Взор женщины моей - хрусталь,
Руки ее - лед, тело - вьюга.
И я сгораю.
Из сочинений Анамайи и-ран Ассамар,
сына Колыбельного дома Ассамар
***
Далеко, за сотни миль от Динмара, там, где ветер бился холодной грудью о скалы, в замке, чьи шпили иглами уходили в облака, лежала без сна Ньярлана, Дева Копья и Кинжала. Она слушала тишину, раскинувшись на прохладных простынях, и ждала, пока в небе зажгутся первые звезды. У подножия ее кровати тихо, с едва слышными придушенными всхлипами, постанывал, умирая, прикормыш. В этот раз княжна выбрала для своих забав человека и уже успела пожалеть об этом: зверек оказался слабым, и альве пришлось приноравливаться, рассчитывать силы, чтобы не убить его слишком быстро. Это привнесло нотку неудовольствия в вечер, который ей хотелось запомнить безупречным.
Сквозь виражи из цветного хрусталя в комнату лился сумрачный сине-лиловый свет. Розовые, серые, голубые блики ложились на стены и пол, скользили по телу Ньярланы, и княжна изредка прикасалась длинными когтистыми пальцами к своему бедру, словно удостоверяясь в том, что радужные отблески не оставили пятен на ее бледной коже.
Вдалеке что-то звякнуло. Альва приподнялась на локте, прислушалась. Звук шагов эхом разлетелся по спящим замковым покоям, по зеркальным коридорам и огромным темным залам. Ньярлана улыбнулась. Да, этой ночью она никого не звала. Но княжна знала - не всем нужно приглашение.
- Эсайя, - прошептала альва.
Зазвенела, отворяясь, треугольная дверь, и в комнату проскользнула гибкая тень. Ньярлана увидела, как сверкнул на запястье вошедшего браслет из черного камня, - и потянулась навстречу знакомым рукам, прищурилась довольно и сыто, когда брат обнял ее и с нежностью прижал к себе.
- Эсайя, - вновь улыбнулась княжна, вдохнув горьковатый аромат его кожи.
Он ничего не ответил, лишь провел по волосам альвы ладонью, пропустил сквозь пальцы невесомые светлые пряди. Им давно уже были не нужны слова, чтобы понимать друг друга.
По другую сторону кровати захрипел в последней судороге раб, и застучали по витражному стеклу тяжелые капли: снаружи начался дождь. Ньярлана опустила ресницы, позволяя себе сполна насладиться этим моментом, задержать его в памяти, чтобы вернуться к нему позже, в час одиночества или печали.
- Сегодня я услышал скверную весть, - наконец заговорил Эсайя.
Альва чуть повернула голову. Княжна знала, какой вопрос погнал к ней брата на изломе ночи. Сейчас Ньярлана предпочла бы словам молчание, но права на капризы у нее больше не было.
- Мне сказали, - продолжил альв, - что ты отреклась от нашего с тобой трона, будто престол Хрусталя - безделка, тусклое стекло, каким играются в снегу дети. Это правда?
- Ты знаешь ответ, - Ньярлана шевельнулась, высвобождаясь.
- Зачем? - в голосе его зазвенело холодное изумление. - Почему?
- Ших'ха, - соврала княжна и откинулась на подушки, чтобы скрыть собственную ложь. - Я выбрала себе мужчину, который выбрал Пустошь. Тем, кто уходит сражаться с искажением к краю наших земель, негоже думать о престолах. Верно?
Несколько долгих мгновений Эсайя молчал, а потом одним движением перетек вперед, навис над альвой. Его лицо, узкое и злое, потемнело, глаза вспыхнули расплавленным серебром. "Какой красивый у меня брат, - подумала Ньярлана с затаенной печалью. - Какой гордый".
- Ты лжешь, - прошипел он. - Не называй мне имен, которые не имеют смысла. Скажи правду! От чего ты бежишь? Или - от кого?
