Аннотация: Опубликован в антологии "Аэлита/016", 2020
Река шумела на перекате галькой, набегала на песчаный берег. В этой замшелой тишине слышался каждый шорох. Голоса - эхом по воде. Ночью приморозило, и листья падали и падали. Сыро. Небо серое и холодное... Кажется, смотришь со стороны на огромные неживые декорации. На сцене деятельные актёры, но пьеса немая, и так понятная. Ты сидишь в первом ряду. Действие не трогает тебя. Потому что ты и здесь, и не здесь. А лосось хорош.
Рыбина упиралась изо всех сил. Но от профессора не уйдёшь... леска заставила её выскочить из воды и бросила на серый песок. Профессор Кононов аккуратно вынул блесну, сделал несколько снимков, не спеша отправил добычу обратно в речку. На экране замигали цифры - длина, вес, наибольшее сечение.
- Самый упитанный, я выиграю, - радостно объявил Кононов.
И тут же лихо забросил блесну в новое место. Продолжить не позволил Василий:
- Хватит, наловились, мне еду готовить пора.
С расписанием не поспоришь, да и Василий уже сматывал удочку. Удаляясь со сцены своего триумфа, профессор Кононов мысленно потирал руки. В наш с Михалычем адрес потирал. Михалыч первый завёлся - чей лосось толще! Я-то соревноваться согласился по обязанности - нельзя отказываться, если вся поездка из-за моих проблем. Социум мне помочь пытается, кто как умеет.
Психолог посоветовал - уезжай подальше, например, на рыбалку в Канаду. Куда уж деваться? В целом он, конечно, прав, отвлечься надо, но в деталях ошибся. Разве на рыбалке отвлечёшься? Слишком много свободного времени... и сразу мысли.
*
Одна и та же картинка. Ветерок шевелит светлые волосы, пушистые и лёгкие. В лучах вечернего солнца кажется, что они у Инги необычного цвета, такого же, как глаза.
- Почему твои волосы кажутся зелёными? - глупый вопрос, но хочется задавать только глупые вопросы.
- Они и были такими, раньше, на Земле.
- А почему они были зелёными на Земле?
- Не помню, не важно, - ответ, исчерпывающий любой разговор.
Время, и здесь время. Пора подниматься, запихивать в карман шезлонг, складывающийся в косой неудобный брикет, спускаться из парка в город. Наташа ждёт, она всегда заранее подгоняет Ингу, портя напоминаниями чуть не половину отведённого времени. Наташа на том же положении, с ней тоже долго не пообщаешься. Но мне и не хочется. Одно дело Инга - лёгкая в движениях, в мыслях и, главное, в отношении к жизни. Другое - Наташа, всегда чем-нибудь недовольная, бурчащая о том, как её ценили раньше, на Земле.
По склону спускались молча, отчуждённо. Рядом шла уже не Инга. Такая же красивая, тонкая, лёгкая, но не она, а женщина с другими ощущениями, с другими глазами, как если бы только что играл блюз, но вдруг волна на приёмнике сбилась, и раздался треск, шипение. И волосы Наташи не казались зелёными.
Вот такие воспоминания - жесть из женских романов. Наверное, безысходность заставляет мысли переключиться на старую, давно бесполезную программу.
К психологу пойти посоветовала Лиза Сергеевна, моя коллега и в какой-то степени начальница. Легко перегнулась через стол, взглянула зелёными глазами старшего товарища:
- Болтаешь? От Инги отвлечься пытаешься?
- Пытаюсь, - к чему врать, да и кому врать!
- Не получится. Не ты первый, не ты последний с такими проблемами. Сходи-ка лучше к шринку, к социопсихологу.
М-да, не думал я, что настолько плохо выгляжу. Как-то полагал, что шринк - он для вторичных, и я, отчётливый доминант, никогда в нём нуждаться не буду. Доминант, контролирующий социум, подавляющий другие личности. Нет, и Ингу у психолога вообразить не могу. Да и зачем ей, ко всему относящейся легко?
Кабинет на первом этаже, дверь, открывающаяся в палисадник, напомнила вход в детский сад. Наверняка так и задумано - даже стены пестрели простенькими рисунками. Логика очевидная: детство - пора радужная, никаких тебе психологических конфликтов.
В кресле сидел человек средних лет со старческой грустной улыбкой, будто всё знающий про этот мир. На экране мои данные. Нормально - посетитель прикладывает чип к двери, и система тут же выводит информацию. Несколько доброжелательных вопросов, - и уже почти веришь, что это не допрос, и точно не моя, пациентова, исповедь.
- Андрей, думаю, к вам лучше обращаться по имени Андрей. Не возражаете?
Я кивнул.
- У вас аналитический тип сознания, подтип А16. Ваш социум насчитывает двадцать четыре личности, присутствуют от C4 до J80 по убывающей. Раз А, я должен всё объяснить, разложить по полочкам. Тогда сами разберётесь и справитесь с проблемой.
Помолчал, дожидаясь следующего кивка:
- Вы влюблены, а она вторична, недоступна. Вам плохо, не можете найти решения; счастливого конца всей истории я тоже не подскажу. Поэтому послушайте, что думает медицина. В организме произошёл мощный выброс гормонов. В удачном случае начался бы процесс ухаживания, конфетно-цветочный, можно сказать...
