В детстве я, как и все пацаны, любил играть в войну. Играли двор на двор, команда на команду, бегали до упаду по окрестным пустырям, скакали по крышам сараев и немногочисленных в ту пору гаражей то с деревянными мечами или саблями, то с деревянными же автоматами или пистолетами. Вид вооружения непосредственно зависел от того, какой фильм крутили в ближайшем кинотеатре, а также от собственного мастерства: что сумел смастерить, тем и воюешь.
Но деревяшка - она и есть деревяшка, как ее ни обтачивай и ни раскрашивай. Настоящее оружие я впервые взял в руки в армии, куда угодил после некоторых заминок с получением высшего образования. Нет, двоечником я не был и с соображалкой все было в порядке, но имели место некие причины как семейного плана, так и личного характера. Впрочем, не о них сейчас речь...
Взяв в руки АКМ, я впервые ощутил то волнующее чувство собственной силы и собственной неуязвимости, которое кого-то толкает в криминал, кого-то в профессиональные военные, а кого-то в заядлые охотники. Встречал я мужиков, которые упорно доказывали, что к оружию абсолютно равнодушны. Может быть оно и так, конечно, но... Меня, во всяком случае, оружие волновало. До дрожи в руках.
Через месяц-другой дрожь прошла, еще через пару месяцев было уже лень чистить свой АКМ после стрельбища, но чувство некоторого волнения, я бы даже сказал возвышенности, при обращении с оружием не прошло окончательно до конца срока службы. Правда, остаться на сверхсрочную меня не тянуло, в криминал тем более, даже охотником я не стал, предпочитал рыбалку.
И вот, подняв с земли карабин, вынув обойму с пятью патронами и щелкнув затвором, я ожидал возвращения этого чувства силы, уверенности и защищенности, но ни фига подобного! В голову лезли всякие мысли, одна бредовее другой, хотелось курить и спать, а карабин в руках казался чем-то ненужным, даже лишним, не верилось совершенно, что придется защищаться, отстреливаясь из него от врагов, или хотя бы охотиться. При этом ружье в руках Виталия я воспринял если и не с радостью, то по крайней мере с удовлетворением.
Сложившуюся ситуацию я воспринимал как экстремальную, чрезвычайную, пугающую, но все же мирную, в смысле не военную. Охотничье ружье было в этой ситуации уместным, а полувоенный (или вообще военный, в оружии я не силен) карабин - чужеродным.
Так какого же черта я сунул его в машину, да еще запер дверцу на ключ?
Вопрос этот не давал мне покоя всю дорогу до столовой, и только взявшись за ручку двери, я решил, что нашел подходящий ответ: карабин заперт в "Ниве" для того, чтобы он не попал в руки кому-то, у кого сдали нервы. И разыгравшееся воображение тут же подсунуло мне образ этого "кого-то" - Анатолий. Я хмыкнул и помотал головой, открывая дверь: у Анатолия сдали нервы - это из области небылиц и анекдотов. Хотя почему, собственно?..
Обстановка в столовой была близка к обыденной: кто-то сидел за столом и вяло жевал консервы, запивая их соком, кто-то разглядывал резные деревянные панно на стенах, которые и впрямь были весьма любопытными: русские витязи вперемешку с половцами, и все это в обрамлении цитат из "Слова о полку Игореве".
Хозяина карабина усердно опекали Вероника с Еленой, а Ирина им помогала, по мере необходимости подливая и пододвигая. Мужчина ел неохотно, не поднимая взгляда от стола, видимо, все еще переживая за свой конфуз.
Парфеныч с Анатолием что-то втолковывали Костику, тот слушал хмуро и недоверчиво. Увидев нас с Риткой, он призывно помахал рукой.
- Ты есть не хочешь? - спросила меня Ритка, заметив машущего Костика.
- Хочу, но не есть, - попытался пошутить я. - Вот если бы тебя или хотя бы стаканчик рассола...
- Тоже мне, гигант секса, - фыркнула Ритка, и мы направились в сторону Костика. По дороге к нам присоединились Степаныч со своими орлами.
- Это правда или трепотня? - сразу взял быка за рога Костик. - Я про рельсы и прочее... А то ведь совсем фигня получается.
- А раньше получалась не фигня? - смиренно спросил Анатолий. Костик зыркнул на него и пробурчал нечто нелицеприятное.
- Кончайте собачиться, молодежь, - пробасил Степаныч и вопросительно посмотрел на Анатолия. - Что там еще на нашу голову свалилось? Какие рельсы?
- Да мы, в общем, не собачимся, - безо всякого раздражения ответил Анатолий, глядя на Костика. Тот пожал плечами и промолчал.
- Пациент скорее жив, чем мертв, - туманно изрек Парфеныч, в очередной раз изрядно нас удивив. - Тут вишь какое дело, ёк-макарёк: была речка, а теперь нету, зато есть рельсы и склады, которым быть полагается аж в Ачинске. Как они сюда попали - ума не приложу, но хвакт есть факт! Опять же не доехали мы, можа, и померещилось...
Степаныч крякнул и почесал в затылке. Виталий с Санькой молча смотрели на Парфеныча, ожидая разъяснений, но он лишь сокрушенно разводил руками.
- А что в складах-то? - спросил наконец Санька.
- Да какая разница?! - раздраженно буркнул Костик.
- Не скажи, мил человек, - рассудительно заметил Парфеныч, - разница большая. Ежели там железки какие - это одно, а ежели мука или, скажем, крупа - то совсем другое. Только не доехали мы, откуда ж знать, что в складах ентих. Дорогу там валежинами завалило, - стал он растолковывать Степанычу, решив, видимо, что тот из всей компании самый рассудительный, не балаболка какая, - растаскивать надо или пилить...
