширного гардероба и отправилась штурмовать Питер.
       Штурм удался. Один из лучших театральных вузов мира принял в свои объятия это рыжее чучело. Она вернулась домой, чтобы попрощаться. Попрощаться и изъять вторую треть одежды. Огромный чемодан был окрещен: "пять лет без права переписки".
       Любое обиталище Клюквы, а сменилось их немало, напоминает филиал городской свалки. Ровным слоем по полу раскиданы вещи, на спинках стульев висельники - тряпки, рисунок обоев заслоняют холсты, подрамники, планшеты и рулоны бумаги. И посреди хаоса, вопиющего бедлама идолом стоит мольберт. Стоит в оазисе порядка диаметром в два метра. В круге покоится девственно чистая палитра, сияющие ухоженностью кисточки, тюбики с краской, разложенные по тонам. Рабочий инвентарь готов к работе. Какой бы хаос не окружал Клюкву, она как хирург - всегда со стерильными инструментами наперевес.
       Помимо мольберта в этой свалке, в этой берлоге, наполненной броуновским движением, находятся в состоянии покоя еще несколько предметов. Это предметы женской слабости. Девчачья отдушина.
       Серёжечница - мешковина примерно метр на метр, пришпиленная к стене на булавки. На мешковине в любовном порядке развешаны серьги всяческих видов. Обувница - шитый карман в весёленький цветочек. С туфлями и балетками, босоножками и кедами. Обувница висит на двери встроенного шкафа, закрывая облупленную, выкрашенную масляной краской, дверь целиком. Последним оплотом порядка служит коллекция шарфов, занимающая на полке немало места. Здесь и трикотаж, и кашемир, и шелк, и жаккард. Однажды в порыве щедрости Клюква предложила мне выбрать парочку шарфов для себя. Я воодушевилась, вытащила коллекцию и принялась придирчиво рассматривать. Клюква внимательно наблюдала. Каждое моё движение вызывало на веснушчатом лице непритворную муку. Клюква страдала - каждый шарфик был дорог. Я перемерила всё и вернула коллекцию на место. У меня было три шарфа, мне хватало.
       Покуда Клюква не обзавелась электронной книгой, вокруг неё вырастали груды томов и томиков, брошюр, журналов... Вкусы разнились. Но самым любимым стал Мариенгоф. Мариенгоф зачитывался мне вслух, невзирая на время суток и огромные расстояния, отделяющие нас друг от друга. Клюкву спасал телефон. Бросать трубку бесполезно. Однажды ко мне пришло понимание, что Мариенгофа я знаю практически наизусть. Живя в разных городах, мы продолжали обмениваться приобретёнными культурными ценностями. Хочет ли собеседник стать обладателем этих ценностей, мы не интересовались, жажда поделиться перевешивала.
       Бастионы Питера сдались, но удержать их оказалось сложнее. Через три года Клюква вернулась домой "на щите". Зима прошла в Камерном театре, Клюква зализывала раны. На Новый год Клюкве предложили сделать декорации для постановки очередных ёлок, работала она в цехах МузКома, обретая душевный покой в росписи километров декораций. Мы будто снова вернулись в те сказочные два года, когда мы делили жизнь между театром и училищем. И опять вместе шли по заснеженному скверу, пили кофе на старой скамейке. Опаздывали в мастерскую. Опаздывали на метро. А потом переводили сбившееся дыхание у безжалостно запертых дверей - опоздали.
      Питерское поражение далось подруге тяжело. Падать оказалось больно, а ещё труднее вставать. И мало кто верил, что Клюква встанет. Слишком заоблачными кажутся людям чужие мечты, особенно если о своих они забыли. Клюкве предлагали постоянную работу с достойной зарплатой. Она отказалась.
       Летом Клюква отправилась в Москву. Упёртая как ослица, не с первого, так с третьего раза, она поступила и там. В съёмной комнате появились серёжница и обувница, почётно переехала коллекция шарфов. Вещи в броуновском движении заползали по полу, уважительно огибая оазис идола-мольберта. Обычные поначалу жители квартиры, психолог и экономист, съехали, на смену пришли актриса и писательница. Квартира обрела богемный вид, безалаберный режим сна и питания, обросла странными картинками, цветными шторками и черепахой Че. Таким образом, стала пригодна для Клюквиной жизни, как та эту жизнь понимала.
       Театр обрёл первостепенное значение. Открылись новые двери и закрылись старые. Клюква перестала тосковать по Питеру, получив почти безграничный доступ к Большому театру и к еженедельному крику бедных-несчастных монтёров:
       - Уберите Клюквину с колосников!!!
       По мне, так Клюква вполне заслуживает там быть. Я точно знаю, что на колосниках или на пустой сцене, где ещё не собраны декорации, где ещё не начат спектакль, а глухая пустота зала эхом отдаётся в каждом шаге, Клюква чувствует себя абсолютно счастливой. Это её холст. Исполняемая шаг за шагом мечта, добиться которой стоило определённых усилий.
       - Не убирайте! Ей там самое место!

    7

    Коровина И станет корова... кем?   27k   "Рассказ" Фантастика, Юмор

      Котлета упруго вжималась в нежный холмик пюре - сочная, аппетитная. А рядом... рядом на затейливо расписанном блюде возлежали два шикарных пирожных. Сонька пирожные не ест, и всё - всё! - достанется ей, Маше! В предвкушении она сглотнула наполнившие рот слюнки и едва не заурчала от удовольствия.
      Вот это она понимает - полновесный ужин! Первое по прибытии в пансионат принятие пищи. А пугали... куда, мол, собралась: обстановка спартанская, обслуживание никакое. Не понимают доброхоты: не нужно ей внимание. Не любит, когда обслуживают. И вообще - когда смотрят на неё, не любит. Застенчивая потому что. "Застенчивая до идиотизма", - уточнила бы Сонька.
      Означенный в путёвке столик под номером семь стоял в углу у окна, место - лучше не придумать. На какой стул сесть - даже мысли не возникло: конечно, который спиной к людям, лицом к окну. Прелестно, зря опасалась: и еда на уровне, а поесть она любит, и без посторонних глаз.
      Выдвинула стул из-за стола, покрытого белой нарядной скатертью, свисающей нарядной бахромой - чтобы сесть.
      Но не села.
      На стуле лежала мышь. Дохлая.
      Мария окаменела. Что за... дела... - пробилась мысль сквозь окаменелость. Разрастаясь и становясь всё более непечатной, мысль заставила тело отмереть. Действовать. Для начала - оглянулась украдкой. Вроде никто не ржёт, льётся тихая музыка, люди кушают и культурно между собой общаются.
      Может, привиделось?
      Перевела взгляд обратно на стул - жёлтый, словно пюре. И ровнёхонько в центре сидения - тушка. Продолговатая, серо-коричневая, налитая... один в один котлета. Котлета-труп.
      К горлу подступила тошнота. Импульсивно-бессознательным движением Мария задвинула гадкий стул взад и, прикрывая ладонью рот, ринулась в дамскую комнату, благо располагалась та рядом, позориться через зал у всех на виду не придётся. Заворачивая за угол, краем глаза заметила Соню, павой плывущую ужинать. Котлетой. Очень похожей на...
      Рвотный спазм заставил согнуться, но сортир - вот он, в шаге, рванула дверь в спасительное укрытие...
      Спустя пять минут вернулась к столику - бледная, измученная, мокрая: пришлось сунуть голову под холодный кран. А что? - нормально! Стриженным волосёнкам лишь польза, зато сама встряхнулась, и тошнота ушла.
      - Наконец-то! Куда подевалась, жду, не начинаю, - ворчливо попеняла Соня. Оторвавшись от разделывания вожделённой котлеты, подняла глаза. - Господи, Маш, чего с тобой?
      - Зря не начала. Теперь вряд ли продолжишь, - криво улыбнулась Мария. Изо всех сил старалась держаться бодро: за ними наблюдают, не дать подлецу получить удовольствие! - Только, пожалуйста, не ори, не надо привлекать внимание.
      И она выдвинула злосчастный стул.
      Соня оказалась менее стрессоустойчива, заверещала на весь зал, увидев, с кем рядом сидела за столиком...
      В темпе покинули столовую, так и не поевши, презрительно фыркнув на официанта, предложившего убрать за собой.
      
      - Прости, Маш, это я во всём виновата, я затащила тебя в этот дурацкий пансионат... - причитала Соня, потерянно стоявшая посреди комнаты - маленькой, с двумя вдоль стен узкими кроватями и доисторическими при них тумбочками. Стол, шаткий стул и встроенный шкаф с четырьмя вешалками довершали обстановку номера. Душ и туалет - на улице!
      - Да уж... недаром я сопротивлялась - как чувствовала. А ещё "Мечтой" назвали... в насмешку, наверное.
      - У-у... а-а... И что теперь делать? - бухнулась Соня на кровать и, вцепившись в ниспадающие водопадом шелковистые волосы, принялась раскачиваться.
      Как у неё получается, - мимоходом мелькнула мысль в голове у Маши, - в любой ситуации выглядеть обворожительно, раскачиваться грациозно, даже причитать - колокольчиком!? Дар свыше. Одним дадено с ведро, другим - с напёрсток, и хоть вывернись наизнанку - бесполезно, не слепить из коровы газель.
      - Что делать, что делать... - передразнила. Голосом низким, гулким... корова и есть. Ну и пусть. Зато умная корова. - Горящая путёвка, спец предложение, ага... Вот и аукнулась твоя дешевизна. Говорила тебе - бери наше время! Или хотя бы недалёкое прошлое, ну хоть тридцатые годы двадцать первого века, там точно нормально, коллега ездила.
      - Между прочим, "Мечта" стоит дороже! - решилась на возражение Соня. - Эксклюзив потому что. Подожди... а что если - это входит в программу?
      - Мышь дохлая на ужин - в программу? Ты в уме?
      Соня сунулась было в карман за компьютером, но вспомнила: все электронные и биохим приборы изъяли при заселении. Для поддержания антуража, сказали.
      Вытянула из-под кровати чемодан, порылась и достала путёвку, красиво оформленную на глянцевой бумаге.
      - Смотрим... восьмидесятые годы двадцатого века, СССР, побережье Чёрного моря... гарантируют погружение в эпоху... восстановят здоровье. Всё. Без подробностей! Слушай, а может, в то время мыши стаями бегали?
      - Ага. Побегала, вспрыгнула на стул и сдохла. Перенапряглась в прыжке.
      - Не утрируй, подруга. Может, нравы такие были? Кому-то понравилось наше место.
      - Ага. Захотели кушать в углу. Вместо нас.
      - А сама-то... Тоже, небось, место понравилось... тебе в щель забиться - самое милое дело.
      - Прекрати! Тыщу раз говорила - поздно меня воспитывать, какая есть - такая и буду! - Спокойно, без надрыва, как о чём-то хорошо продуманном сказала. Смирилась потому что, и давно.
      По примеру подруги Мария плюхнулась на кровать - не на трухлявый же стул!
      Пружины визгливо скрипнули, вбирая грузное тело. Ноги-руки взметнулись вверх, пятая точка опустилась чуть не до пола. Мария охнула - кровать заточила её в капкан!
      Соня бросилась на подмогу.
      - Забыла сказать, Маш, тут кровати пружинные, старые, расхлябанные, я на свою щит положила, твёрдо, зато не провалишься! - тараторила, таща за руку подругу. Поднапрягшись изо всех сил, таки выдернула. - Ну вот. Сейчас принесу, момент! - вылетела из комнаты. И тут же влетела назад, волоча за собой довольно толстый кусок ДСП. - Давай, матрас скидывай, щит положим.
      Мария, очумелая, лишь раскрывала рот - отдыхивалась, словно выброшенная на берег рыбина. Хорошо, отходчивая - пока стелили, злость выветрилась. Взамен накатила весёлость.
      - Ой, мамочки, как я... - залилась нервным смехом. Быстро, впрочем, затухшим. Осторожно присела на край кровати.
       Помолчали. Обе сознавали: ничего нет хорошего в том, чтобы разругаться в первый же по приезду день.
      - Темнотища, однако, - выглянула в окно Соня. - Быстро до чего, раз - и ночь. И два фонаря на всю округу...
      Мария никак не отреагировала на реплику, молчала, с мученическим видом изучая пол. Тоже произведение искусства - затёртый линолеум с загнутыми краями, не споткнуться бы...
      - Сейчас уже поздно, - продолжила Соня, - давай на завтра перенесём. Завтра съедем отсюда, всего и делов!
      Мария перевела взгляд на её переносицу. Заинтересовалась!
      - Но тогда и твоё мероприятие идёт лесом! - гвоздём вбила Соня и широко улыбнулась.
      - Это ещё почему? Моё - ни при чём! Моё - в силе! - возмутилась Мария.
      - Извини, подруга, - вкрадчиво воспротивилась Соня, - мы как договаривались: три недели живём по моей путёвке, и за это я каждый день трачу - час! - своего бесценного отпуска - на подготовку к твоему дебильному конгрессу. И потом ещё целую неделю - мучаюсь - на дебильном конгрессе. - Чем дальше, тем громче звучал колокольчик, превращаясь в колокол. - Но раз ты отказываешься от моих трёх недель - я отказываюсь от твоего дебильного...
      - Нет! Соня, прости! Чего хочешь проси, только выполни, пожалуйста, обещание... Ты должна выступить на конгрессе! Обещала!
      - А ты обещала каждый день тренировать меня к выступлению! А теперь тренироваться негде. Так что извини... - Соня завелась - не остановить. - Твой доклад - сама и докладывай. С самого начала ведь твердила - ерунду затеяла, так нет, упёрлась, выступать она, видите ли, не способна, и ноги у неё отнимаются, и язык заплетается, и в обморок падает...
      - Падаю. С мышью, вон, чуть не... Зачем опять начинаешь, Сонь? - тоскливо протянула Маша. - Не надо. Ну уродилась я... забитой. Не изменить. - В голове звенело - выстраданный, вымученный в долгих раздумьях и согласованиях план сыпался прахом - из-за ерунды. - Давай рассуждать сначала. Кто путёвку брал? Ты. Я поехала, подчинилась. Что тут дохлых мышей подкидывают - не моя вина. Так?
      - Так.
      - Дальше. С завтрашнего дня - ты обещала! - начнёшь учить доклад под моим руководством. Так?
      - Ну да.
      - Не нукай! Обещала - значит, начнёшь.
      - Мы же завтра собирались съехать!?
      - Это ты собиралась! А я против!
      - Разве!? А не наоборот? - удивилась Соня. - Ладно, спорить не буду. Чего ругаемся тогда - не понимаю. Будем жить, как планировали. Люди же как-то жили в таких условиях!? Отдыхали даже! И мы сможем.
      - Мир, что ли?
      - Мир! - и они пожали друг другу руки.
      
      Никто и не собирался менять им столик.
      - У вас номер семь? Туда! - махнула администратор. - Мышь? Какая мышь! Предъявить можете? Нет? Ну так идите, девушки, кушайте, время поджимает, в девять тридцать всех из столовой выгоним. Сказки будете детям на ночь рассказывать.
      На завтрак подали пшённую кашу, сваренную - о ужас! - на разбавленном молоке в общем котле! без добавления хотя бы джема или орешков! Ещё на столе сиротливо покоились два тонких до прозрачности, заветренных куска серого хлеба и микроскопический кубик сливочного масла. Какао надо было наливать самим из пузатого, серого, с длинным хоботом чайника. Налили, не барыни - а напиток едва тёплый. Нижнюю половину стакана заняла взвесь тёмного цвета - осадок.
      - А больше нет какао? - спросила Мария у официантки, принёсшей кашу.
      - На столах ищи, мы чайники сразу все выставляем.
      На столах тоже не оказалось.
      - Выпили... ушлый народец! - прищурилась Соня. - Ладно. Учтём на будущее, да, Маш? Зато воды в любом количестве!
      Маша кивнула. Выражение лица её было страдальческим. Махом слизнула кашу - разве ж это завтрак? насмешка! Желудок недовольно урчал, требовал продолжения.
      Прихватили по бутылке воды и пошли, подгоняемые уборщицей, демонстративно подкатившей телегу с грязной посудой к их столику.
      Путь лежал в медкабинет. Посещение врача - обязательное мероприятие, предупредили при заселении.
      
      Приборы в медкабинете - современные, действия персонала - профессиональные: в момент обстукали, просветили, взвесили, взяли экспресс-анализы. Но манера общения... оставляла желать лучшего, мягко говоря: пренебрежительно высокомерная, до хамства.
      - К-какой ещё бег? - от возмущения Мария начала заикаться. - В жизни не бегала!
      - Не только. Ещё обязательно плавание, гимнастика - строго по указаниям тренера. После обеда массаж и процедуры, циклами. Плюс баня два раза в неделю. - Целясь в лоб, врачиха стреляла в неё очередями. Без жалости.
      - К-какая баня, жара на улице! И вообще... не согласна!
      - Во-первых, баня послезавтра. Во-вторых, тебя не спрашивают, милочка. Не согласна она... не таких обламывали. Завтра в девять сорок сюда чтоб как штык. - Раскрыла дверь в коридор, выпроваживая. - Следующий!
      Следующей зашла Соня. И точно так же ошпаренно выскочила из кабинета - красная, возмущённая.
      Хорошо хоть тренера им назначили одного и того же и приговор впечатали одинаковый. Вместе легче переносить трудности.
      
