Захарчук Евгений Николаевич : другие произведения.

На круги своя

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  На круги своя.
  В конце апреля, после череды пересадок с поезда на поезд, короткой остановки на отдых в Львовском сборном пункте и ночёвки на полу в безлюдном вокзале узловой станции, прапорщик Складовский, малого роста, но с большими, относительно его комплекции, погонами, командует: "На выход!"
  Рядовой срочной службы Геннадий Ковальчук дублирует команду и в срочном порядке, вместе с семнадцатью представителями своего призыва десантируется на потрескавшийся асфальтированный полустанок, стоянка электрички всего две минуты. Солдаты оглядываются - кругом лес. Высокие тонконогие берёзы, вперемешку с осинами и редкими соснами, расступались лишь перед исчезающим в дали железнодорожным полотном. Ковальчук пересчитал бойцов и доложил провожатому. Прапорщик Складовский в роли "покупателя", с учебной части на окраине Керчи, где ему, бог весть по каким критериям отобранных, доверили сопровождать восемнадцать курсантов к месту продолжения их срочной службы. Впереди шёл прапорщик, за ним гуськом солдаты с вещмешками скудного личного добра и шинелями в руках. Замыкал шествие рядовой Ковальчук. Выходец из местного села, прапорщик хорошо знал потайные тропы и вскоре вывел отряд из тёмного лесного массива на послеобеденный свет. Просторы военного аэродрома впечатляли. Пересекать взлётную полосу запрещалось, но так путь к части, где прапорщик должен был передать личный состав и документы из рук в руки, сокращался на добрые пять шесть километров. Солдаты, подчиняясь команде "шире шаг", с широко раскрытыми глазами, быстро перебирая ногами, засеменили по территории аэродрома. Обилие разной военной техники, самолётов, диковинных построек с множеством торчащих прутьев и сеточных конструкций, на время прогнали тревожные мысли молодых людей, и они впервые за долгое молчаливое путешествие, делились впечатлениями с ближайшими попутчиками.
  В учебке курсанты были все равны, там царила "уставщина". Подъём и отбой за 45 секунд, недосыпания, недоедания, вечно в холоде - не хилые испытания для тела и духа. Худощавый рядовой срочной службы Геннадий Ковальчук, за первые два месяца, похудел ещё больше. Но даже к таким суровым условиям он привык быстро. Высокий, спортивного телосложения, внутренне дисциплинированный, с лёгкостью влился в ряды вооружённых сил. Офицеры сходу подметили его лидерские способности и после формирования взводов рядовой Ковальчук был назначен старшим над равными. За пять месяцев особо ни с кем не подружился, но авторитет его понемногу рос и последние месяцы, при полном доверии начальников, рядовой Ковальчук единолично сопровождал взвод на все ежедневные уставные мероприятия согласно расписанию: приём пищи, занятия, вечернюю прогулку. Личный состав взвода находил в этом свои плюсы. Меньше на глазах у офицеров - больше вольности. Например, вместо утренней пробежки по всей территории части, среди таких же сотен бедолаг в зелёной форме, старший среди равных заводил тридцать подчинённых за дальний учебный корпус, где вместо беготни, благодарные курсанты, тихонько покуривая, дожидались окончания зарядки. Сам новоиспечённый командир не курил, и ему не было зазорно постоять на стрёме, высматривая потенциальные неприятности, и в случае чего, взвод строем, бодро выбегал по дорожке в направлении казармы.
  Что теперь ждало рядового Ковальчука и его попутчиков в войсках? Только глухой не слышал про "дедовщину" и это напрягало.
  Прошло около трёх живописных часов с высадки десанта на полустанке и построением перед входом в трёхэтажное казарменное здание. Вскоре прапорщик по-английски удалился, и никто из прибывших его больше не видел.
  В военном городке, где большая часть зданий так или иначе были задействованы в службе, расположено множество воинских частей, обслуживающих военный аэродром. На окраине пятиэтажки - общежития. Городок окружён лесом и утопал в зелени, в основном вечнозелёной. По утру, когда городок начинал гудеть как улей, высыпавшими из казарм солдатами на утреннюю зарядку, в любую погоду и время года, кроме выходных, проезжая часть заполнялась сотнями велосипедистов - прапорщики и офицеры следовали на службу. Пешком на аэродром добираться долго, да и мало у кого из нищих военных имелся личный автотранспорт. Старожилы, в утренние часы называли военное поселение "китайской республикой".
