Записку эту передал какой-то случайный прохожий патрульному милиционеру, со скучающим видом фланирующему возле станции метро. На мятом клочке бумаги был нацарапан текст. Именно нацарапан, потому что буквы шли кривыми изломами -- по-видимому, писали кусочком грифеля от карандаша и дрожащей рукой. Текст гласил:
"МЕНЯ НАСИЛЬНО УДЕРЖИВАЮТ БАНДИТЫ. Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ НАХОЖУСЬ. ПЕРЕДАЙТЕ ЭТУ ЗАПИСКУ ОРГАНАМ. ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА, ИНАЧЕ Я УМРУ. НАЗАРЯН".
Пока патрульный читал записку, нашедший ее мужчина переминался с ноги на ногу в ожидании. Он чувствовал себя неуютно, и ему хотелось побыстрее уйти.
-- Где вы ее нашли? -- наконец спросил милиционер. Мужчина назвал одну из центральных улиц Москвы и номер дома, возле которого валялась записка.
-- У вас есть документы? -- Взгляд милиционера был недоверчив.
-- Ну вот, я так и думал, -- заныл мужчина, доставая паспорт. -- Теперь затаскаете. Лучше бы выкинул эту записку в урну...
-- Что вы так переживаете, -- успокоил его патрульный, просматривая паспорт. --Документы у вас в порядке, а тут, может быть, человека спасете... А если вызовут в качестве свидетеля, то это долг каждого порядочного гражданина. -- Он переписал в блокнот адрес прописки и приложил руку к фуражке. -- Вы свободны. Спасибо за содействие.
Сложенный вчетверо листок он положил в карман, а потом то ли забыл о его существовании, то ли не придал значения этой информации, "шутников нынче развелось", но записка оказалась на столе у начальника ближайшего отделения милиции лишь наутро следующего дня.
Двое из дежурной смены были посланы по адресу, указанному на обратной стороне листка. Те походили вокруг здания, позвонили кое в какие квартиры... Был будний день, и дома мало кто находился, да и те не смогли сообщить что-либо вразумительное. Так бы и закончилась эта история ничем, если бы не случайное совпадение.
Днем в милицию позвонила какая-то женщина, судя по голосу, преклонного возраста, и пожаловалась, что в квартире, находящейся под ней, шумят, кричат и, якобы, она слышала что-то вроде выстрела.
К выстрелу дежурный лейтенант отнесся серьезно и доложил об этом звонке начальнику. Тот, узнав адрес звонившей, неожиданно обнаружил, что этот адрес совпадает с тем, что был на записке. Но теперь стала известна квартира, по крайней мере, легко вычислялась. Она находилась на первом этаже дома сталинской постройки. На окнах висели внушительные решетки, а дверь была бронированной. Посланный сержант тщетно звонил в эту дверь в течение получаса, но в квартире было тихо, и никто не открывал.
Зашли к звонившей женщине. Это была аккуратная сухонькая старушка, говорившая много лишних слов.
-- Кто там живет? -- спросил старший наряда, прорываясь через ее болтовню, и ткнул пальцем в пол.
-- Какой-то армянин... или, может, грузин. В общем, какой-то черный, с Кавказа. Он поселился здесь месяца три назад. Может, купил квартиру или снимает... Раньше здесь жил архитектор, но он помер. А кому эта квартира досталась -- не знаю. Сначала здесь крутились его родственники, наверное, делили наследство, а потом появился этот армянин. Ашот, что ли... Я с ним не общалась.
-- Когда вы услышали шум? -- поставил следующий вопрос милицейский.
-- Да там с раннего утра шумели, а прекратили около часа назад. -- Старушка посмотрела на старинные часы с маятником, висевшие на стене. -- Да, где-то около часа... Кто-то там так кричал, как будто его резали или пытали. Такие страсти...
-- А из квартиры кто-нибудь выходил?
-- Там постоянно снуют последние три дня. -- Она начала развивать новую тему. -- К подъезду приезжают машины и все туда. Хорошие машины, иностранные. Я в них не разбираюсь, но знаете... такие они. В сериалах показывают. Я тут смотрела...
-- Из квартиры кто-нибудь выходил после этого шума? -- нетерпеливо повторил вопрос старшийнаряда и поморщился.
-- Да вроде бы нет... -- Старушка засомневалась, начала теребить поясок на халате. -- Подождите! -- Она подошла к окну и указала на припаркованную между двумя гаражами-ракушками машину марки "БМВ". -- Вот. Это ихняя.
-- Спасибо за сигнал. Разберемся. До свидания.
Опять звонили в дверь -- никакой реакции. Старший доложил по рации начальнику отделения создавшуюся обстановку.
-- Может быть, затаились? -- после небольшой паузы отреагировал тот. -- Пугнули вы их. Подождем до вечера -- должны проявиться. Выставь пост возле подъезда -- пускай приглядывает за квартирой и машиной. И предупреди, чтобы аккуратней там.
Дежурить оставили сержанта Михеева, того самого, что изначально звонил в дверь. Предполагался захват заложника вооруженными бандитами, поэтому требовался человек с боевым опытом. Михеев до службы в милиции успел повоевать и потому годился для этой роли. По крайней мере, стрелять на поражение не боялся.
Начальник отделения "пробил" через ГИБДД номер машины и обомлел: она была приписана к гаражу Федеральной службы безопасности.
- Зачем искать на собственную ж... приключений, -- сказал он своему заму. -- Пускай сами между собой разбираются.
И, связавшись с грозным ведомством, объяснил ситуацию. Оттуда перезвонили через полчаса, сказали, что дело забирают себе, и убедительно просили пока не снимать пост. До приезда их людей.
Когда майор Храмов, руководитель подразделения для проведения спецопераций, зашел к начальнику управления, тот, нахохлившись, ходил по кабинету, заложив руки за спину. Он молча предложил Храмову сесть, а потом, немного побродив вокруг, присел сам, но, по крайней мере, еще минуты три не произносил ни слова, а лишь хмыкал себе под нос. Хорошо узнав своего шефа за время службы, Храмов понимал, что это признак дурного настроения. А настроение генералу можно было испортить только проблемами по работе, серьезными проблемами. Другим эмоциям он не был подвержен, по крайней мере, Храмов этого не замечал.
-- Тут дерьмовое дело случилось, -- наконец выдавил из себя генерал. -- В нашем ведомстве разные люди попадаются, несмотря на тщательную фильтрацию. Курвятся в процессе работы. Некоторые начинают участвовать в политических игрищах, а есть засранцы, которых прикормила мафия. Я не буду давать лишнюю информацию, да она тебе и не нужна.
"Это уж точно! -- подумал Храмов. -- Но куда он клонит? Зачем такое длинное предисловие? Сейчас скажет. Не на лекцию же он меня пригласил".
