Аннотация: начало романа, по мотивам рассказа "Васятка"
" Муза сдохла-а-а, Музы больше-е не бу-у-дет!"- надрывался истеричный , то ли женский, то ли мужской голос в плеере. Их сейчас и не разберешь, кто есть ху. Иной раз такой ультравизг, а мужской. И наоборот. Однако же, кто бы оно не было, а правда, Муза сдохла. Я сосредоточенно рисовал в блокноте могилку с кривым крестом и прочими траурными принадлежностями. Это так создавал видимость работы. Отдел тих, как всегда после новогодних каникул. Похмелье-с. Национальная традиция. Мало нашему брату десять дней отдыха. Нужен одиннадцатый - на отходняк. Но если нормальные люди будут отдыхать хоть эти десять, то наш отдел мог только мечтать об этом. Четвертого на работу. Как штык, огурец и что там еще. Таков был приказ начальства. Совершенно утопическое распоряжение. Ведь ясно же, что русский человек не сможет четвертого работать. И ему глубоко безразлично будет на то, что к Рождеству у нас должен быть готов выпуск . Вот проснется человек, сядет завтракать, ну и похмеляться, конечно, и что ему необходимо? Правильно, свежая газетка. А у нас ее писать некому. Даже секретарша не явилась. И ведь завтра, поганцы, такие сказки расскажут о своем отсутствии! А я пришел именно насладиться этой картиной, и понаблюдать, как отреагирует на этот беспредел начальница. Как раз заканчивал вырисовывать виньетки на траурном венке, когда Алена, главред, вызвала меня, сначала по селектору, вежливо и сухо : " Денис Романович, зайдите ко мне, пожалуйста". Потом продублировала просьбу в открытую дверь кабинета, но уже матом и на повышенных тонах :" Игнатов, мать твою! Оглох что ли?!". Удовлетворенно респектнув самому себе за третий на сегодня нервный срыв начальницы, не спеша трансгрессировал в кабинет. Программа-минимум достигнута, осталось окончательно довести Алену до состояния, в котором она пошлет ... в поле, ну, то есть, собирать материал для статьи, и - свобода.
Начало вырисовывалось неплохое. Главред, закурив, наверное, десятую на сегодня сигарету, устало пронудела:
- Скажи мне, добрый молодец, на фига я тебя тут держу?
-Не могу знать!- гаркнул я, и Алена болезненно поморщилась.- Давление? - участливо поинтересовался мой голос.
Она побагровела.
-Если бы не твои давние заслуги, прыгать бы тебе сейчас по сугробам в деревне Ивановке, собирая медок на статейку о буднях крестьян.
- Вот!- многозначительно поднял я указательный палец,- То есть, вы мне нормальной темы предложить не можете. И чья же это у нас проблема?
Она поморщилась еще больше.
- Денис, ну давай уже, придумай материал на полосу. Сам понимаешь, после праздников работать некому. А с меня выпуск требуют. По-зи-тив, мать его.
Я ухмыльнулся.
- Ок. Могу написать о перевыполнении плана по пациентам в токсикологическом отделении райбольницы. Или бодрый репортажец из СИЗО.
На Алену жалко было смотреть. Вот-вот заплачет. Тихо-тихо, я этого не люблю.
- Ну, зря вы так, Алена Игоревна. Давайте мы с вами сейчас сядем, подумаем вместе, и найдем интересную, позитивную темку для нашего биллборда.
Вознаградив меня ухмылкой криво скошенных губ, главред достала початую бутылку " Хеннесси" и два бокала. Я потер руки. Другое дело! Давно бы так!
После первого глотка стало ясно, что, возможно, Музе еще поможет реанимация.
- А давайте я в роддом смотаюсь, с Сашком. Детишек пощелкаем, народ любит умиляться над новорожденными!
Жестами Алена изобразила полнейшее согласие и одобрение. Я разлил по второй, и в этот момент в кабинет влетела Людмила, секретарь. Лицо начальницы снова стало наливаться свекольным румянцем, и я сунул ей в руку бокал, и провозгласил: " Ну, за мир и покой в нашем дружном коллективе!"
Люда же затрещала, не дожидаясь грома и молний из уст шефини: - Ой, что расскажу вам сейчас! Только что узнала! В нашем доме живет Маринка Максимова, ну эта, многодетная. Так вот, ее младший на Новый Год деньги нашел и купил лотерейный билет. И, представляете, они выиграли джек-пот! Это ж такие деньжищи!
Мы с Аленой синхронно переглянулись и одновременно гаркнули на Людку : - Адрес давай!
Доехали быстро, даже машину прогревать не пришлось. Сашка только подъехал. Узнав о задании, сильно обрадовался, что не придется растекаться по главредскому ковру за опоздание. В дороге я быстренько продумал сюжет статьи. Итак, неблагополучная семья, мать- одиночка с семью детьми... Сколько - сколько?! Семеро? Что ж там за мать такая? В уме нарисовалась необъятных размеров бабища, почему-то с большим, красным носом на бесцветном лице. Мда. Ладно, надо сообразить, как бы все преподнести позитивнее. На чем я остановился? Ага, семеро детей, три мужа. Хм. Однако, любят ее мужики-то. Не просто так гуляли, а ведь регистрировались. Особенно весело, наверное, последнему было. С таким колхозом взять замуж бабу? Да ему орден надо было дать. Уже интересно, что там за Марина. И ведь не старая еще, тридцать девять.Моложе меня на три года. А у меня еще вообще нет детей. Я мысленно передернулся, представив визгливые комочки в мокрых пеленках. Нет уж. Я как-нибудь без них. Если только где- нибудь на пенсии, может быть. И то, так, чтобы мне его не видеть, пока не подрастет.
Вот и дом. Приехали. Пятиэтажка хрущевского типа, с вонючими подъездами и дурацкой планировкой. Нашли нужную квартиру, звоним. Дверь открыл мальчишка, ростом едва мне по пояс. Смотрит вопросительно, протянул, как мне показалось, ехидно:" Здра-а-сте. А вы к кому?"
Я присел на корточки, оказавшись лицом к лицу с малышом.
-Привет! А мы к вам. Мама дома?
- Неа,- улыбнулся мальчик.- Но скоро придет. Могу сестру позвать.
-Позови,-согласился я.
Он обернулся и крикнул :- Тоня!
Тут же к нам вышла высокая, симпатичная девушка, в фартуке, руки испачканы в муке. Вытерла лоб тыльной стороной ладони, отчего на нос попало немного белой пудры. Я улыбнулся. Представился, рассказал о цели визита,попросил разрешения подождать мать и задать им несколько вопросов для нашей малотиражки. Она кивнула, пропустила нас в квартиру. Тут же прибежали две девочки, такие похожие, что я растерялся. А, так они близняшки. " Белочки",- подумал я, сходство с юркими пушистыми зверьками потрясающее. Пышные рыжие хвосты на макушках и мордашки с веснушками сразу же внушили симпатию. Наверное, мы первые журналисты, которых они видят так близко.Но не боятся, впустили.У нас забрали куртки, пригласили в комнату, усадили на большой диван, и, извинившись, оставили наедине с младшим, тем, кто нам открыл дверь.
- Ну давай знакомиться! Ты ведь Вася? - я протянул руку, и мужичок деловито и гордо пожал ее и кивнул.
- А я Денис. Это ведь ты купил билет лотерейный? - снова кивок.- Ну, расскажи.
Малыш рассказал мне историю, как перед Новым Годом нашел тысячу рублей, на радостях купил игрушку, о которой давно мечтал, лотерейный билет и еще какую-то безделушку. Я слушал и замечал в себе непривычное умиление и самой историей, и рассказчиком. Настоящая рождественская сказка. Давненько не сталкивался с таким вживую. Обычно подобные истории мы пишем сами, причем после новогоднего похмелья такие фэнтази получаются- сами потом загибаемся от смеха. Сашка пока пощелкал обстановку комнаты, впрочем она так и просилась на фото. Очень мило, чистенько, аккуратно, везде видна женская рука, всякие там лоскутные накидки, салфеточки, гербарий в вазах. На стенах- детские рисунки. И, что интересно, нет такого противного запаха. Я уже бывал в многодетных семьях, там обычно тесно, шумно, на батареях развешаны детские колготки, и бьет в нос запах, тяжелый, муторный. Младшие дети часто сопливы, зареваны, и, что больше всего терпеть не могу, сосут пальцы. Брр. Вася уже не маленький, ему около шести, я так понимаю. Одет чисто и, похоже, одежда тоже сшита матерью. Не фабричные вещи. Мальчишка интересный. Смотрит так хитро, и совсем не боится незнакомых людей. Ох, и чешутся у него, небось руки пощелкать Сашкиным фотоаппаратом. Всем детям нравится. Большой, блестящий. Подмигиваю Ваське :- Хочешь пофотографировать?
-А что, можно?- распахнул глаза пацан.
- Ладно, дядя Саша добрый. Можно.
Мальчишку ветром сдуло с кресла, а я прошелся по комнате, попутно набрасывая в блокнот схемку статьи. Не могу отделаться от странного чувства. И не пойму, какого. Вот бывает, зайдешь в дом, все вокруг в эксклюзиве, а жизни нет. Не чувствуется, что туда приходят люди, едят, смотрят по вечерам телевизор, ругаются и мирятся, целуются и вообще, чего-то делают. А тут наоборот. Нет дорогих вещей, но все буквально дышит энергетикой хозяйки. Я так и вижу, как она собирала этот сухостой в вазу, подбирала колючки по размеру. Зачем, казалось бы? Для кого? Книги в шкафу. Хе. Чисто женское чтиво. Потрепанный томик Грина. Булгаков. Коэльо. Акунин. И ведь все книги читают, не просто так они тут стоят, видно, что не раз перегибали переплеты. Ну вот когда ей читать? В перерывах между родами? Недорогой телевизор накрыт вязаной салфеткой. Значит, не принято тут впустую торчать у ящика. Только по особому поводу. Я сразу же представил, как вечером усаживается вся большая семья перед телеком, включают и смотрят, не споря, на каком канале остановиться. Ой, что-то поплохело мне. Представил свои четыре телевизора, обычно работающие целыми днями просто так, для фона. В каждой комнате- по телевизору. А тут всего три комнаты. и в них живут восемь человек.
Как же мне построить повествование? На что давить? Жалость? Угу. Они миллионы выиграли, а мы их жалеть будем. Нет, тут надо по-простому, без акцентов. Итак позитива будет предостаточно. Хотя... Мать- одиночка, еще и многодетная, не вызывает сочувствия изначально. Нужно еще познакомиться с ней.