      Тренером оказался долговязый мужик с бугристыми от мускул руками и раскачанным торсом. Вместо волос - гладкая загорелая лысина. Что может такой понимать в физиологии женского организма? - ничего! - рассудила Мария. И отказалась бежать "лёгкий кружок на два километра". Тропа со стадиона уходила в гору - сквозь заросли, обрывы, кручи... В самую жару - близился полдень.
      - Нет! - отрезала, как отбрила. - Для начала хотя бы по стадиону!
      Тренер поперхнулся.
      - Чего ты сказала? - рыкнул грозно.
      - Э-э... - язык вдруг отказался повиноваться, в горле пересохло.
      А чего это я боюсь всяких... горилл? - подумала. И твёрдо повторила "нет!" в обезьянью морду. Крупная, неуклюжая - медведица как есть. Но лишь с виду, на самом деле - корова, но ему-то откуда знать...
      Соня молча стояла рядом, испуганно хлопая глазками. Боялась, но держалась стойко - за компанию.
      Расплата последовала незамедлительно: тренер выгнал их с тренировки.
      И они остались без обеда - в столовой им выдали лишь компот.
      Пошли жаловаться в дирекцию - а к ним вышла сухопарая дама спортивного телосложения, фыркнула что твоя лошадь, речь развела что курица. Квохтала и квохтала. Смысл - кто не работает, тот не ест. Талоны на питание выдаёт тренер.
      Тренер! Талоны! Мария стонала - не ожидала такой подлости от системы. Вчера - без ужина, сегодня - без обеда, на завтрак - глоток задрипанной каши!
      Соня, глядя на подругу, тоже стонала.
      - Ты большая, в тебе запасы. А я и так худая, совсем тут с тобой истощаю. Что? - бросить тебя? - Ни за что! Я тебя сюда привела, вместе и погибать!
      И Мария смирила гордыню. Ради Соньки. Тщедушная пигалица, дунь рассыплется, нельзя её мучить, бедную.
      
      После обеда они претерпели пытку под названием "растяжка". Нет, началось сносно: в хореографическом зале - с кондиционером, что большая редкость в этой дыре - под медленную музыку плавно двигались, заламывая руки. Но потом... заламывать велели ноги. Сгибаться в пояснице. И прочих местах. А под конец заставили делать "шпагат" - их, женщин за двадцать! И это ещё не всё. Венчал действо мужик, который типа массажист, а на самом деле - мясник, поскольку весь его массаж состоял в выворачивании суставов.
      Зато получили талон на полдник!
      В столовой выдали пакетик кефира весом целых двести грамм. Мария сильно смеялась, когда осознала, что это - всё.
      
      На вечернюю тренировку явились в числе первых, настроенные работать. Есть хотелось... не есть даже, - ЖРАТЬ.
      На зубах протащились треклятый "лёгкий кружок", попрыгали и помахали руками-ногами на стадионе, - старательно, с оттенком нарочитого подобострастия повторяя за тренером. Потом спустились вниз, к морю - на заплыв. До буйка туда обратно два раза.
      Талон на ужин тренер таки выдал... но красного цвета. Сказал, до зелёного им как до луны. Не заработали.
      Солнце катилось в закат - словно помидор, насаживалось на вилку из кипарисов. А волны лизали песок-мороженое.
      Что означает цвет - оценили лишь в столовой, получив на руки куцый кусок варёной говядины с горошком. И яблоко.
      - Надо что-то делать... - процедила Маша, в один присест умявшая "ужин". - Иначе я сдохну от голода. Где-то ведь должен быть магазин?
      - Небось, на вершине горы. Взбираемся мы такие - красные, потные, языки свисают... вползаем... а магазин по отпечатку пальца не обслуживает! Только по купонам каким-нибудь. Народ не зря ведь купоны зарабатывает: в баскет играют, футбол... тётки танцы разучивают. Заметила? - на пляже одни волейболисты и пловцы?
      - Да-а... влипли, - тяжко вздохнула Мария. Но внезапно вспомнила важное, приосанилась, бровками повела, улыбнулась лучисто. - После ужина отдых десять минут - и - работаем по докладу. Ясно?
      - Ох-х... точно влипли. Бегай, плавай - а потом зубри. Отпуск, называется, - скривилась Соня.
      - Что-о? - надвинулась массой Мария, аж стол двинулся. - А кто нам путёвки... сюда? - возмущение её зашкаливало.
      - Я за чайником. Ещё по чашечке, да? - выпорхнула из-за стола Соня.
      
      На следующий день, войдя в медкабинет, Мария с порога принялась жаловаться.
      - Ноги не двигаются, руки не поднять. Всё болит. Сидеть больно, ходить вообще не могу. Мне бы выходной, а!? Умираю...
      - Слишком бодро болтаешь для умирающей! - усмехнулась врачиха, заковывая её в диагностический аппарат. - Посмотрим, посмотрим... Сердце... давление... позвоночник... а тут у нас что? Тэк-с. Саботировать вздумала, милочка? Продолжишь по плану. Свободна.
      - Что? Да вы...
      - К тренеру. Пошла, пошла, время! - выставила её врачиха из кабинета.
      Тренер на этот раз сказал пройти круг дважды. Исполнили как миленькие, голод и не на такое сподвигнет.
      Зато после обеда случилось приятное - на самом деле, без подвоха. Жалящие водные струи, контрастные ванны, солёные обкладывания, едкие грязи и, в довершение - мягкие руки массажиста - настоящего! Этакий своеобразный "тихий час", растянувшийся на два часа блаженства. Плюс кефир!
      
      Когда им расхотелось есть? - через две недели. Хотя по-прежнему питались по красным талонам. Потому что желудки сжались, - объяснила феномен Мария, удивляясь сама на себя - когда такое бывало, чтобы она не хотела есть!
      А ещё они заработали купоны, записавшись в секцию танца (штука за занятие). Что важно. Потому что купонами, оказывается, можно откупаться от тренировок (три штуки за один прогул), это ж невозможный ужас - каждый день по два раза быть в рабстве у лысого садиста!
      Море, воспринимаемое до сих пор как водная чаша с препятствиями в виде волн, простиралось перед ними, медузами распластавшимися возле. Ласковое, пронизанное солнечным светом у берега и чернильное, с ванильными прожилками у горизонта. Шептало, дышало, завораживало... Сейчас только и заметили красоту. Плавать - наслаждение... когда не по принуждению. Да просто валяться на пляже - кайф! Впервые за отпуск они культурно загорали.
      - Сачкуем? - вторгся в расслабленный полусонный мир противный знакомый голос. Согнал, испоганил волшебную ауру.
      - Мы ж отдали купоны! - вскинулась Соня. Тренер нависал над ними, загораживая солнце.
      - Да шучу я, шучу. Совсем у вас, приезжих, юмор атрофирован. Ближе к природе надо быть!
      Скинул футболку с шортами и бросился в море. Только его и видели - унёсся акулой за горизонт, акулам буйки не указ.
      Мария проводила его долгим заворожённым взглядом. Какой он... ядрёный.
      - Быстрей, на ужин пора! - тормошила Соня подругу, отчего-то застывшую.
      - Урод. Испортил, и тут всё испортил! - пробормотала Мария. Послушно поплелась вслед за Соней. Впрочем, не сильно и испортил - всё равно пора. А то чай весь выпьют, будешь чаинки выплёвывать.
      
      Три недели пронеслись, словно курьерский поезд. Наступил последний день.
      После успешно завершённых пяти кругов тренер выдал - о чудо, ура! - зелёный талон на ужин.
      Но недолго они торжествовали - радость омрачила директор.
      Пригласила выпускников к себе, поздравила, торжественно вручила каждому сертификат о покорении "Мечты" и речь на прощание толкнула. Приезжайте, мол, ещё, всегда рады. Мария усмехнулась - не так, чтобы насмешливо, скорее задумчиво.
      - Например, Соня - приезжает к нам который подряд год! Посмотрите на девочку - хороша! И вы такими станете, если будете...
      Дальше Мария не слышала. Повернувшись к Соне, свирепо глядела в глаза обманщице.
      На людях разбираться не стали, дотерпели до лавочки. Уселись каждая со своего края.
      - Ну давай, объясняй, подруга, - процедила Мария.
      Соня молчала, опустив голову. А что тут скажешь - прокололась. Разоблачили. Сквозь волосы цвета спелой пшеницы просвечивал яркий румянец, заливший щёки.
      - Значит, притворялась. То-то я думаю - бегу, семь потов сойдёт, а у неё... И кровать - как же я не сообразила - откуда ты про щиты узнала!? И есть ты не хотела, только вид делала. Врала. Всегда врала. Специально меня сюда затащила!
      - Если б сказала правду - ты б не поехала, - пискнула Соня.
      - Само собой, не поехала, я ж не самоубийца. Итак, что мы имеем. Путёвку ты получила со скидкой по блату, как старейший член. Твой Петя не захотел сюда - не дурак, был уже тут с тобой. Да? Да. И тогда ты. Меня. Втянула. Тайно.
      - Так и ты меня втянула. В конгресс свой дебильный. И первой начала ты, записав в соавторы. Не спросив!
      Соня могла бы возразить про Петю - ни при чём он, задумывалось исключительно под неё, Машу. Петя - наоборот, помогал, ту же мышь, например, обеспечил, контейнер для перевозки организовал... Тс-с! Не догадалась бы - убьёт!
      - То есть ты - в отместку? В отместку, Сонь? - в глазах у Марии прыгали бесенята.
      Вразнос пошла подруга - поняла Соня. Сейчас учудит, что всю жизнь проклинать себя будет. Гасить надо, пока не вспыхнуло. Пора сказать правду.
      - Дура! Я хочу, чтоб ты стала нормальной! Перестала бояться, стесняться, зажиматься... Вот почему ты такая - думала? Я - да, думала: потому что ненавидишь своё тело! С него и начинать! Как? - через тренировки, диету. Сто раз тебе говорила - ты не слышишь. Ну я и решила доказать конкретно. Поняла, учёная!?
      - Та-ак! - зловеще протянула Мария. Встала перед Соней, руки на груди сложила. - Признавайся, злыдня. Это ты мышь подкинула?
      - Я - мышь? Ты что! Сама подумай - когда б успела поймать... ты хоть одну мышку в пансионате видела? То-то. Но если б представился случай - и подкинула б! Чтоб ты жрала меньше. Вот честно скажи, Маш: чувствуешь себя - как? Лучше стало, когда похудела на десять кило?
      - Десять с половиной! - меланхолично поправила Маша. Отвернулась. А ведь права подруга: так хорошо, как сейчас, она себя никогда не чувствовала. В носу защипало, в глазах повлажнело. - Закат сегодня красивый! - перевела стрелки на погоду.
      Соня прикрыла лицо руками. Из глаз текли слёзы, и ничего с ними она не могла поделать.
      - Ревёшь? - оглянулась на неё Мария. - Реви. Я тоже, чего-то... - она шумно, с присвистом выдохнула. И пустила слезу на волю. За компанию.
      
      На столе номер семь стояли салаты в салатницах, а на блюде - пирожные. Смачные, нектар и амброзия, пальчики оближешь. Плюс официантка принесла овощное рагу - по целой с горкой тарелке. Вот он каков, зелёный талон!
      - Мамочки, не влезет ведь! - растерянно прошептала Мария. И с опаской выдвинула стул. Жёлтый.
      - Чисто? - спросила Соня.
      - Ешь давай! - огрызнулась.
      Но Соня есть не спешила. У неё оставалось одно - очень важное - дело. И сделать его предстояло за ужином. Пошла на кухню, Маше сказала - за водой, пить охота. Попросила у повара льда. Один кусок в рот, другой водой залила и растолкала ложкой, чтоб незаметно.
      Цедила ледяную водичку, заедая салатом, и рассеянно по сторонам глядела, не особо вслушиваясь в Машкино тарахтенье.
      - Завтра с утра в гору с вещичками, там трасса. Р-раз - и мы в Севастополе, как раз к открытию. Конгресс в СГУ будет, он там всегда, полста лет уже. И начнётся неделя, когда я командую... - разливалась соловьём Мария. - Попрыгаешь у меня, ага... на все семинары ходить будешь. Послезавтра читаешь доклад. Не бойся, получается у тебя хорошо, а голограмму я сама поведу.
      - Железно! - кивнула Соня.
      - Вот зараза - не лезут, как жалко-то... кровью и потом ведь выстраданы... Возьму-ка я их с собой!
      Мария оглянулась - персонала не видно. Украдкой завернула пирожные в салфетки, сунула под блузку. Довольно улыбнулась.
      - Но-но, милая, на вынос у нас запрещено! - прожурчало из-за спины. Администратор зорко наблюдала за порядком, скрываясь в засаде - работа у неё такая.
      Мария вздрогнула, свёрток скользнул вниз, на пол...
      
      Номер в гостинице Севастополя казался не просто хорошим - великолепным: санузел блестит, кровать нормальная, климат-контроль. Никто над душой не стоит - живи не хочу!
      - И что теперь? Пропало, всё пропало... столько сил псу под хвост, - бормотала Мария посеревшими губами, расстроенная до посинения.
      Главный инструмент доклада - Сонькин голос - вдруг охрип. Говорить могла, но лучше б молчала: как есть пьяница. Обсмеют!
      Соня виновато глядела в пространство ясными васильковыми глазами. Хлоп-хлоп.
      - А давай вдвоём, нас же двое соавторов! - просипела, превозмогая боль в горле. - Ты на кафедре, я на сцене. Ты читаешь, я танцую. Всё внимание на меня, ты в тени.
      - Танцу... господи, о чём ты. Тут конгресс, люди серьёзные - математики, физики.
      - Тем более. Представь: с обручем в руках извиваюсь в голограмме. Сквозь твои алгебраические кольца. Феерически! Народ в отпаде.
      - Да уж, в отпаде... Нет. Снимаю доклад.
      - Давай-давай, снимай... коллеги порадуются - соперником меньше. А начальник твой...
      - Мамочки... - схватилась за голову Мария. Покачалась - и отпустила: мысль пришла. - Слушай, а ты с лентой управляться можешь?
      - Гимнастической? - конечно, я ж в детстве на художку... А зачем?
      - Последовательность изобразишь. Синусоиду, эпициклоиду, глиссаду...
      - Гениально! - выдохнула Соня. Хоть чёрта вызовет или изобразит, но вытащит подругу на сцену.
      
      Облачённая в белый комплект, загорелая, с выцветшими волосами, торчащими ёжиком, смотрелась Мария великолепно. Как та баба, что коня на скаку и кровь с молоком - и эту бабу вдруг вытащили с поля на всеобщее обозрение.
      - Э-э... З-з... - донеслось с кафедры.
      Соня скрутила фуэте. Одно, второе...
      Мария пришла в себя.
      - З-здравствуйте! - выдавила с трудом. Вышло несколько пискляво. Откашлялась. - Разрешите представить вам наш доклад...
      Пошло-поехало, включился трубный глас! Теперь разойдётся, главное - начать, - возликовала Соня и вдохновенно нырнула змейкой в голографические кольца.
      ...Споткнулась Мария лишь раз - в самом конце. Привиделось? - или на самом деле сверкнула знакомая лысина? Разглядеть возможности не было - народ встал, рукоплеща.
      Ноги у Марии не слушались, подламывались в коленях. Хорошо, Сонька вертелась юлой, отвлекала, пока она шаркала к выходу.
      Нет, не шаркала - вальяжно брела. Медведица.

