Аннотация: Тёплые перины и Адлиг Швенкиттен. Рассказ о литературном произведении Александра Солженицына.
Тёплые перины и Адлиг Швенкиттен. Рассказ о литературном произведении Александра Солженицына.
Александр Исаич хорошо поработал с архивными материалами, сформировал картотеку и был готов писать рассказ об окружении батареи в Восточной Пруссии.
"Они вспоминают, как я бросил батарею и бежал в тыл.
Много воспоминаний."
Посмотрим на ситуацию с той стороны. С точки зрения командира немецкой танковой дивизии и с точки зрения того военнослужащего, который срезал с майора Боева его ордена...
"От вечера 25 января, когда первые советские танки вырвались к Балтийскому морю, к заливу Фриш-Хаф, и Восточная Пруссия оказалась отрезанной от Германии, - контрнаступление немцев на прорыв было приготовлено всего за сутки, уже к следующему вечеру."
Напишем и о советском генерал-лейтенанте, начальнике артиллерии армии...
Чем хорошо такое построение рассказа? Читатель видит последовательно разворачивающиеся картины событий и переходит от одного сюжетного элемента к другому. Читателю ясна панорама событий...
"Кем я был? Одним из многих подчиненных?"
Хорошо не быть подчиненным. Хотя это и тяжело... Вечные поездки с тяжёлыми продуктами...
"...подозревали мои особые тесные связи с Хрущёвым..., звали меня, чтобы в полчаса выписать мне московскую квартиру (это - в их руках), - я гордо отказался ехать. ... я гордо отказывался от московской квартиры ... обрёк себя и жену на 10 летнее тяжкое существование в голодной Рязани, потом и притеснённый там, в капкане, и вечные поездки с тяжёлыми продуктами... (А в дальнем просвете жизни хорошо...)"
Тяжело было сумки с продуктами из Москвы в голодную Рязань возить... Но самостоятельности при таком варианте - больше...
Построим рассказ по-другому...
Александр Исаич написал название рассказа: "Адлиг Швенкиттен".
Пуховики! То есть, пуховые перины...
"Столпленные каменные дома с крутыми высокими крышами; спаньё на мягком, а то и под пуховиками; в погребах - продуктовые запасы с диковинами закусок и сластей; ещё ж и даровая выпивка, кто найдёт."
"Каждый дом квартировки - как чудо. Каждая ночёвка - как праздник.
Комиссар бригады подполковник Выжлевский занял самый видный дом в деревне...
Когда Вересовой вошёл доложиться, Выжлевский - крупноплечий, крупноголовый, с отставленными ушами, сидел, утонувши в мягком диване у овального столика, с лицом блаженным, розовым. (Этой голове не военная фуражка бы шла, а широкополая шляпа.)
На том же диване, близ него, сидел бригадный смершевец капитан Тарасов...
Сбоку распахнута была в обе половинки дверь в столовую - и там сервировался ужин, мелькнули две-три женские фигуры, одна в ярко-синем платьи, наверно немка. А была и политотдельская, переоделась из военного, ведь гардеробным добром изувешаны прусские шкафы. Тянуло запахом горячей пищи.
Вересовой с чем пришёл? В отсутствие комбрига он был формально старший, и мог бы сам принять любое дальше решение. Но, прослужив в армии уже полтора десятка лет, хорошо усвоил не решать без политруков, всегда надо знать их волю и не ссориться. Так вот насчёт перевозки штаба? - не сейчас бы и ехать?
Но явно: это было никак невозможно! Ждал ужин и другие приятности. Такой жертвы нельзя требовать от живых людей.
- Ну, Костя, куда сейчас ехать? Среди ночи - что там делать? где остановимся? Завтра встанем пораньше - и поедем.
И оперуполномоченный, всегда уверенный в каждом своём жесте, чётко кивнул.
Вересовой не возразил, не поддакнул. Стоял палкой.
Тогда Выжлевский в удобрение:
- Да приходи к нам ужинать. Вот, минут через двадцать.
Вересовой стоял - думал. Оно и самому-то ехать не хотелось: эти прусские ночлеги сильно размягчают. И ещё соображение: 1й дивизион стоит разукомплектованный, не бросить же его.
Но и взгреть могут.
Тарасов нашёлся, посоветовал:
- А вы - снимите связь и с армией, и с дивизионами. И вот, для всех мы будем - в пути, в переезде.
Ну, если смершевец советует - так не он же и стукнет?
А ехать на ночь - и правда, выше сил."
Штаб остался в теплых перинах, бригада выдвинулась на новые , не защищенные пехотой позиции, а связь отправили вслед за пушками - на новые позиции. Так что у командиров при батареях не было связи со штабом и не было возможности доложить, получить приказ и изменить беззащитное положение на менее уязвимое.
"А штаб бригады перестал отзываться по рации. Хорошо, наверно уже поехали."
"Допросив перебежчика через планшетиста и сам голос его наслушивая, дружелюбную готовность, поверил Топлев, что - не врёт...
Но если он не врёт и не ошибается - так наши пушки совсем беззащитны, пехоты же до сих пор нет!..
Но - что было надо сейчас? Что было можно делать сейчас?..
Скорей бы, скорей бы штаб бригады нашёлся!
Понукал радиста: вызывай их, вызывай!
Но - нету связи, как нет.
Ну, что с ними? Необъяснимо!"
Майор Боев: "Но оттянуть и две другие батареи за Пассарге? Это - уже полностью самовольная смена позиции, отступление. А есть святой принцип Красной армии: ни шагу назад! В нашей армии - самовольное отступление? Не только душа не лежит, но и быть такого не может! Это - измена родине. За это судят - даже и на смерть, и на штрафную.
Вот - бессилие.
Ясный, полный смысл: конечно, надо отступать, оттянуть дивизион.
И ещё ясней: это - совершенно запретно."
Да, так получается сюжет... Теплые перины...
Завершаем сюжет: "Пошли искать и Боева, и его комбатов. Несколько солдат и комбат Мягков лежали близ Боева мёртвыми. И сам он, застреленный в переносицу и в челюсть, лежал на спине. Полушубок с него был снят, унесен, и валенки сняты, и шапки нет, и ещё кто-то из немцев пожадился на его ордена, доложить успех: ножом так и вырезал из гимнастёрки вкруговую всю группу орденов, на груди покойного запёкся ножевой след."
А я, вспоминал Александр Иcаич, в тех событиях не потерял ни одного человека.
Да и при работе в Рязани, в полном окружении, потери были минимальны, почти их и не было...
Так что не зря не поехал за московской квартирой, остался в Рязани... А в дальнем просвете жизни хорошо...
Александр Исаич немного сомневался. В одном рассказе получилось множество сюжетных линий, множество информационных элементов. Для читателя - особенно для читателя, не привычного к военным подробностям - все это трудно удержать в голове и составить связную картину происходящего.
Здесь и неясность географическая: кто, где, куда, откуда?... И неясность организационная: кто кому подчиняется, что кто решает, почему решения того или иного действующего лица важны и в чем состоит значение каждого решения? Всё понятно, когда есть картотека. Но у читателя картотеки нет?
А может быть, это и хорошо, что есть эта информационная стохастичность? Может быть, в период прорыва в Восточной Пруссии и короткую эпоху теплых перин информационный туман был во многих головах?