Захария : другие произведения.

In somno veritas, или Закон невозвращения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сны и реальность так тесно переплетены друг с другом, что порой их невозможно различить. Картинки делались с помощью игры-одевалки V3rc4 (http://v3rc4.deviantart.com/art/BT-dress-up-game-MALE-253024721 и http://v3rc4.deviantart.com/art/BT-dress-up-game-FEMALE-207178773), поэтому автором указан V3rc4.
  Маше в День Рождения.
  Маленькое пособие по латинскому языку, снам и исключениям из правил.
  
  Мелькали деревья, тусклые фонари, непрерывной линией скользили провода. Дыхание расползалось по стеклу и почти сразу же таяло. Охотник задумчиво смотрел, как клубившийся за окном красноватый туман обретал очертания домов, людей, насекомых, различных фигур и знаков. Тонкие ручки-ножки несуществующих человечков и маленькие изящные лапки многоножек, гусениц и прочих ползучих тварей тянулись к нему, натыкались на заляпанное окно и снова обращались в бесформенную невесомую завесу. Мутное марево дрожало, оно было похоже на рой крошечных мотыльков -- из тех, что живут всего день. Размеренно стучали колеса, поезд катился в странную туманную даль всех оттенков красного -- гладко, ровно, почти бесшумно, вагон наполнила вязкая, густая тишина, прерываемая лишь вечным перестуком. Это была та особая сонная, гулкая тишина на границе реальности, когда еще осознаешь происходящее наяву, но всяческие нелепости уже не вызывают удивления. Все это он отмечал по привычке, сравнивая происходящее с тем, что рассказывали на лекциях в ту пору, когда он еще знал слишком много и только учился запутываться в миражах и иллюзиях. Следовало признать, что в сомнологии он до сих пор разбирался плохо, так себе разбирался, на троечку в лучшем случае, что Кира не забывала подчеркивать на каждом собрании, благо было их не очень много.
  Плясали по стеклу мутноватые блики, разбегались круги по воздуху -- красивая вышла картина, видимо, на это и был расчет. Охотник завороженно следил за красными всполохами, водил бездумно пальцами по стеклу, отмечая чужой непонятный путь; то прижимался лицом вплотную, то вновь отстранялся. В нем опять поднималась та странная дрожь, которую принято считать сутью Охотника -- непонятная, в общем-то, штука, что заставляет идти по оставленному однажды следу несмотря ни на что. Присутствие незваного гостя ощущалось отчетливо, впрочем, тот, наверное, считал по-другому. Но если Охотник хоть что-то понимал в снах и их созданиях, то его-то как раз пригласили, причем очень настойчиво -- отказы не принимались.
  Пустой вагон казался маленьким миром, несущимся сквозь бескрайнюю вселенную. Туман за окном постепенно растворился в темноте, и теперь он смотрел на свое отражение. Сон уже успел проникнуть в его душу и изменить тело. Чужие желтые глаза, рука, покрывшаяся чешуей, красные волосы, слегка посеревшая кожа -- сны иногда весьма причудливо исполняют невысказанные вслух желания, особенно тех, кто попадается в их ловушки. На лице проступил рисунок, и вот тогда Охотник испугался -- да, одежда все еще оставалась привычной, но это не могло быть якорем. Как вернуться тому, кто уже ступил на дорогу и уходит все дальше, не в силах даже обернуться? Как вернуться тому, кто помнит все, кроме своего имени -- он даже помнил, как звали его по ту сторону реальности, но то имя не могло помочь здесь, в царстве снов и видений. Ему почему-то вспомнились книги из списка дополнительной литературы по сомнологии -- они были в основном художественными и приходилось долго и упорно думать над их содержанием, чтобы найти нужное. Однако в некоторых из них важное давалось прямо, без уверток и игр в слова -- "вернуться невозможно -- вместо нас всегда возвращается кто-то другой". А уж из снов и подавно нельзя вернуться тем, кем ты был, ведь каждый сон -- это почти что целая жизнь. Или целый мир -- кому как больше нравится думать.
   Наверное, в первый раз Охотник пожалел, что так небрежно относился к мертвым языкам -- по крайней мере, один их них мог бы сейчас оказаться весьма полезным. Он все-таки подумал, пытаясь вспомнить - в голову упорно лез тот самый дурацкий вызов дьявола, который не получился (ибо дьявол есть собирательный образ совершенно разных кошмаров, назидание от Киры, дубль десять). Зато отлично вышел призыв Эха -- не самый худший вариант, если подумать, но для не получивших даже шестой степени и это уже смертельно опасно.
  -- Somnus, somno , somnum, -- шептал Охотник, пытаясь если не вспомнить, то хотя бы отгадать нужное слово.
  "Ладно, была-не была", -- решил он.
  -- Somno excitare! [1]
  Поезд остановился, вагон мягко качнуло -- да и только. Послышался тихий смех -- казалось, это смеется сама темнота. Заскользили по стенам тени. Сон беспощадно искажал пространство, и Охотнику оставалось лишь надеяться, что хотя бы время стабильно и не думает рваться. В его положении это было бы крайне нежелательно. Еще бы: с одной стороны он -- магистр, закончивший Университет, первая степень -- это все-таки не ерунда, с другой -- шесть лет занятий и минимум опыта в запасе до добра еще никого не доводили. Да и первая степень -- это только звучит хорошо, ну похвастаешь перед девушкой, дорогу ночью файербольчиком подсветишь -- впрочем, девушка ему не грозит, с такой-то работой, а для ночного зрения заклятие специальное существует, если со своим проблемы. Первая степень -- это ведь, по сути, самое начало, вроде как первый шаг в новую жизнь. Просто дальше мастерство по степеням не делят, потому что придумать единую классификацию для всех -- невозможно, исключений в несколько раз больше было бы.
  Поэтому перед Охотником стояла непростая задача: выйти из ловушки с наименьшими потерями, т. е. остаться в живых -- и не на пару лет, а на подольше. Жить Охотнику хотелось и еще как, а вот умирать -- не очень.
  -- Здравствуй, -- прошелестело по вагону, казалось, сам воздух приветствовал гостя.
  Но вокруг была пустота, красноватый туман рвался внутрь, тени складывались в размытые фигуры, невысказанные слова превращались в вечное молчание -- и он не выдержал, нарушил первое правило.
  -- Кто здесь?
  Откликнулось лишь эхо -- и Охотник сначала решил, что все не так плохо, как ему показалось. Но тут же послышался смех, а Эхо умеет только повторять, ничего нового создать ему не под силу.
  Фонари за окном вспыхнули ярким красным светом, разгоняя темноту. Впрочем, за границей фонарей она разрасталась еще больше, и оттого ему становилось как-то не по себе. Охотник начал догадываться, в чью же ловушку он попал -- признаться в этом пока не хватало мужества. По спине пополз предательский холодок, резко захотелось пить, запахло воском, пеплом и смертью, сухой травой и дымом. Фонари то горели ровно, то мерцали -- и больше пока ничего не происходило. В глубине души он понимал, что шансов у него нет. Однако сдаваться просто так он не собирался, этому в Университете не учили. Правда, не учили там и тому, что он хотел сделать, но особого выбора у него не было. Сны так уж устроены, что либо ты выходишь победителем, либо проигравшим, и удел последних далеко не всегда -- смерть.
  -- Verus visio, -- прошептал Охотник, не сильно-то и надеясь на результат. [2]
  Только, видимо, латынь все же худо-бедно отложилась в его дурной голове, потому что фонари, конечно, не погасли, а вот вагон изменился и еще как. Теперь Охотник видел тонкие нити, напоминавшие паутину, они были повсюду, часть их оплетала его руки, лицо, часть пронизывала окна и выходила наружу, нити лохмотьями ложились на фонарные столбы, свешивались с ветвей деревьев. Распахнулась дверь в начале вагона, и внутрь шагнул кошмар -- это было ясно с первого же взгляда. Единственное, что было непонятно: то ли он -- порождение этого сна, то ли, наоборот, его создатель. Впрочем, последнее было невозможно, если Охотник правильно угадал позвавшего его. Разве что таинственный незнакомец был чужими глазами и руками, а также всем остальным. В конце концов, у Джека-Пустышки собственного тела нет и никогда не было, а Сказочник он неплохой -- немногие кошмары могут с ним сравниться, а уж людям и подавно до него далеко.
  Пришелец поднял голову, залитые кровью глаза уставились прямо в лицо Охотнику. Вернее, глаз видно не было, но взгляд, злой и любопытный одновременно, ощущался даже слишком сильно. Охотник вскочил на ноги, оживший кошмар мгновенно очутился рядом. Двигался он совершенно бесшумно и до ужаса напоминал Мито, который, к слову сказать, человеком не был. Странное сходство Охотник отметил отстранено, практически не удивляясь и не задумываясь об этом. Мысли моментально сменяли одна другую, он смотрел в провалы залитых красным глаз и не мог даже повернуть голову. Рот открылся словно сам собою, еще немного, и он бы нарушил второй запрет -- отдал бы свое имя в чужую власть (конечно, не истинное -- его он так и не вспомнил, да только Джеку и того хватило бы). Но все же он был Охотником, а жертвы из таких выходят не очень, не приучены они быть жертвами.
  Рука в черной перчатке оказалась совсем близко -- он мог бы поклясться, что точно такие же перчатки носит Мито -- Информатор, которого здесь и сейчас ну никак не могло быть. Он не знал, почему так в этом уверен -- просто появилось неожиданно стойкое ощущение, что иначе не может быть. Мелькнула мысль, что Кира вполне была способна послать Мито проучить его, Охотника, но рисковать жизнью своего подчиненного она бы не стала. Кошмар дернул головой -- совершенно человеческий жест, который так любят копировать порождения снов, они вообще отчаянно любят притворяться людьми -- и с его головы слетели наушники. Мито такое не признавал. И эта яркая рубашка, штаны до колена, босые ноги, щегольский плащ на одно плечо (впрочем, последняя деталь как раз была в духе Информатора) -- все это было чужим, незнакомым. Вполне возможно, Джек-Пустышка просто скопировал из памяти Охотника образ Мито и слегка преобразовал его. Все способности Фонарщика не знал никто, кроме него самого.
  -- Здравствуй, -- прошелестел лже-Информатор. -- Как тебя зовут?
  Тихий приятный голос вызывал непреодолимое желание говорить. Губы его медленно сложились в улыбку, быстрый язык скользнул по губам, слизывая кровь. Молчать Охотник не мог и потому ответил:
  -- Здравствуй.
  Нитей вокруг него уже было так много, что они начали сплетаться в кокон. Он дернулся и замер, чувствуя, как оборачивается вокруг петля времени. Левую руку сжало, Охотник скосил глаза и увидел оберег, Кара носила такой же, только на правой руке: красный нарукавник с четырьмя ремешками -- обычные родовые амулеты вампирских кланов.
  -- Вот как, -- произнес кошмар. -- Путник да еще беспамятный. А жаль, мне так нравится фраза "давно не виделись". Но время течет по кругу, знаешь ли... И однажды мы обязательно встретимся снова -- лицом к лицу, не так, как сейчас -- когда тебе наскучат бессмысленные попытки бегства. А впрочем, все же не так, как я сказал -- скорее, спиной к спине, тень к тени -- правильнее и надежнее.
  Он рассмеялся, и в этом смехе не было совершенно ничего человеческого -- кривила тонкие губы искусно сделанная Кукла, с треском распахнулись за спиной кожистые крылья, полностью истаяла реальность, и сны вокруг накладывались друг на друга.
  -- А все-таки, Путник, как тебя зовут? Забыть такую малость...
  И вот это уже был не Джек. И Кукла перестала быть Куклой, а в заданном вопросе столько было неуемного любопытства (что присуще не только людям) -- и Охотник, уже срываясь в открывшуюся бездну времени, крикнул, вспомнив в самый последний момент то, что в действительности никогда и не забывал:
  -- Эйха!
  И добавил, неожиданно для себя, прежде чем его память опять стала пуста:
  -- Или у меня было еще какое-то имя?
  Услышать быстрое "До встречи, Эйха" он уже не успел.
  
   ***
  
  Сегодня Кира устроила очередной разнос. По всему выходило, что Кара -- своевольная девчонка и вообще сущий ребенок, за которым нужен глаз да глаз, а Эйха -- маг-недоучка, с дуру пошедший в Охотники, раздолбай и сволочь полная, совсем не думающая о команде. На этом месте Эйха попытался было сказать, что все не так плохо и опыт у него какой-никакой, а имеется -- не вчера ведь Университет закончил. Но вставить хоть словечко в речь Киры было попросту невозможно -- кое-кто даже подозревал, что вовсе она не человек, правда, доказательств эти темные личности так и не нашли и теперь получали по ушам и прочим частям тела.
  В конце концов Охотнику надоело слушать проникновенную, но до последнего слова знакомую речь Киры, и он-таки умудрился перебить Координатора.
  -- А про Мито Вы ничего не скажете?
  Это действительно было странно. Обычно она и этому порождению кошмаров не забывала сообщить что-нибудь язвительное -- взять хотя бы, например, его плащ. В этом плане Информатор предпочитал выделяться, любимой его одеждой был плащ с одним рукавом, который удерживался на нем тремя красными лентами. Кира постоянно заставляла его брать простой черный -- а то, что он форменный, не беда, сейчас мода на форменную одежду, никто бы и не догадался, на кого он работает. Мито подчинялся, а через день-два все начиналось по новой, и он являлся в Отделение в привычном половинчатом, как называла его Кара. Не запомнить такого было невозможно. Конечно, Информатор -- это вам не Охотник, выслеживающий жертву, тому выделяться просто противопоказано (хотя в этом отношении Эйха тоже нарушал требования). Но и Мито не следовало слишком сильно отсвечивать. Правда, ему это удавалось без труда -- а что еще можно ожидать от существа, которое человеком назвать нельзя даже в страшном сне хотя бы потому, что оно само является этим самым страшным сном. Это было едва ли не единственное, что Эйха знал об Информаторе. Известно было, что он -- из снов, любит выделяться из толпы -- чисто человеческое свойство, совершенно не нужное вне реальности -- при этом вполне способен быть совершенно незаметным. А еще Мито предпочитал принимать определенный облик, что также было нехарактерно для кошмаров (и похоже на людей, только вот те не могут меняться так просто, находясь в реальности). У него вообще было очень много человеческих привычек, слишком много на вкус Эйхи -- идеально для жертвы, ведь настоящими Охотниками всегда движут азарт и любопытство.
  -- А Мито, в отличие от некоторых, -- ехидно провозгласила Кира, -- не спит на посту...
  -- Потому что вообще не спит. Он же сон.
  -- ...не страдает топографическим кретинизмом...
  -- Потому что у снов, даже оживших, не бывает такого.
  -- ...не пререкается с начальством. И хватит уже меня перебивать.
  Все это время Кара тихо хихикала, прикрывая рот ладонью. Информатор строго взглянула на нее, и девушка подавилась, срочно маскируя смех кашлем. А может, на самом деле подавилась -- кто бы что не говорил, а все-таки эмпаты не люди. Нелюди то есть.
  -- Тоже мне человек нашелся, -- усмехнулась Кира.
  Это было больное место Эйхи. Любой, выбравший работу в одном из многочисленных Отделений Ассоциации (а уж тем более в печально известном Отделении N4), переставал быть человеком -- это могло происходить незаметно, тянуться долгое время, но однажды мир снов отражал совсем иную суть.
  -- Итак, -- сказала Координатор, -- у всех вас есть шанс доказать, что вы хоть на что-то способны. Про Джека-пустышку я пока не говорю, но, надеюсь, с Эхом-то вы сможете справиться? Похоже, в Саллинских пещерах опять нарушена граница. И да, Мито, смени, пожалуйста, плащ.
  
  Эхо любит селиться в местах, где существует обычное эхо. Опять это дурацкое слово "любит", у снов эмоций нет. Вернее, не совсем так, может, они тоже способны чувствовать, просто кошмары нельзя загонять в пределы человеческой природы и логики -- это как с богом, если он и есть, то уж точно совсем не такой, каким представляют его люди. Эйха лениво вспоминал дополнительный курс по теологии, науке неточной и запутанной -- человечество до сих пор не может решить самый главный вопрос: есть бог или нет. Впрочем, Охотник полагал, что это как раз и неважно. В конце концов, сны тоже нельзя отнести к реальности, тем не менее их создания могут быть вполне реальными, да и вообще: сны -- такая штука, с ними нельзя быть уверенным в чем-то наверняка. Он выбрал теологию, потому что надо было что-то выбрать, а на ней можно было чесать языком, не задумываясь. До этого его познания в религиях были весьма смутными и касались только отдельных сект, связанных со снами. Идея единого бога поразила его воображение, Эйха так и не смог понять, каким образом одно существо, пусть и невероятно могущественное, может управлять абсолютно всем. Ведь давно известно, что специалистов широкого профиля не бывает, по крайней мере, таких, что были бы мастерами абсолютно в любой сфере деятельности. А вот то, что бог мог быть обыкновенным Сказочником, Охотник вполне допускал. Недаром ведь это было одним из его многочисленных имен, официально, правда, так и не признанных.
  Сам Эйха Сказочником был никаким, магия снов совершенно ему не давалась. Впрочем, он всегда мечтал стать Охотником, а в этой профессии совсем не обязательно даже быть магом, что уж говорить о такой сложной и специфической области, как сомнология. Обязательный общий курс он, конечно, прослушал, без этого соваться в Стражи было бесполезно, но и только.
  
