![[]](/img/z/zaharowa_marija_wasilxewna/voy2/oblozhkanawojch2_-3.jpg)
Вой лишенного или Сорвать покровы с богов
Аннотация: Эта история началась много лет назад. Задолго до рождения главного героя. И те, кто были причастны к ее возникновению, не знали, что однажды им придется ответить за свои деяния. Ответить перед тем, чья жизнь, по их милости, превратилась в кошмар.
Всю свою взрослую жизнь Лутарг гнал от себя воспоминания о детстве, проведенном в каменоломнях. Мужчина не мог простить того мальчика, которым был когда-то, ведь он долгое время безропотно сносил издевательства других, более сильных. И в результате судьба предоставила ему выбор: изменить былое или смириться с ним. Вопрос лишь в том, чем или кем придется пожертвовать для обретения собственного спокойствия?
Тихие предрассветные сумерки, заключив столицу тэланских земель в свои объятья, укрыли ее туманной пеленой от лучей восходящего солнца в попытке отсрочить неминуемое пробуждение.
Эта борьба повторялась из раза в раз. Каждое утро. И управляющий ярким диском Гардэрн неизменно выходил победителем из шуточной схватки со своей возлюбленной Траисарой, вынуждая ее гасить россыпь сияющих небесных звезд, чтобы его собственное светило могло согреть наземный мир живых.
Сегодня это противостояние затянулось. Ночь не желала сдавать свои позиции, породив особенно густой туман, а солнце не могло пробиться сквозь плотные грозовые облака, чтобы разогнать окутывающую город полумглу.
Но, даже являясь ареной борьбы, Антэла постепенно просыпалась, приветствуя новый день. Тусклыми пятнами вспыхивали окна домов, поскрипывали входные двери, выпуская в туманное утро заспанных тружеников. В доках суетились рыбаки, распутывая сети и снасти, чтобы поскорее выйти в открытое море и вовремя доставить во дворец вейнгара свежий улов.
Вроде бы все как всегда. Еще один рассвет, еще одно мгновенье жизни, но ничего обыденного в этом утре не было. Каждый житель столицы - от седовласой старухи до смышленого юнца - знал, что наступивший день должен стать для тэланцев чем-то особенным, а потому волнующим.
Город уже давно пребывал в напряженном ожидании перемен, которыми пропитался воздух вокруг дворца. Несмотря на строжайшую секретность и запреты, слухи просачивались из-за замковых стен и, обрастая тревожащими подробностями, кочевали из уст в уста, будоража обитателей Антэлы.
Перемены - страшное и одновременно интригующее слово для настоящего тэланца. Не так много их было. Совсем немного. Обычаи предков всегда строго соблюдались и почитались, являясь непреложным законом, нарушить который, значило накликать беду.
И сейчас, люди задавались вопросом, что принесет им ближайшее будущее? Задавались, ощущая, как от страха перехватывает дыхание, а сердце сжимается в преддверии неизбежного.
Лутарг проснулся, когда первый солнечный луч, одолев сопротивление черной, обещающей грозу массы, прорезал туманную дымку и коснулся дворцовых стен. Пробуждение нельзя было назвать приятным. Легкие молодого человека горели, словно он долгое время соревновался в быстроте с ветром, сердце отбивало неровный ритм, а сжатые в кулаки руки свело от усилий сдержать дрожь. В груди, свернувшись клубочком, притаилось чувство грядущей потери, посылая тревожные сигналы каждой клеточке напряженного тела.
Чтобы справиться со сковавшими его страхом и болью, Лутарг глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Это становилось привычным - подобное пробуждение, и сопутствующие ему ощущения. Еще не открыв глаз, мужчина знал, что увидит перед собой. Знал наверняка, так же, как и то, где находится - рьястор. Медальон раскаленным металлом покоился на груди, прожигая кожу и доказывая, что дух вновь вырвался на свободу. Уже в третий за последние пять дней.
Справившись с собой, молодой человек расслабился и открыл глаза, чтобы встретиться с пылающим взглядом Повелителя стихий. Бело-голубой волк, устроившись рядом с ним поверх покрывала, ожидал пробуждения своего носителя, своей человеческой части, и узрев его, тихонько заскулил.
Они оба волновались. Оба пребывали в смятении чувств. Оба стремились к чему-то. И Лутарг знал к чему именно.
Саришэ. Вот что не давало им покоя. Мысли об отце и тресаирах преследовали молодого человека круглые сутки. С ними он вставал с постели утром, с ними же засыпал вечером. И с каждым прожитым днем они становились все навязчивей и требовательней, побуждая забыть о проблемах тэланцев и сорваться в путь. Душа требовала действий.
- Скоро, - с хрипотцой в голосе сказал своему духу Лутарг. - Еще несколько дней.
Казалось, рьястор понял. Глаза волка сверкнули прежде, чем его сияющее тело замерцало и, рассыпавшись сверкающими искрами, исчезло, вернувшись туда, что было его домом - в лежащего на кровати мужчину. Приняв в себя духа, Лутарг вздохнул еще раз. "Скоро", - мысленно повторил он, давая себе зарок. Скоро он пойдет за отцом и своим народом.
Почти два полных цикла прошло с тех пор, как Лутарг со своими спутниками преодолел подземный ход и ступил во внутренний двор вейнгарского замка. Несколько дней осталось до того, когда венчальный месяц Траисары появится на небе, чтобы ознаменовать начало нового сезона. Столько времени потрачено впустую, в бездействии, когда Истинные томятся в заключении.
Но Лутарг не мог иначе. Не мог уйти раньше. Из-за матери. Сестры. Из-за народа, привычное устройство жизни которого претерпевало серьезные изменения. И все это благодаря ему.
Почти двадцать дней потребовалось на то, чтобы советники нашли лазейку, благодаря которой Таирия становилась руаниданой - женщиной-вейнгаром. В истории новой Тэлы такого не случалось никогда. Лишь в самых старых хрониках, повествующих о событиях до переселения, были найдены два подобных случая, когда женщина становилась единоличным правителем.
Остальное время ушло на оглашение, когда списки с хроник были разосланы по тэланским городам и прилюдно озвучены, подготовку к обряду посвящения и ожидание прибытия приглашенных. А таковых было достаточное количество. Комендант каждого тэланского города подтвердил свое присутствие на церемонии, так же, как и многие представители знатных родов, что влекло за собой семьи: жены, сестры, дети, и длительное неторопливое путешествие от одного постоялого двора к другому.
