Когда автор начинает роман, особенно когда он начинает свой первый роман, так сказать, роман номер один, он начинает его не просто так, а с целью как минимум перевернуть всю литературу, что была до него. Ниспровергнуть основу.На меньшее автор не согласен! Поэтому очень опасно критикам и читателям сравнивать такое произведение с каким-либо другим. Просто-таки неуместно. Любое первое произведение - это бунт! Бунт против тех, кто не понимает внезапно возникшего желания излить свою душу и высказать свои мысли. Бунт против тех, кто не понимает, какие же мысли автор высказывает автор. Словом, бунт против всех в этом мире. А вместе с автором - бунтуют и герои. Они тоже ниспровергают и переворачивают, только в своем мире. Борются. С чем-то или кем-то. И совершенно не важно, каким термином называется это что-то, или как зовут и в какой должности этот кто-то находится. В любом случае герой бунтует против несправедливости.
* * *
Название замка не говорила мне ни о чем. Ну, перевели и что теперь? Почему девушка плачет? Я почувствовал себя очень неловко. Во-первых, я не понимал, что надо делать с женскими слезами. Наверное, надо как-то утешать. Но как? А во-вторых, мне было стыдно. Если еще совсем недавно я предлагал Андриетте остаться вместе, защищать ее и тому подобные благоглупости. А сейчас мне наоборот хотелось оказаться от нее подальше. А все потому, что сытая и размеренная жизнь, пусть даже в течении одной ночи и одного дня засосала меня с потрохами. Слезы Андриетты обещали новую беготню, а бегать мне решительно не хотелось.
И, главное, серая зараза на моем запястье молчала. В отместку, наверное. Конечно, "приключения, приключения, ни дня без приключений" - это такой девиз у этой самой серой заразы был. Теперь серая зараза наверняка праздновала где-то там., в серозаразных глубинах сознания. Я просто чувствовал, как она (то есть эта серая зараза) пела и смеялась надо мной, так неловко вляпавшимся... Еще не знаю во что, но точно вляпавшимся. Серая зараза, серая зараза. Сейчас еще пять раз повторю "серая зараза", может и полегчает.
- Эээ, - протянул я, чувствуя, что пауза неприлично затягивается, - я конечно сочувствую. Наверное, теперь вам труднее будет встречаться с женихом...
Андриетта с ужасом посмотрела на меня, как будто я сказал какую-то гадость.
В этот самый момент дверь в особняк графини за моей спиной распахнулась, и раздался дикий вопль:
- Окружаем! Заходим! Бей бандитов! Враг не пройдет! Победа будет за нами!
Я оглянулся. На крыльце стояла сама графиня, как была в домашнем платье, в одной руке у нее горел факел, в другой она держала какую-то железяку, что-то вроде шпаги, и не только держала, но и активно размахивала этой самой железякой над головой. За спиной графини, в дверном проеме, стараясь не попасть под шпагу воительницы, теснились слуги. Вооруженные слуги. Вооружались они явно впопыхах и первыми попавшими под руку предметами. Так, почему-то оказавшейся в первом ряду помощница кухарки сжимала хлыст, а кучер Петруха - сковородку.
- Мы прогоним подлых бандитов, - закричала графиня, - что за времена, не дают мирным людям спокойно спать!
Я хотел что-то крикнуть, но не придумал что и просто помахал рукой, стараясь показать, что все в порядке. Рени вгляделась в темноту и спросила:
- Виконт, это вы? С вами все в порядке?
- Ага, - ответил я.
Графиня осторожно сошла с крыльца, и потихоньку, шажок за шажком подошла ко мне.
- А где разбойники? - спросила она.
- Нет разбойников, - развел я руками.
- Ах, тут были разбойники? - воскликнула Андриетта.
Рени наконец-то заметила девушку и подозрительно уставилась на нее.
Тем временем и слуги графини осмелились спуститься с крыльца, подойти ко мне и встать вокруг, впрочем, на некотором расстоянии.
- Кто это? - спросила графиня, почему-то не решаясь осветить бедную девушку факелом. Пришлось пояснять:
- Это Андриетта. Помните? Племянница Сегра. За ней гонялись сероплащники.
- Ах, за мной гонялись сероплащники! - воскликнула Андриетта. Потом подумала и переспросила: - И разбойники? О!
- Виконт сказал, что он слышит шаги разбойников, выхватил свое удивительное оружие и выскочил в окно! - подтвердила графиня.
- О, мой герой! - Андриетта по-моему просто разучилась говорить спокойно, только восклицала. - Вы опять меня спасли!
- Он разогнал всю банду разбойников! - Рени огляделась вокруг и действительно, не заметила никаких разбойников кроме своих собственных слуг. Потом графиня подошла ко мне поближе, вгляделась и всплеснула руками:
- Святая сила! Что они с вами сделали?!!