- А дорога там откуда? - заинтересовался Степаныч.
- Ну как дорога, - Парфеныч глянул на хмыкнувшего Анатолия, - она и не дорога вовсе, но проехать можно на "Беларусе". Ежели б не валежины... Опять же, ёк-макарёк, склады закрытые, замки висят. Я не видел, врать не стану, далёко больно, но людей не видно, а выходные, стал быть, и склады закрытые.
- Долго ли их открыть? - буркнул Костик. - Вон на пожарном щите лом имеется здоровущий.
- Открыть-то оно недолго, - согласился Парфеныч, - замки сломать - дело нехитрое. Так ить нехорошо как-то... опчественное же добро, а мы его ломом. Ежели бы разрешение... а так оно не по-людски получается...
Тут он сообразил, что сказал глупость, виновато развел руками и замолчал. Действительно, о каком разрешении можно говорить, если никого нет. Причем, не только на складах никаких сторожей или начальников нет, а вообще никого нет. Никого и ничего: ни дороги, ни кемпинга, ни города... Сработал инстинкт, запрещающий брать чужое, то, что тебе не принадлежит, без разрешения хозяина. А хозяина-то и нет, испарился!
Степаныч оглядел столовую, решительно направился к столу и похлопал в ладоши, привлекая внимание.
- Раз уж все поели, пора обмозговать, как нам дальше быть. Предлагаю пока со стола прибрать да рассаживаться.
- Да пытались уже мозговать, - вздохнул Николай, но послушно стал убирать со стола остатки еды, консервные банки и посуду.
Общими усилиями стол привели в порядок за десять минут. Затем, как и в прошлый раз, все расселись вокруг нашего "круглого" стола, опять сгруппировавшись по компаниям: наши отдельно, "джиповцы" отдельно, "МАЗисты" объединились с Парфенычем и хозяином карабина...
- Я тебе все потом объясню, - негромко сказала мне Ритка.
- О чем ты? - фальшиво удивился я.
- Потом, попозже...
Степаныч, уверенно завладев инициативой, оглядел всех собравшихся и начал речь:
- Раз уж получилось так, что все мы сели в одну калошу, надо как-то определяться и не тыкаться по разным углам, как котята слепые. Перво-наперво, как уж мы есть одна компания, вольно там или невольно, надобно нам хотя бы именовать друг друга как-нито. Не кричать же "Эй, девушка в красной кофточке"...
- Это не кофточка, а блузка, - засмеялась Ирина.
- Ну так тем более, - не смутился Степаныч. - Чтобы избежать недоразуменеев, да и вообще... Фамилии нам покуда ни к чему, все одно не запомним, а хотя бы имена, профессии...
- А профессии-то зачем? - возмутился Жоржик.
- Ну, ежели у кого профессия какая-нито шибко секретная, можете не говорить, - невозмутимо отпарировал Степаныч. - А только может так выйти, что придется нам вместе бедовать, так чтобы знать, кто что умеет руками делать... Я вот шофер, а еще плотник какой-никакой, и столярничать могу, коли инструмент какой сыщется, по мелочам еще наберется... А звать меня как Черномырдина - Виктор Степанович. Запомнить легко, но можно просто по отечеству, так оно привычнее...
Церемония знакомства затянулась на добрых сорок минут. Хозяин карабина оказался генеральным директором крупного предприятия, правда, без уточнения, какого именно, и звать его Николай Николаевич, как и нашего повара. Завязалась непродолжительная дискуссия, как их различать, в результате которой решили старшего, то есть гендиректора, звать по имени-отчеству, а младшего просто по имени.
Кроме имен и профессий решили называть возраст, и тут нас ждал сюрприз: Веронике недавно стукнуло 42 года. Пока я обалдело переваривал информацию, Ритка украдкой показала мне язык. Костик что-то невразумительно промычал, чем несколько смутил Веронику, вызвал общий смех и заработал легкий подзатыльник от Ирины.
С профессиями все было более-менее предсказуемо, лишь Евгений Всеволодович неожиданно оказался инженером проводной и беспроводной связи, да еще и кандидатом наук.
Итак, в активе у нас оказалось изрядное количество водителей различных категорий с различным стажем, пара филологов, повар, тракторист, экономист, бывший преподаватель физики, будущий кандидат в мастера спорта по боксу, дизайнер, поэт-литератор (так смущенно отрекомендовалась Лена), микробиолог, радиоинженер, директор и... пожалуй, все. Врачей не оказалось ни одного, и оставалось лишь надеяться, что таковые не понадобятся в ближайшее время.
Степаныч назначил Ирину секретарем импровизированного собрания, потому как она дизайнер, оператор АЗС, оказавшийся Сергеем, принес бумагу и ручку и Ирина, попытавшаяся объяснить, что у дизайнера совсем не обязательно должен быть красивый почерк и наткнувшаяся на общее дружное непонимание сей специфики, вынуждена была составлять список: кого как зовут и кто на что горазд. Когда со списком было покончено, Степаныч вновь взял бразды правления в свои руки:
- Про наши истории мы меленько уже наслышаны друг от друга, а для новичков, - он кивнул в сторону генерального директора, который постепенно приходил в себя и уже не выглядел таким одиноким и беспомощным, - я вкратце разъясню, а ежели что пропущу, то вы поправите.
На заправке вырубили электричество, остались Сергей с Жанной и Николай, остальные ушли в деревню, вернее, уехали на чьей-то машине.