Для Лутарга все эти дни тянулись бесконечно долго. Неоправданно долго. И все из-за того, что мужчина чувствовал себя виноватым перед отцом за вынужденное промедление. Перед Литаурэль за чрезмерную задержку на одном месте, хоть девушка ни слова не сказала в упрек. Будучи свидетельницей происходящего, она понимала, насколько важна для Освободителя вновь обретенная мать, и насколько тяжело будет Лурасе расстаться с сыном столь скоро.
Поднявшись с постели, Лутарг выглянул в окно. Убранство внутреннего двора вейнгарского замка сегодня казалось еще более великолепным, нежели вчера. Видимо потому, что день провозглашения в руаниданы наконец-то наступил, и до назначенного на полдень действа осталось каких-то несколько часов.
Несмотря на то, что основные события церемонии развернутся на центральной площади города, где еще с вечера были расставлены лавки для почетных гостей и знати, каждый клочок земли укрыт длинноворсными коврами и выставлено золотое кресло вейнгара, в пределах дворцовый стен слуги также постарались создать ощущение праздника. Вдоль мощеных дорожек стояли вазы с цветами. Над ними возвышались штандарты или украшенные разноцветными лентами столбики. На зеленеющих лужайках стояли отполированные до блеска столы, которые позднее будут укрыты цветастыми скатертями и заставлены разнообразными угощениями.
Со слов сестры Лутарг знал, что перед выходом процессии из дворца, центральная аллея, ведущая к воротам, будет устлана плетеной дорожкой, которая протянется до главной площади и соединит замок с церемониальным местом, чтобы босые стопы будущей правительницы не касались голой земли. Плохая примета войти в новую жизнь запачканной.
Две огромных кадки, сейчас стоящие возле ворот и доверху наполненные розовыми лепестками, будут опустошены руками всех желающих, кто сочтет своим долгом на обратном пути с площади бросить душистую горсть под ноги новоиспеченной руаниданы с пожеланиями долголетия и благословенного богами правления.
"Зрелище должно быть красивое", - решил для себя молодой человек. Достойное нового правителя.
Легкий стук в дверь отвлек Лутарга от созерцания и размышлений. Отвернувшись от окна, мужчина нашел глазами рубаху и, накинув ее на плечи, пошел открывать. Без его личного приглашения никто не смел войти в комнаты, отведенные Лурасой сыну. Ни один из слуг не осмеливался самолично отворить дверь, даже если в его руках был поднос с завтраком.
Это коробило, напоминая об инаковости и порождаемой ею боязни. И время здесь было не властно. Как бы ни относилась к нему мать, ее любви оказалось недостаточно, чтобы остальные обитатели дворца приняли его таким, каким Лутарг являлся. Лишь единицы позволяли себе заглянуть в его глаза. Заглянуть, глубоко пряча страх. Привычно, но все же больно. А теперь еще больнее, после того, как молодой человек познал иное отношение. Вдвое больнее.
Прежде, чем Лутарг достиг двери, раздался повторный стук, а затем деревянная преграда дрогнула и в образовавшуюся щель просунулась голова Таирии.
- Не спишь? - на всякий случай спросила девушка.
Ответить он не успел, потому что, увидев брата, Ири отбросила сомнения и ворвалась в комнату, хлопнув дверью так, что та обиженно застонала.
- Я не хочу! Это должен быть ты! - взволнованным голосом заявила она, устремив на брата умоляющий взгляд.
Мужчина мысленно застонал: "Паника".
- Будет правильно, если вейнгаром станешь ты. Так должно было быть. Это твоя судьба, а не моя. Ты родился, чтобы стать правителем. Я же не справлюсь. Я знаю! Чувствую!.. - тем временем частила Таирия, второпях съедая окончания слов и заламывая руки от того, что не могла найти им другого применения.
Девушка нервничала. Щеки ее были бледны, глаза горели лихорадочным блеском, а голос дрожал и местами срывался. Лутарг обреченно вздохнул.
Он досконально, вплоть до последовательности знал, что именно собирается ему сказать сестра. Все знали - Лураса, Лита, Сарин - так как не раз уже становились свидетелями подобных излияний. С тех пор, как старейшины объявили, что Таирия может стать руаниданой, девушку одолел страх. Ответственности или просто перемен - он не знал, но из раза в раз пытался успокоить сестру.
Обычно получалось, хоть и ненадолго. Через какое-то время Ири вновь начинала его упрашивать занять место вейнгара. Сегодня он также ожидал чего-то подобного, только не думал, что атака начнется с самого утра. Предполагал, что перед выходом процессии. Ошибся.
- Ири, прекрати немедленно, - со всей строгостью, на которую был способен, сказал молодой человек. Он расцепил ее судорожно перекрещенные руки и, сжав тоненькие пальники в своих ладонях, заглянул в глаза.
- Ты все сможешь. Поверь мне, - с убежденностью в голосе произнес он.
- Но, Лу...
- Да, Ири. Именно ты. Никак не я. Мое место не здесь, и ты об этом знаешь.
- Но я не готова, Лу, - жалобно протянула она, смаргивая предательские слезы, что навернулись на глаза.
Совсем недавно она начала называть его так, сократив имя до двух букв, чем заразила Литаурэль и Гарью. Благодаря ее милости, он начинал чувствовать себя маленьким пушистым щенком, которого всем хочется потрепать по загривку, настолько он миленький и безобидный. От этого хотелось смеяться.
- Готова, Ири, - с улыбкой не согласился Лутарг. - Нужно только верить в себя.
Таирия медленно кивнула, мысленно проговаривая слова брата, а затем, раздраженно фыркнув, вырвала руки и топнула ногой, напомнив ему шипящего котенка со вздыбленной шерсткой.
- Как тебе это удается?! - возмущенно поинтересовалась девушка.
От взвинченного состояния не осталось и следа, и Лутарг явственно ощутил момент, когда паника сменилась праведным гневом.
- Что именно? - с долей иронии переспросил он, намеренно заводя ее еще больше.
- Заставлять меня чувствовать себя обязанной.
Он усмехнулся, приподняв бровь, готовый к новой порции обвинений. Это они тоже проходили.
Пока сестра выговаривалась, расхаживая перед ним из стороны в сторону, Лутарг стоял, скрестив руки на груди, и с деланно серьезным видом слушал ее словоизлияния. Его молчание заводило девушку еще больше, а молодой человек без зазрения совести пользовался этим обстоятельством. За дни проведенные вместе, они неплохо изучили друг друга, прониклись доверием, и сейчас общались, как настоящие брат с сестрой, выросшие в одном доме, знающие сокровенные тайны и всегда готовые протянуть руку помощи. Ругались они так же, как близкие люди - яростно, но ненадолго.