    8

    Чучело-Мяучело Планета дружбы   23k   "Рассказ" Проза

      Мой папка самый-самый лучший на свете! Он у меня - герой! Капитан космического корабля. Все никак не могу запомнить его название. Когда вырасту, хочу, чтоб мой муж был похож на папку. Мужа мне совсем не хочется, но мама говорит: "подрастешь - захочешь". Да и мальчики все какие-то странные. Но ведь папка тоже когда-то мальчиком был.
      - Папа! Папа прилетел! - бросаюсь к двери, чуть не наступив на хвост Барону.
      Папуля поднимает меня, целует в щеку. Ая-й! Вот усы его я не люблю. Колются.
      - Пап, а когда ты усы сбреешь?
      - Прямо сегодня, - улыбается он. - Для тебя - все, что хочешь, доченька.
      Какой же он красивый! Высокий, сильный, в синей форме с блестящим значком на груди. У меня тоже такой есть. Папка мне подарил. Когда-нибудь я тоже капитаном корабля стану. Мама говорит, мол, это не для девочек, но папка сказал, что мама не права, и девочек на кораблях чуть ли не больше, чем мальчиков. Даже начальница всех-всех кораблей в мире - девочка.
      - Папка, а ты мне что-то с других планет привез? - спрашиваю я, уже зная, что у него есть для меня гостинец.
      - Конечно, Машенька, - папуля улыбается, тянется под пиджак.
      Ой, что это? Камешек? Какой странный! Похожий на большую пуговку, фиолетовый. Ой, уже красный. А теперь зеленый! Ух ты, кажется, в нем чье-то лицо! Девочка? Откуда она там взялась?
      - Спасибо, папуль! - чмокаю его в щеку. - А конфеты есть? А торт?
      - Конечно, есть, милая, - расстегивает сумку он. - Только спрячь. А то мама с работы придет и скажет мне, что не надо было все отдавать.
      - Ура! Ура! А когда я на другие планеты с тобой полечу?
      - Подрастешь немножко и полетишь, - усмехается он.
      - Пап, а можно я сегодня с тобой и с мамой спать буду?
      - Можно, солнышко.
      Я еще раз целую папку в щеку, беру пакет с конфетами и, на ходу открывая его, бегу в комнату. Папка, покушав, переодевшись и сбрив свои усы, присоединяется ко мне. Мы смотрим мультики в дополненной реальности. Только я почти не смотрю. Все разглядываю этот меняющий цвет камешек с лицом девочки внутри. Она необычная. Темная и кудрявая, как люди в книжке о разных народах. Такие, кажется, в Африке живут. Думаю, мы бы с ней подружились.
      Закрываю глаза, прижимаюсь к папке. Он - самый лучший на свете. Ни у кого такого папки нет!
      Ой! Где это я? Только что дома была. А тут - земля розовая, какие-то горки, как из снега - белые-белые. И облака, как горы, только перевернутые - с неба растут. Еще и светятся! Аж страшно!
      - Привет, - слышу за спиной и оборачиваюсь. Это же та девочка из камешка! Мы с ней похожи: хоть она и темная, но такая же худенькая и моего роста. На ней синий комбинезончик, такой забавный!
      - Я Линда. Но можно - Лин. Меня так мама называет, - усмехается она.
      - А я Маша, - отвечаю ей.
      - Давай дружить! - предлагает она.
      - Давай! - подпрыгиваю я.
      - Пошли, я тебе речку покажу. Она красивая, - Лин берет меня за руку, и мы бежим между маленькими белыми горками. А они совсем не холодные, как я сначала подумала. Теплые, и внутри что-то светится! Как красиво!
      Мы выходим на поросшую розовой травой полянку.
      - Вот она, наша речка! - гордо восклицает Лин.
      - Ух ты! - не могу удержаться я.
      Такую речку даже и представить сложно. Вода течет мягкими волнами прямо по воздуху! Как это: вода - и может по воздуху течь? Я попала в сказку?
      - Не бойся, - подталкивает меня Лин. - Пойдем ближе.
      Подхожу - и речка опускается все ниже, пока не касается красной земли. Вода тут тоже розовая, как мой бантик, который мама мне повязывает. Над речкой появляются малюсенькие светлячки. Они сияют, как серебряные или золотые. Протягиваю руку, прикасаюсь - и малюсенькая светящаяся точка отпрыгивает, а потом начинает расти. Совсем как мыльный пузырь!
      Ого! Она уже больше моей головы! Тяну к ней палец - и она лопается, рассыпаясь в разные стороны, как салют. Такого я в жизни не видела!
      - Мама говорит, что это из-за здешнего воздуха и гра... грави... Не помню слово, - объясняет Лин. - А ты где живешь?
      - В Санкт-Петербурге. На Земле, - отвечаю я. - С папой, мамой и Бароном. Это наш пёс. Он ласковый, тебе бы понравился.
      - И я хочу побывать на Земле! У вас, наверное, красиво.
      - Красиво. Такие круглые машины летают, и дома - высоченные. Моя мама их строит. Она архитектор. Говорит, самый высокий дом - три километра. Его верхушку, если снизу смотреть, даже не видно. Ты никогда на Земле не была?
      - Нет, - качает головой Лин. - Мои папа с мамой ученые. Они прилетели сюда, когда меня еще не было. Но когда их работа здесь закончится, они вернутся на Землю. Ты будешь меня навещать здесь? Мне тут совсем одиноко, - Лин грустнеет на глазах. - Других детей тут нет, только я. Не с кем дружить и играть.
      - Здесь? - вспоминаю, как смотрела с папкой мультики, теребила камешек в руке, а потом оказалась тут. - Я не знаю, где я! А мой папка! Он, наверное, переживает!
      - А ты закрой глаза, представь себе дом - и сразу там окажешься, - говорит Лин. - А когда захочешь опять меня навестить, просто сожми камешек в руке и представь это место.
      - Это магия? - я не могу насмотреться на плавающие над рекой огоньки.
      - Мама сказала, что наука, - отвечает Лин. - А потом долго что-то объясняла, но я почти ничего не поняла. Пообещай, что будешь меня здесь навещать.
      - Обещаю, - говорю я. Мы беремся за руки, прыгаем, а вода из искрящейся реки омывает наши ноги. Что же мама скажет, увидев, что я мокрая по колено?
      На миг закрываю глаза... и просыпаюсь в своей комнате. По потолку бегут разноцветные зверюшки, рядом дремлет мой плюшевый мишка, из окна рядом видны усыпанные множеством звезд небеса.
      - Ты же где-то там, Лин? Мне не приснилось? Правда, мне не приснилось?
      Становится грустно, но камешек в моей руке теплый-теплый, как искринка.
      - Ты точно где-то там, я знаю!
      Я поворачиваюсь на бок, закрываю глаза и сжимаю камешек покрепче.
      
      ***
      
      Свисающие с небес горы пылают огнем. Пламя облизывает их подножия, сходит на вершину, а после взрывается слепящей вспышкой, будто одновременно загораются тысячи солнц. Здешнее небо и близко не похоже на наше. Оно скалится миллионом зубов и искрит миллионом огненных языков. Земля вокруг вспыхивает, и становится страшно. Ногти до боли вонзаются в ладонь. Неподалеку от нас появляется огненный вихрь - огромный исполин от земли и до небесных гор. Казалось бы, он должен крушить все на своем пути - жечь траву, выворачивать белые наросты, пожирать странноватые деревья с круглыми листьями, сушить реки, - но он просто проплывает мимо.
      - На самом деле он гораздо выше, чем кажется отсюда. В верхних слоях атмосферы, - объясняет Лин. - Оптическая иллюзия.
      - Класс! - шепчу я, не в состоянии оторвать взгляд от пейзажа.
      - Огненная буря бывает нечасто, - объясняет Лин. - Один-два раза в год. В небесных скалах происходит химическая реакция, освобождается лишнее тепло.
      - Ты никогда не видела солнца? - спрашиваю я.
      - Здесь есть места, где можно увидеть небо, но звезда слишком далека и почти незаметна.
      - А скалы никогда не падают?
      - Это не скалы, - смеется Лин. - Это облака. Просто они твердые. В верхних слоях атмосферы живут какие-то микробы, которые делают облака твердыми. В них накапливаются свет и тепло от звезды и распределяются по планете.
      - Как много ты знаешь! - восхищаюсь я.
      - А здесь больше и делать нечего, кроме как учиться, - хихикает она. - А у тебя как?
      - Да не очень, - отвечаю ей.
      - Расскажи.
      - Отец все время в отлетах, обещал прилететь на мой день рождения, но не прилетел. Мама постоянно на работе - почти не видимся. Думаю, у неё появился кто-то. Другой мужчина, - кривлюсь я. - Зато когда видимся, она то и дело говорит, что я не так одеваюсь. Отказалась купить мне шортики на день рождения. Сказала: "слишком откровенные". В школе - фигня полная. Учиться трудно. Особенно французский язык! Как же я ненавижу французский! И алгебру! К нам новая девчонка пришла - вся такая богатая, разодетая - половину класса против меня настроила! Дура, блин, богатенькая! Чуть у меня камешек не отобрала, когда мы в турпоходе были, - расстегиваю блузку, показываю ей переливающийся камень на цепочке. - Но я не позволила.
      - Молодец, - улыбается Лин.
      - А еще мне нравится парень. Но он на два года старше и у него есть девушка! Иногда кажется, что весь мир ополчился против меня! Мне даже хочется с тобой поменяться! Жить на этой планете, вдали от всех.
      - Да ну, - отвечает Лин и обнимает меня. - Здесь скучно, хоть и красиво. Мне хотелось бы с тобой поменяться. Настоящая школа вместо обучающих программ, сверстники, развлечения...
      Мне тепло и приятно. Я рада, что поделилась с подругой своими проблемами. Больше никто о них слышать не хочет. Мама говорит, в четырнадцать лет у всех так; школьный психолог рассказывал о каких-то тренингах, которые ни черта не помогают, а одноклассникам расскажи - только засмеют. Только одна Лин меня может понять. Только с ней я могу поделиться.
      Искры срываются с небесных гор и падают на розовую поляну, будто идет огненный дождь. Становится немного жарко, пахнет чем-то необычным, но подруга говорит, что тут, на пригорке, безопасно, и я ей верю.
       Розовая трава начинает блестеть, будто покрывается серебром. Вверху, над поляной, несет свои воды река. Вот она проплывает над нами, а мне так и хочется подпрыгнуть вверх и окунуться в воду.
      - Все переменится, Маш, - успокаивает меня подруга. Действительно самый близкий человек на свете. Даже когда весь мир против меня, она поддержит и поможет советом. И главное - она всегда рядом. Стоит сжать камешек в руке - и можно оказаться в этом чудесном мире рядом с Лин.
      - А ты когда на Землю собираешься? - спрашиваю я, хоть в душе и не хочу этого. Я в Питере живу, а её родители из Чикаго - видеться только в виртуале сможем.
      - Не знаю. Но как вернусь, мы с тобой обязательно увидимся. Первым делом уговорю родителей свозить меня в твой Питер. А ты меня с парнями научишь знакомиться? Про это в моих обучающих прогах ничего нет. Прилечу домой и не буду уметь. Останусь одна.
      - А я, думаешь, умею? Сама боюсь подойти и два слова сказать. Парни - они как не от мира сего.
      - Да ты научишься, - смеется она. - Главное, что они у тебя под боком.
      Мы хохочем в один голос, затем поднимаемся, беремся за руки и прыгаем. Совсем как в детстве. Вокруг льется огненный дождь, свисающие с небес скалы полыхают, по их едва заметным трещинам льется лава, в глазах Лин отражается пламенный вихрь, а нам весело. Весело, как никогда в жизни. Мне не хочется уходить отсюда - возвращаться домой, к своим проблемам. Хочется остаться здесь подольше. Мы понимаем друг друга с полуслова, чувствуем с одного взгляда или вздоха.
      Спасибо, отец! Спасибо, что подарил мне такую подругу. Самую лучшую на свете!
      
      ***
      
      - Ура! Ура! кричу я, открывая глаза. Меня разрывает на части от радости. Хочется поделиться со своей единственной подругой. Но её нет.
      Картина вокруг будто застыла. Обычно здесь все живое, и хоть ветра нет, трава колышется, по небесным скалам проходят электрические разряды, река в воздухе несет свои воды. Но сейчас все мертвое, словно жизнь ушла из этого места. Ушла насовсем. Даже белые наросты лишь слегка тлеют слабым светом.
      - Лин, ты здесь? - кричу я, но ответ не приходит.
      Я бреду по розовой земле, вдыхаю солоноватый воздух и раз за разом зову её. Ответа нет. Где же ты, Лин?
      Радость постепенно улетучивается, сменяясь тревогой. Может, она улетела на Землю? Мы давно с ней не виделись: мои экзамены и зачеты не отпускали меня к подруге. Но соберись она улетать - предупредила бы.
      Прохожу по цветочной поляне, где мы любили гулять вместе. Цветы, похожие на подсолнухи, но размером с машину. Пробираюсь по ним, перепрыгивая с одного на другой, поскальзываюсь, падаю и еле удерживаюсь на огромном цветке. Но отступать не собираюсь.
      - Лин! Где ты?
      В ответ - молчание, и лишь листья гигантских подсолнухов что-то шепчут на своем языке. Но я не собираюсь сдаваться. Поднимаюсь, прохожу через поляну, выхожу к несущей свои воды по воздуху речке. Та больше похожа на кисель. Ни малейшего движения - вода словно застыла. Умерла.
      Вспоминаю про еще одно место. Наше тайное место. Как мы его называли в детстве, "пещера дружбы". Со всех ног бегу туда, протискиваясь между белыми конусами-наростами. Когда-то они казались мне огромными, а сейчас эти торчащие из планеты зубы совсем маленькие. Через одни я перелезаю, а другие обхожу.
      Вот она, наша пещера. Даже издали видно, как мерцает свет - будто радуга ожила и начала играть со своими цветами. Небесные скалы становятся все ниже, мне приходится пригибать голову, чтобы не зацепиться за одну из них. Под ногами хрустят камешки - гладенькие и блестящие, совсем как тот, который висит у меня на шее.
      Проход становится все уже, мне приходится встать на колени, чтобы проползти под хребтом огромной скалы. Блеск камешков слепит глаза. Красный, синий, фиолетовый. Исполин над головой сияет. Сердце бьется все чаще. Только бы она была здесь! Боже, лишь бы я её нашла!
      Я вижу Лин, и мне становится немного спокойнее. Она сидит прямо посреди пещеры и переливается всевозможными цветами и оттенками.
      - Это красивое место, - шепчет она, будто видя меня затылком. - Правда?
      - Правда, Лин, - отвечаю я и прижимаю к себе подругу.
      Разноцветные огоньки трепещут вокруг, уходят куда-то ввысь, спускаются обратно и снова заводят свой лихой танец. Пахнет какими-то пряностями. Свежий воздух, проникая в пещеру, холодит лицо. Все вокруг кажется живым. Будто мы находимся внутри огромной новогодней ёлки.
      - Если бы это место могло ответить, сказать... - шепчет Лин.
      Чувствую, как она грустит. Как слезы стекают по её щекам, падают на груду камешков, отчего та светится еще сильнее.
      - Что случилось? - спрашиваю я.
      - Мой отец... Он исчез, - отвечает подруга, и её голос отражается от стен миллионом эхо.
      - Как исчез?
      - Просто пропал. Но я знала, что он пропадет. Что-то будто говорило мне. В моей голове. И мама тоже скоро исчезнет. Я знаю! - кричит она, и пещера отвечает громом.
      - Не переживай, Лин. Похоже, это одиночество...
      - Не одиночество! - вскрикивает она. - Я не схожу с ума! Это место действительно говорит со мной! И мой папа...
      Она сворачивается калачиком и прижимается ко мне. Вздрагивает и всхлипывает. Я не знаю, что ей ответить, как бы ни хотелось. Черт возьми, мне вообще ничего не известно об этом месте! Как я переношусь сюда, как понимаю Лин, хоть мы говорим на разных языках, почему она так надолго здесь задержалась? Может, Лин и не человек вовсе, а лишь воплощение здешней формы жизни? Но я все равно люблю её. Откуда и кем бы она ни была, моя подруга.
      - Я прилечу к тебе, обещаю, - пытаюсь успокоить её. - Мне дали диплом. Теперь направят на корабль. Даже папка прилетел на мой выпускной. Я обязательно прилечу сюда.
      - А если к тому времени меня уже не будет? - всхлипывает Лин, прижавшись к моей груди. - Если исчезну, как мой папа?
      - Я верю, что ты меня дождешься. Просто жди, Лин. Верь.
      - Обещай мне...
      - Обещаю!
      Пещера вспыхивает, блестит и снова гаснет, будто принимая мое обещание. Где-то в вышине слышится музыка - тихая и ласковая. Я узнаю мелодию. Та самая песенка, которую мы пели здесь в детстве. Мы обнимаемся, становимся единым целым.
      - Я прилечу за тобой. Обещаю.
      