- Так он и начался, я же объяснял.
- Нет, вы только попытались его начать. Ситуация ведь, мягко говоря, далека от идеала.
- Далека. Ингу удаётся видеть минут пятнадцать в день, не больше.
- Не забегайте вперёд, давайте всё-таки придерживаться схемы для А16. Так вот, в другой ситуации ухаживания длились бы и сошли на нет вместе с гормональным фоном через два месяца. Тогда развилка - либо расставание, либо выработка веществ-фиксаторов, закрепляющих чувство надолго. По какому сценарию пошло бы дело, гадать не стоит. Кстати, вы интересуетесь литературой? Один из классических сюжетов: любовь к картине, любовь к девушке, живущей в параллельной вселенной, в прошлом. Описано много вариантов, и все очень печальные.
- Подождите, а Пигмалион? - я даже обрадовался своей эрудиции. Да и тому, что вспомнил историю со счастливым концом.
Врач пожал плечами, действительно - какой я Пигмалион?
- В древности безнадёжно влюблённым рекомендовали морские путешествия. Позже - просто уехать в отпуск, побыть одному в совсем незнакомом месте, попасть в новую, чужую компанию. У нас это невозможно, но всё-таки попробуйте, всем своим социумом двиньтесь куда-нибудь подальше, на рыбалку, например.
- Думаете, я её забуду? Из-за щук, сазанов там разных?
- Нет, конечно. Но займётесь чем-то непривычным, отвлечётесь хоть частично, пока биохимия придёт в обычное состояние, потом развилка, о ней я уже говорил. А дальше - как природа ваша решит. Расстанетесь. Или уйдёте в тень страдающим платоником. Но, уехав, вы серьёзно повысите шансы первого варианта.
Не поспоришь, врач прав, абсолютно, двинулись в Канаду. Почему туда? Не знаю, Кононов захотел, а мне всё равно. Двинулись суетливо, с возвращением в гостиницу за удочками, которые забыл профессор, с визитом к дантисту - Василий объявил, что чувствует верхнюю восьмёрку справа, а если она заболит на рыбалке, тогда всё удовольствие коту под хвост.
Профессор Кононов, Василий, Михалыч, что я о них всех знаю? Друзья? Знакомые? Сокамерники? Последнее сейчас мне больше подходило. Уезжать не хотелось совсем, перед глазами стояла Инга, зелёные глаза, облако волос. Если бы собирался один, не доехал бы, наверное, и до порта. В придачу разыгрался желудок - на нервной почве, следует понимать. Эта часть тела никогда не была самой здоровой и стойкой, а здесь уж совсем вышла из-под контроля. Внутри всё время покалывало, заявляло, что надо немедленно искать туалет, и бесследно умолкало, как только указатель с двумя фигурками оказывался в поле зрения.
Вновь внутренний враг пробудился прямо перед посадкой. Путешествующие не спеша втягивались в проход, а я порысил в сторону, где виднелись несколько дверей с теми самыми фигурками. Причём на этот раз никакого сочувствия не ощутил - Василий заявил, что это мои проблемы, к нему присоединились остальные. Типа, беги куда хочешь, наше дело плыть по течению.
Пока вернулся, лайнер улетел. Много ли надо времени загрузить горстку пассажиров? Теперь прикладывай к терминалу чип, набирай код опоздания, и огребай причитающееся. Но как-то не хотелось. Получалось, смалодушничал, воспользовался случаем, остался рядом с Ингой. И перед Михалычем неудобно, и перед профессором, и даже перед Василием. К тому же и на работе Лизе Сергеевне что рассказывать? Как сидел в туалете? Понимающих улыбок не оберёшься. Хотя Лиза, наверное, обрадовалась бы. Она любит обедать с Василием, слушать его болтовню:
- ...курочка со сметаной, укропом и креветочным соусом. Раньше считалось, что птица и морепродукты плохо подходят друг к другу. Здесь главное - пропорция. Укроп надо выращивать на солнечном месте...
И так подолгу обо всём съедобном, и о перловой каше, и о деликатесах. Кем он был на Земле? Поваром? Дегустатором? Никогда не рассказывал, да мне и не интересно. Свела планида - терплю, а уж интересоваться его прошлым, это увольте.
Что скажет Василий, меня не волнует, а вот остальные... Профессор - профессор, конечно, изобразит взгляд поверх очков. Сколько искреннего удивления будет в этом выражении: '...такая рефлексия, как вас угораздило, но молчу-молчу, подумать только, какую рыбину я бы выловил в первый же день, если бы не ваше опоздание, ах, какая получилась бы рыбалка'. А Михалыч...
Все эти сочувствующие понимающие лица вертелись перед глазами, социум добродушно глумился надо мной, я им отвечал, усмехался иронично, колко язвил. Наконец, мне надоело, и пришла мелкая идейка - сжульничать. Следующий рейс на Ванкувер через несколько часов, чип к терминалу приложен, считается, что организм в полёте. Придумал - сделал. Поболтался, не выходя из накопителя, да и улетел зайцем. Авантюра, конечно, но всё лучше, чем расхлёбывать результаты своего приключения.