  У Эха нет тела, нет ничего своего, все его голоса -- чужие. Кара создает Дверь, Эйха открывает ее -- все очень просто. Пещеры моментально выцветают, становятся серыми, невзрачными. На их фоне Кара выглядит тенью, надо сказать, очень эффектной тенью.
  -- Твой сон? -- спрашивает Охотник.
  -- А чей же еще?
  Вопросы -- самые лучшие ответы, в этом Маг абсолютно уверена.
  -- Эй, Ведьма?
  -- Чего еще?
  -- Почему оно нас не слышит?
  -- Потому что я не хочу.
  Кара слегка улыбается -- так, что даже клыки не видны. Маг она от рождения, у вампиров иначе не бывает. Вот Эйха -- маг так себе, не истинный, снами не управляющий. Да и специальность у него совсем другая -- охотничья и неблагодарная, как он сам иногда говорит. Впрочем, одно другому не мешает, Охотнику никто не запрещает магичить потихоньку, что-то серьезное выйдет вряд ли, а по мелочи -- вполне вероятно. Кара же и родилась магом, и впоследствии училась именно на Защитника (а конкурс на это направление бешеный), с ее наследственностью иных вариантов не предвиделось. Правда, название это Ведьма терпеть не может, оно и в самом деле дурацкое, предполагается, что все Стражи -- в некотором роде защитники. Поэтому все обычно называют Защитника Магом -- оно как-то понятнее будет, хотя и не совсем верно.
  Дверь бесшумно захлопывается. Вампиры обожают нагнетать обстановку. В темноте медленно проступают пещеры. Эйха и Кара быстрыми тенями скользят вперед, туда, где дрожит в воздухе незаметное Эхо. Если его подкормить да подождать недельку-другую, оно вполне может переродиться в Отражение. Тоже не особо опасная штуковина -- для Стражей. Но лучше все-таки не ждать, мало ли кто забредет сюда. К тому же время может совершенно неожиданно влиять на одни и те же кошмары. Да и любое Отражение однажды превратится в Зеркало, а это уже опасно.
  Эйха незаметно любуется напарницей. Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно, Охотник знает четвертую. Все вампиры -- немножко Зеркала, дети снов и реальности одновременно. Честно говоря, Кара наяву и Кара во сне очень похожи, разница между ними незначительная. Разве что за границей яви Ведьма скрывает знаки рода. "Это все равно, как если бы ты выкрикивал направо и налево свое имя", -- сказала она как-то. Эйха понимает. Он любит смотреть, как она меняется, сейчас он не успел, но легко вспоминает: вот заостряются черты лица, обрастают когтями пальцы на руках и ногах, изящная маленькая змейка обвивает шею девушки, на правой руке появляется оберег. Такие вещи обычно парные, и Кара подарила второй ему, когда они еще только познакомились -- те, кто работает вместе, должны доверять друг другу. В этом смысле иметь в напарниках вампира очень здорово -- словно рядом ты сам или твоя тень, главное тут -- не потеряться. Кара, конечно, специально зачаровывать не будет, но даже в этом случае она может свести с ума. Сам Охотник тоже меняется, вернее -- меняют его. Кара, ее сны и желания, неосознанные мысли. Мечты самого Эйхи тоже играют роль, правда, как правило, сны выворачивают их наизнанку. Он ведь никогда не мечтал обратиться в демона. На лице проступает узор, Охотник знает, что скоро он захватит все его тело. Желтеют глаза, привычные черные волосы окрашиваются ярко-красным, сереет кожа, слегка, но этого достаточно, чтобы почувствовать себя не человеком. Рука покрывается чешуйками, почему-то всегда одна. Самым последним всегда появляется оберег, без него Эйха чувствует себя одиноко, с ним -- готов почти на все.
  Теперь ни Охотнику, ни Магу слова не требуются. Стоит только Каре подумать, и Эйха понимает ее столь же ясно, как и себя, пожалуй, даже лучше, полнее. "Каково это -- убивать родственников?" -- думает он. "Я не считаю их родственниками", -- пожимает плечами Ведьма. Конечно, этого он не видит, но знает наверняка. Больше они не думают. Эхо немного похоже на сердце, если можно так говорить про то, что нельзя увидеть. Невидимое сердце бьется, пытаясь уловить обрывки чужих разговоров -- молчание неприятно ему. Эху хочется звучать, громко или тихо, откликаться, завлекая, расползаться под темными сводами пещер. Разумеется, нет, ничего этого Эху не хочется, кошмары такого уровня просто не умеют желать чего бы то ни было. Этот сон устроен так, что откликается на чужие голоса, продолжает их, наполняя тишину мертвыми звуками.
  Кара останавливается. Эйха все еще идет. Он ощущает вокруг себя невесомое, нездешнее. Впрочем, как раз здешнее, сон Ведьмы поглощает вырвавшийся из-за границы кошмар -- сон во сне, вот что это такое. Охотник поднимает левую руку, можно было бы обойтись и без этого, но ему нравится, когда вампирский оберег сжимается еще сильнее. Эхо ждет, ему достаточно хотя бы слова -- одно слово, и оно почти оживет, раскинется незримой сетью в темноте, поджидая неосторожных путников. Одно-единственное слово легко дарит жизнь этому мимолетному сну.
  -- Nihil, -- шепчет Охотник. [3]
  Универсальная формула действует на простейший кошмар мгновенно. Эхо словно растворяется в воздухе, перестает быть -- сон рассыпается мелкой пылью.
  -- Пошли, -- говорит Кара.
  Она могла бы открыть Дверь наружу сразу же. Или просто развеять свой сон. Но предпочитает пройтись до изначальной точки -- у каждого свои ритуалы, Охотник не против.
  Его кровь все еще кипела от полуосознанного желания выследить и загнать жертву. Понять такое может лишь тот, кто хотя бы раз шел по чужому следу. Вряд ли Ведьма ощущает что-то подобное, но ей тоже надо успокоиться. Сны -- не то, с чем можно легко расстаться. Да и отрицать изменения так проще -- постепенно, шаг за шагом, даже не проще -- надежнее и полезнее. Когда снимаешь маску в один рывок, есть большая вероятность того, что часть ее останется. И Эйха, и Кара не боятся рисковать, но здесь лучше не торопиться, и дело не только в Кире и ее знаменитых разносах. Не стоит разбрасываться собой, особенно в таких странных и непредсказуемых местах, как сны.
  
  -- Не пойму, как человек в такой одежде может быть таким несерьезным.
  Это еще один ритуал, на этот раз -- на двоих. Кара насмешливо улыбается. Если бы не знаки рода, похожие на необычную татуировку, и коротенькая юбочка, которую Кира считает верхом неприличия, Ведьму можно было назвать любительницей строгого стиля. Разве что форменную фуражку она не носит (не считая снов), никто из их команды не носит, за исключением Эйхи. А Охотник в плане одежды -- образец для подражания. Правда, Кира говорит, что лучше бы уж он был образцом в другой области. Эйха делает вил, что не понимает, о чем это толкует Координатор. Охотнику действительно лучше не выделяться. Самое смешное, что во сне он как раз выделяется -- именно там, где и разворачивается обычно его охота.
  -- Было просто.
  -- Проще не бывает, -- откликается Кара. -- Не нравится мне это.
  Эйха с ней согласен. Хотя после Джека-Пустышки что угодно покажется простым, не то что Эхо. Фонарщика они так и не смогли поймать. А идти вчетвером запрещает Кира. То ей кажется, что они не готовы, то появляются некие срочные дела, которые непременно надо решить вот прямо сейчас, то еще что-то. Охотник не понимает, почему, но тоже с ней согласен. Хозяин Пустошей пугает его. Однажды, только-только закончив Университет, он столкнулся случайно с Пустышкой. Это Кира ему уже потом рассказывала, сам он так до сих пор и не вспомнил то приключение, а Координатор в подробности не вдавалась. Она вообще то ли придерживается принципа "меньше знаешь -- лучше спишь", то ли считает, что знания надо добывать своими силами -- ее не поймешь. Иногда Эйхе кажется, что во снах он все вспоминает -- кто знает, наутро память его опять пуста, только неясная тень маячит на границе и мгновенно исчезает при попытке ее рассмотреть.
  
  Так уж получилось, что Джек-с-фонарем, он же Джек-Пустышка, Фонарщик, Хозяин или Повелитель Пустошей -- постоянная головная боль Отделения в целом и Охотника в частности. Пустышка из тех кошмаров, что проявляются периодически в нашем мире, по сути никогда и не исчезая полностью. Такие сны настолько крепко врастают в реальность, что, пока она есть, они никуда не смогут сбежать. Про этот кошмар известно не так уж много, еще меньше информации -- в свободном доступе. В этом вопросе Кира принципиальна: никаких уступок, исключение -- Мито. Он вообще не так прост, как кажется. А этому принципу ложных первых взглядов (а также вторых, третьих и т. д.) учат в Университете еще на начальном курсе -- тех, кто не понял этого раньше.
  К Фонарщику у Эйхи отношение странное. Непонятное такое отношение: он и мечтает его поймать и утереть нос всем этим великим мастерам, которым утирает нос Фонарщик, и одновременно боится, и это тот, кому слово страх в принципе не знакомо. Пока что ничего, кроме скандально проваленных заданий, Пустышка Стражам не принес. Его даже нет в официально принятой классификации -- потому что куда его там можно отнести, так никто и не понял. Ясно, что к неразумным тварям он никакого отношения не имеет: ничье подсознание, даже самое безумное и извращенное, не способно так долго и успешно оставлять в дураках все Отделения Ассоциации с Университетом в придачу. Да и к полуразумным созданиям Джека отнести трудно: какое уж тут полу -- кое-кто от избытка фантазии предложил однажды занести Фонарщика в раздел сверхразумных кошмаров. Конечно, тогда все посмеялись и благополучно забыли, но все же было в этом какое-то рациональное зерно.
  Всем давно известно, что сны иногда бывают очень похожи на людей. Впрочем, акулы и дельфины тоже похожи друг на друга, и что с того? Наверное, все дело в том, что сомнология -- наука хотя и древняя, но очень и очень неточная, к тому же и неизученного в ней гораздо больше, чем известного. Сколько лет человечество изучает кошмары, бьется в безуспешных попытках разгадать их природу и принципы функционирования -- а все без толку. Подумаешь, изучили парочку низших кошмаров вроде Эха -- даже про них пока что не все понятно. Вот, например, почему в одном случае Эхо почти сразу же превращается в Отражение, а потом и в Зеркало, а в другом существует в своем первоначальном виде годами, никак не меняясь.
  Ставят ученые эксперименты, находят закономерности, а потом выясняется, что на каждое правило свое исключение находится, да не одно -- так, что уж само правило становится исключением. Данных не хватает. Материала тоже маловато -- после выхода-то закона о пресечении проявлений потустороннего. Это, разумеется, правильно -- некоторые сны так врастают в реальность, ничем их потом не вытравишь, да и риск надо учитывать -- далеко не все смогут защититься при вот такой встрече. Так что приходится работать с тем, что есть -- уже немало, хотя всем всегда и хочется большего, так уж устроены люди.
  Эйха о таких сложностях не раздумывал. У него мысли попроще были: о собственных неудачах, за которые, в частности, Кира ему потом разносы устраивала. Так вот, были у них с Карой задания, связанные с Пустышкой -- причем даже не поймать или уничтожить, что двоим не самым опытным Стражам не светило точно, а проследить, понаблюдать, собрать данные -- не так уж сложно на первый взгляд. Именно, что на первый. Прокалывались они оглушительно. Странным было то, что Мито ни в одной такой операции участия не принимал, за одним исключением -- самой первой операции Четвертого Отделения, когда на Кольцевой линии наземных поездов объявился странный поезд-призрак. Хотя согласно служебной инструкции Информатор обязан был сопровождать активных Стражей в случае проявления кошмаров категории С и выше. Пусть поезд и не сумели классифицировать, но нестандартность задания была очевидной. Тем не менее, Информатор не то что не участвовал, но даже временно бывал отстранен от ведения дел.
  Эйха иногда подозревал некую таинственную связь между Мито и Пустышкой -- иначе почему бы Кира так старательно препятствовала их встречам? Тут в пору было защищать и прятать Охотника -- как молодого и неопытного, да и вдобавок уже сталкивавшегося с Фонарщиком. Хотя, если исходить из последнего, то да, что-либо делать уже было поздно -- даже слабенькие кошмары успевали сформировать узы, пусть и непрочные, всего за одно столкновение с жертвой. А про способность Джека проникать в абсолютно экранированные пространства было известно довольно давно.
  Эйха в конце концов приходит к выводу, что ни черта он не понимает. Повелитель Пустошей словно смеется над ними всеми, в этом потустороннем явлении столько человеческих свойств, что Охотнику становится не по себе. Он почти уверен, что Пустышка заглядывает в его сны -- доказательств у него нет, а почти уверенность -- слишком ненадежный способ узнать правду.
  
   ***
  
  Работать с Карой привычно. Кира так редко покидает Отделение, что, кажется, живет там. Кроме того, Эйха недолюбливает эмпатов, вернее, чувствует себя неуютно в их присутствии -- скрыть от них что-либо невозможно. Не то чтобы ему было что скрывать, наверное, это злится сущность Охотника. Мито же просто другой. Не человек. Не напарник. Не друг и не враг. А командного чувства у Эйхи так и не выработалось -- ну если не считать Кары, хотя, возможно, все дело в в ее природе. К Зеркалу трудно относиться плохо, когда оно нагло тебе врет, скрывая твои недостатки и показывая только лучшую твою сторону.
  Ведьма открывает Дверь легко, то, что за ней исчезает реальность, ее не волнует. Пахнет гнилью, болотной тиной, плывут туманы, скрывая ненадежные топи. Вампирша идет напрямик, не обращая внимания на режущую ноги редкую траву. На этот раз сон чужой -- Эйха, чертыхаясь, пробирается следом, в ботинках хлюпает -- таковы правила этой игры. На кончиках пальцев загорается блеклый огонек.
  -- Не вздумай, -- предупреждает Ведьма.
  Лабиринт вырастает неожиданно, как и положено в страшных сказках. Вход оказывается прямо перед ними. Эйха делает первый шаг, Кара прикрывает -- все, как всегда. Ничего нового, Охотнику даже немного скучно -- сейчас он думает не как человек, и мысли его, тягучие и ленивые, оборачиваются в голове бесполезным туманом.
  -- Verus visio. [4]
  Заклинание истинного зрения совершенно меняет картину окружающего мира. Стены Лабиринта больше всего напоминают щупальца какого-нибудь древнего чудовища -- то еще зрелище, Эйха безошибочно угадывает его сердце и ведет за собой Кару. Ничего интересного, банальный кошмар. Время здесь совсем не ощущается, пространство искаженно причудливым образом: между открытой дверью и центром Лабиринта -- один долгий шаг.
  -- Скучно, -- Кара в точности копирует Охотника.
  -- Nihil. [5]
  И все -- на ладонях Эйхи расцветает пустота, чужой кошмар отправляется в небытие.
  -- Возвращаемся?
  -- Подожди, придумай другой сон. Ты же сможешь скопировать этот и внести кое-какие изменения в изначальную матрицу?
  Губы Кары растягиваются в улыбку -- редкое зрелище в мире вне реальности. Змейка на шее оживает, соскальзывает вампирше на руку.
  -- Почему бы и нет? -- весело спрашивает Ведьма.
  
   ***
  
  Сны бывают разные. Добрые, страшные, веселые, скучные. А бывают такие, где Охотник превращается в жертву. Эйха терпеть их не может. Начинается все безобидно. Но чем дальше он проваливается в кошмар, тем быстрее прорастает в его сердце дурная трава. Иногда ему снятся поезда. Это даже неплохо, поезда -- отличный способ познакомиться с неизвестностью: втайне Охотник мечтает все бросить и начать жизнь заново -- ему интересно, каково это. Эти сцепленные друг с другом вагоны -- особенные, они ползут себе сквозь миры, пробивая туннели в чужих снах, и в каждом остается частичка Эйхи. Так что в конце он утрачивает почти все, и тогда, чтобы избавиться от холода вечной пустоты, он делает шаг вперед, поддаваясь чужому настойчивому зову. Он догадывается, что бывает потом -- но не помнит.
  Иногда ему снятся пустые города. Это тоже, в общем-то, неплохо. По нему не скажешь, но он любит одиночество. Все хорошо, пока Эйха не встречает Мито. Рано или поздно они сталкиваются -- человек и кошмар.
  И каждый раз Мито задает один и тот же вопрос:
  -- Можно, я заберу твою душу?
  Бороться с ним бесполезно, он не помнит ни себя, ни Охотника, его интересует только чужая заблудшая душа, без которой, кстати, спокойно можно жить -- именно без души живется спокойнее всего. Эйха ведь не умирает после этого. Просто ему не хватает чего-то в этом пустынном месте, и мир разваливается на части, потому что, в сущности, он -- его создатель, и любое его, даже самое мимолетное желание выполняется немедленно. Но и после смерти мира бытие Эйхи не прерывается. Он ищет новый мир, и новые сны творят его реальность. Время замыкается в кольцо, и даже петли не способны подарить свободу.
  Иногда ему снится Кара, и тогда все просто. За гранью реальности Ведьма знать не желает, что творится с Эйхой. Она усмехается и говорит ему "в течение пяти минут покинуть чужой сон, а не то она примет меры" -- как будто Охотник может этим управлять.
  Иногда ему снится он сам -- из другого времени, повзрослевший, незнакомый. Эти сны хуже всего, они длятся вечность и не заканчиваются без чужого вмешательства. Эйха-2 всегда приходит в демонической форме, он любит желтый цвет и поезда, Охотнику неприятно рядом с ним находиться. Эйха-2 обладает точно такой же внешностью, только вот наполнение иное. Да еще оберега у него нет, он не знает ни Кары, ни Киры, ни Мито, он слыхом не слыхивал о снах. Может быть, потому что сам он -- иллюзия и видение, дитя кошмаров и вечный Путник, бредущий сквозь чужие миры.
  Эйха-2 весел и безумен. И пуст. Сны его, липкие, цепкие, намертво врастают в душу. Весь его облик -- всего лишь маска, обманка, попытка скрыть небытие и фальшь. А впрочем, лжи в нем не больше, чем в любом другом кошмаре. Тьма оказывается не так уж страшна, когда глядишь ей прямо в глаза. Эйха-2 -- настоящий -- не существует. Охотник уже не понимает, кто кого отражает -- он весь переполнен этими горькими снами, за каждым из которых прячется ответ на не заданный вопрос.
  Кира каждый раз хмурится, когда Эйха рассказывает ей о своих кошмарах. Поезда и пустые города ее не волнуют, в личные отношения подчиненных она не вмешивается, пока это не мешает работе. Вот двойник Охотника ей не нравится. Эйха понимает это по оговоркам, странным быстрым вопросам и тому, что Кира ненавязчиво предлагает стереть ему память -- так, на всякий случай. Он отказывается. Не то чтобы он хотел это помнить, просто он и так уже слишком многое потерял, разбрасываться собой -- самая большая ошибка живых. Собрать-то себя заново можно, только это уже будет кто-то другой. Охотнику и так уже кажется, что его память полна пробелов и пустых мест.
  Координатор задумчиво кивает.
  -- Не теряй... голову, -- говорит это с таким видом, что становится ясно: имеет в виду она что-то совсем другое.
  Эйха пожимает плечами и уходит, какое-то время его не будут мучить кошмары.
  