Компания молодых людей на "Ниве" возвращалась в город после отдыха и заехала на заправку. Здесь они встретили другую компанию на джипе, которая тоже возвращалась в город. Пока "Нива" стояла на заправке, джип поехал дальше и уперся в гору, которой раньше не было. Дороги не стало, и куды она девалась - не знает никто.
Мы на пяти машинах возвращались из рейса, три машины тормознули у кемпинга, а мы на двух машинах решили потихоньку ехать. Приехали сюда, и нам сказали, что дороги нет и ехать некуда. Я вернулся на "Ниве" назад, но там дороги тоже нет.
Парфеныч вез народ с поля в телеге, а потом и телега пропала, и деревня. Осталось два дома, но народу никого. Вот и все истории.
Да, пока мы ездили назад, слышали там вертолет. Но не видели, он стороной прошел. А Парфеныч с... Анатолием, так?... на тракторе ездили по другую сторону от трассы и видели там часть железнодорожной станции, с рельсами и складами. Вот теперь, пожалуй, все. Или я напутал что?
Николай начал было объяснять про весы, но Степаныч его прервал:
- Про все эти чудеса будем потом мараковать, а пока давайте послушаем Николая Николаевича, какая у него история была.
А история у Николая Николаевича была самая что ни на есть сказочная, еще похлеще наших исчезающих дорог и гор, которые выскакивают из-под земли.
На охоту они отправились вчетвером, на двух машинах. Целью была даже не сама охота как таковая, а просто отдых на природе. Как правило, такая охота начинается с рюмки-другой, а потом уже не до ружей и дичи. Так оно было и в этот раз. Переночевали у костра, а утром Николай Николаевич, как самый трезвый - гастрит, знаете ли - отправился побродить с ружьишком.
Дичи он никакой не нашел, да и не особо искал, так, воздухом дышал. Присел отдохнуть, ружье рядом прислонил к дереву. А тут все как-то стало колыхаться, ветер поднялся. Хотел директор вскочить на ноги, да не успел, земля исчезла.
В этом месте рассказа губы у Николая Николаевича задрожали, но он взял себя в руки.
- Вы не представляете, каково это, - трагическим голосом говорил он, - как я там... Только что сидел на земле, тут смотрю, а земли нет. Сижу я на воздухе, далеко внизу лес, ружье мое туда падает, и рюкзак тоже. Рюкзак я успел схватить, а ружье улетело. И вот сижу я, боюсь шевельнуться, вздохнуть боюсь, и не падаю.
Сколько так сидел - не знаю. Потом попытался отползти, а куда отползешь, если кругом воздух и ухватиться не за что? Кричал я, кричал, охрип совсем. До склона сопки метров двести, и вниз метров двести, а я посредине. Так до ночи и провисел.
Ночью, как уж стемнело совсем, ветерок подул. И вроде бы как меня ветром относит, а куда - не пойму. Опять кричать начал, да куда там кричать, хрипел только. А потом чувствую, что земля под ногами. Ухватился я за какой-то куст, прижался к нему и, стыдно сказать, проревел до утра.
Утром смотрю: место какое-то незнакомое, лес кругом, никакого склона. Кинулся я бежать куда глаза глядят. Долго бежал, выдохся совсем. Упал возле большой сосны, на мох. Глаза закрыл, отдышался немного. Открываю глаза, а рядом карабин этот лежит. Не было никакого карабина, а тут лежит.
Замкнуло у меня что-то, взял я этот карабин и побрел. Как до дороги дошел - не помню совсем. Очнулся, смотрю: дорога, машины, люди... Ну я и побежал к вам. Бегу, а сам думаю: никогда в жизни, ни одной рюмки... Думал, померещилось мне. Оказывается, не померещилось совсем. Но тогда я ничего не понимаю! Совсем ничего!! Так не бывает, это против всех законов физики.
Все помолчали, обдумывая (или пытаясь обдумать) услышанное. Но ничего путного никому в голову не лезло, лица у всех были растерянные и унылые. Степаныч - и тот пригорюнился, видимо, о сыне вспомнил. Пауза затянулась, и никто не решался прервать ее. Да и что можно было сказать на такие чудеса?
Первым молчание прервал, как ни странно, Жоржик, вернее, Евгений (все же кандидат в доктора!). И начал он с того, о чем думали, видимо, все:
- Какие тут, блин, законы физики! Не осталось никаких законов, сплошная мистика. Думаю, надо попытаться свести в систему имеющуюся информацию.
Все, кто с надеждой, а кто с удивлением, посмотрели на Евгения. А тот подошел к Ирине, взял у нее пару листков бумаги, вернулся на свое место, достал из кармана ручку и продолжал:
- Изначально вариантов два: либо все это правда, либо всего этого на самом деле не существует.
Все вразнобой зашумели, и оратор поднял руку, призывая к молчанию. Гул постепенно затих.
- В пользу реальности происходящего говорят следующие факты: гору видели восемь человек, даже девять, трогали ее, походили по склону. Никто в реальности горы не усомнился. Далее. У нашей машины помят бампер, решетка, разбиты фары. Это видели все, и опять-таки никто не усомнился в реальности вмятин. На противоположном конце трассы дорога обрывается, это видели три... нет, четыре человека. Ходили там, смотрели, видимо, трогали руками, обменивались мнениями. Какое у вас впечатление?
- Да я эту дорогу на коленях облазил, - скрипнул зубами Степаныч, - до сантиметрика исследовал. Если бы там продолжение трассы было, я бы его не пропустил. Вон и молодежь подтвердит.
Мы с Риткой согласно покивали головами.
- На счет всего остального свидетелей меньше... - попытался продолжить Евгений, но тут его перебил директор:
- Если бы вы провисели там до ночи, вы бы...
