Антон Загорский был в некоторой растерянности после того, как включился в выборную кампанию-90, да-да, которая как и посевная, и уборочная организовывались КПСС, хотя и потерявшей к тому времени некую официальную монополию, чью политическую "собственность, пока лишь некому было передать, хотя их Демсоюз уже заявил себя партией, но отказываясь от какой-либо регистрации опять же руками вездесущих коммунистов...
Однако, все дело было именно в Демсоюзе. Вся их городская организация тут же отреклась от него, едва он зарегистрировался кандидатом в депутаты, да еще и в два Совета: краевой и Российский! Увы, тогда это еще можно было сделать, не имея в кармане ни гроша, ни цента - КПСС и это все оплачивала, правда, из госкармана. Однако, проводить агиткампанию в одиночку было трудновато, тем более, что его бывшие соратники развернули против него настоящую контрпропаганду, следуя, естественно, заветам своего вождя Валерии Новодворской, не сумевшей убедить Антона, если не в кощунственности, то хотя бы в обреченности данного мероприятия.
- А мы никогда тебе и не верили, - заявляли они ему при встречах почти добродушно, словно радуясь даже, что он наконец раскололся, показал свою антидээсовскую сущность, добавляя убийственные аргументы, - в чем ты лично пострадал от советской власти, чтобы стать ее убежденным врагом? Ни в чем! И действуешь по плану демократизации, навязываемой КПСС! А мы даже выигрывать по их плану не хотим, ну, и тебе от нашего лица не позволим!
Да, некоторые странности, парадоксы ли перестройки его самого в этом пока не насторожили - он еще верил в реальную возможность легальной борьбы с системой, пусть даже в одиночестве, в котором он и прежде, в науке, боролся с огромной вселенной неведомого, часть которой была не меньше "целого". Да, тоже прежде, потому что в самом начале предвыборной кампании его ласково попросили оттуда за порочащие советского ученого связи с ДС.
- И как мы могли на такую должность поставить не коммуниста?! - сокрушались спецы из Первого отдела, напирая на его научное руководство. - Но к тому же и антикоммуниста, заметьте! К счастью, он не смог скрыть свою истинную сущность, прокололся. Перестройка, может, для того и нужна была..., да-да, увидите сами...
Наука, в отличие от большинства институтов советского общества, на удивление оказалась весьма далекой от всякого рода перестроечных процессов, хотя несколько академиков-экономистов поначалу весьма часто выступали по телевидению, пока их авторитет не начал мешать кое-кому из преподавателей политэкономии. Это, правда, совсем не спасло и науку от последствий, но и тогда у нее было весьма много более интересных занятий, пожертвовав которыми, Антон и на этом фланге остался в одиночестве.
В том же в одиночестве, в каком в конце концов осталась и сама Новодворская, пошедшая тогда с партией совсем другим путем, однако, по той же дороге. Увы, большинство вряд ли увидит здесь разницу, да в жизни ее и нет...
Понятно, что с проведением российской агиткампании проблем не было: компартия, то есть, избирком организовал и телевыступления, и встречи с избирателями для всей их группы кандидатов о 12 человеках. Конечно, какой-то эффект мог быть только от телевыступлений в прямом эфире, ставшем тогда модным, поскольку тут аудиторию партия уже не подбирала. От прямых встреч с избирателями толку для него не было никакого, поскольку туда его возили словно напоказ тщательно подобранному контингенту, в то время Гласности несколько засомневавшемуся в своей собственной партии. Смотрите, мол, кто может победить, если вы в нас снова не поверите! Поверили! Однако из-за этих встреч времени для работы в краевом округе, где он лишь и надеялся победить, совсем не оставалось, а телеэфира для краевых кандидатов почти не было, да их и мало бы кто смотрел - после прямых трансляций Союзного Съезда все, конечно, старались не пропустить теледебаты российского уровня. Люди понимали, что в отдельно взятом крае ничего интересного совершить депутатам не удастся, а они все еще ждали радикальных перемен, которые пока лишь происходили только на словах, на телеэкранах, в то время, как в жизни происходили совсем иные "преобразования"...