На самом деле сделали не они, а оно - то есть дерево, но я не стал вдаваться в такие мелкие подробности. Видок у меня действительно был еще тот - лицо расцарапано, заплатки на творении великого Бестиара отодраны и открывашка в руке. Прямо скажем - воинственный вид. Рени тотчас стала хлопотать, так активно, что я с трудом увернулся от шпаги в ее руке. Внезапно графиня остановилась, повернулась к Андриетте и спросила:
- А вы что тут делали?
- Понимаете, - снова шмыгнула носом племянница Сегра, - моего мужа сегодня перевели из каземата в замок Лак...
- Ах!!! - ахнули все, и графиня и слуги. Зазвенела сковородка, выпавшая из рук кучера. Похоже, что только я не знал об ужасной сущности замка Лак.
- Боже мой! Бедное дитя! - некоторая первоначальная подозрительность графини по отношению к Андриетте растаяла. - В какие ужасные времена мы живем!
Графиня, прося поддержки, протянула руки со шпагой и факелом к окружающим, чуть было не проткнув острием помощницу служанки.
- Мы не можем оставить без своего внимания столь ужасные события! - графиня явно заразилась от Андриетты восклицательностью. - Мы должны протестовать!
- Бунтовать, право, почему бунтовать? - увы, попытка перевести разговор в мирное русло успехом не увенчалась.
- Виконт герой! Он разогнал очередную банду, рискуя своей собственной жизнью! - Рени указала факелом на меня:
- Ай! - к счастью, камзол не загорелся, я сумел отпрыгнуть.
- Но мы не можем полагаться только на его мужество! Мы сами должны действовать!
- Не надо полагаться на мое мужество, - согласился я.
- Мы завтра же пойдем на площадь, к этому ужасному каземату, мы скажем все, что думаем, мы потребуем, мы будем рядом с виконтом, когда он...
- Но я не хочу никуда идти! - попытался перебить я свою хозяйку.
Хозяйка перебилась, но только на секунду. Через секунду она развила кипучую деятельность, которая заключалась в том, что а) - мы с Андриеттой были приведены в гостиную дворца, б) - кучера Петруху отправили за врачом, для меня (Виконт! Вы истекаете кровью!) и) - еще кто-то из слуг побежал созывать сторонников будущего антиправительственного выступления, то есть за поэтом Александером.
В перерывах между всплесками кипучести графиня Рени бегала по гостиной из угла в угол, время от времени выпытывая какие-то подробности у Андриетты, и разражаясь после каждой подробности новой серией восклицаний, аханий, ругательств и тому подобных действий, хорошо еще что шпагу и факел отдала дворецкому.
Я пытался уяснить из всех этих бессвязных причитаний Рени, всхлипываний Андриетты и суеты прислуги, что же произошло и чем так страшен этот злополучный замок. Узнать толком ничего не получилось, разве что стало абсолютно ясно, что ничего хорошего в этом замке нет. Располагался он на небольшом скалистом островке посреди озера, отчего и получил свое название. Замок просто выбили в скале, когда-то давно, при каком-то короле, при каком непонятно, потому что Рени, Андриетта, дворецкий и помощница кухарки выдвинули разные версии. Но если по поводу строителя данного сооружения возникли споры, то по поводу его предназначения споров не случилось - все в один голос твердили, что данный замок служил местом последнего упокоения самых опасных государственных преступников. Последнего - потому что никому не удавалось выйти из этого замка, разве что на плаху. Нет, ходят слухи о нескольких побегах, но в то же самое время ходят и другие слухи о том, что первые слухи распускаются сероплащниками с какой-то своей целью. С какой? Этого никто не знает, потому что в слухах об этом не говорится, но цель вне всякого сомнения ужасна. После этого Рени снова стала восклицать об ужасных временах, когда все находятся под колпаком у охранки, и честным людям и шагу нельзя ступить, чтобы не попасть в мрачные казематы или даже замок Лак, долой архипрелата и его приспешников, да здравствует вольности, а потом цикл про ужасные времена повторялся. Голова просто раскалывалась от всей этой трескотни.
- Браслет, - тихо позвал я, - ты знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего?
- Конечно же, освободить доблестного жениха Андриетты, графа Пато, и свергнуть тиранию сероплащников! - откликнулся тот - Разве не такой план наметила наша хозяйка?.
- Не угадал, - мрачно заметил я, - мне хочется завалиться в постель, и чтобы завтра проснуться, наестся до отвала, и послезавтра чтобы все повторилось. Хороший сон, хорошая еда - именно это приводит к хорошему настроению. А вовсе не участие в бунтах, как ты ошибочно предполагаешь. И уверяю тебя, все читатели этого самого романа, в который ты меня запихнул, хотят для себя именно такой спокойной жизни.