- Да верю я вам, верю, - досадливо поморщился Евгений, - дело ведь не в этом. Просто я рассматриваю степень вероятности того, что происходящее нереально. В пользу чего, между прочим, говорит то, что имеющиеся факты не укладываются ни в какую логическую схему. Все говорят, что так не бывает, и все правы!
И все же рискну предположить, что происходящее реально. То есть мы не сошли с ума и все это не галюцинация. В таком случае попробуем разделить факты на логически объяснимые и необъяснимые.
Слушая Евгения, я мысленно пожимал плечами: куда подевался наглый "братан", который двух слов без мата связать не умеет? Абсолютно здравые рассуждения, грамотная речь... Чудеса! Хотя как раз такие-то чудеса я приветствую обеими руками.
- Когда я говорю "логически объяснимые", - продолжал между тем Евгений, - я вовсе не имею в виду, что все понимаю и могу объяснить. Речь идет о чисто теоретических предположениях: так может быть - теоретически, в принципе - потому-то и потому-то. И прошу вас всех подключиться. Кто-то что-то читал, слышал, видел по телевизору... Нечто вроде мозгового штурма.
- Костик, ну зачем ты? - дернула его за руку Ирка. - Какая тебя муха укусила?
Остальные тоже недовольно заворчали. Степаныч похлопал ладонью по столу, сердито посмотрел на Костика, но промолчал. Костик исподлобья огляделся, посопел, потом нехотя извинился.
Евгений сделал вид, что ничего такого не произошло, повертел в руках ручку, почеркал на листке бумаги и продолжал:
- Виктор Степанович обрисовал картину в общем, не трогая деталей. А они, то есть детали, могут быть чрезвычайно важны...
- А может, и нет! - резонно заметил Парфеныч.
- Может быть, - легко согласился Евгений. - Все может быть! Но надо же что-то делать. Вторые сутки пошли, а мы тычемся вслепую. Если...
- Почему вторые сутки? - перебил Виталий. - Мы сюда приехали в седьмом часу, а сейчас еще трех нету.
- Это вы приехали в седьмом, - Вероника посмотрела на часы, - а мы гораздо раньше. И время сейчас половина пятого, между прочим.
- Это у вас половина пятого, а у нас без четверти три, - Виталий постучал пальцем по циферблату часов.
Все дружно посмотрели на часы, разом заговорили. Степаныч опять постучал ладонью по столу, поглядел на свои часы.
- У меня тоже без пятнадцати три. Чьи-то часы врут.
- Да нет, дело не в этом, - Ритка посмотрела на часы Костика, потом на мои, - у нас без десяти два.
- У нас с Жанной тоже без десяти два, - подал голос молчавший до сих пор Сергей.
- Здравствуй, жопа, Новый Год! - развел руками Парфеныч. - Я извиняюсь, конечно, сорвалось... Но ведь это... м-да... Мои часы в тракторе, схожу, гляну.
Он встал из-за стола и вышел на улицу, провожаемый многочисленными взглядами. Потом все, не сговариваясь, посмотрели на Евгения. И правильно: взялся за гуж - не говори, что не дюж. Лично я не хотел бы оказаться на его месте. Впрочем, мне и на своем месте было не больно-то уютно. Но, по крайней мере, я не брался разделять факты на объяснимые и не очень объяснимые. По мне, так они все до одного необъяснимые, и чем дальше, тем необъяснимей.
- Ну что ж, - пожал плечами Евгений, - одной загадкой больше, одной меньше... А ведь мелькнула у меня мыслишка, что больно долго МАЗы добирались от линии отчуждения до АЗС, да потом как-то из головы вылетела. - Он пододвинул листок, на котором до этого черкал, и начал писать и говорить одновременно: - Вырисовывается следующая картина: существует как бы три времени, так сказать, независимо друг от друга. У нас четверых, - он снова глянул на часы, - половина пятого плюс-минус минуты. Ну, минуты можно не принимать во внимание, мы ведь часы не сверяли до этого. У вас четверых, - он глянул на меня, потом на Ритку, - час пятьдесят. Разница получается два часа сорок минут. У Виктора Степановича без четверти три, то есть плюс пятьдесят пять минут к одному времени и минус... э-э... час сорок пять к другому. Ни то, ни сё...
Хлопнула дверь, вошел Парфеныч. Все опять посмотрели на него, теперь уже вопросительно.
- Вот же, ёк-макарёк, конфузия какая, - Парфеныч в одной руке держал часы, а другой яростно скреб затылок, - на моих начало двенадцатого, а солнце заметно уж за полдень перевалило. Правда, часы у меня бесхозные, я их и заводить-то не всегда спохватываюсь, но сейчас идут. - Он недоуменно помотал головой. - Идут, ити иху мать, а куда идут - и сами не ведают...
- А какие у вас часы, электронные или механические? - заинтересовался вдруг бывший генеральный директор. Хотя почему, собственно, бывший?..
- Да ить обычные, со стрелками. А что?
- У меня очень приличные импортные часы, никогда не подводили, а сейчас стоят.
- Да вы хряпнули их об дерево какое-нибудь, пока по лесу бегали, - хмыкнул Костик, - вот они и встали.
- Вы, молодой человек, видимо, плохо представляете, - сердито засопел Николай Николаевич, - что такое приличные часы. Если бы вы знали, сколько раз я их... хряпал, и не только об дерево. И шли как миленькие!
- Так сколько же сейчас на самом деле времени? - выразила общее замешательство Ирина.
- Примерно после обеда, - хохотнул Костик.