Прошелся по комнатам, отметил несколько моментов, для статьи. Странно мало игрушек для такого количества детей. И порядок, как в казарме. Наверное, эта Марина- командир в юбке. Ехидство пририсовало плетку в руку смутного образа моей героини. Да нет, не выглядят дети забитыми.
Хлопнула дверь. После негромких переговоров в прихожей в комнату вошли двое пацанов-подростков. Похожие друг на друга, но совсем не схожие с Васей, Тоней и рыжиками.Однако я отметил гордый профиль, очевидно, примесь кавказской крови. Но- красавцы. Очевидно, спортсмены. Оба такие подтянутые, статные. Представился. Пожал протянутые руки.
- Чем занимаетесь ребята? Борьбой?
- А откуда вы знаете?- опешил старший.
Я подмигнул. - Догадался. Ну, и? Карате?
- Тхэквондо.- гордо подтвердил Андрей, старший.
-Ну, и как успехи?
- Нормально. На областных соревнованиях я серебро взял, а Игорь бронзу.
Я одобрительно присвистнул.
- Ну вы красавцы. Когда ж успеваете? Учеба не хромает?
- Успеваем. Учителя не жалуются.- буркнул Андрей, и я отметил, что Игорь уважительно молчит, когда говорит брат. Уважает, значит. Тем временем мальчишки извинились и ушли переодеваться. А я подался на кухню, где коварный Димчик уже угощался свежими пирожками и нагло клеился к Тоне. Уничтожив его взглядом, я присел на предложенный стул и был тут же отоварен чашкой горячего чая и тарелкой с пирожками, кстати, вкусными. Вообще, здорово тут.Только что ж мне так тошно-то? Я жевал уже третий пирожок, когда вошел старший сын Марины, Дмитрий. Именно так, не какой-нибудь там Димусик. Высокий, статный, красивый парень, опять же, вежливый и гостеприимный. Он принес большие пакеты с продуктами, и я поинтересовался : - Много приходится продуктов покупать?
- А то!- шутливо пробасил юноша. - Народу-то, сами видите. А готовят у нас вкусно.
С этим я безоговорочно согласился и стал клянчить еще пирожков, в глубине души отмечая, что не знаю, ел ли я когда-нибудь именно домашнюю выпечку. Ребята рассмеялись, и стало вообще хорошо. Я уже и забыл, зачем мы пришли в этот чудесный дом. На коленях Димчика устроился Васятка, сосредоточенно вертел в руках фотоаппарат, а мы, разомлевшие, просто наслаждались умопомрачительными запахами варящегося борща и выпечки. Наконец, тренькнул дверной звонок и одна из близняшек унеслась встречать маму. Я внутренне собрался, опасаясь, что вот сейчас появление Марины разрушит все то чудное впечатление, что сложилось у меня от этой семьи. Пока что из прихожей слышен только негромкий голос. Я боялся повернуться, когда она вошла и встала у меня за спиной.
- Здравствуйте! Извините, что заставила ждать. Но вы бы позвонили предварительно, я бы поспешила.
Обернуться пришлось. И, как глупый, зеленый пацан, расплылся в улыбке и облегченно выдохнул. Потом взял ее руку и поцеловал. Сам с себя обалдел.
Не ожидал я, что она будет такая. Невысокая, но не маленькая. Не полная и не худая. Длинные русые волосы собраны в высокую прическу. А лицо.... Да обычное лицо. Серые выразительные глаза с морщинками в уголках. Брови вразлет. Совершенно очаровательная, милая улыбка. И девчоночьи ямочки на щеках. Да вообще, не в этом дело. Взгляд у нее такой, что просто не описать. В нем и мудрость, и спокойствие такое, и какое-то снисходительное прощение. Я смотрел на нее и не понимал только одного- как у такой женщины может не быть мужчины? Дети? Боже, ерунда какая. За все то время, что я здесь пробыл, дети меня нисколько не напрягли. Меня, дважды разведенного мужика, засасывало в этот дом, в эту семью, в это море тихого покоя в умных серых глазах. А где же отцы детей? Как они могли оставить Ее? Насколько я понимаю, отцов-то поболе, чем трое. Пятеро, очевидно. Это надо выяснить.
Потом девчата накрыли на стол под руководством мамы, мы все умудрились за ним поместиться. Очевидно, в этом доме заведено всем вместе принимать пищу. Горячий борщ и отдаленно не напоминал столовскую жижу. В тишине, прерываемой лишь стуком ложек о тарелки, я присматривался к Марине. Надо же, в ней нет ни грамма кокетства. Она не пытается мне понравиться, и вообще, воспринимает как одного их детей. Даже обидно стало.Я ж, вроде, не урод. Уж чего-чего, а женского внимания мне всегда хватало. И я гордился своей внешностью, своей шевелюрой, белозубой улыбкой, помогающей пройти в самые высокие кабинеты. Фигурой своей, в конце концов. Ни грамма жира, подтянутые мышцы, и осанка, и рост- все по голливудскому стандарту. По крайней мере, даже пенсионерки кокетливо хихикали на мои плоские шуточки. А эта- ноль внимания. Хотя... Как видно, мужики ее тоже не баловали. По крайней мере, мужской руки в доме не чувствовалось. Может, ей одни придурки попадались?
После обеда, Марина определилась с детьми, кто и где будет находиться, пока мы побеседуем. Димчик снял всю семью, сам выигрышный билет, меня со счастливчиками, и я его отпустил, сказав, что домой доеду на такси. С детьми я поговорил, и они отправились по своим делам, а мы с Мариной остались одни. Сказать по правде, я мог бы уже давно закончить этот визит, но мне было интересно разузнать все об этой странной женщине. Достав диктофон, я стал задавать вопросы о лотерее, о планах, которые осуществятся с появлением денег. Пока она говорила, я, не слушая, разглядывал ее. Наверное, раньше с таких рисовали Мадонн. Трудно определить критерии, необходимые для того, чтобы завпечатлеть женщину в образе Матери Бога. Она даже, в принципе, может не быть матерью сама. И не обязательно красавицей. Но непременно с таким взглядом. Перебив ее, спрашиваю:
- А вы действительно хотели иметь много детей?
Она вздрогнула. Похоже, я задел ее за живое. Улыбаясь, отвечает. А глаза - то опустила.
- Дети - это счастье. Разве можно их не хотеть?
- То есть, вы всегда знали, что у вас их будет много?
Глаза не поднимает. Качает головой отрицательно.
- Нет, не думала. Так сложилась жизнь.
-А ваши дети - они все желанные?
Ресницы взлетели, наконец-то взгляд в упор.
- К чему эти вопросы?
Ага! Появляются эмоции. Еще немного, и я либо буду выметен из этого дома метлой поганой, или на меня польется поток откровений.
- Расскажите о ваших мужьях.
- Это вам тоже нужно для статьи? Какое отношение мои мужья имеют к выигрышу?
Я вздохнул, выключил диктофон, пригнулся к ней через стол и заговорщицки зашептал :
- Понимаете, я же не последний журналист, что придет к вам. И всех будет интересовать что-нибудь остренькое. Если же вы не дадите им информации, они придумают ее сами. Такой вот противный народ. И судиться- бесполезно. Я просто хочу обезопасить вас от неприятностей, предупредить, как искажать информацию. Вот, скажите, случалось с вами нечто такое, что вам будет неприятно увидеть в газетах?
На лице Марины отразился ужас. Браво, Игнатов! Ты великолепен. Как всегда.
- Вот видите. - протянув руку через стол, сжимаю ее ладошку в своей. Однако, какая мягкая рука! Не такими я представлял руки многодетных матерей. Как минимум- красными, в цыпках от бесконечной стирки, и мозолях. Она не отдернула, а спокойно освободилась из моего захвата. Похоже,ее мои прикосновения не волнуют. Интересно. Ну, так о чем я?
- Итак, мне вы можете рассказать все. А я подумаю, как это лучше преподнести.
Вся гамма чувств отразилась в глазах дамочки. И недоверие, и отчаяние, и страх, и надежда, что я - не проходимец, и действительно помогу ей. Ой, не стал бы я себе доверять на ее месте! Одно мне оправдание- другие будут не лучше. Наконец, вздохнула, встала, прикрыла дверь в комнату, достала из шкафа картонную коробку из-под печенья, и стала рассказывать. Я незаметно, под столом, включил диктофон.
Так мы просидели несколько часов. За окном окончательно стемнело. На кухне гремели посудой. Похоже, им пора ужинать. Я под конец рассказа Марины уже забыл, зачем пришел. Все в голове перепуталось, дико хотелось курить и выпить. Поняв, что сегодня я уже не способен на адекватную оценку информации, стал собираться восвояси. Марина меня не удерживала. Дети вежливо попрощались со мной, Вася так с нескрываемым огорчением. Похоже, я ему понравился. У двери я замялся.
- Я должен буду прийти к вам еще раз, для согласования материала. Вы не будете возражать?
Она пожала плечами:
- Пожалуйста, если вам надо. Приходите.
Выйдя в подъезд, я торопливо закурил,и, кажется, в две затяжки прикончил сигарету. Вызвал такси по мобильному. Пока ждал, прогулялся вдоль дома, выискивая нужные мне окна. Вот, нашел. В зале окно ярко светится, а в кухне занавешено плотной занавесью, через нее свет не пробивается.
Сейчас они все, наверное, собрались за столом, обсуждают прошедший день, делятся успехами, планами. Настроение окончательно испортилось. Тут, слава Богу, такси подъехало. Зайдя в собственную квартиру, не раздеваясь, прошел по комнатам, включая телевизоры. Тишина заполнилась голосами мультяшных героев, дикторов, слащавых певцов и навязчиво-липкой рекламой. Достав из бара бутылку, отхлебнул прямо из горлышка. Потом только подумал :" А зачем, собственно, я это делаю? Что за ритуал такой- пить сразу же, стоит войти в дом? Что, так не страшно? Или создать видимость жизни? Чтобы зашумело привычно в голове, и отступили лишние мысли? ". Лишние... О том, что мне нужно что-то другое в этой жизни. Что где-то я просчитался, и чего-то важного не учел.