-- А если вкратце, без должностей и фамилий, то вот послушай. Это я тебе, чтобы лучше проникся и знал, куда лезешь. -- Генерал вынул сигарету из сигаретницы в виде экзотического цветка, помял ее, понюхал и со вздохом воткнул обратно. Он в очередной раз бросил курить и сильно страдал. -- Насчет коррумпированности нашей власти тебе рассказывать не надо. Об этом ты не хуже меня знаешь. Но это абстракция. А если конкретно, то мне известна группа высокопоставленных чиновников, которые уводят грязно нажитые здесь деньги за границу. В этих манипуляциях участвует несколько мафиозных банков, а операции прикрывают некоторые наши сотрудники с немалыми чинами. Дело усложняется тем, что подобных мафиозных структур несколько и они жестко конкурируют друг с другом, вплоть до физического устранения своих соперников. Ну и наши соответственно обслуживают каждый своего хозяина и нередко сталкиваются между собой. Я всех знаю пофамильно. А позвал я тебя вот чего... -- Генерал задумался, и рука его вновь потянулась за сигаретой. -- Поймать с поличным их крайне сложно, грамотно работают, но, кажется, представилась возможность. Финансовые махинации, конечно, не наш профиль, но здесь присутствует явный случай терроризма с захватом заложников. -- Он подробно рассказал про квартиру, где якобы насильно удерживают некоего Назаряна Ашота. -- Известная личность в криминальных кругах. Он как раз и занимается отмывкой. Крупный специалист в этом деле! Числится заместителем управляющего одного из коммерческих банков, имеет обширные связи среди западных финансовых воротил и вхож в околоправительственные круги, где и прокручивает свои делишки с чиновной братией или, точнее, братвой.
Нам в любое время могут дать по рукам, неизвестно, куда эта ниточка тянется, поэтому нужно действовать быстро и жестко. Твоя задача -- взять штурмом эту квартиру, разобраться по горячим следам и получить максимум компрометирующей информации. А дальше мое дело. Я сумею ее использовать. Тряхани как следует этого Назаряна, если он еще будет жив. В финансовых махинациях он явно ключевая фигура. Давай действуй!
Генерал встал и начал нервно ходить по кабинету, как бы забыв про Храмова. Тот тоже встал и, не прощаясь, вышел.
Группа захвата в составе восьми человек, включая Храмова, поехала на микроавтобусе. Оставив бойцов недалеко от нужного дома, Александр прошелся вдоль фасада. Постовой мент не светился возле подъезда, а сидел на лавочке в глубине небольшого сквера.
"Правильно, что не стоит столбом возле дома".
Он еще походил немного туда-сюда, пока сержант не подошел к нему и не попросил предъявить документы. Храмов показал служебное удостоверение.
-- Пойдем опять на лавочку. Поговорим. Они расположились на той же скамейке.
Подъезд и машина отсюда просматривались великолепно.
"А этот парень не лопух в наших делах", -- подумал Храмов и сказал:
-- Они, в конце концов, выйдут из квартиры, если, конечно, там кто-нибудь есть. И документы у них наверняка в порядке. Твое дело спровоцировать их на активность. Тяни время, не возвращай документы... Ты будешь под постоянным прикрытием. Со мной еще семь человек. Так что не бойся.
-- А я и не боюсь, -- спокойно проговорил сержант. -- Пушка заряжена, а пользоваться я ей умею.
Храмов расставил своих людей и начал бродить около дома, как будто кого-то ожидая. Из подъезда выходили люди, но это было не то: какие-то женщины с сумками, старик с клюшкой и маленькой собачкой на поводке... Ближе к вечеру из дома вышли двое. Они постреливали глазамипо сторонам, и в походке их чувствовалось что-то крадущееся.
Сержант представился и попросил документы на проверку. Храмов находился метрах в десяти. Один из остановленных, мужчина средних лет с жестким выражением лица, сразу же достал паспорт, второй, мрачный гориллоподобный тип, несколько замялся, а потом показал какую-то бумажку.
-- Печать у вас слепая, -- прокомментировал сержант, медленно листая страницы паспорта. -- А вон та машина ваша? -- неожиданно спросил он и впился взглядом в стоящего перед ним.
-- Н-нет, -- неуверенно ответил тот, вопрос явно застал его врасплох. -- Это не наша.
-- А у вас что? -- сержант протянул руку ко второму. -- Так... Посмотрим... Утеряли паспорт? Надо восстанавливать. У вас что, проблемы с этим или как? Чего молчите?
-- Бланков в паспортном столе нет, -- наконец выдавил из себя гориллоподобный. Он был в пиджаке, и внутренний карман оттопыривался.
"Скорее всего пистолет", -- мелькнуло в голове у Храмова.
-- А вы из какой квартиры идете? -- тем временем продолжил крутить их милицейский.
"Хорошо работает", -- оценил Храмов.
-- Из двадцать седьмой, -- невнятно пробормотал мужчина.
-- Жалуются на вас соседи, шумите сильно, -- со значением проговорил сержант. --А в квартире кто-нибудь остался?
-- Там никого нет, -- последовал ответ.
-- Давайте вернемся и проверим. Печать, понимаете, слепая, справка какая-то... И соседи жалуются. Пройдемте, проверим. Давайте, давайте. -- Сержант взял мужчину под локоть.
Храмов напрягся -- и не напрасно. Гориллоподобный резко отступил назад, его рука метнулась к карману, но оружие достать он не успел. Прозвучал выстрел, и он завертелся, получив пулю в плечо. Это сработал замаскированный снайпер из команды Храмова.
А первый свалил сержанта резким ударом в лицо и побежал вдоль дома. В руке его мелькнул пистолет. К нему бросились сразу трое. -- Стой, если жить хочешь! Сопротивление было бессмысленно. Тот отбросил в сторону ствол и поднял руки. Его уложили на землю и начали обыскивать.
Храмов наклонился над сидящим на земле сержантом. Раздался звон стекла, и он, увидев высунувшееся сквозь прутья решетки дуло автомата, резко бросился на землю. Застрекотала очередь. Сержант дернулся и начал червяком извиваться на асфальте. Храмов откатился к подъезду, тем самым уйдя из сектора обстрела, и прижался к стене под бетонным козырьком. Из-за кустов раздалось несколько пистолетных выстрелов. Опять послышался звон стекла. Дуло автомата пропало из окна, и наступила настороженная тишина. Храмов осмотрелся и увидел гориллоподобного, заворачивающего за угол дома. Он было дернулся вслед, но остановился.
"Никуда он не денется. Сейчас ребята его слепят".
Вдоль стены к Храмову приближались двое из его группы. Один из них держал в руках здоровенную кувалду.