*
В первый раз с Ингой столкнулся случайно. Лиза Сергеевна тогда удалилась, чтобы что-то серьёзно обдумать. Так она всегда сложные проблемы решала - прячась на целые часы. Попросила подругу по социуму подежурить, рабочее время ведь, да и квалификация у Инги подходящая. Сначала разговор ни о чём, потом... потом стали вот так видеться в парке. Переклинило меня с первых же вечеров, а может, даже и с той встречи в лаборатории. Что писали классики про любовь с первого взгляда? Услышал несколько слов, интонации, увидел выражение лица. Вроде ничего особенного - те же глаза, нос, рот. Но внутри всё оборвалось. Или, наоборот, поменялось, перестроилось по-новому? Хлоп - и она единственная, думаешь о ней непрерывно. И, перевирая известное стихотворение, 'а счастье было невозможно'. С Лизой Сергеевной, например, можно хотя бы попытаться, а вот с Ингой нет. Лиза рядом, а Инга практически и не живёт. Так, проявляется иногда. Какое уж 'возможное счастье'!
Социум снизошёл до воссоединения со мной лишь при отлёте из Ванкувера. И, на радость шринку, к Скалистым горам мы отправились уже коллективно. На вертолёте добрались до реки Фрейзер, и вскоре наш лагерь ничем не отличался от любого другого - пахло плохо приготовленной рыбой, дымил костёр, на ветках столетних елей сушились штаны, в которых кто-то упал в воду.
*
Кулеш был готов только к вечеру. Недосоленный и подгоревший. Насколько хорошо Василий болтал о еде, настолько плохо он её готовил. Я перехватил инициативу - возить ложкой в миске, ворчать на повара - всё лучше, чем загонять себя мыслями в угол. Может, самому в следующий раз едой заняться? Василий обидится, ну и плевать. Было б можно выбирать, не оставил бы его в нашем социуме.
Шринк вон говорил - раньше в одиночку на рыбалку ездили. Раньше - это, конечно, на Земле. Как такое возможно, я совсем не помню. Скажем, сидел бы я здесь, у канадской реки, а где были бы Михалыч, профессор Кононов? Тот же Василий, в конце концов? Кстати, может, они что-то сообразят?
Вместе ответа я получил встречный вопрос от Михалыча:
- А ты хорошо Землю помнишь?
- Более-менее. Обычная жизнь, я в том же НИИ работал.
- А меня помнишь?
Я задумался:
- Извини, пожалуй что нет.
- Вот и я, 'извини', - многозначительно ухмыльнулся Михалыч. - И профессора Кононова не помню, и других.
Вскоре выяснилось, что у всех воспоминания друг о друге упираются в момент прибытия. Странно, казалось, мы вместе всегда.
- А почему профессор Кононов молчит? - проявился Василий.
Действительно: почему? Кстати, я даже не знаю, каких наук он профессор. Присутствует настолько постоянно, что и мысли не возникало спросить.
- Я на Земле системную логику преподавал, в Воронеже, - откликнулся он.
В Воронеже? Но я-то в Дубне жил, как и здесь, а тот город на 'В' только на карте видел. Михалыч про Томск рассказывал, но я тогда значения не придал. Что, получается, до отправки, на Земле, нашего социума вообще не было?
- Михалыч, ты где жил, кем работал?
- В Омске, прорабом.
- А я думал, ты о Томске говорил. Но я ни там, ни там ни разу не был. А Дубна?
- То же самое, на Земле в Дубне ни разу. Только здесь в неё попал.
- Пусть профессор Кононов обдумает и объяснит, - кто это сказал, я не разобрал.
Социум зашевелился, все начали говорить со всеми. Кончилось дело ничем, как ни пытались собрать картинку, натыкались на провалы в мелочах, нестыковки на ровном месте. Не давало всё это додумать, уводило от первоначального вопроса. Наверное, у всех получилось, как и у меня - шли чередой воспоминания. Кажущиеся обычными, но отчего-то неясные, обрывочные, ты пытаешься их связать, а ниточки ускользают, теряются...
Вспомнился разговор в лаборатории. Работа скучноватая, что называется, у станка. Одни и те же измерения - расчёт параметров, фундаментальных, честно говоря, констант. Мир новый, следим и за магнитным моментом планеты, и за содержанием кислорода в атмосфере, и вообще за всем. Да и госзаказ это, стабильное финансирование, от такого не отказываются. Рутинные действия, или заснуть, или поговорить:
- Лиза, ты тоже переброску проспала?
- Конечно. Будто ты встречал кого-то, кто не спал? - ехидно встряхнула светлыми волосами.
Действительно, глупый вопрос. Но вдруг? Интересно ведь, неординарное событие происходит.
- Ну, я не знаю, может, на минутку. Посмотреть, как там всё делалось. Скучно - заснуть на Земле, проснуться здесь. Вроде бы упаковали нас в ящики на автоматической фабрике, сюда переправили, развезли в соответствии с предыдущими местами жительства и только потом разбудили.
Я что-то говорил, измерял параллельно, Лиза не отвечала, возилась со своей статистикой. Но взгляд у неё стал не таким сонным. У меня же тогда имелась вполне корыстная цель - хотелось увидеть Ингу. Хоть на пять минут. Я искал способ 'задумать' Лизу. Ведь так уже случалось, уходила в размышления. Наконец, наступила тишина. Я обернулся. Лизы не было. Инга подняла на меня глаза от измерений. Облако пушистых волос... забраться пальцами...
