Меня зовут Кеша. Я - снеговик. Маленький снеговичок.
Катя слепила меня в середине февраля из скудного одесского снега. Я вышел аккуратный и красивый. Глаза из чёрных бусинок, нос - маленькая морковка. Катя долго искала подходящие веточки для моих рук. Но оно того стоило. Нашла почти одинаковые, с элегантными тонкими "пальчиками".
Катя принесла меня к себе домой, и поселила на балконе. Я стоял в небольшой тарелке, и смотрел на Мир с высоты пятого этажа. Слева от меня находилось какое-то засохшее растение в керамическом зелёном горшке; из грунта криво поднимался его мёртвый ствол. Справа - пепельница. Она была переполнена, и непоместившиеся окурки валялись вокруг белыми опарышами. Внизу на полу лежало полмешка картошки, куча пыльных бутылок и прислонённый к стене грязный велосипед.
Снаружи оказалось интереснее: там ходили люди с сосредоточенными лицами, и по деревьям карабкались пушистые коты.
Ворона спикировала на голую мокрую ветку платана прямо напротив меня. Ветка от неожиданности качнулась под тяжестью птицы и, спружинив, попыталась сбросить лишний вес. Но пернатая крепко держалась, обхватив опору своими пальцами, или как там они называются. Оттопырив хвост и, немного расправив крылья, она быстро восстановила равновесие. Ворона склонила голову набок и, удивлённо уставившись на меня левым глазом, истерично каркнула. Я ответил ей в том смысле, что напрасно, мадмуазель, ругаетесь. Посмотрите вокруг, - сказал я. - Жизнь прекрасна!
Вечером ко мне на балкон зашла Катя. У неё в руке был бокал красного вина. Она сделала длинный глоток, закурила и сказала:
- Привет, Кеша! Как ты тут устроился? Не скучаешь?
Затем вынула из кармана халата несколько пуговиц и длинный полосатый шерстяной носок. Щурясь от дыма, Катя прилепила пуговки рядком на мою грудь, а носок повязала мне на шею, как шарф. Потом сходила в комнату за зеркальцем, и дала мне посмотреться.
- Что скажешь, красавчик? Нравится?
Мне нравилось.
Она глубоко затянулась, глядя мимо меня куда-то вдаль, и, задумчиво выпустив дым, произнесла:
- Ну, надо же, каким он оказался мудаком!
Хлебнула из стакана, заглянула мне прямо в глаза и продолжила:
- Буду с ним разводиться. Такие дела.
Мне очень хотелось как-то её утешить, нежно провести рукой по красивым распущенным волосам, крепко прижать к себе и, вдыхая её безумный запах, прошептать прямо в ухо тёплые ласковые слова.
Но она уже вернулась в комнату.
К утру потеплело, и Катя перенесла меня в морозильник. Я устроился между формой для льда и початой пачкой пельменей. Там было темно, морозно и пахло студёным мясом.
Каждый вечер, приходя с работы, Катя доставала меня, и мы беседовали. Вернее: она разговаривала, а я слушал.
Катя ставила меня на стол перед собой, наливала себе хересу и говорила:
- Что-то худо мне, Кеша. Но ничего не поделаешь: надо перетерпеть. Скоро должно стать полегче. Фигня, старина. Прорвёмся.
Или так:
- Ну и бестолковый сегодня день выдался, я тебе скажу! Одно только радует: завтра выходной! Ладно, пойду, прогуляюсь немного. Не грусти!
И снова возвращала меня в морозилку.
Однажды Катя вытащила меня, и водрузила не на стол, а на подоконник. Стоял погожий майский день. Окно было приоткрыто, и мне казалось, будто стекло вот-вот лопнет под напором сумасшедших запахов весны.
В квартиру то и дело заходили грузчики. Они брали что-то из мебели и, покряхтывая, выносили. Потом возвращались за следующим предметом. Катя напряжённо мерила шагами пустеющее жильё.
Когда вынесли холодильник, она подошла ко мне, и грустно сказала:
- Ну, вот и всё, Кеша. Мужа у меня не стало. Квартиру мы продали, деньги поделили. Буду искать себе другую квартиру. И другого мужа. Буду жить дальше. Такие дела.
Она помолчала немного, вздохнула и добавила:
- Прости, дорогой! Спасибо тебе за всё! Прощай!
Её жаркий поцелуй обжёг мне лицо. На щеке остался ароматный след красной помады. Она вышла из пустой гулкой квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я услышал, как в замке повернулся ключ. Стало тихо-тихо.
Пахло не успевшей опуститься пылью и её духами. Я почувствовал невыносимую жару. Я таял. Тарелка, в которой я стоял, переполнилась водой. Капли стекали на подоконник, и с него тихо шлёпались на пол. Солнце, вывернувшись из листьев платана, ударило мне в глаза.
Я размышлял о том, что совсем скоро вода, в которую я превращусь - испарится. А на подоконнике останутся лишь пуговицы, бусинки, две веточки, сморщенная морковка и мокрый носок. Я перейду в другое агрегатное состояние, стану облаком, паром. И полечу по небу. И оттуда, сверху стану искать свою Катю. И обязательно найду её. И следующей зимой упаду снежинками прямо к её ногам. И она снова вылепит меня. И мы опять будем вместе.