В августе у нас всегда что-нибудь случается в последнее время. Конечно, некой оккультной причиной вполне могли быть наши не очень обоснованные претензии на всякие там 3-и Римы с их Августейшими особами, точнее, то, что эти претензии стали вдруг совсем смешными с упомянутого как раз времени. Может быть, политики в это время уже начинают возвращаться из отпусков соскучившимися по делам, чрезмерно разгоряченными крымским солнцем, способным ударить в голову, даже вдогонку ударить, хотя медики такой запоздалый вариант еще не изучили; или, наоборот, в преддверие их возвращения некоторые трудоголики спешат кое-что предпринять напоследок, проявляя порой излишнее усердие в спешных попытках удивить шефов, показать тем, сколько они тут в их отсутствие наворочали, тоже не теряя времени даром; стоит допустить и усугубленное всемирным потеплением влияние огненного знака Льва, с явной неохотой, с досадой уступающего место уравновешенным, двойственным Весам, дающим приют чисто Бабьему лету, - но пока что в августе ничего хорошего у нас не произошло, как, в принципе, и в другие месяцы этих нескончаемых годин перестройки.
Начало же этой закономерности для России, естественно, было заложено в августе 91-го, когда все вроде складывалось весьма удачно в количественном плане, если, конечно, не считать перебоев с продовольственным снабжением, непривычных лишь для жителей наших столиц, даже литературно удивившихся вынужденной манной диете. В той же Москве ведь было уже целых два президента: за белыми и красными стенами, - сама она готовилась стать столицей уже многих независимых государств, Союз которых мог стать некой Супернадсверхимперией во главе с Президентом почти генералиссимусом... Хотя нет, в то время там как раз находился один президент, а второй, возможно, лишь потихоньку собирался возвращаться из отпуска, на всякий случай бросая монетки с плоского бережка Фароса в салатные волны еще родного Черного моря. Спешить ему было некуда: двухкопеечных монеток для телефона-автомата он наменял с запасом, хотя самого телефона-автомата на Госдаче не оказалось, к тому же, кроме второго, совсем недавно избранного и неопытного еще, президента в столице оставался и его собственный вице-президент из бывших "трудовиков", тот есть, хоть и не из трудоголиков, но тоже способных удивить, и оба они находились под неусыпным контролем одного на всех Комитета госбезопасности, который, в принципе, и в одиночку мог справиться со всякими незапланированными случайностями, за что его сотрудники и получали зарплату, пайки и очередные звездочки, этакие знаки умножения всевозможных льгот, которые уж они-то вряд бы захотели поменять на знаки деления. Доверие к ним было настолько сильным в народе, что даже ненавидевшие Комитет демократы считали его единственной опорой прежнего режима, а коммунисты верили ему уже больше, чем даже своей собственной партии, потихоньку открещиваясь от собственного ХХ Съезда, как и от ими же обещанного Коммунизма-80 и чуть ли не от своего генсека...
Недаром все сильно удивились, увидев в составе так называемых путчистов и начальника этого комитета, уже известного телезрителям, но вовсе не собирающегося никого из путчистов арестовывать, заковывать в кандалы или даже просто пристыдить, ну, хотя бы за то, что тщательно оберегаемого им, его ли комитетом, президента путчисты вдруг назвали безнадежно больным, словно напрочь забыли его недавних предшественников, генсеков, для которых слово больной было бы почти комплиментом. Сами подумайте, как можно было заболеть, поправляя здоровье в одном из лучших курортных, оздоровительных мест? Ведь это бы стало убийственной антирекламой для наших союзных здравниц!
Не удивились этому, пожалуй, только некоторые демократы, поскольку с первых минут были заняты другими переживаниями: они уже представляли свои портреты в черном багете или хотя бы свои фамилии - в неких черных же списках, грозящих совсем не черноморским отдыхом. А попробуй успокоить их тогда, так еще и обиделись бы смертельно! Они ведь стали чуть ли не списками номинантов на очередную Нобелевскую премию мира, и попасть в таковой было весьма заманчиво, престижно, пусть он был бы даже местного масштаба. Надо заметить, что именно по этим, но центральным лишь спискам, впоследствии широко опубликованным, народ и узнал многих своих демократов, получивших признание аж самого Комитета!
Антон Загорский, известный местный демократ, к тому же дээсовец, наверняка фигурировавший в таковом, хоть и местном списке, тоже не только не удивился вышесказанному, но как-то даже тревожно обрадовался, когда на автобусной остановке обнаружил у себя "хвост" в виде этакого молодого, стройного паренька со специфическим взглядом серых глаз, которыми тот просто бесцеремонно его разглядывал.
- Так, друзья, будьте крайне осторожны! Из Москвы передали, что будут всякие провокации, а возможно даже... Ну, не буду вас пугать, но в столице все напряжены, - сразу же он вспомнил слова Ильи, все еще держащего в руке черную телефонную трубку, хриплые гудки из которой были так похожи на SOS! - Там у них все с самой ночи ждут с минуты на минуту массовых арестов, во время которых всякое может случиться...