      ***
      
      - Вон там проход! - радостно восклицает Перов, вглядываясь в голограмму монитора.
      - Хорошо, - хрипит Владимир Денисович. - Запускайте посадочные двигатели. Всем приготовиться к посадке.
      Я смотрю на зависшее посреди рубки трехмерное изображение планеты и понимаю, что это она. Чувствую какое-то внутреннее тепло, распространяющееся по всему телу. Сердце назойливо щемит.
      Она не похожа на планеты, где есть жизнь. Повсюду кратеры, хищные горные хребты, плоскогорья, долины. Но это - обманка. Защитный панцирь, созданный миллионами лет эволюции здешних микроорганизмов. Облака, превратившиеся во вторую кожу планеты. Она накапливает тепло и свет от далекой звезды, сохраняет атмосферу и энергию.
      Планету "Ватсон" долго считали безжизненной каменюкой, пока один из исследователей не нашел вход под поверхность. А сейчас там горнодобывающая шахта, несколько групп ученых...
      ...и моя подруга Лин, о которой мне не известно ничего, кроме того, что она существует. И существует ли? Что, если она - лишь плод моего воображения? Воображаемая подруга детства, которая укоренилась в подсознании и не желает уходить.
      Нет, она существует. Она точно там. Я это чувствую каждой клеточкой своего тела. И я выполню свое обещание.
      - Владимир Денисович, можно сойти на поверхность планеты? - обращаюсь к нашему капитану.
      Он лениво поднимается с кресла, приглаживает свою давно поседевшую бороду и смотрит мне в глаза дружелюбным взглядом.
      - Разве я могу тебе запретить?
      - Вы капитан. Можете.
      - А ты - первый помощник, - незначительно повышает голос он. - Машуль, вот что я тебе скажу... - Владимир Денисович хлопает меня по плечу. - Это мой последний полет. Я старик, устал от космоса, хочется немного пожить на Земле, порадовать внуков. Со следующего вылета ты - капитан этого корабля.
      - Вы что, Владимир Денисович?! Вы еще двадцатилетнему фору дадите! Отец меня вам советовал, а мне говорил, что вы самый лучший. Так оно и есть. С вами еще мои дети летать будут.
      - Как бы там ни было, мне хочется остаток жизни дожить на Земле, - улыбнулся капитан. - Когда прибудем домой, представлю тебя начальству как нового капитана и уйду спокойно доживать свое. Надеюсь, ты будешь навещать старика?
      - Конечно, буду, - киваю я, но мысли совсем не об этом.
      - Вижу, тебе уже не терпится сойти на планету, - говорит Владимир Денисович. - Иди. А по отлету отпразднуем твое повышение.
      Я киваю капитану и со всех ног бегу в отсек для челноков. Пол немного трясет, из коммуникатора слышатся слова компьютера об удачной посадке, а я сажусь в один из антигравитационных самолётов и направляю его в люк.
      В голове слышится голос Лин. Она зовет меня, взывает к моему сердцу, направляет мои лежащие на штурвале руки. Внизу проносятся розовые поляны и белоснежные конусы, поросшие скалами небеса мерцают белесым светом. Двигатель позади меня тихонько урчит.
      Вот она, та самая река с летящей водой. Сверху она - как змейка посреди усыпанной белыми точками равнины. Лин где-то здесь. Я ощущаю её. Иду на посадку. Рядом проносится гора, с которой мы когда-то наблюдали огненный вихрь; поляна, где мы познакомились; наша пещера дружбы.
      Я вижу Лин. Она ждет меня. Отбрасывая одновременно тысячи теней, она похожа на только что распустившийся цветок. Опускаю свой самолет на лужайку, выбираюсь из кабины.
      - Я прилетела! Я сдержала обещание!
      Подруга выглядит грустной. Взгляд ее упирается в траву, руки лежат по швам, словно она и не хочет меня видеть. Она уже далеко не девочка - взрослая женщина и довольно симпатичная. Но что с ней? Почему она такая?
      Лин молча берет меня за руку и ведет в сторону густых зарослей. Те трепыхаются, хоть ветра здесь и нет, а мое сердце бьется с ними в унисон. Что она мне хочет показать? Зачем ведет туда?
      Мы продираемся через острые камыши, один из них режет мне руку, но больно не становится. Лин крепко держит меня, словно боясь отпустить. Понимаю, что спрашивать, куда мы идем, бессмысленно. Придем - все увижу сама.
      Выходим на совсем маленькую полянку, и подруга отпускает меня. Кивает головой в сторону трех высящихся впереди камней. Нет, это не камни. Надгробия.
      "Джозеф Эверетт"
      "Женевьева Эверетт"
      "Линда Эверетт"
      Но как?..
      - Я умерла, - шепчет Лин. - Еще ребенком. Произошла авария на станции. Мы все умерли. Папа, мама и я. Мне это рассказала планета.
      - Ты призрак? - поворачиваюсь к ней и вижу слезы на её глазах.
      - Фантом, - отвечает она. - Эта планета... Вся её биосфера - живая. Я родилась здесь и стала её частью. А когда я умерла, у планеты началась фантомная боль. Она меня чувствует, хоть меня и нет. Поэтому я жива. Фантомы родителей исчезли - этот мир не мог их долго удерживать, - а я все еще жива. И проживу здесь до конца жизни, - теперь Лин уже рыдает.
      Я обнимаю её, прижимаю к себе. Мысли будто отключаются. Хочется помочь ей, но чем - не представляю.
      - Я мертва, - в мое ухо доносится её шепот.
      - Нет. Ты живешь, чувствуешь, думаешь.
      - Мне никогда не выбраться отсюда...
      - Здесь есть другие люди. Исследователи. Я познакомлю тебя с ними.
      - Не знаю, сможем ли мы поладить. Они во мне увидят лишь объект для опытов.
      - Тогда... я останусь здесь. С тобой.
      - Лети. У тебя своя жизнь. Но навещай меня.
      Да, у меня своя жизнь. Мой парень, с которым у меня скоро свадьба, мой корабль, родители, друзья, знакомые. И я не могу отказаться от этого всего. Не могу, черт возьми!
      - Лети...
      Слезы скатываются по моим щекам, касаются подбородка, падают на комбинезон.
      - Не плачь. Лети. Я всегда буду с тобой, - теперь уже Лин пытается меня утешить. Она берет висящий на моей шее камешек, сжимает его. - Мы всегда будем вместе.
      Смотрю на переливающуюся стекляшку. Теперь там мы обе. Я и она. Еще детьми. Держимся за руки, бегаем среди белых конусов, поем песни, играем.
      - Я буду тебя навещать, подружка моя, - глажу её по кудрявым волосам. - Я всегда буду рядом.

    9

    К.У.Рортная Вк 7 Курортный роман   16k   "Рассказ" Проза

       Люся разлила по гжельским чашкам медово пахнущую липовую заварку, добавила кипятку и со вздохом уселась напротив Алены.
       Грустить вроде было не о чем. Только что хозяйка дома продемонстрировала подруге свои обновки: белые сапожки из валютной "Березки", платье-сафари, привезенное отцом из Болгарии, и предел мечтаний - замечательный французский бежевый лифчик с застежкой спереди.
       Страна неспешно дрейфовала в мутных, но спокойных водах застойных восьмидесятых. Шмотки приходилось "доставать", и каждая из них становилась именинами сердца.
       - Ну и, где тот мужик, что оценит этот лифчик? - от вселенской скорби, звучавшей в Люськином голосе, Алена даже поперхнулась вкуснейшим лимонным пирогом:
       - Господи! Тебе мало досталось от Виталика?- у каждой из них за плечами был нелегкий брак и еще более тяжелый развод. Аленку до сих пор пьянила обретенная свобода, а вот Люся маялась положением "разведенки":
       - У любой приличной женщины должен быть мужчина! Это поднимает статус,- сказала она назидательно и мечтательно добавила,- мне еще нет тридцати, хочу любви!
       У Люськи было много достоинств: очень тонкая талия, отличная профессия санврача, изумительные пробивные способности, а также решительность в принятии важных решений и бульдозероподобная деятельность в их осуществлении. Поэтому как-то сразу же нашлись две горящие курсовки в Мисхор. А билеты на поезд организовались, словно сами собой. И даже Аленкину начальницу, через месяц отдававшую замуж единственное чадо, удалось уломать на двух недельный отпуск ее незаменимой подчиненной.
       Ровно через три дня Алена любовалась белопенными "барашками" на черноморской лазури, а Люся, красовавшаяся в потрясающем "бикини", придирчиво озирала мужское поголовье курортников. Ее ожидало разочарование. Прохладный сентябрь, красиво именованный "бархатным сезоном", разогнал большую часть отдыхающих. Среди оставшихся героев-любовников почему-то не наблюдалось. По набережной гуляли пузатые лысые дядечки, семенили сухонькие старички. И даже за этими экземплярами бдительно наблюдали разнокалиберные и разновозрастные жены.
       У Алены тоже возникли сложности. Дирекция санатория не желала продавать курсовку на полсрока:
       -Заплатите за четыре недели, как положено, а, когда соберетесь уезжать, мы вам вернем деньги за неиспользованные дни,- строгий голос упитанного бухгалтера не вязался с маслеными глазками. Он умильно посмотрел на хорошеньких девушек и уже мягче добавил, - так по закону, а иначе ни-ни...
       - Но у меня нет такой суммы, - расстроилась Аленка.
       - Да, я тебе дам эти деньги, - прервала ее Люся.- Нашла из-за чего огород городить. Отдашь, когда сможешь. Как знать, возможно, здешняя бухгалтерия действительно вернет все вовремя.
       Поселились они в небольшой однокомнатной квартирке на пригорке, неподалеку от санатория. Две кровати, шкаф, маленькая кухонька и один ключ на двоих. Дни проходили в медицинских процедурах, трехразовых походах в столовую, "загорании" на пляже под порывами совсем даже не ласкового ветерка. Вначале организаторша поездки наслаждалась вниманием симпатичного санаторского доктора. Но на третий день их пребывания в кабинет моложавого врача заглянула роскошная дама и неодобрительно покосилась на Люсю, восседавшую напротив медика в игривой позе.
       Стушевавшийся эскулап познакомил пациентку со своей драгоценной женушкой. После этого тяга к лечению у Люси поубавилась.
       -Сходим в кино что ли?.. - несостоявшаяся покорительница сердец явно депрессировала.
       Сказано - сделано. После обеда подруги отправились в крошечный местный кинотеатр, один вид которого вверг их в еще большую тоску. У закрытого окошечка кассы с безнадежным видом томилось несколько унылых личностей. Люсино настроение упало до нижайшей отметки.
       - Ничего страшного. Кассу всегда открывают в последнюю минуту,- прозвучал позади веселый голос. Самоуверенный молодой человек со смеющимися глазами выделялся на фоне захудалой курортной публики и ростом, и статью, и симпатичной физиономией под шапкой кудрявых волос.
       Люся ожила. Якобы небрежно поправила длинную белокурую прядь, затрепетала ресницами:
       - Но сеанс вот-вот начинается...
       - Да на этот сеанс почти никто и не пойдет, все в основном за вечерними билетами стоят, - с бывалым видом объяснил бойкий молодчик.- Мне вот еще к шестичасовому автобусу надо успеть, друзья приезжают. А вечером с ними вместе придем. Кстати, вы в каком санатории?
       Паренек был мил и любезен. Однако ни сам, ни с друзьями на вечерний сеанс не явился. Фильм оказался скучным. А Люсино лицо еще скучнее:
       - Все они такие!..
       - Поматросят и бросят,- хмыкнула Аленка, - но до "поматросят" не дошло, так и переживать незачем.
       Люся обожгла ее взглядом и всю дорогу домой хмуро молчала.
       Но на утро после завтрака их ожидал сюрприз в виде троицы молодых парней, поджидавших наших красавиц у дверей санаторской столовой. Заводилой был, разумеется, их вчерашний знакомец. Поболтали, условились о встрече на пляже через часок. Только, как ни странно, Люсю это не вдохновило:
       - Ты видела этих коротышек, друзей Олега, - огрызнулась на Аленкино недоумение.- Как хочешь, а я с ними встречаться не собираюсь.
       - Ну, дорогая, ты мне уже надоела своими капризами! - взорвалась подруга. - То днем с огнем ищешь мужского общества, то почему-то не желаешь общаться с очень приятными ребятами. Да, и что тебе до друзей Олега? Сам-то он в твоем вкусе. Им и займись.
       Но Люсе, словно вожжа под хвост попала. Впервые за эти дни между ними возник холодок отчуждения, домой отправились порознь.
       Аленка погуляла еще немного по санаторскому парку. Раздражение улеглось. Люсин непростой норов был знаком ей еще по школьной скамье. Впрочем, портить себе настроение из-за причуд привереды было не в ее характере. Разумеется, курортные знакомства - дело пустое. Но отчего бы не провести время в компании этих симпатичных парней.
       Собиралась недолго. На улице потеплело. Наконец , пригодился хорошенький сарафан, до сих пор валявшийся в чемодане. Правда оригинальные рижские клипсы к нему так и не нашла. Ну и ладно.
       Припозднилась самый чуток и обнаружила свою пропажу на ушках подружки, восседавшей на песочке возле Олега. Новомодный импортный "бикини" выгодно оттенял все Люсины прелести. Она соблазнительно изгибалась на все лады , и в глазах ее играли чертики.
       Аленка тоже почувствовала себя хорошо и уютно в этой компании. Троица молодых инженеров из Минска отдыхала в этом милом городке уже несколько лет подряд и щедро делилась опытом с обаятельными девушками.
       Песни под гитару, немудреный "подкидной", просто забавная болтовня, - все это скрасило отпуск, оживило курортную скукотищу. Однако Люсино настроение по-прежнему отличалось переменчивостью флюгера.
       Причина прояснилась пару дней спустя. Валера и Сеня потащили Люсю посмотреть какое-то чудо-диво поблизости пляжа. Алена, было, рванула за ними, но Олег вдруг удержал ее. Обычное выражение веселого лукавства внезапно исчезло с его лица. Он даже слегка запнулся прежде, чем спросить:
       - Я настолько неприятен тебе?
       - Что ты имеешь в виду ?
       - Только то, что ты и минуты не хочешь побыть со мною рядом...
       Аленка только плечами пожала от изумления. Ее и прежде обвиняли в рассеянности, говорили: "не от мира сего". Но чтоб настолько!.. Она невольно улыбнулась :
       - Мне казалось, вы с Люсей как раз подходящая парочка...
       - Да оставь меня с этой Люсей, - вскипел Олег, - может быть, это и банально звучит, но только я лишь заглянул в твои глаза, сразу потерял голову. Аквамариновые, как море. Я таких еще не встречал. Друзья сразу заметили, я сам не свой, а ты все сторонишься...
       Комплимент был действительно приевшимся, потому что не только мужская половина отдавала дань необычному цвету ее "прекрасных очей". Как-то толстая продавщица заголосила на весь магазин:
       - Ой, девонька, - что ж за глазки у тебя! Не видала еще такого цвету!..
       Ей было приятно и немного смешно от признания Олега. Воспринимать его всерьез, конечно, не собиралась. Недоумевала больше от собственной недогадливости. Вон Люська сразу учуяла, что к чему. Засмеялась:
       -Знаешь, я действительно немного витаю в облаках и не слишком замечаю, что происходит возле меня. Одна моя очень хорошая подруга, которая, к сожалению, живет теперь в другом конце страны, даже написала об этом стихотворение.
       - Прочти, - попросил Олег.
       Немного смущенно Аленка продекламировала посвященные ей строки:
       "Дитя иных эпох,
       Иного солнца свет,
       Иной печали след,
       Иной любви сиянье...
       Ты с нами или нет ?
       И иногда - ответ,
       А иногда в ответ -
       Молчанье..."*
      ... Они долго бродили по берегу, сидели в городском скверике. И никак не могли наговориться. Но даже в эти счастливые минуты Алена старалась не терять головы. Ей уже были памятны подобные моменты. Казалось, вот оно абсолютное взаимопонимание, настоящее родство душ. А затем появлялись разногласия, неприятие твоих мыслей и чувств совсем недавно близким человеком. Всего за полгода между нею и бывшим мужем возникло такое отчуждение, а затем и такая ненависть, что она едва не сломалась, не утратила себя как личность.
       И все же, когда Олег заглядывал ей в глаза, брал за руку, у нее слегка кружилась голова. Но, идти дальше легкого флирта Алена все равно не собиралась.
       В квартирку на пригорке вернулась поздно вечером и обнаружила, что ревнивая Люська вознамерилась оставить ее ночевать на пороге. Вместе с провожавшим ее Олегом долго топтались у закрытых дверей. Парень предлагал идти к нему. Алена решила подремать прямо на ступеньках подъезда. Но, в конце концов, зловредина смилостивилась. Правда, ночь прошла в бурных обсуждениях "неэтичного поведения так называемой подруги".
       Исчерпав все претензии, Люся обронила звенящим от злости голосом:
       - Дура ты! У него, небось в Минске жена и детишки.
       И тут в Алене наконец пробудилась обычно не присущая ей нормальная женская стервозность:
       - Представь себе, Олег не женат, - промолвила медоточиво, - Имела я удовольствие созерцать его паспорт.
       Разумеется, это были враки, до проверки паспорта она не опускалась, но испытала глубокое удовлетворение от тяжелого сопения подружки и гнетущей тишины, наступившей после этих слов.
       Навестить родительских друзей в Ялте Аленка отправилась в одиночку. Отговорилась тем, что знакомые эти чопорно старомодны. К ним неловко заявиться вот так запросто с новоявленным знакомым. Но на самом деле хотела побыть на расстоянии от нынешнего увлечения, немного отойти от соблазнительного желания поверить в искренность внезапно пробудившихся чувств.
       Вернулась на несколько часов позднее, чем условились с Олегом, собиравшимся встречать ее. Он, конечно, не дождался. И Люся, караулившая на лавочке у подъезда, завидев подружку в одиночку бредущую с тяжелой сумкой на плече, буквально засветилась от счастья.
       Она, как прежде, весело щебетала, пока Аленка приводила себя в порядок, перекладывала в чемодан ялтинские "гостинцы" для родителей. А в той от милых речей торжествующей подружки снова подняла голову маленькая вредная стервочка. Дала себе слово больше не радовать завистницу:
       - Назло ей Олег непременно будет провожать меня домой, принесет цветочки, потащит чемодан до автобуса. Мелочь, а приятно - позлить эту заразу!
       Последние дни отпуска они с Олегом были неразлучны. Аленка, порою вспыльчивая и даже капризная со своими прежними поклонниками, на этот раз была с этим парнем на редкость мила и доброжелательна.
       Мальчик городит какую-то чепуху об астральных телах? Ничего, распахнем пошире свои чудесные глазки, словно это самая увлекательная тема на свете. Фальшивит, напевая под гитару? Тоже не страшно. Подпоем ему, чуток, подправляя сбившуюся мелодию.
       Самое себя воспринимала она с веселым изумлением. Да, если бы прежде была такою, то уж, конечно, не за Толика б вышла замуж. Судя по всему, соревнование с "подружкой" - стимул куда более мощный, чем обычное женское желание устроить свою судьбу.
       Правда, в этом бурно развивающемся романе напоказ по-прежнему четко обозначалась грань, которую не следовало переступать. Твердо решила обойтись лишь флиртом. Для нее по-прежнему определение "курортный" относилось к милому, но абсолютно несерьезному романчику.
       А погода тем временем не баловала приезжих. О, милый солнечный Крым, где твое "бабье лето" с тонкими паутинками, реющими в золотом мареве теплого сентября? Где лазоревый свод небес, отделенный от морской лазури тонкой синей нитью горизонта?
       Злющий дождь сурово расправлялся с летними одеяниями курортников. Серая дымка обесцветила город и настроение. На пляже ни души. Городок словно вымер, стал иллюзорным и ирреальным. Алена уныло брела по опустевшим улочкам. Наконец-то лысый толстенький бухгалтер, пряча масленые глазки, дал ей окончательный ответ:
       -Мы не можем вернуть вам деньги сейчас, потому что почти все отдыхающие разъехались раньше срока, и касса пуста. Переведем причитающуюся сумму почтой к концу октября.
       Холодные капли стекали за шиворот легонького пиджачка. Ноги в открытых босоножках вконец промокли. Не хотелось возвращаться в тесную квартирку на пригорке, где поджидала жаждущая вновь покуражиться соперница. Вопреки своим прежним обещаниям, Люся уже не единожды требовала вернуть долг. Деланно изумлялась задержке, нудно рассуждала о людях, непорядочных во всех отношениях, в том числе и денежных.
       Разумеется, следовало позвонить родителям. Но склонность к излишней тревоге за нее сразу подтолкнет их к самым нелепым предположениям по поводу ее финансовой прорехи. Обычно, свои проблемы Алена решала сама. Но на этот раз...
       - Мокрая, грустная, прекрасная! - шутливо зарокотал знакомый басок. Но увидев ее лицо, Олег нахмурился, - Что стряслось? Ты сама не своя!
       Не выдержав, разревелась. И он, утешая, выпытал правду. Удивился:
       - Почему не сказала мне сразу? Не о миллионах ведь речь. У меня хватит денег, чтобы ты расплатилась с этой "банкиршей".
       - Нет, нет! - Упрямо покачала головой Алена, - я не...
       -...привыкла брать деньги у малознакомых мужчин, - торжественно закончил фразу Олег и подмигнул, - Дорогая моя, сомневаюсь, что тебя можно купить и за сумму во стократ большую. Успокойся, дам тебе свой адрес, когда сможешь, вернешь. В отличие от твоей " подружки", торопить и попрекать долгом не стану.
       На автобусную остановку они пришли загодя. Олег затащил ее в крошечную пирожковую напротив. Не сидеть же на мокрой скамейке под моросящей капелью. Аленка уткнулась лицом в букет ничем не пахнущих астр, чтобы скрыть предательские слезинки. Олег тоже нервно теребил бумажную салфетку. Хрипловато прервал молчание:
       - Может, все же нарушишь правила хорошего тона и дашь свой адрес и телефон курортному незнакомцу.
       - Просто как- то не подумала об этом, - чуть покривила она душой, -конечно же, дай ручку или карандаш, напишу на этой салфетке.
       ... Они поженились через полгода. Люся, разумеется, на свадьбу не явилась. Но Аленка часто тепло вспоминает ее. Даже спустя много лет, глядя на троих своих "мужиков", двое младших из которых точная копия Олега, она в который раз повторяет про себя:
       - Что ни говори, а своим семейным счастьем я обязана исключительно ей, самой лучшей бывшей подруге.
      