- Для себя, но не для героя! - возразило украшение и мерзко захихикало.
Достойно ответить куску металла, угнездившемуся на моем запястье, у меня не получилось. Пришел доктор. Весь такой импозантный, франтоватый, с чемоданчиком в одной руке и пенсне в другой. Доктор приложил пенсне к своим глазам, внимательно посмотрел на меня, потом услышал Рени про замок Лак и проблемы графа Пато, а также о будущем восстании, охнул, схватился за сердце, выпил какую-то таблетку из своего чемоданчика, заявил что все ужасно, что тайная служба никому не дает житься, что он всецело с нами, но у него есть дела в Фиренце, так что он срочно покидает город и страну. Рени удалось догнать эскулапа на крыльце и все-таки вытребовать какую-то бутыль изумрудно-зеленой жидкости для моих царапин.
Наверное, это было чрезвычайно мощное средство, которое могло бы срастить даже медведя разрубленного на две половинки (так заявила помощница кухарки), щипалось и жгло это средство немилосердно. Мне даже пришлось поорать, а всем женщинам, включая Андриетту, Рени и прислугу дуть на мои царапины.
Именно в этот момент явился Александер. Увидел мое зеленое лицо, схватился за сердце, совсем как доктор, но, услышав объяснения про Андриетту, разбойников и охранку в отличие от врача не бросился вон, а напротив, пришел в необычайное возбуждение и подключился к построению планов.
- Великолепно! - по-моему, о том что можно говорить тихо сегодня все забывали в момент пересечения порога дома графини, Александер тоже заорал. - Я все обязательно вставлю в свою поэму! И разгром очередной банды, сколько бандвы уже разгромили, виконт?
- УАУ!!! - это помощница кухарки смазала очередную царапину, так что ответ у меня получился несколько скомканным.
- И вот вы вызываете на бой архипрелата, достаете свой меч и...
- У меня нет меча! - мне удалось на секунду вырваться из цепких лап девицы с бутылью, снова примерившейся к моему лбу.
- Хотя нет! - помотал головой поэт. - Глава сероплащников недостоин поединка. Вы просто его заколете как крысу, в своем логове, архипрелат будет прятаться, но вы его найдете и заколете. У меня складываются строки, просто сами собой, у меня вдохновение, слушайте: "заслышав за ковром какой-то шорох, хватает меч и с криком Крысы, крысы"... эээ... трам-пам-пам... тут еще не придумал... "убивает"
- Я не попаду в крысу, она будет бегать, - я и помощница кухарки внимательно следили друг за другом. Она с целью еще раз меня намазать, я с целью этому воспрепятствовать.
- А вы догоните, - сказала помощница, - у нас Петруха так забавляется, догоняет крыс и наступает им на хвосты.
- Какие хвосты? - я совсем потерял нить мысли, чем немедленно воспользовалась моя противница - УАУ!!!
Пока я воевал, Александеру и Рени удалось убедить Андриетту, что ей совершенно не следует являться на поклон к Его преосвященству Адемару. Что он только этого и добивается, так что надо идти к нему всем вместе, то есть совсем вместе, всем народом версалийским, который нас вне всякого сомнения поддержит, и требовать свободы графу и обществу.
- Мы завтра же устроим всеобщий митинг на площади перед казематом! - вещала Рени. - Встанем посреди площади, виконт заберется на крышу кареты и скажет с нее проникновенную обличающую речь!
- Речь? - мне удалось хитрым маневром заманить девушку с зеленкой под столик и закрыть выход креслом, так что у меня появилась небольшая передышка. Правда девице удалось вцепиться в мою ногу. - Да меня же пристрелят в момент этой самой речи! УАУ!!!
На ноге, оказывается, тоже царапины имелись.
- У меня карета бронированная! Они не смогут ее прострелить! - легкомысленно отмахнулась от меня графиня
- Так я же буду не в карете, а на ней, - я старался двигаться так, чтобы между мной и помощницей служанки находилась либо какая-то мебель, либо хотя бы Александер.
Все находящие в комнате удивленно уставились на меня.
- Простите, - смутился я, - я сказал какую-то глупость.
Помощница кухарки хищно улыбнулась и перехватила поудобнее свое изумрудное оружие:
- Показывайте свою грудь! - сказала она. Я сдался.