  В батальоне аэродромно-технического обслуживания и предстояло вновь прибывшим "весело и познавательно" провести оставшиеся полтора года срочной службы. Ковальчука и ещё пятерых определили на третий этаж, остальных раскидали по ротам на первых двух этажах - транспортную и роту охраны.
  Как природа меняется в ходе сезонов, так и служба в учебке и в войсках разительно отличалась. Еды вдоволь, в столовой кормили на убой, да и в тёплое время года всегда можно было поживиться чем-то съедобным на местности. Стоило отойти подальше от казармы, за лесной просекой начинались приусадебные участки осевших на пенсии военнослужащих. Там всегда можно было разжиться яблоками всех мастей, от ранних в июле, до поздних в октябре. А ещё сливы, смородина, малина, ежевика, в лесу земляника и черника. О хлебе насущном можно было не переживать, желудки наполнены, а как быть с пустотой в душах юнцов в солдатской форме?
  С первых минут, прибывшим дали почувствовать - тут вам не это. Добрую половину уставных отношений, что они познали в учебке, теперь, с лихвой, заменили неуставными. Подъём никто не контролировал по времени, но, если завозился, всегда находился один из старослужащих, который армейским матерным, в оскорбительном тоне, советовал ускориться. Поскольку в специальном батальоне проходили службу только три призыва после учебки, в отличие от других частей, прибывшие, прослужив полгода, снова оказывались в роли самых "молодых". "Свистки" - так их называли, потому что, когда рядом не было офицеров, ближайший к "деду", прослужившему полтора года, молодой был обязан откликнуться на свист и быть готовым выполнить любой каприз старослужащего. С прибытием молодых, старшие призывом на полгода, переводились в категорию "черпаки", в статус надзирателей за "свистками", обучающих премудростям нелёгкой армейской службы и следящих за покорностью младшего призыва.
  Одному Богу известно, как бы сложилась судьба рядового Ковальчука, не случись одно противоречивое событие. Как правило, продвижение по службе сопровождалось с течением времени. Самые ответственные из "черпаков" назначались на одну из четырёх должностей командиров отделения. А дослужившись до "деда", вставали на должность заместителя командира одного из двух взводов, возглавляемых офицерами. С точки зрения уставных и неуставных отношений выглядело логичным.
  Не прошло и пары дней непростого вливания в новый коллектив, как рядового Ковальчука поставили перед фактом - он новый командир отделения первого взвода. Неизвестно было, что такого написано в сопроводительной характеристике Ковальчука, но решение начальство роты приняло окончательно и бесповоротно. На счастье, Ковальчук не успел в полной мере ощутить негодования старшего призыва, его первым из прибывших, отправили в отпуск. По возвращении к месту службы, с осознанием гордости за свои достижения и получения звания младшего сержанта, единичный случай стремительного карьерного роста в батальоне, он готовился к бою, в прямом и переносном смысле. В казарме нового командира отделения встретили неодобрительными взглядами, включая и представителей младшего, его призыва, которые за прошедший месяц шуршали по полной, в отличие от отдохнувшего выскочки.
  Ну может где-то с корабля на бал, а в армии - с отпуска в наряд. Едва успев прицепить две пары жёлтых лычек на погоны новенькой формы и повторить азы устава гарнизонной службы, Ковальчук, в качестве дежурного по роте, получил на разводе в подчинение двух дневальных и по совместительству "дедов". Ковальчуку сходу пришлось решать множество не совместимых между собой вопросов. С одной стороны служба, где согласно уставу, дежурный по роте принимает порядок и целостность всего в роте, и в течение суток, отдыхая всего четыре часа, поддерживает чистоту и дисциплину своими командами, до смены. Вопрос, как поддерживать порядок, когда по существу ты находишься на дне неуставной пищевой цепочки? На требования выполнить приборку, дневальные по началу реагировали с иронией, присматривались вместе с остальными старослужащими к молодому командиру, не стукачок ли? В итоге дежурному по роте пришлось самому, засучив рукава, мыть полы, вытирать пыль и т.п., под насмешливые комментарии всей роты, включая свой призыв. Лишь один из свистков попытался помочь, но тут же был одёрнут черпаками. Это был Василий, со смешной фамилией Клаус, впоследствии заместитель командира второго взвода (разговорное в армии - замок) и один из друзей Ковальчука.