В холодильнике достаточно продуктов, чтобы не сдохнуть с голода. Сыр, сервелат. Яйца. Банки с консервами. В морозилке полно пельменей, мясных полуфабрикатов. Только я не хочу. Не хочу жарить кусок мяса и грызть его в одиночестве. Хочу суп. С курицей и галушками. Такой, что варила мама. Хочу, чтобы квартира пахла пирогами. Смешно. Из всех баб, что прходили ко мне сюда, ни одна не приготовила пироги. Да вообще ничего не приготовила. Может, потому, что я сам выбирал таких? Мой идеал - худая, невротичного вида дама, курящая тонкие сигареты в мундштуке, с томным взглядом, длинными тощими ногами, изящными, прозрачными пальцами и выпирающими ключицами. Откуда он у меня взялся, этот идеал? Что вызвало у меня сдвиг, заставляющий раз за разом набивать синяки о костлявые бедра, слушать ненатуральные стоны, выносить капризы и истерики, и даже дважды жениться, причем на абсолютно идентичных стервах?
- Ты болен, Игнатов,- сказал я сам себе.- Причем, давно.
И немедленно выпил.
После нескольких часов тупого безделья в табачном тумане, не выдержал, достал диктофон. Поставил с начала рассказ Марины.
- Вы знаете, я ведь с самого детства обожала сидеть на подоконниках. В любую погоду, но лучше всего- зимой или осенью, смотреть на дорожку у дома, подсвеченную фонарем, и ждать. Сначала - родителей с работы. Потом - просто ждать. Не знаю, чего. Отец ушел от нас, когда мне было девять. Ушел так, будто забыл о моем существовании. Они с матерью ругались, а я сидела за шторой и слушала. Не потому, что хотела все это слушать. Я бы услышала и на улице, так они кричали. Просто обо мне забыли. Я поняла тогда, что у нас не было семьи. Были все мы по отдельности. Не знаю, кто был в этом виноват на самом деле, но я, как и все брошенные дети, обвинила во всем себя. Может и правду кричала мать, что семья лишила ее должной карьеры, и я отняла у нее лучшие годы жизни. Я смотрела, как по тротуару бегут домой люди, парами, с детьми, и думала: " Наверное, это не у всех так. Это только я такая проклятая" . Моей семьей стали книги, и, чем больше я читала, тем дальше я уходила от реального мира. Я перестала общаться со сверстниками, в школе меня считали дикаркой, избегали, да я и не расстраивалась. Куда как лучше было устроиться с книжкой на подоконнике и погрузиться в интересную жизнь, полную любви и нужности кому-то. Училась я неплохо, сказывалось чтение, и врожденная грамотность. Отец не приходил. Звонил иногда, но говорить нам особо было не о чем. Я знала, что он снова женился, об этом мне сообщила мать, крича, что крашеная проститутка заменила ему родную дочь. Вообще, она стала частенько выпивать, а уж курила, как паровоз. Вся ее родительская забота выражалась в вызове врача, когда я болела и дежурных купюрах на столе. Но я ее не осуждала. Потому, что считала себя ее проблемой. И старалась быть незаметной. Иногда она не приходила домой ночевать. А я ждала. Сидела на подоконнике и плакала, потому, что боялась одиночества и темноты. Быть одной я еще привыкла, но вот ночью, когда не видна была дорожка у дома, мне постоянно слышался стук ее каблучков по асфальту. Я вздрагивала от каждого шороха, и думала, что это самое страшное- быть одной. Сама себе я обещала, что у меня-то будет семья, и счастливая. Где-то ждет меня отважный Грей, и если очень сильно мечтать, то мы непременно встретимся.
Здесь я диктофон выключил и, подойдя к окну, уселся на подоконник. Странно, почему мне никогда не приходило в голову туда забраться? Я вспомнил, как в детстве представлял себя лихим пиратом, бегая по затопленной барже. Баржа была идеальна. Выброшенная на отмель, она возвышалась над гладью реки, и создавала полное ощущение пиратского корабля. Открытые люки с плещущейся в них водой таили сокровища, канаты, свисающие с бортов в воду, казались щупальцами осьминога. Это было лучшее мое воспоминание о детстве, хотя оно и не было несчастным. Меня все любили, баловали, и мои родители прожили вместе до самой смерти. Так получилось. И жили долго и счастливо, и умерли в один день. Разбились в автокатастрофе. Но я уже взрослый был. Может, будь они живы, отговорили бы меня водиться с анорексичками фригидными.
Я сидел на подоконнике и думал совсем не о том, о чем следовало. Мне нужно статью писать, завтра я должен отчитаться перед Аленой. А в голове какие-то баржи и детские мечтания. Закурив, посмотрел еще немного на заснеженный двор у дома, и, нехотя, раскрыл ноут. Ну, Муза, давай, не подведи.
Проснулся я за столом, лицом в свежеотпечатанной статье. В голове еще крутились обрывки сна, вкусного, розового с бантиками. Помотав головой, вытряхнул их из сознания, отправился в душ, и под холодной водой окончательно проснулся. Однако! Засиделся я вчера. Надеюсь, что все-таки что-то написал. Схватив в холодильнике кусок колбасы, стал откусывать его прямо от батона, глазами пробегая статью. Хм. Не так страшно, как казалось. Даже прикольно. Молодец, Денис Романович! Есть чем отмазаться. Немного сентиментально, но так и надо. Ого, я опаздываю!
Родной коллектив! Приятное зрелище: опухшие лица, больные глаза, дамы немного расползлись в талии, или сменили размер одежды на более обтягивающий. Но, хоть и мучаются все, но работают. Это как в популярном анекдоте- мыши кололись, плакали, но продолжали есть кактус. Между тем, по голосу главреда, гремевшего на всю редакцию и вспоминавший всех матерей, материал нужен именно сегодня. Десять глаз посмотрели на меня с робкой надеждой на спасение.
Пятеро паршивцев, бросивших меня вчера одного на растерзание Алены, наглых и беспринципных. Еще пытаются разжалобить меня бледным видом и заискивающими улыбочками. Погрозив им кулаком, пошел к шефине. Чего стесняться-то, материал-то есть. Алена, увидев меня, аж из-за стола встала.
-Ну! Не томи!
- Получите.- вальяжно развалившись в кресле, протянул ей статью. Она, пробежав глазами текст, недоуменно на меня посмотрела, и даже сощурила один глаз.
-Игнатов, это что?
- Это позитив, Алена Игоревна.
- Я вижу, что не триллер. Но ты-то чего пил вчера?-в голосе начальницы звучал неподдельный интерес. Я даже усомнился, то ли я ей сунул в руки.
- А что не так?
- Да все так. Но ты не мог написать такой светлый текст.
-Ну так Рождество же, то-се. Вы ж сами говорили. Не нравится?
-Нравится.- шефиня, откладывая статью, задумалась .- Впервые, Денис, ты написал без сарказма. Рада за тебя. Растешь в профессиональном плане. Скоро дамские романы начнешь сочинять.
- А что, мысль! Кстати, мне к этой Марине ехать за подписью?
Алена отмахнулась:- Зачем? Ты ж диктофон включал? Имя - фамилию поменяем и в тираж. А ты - красавчик, хвалю!
- Где можно получить поцелуй наличными?-съязвил я.
Алена погрозила кулаком и махнула, мол, проваливай. А сама погрузилась в детальное рассмотрение моей статьи. Я же, сам от себя не ожидая, решил свалить домой. И сам же удивился, что это со мной? Никогда я дома днем не был. Но, оставив Людмиле распоряжения насчет моего отсутствия, сел в машину и отправился сначала в магазин, потом к себе.
Наверное, впервые я готовил себе рождественский ужин. Обмазал маионезом курицу, посыпал специями, запихал внутрь тушки лимон и засунул птичку в духовку. Вроде, так делала мама. Салаты я купил уже готовые. Как и выпечку. Пока горячее готовилось, сделал уборку в квартире, и даже прошелся со шваброй по комнатам. Видел бы меня сейчас кто-нибудь! Вот уж поржали бы. Игнатов в фартучке! Мда. Однако же результат моего труда радовал глаз. Не так уж плохо. На плазменной панели в гостиной поставил заставку-огонь в камине, на журнальном столике накрыл себе ужин. Курица удалась. Наверное, и правда, мужчины- лучшие повара. Надо, пожалуй, освоить кулинарию. Это, наверное, даже сексуально- обмазывать гладкую холодную кожу масляным соусом и потом, облизнув палец, многозначительно посмотреть в глаза ... Кому? Элле? Да она еще раньше скончается от хохота, увидев меня и сырую курицу в одном кадре. Похоже, не сложится у нас с ней любовь.Я, наверное, старею. Хочется большего. Хочу приходить домой, где меня ждет кто-то, не напрягающий, молчаливый, понимающий. И это должна быть женщина, что б вы там не подумали. И она не должна быть болезненно- худой, и не должна курить, надоело целовать пропахщие никотином губы. Желательно, чтобы она умела готовить, чтобы украсила квартиру своим присутствием, и меня чтоб не раздражали ее вещи, разбросанные по всем комнатам.
Тут я , сам не зная, почему, выключил свет, зажег свечи, заготовленные для романтических свиданий, налил вина в бокал и включил диктофон. Тишину заполнил мягкий грудной голос женщины, которую я видел лишь раз. А я слушал, прикрыв глаза, и представлял себе ее тогда...
- Все изменилось после выпускного бала. Платье на праздник я сшила сама. Такое красивое, и мне очень шло. Наверное, мне просто никто никогда не говорил, что я могу быть привлекательной. Я и чувствовала себя посредственностью. А тут вдруг оказалась в центре внимания. И я впервые танцевала, да не с кем-нибудь, а с самым красивым парнем школы, Володей Стуковым.
Тут шорох, это из коробки появилась первая фотография. Прыщавый, но смазливый юноша, голубоглазый, с роскошными русыми кудрями.