Альва почувствовала, как горло ее свело резким спазмом. О том, что случилось двадцать лет назад здесь, в этом замке, она старалась не думать без надобности, но порой память все же брала верх над волей.
Стены, забрызганные золотой кровью, холодное тихое утро, румяный рассвет. Серое безмолвие. И змееголосая, многоглазая, голодная смерть, ползущая по пустым коридорам.
Эти воспоминания упрямо являлись ей во снах, кружились вместе с хрустальной пылью в воздухе, напоминали о себе шепотом придворных сплетников и интриганов. Каждый день. Каждую ночь. Всегда. Прошлое уже застыло, свершилось, но от страха, которое оно хранило, не было ни спасения, ни избавления.
- Элария жив, - произнесла княжна тихо.
- Мертв, - без колебаний и раздумий возразил ее брат, и в этой уверенности Ньярлана увидела не силу, один только самообман. - Его нет - остался лишь кусок мяса, который дышит и двигается. Если это не смерть, то что же?
- Отсрочка, - произнесла Ньярлана и тихонько прикоснулась ладонями к лицу Эсайи. - И потому я выбрала безвестность. Я уйду с Ших'ха. А ты - ты возьми и хрустальный престол, и все титулы и земли, какие пожелаешь, брат.
- Сестра, - скривил губы он, и такое неподдельное отчаяние прозвучало в его голосе, что княжна содрогнулась, стараясь совладать с внезапно вспыхнувшей жалостью.
За окном стремительно темнело. Посвистывал ветер, пригоршнями швыряя в хрустальные витражи капли дождя. "Завтра, - подумала альва, - меня не будет здесь. Я уйду - и освобожусь, если не от себя, то хотя бы от тех, кого ненавижу. Кого...".
- Боюсь, - произнесла она вслух. - Я боюсь. Не держи меня, брат.
Эсайя помолчал, а потом мотнул головой, коротко и зло, и поднялся.
- Страх можно победить, - сказал он напоследок, - сбежать от него нельзя.
Когда за ним закрылась дверь, Ньярлана засмеялась. У нее уже не было трона, власти, имени - а теперь не осталось и брата. Она выбрала.
***
Пленник очнулся рывком, внезапно, и с удивлением понял, что почти не чувствует боли. Нет, по-прежнему простреливало острой судорогой запястья, едва двигалась затекшая шея, нещадно саднили ожоги, синяки и ссадины. Но упорная, настойчивая пытка, которой несколько дней подряд подвергались его руки, принимавшие на себя весь вес ослабшего тела, прекратилась.
И было тепло.
Эта неожиданная и непонятная роскошь поначалу показалась ему мороком, жестокой шуткой. Но минута тянулась за минутой, а холод отчего-то не возвращался. Пленник сглотнул. Неужели конец? Неужели подкрадывается к нему, сыну золотой крови, шевеля паучьими лапами, смерть?
Злость, яркая и свирепая, внезапно вспыхнула где-то в глубине измученного, больного сознания.
Нет.
Пусть станут Неспящие боги ему свидетелями - нет. Он не умрет!
Узник прикрыл глаза, запрещая себе и бояться, и надеяться. Хрусталь не знает восторга, ужаса или печали. Он просто существует, по крупице воруя у вечности совершенство: прозрачность у воды, сияние - у солнца, бессмертие - у времени.
- Так сделаю и я, - прошептал пленник только для того, чтобы услышать хоть чей-то голос, пусть даже свой собственный.
Скорее всего, нынешнее короткое отдохновение - лишь прелюдия к новому витку боли и крика. Безымянным тюремщикам стало скучно, и они наконец-то решили испробовать на своей жертве более изощренную пытку - ту, что терзает разум, не тело. Его собственный отец предпочитал казнить своих врагов именно так: позволял им надежду, а потом - давил, сокрушал, уничтожал.
"Отчаяние - такой же инструмент палача, как огонь и железо, - любил повторять владыка хрустальных земель. - Искусство истязателя состоит лишь в способности отыскать тот единственный рычаг, что превращает мучения духа в страдания плоти".