  Днём за днём отношения между старослужащим и новым командиром отделения накалялись. В течении рабочего, для офицеров, дня, деды и черпаки кое-как притворялись подчинёнными. Но даже согласно уставу, Ковальчуку приходилось туго. Его выматывали постоянными нарядами, приходилось выполнять нелепые и неприятные поручения сержантов старшего призыва. А по вечерам эти поручения приобретали неуставной характер.
  Особенно много крови выпил непосредственный начальник, дед, первый замок, сержант Заболотный. Ростом выше среднего, он всегда сутулился, отчего казался ниже и вечно глядел исподлобья, маленькими бегающими карими глазками, ненавидящими весь мир, не исключено, что и себя. На широкое тело, но плоское как лист бумаги, нанизана большая угловатая голова с приплюснутым острым носом. Каштановая чёлка, торчащая под козырьком кепки в совокупности с выпирающей нижней челюстью, в профиль придавала его голове вид полумесяца. Даже когда он искренне улыбался, глядя на его лицо, казалось, что он задумал что-то худое. Заболотный был грамотным, неплохо владел уставом и знал, как побольней укусить. Если неуставные отношения всё же оставляли некое пространство для размышления и действий, то в уставе прописано чётко, и Ковальчуку, скрипя зубами, приходилось выполнять. Лишь за месяц до дембеля, опасаясь мести, о чём пересказывалось много реальных историй, когда демобилизованного, покинувшего казарму, подстерегали на пути к остановке и припоминали ему по лицу всё былое, Заболотный ослабил хватку, придерживаясь нейтралитета.
  Для обычного свистка, закреплённого за конкретным дедом, сгонять за сигаретой или пришить простиранный и отглаженный, собственноручно, подворотничок на дедовский китель, с мыслями - "не бьют и на том спасибо" - проще простого. А ещё деды забирали почту. Чтобы получить своё письмо, свистку приходилось выполнять потешно-унизительные задания, ну тут уж какая фантазия у деда. Кто-то стоя на табуретке пел дембельские песни, кто плясал, но чаще воображение упиралось в пачку сигарет. Может кого-то такая жизнь устраивала, но не Ковальчука. По началу он, как говорили, морозился, отмалчивался, всячески избегал неприятной обязанности. Некоторое время это сходило ему с рук, пока деды не убедились, что парень такой непокорный один и к тому же не стукач.
  Одним из доступных развлечений солдат - вечерние демонстрации отечественных и зарубежных шедевров кино, по субботам и праздникам, в клубе соседнего здания. Свисткам, как в сказке про Золушку, обычно поручали какие-нибудь задания по уборке, чтобы ни времени, ни даже мысли не возникло в их раболепных головах, посетить храм искусства, заполненный исключительно старослужащими из разных рот. Ковальчуку, видимо, достался дед, рядовой Яковлев. Хилый, чуть ниже ростом, по прозвищу Яша, обладал худым интересным лицом. Большой каплевидный нос свисал над верхней губой, отчего при разговоре он потешно гундосил. Каждый раз, когда он пытался донести смысл своего требования, подопечный свисток с трудом сдерживал улыбку. В тот раз Яша поручил самое унизительное - выдраить унитазы. С точки зрения устава младший сержант Ковальчук не должен был выполнять подобные поручения, наоборот, это в его обязанности входило, как командира отделения, требовать поддержания чистоты и порядка от подчинённых. Поэтому, даже ни секунды не помышляя о позорной процедуре, немного погодя, последовал в клуб и преспокойно, на последнем ряду, вместе со всеми смеялся и сопереживал героям фильма "Белое солнце пустыни".
  На утро, на вопрос Яковлева - "Почему очки не отдраены?", Ковальчук ответил коротко - "Не скажу", и удалился по своим делам. Надо было видеть все потуги, отражённые на старческом, не по годам, лице недалёкого старослужащего по прозвищу Яша, в попытке осмыслить полученный ответ. Он не знал как реагировать. Наглый свисток вроде бы не отказал, но и не выполнил. В скудном умишке деда Яши зародилось подозрение, что-то не так, но как поступить в этом случае - не мог понять. Яковлев не стал жаловаться главному, но затаил злобу.