Замолчать Таирию заставил повторный, уже более настойчивый стук в дверь. Первый Лутарг проигнорировал в угоду сестре, не желая прерывать ее обвинительную речь.
- Что, до сих пор? - с искренним удивлением спросила она, недовольно хмуря брови.
Молодой человек кивнул, соглашаясь. Смысла облекать подтверждение в слова он не видел. И так все было понятно.
- Не может быть, - проворчала Ири себе под нос, направляясь ко входу, чтобы впустить прислугу.
Лутарг же в очередной раз криво усмехнулся. Иногда его забавляло, что мать с сестрой отказываются видеть страх и пренебрежение, с которым к нему относятся остальные обитатели дворца. Советники в том числе, хотя с ними он провел неимоверное количество времени, обсуждая грядущую церемонию и собственное в ней участие.
Наблюдая, как Таирия отчитывает молоденькую служанку, принесшую для него выглаженную одежду, мужчина сочувствовал девушке. Ее страх щекотал ноздри, рождая желание поскорее отправить обратно, но он сдержался. Именно Ири была здесь хозяйкой, не он, а потому вмешиваться не стоило.
Отношения хозяина и слуги, которые практиковались в замке вейнгара, были чужды Лутаргу. Он не знал таковых. Там где он вырос, наличествовали лишь "хозяин" и "раб", что было близко и понятно для молодого человека. Возможно поэтому он бы предпочел вовсе обойтись без прислуги, но так не получалось, и мужчине приходилось мириться с существующим порядком. Мириться вопреки собственному желанию.
Когда служанка, пристыжено повесив голову, пробормотала: "Больше не повторится, госпожа", - Таирия сменила гнев на милость и, указав на разобранную постель, велела девушке выполнять свою работу. Та торопливо собрала смятое белье и, расправив покрывало, разложила на кровати праздничные одежды.
Пересчитав элементы, составляющие его предполагаемый наряд, Лутарг, не сдержавшись, скривился. Сейчас он был склонен согласиться с Литаурэль в вопросе об удобстве тресаирской рэнасу. Гораздо проще справиться с витиеватой шнуровкой по бокам и на спине, чем разобраться во всех этих накладках, бантах и рюшах. В подобном одеянии он представлялся себе комедиантом, веселящим народ под задорное повествование сказителя и хохот слушателей. Эдакий прислужник Аргерда, разодетый, как уличная торговка - во все и сразу.
Недовольство брата не осталось для Таирии незамеченным.
- Останешься помочь Лутаргу... - начала она, намереваясь облегчить мужчине задачу, но тот заботу не оценил.
- Нет, - резко оборвал сестру молодой человек, при этом гневно сверкнув глазами. Нянька ему не нужна!
- Хорошо. Если захочешь, можно Сарина позвать, - предложила Таирия, без особой надежды на успех.
Настаивать она не собиралась. С подобным тоном, пропитанным категоричностью, она была знакома не понаслышке, и прекрасно знала, что противоречить не имеет смысла. Сдвинуть Лутарга с места, если он решил иначе, не мог никто. Почти никто. Изредка это удавалось Литаурэль. Почему так происходит, ни для кого из близких секретом не являлось, но пользоваться этим знанием в своих целях ни один из них не решался.
"Себе дороже", - неизменно приговаривала Гарья, если речь заходила об упрямстве Лутарга, и Таирия была склонна с ней согласиться.
- Сам разберусь, - отрезал молодой человек, оправдав ожидания. Ири согласно кивнула, жестом отпустив служанку. Ничего неожиданного не произошло.
Когда брат с сестрой остались наедине, дочь вейнгара подошла к молодому человеку и, прижавшись к его груди, спросила о том, в чем хотела быть уверена.
- Ты решил?
Ни злости, ни обиды не было в ее словах. Только искренний интерес. Таирия не хотела, чтобы Лутарг пожалел о своем выборе впоследствии.
Он принял ее в свои объятья - крепкие, но нежные. Такие, о которых когда-то мечтал для себя.
- Мне может понравиться, и я не стану отказываться от того, что получила, - пошутила она, когда мужчина не ответил.
- Не бойся. Я не попрошу, - наконец отозвался он.
В этом Лутарг был убежден. Ничто не заставит его изменить решение. Стать вейнгаром Тэлы - не его судьба. Все что угодно, но не это.
- Что ж... Тогда назад пути нет. Я сделала все, что могла, - подвела итог Таирия. - Ты не поддался.
- Что? - казалось, мужчина ошарашен ее словами. - Сделала что? - уточнил он, чуть отодвинувшись, чтобы видеть лицо.
Ири улыбнулась, в который раз поразившись самой себе. Столько сцен и истерик. Боязнь, что он раскроет ее замысел, и все напрасно. Паника, что сделает что-то не так. А он не усомнился ни на мгновенье. Даже не задумался о других вариантах. Самая настоящая скала!
- Неважно, - шепнула она, и уже громче добавила: - Тетушка ждет вас с Литой на завтрак. Гарья уже все приготовила. Поторопись! - И прежде, чем Лутарг успел задержать ее, Ири высвободилась из объятий и исчезла за дверью, оставив молодого человека посреди комнаты смотреть ей вслед.
Его вопрос остался без ответа.
Свернув косу в аккуратный пучок на затылке, Лураса закрепила прическу двумя позолоченными заколками в форме лилий. Сверкающие ярко синими драгоценными камнями искусственные цветы, выгодно оттеняли необычный цвет ее волос, придавая им еще более серебряный оттенок. "Лунное сияние", - когда-то с завистью говорили о нем во дворце вейнгара.
Подобранные в тон платью, они выгодно дополняли наряд, так же, как кулон-слезинка, покоящийся в ложбинке между грудей. Его ровные грани напоминали о том, о чем плакало сердце, а тяжесть рождала надежду. Пока жизнь питает плоть, существует возможность достичь желаемого. Быть с ним.
- Красавица моя, - с нескрываемой гордостью в голосе произнесла Гарья, в этот момент заглянувшая в комнату.
- Ты слишком добра ко мне, - ответила Лураса молочной матери, но легкая улыбка все же коснулась губ. - Избалуешь. Возгоржусь.
Старая женщина поцокала, не соглашаясь, и, заправив в кокон выбившуюся прядку, накинула на плечи названной дочери тончайшую плетеную шаль.