- Ты был прав, о почтенный родитель, - согласился пленник со своим воспоминанием. - Впрочем, ты всегда прав.
Внезапно он представил, как оскорбился бы отец, увидев неумелые и грубые попытки сына справиться с болью и бессилием. Ведь наследник золотой Поднебесной крови должен оставаться невозмутимым и в горе, и в скорби, а кто осмелится назвать утонченным грязного и харкающего черной слизью слабака?
Прикованный к стене тихо засмеялся. Ему больше не было дела до традиций.
- Ты счел бы меня сейчас вульгарным, владыка, - продолжил он свой диалог с темнотой. Голос его, прежде такой сильный, надломился, потерял прежнюю магическую плавность. - Я бы и сам осудил такую примитивную пошлость - если б находился где-нибудь в другом месте. Поразительно, как пытки меняют характер, не правда ли?
Темнота ничего не ответила.
Узник усмехнулся своей глупости, с трудом повернул голову, пытаясь отбросить с глаз ссохшиеся от крови пряди, - и замер. Его тело было укрыто плащом: тонким, легким, без украшений и вышивки. Но именно по этой простоте можно было сразу распознать хорошую альвскую работу. Такое не сыщешь на человеческих рынках, подобные вещи делались по особым заказам от представителей благородных домов - кому, как не ему, наследнику золотой крови, это знать!
Он медленно улыбнулся: ответ на один из важных вопросов был получен.
Его сородичи все же участвовали в похищении - и хотели, чтобы он это понял, иначе не позволили бы увидеть плащ. Вряд ли это были представители Колыбельных домов, желающие шантажом и вымогательством упрочить свой статус: эти не стали бы прибегать к помощи людей, слишком дорого и опасно. Отец... тоже нет. Если бы владыка хрустальных земель вознамерился наказать своего сына, он сделал бы все сам, своими руками, никому бы не перепоручил такого редкого удовольствия.
До этого момента пленник не позволял себе делать поспешных выводов. Но теперь... Узник глубоко вздохнул и представил длинную череду младших и старших сродников из Поднебесных кланов, их безразличные улыбки, бесстрастные лица и полные скрытых намерений помыслы. Кто из них? Кто же?
Вдруг что-то шевельнулось у него под боком, прерывая напряженные размышления. Раздался вздох, а потом до пленника донеслось невнятное бормотание. Он вздрогнул, подумав было, что ему померещилось, - и в этот же момент из-под плаща выпросталась тонкая женская рука.
Узник выгнул шею, морщась от боли, и посмотрел вниз.
Рядом с ним, поджав к груди ноги, скорчилось человеческое существо... девушка. Она ежилась во сне, подложив ладонь под щеку и изредка вздрагивая всем телом. Пленник смог разглядеть лишь голое плечо, взъерошенные каштановые пряди, рассыпавшиеся по мокрому полу и покрытое синяками колено. Он чуть слышно вздохнул. Значит, вот кем обернулся белокожий призрак, который привиделся ему в горячечном бреду.
Секрет того, почему стихла боль, также оказался на удивление прост: теперь его тело не висело всей своей тяжестью на руках, а полулежало на самодельном возвышении из камней, трухлявого тряпья и обломков гнилой мебели. Кто-то - скорее всего, его нежданная соседка - позаботился о нем. Пленник подозрительно прищурился.
Девушка внезапно пролепетала что-то непонятное, повернулась и лениво закинула руку ему на талию. Ее брови были нахмурены, губы страдальчески сжаты: сон, который она видела, явно не отличался приятностью.
- Грязь, - простонала незнакомка, - прямо в грязь...
И проснулась.
***
Меллинор глотнул холодного пива и одной рукой поправил съезжающий с головы капюшон. Он мешался, но с ним было как-то спокойнее. Казалось, что колючая шерстяная ткань может спрятать своего хозяина от ненужных взглядов. Вора бросало в дрожь от одной мысли о том, чтобы открыть лицо сейчас, когда Когти Зарималши ведут на него охоту.