-- Действуем по обычной схеме?
Храмов кивнул и достал переговорник.
-- Пятый, это Второй. Мне нужен броневик -- здесь крепкая решетка и стреляют. Просто так не подойдешь. Понял. -- Он повернулся к стоящим рядом бойцам: -- Начинайте долбать дверь. И пусть кто-нибудь займется сержантом. -- Потом он вновь включил переговорник: -- Общий сбор у подъезда. Двигаться перебежками вдоль стен. Задержанных спеленать и... -- "Тряхани как следует этого Назаряна, -- вспомнил он слова генерала. -- Эти типы явно не кавказцы. Надо искать Назаряна". -- ...допросить по горячим следам. Фомченко, займись сержантом. Остальные сюда.
Группа собралась минуты через две. В подъезде раздавались мерные удары кувалды. Храмов провел быстрый инструктаж.
-- Трое останутся здесь. Не давайте им высовываться из окон. Стреляйте при малейшем шевелении. Двое на углы дома, чтоб исключить случайных прохожих. Ты, -- он ткнул пальцемодного из бойцов, -- встречать броневик. Все. Начали.
Бронетранспортер появился минут через десять. Под его прикрытием бежал боец. Следом ехали две милицейские машины. Из них на ходу выскакивали люди в форме и рассредоточивались по скверу, создавая оцепление. Кувалда работала непрерывно. Из соседних квартир начали выглядывать испуганные жильцы.
Храмов отозвал своих бойцов, стоявших по углам дома. Их место заняли милиционеры. Периодически раздавались выстрелы, не давая бандитам возможности задействовать окна. От ударов кувалды дверь расшаталась, но не поддавалась -- она была сделана на совесть. К бронетранспортеру подцепили толстый трос с крюком, и машина двинулась в сторону дома. Следом, прячась, следовали трое. Двое бойцов находились по обе стороны одного из окон, стоя на мини-стремянках, изготовленных для подобных случаев.
"Интересно, где быстрей прорвутся, -- азартно подумал Храмов. -- По крайней мере, тем, кто внутри, приходится работать на два фронта". Он вбежал в подъезд.
Крюк набросили на решетку, ибронетранспортер потянул за трос. Решетка изогнулась, крякнула, посыпался битый кирпич. Наконец она поддалась, резко выскочила из проема, и броневик поволок ее, ломая кусты. В освободившееся окно выпустили длинную очередь, и два бойца, истошно крича, запрыгнули на подоконник и скрылись внутри квартиры. Там сразу же раздалась стрельба. Храмов с разбегу запрыгнул следом и, метнувшись на пол квартиры, резко откатился в сторону. Он попал в комнату, уставленную корпусной мебелью, по-видимому, гостиную. В ней никого не было. С грохотом упала входная дверь, и в квартирупорвались еще несколько бойцов. Выстрелов больше не было, но зато раздавался отборныймат и глухие удары.
"Не забили бы до смерти", -- подумал Храмов и выскочил в холл. Под вешалкой валялся труп с размозженной головой. Рядом лежал один из бойцов. Он был ранен в живот и стонал. "Выживет", -- подумал Храмов и дал указание тащить его в только что подъехавшую "Скорую помощь". На кухне был еще один мертвый бандит. Он лежал животом на табуретке и был похож на обвисшую толстую тряпку. В соседней комнате не прекращали материться. Храмов бросился наголоса и попал в одну из спален. Там возле широкой разобранной кровати лежал некто в наручниках. Его крепко били ногами двое бойцов.
-- Отставить! Где заложник? -- гаркнул Храмов.
Один из бойцов сказал:
-- Кажется, в ванной. Получай, козел! -- Он поднял ногу и ударил лежащего каблуков в область позвоночника.
-- УУУУ. -- заорал тот, изогнувшись, но Храмов уже переместился в ванную, бросив на ходу: -- Не переусердствуйте.
Назарян сидел на кафельном полу под раковиной, прикованный наручниками к трубе. Его изувеченное лицо напоминало безобразную маску паяца. На щеках были видны следы ожогов -- по-видимому, его жестоко пытали. Храмов поймал его полубезумный взгляд и, присев рядом с ним на корточки, спросил:
-- Ну что? Досталось! Давай рассказывай, что и как! -- Он нанес заложнику болезненный удар в нос. -- Быстро!
-- Только не бейте! Я все расскажу. -- Назарян был окончательно сломлен. Вид его был жалок.
-- Рассказывай! Замучу суку! -- Храмов достал диктофон и включил запись. Назарян быстро и сбивчиво заговорил. Он принял Храмова за одного из бандитов, чего тот и добивался.
"Доделываю их работу", -- зло подумал Храмов. И тут он услышал несколько имен высокопоставленных чиновников, бывших на слуху у всего населения России. Он сам часто видел их физиономии по телевизору.
-- Как ты с ними связан? Отвечай! -- Храмов замахнулся.
-- Не бей! -- взвизгнул Назарян и сжался в комок. -- Я им отмывал деньги в европейских банках. Вот номера их счетов. -- Он начал сыпать именами и цифрами. -- И документы есть, которые это доказывают. Там их подлинные подписи и схемы движения денег.
-- Где! -- взревел Храмов.
-- В банке "Лионский Кредит". В сейфе. Вот его код, -- Назарян продиктовал еще несколько цифр.
-- Как туда попасть? Говори! -- Еще один болезненный удар по лицу.
В ванну кто-то заглянул, но Храмов махнул рукой, мол, сам справлюсь, и продолжил допрос:
-- Говори!
-- Либо я лично, либо по доверенности с моей подписью.
Храмов достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и сунул ручку Назаряну. -- Ставь подпись. -- Сделал он это инстинктивно, на всякий случай. -- Вот и хорошо. Сиди пока что.
Храмов вернулся в холл. Раненого уже унесли, а с его бойцами беседовали двое незнакомых мужчин. Один из них, увидев Храмова, раскрыл перед ним удостоверение ФСБ. Он был из другого управления, и Храмов его раньше никогда не видел.
-- Отлично сработано! -- проговорил незнакомый полковник. -- Теперь начались наши дела. Вот приказ. -- Он достал бумагу за подписью заместителя директора ФСБ.
Храмов понимающе кивнул.
-- Нам меньше возни. Пошли, ребята.
Пленку с записью он передал генералу, а ровно через две недели генерала уволили в связи с уходом на пенсию. Сержант Михеев выжил.
Назарян скоропостижно скончался по дороге в больницу. Об этом Храмов узнал позже, но не придал значения. Тогда...
Петр Фомченко был заместителем Храмова, ставил его выше себя как профессионала и вовсе не удивился, когда тот предложил ему прогуляться посередине рабочего дня. "Значит на то есть веские причины".
