Аннотация: Рассказ играл на ХиЖ-2010 (под именем Виталия Абрикосова) и всего-навсего поделил 14-15 места в группе. Получается, что чуть ли не худший мой рассказ.
Пятнадцатая соната Бетховена
Мне оторвало кисть руки, когда мы работали в энергетическом отсеке станции. Трос оборвался и срезал руку чуть выше запястья. Я работал спокойно, как раз эти самые тросы растяжки менять готовился. Услышал крик Веньки Иванова: "Виталя!", оглянулся. Успел увидеть, как истончившиеся волоски троса, словно в замедленном видео лопнули, а дальше - темнота. Даже боли никакой не было.
Очнулся уже в палате. Потолок белый, чистенький. Кругом трубки, железяки блестящие, рука правая, покалеченная в металлический футляр убрана от самого плеча, чешется зараза! С левой стороны сидит веселый толстенький очкарик, и что-то радостно объясняет стоящим рядом моей жене и Сережке. У Сережки глаза по пятнадцать рублей, и явно в голове какая-то идея бродит, так что когда очкарик и мама потеряют бдительность...
- Ага! - сказал очкарик. - Очнулись! С добрым утром! Точнее, с добрым днем!
- Виталий! - укоризненно сказала жена. - Ты не представляешь, как мы волновались!
Я смутился. Она у меня строгая, чем-то на мою маму похожа. Постоянно чувствуешь, что тебя сейчас в угол поставят.
- Если бы не доктор, Андрей Петрович... - продолжила жена.
- Что вы! - толстячок-очкарик замахал руками. - Совершенно напрасно волновались. Слава богу, не в двадцатом веке живем, наука уже все-таки что-то может. В том числе и конечности восстанавливать, - доктор повернулся к Сережке и важно поднял вверх указательный палец, - по-научному - регенерировать!
- Все-таки такая травма, - покачала головой жена.
- Да какая там травма! - улыбнулся доктор. - Вот был у нас пациент. Он между двух грузовых блоков попал. Левая нога - фарш! Правая нога - отбивная! - очкарик даже причмокнул от удовольствия.
- Какие вы страсти рассказываете! - ужаснулась жена.
- Это не страсти, что здесь страшного? Восстановили, так после восстановления он начал бегом заниматься и даже стал рекорды ставить. Представляете, - Андрей Петрович снова уставился на Сережку, - во время восстановления этот пациент представлял себя великим бегуном, и тщательно представлял себе ноги, как у Роджера Гаусса, или как у Усамы Болта - я уже не помню, кто у него в любимцах был. И сумел-таки сформировать свои нижние, не побоюсь этого слова, конечности, в точности как у своих кумиров! Великая сила внушения! Сейчас готовится к участию в олимпиаде в беге на сто метров. С барьерами.
- И что? Так можно любые-любые ноги и руки вырастить? - восхитился Сережка. - Даже как у супертрансформера капитана Лукаса?
- Наука еще не знает ответа на этот вопрос, - вздохнул очкарик.
Потом доктор стал говорить с моей женой о диетах и лечебной гимнастике по выписке из больницы, а я стал думать, как бы мне руку почесать.
Жена с сынишкой ушли, доктор вернулся, похлопал меня ласково по регенератору и спросил участливо:
- Беспокоит что?
- Чешется, - признался я. - Жутко чешется.
- С этим мы бороться не в состоянии, - смутился доктор. - Так что пару недель вам придется потерпеть, пока все не отрастет у вас. Постарайтесь отвлечься чем-нибудь. Честно говоря, тот пациент, который на олимпийских играх участвовать собрался, о бегунах думал, потому что иначе просто совсем от чесотки с ума сходил.
- А что? - не понял я, - Про бегуна вы правду рассказали?
- Ой! - воскликнул доктор. - В жизни столько всего удивительного происходит. Так что подумайте. Вдруг вы мечтали о каких-нибудь других руках! Например, о руках Ли Гаосюна из "Шаолиньский старец возвращается" Такие длинные, крючковатые, и в стиле дряхлой обезьяны - он встал в стойку, - Ли Гаосюн так медленно пальцами шевелит, а потом по бронированной двери - Йааааааа!!!
Самое интересное, что в детстве я действительно мечтал о других руках. Мы с Колькой Митрофановым в музыкальную школу ходили, он на пианино, а я на аккордеон. На пианино я толком ничего сыграть не мог, у меня ручка в маму, маленькая очень. Я даже на аккордеоне (а там клавиши поуже, чем на пианино) мог взять только одну октаву. Да и сейчас, хотя и подрос - не намного больше возьму. Уж как я не извращался при сложных аккордах! И всегда завидовал Кольке. У него пальцы были длинные, сильные, он что хочешь мог сыграть. Мне всегда казалось, что все дело в кисти и пальцах, что если бы мне такую кисть как у Кольки, то, ах, как бы я сыграл!
