Аннотация: Сколько моих предшественников, стеная и плача, заполняли собой ненасытное тело бесстыдного Змея, ломая ногти о белые чешуйки его кожи?
Извивается на белых простынях белое гибкое тело. Гладкие, приглаженные белые чешуйки блестят в темноте кровавым серебром. Как и тысячи лет до этого, как и то, что давно было потеряно - но войны будут идти, реки будут выплескивать на нас злобу богов, дожди будут залечивать нанесенные земле шрамы, и падать будут каждый год на земли проклятых алым багрянцем листья - а он не меняется.
Коварный змий, что раз в прошедшее для него мгновение приходит в мой дом, чтобы освятить его и проклясть своим присутствием и своей победой.
Когда битва была проиграна, многие пали напрасно, многие сражены были бесцельными: но дух их и вера не покинули наш род, и теперь каждый год после разрушающей осени приходит и благодатная весна. А вместе с весной - дитя порока и печали, которое будет оберегать наши земли вплоть до следующей весны, освятив меня и мой кров и хлеб своею хладной рукой.
Сейчас чешуйчатый, не глядя на меня, трепыхается пойманной рыбкой в моей кровати: ее убрали специально по случаю его прихода, и цветочные венки и гирлянды, навешанные над нашими головами, и фрукты, лежащие сейчас на полу, растерзанные, смятые чьими-то торопливыми ногами - все с любовью и почитанием делалось заботливыми горожанами. Но они не знают всей правды, и верят, что то, что мы сейчас делаем, даст им хороший урожай и долголетие, потомство - для бездетных семей, силу и плодородие - нашей усталой земле. Они не знают, насколько грязным, пошлым, отвратительным является почитаемый ими с давних пор обряд, когда Змей приходит в мой дом, чтобы разделить ложе со мной, ибо сейчас я - здешний правитель, Воин Рода.
Сколько моих предшественников, стеная и плача, заполняли собой ненасытное тело бесстыдного Змея, ломая ногти о белые чешуйки его кожи?
Божество не терпит человеческие отмашки и непонимание. Божество ждет, когда ему будут поклоняться и обожать. Божество даст вам все, чего бы вы не попросили, если вы будете послушны и смиренны. Так гласит Кодекс Правителей, на нем я давал клятву Роду и Совету. И что теперь?..
Когда я был простым воином, пусть и родовитым и сильным наследником могучего Клана, я почитал Древний Договор больше жизни.
Предки наши пали за него; только он даровал нам жизнь и благополучие. Когда те, кто посмел восстать, пали к ногам безногих, и взмолились о пощаде, только главе нашего Рода была дана возможность искупить свои грехи перед Ним.
И теперь каждый год, в ночь, когда серебряными становятся даже тени, даровавший миг жизни приходит в дом своего должника, требуя свой кровавый долг.
"И да сказал в мольбе протянувшему руки к серым небесам Белый, и речи его были, словно сладкий яд:
- Не плачь, глупый воин, не теряй своей воинской чести; я позволю тебе жить, и дам тебе для этого все; я протяну тебе руку, и ты поцелуешь ее, и скажешь, что нет божества, меня выше; и если ты сделаешь так, как я пожелаю, будешь править долгие лета в долине полей, но с гор буду я спускаться к тебе, пока ты будешь жив; а будет у тебя наследник, и его освящу я присутствием своим; и будет твой Род благодарен мне, и будет подписан наш договор, кровью на серебристой чешуе, о земной царь. Пусть да узнают смертные, как велика сила их красоты..."
Но не было у того Воина наследников, миновала его эта доля; и не только его, но и следующего, и за ним следующего, и всех, включая меня; когда-нибудь и меня поведет за собой серебристый Змей к своим горным вершинам, и я растворюсь в тумане, приходящем с гор, как и все, кто был с ним до меня...
Но я отвлекся, а впереди еще четверть ночи, так что Змей, улыбаясь, вновь дотронется до моей щеки своей тонкой рукой, требуя поцелуя.