-Про таких дурочек, как я, сейчас уже писано-переписано. А я тогда все мечтала о большой и чистой любви. В моих любимых книгах героям достаточно было потанцевать вместе, чтобы утром проснуться в одной постели. А потом следовала свадьба, и - " Они жили долго и счастливо". Какая же я была наивная. Мы провели вместе ту ночь. и я, естесственно, вообразила, что он и есть моя судьба. Мой принц, мой герой. Он приходил ко мне, и мы занимались любовью, не думая о последствиях. Избито, правда? Если бы нашелся кто-то, открывший мне глаза на истинную природу наших отношений! Моя мама, например. Но никого не было рядом. Володя приходил все реже, и я продолжала сидеть на подоконнике и ждать. Теперь уже его. От своей любви обо всем забыла. Не подала документы в институт, на тот момент мне казалось, что грядущая свадьба важнее образования. В фантазиях я рисовала себе свою собственную семью, мужа-Володю, спешащего ко мне с работы, стол под абажуром, и прекрасные долгие вечера вдвоем. Вы, конечно, догадываетесь, что было дальше. Когда я поняла, что беременна, обрадовалась. Ребенок, мне казалось, свяжет нас крепче всех клятв и свидетельств. Он к тому времени уже давненько не приходил ко мне. Я решила отправиться к нему, обрадовать. Позвонила ему домой, узнала, что он гостит у тетки, в соседнем городе, и поехала туда. Приехала уже к вечеру, кое-как нашла улицу, которая мне была нужна, и, подходя к дому, увидела его. Он сидел в обнимку с какой-то девицей. Я не верила глазам. Увидев меня, он побледнел, быстренько отвел в сторону, и, вы конечно, догадываететсь, что я услышала. Что просто развлекался, что надоела ему. Кричал, чтобы оставила его в покое, отцепилась и не преследовала. А я, как дура, стояла с неуместной улыбочкой на губах и шептала про ребенка. Он, когда понял, ужаснулся. На минуту отвернулся, а когда снова посмотрел на меня, в его лице было столько злости и ненависти, что мне стало страшно. Он пригрозил, что, если я кому-нибудь скажу, что беременна от него, он подговорит своих друзей оклеветать меня, всем расскажет, что я проститутка. От шока я не знала, что сказать. Он прошипел на прощанье, чтобы больше не подходила к нему, и ушел. А я осталась сидеть на лавочке. Наверное, мне нужно бы было поплакать. но я не могла. Когда я поняла, что случилось на самом деле, я просто завыла. К тому времени на улицах уже не было ни души, свет в окнах погас, и никто не поинтересовался, кто там воет. Пока я брела к автостанции, в уме я совершила самоубийство всеми известными мне способами.
Я и в самом деле хотела это сделать. Но струсила, не смогла. Решила рассказать обо всем матери, чтобы получить совет от единственного близкого мне человека. Но она к тому времени уже была больна, а я не знала. Ее психика серьезно пошатнулась после развода. И, когда я ей сказала о своей беременности, она кинулась на меня с кулаками. Может, у нее в голове в тот момент переклинило, и она увидела во мне свою соперницу? Как бы то ни было, а утром я с распухшим от слез и пощечин лицом, стояла на автовокзале. Купила билет в первый попавшийся по расписанию город и уехала. Ни о чем тогда не думала. Обида жгла сердце так, что я забыла про сон и еду. Приехав, провела ночь на вокзале, а утром отправилась на швейную фабрику, устроилась ученицей. Меня определили в общежитие. Там я с удивлением заметила, что таких, как я, брошенных беременными, немало. Мне рассказали соседки по общаге. Дали мне кучу советов, как избавиться от ребенка. А я сидела вечером на подоконнике в коридоре, и думала: " Я, наверное, проклятая. И не будет у меня больше никогда ни семьи, ни любви. так и суждено мне умереть в одиночестве.". А потом поняла, что я не одна. У меня будет ребенок! И это здорово! Будет кто-то, кому я буду нужна, кто будет меня любить безо всяких условий, и никогда меня не бросит. И не было рядом никого, кому это было важно. И кто бы мог отговорить меня. Я стала роботом, машиной. Днем- работа, вечером-скромная еда и тупое сидение на подоконнике. А потом появилась Тоня.
Я налил себе еще. Как, почему все это случилось тогда, когда я был молод и свободен. Я развлекался с друзьями, ходил на вечеринки, трахал незнакомых девиц, и, кто знает, может, у меня еще тогда мог быть от любой из них ребенок. Я встал и подошел к окну. Тогда я уже учился в институте. И даже не думал о браке.А ведь мы были совсем рядом. Я тысячи раз ходил мимо того общежития. И она, наверняка, видела меня. А я ее не видел. Как же ей было тяжело, наверное. Подонок этот Володя. Если бы я мог... А это мысль. Пара беглых листаний записной книжки и вот нужная запись найдена. Звоню с мобильного.
- Привет, старик! Не забыл меня еще? Конечно, помню! Не собираешься к нам из своего Мценска ? Да какие проблемы, встретимся! Давай на следующей неделе? Кстати, я чего звоню-то. Ты не мог бы там по своим каналам пробить человечка одного. Нет, не для редакции. Личное дело. Да так, должен он кое-кому. Нет, помогать не надо. Ага, записывай. Стуков Владимир, около сорока лет, учился в вашей четвертой школе. А, так ты знаешь его? Ну и что он из себя представляет? Ага. Отлично. Дашь адрес? Не могу обещать, но, возможно, приеду. И тебя с праздником! Позвоню, ага. Пока.
Вот так, значит. Владимир наш был дважды женат, оба раза неудачно. Институт так и не закончил, работает в торговой базе снабженцем. Детей нет. Интересно, как он отреагирует на новость, что он вот уж двадцать лет, как отец. И у него потрясающая дочь, умница, красавица, талантливая и очень милая. И как она отреагирует на своего отца? Думаю, просто не захочет с ним разговаривать. Зачем он ей теперь? И Зачем он Марине? А мне? И что будет, если они, встретившись, решат начать все сначала?
Что-то больно укололо в сердце. Игнатов, ты сбрендил? Ты что, ревнуешь? Кого? Эту простушку, которую так легко провести? Наивную дурочку, рожавшую от каждого своего мужика? И сам себе ответил: " Да. Ревную. И восхищаюсь. Мне никто не родил. Я и не хотел. Но если бы хоть одна родила, я бы не бросил. И был бы у меня сейчас сын. Такой, как Дима. Или Андрей. Или Вася. ". Закурив, стою у окна и смотрю на свет фонаря. Странно, в нем не виден снег, а в темноте улицы виден. Вот так и в жизни. Светлое не всегда оказывается верным. Вообразив, я почти почувствовал на своем плече крепкую руку одного из мальчишек. И представил, как они мне говорят: " Отец". Черт побери, я бы хотел сейчас быть не один. Неужели это я сам сделал такое со своей жизнью? Почему никто мне не сказал, как нужно жить? Зачем мне все то, что я считал важным? Мне уже за сорок. Случись сейчас со мной сердечный приступ, кого звать на помощь? Пылесос? Или плазменную панель? Что стоит даже мой любимый Лексус? Это же предметы. Роскоши, мебели, не важно. Но они не способны сопереживать.
- Хорошо. - возразил я сам себе. -Тогда что тебе стоит сейчас найти женщину помоложе и завести, наконец, семью? Давай. Познакомься с такой же дурочкой, только без семерых детей. И делайте будущих Дмитриев, Андреев и Вась сколько угодно.
-Не-ет,-это уже, наверное, мой внутренний голос, или белая горячка, или просто галлюцинация.- Нет, ты не хочешь кого попало. Она ж будет жить в твоем доме, спать на одной с тобой кровати, храпеть по ночам, пить кофе из твоих любимых китайских фарфоровых кружечек , и отмокать в твоей шикарной ванной.
Я передернулся, вообразив себе Эллу просыпающуюся утром на моей кровати. И ее жеманный голос, тянущий слоги : " Ми-и-лый, принеси-и ко-о-фе". Тьфу. И такой вот доверить рождение своего ребенка? Да ни за что! Пусть лучше все останется, как есть. Не то, чтобы мне жалко ванны. Но весь свой мир я строил именно под себя. Никто не указывал мне, где должна стоять моя мебель и какого цвета должны быть шторы. Я - старый холостяк, и горжусь этим! Гордился. Да все нормально, это просто кризис среднего возраста! Мда... Уже среднего... Можно врать кому угодно, но не себе. В сорок три года нужно знать, чего хочешь на самом деле. Какое будущее меня ждет? Вечные побегушки в редакции? Это потолок, выше уже не прыгнуть. В столичной прессе мне ничего не светит, а здесь газета дышит лишь потому, что финансируется мэром. Да и я живу, пока кручусь, на рекламе и заказных статьях. С одной стороны- неплохо. А с другой? Ладно, я себе уже не впервые задаю этот вопрос. И в который раз убеждаюсь, что не знаю ответа.
Не хочу сейчас об этом думать. Погода испортилась, поднялась метель. Голые ветви деревьев танцуют под аккомпанемент ветра, мелькают тени в окне. Моргает лампочка на кухне, видно, ветки задевают провода. Сейчас я хочу только одного, бокала вина. Хочу слышать ее голос. И вспоминать , как она это рассказывала. Я же почти не слушал тогда, смотрел на нее. Пытался понять свои ощущения от этой женщины. Она не в моем вкусе, определенно. Но, кто сказал, что мой вкус- это то, что мне действительно нравится? Зачем-то я придумал себе такой вкус, и он еще ни разу не наградил меня действительно хорошими отношениями. Не хочу подводить к тому, что мне попадались одни стервы. Может, это я их делал такими? Красивыми они были и до меня. А вот оживить их у меня так и не получалось. Или меня устраивала их картинность? Но Марина... Нет, она абсолютно мне не подходит. Так я стоял и слушал, и смотрел в окно.