"Во имя всего, что проклято, на мне абенор, - повторил про себя Меллинор. - Черное клеймо Кошки. На мне".
Произошедшее до конца не укладывалось у вора в голове. Несколько раз он почти убедил себя, что боги Снов жестоко подшутили над ним и все случившееся на стене, - всего-навсего кошмарное сновидение, морок. Но потом страх возвращался, а с ним приходило и осознание того, насколько близко подобралась к нему смерть.
Потому что - и это знает каждый уважающий себя специалист - есть вещи, которые тебе по зубам, а есть такие, которые никак не потянуть, хоть ты надорвись. Разница между мастером и дилетантом, думал Меллинор, - в том, что профессионал четко осознает границы своих возможностей.
Вор считал себя виртуозом своего дела и был совершенно уверен в одном - служителей Ночной Кошки ему не одолеть.
- Но можно обмануть, - пробормотал он в кружку.
Там, где не одолеть, - обмани. Воровской кодекс, который он еще в детстве вызубрил, как считалочку. "Посмотрим, - подумал Меллинор, - как оно все обернется. Другого выхода у меня нет".
Таверна "Свиная шкварка", как всегда по вечерам, была полна дыма от жарившихся на вертелах поросят, гомона, звуков бьющейся посуды и громкого хохота. Идеальное место для тайной встречи - здесь было трудно расслышать даже себя, не то что собеседника.
Который не замедлил явиться - грузный, одышливый, потливый. Увидев его, вор чуть не всхлипнул от облегчения - этот человек, прозванный динмарскими преступниками Гнилым Вурром, был его последней надеждой.
Меллинор нервно сглотнул, когда он сел за его столик, приютившийся в самом темном и дымном углу таверны. Как договаривались, точно в назначенное время. Вурр был хорошо известен тем, что никогда не опаздывал. Огромный, лысый, с испорченным дыханием и желтой от болезни кожей, он в одиночку больше десяти лет успешно удерживал почетный статус лучшего и самого дорогого информатора в городе.
Вальяжно развалившись на скамье, Вурр заказал себе пива, помолчал и наконец поднял на вора глаза.
- Кого собрался обманывать, сучонок? - спросил он добрым голосом, переходя сразу к делу.
Меллинора передернуло.
- Таким, как мне, всегда есть, кого обмануть, - ответил он как можно небрежнее и обтер мокрые от холодного пота ладони об штаны.
- То правда. - Вурр согласно кивнул, от чего по его мускулистым татуированным плечам пробежала дрожь. - Ты только помни - найдутся и те, кто однажды обманет тебя.
- Предупреждение? - вырвалось у вора.
Страх, внезапный и горячий, охватил его. Легко было представить себе, как великан берет деньги у служителей Кошки за информацию о воре-неудачнике. Осведомители, в конце концов, не выбирали сторон и союзников. Они просто торговали. Любой, кто готов был заплатить, встречал у них теплый прием. А Когти Зарималши могли предложить куда как больше, чем он, уличный ловец удачи.
Меллинор сгорбился и еще глубже натянул на голову капюшон.
- Факт, - усмехнулся великан. - Сколько я таких, как ты, молокососов, перевидал, все одинаково заканчивали. Ну, чего тебе? Сказать, где дом, в котором деньги лежат?
- Это я как-нибудь сам, благодарствую, - Меллинор прикусил губу и пододвинул в сторону Вурра туго набитый монетами мешочек - деньги, бережливо собранные на самый черный день.. - Поведай мне лучше, где в нашем достославном Динмаре обретается храм Зарималше? Ну, или святилище, на худой конец.
Вурр неторопливо ковырнул ногтем в зубах и поднялся на ноги, даже и не глянув на мешочек.
- Бывай, поганец, - бросил он. - Больше не встретимся - ни живыми, ни мертвыми.
Дрожа, Меллинор наблюдал за тем, как великан игриво ущипнул пробегавшую мимо разносчицу за обширный зад, повел плечами и развернулся в сторону выхода.