- Смешно тебе...
- А сколько ваши показывают? - спросил у Парфеныча Евгений.
- Двадцать две... нет, двадцать три минуты.
- Ага, значит, разница опять два часа сорок минут.
- И что это значит?
- Может, ничего не значит. А может... м-да...
- Ну, эдак-то я и сам умею...
- Так сколько время-то? - жалобно переспросила Ирина, глядя то на Евгения, то на Костика.
- Тайна сия велика есть, - Костик обнял Ирку за плечи и чмокнул в щеку. - Что мы с этим временем, как дурень с торбой? Других проблем нету, что ли? Кто-то обещал факты объяснять...
- Я обещал не... - начал было Евгений, но потом махнул рукой. - Время, кстати, я бы отнес к фактам, логически необъяснимым. Я, во всяком случае, никакого объяснения не нахожу. А вы?
- Это, значит, выходит, что мы от кемпинга ехали почти три часа? - Степаныч посмотрел на меня, потом на своего напарника. - Да я бы пёхом быстрее добрался!
- Почему три часа? - удивился я. - Мы приехали в... а во сколько мы приехали, кто помнит?
Костик задумчиво нахмурился, Ирка с Риткой пожали плечами. Я посмотрел на Жанну и Сергея.
- Около двух, - неуверенно сказала Жанна. Сергей согласно кивнул головой, но потом пожал плечами.
- Ну, допустим, около двух, - продолжил я. - Пока ходили по магазинам и прочим местам, пока...
- Мы подъехали в три десять, я точно помню, - перебила меня Вероника.
- Быть такого не может! Что же мы, больше часа здесь стояли?
- Я помню точно! - упрямо повторила Вероника. - Я посмотрела на часы и еще сказала Толику, что мы нормально успеваем.
- Точно, говорила, - подтвердил Анатолий. - И было три десять, я тоже на часы смотрел.
- Ну ладно, хотя... чертовщина какая-то! Три десять, потом мы разбирались, кто кому что помял, потом... До горы ехать минут двадцать, там мы проторчали минут сорок, если не больше. Это получается уже два с лишним часа. Да пока назад ехали... Надо же, почти три часа и получается.
- Все равно ерунда, - вмешался Виталий. - По вашему выходит, что мы приехали около пяти. А у нас график, и мы эту заправку проезжаем минут десять-пятнадцать седьмого, если все нормально. А тогда ребята встали, мы их поджидали минут двадцать. Так что приехали мы не раньше половины седьмого, это точно!
- Погодь, Виталя, не тарахти, - Степаныч нахмурился. - График-то он график, и на кемпинге мы были точно, а вот здесь... Мне тогда еще странным показалось: время семь доходит, а тени от МАЗа почти никакой. Да вы меня горой этой загрузили, я и... Только сдается мне, по солнцу коли судить, часа три было, не боле.
- Вот ёк-макарёк! - крякнул Парфеныч, и в столовой повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышными звуками музыки. Где-то в соседней комнате играло радио или магнитофон.
- Интересное кино получается, - сказал водитель второго МАЗа, Санька. - Часы идут правильно, а время наоборот. Ехали вечером, считай, а приехали днем...
- Ну, не совсем вечером, допустим... - не согласился Степаныч. - В семь часов солнце еще...
- Тихо!!! - взревел я дурным голосом и вскочил, опрокинув стул.
Радио! Где-то играло радио, я же только что слышал. Раньше не играло, а вот только что, буквально минуту назад...
- Что ты так орешь? - заворчала Ритка. - У меня сердце чуть не выпрыгнуло...
- Да тихо же! - немного сбавил я тон.
Все замолчали, прислушиваясь. Ничего! Только назойливо звенела муха, пытаясь пробиться сквозь стекло. Да чирикала какая-то пичуга за окном. Неужели показалось? Ясно же слышал музыку. Или нет, пожалуй, не музыку, а что-то такое... связанное с радио. Причем именно с радио, а не магнитофоном. Черт, что же это было?
- Что? - шепотом спросила Ирка.
- Только что я слышал радио, голову даю на отсечение. Минуту назад. А сейчас нету.
- Ну вот, уже глюки начались, - опасливо поежился Костик.
- Нет-нет, вы правы, - громко зашептал Николай-младший, - я тоже слышал. Только не понял, что это было. Вот, опять!
Все затаили дыхание. Тот же звук, еле слышный, но тот же. И слышался от из двери, за которой находилась кладовая и стояли весы.
Я рванулся к этой двери так, как никогда не бегал в жизни. Уже в дверях со всего маху треснулся лбом во что-то твердое, оказавшееся лбом Костика. Оба мы оказались на полу, но тут же вскочили и протиснулись в дверь. Звук стал громче, и я наконец-то сообразил, что это такое. Морзянка!
Я остановился у запертой двери. Рядом тяжело дышал Костик, потирая лоб. Между нами протиснулся Николай-младший.
- Сейчас, сейчас, - бормотал он, судорожно роясь в карманах. - Ключи... сейчас... Да где же они, черт!
Наконец он нашел ключи, но никак не мог попасть в замочную скважину. Я отобрал у него связку, с третьей попытки нашел ключ, отпер и распахнул дверь. За дверью стоял стол, а на нем - транзисторный приемник. Он тихонько шипел, потом снова послышалась морзянка, попищала секунд двадцать, затихла.
Я осторожно, не дыша, взял приемник, вынес его в столовую и поставил на стол. Никто уже не сидел, все сгрудились вокруг.
- Кто-нибудь знает морзянку? - огляделся я с надеждой.
