Аннотация: В преддверии Дня начала Великой Отечественной войны
Помню, жилось мне, скажем прямо, не очень хорошо. Война, суета постоянная...того погоняй, того укуси, тому коробку с пулями передай да поскорее...Отощал, зубы крошиться начали. Благо был один человек там добрый, Ганс. Он меня подкармливал всем, что у него в карманах было. Но все равно на житье не хватало как-то.
Да, друзья, я был псом, воевавшим на стороне Германии. Чествовал усы Гитлера и шел строго по расписанному плану, который питомцы этого идиота как-то непонятно называли: то ли Барбосса, то ли Барроса... Короче говоря, собаке не выговорить. Но вот и среди подобного рода человечишек находились такие, как мой Ганс. И, честное слово, когда я как-то раз покинул место своего временного пристанища, а именно нечто под названием "штаб", в поисках хоть чего-нибудь более-менее сытного, на сердце было очень и очень больно. Но делать нечего, иначе с голоду бы помер. А это какая-то уж очень нелепая смерть на войне.
Вынюхал я что-то, пошел по следу. Иду, иду, иду...и ткнулся носом в край какой-то ямы. Окоп оказался. Наши там тоже такие штуки копают, чтобы прятаться. В этом окопе сидел человек и пытался что-то надкусить. Что - я не видел, он спиной ко мне был. Голод внутри меня разбушевался, и я зарычал. Этот тип тут же вскочил, резко обернулся с направленным на меня дулом ружья...и выдохнул:
- Ну ты даешь, приятель. Зачем так пугать? Я уж подумал, фриц пришел. Или...
Он, не обращая внимания на меня и на мой все еще поднятый загривок, высунулся из окопа и огляделся, размахивая ружьем во все стороны. Чуть не зашиб, ей-богу. Снова выдохнул, опустил оружие и посмотрел на меня. Я все еще пребывал в состоянии полной боевой готовности. И для меня стало полной неожиданностью его внезапное дружеское почесывание меня за ухом. Поверьте, там, у моих хозяев, я чуть ли не плачем вымаливал хоть какую-то ласку. А тут вот так, задаром.
- Ну пошли, поищем тебе еды хоть какой. А то тощий совсем.
И я сам не заметил, как поплелся следом за солдатом, которого впоследствии, как я узнал из его диалога-монолога со мной (говорить-то я не умел, отвечать не мог), звали Витька. Или Виталич, как его называли сослуживцы.
Буквально через каких-то полчаса мы вышли из леса к небольшой деревеньке. Кстати говоря, сослуживцы тоже оказались славными ребятами. Правда, сначала смотрели они на меня очень настороженно.
- А ты уверен, что за вами не шел никто? - спросил один из них. Я видел, как его руки покрыла мелкая дрожь. - А то мало ли...Вынюхает, а потом убежит своим по-собачьи докладывать - и все, конец нам всем...
- Не, Ванёк, этот не убежит. - Виталич сел передо мной на корточки и снова почесал меня за ухом. Я чуть было не замурлыкал. - Не знаю, почему, но я ему доверяю.
Ребят удалось убедить в моей безопасности для них только после долгого и основательного разговора, а также двух порций вкуснейшей каши, которые я с радостным взвизгом принялся уплетать.
- Откормим - и никуда он от нас не денется, - усмехался Виталич, стоя рядом со мной и глядя, как я запрятываю угощение за обе щеки.
- А как назовем-то это чудо-юдо? - гаркнул один из солдат, Иван Иваныч. Самый веселый и шумный в компании моих новых приятелей.
Стали обсуждать. И чем дальше, чем громче. Слава собачьему богу, Виталич взял слово, перекричав всех.
- Шабаш, ребят! Я придумал! Рыжим назовем. Пусть будет Рыжий. Видите, у него пятна на боках как ржавчина.
