Соловей

На юбилее Примадонна в черном платье,

Изяществом и грацией полна.

А на запястье тонком и прекрасном,

браслет массивный - жемчуг в три ряда.

И седина идет ей, несомненно.
И голос чистый льется через край.

И затаив дыханье, вся в софитах.

Аншлаг. Овации. В окошках май.

В отеле холл, шикарный ресторан,

гостей встречает Дива.

Цветы, шампанское рекой, меха, подарки, бандероль...

Завистники ей смотрят в спину.

От вспышек камер просто не уйти,

Ей интересен сверток бандероли.

Она пытается к нему пройти.

На пол дороге юркий репортер...

Смиренно Примадонна ждет.

-Милан ,Париж ,Москва и Вена.

Вам стоя рукоплещет зал.

В Германию не едет Дива.

Ну почему? Германия красива.

Театр оперы, ценители.

Ее там ждут!

И гонорары выше всех похвал,

Амбиции с лихвой покроют Дивы.

Но на лице у Примадонны грусть, тоска.

Ей надоело быть учтивой.

-Мне кажется, она раздражена?!

-Возможностей не видит в предложение.

Она молчит в душе ее стена,

А на лице застыло нетерпенье.

Холодным жестом - был изгнан репортер.

-Неслыханная дерзость.

-Моветон!!!

Открыта первой бандероль.

Грязна, стара, измята папка,

Всем не понятно в чем сыр бор!

На ней стоит номер порядковый 17200-2.

У Примадонны подкосились ноги, и закружилась голова.

-Воды! Воды!

-Вина! Вина!

Что значат цифры?

Почему она браслет с запястья сорвала?

У Дивы на руке тату 17200-2,

клеймо по форме соловья.

-Какая прелесть! Номерок!

-Так ново! Модно и свежо!

-Зачем такую красоту скрывает Дива?

У Дивы на лице лишь боль, в глазах слеза, душа о помощи молила.

-Все то, что кажется красивым,

Ни что иное,как позор и отголосок черной силы ,

Людей считающих себя Миссией! И не зажить огромной ране на Земле! Я говорю Вам о Войне!!!

Шел 41 год и смерть гуляла.

Для бала собирая души.

В Освенцим привезли "врагов": детей и женщин, стариков.

Худые, грязные в крови,
Со страхом вместо сердца.

Сказать, что видели они?

Огни и трупный едкий запах еще пока живых людей,

А воздух непомерно сжатый тела их в пепел превращал...

Минутами рассвет считали.

Для многим он последним станет.

Здесь мать младенца по - утру,

Ни дав тому сгореть в аду,

Дитя о помощи кричало,

на злом морозе оставляла,

Чтоб не оставить палачу.

Побои, пытки, голод, смрад, надежды нет!

Ты только Раб!

Насилие и боль вовек.

Вот то, что видел человек!

И наряду со всеми в холод,

Почти скелет,

Подстрижена под ноль - девчушка.

Ей 17 лет,

На ней живого нету места.

Перед глазами,

Как умирала мать,

от пуль собою заслоняя.

И как от трупа не могли сорвать,

подошвами сапог их разнимая.

Что видят во снах,

Кто видел ту войну?

Какие лица приходили ночью?

Здесь каждый ждал,

Когда за ним придут.

Никто не знал когда умрет он точно.

Здесь нет надежды,

Веры тоже нет.

Отчаянье вот то, что ходит рядом.

В барак на 300 человек -500 как так и надо.

Здесь нет воды и нет еды.

Здесь словно тени люди кружат.

Здесь все напоминает о войне,

И нет друзей и нет подружек.

Здесь словно скот травят людей,

На прочность, закаляя болью.

Вот так в один из дней,

Она затравлена, как зверь,

Губу до крови закусив,

скрепя зубами от побоев,

Она стояла словно тень,

И вдруг раздался соловей,

И слезы лились повсеместно,

Рыдали все и стар и млад,

Девчушка собрала все силы.

Вокруг кружился листопад,

Девчушка пела всем о мире!

О вере пела до конца!

Она не знала как надеждой,

Людей наполнились сердца,

И о победе над фашизмом!

О том ,что цепи вдруг спадут!

Она не ведала как песня,

слова им силу придадут.

Теперь все здесь ее семья.

И голос звонкий и глубокий не мог не тронуть палача.

-Ты хочешь петь?

Ну что ж похвально!

Твой голос льется как свирель.

Мне нравиться, что не сдаешься!

А ну соловушка пропой!

Царю фашизма спой ты оду.

Глядишь и выйдешь на свободу!

-Покуда сердце будет биться,

Фашизму в сердце не пробиться!

Вам не заткнуть, поверьте!

Простого соловья!

Как много дней она им пела,

и пытки каждый день терпела,

Побои ночью - утром песня.

Вот так за месяцем шел год...

Большую папку теребя,

На желтом рваном обороте,

Запрет на казнь для соловья!

Число и подпись палача.

Май 43.

Наутро Отменены гастроли.

Как рой уже гудит " Бристоль"

Все в панике. Ну где же Дива?

А Дивы нет, она в пустой,

Холодной камере,

Где горы чужого свалены хламья,

Где все знакомо ей до боли.

-Мы все навек одна семья!

Для Вас пою сегодня я!

Звучала ода соловья!

О том, как не забыто время,

О тех, кто песню подхватил,

О том, что все было оправданно,

Да будет мир! На веке мир!