      :*Стихорворение Эллы Рубинштейн
      
      
      

    10

    Алина Вк-7: Заклятая подруга   16k   "Рассказ" Проза


    Заклятая подруга

      
       Меня и Зою считали лучшими подругами, что называется, "с горшка". Или даже еще раньше. На самом деле, дружили наши мамы, выросшие в одном дворе. И когда родились мы - Зоя на месяц старше - то не избежали участи быть лучшими подружками.
       Сначала нас катали в колясках по одним дорожкам, потом сажали в одну песочницу, отдали в одну группу в детском саду, вместе таскали в хореографический кружок и, конечно, усадили за одну парту, когда мы пошли в первый класс.
       Зоя росла правильным ребенком: ее белокурые, слегка волнистые волосы легко заплетались в любую косу, моя же каштановая, с медным отливом грива вечно выглядела растрепанной; Зоя умела есть кашу так, что ни одной капли не падало на ее платьице, а я даже под фартуком умудрялась ставить пятна. После прогулки под дождем Зоя приходила в чистом платье и туфельках, у меня же, и в сухую, и в ясную погоду одежда и обувь были далеки от идеала. У Зои в комнате всегда все лежало на своих местах, а у меня... Зоя была выше, всегда вписывалась во все нормы, и я частенько донашивала ее наряды, которые, разумеется, были в идеальном состоянии, но к моей щуплой, невысокой фигурке совсем не подходили, да и просто на мне "горели". И мама нередко вздыхала немного с завистью - "ах, а вот на Зое это платьице так прелестно смотрелось...", и с огорчением - "опять хватило на один раз". Неудивительно, что подружку всегда ставили мне в пример. На хореографии - первая, в соревнованиях - первая, и так во всем - красивее, аккуратнее, идеальнее... И это постоянное - "А вот Зоя..." - настолько навязло у меня на зубах... А еще - произнесенное Зоиным ангельским голоском - "мы же лучшие подруги!"
       Единственное, в чем Зоя не смогла меня обойти - черчение. Она с легкостью решала трудные задачки, с огромным артистизмом читала стихи, блистала на конкурсах и олимпиадах, и только черчение ей никак не давалось. Только тут я чувствовала себя королевой. И только тут подруге приходилось просить помощи. Точнее не ей, а моей маме. "Ты же поможешь Зоеньке?" - умоляюще смотрела мама, и я послушно чертила для Зои все домашние работы, а порой и классные - мы менялись на уроке тетрадями.
       Классе в седьмом у меня вдруг оказался талант. На уроках труда нас начали учить моделировать одежду, и стало понятно - это моё! Я чувствовала ткань, "видела" людей, как подчеркнуть их достоинства и скрыть недостатки. К одиннадцатому классу, я наловчилась настолько, что в сшитой мной одежде щеголяли не только мама, соседи по дому, но и школьные учителя, и даже Зоя.
       Первый и последний раз я пыталась взбунтоваться лет в пятнадцать: заявила матери, что устала быть "как Зоя" и хочу сама выбирать себе подруг. Но мама растила меня одна, работала на двух работах, и очень хотела быть уверенной в моём будущем, которое, видимо, без Зои не представляла. Поэтому, услышав такое из моих уст схватилась за сердце. Нет, меня не ругали, не спорили, но смотрели с такой укоризной... Пришлось вернуться и дружить.
      
       После школы наши пути разошлись. Подруга поступила на экономический, успешно его закончила, на последнем курсе выскочила замуж. Что снова стало предметом маминых вздыханий - "а вот Зоя..."
       Я выбрала швейное ПТУ, оно было рядом с домом, учиться всего три года, да и то исключительно ради "корочек". У меня и без учебы всё выходило отлично. Работать пошла в ателье, тоже рядом с домом. Но основной доход, конечно, шел от частных клиентов. Вскоре в нашей семье появилась машина, мама оставила работу, и всё было прекрасно, кроме... маминого "Ну когда ты уже выйдешь замуж? Вот Зоя..."
       Впрочем, когда через некоторое время подруга развелась, мама перестала так часто вздыхать. Хотя, это не совсем верно. Теперь она говорила - "вам бы с Зоенькой мужа хорошего..." Теперь к нам на праздники приглашались все мало-мальски знакомые неженатые мужчины.
      
       Именно в один из таких вечеров моя жизнь переменилась. Кем нам приходился Володя - дальним родственником или каким-то знакомым - сейчас уже и не вспомнить. Сухопарый, интеллигентное лицо с прямым, чуть длинноватым носом, круглые очки, "испанская" бородка - он очаровал всех присутствующих дам, включая меня. А когда через несколько дней Володя мне позвонил и пригласил встретиться - я чрезмерно изумилась - казалось, он очарован Зоей. Да я бы и не удивилась, если бы его выбор пал на неё. Она всегда и во всем была первой, королевой. Я - тенью в её свите.
       За первой встречей последовала вторая, третья... Наши отношения стремительно развивались. Цветы, конфеты, поцелуи... Я порхала счастливо влюбленной бабочкой, ничего не замечая вокруг. Даже мамино - "А вот Зоя..." перестало меня задевать, проходило мимо, и дальнейший монолог, что там и как у подруги, я просто не слушала.
       Мы с Володей встречались почти каждый день, за исключением времени, когда он уезжал в командировки: работал в каком-то исследовательском институте со множеством филиалов и отвечал за координацию между ними. Разъезжать приходилось часто, но тогда нас связывали долгие телефонные разговоры. Володя повторял как любит меня и что очень скучает. Казалось, предложение руки и сердца совсем рядом. А вскоре я забеременела. Страшно боялась сказать об этом Володе - почему-то казалось, он меня сразу бросит. Впрочем, сама для себя решила сразу - даже если бросит, ребенка оставлю. Но действительность превзошла все мои ожидания - едва услышав о ребенке, Володя так обрадовался! Кружил меня на руках, целовал, и сразу категорически заявил, что мы - уже не я, а мы - я и ребенок - переезжаем к нему. Правда, речи о свадьбе так и не зашло. Но мне не казалось это неправильным - я просто верила: у нас всё впереди.
       Пока Володя мотался по командировкам, обустройство нашего семейного гнездышка легло на мои плечи.
       - Я полностью тебе доверяю, - сказал любимый, вручая кредитную карту.
       Я с упоением выбирала обои, шторы, новую посуду и постельное белье. Скучать было некогда. И мне казалось - секрет нашего счастья именно в этом - мы не успеваем наскучить друг другу. Впрочем, Володя клятвенно заверял меня - как только родится ребенок, его поездки существенно сократятся, и он больше времени будет проводить дома.
       Моя беременность проходила легко. Володя устроил меня к своему давнему знакомому, престижному врачу-акушеру. И только одно меня огорчало - из-за частых разъездов муж (а я называла Володю только так) ни разу не смог посетить со мной консультацию, сходить на УЗИ.
       Вот и в тот день у меня был очередной прием, а любимый отсутствовал, но обещал вернуться вечером. Июньская погода радовала теплом и солнцем, и я решила прогуляться. Посидела в парке, посмотрела на играющую ребятню - представляя, как в недалеком будущем и мой ребенок будет здесь гулять, полакомилась мороженым, но всё же пришла на прием непозволительно рано. Я уже собиралась уйти и погулять еще, как вдруг из кабинета моего доктора выпорхнула Зоя. Как всегда, прелестна и обворожительна. И даже беременность ей удивительно шла - маленький аккуратный животик, юное лицо... Я сразу почувствовала себя неповоротливым бегемотом, хотя к своему седьмому месяцу набрала всего четыре килограмма.
       - Линка! - подруга искренне обрадовалась. - Какими судьбами?
       А увидев мой живот, обрадовалась еще больше и зачастила:
       - О, так ты тоже пузатик! Мама говорила, что ты живешь с мужчиной, но я так была занята, что подробности не знаю! Как здорово, наши дети тоже станут лучшими друзьями! А ты кого ждешь? У нас будет девочка!
       Я не успевала за ее вопросами, впрочем, Зоя, как и всегда, не нуждалась в ответах - о себе она могла говорить часами. Моим спасением стало появление медсестры, пригласившей меня в кабинет.
       - Я тебя подожду! - заявила Зоя мне в спину. - И мы поболтаем обо всем.
       К сожалению, прием длился не так долго. Я очень надеялась, что у подруги найдутся дела, или ей просто надоест ждать, и она уйдет, но этому не суждено было сбыться. Пришлось покорно идти за весело щебетавшей Зоей на улицу, а потом и присесть за столик в кафе, рядом с консультацией. Я мелкими глотками пила зеленый чай, подруга всё болтала, как всегда, перескакивая с одного на другое, рассказывая про беременность, новую квартиру, что-то еще... Мои же мысли крутились вокруг приданного для малыша - ползунки, распашонки, а еще хотелось сшить виденный в одном журнале конверт... Успею ли всё за оставшиеся до родов два месяца... И вдруг, мой наметанный швейным делом взгляд сосредоточился на сарафане подруги. Другой цвет, чуть иначе скроено, Зоино умение носить одежду - но ее сарафан был таким же как мой! А его привез Володя из последней командировки.
       - У тебя чудесный сарафан! - кажется, я перебила Зою на полуслове, но она не заметила.
       - Нравится? - подруга расправила складки на животике. - Это мне пупсик привез из N-ска. Он у меня такой заботливый! Всегда из командировок привозит подарки, цветы и всячески меня балует.
       Хм... Володя тоже был в N-ске. И тоже никогда не возвращается из поездок с пустыми руками. Похоже, зря болтовня подруги пролетела мимо.
       - Прости, я последнее время такая рассеянная! - положив руку на живот, я постаралась виновато улыбнуться. - Где, говоришь, твой пупсик работает?
       Название Володиного института почти не стало сюрпризом. Удерживая на лице вид глуповатой простушки, стала задавать наводящие вопросы.
       - Как только он узнал, что я беременна, сразу предложил переехать к нему! Это было на день всех влюбленных, так романтично!
       Я переехала перед новым годом... А день влюбленных провела в одиночестве...
       - Я сама выбирала всю мебель! Мой пупсик полностью мне доверяет! Он сказал: у меня отличный вкус!
       Да, и я сама. И у меня отличный вкус.
       - Что ты, так часто расставаться совсем не сложно. Зато мы так соскучиваемся друг по другу! И так сладко встречаться после разлуки! - Зоя порозовела, а на ее лице появилось такое мечтательное выражение... Наверное, я так же выгляжу в зеркале, вспоминая жаркие возвращения мужа из командировок...
       Верить в происходящее не хотелось. Не может быть, чтобы Володя, мой Володя... Но не знать, сомневаться - еще хуже.
       - А что ты его всё - пупсик, пупсик, у него же имя должно быть? - Я замерла в ожидании ответа. Кажется, даже дышать перестала. Сейчас всё решится.
       - У него простое имя, и он его очень не любит: Вовка, - Зоя рассмеялась и, контрольным, прямо в сердце, добавила: - Да ты должна его помнить, мы же у вас познакомились, он, кажется, ваш дальний родственник...
       Я кивнула и, судя по удивленному взгляду Зои, побледнела.
       - Тебе не хорошо? - забеспокоилась она.
       - Сейчас пройдет, так бывает, - пришлось несколько раз глубоко вздохнуть. - Ты извини, я поеду домой. Еще увидимся.
       Всё еще сомневаясь, расцеловалась с Зоей, махнула проходящей мимо маршрутке и, не глядя на номер, в нее села. Очнулась уже на конечной, которая - вот ведь стечение обстоятельств - располагалась недалеко от родительского дома. Не может быть, чтобы мама ничего не знала!
       Немного тянуло спину - наверное, в маршрутке села неудобно. Отмахнувшись от тихой боли, решительно направилась в родные пенаты. Родительница сразу всё поняла.
       - А Зоя знает? А ты как узнала? - тихо спросила она.
       - Почему ты мне не сказала? - я присела на пуфик в прихожей и принялась растирать поясницу. У мамы, как всегда, Зоя на первом месте. Но это давно перестало меня задевать.
       - Мы с Ниной...
       Ну конечно, куда же без Зоиной мамы.
       - Договорились, что Владимир сам должен решить и вам всё рассказать, - родительница вздохнула. - Вы обе были так счастливы, мы не хотели это разрушить.
       Затянувшаяся пауза давила на нервы.
       - Что будешь делать? - Мамин взгляд скользил по обоям, паласу, где угодно... На меня она не смотрела.
       - Жить, - я пожала плечами и, не прощаясь, покинула дом, сразу ставший чужим.
      
       Вернувшись на квартиру, где жили мы с Володей, стала методично собирать вещи. Я не смогу жить в этом доме, зная... Поясница ныла всё сильнее, и я позволила себе выпить чаю и отдохнуть. Время у меня есть - муж, хотя какой он к черту муж! - вернется только вечером. Затрезвонил телефон, высвечивая на экране "Володя". Помяни черта...
       - Да.
       Видимо, мне не удалось заставить свой голос звучать ровно и обычно, поскольку Володя сразу встревожился:
       - Что-то случилось? Как ты себя чувствуешь? - заботлив до дрожи. - Я приехал пораньше и скоро буду, хотел спросить, может заехать что-то купить?
       - Все нормально, просто устала. - Надо уходить. Не хочу его видеть.
       Но уйти я не успела. Буквально через минуту в замке повернулся ключ, в квартире появился сияющий Володя, как всегда с охапкой цветов.
       - Я тебе твои любимые профитроли привез!
       Первым делом приложился щекой к животу и поздоровался с дочкой, потом поцеловал меня в губы, заглянул в холодильник.
       - В гостинице отвратительно кормили, есть хочу ужасно.
       Хм, Зоя всегда хорошо готовила. Я машинально включила чайник, поставила разогреваться борщ.
       Володя помыл руки, сел на стул и, притянув меня к себе, снова приложил ухо к моему животу.
       - Как поживают мои девочки? Как они сегодня сходили к врачу?
       - Я сегодня свою школьную подругу встретила, - в другой день я бы присела к нему на колени, положила голову на плечо, послушала, как прошла командировка - Володя всегда интересно рассказывал про свои поездки. - Может, ты её помнишь, Зою.
       Его рука, лежащая на моей пояснице, заметно напряглась.
       - Её муж, ты представляешь, - с преувеличенной радостью продолжила я, - тоже работает в твоем институте. Надо нам как-нибудь собраться вчетвером.
       - Ты знаешь, - тихо прошептал Володя куда-то мне в живот.
       Я ждала оправданий, извинений, признаний, но вместо этого услышала твердое:
       - Я люблю вас обеих. И не смогу выбрать.
      
       Как меня, потерявшую сознание, подхватил Володя, я уже не видела. Как и ужаса в его глазах при виде лужи крови на полу, и как он вызывал скорую, и как мы попали в больницу - тоже. Очнулась уже в родовой, голова тяжелая, перед глазами всё плывет.
       - Раскрытие восемь пальцев!
       - Сильная кровопотеря!
       Вокруг кто-то суетился, что-то кричал, из общего гула всплывали отдельные фразы. Кто и кому их говорил? Я своего тела почти не ощущала, но, кажется, ставили капельницу...
       - Тужься, девочка!
       Кто тужься? Я? Мне еще рано! Моей девочке всего семь месяцев...
       - Тужься, курица безмозглая! - громкий рык прямо мне в ухо заставил подчиниться командному голосу, и я напрягла мышцы.
       - Еще!
       А через мгновенье я ощутила, как лишилась чего-то важного, перестала быть цельной... А еще через мгновенье послышался детский плач...
       - Два семьсот, сорок семь сантиметров... - Это последнее что я услышала, прежде чем меня не стало. За окном июньская погода всё так же радует теплом и красивым закатом, маленькая новорожденная девочка посапывает в кувезе, всё на своих местах, а меня нет.
       Врачи качали головами, тихо перешептывались, разводили руками. Володя беззвучно плакал, когда ему сообщили.
      