- Ну, у нас для массовых как бы и масса не та, - слегка хорохорясь, заметил ему тогда Антон, только сейчас проникнувшись уже по настоящему...
Он основательно рассмотрел того в стекле газетного киоска, где якобы разглядывал свежие выпуски газет, выполняя работу своего "ведущего". То, что это был "хвост", сомнений никаких не было. Дождавшись, когда Антон сядет в автобус, тот тоже вошел в него, но через другую дверь, выйдя следом за ним через две остановки, где Антон вдруг решил пересесть на другой автобус, а потом и на трамвай, не взирая на дефицит мелочи в кармане. В отличие от киношных, этот "хвост" вел себя совсем нагло или, может, непрофессионально, даже не пытаясь делать вид, что разглядывает витрины, журналы в газетных киосках, не прячась за спинами других пассажиров. Антон буквально чувствовал, что тот порой просто в затылок ему дышит в переполненном транспорте. Из-за этого ему даже хотелось от того избавиться, однако, что-то его сдерживало, хотя беспардонное поведение "хвоста" вполне могло свидетельствовать о более серьезных намерениях, чем просто "водить" его по городу, тем более, что все маршруты их давно должны были быть исповедимы органам, поскольку с пропиской в их городе было все в порядке, так как он был пограничным, закрытым, ну, и советским еще. И когда в автотранспорте оставалось слишком мало пассажиров, он вдруг ощущал под сердцем не то холодок, не то сосущую пустоту, а под коленками возникала легкая дрожь...
Однако, надо было и действовать. Поэтому, в конце концов махнув на "хвост" рукой, Антон заскочил по дороге по некоторым адресам, передав шепотом информацию о сегодняшнем митинге протеста против путча, куда простой народ должно было собрать объявление по местному телевидению, которое вместе с почтой, телеграфом и отсутствующими в городе мостами путчисты еще не успели захватить, пренебрегая революционной тактикой собственного вождя. Антон в Универе, во время сдачи кандидатского минимума по научному Коммунизму, да и просто из интереса основательно перечитал труды Ленина, поэтому был несколько удивлен непоследовательности противника.
- Чему же их учили в ВПШ?! - задавался он вполне справедливым вопросом, еще более разочаровываясь в партийной элите. - Интересно, а по каким же первоисточникам они строили Коммунизм, по ним ли они строили, если у них и это не получилось?
"Хвост" при этом добросовестно дожидался его на улице, неподалеку от подъездов, сразу же устремляясь за ним дальше, словно сами адресаты этих посещений его вовсе не интересовали, что тоже было странным, усугубляя тревожные предчувствия.
Но самое странное случилось, когда в одном из подъездов к Антону вдруг пристали два подвыпивших парня, от которых он постарался попроще избавиться, устремившись вверх по лестнице... Снизу же до него донеслись звуки какой-то возни и голоса подвыпивших парней, испуганно оправдывающихся перед кем-то, ну, ясно, перед кем...
- Если бы он хотел это сделать сам, то возможностей у него уже было предостаточно, - размышлял про себя Антон, вновь заметив того при выходе на улицу. - Почему же он не сделал это чужими руками?
Подтверждение своим догадкам он сразу увидел в слегка надорванном рукаве пиджака своего сопровождающего, который продолжал улыбаться ему в спину так, словно пиджак этот был спецодеждой, а не его личной собственностью, и он всегда мог переодеться в костюмерной. Все это, конечно, чрезвычайно нервировало Антона, который через маленький радиоприемничек слушал попутно грозные вести с баррикад столицы, объятой буквально зарею классовой схватки, где каждый из демократов висел просто на волоске случая, а вокруг Белого дома подобно воронам кружили начиненные смертоносными снарядами танки, из-за пуленепробиваемой спины которых вот-вот готовы были выскочить всесокрушающие, теоретически даже непобедимые, неуязвимые и прочее, спецподразделения Комитета, подчинявшиеся непосредственно его начальнику. Конечно, всех этих пацанов-десантников Лебедя, Грачева они бы кончили в долю секунды, равную времени полета спецпули из спецавтомата, или бы с мгновенной усмешкой уложили спецприемом из своего тайного арсенала советских ниндзя. Весь мир ждал их выхода на сцену даже больше, чем первого взрыва советской водородной бомбы, ничуть не удивившись их объективной самооценке: конечно же, произошедшее никак не соответствовало по значимости тому, к чему их готовили, их ужасающей мощи и непобедимости! К сожалению, их оценке случившегося никто не придал особого значения до сих пор, акцентируясь на самооценке. Видимо, таким же самонадеянным был и его "хвост", оттягивающий миг возмездия, хотя он, может быть, забыл на работе рацию, по которой ему должны были передать лаконичную команду: "Кончай! Финита ля демократия!"