- Когда Тоне исполнился годик, я вышла на работу. Тяжело было жить только на пособие. Благо, дочка сильно не напрягала, Бог миловал от серьезных болезней, а девчата в общежитие помогали, кто продукты приносил, кто пеленки-распашонки. Ну, когда я ее в ясли отдала, думала все самое тяжелое позади. Платили нам тогда сносно, я даже приоделась немного. Встала в очередь на малосемейку. Самое счастливое время у меня началось. Мне было всего двадцать, все девчата с фабрики на свидания после работы бегали, а я - в парк, с дочкой гулять. Хотелось, конечно, встречаться с парнем, я ведь так и непяла, что это такое- когда мужчина ухаживает. А тут к нам на фабрику устроился новый технолог. ( Тяжелый вздох, шелест фотокарточки). Максим. Самое мое счастливое воспоминание. Посмотрите, какой он у меня красивый был. Мне все завидовали, а я никак понять не могла, что же он во мне нашел. Еще и с ребенком ведь я, а вокруг полно свободных, молодых. Но он почему-то стал приглашать меня на свидания, девчата выручали, нянчили Тонечку, пока мы в кино ходили. так и началась у нас любовь. Он ведь, Максимушка, детдомовский был, ему домашнее тепло было в новинку. А я уж расстаралась- и готовила все, как в ресторане, и пошила ему рубашек, свитер связала. В общем, однажды он предложил мне выйти за него замуж. Такая я была счастливая! На крыльях летала! Мне с ним так хорошо было, что не описать. Во всем он был просто идеалом- и хозяйственный, и любящий. Нам и квартиру должны были дать. А тут я забеременела. Максимка обрадовался, уговорил рожать, на руках меня носил буквально. К тому же и квартиру нам уже побольше дали, когда Дима родился. Вы не женщина, не поймете, какое это счастье, когда ребенок в животе бьет ножкой, а муж гладит животик. Чувствуешь себя чем-то связующим между двумя самыми любимыми людьми. Как чудесно ждать малыша и загадывать, какие у него будут глазки, какие губки, волосы. Когда любишь, передаешь это чувство еще не рожденному человечку и он все понимает, поверьте! Вот такая была у меня сказка. Я даже стихи писала, добрые и нежные. Сбылась моя мечта, я нашла своего Грея и наслаждалась, и надеялась на лучшее. Но беда уже бродила рядом, поджидала момента, чтобы ударить побольнее. Может, и было у меня предчувствие, да я не придавала значения. Всего два года была я с Максимом. Погиб он. С работы возвращался и попал под колеса пьяного лихача. Помню, пришли ко мне, рассказали, а я не соображу никак- что говорят-то? Кого сбили? Кто умер? И Максимка задерживается, а уж время позднее. Когда дошло до меня, наконец, я вдруг стала смеяться, прямо хохотать. Уж не знаю, с чего такая реакция была, а только казалось мне, что сердце мое сейчас разорвется на части. А тут еще двое малышей, одна к ноге моей прижалась, еле стоит, а другой с рук не слазит, ревет. Как во сне, пролетели похороны. Я на автомате просидела у гроба ночь, глядела на родное лицо, помятое, будто пластилиновое. Не могла поверить, что все, не будет больше его рядом. Как звездочка, что падает с неба, промелькнул он в моей жизни, слишком хороший, слишком красивый, нежный, любящий, чтобы задержаться. Остался от него только малыш, с такими же шоколадными глазами да черными вихрами. И все стало вдвойне. В два раза больше проблем и трудностей, в два раза меньше денег. С детьми, одна из которых только-только ходить научилась, а второй еще грудной, особо не поработаешь. А время было тяжелое. Стала брать работу на дом, строчила спецодежду, хоть какие-то деньги. Ребятишек к столу привяжу на веревку, чтобы не натворили чего, дам им кучу тряпочек, завязанных на манер куколок, и сидят они рядом, играются. От такой жизни росли они не балованными. Однако ж часто приходила мне в голову мысль прыгнуть с балкона вниз головой, или включить все комфорки, отравиться вместе с малышами. Чего хорошего-то ждать? Впереди только годы одиночества, ведь после смерти Максима сердце мое стало как каменное. Никого не могла даже представить рядом с собой. Как пережила это время- сама не знаю. Только Димке годик исполнился, его тоже в ясли, и на работу вышла. Тогда как раз все эти кризисы стали происходить. Цены выросли, а зарплату сократили. Хоть вой. Детям-то сколько всего надо! Им же не объяснишь, что денег нет, когда они жадными глазенками глядят на всякие сладости да игрушки. Еще больше работать стала, шила по пол-ночи. Заготовки мне привозил молодой парень, Вазген. Я на него сначала и внимания не обращала, а потом стала замечать, что, когда он приходит, дети смеются, веселятся. Он им разные лакомства приносил и играл с ними, а они и рады стараться. В общем, так уж сложилось, что каждый его приход становился маленьким праздником. Я и сама не поняла, как он стал за мной ухаживать. То цветы, то подарки небольшие, а главное- к детям он хорошо относился. Знаете, для женщины это дороже всего, наверное- когда ее дети счастливы. Все-таки, им не хватало отца. Да и я оживать стала, ведь уж два года прошло с похорон. В общем, хотите - осуждайте, хотите - нет, а пустила я Вазгена к себе в семью. Только не хочу я, чтобы вы о нем в статье упоминали. Хотела бы вычеркнуть его из своей жизни. Сами поймете, почему. Сначала мы хорошо жили. Я вздохнула посвободнее, денег стало хватать, Вазген не жадным оказался. А вскоре так и вовсе деньги перестал считать. Одел - обул нас, от постылых подработок освободил, я снова стала следить за собой, прически делать да красоту наводить. Даже съездили в Дагестан все вместе, к его друзьям. Я сова поверила, что могу быть счастлива. Вскоре переехали в большой дом, я стала в нем хозяйкой, работу бросила. Вазген стал меня уговаривать, чтобы сына ему родила, мол, у кавказцев мужчина, у которого нет наследника- не мужчина прям. Я отнекивалась, но призадумывалась, что найдет кого посговорчивее. Куда мне было деваться? Он меня, вроде, любил, дети в нем души не чаяли, дом-полная чаша. В общем, согласилась я с одним условием- расписаться. Чтоб, значит, законный отец был у ребенка. Мне бы, дуре, призадуматься, откуда у мужа такие деньги, да все мы задним умом крепки. Родила я Андрюшку. Сама себе сказала, что все- последний. Не буду больше, мне ведь двадцать шесть, когда ж я жить-то буду? Все из пеленок не вылезаю. Странное у меня споначалу было чувство к сыну. Вроде как он на заказ рожденный. Страшно сейчас так говорить, а тогда настоящая депрессия началась. Вазген, конечно, вроде и неплохой, и не жадный, но не любила я его, как Максима. Мне стало казаться, что я предала своего любимого. Даже кормить малыша не могла. А муж-то оказался с характером. Плевать ему было на все мои переживания. Он после родов на меня внимания почти не обращал, деньгами откупался, сам пропадал где-то сутками. Или гостей приводил орду, а мне всех накорми, да всем улыбнись, чтоб, не дай Бог, не обидеть. Я Вазгена даже бояться стала. Он как бешеный, мог накричать, оскорбить. А после такой красивой жизни, да еще , теперь уже, с тремя детьми, куда мне было деваться? Стала рабыней при нем. Чувствовала, что и погуливает от меня, и работа у него странная. Да некогда было вдаваться- дом на мне, дети. Андрюшке полгода исполнилось, когда Вазген решил нас свозить на отдых, в Дагестан. Там мы все вместе хорошо отдохнули, много поездили по красивейшим местам. Только удивлялась я, что он нас ни с кем не знакомил, пропадал надолго, оставлял нас на пляже, или на ночь уходил. Я не ревновала. Уж не знаю, почему. Не любила, наверное, просто. Обратно он нас отправил первыми, обещая прилететь позже. Мы уже прошли паспортный контроль, когда вдруг служебная собака, бегавшая между отбывающими, стала лаять на меня, а я Андрюшу на руках держала. Дети испугались, ко мне прижались, заплакали. Я тогда еще ничего не понимала. Как и потом, когда стали таможенники доставать из одежды сына пакетики с порошком. Когда дошло до меня, я снова рассмеялась. Глупо же я тогда выглядела. Впрочем, там, на таможне, и не такое, небось, видали. Это сейчас я так запросто рассказываю. А тогда меня трясло, как осиновый лист. На меня надели наручники, все было, как в кино. Детей забрала женщина в форме, сказав, что они будут пока в детприемнике. Как я закричала, когда их уводили! Я готова была умереть там же, лишь бы не разлучаться с ними. Я просила, умоляла, чтобы их не отбирали у меня, ведь малыши же еще совсем. Кто там будет за ними смотреть, и не разлучат ли деток? Их плач мне слышался даже в воронке, что повез меня в изолятор. И в камере мне казалось, что я кожей чувствую, как они зовут меня и плачут. Я готова была на все, лишь бы выйти оттуда. Мне еще казалось сначала, что это ненадолго. Все проверят, поймут, что я невиновна, и отпустят. Однако же день за днем пролетали, а надежда становилась все призрачнее. Следователи менялись, допрашивали меня и поодиночке, и толпой, то грозили, то обещали поблажки. Я твердила одно и то же, что ничего не знаю ни о каких наркотиках. Мне делали анализы, проверяли, не наркоманка ли я. А я перетягивала в камере грудь полотенцем, останавливая молоко, и плакала. Вам не понять, что чувствует кормящая мать, когда у нее забирают ребенка. Я словно с ума сходила. Стала просто бешеная. Не ела, перестала разговаривать, еще и температура поднялась, от нервов, наверное. Врач, осмотрев меня, сказал, что я беременна. И позвал санитара, увидев, как я, просидев в ступоре несколько минут, вдруг стала ногтями царапать себе живот и бить по нему кулаками. Им пришлось привязать меня к кровати. Следователь, придя, прошипел, что напрасно я строю из себя сумасшедшую, мне не поверят. А я не строила. Меня рвало от мысли, что во мне живет плод этого чудовища. Так бы я и тронулась рассудком, наверное, но кому-то на небесах, видно, захотелось мне помочь. Ко мне пришел священник. Слушая его, я сначала рычала и выла, билась в своем плене, потом стала рыдать, все тише, тише, пока не обессилела.Потом успокоилась. И даже послушала. Наверное, это было чудо. Он нашел для меня такие слова, что проникли в самую душу. Сейчас я уже не помню его слов, но тогда он заставил меня поверить. Он сам развязал меня, и дал мне икону. Впервые я прочла молитву, ведь никто раньше меня не учил ей. Я исповедовалась ему, как вам сейчас. Рассказала все, и он поддержал меня тем, что поверил. Сказал, что будет молиться за меня, и я чтою молилась. Но не убивала ребенка, ибо Бог дает новую жизнь. Тебя благословил Господь, сказал мне батюшка. Возможно, твое дитя принесет в этот мир много добра. Может, он спасет многие жизни, твой сын. Станет художником, или литератором. И его имя будет в веках. А ты сейчас ему желаешь смерти. Я поняла. Я почувствовала. Поблагодарила батюшку за науку. И стала молиться, так же истово, как жаждала избавиться от плода еще недавно. Бог услышал меня. В один из дней меня вывели из камеры и привели не в комнату для допроса, а в другую. И седой, интеллигентного вида, мужчина, сказал мне, что о- иой адвокат. Я все ему рассказала. И он мне поверил. Он совершил второе чудо. Меня выпустили, под подписку о невыезде. Шатаясь от слабости, вышла я из постылого серого здания и побежала туда, где, мне сказали, находился детприемник. Одежда болталась на мне, словно на вешалке. Дети, увидев меня, едва узнали, но секунду спустя, облепили, плача. Не забыли меня мои маленькие. И, слаба Богу, их не разлучили. Только Андрюшку отдали в дом малютки на время следствия. Забрали мы м его. И все вместе отправились на нашу старую квартиру. Благо, я ее сохранила, исправно платила и приезжала туда изредка, да и ключи соседке оставила. Нашла кой-какие продукты, приготовила, накормила ребяток. А они от меня не отходили, поверить не могли, что снова дома мы. Уложила их на диван, залезла на подоконник и тут уж дала себе волю, выплакалась как следует. Трое детей на руках, четвертый в животе, впереди- суд, осуждение от всех знакомых. Беда снова ударила в спину. Уж были и раньше трудности, но мне они показались теперь просто мелкими неурядицами. Поставила иконку на холодильник, помолилась, и решила- будь, что будет. Бог дал мне эти испытания, и я их пройду, до последних моих сил, пока не упаду без дыхания.
