Рассказам нет маститых оправданий,
Чай, можно верить им, а может быть и нет,
Авось, там только сотни сказок и мечтаний,
А может облик истины безмилостной распет.
Но выдумка ли, правда ли, вот только в хвойной чаще
Средь можжевельника и зарослей щетинистых ветвей
Косятся ветхие врата, за ними леденящий
Робкие души, дом стоит на десять этажей.
И где-то в недрах мглистых спертых комнат
И воющих страданьем узников темниц
Считал свой век несчастный заключенный
На тысячи слезой своей пропитанных страниц.
В оковах руки, и саднящие запястья
Стреляют болью колкой в переломанный хребет,
Вот только взгляд его разумен и бесстрастен,
Застыл, дотоль пройдя сквозь миллионы бед.
Он был несчастен, да, но то лишь с виду,
Нутром же он своим светёл да и прекрасен слыл,
И не тая ни горечи, ни низкодушья, ни обиды,
Воссоздал он в душе цветущий и прелестный мир.
И благодушно свет очей своих в народы выпуская,
Там род людской не зная подлости да желчи жил;
Лучились души там, звездою благодатною мерцая,
Как в небесах, где тысячи белеющих светил.
Там солнце сфера утекает под завесу
Багровых линий горизонта, в вечер,
Пуская розовые дыми плыть над лесом,
Туда, где тихое спокойство безмятежно, вечно.
Там сердце и душа, да благородство правды,
Там на вершинами растелятся безбранные ветра,
Там в сладком предвкушенье духом веет завтра,
И оставляет мякгий след ушедшее вчера.
Там города, там облака так низко пали над красою
Кораллов черепиц. И мрамором блестят
Мосты добра и веры над поверхностью морскою,
А берег летней чистой зеленью объят.
Там помощи предложут руки ненаглядные,
Там нет ни плутовства в глазах, ни слез скупых,
Там кровь  течет по жилам, а не пятнами
Ссыхает на увязжих в сумраке и грязи мостовых.
Там шпаги да мечи не блещут хмурой сталью,
И пот сверкающий не стынет над губой,
И тело не пронзает дюжьей болью да печалью,
Там светят звёзды. И надежды. И любовь.
И руки жаждется раскинуть над долиной,
Вдохнуть свободы дух, воспеть стихи, забыть врагов,
Но вдруг ударит тьма, да в уши каверзный и длинный
Звон проклятущих, обжигающих запястия оков.
А все лишь сон, мираж, что разбивается хрусталью,
И вскоре он угаснет, от отчаяния крича,
Убьется истиной, как белым острым скальпелем
На узком столике бездушного врача.