   Главным дедом был не замок, а рядовой Приходько. Высокий, слегка тяжеловатой комплекции, один из немногих кто в физическом плане мог потягаться с Ковальчуком. Сидя на своей угловой койке, в козырном месте возле окна, он как паук следил за всем происходящим в роте. У него хватало ума, оставаясь непререкаемым авторитетом, не давать напрямую оскорбительных поручений строптивому свистку.
  Однажды вечером, дед Яша, расстроенный очередным невыполненным заданием, надоумленный другими стариками, набрался храбрости и в присутствии всей роты, в качестве воспитательной меры, ударил Ковальчука по лицу. Удар вышел так себе. Разрядник по боксу Геннадий Ковальчук даже за удар это не воспринял, но сам факт, что какой-то ушлёпок помыслил себе поднять на него руку - привёл в ярость. Одно дело слышать и видеть каждый убогий солдатский день, как у тебя за спиной шушукаются, жалуются офицерам - дескать, смотрите кого вы назначили командиром, он же не способен командовать, кидали оскорбительные замечания - это Ковальчук ещё мог снести. Но терпеть беспредел не в его характере.
  Стремительный ответный выпад левым кулаком в челюсть - выключил свет деду Яше и пристроил его в проходе между коек. Судя по тому как половина роты синхронно подорвалась со своих насиженных мест, конфликт был отрепетирован. Первая троица, наткнувшись на точные встречные удары, один за другим отправилась в страну временного забвения. Толпа, накатившей волной, с головой накрыла, посмевшего дать отпор.
  - Даже бить как следуют не умеют, - думал, бывший спортсмен, ловко уворачиваясь и закрывая руками уязвлённые места на теле от жалких попыток толпы неудачников, пытавшихся просунуть к нему свои трясущиеся кулачки.
  В имитацию избиения, из старослужащих не вмешивались только двое, рядовые Лескин и Приходько. Последний и отдал команду оставить, на тот момент, Ковальчука в покое.
  Эта ночь и многие следующие, для младшего сержанта проходили крайне тревожно. После отбоя, лёжа в койке, он долго смотрел в окно, прислушиваясь, не подкрадываются ли к нему, ожидая подлости. Пышная ель за стеклом, мягко подсвеченная снизу уличными фонарями, мерно покачиваясь лохматыми ветвями, успокаивала нервы, погружая утомлённую душу в крепкий юношеский сон. Даже много лет спустя, когда в стрессовой ситуации необходимо было успокоиться, Ковальчук представлял себе этот вид за окном.
  На утреннем построении, командир роты отпустил пару шуточек, по поводу четверых старослужащих с распухшими щеками и разбитыми губами. На разбитые лица в стаде стариков обычно смотрели сквозь пальцы, иногда наказывая нарядами, дабы неповадно было портить друг другу физиономию. Другое дело младший призыв. В этом случае проводилось тщательное расследование и поиск виновных, якобы для искоренения дедовщины. Поэтому, когда деды дисциплинировали молодёжь, то точкой приложения как правило была грудная клетка. Приём работал безотказно - ставил на место дерзкого свистка и без видимых повреждений. О причине опухших морд стариков никто из офицеров не догадался, на лице младшего сержанта не было ни царапины. Этим же днём Приходько подловил момент, когда оказался наедине с Ковальчуком.
  - Слушай, я вижу, ты парень с характером и можешь за себя постоять. Понимаю твою реакцию, но и ты пойми, мне тоже приходиться реагировать. Унижают - стерпи, а потом, как я делал в своё время, подлови один на один и врежь так чтобы он больше не доставал, забился испуганно в угол и не жаловался мне. Друзьями мы не будем, но и лупить тебя вместе с толпой у меня нет желания. Ты меня понял?
  Ковальчук молча кивнул.
  Два достойных противника, разыграв ничью, молча разошлись по своим углам.
  С того самого момента ни у кого и в мыслях не было ударить Ковальчука. Конфликты по-прежнему продолжались, его подставляли, оскорбляли, но в спину. Однако случаи эти были такими же жалкими, как их источники.
  Ковальчук, с момента зачисления в аэродромную рот был один. Раньше он этого не осознавал. Никто кроме него не задавался вопросами. Почему так живут? Даже у дедов есть совесть, где-то в глубине, очерствевшая, но есть. Разве так лучше?