- Дак это, - неуверенно сказал Парфеныч, - в молодости я баловался маленько, да вишь... давно больно, да и хреновый из меня вышел радист. Так, чуть-чуть понимал, если медленно. А ентот шпарит...
Да, "ентот" действительно работал на ключе профессионально, точки и тире сливались в непрерывную трель и понять что-либо казалось невозможным. Без специалиста не обойтись! Где только брать его, этого специалиста? Хотя есть же у нас специалист, и как раз примерно в этой области...
- Евгений Всеволодович, - сказал я, почти не споткнувшись на отчестве, - ты же у нас инженер беспроводной связи, кому, как не тебе, знать морзянку, это же хлеб твой.
- Увы! - развел руками "специалист". - "Спидолу" вашу разберу и соберу с закрытыми глазами, и даже работать будет, а вот морзянку... Когда-то в институте проходили, кажется, но мало ли что в жизни приходилось изучать, всего не упомнишь...
- Спасибо, утешил!.. Парфеныч, придется тебе напрягаться, вспоминать молодость. Круче тебя радиста не нашлось, так что выручай, родимый, расшифровывай...
- А он ведь помедленнее передает, - заметил Степаныч, - или мне померещилось? Звук что-то слабый стал, не слышно почти...
- Батарейки садятся, - подтвердил Николай-младший, выкрутив до отказа громкость. - Она, видать, давно включилась, вот батарейки и сели.
- Кто "она"?
- Да "Спидола" моя, кто же еще.
- Она что у тебя, сама включается?
- Бывает... Там переключатель барахлит, все собирался в ремонт отдать, да как-то не случилось.
- Да что же это такое, господи?! - простонала Ирка. - Ну почему у нас все так вот, наперекосяк?
Она упала на ближайший стул и разревелась. Костик бросился ее утешать, Ритка побежала за водой. Да, у женщин начинают сдавать нервы. Только этого нам для полного счастья и не хватало!..
- Найдутся у вас где-нибудь батарейки? - спросил я у Сергея.
- Да, в магазине были. Сейчас схожу, принесу. Николай Николаевич, какие там батарейки?
- Круглые, большие. Шесть штук.
Пока Сергей ходил за батарейками, все уныло расселись за столом. Ирку общими усилиями успокоили и она теперь лишь всхлипывала, утирая слезы.
Евгений негромко говорил о чем-то с Николаем-младшим, отведя его в сторонку. Николай пожимал плечами, разводил руками и выглядел то ли огорченным, то ли растерянным. Как надоели уже все эти сюрпризы, мочи нет! Сутки всего прошли, а кажется, что месяц, не меньше. Что они там обсуждают, какая подлянка опять на нас свалилась?
Я прислушался, но уловил лишь несколько смутно знакомых слов: частота, УКВ, гармоники... Что за гармоники такие? При чем здесь музыка?..
Евгений оставил Николая в одиночестве разводить руками и пожимать плечами и подошел ко мне.
- Приемник включен на средних волнах, - ответил он на мой молчаливый вопрос, - на этой частоте должен быть "Маяк". А вот морзянки никакой там быть не должно! Но "Маяка" нет, а морзянка есть. Вот так вот.
- Это плохо или хорошо? - спросил я.
- Это непонятно, - ответил Евгений, пошел на свое место и стал перебирать листочки.
Вернулся Сергей с батарейками. Николай суетливо вставил их в приемник и крутнул громкость. Опять зазвучала морзянка, на этот раз громко и отчетливо. Неведомый радист действительно передавал медленно, делая большие паузы между знаками.
Парфеныч взял у Ирины бумагу, ручку, подсел к приемнику и стал записывать, шевеля губами. Все опять сгрудились вокруг "Спидолы", лишь Анатолий пошел к дверям, на ходу доставая сигареты. Я вышел следом за ним, взял предложенную сигарету и кивнул на угрожающую надпись.
- Как бы на воздух не взлететь.
- Ничего, бог не выдаст - свинья не съест. Не бегать же каждый раз к трассе.
- Ну, не к трассе, конечно... хотя...
Я махнул рукой и закурил. Емкости с горючим довольно далеко, да и ветра нет совсем.
- Всеволодович-то с твоей подачи эту границу линией отчуждения называет? - спросил я между затяжками.
- С моей, - кивнул головой Анатолий, - был у нас разговор, обсуждали... А термин понравился. Да и какая, собственно, разница, как что называть, дело ведь не в терминах.
- Да не в терминах, конечно, - согласился я. - Просто звучит зловеще. Сразу вспоминается зона, сталкеры и прочая мутотень.
- Читал Стругацких?
- Фильм смотрел. Не понравился, между прочим: все затянуто, смутно, ни черта не понять.
- Тарковский - это на любителя. Книга интереснее, советую прочитать.
- Ага, сейчас, в библиотеку вот только сбегаю. А где тут ближайшая, не подскажешь?
Анатолий невесело усмехнулся, мы загасили сигареты и вернулись в столовую. Там вовсю кипела работа. Парфеныч расшифровывал, Евгений помогал, остальные перешептывались.
- Это, кажись, буква "з", - бормотал Парфеныч, - а можа, и не "з" вовсе. Не, это, ёк-макарёк, цифра опять, а цифры я... это... не очень.
- Да не цифра это, - возражал Евгений, - а буква "ч".
- Дык не получается, нет такого слова.
- Это не слово, а сокращение.
- Чего сокращение-то?
- Воинская часть, в.ч.
- Ага, вояки все же!
- Ну что, разобрались? - спросил я.
Евгений забрал у Парфеныча листок, подождал, пока все расселись.