*
Утро всегда начинается с разглагольствований Василия на тему, какой кофе ему хочется выпить. Сегодня кофе у него убежал в костёр, потом выяснилось, что сэндвичи с ветчиной кто-то съел. На вопль кашевара сонно откликнулся Михалыч:
- Мне понравилось, спасибо.
Василий задохнулся от возмущения, но некоторая благость в нём почувствовалась. Наверное, от добрых слов Михалыча об изготовленных сэндвичах. Печально, подумал я, опять засыпая, если в твоём социуме заведётся вот такой тип. Хотя, с другой стороны, бывает и хуже - уголовники там всякие, наркоманы тоже в социумах сидят.
*
Толстого лосося с утра ловили без профессора. Он думал. В обед взял слово и попытался закатить лекцию.
- Сколько нас здесь? Двадцать четыре человека. И никто друг друга до отправки не знал - я опросил. Более того, никто не помнит свой земной социум. Сопоставляем со словами шринка, что на рыбалку на Земле ездили по одному. Получается, там каждый имел собственное, индивидуальное тело.
Поднялся такой шум, что я испугался. Пора было перехватывать инициативу - доминант всё-таки я.
- Спокойно! Гипотеза профессора Кононова оригинальна, но требует обдумывания. Короче, заткнитесь все!
- И почему ты назвал это гипотезой, а не провокацией? - Михалыч затыкаться не собирался.
- Потому, что я доминант. И я научный работник. Действующий, кстати, а не бывший.
Ещё похолодало, дрова дымили. Профессор опять выдвинулся на первый план. Вцепившись обеими руками в кружку, пытаясь согреться хотя бы от неё, сказал, будто не слыша всех остальных:
- Где сейчас те, кого каждый из нас помнит по Земле? Получается, все здесь, на Земле номерной. Но географически на старых местах только доминанты, да и то не всегда. Большинство же разбросало по разным городам, социумам. Однако все здесь, никто из знакомых на родной планете не остался.
А действительно, я даже не задумывался. И правительство здесь, и английская королева, известные люди. Кто там-то сейчас? Выходит, никого. Что-то не так.
Рассуждения профессора подтолкнули, я занялся простыми подсчётами. Нас двадцать четыре личности, допустим, в любом социуме по столько. В Дубне около пяти тысяч жителей. Умножаем - в результате сто двадцать тысяч. Примерное население города до отправки. Сходится - раньше люди не группировались в социумы, каждый командовал своим телом. Всё время. Чёрт, почему я не встретил Ингу там?
- Профессор, получается, все жители Земли сюда перебрались. Я посчитал.
- Я тоже посчитал, не успел сказать только. Но Земля-то та же, а название с номером. Выходит, мы эмигрировали с оригинала на копию. Наверное, сложно было все организмы отправить, вот и обошлись социумами.
Так-то оно так, но не сходится в мелочах. Почему не пропорционально? Растения, животных, технику отправлять не сложно, а людей - главное - сложно? Не ложится на душу такая арифметика. Да и как решали, кому здесь доминантом оказаться?
- Всегда за вас думать приходится, - раскритиковал нас с профессором Кононовым Михалыч. - Понятно же. Земля перенаселена была? Была. Двадцать миллиардов с хвостом. Теперь с экологией всё в порядке. Почему? Потому что нас, физических тел, в смысле, и одного миллиарда не получилось.
- Не надо сгущать краски, проблему перенаселения и тогда изрядно преувеличивали, - поморщился профессор Кононов. - В природе давно отлажены механизмы регулирования. Например, если популяция сильная и устойчиво растёт, кто ей мешает расширять ареал обитания? Кто мешал осваивать новые технологии и делать пригодными для жилья другие планеты? Полюса, пустыни, в конце концов. Скорее, нежелание вкладывать в эти отрасли финансы. Вот и всё. Сыт я этими разговорами ещё по тому времени!
- Ага, доосваивались, - судя по тону, Михалыч полез бы в драку, если б это было возможно. - Только насмотрелся я ещё на Земле на результаты.
В конфликт попытался встрять Василий:
- Откуда ты такой умный-то, Михалыч, про экологию лихо завернул? Мало на нашу голову Андрея с профессором Кононовым? Ты же прораб.
- Прораб. Всю жизнь эковосстановительные стройки. Горе-учёные то пустыню осваивать лезут, то полюс, а что планета - единое целое, сообразить не могут. Вот и вкалывали как лошади, приводили в порядок за освоителями. Только старания коту под хвост, при таком населении всё впустую. Нельзя экосистему перегружать. И хорошо, если здесь оно расти не начнёт, как на Земле-матушке.
Наконец удалось вставить слово, даже не очень думая, только чтобы конфликт погасить. Они ведь разбегутся по своим углам сознания, а мне с этим раздраем ходить:
- Кстати, о размножении. Дети рождаются, сколько у них личностей?
Вопрос привёл в задумчивость весь социум, не могли ответить внятно. Потом кто-то из самых подавленных, кажется, Знобышев, выдал:
- Неизвестно. Старшим два года исполнилось, не спросишь.