  Ежедневное, ежеминутное противостояние изматывало, ещё немного и вольнодумец готов был уступить. Но помощь пришла откуда он не ждал.
  Вася Лескин, черноволосый, с карими добрыми глазами и приятным лицом, среднего роста, с изумительно накачанным телом, обладал не только невероятными мускулами, но и не уступающей по величине скромностью. Никто не мог припомнить, что бы он когда-нибудь словом или делом обидел кого, включая молодёжь. Позже, Ковальчук узнал непростую историю Василия Лескина. В вооружённые силы призвались два брата близнеца - Василий и Григорий Лескины. Вскоре, по прибытию в часть, пришла телеграмма о смерти их отца. После отпуска на похороны, в военкомате поставили вопрос: "Кого из братьев досрочно демобилизовать?" Поскольку их мать была инвалидом, закон предусматривал отмену воинской повинности для ухаживания за близким родственником. В подразделение вернулся только один Василий.
  Ковальчуку приходилось жить двойной жизнью. В роте он изгой и выскочка для стариков и непонятый своим призывом, убеждёнными, что нужно лишь перетерпеть как все и дождаться следующих молодых, а там уж оторваться на новых свистках, пусть они будут шуршать. Однако за пределами третьего этажа, уже к осени, он был своего рода знаменитостью.
  По вечерам Лескин ходил качаться в роту охраны на втором этаже. Спортивный уголок состоял из пары скамеек, штанги с наборными блинами, пары гирь с весом в шестнадцать и двадцать четыре килограмма. Но для малочисленных желающих посвятить свободное время укреплению мышц, в самый раз.
  Ковальчук, с самого начала, дабы меньше светиться в роте, по вечерам пропадал на турнике за казармой или сидел на лавочке, терпеливо слушая разговоры ни о чём, пока случай не привёл его в спорт уголок. Вася Лескин совершенно спокойно отнёсся к тому, что свисток с его роты тягает железо рядом и даже временами подсказывал, делясь опытом в построении тела. Но общение не выходило за рамки спортивных тем. Всё изменилось после драки Ковальчука со стариками.
  - Видел, как ты этих дураков отлупил, впечатляет, - Лескин впервые по-дружески заговорил с Ковальчуком. - Ты боксом занимался?
  - Тренировался пять лет, пока не бросил, а ещё немного каратэ, для саморазвития, - у Лескина загорелись глаза.
  - Генчик, - Лескин, всех, кого считал приятелями, звал так уменьшительно: Санчик, Лёнчик, - а ты можешь меня научить?
  Полгода, до дембеля Васи Лескина, продолжалась их странная однобокая дружба, деда и свистка. Вместе тренировались, делились личным, осуждали гнусность дедовщины, но всё это было в другом мире, за пределами третьего этажа. В своей же роте, Вася Лескин никак не проявлял заботу о молодых. Единственное, что сделал для Ковальчука, это официально стал его дедом, и теперь неуставные отношения, что касается личных требований сбегать за чем-нибудь, мог проявлять только он, другие деды недовольно ворчали. И даже когда на стодневку, каждый десятый день, свистки по традиции в полночь вставали чтобы читать сказку своим дедам - "день-ночь, сутки прочь...", своего рода напоминание сколько дней осталось до приказа, единственным из свистков, кто не вставал с койки, был Ковальчук. А ещё свистки отдавали половину скудного денежного довольствия, что выдавал старшина на личные, как он говорил "мыльно-рыльные", принадлежности, своим дедам, штопали им форму, стирали личные вещи, лелея надежду, что придёт их срок и за них всё будут делать другие. Вася Лескин денег не требовал, личные вещи стирал сам, но авторитет его был настолько велик, что никто, включая Приходько, не смел осудить его позицию.
  Ковальчука такое положение дел больше чем устраивало, на десятки унижений меньше. Он всё больше размышлял над тем, что вроде бы, внешне, гнилые традиции были соблюдены, но никому и в голову не приходило, что возможно всё изменить. Что можно нести все тяготы и лишения срочной службы и оставаться при этом человеком, не отвечая злом на зло.