Встретились они в забегаловке на Никольской улице, знакомой еще со студенческих времен.
- Заодно и пообедаем, - усмехнулся Храмов, когда они уселись за столик. Обычно они питались в ведомственной столовой.
- Ну не обедать же ты меня позвал, - сказал Фомченко и уставился на командира в ожидании информации.
- Здесь не слушают.
- Что-нибудь серьезное?
- Более чем. Знаешь, почему уволили генерала? Догадываешься, но в общем. Чем-то не угодил своему начальству... А какому начальству и чем?
- Не темни, Саша.
- Помнишь, как мы освобождали Назаряна? Я был не последним и наверняка не единственным, кто его успел допросить. Иначе б он не помер. Но считается, что я был последним. Короче, мне шьют уголовное дело, мол, это я Назаряна убил, перестарался, когда допрашивал. А допросил я его по приказу генерала, а потом передал ему кассету с записью. Информация серьезная, затрагивает Бог знает кого, тебе лучше не знать. Генерал хотел пустить ее в ход, так сказать, начать чистку рядов, а ему по рукам... Чуешь какой уровень! А теперь меня начнут гноить. За излишние знания. Короче, принимай подразделение.
- Не гони лошадей, Саша, еще, может быть обойдется, - начал Фомченко, но в его голосе не было уверенности.
- Петя, ну, ты же знаешь правила игры, а там случайностей не бывает. Просто выдержали паузу и начали травлю. Я не знаю, что со мной будет. В лучшем случае загремлю в зону, чтоб не вякал, а в других случаях...
- Может быть, стоит обратиться в собственную безопасность?
- Генерал не смог, а я смогу, - горько усмехнулся Храмов. - Чудес не бывает, но чудотворцев много. Мы с тобой, Петя, хорошо служили, и я тебя хочу предупредить - держись подальше от таких дел и думай, думай... Что бы там не приказывало начальство.
Вскоре Храмова уволили из "конторы", а потом арестовали по обвинению в превышении служебных полномочий, повлекших за собой смерть человека. Позднее статью переквалифицировали в тривиальное убийство, по которой бывший майор ФСБ Александр Храмов был осужден на шесть лет.
В рабочей зоне Потап вырезал игрушки из деревянных чурок. Ему не хотелось делать гробы. Пока бригада в поте лица пыталась выполнить дневную норму, включая и потаповскую, он сидел на низенькой скамейке за токарным станком, перед ним на куске брезента были разложены им же изготовленные инструменты, и Потап священнодействовал. Дело было вовсе не в гробах. Он игнорировал любую работу, если она не казалась ему игрой, а деньги интересовали его постольку-поскольку -- лишь бы не помереть с голоду. В раздевалке, в его ящике, накопилась целая коллекция деревянных зверьков. Часть из них растаскивалась членами бригады, на что беззлобный Потап смотрел сквозь пальцы, некоторые он проносил в жилую зону и, если не отбирали при шмоне, обменивал на чай или сигареты. В карты Потап не играл, с соседями по бараку общался редко и только в случае крайней необходимости, а обычно сидел, забравшись с ногами на нары, и читал, что попадется под руку.
Когда сменялся бригадир или появлялся новый надзиратель, Потапа начинали доставать, гнать на работу. Сначала уговорами, а потом сажали в штрафной изолятор за отказничество. Отсидев положенное, Потап возвращался в бригаду и продолжал заниматься своим любимым делом, игнорируя всякие призывы и угрозы, как будто ничего и не произошло.
Несколько раз его пытались бить, но тут случалась неожиданная метаморфоза: Потап из беззлобного худенького мужичка в смешных очечках превращался в разъяренного зверя, защищался всем, что попадется под руку, порой калеча своих обидчиков. И дрался до конца, пока еще был способен доползти до противника, чтобы вцепиться в него зубами.
Выйдя из тюремной больницы, он шел на работу, выискивал в цеху нужные ему деревяшки и вновь вырезал зайцев, крокодилов и других, порой экзотических зверей. В конце концов, его оставляли в покое. На время. А потом начиналось все сначала. Все два года, что он находился в зоне, представляли собой непрерывную цепь конфликтов с администрацией лагеря и членами бригады.
-- Ну что тебе нужно, Потапов? Чего ты добиваешься? -- вопрошал начальник лагеря при очередной воспитательной беседе, которые проводились систематически и безрезультатно.
-- Это вам что-то от меня постоянно нужно. А добиваюсь я, чтобы меня не трогали и дали спокойно досидеть. Мне не надо условно-досрочного, а гробы и прочие шкатулки я делать не хочу, не умею и учиться не собираюсь. Я сюда не просился, а коль посадили, так и кормите, а "горбить" не понуждайте. И вообще, мне все равно, где находиться: здесь или на так называемой свободе. Посадите меня в ШИЗО до окончания срока и не трепите нервы. -- Потап говорил все это спокойным размеренным голосом, глядя сквозь круглые стекла очков куда-то в пустоту и думая о вещах, не имеющих никакого отношения к этому разговору.
Он был вором-домушником, пребывал в зоне по третьему заходу. Когда выходил на волю, опять начинал "выставлять хаты", пока не попадался в очередной раз. На следствии Потап не отпирался, сразу признавался во всем и, получив свои законные три года, безропотно "поднимался" в зону, где сразу же отказывался от любых работ.
Храмов познакомился с Потапом в штрафном изоляторе, куда его, Храмова посадили за драку. Как бывший сотрудник ФСБ, он должен был во избежание излишних конфликтов содержаться в спецусловиях. В следственном изоляторе Бутырской тюрьмы эта негласная инструкция была соблюдена, а после суда то ли по чьему-то умыслу, то ли по разгильдяйству Храмова этапиропали в обычную зону под Азовом.
"Тюремное радио" работает быстро и без сбоев. Скрыть в зоне свое прошлое, связанное с посадкой, крайне сложно. В бараке быстро узнали, что Храмов раньше работал в органах. Но осужден он был за убийство, и к нему сначала относились с опаской. Некоторое время Храмова бойкотировали, а потом начали подстраивать мелкие, но обидные пакости.
Утром он спросонок с размаху сунул ногу в ботинок и охнул от резкой, неожиданной боли в подошве -- кто-то подложил под стельку мебельный гвоздь. Повертев злосчастный гвоздь в руках, Храмов медленно обвел взглядом окружающих, фиксируя каждого, а потом тихо, но веско произнес:
-- Узнаю кто -- сожрать заставлю.
-- Сам наглотаешься, ментяра, -- раздалось из глубины.
-- Кто там вякает из-за угла -- иди сюда. -- Никто не вышел, и в воздухе повисло злорадное молчание. Храмов надел ботинок и вышел, чувствуя упирающиеся в спину взгляды.