- Прохладно поутру, - прокомментировала она свои действия.
Раса благодарно кивнула. На самом деле было свежо.
В воздухе пахло далекой грозой и штормовым морем. Женщина почти видела, как пенистые гребни ударяются о сушу и, разбиваясь, возвращаются обратно в Дивейское море, чтобы набрать силу и вновь ринуться вперед, подтачивать твердь.
Она любила шторм и знала почему. Разгул стихии всегда ассоциировался с ним - тем, кого она так хотела увидеть. К груди которого мечтала прижаться. Тепло коего алкала ощутить.
Этим утром женщина была счастлива. Почти счастлива. Так же, как все последние дни. Счастлива знанием, что сын, ее маленький мальчик, рядом. Что в любой момент она может подойти к нему, прикоснуться, ощутить живое тепло его кожи, заглянуть в таящие нежность глаза. Увидеть любовь и заботу, предназначенные только ей одной.
Так, как он смотрит, на нее никто никогда не смотрел. Да, ее любили. Например, отец. Но его чувства были иными. Кэмарн всегда знал, что дочь крепка душой. Что она сильна, и многое сможет вынести, а потому его отношение к ней, никогда не было столь оберегающим. Конечно же, он заботился о дочери, но эта забота не приобретала вид чрезмерной или навязчивой. Всегда лишь искренняя и должная.
Антаргин... От одного этого имени сердце замирало, рождая мучительную дрожь. Как же ей его не хватало. Особенно сейчас. Именно сейчас, когда глядя на сына, она видела за его плечами тень событий давно минувших дней. Вновь переживала рождение трепетного чувства, что подарила его отцу, вложив в него всю себя. Окуналась в глубину взаимной привязанности, такую манящую и печальную.
Ее любимый, часть ее самой. Душа и сердце. В его взгляде, наполненном множеством чувств и эмоций, всегда присутствовала толика грусти. Так же, как и в ее. В ее тоже.
Тоска, родившаяся изначально, преследовала их на протяжении всех дней проведенных вместе. Это знание - неизбежного расставания, довлело над ними даже в самые светлые моменты, неизменно разбавляя сладость взаимной любви толикой горечи.
Как бы она хотела, чтобы все сложилось иначе. Лураса многое бы отдала, имей она возможность изменить их судьбы. Не задумываясь, пожертвовала бы годами жизни.
К чему они ей без него? Пустые дни, беспокойные ночи и никчемность каждого мгновенья - таково существование без него. Прозябание, навязанное ей богами. Ненужная вереница лет. Таковыми являлись для нее все эти годы.
Сейчас лучше. Сейчас у нее есть их часть. Ее и Антаргина. Живое воплощение их чувств друг к другу. Ниточка, навечно соединившая их судьбы в одну единую. Целостною.
Лутарг. Как же сладостно и больно видеть его. Сладостно материнскому сердцу, больно - сердцу женскому, любящему далекого мужчину.
Так похож на отца. Статью. Силой. Повадками. И даже сутью своей - широкой, открытой и жертвенной.
Их мальчик! Готовый отказаться от всего, ради ближнего. Даже от собственного счастья. Так же, как и отец. Отринуть то, к чему стремиться душа, чтобы спасти других.
Она видела это в нем. Чувствовала. Читала по тени, что набегает на лицо, когда взгляд устремлен куда-то за горизонт. Отмечала в контуре плотно сжатых губ, руке, очерчивающей контур медальона на груди, успокаивающем жесте, в котором его ладонь опускается на плечо Литаурэль. В такие моменты он словно бы говорит ей: "Скоро" - и дарит надежду, которая питает его сердце.
Надежду Литаурэль и боль матери. Пусть неосознанно. Не желая. Но все же заставляет материнское сердце обливаться горькими слезами, от осознания предстоящей разлуки.
Лураса предчувствовала расставание. Темным облаком оно маячило рядом с ними изо дня в день, постепенно придвигаясь все ближе и ближе. А сейчас, она ощущала его горячее дыхание на затылке. Слышала шепот, что миг его грядет, что остались часы, и боль разлуки поглотит ее счастье.
Раса горько вздохнула и, стиснув руки, приказала себе не омрачать печалью те мгновенья, что еще были у них. Сколько бы их не осталось, они должны ознаменоваться радостью. Обязаны стать светлыми и счастливыми, чтобы затем, находясь вдалеке друг от друга, было что помнить и лелеять с надеждой на скорую встречу.
В этот момент, будто услышав ее беззвучное воззвание к самой себе, в покои вошел Лутарг. Окинув мать ласковым взглядом, молодой человек запечатлел легкий поцелуй на бледной щеке. Их традиционное приветствие.
- Доброе утро, мама.
Голос его был исполнен нежности, и от этого душа Лурасы наполнилось тихой радостью.
- Доброе, родной. Пусть Гардэрн и Траисара озарят всякий день твоего пути, - отозвалась она, прижав руку к щеке, словно хотела сохранить тепло его прикосновения.
Ежедневно она приветствовала его подобным образом. И Лутарг с благодарностью принимал эту заботу и пожелание, невзирая на собственное полнейшее равнодушие к богам.
Где они были, когда каждая клеточка его существа жаждала взгляда небесных светил? Кому дарили свой взор? Расточали щедрость?
Ясно, что не ему! И за это он должен благоволить к ним?
Нет!
Это были ее боги. Не его! Он ничем не обязан им! Даже теплом.
Его тепло - внутренне. Личное! Выстраданное! Сохраненное, несмотря ни на что!
Но матери об этом знать не обязательно. Он никогда не скажет ей об этом! Ни сейчас, ни потом.
- Почему ты один?
- Сегодня не мой день. Забыт, в угоду красоте, - рассмеялся Лутарг, вспомнив, как Лита выставила его из комнаты.
Судя по количеству вещей припасенных для него прислугой, девушке придется приложить максимум усилий, чтобы выглядеть достойно. А тэланскую одежду Литаурэль терпеть не могла. Особенно длинные юбки со шлейфами. Следовательно, ожидается бой.
- Жаль, я думала, она присоединится к нам за завтраком, - искренне огорчилась женщина, услышав ответ сына.
Ей нравилась Литаурэль. Нравилось то, какими глазами она смотрела на ее мальчика. Лурасе импонировала затаенная надежда, которой озарялся взгляд девушки, стоило ему остановиться на Лутарге. Пусть юная тресаирка скрывала чувства, что кипели в ее душе, как женщина - любившая и любящая - Раса видела их и радовалась им, желая, чтобы дети смогли в итоге открыться друг другу. Надеясь, что их вынужденная неразлучность, в конце концов, сыграет здесь свою роль.