Действительно, не спросишь. А вот Знобышев - ещё одно подтверждение того, что сюда перебросили всех. Мальчишка успел только школу окончить, если мягко сказать - звёзд с неба не хватал, даже аттестат не получил. Тихий, улыбчивый двоечник. Добрый, но объективно и социально незначительная личность. Знобышев по-любому остался бы за бортом. Раз он здесь, значит, не было борта.
Почему переехало человечество? Катастрофа? Никто про неё не знает. Не было катастрофы. Не было угрозы. Экология сбоила, но не настолько, чтобы по два десятка человек в одно тело паковать и по-быстрому сматываться. Подъедали бы остатки лесов и океанов ещё лет триста, не меньше.
- Михалыч, если бы мы сюда не перебрались, на сколько земной экологии хватило бы? Хоть примерно.
- Зачем примерно? Догадки - это вон, к профессору, - прораб продолжал злиться. - Модели построили ещё в двадцать первом веке, когда экосистемы рушились обвально. Потом притормозили, к счастью, но решить проблему не смогли. Так что катастрофа через сто девяносто четыре года - полное исчезновение лесов на планете. Раньше только менее заметные катаклизмы. Морские млекопитающие последние вымерли бы через двадцать шесть лет, но кто их видит в обычной жизни? Продолжать или этого хватит?
Профессор молчал, устранился. Он так всегда - долго не спорит, раз сказал, и тишина. Требовать продолжения я не стал:
- Хватит. Значит, спешки никакой не случилось, Михалыч. Можно было и не по двадцать четыре в один пакет, можно было по-человечески объяснить: так, мол, и так, люди дорогие, есть такая необходимость, потерпим, а? А потом придумаем что-нибудь получше. А нет ведь - и почему же экстренно отправляли? Ты сам-то много помнишь про отправку?
- Ну как? Эх, я бы закурил сейчас, душу разбередили. Это ты, Андрей, точно сказал, могли бы и предупредить, не по-человечески организовали, а кто когда простых людей во внимание брал, спрашивал? Отправился с Земли, прибыл сюда. Спал всю дорогу. Как все. Как и ты, кстати.
Вновь нарисовался профессор:
- Вот именно. А какого числа отправился-прибыл?
- Первого сентября две тысячи двести двадцать девятого года.
- Правильно. А кто что в этот день делал?
- Ничего, - как всегда, я ответил первым. - Обычный вторник, в лаборатории работал. На обед сходил пораньше. Домой уже собирался, и тут отправка.
- А не кажется ли странным, что в такой день все колонисты занимались ничем не примечательными делами? К перелёту не готовились. Кто-то даже цветы на клумбе сажал. Зачем сажать цветы, если клумбу эту никогда в жизни не увидишь? Улетишь. И никто не увидит, все улетят.
- Я и не задумывался, действительно странно.
- Все не задумывались. Теперь всем странно. А скажи ещё разок, какого числа улетали?
- Первого сентября две тысячи двести двадцать девятого года, говорили же.
- Ничего не напоминает?
Пришлось взять тайм-аут, помолчать, обмозговать:
- Точно! Земля-22, полностью Земля-2229.0901. Но это логично, дата отлёта.
Продолжить я не успел, на передний план вылез Михалыч. Похоже, он тоже обмозговывал, время не терял:
- Мемориальная дата, подразумеваешь? Ну-ну! - и обратился в сторону дальних слушателей: - Старикашка Ю, так и молчишь? Помнишь, мне рассказывал? - и опять ко всем: - Девяносто шесть деду, вот так, а вы 'все отправились или не все'. Точно все.
Из глубин нашей коммуналки вытолкнули Старикашку. Тоже интересный персонаж. Стал колонистом в девяносто четыре года. Хотя теперь-то ясно - все полетели, и он полетел. Но он, и оказавшись в довольно молодом теле, предпочитал дремать в дальнем углу, не претендуя даже на несколько минут контроля в день.
- Поспрашивай, чем он занимался на Земле? Давно занимался, до пенсии, - предложил Михалыч.
Старикашка трудился историком, изучал старинную технику. Почему он оказался в нашей компании - родившийся в России китаец - никто не интересовался. Да мы никогда не интересовались, почему каждый в социуме оказался.
- Ю, - подтолкнул Михалыч, - как твоя диссертация называлась?
- Это не диссертация, - пустился в подробные объяснения старик, голос у него был тихий, дребезжащий и немного странный, казалось, говорит он не на русском, а на этом своём птичьем языке, а мы просто все его понимаем. - Это всего лишь монография, манускрипт, неопубликованный только, а диссертацию я так и не защитил. Знаете ведь как, сначала с темой не получалось, потом договорные работы, деньги зарабатывал, сын родился, не до того было...
Рассказывал бы он долго, но слушать старческие рассуждения Михалыч не собирался:
- Это понятно. Ты скажи, что на обложке написано?
- Резервное хранение данных на рубеже двадцатого - двадцать первого веков, - вдруг жёстко, даже как-то по-военному, выдал Ю. Будто армейской выправкой повеяло.
- Улавливаете? - обратился Михалыч одновременно ко мне и ко всем остальным.
- Никак нет, - так же чётко сообщил я.
Похоже, прораб уже расспросил отставного историка и теперь устраивал представление для социума:
- А нам интересно, что там сказано в реферате второй главы?