Когда вечером он разобрал постель, в нос ему ударил резкий запах человеческого кала -- простыня оказалась густо вымазана жидким вонючим дерьмом. Храмов несколько секунд постоял в раздумье, потом содрал загаженное постельное белье, чтобы выбросить его, но внезапно заметил, как стоящий неподалеку парень с татуировкой на плече в виде змеи, обвившей кинжал, незаметно показал глазами на раскормленного лысоватого мужчину. Кличка того была Повар, и он претендовал на лидерство в бараке.
Храмов, недолго думая, нахлобучил на лысину этого Повара испорченную простыню, концы закрутил вокруг шеи и дернул верзилу за ногу так, что тот оказался на полу между нарами. Мыча нечто невразумительное, он некоторое время возился, запутавшись в простыне. Наконец, с трудом высвободившись, он отбросил ее в сторону. На его раскрасневшемся щекастом лице явно проступали коричневые ляпки, что вызвало всеобщий безудержный хохот.
-- На халяву говна нажрался! Да он у нас говноед! -- раздались со всех сторон возгласы.
Обезумевший от ярости Повар бросился на Храмова. В руке он держал заточенную отвертку. Тот, слегка отклонившись корпусом, отбил удар, разорвал дистанцию, а потом коротко и резко саданул локтем в челюсть нападавшему. Повар хрюкнул и мешком свалился на пол, причем угодил лицом в ту же самую, изгаженную простыню, чем вызвал еще один взрыв хохота.
-- Его так и тянет к параше, -- съязвил парень с татуировкой в виде змеи. -- Пускай он ее и дрючит теперь.
Того, кто сказал это, звали Шнапс. В бараке шла непримиримая борьба за власть, и Шнапс ее выиграл: его противник, этот самый Повар, явно потерял лицо в глазах заключенных. Храмова мало интересовали зоновские политические игры, но Шнапсу он был благодарен за своевременную поддержку. Они проговорили полночи. Храмов рассказал новоиспеченному корешу, где служил и за что сел. Шнапс не уважал террористов, особенно, которые берут заложников, и на следующий день растолковал жителям барака, кто есть кто. Уж восприняли это или нет, но Шнапс был близок к "смотрящему", и возражать ему никто не посмел. Храмов был принят в "семью" Шнапса, где числилось еще три человека, и стал там выполнять функции силовика-охранника, встревая при необходимости во всякие разборки. Жизнь вошла в относительно спокойное русло. Шнапс на воле слыл матерым "кидалой" и в зону попал по мошеннической статье, неудачно облапошив какого-то новоиспеченного бизнесмена. Но вне колючей проволоки у него остались крепкие тылы -- деньги и жратва "загонялись" в зону бесперебойно.
А потом срок у Шнапса закончился, и он вышел на свободу вместе с двумя членами "семьи". Храмов остался без блатного прикрытия. Никто с ним не хотел связываться: мент есть мент, гусь свинье не товарищ. Сначала все катилось на старых дрожжах, но потом его начал цеплять новый "хозяин" барака по кличке Крафт, с которым их "семья" и прежде была не в ладах. Да еще постоянно подзуживал Повар, ходивший у Крафта в "шестерках".
Впрямую наХрамова не лезли -- побаивались, но крепко наехали на оставшегося члена их "семьи" тихого хохла Васю, на воле торговавшего облигациями Сбербанка, изготовленными на домашнем ксероксе. Прицепились к какой-то ерунде и пригрозили отселить к "обиженным". Храмов встрял, завязалась драка, чего и добивался Крафт. Откуда ни возьмись появился конвой, и Храмова препроводили в ШИЗО. Там он и обнаружил Потапа. Тот сидел на корточках возле стены и делал себе маникюр посредством какого-то сучка.
-- Курить принес? -- спросил Потап, не поворачивая головы.
-- Прошмонали до упора. Разве что в очко не заглядывали. -- Храмов развел руками и уселся рядом с Потапом.
-- А курить хочешь? -- Потап не торопясь продолжал обрабатывать свои ногти, так и не взглянув на сокамерника.
-- Давай, если не жалко.
-- Подставляй руку. Да не так! Вот так.
Он надорвал манжету на рубахе и насыпал в ладонь Храмову шепотку табака. Из другой достал клочок папиросной бумаги и спичку. Дождавшись, когда тот изготовит самокрутку, он натянул штанину, чиркнул об нее спичкой и поднес огонь к носу Храмова.
-- Меня зовут Потап. Это кликуха. Фамилию-имя-отчество я и сам начал забывать, да тебе это и знать не надо.
-- А меня Саша. -- Храмов пустил дым в рукав.
-- Это имя или кликуха? -- Потап вновь достал сучок изанялся маникюром, тщательно обрабатывая каждый ноготь.
-- И то и другое одновременно, -- пояснил Храмов.
Некоторое время они сидели молча.
-- А ты давно здесь? -- прервал паузу Храмов.
-- Пятые сутки. Да я б здесь до конца срока остался -- лишь бы мозги не конопатили. Так ведь выпустят скоро и начнут заставлять заниматься общественно-полезным трудом.
-- А тебя не сгноят за борзоту? -- хмыкнул Храмов. -- Сам знаешь, методов здесь с избытком -- любого сломать можно.
-- Любого, кто смотрит на жизнь изнутри. А я наблюдаю за этим процессом из космоса. Как интересный спектакль. Именно поэтому, когда меня начали прессовать, я не стал плясать под дудку администрации или качать права, посылая жалобыпрокурору, а написал сразу в ООН, в комитет по соблюдению прав человека. Для меня этот лагерь лишь невидимая точка на земном глобусе. Другой бы решил, что все это бесполезно, из области фантастики, а я взял да написал. И передал через одного проворовавшегося дипломата, с которым вел на нарах беседы о смысле жизни. Он передал куда надо, и через некоторое время приехала международная комиссия.
-- И что дальше? -- Храмову стало любопытно.
-- Ничего особенного: "кума" уволили, "хозяина" мордовали но начальству около месяца, а меня поставили на контроль, и раз в два месяца сюда ездит белобрысый австриец из этого комитета, интересуется, как у меня дела, хорошо ли кормят. Короче, от меня почти отвязались, а в ШИЗО сажают с моего согласия, чтоб излишне не раздражать общественность. И курево втихаря передают через надзирателей -- набивают рубашку табаком и передают, чтобы видимость соблюдать. Лишь бы я не вякал.
-- Любопытный ты тип, -- задумчиво проговорил Храмов. -- А что значит "смотреть на жизнь из космоса"?