Однако, помощники, точнее, пока один из них, Андрюша, пришел к нему сам. Он был студентом третьекурсником как раз того университета, в котором и обучалась основная масса потенциальных избирателей Антона, на которых он только и делал ставку, по зарубежным новостям зная, кто является на Западе главной революционной, бунтарской ли силой. Через несколько лет он в этом совершенно разуверится, осознав, что главной движущей силой тогда было само дальновидное руководство университета, которому впоследствии революционный настрой студентов стал бы уже мешать, но тогда его даже ошибочные надежды все равно оправдались. И хотя Андрюша был весьма скромным, неразговорчивым парнем, но друзей среди студентов у него хватало, чтобы организовать хоть какую-то пропаганду в его пользу. По крайней мере, они постоянно вывешивали его листовки вместо методично срываемых кем-то, что уже являлось неплохой рекламой в сравнении с остальными, листовки которых так никто и не сорвал ни разу, только этим лишив его конкурентов некой интриги, таинственности. Причем листовки вновь наклеивали днем, а уж ночью их кто-то опять срывал, являясь как бы косвенным участником его кампании, некой темной стороной ее. Что и говорить, руководя всей избирательной кампанией, компартия тоже не имела никакого опыта в том, что затеяла, свято веря в мастерство, в ловкость рук ли своих участковых комиссий...
Если честно, то так мы думали тогда, сразу после первых "побед", вовсе не считая их последними...
Не думать так было и трудно. Антон, естественно, проиграл российские выборы и хотя бы потому, что на его округе было весьма много закрытых, военных участков, где и голосовали строем, и считали голоса по стойке смирно. Его бывшие собратья к тому же дружной толпой ходили по открытым участкам всего города, агитируя против Иуды, что даже показывали по телику. Однако, в краевом округе практически все студенты проголосовали за него, лишив этим комиссию возможностей проявить свое мастерство... Но когда он уже принимал поздравления, к нему вдруг прибежал запыхавшийся мужчина крайне интеллигентного вида.
- Антон, ваши выборы фальсифицированы на нашем округе! Поэтому вы и не прошли в Россию. Демократия в опасности!... - выпалил он сходу. - Я сам видел, как ваши бюллетени другие члены комиссии черкали! Надо срочно идти туда и опротестовать, а я вас поддержу...
- Антон, мы, кстати, не очень этому препу доверяем, - негромко лишь и сказал ему Андрей, когда они собирались уже уходить с тем, - ведь он преподает историю КПСС...
По дороге тот несколько раз пересказал ему в малейших подробностях, как некие враги демократии портили его бюллетени, невзирая на его гневные взоры в их сторону...
Избирательная же комиссия именно университетского округа его словно только и ждала, с облегчением вздохнув при их появлении.
- Да-да, тут от одного из наших членов комиссии поступило заявление, что ваши, мол, бюллетени кто-то портил, - подтвердил его сомнения председатель. - Ну да, кто-то из нашей комиссии. Конечно, это недопустимо, и мы готовы поддержать ваш протест немедленно!
- Позвольте только уточнить? - несколько насторожился Антон от такой готовности к саморазоблачению весьма солидной комиссии. - Испорчены бюллетени по российским выборам или и по краевым тоже?
- Нет, только по российским! - клятвенно заверил его председатель. - Но важен-то принцип!?
- Но, если я опротестую выборы по вашему округу, то, значит, я опротестую и краевые выборы, поскольку вашей комиссии верить как бы нельзя в целом? - скороговоркой спросил он вновь, уже догадываясь о причинах такой их готовности.
- Конечно, мы тут же проведем перевыборы!... - опять проявил готовность и председатель, и некоторые другие члены комиссии, особенно его главный свидетель, буквально как на иголках сидевший рядом с ним. - Это просто недопустимое безобразие, которое надо пресечь и т.п. Вот, вам образец протеста, который надо срочно подать, пока мы не утвердили протокол...
