Аннотация: По старинным и родственным друг другу балладам Scarborough Fair, The Elfin Knight, Lady Isabel and the Elf Knight. Любовь как безумие, порок под маской благочестия, колдовство против креста.
ВИТРАЖ ПЕРВЫЙ
Не ведьма
Изабель
Один стежок, второй, третий. Много стежков нужно, чтобы сшить рубашку из белого, гладкого батиста.
Изабель поднимает голову, прислушивается.
- Что такое, дочка? - спрашивает кормилица.
- В рог кто-то трубит. Там, у леса, на холме. Слышишь, нянюшка?
- Почудилось, - сухая ладонь старухи гладит Изабель по голове. - Ветер воет, будет к ночи буря.
- Почудилось, - соглашается Изабель и склоняется над шитьем.
- Гладко ты шьешь, а вышиваешь и того лучше, девонька. Сэру Джону в радость будет вздеть на белое тело твою рубаху.
Изабель кивает. Смотрит в окно.
- Погулять бы, нянюшка, развеяться.
- Непогода на дворе.
- Тоскливо мне.
- Невеста ты, скоро будешь женой. Боишься, маленькая моя? Не бойся. Скоро приголубит тебя сэр Джон, приласкает.
Изабель молчит. Кладет еще один стежок. Кто же трубит в рог там, на холме?
Добрые люди
Из дома в дом перебираются сплетни, выгибая костлявые спины свои. Говорят, говорят, говорят добрые люди.
- Гляди-тко, жена, то ж повозка старого барона. Лошадки славные какие!
- Дочке ихней, Изабелке, небось снова вздумалось гулять. Что-то зачастила она по цветы да к лесу! Эка краля! Но болезная, на голову слаба. Кажный день девку на полянку, значит, везут, платье у ней белое, кружавное, руки в кольцах, а сама - бледнющая, тощая, зенки черные - ну чисто ведьма!
- Барон, болтают, отдает ее сэру Джону.
- Не родит она, говорю тебе, не родит. Ну кто ж в таком наряде-то цветы рвет? И на кой ей цветы сдались? Знахарка, что ли, травки подбирать? Или нешто и вправду колдует? У приличной девки другое на уме, вот те крест.
- А богатая невеста будет! И землица у ней в приданом, хороший надел.
- Что богатство, коли рожей не вышла, да еще и бесовка.
- Какая ж она бесовка?
- А разве ж не бесовка? Чегой-то она там бродит все по лужку, в лес глядит? Как бы не наплакаться барону с дочуркой - принесет в подоле эльфийскую страховидлу, будет старику подарок. Попомни мои слова! Не научили ее сызмала, что с нечистью якшаться - беду звать. Не проси ничего у лесного племени, не бери ничего у волшебного народца, больно высока плата-то будет - это каждый деревенский малец знает. А она шастает, дурочка. Заморочат ей голову лукавые люборечники, закрутят да и сгубят!
- Болтаешь много, баба.
- Сам-то заткнись! Вон Марша-то соседская погуляла этак по окрестным сеновалам. Теперь плачет, дура.
- То ж Марша, а то баронова дочка.
- Коли ухажер правильный попадется, любой девке невтерпеж станет. В кружава нарядилась и цветы собирает, блаженная. Где это видано!
Изабель
Изабель стоит у самой опушки. С леса ползет туман.
В ее руках - веточки шалфея. Розмарин она сорвала накануне, чабрец - в день макушки лета, стебли петрушки - намедни в замковом садике. А святой воды в любой день можно взять в часовне.
И еще нужна капелька крови. Изабель подносит руку к лицу. Ну, этого добра у нее довольно.
На холме протяжно воет рог.
- Кто ты? - спрашивает Изабель у тумана.
- Здорова будь, ведьма, - смеется голос.
- Как твое имя?
- Я - цветок чертополоха, я - вечерний дождь, я - лунный блик на воде. Зачем тебе святая вода? Святая вода в любовном зелье - что молитва в разгар танца.
- Я не ведьма.
Голос смеется.
- Кровь сильнее креста. Петрушка, шалфей, розмарин и тимьян! Конечно, ты ведьма.
Изабель слушает лес. Ее ноги по колено в тумане.
- Кто он? - спрашивает голос. - Кто выпьет твое зелье?
- Покажись, - говорит Изабель.
Холодом, холодом веет из леса. Ни звука не доносится с холма.
Изабель вздрагивает. Только что его не было - и вот он есть. Глаза колючие, потому что он - цветок чертополоха. Волосы чернее греха, потому что он - вечерний дождь. Кожа как серебро, потому что он - лунный блик на воде.
- Сэр Джон из Скарборо выпьет мое зелье, - говорит она ему.
- Твой травяной отвар, - усмехается он.