-- Созерцать и не осуждать. Пытаться понять логику поступков каждого индивида. А она у каждого своя и совершенно необязательно совпадает с замшелыми традициями или навязанной идеологией. Да и Уголовному кодексу может противоречить. А что такое Уголовный кодекс? Система запретов и наказаний, составленных на основе какой-то усредненной морали. А если человек выдающийся или обстоятельства из рамок вон выходящие? Да и не хочу я жить по чьей-то абстрактной справедливости -- у меня есть своя! И я руководствуюсь ею, если это напрямую не угрожает моей жизни. Если, допустим, я не хочу тупо выполнять ненужную мне работу, чтобы получить деньги на еду и одежду, а хочу делать нечто, за что мне не платят, то я добываю средства иными путями и живу по кайфу. Да и хаты я "выставляю" выборочно, последнего не забираю. И не помрет этот "терпила" с голоду. Да и неизвестно, как он себе на жизнь добывает... А может, тоже ворует.
-- А если для этого нужно убить? -- встрял в монолог Храмов.
-- Ну ты ж убил, -- не моргнув глазом, парировал Потап. -- Про тебя говорили. Нужно жить по кайфу -- человек создан для этого. Мне не нужны виллы, машины, красавицы и прочая дребедень. Мне нужен покой. Чтоб меня не трогали и не мешали созерцать и заниматься, чем я хочу. В зоне на этот счет даже лучше, чем на воле: есть еда, крыша над головой. Приладился и живи по кайфу.
-- Это кому как, -- возразил Храмов.
-- Ну так сбеги, -- небрежно бросил Потап. -- Если не хочется досиживать. Кто тебе мешает? Хотя ты мент. Вас приучили жить по закону, быть инструментом в руках законодателей...
Потап еще что-то говорил, но Храмов уже его не слушал. Мысли его потекли в непривычном направлении.
-- А как отсюда сбежишь?
-- Ну, бегут же люди. -- Потап отсыпал себе табака, и, скрутив самокрутку, закурил, не особо скрываясь. -- Я джазовый импровизатор по жизни-- люблю решать подобные задачки. Сбегать можно откуда угодно, даже от себя, если временно. Делать здесь нам все равно не хрена -- давай выработаем план побега. И сбежишь.
Они обсуждали задуманное двое суток напролет, обсасывая каждую мелочь. Это напоминало какую-то азартную игру. Храмов так увлекся, что почти не курил, перекладывая цигарку из руки в руку. Время пролетело незаметно.
-- В детстве я много играл в прятки. Это была у нас самая популярная игра во дворе. Я почти никогда не водил, потому что выработал хитрую тактику: прятался поблизости, а когда водящий начинал искать, то умудрялся быстро перепрятаться туда, где он уже был и считал, что там никого нет. -- Потап снял очки и, рассуждая, машинально покусывал заушину. -- Здесь то же самое -- прячься там, где уже искали. А когда выберешься за ворота... Там уже воля случая и степень сообразительности.
Храмов уловил идею Потапа и сказал:
-- Нужен отвлекающий фактор, чтобы во время шмона в тамбуре отвлечь внимание проверяющих.
-- А чем можно отвлечь? Шум, свет, звонок по телефону... -- начал импровизировать Потап, но Храмов его остановил:
-- Шум. Внезапный и резкий шум... У тебя есть кто-нибудь в больничке? Нужно будет взять там кое-что.
-- Есть, -- ответил Потап. -- Баба одна. Я ее детишкам постоянно игрушки дарю, а взамен ничего не требую. Говори, что нужно, а я достану. Ладно, выйдем -- напишешь.
Когда Потап появился в цеху, никто не удивился. Он всегда появлялся там в положенное время, а потом исчезал и своем углу за станком. Удивились, когда он подошел к бригадиру и изъявил желание участвовать в погрузке готовых изделий. Тот дал добро -- лишние руки никогда не мешали.
-- У Потапа крыша поехала. А может, у меня, -- шепнул один заключенный другому. -- Сколько его знаю, он первый раз согласился работать, да еще сам предложил. Явление Христа народу!
Гробы вывозили за пределы зоны два раза за смену в обед и перед окончанием работы. Грузовики по одному загоняли в своеобразный тамбур, ограниченный внешними и внутренними воротами. Там производили выгрузку, гробы тщательно досматривали, потом загружали обратно, и машина уезжала. При открывании внешних ворот внутренние блокировались, и наоборот.
В напарники по погрузке Потапу достался угрюмый парень небольшого роста и с огромными оттопыренными ушами.
"Гурвинек", -- усмехнулся про себя Потап и спросил:
-- Тебя как величать? Что-то я тебя раньше не видел.
-- Гурвинек, -- грустно проговорил парень. -- Только позавчера прибыл...
Он оказался немногословным и открывал рот лишь в случае крайней необходимости, чтобы сказать: "давай", "берем", "бросаем" и тому подобное. Потап заметил, что при ходьбе напарник слегка прихрамывает и болезненно морщится.
-- Что у тебя с ногой? -- спросил Потап.
-- Натер. Болит проклятая -- мочи нет, -- пожаловался парень.
-- Пойди, полежи в каптерку, -- предложил Потап и похлопал напарника по плечу.
-- А можно? А как ты будешь один управляться'
-- Я тебе до обеда замену найду, -- пояснил Потап. -- Без тебя догрузим. Иди. -- Парень недоверчиво посмотрел на него. -- Иди, иди, -- подтвердил Потап. -- Я сейчас его приведу.
Через некоторое время он вернулся с Храмовым, и они начали загружать гробы в машину.
-- А я там не задохнусь? -- спросил Храмов.
-- Не задохнешься, -- усмехнулся Потап. -- В землю тебя никто зарывать не собирается, а так они щелястые, с вентиляцией.
Когда незадолго до обеденного перерыва напарник Потапа вернулся, тот сидел на ящике и задумчиво курил. Грузовик был загружен под завязку, а борт закрыт.
-- А где второй? -- поинтересовался угрюмый парень.
-- Я отправил его к праотцам, -- улыбнулся Потап. -- Шучу. Он где-то здесь крутится. Да зачем он нам! Пошли обедать.
Потап затушил окурок о каблук, встал и сладко потянулся.
Гробы выложили в тамбуре в два ряда для удобства досмотра. Все было обычно и привычно: два контролера открывали крышку очередного гроба, осматривали внутреннюю полость, простукивали корпус молотком, ища пустоты, и тщательно прощупывали обивку. После этого двое заключенных ставили крышку на место, наживляли ее гвоздями и отправляли проверенное изделие в кузов грузовика. Один из контролеров при этом ставил палочку в блокноте.