- А я не буду протестовать, я верю вашей профессорско-преподавательской комиссии, - с усмешкой пресек их дружеские советы Антон, уже намыливаясь к двери.
- Как?! - удивленно воскликнули все присутствующие, в том числе, видимо, и те самые фальсификаторы.
- Простите, но, скажите мне как вполне образованные и грамотные товарищи, зачем мне проводить перевыборы в краевой совет, если на российские это уже никак не повлияет? - тоже сделав удивленное лицо, спросил он на полпути к двери, покинув их в почти "ревизоровском" оцепенении.
- Но как же?! Разве можем мы простить такое?! - с гневом обреченного восклицал тот его спаситель, семеня рядом по коридору. - Ведь демократия - это не только свободные, но и честные выборы, где любая ложь недопустима? Мы столько лет терпели их ложь, подтасовки, а вы только из-за них и не стали российским депутатом, я-то знаю? И простить это?! Я не понимаю...
На миг Антону он даже показался вполне искренним, честным, однако, тогда он не понял причин его беспокойства - они шли вразрез с тактикой и стратегией их борьбы, а, вполне представляя почти рабское положение ученых, преподавателей, могущих легко потерять вместе с работой дело всей жизни, он просто простил ему все и даже пожал руку на прощание...
Что же еще тогда он мог подумать про компартию, вынужденную пойти даже на такие уловки, хитрости, чтобы только преградить ему дорогу к власти, борьба за которую и являлась основным предназначением партии, даже в одном единственном лице ее отщепенца? Естественное, но уже веселое оживление это вызвало и среди нескольких других демократов, прошедших в краевой совет, где их уже набиралось человек так десять...
- Ну, с "вольфиками" нас человек двадцать будет! - с гордостью заявлял Илья, лидер клуба "Демократ", породившего не одну партию в крае. "Вольфиками" они называли так называемых депутатов-демократов, но от КПСС. - Это почти фракция, если добиться десятипроцентного барьера! Ну, с помощью "вольфиков" мы и добьемся, кстати. Их ведь, наверняка, и для галочки создавали, уж мы-то этих коммуняк знаем? Им и фракция для галочки пригодится, я думаю...
- Однако, этот преп мне почему-то искренним показался в своей суете, - после этих слов усомнился вновь Антон чему-то. - Может, он был прав, и мне надо было опротестовать...?
- Ну, играть по их правилам нам приходится, но проигрывать - увольте! Перед кем ты собирался метать бисер?! Каждому из них можно поверить, но всем вместе?!... - возмутился даже Александр Зубков, простой моторист, но в поведении и в лексиконе самый наинтеллигентнейший из них и демократ, и депутат.
- Однако, весьма странной получается сумма вполне положительных чисел, ну, конечно, за исключением отдельных слагаемых, явно отрицательных, - задумчиво произнес Антон, баловавшийся, как бывший ученый, подобными умозаключениями. - Конечно, подозревать в искренности председателя комиссии, первого секретаря не приходится, но...
- Антон, а вы разве не знаете, кто у вас был доверенным лицом? - вдруг спросила его одна из весьма радикальных журналисток Марина, радикально относящаяся ко всем без исключения, в том числе и в первую очередь - именно к ним, у кого, кроме прогрессивных убеждений, было масса поводов для уничтожающей их критики, поскольку во всем остальном, общепринятом, почти традиционном, они и были, если мягко сказать, белыми, но весьма ощипанными воронами.
- Как это не знаю? - удивился он ее вопросу? - Андрей Шарманцев! Я же сам ему выписывал удостоверение?...
- То есть, вы знали, что он - родной племянник нашего первого секретаря крайкома? - с ехидцей уже спросила она, слегка презрительно скривив губки.
- А разве у нас первый секретарь - Шарманцев? - искренне удивился тот, еще не знавший врага в каждое его лицо.