- Мой заговоренный настой, - кивает она.
- На любовь зашепчет его дочь барона, ведьма.
- На вечную любовь, - добавляет Изабель.
- И в сумраке будет сэр Джон бродить до конца дней своих, света не увидит.
- Что мне с того? За нелюбимого меня отдают - так пусть будет он верным псом, не лесным волком.
- Воля твоя, ведьма.
И снова туман - это только туман, и никого рядом. Воздух вокруг - зеленого цвета, мелкой моросью оседает на траву дождь. Рог с холма больше не тянет душу, не рвет сердце.
Петрушка, шалфей, розмарин, тимьян, капля крови. И святая вода.
- Я не ведьма, - говорит Изабель. - Но я сварю зелье.
Добрые люди
Все видят глаза слуг, которых не замечают их господа. Богата ли вышивка на камзоле молодого рыцаря? Целовала ли распятие его невеста? Кашлял ли поутру кровью старый барон?
- Видала, жена, сколько добра привез барону сэр Джон? А девчонка-то, шепчут, и не улыбнулась даже нареченному.
- Да что с нее возьмешь, с блаженной! Барон наш мужчина видный, всегда ему удача, ан нет - с дочкой беда вышла. Мамка у нее такая же была, молчальница. С виду вроде Бога и знала, а как порой глянет - аж сердце екает, будто дьяволица щурится!
- Ты уж язык не распускай-то, дура. На святой земле похоронена, честь по чести оплакана наша леди.
- Чегой-то ты мне еще указывать будешь! Я чего знаю, то знаю. Гнилую кровь не изведешь. Ох и наплачется с такой супружницей сэр Джон, попомни мои слова!
- Кто с кем еще. Больно уж, жена, размашист твой рыцаренок. Конюх из замка, мой знакомец, бает - его благородие исхлестал в кровь свою лошадку по пути в баронов замок.
- К невесте торопился, голубчик. А невеста, вишь, ведьма.
- И псы барона скулят: у сэра Джона, глянь, сапоги железом подбиты, как ткнет - аж ребра трещат.
- Твердая рука - хороший хозяин будет. Не то, что ты, муженек, - поутру храпишь, днем ворчишь, ввечеру эль лакаешь.
- И пажа своего сэр Джон пороть приказал, едва в дом вошел. Парень дышит чуть.
- Верно, за дело приказал-то! Воровал, гляди, мальчонка. А кто на руку нечист, тому от хозяев добра ждать не приходится.
- Да вот поговаривают, добра от сэра Джона никто и не видал покуда, жена. Не наплакаться бы девчонке бароновой.
- И наплачется, нам-то чего. Ейные слезы - не наша беда, дубина.
Изабель
Изабель шьет. Нянюшка дремлет на скамейке в углу, иногда по-старчески причмокивает, шлепает губами.
День в самом разгаре. В комнате тихо. Солнце пятнами разбрызгало свой сок по полу, в кресле свернулась кошка.
На конюшне плачет мальчик-слуга, который уронил ввечеру плащ ее нареченного в грязь. На кухне поджимает хвост старый пес, что полез ласкаться к гостю. Подыхает в грязной соломе жеребец сэра Джона, роняя с боков кровавую пену.
А сам сэр Джон стоит сейчас за дверьми в ее покои. Прислушивается.
Через неделю свадьба.
Изабель сжимает губы. Стежок. И еще один. Он не войдет. К ней, к девице, не войдет.
Глаза у сэра Джона злые - словно крапива, что растет по болотам. Волосы его - как тусклое золото в подвалах замка. Кожа - белая, потому что он - лед, что стынет на дне проруби.
Изабель складывает руки на коленях, мнет в пальцах гладкий батист. Сегодня никто не трубит в рог там, на холме.
Сэр Джон всё не уходит. Стоит за дверью. Дышит ровно, размеренно. Изабель смотрит на свой ларец, в котором лежат засушенные травы.
Матушка научила ее. Петрушка - на похоть, чтобы желал муж жену свою. Шалфей - на мудрость, чтобы причаровать, не с ума свести. Тимьян - на обман и морок, чтобы знал муж не правду - одну лишь любовь. Розмарин - на память. Кровь...
Иголка колет палец. Изабель разжимает руки и хмурится, когда видит алое пятнышко на белой ткани.
Кровь - чтоб был привязан лишь к ней. И святая вода - потому что она, Изабель, не ведьма.
- Нянюшка, - зовет Изабель.
Старуха шамкает губами.
ВИТРАЖ ВТОРОЙ
Крест и кровь
Сэр Джон
А кобылка-то хороша, хоть и с причудами. Бедра крутые, рот капризный. Ну, бледновата, не без этого. Хотя верно говорят - хочешь отведать лепешку, снасильничай крестьянку, желаешь шербету - завали леди.
