Аннотация: Каждый из их поколения воевал на своей войне.
- Деда, а деда, за что у тебя ордена и медали, мама говорит, ты на войну не ходил?
- Правильно говорит - не пустили меня на войну.
- Деда, но у тебя же боевые награды, я деда Андрея спрашивал, он говорит - Красную звезду давали только за подвиги в бою.
- Ну, я воевал маленько.
- А где, если не на войне? Ты разведчиком был?
- Пришлось мне и разведчиком быть, и десантником, и врукопашную ходить, но всё здесь, недалеко от нашего городка, рассказывать об этом нельзя пока.
- Деда, а когда можно будет?
- Не знаю, может и никогда.
Так я приставал к деду Ване. Но он или шутил, или замолкал надолго. Награды не давали покоя, приходили пацаны в гости и спрашивали, а я не знал, что ответить и решил спросить маму.
- Ма, чо дед, как партизан, молчит? Меня во дворе пацаны замучили уже.
Она задумалась и ответила:
- Дед долго работал начальником милиции в городе и ловил преступников, и награды его за это, но главные за войну, да об этом нельзя рассказывать - не принято, и не пишут.
- Мам, что, дед ловил немецких диверсантов?
- Ну, какие диверсанты, сынок, у нас тут только махорку выпускали в войну, да госпиталя открыли в школах и больницах, чего тут им делать?
- А с кем он тогда мог воевать?
- Со своими, они хуже диверсантов были.
- Это преступники, что ли?
- Нет, их по-другому называли - дезертиры.
- Дезертиры! А кто это такие? Я не слышал ни разу.
- Об этом не говорят нигде, Это, сына, люди, которые не хотели воевать. На фронте они становились предателями.
- Вот гады! Дед их ловил?
- Нет, они за Гитлера воевали с нашими. Дезертиры другие. Они бежали с фронта в тыл и прятались от войны. Они-то и пакостили. Есть хочется, а как прокормишься, если прячешься и не работаешь?
- Не знаю!
- А дезертиры сами кормились. Придут ночью на склад или ток, а там одни бабы с ребятишками в сторожах. Шумнут или выстрелят, кто отважится выходить? Наберут, чего можно унести и скроются. Летом в лес, а зимой в другую деревню и затаятся, пока харчи не кончатся. Иногда и убивали сторожей, когда те посмелее оказывались. Дед с милиционерами искал таких по лесам и схронам.
- А что это за схроны? Я не знаю такого слова.
- Это землянки в лесу, замаскированные так, что в двух шагах пройдёшь и не заметишь. Мама улыбнулась, что-то вспомнив.
- Дед выдумщик был всегда, почти как ты, и придумал разведать - где они прячутся, переодевшись в старика. Когда он первый раз дома так появился, мы сперва испугались, а потом смеху было! Не отличить от настоящего. Он парик и бороду раздобыл, переоделся в сарае и показался нам, проверить - узнаем нет? В такой одежде с деревенскими по грибы и ягоды ходил и примечал, что да как. А уж когда брали дезертиров, те воевали как звери, они знали, им наказание одно - расстрел. Давай-ка я деда уговорю, пусть расскажет, а то старый уже, помрёт, а внуки так и не узнают, за что боевые награды.
В очередной приезд деда я опять пристал к нему. Он нехотя согласился рассказать, предупредив, чтоб я нигде об услышанном не болтал.
- Я начальником милиции войну встретил. В подчинении - трое бывших раненых солдат, а район огромный и то в одной деревне, то в другой набезобразничают. Ладно, если просто украдут что-то, но и это урон фронту, а несколько раз и убивали женщин - сторожей, да мерзко так - подкрадутся и удушат верёвкой. Женщины-то разные, кто - то испугается да убежит, а кто-то до последнего защищает, что доверили.
Сколько их - мы не знали. Поняли, что не один, когда они унесли центнер гречихи, одному не осилить. Мы с ног сбились, а найти не можем и просто на след выйти. Тогда и придумал я переодеться в штатское, и прикинуться стариком. Парик взял в театре и бороду накладную. Показался своим ребятишкам. Не узнали сперва, пока не захохотал. Так и ходил в тех деревнях, где безобразничали, в лес с молодками да ребятишками.
- И тебя не узнавали в деревне? Я так всех стариков знаю! Кто новый появится его сразу заметно.
- Не! Кто на старика обратит внимание? Много пришлых-то появилось, согнала война с родных мест. Улыбнулась удача. Приметил - девица берёт из дому кошёлку большенькую: не ест со всеми, а домой налегке идёт, с одним лукошком. Последил за ней осторожно - на заимку заходила, на минутку всего.
- Дед, а что такое заимка?
- Ну, так у нас называли избушки в лесу, летом там жили. Проверил домик - то, там пасека раньше была, узелок её припрятан под половицей. Сделали засаду мол дождёмся и возьмём того, кто придёт. Двое суток просидели, не пришёл никто.
Осторожные оказались, засекли меня и больше не появились, и девица перестала в лес ходить. Сорвалось. Начальство торопит, а нитка потерялась.
- Какая нитка?
- Так у нас принято говорить, когда есть с чего начать, хитрость преступную распутывать, а тут видишь - не с чего, нужно всё сызнова. Так бывает часто, что вроде всё, не найти концов.
- И что тогда делать, деда? Они не остановятся и есть им каждый день нужно.