   ***
  
  Охотник любит ночной город. Ему одинаково нравятся и залитые светом фонарей центральные улицы, и темные переулки окраин -- в эти часы время ощущается совершенно иначе. Днем оно несется вскачь, прямолинейное и спокойное, равнодушное, не знающее усталости. Ночью же сворачивается петлями, закольцовывается, расползается рваной паутиной, почти останавливается. В темноте сквозь прорехи времени пробирается прошлое, проглядывает недалекое будущее. Недаром именно ночью принято творить временные петли.
  Эйха бродит бесцельно, наугад, сливается со мраком: то ли тень, то ли призрак -- луна скрыта облаками, в пустых окнах не видно света. Ему и не надо. Сны зовут его. Вот как-то так вышло, что управлять ими Охотник не может, а слышать их голоса -- запросто. Реальность на самом деле хрупка и недолговечна -- кошмары и иллюзии, видения и мечты, миражи и фантазии так и пытаются прорвать тонкую ткань мироздания. Чаще всего им это удается. Что уж тут сложного -- когда люди сами притягивают своими мыслями и чувствами чужое и опасное, попадают в ловушки постустороннего, нарушают равновесие.
  Затем и нужны Стражи. Они ведь охраняют вовсе не границу реальности, как думают многие, они не останавливают кошмары до их проникновения в наш мир и в общем-то им совершенно плевать и на мир, и на людей, и на то, что с ними всеми будет. Им важен баланс между явью и ее оборотной стороной. Дело в том, что сила Стражей связана с той стороной реальности -- независимо от того, владеют они магией снов или нет. Только тот, кто не боится заглянуть в чужую или свою душу, кто отгадывает будущее по осколкам снов, кто каждую ночь открывает новую Дверь -- осознанно или случайно, откликаясь на чужой притягательный шепот, может стать Стражем. Не обязательно управлять происходящим -- иногда достаточно просто поверить, суметь услышать или увидеть, заглянуть за край, и однажды неосторожный шаг станет первым на пути из реальности. Стражи ведь не умирают -- никогда, они уходят, когда заканчивается их время, когда зов потустороннего делается непреодолимым. Оказывается, бессмертие бывает и таким. В конце концов, кто сказал, что сны менее реальны, чем привычный мир, который вполне может оказаться всего лишь забавным чужим миражом или даже ненавистным кошмаром.
  Эйха любит ночной город, его особенное настроение. Эхо скользит по гулким улицам, обычное, совсем не живое. Шепчутся тени, прижимаются к стенам особо робкие сны, кошмары посмелее сливаются с тенями. Иллюзии и чудеса царят в это время суток. Охотник шагает сквозь темноту, фонари за его спиной разгораются, призрачный свет льется на землю. Вспыхивает на небе звезда и срывается вниз. Это время не загадывать желания и надеяться на их исполнение -- нет, это время творить, не задумываясь, взахлеб, наслаждаясь каждой минутой.
  Эйха выходит на берег Новой. Река так себе, неглубокая, спокойная. Любимое местечко влюбленных парочек. Охотник слушает шелест волн, вода кажется совсем черной, дна не видно. Он ждет того, кто позвал его этой ночью. Вот смешно: кому рассказать -- не поверят, Охотник оказался ведомым. Эйха по этому поводу не переживает. Он слышит чужой зов -- не всегда даже предназначенный ему, и не может не шагнуть навстречу. В момент столкновения с потусторонним и рождаются новые миры. Так уж выходит, что иногда для этого не нужно никаких особых усилий или желаний.
  Ночь почему-то пахнет дождем. Настойчивый шепот стучится в сердце Эйхи. Он поднимает руку, протягивает ее вперед -- и та исчезает, проваливается за границу реальности, сон у самых ног Охотника: не сбежать, не проснуться. Морок цепляется за этот мир сотней украденных лиц -- или придуманных, Эйхе сейчас не до этого. Он отводит глаза, воздух звенит стеклом -- только вот стекло никогда не прогибается так сильно, точно пленка. Это стекло до ужаса похоже на воду.
  Но все же Морок -- не Зеркало. Отражений не предвидится -- одни иллюзии. Предупреждающе сжимается оберег, все вокруг слегка сереет, краски стекают по воздуху, впитываются в землю. Быть магом очень просто: немного веры, немного отчаяния и, конечно, с избытком неуемной фантазии. В этом нет никакого секрета. Другое дело, что как бы просто это не казалось, получается далеко не у всех. Тем более, нельзя взять и стать магом -- для этого надо не один год учиться, исключение составляют так называемые истинные маги. Впрочем, те, кто сразу рождается с необычными способностями, никогда не бывают людьми.
  Морок заглядывает в чужую душу небрежно, словно случайно, текучая вода замирает и стремительно превращается в Кару. Охотнику интересно. Вот девушка поднимает руку, затянутую в перчатку, и манит его к себе. Ему бы следовало сейчас броситься к ней, не раздумывая, и раствориться в чужой иллюзии. Эйха стоит и ждет. Кара нетерпеливо машет рукой, лицо ее искажается, дергаются губы, как будто она пытается что-то сказать. Тишина. Охотник наблюдает -- когда еще представится такой случай. Неожиданно Ведьма оказывается рядом, снимает очки, смотрит прямо в глаза. Взгляд он не отводит: опасна только настоящая вампирша, Морока он не боится.
  Кара становится полупрозрачной, расползается клочьями тумана -- еще одна иллюзия. Надо заметить, эту иллюзию любят и сами вампиры -- уж больно она эффектна. Только вот кошмар не учел одну деталь: во сне Кара совсем другая, а эта, что совсем недавно стояла рядом, -- обитает в реальности. А еще, оказывается, Морок не умеет говорить, впрочем, это как раз не странно. Мало какие сны способны на человеческую речь -- не подражание, не отражение, не повторение. Разумом они не обладают, за редким исключением.
  Туман окружает Эйху. Он отпрыгивает в сторону: не хватало еще надышаться этой гадостью. Мгновение -- и он оказывается под водой, вернее, вода оказывается везде: вокруг вырастает целый мир, наполненный тяжелой сонной водой. Нет ни дна, ни неба, воздуха отчаянно не хватает, изо рта Эйхи вырываются пузырьки и устремляются куда-то вверх, если он все еще существует, этот верх, в чем Охотник совершенно не уверен. Потому что черная вода продолжается в бесконечность, сны растворены в ней и врастают под кожу Эйхи. Плывут в жуткой толще красные лепестки, вместо сердца у Эйхи отныне пустота и вечные сны о несбывшемся. Пустота распускается алым цветком, наполненная тишиной, она живет по своим тайным правилам. Ему становится смешно: разве можно убить того, кто никогда не существовал на самом деле. Он кажется сам себе миражом и обманом, и вместо крови у него отныне -- черная вода и, красные лепестки. Сны в ладони живут своей тайной жизнью, проплывают мимо растерзанные цветы, мир бесконечно мал и одинок, он отражается в глазах Эйхи, в каждом -- по одной копии. Это слишком тяжело -- быть зеркалом для целого мира, пусть даже он вполне умещается на ладони. У Охотника совершенно нет сил, но упрямство заставляет его поднять голову, упрямство заставляет его заполнить эту пустоту собой. Небытие оборачивается лживой водой, бесполезные сны холодят руку.
  Чужой шепот въедается под кожу. Он чувствует тяжелые руки на своих плечах, ледяные ладони пробираются к лицу, касаются лба. Эйха знает, что ни в коем случае нельзя оборачиваться -- а впрочем, что ему сейчас до этого знания -- сейчас, когда он даже не может закрыть глаза. Он ощущает себя куклой, глупой деревянной куклой с оборванными ниточками -- потому и шевелиться так тяжело. Нарисованное лицо плывет в мареве ложных слов. У него нет ничего, даже сосущей пустоты в сердце, душе или где она там бывает, потому что у него нет ни сердца, ни души. Единственное, что у него есть, -- чужие прикосновения, медленные, цепкие, странно знакомые.
  Эйха с трудом вспоминает себя-настоящего-из-снов. Вновь бьется нечеловеческое сердце. Тают алые отблески в больных глазах. Рядом -- никого. Мир из воды исчезает, как будто его и не было. Только подбирается к ногам сухой песок, каждая песчинка -- день. Каждая песчинка -- зов. Охотник возвращает себя из ловушки Морока -- возвращается по собственным следам, осторожно, медленно, чтобы не спугнуть свою тень. Тень его пока что -- все еще -- во власти наваждений. Эйхе интересно, убить его не так просто, как развеять его скуку и удовлетворить любопытство. Но скоро рассвет, время с Мороком идет незаметно -- новый способ развлечься успевает поднадоесть.
  Охотник больше не собирается ждать, ему весело, но чем дольше он питает кошмар, тем сильнее тот становится. Получить еще один выговор от Киры не хочется. Оберег соскальзывает с руки, будто так и должно быть, пальцы путаются в расстегнутых ремешках. Песок, коснувшись красной ткани, тоже чернеет и умирает. Через минуту от Морока не остается ничего, кроме воспоминаний. Впрочем, и они проживут недолго.
  Эйха продолжает путь. Долгая ночь, как и все в этом мире, подходит к концу.
  
   ***
  
  -- В Городском парке были обнаружены кошмары. Все свидетели видели разное. Но по косвенным признакам я предполагаю наличие одного сна. Скорее всего, это Дорога или Красный дом. Об этом говорят временные петли, пространственные кольца и прочие искажения, также я выяснил, что у каждого пострадавшего незадолго до происшествия случилась какая-либо неудача в личной жизни.
  Мито обстоятелен, как всегда. Иногда Эйхе кажется, что Информатор куда более человечен, чем он сам. Охотник до сих пор не знает, каким сном тот является. Не то чтобы он не пытался узнать -- пытался и еще как, пока Кира не запретила. Вот еще одна загадка: почему Координатор так доверяет Мито. Всем ведь известно, что верить детям сновидений нельзя. Информатор -- очень необычный кошмар. Мало того, что у него есть вполне человеческое тело, так оно еще и не пытается развалиться при каждом удобном случае. Иллюзии весьма недолговечны -- Мито, кажется, переживет их всех. И именно его, а не Киру частенько принимают за лидера группы. Выглядит он внушительно, нечего сказать. Высокий, чуть ли не на полголовы выше Эйхи, вечно одет во все черное, если, конечно, не берет свой любимый плащ. На руках перчатки, с которыми он никогда не расстается. Яркие глаза прячутся за мутноватыми стеклами красных очков -- Кира их две ночи творила, чтобы Мито никого случайно не зачаровал. Кира как-то обмолвилась, что ей то, в принципе, никакого дела до магии подчиненных нет, тем более, если на работе это никак не отражается. Ей -- нет, все-таки опытные эмпаты легко справляются с наваждениями. А вот других цепляет неслабо. Потому и приходится Мито прятать самого себя за в принципе ненужными ему вещами.
  -- Ты опять меня не слушаешь, -- замечает Информатор.
  Он не обижается. Такое впечатление, что некоторые эмоции просто ему неизвестны.
  -- Я слушаю, -- возражает Эйха.
  Он большой охотник на загадки. И эту ему безумно хочется отгадать, самому, шаг за шагом -- он даже не боится, что отгаданная тайна станет скучна и неинтересна. Эйхе невдомек, что некоторые загадки умирает в тот момент, когда на них падает солнечный свет.
  -- Дождись Кару -- она скоро вернется, и отправляйтесь в Городской парк. У Киры есть предчувствие, что с этим делом следует разобраться до наступления следующего дня.
  
  В новом задании нет ничего сверхсложного. Дорога и Красный дом в чем-то похожи. Это места вне времени и пространства, куда нельзя попасть случайно. Вообще, в этом мире случайностей не бывает -- даже во снах, просто за границей реальности привычная логика не работает. Эйха слегка разочарован, побродить по кошмару в любом случае не удастся: чем дольше человек там находится, тем больше забывает о том, что ему есть куда возвращаться. Зато Кара радуется как ребенок. Дверь она открывает прямо за воротами парка, иначе к цели им будет не подобраться -- Дом вряд ли пропустит тех, кто хочет их уничтожить (а Дороги там может и не быть).
  В действительности есть два Красных дома: один -- смертельно опасный, второй -- защищает тех, кто ему понравился. Заранее отличить один от другого невозможно. Причем каждый Дом, обнаруженный в реальности -- это проявление одного и того же кошмара. Дом нельзя уничтожить полностью, можно лишь временно избавиться от его текущего воплощения. Этот сон почти разумен, по крайней мере по принятой классификации официально относится к полуразумным кошмарам категории D. На самом деле Эйха лукавил, говоря о своей скуке -- и Красный дом, и Дорога смертельно ему интересны. Но Дом однажды уже отверг его, не пропустил к своим тайнам, а по некоторым наблюдениям этот кошмар весьма постоянен в своих привычках. С Дорогой в некотором смысле проще: она принимает всех. Ей все равно, кто и с какой целью на нее ступает. Она редко убивает -- просто сбивает с пути, и тогда вечность замыкается в кольцо.
  Кара изящным жестом поправляет фуражку.
  -- Дорога и Дом, -- говорит она. -- Одновременно. Как интересно. Давно у нас не было таких веселых приключений.
  Эйха скалится в ответ, он уже почти не человек -- сны так легко и незаметно меняют сущности, что он верит только в свое "Я" здесь и сейчас.
  -- Думаю, стоит немного понаблюдать. Кира нам головы снимет, если мы хоть что-нибудь не выясним.
  Ведьме слегка не по себе, она привыкла быть сзади, открывать двери и прикрывать спину -- вот ее работа. Принимать решения -- не по ней, это дело Эйхи -- как Охотника и старшего в паре. Но от близости Красного дома и Дороги он сходит с ума. Безумие -- такая странная штука, что проявляется совсем не тогда, когда надо -- или как раз наоборот, этого никто никогда не знает наверняка.
  Эйха несется, как будто он один. Да для него в этот момент, похоже, никого и ничего больше и не существует. Он с трудом осознает себя, все остальное находится за границей его внимания. Бывают такие люди, которым абсолютно не дается магия снов, и как раз на них кошмары действуют особенно сильно -- и часто непредсказуемо.
  Все начинается с Дороги. Она вырастает внезапно -- границу отмечает густая зеленая трава. Вьется себе небрежно среди холмов, напоминает запутанностью Лабиринт. На самом деле многие кошмары похожи друг на друга, и их классификация -- предмет весьма относительный. Да только Дорога -- в отличие от Лабиринта -- всегда прямая. Другое дело, что пространство на ней свивается в кольца, да и время там замкнутое и стоячее. Но это все частности.
  Кара еле поспевает за Эйхой, а казалось бы, вампирша должна превосходить человека в физическом плане -- но это в реальности, а ее больше нет. Есть Дорога -- с выходом к Дому. Это все, что у них есть -- на двоих и на каждого. По Дороге можно идти бесконечно долго и так никуда не прийти. А можно почти мгновенно попасть в любое место, иллюзорное, конечно, но все равно настоящее. По крайней мере, так считалось раньше. То, что видят Кара с Охотником, опровергает все прежние факты. Кошмары вполне способны взаимодействовать друг с другом.
  Эйха чувствует, как бьется совсем рядом то ли чужое мертвое сердце, то ли что-то очень похожее. Он снова слышит зов -- сколько раз так было, он влипает в сны, как иные -- в истории. Вокруг все звенит -- от жадного ожидания-напряжения, мерзкий звон, напоминающий комариный. Тоненькие нити-паутинки -- невидимые, существующие лишь в его воображении -- липнут к рукам, лицу. Он представляет, каково отдирать эту сеть от волос, и его передергивает от отвращения. Кара видится ему неясной тенью -- его отражением ли, продолжением -- он все еще не уверен в ее существовании. Дорога уходит вдаль, под облака, но ее неожиданно перегораживает Дом -- возникает себе из пустоты, как будто всегда тут стоял. Двери чуть приоткрыты -- стоит только Охотнику сделать шаг вперед, как они со скрипом закрываются, Красный дом не желает видеть его.
  Это тоже странно, такое поведение -- скорее исключение из правил, чтобы кошмары отказывались от жертвы -- так не бывает. Но вот есть -- и Эйха невольно отшатывается, и этого оказывается достаточно, чтобы Кара наконец догнала его.
  -- Подожди. Меня он впустит.
  -- Ты так уверена? Не думаю, что это зависит от тебя. Здесь не ты решаешь.
  -- Уверена, -- Кара смотрит с вызовом, ну то есть вызов звучит в ее голосе, а глаза ее, как обычно, скрывает густая челка. -- Я уже была в Красном доме. Только мы называем его по-другому: Дом-на-перекрестке.
  Эйха молчит.
  -- Вообще-то, я не имею права об этом говорить.
  Внимательный взгляд желтых глаз. Стрелка на шкале эмоций стоит точно напротив нуля.
  -- Ладно, не такая уж это тайна, но запомни, у нас не принято об этом говорить абы с кем.
  -- Кира знает? -- пожалуй, Эйха задает самый правильный вопрос.
  -- Нет, -- мотает головой вампирша.
  -- У каждого из нас свои тайны.
  -- У каждого из нас свои тайны, -- эхом откликается девушка. -- Не выдашь меня? Полгода без премии -- звучит совсем не вдохновляюще.
  -- Все-таки вы взрослеете дольше нас. Сколько тебе лет по-вашему?
  -- Неважно. Разговор ушел куда-то не туда.
  -- Важно, -- тихо говорит Эйха. -- Мы... я раньше не задумывался. Но ведь ты моя ровесница только формально. А так лет тебе больше, верно? И меньше, на самом деле намного меньше.
  -- Верно, -- также тихо отвечает Кара. -- Больше. Меньше. Ты сегодня догадлив.
  -- Бывает, -- Эйха улыбается. -- Так что там с Домом?
  Странная полуусмешка не нравится Ведьме. Что-то не то творится сегодня с Охотником.
  Но она отвечает, понимая, что иначе нельзя.
  -- Мы там учимся. Живем, взрослеем. Дом создали когда-то Первые Вампиры -- для детей, чтобы охранять и обучать их. Ваш мир чужой для нас, Эйха, ведь раньше мы были всего лишь придуманными кошмарами. А потом взяли и проснулись, такое, знаешь ли, иногда случается -- и не только с людьми.
  -- Так просто, -- кривится Охотник. -- Ожившие сны... Хочешь сказать, тебя узнают и впустят? А если ты будешь не одна?
  -- Дом -- живой, -- отвечает Кара. -- И он помнит всех, кто когда-либо в нем побывал. Если я попрошу, он откроет дверь и тебе, даже если ты ему не нравишься.
  Эйха фыркает. Ну и проблема: не нравится он кошмару, видите ли. "Какая ерунда", -- думает он.
  -- Пошли.
  Ведьма тянет его за руку, и он послушно следует за ней.
  
  Дом встречает их пустотой. Никого. Ничего. Пустые комнаты, заросшие той же травой, что и Дорога. Длинные коридоры, ведущие в никуда. Множество следов -- и все. Углы затянуты паутиной, окна закрашены черной краской, потолок кажется небом. Крадутся по стенам диковинные звери, Кара гладит их, рассеянно улыбаясь.
  -- Это место не похоже на обычный сон.
  -- Конечно, -- откликается Ведьма, но больше не говорит ни слова.
  -- И что будем делать? -- спрашивает Эйха.
  -- Сейчас, -- торопливо шепчет Кара. -- Я только пойму, почему он тут оказался.
  Охотник молча ждет. Он не уверен, что сможет уничтожить Дом. Даже зная, что когда-нибудь он вновь прорастет сквозь реальность. Не теперь, не после откровения вампирши. А она выглядит как-то потерянно. Снимает змейку с шеи, и та уползает, прячется в густой траве.
  -- Знаешь, их что-то притянуло сюда -- и Дом, и Дорогу. Это вроде зова -- для кошмаров. Только никак не могу понять, что же именно. Но нам лучше уйти, Дом недоволен, чем-то ты ему очень уж сильно не нравишься.
  -- Что с заданием?
  Кара смотрит куда-то в сторону, хотя из-за челки точно понять нельзя.
  -- Придется работать мне. Уберу сны из этой реальности, сложно, но зато не надо будет уничтожать их -- совершенно бесполезное занятие, да и невозможное, что уж там.
  -- Они вернутся?
  Ведьма кивает.
  -- Не говори Кире. Дом с Дорогой всегда возвращаются. А то, что сделаю я, ей точно не понравится.
  -- Хорошо.
  Эйха не то чтобы сторонник правил -- он знает, когда их можно нарушать, не опасаясь последствий. Плевать он хотел на инструкции и прочую ерунду. Просто он помнит, что иногда без ограничений не обойтись.
  -- Не скажу, если этого не потребуется для дела, -- добавляет Охотник.
  А еще ему интересно увидеть в деле настоящего Мага, к тому же -- не человека. На самом деле -- ничего интересного. В серьезных вещах вампиры предпочитают не эффектность, а эффективность -- так проще и надежнее. Ведьма даже не сдвигается с места. А вот латыни на взгляд Эйхи слишком много -- Кара сплетает слова в цепочки и сковывает ими пространство, не хотел бы он попасться в такую сеть. Вскоре все вокруг оказывается пронизано невесомыми фразами. Эйха узнает fortius ferrum [6], leviora aëre [7], улавливает обрывок ergo sum [8], разрозненные conjunctio [9], anguem [10], Eiha, Kara и еще парочку знакомых формул. Мертвый воздух распят острыми строчками. Ведьма чертит путь для времени, фиксируя пространство -- понять такое невозможно, даже увидев собственными глазами.
  -- Подойди ближе, -- хрипло командует Кара. -- Возьми меня за правую руку. Не так, твоей левой, и чтобы обереги соприкоснулись. Ага, правильно, а теперь замри и не двигайся. Я такого еще не делала.
  И выждав немного, произносит:
  -- Translatio. [11]
  Сон плавится как воск, Эйха почти чувствует несуществующие горячие капли. Они сейчас стоят в центре пустоты, а вокруг бушует буря. Или, наоборот, вокруг безмолвие и тишина, а они -- в самом круговороте, где время и пространство сливаются воедино, чтобы через мгновение вновь разбежаться в стороны. Неприятное ощущение. По оберегам пробегают красноватые искры. Фигура Кары вытягивается, да и сам он течет, подчиняясь неумолимому потоку. Все это длится вечность. Ну или чуть больше. И Охотнику кажется уже, что он задохнется и никогда не вынырнет из этой ловушки, останется неизменным пленником Дома -- но тут их вышвыривает из сна, и Дверь рассыпается на кусочки.
  -- Все, -- удивленно выдыхает Кара и смеется. -- У меня получилось.
  