- Резервное копирование в полном объёме проводилось редко. Ежедневно или ежечасно сохранялись неполные копии. Данные сжимались в единый файл. При этом допускалась утрата малозначительной информации, - Старикашка запнулся и пустился в объяснения: - Там, в скобках, приводился пример JPEG-файлов, но это был плохой пример, потому что такие файлы не применялись для резервного копирования, я просто не успел заменить, руки не дошли...
- Хорошо, хорошо, - подгонял Михалыч. - Давай последнее предложение.
- Имя файла чаще всего состояло из названия копируемого объекта и даты архивирования.
- Что, Андрюха, теперь допёр? Все допёрли? - начинал злиться Михалыч.
- Допёр, - ответил социум почти хором, а профессор Кононов ещё и уточнил ворчливо: - Земля-2229.0901. Резервная копия, допускающая потерю не имеющей ценности информации. Создана в 2229 году, первого сентября.
- А почему социумы только у людей? Почему у зверей их нет? Или у заводов? - нарисовался из своего угла вдруг заинтересовавшийся Знобышев.
- А ты у лосося спрашивал, сколько в нём сознаний, когда ел? - съязвил Василий.
- Звери, скорее всего, без социумов, - прокомментировал раздумчивый голос из задних рядов. - На Земле природных объектов не хватало, Михалыч сказал же. Архивировались, наверное, экосистемы целиком. А заводы? Зачем им сознание? Самих заводов меньше, да и контор, институтов. Я в Дубну часто наезжал, много предприятий имелось, а здесь два НИИ и ничего кроме. Всё сходится - сидим, ждём очереди телом несколько минут поуправлять.
В мой адрес прошёлся. Я ведь в лабораторию хожу, тело, по большей части, моё. Так, наверное, и алгоритм распаковки работал - доминант тот, кому работа подходящая имелась. Алгоритм распаковки...
Только теперь я осознал - старикашка Ю уже давно что-то вещает. Его бормотание, с повторами и отступлениями, попросту терялось за более энергичным общим разговором:
- ...всякую ерунду, не понимаете ничего в резервном копировании. Молодёжь. Нахватаются по верхам, диссертации, публикации, а не понимают. Мы вот в молодости на БАМ ездили. Смотрели место, где предки голыми руками дорогу строили. Не тротуарчик, скажу я вам, а Дорогу! Их туда агитировали - или арестовывали, а они ехали и строили. Чтобы транспорт, паровоз тогда называлось, пройти мог. Так устроен - без дороги никуда. И не заархивируешь с потерей данных. Больше сожмёшь - короче дорога получится.
Ворчание старика, впервые получившего аудиторию, похоже, содержало полезную информацию. Давно заметил - если не обращать внимания на сетования и наезды на новое поколение, интересные вещи от таких можно узнать. Я прислушался к почти неразличимому шелесту:
- Ишь, экологию придумали, спорят, ругаются. Кто бы о ней думал, о вашей экологии, когда паковал? Пихали как поменьше места занять. Коэффициент сжатия называется. Меня вот вовсю за терминологию ругали, как ругали! И выучил. Значит правильно ругали. Начальник отдела, бывало, по два часа распекал. Зато ни за что не ошибусь больше...
Я поморщился, про начальника отдела слушать не хотелось. Но вот как теперь обратиться? Как его звать по-настоящему, всё-таки в возрасте человек, а мы его старикашкой.
- Ю, вопрос к вам, эксперту. Почему людей помногу в каждое тело попало, а зверей - лососей, например - по одному? Людей на Земле-22 меньше, чем на Земле, а зверья, ёлок, другой природы, кажется, даже больше? Почему на природе не экономили, когда паковали?
- Не экономили, почему не экономили? - повторил своим тихим голосом Ю. - Может, разные алгоритмы, да и всё? Людей - каждую личность запихали, рыб - одну из ста штук. А при распаковке сто копий создали. Рыб ведь никто не сравнивает, когда из воды тянет.
- Не может быть, - вмешался слушавший разговор Василий. - Соревновались же, кто толще поймает, разные лососи.
- Ва-асилий, - язвительно протянул Михалыч, - А два года рыбы что, за одним столом сидели, из одной миски хлебали?
- Подождите, - по-моему, имелись более важные вопросы. - А почему, собственно, нас распаковали? Зачем?
Замолчали все, потом серым голосом зашелестел старикашка Ю:
- Резервная копия активировалась в случае утраты основной. Копия, созданная с утратой данных, активировалась, только если не сохранилась полная копия.
- Что случилось с Землёй?
Отвечать, догадываться никто не рискнул. Тишина. Река, небо ещё светлое над чёрным зубчатым частоколом леса. Холодно. Подмигивают угли в костре. Луна поднимается и видна сквозь деревья. Кажется, я один остался у огня. Ещё чуть, и можно почувствовать, что рядом сидит Инга... в темноте не видны, только чувствуются пушистые волосы, зелёные глаза... Окажусь ли я ещё когда-нибудь здесь? Это место могло бы стать любимым. Может быть. Но Инги нет. И я, и Михалыч, и профессор, и Василий, мы все когда-нибудь перестанем приезжать сюда. А река будет бежать, размеренно набегать на песчаный берег. Лес всё так же будет шуметь, луна вновь и вновь будет светить сквозь лес. В мире, где больше не будет меня. Или не так? И нас, и реки, и луны? Или мы ничем не замечательны, распаковали копию, чтобы что-то проверить, и снесут, как только получат ответ? Или всё это бред, болтовня оторванной от жизни группки людей? Как узнать?