  В роте охраны та же дедовщина. Спортивные тренировки для свистков ограничивались елозеньем мокрой тряпкой, в спорт уголок допускались только для уборки. К тренировкам Васи и Генчика стали присоединятся другие деды из роты охраны, а позже и из транспортной роты. Никому из дедов не было зазорно подержать подушку в качестве боксёрской груши, когда Ковальчук показывая приёмы, наносил удары руками и ногами. Со временем нашлась одна пара боксёрских перчаток и Ковальчук с удовольствием обучал искусству бокса, как он знал сам, всех желающих, проводя однорукие спарринги. Когда на третьем этаже прознали о тренировках, на замечания, деды роты охраны отвечали коротко: "Свисткам запрещено, Ковальчуку можно". Черпаки аэродромной роты, вспоминая свою свистковую долю, брызгали слюной от ненависти, когда в столовой, какой-нибудь дед из другой роты, считал нормальным не только поприветствовать Ковальчука, но и поделиться вкусняшкой, присланным с гражданки вареньем или, купленной на деньги своих свистков, сгущёнкой.
  В такие моменты Ковальчук задумывался, почему люди портят друг другу жизнь? На добровольной основе сначала пресмыкаются, чтобы после выместить обиду на других, совершенно непричастных к их боли, людях? Он задался целью изменить несправедливую традицию унижения.
  Как бы там ни было, и чтобы не наговаривали старослужащие на непокорного Ковальчука, а первым перейти в черпаки предоставили честь именно ему. Для него это было неожиданностью, но проявление уважения склонило принять участие в дурацкой процедуре перевода. Свисток ложился животом на скамейку, и его дед, при всех, несколько раз хлестал ремнём подопечного по двум мягким выпуклостям пониже спины. Вася Лескин провёл процедуру символически, под неодобрительные ворчания со стороны других стариков, тайно жаждущих отмщения. Другим новым черпакам повезло меньше. Потирая ушибленное место, они радостно делились между собой иллюзорным ростом в неуставной градации.
  Вскоре следы дембелей занесло первым снегом. Бывшие черпаки, а теперь деды, уже не были помехой на лидерские притязания Ковальчука. В начале зимы, назначенный на должность заместителя командира первого взвода, в звании сержанта, он принялся перекраивать установленный в роте порядок, по своему образу и подобию. Второй замок, Вася Клаус, не разделял благородные намерения сослуживца, однако его убеждения, глаз за глаз, не мешали помогать Ковальчуку строить справедливое общество, без унижения себе подобных. Общее дело сблизило двух людей, взрастив дружбу до дембеля, скорее по убеждению, а не по духу.
  Декабрьским вечером, Ковальчук собрав всю роту, озвучил свои намерения.
  - Отныне я, пока буду здесь, сделаю всё, чтобы прервать традицию унижения старшим призывом младшего. Никаких постирушек и подшивания для дедов или черпаков. У всех руки есть, сами справитесь. Только попробуйте ударить молодого при мне, не сомневайтесь, быстро выбью эту дурь из паршивой башки, командир роты мне только спасибо скажет.
  Среди дедов началось брюзжание, невнятное, трусливое. Но понять их было несложно. Мол, они, тащили лямку всю службу, а теперь никаких привилегий?
  Вася Клаус, выше среднего роста, мускулистый, широкоплечий, с большим красным лицом, сжав кулаки, как бульдог, готовый вцепиться в горло неприятелю, следил за недовольными, выискивая повод пролить свой праведный гнев, на ещё недавно причинявшим ему и другим свисткам, боль.
  - Согласен, что привилегии должны быть, - сержант продолжил декларировать свой манифест, - хотя многие из вас этого не заслуживают. Поблажки с моей стороны будут, но проявляться будут по справедливости. Дедам позволяется не шуршать на общей уборке казармы по субботам, если это не требуется. Стариков меньше буду ставить в наряды, по возможности назначать дневальными одного из молодых. Уборка, как и самые тяжёлые работы на аэродроме по-прежнему крест свистков. Физическую нагрузку легче перенести, когда над тобой не издеваются. Что касается ваших дурацких традиций, дембельских сказок и т.п., на ваше усмотрение. Если узнаю, что кого-нибудь из молодых принуждают, виновный об этом пожалеет. Есть вопросы? Если нет вопросов, тогда всем, кроме наряда, отбой.
  С того времени, как государство в государстве, маленький коллектив из тридцати человек, пусть не по своей воле, пытался жить и служить не кому не нужную службу по-людски, по-доброму, насколько могли себе позволить несовершенные люди. Сказать, что всё было гладко, значит солгать. Порой Ковальчук в своём стремлении поддерживать порядок перегибал палку, за, что поныне, вспоминая срочную службу, ему стыдно. Но в целом попытку создания справедливого общества, где все равны перед законом, можно считать засчитанной.