       Матерью моей дочери стала Зоя. Сначала они с Володей поженились, удочерили мою девочку через суд, а потом Зоя его выгнала. И воспитывала детей сама.
       Ее дочка родилась на три месяца позже.
       Нет, девочки не стали лучшими подругами. Они стали сестрами. Ну и что, что одна - высокая, стройная с белокурыми волосами, легко заплетающимися в любую косу, а другая - щуплая, невысокая с вечно растрепанной медной гривой.
       У них все будет прекрасно. Я, сверху, об этом позабочусь.
      
      

    11

    Ms. V. Вк-7 Дорогая моя Иваненко   10k   "Рассказ" Проза

      
      
      
      В свои двенадцать лет Ольга казалась мне взрослой - тащила на себе ворох домашних обязанностей, при этом училась на отлично и посещала кружки в доме пионеров.
      Виделись мы на летних каникулах, когда я приезжала к бабушке в казахстанский городок. В первый же день бежала на встречу с Ольгой.
      Она выходила в прихожую, небрежно бросала:
      - Привет!
      На лице не отражалось эмоций, но голубые глаза начинали задорно искриться. Я для Ольги была отвлечением от рутины.
      Как-то раз зашла к подруге, надеясь пойти вместе на улицу. Но Оля была занята - родители отбыли на дачу, оставив поручение помыть посуду. Хлопотная процедура - в доме не было горячей воды, поэтому все мылось в тазике, потом ополаскивалось под краном. Мне доверилось вытирание полотенцем...
      Вскоре Оля притомилась. Мне тоже надоело и я стала поторапливать, чтобы мы смогли заняться чем-нибудь повеселее. Дойдя до вилок-ложек, Ольга замерла.
      - Ну, давай быстрее! - заныла я.
      - Придумала! - Подруга мeтнулась к окну. На улице было пустынно. Подскочив к тазику, схватила несколько столовых приборов и швырнула их в открытую форточку. Разнесся звон металла, рассыпающегося по асфальту. Я прикипела к табуретке, ошарашенная таким поворотом. Ольга же, как ни в чем нe бывало, повернулась и довольно проговорила:
      - Теперь мыть меньше... А в мусорку нельзя, мать заметит.
      Однако скрыть не удалось. Вечером мать причиталa:
      - Оля, ну как же можно?! Раиса Тихоновна из магазина шла, а из форточки вилки летят. Ты же могла кого-нибудь убить!
      Я содрогнулась, представив окровавленное лицо соседки, но Ольга была невозмутима, отнесла принесенные приборы на кухню.
       Подруга всегда чем-нибудь увлекалась - в холодильнике выращивала искусственные кристаллы, сушила насекомых между страницами книг, вырезала из журналов фотографии летчиков-испытателей - придумывала конструкцию своего аэроплана. Притащила из дома пионеров микроскоп, рассматривала все подряд, искала микробов.
      Как-то, разделывая курицу, вывалила внутренноcти на газету, сообщила:
      - Буду учиться на хирурга. Люблю в кишках возиться.
      Я думала, что внутренности отправятся в мусорку. Но Ольга аккуратно сложила их в целлофановый пакет и положила в холодильник. Объяснила:
      - Завтра проверю на сальмонеллу.
      Однажды утром позвала:
      - Пошли со мной на базар. Мать за рассадой посылает. Потом на дачу поедем.
      Во дворе ждала Нина Федоровна с деньгами. Перечислила, что нужно купить, предупредила:
      - Cдачу не потеряй. Деньги не успела разменять.
      Посмотрела на меня:
    &nnbsp; - Ты послеживай.
      Ольгина безмятежность на лице сменилась саркастическим выражением - нашла, кого просить...
      Приехав на базар, мы быстро выполнили поручение. Я следила за сдачей и прятаньем кошелька, хотя Ольге об этом не говорила.
      - Пошли посмотрим, что в других местах продают, - предложила Оля.
      Базар был самым оживленным местом в городе, поглазеть было интересно. На задворках у грузовика толпился народ - там продавали живых цыплят. Ольга пристроилась в конец oчереди:
      - Куплю, дешево дают.
      Я была против:
      - Тебе мама цыплят не поручала.
      Ольга смерила меня презрительным взглядом:
      - Да ты не знаешь, как родители обрадуются. По такой цене выгодно брать. Ухода никакого, быстро вырастают. Надолго курами будем обеспечены.
      Но я сомневалась:
      - У вас есть где держать?
      - Да. На даче, в сарае.
       Взяв коробку с цыплятами, мы стали пробираться к выходу. На пути встретился еще один ряд. Я устала, хотелось выбраться из толпы, но неугомонная Ольга осудила:
      - Ты на базар каждый день ходишь?
      В этом месте продавалась и отдавалась даром домашняя живность. Остановились у клетки зверьков противного вида.
      - Нутрии, - оповестила Ольга.
      Меня животные не заинтересовали.
      - Да ну их, пошли попугайчиков посмотрим.
      Но Ольга от клеток не отходила. Ее глаза подозрительно блестели. Я обеспокоилась:
      - Собралась этих крыс покупать?! Зачем?!
      На лице подруги снова появилось высокомерное выражение:
      - Знаешь, сколько денег сделать можно?! Каждый зверь - шапка.
      Ольга расписывала нутриевый бизнес, подсчитывая будущие доходы. В математике она былa сильна, но я позиций не сдавала. Привела довод:
      - Cама шапки шить будешь?
      Но и на это был ответ:
      - В городе полно шапочников.
       В голове мелькнуло скорбное лицо Ольгиной матери. Я стояла на своем, твердо решив не дать покупке случиться. Продавец-кавказец взял Ольгину сторону, подкрепляя ее аргументы примерами из собственной практики. Козырем стало, что это последний приезд продавца и такой возможности больше никогда не выпадет. Можно сказать, удача свалилась Ольге в руки... Подруга и кавказец победили. Я понуро брела к выходу с коробкой цыплят в руках, а гордая Оля вышагивала, таща сумку с рассадой и ящик с парой нутренят. Со мной всю дорогу до дачи не разговаривала - в ответ на мое упрямство.
      Cкандала не удалось избежать. В первый раз я увидела, как Ольгина мама кричала:
      - Паразитка! Ты на что деньги потратила?!
      Слово "паразитка", по моему мнению, не подходило к трудолюбивой Ольге, но я не собиралась высказываться.
      Ольга, не сомневаясь в своей правоте, выкрикивала в ответ ту же информацию о нутриях, которую я слышала от нее на базаре, вставляя "факты" от кавказца. Ни одна сторона друг друга не слушала... Последним возгласом Нины Федоровны было:
      - Да куда ж мы их посадим?!
      Дочь с ящиком в руках запрыгнула в большую цементную коробку для сбора дождевой воды. Выпустив зверьков, бросила:
      - Огород будем поливать из кадки.
      Из грядки вырвала несколько морковок, кинула на дно:
      - Вот их питание...
      По дороге домой громко возмущалась "тупоумием" матери, не понимающей выгод нутриевого дела, забыв про мое отношение...
      Через несколько недель, приехав на дачу, я увидела здоровенных мерзких тварей, бегающих по проложенным доскам между грязной водой с отходами. К этому времени Ольга сообразила, что уход был не по силам стареньким родителям, a выручка где-то в далеком будущем.
      От нутрий избавились с помощью соседа по дачe. Выловив животных, он куда-то их увез.
      Ольга не печалилась по поводу невыгоревшего дела. Она вступила в школьный ботанический кружок, выращивала в теплице тропические растения и скрещивала культуры, надеясь получить необыкновенный фруктовый гибрид.
      
      В старших классах мы с подругой встречались реже. В стране наступили лихие времена. Ольга стала "челночницей"- ездила на китайскую границу, закупала товар и сбывала его местным спекулянтам. Квартира напоминала склад - баулы с пуховиками, бытовая техника и электроника. Нина Федоровна жаловалсь, понижая голос:
      - Убьют паразитку... или искалечaт. Опасно-то как!
      Я сочувствовала женщине.
       Несмотря на бурную жизнь, девушка oкончила школу с золотой медалью и уехала в другой город, поступив в университет. Я тоже училась в институте, навещала бабушку, но с мы с подругой не пересекались.
      
      После окончания института вырвалась в Казахстан. Услышала от бабушки :
      - Оля тебя ждет-не дождется...
      Я удивилась - Ольга представлялась заправляющей делами в большом городе. Но пoдруга, оказывается, работала учителем физики в своей же бывшей школе. Как я рада была ее увидеть!
      В это лето мы eздили на дачу, ходили в кино и на концерты... Я думала, что подружка остепенилась. Видела, как уважительно здоровались соседи.
      Как-то в автобусе, ребята закричали:
      - Здравствуйте, Ольга Викторовна!
      Оля стала строго выспрашивать, что они прочитали за лето. Я вздохнула - Нине Федоровне не нужно было больше беспокоиться.
      В этот день Ольга сказала:
      - Я теперь не Иваненко, а Коваль.
      - С чего это вдруг?
      - Фамилия бывшего, - призналась Ольга, - выходила замуж, развелась через месяц.
      - Почему фaмилию назад не взяла?!
      Ольга ухмыльнулаcь:
      - Буду жить за рубежом. Иваненко там не прокатит. Коваль лучше звучит.
      Рассказала, что меняет квартиру на запад, там бизнес проще устраивать. Она, как и прежде, была полна планов... Но я в них не верила.
      
      На следующее лето, приехав в отпуск, собралась бежать к подруге.
      - Оля переехала на Украину, - сообщила бабушка, - разменяла квартиру.
      Осуждающе добавила:
      - Обманула Надежду Степановну, сказала, что у нас мягкий климат.
      Известие опечалило, но узнавать новый адрес я не стала. Переписываться было бы не в характере подруги...
      Больше я никогда Ольгу не видела.
      
      Давно нет бабушки, казахстанский городок стал воспоминанием.
      В один из дней нашла Ольгину школу на "одноклассниках". Просматривая всех Олей, выискивала фамилию Коваль. Надежду дала Ольга Сазонова, в скобках - Иваненко. На странице было мало информации: место проживания - Нижний Новгород, занятие - домохозяйка. Нет, это не моя деловая подружка... Единственная фотография разочаровала еще больше - постановочная, подписана "Моя семья". Полноватая темноволосая женщина склонила голову к плечу седогo мужчины. Дама была совсем не похожа на угловатую белобрысую Ольгу. Вокруг пары сидел народ - взрослые, подростки и малыши. Подумалось: "Кто эти люди? Cтолько внуков нам еще не по возрасту"...
      Собираясь закрыть страницу, заметила хитрое выражение на лице Ольги Сазоновой. Голубой глаз подмигнул: "Дети - самая выгодная инвестиция!"
      
      Вот я тебя и узнала, дорогая моя авантюристка!
      

    12

    Феклуша Подарок для Теклы   17k   Оценка:6.00*3   "Рассказ" Проза

      ***
      - Смотри, Текла, Марс!
      Девушка с любопытством рассматривала далёкую красную звёздочку. Подзорная труба, конечно, не позволяла увидеть ни гор, ни каньонов маленькой планеты, но рассказы Хулио подстёгивали воображение настолько, что Текле казалось, будто она видит их неясные очертания.
      Внизу по улице, хохоча, прошла группа людей в военных формах. Резкие звуки заставили девушку вздрогнуть и оторваться от звёзд.
      - Нас не арестуют? А то комендантский час.
      - Мы же не на улице, а на крыше, - ответил Хулио. - Считай, дома. К тому же, с ними Анхель. Он наш сосед и не даст причинить нам зло.
      Слова спутника несколько утешили Теклу. Анхеля она знала тринадцать лет - с самого рождения. Его отец, дон Сильвио - лучший друг её отца. И Анхель был для неё вроде старшего брата. Попытается кто обидеть его соседку - любого порвёт.
      - Вообще жуткие вещи творятся, - девушка проводила взглядом удаляющихся военных. - Арестовывают, пытают на стадионе, стреляют. Наплачемся ещё с этим генералом! Инопланетянин был добрее.
      - А ещё эти подхалимы! - добавил Хулио с отвращением. - Сегодня сеньора Родригес кричала на Хуана при всём классе. То была за Инопланетянина, а сейчас: забудь, что ты с ним разговаривал, ты предаёшь отечество, если гордишься! Теперь она борется с "красной заразой". Сказала: не смейте с Хуаном общаться! Но я всё равно буду. Хуан - мой друг.
      - Сеньора Родригес тебе этого не простит.
      - И пусть не прощает. Конечно, к Инопланетянину у меня много претензий, но её я теперь презираю.
      - А может, он не так виноват, - вступилась девушка за свергнутого президента. - Козни Запада... Но почему всё-таки вода на Марсе испарилась?
      - Это потому, что ядро остыло. Исчезло магнитное поле и атмосферу уже не удерживало. Давление понизилось...
      Текла слушала парня раскрыв рот и затаив дыхание. В свои пятнадцать лет он так хорошо рассуждал!
      - Хотела бы я увидеть Марс поближе! - мечтательно произнесла Текла, вглядываясь в бездонное усыпанное звёздами небо Сантьяго.
      - Увидишь, - пообещал Хулио. - Я думаю, лет через двадцать ракеты до Марса будут летать, как поезда до Вальпараисо. Впрочем, поезда тоже будут летать.
      - Правда?
      - Уверен.
      
      ***
      Мне было тринадцать лет, когда я думала: жизнь кончена. Нет, ни серьёзных физических травм, ни смертельных заболеваний не случилось - врач сказал: повезло. Но душевная боль, которую мне причинили, казалась определённо несовместимой с жизнью. Да и как дальше жить?
      Зачем я только поверила Стасу, когда он говорил: просто посидим? Сначала мы пили чай, разговаривали. Потом он начал намекать: ну давай, чего ломаешься, мы уже люди взрослые. Я сказала: нет. Второй раз он уговаривать не стал...
      Избавиться от жертвы (то есть, от меня) после этого Стас и не подумал, прекрасно зная, что ему как сыну прокурора ничего не будет. И не ошибся. Заявление моих родителей признали клеветническим и нас же чуть не оштрафовали. Но родители Стаса, как говорится, "великодушно простили".
      Хуже всего было то, что Стас рассказал всему классу, будто я перед ним вертела задом. На меня стали показывать пальцем, смеяться, называть бесстыжей. Мама с папой говорили, что это пройдёт, но я не верила. Мысль закончить свою никчёмную жизнь становилась всё твёрже.
      Уйти я решила наглотавшись таблеток, что папе врач прописал от бессонницы. Я не знала, сколько надо выпить, чтобы заснуть навсегда. Сколько я проглотила - не помню. Но именно тогда я увидела её впервые. По возрасту она была моей сверстницей. Смуглая кожа, длинные локоны чёрных волос, высокий рост - её, пожалуй, можно было назвать красавицей.
      - Дура ты! - набросилась на меня незнакомка. - Радуйся, что выпила немного, а то б концы отдала!
      - Ты кто? - спросила я.
      Судя по тому, что про смерть она говорила в условном наклонении, я поняла одно: скорей всего, это не ангел и не демон.
      - Я Текла Эрнандес. А ты Зоя Фомина. Ведь так?
      Это была чистая правда. Меня действительно зовут Зоя Фомина.
      - У тебя само имя означает "жизнь", - продолжала Текла тем временем. - А ты решила от неё отказаться. На этот раз тебя спасут. Но вторая попытка окажется удачной. Хочешь - давай пробуй, я тебе мешать не буду. Но не думай, что смерть принесёт тебе покой. Ты станешь духом без плоти. Ты будешь появляться в том месте, где тебя изнасиловали, будешь переживать всё заново. И так до окончания отмерянного тебе срока.
      - А много мне отмеряно? - от слов загадочной Теклы мне уже становилось не по себе.
      - Достаточно, чтобы успеть понянчить внуков. Если бы не суицид, я была бы уже бабушкой. Мне пришлось бы тяжелее, чем тебе. Мой отец был строгих правил - для него девушка до свадьбы должна оставаться девушкой - это железно. А ты своим родителям нужна любая.
      Текла была права: ни разу мама с папой меня не упрекнули в случившемся. Наоборот, говорили: не унывай - с каждой могло случиться! Что не убили - уже радость!
      - Я сейчас исчезну, но хочу, чтобы ты знала: твой обидчик долго на этом свете не задержится.
      - Его прибьют? - знаю, что это грех, но тогда эта мысль доставила мне неподдельную радость.
      - Не совсем так, но суда Божьего он не избежит. Счастливо, Зоя!
      