*
Отпуск заканчивался. Инга из головы так и не ушла. Может, чуть заслонили её эти странные разговоры планетарного масштаба. Почему мы здесь? Почему никто ничего не слышал про связь с Землёй? Зачем нужна колония, если метрополия с ней контакт не поддерживает? Что там вообще происходит? Неизвестно.
Снова и снова приходила мысль, что на Земле могло быть иначе, и может, Инга жила совсем рядом, всегда, а не урывками. Как случилось бы, если бы встречи не обрывались, не появлялось, когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать, лицо Лизы. Или, хуже всего, лицо Наташи.
Мы не Земля и даже не точная копия. Как это работает? Что думали те, кто создавал этот мир? Что они думали? Вряд ли были добрые или злые, скорее никакие, просто делающие свою работу. Или, наоборот, в страшной спешке решившие уравнение моей жизни: определившие меня доминантом, посчитавшие, сколько мне отмерить радости, горя, болезни желудка, хождений к шринку, поездок на рыбалку и этих встреч, которые я ждал и, наверное, буду ждать всегда.
Хотя нет, не так, это же алгоритм, никто ничего не думал. Сложили всё, что было, в коробочку и поставили на дальнюю полку - вдруг понадобится. А чтобы поместилось, аккуратно убрали не самое нужное. Всего делов - Андрея в доминанты, Ингу во второстепенные личности. Важна ли наша встреча для того, чтобы содержимое коробочки могло работать? Если вообще эта работа когда-то понадобится.
*
Возвращались уставшие, одуревшие от разговоров, но с рыбой. Я вяло думал, зачем нам она. Но Василий уже перечислил, кажется, с сотню способов её приготовления. Если б к тому же готовить умел.
На терминале чип не прочитался, замигал красный индикатор. Высветилась не проблема с билетом, с рейсом, а ошибка считывания. Пришлось искать диспетчера -наверное, одного на весь порт живого человека, не считая пассажиров, конечно же. Тот долго не мог понять, в чём дело, вывел данные из базы, просканировал чип вручную - номера совпадают. Пожал плечами и пропустил на посадку через служебный ход. Занятно порт устроен - один-единственный человек работает, а везде служебные коридоры. Для него одного, получается?
Весь полёт я проспал. Кажется, разговаривали, обсуждали, но это прошло мимо меня. Опять виделись пушистые волосы, зелёные-зелёные глаза. Инга улыбалась, говорила... как же я был счастлив. Она казалась всем, что нужно мне... Резервная копия, утрата данных... или что там ещё плёл этот старик?
Одни и те же мысли, вопросы возвращались, шли по кругу. В каких случаях активируют резервную копию? Когда утрачена основная? Но тогда кто распаковывает архив? А что бывает, если активировали по ошибке? Земля всё-таки не погибла? Зачем ещё могут распаковать архив? Наверное, когда что-то пошло не так, можно найти утраченный элемент и, плохо ли, хорошо ли, использовать в основной копии. А что делают с разархивированными структурами, когда они больше не нужны? А может, вообще оператор ошибся и ткнул пальцем не туда?
*
Вышел из порта, нашёл скутер. Чип опять не считался. Как домой добираться? На этом транспорте читалка простейшая, воровства у нас нет, только чтобы случайно на чужом не уехать - все оранжевые, одинаковые. Пришлось возвращаться, искать дежурного. Интересно, если бы в круиз собрался, с диспетчерами всех портов перезнакомился бы?
На этот раз я настойчиво упирал на то, что чип не сработал дважды, и на разных терминалах. Фактически в разных концах планеты. Дежурный с кем-то связался, долго выяснял:
- Странно, ваш идентификатор значится как выбывший.
- Так я и выбыл. В отпуск. А теперь вернулся. Кстати, я и не знал, что перелёты отслеживаются.
- Да нет слежения, здесь другое. Я вам сейчас подгоню шаттл до регистрационной конторы. Там разберутся, в чём дело, и дома даже быстрее будете. А скутер к утру по адресу доставим.
Зло брало на все эти недоразумения, но деваться некуда, если заморочки с чипом, то их надо решать. С места без него не тронешься.
Администрировал базу подвижный человек неопределённого возраста. Я бы сказал, и неопределённого пола, но, видимо, осознавая проблему, он носил на лице довольно неопрятную щетину. Сначала мне показалось, что и в деле своём небритый сотрудник ни рыба ни мясо, так как через пару минут он заявил:
- Всё правильно, ваш чип дезактивирован по причине гибели.
- Чьей гибели? - переспросил я.
- Согласно базе, вашей.
М-да, оказывается, не мы одни там, на рыбалке, с ума сходили, здесь без нас тоже времени не теряли.
Быстро вводя команды, администратор продолжил:
- Непроверенные данные в базу не попадают, фильтры не позволяют, но и вы, очевидно, живы. Будем разбираться.
- Когда?
- Сейчас и будем. Хотите подождать или завтра подойдёте? Хотя без чипа домой попасть сложно будет.