Потянулись дни лечения. На третий день радостный сын притащил свои комиксы, и выждав, когда мама была занята разговором с доктором, стал показывать мне картинки и заговорщицки шептать:
- Вот смотри, - тыкал он в очередной аляповатый ужас, - на каждом пальце у супертрансформера присоски, выдерживающие по пятнадцать тон!
- Это значит, что я смогу удержать в руке энергетический блок станции? - спросил я.
- Каждая присоска выдерживает пятнадцать тонн, папа, каждая!
- Шесть, - поправил меня Сережка. - Или семь. У капитана Лукаса было разное количество пальцев. А еще он мог выстреливать из ладони клейкой лентой. И пальцы у него могут соединяться по два и по три, становиться твердыми-претвердыми и превращаться в клешни. И этими клешнями он вскрывал скафандры фульдов. А еще рука могла вытягиваться в щупальце...
- Вряд ли это получится, все-таки супертрансформер был наполовину инопланетянином. А у нас в руке кости, мышцы, связки всякие, как они срастаться будут, да в щупальца вытягиваться? Может, попробуем что-то менее экзотичное? - Про фульдов я решил не уточнять.
- Папа!!! - зашипел Сережка. Тут как раз жена вошла, сын торопливо сунул картинку мне под одеяло и зыркнул так, что я минут пять добросовестно представлял, как моя рука вытягивается в щупальце.
На самом деле очкарик-доктор и Сережка заразили-таки меня этой дурацкой мыслью про другую руку. Делать было абсолютно нечего. Трехмерки я не любил, а читать лежа в строго горизонтальном положении было очень неудобно. Оставалось мечтать.
Нужную руку я себе очень хорошо как раз представлял. За основу взял не Колькину, у него она все-таки какая-то костлявая и тощая выросла. К нам в музыкальную школу Геворг Меликян приезжал. Он нашу музыкальную школу заканчивал, и как раз в то время гремел с концертами по всей Земле и спутникам. Вот у него ручища была - мощь! Не знал бы - никогда не сказал бы, что он пианист. Сказал бы, что кузнец. Молотобоец. Или борец, который пальцами гвозди гнул. Говорили, что он больше чем полторы октавы спокойно брал. От до до соль следующей октавы. Рассказывал, показывал, я вообще не понимаю, какая же у суставов гиперподвижность должна быть, чтобы при его скорости игры фаланги пальцев по всей комнате не разлетались! Играл Бетховена. Апассионату. И Лунную сонату, конечно же.
Иногда меня от моей мечты отвлекали. В пятницу главный инженер, Василий Львович с Венькой Ивановой завалились. Даже жены моей не побоялись. А зря, она их в угол загнала, точно задушила бы каким-нибудь шлангом, спасло, что доктор имущество ломать не позволил.
- Елена Николаевна! - слабо защищался наш главный, - поверьте, Елена Николаевна, что никто такого предусмотреть не мог! Нормальные тросы были, проверяли их, и на внутреннюю усталость проверяли. Теперь вот работы полностью остановили, надо будет думать...
- О чем думать? О чем вы думали когда?.. Теперь даже и думать не смейте! - шипела жена. (Понятно у кого Сережка шипеть научился?)
- А о чем думать? - спросил доктор.
- О прочностных характеристиках, - ответил Василий Львович.
- О прочностных характеристиках можно, - разрешил доктор, - это для формирующихся костей полезно.
Главный вздохнул с облегчением и стал примериваться, куда чертежи удобнее проецировать, разве что на Ленку постоянно косился:
- Как ты думаешь, Виталик, если мы растяжки в блоке...
Так вот, о Бетховене. Почему-то все считали, что Лунная соната - это мое любимое произведение. И у Бетховена, и вообще. Колька Митрофанов, когда после очередных гастролей ко мне приезжал, всегда ее играл. На самом деле Лунную сонату я терпеть не мог. Первая часть у нее очень уж заезженная. А про вторую никто из обычного народа и не знает. Мне эта часть напоминала какие-то скачки с препятствиями.
