Ах, Мари, Мари, всё твоё увлечение готичностью, и моё - тобой. Понесло же тебя ещё и магию изучать... епрсть... ритуалы просветления... яснознания... переноса... чтоб им... прости, это не к тебе. Ты чудо! До сих пор не пойму, чем я тебе приглянулся - замшелый гуманитарий не первой молодости? Умом и подвешенным языком? Тем, что рассказики пописываю? Пейсатель хренов! Ты же такая молодая, красивая, умная, вся из себя загадочная, затянутая в свою чёрную кожу. И зачем я тоже уломался на куртку с волчьей мордой в перевёрнутой пентаграмме. Всё она - любовь.
Лучше бы ты какой-нибудь восточной ерундой заболела. Сидели б сейчас с тобой тихо-мирно, медитировали, о разных инь-янь-хрень беседовали, или тантрой занимались - милое дело.
Так нет же - магия, круг костров в темноте, взмах ножа, брызги крови, заговор... а-а-а... плющит... распирает... тьма... вспышка... и я в том же замке, только шут знает - когда! Долбанное средневековье. Господи! Счастье, что хоть тебя не закинуло... подвернулся же этот тур по Европам, любой родной Мухосранск раем сейчас кажется.
Ну что они ещё могли подумать, увидев меня в джинсах, кроссовках и куртке с таки-и-ими мордами во всю грудь и спину. Что они могли сделать? Убежать или избить. Одни убежали, другие кинулись метелить... Ох, как кинулись... лучше бы сразу убили, чем оставлять этим братьям-изуверам на растерзание... Это действительно страшно, Мари!.. Я бы во всём признался ещё на дыбе... отрёкся бы от всего на свете... кроме тебя... только взглянув на эти обтянутые кожей скелеты в чёрных рясах, сидящие за столом, не говоря уж про близкое знакомство с другими палачами... садистами, гестаповцами - исполнителями... Вот по ком преисподняя плачет... Эти лошадиные морды... поджарые свиные рыла - с наслаждением... Но не буду, Мари, не буду - ведь ты же настоящая женщина, несмотря на всю твою крутость... Эти - виртуозы... без крови, не то что первая группа встречающих.
Но ведь невозможно было ни объяснить, ни признаться, ни отречься - непреодолимый языковой барьер, да какой барьер - великая китайская стена... Ни слова... Мой современный русский они, наверно, за адское наречие приняли, а я в их многоязычных попытках только несколько латинских слов и разобрал. Да чем это могло помочь, из всей латыни я только твоё любимое: "Homo homini lupus est" и помню, не стоило даже и заикаться.
А вот сомнений насчёт вердикта у меня не возникло, слово аутодафе я понял без переводчиков. И ждать, наверно, уже недолго. Хоть мучения кончились. Но вот ожидание...
"Сижу за решёткой, в темнице сырой...". Хоть не в сырой - и на том спасибо, накормить "добрые братья" тоже не забыли. Но мучительность самого ожидания... и неистребимость надежды, умирающей последней... Вот нашёлся обрывок какой-то кожи в углу, и перышко в соломенной подстилке отыскалось... а красных чернил, после первой бурной встречи с местным населением, достать не трудно, только подсохшую корочку поковырять. Пишу тебе, Мари, последнее прости, не то чтобы надеясь переслать, но, скорее, отвлекаясь от мрачных мыслей. Разве что какой добрый ангел отнесёт, да не верю я в крылатых доброхотов. А кусочек неба мне виден - синего-синего, и облака такие весёленькие, как обои в твоей спальне... почему раньше не любил на природу выезжать, вот сейчас бы... Но стоп, куда-то не в ту степь... А птичек и тут слышно... ворон в основном... слетелись - почуяв... вещие вы наши...
А надежда, пусть и призрачная, у меня есть, запомнил я всё-таки заговор ритуала возвращения - он не очень длинный и довольно ритмичный, огня будет с избытком, крови и без ножа добуду... Но... вот слышу шаги... наверно, за мной. Мари, зла не держу, люблю, на что-то надеюсь, а это послание зажму в руке - может хоть оно...
Этот обгоревший по краям обрывок кожи - единственная вещь, оставленная себе от прежней жизни молодой монахиней "Ордена милосердия" Матери Терезы.