Еще один всхлип - и обряд этой весны будет наконец-то завершен. Протянув руки к нему в бессильной мольбе, я заплачу, ненавидя себя за слезы, и его - за то, что позволяет мне плакать, и он, ласково улыбнувшись, скрепит поцелуем, терпким, безумным, наш новозаключенный договор.
В ночь обряда жизнь покидает мой одинокий дом, и никто не услышит моих исступленных криков. Сейчас весь Род празднует возвращение Змея и приход нового года у большого костра танцами и песнями, а после и дикими плясками, напившись крови из местной реки: раз в год ее воды становятся красными, словно кровь на серебряных чешуйках его кожи, и пьянящими, как его первый поцелуй.
Каждый из нас дрожал и ненавидел, и каждому приходилось смиряться перед его силой и его красотой; но я давно привык, засыпая, видеть его лицо в темноте, даже если весна уже прошла.
Смятые в кашу фрукты, и цветы, не вянущие, пока он здесь, на спинке кровати, еле ощутимо благоухают, я почти ощущаю, как наполняются жизнью набухающие бутоны в отходящих после зимы садах. К утру, когда он уйдет, мир изменится, ибо он подарит ему жизнь; он уже дарит ее, правда, пока только мне, и то лишь на эту весну.
"И прогневались на Белого другие из победителей, и безногий род, восклицая, проклял в сердцах выжившего война, и настлал на дарованную ему долину зло и печаль; и опали цветы, и белым прахом наполнились тучи, и безжизненным стеклом стала вода, и ветра, обезумев, уносили путников на своих крыльях в горы, им взамен присылая туман; и тогда сказал Воин:
- Это ли ты обещал мне, неверный, чешую твою лобызая и орошая слезами твою белую плоть, разве этого ждал я взамен? Любите меня, и не узнаете горя, сказал ты нам - но мы любим, а горе все не уходит, оно живет в нас; в чем ты клялся, обещая себя подарить, своей милостью навлекая на нас только зло?..
И ответил ему Белый Змей..."
Но мне он никогда не отвечает, а я боюсь спрашивать, слишком странно прекрасным становится его лицо, когда он смотрит на меня.
Лунные блики на стенах, блики от его сверкающей кожи на моих руках.
Поцелуи, легкие, как лепестки полуночных лилий на водной глади, что сейчас окрашена в кровь.
Отзвуки музыки, шумящей, громыхающей, зовущей, звуки веселья и битвы.
Каждый раз, когда я касаюсь белесых чешуек, меня посещают обрывки чужой памяти: горы трупов на окрашенном кровью снегу, братья, погибшие у меня на глазах, и руки Змея, протянутые ко мне, вытаскивающие меня из этой бездны, кровавые капельки на белоснежной его чешуе...
Крики и стоны, произнесенное мне вслед проклятие и благословление, и признание - его признание моей красоты.
"Да падет весь мир перед ликом твоим, смертный".
Кто я теперь? Смертный, или же вечно живущий, вечно страдающий, уже не одно поколение каждую весну ждущий, как наказание и награду.
Он улыбнется, сладко, почти шепотом произнесет:
- Навеки, - и уйдет, покинет меня и мое опустевшее теперь навсегда одинокое жилище.
Договор заключен, празднуйте, ликуйте!..
Белоснежный волос, оставленный им на моих подушках...
Запах гниения от фруктов, тухлой воды в вазах - на меня упал сухой лепесток из цветочной гирлянды.
Бог ушел, люди остались. А люди - тлен.
Где-то в горах, высоко над нашей землей, извивается клубами испарений полупрозрачный туман, в котором танцуют дети ветра и пасынки рек, взращенные лунными лучами. Их чешуя серебрится на солнце, роняя блики на освященную их присутствием землю. Когда-то давно люди захотели сделать их своими, и они отплатили глупцам сполна. И только одно спасло нас: и имя ему - Красота.