   ***
  
  Кира не просто недовольна, она в ярости. Мито, на этот раз в форменном плаще, сидит, не шелохнувшись, он словно предвидел эту бурю. Эйха готов поклясться, что чувствует на себе его внимательный взгляд.
  -- Дети, -- наконец устало произносит Координатор, по сравнению с первоначальной речью это можно считать комплиментом. -- Ну что вам неймется? Я много раз прощала вам нарушения правил, но теперь все серьезно. Ладно Кара, это дитя ночи, но ты, Эйха, ты-то взрослый человек -- люди вообще ужасно быстро взрослеют -- почему ты ее не остановил? Вы хоть понимаете, что я вынуждена буду отметить это в отчете? В Университете вашу выходку без внимания не оставят, уж поверьте мне.
  Кира вздыхает.
  -- Махнуть бы на вас рукой... Но ведь тогда вы обязательно устроите катастрофу, уничтожите мир или еще что-нибудь придумаете, поинтереснее, с вас станется.
  Кара нервно вертит в руках очки. В Отделении глаза можно не прятать, в принципе, их можно не скрывать и в городе -- хотя вампиры там не частые гости, им давно никто не удивляется. Но привычка сильнее.
  -- Боюсь, от меня потребуют вашего отстранения, надеюсь, временного. Вы же понимаете, что я не смогу им отказать? -- Кира слегка преувеличивает, для человека с ее фамилией нет ничего невозможного, впрочем, ей действительно грозят неприятности.
  Эйха и Кара кивают.
  -- Ладно, переучивать вас уже поздно, я поняла, поэтому даже не буду пытаться. Моя бы воля -- заменила бы вас обоих на кого-нибудь подисциплинированнее. Ну какие же дети! Подумать только: вообразили, что я ничего не узнаю. Я, может, и не разбираюсь досконально в жизни вампиров, но ложь чувствую. Да и еще раньше...
   -- Вы отправили нас на это задание, заранее зная, чем все закончится? -- понимает Эйха. -- Но зачем? И что вы будете делать, пока мы... пока нас не будет, неужели покинете Отделение?
  -- Будущее не однозначно, честно говоря, я надеялась на вашу сознательность. Зря, как оказалось, впредь буду осторожнее. Охотник, ты же знаешь правила? Никаких самостоятельных экспериментов. А если бы вы не вернулись?
  -- Этого не могло быть, -- перебивает Кара. -- Простите, Координатор, но ведь Дом все равно нельзя стереть из этой реальности, я-то точно знаю. Мое решение было...
  -- А Комиссии ты что скажешь? То же, что мне?
  Ведьма молчит.
  -- Вот-вот, -- ядовито говорит Кира, -- это ты здесь и сейчас такая смелая, а Комиссии плевать на все твои оправдания. Правила были нарушены -- это единственное, что их волнует. Ассоциация не прощает то, что не понимает.
  -- Я могу спрятать это событие в петле, -- подает голос Мито.
  Эйха забывает обо всем на свете. Кара некрасиво приоткрывает рот -- удивление совсем ей не идет.
  -- И ты туда же, кошмар, потакаешь этим несносным детям, -- ворчит Кира. -- Ладно уж, если начистоту, мне бы совсем не хотелось, чтобы эта история стала известна не то что в Университете, но даже и в Отделении, особенно в Отделении.
  Мито медленно тянет руку к лицу.
  -- Ну не здесь же, -- возмущается Координатор. -- Ты соображаешь, что творишь? Еще одно дитя... кошмаров. Я знаю, что установленные сейчас щиты для тебя не проблема -- заметить-то все равно заметят. Лишних свидетелей нам не надо. Да-да, ты правильно понял, мы сейчас отправимся в Зеркальный коридор.
  -- В тот самый? -- восклицает Эйха.
  -- Да.
  Улыбка у Киры одновременно ехидная и понимающая -- кажется, что она ведает все тайны мира.
  -- Можете не наблюдать, все равно ничего не поймете. Absolutus spatium. In somno . [12, 13]
  -- In somno veritas , -- откликается Мито. [14]
  Реальность выскальзывает их своих пределов. Сон плавно, исподволь врастает в явь. Оберег привычно сжимается вокруг руки, Эйха смотрит на изменившийся мир чужими равнодушными глазами. Принимает привычный облик Кара. Кривит губы в усмешке Мито -- Охотник совсем не уверен, что видит истинную форму Информатора, тот похож на себя-вне-снов, только выглядит более вызывающе. За спиной Мито разворачиваются крылья -- как у летучей мыши, Эйха думает, что такие пошли бы Каре, но у вампиров крылья бывают лишь в сказках. Невероятно меняется Кира -- серьезного, строгого Координатора как не бывало. Вместо нее стоит опасная незнакомка -- Охотник ее точно не знает -- в одежде, явно не имеющей никакого отношения к уставу. Длинный плащ нараспашку не скрывает легкомысленные шортики и маечку. А уж чего стоят черно-красные клетчатые гольфы -- увидеть такое на лидере Четвертой группы можно разве что во сне. На животе проявляется Печать сущности, за спиной переливаются полупрозрачные изящные крылья, совсем как у гигантской бабочки. В глазах разливается изначальная тьма, Эйха не успевает отвести взгляд и понимает, что попался. За одно мгновение он успевает умереть и познать бесконечность небытия. Затем Кира прикрывает глаза -- Охотник облегченно переводит дух -- и говорит:
  -- Будь внимательнее. То, что раньше мы не встречались во сне, тебя не оправдывает. А вне реальности, если помнишь, нет ни врагов, ни друзей -- только кошмары, и от тебя одного зависит, кем они станут для тебя.
  Эйха думает, что наиболее сильно различаются во сне и наяву именно люди. И Мито, и Кару вполне можно узнать, не так уж сильно они и меняются, если честно. Он сам и Кира вне реальности превращаются в кошмары.
  У Координатора в руке появляется зеркальце, она смотрится в него -- наверное, не больше минуты, привычный отсчет времени здесь не работает -- подбрасывает в воздух, зеркальце зависает как раз на уровне ее глаз, и ровным голосом произносит:
  -- Speculari ratione. [15]
  Оправа исчезает, стекло же разрастается, превращаясь в Дверь, вот она открывается, пространство углубляется, Кира командует: "За мной!", и все четверо оказываются в том самом Зеркальном коридоре, про который известно только, что он то проявляется в реальности, то пропадает -- никогда не угадаешь, в какой момент и где именно. В тумане мелькают нечеткие отражения, расползается в душном влажном воздухе тихий шепот.
  Черты Мито смазываются, и сквозь него проступают зеркала. Медленно вырисовываются на гладкой поверхности Кара и Эйха, идущие по Дороге.
  -- Слишком поздно, -- замечает Кира. -- Лучше начать петлю до того, как стало известно о проявлении Дома. Так, может, и неинтересно, зато надежно -- нам не нужно лишнее внимание, я уже говорила.
  Информатор согласно кивает. Время в зеркалах ползет назад, исчезает в прошлом, чтобы вернуться совсем другим -- на него тоже действует закон невозвращения. Кары с Эйхой уже нет, вот неторопливо стираются из реальности Дом и Дорога. Мито щелкает пальцами, и время замирает в тонкой стеклянной рамке. Время похоже на воск в умелых руках, Информатор аккуратно сворачивает его в петлю: начало -- проявление кошмаров, конец -- их перенос. Петля легко уходит из яви -- характерное свойство всех нестабильных временных структур -- и Мито закрепляет ее в нужном месте.
  -- Готово, -- сообщает он.
  Вот так просто, без усилий Информатор сделал то, что до сих пор считалось невозможным.
  -- Если хотите что-то спросить -- спрашивайте сейчас, -- говорит Кира. -- Потом это будет проблематично. В нашем Отделении уши есть не только у стен, а буквально у всего.
  -- Кто ты такой? -- обращается Эйха к Информатору, ему в самом деле интересно.
  -- И ты думаешь, что он вот так вот тебе и ответит -- на прямой-то вопрос? Кто тебя только учил, бездаря. Что, теперь в Университете не осталось нормальных преподавателей?
  Охотник краснеет, вернее, сереет.
  -- Все кошмары могут создавать временные петли?
  -- Вот это другое дело, -- одобрительно произносит Кира. -- Можешь же иногда.
  -- Не все, -- голос Мито напоминает шуршание песка. -- Только те, кто по вашей классификации относятся к категории D и выше.
  Эйха смотрит на Кару. Та кивает. Формально вампиры считаются живыми существами. Но изначально они были снами, потом постепенно проявились в реальности, только суть осталась прежней -- нездешней, потусторонней.
  -- Первые Вампиры появились, когда кошмары, отраженные Зеркалом, попали в петлю, -- объясняет Ведьма. -- Никто ведь точно не знает, что там происходит -- потому что каждый раз не похож на предыдущий.
  -- Кира, пора возвращаться, -- прерывает их разговор Мито. -- Иначе Коридор слишком глубоко проникнет в реальность.
  
  Возвращаются они в ту же самую секунду, явь не успела измениться.
  -- Продолжим собрание. Одну проблему мы решили, но это еще не все, -- начинает Координатор как ни в чем не бывало. -- На Четвертой линии наземных поездов была обнаружена странная активность -- не похоже на обычные кошмары. Скорее... я бы предположила, что это Джек. Эйха, Кара, ваша задача -- наблюдение, никаких активных действий, никакого вмешательства, при малейшей опасности -- отступайте немедленно. Мито, остаешься в Отделении. Что касается меня... Маг, тебе придется побыть моими глазами. Пока я не могу пойти с вами, потом вы поймете причину, но увидеть происходящее мне бы не помешало.
  
   ***
  
  -- Будь осторожен, у меня плохое предчувствие, -- говорит Ведьма.
  -- У меня тоже. Поэтому мы зайдем в этот сон, а не будем стоять снаружи.
  Эйха непривычно мрачен. По крайней мере, больше обычного.
  -- Кира нас убьет.
  -- Кира этого хочет. Иначе с чего бы она совершила ритуал Разделения чувств.
  -- Билеты мы покупать не будем, -- решает Кара. -- Я открою Дверь.
  -- И сразу дашь понять...
  -- Именно это я и собираюсь сделать. Если это Джек, он заметит нас в любом случае.
  Действия у вампирши не расходятся со словами, и новый сон стирает их реальность.
  Поезд еле тащится. За окнами темнота, фонари не горят. Вокруг только пустые, словно в спешке брошенные полки.
  -- Вот кошмар, -- смеется Кара, -- даже здесь эти чертовы поезда никуда не годятся!
  -- Вовсе нет, -- раздается звонкий почти детский голосок. -- Просто он так хочет. Он бы вообще предпочел, чтобы поезд остановился. А мне нравится большая скорость, но его желания сильнее. Странно, ему ведь тоже нравится большая скорость.
   На сон появившаяся девушка не тянет -- на первый взгляд.
  -- Это Кукла. Эйха, стой на месте.
  -- Не бойся. Рядом с ним тебе нечего бояться. Он не помнит этого, но Кааси может напомнить.
  -- Кто? -- спрашивает Охотник.
  -- Вот, -- она указывает на саму себя, -- вот Кааси.
  Эйха срывается с места, Кукла смеется и оказывается от него на расстоянии вытянутой руки -- почти: ему не дотянуться.
  -- Ты хочешь поиграть, Путник? Тогда придумывай правила.
  -- Как она меня назвала?
  -- Путник. Не думаю, что это правда. Ты же человек. Люди на такое не способны, кроме невесомой души у них еще есть ужасно тяжелое тело, которое не дает им вырваться из реальности. Путники -- это те, кто может путешествовать сквозь время, ничем не жертвуя. Среди вампиров встречаются такие сны.
  -- Ну же, -- зовет Кукла, -- отыщешь меня до двенадцати, я покину явь, все равно я уже достигла своей цели.
  Над левым плечом Охотника замирают небольшие часы -- стрелка отмечает четыре минуты до полуночи. Кукла исчезает в темноте вагона, последним превращается в пустоту ее звонкий смех.
  -- Мне интересно, что будет, если ты не успеешь. Кира нас точно убьет, -- Ведьма нервно хмурится. -- Знаешь, я не чувствую Дверь. Похоже, тебе действительно придется поучаствовать в этой игре. Боюсь, мой результат не будет засчитан.
  -- Правильно думаешь, -- доносится из темноты шепот.
  Стрелка часов пока не двигается.
  -- In via! -- восклицает Охотник. [17]
  Кара недоверчиво хмыкает, но ничего не говорит.
  Неправильное заклинание, разумеется, не срабатывает, и Эйха, плюнув на бесплодные попытки вспомнить нужные слова, срывается в темноту. Где-то там неуловимый Джек, Хозяин Пустошей и кукловод, готовится к выходу на сцену. Кара остается на месте -- в этой игре ей выпала пустышка.
  Темнота оказывается на удивление теплой -- точно так же ластится к рукам летний ночной воздух. Эйха чувствует чужой легкий смех, он впивается в кожу зеркальной крошкой, скрипит под ногами, а Кукла все смеется и смеется.
  -- Меня зовут Кааси, -- шепчет она.
  А может, это просто ее голос, отражаясь от стен и окон, до сих пор плутает в лабиринте вагонов.
  -- Быстрее, это же твоя игра -- так почему ты делаешь вид, что не знаешь правил?
  Охотник честно пытается понять сказанное Куклой, получается у него плохо. Поезд кажется бесконечным, мир -- замкнутым в кольцо. На часах -- без четырех минут полночь.
  -- Ну же, ну же, -- жадный шепот слышится со всех сторон.
  И тогда Эйха наконец вспоминает:
  -- Invenire.
  Темнота рассеивается, или просто он наконец начинает видеть во мраке, но вдалеке Охотник замечает рыжие волосы Кааси.
  Та по-прежнему смеется, с каждым шагом Эйхи становится все ближе и ближе. Вот он хватает ее за руку, догнав, и замирает, чувствуя, как сворачивается в кокон пространство и сходит с ума, разрываясь на части, время.
  -- Попался, -- шепчет Кукла. -- Опять попался, беспамятный.
  Глядя в ее живые теплые глаза, Эйха понимает -- всего лишь на мгновение -- но понимает все: и что с ним было, и что происходит сейчас, и что его ждет в будущем. А потом это непонятное странное ощущение исчезает, натянутая связь рвется, и Кааси дергается в сторону, врезается в стекло, из-под разорванной перчатки выглядывает мертвое дерево. На часах по-прежнему целая вечность до полуночи.
  -- Я сдержу обещание, -- Кукла улыбается совсем по-человечески, немного грустно и виновато. -- Наверное, больше мы не увидимся, а если и увидимся -- это уже будет кто-то другой. Прощай.
  Она неожиданно сильным ударом разбивает окно, сыпятся на пол отколотые от пальцев кусочки, Кааси оборачивается -- в последний раз -- и выпрыгивает из поезда. Вспыхивает свет. Охотник сидит за столиком, напротив -- Кара.
  -- У тебя получилось, -- тихо говорит она. -- Странный сон, исчез, как будто его и не было. Не нравится мне все это.
  
  Кира на удивление спокойна и даже довольна.
  -- Неплохо сработано, -- одобрительно произносит она. -- Изгнать из реальности сон Джека -- это уже успех.
  -- Мы тут ни при чем, -- раздраженно замечает Эйха.
  Он сам не понимает, почему так злится -- вроде бы действительно радоваться должен, а вот как-то не получается.
  -- Я видела. И у меня много вопросов, но, боюсь, ответов у вас нет -- как и у меня. Тем не менее, кажется, мы на правильном пути: что, если на самом деле все очень легко -- надо просто согласиться поиграть. Не сказала бы, что это безопасно -- но кто не рискует, тот не видит сны, верно?
  -- Разве это не один из основополагающих запретов? -- вскидывается Кара. -- Следовать чужим правилам -- вряд ли это тот путь, который приведет к нужному результату.
  -- В чем-то ты права, -- улыбается Координатор, -- однако (поправь меня, если я ошибаюсь) вы же все время их нарушаете, а Отделение N4 до сих пор стоит себе на месте, и даже мир в полном порядке. Снов огромное множество -- нам они не страшны. Самая главная наша проблема -- Джек-пустышка. И поэтому мы будем двигаться к цели очень медленно, осторожно. В конце концов, какие мы используем средства -- таких целей мы и достигнем, не так ли? А потому -- за работу. Сегодня в патруле другая группа. Ваша задача -- изучение и анализ информации. Пожалуй, через два дня проведем новое собрание, если раньше не случится ничего непредвиденного.
  
   ***
  
  День -- такая малость, два -- ненамного больше. Эйха чувствовал себя безумно усталым, чтение отчетов никогда еще не способствовало отдыху -- только и желания такого у Охотника уже не было. Время летело незаметно, будто кто-то умелый специально поколдовал над ним.
  Эйха со стоном уронил голову на стол.
  -- Эй, поиграем?
  Он вздрогнул -- никого. Наверное, он все еще был во власти поезда, несущегося в неизвестность в переплетении невидимых нитей, указывающих путь. Каждая встреча оставляет свой след, та Кукла напомнила ему кое о чем. Почти забытые воспоминания, спрятанные где-то в глубинах памяти, сейчас постепенно возвращались. А может, он просто не хотел вспоминать? Люди часто совершают одну и ту же ошибку: пытаются сбежать -- от себя ли, от других -- неважно. Дело в том, что в действительности все расстояния -- ложь. Ложь, скрывающая правду, иногда кажется счастьем, но однажды такой путь приведет в пустоту.
  Комната развернулась вширь, словно она была центром вселенной, этой невообразимо малой точкой, откуда разбегаются в стороны бесконечные миры. Была мертвая тишина -- безветрие и ни единого звука, только цвета сменяли друг друга в бесполезной попытке выразить чужие чувства. Кажется, кто-то стучал. Где-то вдалеке закричала Кара. Или Кира? Голос доносился глухо, был еле слышен и неуместен в этой всепоглощающей тишине безвременья. Каждый кусочек пространства держал на себе петлю времени.
  Чужие голоса отдалялись, рядом с границей сна бесшумно скользили поезда: мертвые темные окна, замкнутое кольцо, бессмысленное существование. Эйха вскинул голову, он все еще помнил, как его зовут, и значит, мог найти выход. За спиной беззвучно смеялась Кааси, задыхаясь в коконе из липкой паутины. Некоторые бабочки тоже занимаются такими мерзкими вещами. Некоторые бабочки живут один день, некоторые вечность -- у кого из них, спрашивается, больше возможностей, прав и лжи?
  Кааси бессильно трепыхалась в сплетенной когда-то ловушке для снов -- чтобы узнать это, Эйхе вовсе не обязательно было оборачиваться. Рыжие волосы растрепались, одежда ужасно запылилась, вот глаза у нее были настоящие: кукольные, мертвые, глаза-зеркало чужой души, жадная западня чужой непостоянной жизни. Губы ее безостановочно двигались, если б не все остальное, можно было бы подумать, что она молится.
  Эйха сам замер, чувствуя эту паутину так близко. Обернулся, зная, что увидит -- Кукла улыбалась. И Охотник не выдержал, может быть, еще чуть-чуть, и он сошел бы с ума. Впрочем, кто сказал, что люди с самого начала не рождаются безумными? Эйха стянул -- с трудом, ремешки будто намертво сжали его руку -- оберег, бросил его назад, в пустоту, и сказал, продираясь сквозь чужое молчание:
  -- Somno excitare. Я освобождаю тебя. [18]
  Паутина повисла на нем клочьями, он был ее началом и концом, целью и средством.
  -- Спасибо, Путник, -- и Кааси выскользнула из вневременья, увлекаемая сворачиваемой петлей.
  Охотник остался в одиночестве.
  