***
Несколько долгих секунд узник пристально рассматривал испуганное девичье лицо. Поначалу оно показалось ему на редкость уродливым: плоским и неприглядным. Все в незваной гостье было слишком грубым, слишком человеческим - и тем острее ужалило пленника удивление при виде ее глаз.
Серыми они были и очень прозрачными, и ясными, будто зимнее небо после долгой вьюги.
Узнику вдруг привиделся дом - лес тонких башен на неприступных скалах. Как наяву, увидел он переливы горного хрусталя, в который мастера-стеклодувы, там, в далеких землях, вплавляли ажурные серебристые ленты. И сразу же, зацепившись за воспоминание, посмотрела на него из прошлого другая женщина с глазами такого же морозного, чистого цвета. Давно, когда никто не смел стоять у него на пути, ему доводилось с нежностью вглядываться в их дымчатую глубину.
Что-то в груди сжалось и заныло, и пленник дернул головой. Полыхнула белым огнем, возвращая в реальность, уже привычная, знакомая боль - и вместо образа той, кого он берег и хранил в своем сердце, перед ним вновь предстала темная вонючая камера и человеческая девчонка.
Словно что-то прочитав в его взгляде, она прикусила губу и отвернулась.
- Я не призрак, - теребя край своего платья, выдохнула незнакомка.
Пленник мигнул.
- И петь не умею, - добавила девушка, все еще не поднимая лица.
- Хорошо, - сказал он наконец, с трудом выталкивая слова пресной людской речи из пересохшего от жажды горла. - Я не думаю, что хочу услышать, как ты поешь, riamenn.
Она пожала плечами.
- Пока не заснул, ты умолял меня... просил, чтоб перестала петь, хотя я молчала. Мерещилось, видать, всякое. Может, и еще что тебе было нужно, но откуда ж мне знать ваш говор? Я с хрустальниками не вожусь.
Узник поднял подбородок, глаза его сузились.
- Умолял? Я?
Девушка вдруг слабо улыбнулась.
- Замолчите, проклятье на вашу гнилую кровь, иначе я вырву ваши глотки, вытяну из вас жилы, раскрошу в пыль ваши кости, - передразнила она, и в ее шутовских интонациях пленник вдруг узнал свою манеру говорить, давнюю привычку усиливать любое распоряжение магией, принуждая собеседника к послушанию.
Значит, ему, сыну золотой крови, хватило отчаяния отдать магический приказ своим собственным кошмарам? Воистину достиг он дна, и безумие подступило к нему ближе, чем когда-либо.
Человеческое существо все говорило, и пленник пытался уловить в голосе своей собеседницы полутоны лжи и притворства. Узник не сомневался - девчонку к нему подослали. Может, хотели выведать какую-то информацию и решили, что после пыток и мук помощь сострадательной девы растопит лед в его сердце и рассеет подозрительность?
Пленник фыркнул.
Нет, невозможно. Хотя метод был неплох, приманка оставляла желать лучшего. Ни один альв не выбрал бы для такого дела человека. Но тогда зачем? В раздражении от собственной недогадливости - головоломка никак не складывалась в единую картину! - узник неловко повел плечами и зашипел, когда его тело скрутило в резкой судороге.
Девушка разом замолчала, вскинулась и шустро подвинулась к нему.
- Не надо, - пропыхтела она, пытаясь размять схваченные мертвым спазмом мышцы, - пока шевелиться, да? У тебя совсем плохо с руками. Там раны... кости видны.
Не обращая внимания на ее лепет, пленник прикрыл глаза и позволил боли взять над собой верх - так легче было ее переждать.
- Семь, - прохрипел он, чтобы отвлечься.
- Что? - едва не плача, выдохнула девчонка.
- Переломов, - процедил узник сквозь зубы, а потом прислушался к себе. - Нет, восемь. Правое запястье уже не восстановить, но пальцы...