Он слегка провел пальцем по моему правому боку, и это было так приятно, что я от удовольствия задрыгал лапой. Все дружно расхохотались.
- Ну ладно, пусть будет Рыжим.
...Так и дошли мы с Виталичем до искренней и настоящей дружбы.Он наглядно продемонстрировал мне, что натворили мои прежние хозяева на их родной земле. Скажу честно, хоть я не человек и у меня нет волос, но шерсть у меня встала дыбом. К Виталичу откуда-то попали фотографии из...как там их...каких-то ерей, пырей, герей...а, лагерей. Концлагерей. Да, точно, концлагерей. Эх, братцы...ничего ужаснее я в жизни своей не видел. И на самом деле был очень рад, что мой желудок повелел мне в тот день пойти добывать себе пищу. Иначе я бы вживую увидел все то, что видел человек, который делал эти фотографии. Зрелище не для слабонервных, поверьте. Ганса я благополучно забыл и вообще старался не вспоминать о своей прежней жизни. Уж слишком стыдно и горько мне стало за свою родину. Был бы человеком - назвали бы предателем. Но, скажу честно, я бы носил это звание с гордостью после того, как увидел, что делали мои бывшие друзья там, где я провел большую часть своего собачьего существования.
И все было хорошо. Даже очень хорошо. Я ни на шаг не отходил от Виталича, во всем ему помогал. Гранаты и коробки с пулями таскал. Но там, в Германии, меня тут же отправляли со следующей коробкой, не давая и секунды, чтобы перевести дух. Виталич отправлял практически всегда только с гранатами. Сначала давал мне отдышаться, потом крепил гранату, потом целовал меня в измазанную грязью морду и шептал на ухо:
- Давай, родной, еще немного осталось.
И я полз, готовый умереть, только чтобы хозяин смог убить как можно больше врагов.
Все было хорошо. Пока однажды мы с Виталичем не отправились в лес на разведку. Ступали бесшумно, хотя под ногами уже стелился ковер из пестрой листвы. И вроде бы я никого рядом не чуял. Или у меня нюх сдал. В общем, до места прикрытия оставалось всего несколько десятков метров, как вдруг из-за дерева нам наперерез выскочил фриц с поднятой кверху винтовкой. Я залаял, Виталич вскинул ружье, но почему-то ни тот, ни другой не стреляли. Я, недоумевая, посмотрел сначала на хозяина, потом на фрица...И тут сердце у меня в груди пропустило сразу три, а то и четыре удара. Передо мной стоял...Ганс. Тот самый Ганс, который был одним из немногих, кто хорошо обращался со мной в Германии. И черт бы побрал мою внезапно взыгравшую в жилах собачью преданность и верность, но я не смог броситься на него. Я стоял между ними и скулил, не зная, что делать. Виталич и Ганс глядели друг на друга и никак не решались стрелять. Мой новый хозяин осторожно шепнул:
- Рыжий. Рыжий, милок, иди сюда. Ко мне.
Я слышал - а подойти не мог. Потому что Ганс тоже начал меня звать:
- Брюс, Брюс, ко мне.
- Это мой пёс, и никакой он не Брюс, ты, тварь ползучая! - вдруг заорал Виталич и направил ружье прямо в грудь Гансу. Ганс - туда же. И я не выдержал. Прыгнул вверх, как раз навстречу пулям. И, взвизгнув от дикой боли, упал.
Последнее, что я услышал перед тем, как в глазах начало темнеть, а в ушах - шуметь, был дикий, совсем не человеческий вопль. Они кричали оба. И оба упали рядом со мной на колени. Я хотел лизнуть обоим руки, но не смог. Силы меня покинули.
...- Пойдем, мой друг, - кто-то, очень теплый и вкусно пахнущий, помог мне встать. Этим кем-то оказалась прекрасная собака неизвестной мне, но, несомненно, лучшей породы. Она лизнула меня в нос и указала на что-то вроде больших золотых ворот.