- Все разобрать не удалось, Парфеныч не все напевы помнит, а я - тем более. Но общий смысл уловить можно. Получается примерно следующее: воинская часть номер какой-то - цифры мы вообще не помним - сигнал, код, опять цифры, координаты, снова цифры, необходима помощь, дислокация неизвестна. Потом еще что-то, но очень быстро, не разобрать ничего. Две минуты пауза - и повторяется тот же текст. Виктор Степанович предположил, что это вертолетчики, войска ПВО или что-то подобное. Передатчик маломощный, работает недалеко от нас, поэтому и слышно.
- Почему ты решил, что передатчик маломощный?
- Долго объяснять. Я покрутил настройку, морзянку больше нигде не слышно.
- Когда вы все это успели? - недоуменно спросил Анатолий. - Мы курили-то всего минуты три-четыре.
- Вас не было минут двадцать...
- Что?!! - я чуть не подпрыгнул на стуле. - Двадцать минут?!
Начали сверять часы. У нас четверых время совпадало, у "джиповцев" тоже. Решили провести эксперимент: засекли время, подошли к дверям, закурили, не выходя на улицу, повторили диалог, загасили сигареты. Получилось четыре с половиной минуты. Вышли на улицу, постояли молча четыре с половиной минуты, вернулись в столовую.
- Семнадцать минут тридцать четыре секунды, - хором сказали Евгений и Ритка.
Сверили часы. Время у всех совпадало.
- Вот уж действительно чертовщина! - крякнул Степаныч и пошел к дверям. - Вы, молодежь, вслух считайте погромче, а я на часы погляжу.
Я включил на часах секундомер и стал громко отсчитывать секунды. Через две минуты Степаныч вернулся.
- Все совпадает, через дверь хорошо слыхать. Секунда в секунду.
На улицу отправился я, считал Евгений. Ничего не произошло. Вышел Анатолий, считал я. Опять ничего не произошло. Вышли мы с Анатолием вдвоем. И сразу стало понятно, что ничего не понятно. Евгений отсчитал полторы минуты, на наших часах прошло сорок секунд. Мы, не спуская глаз с циферблатов, вернулись в столовую. Время у всех совпадало, а минута исчезла бесследно, как корова языком слизнула.
- На все воля твоя, Господи! - сказала Жанна и широко перекрестилась.
- Ты что, в бога веришь? - у Сергея отвисла челюсть.
- Да нет, - смутилась Жанна, - не верю. То есть раньше не верила. А сейчас не знаю... Но так ведь чокнуться можно!
- Вот и разделили... - хмыкнул Костик, - на объяснимые и необъяснимые...
- Ну что же, - прихлопнул ладонью по столу Евгений, - ничего страшного не произошло. Предлагаю признать случившееся логически необъяснимым и двигаться дальше. По крайней мере теперь мы знаем, что не одни в такой ситуации, воинская часть тоже нуждается в помощи и не может определить место дислокации. Кстати, это косвенно подтверждает реальность происходящего с нами.
Попробуем подойти с другого края и оттолкнуться от фактов, логически объяснимых. Например...
Тут Евгений Всеволодович наморщил лоб и надолго замолчал, постукивая себя по подбородку шариковой ручкой.
В столовой в который раз повисла тишина. Кто-то, и я в том числе, пытались найти пресловутые логически объяснимые факты. Кто-то с надеждой вглядывался в лица остальных. И чем дольше тянулась пауза, тем меньше оставалось надежды. Хоть она, надежда то есть, и умирает последней, но, судя по всему, пришел таки ее черед. Пациент скорее мертв, чем жив, как сказал бы Парфеныч. И я с ним солидарен. Увы и ах!
VII
В школе, классе в девятом, было у нас поветрие. Начало ему положили слова преподавателя физики о том, что все предметы (или объекты, не помню уже) делятся на твердые, жидкие и газообразные. С тех пор в нашей школе на любой вопрос типа "Какие бывают?.." следовал неизменный ответ: "... бывают разные: твердые, жидкие и газообразные".
Эта дурацкая присказка настолько прижилась, что и сами преподаватели (как, впрочем, и родители) заразились зловредным вирусом. Появилось громадное количество производных, зачастую совсем дурацких. Например, на вопрос: "Решил задачу по математике?" принято было отвечать: "Да газообразно!", то есть легко, без проблем. "Жидко" следовало понимать как "сложно, тяжело", а "твердый" - как "очень тяжелый, практически невозможный".
Дошло до того, что не только преподаватели и родители, но и мы сами с большим трудом улавливали смысл сказанного.
Первыми спохватились взрослые. Началась необъявленная война против словесного мусора. Если бы не эта война, глупое поветрие само бы сошло на нет: детям не свойственно постоянство, любая забава, даже самая забойная, быстро приедается.
Совсем другое дело - поступать наперекор взрослым. Это святое! Любые средства хороши, любые приемы позволены. Взаимовыручка, корпоративность, хитрость, изобретательность - все при деле!
Какое-то время война продолжалась с переменным успехом, в дневниках появились двойки по поведению, в школу вызывались родители, которые затем хватались за ремни и прочие средства воспитания... Школа стояла на ушах, как тогда модно было говорить.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут в наш класс перевели из другой школы новенького. Ничего особенного, новенький как новенький: торчащие уши, средние умственные способности и такая же успеваемость. Он-то и прекратил войну, практически ничего для этого не делая. Не имея никакого понятия о перепетиях бушующей битвы, на вопрос: "Какие бывают времена года?", мимоходом заданный кем-то из преподавателей, он бесхитростно ответил: "Зима, лето, весна и эта... осень" - и великое противостояние закончилось, сначала в нашем классе, а затем и во всей школе.