"Главное, чтобы Потап не сплоховал, -- думал Храмов, лежа в одном из гробов. -- Взрыватель сработает секунд через сорок после его запуска -- кислота разъест оболочку, а потом шарахнет. Шуму много, а толку мало. Но это и требуется. Интересно, куда Потап засунет взрывпакет?"
А Потап уже решил, куда его засунет, и внутренне содрогался от хохота, радуясь, как безнаказанно нашкодивший ребенок. Проводив глазами въехавший в тамбур грузовик, он глянул на часы. "Через двадцать минут надо врубать шарманку. За это время сколько-нибудь гробов уже загрузят обратно". Чтобы убить остаток времени, он заглянул на спортивную площадку и понаблюдал, как некий тип сосиской болтается на перекладине, пытаясь подтянуться, а другой злорадно хлопает его ладонью по заднице.
"Скоро построение к обеду, но не успеют". Потап улыбнулся. Его всегда влекли дальние страны, головокружительные приключения, пиратские фрегаты, грохот пушек... "Сейчас им будет грохот -- засуетятся, как тараканы".
Он еще раз взглянул на часы, не торопясь подошел к кухонному блоку и, бросив в огромный мусорный контейнер туго набитый полиэтиленовый пакет, быстрыми шагами направился в жилую зону.
Когда Потап подходил к своему бараку, раздался оглушительный взрыв. В воздух взмыл фонтан помоев, чем-то напоминающий ядерный гриб, и опустился разнокалиберными ошметками на окрестную территорию, изгадив все, что только можно.
Через несколько минут вокруг развороченного взрывом бака собралась разношерстная толпа: повар из вольнонаемных, взбудоражено размахивающий руками, начальник оперчасти с тремя невооруженными солдатами и несколько заключенных со спортивной площадки.
-- Какая падла это сотворила! -- орал разъяренный оперативник, брызгая слюной, но никто из присутствующих не смог ответить на этот злободневный вопрос.
В барак, где Потап как ни в чем не бывало сидел возле места дневального и читал обрывок газеты, вбежал зек с выпученными глазами.
-- Там мусорный контейнер взорвался -- все помоями заляпано, -- радостно вскричал он.
-- Хорошо, что не административное здание, -- пробурчал Потап. -- Еще больше говна бы было.
Храмов услышал приглушенный звук взрыва. "Началось. Теперь главное -- вовремя перепрятаться". Он уперся ладонями в крышку гроба и слегка приподнял ее. В тамбуре засуетились, забегали.
Контролеры вместе с зэками, выскочив на территорию лагеря, устремились к толпе, собравшейся возле мусорного контейнера.
Храмов спокойно вылез наружу и установил крышку на место. Сделав несколько быстрых разминающих движений, он запрыгнул в кузов грузовика, поднял крышку одного из гробов, без труда отодрав едва наживленные гвозди, и ловко забрался внутрь.
-- Кто-то подложил шутиху в помойный бак, -- раздался снаружи голос контролера. -- Знаешь, сейчас выпускают для Нового года такие. Поймать бы этого шутника с шутихой. Ладно, продолжим загрузку.
Когда кузов был заполнен, его закрыли и опломбировали. Вскоре грузовик выехал за ворота и запылил по дороге, быстро удаляясь от рядов проволочного заграждения и сторожевых вышек с "вертухаями".
Машина остановилась перед воротами похоронной конторы "Ритуал" и несколько раз посигналила. В окошко сторожевой будки высунулась чья-то заспанная физиономия и, рассмотрев подъехавший транспорт, скрылась.
Грузовик въехал на территорию фирмы. Из кабины выскочили два прапорщика в красных погонах и встали в ожидании. К ним не торопясь подошел солидный мужчина в темной одежде в сопровождении двух рабочих в комбинезонах и спросил:
-- Тридцать как обычно?
-- Тридцать два, -- ответил один из прапорщиков.
-- Давайте накладную. -- Он взял бумаги и, пристроившись на капоте машины, расписался. -- Печать поставите в бухгалтерии.
Гробы быстро выгрузили, сложили на площадке возле крытого склада, и лагерный грузовик уехал. Рабочие покурили, сидя на одном из скорбных изделий, а потом один из них сказал:
-- Давай быстро затащим их в склад и пойдем пивка попьем, а то трубы горят со вчерашнего -- поминали мы тут одного...
Второй молча встал и пошел открывать склад. Он не возражал против "попить пивка".
-- Что-то этот гроб тяжелее других. Там явно что-то есть. -- Один из рабочих, кряхтя, опустил свой конец на землю и, дождавшись, когда это же сделает второй, поднял крышку. Из гроба не торопясь вылез Храмов, отряхнулся и, посмотрев взглядом вурдалака на ошалевших рабочих, пробасил леденящим душу голосом:
-- Привет из преисподней.
Потом подбежал к забору, перемахнул через него и пропал из поля зрения.
-- Что это было?! -- очнулся один из похоронных служащих.
-- Что, что, -- пробухтел второй. -- Зэк из зоны сбежал в гробу. А тебе-то что!? Спросят - скажем. Работаем дальше. Эх, пивка бы сейчас по бутылочке... А может, сбегаешь? Успеем доделать.
-- Давай, -- как-то сразу согласился первый и протянул руку за деньгами.
Пропажу Храмова обнаружили только к вечеру, при проходе заключенных в рабочую зону, но до вечера тревогу не поднимали -- считали, что найдется где-нибудь. Не нашелся.
Косые ленивые волны методично накатывались на песок, издавая всхлипывающие звуки. На рейде, подернутом голубоватым маревом, виднелась вереница кораблей, ломающих линию горизонта. Пляж был усыпан массой шевелящихся и лениво переворачивающихся тел. Среди них сновали крикливые разносчики напитков, мороженого и прочей снеди, покупаемой курортниками более от скуки, чем по необходимости. По кромке прибоя на замусоленной веревке провели худосочного верблюда и пони для фотографирования падких на экзотику клиентов. Вдоль моря тянул ветерок, слегка приглушая разрастающуюся жару.
Рядом с Храмовым на выгоревшей подстилке возлежала парочка: мускулистый кавказец, изнывая от желания, оглаживал загорелую девицу в купальнике в виде двух шнурков, едва прикрывающих срамные места. Девица раскинулась неподвижным бревном, глаза ее были закрыты, и вряд ли она ощущала любовные токи, испускаемые своим темпераментным соседом, изрядно утомившим ее за ночь.
Храмов сидел на раскаленном песке, скрестив ноги. Душа его требовала сатисфакции. Он не чувствовал себя сломленным или раздавленным и был похож на спящего, но настороженного льва, которого все считают мертвым, пренебрежительно проходя мимо, но... вот он уже распластался в воздухе, целя в глотку неминуемо и разяще.