В силу известных обстоятельств, повелось так, что Лутарг с Литаурэль постоянно находились в непосредственной близости друг от друга. Даже в пределах замка девушка старалась держаться рядом с молодым человеком, дабы избежать неминуемого преображения, грозящего ей, если расстояние их разделяющее превысит допустимое измененной Саришэ природой тресаиров.
Именно поэтому покои молодых людей располагались друг напротив друга. День стоился таким образом, чтобы находиться в пределах мгновенной досягаемости, а все отлучки из замка были только совместными.
Он и все окружающие настолько привыкли к этому, что уже не представляли их порознь, и, наверное, изрядно удивились бы, узрев одного из них, прогуливающегося в одиночестве.
Наглядным примером тому являлся вопросительный взгляд Лурасы, чуть ранее адресованный сыну.
- Можем позвать Гарью, составить нам компанию, - предложил Лутарг, помогая матери подняться.
Опершись на руку сына, Лураса встала с кресла и, одернув платье, отрицательно покачала головой.
- Знаешь же, она не согласится.
И это было правдой. Лутарг знал. Старая женщина никогда не присоединялась к ним, хоть и он сам, и Раса неоднократно предлагали ей это. Нянька предпочитала суетливо прислуживать, наполняя тарелки и следя за содержимым бокалов. "Не пробовала, и начинать нечего", - говорила она, отказываясь от предложения, хоть молодой человек и сомневался в правдивости причины.
- А мы все же попробуем, вдруг поддастся. - Он подмигнул с наигранным задором, ощутив дрожь материнской руки и нервозность, которую она наивно пыталась скрыть от него.
Искренняя улыбка, что расцвела на ее лице, стала молодому человеку наградой, вот только освободить от щемящего чувства, притаившегося внутри него, не смогла. Лутарг понимал, что именно так расстраивает Лурасу, но избавить ее от предстоящего было не в его силах. И это печалило.
Возвращаясь в свои покои после общения с матерью, Лутарг столкнулся с бурной деятельностью, что кипела в замке в преддверии церемонии посвящения. Приодетая по случаю прислуга сновала по коридорам, проверяя, все ли в порядке и готово к празднику. Кто-то смахивал невидимую глазу пыль, кто-то поправлял дорожки, устилающие пол. Иные осматривали критическим взором вазы с цветами, выискивая дефектные листья и бутоны, чтобы заменить их на свежесрезанные.
Судя по обилию букетов, Лутарг предположил, что дворцовая оранжерея полностью опустошена. И, видимо, не только она, ибо такого количества красных и белых роз он в теплице ранее не наблюдал. Возможно, где-то в предместьях Антэлы находились другие, лелеемые цветоводами, уголки - более обширные, только молодой человек о них не слышал.
Прежде, чем зайти к себе, мужчина постучался к Литаурэль. Хотел уточнить, все ли у девушки в порядке.
Это была первостепенная причина, хоть существовала и иная. И он честно признавался себе в этом. Лутаргу претило ввязываться в борьбу с тем, что сейчас спокойно лежало поверх покрывала на кровати. Будь его воля, он бы оставил это произведение портних на том месте, где оно находится, вот только расстраивать Лурасу не хотелось. Мать лично следила за пошивом одежды, заставляя умелиц по несколько раз переделывать одно и то же, чтобы подогнать наряд точно по его фигуре.
Когда Лита не отозвалась с первого раза, молодой человек заволновался и постучал громче, раздумывая, стоит ли войти без приглашения. Обычно он так не поступал, боясь поставить девушку в неловкое положение. И не только ее. Себя в том числе.
Уже давно не имело смысла отрицать, что его отношение к Истинной далеко выходит за рамки дружеских. То, что по обычаям рожденных с духом, они с Литаурэль относятся к одной ветви, мужчину не волновало вовсе. К тому же, стоило помнить, что ветвь эта на нем переоформилась, и Повелитель стихий выбрал для себя другое обличие. Следовательно, родство это было чисто номинальным.
И насколько Лутарг понял из объяснений самой Литаурэль, все Истинные, в той или иной мере, приходились друг другу кровными родственниками. В их среде это обстоятельство никого не волновало. Видимо из-за того, что упор всегда делался на внутреннюю сущность - на духа и его преемственность.
Не дождавшись ответа и во второй раз, Лутарг, отбросив сомнения, взялся за ручку и уже собирался проверить, заперта ли дверь, когда услышал грохот, предположительно чего-то перевернувшегося, и последовавший за этим гневный вопль. Теперь он без колебаний рванул вперед, чтобы встретиться с рассерженной хозяйкой комнаты.
Одарив Лутарга одним единственным коротким взглядом, Лита вернулась к ненавистному подолу. Глаза девушки были гневно прищурены, словно она намеревалась испепелить раздражающую ее ткань, а заодно и стул, что так не вовремя оказался у нее на пути.
Ситуация была настолько знакома, и до того комична, что мужчина лишь неимоверным усилием воли слог обуздать рвущийся наружу смех. А вот улыбку, появившуюся на губах, подавить не получилось. Она преобразила лицо помимо желания и не осталась незамеченной.
- Собираешься расправиться с ним еще до начала главного представления? - спросил он, указывая на шлейф ярко зеленым облаком покрывающий пол.
- Не смешно, - буркнула в ответ Литаурэль, и Лутаргу показалось, что от досады девушка притопнула ножкой. Хотя, с полной уверенностью мужчина сказать не мог. Платье было пышным.
- Гм...
Добавить "для кого как" он не решился, а потому, скрестив руки на груди, прислонился к стене и приготовился выслушивать недовольство Литы своим нарядом. При этом взгляд молодого человека с жадностью скользил по девичьему стану, заставляя кровь быстрее течь по венам, а сердце трусливо пропускать удары в поисках безопасной норы.
Впрочем, как всегда, когда она рядом. А значит, в их нынешнем положении - с утра до вечера.
Ночь же принадлежала только ему и его фантазиям, справиться с которыми, Лутарг был не в силах. Не мог, и не хотел. Даже не стремился.