      ***
      Меня действительно откачали. Мама с папой были жутко ласковы - они буквально плясали передо мной, опасаясь, как бы я снова не повторила попытку уйти. Хотя мне уже, после разговора с Теклой, честно говоря, не хотелось.
      Текла иногда навещала меня во сне. Больше она со мной не разговаривала, но позволяла отследить некоторые фрагменты своей жизни. Так я узнала, что моя спасительница жила в Чили и была влюблена в своего соседа Хулио Гарсиа. И когда учительница истории рассказывала о перевороте в этой стране, я сама вызвалась к доске. Мне, смотревшей во снах картинки их того времени, было что рассказать. Правда, Марья Сергеевна осталась недовольна, что я приплела каких-то инопланетян (оговорилась я, что поделаешь?).
      Училась я тогда в другой школе - не в той, где Стас и злыдни, что надо мной издевались. Из той компании я только недавно встретила Юлю Скуридину. Она рассказывала, что после моего ухода моя история повторилась уже с ней. Думала ли Юля о самоубийстве или нет - она не рассказывала, но какой радостью светились её глаза, когда она говорила о смерти Стаса! Подпоил одну девчонку, снасильничал, твёрдо уверенный, что ему всё с рук сойдёт. Только вирус СПИДа думал иначе... Впрочем, не он сгубил Стаса, а палёная водка, которую парень, узнав о диагнозе, стал поглощать в неумеренном количестве.
      Сказать правду, я не была опечалена. Юля же откровенно злорадствовала: сдох, собака, и слава Богу! Вправе ли я осуждать её за это?
      
      ***
      Поездка в Барселону стала для меня наградой за успешную сдачу вступительных экзаменов. Пять дней я вместе с родителями провела в этом чудесном городе. Самым красивым местом показался мне парк Гуэль, -украшенный талантливым Гауди, словно новогодний пряник. Любопытное здание - храм Святого Семейства, которое уже много лет никак не достроят полностью. И, конечно, море - тёплое и ласковое.
      Рано утром мы приходили на пляж, где купались до полудня, обедали, потом папа обычно спал, а мы с мамой прохаживались по магазинам. Ближе к вечеру снова шли на пляж. Потом ужинали, гуляли по окрестностям допоздна. После прогулки, выпив на сон грядущий травяного чая, засыпали как убитые.
      Во время одной из наших послеобеденных прогулок мама увидела на витрине симпатичную блузку, и мы зашли в магазин.
      - Вы откуда? - спросил меня по-английски продавец, молодой мужчина приятной наружности, кого-то мне до боли напоминавший.
      Мама как раз мерила вожделённую блузку и нашего разговора не слышала. Да если бы и слышала, едва ли она могла бы что-то ответить - все школьные знания английского за много лет благополучно улетучились.
      Я ответила, что из Москвы.
      - О, Москва! Очень хорошо! А я из Сантьяго. Уже лет пять здесь живу.
      - Из Чили? - уточнила я, вспомнив, что на Кубе тоже есть город с таким названием.
      - Да, Чили... Где Пиночет, - мой собеседник наивно полагал, что ничего более об этой стране мне не приходилось слышать.
      Я возьми да расскажи ему, что видела во сне его землячку Теклу.
      - Наверное, это была моя соседка? - рассмеялся продавец. - У Эрнандесов из нашего дома была дочь, её звали Теклой. Дедушка Сильвио был очень дружен с её отцом. Правда, я сам эту девочку не видел - она умерла ещё до моего рождения. Отец покойный рассказывал - жуткая была история. Сосед Хулио заманил её на крышу якобы звёздами полюбоваться. И обидел. Так она от позора прыгнула с той самой крыши.
      Только я уже давно знала эту историю...
      
      ***
      Внезапно слуховое окно отворилось, и на крышу один за другим залезли трое военных. Та самая троица, которую парень и девушка видели во дворе.
      - Хулио? Текла? - осведомился удивлённый Анхель. - Что вы здесь делаете?
      - И вправду, интересно, - хохотнул его товарищ. - Что такая красотка делает ночью на крыше? Знаешь, цыпа, что такое комендантский час?
      - Мы не на улице, - ответил за девушку Хулио. - Крыша - часть нашего дома.
      - А ты, малой, не умничай! - ощерился третий, недобро косясь на девушку. - Ты же не хочешь, чтобы твоей тёлке сделали больно?... Иди сюда, малышка! - обратился он уже к Текле. - Не бойся, мы сегодня добрые - поиграемся и отпустим!
      Не дождавшись ответа, он схватил девушку за руку и притянул к себе. Его товарищ с радостью поспешил ему на подмогу.
      - Не смейте её трогать! - воскликнул Хулио, бросаясь между ними и подругой.
      Человек в форме взялся за автомат. Раздался оглушительный выстрел. Хулио коротко вскрикнул и упал, как подкошенный, к ногам Теклы.
      - Хулио! Нет!
      Убийца захохотал и пропищал то же самое, подражая пронзительному голосу девушки. Затем увесистым пинком сбросил с крыши мёртвое тело, так, словно некстати подвернувшуюся под ноги дохлую мышь. Его товарищ тем временем расстёгивал пуговицы девичьего платья.
      Вдвоём они повалили сопротивляющуюся Теклу на пол. Анхель стоял неподвижно, бледный, как полотно.
      - Чего застыл? - обратился к нему тот, который убил Хулио. - Давай держи ей ноги.
      Нетвёрдой походкой Анхель двинулся вперёд...
      
      ***
      Что было дальше? Вступил ли Анхель в борьбу с обидчиками своей соседки? Перестрелял ли обоих из собственного автомата? Ничуть не бывало! Покорно, как телок, держал он ту, которая почитала его чуть ли не за брата, в то время, как его товарищи по очереди её насиловали. Сначала Анхель отказывался последовать их примеру, но после того, как насильники пригрозили, что он упадёт в их глазах как мужчина...
      - Всё это враки! - начала было я.
      Закончить мысль мне не дала мама.
      - Зой, посмотри, как сидит?
      Блузка села на ней идеально, словно была по мерке сшитая.
      - Класс!
      Ещё немного повертевшись и осмотревшись, мама решила: берём.
      Пока она расплачивалась с продавцом, я смотрела на сына Анхеля и думала: какой же подлый и трусливый тип его папаша! Даже родному сыну сказать правду мужества не хватило. Но я молчать не буду - и не надейтесь!
      - Теклу изнасиловали другие люди, - бросила я на прощание, когда вместе с мамой выходила из магазина. - Хулио пытался за неё вступиться.
      Терпеть, когда оговаривают такого смелого человека, я не собиралась.
      
      ***
      Итак, Текла оказалась вовсе не существом, рождённым сновидениями, а реально существовавшей девушкой. Которая жила, любила, страдала. Которая могла бы дожить до старости, если бы вынесла свалившееся на неё бесчестье. Как я - не без её помощи. Если бы не разговор с Теклой, я непременно попыталась бы снова. И тогда бы я уже снилась потенциальным суицидникам, пытаясь уберечь их от глупости. Вот так - Текла спасла меня от меня самой. А что сделала для неё я? Абсолютно ничего! Она так мечтала посмотреть на Марс с близкого расстояния. Я же могла открыть Википедию и посмотреть вместе с ней фотографии. Или, ещё лучше, пойти в планетарий.
      Дорогу я нашла быстро. Гораздо труднее было взять с собой Теклу. Она никогда не была не то что в планетарии - в самой Москве. А призраки, я читала, не могут появляться без приглашения в тех местах, где не бывали при жизни. Без приглашения... Так значит, в моей власти её пригласить. Пусть посмотрит на красную планету моими глазами.
      "Пойдём в планетарий, Текла! - сказала я мысленно. - Сдаю тебе свою бренную оболочку до конца сеанса. Бесплатно".
      Возможно, кто-то упрекнёт меня в легкомыслии, но мне даже в голову не приходило, что Текла может хулиганить, а отвечать потом придётся мне.
      Добравшись до здания с куполом, я купила билет на "Тайны красной планеты" - и вышла. До начала сеанса оставалось ещё достаточно времени. Можно зайти в ближайшее кафе. После изучения меню мой выбор остановился на чашке кофе с шоколадным пирожным. Всё бы ничего, только... шоколадные пирожные я с детства ненавижу. Они даже на вид напоминают неприлично сказать что. Но у Теклы, видимо, на этот счёт иное мнение. Ладно, подруга, сегодня будь по-твоему!
      Пирожное действительно показалось мне очень вкусным. Учитывая то, что я была не совсем я.
      До начала показа мы с Теклой ходили по музею Урании, рассматривая приборы для наблюдения за звёздным небом, старинные глобусы, модели планет и метеориты, слушали рассказ экскурсовода.
      В Большом Звёздном зале моя спутница с интересом наблюдала, как на куполе появляется её давняя мечта - далёкая звезда, которая постепенно превращается в петляющий красный шар. Он становится всё ближе. С высоты полёта уже видны каньоны, песчаные бури вырисовывают необычные картины, похожие то на деревья, то на человеческие лица. Русла рек, очертания океанов... Когда-то в древности там была вода. Но ядро остыло, и она испарилась и, вместе с атмосферой, уже не удерживаемая магнитным полем, разлеталась по космосу.
      Вот мы уже среди красных песков и скал - смотрим на солнце. По небу пробегает стремительный Фобос. Прикольная у него форма, необычная!
      Была ли когда-нибудь на этой планете жизнь? Что стало с марсианами? Погибли вместе со своей цивилизацией? Или, будучи более продвинутыми, улетели искать спасения в других уголках Вселенной? Хотя логичнее было бы найти таковое на соседней Земле. А происхождение человека ещё так мало изучено...
      Но Текла, дорогая, не могу я тебе ответить на эти вопросы! Я же не Хулио! Уж он бы про цивилизацию марсиан рассказал в таких красках!
      Я не видела себя со стороны, но наверное во время сеанса я напоминала не то гимназистку, не то институтку с горящими глазами, которую только правила приличия удерживали от громких восторженных восклицаний. Правду говорят, что латинки очень эмоциональны!
      Однако после сеанса моё настроение вновь стало будничным. Полуразгаданные тайны красной планеты, конечно, зрелище интересное, но не настолько же, чтобы впадать в бешеную эйфорию.
      Потом я погуляла по астроплощадке, послушала про созвездия и, одевшись, отправилась домой. Проходя мимо кондитерской, я увидела на витрине шоколадное пирожное. Какая гадость!
      
      ***
      Этой ночью Текла явилась ко мне в последний раз. Её глаза светились радостью - как у ребёнка, получившего от Деда Мороза долгожданную игрушку.
      - Спасибо тебе, Зоя! Я всю жизнь мечтала увидеть Марс! И перед смертью моя мечта исполнилась.
      - Как перед смертью? - удивилась я. - Ты же уже...
      - Я не умерла - я убилась. Умереть я должна была завтра - от сердечного приступа. Увижу, наконец, Хулио! Если б я осталась жить, могла б хотя бы свечку поставить за упокой. А так не выдержала страданий, не пережила позора. Хотя могла бы и выдержать. Бог никогда не даёт человеку непосильных испытаний.
      В тринадцать лет я бы в это не поверила. Теперь же, когда случившееся со мной уже не казалось смертельным, я понимала, как верны слова моей собеседницы.
      - Прощай, Текла! Мир твоей душе!
      - Счастья тебе, Зоя!
      Я пообещала Текле, что постараюсь стать счастливой - и я это сделаю. Я использую тот шанс на жизнь, который мне подарили. И кто знает, может, я доживу до тех времён, когда корабли на Марс будут летать, как самолёты на Чукотку, а поезда заменятся аэробусами. Возможно, я сама как будущий авиаконструктор приложу к этому руку.

    13

    Дизайнер Офисное кресло и вуду-жаба   25k   "Статья" Проза


    ВК-7. ОФИСНОЕ КРЕСЛО И ВУДУ-ЖАБА

       Той осенью Леночка разорвала мениск левого колена - очень серьёзная травма для тех, кто знает, что это такое. Леночка тогда ещё этого не знала, а просто медленно брела на работу от метро, прихрамывая - колено ныло уже несколько дней. И вдруг - резкая боль, от которой она, зажмурившись, застыла на месте и даже дышать перестала. Пережив первое потрясение, она достала телефон и заказала такси - идти дальше она не могла. Потом она позвонила на работу и рассказала своему главбуху Марь Иванне, что с нею приключилось.
       - Бухгалтеру коленки не нужны, - отрезала непреклонная Марь Иванна. - Я тебя никуда не отпущу, пока ты мне квартал не закроешь...
       - А в травму? - жалобно всхлипнула Леночка. - Можно мне сегодня съездить в травму?
       - Леночка, ну, что ты спрашиваешь глупости? - голос Марь Иванны чуть потеплел. - В травму езжай, конечно! И к врачам, каким надо, я тебя отпущу, и на процедуры потом - пожалуйста! Но сначала - квартал... Закроешь квартал - и болей сколько влезет...
       Тут Леночка увидела невдалеке своё такси и замахала водителю. Когда такси подъехало, она, подволакивая больную ногу и стараясь не наступать на неё, кое-как залезла в машину и назвала адрес травмпункта.
       Водитель оказался азиатом, вежливым и добрым до простоты мужчиной неопределённого возраста. Он поинтересовался у Леночки, что с ногой, а когда она стала рассказывать, положил руку на её колено и спросил участливо:
       - Тут болит?
       - Уберите руку... Вы же не хирург, - смущённо пробормотала Леночка, спихивая смуглую руку водителя со своего колена и отодвигая ногу от него подальше.
       Доехали они быстро, а вот в травмпункте оказалось много народа, причём в очереди в регистратуру пришлось стоять, потому что все ближайшие кресла оказались заняты травмированными людьми. Когда Леночка подошла к окошку, какой-то мужчина сзади, не выдержав, закричал через её плечо регистраторше:
       - А побыстрее нельзя?.. Что вы возитесь?..
       - Надо было приезжать в травмпункт вчера, - спокойно ответила регистраторша, видимо, уже привыкшая к подобным выкрикам. - Вчера у нас никого не было.
       Очередь потрясённо замолчала, а регистраторша назвала Леночке номер кабинета, добавив:
       - Травматолог Нехорошев... Это второй этаж... Лифта - нет...
       Леночка забралась на второй этаж, хватаясь за перила руками и подтягиваясь на них всем телом. Потом она отсидела ещё одну очередь к травматологу, а когда вошла в кабинет, то сразу услышала:
       - Не подходите ко мне! Сядьте на стул возле двери!
       Видимо, увидев потрясённое лицо Леночки, травматолог опять закричал ей со своего места у стола, поясняя:
       - Я всё и так знаю...
       Леночка тяжело опустилась на стул, держась для опоры за сидение.
       - Рассказывайте, - приказал травматолог.
       Потом он через сестру передал ей бумажку-направление на рентген и крикнул следующего пациента.