Тут кончилась сторона кассеты. а я обнаружил, что свечи почти сгорели, метель за окном разошлась еще сильнее, а на щеках моих странно влажно. Нет! Хватит уже сдерживать себя! Я подтащил поближе телефон, набрал номер и, пока ждал ответа, думал, сердце разорвется. И, когда услышал : " Алло!", как мальчишка, молчал, не зная, что сказать...
Я дослушал финал истории, хоть и помнил, чем все закончилось. На суде Марину оправдали, доказательства ее вины были лишь косвенными. Адвокат действительно ей очень помог. Вазген ударился в бега, родился Игорь, и Марина развелась уже в отсутствие мужа. Тяжелая история. Конечно, сейчас такое происходит сплошь и рядом, но от этого не легче. Можно ее осудить, конечно, мол, сама виновата. Но разве она не хотела простого женского счастья, семьи, душевного тепла? Ей, пережившей немало бед в жизни, не так уж много надо было. Просто отогреться человеческим теплом и участием. Чтобы нашелся тот, кто способен выслушать, понять. Сказать: " Не бойся, я с тобой... Мы все переживем вместе." Но вряд ли кто попытался посочувствовать. Молодая женщина с четырьмя детьми - одна, наедине с проблемами и трудностями.
Я знаю, что было дальше, я слышал всю ее историю. И сейчас мне было тяжело примерять на себя то ее состояние. Я никогда не пойму, каково это, когда плачут твои голодные дети. Мне не приходилось сходить с ума от безнадеги. И я еще думал, что у меня были трудности в жизни. Ха! И ничем я ей не могу уже помочь, да и зачем ей сейчас-то помощь? Все, проехали. Дети выросли, она счастлива, к тому же, теперь и богата. Мне, мне нужна помощь. Что-то сломалось внутри, или вылез краешек костюма Супергероя, что я надел на Новый Год в детстве. Я всегда старался выглядеть сильным с теми, кто в этом не нуждался. Мне некого было спасать. Что толку сейчас махать кулаками и кричать - да я бы тогда, ух! Не было меня рядом, и никого не было. И я ходил мимо ее дома, она видела меня, но мы так и не встретились. А сейчас уже-поздно. Все, плюнул и забыл. Буду жить, как раньше. Только за каким хреном я опять на подоконнике сижу? И вспоминаю ее. Такую слабую, такую сильную. Хочется упасть перед ней на колени. Брр.
Я спрыгнул с подоконника, достал бутылку виски. Нужно выдавливать из себя эту заразу. Достав телефон, набрал хорошо знакомый номер, сухо бросил : " Приезжай". Ночью, уже после насквозь фальшивого соития с Эллой, отправив ее на такси домой, вдруг почувствовал себя очень несчастным. Настолько, что завернулся в одеяло, как маленький и заплакал. Только никому не говорите, ладно?
Мне снилась моя первая жена. Так странно. Впервые. Я ведь и в самом деле думал, что любил ее. Она мне казалась феей, легкая, почти невесомая. Мы познакомились в институте, и я сразу решил, что добьюсь эту девушку- олененка, нежную, трепетную, с огромными глазами в пол-лица. Как она загадочно молчала, позволяя мне упражняться в красноречии! Так умилительно прикрывала она тонкими пальцами губы, когда улыбалась. Я ловил восторг в ее глазах, ходил на руках, совершал разные милые глупости и дико хотел затащить в постель. Стоило ветру приподнять подол ее платьица, обнажив худые, торчащие коленки, мое дыхание куда-то девалось, заставляя меня хватать воздух, как рыба в аквариуме. Я носил ей нелепые букеты из надерганных в клумбах роз, мы катались на колесе обозрения, и там я ее впервые поцеловал. Это было так задумано мной, ей не убежать, вот такой коварный план. Она потрепыхалась немного, но на поцелуй неумело ответила, так что мы и не заметили, как прокатились. Потом зажимались в полутемных подъездах, я запускал руки ей под платье, а она краснела и отталкивала, но больше для вида. Кажется, пару месяцев мы шатались по подъездам. Ко мне- нельзя, матушка целыми днями дома, подруга вообще в коммуналке жила, друзей, у которых можно было попросить ключ, не было. Тогда я сделал ей предложение. Она согласилась. Остальное легло на плечи родителей- хлопоты, решение бытовых проблем. Мы торжественно расписались, просидели, как идиоты, во главе стола в ресторане, да еще и целовались всем на потеху. После поехали ночевать вместе, наконец-то. Я был первым у нее, но это отнюдь не романтично. Она так боялась и тряслась, словно я у нее, живой, буду куски плоти отрезать. Даже разревелась. Вот какая тут, на хрен, романтика? Я почувствовал себя как минимум насильником, как максимум- маньяком. Это была первая трещина в нашей семейной жизни. К слову, я так и не смог ее разбудить. Может, стоило винить себя, но у меня были опыты с другими женщинами, никто не жаловался, так что, я с грустью констатировал полную неспособность моей жены к сексу. Я приносил ей запрещенные брошюры, она плакала, обзывала меня извращенцем и наверняка жаловалась своей матери, по виду такой же холодной селедке. Только врожденная интеллигентность помешала теще закатывать мне скандалы. Однако ж метать в меня презрительные взгляды она ей позволила. Меж нами началась холодная война. Моя супруга оказалась совершенно беспринципной в этом вопросе, и покорно выслушивала многочасовые театральные стенания мамаши, что попался ей муж такой непутевый. Учитывая, что жили мы в квартире моих родителей, осложнились отношения и с ними. Супруга моя оказалась не приспособлена к быту совершенно, чем моя мама не раз меня попрекнула. В общем, нечего и удивляться, что я стал частенько задерживаться в компаниях друзей, а моя благоверная стала лить слезы по поводу и без. Скажите, можно ли захотеть женщину, которая встречает мужа с распухшим от рыданий лицом, с выражением вселенской скорби и витающим в воздухе постулатом : " Все мужики- сволочи!" ? Вот и я не хотел. Сейчас, по прошествии лет, трудно определить, кто же из нас был виноват в том, что мы так и расстались, не попытавшись все исправить. Ребенка не захотели ни она, ни я. Но пару лет мы все ж промучились. И, как ни странно, расстались именно тогда, когда все должно было начаться - родители сняли нам квартиру.Вот тут и стала она меня просто бесить своими истериками и абсолютной неспособностью к домашней работе. Мне не о чем было даже просто поговорить с ней! Карьера не входила в ее планы, мамаша внушила ей, что работа женщины- быть замужем. Подруг ее я не видел, если они и были. Мои друзья не высказывали желания с ней общаться. Питались мы покупными пельменями и яичницей. До сих пор тошнит от одного вида глазуньи. Супружница перестала за собой следить, и все, что мне в ней нравилось раньше, стало раздражать. И ее худые коленки, и тонкие ножки-спички, и маленькая, некрасивая грудь.Все чаще я задавал себе вопрос, куда же глядели мои глаза и что меня дернуло увлечься этим странным созданием? Вот ведь что интересно- в любовницы я тогда выбирал себе девушек с формами. Словно в насмешку сам над собой и своим выбором. И, признаться, мне до сих пор приятны именно те кадры в памяти о моем первом браке, в которых не присутствует жена. Какое облегчение я испытал, обнаружив однажды, что она ушла, оставив пафосное обличительное письмо на столе! Непередаваемое ощущение свободы и счастья! Я был молод, обеспечен и жильем, и работой, но главное - свободен! И началась разгульная жизнь, на память о которой остались два шрама на плече- от пьяной драки и, слава Богу, вовремя вылеченная, венерическая болезнь, к счастью, не опасная. Кстати, именно она заставила меня задуматься о будущем. Вскоре меня было не узнать - солидный журналист, хоть и маленькой, но известной, газетенки. А свои половые способности я стал использовать только в меркантильных целях- спал исключительно с нужными для карьеры женщинами. Все они были замужними, так что ни на мою холостяцкую свободу, ни на мои псевдо-отцовские инстинкты никто не покушался. Потом погибли родители... Но я не хочу сейчас об этом. Хватит воспоминаний.
Передо мной стояла важная задача- найти контакт с самим собой, вычеркнуть из памяти ненужное слюнтяйство и стать тем, кем и был до визита к Марине. Да и вообще, действительно, что-то я позволил себе лишнего.Нужно было старательно избегать мыслей о ней, но они сами преследовали меня. Статья о выигрыше получила большой резонанс, посыпались звонки из больших изданий, я стал знаменитостью. Не потому, что я написал эту историю, а из-за того, как я ее написал. Вот что значит, творить с чувством.Я очень умно поступил, подписав с Мариной договор о эксклюзивных правах на интервью. Ну, развел, с кем не бывает. Сволочь, знаю. Теперь все, что могут другие издания - перепечатывать мою статью. Данис Романович опять молодец и умница. И оба этих замечательных моих свойства приятно шелестят в бумажнике пачкой купюр.Кто-нибудь из корреспондентов, конечно, объяснит Марине ее ошибку. Но, у нее и так начнется безбедная жизнь. Что ей до этих, кровью и потом заработанных мной, скромных дивидентов? Жизнь снова мне улыбалась, настроение грело, и все было хорошо. До вечера, когда она мне позвонила.
Я этого совсем не ожидал. Увидев на дисплее незнакомый номер, пожал плечами, недоумевая, кто это может быть, но нажал кнопку вызова. И остолбенел, услышав ее голос. Она, как видно, и сама изрядно волновалась. Пока до меня дошло, о чем она говорит, я успел уже пробормотать что-то глупое и не к месту.