С первого взгляда было понятно, что наряд предназначался для Литаурэль. Именно для нее и никого более. Все те вещи с чужого плеча, что девушка носила в последнее время, пусть даже расшитые, надставленные и подогнанные по фигуре, не сидели на ней так, как это платье. Переливающаяся ткань льнула к телу второй кожей. Оставляя плечи оголенными, она обнимала и поддерживала округлость груди, стягивала талию, наподобие тресаирской рэнасу, и плавной волной спускалась до пола. Узкие рукава крепко обхватывали предплечья для того, чтобы от локтя разойтись широкими длинными полосами и освободить кисти рук с неизменными браслетами Истинных на запястьях.
Литаурэль сознательно отказывалась от ухищрений, к которым прибегали знатные тэланки. На ее лице отсутствовали белила и румяна, хоть щеки сейчас горели. Гладкая смуглая кожа сияла здоровьем, и молодой человек знал, какая она нежная и бархатистая на ощупь. Помнил каждой клеточкой своего существа, жаждущего повторения.
От этого воспоминания подушечки пальцев заныли, будто их только что обожгло прикосновением, и Лутарг, скрипнув зубами, плотнее сцепил руки, вынуждая себя остаться на месте.
А так хотелось приблизиться. Почти нестерпимо.
Иногда мужчине начинало казаться, что он уподобляется бывшему хозяину, благодаря урокам которого пронзительно-жалящая песнь плети до сих пор слышится ему в шуме ветра. Вот только объект для истязаний он выбрал иной - более пристойный. Не беззащитного ребенка, а себя самого.
Одно коробило. Сила ударов получалось идентичной. С равным успехом пробирающей до самой сути. Физической или духовной - роли не играло. Все одно - мучительно!
Ругая себя, Лутарг попытался отвести взгляд, но тот зацепился за черное покрывало волос. Шелковым каскадом они ложились на плечи, маня нарушить искусственную гладкость, запустить в них пальцы и, разобрав импровизированный занавес на прядки, коснуться губами шеи.
Он практически ощущал на языке сладость ее кожи. Отсчитывал биение пульса. Смаковал дурманящий аромат, которым болел в бредовых, лихорадочных снах. Навязчивых и желанных одновременно.
И с каждым днем бороться с этим желанием становилось все труднее. Ее усилиями тоже. Ими в первую очередь.
Он заклинанием повторял себе... Это не чувства! Она одинока. Здесь и сейчас нет никого, кто был бы ближе!
Но это не помогало. Не усмиряло необходимость стать для нее всем. Лишь только рождало протест и необходимость доказать обратное. Стать единственным.
- ... чувствую себя неповоротливым сирнаи!
Крещендо последних слов вернуло Лутарга с перин Гардэрна в бытность живых. Слетев с небес на землю, он, как никогда, почувствовал боль от разбившихся иллюзий. Молодой человек разозлился на себя, что вновь позволил мыслям и воображению разыграться. Он и так пребывал на грани сдержанности, идя на поводу у собственных стремлений - тех, которые обещал хранить глубоко в себе. Шел, сдаваясь без боя, отворачиваясь от всего, ради единственного желания быть рядом.
- Ты никак не похожа на ящера, - вырвалось у него, за что мужчина с радостью прикусил бы себе язык в здравом размышлении. - Красивое платье. Тебе идет, - поспешил добавить он, чтобы сгладить бестактность первоначальной реплики.
- Да?!
Казалось, она забыла о своем недавнем гневе. Глаза вспыхнули, соревнуясь с зеленью платья, краска гнева сошла с щек, сменившись нежным румянцем, и Лутарг вжался в стену, кляня руку, толкнувшую дверь. Стоило идти к себе. Не думая!
- Земля... Тебе идет... Твой цвет... - промямлил он, не зная, как именно передать то, что видят его глаза. Какой она предстает перед ним. - Постарайся сохранить шлейф до вечера, - так и не подобрав подходящих слов, выпалил он, делая шаг к выходу.
Фраза, лишившая последних сил. Уже не видя блеска ее глаз, не обратив внимания на прикушенную губу и впившиеся в ладонь ноготки, Лутарг устремился в свои покои. Несколько мгновений наедине с собой, противоречащие всему в нем, но столь необходимые, чтобы обрести равновесие.
Недолгое время, чтобы придти в себя. Даже не миг! Меньше!
Не мгновенье, за которое необходимо собраться. Единственный глубокий вдох!
Мало!
Неоспоримым преимуществом любых празднеств и торжеств всегда являлась возможность остаться незамеченными для тех, кто, по каким-либо причинам, сторонился любопытных глаз. Вот и сейчас, массовое возбуждение, взросшее из ожидания феерии, служило идеальным прикрытием для нескольких человек, что поглубже надвинув на глаза капюшоны плащей и низко склонив головы, шествовали в толпе, направляющейся к центральной площади города. Если кто-то из тэланцев и обращал внимание на странную троицу, задуматься над увиденным в должной мере не успевал, ибо радостные выкрики, то и дело разрывающие людское море, заставляли мысленно возвращаться к тому, свидетелями чего, все собравшиеся стремились стать - к обряду посвящения.
Усиленные караулы, еще с вечера выставленные у ворот и патрулирующие городские улицы, также были не в силах справиться с обилием зевак, прибывших на праздник. Даже повышенная бдительность и внимательность, вмененные им в обязанность, не помогали отследить все происходящее вокруг. Лишь только ссоры и потасовки становились объектами их внимания, а смирные путники оставались незамеченными, несмотря на явно подозрительное поведение.
За всем не уследишь, - именно на это рассчитывали незваные гости, посетившие сегодня Антэлу. Затмевающий взгляд ажиотаж был их естественным прикрытием.
Добравшись до предназначенного для церемонии места, Окаэнтар и его сопровождающие не стали соревноваться за лучшие места, являя окружающим гонор и нетерпение, а, отделившись от вновь прибывших, заняли позицию поодаль, в тени одного из переулков, ведущих к площади. Солнечные лучи не проникали сюда благодаря высоте зданий, и это позволяло мужчинам оставаться незамеченными для беглого, незаинтересованного взгляда.
Не сговариваясь, они одновременно прислонились к каменной кладке стены и приготовились ждать удобного момента, который позволит им осуществить задуманное. О том, что ожидание это изрядно затянулось, мужчины старались не вспоминать, так же, как и о человеке, поставившем перед ними трудновыполнимую цель - найти и доставить к нему рьястора. Задача, от которой все трое с радостью бы отказались, имей они право выбора. Вот только обстоятельства сложились таким образом, что от их собственных желаний в данной ситуации ничего не зависело. Избежать возложенной на них миссии не представлялось возможным. Существовало единственное приемлемое направление - вперед к требуемому.