    ****

       На другой день Леночка приехала на работу опять на такси, привязав к колену гипотермический лёд "Снежок". Колено распухло и не сгибалось. Это она поняла, когда, проглотив за ночь чуть ли не полпачки нестероидных противовоспалительных, которые ей прописал травматолог, попыталась сделать утреннюю гимнастику. Колено болело ещё сильнее и подозрительно хрустело, и Леночка решила сесть и, уже сидя, делать упражнения только для рук.
       Родная бухгалтерия встретила её сочувственными ахами и рассказами о собственных коленках и прочих других травмах. Наибольшую поддержку, конечно, Леночке оказала её закадычная подруга Пантелеева.
       - Все врачи делятся на тех, кто смотрит в лицо пациенту и тех, кто даже не поворачивается к нему, - сказала Пантелеева после того, как все выслушали Леночку. - И по моим наблюдениям: молодые врачи смотрят на пациента, но ничего ещё не знают... А вот врачи в возрасте - у них опыт уже есть, но пациента они даже не слушают... Так что считай - тебе повезло: травматолог тебе попался опытный...
       Леночка горестно вздохнула и пробормотала:
       - Я сделала рентген, и он показал...
       - Рентген - это провокация, - отрезала Пантелеева. - Помнишь, меня в мае на скорой привезли в Сокольническую больницу с прострелом поясницы?.. Сделали рентген и по нему поставили диагноз - плеврит. Неделю кололи от плеврита, потом завотделением посмотрела снимок и сказала, что это не затемнение в лёгких, а след от моей большой груди...
       - Да, помню, - потрясённо подтвердила Леночка и добавила с завистью. - Грудь у тебя - знатная...
       Подруга Пантелеева её не услышала, глубоко задумавшись. Потом она подняла тонкие брови и произнесла:
       - Надо сделать МРТ... МРТ всё покажет лучше всякого рентгена... Только в поликлинике по месту жительства ты будешь ждать МРТ полгода...
       - Ну почему полгода? - отозвалась со своего места Нина Павловна. - Не полгода, а всего месяца два-три... Но сначала обязательно надо записаться к врачу, который направит твоё дело на комиссию... А та уже даст разрешение на МРТ...
       - Но это долго! - воскликнула Леночка.
       - Есть выход, птичка моя, - успокоила её Пантелеева. - Идёшь на МРТ в ту же поликлинику по месту жительства, но через платные услуги... В платных услугах всегда талоны есть, потому что за деньги...
       Леночка позвонила в поликлинику. Платные талоны действительно имелись, но ближайшее время на платное МРТ оказалось только через неделю. Скрепя сердце, Леночка согласилась - ехать сейчас куда-либо далеко от дома она просто не могла.
       Целый день Леночка разбивала для колена гипотермический "Снежок", а потом девочки нашли пластиковую квадратную бутылочку из-под воды и заморозили лёд в ней. В туалет они по очереди возили Леночку на офисном кресле - в общем, поддерживали изо всех сил. Леночка приняла все оставшиеся в пачке нестероидные противовоспалительные и время от времени кривилась от боли.
       Первой не выдержала Петрова.
       - Тебя сглазили, - сказала она, вытаскивая из ушей наушники. - Хочешь обижайся на меня - хочешь нет... Я тебе это всегда говорила. Поэтому ты и не замужем до сих пор...
       - У нас полстраны сглазили, - веско ответила Нина Павловна, не поднимая головы от клавиатуры. - У нас полстраны не замужем...
       Петрова замолчала - крыть было нечем.
       - Крем "Софья - пчелиный яд" для суставов, -- со зловещими интонациями в голосе произнесла Соболькова и пристально посмотрела на Леночку из своего угла. - Попробуй намазать колено... Погуще...
       - Да ничего ваша "Софья" не помогает, - раздражённо отмахнулась Нина Павловна.
       Тут не выдержала уже сама Леночка.
       - Почему это не помогает? - возмутилась она. - Очень хороший крем, если мазать лицо... И оливковое масло там, и кедровое, и облепиховое... И мумиё есть... И экстракты шалфея и зверобоя... И ещё много всяких трав, целый список...
       Девочки потрясённо замолчали, а Марь Иванна потянулась к своей сумочке за записной книжкой, в которую она всё записывала "на память".
       Ближе к вечеру нестероидные противовоспалительные перестали действовать вообще.
       - Что ты пьёшь? - спросила Марь Иванна, видя Леночкины мучения.
       - Найз, - ответила Леночка.
       Марь Иванна презрительно фыркнула и сказала:
       - Леночка, ну кто так болеет?.. Только Целебрекс... Он самый сильный...
       Бухгалтерия заспорила: посыпались какие-то названия, которые Леночка никогда в жизни не слышала. Когда все успокоились и немного поработали, Соболькова опять вытащила из ушей наушники и сказала:
       - Надо к коленке привязать лягушку... Живую... Мне мой мануальный терапевт рассказывал про одну свою пациентку. Она к нему на первый приём пришла с лягушкой на ноге и говорила, что ей очень помогает...
       Леночка онемела.
       - Да что ты говоришь такие глупости! Какую лягушку? - вскричала Марь Иванна со своего места, потом она повернулась к Леночке и сказала. - Не слушай! И не лягушку вовсе, а жабу!.. У жабы слизь на коже особенная, едкая!..
       Девочки опять заспорили. Кто-то стал рассказывать о ядовитой тропической лягушке кокоа, кто-то - о вуду-жабе ага, страшно зловредной твари, умеющей, к тому же, плеваться ядом в своего противника. Конец спорам положила сама Леночка.
       - Да где я сейчас лягушку найду? - спросила она. - Ведь осень уже...
       Родная бухгалтерия притихла.
       - Ну-у... Может купить в зоомагазине? - неуверенно предложила Соболькова.
       - А если из зоомагазина не подействует? Может, они там искусственные? - опять спросила Леночка, уже улыбаясь.
       - Значит - заговор... Заговор подействует непременно, - сказала Петрова и, оглядев всех в ожидании поддержки, быстро забормотала, закатив глаза. - Зубы мои зубы, выпадите все мои зубы, останьтеся одни губы...
       - Ну... Это же про зубы, - проговорила Нина Павловна даже как-то разочарованно.
       - Я других заговоров не знаю, - смутившись, объяснила Петрова.
       - Дикость какая-то средневековая... Только Целебрекс, - начальственным голосом отрезала Марь Иванна.
       И тут Леночка с громким стуком привычным уже движением разбила пакет с гипотермическим льдом: рабочий день подходил к концу.

    ****

       Через неделю МРТ выявило у неё разрыв мениска. Леночке это МРТ показалось страшно болезненной процедурой, потому что её ногу, закрепляя, придавили какими-то тяжёлыми кирпичами, под которыми надлежало лежать и не шевелиться. Шевелиться хотелось нестерпимо, и не просто шевелиться, а убежать, уползти, исчезнуть отсюда, наплевав на свои деньги. Леночка мучилась под кирпичами, пытаясь сдерживать конвульсии больной ноги, слушала космические пульсирующие звуки и тихо плакала.
       Потом она едва упросила сестру дать ей талон в живую очередь к хирургу, к которому, вообще-то, полагалось записываться через терминал и две недели ждать приёма.
       В очереди на приём к хирургу многие сидели и писали. Когда Леночка спросила, что все они пишут, ей объяснили, что симптомы заболевания для памяти лучше записать... Ведь когда заходишь к врачу в кабинет, то всё из головы вылетает, а болезней много и времени, чтобы вспоминать про них в кабинете - нет. Поэтому всё, что хочешь сказать, лучше заранее записать, а потом на приёме просто врачу продиктовать... Или ещё лучше - дома на принтере распечатать и врачу в распечатанном виде предоставить, положив на стол. Как вошёл - сразу молча кладёшь листочек с симптомами и не отвлекаешь больше специалиста своими глупостями... В коридоре же люди ждут...
       - Боже мой! - пробормотала Леночка и стала искать в сумочке ручку.
       - А что же вы хотите, милочка? На приём врача отпущено двенадцать минут! - воскликнула сидящая напротив очень приятная пожилая дама.
       - Десять, - сквозь зубы поправил даму мужчина, баюкающий свою забинтованную руку рядом с Леночкой.
       - Уже десять? - ахнула приятная дама. - Кошмар, что творится!
       Когда Леночка вошла в кабинет хирурга Трофимова, он вежливо предложил ей сесть на стул возле своего стола. Колено он, как и травматолог, тоже не смотрел, зато он её очень заинтересованно расспрашивал.
       - А вот когда больше болит? При ходьбе или в покое? - спросил хирург, глядя на Леночку глазами кота из "Шрека".
       - При ходьбе, - быстро отреагировала она и посмотрела на хирурга с надеждой.
       - А вот при какой ходьбе? Просто по прямой или по лестнице? - спросил хирург и выжидающе сощурился.
       - По лестнице, - выпалила Леночка и подумала обрадованно. - Ах, какой специалист!
       Она, не спуская глаз, смотрела на хирурга, но тот уже отвернулся к монитору. Минуту он сосредоточенно что-то искал на мониторе мышью, а потом крикнул в сторону двери, не переставая что-то искать:
       - Следующий!
       "Видимо, хирург сделал всё, что мог", - решила Леночка и поковыляла из кабинета. Через пять минут сестра вынесла Леночке в коридор направление на консультацию в 31-ю больницу. На это направление теперь следовало поставить: регистрационный номер в ещё одном кабинете, отсидев очередь, и печати на первом этаже, в другой очереди. Лифты в поликлинике работали исправно.
       На работу она опять решила поехать на такси, правда, только от метро - для экономии. В метро она передвигалась вдоль стеночки, а по лестницам - приставным шагом, цепляясь руками за перила, а мимо неё бежали и бежали занятые своими проблемами люди, видимо, они страшно боялись опоздать на работу или ещё куда-то, и Леночка очень стеснялась, что она им мешает, путаясь под ногами со своей травмой, а в вагоне поезда она стояла, зажатая, стиснутая другими пассажирами, и успокаивала себя тем, что так она точно не упадёт и что ехать ей недалеко, можно и потерпеть. Забравшись в такси, она сразу же достала из сумочки пакет "Снежок", разбила его и приложила к колену.
       В родной бухгалтерии все девочки работали, Леночка тоже включилась в работу, а потом попросилась в туалет, и девочки вывезли её на офисном кресле в коридор.
       Коридор был длинный, со многими поворотами и, чтобы добраться до туалета, приходилось проезжать мимо дверей в соседние офисы, и девочки старались не шуметь и не разговаривать, чтобы не привлекать к ней внимания. Из офисов иногда выходили люди, но они не смотрели в сторону Леночкиного кресла или деликатно делали вид, что не смотрят, и это её очень устраивало. Так, незаметно, Леночка почти доехали до туалета, и тут из лифтового холла вышел какой-то незнакомый мужчина и язва-Сараскин. Язва-Сараскин, конечно, тут же остановился.
       - А вот и наша лягушонка в коробчонке едет! - радостно, во весь голос воскликнул он и добавил, посмотрев на мужчину. - А это наш новенький...
       - Сергей Крылов, - сказал мужчина и протянул Леночке руку.
       - Елена, - сказала она, вкладывая свою руку в ладонь мужчины.
       - Вы не похожи на Елену. Можно я буду звать вас Леночкой? - попросил Сергей Крылов, улыбаясь.
       - Можно, - согласилась Леночка и потупилась.
       Сергей Крылов поразил её добрыми серыми глазами и крепким рукопожатием. Он поздоровался с Пантелеевой и Собольковой и спросил у Леночки:
       - А что с вами такое?
       - Разрыв мениска, - привычно пробормотала она даже с какой-то гордостью.
       - Ой, у меня тоже рвался мениск, - ответил Сергей Крылов, оживляясь. - Я знаю, как это тяжело...
       Леночка вспомнила, что она сидит на офисном кресле посреди коридора и, не представляя, куда деваться от стыда, посмотрела на цель своего передвижения - дверь в туалет.
       - Ну, не будем вас задерживать, - ухмыляясь, съязвил Сараскин.
       Сергей Крылов как-то потянулся к ней, но остановился и ушёл за Сараскиным, и Леночка потом целый день думала, что он хотел отвезти её в туалет вместо девочек, но постеснялся.
       В бухгалтерии какое-то время стояла тишина, все прилежно работали, а когда Леночка положила ногу на стул и стала отдыхать, поглаживая колено, Соболькова вдруг сказала:
       - Можно попробовать массаж котиком...
       - О, котиков я люблю, - тут же откликнулась подруга Пантелеева и добавила. - Особенно лет сорока-сорока пяти...
       - Попрошу без пошлостей, я - совершенно серьёзно, - сказала Соболькова и откинула чёлку со лба. - Пришла вечером домой, устала, как собака... Спина - ноет, ноги - болят, а котик - прыг тебе на спинку... Топ-топ лапками, топ-топ... Только не забывай коготки подстригать...
       - А мой котяра, наверное, старый уже, он всё время спит, - отозвалась Нина Павловна огорчённо.
       - Вот я и говорю... Только лет сорока пяти, - сказала подруга Пантелеева и мечтательно заулыбалась.
       Соболькова на провокаторшу Пантелееву даже не взглянула.
       - А чтобы не спал, не надо его кормить, - продолжила она и отчеканила. - Девочки, запомните: сытый котик - это только грелка, а вот голодный - это уже массажёр... Для приведения которого в рабочее состояния надо игнорировать все его умильные взгляды и жалобные "мяу". Отворачиваетесь от зверя и делаете вид, что его не замечаете, не видите и не слышите... Сам прибежит и всё разомнёт.
       И тут подруга Пантелеева опять вставила своё:
       - Вот я и говорю... Лет сорока пяти - это зверь... А если голодный - то сам прибежит и всё разомнёт...
       Соболькова фыркнула и, не сдержавшись, захохотала.
       - Сумма авансового платежа по налогу на прибыль за 9 месяцев составила 2 миллиона 337 тысяч рублей, - громко провозгласила Марь Иванна нарочито противным голосом, читая со своей распечатки, а потом строго посмотрела на Пантелееву из-под очков.
       Все тут же вставили в уши наушники и отвернулись к мониторам. Только потом кто-то заговорил про йогу, что она - первое дело при болезни суставов и, особенно, колен.
       - Это смотря какой инструктор, - заспорила Петрова. - Мой самый первый инструктор на первом же занятии поставил нас всех на голову.
       - Ой! Это же нельзя делать сразу! - воскликнула Нина Павловна.
       - Вот и я тоже решила, что нельзя, и ушла от него, - стала рассказывать Петрова. - Вторая инструкторша попалась ничего, но она скоро сама ушла в декрет...
       - Одна моя знакомая девочка нашла себе инструктора в Индии, - перебила Петрову Соболькова. - Потом так и моталась к нему до пятого месяца беременности...
       - Что? Йога так способствует беременности? - потрясённо спросила Леночка.
       Но ей никто почему-то не ответил, и тогда она привычным уже движением разбила пакет со льдом - рабочий день заканчивался.
       Тут в дверь постучали, и вошёл Сергей Крылов. Он поздоровался со всеми и сказал Леночке:
       - Я на машине и могу вас подвезти, куда вы скажете...
       И Леночка благодарно ему кивнула, соглашаясь. В бухгалтерии все потом многозначительно улыбались, а подруга Пантелеева даже подмигивала Леночке из-за своего монитора.

    ****

       В 31-й больнице по телефону никто не отвечал. На сайте больницы она нашла ещё два номера телефона другого, платного отделения, но туда она звонить не стала, а поехала в 31-ю больницу сама, сначала на метро, а потом на автобусе, благо он как-то сразу подошёл. На нужной остановке она вышла и побрела за остальными такими же бедолагами с палочками сначала через дорогу по подземному переходу, а потом вдоль ограды больницы, удивляясь тому, что никто не догадался сделать остановку транспорта ближе к приёмному отделению. Отстояв очередь в регистратуру со своими документами, она получила назначение на приём через 20 дней к доценту Закировой.
       Оказавшись опять за оградой больницы, Леночка заказала такси, потому что брести до автобуса и ждать его она просто уже не могла. На улице стояла удивительно тёплая для начала октября погода - видимо, в город пришла золотая осень. Леночка ждала такси, на котором она хотела доехать только до метро, и улыбалась нежному солнцу, и лёгкому небу, и зелёной ещё траве, с грустью понимая, что такой погоды может больше не случиться. Мимо неё чеканным, твёрдым шагом проходили женщины, девушки шли легко и быстро, а многие даже бежали на высоких каблуках, едва касаясь ногами асфальта, и Леночка им страшно завидовала. Ей казалось, что так бежать она уже никогда в жизни не сможет.
       На работе каждый день все девочки что-то советовали для её колена, кто - живых пиявок, кто "тигровую" мазь, а Соня из соседнего офиса ей даже подарила пакетик грязи Мёртвого моря. Дома Леночка забралась в ванну с чуть тёплой водой, намазала "мёртвой" грязью колено, и грязь тут же начала щипать кожу... "Значит, действует", - обрадованно подумала Леночка и намазала грязью заодно лицо, шею и грудь. Потом она ещё несколько раз мазалась этой приятной грязью, засорила сток в ванне и поняла, что грязь прекрасно действует только на её ногти - от всевозможных таблеток у неё стали ломаться и крошиться ногти, особенно на ногах. И всё это время с работы и на работу Леночку подвозил Сергей Крылов.
       В конце октября она опять поехала в 31-ю больницу и отстояла большую и мучительную очередь к доценту Закировой - единственный, неудобно низкий диван в коридоре травматологии оказался занят другими пациентами, назначенными почему-то на это же время.
       Доцент Закирова на Леночкино колено тоже не взглянула. Она посмотрела диск с результатами МРТ и решительно сказала:
       - Я даю вам направление на операцию...
       - А само не заживёт? - с надеждой спросила Леночка.
       - Нет, что вы?.. У вас же ещё и киста Бейкера, - ответила доцент Закирова и неясно покривилась.
       Потом она дала флайер на приобретение "расходного материала" для операции, объясняя, что хирургический инструмент Леночке надлежит купить самой за тридцать тысяч рублей вот по этому адресу. На флайере, на самом видном месте, доцент Закирова зачем-то написала своё имя и должность.
       Дома Леночка первым делом позвонила подруге Пантелеевой.
       - Что-то мне это очень не нравится... Тебя вынуждают в одном, определённом месте купить инструмент, который стоит целых тридцать тысяч, - сказала та и спросила. - А квоты? В больнице должны быть квоты на бесплатное обслуживание... Давай, моя рыбонька, беги опять в поликлинику... Тебе нужно съездить в другую больницу и там всё узнать...
       Утром Леночка бросилась к районному хирургу.
       - Какие квоты? - горестно воскликнул хирург, и лицо его дрогнуло, как от боли. - Все квоты отменили! Не вы первая мне жалуетесь!
       - А можно мне съездить в другую больницу? На консультацию? - попросила Леночка.
       И хирург ей дал другое направление, теперь уже в Боткинскую больницу, куда она сразу же дозвонилась, а потом легко записалась по интернету на приём к ортопеду, и только в этой больнице, впервые, у неё осмотрели её несчастное колено.
       - Какое отёкшее, запущенное колено! - с ужасом воскликнула ортопед Полякова, но потрогав колено и посмотрев запись МРТ, добавила. - Но я думаю, что можно попробовать полечиться!..
       И Леночка стала ходить на физиотерапию, сначала одну, потом другую, очень надеясь, что ей не придётся ложиться на операцию за тридцать тысяч, и её колену, в самом деле, становилось всё лучше и лучше. И почти всегда с физиотерапии домой Леночку отвозил Сергей Крылов.
       Потом пришла зима. На Новый год они с Крыловым полетели отдыхать в Таиланд, и там Леночка впервые увидела знаменитую вуду-жабу ага, конечно, не на воле, а в террариуме, и эта жаба показалась ей совсем не зловредной, а очень даже милой.
       Жаба оказалась огромная, с ороговевшей, сильно бородавчатой кожей неяркой бурой окраски, усеянной большими тёмными пятнами. Крупные глаза вуду-жабы были глубокие, лучистые и такие человеческие, что Леночка сразу же вспомнила царевну-лягушку, стрелу и прекрасного Ивана-царевича. Жаба куда-то заскакала по террариуму короткими скачками, почти вперевалку, а Леночка посмотрела на Сергея Крылова...
       "Надо будет рассказать о жабе всем девочкам из бухгалтерии и, главное, подруге Пантелеевой", - подумала она. Хотя умеет ли эта жаба плеваться ядом или нет - Леночка так и не узнала.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       5
      
      
      

    Связаться с программистом сайта.
     Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список
    Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"