  -- Как она меня назвала?
  -- Путник.
  
  -- Кажется, я вспомнил, -- прошептал Эйха в пустоту, -- формула somno excitare действует только на других. Нельзя проснуться просто потому, что ты произнес заклинание, вот если тебя разбудили -- это совсем другое дело.
  Вокруг возникали и исчезали миры, мерно билось чужое ненадежное сердце, прорехи в пространстве не могли быть дорогами для людей, но сны проникали в них так легко и беспечно, что время устремлялось следом и запутывалось еще больше.
  Собственная тень повернулась к Эйхе спиной.
  -- Не оборачивайся, -- предупредила она. -- Тебе кажется, что Кааси была первой, но ты ошибаешься: осталось не так много Кукол, которых следует освободить. И тогда ты тоже станешь свободным. Помни об этом, Путник, и смотри -- не заблудись в собственных правилах.
  Время смирно текло по обычному маршруту -- если таковой вообще бывает, пространство опять свернулось до размеров привычной комнаты. Бесшумно работал стоящий на столе компьютер, ползли по экрану бесчисленные строчки, никаких странностей -- только в ушах у Охотника до сих пор звучал неровный голос, немного похожий на его собственный, -- что-то о Куклах, которые следует отпустить на свободу. До начала собрания осталось всего четыре часа.
  
  -- Начнем, -- непривычно мрачная Кира оглядела всех собравшихся, словно подчеркивая серьезность ситуации.
  -- Кара, Эйха, вам есть что сказать?
  -- Да, -- ответила Ведьма. -- Джек -- не просто кошмар, кое в чем он до ужаса напоминает вампиров. Мы ведь появились потому, что нас придумали люди. А то, что забираем чужие сны, -- ну что ж, иллюзии, ожив, следуют своим законам. Своим правилам. Создание, не имеющее тела, нам не победить и даже не изгнать. Мы и с одной Куклой не способны справиться, если только не начнем играть по ее правилам, превращая их в свои. Но такие игры не слишком-то мне и нравятся.
  -- Здравая идея. За основу ты брала тот случай в поезде?
  -- И не только, -- Кара виновато покосилась на Охотника. -- Я вспомнила самое первое наше задание.
  -- Ты все правильно поняла. Эйха, ничего не хочешь мне сказать?
  Он покачал головой.
  -- Почему ты не прочитал материалы?
  -- Он заснул, -- включился в разговор ранее молчавший Информатор.
  -- Что ты видел? -- встревоженно спросила Координатор.
  -- Я не помню, кажется, что-то о Куклах. Наверняка это произошло под воздействием того кошмара.
  -- Сны обманчивы. Им нельзя верить, иначе они поверят в тебя. Кира, -- Мито обернулся, -- если разрешишь, я могу узнать.
  -- Я-то согласна. Эйха, позволишь? Всего лишь поглядеть минуты четыре в глаза нашего Информатора -- не так уж просто, но вытерпеть можно. К тому же разве тебе самому не интересно?
  -- Хорошо.
  -- Кара, отвернись, нехорошо даже мельком видеть глаза Мито, да ты ничего толком и не увидишь -- и я отвернусь, не то это зрелище, чтобы жалеть о нем.
  -- Молчи и не двигайся, Эйха, возможно, будет немного больно. И постарайся не убегать.
  Информатор снял очки -- глаза у него оказались неожиданно яркими, голубыми, а может зелеными -- какого-то непонятного переливчатого оттенка на границе двух цветов. Охотник замер, пойманный то ли морем, то ли небом -- а на самом деле ни одно из них не бывает таким.
  -- In memoriam. [19]
  Наверное, это был мир, созданный из одних звуков. По крайней мере, Эйху окружали бесчисленные голоса -- все они чего-то хотели, о чем-то умоляли, звали кого-то. Шумело море, в небе звенел ветер.
  -- Спасибо, Путник, -- смеялась сломанная Кукла.
  Время скрипело, звякало, перестукивалось с невидимыми гостями, вертело и вертело неутомимые шестеренки своих нескончаемых часов. Рука была не в силах удержать в горсти песок, он убегал сквозь трещины в стекле, в море, дальше, глубже. С глухим треском рвались ненужные нити, прошлое оборачивалось забвением. Все поезда в принципе имеют один и тот же кольцевой маршрут. Ограничивающая линия не выпускала его из сна, бабочки умирали на ладони -- только шуршали в воздухе сухие изломанные крылья.
  -- Спасибо, Путник, -- шептал ветер, почему-то голосом Мито.
   Эйха дернулся, и сон по краям разошелся, как старая ткань -- фоном проступила реальность. Информатор уже надевал очки.
  -- Ну что? -- нетерпеливо спросила Кара.
  -- Можешь рассказывать, -- вздохнула Кира, -- чего уж там, развели тайны -- просто ужас. И я тут самая первая -- есть от чего сойти с ума, не правда ли? Теперь бесполезно скрывать, пусть знает, может, оно и к лучшему.
  -- Ты Кукла Джека, -- Мито говорил спокойно, равнодушно. -- Помнишь нашу первую встречу? Ты тогда занял мое место.
  Кара тихо ахнула, почти неслышно, Эйха краем глаза заметил, что Кира положила ей руку на плечо, успокаивая.
  -- Так должно было быть. Выполняя свое первое задание, ты попал в петлю времени, и это не случайно -- без меня ничего бы не вышло. Только Куклы могут беспрепятственно перемещаться во времени, потому что все они -- Путники. C моей помощью ты попал в прошлое, где встретил меня же -- я ждал этого, всегда знал, что однажды придет человек, который освободит меня.
  -- Куклы могут чувствовать? -- удивился Эйха.
  -- Нет, но могут уставать. Время для всех течет по-разному, но однажды и Куклы замечают его ход. К тому же я предполагал, что, получив душу, смогу узнать много нового.
  -- А вот этого и я не знала, -- вмешалась Кира. -- Ты не говорил, что получил душу, освободившись.
  -- Ты не спрашивала, а я не счел это важным. Почему-то только люди придают большое значение душе, неоправданно большое. А ведь она есть практически у всех форм живого -- или у всех, но тогда Повелителя пустошей никак нельзя отнести к живому существу.
  -- И что теперь? -- задал вопрос Эйха.
  -- А ничего. Ничего это не меняет, Охотник. Разве что приближает нашу цель. Ведь ты поможешь нам поймать Джека-с-фонарем, правда? Тебе и самому интересно разгадать эту тайну. Всем всегда интересно узнать свою суть, познать невидимый несуществующий мир, который день ото дня незаметно остановится старше и страшнее.
  -- Я плохо помню свое прошлое, -- сказал Мито. -- И не могу понять, почему ты не похож на Куклу. Единственное объяснение -- желания Джека. Это интересная игра.
  -- В группе N4 не принято разглашать чужие секреты, -- добавила Кира. -- Тем более, сам понимаешь, мне уже за одного нашего Информатора грозит в лучшем случае увольнение, а с такими случаями у нас всегда возникают проблемы. Да и куда мне деваться -- не в Университете же преподавать. Там моих родственников хватает.
  -- А как же наш разговор? -- вскинулся Охотник.
  -- Слова не так трудно скрыть, как действия, -- ответил Мито. -- Никто ни о чем не догадается. Сны умеют хранить свои тайны, а сны здесь в большинстве.
  
   ***
  
  Очередное задание не то чтобы скучное, но и увлекательным его не назовешь. Так, рутина: найти и уничтожить Маятник, который даже истинным кошмаром не является. Иногда неправильно закрытые Двери превращаются вот в такое непонятное, Дверь-западню, которая то открывается, то закрывается сама собой -- идти таким путем небезопасно. И все бы ничего -- вряд ли даже самый плохенький маг попадется в такую ловушку -- если бы не проявление Маятника в реальности и, как следствие, исчезновение обычных людей, что, в свою очередь, нарушает равновесие.
  -- Похоже на передышку, -- говорит Эйха.
  Он последнее время постоянно балансирует на грани между явью и снами. Каре кажется, что Охотник превращается в кого-то другого -- разумеется, она права. Ошибается Ведьма не в этом, Эйха спиной чувствует ее внимательный настороженный взгляд -- совсем как в начале, когда они только познакомились. Истинная внешность проявляется рывками, последним возникает оберег, и это словно успокаивает вампиршу: как будто клановая реликвия -- признак настоящего Эйхи.
  Охотник оборачивается:
  -- Не смотри так, дырку прожжешь. Я все тот же, пусть и меняюсь каждое мгновение. Это, знаешь ли, свойство живого. И я не буду говорить пафосных фраз. Что-то вроде "Убей меня, если я перестану быть собой" -- не мое, я собираюсь жить, несмотря ни на что. Это гораздо интереснее смерти.
  Кара фыркает:
  -- Кто-то обещал не говорить пафосных фраз.
  Эйха хочет возразить, но Ведьма останавливает его:
  -- Тихо. Слышишь?
  Острые лезвия режут воздух -- на самом деле их нет, но иллюзия действительно хороша, разве что визуального подкрепления не хватает, и Маятник называется Маятником еще и поэтому. Кара останавливается:
  -- Ну что, Кукла, справишься?
  -- Не называй меня так, -- очень серьезно говорит Охотник.
  Он почти ощущает невидимые стальные клинки у своего лица, а затем все вокруг замирает, повинуясь формуле extra tempore [20]. Эйха ведет ладонью по Маятнику, закрывать чужие Двери -- всегда неприятно, но это одна из обязанностей Стражей.
  -- Nihil, -- самое простейшее заклинание срабатывает точно и без промедления. Ушедший в неизвестность уже никогда не вернется этой дорогой. Впрочем, оно и к лучшему -- возвращаться следует новым путем, обходным и тайным -- хотя бы для того, чтобы обмануть закон невозвращения.
  -- Все. Возвращаемся?
  -- Нет, -- Охотник немногословен. -- Прогуляюсь немного. Можешь закрыть свою Дверь.
  
  Предположить у Кары наличие чувства такта трудно, тем не менее оно есть -- просыпается себе в редкие минуты особого душевного настроя и одаривает счастьем всех подвернувшихся. Сейчас именно такой момент.
  Эйха остается в одиночестве. В пустоте плавают сны. Он выбирает один, наугад, и сразу понимает, что не ошибся. Сон куклы -- именно то, что ему надо. Сон обычной заводной куклы, пылящейся на чьем-то комоде. Впрочем, здесь его не ждут, он незваный гость, вломившийся в чужой несовершенный мир. Вот появляется кукла, смешная, маленькая, с отколотым глазом, спутанными волосами -- такими они становятся после игр детей. Огромный ключ, торчащий из ее спины, кажется совершенно неуместным.
  Целый мир, в котором ничего и никого, кроме забытой игрушки. "Интересно, -- думает Эйха, -- это сон куклы или сон о кукле? А может -- и то, и другое?" За границами мира проглядывает пустота.
  -- Уходи, -- кукольные губы двигаются медленно, с трудом.
  Охотник стоит и смотрит -- незваный гость, который вполне мог бы стать богом этого места. Она даже ничего не пытается сделать, просто твердит как заведенная свое "уходи". Он поворачивается и покидает неуютный мир.
  Пустота снова принимает его в свои объятия. Миры рассыпаны неравномерно. Здесь, например, стоит только сделать шаг, как навстречу раскрывается новый. Мир-лес. Горит неживой огонь в сплетении корней, кроны деревьев закрывают небо, что там, наверху, -- неизвестно. Тропинка петляет между стволов, поросших мхом, уводит все дальше. Шаг в сторону -- река. Песок совсем не умеет хранить следы прошедших по нему. Шаг. Бескрайнее небо. Лестница, окутанная синевой. Шаг. Дом. Горят желтые окошки. Спит мутная болотная вода. Шаг. Ветер сбивает с пути. Птицы-люди и люди-птицы. Вечный купол спрятан за раскрытыми крыльями. Шепот чужих снов и страшных сказок. Шаг. Разрушенный город. Разбитая дорога, засыпанные пеплом ступени. В неверном свете луны отражается прошлое. Шаг. Ледяная пустыня. Шаг. Огненное море. Шаг. Мир, который в качестве платы забирает память. Шаг. Еще, еще и еще. Из тысячи шагов складываются пути, имена теряются, находятся, даются, дарятся просто так и за сны.
  Может быть, не прошло и минуты, а может, успела закончиться вечность.
  
  -- Somno excitare. [21]
  Тот Эйха, что помнил реальность, открыл Дверь.
  -- Не так уж долго.
  -- Ты ждала меня?
  -- Я знала, где тебя ждать, -- ответила Кара.
  
   ***
  
  Явь была отвратительной. Черно-серое небо. Черно-серый город. Несходящиеся дороги и пустые перекрестки. Он шел по одной, ведомый красной нитью, наверное, уже вечность. Разрушенные дома. Осколки стекол. Когда-то здесь гуляла смерть, и ветер до сих пор помнил вкус ее слов и цвет ее улыбки. Сухой воздух равнодушно обнимал путника. Ни указателей, ни проводников не было -- глупая сказка, не следующая правилам, была единственным ответом на все вопросы. По крайней мере он так думал. У него не было имени или прозвища -- не здесь и не сейчас, и память свою он писал заново, следуя за красной нитью из размотанного кем-то клубка.
  Пустынный город тек небрежно вокруг него в потоках времени. Ему казалось, что город -- новый, яркий, только что с иголочки -- улыбается ему, иногда слышались голоса давно умерших или еще не родившихся. Бывают миры, в которых у каждого сотня лживых имен -- только для того, чтобы ото всех скрыть правду. Но правда -- не небо, чтобы быть одной на всех, да говорят, что и небо иногда слишком походит на правду. Поэтому в таких мирах люди строят целые лабиринты из фальшивых зеркал и несуществующих отражений. Впрочем, ни о чем таком он не задумывался -- просто шел, бесцельно и безнадежно, и время не спешило стереть его следы.
  Пустынный город был отвратительно полон жизни -- незримой тайной жизни чужих снов и иллюзий, мертвой и стремительной жизни. Город миражей и обещаний, отказов и несбывшихся встреч -- вот что это было. Безымянный не искал себя или кого-то еще из своего прошлого, не шел на чей-нибудь отчаянный зов -- возможно, его вела чужая судьба, заключенная в размотанном однажды клубке -- символе разладившегося мира. Все повторялось, но не было ни одного похожего на другие фрагмента. Привычная логика здесь не работала, хотя он и не знал, что значит это слово.
  Может быть, где-то за облаками пряталось солнце. Наверняка так оно и было. Его не беспокоило отсутствие света, все равно настоящей темноты не было. Город казался бесконечным. Пустота его улиц таила в себе призраки прошлого. А может быть, просто город перемещался вслед за путником или был его неотъемлемой частью -- кто знает. Усталости он не чувствовал. Был ли смысл его жизни заключен в бесконечном движении? Он никогда не задумывался о таких вещах, как смысл жизни, цель существования. Бытие его определялось городом и дорогой, а еще черно-серым небом и забытыми воспоминаниями.
  Он все шел, и город накрывал его собой, как куполом. Одиночество не пугало его. Одна дорога сменялась другой, такой же пустынной. Время было похоже на полузастывшую смолу -- увязнувших там поджидала не самая приятная смерть. Может быть, в этом месте не было даже дней -- этого условного деления, придуманного, чтобы не сойти с ума -- или, наоборот, чтобы в конце концов наверняка поймать всесильное безумие. Нить тянулась вдаль, бесконечная и надежная -- единственное неизменное в этом текучем мире. Красный цвет казался вызовом -- непонятно только, кому именно.
  В общем-то, ничего интересного здесь не происходило. Никогда раньше. И после, вероятно, тоже не произойдет ничего интересного. Облака, скрывавшие небо, разошлись. Солнечные лучи хлынули на землю, даря и жизнь, и смерть. Тепло, уходящее из раскрытой ладони, было очень похоже на то, что рождало солнце. Город словно просыпался и одновременно исчезал -- видимо, тени, миражи и сны не могут существовать будучи разгаданными.
  Красная нить по-прежнему управляла его судьбой. И так он шел -- то ли призрак в чужом заброшенном городе, то ли человек в городе-мираже -- пока в один прекрасный момент дорога его не закончилась. Второй конец нити держала та, что размотала клубок. Вполне возможно, что одним из ее имен была надежда. Беспамятный остановился и улыбнулся. Долгий путь длиною в вечность был наконец завершен.
  
   ***
  
  -- Эйха, что с тобой творится в последнее время? Ты сам не свой, -- Кира внимательно посмотрела на Охотника.
  -- Просто устал, -- ответил тот. -- У нас же дел было невпроворот. Такое ощущение, что объявили всемирный шабаш снов, а мы и не в курсе.
  -- Может, и объявили, -- с непонятным выражением лица сказала Кира. -- Ладно, Мито, что нового?
  -- Степень проявления кошмаров в реальности идет на спад. Пока это не сильно заметно, но тенденция есть. На Кольцевой линии наземных поездов было обнаружено Зеркало, а может, всего лишь Отражение. Источник ненадежен -- человек не из наших.
  Последнее утверждение показалось Эйхе несколько смешным, наверное, причина была в том, что это говорил сон.
  -- Охотник, я понимаю, что ты устал. Мы все сейчас не в лучшей форме. Но одну я Кару не отпущу, не дело это, когда два Зеркала сталкиваются вместе. Мне никак нельзя покидать Отделение, не в это время, и Мито тоже нужен здесь. Других вариантов просто нет.
  -- Хорошо.
  Эйхе было все равно: Зеркало так Зеркало. Ему не впервые: ни общаться с ними, ни уничтожать.
  -- Кара, откроешь Дверь -- и только, останешься на границе, подождешь там Охотника. Тебе действительно лучше не сталкиваться с другим Зеркалом.
  -- Я понимаю.
  