Что произошло, почему все прекратилось?.. На эту тему можно было бы защитить не одну докторскую диссертацию, написать массу сочинений на тему "Роль личности в истории".
Недавно я случайно встретил этого новенького, с которым мы благополучно закончили школу и даже одно время дружили, на улице. Он встрече обрадовался, затащил меня в ближайший кафюшник, мы приняли по сто, поболтали о том, о сем. И вдруг выяснилось, что он и понятия не имел о своей роли в той истории, более того - вообще о ней (об истории то есть) не слышал. Хотя другие однокашники при слове "газообразный" хмыкали и мечтательно закатывали глаза: да, славные были времена, есть о чем вспомнить.
Именно эту историю я вспомнил, глядя на задумавшегося Евгения Всеволодовича.
- Факты бывают разные, - заметил я с самым глубокомысленным видом, на какой был способен, - твердые, жидкие и газообразные.
И зловещая пауза закончилась. Кто-то недоумевал, кто-то смеялся, Ритка постучала пальцем сначала мне по лбу, потом по столу, недвусмысленно давая понять, что она думает о моих умственных способностях. Не было истерик, не было отчаяния, куда-то сгинула глухая безнадега, которая минуту назад была готова обрушиться и похоронить нас под обломками. Гора родила мышь!
Степаныч переглянулся с Парфенычем и оба посмотрели на меня весьма одобрительно, я в ответ скромно потупил взгляд.
- Газообразные - это хорошо, это вдохновляет, - ехидно откликнулся Костик. - Маэстры играют туш, женщины бросают в воздух чепчики. Общее ликование. Апофеоз, одним словом. Ответь же, о бледнолицый брат мой, что мне делать с моими часами? Может, выбросить за ненужностью? Или подарить кому-нибудь, например...
- Не будь занудой, - одернула его Ирка.
Занудой Костик быть не желал, поэтому быстренько заткнулся, чмокнул Ирку в щечку, сложил, как примерный ученик, руки на столе и выжидательно огляделся, давая понять, что он завсегда готов послушать людей умных и знающих. Но никто не спешил признавать себя таковым, поэтому отдуваться опять пришлось Евгению.
- Бог с ним, со временем, - махнул он рукой, - со временем выясним и про время... во сказанул!.. есть же факты отрадные, пусть и не совсем понятные. Вес вон не сходился, а сейчас сходится...
- Медведицы опять появились, - согласно кивнул головой Степаныч.
- ...и Медведицы опять по... погоди, какие Медведицы?
- Созвездия такие, - терпеливо пояснил Степаныч, - Малая Медведица и Большая Медведица.
- А их что, не было, что ли?
- Сначала не было, а теперь есть.
- Зашибись! - Евгений почесал затылок и подозрительно оглядел всех по очереди. - А еще чего не было?
Я посмотрел на Анатолия. Он слегка пожал плечами: тебе, мол, и карты в руки.
- Много чего не было, - вздохнул я. - "Кирпича" на дороге не было, а потом появился. Я сам не видел, но Анатолий утверждает, что "кирпич" основательный, на бетонном основании...
- Основательное такое основание, - хихикнула Ритка.
- А шибко умных филологов прошу заткнуть уши. Ну вот, сбился с мысли...
Я свирепо глянул на Ирку, которая уже готова была высказаться в том смысле, что сбиться можно с того, что имеешь, а если... и так далее, подождал, пока она перестанет ехидно улыбаться, и продолжил:
- Так вот, "кирпича" (это такой дорожный знак, если кто не знает) не было, а потом он появился. А вот здоровенный валун, на котором запросто разместилось четыре человека, совсем наоборот - испарился. Раньше была река, а теперь не стало. Зато появилась железнодорожная станция, вернее, часть станции. С подъездными путями, которые никуда не ведут. А в другом месте река была, а потом исчезла. Большая такая река, полноводная. Я уж не говорю о том, что исчезло все, что раньше находилось за линией отчуждения, как вы ее называете: деревня, дорога, кемпинг и прочее.
Я посмотрел на Евгения, который быстро писал, конспектируя мое выступление, на Ирку, внимающую мне с открытым ртом, на нахохлившегося Степаныча и развел руками.
- Да много чего появилось и исчезло! Мне кажется, не это сейчас важно. Можно вывихнуть мозги и ничего путнего не придумать. Важно другое: никто не пострадал. Джип врезался в гору (или в КамАЗ) на скорости больше ста километров - и все целехоньки. Николай Николаевич висел в воздухе и не падал, хотя должен был упасть. У Парфеныча ни трактор пополам не разрезало, ни телегу. Тракторист жив, люди в телеге, надо полагать, тоже.
Кто бы там не забавлялся со временем, горами и дорогами, будь то инопланетяне, барабашки или сам господь бог, они (или он, или оно) стараются не причинить вреда людям. Да и не только людям, я думаю: мы же походили вдоль линии с одной стороны и с другой, и нигде не видели ни зайцев, перерезанных пополам, ни птиц, ни вообще какого-нибудь покалеченного зверья. Что скажешь, Степаныч?
- Зверь в лесу есть, и зайца видел, и пичуги разные, но все целые. Только это... ну, не доказывает ничего. Можа, оно и так, а можа... побожиться не могу, сам не видел.
- Зато я могу побожиться, - горячо возразил Николай Николаевич, - чем угодно могу поклясться: если бы свалился вниз, разбился бы вдребезги. Там же высота была, как... и скалы внизу...
- Если я правильно поняла, - Вероника смотрела с сомнением, - ты предлагаешь не ломать голову над тем, что и почему происходит.