- Денис, я хочу поблагодарить вас. За статью. Не ожидала, что вы так напишете. Честно, я плакала. Долго думала, звонить ли, но вот решилась. Вы мне очень помогли. Спасибо, что позаботились о моей защите от всех этих журналистов. Вы...Вы... Настоящий...
Что я нес? Какую-то околесицу... Чуть не ляпнул: " Давайте сходим куда- нибудь!". Эта фраза- паразит часто вырывалась у меня в разговоре с женщиной. Но сейчас... Все, что я мог- промычать : " Спасибо" и сухо попрощаться, стоять, уставившись невидящим взглядом в окно. Потом открыл бар, достал бутылку коньяка и отхлебнул, прямо из горлышка. Что же она делает со мной?! Кто ей дал такое право?! Зачем она благодарила меня? Не за что меня благодарить! Я сволочь, сволочь, не о ней заботился, а только о себе. Чуял запах ажиотажа от всей этой истории и не упустил случая погреть руки. Вот уж глупая! Наивная... Не нужно, не нужно мне ее жалеть! Мы не встретимся больше, она не позвонит , и я тоже. Все, забыл. Я потряс головой, выпил еще. Но зачем-то сохранил ее номер в книжке. Так... Мало ли что...
Следующим сюрпризом фортуны стало предложение от знакомого, Валеры Борисова. Знакомый как знакомый, ничего особенного, кроме того, что он - главред издательского дома. Мы пересеклись на приеме у мэра. Пожав руки, изобразили бурную радость от встречи и пошли покурить. Там-то он и сказал, важно пыхтя настоящим " Данхиллом": - Ты, Денис, не рубишь фишку. Президента слышал? Нынешний год объявлен годом ребенка. А это значит, что все эти сопли - слюни про детишек будут в фаворе. А у тебя такая тема шикарная. Давай уж, займись серьезным делом. Накидай романчик по мотивам своей статейки и неси ко мне. Если будет так же хорошо написано, как в статье, напечатаем. Нам тоже нужно соответствовать.
Вечером я обдумал идею. И она мне определенно пришлась по душе. А что, Игнатов- писатель, звучит неплохо. Опять же, статус, все такое. Почему бы не попробовать? У меня ж материала целая кассета! Случай и впрямь не рядовой.
Вот так получилось, что я стал писателем. Опять же из-за нее, Марины.
Я готовился, слушал кассету раз за разом, представлял ее себе, что она чувствовала, как вела себя. Надо же, я впервые задумываюсь о внутреннем мире женщины! А уж влезть в ее кожу и вовсе экстрим. Сколько раз стирал уже написанный текст, начинал сначала, злился, но писал.
Это просто наваждение какое-то! Она просто влезла в меня, мои мысли. Наверное, это из-за книги. Теперь ведь я Пигмалион, а она - моя Галатея.
Мда. Если бы я ни с того, ни с сего, сел писать роман, где-то с полгода назад, то у моей героини были бы длинные ноги, тонкий профиль, маленькая грудь, и непременно татуировка.
Но сейчас мне мало изобразить картонную куклу, и неинтересно придумывать ее характер. Я чувствовал себя архитектором, взявшим кусок мрамора и отсекающим кусок за куском, рисуя в воображении ту, что видел, и, кажется, хоть немного узнал.
Можно высечь статую, но как ее оживить? Каким резцом добавить в глаза тоску и силу? Где взять кисть, чтобы передать запах? Как отразить ауру спокойствия и тепла, исходящую от кожи? Прокручивая в памяти ту нашу встречу, я разглядывал ее словно под лупой. Вспомнил легкий пушок на шее, под волосами, привычку прикусывать губу, а еще то, что у нее на удивление маленькие и аккуратные ступни. Почему раньше я не замечал, какие они у моих подруг?
Я захотел написать настоящую историю, не списывать с интервью, а придумать целый мир, маленькое королевство женщины, которая не только не прогнулась под тяжестью бед, а выстроила вокруг своего Я забор, крепчайший из всех существующих на свете - забор любви своей семьи, детей. Наперекор всем бедам.
Незаметно, странно я обзавелся своей собственной Мариной, и детьми. Я смеялся, придумывая ее шутки, почти плакал, когда писал о предательстве. Сам себе стал напоминать сумасшедшего. Они были со мной всегда. На работе, дома, частенько я застывал с глупым выражением лица, задумавшись о сложном эпизоде.
Я возненавидел ее мать, и презирал Володю. Мне было больно, когда было больно ей. Я выл тихонько, сидя на подоконнике, представляя, как это делала она. Не поверите - я даже колол себе пальцы иглой, чтобы почувствовать, как она училась шить.
Но это еще что. Настоящая мука началась, когда мне нужно было описать эротику. Вот уж садо-мазо, скажу я вам. Я ревновал просто безумно, описывая ее движения, и все, что могла делать она со своими мужчинами. В тот момент я готов был лезть на стену от вихря чувств в моей душе. Она снилась мне, маня, раскидывалась на моей кровати, знойная, спелая, вкусная. Меня трясло от одной мысли о ее теле. И я имел ее, я был всеми ее мужчинами. Клиника, иначе не скажешь.
Володей я ненавидел Марину, как досадную помеху в моей блистательной будущей жизни. Во мне не было ни раскаяния, ни жалости. Только эгоизм и подлость. В свой Стуковский период я стал еще циничнее, чем обычно. Умудрился испортить отношения с Сашкой, меня словно что-то заставляло вести себя, как последняя скотина.
Максимом я любил, нежно, трепетно. Играл с маленькой Тоней, видел ее довольные глазки, целовал маленькие пяточки. Я бежал домой с работы, словно меня там ждала она. С радостью, соскучившись, влетал в квартиру, но обнимал лишь пустоту. Коллеги стали беспокоиться, спрашивали, здоров ли я. А мне и в самом деле уже неинтересно было в том мире, что окружал меня раньше.
Описывая, как она берегла каждую копейку, я и сам сидел на картошке с черным хлебом. Мне важно понять, каково это. Но разве я на самом деле мог это понять?
Иногда я сам себя проклинал за дурацкую затею. То, что начиналось, как развлечение, стало манией. Теперь я ждал с нетерпением, когда же книга будет готова, чтобы начать жить, как раньше. Но мне нравилось писать, не нужно было ничего придумывать - история звучала у меня в голове, выученная наизусть.
Я запнулся на ее втором муже. Мне трудно было это понять. Раз за разом прослушивал кассету, и не мог решиться сесть за ноут. Зачем Вазген хотел ребенка? Неужели только для того, чтобы подсовывать в пеленки наркоту? Не проще ли использовать курьера?
У меня были знакомые среди тех, кого принято называть бандитами. С виду вполне приличные бизнесмены, и если и были у закона к ним претензии, то бездоказательные. Не знаю, что мне вдруг пришло в голову, но я решил попробовать узнать о Вазгене.
Случай вскоре представился. Я встретил одного из авторитетов, с которым был в нормальных отношениях, и спросил.
- Вазген? - удивленно вскинул брови браток. - Мелкая сошка, шестерка. С наркотой - это он случайно залетел. Игрок он был. Бывало, выигрывал, бывало наоборот. Вот, проигрался однажды и взялся переправить партию.
- Но обвиняли - то его жену?
- Насколько помню, он хорошо заплатил адвокату, чтобы вытащить ее. Он и в самом деле любил, я бывал у них дома. Нормальная баба была,- он действительно сочувствовал. - Зачем тебе все это?
- Да так, статью пишу,- буркнул, чтобы отвязаться.
-Погоди, погоди, а не о ней была история с выигрышем в лотерею?
Врать бесполезно, все равно узнает.
- Угу.
- Мда. - задумался приятель. - Плохо, конечно, что она засветилась. Вазген-то не расплатился.
Я похолодел.
- И много он должен?
По холодной усмешке собеседника я понял, что много. Значит, они выйдут на нее. Может, не трогали раньше, потому что взять было нечего, а теперь...
Поговорив еще о разных мелочах, откланялся, и, не раздумывая, рванул к Марине.
Уже у дома спохватился. А не преувеличиваю ли я опасность? Возможно, но в таких вопросах лучше перестраховаться.
В этот раз ждать, пока откроют, пришлось долго. Наконец, послышались тихие шаги за дверью, и в глазке мелькнул свет. Теперь уже не так доверчивы. Это хорошо.
- Кто там?
Это Тоня. Представился, попросил открыть. Пара минут сомнений, и, наконец, открыла. Вид недовольный.
Я рассмеялся:
- Что, достали вас?
Она смягчилась, улыбнулась.
- Ага. Носит их всех. То на всякие бизнесы денег просят, то купить что-то предлагают. А мы еще даже никаких денег не получили. А вы по какому вопросу?
- Да не бойся, не предложу ничего купить. Мне бы с мамой поговорить.
Девушка подумала, но впустила. Похоже, она дома одна.
- Мама скоро придет.
- Она не работает?
- В отпуске. Сами понимаете, сейчас ей на работе одни проблемы.
Я кивнул. Представляю. Хуже нет - выделиться из толпы.
- Так, значит, вам теперь всем несладко?
Тоня пожала плечами.
- Мне ничего. У меня друзья нормальные.
- А парень есть?
Она смутилась. Есть, значит.
-Хороший?
Улыбнулась. Ага, Любовь, Это здорово. Хоть бы у них, детей все сложилось.
- А ты виделась с отцом?
Антонина так на меня уставилась, словно я по-китайски заговорил.
- Вот еще! Зачем? Не нужна ему, ну так и не надо.
-Но он и не знает о тебе, наверняка. Неужели не интересно посмотреть, на кого ты похожа?
Только теперь до девушки дошло, что я по своей репортерской привычке влез в запретную зону, она так возмущенно поглядела, что я поднял руки, мол, сдаюсь.
Мы вместе посмеялись, и стали болтать уже как давние знакомые. Я умею находить подход к девушкам. Да и не объяснять же ей, что она для меня как родная уже, я описал ее, маленькую в книге, и сейчас так и подмывало сказать, что держал ее, маленькую, на коленках. Еле сдерживался. Все-таки, не нужно выставлять себя большим придурком, чем я есть.
А у них все так же уютно и пахнет вкусно. Я себя поймал на мысли, что скучал по этому ощущению - находиться здесь. Словно вернулся в родной дом.
Марина вошла незаметно, встала за моей спиной, как тогда, я по глазам Тони догадался. И снова испугался, как тогда. Может, она и забыла меня давно?