  -- Удачи, -- Ведьма улыбается. -- Можешь не слишком торопиться обратно, я подожду, никуда не денусь.
  Эйха машет на прощание, его силуэт мгновенно исчезает за зыбкой границей реальности. На Кольцевой действительно находится Зеркало, самое настоящее. Охотник не успевает заметить его -- лишь почувствовать. В отличие от Отражения Зеркало не просто копирует явления и предметы, оно отбрасывает тени: улавливает чужие мысли и чувства и воссоздает образы так, как умеет. Надо признать -- умеет оно неплохо. Это не совсем иллюзии, в конце концов, Зеркало -- не Морок. Оно всегда показывает то, что есть. Другое дело, что зеркало запросто может исказить увиденное -- в этом мире безумно много кривых зеркал. Впрочем, непохоже, чтобы именно это Зеркало лгало: Охотников теперь двое -- друг напротив друга. Один из них -- живой, второй -- тоже, но за привычной внешностью прячется мертвая сущность Куклы.
  Эйха вздыхает: скучно. Эти кошмары так однообразны, совершенно не умеют играть. Но тут Кукла открывает рот.
  -- Совсем не страшно, правда? -- говорит она. -- Неинтересно. В этом весь ты. Кто ты на самом деле? Действительно ли ты существуешь? А может быть, тебя просто нет? Куклы -- это ведь такой вид кошмаров.
  -- Я не чувствую себя неживым.
  -- Глупый, -- смеется Кукла напротив (почти так же смеялась Кааси). -- Разве игрушки знают, что они мертвы? Ты всего лишь сосуд для чужой души. Разумеется, ты существуешь -- пока мыслит тот, второй ты. Или, раз уж мыслит-то он, может быть и существует тоже он, а ты иллюзия, самообман, придуманная кем-то личность?
  Эйха понимает, что Кукла просто шевелит губами, не издавая ни звука -- все слова звучат в его голове.
  -- Истины нет, ведь у каждого есть своя правда и своя ложь. Тот, кто поглощен сомнениями, не должен смотреться в Зеркало -- потому что в этом случае его правда заменится чужой.
  Охотник отшатывается, спиной ощущая пустоту. Оглядываясь, замечает рваные края пространства, времени там, кажется, вовсе нет.
  -- Сон умирает, и я вместе с ним -- и поэтому я узнаю тебя. Ты пришел в недобрый час, Кукловод. Что тебе нужно?
  -- Nihil, -- машинально произносит Эйха (Эйха ли?) формулу, совершенно не применимую в отношении этого кошмара. [22]
  Зеркало откликается звоном разбитого стекла -- в каждом осколке чужое незнакомое лицо. Охотнику чудится шелест страниц, еле слышное бормотание, скрип пера. Его отражение все еще живо, смотрит на него стеклянными мутными глазами, шепчет с обидой что-то.
  -- Я -- это ты. Если убьешь меня, умрешь сам.
  Лицо двойника легко перетекает в другое, и весь он словно плавится, как воск -- меняется тело, одежда, голос становится мягче и немного выше.
  -- Часть не может быть целым, -- смеется Кааси, -- но если уничтожишь все части целого, оно исчезнет. Ты думаешь, что меня больше нет? Тогда забудь, сотри все свои воспоминания, ты ведь уже делал так и не раз, правда? Смотри, Охотник, в мире кошмаров безумно просто стать жертвой.
  Пустота вокруг стремительно разрастается. Эйхе кажется, будто он в центре гигантской паутины, каждая ниточка ведет к нему, тысячи безликих Кукол окружают его, все они двигаются невпопад, постоянно сталкиваясь друг с другом. Оборотная сторона реальности прорастает в его сердце чужой и сонной тишиной. Все часы сломаны и стоят, стрелки указывают на запад, север, юг и восток -- все дороги открыты, все дороги ведут в никуда.
  Кааси превращается в Мито -- который кошмар и, может быть, тоже Кукла.
  -- Давно не виделись, -- он смеется совсем как человек. -- Может ли безвольное перестать быть частью целого?
  Паутина держит крепко, Эйхе даже не пошевелиться.
  -- Ты смотри, смотри, -- раздается со всех сторон, -- смотри на себя такого, какой ты есть. Ведь если ты отражаешься, значит, существуешь?
  Мито прозрачен, сквозь него просвечивает небытие кошмара. Охотник думает, что попался так глупо: сны категории С слишком сильно врастают в ткань реальности, чтобы их можно было изгнать одним-единственным словом да еще не обладающим большой силой. Руку дергает от резкой боли -- оберег просыпается слишком поздно, Эйха все еще может пытаться освободиться, но желание его тает в ворохе обмана и правды. Голос Кары не слышен, с границы реальности нельзя докричаться до самого сердца пустоты.
  -- Эйха, -- говорит Ведьма, -- хватит.
  Она такая, какой выглядит наяву. И именно поэтому Охотник верит ей -- кошмар бы не убедил его. Кара смотрит на него -- очки сняты -- в красных глазах отражается только он сам, никаких кукол, теней, забытых воспоминаний. Эйха почти улыбается -- почти, потому что в этот момент вампирша оборачивается, и правда с ложью превращаются в бесконечность. Коридор всегда имеет два конца, вот только не всегда они находятся в одном мире. Паутина исчезает, обрывки ее незамедлительно улетают в пустоту. Охотник успевает как раз вовремя, чтобы подхватить очки Ведьмы, выпавшие из ее руки. Об этом предупреждала Кира, он и сам догадывался, но не знал, как страшно видеть такое. Закольцованный лабиринт без права выхода, одно пространство на двоих, и даже временные петли бесполезны. Разделить сплав -- это надо уметь.
  Эйха медленно разворачивается. Умом он понимает, что сам не справится -- следует сообщить Кире, Мито, может быть, они что-нибудь придумают. Но та, наверное, не самая маленькая часть его, что отвечает за глупости и безумства, а также панику и необдуманные действия, рвется в бой, усмирить ее стоит больших усилий.
  Охотник покидает кошмар через Дверь, оставленную Карой.
  -- Consto, -- шепчет он, потому что закрыть ее он не может, оставить нараспашку -- тоже. [23]
  
  -- Весьма неприятно, -- наконец выдает Кира после продолжительного молчания.
  На языке у Эйхи вертится вечное "это из-за меня" -- вслух он такое не скажет никогда. Но, кажется, Координатор понимает его и без слов -- на то она и эмпат, чтобы чувствовать чужие эмоции. Она бросает на него внимательный ободряющий взгляд, от которого почему-то становится пусто и холодно.
  -- Не надо, -- просит Охотник, -- я не настолько безнадежен.
  -- Я так и не думаю, но раз уж ты уверен в своих силах...
  -- Кира, можно что-то сделать?
  -- Разумеется, в любой ситуации можно что-то сделать, другое дело, что для этого нужно и к чему оно приведет. Не волнуйся, -- она спокойно улыбается, и это улыбка человека, знающего цену своим словам, -- ты правильно сделал, не закрыв Дверь. Мито откроет на пороге Зеркальный коридор и сотворит петлю. Все будет хорошо, Охотник, в моей группе, знаешь ли, не принято разбрасываться сотрудниками.
  Идти вдвоем с Мито странно. Непривычно. Эйха не знает, как себя вести с этим непостижимым кошмаром. Впрочем, он достаточно надежен, раз уж ему доверяет Кира. По крайней мере Охотник хочет так думать. Запечатанную Дверь он находит легко, словно она зовет его.
  -- Abeo. [24]
  -- Теперь мой черед, -- говорит Мито. -- Speculari ratione. [25]
  Ему даже не нужно зеркало, достаточно протянутой руки, обращенной к распахнутой Двери, другой рукой Информатор цепко удерживается в реальности. Зеркальный коридор мгновенно разворачивается в пространстве, проникает в этот страшный сон, в который попалась Кара.
  -- Идем, -- зовет Мито, -- лучше подойти поближе, с нами ничего не будет, а работать с петлями так проще.
  Все вокруг наполняется зеркалами, которые не дают привычных отражений -- в них то, что когда-то было и что в будущем может стать просто несбывшимся. Вот попавшая в ловушку Ведьма, вот она еще не обернулась, вот Кира, объясняющая им задание. Время застывает, повинуясь повелительному шепоту Мито (что именно он говорит, невозможно расслышать). Наблюдать за ним одно удовольствие. Это уже второй раз для Эйхи, тем не менее он по-прежнему очарован тем, как тягучее время послушно меняется в руках Информатора. По крайней мере лучше уж смотреть на создание петли, чем на застывшую Кару -- настоящую, не в зеркале. Охотнику кажется, что взглянув в ее сторону, он сам замрет навсегда, не в силах пошевелиться.
  Свернутая петля, повинуясь Мито, выдергивает вампиршу из чужого сна. Затем он закрепляет получившуюся структуру в реальности -- вообще непонятно как, потому что вытянуть чужеродный неустойчивый объект из яви легко, оставить его там -- куда сложнее.
  -- Готово, -- говорит Информатор. -- Теперь Кары здесь никогда и не было. Пожалуй, я покину тебя, надо проследить за петлей, все-таки это не так просто, как тебе кажется -- возможны осложнения. Встретимся в реальности, Дверь я оставлю открытой.
  
  Граница здесь тонка, вероятно, после манипуляций Мито -- Эйха слышит, как где-то рядом гудят поезда, впрочем, сюда они уж точно не попадут, он может быть спокоен.
  -- Что ж, второй шанс выпадает не так уж часто, чтобы отвергать его, -- шепчет сам себе Охотник, прежде чем обернуться.
  -- Здравствуй, -- говорит Эйха, который не совсем жив.
  -- Verus visio, -- вместо ответа выдает настоящий (или тот, что кажется себе настоящим -- разницы, в общем-то, никакой). [26]
  Отражение слегка бледнеет, становится похожим на приведение.
  -- Да, неверное начало, -- соглашается оно, превращаясь в Кару.
  -- Ну уж нет, во второй раз я не попадусь в эту ловушку.
  Улыбка растягивает губы Ведьмы:
  -- Ну уж нет, ты и во второй раз обязательно попадешься.
  Охотник чувствует, как сжимается вокруг горла временная петля, вероятно, оставленная предусмотрительным Мито -- и только это не дает ему сойти с ума. Он закрывает глаза, подумав, отворачивается, его окружает седой туман, который смазывает черты Кары. Нет, это не иллюзия -- он знает -- она настоящая (если можно считать настоящим то, что рождается в чужом сердце).
  -- Это не выход, Кукловод, а всего лишь патовая ситуация. Сон же умирает быстро. Знаешь, что случается, когда умирают сны, проросшие сквозь реальность?
  Эйха помнит, поэтому молчит, отчаянно пытаясь придумать, что же делать. Зеркало выворачивает наизнанку его душу, отражая все то, что нельзя выразить словами. Рушатся вокруг города, играет в прятки Кукла, распадается кокон, готовясь выпустить на свободу только что родившееся существо, ему на ладонь падают очки, встает радуга над мостом, во все окна на него смотрит Красный Дом, высыхают бесконечные Пустоши, сквозь густые туманы ползет лживый огонек фонаря.
  Безвременье держит на ладони его душу, и он уже не знает, что было, что только будет, а чего никогда не случится. Идут Маг и Охотник по чужим следам, последний совсем не замечает ловушку, и тогда Эйха вспоминает, собирает себя по частям, по кусочкам, неспешно и целую вечность -- только бы не оставить, не забыть что-нибудь важное. И когда проходит вечность (а к сожалению, однажды кончается абсолютно все), он уже готов -- потому что в памяти его рождаются нужные слова: наверняка они всегда там были, это совсем не мешает им появляться снова и снова -- каждый раз, словно в первый.
  -- Res ab aeterno tempore fluentes in aeternum. [27]
  Придуманный мир сжимается в точку, несбывшийся, забытый, дорогой и смешной мир рассыпается в пыль -- Эйха протягивает руку, касается холодного стекла и разбивает его, семь лет несчастий не волнуют его, он не верит в беды и горести, если не он сам создает их. Зеркало не хочет умирать, цепляется за нечеловеческие пальцы, оседает мелкой пылью на обереге, в крупных осколках все еще отражается мир-ловушка. Охотник стряхивает битое стекло, оно мягко падает на землю, совершенно бесшумно -- на этом сон заканчивается. Вокруг снова пустота, которую когда-нибудь опять заполнят миры, кошмары, люди и нелюди.
  Чужая Дверь закрывается навсегда. Он уходит, не оборачиваясь -- за спиной не осталось ничего, о чем бы он мог сожалеть.
  
   ***
  
  Кажется, он снова проснулся не в тот сон. Плыли по небу красные облака, кружились в воде красные лепестки. Два гигантских зеркала отражались друг в друге, бесконечно множились, дробились -- красное и синее, синее и красное, и больше ничего.
  Дорога началась с первого шага. Сначала это была узкая извилистая тропинка между небом и землей, вернее, между небом и водой, потому что земли в этом странном мире не было. Иногда лепестки долетали и до него, в воздухе вокруг плыли миражи. Тени отбрасывали пламя на призрачные стены, пламя распадалось на красные лепестки. Он тоже был похож на тень, плясали на лице красноватые блики, за его спиной дорога исчезала.
  Кажется, он шагал, подчиняясь чужой настойчивой воле, плескалось внизу море, красное от изорванных цветов. Застывший двухцветный мир был какой-то ненастоящий, словно нарисованный неумелой рукой, и сам он, не имеющий имени, выглядел двумерной фигурой на листе бумаги.
  Времени здесь не существовало. Подняться выше плоскости неба он не мог, опуститься ниже плоскости воды -- тоже. Кто-то изобразил вечное движение, не сумев придумать цель -- бессмысленная картинка частично ожила, но небытие все равно там было сильнее всего прочего. Крошечный мирок был заключен в прочную стеклянную рамку. Откуда-то он это знал, знал, что все вокруг -- всего лишь наброски, которые обычно не являются полноценным миром.
  Он знал, что действительно был тенью будущего живого человека, потому что тот, кто тренировал таким образом свою руку, был вполне способен создать людей -- не сейчас, так потом. А после этот неумелый сказочник случайно перемешал уже существующую реальность и собственные наброски-заготовки для будущего творения. И на одном из многих листов неутомимо шагал его герой.
  Эйха вздрогнул и проснулся. Снилась ему, кажется, какая-то чушь. Впрочем, с точки зрения реальности все сны нелепы и нелогичны, а на самом деле они просто-напросто живут по иным законам.
  
  -- Что случилось? -- спросила Кара. -- Почему ты выполнял задание вместе с Мито? И когда только успел -- мы же совсем недавно избавились от Маятника. У тебя появились наконец от меня тайны? -- обрадовалась она.
  -- Вроде того, -- сказал Эйха. -- Кира же говорила, что у каждого из нас есть свой секрет. Ты как?
  -- Точно что-то случилось, -- констатировала Ведьма. -- Можешь не отрицать, я чувствую.
  -- Мы же не во сне? -- Охотник вопросительно приподнял брови.
  -- Но сны со временем прорастают в реальность, -- пожала она плечами. -- Так и связи, замкнутые вне яви.
  -- Вы наговорились? -- уточнила Кира. -- Полдня не виделись, а такое ощущение, что расставались на века.
  Хитро прищуренные глаза Координатора словно намекали, что в действительности она не шутит.
  -- Насчет твоего вопроса, Кара -- я решила, что тебе следует отдохнуть, поэтому и отправила Мито, а не тебя, -- объяснила Кира. -- Впрочем, нам всем не мешало бы хорошенько отдохнуть, ну разве что, -- она бросила мимолетный взгляд на Информатора, -- наш кошмар не нуждается в этом. Только вот на отдых мы не имеем право. Если вы помните, мы отказались от всех прав, ступив на путь Стражей.
  -- Что это с Вами творится? -- удивился Охотник. -- Раньше Вы терпеть не могли всю эту ерунду о нашем предназначении, выборе и тому подобных вещах.
  -- Ничего особенного. Просто напоминаю кое-что всем нам. Сейчас активность снов снижается, вряд ли это продлится очень долго, но это наш шанс. Скорее всего, именно в такие периоды Джек слабее всего. Вот и проверим.
  -- Все... вместе?
  -- Угадал, Охотник, -- весело сказала Кира. -- Побудешь приманкой? Мы тебя не оставим, обещаю.
  -- Это не опасно? -- встревоженно спросила Кара.
  -- Он спокоен, а ты переживаешь, -- улыбнулась Координатор и тут же добавила, заметив лицо вампирши. -- Ну что ты, все будет хорошо.
  -- Меня бы больше устроило "ничего плохого не случится" -- эта фраза успокаивает как-то лучше, -- проворчал Эйха. -- В общем-то, я согласен. Это действительно шанс поймать Джека, а я совсем недавно понял, что шансы -- не то, чем следует разбрасываться.
  -- Ну, раз возражений нет, то приступим. Пожалуй, выйдем в сон прямо отсюда, мне не стоит покидать Отделение обычным путем, -- сказала Кира. -- In somno . [28]
  -- In somno veritas , -- поддержал заклинание Мито. [29]
  -- В этот раз сдерживай свое удивление, -- посоветовала Координатор Эйхе. -- И будь осторожнее. Extra fortunam esse! [30]
  В общем-то, ничего сложного от Охотника не требовалось: побродить немного по изнанке реальности, забыть обо всем на свете, кроме Фонарщика и своей кукольной сути. Мысли его не задерживались надолго в голове, сны вокруг вызывали ностальгию -- все-таки редко когда выдается свободное время для такого рода развлечений. Чужое присутствие Охотник заметил не сразу -- его тень своевольно положила ему руки на плечи.
  -- Здравствуй, -- прошелестело сзади. -- Давно не виделись, Эйха.
  Он дернулся, тело неожиданно стало тяжелым и неповоротливым, чужим, неподвластным ему. Плыли туманы, затерянные в них Пустоши звали его, опутанное паутиной сердце больше не принадлежало ему.
  
  -- Кира, что происходит? -- нервно спросила Ведьма. -- Кира?..
  Хищное лицо Координатора пугало. Оно было незнакомым, жестоким, да и сама она, кажется, незаметно переставала быть привычной Кирой. Впрочем, вряд ли кто-то из Четвертой группы мог бы с уверенностью сказать, что хорошо знает своего руководителя.
  -- Попался, -- радостно прошептала Кира. -- Все-таки пришел. Смотри, вон Пустоши показались. И туманы. Все, как положено.
  -- А Эйха?
  -- Если повезет, останется в живых. И не надо так на меня смотреть, Защитник, он же человек, а всем известно, что только люди властны над своей судьбой.
  -- Ты не права, -- вмешался в обсуждение Мито, -- с тех пор как он стал Куклой Фонарщика, его судьба подчиняется другим правилам. Он уже не человек, к сожалению, эту суть утратить очень легко и быстро, а закон невозвращения действует на всех.
  -- Я не смогу убить Эйху, -- жалобно сказала Кара.
  -- Не сможешь, -- согласилась Координатор, -- только не по той причине, что ты себе придумала. И не надо. Надеюсь, обойдемся без таких крайних мер. Мито, приглядывай за Ведьмой.
  