- Так вы и этого не знали? - в том же тоне спросила она, но слегка как бы удивившись. - Или вы все же думали, что у нас опять брат пошел на брата, сын - на отца, а племянник - на такого влиятельного дядюшку?
Как ни странно, но она была совершенно права, но только не в последнем. Андрюша обожал и уважал своего дядю, в чем Антон убедился уже потом, так как дружеские отношения у них пережили времена многих разочарований, о которых тогда было трудно предполагать. Видимо, из-за этого уважительные отношения у них сложились и с самим Шарманцевым, ставшим председателем Совета, хотя на заседаниях они были ярыми, непримиримыми врагами по многим позициям, и Антон, как ни странно, чаще других ставил вопрос о недоверии тому, но от него, радикала, иного и не ждали...
Вообще, это было странное время. Вражда между коммунистами и демократами была буквально классовой, особенно со стороны "красных директоров", и, особенно, тех из них, кто через несколько лет тихо эмигрирует в какую-нибудь Новую Зеландию с неплохим капитальцем на черный день, оставив свои "красные" предприятия банкротами, с миллионами невыплаченной зарплаты собственным "пролетариям"... Но в перерывах между заседаниями они все же не были такими смертельными врагами, как можно было предположить по накалу страстей во время оных. Язык человеческого общения им вовсе не был чужд, а "красные директора" больше других интересовались их намерениями насчет приватизации, собственности и прочего...
Непримиримыми врагами они и многие другие станут уже потом, во времена победившей "демократии", разделившей их не только по убеждениям, но и по имущественному цензу - на богатых и нищих, на хозяев и безработных, на "пострадавшую" номенклатуру и виновных во всем "дерьмократов", которых уже никто из новых хозяев не будет брать на работу, устроив для них настоящий, хоть и негласный "запрет на профессии". Ну, какой же гласный, если они, коммунисты-хозяева, считались проигравшей стороной, и разве можно было что-то запрещать "победителям"?
Конечно, мы и сейчас, возможно, ошибаемся... насчет прошлого. Трудно ведь сказать, по какой причине дядя побудил племянника поддержать его, одинокого волка, реально не представлявшего никакой опасности для их огромной своры? Сам Шарманцев не стал ни нуворишем, ни просто хозяином, потерявшись где-то среди множества бывших, просто бывших, каким стал вскоре и Антон, но только с более коротким "бывшим" прошлым, так как следующие "демократические" избиркомы уже обладали достаточным опытом проведения "демократических" же выборов, как и поднаторевшие в боях "вольфики", коммунисты-демократы от "новой" власти, кому просто коммунисты и просто демократы уже были врагами. Для него и для его собратьев-демократов - не "вольфиков" - был введен и некий "запрет на выборы", после чего многие из них вынуждены были работать лишь наемными организаторами выборов у "бывших" коммунистов, комсомольцев, бандитов и прочих "новых русских", имевших возможность авансировать свои демократические мандаты. Зачем им тогда позволили победить, многие из них стараются и ныне не размышлять хотя бы вслух.
К сожалению, сам Шарманцев и многие его бывшие собратья вряд ли когда скажут всю правду, точнее, именно правду, без которой у нас никогда ничего не получится истинного. Приходится собирать ее по крупицам, по крошечным фактикам, затерявшимся среди множества многословных мемуаров, среди обилия намеков, в которых таких фактиков и не хватает лишь.
Антон же спустя почти пятнадцать лет напрочь отказался от нашего предложения насчет них, насчет упоминания фамилий и прочего, в первую очередь спотыкаясь на фамилии того преподавателя и считая, что, кроме этих крупиц правды глобального, среднесоюзного масштаба, все остальное совсем не стоит воспоминаний, как и сожалений, раскаяний в "соучастии во лжи" и прочем, могущем повлиять только на судьбу отдельно взятой личности, не лишенной совести... Эти крупицы правды многое оправдывают, на многое могут раскрыть глаза тем, кто видит... Но разве и тогда не видели?
- Что толку? - вы спросите и, видимо, опять будете правы.