Если уж выходить на сцену, выходить серьезно, к роялю, как Колька, то мне всегда хотелось играть пятнадцатую сонату, а не Лунную, которая имела номер четырнадцать. Самое интересное, что я слышал ее всего раз или два, подарили мне как-то диск со всеми сонатами Бетховена. Сейчас, лежа в больнице, я совершенно не мог вспомнить ее мелодии, даже названии, а у нее тоже какое-то свое название было, не только номер. Остался в памяти только сам факт, что пятнадцатая соната - это красиво, и что она незаслуженно забыта, оттеснена в сторону своей предшественницей.
А что? В принципе, в моей внешности есть что-то такое, раз уж та же Ленка за меня, а не за Митрофанова замуж вышла. В смысле, проникновенное. Руки у меня музыкальные появятся, по крайне мере одна, о второй потом как-нибудь подумаем. В музыкальной школе, пусть и по классу аккордеона, я тоже на хорошем счету был. Мне даже мой учитель предлагал дополнительно заниматься, чтобы в консерваторию нашу по классу народных инструментов поступать. Я отказался, уже к тому времени решил, что пойду по другому пути. Может и зря отказался? Глядишь, и получилось бы из меня что-то реально путное, а не простой инженер? Осталась же эта мечта, о пятнадцатой сонате, которая сейчас вспомнилась? И ведь не о сцене мечта, не о славе. Честное слово, что не о сцене! О чем-то невысказанном что ли? О том, что можешь большее? Может, еще не поздно к не вернуться?
Пришло время снимать аппарат, смотреть что получилось, да и выгонять меня из больницы. Жена пришла с сыном. Сережка просто дрожал от нетерпения. Крутился юлой, пару раз умудрился в самом прямом смысле этого слова запутаться в ногах у доктора. Ребята с работы зашли вместе с главным инженером. Стояли и лыбились робко в углу. Врачи забежали по такому случаю с медсестрами. Только-только Андрей Петрович собрался речь сказать и аппарат регенерационный отключить, как - трах! Бах! - в палату ворвался сам Николай Митрофанов, великий пианист, звезда концертных залов.
- Как! - воскликнул он. - Почему так? Что же вы мне не сказали? Ну, Виталик, ладно, что с него взять, но Ленка, ты же могла меня предупредить? Узнал случайно, прямо из Мельбурна сюда. Я тут привез кучу всего, из Австралии, но если еще что-то надо, то...
- Коль, - сказал я, - меня сегодня выписывают.
- Уже? - по-моему, Колька расстроился.
- Не на работу, - успокоил его доктор, - а под амбулаторное наблюдение. Но давайте все-таки приступим к тому, зачем здесь собрались. Итак, мы регенерировали-регенерировали и, наконец, вырегенерировали.
Он внимательно осмотрел всех собравшихся, и, по-моему, подмигнул моему сыну. Еще несколько минут ушло на то, чтобы выкачать из аппарата функциональный раствор. Наконец, все замерли, затаили дыхание, Андрей Петрович повернул ключик и раскрыл аппарат.
- А ну-ка дайте-ка фотографии руки до полученной травмы? - он некоторое время всматривался в фото и в новую руку. - По-моему, точно такая же, как и была. Даже родинка на старом месте. Только оволоснение еще не восстановилось.
По-моему, при этих словах он посмотрел на Сережку и развел руками, Сережка же в ответ посмотрел на меня так яростно, что просто готов был молнии метать. Или заново отрезать отросшую руку и начать весь процесс регенерации с самого начала, но уже под своим ежеминутным контролем.
- А ну-ка, а ну-ка! - великий пианист растолкал собравшихся, и протянул свою музыкальную кисть с великолепными длинными пальцами к моей регенерированной. К моей старой руке, даже с родинкой на прежнем месте, которой я физически не мог взять ничего больше октавы, и которой бесполезно было даже пробовать, что-то играть на рояле.
Жена раздраженно оттолкнула Митрофанова и завладела моей рукой сама. Остальные вытягивали шеи, пытаясь разглядеть все со своих мест. Я поднял глаза на народ и попытался улыбнуться.
- Что вы глазеете? - спросил доктор. - Попробуйте пошевелить кистью.
Я поднял руку и убрал пальцами завиток волос с Ленкиного лба.
- Ура! Работает! - Закричал Колька.
- Урааааа!!! - закричали все.
- Послушайте, - сказал Митрофанов. - Я привез столько всего, что бедным Лисицыным все равно все это не съесть. Поэтому на правах старейшего друга семьи я приглашаю всех к ним в гости. Мы будем праздновать новую руку у этого счастливчика, Виталика Лисицына, у которого все в жизни получается, даже отращивать свои золотые руки! Виталик, у тебя же есть пианино? Я знаю, что есть! А я дам концерт, я давно для него не играл. Даже его любимую лунную сонату. Ну что, поехали?