  Сухо шуршит трава, мрачная местность не способствует радостному настроению. Туманы живут какой-то своей жизнью, небо затянуто тучами. Кира летит, почти касаясь ногами земли, за ней бегут Мито и Кара, вампирша постепенно входит во вкус -- тяга к приключениям у нее в крови. Туманы сглаживают тени, меняют облик попавших в них, искажают голоса. Здесь оживают наваждения, в воздухе разливается сладкий запах яблок, вдалеке слышен плеск воды. Пустоши навечно отравляют чужие души, яд медленно проникает в сердца и наполняет собой память; тот, кто хоть раз побывал во владениях Джека, не сможет не вернуться -- этот кошмар плевать хотел на законы и запреты, как раз наоборот: в этих землях нет ничего запретного и невозможного, а о цене здесь не спрашивают. Цена известна -- то, что составляет основу любого живого существа, неважно, какой мир он считает родным.
  Где-то в этих туманах прячется Джек-пустышка. Где-то в этих туманах бредет, заплутав, Эйха. Говорят, не стоит слишком долго смотреться в зеркало. Говорят, это плохая примета, когда собственная тень выходит из-под контроля.
  -- Это чертовски плохая примета, -- соглашается Фонарщик. -- Но ты не прав. Просто ты еще не научился видеть суть вещей. Тогда бы ты давно понял, что случилось, и знал бы, что случившееся -- неизбежно.
  Тихий свистящий шепот почти убаюкивает. Эйхе кажется, что вся его жизнь с самого начала состояла вот в этом непрерывном пути через туманы Пустошей. Он не замечает, что тень послушно тянется вслед за ним, а голос раздается лишь в его голове -- поначалу, затем он начинает бормотать под нос, будто разговаривает сам с собой, в сущности так оно и есть.
  Где-то за гранью реальности лежат пустынные земли. Три тени охотятся на их повелителя. Эйха смотрит этот сон каждую ночь, к утру преследователи никогда не находят свою добычу. Одна тень очень опасна, крылатая юная девушка с глазами, полными изначальной тьмы. Она ему не нравится. С крыльев бесшумно осыпается ядовитая переливающаяся яркими красками пыльца. Он мечтает убить ее -- может быть, потому, что она напоминает ему самого себя, может быть, потому, что вполне способна однажды убить Хозяина Пустошей. Эйха жалеет Фонарщика: быть живым без души -- страшно. Жуткое проклятие пугает его и притягивает одновременно.
  Вторая тень тоже с крыльями, но в ней не чувствуется угрозы. Ему кажется, что когда-то, давным-давно, они были знакомы, да что там знакомы -- наверняка они были хорошими если не друзьями, то уж приятелями точно. Странное полузабытое слово тревожит Эйху. Оно словно отголосок безвозвратно ушедшего прошлого: судьба его определена, сколько бы он ни дергался, нить выведет туда, куда он должен придти. Залитые кровью глаза странно смотрятся на спокойном, даже безмятежном лице. Босые ноги ступают почти бесшумно, только шелестит потревоженная сухая трава. Где-то в ее сплетении прячется змеиная чешуя -- как символ пройденного пути. Мудрые древние создания очень хорошо знают закон невозвращения.
  Третья тень какая-то непонятная. В ней чувствуется звериная суть -- та, что заставляет ее двигаться по следу жертвы (из Повелителя Пустошей жертва еще та, но Эйха все равно волнуется), и вместе с тем ощущается в этой тени странная неуверенность, в таком состоянии опасно начинать охоту, он отлично это знает. Знает? Он удивляется сам себе, потому что не может вспомнить. "Неважно", -- решает он и продолжает смотреть свои слишком реалистичные сны. Он боится яви.
  Действительность кажется ему несовершенной и печальной, ужасно негибкой, неподатливой, застывшей, то ли дело -- ее оборотная сторона. Здесь иногда даже сны бывают всего лишь снами. Правда, иногда снам становится тесно, они вырастают из своего маленького заколдованного мира, сбегают за границу, проникают в чужие сердца и души (и еще неизвестно, что хуже), и смертельным ядом становятся все их секреты и тайны. Эйха спит и надеется, что тени никогда не найдут того, кого ищут. Но временами ему отчаянно хочется, чтобы преследователи достигли своей цели -- и тогда он наконец увидит того, кто зажигает фонари, когда на землю ложатся туманы.
  Сны Эйхи плавно перетекают в его реальность -- сам он совсем не уверен в своем существовании, единственное привлекательное для него доказательство "Cogito, ergo sum" вполне может оказаться всего лишь признаком чужого безумия. Только однажды тени все же настигают его. Та, в которой сильна суть охотника, зовет его по имени -- странному и безвольному, и он с удивлением понимает, что действительно имя Эйха сошло с него, как старая кожа. Он улыбается, это очень даже неплохая новость. Почему-то тень в ужасе отшатывается от него. "Кара", -- вспоминает уже не Эйха ничего не значащее имя.
  -- Кара, отойди, -- напряженно говорит другая тень, та самая, что мечтает его убить. -- Стой, где стоишь, -- она поворачивается к нему, и он старается не упасть в бездну, которая прячется в пустых глазах.
  Впрочем, он сам тоже уже не слишком молод, изначальная тьма не ведет его по миру, но он не боится ее.
  -- Стой, где стоишь, -- повторяет прекрасная преследовательница. -- Нас больше, и мы все не так уж просты, даже если ты думаешь иначе. Кстати, а ты думаешь? -- в ее глазах загорается огонек исследовательского интереса, и она почти оживает.
  -- Нас поровну, -- заявляет третья тень, оказываясь рядом с ним. Не-Эйхе кажется, что так уже было, не здесь и не с ним, возможно, ему это просто когда-то приснилось -- дивный, наверное, сон был, хотя и жутковатый.
  -- Мито, -- вскрикивает та, что называет себя Карой.
  -- Договор был нарушен, -- заявляет тот. -- Я больше ничего не должен. А с ним интересно, к тому же я тоже люблю поезда.
  -- Ты все еще... -- начинает самая опасная тень и обрывает себя, не договорив.
  Но Мито понимает.
  -- Да. Тогда... я бы смог освободиться только в одном случае: если бы Эйха занял мое место, иначе никакие временные петли не помогли бы. В конце концов, принцип замены -- не самая несущественная деталь в мире. Да только он уже был носителем. Мне просто было позволено заключить с тобой договор, так что я даже рад, что ты не сдержала слово. Тайны, знаешь ли, держат крепче любых обязательств.
  -- Наш обмен тайнами, -- зло говорит тень. -- Ты расскажешь ему?
  -- Это только для тебя великая тайна, не думаю, что сейчас это играет какое-либо значение. Теперь же важно другое: что вы будете делать? Вернее -- что будешь делать ты. Девочка-сон -- не в счет, она тоже связана с ним и преодолеть это обязательство, в отличие от тебя, не в силах.
  -- Да уж, неприятная ситуация, -- улыбается в ответ тень.
  Тот, кто утратил прошлое имя и пока еще не осознал новое, наконец вспоминает, как ее зовут -- Кира. Память его почти пуста, в ней только долгие сны о вечной погоне, имена, не имеющие людей, и бесконечные пространства Пустошей и туманов. Всплывают непонятные слова: Координатор, Информатор, Защитник. Охотник. Он -- Охотник? Это ему подходит, но сколько он помнит себя, всегда вокруг были только эти неприветливые земли. Впрочем, он сам не верит своей памяти, поэтому вполне допускает, что может ошибаться.
  Картинка начинает складываться, в ней становится все меньше и меньше белых пятен. Мито встает так, чтобы не-Эйха оказался позади него. Кира подбирается, словно готовясь к броску -- в этот момент она чем-то напоминает змею. Кара за ее спиной стягивает с руки оберег -- прежде она никогда не снимала эту вещицу. Ветер Пустошей доносит чьи-то легкие шаги -- это Кааси, не-Эйха улыбается ей.
  -- Двоих здесь вполне достаточно, -- говорит он в ответ на вопросительный взгляд Мито.
  -- Даже если нас немного... -- начинает Кира.
  -- Я не хочу с вами драться, -- перебивает ее не-Эйха. -- Зачем вы пришли сюда?
  -- Ты бы уж определился наконец, кто ты, -- недовольно произносит смертоносная тень. -- Ты словно стоишь на границе: одна нога здесь, другая там -- а что будешь делать, когда эта бездна разрастется? Это ведь случится довольно скоро.
  -- Я уже выбрал, -- он невесело усмехается. -- Просто память -- это все же не листок бумаги, что бы ты там себе не думала, ее не заполнишь в одно мгновение, а прочем, ты, наверное, не понимаешь -- в вашем мире уже забыли, что такое бумага. Я постепенно избавляюсь от наваждений, но сны в том месте, что зовется реальностью, так сильны. Хочешь, открою секрет -- я уже слишком не человек для этого -- мы приходим в явь за силой и незаметно для себя врастаем в нее, ее законы начинают действовать на нас, сначала в малом, затем все больше, все сильнее. И, наконец, однажды мы понимаем, что не можем вернуться.
  -- Закон невозвращения? Я ожидала что-то подобное, тоже мне секрет -- такими только детей вроде Кары удивлять. Но, видишь ли, в чем беда: я не могу уйти отсюда с пустыми руками, догадываешься?
  -- Я плохо помню, -- признается не-Эйха. -- Я же сказал. Вам здесь не место. Змеи недовольны, тени тебя боятся, ведь ты их смерть. Туманы Пустошей стекаются ко мне, и я слышу их голоса, твой же вплетается туда и нарушает мелодию.
  Мито и Кааси расступаются. Их хозяин мечтательно осмотрит вдаль, поверх чужих голов.
  -- Вам здесь не место, -- повторяет он. -- Temporalis laqueus. [31]
  Время послушно плавится под его словами. Пустоши -- и так неприглядные -- окончательно сереют, на землю быстро спускаются сумерки. Две тени, попавшиеся в паутину (а время -- отличная ловушка для полуснов), уходят в прошлое -- закон невозвращения в действии.
  Пустоши снова замирают в безмолвии и спокойствии. Он разворачивается и шагает по ломкой траве, и Куклы его идут следом, словно тени. Однообразный тоскливый пейзаж почти привычен ему. Прошлая жизнь кажется невероятным кошмаром. Настоящее готово принять его, и имя, рожденное пустотой, отчаянием и надеждой, разносится над сухой травой. Иногда достаточно имени, чтобы появилась сущность; иногда достаточно души, чтобы возникло имя. Среди равнин нет одной дороги на всех -- как нет таковой вообще нигде -- и потому кто-то должен зажигать фонари, не боясь туманов, и плести паутину из времени, забывая о законе невозвращения.
  
   ***
  -- In somno veritas . [32]
  -- Ты все еще веришь в это? -- усталый голос Киры словно принадлежал кому-то другому. -- Бедная девочка. Запомни: никто никогда не возвращается, особенно те, кого ждут. Мы помним их такими, какими они были когда-то, а они становятся чужими и непонятными, незнакомыми и далекими, чертят границы, устанавливают посты, и старые указатели перестают работать на новых дорогах.
  -- Я знаю, уж я-то знаю. Это самое первое, чему нас учат в Красном доме.
  -- Действительно, вот что значит наша работа. Впрочем, что еще могло нас ждать в Отделении и группе с такими номерами?
  Крылья Киры таинственно переливались на солнце. Сама она задумчиво следила за светилом. Рядом Кара пыталась сделать вид, что все, в принципе, нормально. Конечно, оно так и было, не считая того, что Эйха посмел провалиться во временную петлю вместе с ее оберегом. Она вовсе не собиралась дарить ему родовую реликвию, это вышло совершенно случайно: тогда она все еще терялась при общении с людьми и при их первой встрече, не зная, что сказать, взяла да и вручила ему этот проклятую вещицу. Охотник даже не понял, что произошло. Впрочем, винить его не стоило -- вампиры были не их тех, чьи обычаи почитались людьми. Ведьма тогда еще ляпнула, что это в честь их знакомства, вроде как символ партнерства -- от этой пафосной чуши ей потом было ужасно стыдно. А теперь она каждый день бегала за границу реальности и искала Эйху. Координатор, по ее собственным словам, не могла отпустить неопытного сотрудника в одиночку разгуливать кошмары знают где (Кара была уверена, что той просто приятно лишний раз свалить со службы и заодно позлить родню: старшая сестра Киры была Координатором знаменитой Десятой группы -- ни одного проваленного задания, все операции -- показательно-образцовые). То, что раньше Кира безвылазно сидела в Отделении, Ведьма предпочитала считать ее капризом. Ну а Мито пропадал где-то во снах вместе с Эйхой -- держал эту дурацкую временную петлю, которая, стоит только ее отпустить, легко может закольцеваться навсегда, и тогда Охотник до скончания веков будет видеть один и тот же кошмар -- не очень-то приятная перспектива.
  
  -- Здравствуй, Путник, -- говорит Мито.
  -- Здравствуй, Путник, -- вторит ему Кукла с нежным именем Кааси и личиком демона -- его личный страшный сон.
  -- Здравствуй, Путник, -- эхом разносится по вагону.
  Алекс не уверен, что действительно видит все эти лица. Колышутся от чужого дыхания обрывки тумана, пляшут на стене неясные тени, отбрасываемые фонарем в его руке -- откуда он только взялся. И чудится ему, что под ногами не пол поезда, а высохшие травы пустынного заброшенного мира, где спят вечным сном змеи, пока не придет время сбрасывать старую кожу, где прячутся невысказанные слова -- их уже никто никогда не произнесет вслух.
  Мито держит петлю, Охотник знает это, потому что хорошо чувствует нити времени -- стоит только прикрыть глаза, как сквозь сомкнутые веки проникают алые всполохи. Он уверен, что время обязательно раскрашено красным цветом, потому что это -- кровь пространства, то, что связывает воедино миры, а также порождает совершенно иные связи. Но Мито стоит перед ним, и время течет по его глазам и лицу -- страшное зрелище завораживает Алекса, ему хочется своими руками коснуться странной тягучей субстанции.
  Вместо этого он спрашивает:
  -- Что происходит?
  Отвечают ему вопросом на два голоса -- один глухой, как шелест тех самых трав, другой звонкий, таких звуков не существует в пустынном мире:
  -- Кто ты?
  Охотник порывается ответить, он же знает, что принято говорить в таких случаях, но почему-то не произносит ни слова. Действительно, один из наиболее часто задаваемых вопросов оказывается одновременно самым трудным.
  -- Не знаешь? -- сочувственно спрашивает Кааси.
  -- Не помнишь, -- равнодушно утверждает Мито.
  Алексу кажется, что он сходит с ума.
  -- Я -- Алекс Лоу, -- говорит он.
  Добавляет:
  -- Охотник.
  Не дождавшись хоть какой-то реакции нехотя сообщает (это имя он почему-то терпеть не может):
  -- Эйха.
  Кира бы ему голову открутила, знай, что он тут вытворяет: выдавать имя из реального мира -- еще куда не шло, род занятий -- тоже не так уж страшно, а вот сказать истинное имя граничит с безумством. Но, слава всем снам, Координатора здесь нет, а он чувствует настоятельную потребность разобраться в себе, даже если для этого потребуется -- Все не то, -- решительно отвергает его ответы Мито.
  -- Ты смотришь на себя чужими глазами, -- поясняет Кааси.
  -- Ты забыл себя, -- обвиняет Информатор.
  Мир Алекса стремительно летит в бездну. Вагон раскачивается в пустоте, остального поезда как не бывало. За спиной Мито вырастают крылья, лицо его теряет остатки человечности -- теперь это еще одна Кукла-обманка, тихо звенят сережки Кааси. Тяжелый фонарь тянет руку, Охотник не может его выбросить -- ему кажется, что за тонким стеклом заключена его собственная душа, превращенная в вечный огонь.
  -- Путник, от кого ты бежишь?
  Алекс не успевает понять, кем был задан вопрос. Он не успевает ответить. Петля времени моментально сворачивается в тугой клубок -- вроде тех, с которыми так любят играть кошки.
  
  -- Verus visio, -- говорит Эйха. [33]
  Тотчас же проявляются тонкие красные нити, соединяющие его с этой ужасной куклой -- точным подобием Мито. Стучат колеса, поезд мчится сквозь туманы, мелькают за окнами фонари. Что он тут делает, Эйха без понятия, но догадывается: он влип в потустороннее по самую макушку. Он помнит оба своих имени, которые кажутся ему чужими и холодными. Он знает, чей облик принял кошмар, стоящий перед ним. Этого не так уж и мало. Он чувствует опасный злой взгляд, оборачивается -- никого, но Алекс уверен: по его следу идет погоня. Заклинание истинного зрения скорее мешает ему, чем помогает принять решение. У Куклы напротив аккуратно заляпаны глаза красной краской -- слишком не похоже на кровь.
  Эйха пытается вспомнить хоть что-то -- в памяти таится Университет, имя лидера Четвертой группы Четвертого Отделения, Информатор Мито и много пустоты, слишком много на одного беспамятного человека, у которого целых два имени -- как минимум. Имя Алекс ему совсем не нравится, оно слишком тяжелое, как щит, бесполезный в руках не воина.
  Беспечное время ложится на страницы книг. Эйхе кажется, что в каждой из них он -- главный герой. Поезд едет себе из одной книги в другую, шелест травы перекликается с шепотом древних трав, змеиным шипением, шорохами невидимых созданий, притаившихся у самой земли. Шелест страниц усыпляет, сны Эйхи легче воздуха, сны Алекса неповоротливы и медлительны.
  -- Не разделяй, -- еле слышно бормочет Мито.
  Сны Эйхи и Алекса рождаются в его голове, стекают по лицу, творят свою историю и совершенно не слушаются создателя. Эйха-Алекс застывает, не в силах оторваться от кошмарного зрелища.
  -- Вот так и появляются миры -- некрасиво и жутко, -- смеется Информатор. -- Кстати, ты в курсе, что некоторые бабочки питаются снами?
  Тогда попавший в ловушку старательно гасит фонари, которые там, снаружи -- пытается наполнить их теплом собственную пустоту в груди. Но фонарей мало, а пустота бесконечна. Мито с интересом наблюдает за ним.
  -- Греет?
  -- Греет, -- соглашается Эйха.
  -- Вовсе нет, -- возмущается Алекс.
  Кто-то третий тенью встает между ними, обнимает за плечи.
  -- Не надо ссориться, ребята! -- восклицает он. -- Это же всего лишь безумие.
  Поезд наконец останавливается. Посередине вагона возникает ободранная деревянная дверь, открывается, выпуская очередной кошмар. Очень даже симпатичный кошмар в образе юной девушки -- Алекс с удивлением обнаруживает на ней такой же нарукавник, как и у себя. Незнакомка в одно движение оказывается между ним и Мито. Эйха ее почти узнает, Алекс побаивается -- обычно такие кошмары смертельно опасны для тех, кто встретится на их пути.
  Эйха берет себя в руки, загоняет Алекса подальше, старательно игнорирует третьего, забывает Мито и пытается поймать чужой взгляд. Сделать это затруднительно: длинная челка скрывает не только глаза, но и нос, и виден только искривленный рот.
  -- Не надо, -- говорит кошмар. -- Ты что, забыл? -- запинается, смотрит с тоской, дальнейшие слова ее совсем непонятны.
  Он только и разбирает, что abrogatio [34], tempus [35], studio ac voluntate [36]. Он понятия не имеет, что все это значит. Вагон начинает исчезать, Эйха проваливается в полупрозрачный пол, словно в трясину, судорожно пытается ухватиться за что-нибудь -- везде только пустота. Лишь дверь стоит так, как будто ее совсем не волнует происходящее. Наверное, так оно и есть -- когда это двери интересовались чужими галлюцинациями? Незнакомка (в этом он не очень-то уверен) легко вытаскивает его из этого небытия, молча подталкивает к двери -- Эйха вынужден согласиться, что это единственный выход. Что-то удавкой затягивается у него на шее.
  Последнее, что он успевает услышать, это шепот Мито:
  -- Temporalis laqueus. [37]
  
  -- Кукла, -- радуется Алекс.
  У него нет ничего, кроме имени и любимой сестренки, которой обязательно бы пришлась по вкусу такая игрушка. Кукла напоминает человека, только вместо глаз у нее кровавые провалы, а за спиной торчат плотные кожистые крылья.
  -- Каре бы понравилось, -- медленно произносит Алекс.
  Потом вспоминает, что сестренки у него нет -- воображаемая не в счет, и горестно вздыхает. Впрочем, не все так плохо. Мерзкой докторши с отвратительно короткой стрижкой (то ли дело Кара, в детстве она разрешала заплетать ее волосы в косу, и это было восхитительно) здесь нет, жаль только, что симпатичной рыженькой медсестры тоже. Алекс оглядывается, помещение ему не знакомо, и он не помнит, как оказался здесь. Странное место, узкий коридор, а по бокам тянутся полки, и все это движется. У него так и не получается сообразить, что же это. Он не переживает из-за такой ерунды.
  Кукла сочувственно плачет кровавыми слезами. Алекс в полном восторге, даже та медсестричка не позволяла себе так явно проявлять жалость. Еще бы, когда в любой момент может заявиться злобная тетка, по какому-то нелепому недоразумению лечащая людей. Сводящая их с ума, он бы сказал, если бы ему кто позволил. А еще он точно помнит, что по ночам она крадет чужие сны. Волосы ее тогда светлеют, и она превращается в мерзкую отвратительную тварь -- полупрозрачные крылья, как у мультяшных феечек, не обманывают Алекса.
  -- Верю, -- шепчет кукла.
  Он растроганно обнимает ее.
  -- Сестренка, -- зовет он в предвкушении, -- у меня для тебя такой чудесный подарок.
  -- Она умерла, -- говорит кукла. -- Ты убил ее, разве не помнишь?
  Время вытягивается в прямую, это значит, что нет ни начала, ни конца. Короткий сон заканчивается пробуждением
  -- Здравствуй, Путник, -- раздается над ухом чей-то голос.
  