  Офицеры, таким ходом дел, были довольны как слоны. Теперь никого не пугала весть об очередной проверке. Знали, что при внезапном осмотре молодых, на наличие синяков на грудной клетке, они могут быть спокойными, взыскание им не грозит.
  В последние полгода перед дембелем, Ковальчук почти не покидал казарму. В основном распределял личный состав на различного рода работы и наряд по роте. Поливал цветы в горшках, развешанных по казарме и в комнате отдыха. Даже вырастил на подоконнике помидорный куст и три созревших плода разделил с друзьями. По-прежнему тренировался по вечерам, но уже не так рьяно, злости поубавилось. Для забавы, дабы скрасить печальное бремя срочной службы, придумывал разные игры. "Звёздные войны" заключались в обмене бросками подушек одной половиной казармы против другой, при чём подушками тех, кого не было по какой-либо причине в казарме. На втором эпизоде, одна из разорванных подушек, густо усеяла перьями половину роты. Но сериал прекратился лишь на четвёртом эпизоде, когда, одна из подушек, разбив стекло, застряла на растущей за окном пышной ели. Пришлось в срочном порядке, до утра, искать и вставлять новые стёкла, а также устранять недостаток - постельную принадлежность на дереве. Были и другие игры, например, в слоников - закончилась осыпавшейся штукатуркой с потолка второго этажа; куча мала - до первой, но несерьёзной травмы. В общем дембеля развлекались как могли, при этом на равных правах со свистками и черпаками.
  В конце октября вышел приказ, дембелям с месяц и домой. На радость, младшего на полгода призыва, в приказе значилось - уволить в запас отслуживших два года и полтора. Каждый из двухгодичников подумал про себя: "Знать бы раньше, закосил бы на полгода и служил бы меньше". Но что произошло, то прошло. Ковальчуку и Клаусу пришлось спешно готовить себе замену из младшего призыва. У Ковальчука уже был на примете парень, Костя Долгов, кстати земляк, сообразительный, в меру спортивный. Не настолько харизматичный, но для половины роты, что оставалась, вполне достаточно.
  Перед самым дембелем, в одном из последних нарядов помощником дежурного по части, в который ставили, кроме контрактников замков, из срочной службы только Ковальчука, ему довелось подслушать разговор двух командиров рот.
  - Да, таких, как твой Ковальчук, ещё поискать. Жаль, что на контракт не остаётся, я бы его к себе переманил.
  - Жаль конечно. С таким сержантом я хоть в последнее время стал спокойно спать, не переживая что службу завалят и останусь без премии.
  Это был апогей всей службы, всех усилий старшего сержанта Ковальчука изменить жизнь срочников к лучшему.
  В начале декабря, с документами на руках, дембель Ковальчук в последний раз поднял роту в шесть утра. Обнялся с каждым, на выходе попросил прощения, если кого обидел, и с чувством выполненного долга навсегда покинул казарменные стены, а через полчаса, на первом автобусе - военный городок, где "весело и познавательно" провёл полтора года своей жизни.
  На гражданке. Через два месяца, как и хотел, устроился работать в пожарную часть - привычка к дисциплине и помогать людям осталась.
  В один из июньских дней, на автобусной остановке, Ковальчук совершенно случайно встретил земляка со службы. Узнав, что Долгов только с поезда, предложил заночевать у себя. Он принял предложение.
  Это был вечер приятных воспоминаний и разбившихся надежд.
  Костя поведал, как его призыв, стоило уйти на дембель Ковальчуку и Клаусу, тут же принялись за дедовщину. Рассказывали байки о том, как над ними издевались деды, строили на подоконниках, как приходилось обстирывать старослужащих, в общем, всё то, что реально происходило, но в других ротах, требуя подобных услуг от нового призыва. Его, младшего сержанта Долгова, все возражения оказались бесполезными, и он просто закрыл на это глаза. В итоге схлопотал взыскание за дедовщину и ему задержали дембель.
  Этот рассказ впечатлил и расстроил Ковальчука. Как такое могло произойти? Ведь тем, кого он защищал, не было за что мстить. Почему люди портят друг другу жизнь?
  Всё вернулось на круги своя...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"