Обернулся. Вот она, та, о которой я думал все время, только живая, настоящая. Совсем не в моем вкусе, не красавица, не супермодель с ногами от ушей, обычная. Любимая моя. Я это понял сразу, как увидел ее. К чему притворяться перед самим собой?
Не может так замирать сердце при виде абсолютно безразличного человека. Не мог бы я так любоваться ее глазами, не тянуло бы меня поцеловать эти мягкие, полные губы, будь она просто посторонней.
Еще никогда у меня не было таких чувств к женщине. Я хочу укрыть ее, защитить от всех бед, вызвать ее восхищение и ответную нежность. Хочу узнать ее ласку. Чтобы она притянула меня к себе, опуститься перед ней на колени и уткнуться лицом в ее живот, и чувствовать, как она гладит мои волосы. Это, наверное, что-то из прошлых воплощений. Непознанное наукой чувство притяжения.
Я улыбнулся. Она тоже. Мы стояли и молчали. Глупо выглядело, наверное.
Мысленно я ей передал все, что пережил за то время, что мы не виделись, и в ее глазах прочел вопрос: " А что же не пришел, глупый? Я ждала". Вот, пришел. Или сама судьба привела. Вцепилась крючком в сердце и тащила сюда. Чтобы не осталось у нас никаких вопросов, кто мы друг другу. Я нашел свою пристань. Все. Хватит.
Спохватившись, поздоровался. Она тоже. Немой вопрос о цели визита повис в воздухе, и я поспешил уверить ее в том, что просто проезжал мимо, решил зайти, узнать, как живут мои герои. Упомянул вскользь, что хотел бы с ней обсудить кое-какие детали, но позже. Пусть отдохнет, она же только вошла. Кивнула, соглашаясь. Я почувствовал, что она и сама рада побыть со мной.
Настоящая женщина. Сразу отправилась накрывать на стол. Я улыбнулся, видя, как она суетится, нарезает хлеб, сыр, залюбовался ее движениями.
Она смутилась, это видно. Игнатов-писатель высунул нос из шкуры Дениса - влюбленного дурака. Подмечал каждую мелочь, каждую эмоцию, отражающуюся на лице.
Довольно интересно наблюдать и сразу же представлять, как я это напишу. Например, она сейчас, наверное, думает так: "Зачем он пришел? Что ему нужно? Держись, Марина, не поддавайся его обаянию. Посмотри на него. Он же дамский угодник! Холеный, ухоженный. Сколько у него любовниц? Десять, двадцать? Это уже просто спорт - вводить в краску всех женщин, попавших в поле его зрения. Кстати, надо с Тоней поговорить, чтобы не поддавалась на подобные уловки ловеласов.
О чем ему со мной разговаривать? Опять, наверное, насчет выигрыша, будь он уже неладен. Сразу всем Марина нужна стала. А как мне поговорить с кем-нибудь хочется, ты знаешь, Бред Питт местечковый? Хоть представить можешь, каково быть стержнем, на котором держится все в семье? Сидишь тут, успешный, красивый. А мне, между прочим, нужно и с мальчишками на соревнования сходить, и Димке в армию скоро, кто бы поговорил с ним, посоветовал что-нибудь. Василек вон завидует, что у всех ребят есть отцы, а у него нет. Чья вина? Моя, конечно.
Но вы-то, мужчины, разве способны это понять? О чем говорить? Да ладно, напою его чаем, узнаю. Все равно ничего важного. Потом он уйдет, а я буду вспоминать его лицо, потому что я тоже живая. И тоже хочу простого женского счастья. Хотела бы. Но не поверю больше никому. Держись, Марина, не расслабляйся. Хватит уже разочарований и боли. Вечно, стоит только успокоиться, как кто-нибудь так и норовит все испортить. Да пошел он, этот репортеришка! Все, забыли!"
Я чуть не рассмеялся своим мыслям. Она посмотрела удивленно. Я встал, не спрашивая, достал чашки из шкафа, налил чаю, положил руки ей на плечи; посмаковав это прикосновение, усадил на стул.
Решительно и спокойно попросил Тоню:
- Солнце, не могла бы дать нам поговорить, пока ребята не пришли?
Они обе были просто ошарашены моей наглостью. Но, мужской командный голос подействовал, девушка вышла, Марина уставилась на меня удивленно.
- Марин, ну что мы, как старики? Давай уж на ты?
Она кивнула.
- Так, для начала проясню. Мне плевать на твой выигрыш.
Судя по ее смущению, она думала совершенно обратное.
- Скажу правду. Я пишу книгу о тебе.
- Что? - ужаснулась она. - Это еще зачем?
- Ну, понимаешь, так вышло. После той статьи мне мало было тех нескольких столбцов. Извини, но ты ведь просто героиня, вот о таких и надо писать книги!
Она вскочила, отошла к окну, отвернулась. Я растерялся. Что я опять сморозил? Молчал, не зная, что сказать. Она огорчена, это видно. Но почему? Что в этом плохого? Я встал, подошел к ней, встал сзади.
В оконном стекле я видел ее отражение, слезы, блестящие в глазах и себя за спиной. Как же хочется обнять ее сейчас! Вот они, плечи, мягкие, покатые, пушок на шее, выступающий позвонок над воротом кофты.
- Марин, ну что не так? Я изменю имя в книге, никто не догадается, что это о тебе.
- А детей? Детей ты тоже изменишь? - неожиданно зло сказала она. Я растерялся.
- Нет, только имена.
Она обернулась ко мне, так резко, что мазнула грудью по моим рукам.
- Значит, Денис, ты считаешь, что это здорово - родить семерых детей, совершить подвиг, так сказать. Я тебе все рассказала тогда, а ты так и не понял. Это не советская комедия, где все счастливы и всем хорошо. У меня были свои планы на эту жизнь, если тебе интересно. И я не хочу быть свиноматкой, самкой- производительницей, тупо рожающей от всех своих мужиков!
Я вскипел.
- Значит, это позорно - иметь детей? Ты сама думаешь, что говоришь?
- Нет, не позорно. И вообще, мне неважно, как это выглядит со стороны. Никто и никогда не интересовался моей жизнью, пока не пришел ты! Теперь меня все жалеют, осуждают, злословят и добиваются моей дружбы. А мне этого не надо, понимаешь? Я столько лет ищу себя, и вот теперь я, видите ли, вдохновила тебя на писательство! Что тебе еще нужно? Рассказать о том, как рожать или кормить грудью? Это, да? Читайте, как глупая необразованная провинциалка только к сорока годам узнала о существовании презервативов! - она расплакалась. Закрыла лицо ладонями, и так горько, так отчаянно всхлипывала, что я готов был растерзать себя за то, что довел ее до этого. Но наконец-то я обниму ее! Хоть, утешая.
Все было так, как я и представлял. Мне стало чертовски приятно держать ее в объятиях. Кажется, это самое лучшее, что я испытывал в жизни. Какая же она родная! Но тут Марина резко отстранилась от меня, посмотрела с ужасом.
- Что?! И ты туда же! Вам что, всем, медом намазано, что ли? Или у меня на лбу написано, что я легкодоступная?
Я испугался, что она выгонит меня сейчас, так что отступил назад, подняв руки:
- Да ты что! Я просто утешал! Не волнуйся, домогаться не буду! Просто поговорить можно?
Она еще была зла, но как же хороша! Внутренне я согласился с ее словами, что да, намазана медом, однозначно. Таких женщин не встречал еще.
Больших усилий мне стоило взять себя в руки и пробурчать:
- Да что ты из меня монстра делаешь? Что я, совсем без понятий, что ли? Садись, вон, чай пей.
Она, наконец, улыбнулась. Вытерла глаза, сама небось стыдится, что показала свою слабость.
- Ну так что ты хотел от меня?
- А, вот чего. - тут я перевел дух. - Марин, ты про Вазгена знаешь что-нибудь?
Она пожала плечами.
- Что мне о нем знать? И носа не кажет. Да и не нужен он мне.
- Я тут поразузнал кое-что про него... - как бы не напугать ее, но заставить быть осторожнее? - Так или иначе, но ты теперь засветилась. И могут объявиться его дружки, понимаешь?
Она не поняла. Воздела брови:
- Я никогда с ними ничего общего не имела. Зачем бы я им сдалась?
- Ну, к примеру, вдруг он остался должен? Они от денег не отказываются никогда.
Стул полетел в сторону.
-Так и знала, что все-таки заговоришь о деньгах!
Я тоже вскочил.
- Да я помочь тебе хочу! Не нужен мне твой выигрыш!
- Ага, помог уже однажды. Если бы не ты, никто бы и не знал о моем существовании!
- Не я, так другой бы пришел! Что, думаешь, не узнали бы?
До нее дошло, наконец, что я сказал раньше. Она побледнела.
- Ты хочешь сказать, что они потребуют с меня его долг?
Я мрачно цыкнул. Марина расстроилась.
- Этого только не хватало! - вдруг подняла на меня глаза с таким страхом, надеждой, что я помогу, подскажу что-нибудь, я даже плечи расправил.
- Ну, подожди волноваться! Еще ничего не случилось.
Она задумалась, и я уже по привычке попробовал угадать ее мысли. "Приплыли, называется. Принесла его нелегкая. Так все хорошо было, и вот, на тебе. Что теперь делать? Как детей на улицу отпускать? И помощи ждать неоткуда. Может, обойдется? А если нет? Они на все способны. Да чего думать - если что, отдам им эти проклятые деньги, да и все. С детьми поговорю, чтобы были осторожнее. Господи, как же надоело..."
Я протянул руку, коснулся ее ладони. Она посмотрела на меня, и мне стало понятно, что она действительно устала от всех проблем, свалившихся на ее голову.
- Марин, я только прошу тебя, если только будет нужна помощь...
Она неожиданно зло отдернула руку.
- Не надо мне ничего. Сама привыкла справляться. И вообще, не нужно сюда ходить. Пишешь свою книгу - ну и пиши. А у нас и так забот полон рот. Не трать на меня время.
Я пожал плечами:
- Мое время, куда хочу, туда и трачу. Но, раз я тебе так неприятен, не буду приходить. Навязываться не собираюсь.
Провокация не сработала. Марина опять подошла к окну, отвернулась от меня.
- Ну и правильно. Все правильно... Ни к чему детям тебя лишний раз видеть. Еще подумают что...
Мне эта фраза резанула по сердцу. Этого я и боялся. Идиот, напридумывал себе сказок. Получи теперь. Иди к своей Элле и не строй воздушных замков.