При виде площади нервы Антона буквально звенели, как перетянутые струны, и он прислушивался к каждому шороху, свисту, которые могли бы предупредить его о неумолимом приближении этакой тонюсенькой иголочки, выпущенной из безграмотной авторучки, любое слово которой умеет лишь убивать. Умереть на виду довольно многочисленной толпы он был, однако, все же более готов, даже замедлив слегка шаг, чтобы не помешать тому прицелиться...
Увы, на площади, где уже собрались митингующие, тот паренек вдруг затерялся в толпе, бросив его возле микрофона, установленного у подножия памятника тем самым "Борцам за власть...", иногда лишь мелькая за спинами нахмуренных горожан, весьма подозрительно поглядывающих по сторонам, в ожидании какого-нибудь подвоха от многочисленных присутствующих с характерными твердыми взглядами и как бы оттопыренными подмышками...
- Это еще что! - со смешком заметил ему Илья, другой известный в городе демократ, когда Антон ему поведал об этом. - Ты смеяться будешь, но знаешь, кто у нашего клуба "Демократ" с самого утра стоял на карауле? Ни в жизнь не догадаешься! В одной машине Жора со своими спортсменами, этакими крутоватыми, я скажу, братками... А в другой, но чуть поодаль, сидели тоже молодые ребятки... из комитета. Зашли, представились и попросили не волноваться... Все, больше ничего. И до площади они сопровождали наш трамвай в отличие от Жоры, который где-то в пробке потерялся. Я уж не говорю о том, что бывшие комсомольские вожди, ныне банкиры, привезли мне и компьютер, и ксерокс и даже денег подбросили, только бы мы не сдались! Все для родины, все для победы! Но вот с этими, если ты думаешь, что я что-то понимаю, то ошибаешься.
- Может, они просто ждут команды, а это лишь легенда? - попытался предположить Антон не совсем уверенно, хотя альтернативная мысль была еще абсурднее.
- Но чью, если у наших генералов, похоже, медвежья болезнь? - озадаченно спросил Илья. - Ну, тот есть, они все где-то по берлогам, по дачам, и их никто не может найти...
- Но уже вторник, - напомнил Антон кому-то. - Может они все на крючке, но не у Крючкова лишь?
- Черт его знает! Посмотрим после митинга... Пора начинать! - сказал Илья, переключаясь уже на их главное дело сегодняшнего, августовского дня, решающего: кто кого!...
Однако, после весьма бурного и эмоционального, и, можно сказать, самого первого в стране митинга, отснятого десятками видеокамер, в том числе, с твердыми объективами, который должен был вроде бы стать генеральной репетицией, показательным примером для всех остальных,... смотреть уже было не на что. И "хвост" и полная ими машина куда-то исчезли, оставив демократов один на один со своим самокритичным недоумением.
- Видимо, Москва еще не проснулась после бессонной ночи? - опять со смешком спросил кого-то Антон. - Или они пока лишь оценивают по нам, какова же первая реакция населения? Сейчас оценят, прикинут... Э, смотри, а куда это наш экстрасенс повел за собой толпу?
- Наверно пошел брать штурмом штаб флота, - предположил Илья, с любопытством глядя на одного из демократов-одиночек в форме флотского офицера, вышагивающего впереди небольшой колонны, в рядах которой преобладали ровесники еще той, октябрьской революции, сопровождаемые потерянными ими "хвостами". - Его, говорят, он сказал, то есть, по телефону назначили командующим...
- Караул, как говорится, устал, - напомнил кое-что из истории Саша, кивнув на чугунных партизан за их спиной. - Может, и нам пора идти - брать свой Белый дом штурмом?
- А, может, это и было их главным заданием? - несколько озадаченно спросил Илья, но не стал далее уточнять, что же он все-таки имел в виду, поскольку все это звучало каким-то диссонансом в сравнении с тем, что говорилось и на митинге, и во всевозможных средствах массовой информации,... ну, разве что, за исключением некоторых деталей, опять же касающихся всего Комитета, его ли отдельных спецсуперподразделений, что до сих пор тоже не получило уточнения, какой-либо официальной оценки, в отличие от ихнего начальника, правда, тоже довольно быстро отпущенного из "Матросской тишины", где он, видимо, никак не мог объяснить поведение своих подчиненных, поставив и следствие в тупик, или же, наоборот, сумев все изложить в виде краткого, лаконичного четверостишия, немногим ли более многострофной оды, как один из его коллег по приближающейся осени, когда, наконец, выпадет время и их отпусков с последующим, естественно, увольнением. Не смотря на множество бестселлеров по этой тематике, написанных не только в стихах, Антон до сих пор не понял: какую же цель преследовал тот "хвост", почти полдня катаясь за ним в рабочее время на государственные деньги на общественном транспорте? Наверняка, истина еще более удивила бы всех нас, почему она и предпочитает скрываться под маской очередной тайны, "хвост" которой порой просто навязчиво виляет у нас перед носом, высоко задранным к небу, из-за чего мы вполне можем принять этот "хвост" за свой собственный, еще и каясь за его легкомысленное, доверчивое поведение...