Вот я и погляжу, какова на вкус дочка барона - нежна ли, горька. Главное, чтобы место свое знала. Баба, корова, собака - любой скотине надобно сразу показать, кто в доме господин. И, клянусь святым распятием, я это сделаю!
Сэр Джон и леди Изабель. А что? Неплохо звучит, неплохо. И приданое у строптивицы хорошее - всем соседям на зависть.
Пока она еще упрямится - спряталась в своих покоях, наружу и не выглянет. Но недолго девице упираться. Как только отзвенят свадебные колокола, я уж выбью из нее дурь. Сначала по-доброму поговорю, вразумить попытаюсь. А не послушается Изабель - так у меня плетка не для красоты, для дела приспособлена.
Не она первая поперек моей воли пойти пробовала - и что? Где теперь те гордячки? Получили по заслугам, всё сполна получили. С Изабель, положим, помягче надо будет - жена все-таки, да и с бароном ссориться несподручно. И рожать ей еще.
А даже и так - спуска девице все равно не будет.
Изабель
По колено в мокрой траве стоит Изабель. Три дня лил дождь, и слышно, как в лесу падают с листьев тяжелые капли. В воздухе еще дрожит эхо - рог сегодня гудел низким, темным звуком.
- Сварила? - спрашивает у нее насмешливый голос.
Она не вздрагивает.
- Сварила.
Тот, сотканный из тумана, смеется. Изабель мерзнет, кутается в плащ. Во рту горько.
- Эй-ла, баронова дочка, ведьма! Скоро напьется сэр Джон из Скарборо допьяна!
- Зачем? - говорит Изабель. - Зачем ты зовешь меня?
- Я? Тебя? - удивляется туман. - Да зачем ты мне?
Изабель поворачивается, стряхивает с плаща капли.
- У себя спроси, бес, - отвечает она и уходит.
Добрые люди
О, какие новости! Какие новости! Жужжит деревня, будто улей, в который залез лапой медведь. Хозяйки обмениваются сплетнями, как монетами. Мужики, глотая в таверне холодный эль, ухмыляются хмуро и насупленно. Неудача в доме барона - горе в доме виллана.
- Старик, слыхал? С сэром Джоном неладно. Занемог он, слег, да вровень перед свадьбой! Не к добру это.
- Да как не слыхать. Вечерком-то сидел, говорят, он с невестою рядом. Из кубка отхлебнул, в лице изменился, ахнул, да под стол и свалился. Вся деревня шумит.
- А Изабелка-то как? Плачет? Чегой-то там конюх сказывает?
- Молится она, второй день из часовни не выходит.
- Слышь, муженек, а это не она ли сэра Джона, ну, того? Э?
- Да ты спятила, дурная баба! Чего мелешь-то, остерегись!
- А чего? А чего?! Все собирала цветочки баронова отрада, вот и собрала.
- Ужно я тебе сейчас и врублю со всей силы, чтоб непотребицы не пустословила!
- Ай. Ой. Медовый мой, да ты что? Ай. Это ж я незнаючи! Ой. Да то ж все бабы твердят! Иии!
Сэр Джон
Жжет, дьяволово семя, как жжет. В груди, прямо над сердцем - будто кто-то вогнал туда раскаленный гвоздь по самую шляпку. Знакомый жар, привычный.
Помню, так горела моя кровь, когда душил я ту шлюшку из Абердина, что отважилась посмеяться надо мной. Как там ее звали? Эмми. Нет, Элли. Ну, неважно. Чертовка за деньги раздвигала свои колени, но уж больно была остра на язык, а это для курвы - последнее дело. Даже плетка ее не успокоила. Теперь не посмеется.
Тяжело дышать. Тяжело. Жарко. Проклятая простыня липнет к коже.
- Гляди, гляди, деточка, живой он! - бормочет кто-то. - Не убивайся, золотце ты мое, Изабель, голубица моя! Оправится твой любимый.
Что-то есть в этом голосе, какой-то перелив, странная нота. Огонь кипит, белый, красный огонь. Внутри все дергается. Желание, вот что это такое. Нужно повалить Изабель на кровать, обхватить ее шею ладонями и давить, давить, пока она не замолчит.
Или лучше кинжалом? Какие розы расцветут на ее белой коже, Господи, когда я вгоню лезвие ей под правую грудь?
Нет. Нет. Что со мной?
Изабель - она будет моей женой, и ее я не трону, нет. Она - другой породы, не такая, как те, прежние. Элли, Молли, была еще Софи и Ханна... и, кажется, Джоанна. Да много чести - помнить их имена. Продажные девки. Таких хоть души, хоть вешай - все никому дела нет. Развлекли меня - и ладно.