***
Матерн метался в ловушке из четырех стен, чувствуя себя отрезанным от мира, забытым им. Преданным и отброшенным за ненадобностью!
С каждым новым днем покои, отведенные брату Милуани, все больше давили на мужчину, из благодатного прибежища превращаясь в удерживающую клетку.
Уже ничего не спасало. Удобство, роскошь, размеры комнат - все было отринуто, лишилось первоначальной значимости. Они более не выступали доказательством сестринской привязанности, а довлели над мужчиной облагораживающей темницу шелухой.
Изначальный прием, оказанный ему в Эргастении, вселил с Матерна надежду. Казалось, сестра искренне сочувствовала его горю и готова предоставить помощь. Но это было тогда - несчетное количество дней назад. Сейчас же вейнгар Тэлы начинал думать иначе. Теперь ее сострадание смотрелось наигранным позерством. Слова обрели привкус лживости, а обещания выглядели, как увертки. Скользкие, двусмысленные увертки!
Он ждал от нее большего. Больших стремлений и амбиций! Считал, что жажда вейнгарского престола для своих отпрысков в Луани настолько велика, что поддержка Эргастении ему обеспечена. Кажется, ошибся!
Время шло, а Милуани все также не сделала ни единого шага в нужном ему направлении. Топталась на месте, подкармливая редкими посулами о скором действии. Он хотел армию и выступление, а она, видимо, не стремилась к войне, предпочитая сторонним наблюдателем смотреть, как рушится его жизнь. Втаптывается в грязь мерзким отродьем карателей!
- Тарген! - мужчина сквозь зубы выплюнул ненавистное ему имя.
Для Матерна подобное сочетание букв являлось худшим из ругательств. Даже проклятьем! Ибо что может быть страшнее, нежели тварь порожденная абсолютным злом? Только оно само - непревзойденное зло!
Скопившееся раздражение, мужчина выместил на литом бюсте какого-то правителя Эргастении. Посланный твердой рукой занимаемого покои, тот врезался в стену и, оставив после себя несколько сколов на обивке, с грохотом приземлился на пол. Легче не стало!
Вздохнув, Матерн подобрал изваяние и поставил на прежнее место, сожалея, что силу удара приняла на себя стена, а не голова ненавистного отпрыска младшей сестры. Вероятно, встреча оного с тяжелым постаментом, могла бы разрешить все проблемы вейнгара в одночасье.
Это единственное, что могло вернуть хорошее расположение духа лишившемуся трона Матерну. Только это!
Робкий стук в дверь, напомнил мужчине о запланированной встрече с сестрой, о которой Милуани сообщила ему чуть ранее с посыльным. В записке говорилось о каких-то новостях, судя по всему не очень радостных, если исходить из метода оповещения. Луани не особо жаловала бумажную переписку, предпочитая общение с глазу на глаз.
Представ перед слугой, Матерн послал ему вопрошающий взгляд. В связи с переполняющими мужчину эмоциями, тот получился несколько устрашающим, о чем недвусмысленно заявляло поведение пришедшего. Присланный сопроводить вейнгара слуга попятился, стремясь увеличить расстоянием между собой и тем, кто предстал пред ним.
- Госпожа ожидает вас в малом зале, - промямлил мужчина, не отрывая взгляд от пола.
- Веди, - сдерживая себя, приказал Матерн. Самообладание давалось вейнгару с трудом.
Следуя за посыльным, Матерн в очередной раз подивился разительному отличию образа жизни в Эргастении и Тэле. Ничто здесь не напоминало пронизанные светом дворцы вейнгаров. Солоноватый морской воздух не гулял по коридорам. Открытые балюстрады не опоясывали замок, а огромные окна не смотрели в мир.
Все здесь было темным, душным, лишенным простора. Узкие проходы с чадящими даже днем факелами. Темно-бардовые портьеры, скрывающие рваную стенную кладку. Полное отсутствие каких-либо светлых пятен, словно эргастенцы подспудно боятся нарушить естественную тьму собственной жизни.
Матерн не привык к этому. Не привык и не хотел привыкать! Ему необходимы были покои вейнгара с видом на Дивейское море. Белые одежды и золотой трон, чтобы взирать на своих подданных. Мужчине требовались простор и яркий свет солнца, загоняющий темноту в щели. Мрака собственной души ему вполне хватало, и создавать его вокруг себя искусственным путем, он не собирался. Возможно поэтому, пребывание в Эргастении столь сильно тяготило его.
- Приветствую тебя, брат, - услышал Матерн, едва перешагнув порог малого зала для приемов.
Он повернулся на голос. Милуани стояло возле огромного камина, на данный момент единственного источника тепла и света в этой дыре.
- Я также, сестра, - последовав ее примеру, отозвался мужчина. Если Милуани решила поиграть в родственников, он не против.
- Всем ли ты доволен? Еда? Обслуга? - тоном гостеприимной хозяйки поинтересовалась Луани, словно не было всех тех дней, когда его настойчивые просьбы о встрече сознательно игнорировались ею.
- Доволен?!
Матерн взорвался. В несколько широких шагов он преодолел разделяющее их расстояние и, вперив в сестру тяжелый взгляд, продолжил:
- Мое довольство напрямую зависит от твоего решения! Необходимо лишь только захотеть повысить его! - выплюнул мужчина в бесстрастное женское лицо.
- Возможно, - невозмутимо отозвалась она, чем окончательно вывела брата.
- Возможно?! Всего лишь возможно?! - вскричал он, и взметнувшееся пламя осветило перекошенное от бешенства лицо. - Ты держись меня здесь, как пленника! Потчуешь подачками, будто бездомного пса! Я устал от этого, Милуани! Я вейнгар Тэлы!
На последних словах мужчина задохнулся, ибо усмешка, скривившая губы сестры, вышибла из него весь воздух.
- Уже нет. С сегодняшнего дня Тэлой будут править руанидана и совет.
Ровно. Она сказала это абсолютно ровно. Подписала ему приговор, совершенно лишенным эмоций голосом, будто новость эта не заслуживала внимания вовсе.
- Что? - просипел Матерн.
Горло перехватило, и сведенные мышцы отказывались рождать слова.
- Оглашение уже состоялось. Списки с хроник вывешены в каждом городе, - все также ничего не значаще, продолжила она. - Сегодня состоится церемония посвящения.
- Невозможно! Это невозможно! - крик Матерна резанул по ушам, и женщина поморщилась.
- Как оказалось, возможно, - язвительно поддела она брата. - Не находишь странным, что нас не пригласили?