Из единственного доступного варианта я выбрал подождать. Минут через сорок выяснилось, что рейс, на котором я должен был лететь в Канаду, потерпел аварию. Лайнер сгорел прямо-таки в воздухе, пассажиры вывалились наружу и попадали на поверхность. В капсулах, естественно. Спасатели их потом пять с половиной часов собирали - кто в море через иллюминатор рыб разглядывал, кто на канадском берегу на свежий воздух выбрался и вокруг прогуливался.
Мою капсулу нашли пустой и изрядно повреждённой. Именно эту загадку и решал администратор большую часть потраченного времени. Похоже, она от лайнера не отстрелилась - меня ведь внутри не было, кого спасать - а просто отвалилась, когда фюзеляж уже догорал. Потом шмякнулась на скалы, где и отдыхала разбитая, не подавая сигналов. Оставалось только согласиться с тем, что в списки трагически погибших меня внесли вполне обоснованно.
*
С утра двинулся на работу, но по пути притормозил - нельзя так сразу. Весёлым привидением предстать перед Лизой Сергеевной - куда ни шло. А вдруг за неё опять Инга? В дверную щёлку не подсмотришь - зелёные глаза, ореол волос - пока не заговоришь, и не поймёшь, Лиза это, Инга или вообще Наташа? Нет, пожалуй, Наташа - сильный перебор, её по недовольному выражению за версту опознать удастся.
Хорошей идеи не придумал, плюнул на всё и решил появиться не очень весёлым привидением. И вошёл.
- Приветствую, - начал я и сообразил, что глупо улыбаюсь.
Лиза обернулась, и по этому движению я понял - Инга. Она, пусть даже глаза припухшие и волосы собраны в хвост.
Взглянула, аккуратно села на стул, взглянула ещё раз и заплакала, уткнулась лицом в бумаги на столе. Что мне оставалось? Рассказывать? Успокаивать? Стоял и гладил её по голове, не думая, Инга это, уже Лиза или, может, кто-то, чьё имя я даже не спрашивал.
Спина девушки резко распрямилась. Наташа:
- Явился, я так и знала, не улетал никуда, подстроил всё. Говорила же Елизавете Сергеевне - нечего о них переживать. Ингу в доминанты вытащил, специально сделал.
Слушать Наташины наезды было обидно, но и уйти я не мог. Инга - доминант? Как это возможно? И почему ушла Лиза? Вдруг стало очень её жалко, по совести, мы ведь дружили. Что с ней? Никогда не задумывался: может ли погибнуть личность, одна личность из всего социума?
- Что с Лизой? - этот вопрос, мой первый вопрос после возвращения, слышит и Инга. Спросил, даже не думая, что она может неправильно понять, обидеться.
- Ушла в себя, спряталась, почти не появляется, - грустный голос, это опять Инга. Не обиделась, наоборот, переживает за Лизу. - Знаешь, она любила Василия. И тебя немного. Как-то получалось, что для неё вы сливались. Я не говорила, ты всё-таки мой...
Инга опять заплакала, выражение её лица постоянно менялось. Нет, это не были разные личности, она одна одновременно радовалась моему возвращению, переживала ту страшную катастрофу, жалела Лизу. Я гладил её по голове, успокаивал, говорил бессмыслицу, целовал мокрые глаза. Улыбался и чувствовал себя погано. Инга здесь, со мной, теперь постоянно, пара часов в день другим личностям не считается, моё тело тоже не всё время моё. Но ведь за счёт Лизы, доминанта, работавшей, строившей планы. Любившей, оказывается.
*
Вечером я не мог заснуть, мы не могли заснуть - лежали в постели, глядя в почти неразличимый в темноте потолок, тело само по себе и каждый член социума сам по себе. Не разговаривали, скорее каждый думал о своём, но это своё наверняка крутилось вокруг одного и того же.
Нет, мои мысли были другими, не могли не отличаться, я ведь единственный, кто оказался в выигрыше, в чью пользу легли карты. Это я мог в любой момент оглянуться на Ингу, она здесь, со мной. Что-то пошло не так, точнее, что-то пошло так, но только для меня. Она не пропадает, не уходит... что изменилось в ней, а может быть, во мне? Или всё-таки поменялось для всех? Не было ответов.
Земля. Связи нет, погибла вместе со всеми полными копиями. Остались мы - наверное, единственный пригодный к распаковке архив. Неправильный, неудобный, но пригодный. Нам повезло, мы живём потому, что погибла Земля. Ничего не знаем, не может знать архив, что произошло после его создания. Вдруг открыли его лет только через двести... не может знать, не было для него этих двухсот лет.
Стыдно, очень стыдно, но я счастлив. Рядом Инга, она здесь потому, что ушла Лиза. Счастье на чужой беде. Так, наверное, бывало всегда. Чтобы кто-то получил, кто-то должен потерять. Но как же плохо всё это!
Раньше люди верили в Бога. Удобно. Можно было грозить кулаком небу, выплёскивать злость подопытных кроликов, бегущих каждый день по своему лабиринту. Злиться на умника, сконструировавшего для них этот лабиринт. Нет, обиженно потрясать кулаками не хотелось. Внутри было горько, но всё-таки я был счастлив. Хотелось просто смотреть на Ингу и думать, кому она улыбается во сне, наверное, она, наверное, мне.