- Это и помогло, не прожить в лесу без еды или воруй, или кто-то должен подкармливать. Нужна связь с тем, кто приносит еду, не выжить без неё. Установили мы наблюдение за домом той молодки. Ночи через две пришёл к ней человек. Милиционер видел из засады. Решили брать его, как выйдет. До утра прождали - нету, как сквозь землю провалился.
- А куда он мог деваться, может твой милиционер уснул?
- Я отругал его, но он божится, что не спал ни минуты. Что за чертовщина? Испарился! Взять хозяйку - окончательно спугнём, уйдут. Напарник дом проверил, когда все ушли на работу - никого нет. Ждем дальше, должны прийти, голод не тётка. А они хитрые, грабанули склад в деревне далеконько от нас, чтоб отвлечь. Там расследование нужно начинать, а чует сердце: тут появятся. Рискнул, остался один, напарника отправил разбираться. Ночью караулю. Идут, мать моя! Трое, а я - то один остался. Пропадай, а отпустить нельзя.
- Дед, а страшно тебе было одному, когда увидел троих?
- Не помню уже, наверно страшно, но я не об этом думал. И не как я их троих скрутить смогу? Надо брать и всё. Вломился сразу за ними в дом, врасплох взять. Ору дико:
- Лежать! На пол! Дом окружён! А сам один со стареньким наганом. Но тут повезло мне. Если бы на меня бросились, то несдобровать, а они напугались. Двое упали на пол, но главарь не растерялся , схватил с лавки бочонок с водой, вышиб им окно и выскочил следом. Только успел я выстрелить ему в спину. Вижу зацепил, вскрикнул он. Оглядываюсь, а этих двоих нет.
- Дед, а куда они могли деться? Опять исчезли, как тот, что приходил?
- Да почти так же, нету в избе. А хозяйка упала на пол, схватила меня за ноги и воет страшно:
- Не убивай, не убивай!
- Темно, ничего не видно, но слышу - шебуршатся где - то близко. Снова заорал:
- Выходи по-одному, всех порешу! Вылезли из под печи, один кинулся на меня с ножом и зацепил несильно руку. Я не стал стрелять, долбанул рукояткой нагана в лоб.
- Ух ты, как в настоящем кино, вот я расскажу пацанам, как ты их! - брякнул я и прикусил язык, вспомнив о данном обещании. Дед замолчал глянув на меня пристально и улыбнувшись продолжил:
- Хозяйке я велел завязать прыткому руки полотенцем сзади и вывел обоих на улицу.
Хозяйка выбежала за нами и завыла в голос, третий лежал, скрючившись, под окном мёртвый.
- А куда ты ему попал?
- Да разве это важно, он человек был плохой, но человек. На шум прибежали люди, и двоих связали основательно. Запрягли лошадь, и я повёз всех троих в район. Опознали их. Они сидели в лагере в Сибири и попросились на фронт. По дороге им удалось сбежать недалеко от родных мест и пробраться туда, где жил главарь, а двое - мелкая шпана, воришки, ему подчинялись. Струсили воевать. Не хотели умирать. Как будто можно от войны убежать. Трусы и гибли в первую очередь.
- Деда, а чего они под печкой делали, спрятаться хотели, так ты же видел, что их трое?
- Нет! Под печкой у них начинался лаз подземный и выходил на огород за баню, поэтому первый раз мы и не нашли никого. А тут, пока я с одним воевал, эти кинулись в лаз и застряли там, по очереди ушли бы.
- А за войну ещё такие случаи были?
- Таких, чтоб по-настоящему воевать - нет, дезертиры появлялись ещё несколько раз, но так открыто уже не разгуливали, а один просидел в подполье восемнадцать лет. Уже при Хрущёве вылез и сдался. Он оказался единственным, кого не расстреляли. Но скоро помер. Нажил, прячась, туберкулёз.
Дед закончил рассказ хитро взглянув на меня.
- Никому ни-ни? Военная тайна?
- Военная тайна!
Но разве может мальчишка носить в себе долго такую тайну, и вскоре в нашем саду мы с пацанвой уже делились на пары, загадывая пароль и подходили к двум командирам.
- Матки матки чьи отгадки? Пушка или пулемёт?
- Мои! - отвечал один из них.
- Пушка.
Пушка становился в его ряды дезертиров, а пулемёт в ряды милиционеров. Дед конечно догадывался о разглашении тайны, но на дворе стояла Хрущёвская оттепель и рассказанное дедом уже не могло причинить никому вреда.
Дед навсегда ушёл от нас в марте семьдесят восьмого года, я уже учился в вузе и на похороны не смог поехать.
Сейчас я понимаю, надо гордиться моим дедом. Перед самой смертью, когда он уже был несильно в здравом уме, о нём вспомнили. Из милиции пришёл фотограф сделать портрет деда для газеты и книги памяти. Дед сел в исподнем и сказал:
- Ну, сымай! Тяжело мне долго сидеть.
Фотограф поначалу растерялся, но быстро нашёл выход, приодев его в свои пиджак и галстук, и запечатлел деда для истории.
На похоронах деда до кладбища несли на руках, через весь город. Следом ехали пустой автобус и машина с памятником и венками. Троекратный автоматный залп разорвал тишину. Так проводили товарищи в последний путь солдата, воевавшего не на войне.