- Но как?.. - все также неверяще, вопрошал он, не обращая внимания на иронию сестры. - Женщина не может стать вейнгаром... Это неприемлемо...
- И не будет, - фыркнула Луани, поражаясь брату. - Тебе следовало брать пример с нашего отца, Матерн, и внимательно изучать всю ту чушь, которой забита дворцовая библиотека. Как видишь, хроники могут оказаться полезными.
- Но я думал... - он тряхнул головой, словно пытался отогнать наваждение. - Считал, что он... Что Лураса...
- Просчитался! - оборвала брата Милуани. - Пока ты исходил ядовитой слюной и обвинял меня в бездействии, твоя дочь времени даром не теряла. Так что, поздравляю с потерей Тэлы, бывший вейнгар.
- Таирия?!
Его глупые вопросы действовали женщине на нервы.
- А ты думал кто? Наша нежная, правильная сестренка? - съязвила Луани, окинув брата презрительным взглядом. - Вот уж ей точно плевать на вейнгарство, если верить твоим же рассказам. Все, что она когда-либо хотела, уже получила - ненаглядного сыночка.
Замечание сестры вывело Матерна из ступора, который она же и спровоцировала. Изначально, кажущаяся таковой, бредовость ее слов начала обретать смысл, подпитывая океан злости, плескающийся внутри. Все в нем взревело от ищущей выхода ярости, и мужчина впечатал кулак в стену, не найдя другого применения терзающим его эмоциям.
- Как она посмела? - взревел Матерн, вынудив Милуани сделать непроизвольный шажок в сторону. На данный момент вид брата, не располагал к задушевным беседам. - После всего, что я для нее сделал?! Гореть ей в Аргердовых кострах!
Луани сочла за лучшее промолчать и дать брату высказаться. Страшные кары, что он призывал на голову дочери, ее не трогали. Важным было другое, над чем женщина и раздумывала, пока Матерн проклинал собственное дитя. Как добиться свержения новоиспеченной руаниданы, чтобы ее сын смог получить статус вейнгара?
Судьба брата, как таковая, Милуани не волновала. Матерн уже потерял все, что мог, и маловероятным было развитие событий, при котором народ Тэлы захочет вновь видеть его во дворце Антэлы с геральдической цепью на груди. Нечто из области душещипательных историй сказителей.
К тому же, если советники сумели изыскать возможность и провозгласить правителем Таирию, вероятно смогут сделать то же самое и для ее сына. Луани понимала, чтобы отвратить народ Тэлы от новоиспеченной руаниданы, требуется нечто посильнее желания бывшего вейнгара и притязаний его единокровной сестры. Нечто такое, что сможет заставить суеверных тэланцев усомниться в богоугодности правительницы пустынному тигру. Например, то, что столько лет обходило Тэлу стороной.
Война! Разрушительная, отнимающая силы и уверенность бойня! Питающаяся силами народа битва, что ставит под сомнение все и вся! Даже того, кто управляет войсками. В первую очередь правящего вейнгара! Именного его!
"Или ее", - поправилась про себя Луани, мысленно поставив галочку. Не быть Таирии руаниданой! Только не при ней - той, что пророчит в вейнгары собственного сына! При ней ни за что!
Выждав некоторое время, Милуани задала главный вопрос, из-за ответа на который пожелал встретиться с братом.
- Посольство рианитов... Что они хотели от тебя? И насколько сильно?
***
Перекладина балюстрады за его спиной, изо дня в день выступающая перилами для всех желающих, в данный момент служила не столько опорой утомившемуся телу, сколько сдерживающим фактором. Сдерживающим потому, что Лутарг приковал себя к ней воображаемыми оковами. Иллюзорные цепи, опоясывающие балку и примыкающие в неразрывном зажиме к широким кольцам, сомкнувшимся на его запястьях, были призваны удержать на месте его самого и рьястора.
Рьястора в первую очередь! Духа, способного шокировать неожиданным появлением всех собравшихся во внутреннем дворе замка вейнгара.
Еще днем, наблюдая сквозь узкие прорези маски - их с матерью компромисс, скрывающий неестественную голубизну глазного белка - молодой человек едва сдерживал клокочущее внутри желание реализовать право собственности. И, конечно, объектом этих притязаний выступала Литаурэль.
Останься у него здравый смысл, Лутарг посмеялся бы над самим собой. Вот только сил практически не осталось. Они были до дыр изъедены не в меру требовательным чувством собственника и ревностью.
Причем ни то, ни другое не обладало, по его мнению, правом на существование. Отрицалось, но все же имело место.
Девушка притягивала взгляды диковинным, невиданным ранее цветком. Пробуждала интерес одним своим присутствием, нахождением в пределах касания. Лишь потянуться, и ты - обладатель прекрасного. Единственный владелец того, к чему каждый стремиться стать ближе.
Всеобщая жажда! Всепоглощающая! Непреодолимая!
Для самообладания Лутарга заинтересованных взглядов было слишком много! Чрезмерно! Больше, чем он мог смиренно вынести! Намного больше, чем его внутренний зверь мог стерпеть, не проявив себя!
Символизируя плодородную землю Тэлы, отдающую себя в руки нового правителя, в ярко зеленом платье Литаурэль была неотразима. Другие девушки меркли на ее фоне. Терялись, сливаясь с нарядами. Исчезали на фоне пышности и красочности действа.
Лита же сияла! Ярче небесных светил! Ярче всего, что он когда-либо видел!
Несмотря на морщинку, залегшую между бровей, и подрагивающие уголки губ, выдающие ее нервозность, девушка передвигалась с грацией небесной птицы, купающейся в детства знакомых и всем сердцем любимых воздушных потоках. С каждым шагом ныряя в ласкающий вихрь, она расправляла крылья, и их играющее цветами оперение, будь то блеск глаз или переливающийся на солнце цвет волос, тревожило что-то в его сердце, теребя невидимую глазу иглу.
Вот только боль эта была сладостной, и Лутарг, не противясь, признавался себе, что не согласен променять ее на былую пустоту. Абсолютное безразличие ко всему перестало быть его самоцелью. То, что проснулось в его душе - сыновней и мужской - теперь не собиралось отступать, а лишь набирало обороты, требуя беспрекословного подчинения.
Отказаться? Нет! Сейчас - нет. Сейчас все в нем жаждало взаимности!
Литаурэль... Имя, выворачивающее наизнанку его представления о страсти. Об удовлетворении потребностей, которыми он всегда без сожалений пренебрегал.
|