Шпионка зашмыгала носом и с утроенной силой продолжила теребить его плечо. Через несколько долгих мгновений пленник трудно выдохнул - подчиняясь девичьим прикосновениям, судорога ослабела, а затем и утихла. Незнакомка заглянула ему в лицо, а потом зачем-то неловко погладила по плечу.
- Вот, - тоненьким от жалости голосом произнесла она, - уже все.
И отодвинулась. Сразу стало зябко. На мгновение узник всерьез задумался - а не приказать ли девушке вернуться, не поддаться ли слабости собственного тела? Если вплести в слова всего лишь одну магическую нить, пропитанную печатью повиновения... Это было бы несомненным проявлением беспомощности, но ради выживания стоило поступиться и гордостью, и принципами. Сказать он ничего не успел - незнакомка с поразительной фамильярностью дотронулась ладонью до его залитого кровью лба.
- Непонятно, есть жар или нет, - с досадой пробормотала она.
Пленник изогнул губы в болезненной гримасе.
- Не трогай меня, riamenn, - потребовал он. - Моя кожа всегда холодная. Ты не поймешь, болен я или здоров, а мне нет резона терпеть прикосновения существа, которое мне неприятно.
Девушка хмыкнула, а потом устало потерла глаза и похлопала себя ладонями по плечам, пытаясь согреться.
- Откуда мне было знать? - буркнула она наконец. - Я альва второй раз в жизни вижу. Кто вас разберет-то, хрустальников.
- Люди, - огрызнулся узник, - каждого, будь он чадом камня, облаков или пламени, меряют по своей мерке. Откуда тебе было знать, ха? Похожа ли рыба на цветок? Можно ли перепутать волка с червем? Если б в твоей голове имелось то, что зовется разумом, ты б знала.
Он думал, что незнакомка вознегодует, разозлится или расстроится, даже ждал этого. Человеческие существа по природе своей несдержанны, словно животные, они подчиняются своим инстинктам - так его учил когда-то наставник. Но девушка лишь опустила голову, скрывая за копной нечесаных густых волос лицо. Плечи ее поникли.
- Отчего ты так разговариваешь со мной? - помолчав, спросила она. - Я не желаю тебе зла.
Альв внезапно испытал к ней нечто, похожее на уважение. Шпионка хорошо знала свое дело и славно умела притворяться: ах, эта грустная обида, этот дрожащий голос! Пожалуй, теперь пленник понимал, отчего его сородичи любили держать в прикормышах людей - сколько забавы могла доставить подобная смышленая зверушка умелому хозяину!
- Пусть так, - и не думая отвечать на ее вопрос, отозвался он. - Это не значит, что я желаю тебе добра.
Несколько секунд девушка глупо хлопала глазами, будто не могла сообразить, о чем он спрашивает ее, а потом нервно сглотнула.
- Я уже встречала таких, как ты, - тихо вымолвила она наконец, - высокомерных. Мне не оскорбить тебя в ответ так же умело, таким, как я, и вправду не с руки хвастаться ученостью. Но, может, нам лучше подумать, как выбраться из этой темницы? Тогда мы сможем разойтись и пожелать друг другу и зла, и добра - только на разных концах земли.
Пленник застыл, размышляя. Пока подосланная к нему дева ни в чем не ошиблась - ни одной фальшивой ноты не зазвенело в ее голосе, ни разу не выдало ее неловким жестом тело. То ли шпионку долго обучали, то ли от природы было даровано ей искусство лгать легко. Что же, решил он, если правила игры неизвестны, остается лишь выжидать.
- Если не шутишь, - пристально разглядывая свою собеседницу, предложил альв, - посмотри, получится ли у тебя открыть мои оковы, riamenn. Со переломанными руками я немногое могу, но...
Девушка как-то странно посмотрела на него - и неожиданно послушалась.
***
Вор готов был расплакаться. Он не мог отпустить Вурра, никак не мог - без той информации, что находилась в распоряжении великана, его план был обречен на провал. Судорожно оглядывая таверну, он перебирал в уме способы убедить, уговорить, выпросить у Гнилого ответ.