Аннотация: Солженицын и Брутенц. Супер-краткая рецензия на книгу К.Брутенца "Тридцать лет на Старой Площади"
Солженицын и Брутенц. Супер-краткая рецензия на книгу К.Брутенца 'Тридцать лет на Старой Площади'
Сразу признаюсь, что книгу К. Н. Брутенца (автор - бывший первый заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС и советник Президента СССР) я прочитал не полностью.
Некоторые фрагменты я читал внимательно и последовательно, некоторые - конспективно, а некоторые остались непрочитанными.
Лично К. Н. Брутенц мне симпатичен. Искренний, образованный, культурный человек, лояльно относящийся к друзьям, семьянин, любящий родителей, жену, детей. Квалифицированный политолог. Отличный мемуарист. Человек с явным литературным даром.
Однако, внимание читателя направляется не только к личности, но и к мировоззрению, к результатам политической деятельности.
После чтения биографии Александра Солженицына и мемуаров Карена Брутенца возникает желание высказать фрагментарные сопоставления этих двух фигур.
Естественно, подробное сопоставление требует написание обширного текста, для чего требуется значительное время.
Поэтому постараемся быть максимально краткими. Поставим в центр изложения понятие 'европеизация'. Сопоставление проведем по трем позициям (1) Отсутствие-наличие сопротивляемости, (2) податливость-враждебность приманкам, (3) отсутствие реализма.
Примерно с 30-х годов 20 века СССР взял курс на принудительную европеизацию. Этот курс продлился примерно до середины 50-х годов - до прихода к власти Хрущева.
Курс СССР на европеизацию в 30-50-х годах 20-го века был подорван (а) тем потоком событий, которые последовали после победы союзников над Японией, и (б) не подписанием СССР Сан-Францисского договора 1951 года.
Ни Солженицын, ни Брутенц не понимали в полной мере необходимости европеизации России (СССР).
Солженицын школьные и студенческие года провел в восточно-республиканской культурной среде. Для него - при такой среде и при таком социальном опыте - вообще не существовало проблемы европеизации.
Брутенц провел ранние годы своей жизни в Баку. В его воспоминаниях видна идеализация жизни в Баку - если не считать постепенного обострения межэтнических отношений.
Солженицын и Брутенц подходят к активной социальной роли примерно одновременно приходом к власти Хрущева.
В этот период принудительная европеизация продолжается по инерции, но уже затухает.
Попытка Брежнева продолжить курс на европеизацию через 'разрядку' и другие политические векторы была слабой, нерешительной и неудачной. На кого мог опираться Брежнев в этой политике?
'БРЕЖНЕВ. ... Какая была обстановка? Хрущев угрожал - от башмака до мата и ракет. (...) Теперь же совершенно другое. Двенадцатый год мы ведем одну линию, ровную последовательную политику, которая принесла нам доверие. ' (Из книги К. Брутенца).
Солженицын - в силу ряда обстоятельств - переходит из положения успешного офицера в положение заключенного и демонстрирует огромный уровень сопротивляемости. Но на что направлена его сопротивляемость?... За рубежом Солженицын воспринимается как лидер некоторых сил в СССР, как своего рода лидер оппозиции... У Солженицына огромный уровень сопротивляемости. Но кого он представляет?
Брутенц описывает случай, имевший место в Баку - руководитель психиатрической клиники решил сопротивляться тенденции выдавливания и затеял интригу. Интрига завершилась успешно. Но в итоге этот руководитель клиники уехал из Баку в какой-то город Поволжья.
По первому образованию К.Н. Брутенц был врачом, по второму - историком.
Брутенц осудил в своей книге и интригу руководитель клиники, и политику выдавливания, но также уехал из Баку (в Москву). Он, позже, перевезет из Баку в Москву и своих родителей.
Интересен рассказ Солженицына, как он не получил московской квартиры в период краткого периода сближения с Хрущевым.
Не менее интересны рассказы К. Брутенца о его визитах на Кубу и другие развивающиеся страны. Подробные рассказы о разного рода контактах с разного рода политическими силами третьего мира... Открывались огромные - привлекательные - перспективы...
К середине 80-х годов постепенно истощилась инерция европеизации, инерция, созданная в 30-50-х годах 20 века... Попытка Брежнева возобновить политику европеизации в новой форме провалилась.
И Солженицын, и Брутенц до 1985 года представляли будущее совершенно не так, как в действительности начали развиваться события. Их представления об СССР (о России) оказались совершенно не реалистичными.
Александр Солженицын отмечал, что после прекращения существования СССР за границами России остались десятки миллионов русскоговорящих людей.
В книге К. Брутенца читатель видит бесконечную вереницу стран третьего мира и их лидеров. Все они имели доступ на трибуну ООН.
Кто-нибудь из них (товарищи, друзья, братья!) с трибуны ООН выразил обеспокоенность, сожаление - по отношению к судьбам десятков миллионов?
Завершая эту супер-краткую рецензию, приведу несколько интересных цитат из книги К. Брутенца.
Гвинея, 1960 год. 'Ко мне [к Брутенцу] и обозревателю 'Известий', покойному В. Кудрявцеву, подошел заведующий одной из редакций советского радио Б. Он жил с нами в одной гостинице. Характер его суетливой активности заставлял подозревать, что подлинной его профессией является отнюдь не журналистика. Но работал он, как нам казалось, явно неловко, к тому же весьма неважно знал французский язык. Он стремился перезнакомиться с различными людьми, и первым его вопросом неизменно было 'El qui vous etez?' (исковерканный французский, что-то вроде: 'Кто вы будете?'). Так вот, мы видим, как к нам приближается высокий красивый негр в ослепительно белом элегантном костюме, молча обмениваясь рукопожатиями с присутствующими. То же самое он проделал с нами, мы раскланялись в ответ.
И только 'радист', сжимая обеими руками ладонь негра, задал свой традиционный вопрос. Выдернув руку и не оборачиваясь, незнакомец бросил через плечо: 'Секу Туре' - то был президент Гвинеи.'
'Ведомство внутренних дел, представляемое заместителем союзного министра Б. Елисовым. Генерал, особенно поначалу, держался слишком напористо, и я вынужден был сделать ему замечание, видя, как он открывает дверь к секретарю обкома чуть ли не 'ногой'. Всем своим поведением он как бы говорил: 'Вы там говорите, заседайте, а я свое дело, настоящее дело, знаю'. Отношение к происходящему выразилось в вырвавшемся у него возгласе: 'Когда этот балаган кончится?''
'В заключение не могу не сказать, что от Советского Союза на Ближнем Востоке осталось солидное, хоть и небезупречное наследство.
И это может служить своего рода итогом советской ближневосточной политики. Речь, прежде всего, идет о весьма разветвленной структуре связей и доверительных контактов, каких не имело, пожалуй, ни одно другое государство. Для многих арабских стран СССР стал партнером номер один. Его влияние на Ближнем Востоке было вполне сравнимо с американским, несмотря на несопоставимость экономических потенциалов. И оно помешало США подобрать все англо-французское наследство в регионе.' ...
Судя по книге, К. Брутенц честно, ответственно, добросовестно выполнял те обязанности, которые были на него возложены (в соответствии со своим пониманием долга и в соответствии со своей картиной мира).
Сначала истощился основной потенциал европеизации, начатой в 30-х годах 20 века. А теперь истощаются еще остающиеся фрагменты европеизации...