  -- Я запомню, Эйха, -- смеется Кукла.
  Кто-то невидимый, а может быть, и не существующий сматывает назад пленку этого старого фильма. "Такие древности -- ценная штука", -- думает Охотник.
  -- Как тебя зовут, Путник?
  -- Кто ты?
  Ползет назад поезд, гаснут фонари, с неба осыпаются звезды. Ход времени нарушен, и Эйхе остается только смотреть, это даже интересно.
  Уходят в небытие тонкие нити-связи, утягивают за собой чужую Куклу. Маска сползает с Охотника, обнажая человеческую суть. Хотя, скорее, его снова выворачивает наизнанку, и маска надежно обнимает его душу, составленную из множества снов. В этом Эйха несомненно похож на всех остальных людей: именно кошмары, все то, что прячется за границей реальности, дает людям их необычные способности.
  Пляшут по мутному стеклу красноватые блики, проносятся за окном деревья, погасшие фонари. Светлеет. Вечер теперь не скоро.
  Щелк. Охотник оборачивается -- никого. Время словно споткнулось, застыло на мгновение и перепрыгнуло, чтобы снова пробежать от конца к началу, а потом еще и еще -- и так до бесконечности. Впрочем, это -- глупое слово, оно всего лишь отражает странные человеческие представления о мире снов, где в действительности конец равен началу. Время в петле бьется подобно сердцу, Эйха чувствует это и злится, не в силах выбраться.
  -- Как тебя зовут, Путник?
  Отрезки накладываются друг на друга -- совершенно одинаковые. Охотник раз за разом переживает эту петлю.
  -- Может, хватит? -- спрашивает его тень со стены.
  -- Вот, -- говорит Мито и протягивает сломанный фонарь: огонек не горит, стекло разбито.
  
  Он едет в поезде и видит сон. У него впереди вечность -- что еще ему остается делать?
  -- Здравствуй, -- говорит незнакомец.
  Маленький мальчик настороженно смотрит на него -- от этих взрослых одни несчастья.
  -- Как тебя зовут?
  Он молчит.
  -- Знаешь, во сне совсем не обязательно придерживаться правил яви, -- ничуть не обидевшись, заявляет незнакомец. -- Я так долго тебя искал, что мог бы и поздороваться, Джек.
  Недетская злая усмешка искажает лицо мальчика. Пальцы его быстро двигаются, как будто перебирают невидимые нити.
  -- Давно не виделись, Мито, -- наконец говорит он. -- Из людей действительно выходят прекрасные Куклы. Но разве я хотел тебя увидеть? Впрочем, неважно, мне пора, найди меня немного попозже, ладно?
  -- Интересный сон, не правда ли?
  Эйха открыл глаза, закрыл их, снова открыл -- ничего не изменилось, Кира по-прежнему стояла рядом. Охотник попытался вскочить, ударился головой о потолок, зло зашипел что-то ругательное.
  -- Не переживай ты так, -- участливо произнесла Координатор. -- Это всего лишь еще один глупый сон. Здесь их у тебя так много -- не очень просто было тебе присниться.
  -- Зачем?
  -- Ну, скажем, мне было интересно.
  -- Мне тоже очень интересно, что Тень делает в моем сне, -- его голос стал чужим, незнакомым.
  -- Кто ты сейчас? Эйха, Алекс или...
  -- Это так важно?
  -- Да в общем-то, нет, -- рассмеялась Кира. -- Глупости какие. Сидим тут и болтаем всякую чушь. А все же, -- она стала серьезной, -- дам тебе один совет, хотя это и не в моих правилах. Если бестолковому мальчишке приснился дурацкий сон, совсем не обязательно ему верить.
  -- Я знаю, -- так же серьезно ответил Эйха. -- Но что, если сон приснился как раз не глупому мальчишке? Некоторые люди никогда не рождались в этом мире, тебе ли это не знать, Тень Кира Вэйль. А теперь все же покинь мой сон и дай мне проснуться.
  -- В другой сон? Ну что же, -- зло сказала Координатор, -- твоя воля. Тогда будь добр, отдай оберег, вряд ли он необходим для зажигания фонарей, а ты ведь и этим не занимаешься. Спрятался здесь, словно ребенок, боящийся темноты. А вторая сидит, как дура, на рельсах и слышать ничего не хочет о работе.
  Кира махнула рукой, от злости ее буквально трясло.
  -- Да что с тобой говорить -- бесполезно. Реши наконец, чего ты хочешь и кем являешься. Сейчас на тебя противно даже смотреть.
  Она развернулась, словно забыв об обереге, и пошла по вагону той легкой танцующей походкой, которую так любит смерть. Время расступилось перед ней, мягко закружило, спрятало в своих ладонях -- Эйха ощутил дуновение ветра -- и все стихло.
  
  -- Он не вернется.
  Кара вздрогнула: так задумалась, что не услышала шагов Киры -- ужасающая беспечность. Рельсы почти терялись в густой траве, поезда здесь давно не ходили, уже несколько лет Кольцевая линия считалась заброшенной, но Ведьма временами видела странные тени, скользившие в темноте -- здесь граница реальности до сих пор была тонка и ненадежна, еще бы, после того, что творилось на Кольцевой со временем и пространством, это место еще не скоро вернется в норму, если вообще вернется.
  -- Мито не стал разворачивать петлю, в конце концов, Алекс был еще жив тогда, но сам он не выберется, ты же понимаешь. Если бы мог, ты бы тут не сидела. Хватит сбегать сюда каждую ночь, по Отделению уже ползут нехорошие слухи. Догадываешься, о чем они?
  -- Я слышала, -- равнодушно сказала Кара. -- Он и сейчас жив, я чувствую второй оберег.
  -- Алекс не хочет возвращаться, да? -- все-таки Кира произнесла то самое, что так не хотела принимать Ведьма.
  -- Хватит звать его Алексом, это чужое имя ему не идет.
  -- Ну почему, Алекс Лоу -- весьма подходящее имя для того, кто потерял память да еще и возвращаться не хочет.
  -- Что мне делать?
  Вообще-то вопрос явно задавался просто так и не требовал ответа, но Кира все же сказала:
  -- Забыть или помнить -- других вариантов у тебя нет. Пошли, страшный жуткий вампир, по этой дороге уже никогда не пройдут настоящие поезда, а другие вряд ли привезут того, кого ты ждешь.
  
   ***
  
  Где-то в Пустошах спят вечным сном змеи -- хранители ломкой кукольной памяти. Вот и все, что осталось от многоликого Джека-с-фонарем. Впрочем, есть еще и последняя Кукла, не самая любимая, но самая живая.
  Та, что бесстрашно произносит роковые слова:
  -- Temporalis laqueus. [38]
  В Пустоши пробирается новый сон, чужой, неподходящий -- закольцованное время невольно искажает и пространство. Отныне бежит по сухой траве поезд -- рельсы то ли не видать, то ли они просто не нужны. Кошмары сменяют друг друга, неизменно только кольцо, в котором замирает душа Эйхи.
  От прошлого Охотника не остается ничего. Единственное, что заставляет его волноваться и чего-то ждать -- оберег на левой руке. Впрочем, он больше обращает внимания на свой фонарь -- если тот погаснет, ни один огонек никогда уже не разгорится, освещая путь сквозь туманы.
  В этих высушенных Пустошах совсем нет воды, вместо нее по земле течет время. И может быть, хмурое небо затянуто вовсе не тучами, а свернутыми петлями времени. Джек смотрит чужие повторяющиеся на разные лады сны, это интересно, к тому же ему до смерти надоело зажигать фонари для тех, кто никогда не придет -- если так можно сказать про кошмар. Был бы Пустышка человеком, он бы, наверное, проклинал бога. А впрочем, люди уже давно не верят в него, как и в то, что он милостив. Глупое имя Фонарщика совершенно бессмысленно.
  Время дробится на осколки, те перемешиваются сами собой и выпадают в произвольном порядке. В мире снов нет ничего реальнее кошмаров, в мире людей нет ничего опаснее снов. Едет поезд, стучат колеса -- словно ребенок раз за разом играет в одну и ту же игру. Вечный фонарь освещает сухую траву. Джек подходит к рельсам, задумчиво смотрит, как появляется второй путь, сначала повторяющий первый, но не закольцованный -- чуть дальше рельсы расходятся, и переводит стрелку. Как раз вовремя -- подъезжает поезд, слегка притормаживает, затем опять ускоряется, и новое направление наконец уводит его в неизвестность, как и положено.
  
  В мирах за границей яви не происходит ничего интересного. Сны сбегают оттуда в реальность: кто в погоне за новыми знаниями и ощущениями, кто в надежде хоть как-то разбавить скуку. А на самом деле сны не могут жить без того мира, чьим отражением они являются. Реальность для них полна чудес и сбывшихся невозможностей. Но даже сны не в силах преодолеть единственный закон, властный над всем живым, и время для них тоже течет по прямой, просто прямая эта другая, нежели придуманная людьми. Реальность и кошмары сцеплены навеки, далеко им не разойтись, ведь и люди находят силу по ту сторону яви. Только вот если есть правило, на него обязательно найдется хотя бы одно исключение.
  Чтобы влиять на время, надо быть вне его власти -- Джек-пустышка с Фонарных Пустошей отлично знает этот закон. Другой -- о невозвращении -- он издавна легко обходит с помощью послушных бездушных Кукол. В конце концов, всегда меняется лишь душа, и значит, только она не способна вернуться обратно. А теперь все его проводники спят мертвым сном, и сухая трава нашептывает им сказки о живом огне.
  Сам Джек стоит на перепутье, собранные воедино осколки пока всего лишь находятся рядом. Он, оглушенный, ошарашенный множеством чужих жизней, навсегда было позабывший это ощущение единой души, пытается отдышаться. Кажется, у него получается -- далеко не с первой попытки, но все же мир вокруг перестает кружиться как бешеный. Поезд давно ушел в пустоту, Фонарщик уже и не помнит о нем. Он тщательно соединяет разрозненные сны своей расползающейся души, и послушное время надежно склеивает рваные края.
  
  Приснившийся мальчик обретает жизнь, теперь очередь Джека приходить к нему в кошмарах. Говорят, два зеркала, поставленные друг напротив друга, умирают, не в силах вынести свои многочисленные отражения, но перед смертью они успевают породить множество миров. Сплетаются воедино явь и сны, фантазии и надежды -- тени и звезды, ночи и фонари ловят чужие видения. Позвякивают на ветру колокольчики тьмы, Сказочники плетут паутину, в которую попадаются сны. Миражи, отразившись в зеркале, становятся реальностью.
  Алекс Лоу наконец завершает страшилку, и его приятели восторженно хлопают его по плечу.
  -- Ну, накрутил, -- уважительно говорят они, и Алекс довольно улыбается -- много ли надо для счастья безнадежному фантазеру.
  Конечно, в его планах -- потрясти весь мир, но пока достаточно и того, что все окрестные мальчишки без ума от его историй.
  
   ***
  
  -- Давно сидишь? -- веселый голос Эйхи застает Кару врасплох.
  Она вскакивает, непроизвольно вскидывая руки в защитном жесте. Защитный жест, как же -- отрицание это не желающих верить, и больше ничего. Тем не менее Охотник не обижается: в конце концов, у Ведьмы есть причины для такого поведения.
  -- Ты, -- голос вампирши звучит странно жалобно, -- ты... Кошмары тебя подери, Эйха, я все-таки выиграла этот спор! Слышишь? Выиграла спор у самой Киры! -- безумно хохочет она.
  -- Поздравляю. На что хоть спорили-то?
  -- На патрулирование, -- с наслаждением говорит Кара, -- раз уж ты столько времени гулял по снам, то теперь можешь немножечко поработать, верно?
  -- Сколько времени прошло? -- все-таки спрашивает Эйха, нарушая их негласное соглашение молчать о произошедшем.
  -- Я не хочу об этом говорить, -- она отворачивается. -- Есть вещи...
  -- Я понимаю. Дурацкий был вопрос, извини. Идем. Кира, наверное, заждалась.
  -- Подожди. Я... я не могу об этом говорить и молчать тоже не могу. Кто вернулся вместо тебя, Эйха?
  -- Ты неправильно задаешь вопрос, -- улыбается Охотник. -- Но знаешь, проще будет показать, чем объяснить. In somno veritas . [39]
  Все те же старые рельсы, заросшие густой травой. Все то же небо над головой, ярко-синее, неподвижное. По-прежнему не ходят поезда: ни во сне, ни наяву.
  -- Кажется, у тебя, как и раньше, не ладится с латынью, -- говорит Кара. -- Или ты совсем неумелый маг.
  -- Вообще-то это уже не явь, -- Эйха машет рукой, показывая оберег. -- Смотри внимательно, вон там, видишь?
  И тогда Кара замечает: вдали, утопая в траве, бредут двое -- мужчина и вцепившийся в его руку мальчик. Они оборачиваются, и Ведьма с удивлением узнает Мито, а ребенок ужасно походит на самого Эйху.
  -- Что это? -- неожиданно севшим голосом спрашивает растерянная вампирша.
  -- Не что, а кто. Алекс Лоу, Сказочник, и его проводник Мито. Поезд уехал навсегда, Охотник Эйха вернулся к тем, кто его ждал, а Джек-с-фонарем, Повелитель Пустошей и туманов стал свободен.
  -- Я не понимаю.
  -- Я тоже, -- честно признается Эйха, потом не выдерживает и смеется. -- Мы еще так мало знаем, что нам ничего не стоит совершить невозможное. Вернулся и в самом деле я. Ты ведь всегда считала, что имя Алекс Лоу мне не подходит. Ну, так оно и оказалось, можешь похвастаться Кире. Терять память -- еще куда ни шло, отрицать себя -- вот это не по мне, к тому же я отлично умею делить на ноль сны и вселенные. Возможно, это даже единственное, что я умею.
  Сказочник и его проводник уходят все дальше, новый сон, юный, как первый рассвет, и древний, как все создания оборотной стороны, теряется вне реальности.
  -- Значит, теперь все будет хорошо? -- Кара задает самый глупый вопрос из всех возможных, и Эйха не отвечает.
  Вместо этого он говорит:
  -- Пошли обратно. Здесь нам больше нечего делать.
  -- Пошли, -- соглашается Ведьма.
  
  -- И когда они вернулись в явь, была почти ночь. Небо, усыпанное звездами, спало в бесконечной вышине. Сонный ветер стих, и нагретый за день воздух еще не успел остыть. Медленно плыли редкие облака. Горели мягким желтым светом фонари на пустынных улицах. Все было, как обычно, за одним маленьким исключением: законченная было история вдруг открыла свои загадочные глаза и прислушалась к чему-то далекому, слышному только ей, хитро улыбнулась и решила, что конец, пожалуй, наступит еще не скоро. Но об этом расскажет кто-нибудь другой, в какой-нибудь другой раз.
  Здесь тоже было темное ночное небо над головой, и звезды, и даже луна, только ветер все никак не хотел успокаиваться, мчались в вышине полупрозрачные облака, шелестела густая трава, казавшаяся почти черной. Заброшенная железная дорога словно была прямой, соединявшей прошлое и будущее.
  -- Это не похоже на Пустоши.
  -- Конечно, новый мир -- я имею в виду хороший новый мир -- никогда не начинается со смерти. В этот раз я придумаю более счастливую сказку, по крайней мере, начало у нее замечательное, тебе так не кажется?
  Недавно созданный мир стремительно разрастался, обретал объем, краски и историю, постепенно накладываясь на старый, полный прошлого и одиночества, он заменял его собой, своей памятью и желаниями, законами и исключениями.
  Сказочник остановился.
  -- In somno veritas [40], -- прошептал он. -- Сон во сне не так уж плох, если можно вернуться, правда? Похоже, его способ обходить правила надежнее моего. Но теперь-то мне тоже есть, к кому возвращаться. Всегда было, только я этого не понимал. Подождешь меня здесь? Я постараюсь закончить все свои дела как можно быстрее.
  
  2-29.01.14
  [1], [18], [21] Будить ото сна (лат.)
  [2], [4], [26], [33] Истинное зрение (лат.)
  [3],[5], [22] Ничто, ничего, без всякой причины, зря (лат.)
  [6] Прочнее стали (лат.)
  [7] Легче воздуха (лат.)
  [8] Следовательно, существую (лат.)
  [9] Связь, логическая связь, родственная связь, родство (лат.)
  [10] Змея (лат.)
  [11] Перенос, перемещение, перевод (лат.)
  [12] Абсолютное пространство (лат.)
  [13], [28] Во сне (лат.)
  [14], [29], [32], [39], [40] Истина во сне (лат.)
  [15], [25] По принципу зеркала (лат.)
  [16] В пути, на дороге (лат.)
  [17]Находить (лат.)
  [19] На память, в памяти (лат.)
  [20] Вне времени (лат.)
  [23] Останавливаться, застывать, замерзать (лат.)
  [24] Переходить, становиться, превращаться, изменяться (лат.)
  [27] То, что течёт из бесконечного (прошлого) в бесконечное (будущее) (лат.)
  [30] Быть недосягаемым для превратностей судьбы (лат.)
  [31], [37], [38] Временная петля (лат.), также laqueus имеет значения силок, сети, западня, путы
  [34] Отмена (лат.)
  [35] Время (лат.) [36] Всеми помыслами, всей душой (лат.)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"