Храмову намертво впечаталась в голову максима зоновского философа Потапа: "Служи себе, и ты будешь королем в собственном королевстве. Не поддавайся на социальные химеры, с детства вбиваемые человеческому стаду. Возвысься нал стереотипами тысячелетних традиций и моральных устоев, и ты будешь вершить судьбы, играть закоснелыми людишками, как марионетками...".
Храмов осмысливал Потаповские откровения, пытаясь умные, но общие идеи наложить на частные, то есть его, Храмова ближайшие и дальние перспективы. "Потап говорил, мол, делай то, что умеешь лучше других, где можешь выиграть. А что я могу? Заняться каким-нибудь бизнесом? Все это эфемерно, если нет начального капитала, да и какой бизнес, если я вне закона. Криминальным заняться, что ли?! Наркота, оружие, девочки, западные бордели... Чушь все!".
-- Холодные напитки, пиво, -- перебила его мысли проходящая мимо ногастая загорелая девица в шортах и с картонным ящиком, перевязанным бичевой.
-- Эй, подожди. -- Храмов оторвался от раздумий. -- Дай что-нибудь. -- Он полез за деньгами.
-- Завтра будет гроза, а может, и ливень, -- ни с того ни с сего проговорила присевшая рядом с ним на корточки разносчица.
-- Переживем, -- философски заметил Храмов и протянул ей купюру.
"А что я могу? Кто я есть? - продолжил свои размышления Храмов. - Я профессионал по борьбе с терроризмом и прочей мерзостью. А меня выкинули из конторы и засунули в зону, чтоб не мешал большим дядям в погонах и без спокойно воровать. Спасибо, что не убили. Если б я не почистил запись перед тем как ее отдать генералу и показал листок с подписью Назаряна, то ликвидировали бы точно. А так... провели профилактическое мероприятие. Моя жизнь для них мусор, впрочем... их жизни и благополучие для меня тоже. Вот и не мешало бы поквитаться. И при этом продолжить работу по специальности. Я профессионал по борьбе с терроризмом или... Или по организации терактов!? Как ловчее сломать механизм, лучше всех знает сам конструктор. Мне же известны до тонкостей их методы, психология, я могу просчитать действия моих бывших коллег на несколько ходов вперед. Вот и надо организовать террористический акт, воспользовавшись этим знанием. А как? Идти но стандартному варианту: заложники, требования выкупа и самолета?.. Положительный исход здесь маловероятен -- в конечном итоге будет штурм, невзирая на жертвы. Поэтому... -- Храмов отхлебнул охлажденную фанту из пластмассовой бутылки и удовлетворенно выдохнул. -- Поэтому нужно создать такие условия, чтобы штурм был невозможен, бессмыслен или невыгоден какой-то другой силе. Столкнуть эти силы лбами! Двойной захват! Ну-ка, ну-ка..."
И тут Храмова осенило, выстроилась логическая цепочка действий будущей операции. Надо было думать и действовать.
Он обвел глазами пляж: загорающие в разных позах курортники, плещущиеся в полосе прибоя дети, жизнерадостные молодые люди, вволю наглотавшись пива, устроили морской бой на надувных матрасах, появилось несколько разноцветных зонтиков, воткнутых в песок с возлежащими под ними дородными мамашами, в глаза бросались подстилки, пластмассовые бутыли с напитками, прикрытые одеждой, придавленные камешком колоды карт...
"Вот оно!" Он увидел черные джинсы, комком лежащие на песке. Из их заднего кармана торчал уголок паспорта. Хозяин, по-видимому, пошел купаться. Подойдя к джинсам, Храмов на несколько секунд замер, пальцами ног выдернул документ и, отойдя на несколько шагов в сторону, сунул его в плавки.
"Теперь надо разыскать Шнапса. Где-то он здесь обитает".
Храмов разместился за столиком летнего кафе и осмотрелся. Навес крепился на нескольких металлических столбах. Между ними было натянуто нечто, отгораживающее клиентов от улицы и напоминающее маскировочную сеть. Из-за щелястого забора валил дым. Там жарили шашлык. Храмов поднял глаза и некоторое время созерцал шевелящиеся тени листьев на разноцветном тенте. Потом начал рассматривать посетителей. Их было немного. Три часа пополудни -- пик жары.
"Где-то здесь должен находиться Шнапс. В зоне он похвалялся, что в этом кафе кормушка ему зарезервирована пожизненно, мол, он когда-то сильно выручил хозяина заведения, и об этом знает вся местная братва".
К столику подошла раскосая официантка в зеленом переднике, скорее всего татарка.
-- Остались жареные куры и шашлык. Курицу можно брать только целую. -- При этих слонах официантка стыдливо потупила взор.
-- Давайте шашлык -- зачем мне целая курица? И попить что-нибудь. -- Он машинально взглянул на ноги официантки. Они были полноваты, с легким пушком волос и покрыты многочисленными синяками и ссадинами.
"Чем она занимается после работы... А может, спросить ее про Шнапса? Подождем. Неизвестно, как у них здесь все завязано-перевязано, а я вне закона".
-- Попить... -- Официантка на секунду задумалась. -- Пиво, кофе, напитки всякие... Вон там. -- Она махнула рукой в сторону стеклянной витрины. -- Покрепче, может быть, хотите...
-- Покрепче не надо. Лимонад какой-нибудь, -- перебил ее Храмов. В найденном паспорте он обнаружил крупную купюру и мог заказать ужин любой плотности.
Официантка отправилась выполнять заказ, а Храмов встал и начал медленно обходить территорию кафе. Двигаясь вдоль загородки, он заметил вход в стационарное помещение и зашел внутрь.
За стойкой бара скучала пышнотелая блондинка с лицом истукана, что на острове Пасхи. За угловым столиком двое молча играли в нарды, акцентировано стуча фишками. На плече у сидящего к нему спиной мужчины Храмов заметил татуировку в виде змеи, обвившей кинжал, и понял, что это именно Шнапс. Он подошел и тихонько тронул сидящего за плечо.
-- Здорово, Шурик, -- не оборачиваясь, прохрипел тот, как будто у него были глаза на затылке. -- Я тебя заприметил, как только ты вошел, -- и, показав на зеркальную черную панель, вмазанную в стену, повернул голову и улыбнулся, сверкая золотыми зубами: -- Какими судьбами?
-- Козьими тропами. Побазарить надо.
-- Ага. -- Шнапс выразительно посмотрел на своего партнера. Тот понимающе кивнул, встал и вышел. -- Базар твой прозрачен, -- продолжил Шнапс. -- Тебе ж еще четыре года тянуть оставалось. Давно в бегах?
-- Два дня как. -- Храмов сел напротив Шнапса и молча уставился на него. Тот продолжал улыбаться, но взгляд его выпуклых глаз был цепок и насторожен.