В конце ночи часа на три меня оставили в покое. Набраться сил перед наступающим решительным днем. Меня оставили лежать на своей кровати, такой мягкой, такой нежной, и тихонечко вышли из комнаты. "Почему счастье настолько недолговечно," - думал я, глядя в потолок, - "только поманит, покажет, как прекрасна может быть жизнь человеческая, и растворится в очередной суете. Да если бы только суете... Почему человека нельзя просто оставить в покое. Почему он не может заниматься тем, чем он хочет. Разве плохо, если я вот так лежу. Я же никому не мешаюсь. Меня достаточно просто время от времени кормить. Я же не прошу многого. Интересно, это у всех так или только мне так везет?" Потолок ответа не дал. Я полежал еще немного, а потом все-таки заснул.
Никому не пожелаю просыпаться под звук фанфар! На самом деле собственно фанфар, как музыкальных инструментов не было, но все вокруг меня стояли с таким торжественным видом, что я чувствовал, как эти самые фанфары звучат в их душах, а блики от фанфарного металла отражаются в глазах. В мою душу фанфары пробиться не могли, в моей душе рыдала скрипка, оплакивая безвременно загубленную молодую жизнь.
Завтрак торжественно подали прямо в постель. А потом не менее торжественно смотрели за поглощением этого завтрака.
- Виконт, нас ждут великие дела! - графиня Рени ничуть не утратила своего воинственного пыла.
Тут пришел посыльный от портного и принес заказанную в прошлый день одежду. Это дало мне еще полчаса отсрочки. Полчаса, увы, не более, да и те полчаса пролетели как один миг. Пришел Петруха, сказал, что карета подана, и мы все - я, Рени, Александер и Андриетта сквозь строй замерших в торжественном молчании слуг прошествовали к карете. Хорошо хоть, что карета оказалась относительно просторной, не той в которой я впервые познакомился с Рени и Александером. Видимо, графиня (а точнее граф, ее муж) не испытывала недостатка в средствах и могла себе позволить несколько карет.
Путь до площади в памяти не отложился. Андриетта хлюпала носом, вспоминая графа Пато, Рени утешала ее выкрикивая воинственные лозунги, Александер пытался все это рифмовать.
Сама площадь, на которой располагалось здание тайной службы, оказалась какой-то неприметной, словно она тоже работала сероплащником. Не большая и не маленькая, более или менее чистенькая, хотя торговцы располагались и на ней. Впрочем, в Столице торговцы захватывали все свободное пространство на площадях и улицах. Бургомистр и даже сам король пытались как-то с этим воевать, но стоило пройти патрулю, отвернуться стражникам, как исчезнувшие было прилавки и лотки словно по мановению волшебной палочки вырастали вновь. Кто сказал что магия в этом мире умерла? Ее просто расхватали мелкие торговцы! Небольшие особнячки, этажа в два окружавшие площадь с трех сторон, стояли вплотную друг другу, прерываясь только щелями нешироких улочек. В особнячках не было ничего зловещего, выкрашенные в неяркие но веселенькие розовые и желтые оттенки, да еще и в лучах утреннего солнышка они казались милыми, почти идиллическими. В одном из особнячков даже размещался магазин сладостей для детишек. Словом, если обращать внимание только на три стороны прямоугольника площадь ничем не выделялась из множества других городских площадей. Казалось, поставь посреди площади фонтанчик, и она станет любимым местом горожан. Но вот четвертая сторона... Четвертая сторона все портила.
Вдоль четвертой стороны размещался зловещий каземат - пристанище тайной службы. Александер, когда я попросил его как-то описать это мрачное сооружение бросил раздраженно: "Глухая стена с окнами". Тогда я его не понял, а сейчас увидел, что поэтическое определение оказалось весьма точным. По сравнению с остальными столичными зданиями, даже по сравнению со строгими линиями постоялого двора Эммануэля Сегра, не говоря уже о дворце Вальдек-Руссо фасад представлял просто стену. Грубую серую неокрашенную стену, в которой кое где были проделаны проемы для окон. Эта стена подавляла все пространство площади. И своей серостью, и своими размерами (она была раза в два выше остальных домов, если не в три), и отбрасываемой тенью. Жуткое зрелище.
Я и до этого находился в не самом радостном расположении духа, а теперь и совсем сник. Я просто не понимал, как горожане могут спокойно передвигаться по этой площади, торговать, покупать сладости - какие сладости в таком месте! Но они передвигались, торговали, покупали... Наша карета выехала на середину площади и остановилась как раз напротив одной торговки - толстенькой, замотанной не смотря на лето в кучу платков и горластой до невозможности:
- Пирожки, покупайте пирожки, отличные пирожки, узники ждут моих пирожков, ждут с нетерпением, даже больше чем освобождения, покупайте пирожки, дозволенные к передачам узникам каземата, сертификат имеется! Пирожки, покупайте пирожки...
Вся наша четверка вылезла из кареты, даже пятерка, потому что кучер Петруха тоже слез и присоединился к нам. Все смотрели на меня.
- Мы гордимся вашим подвигом! - вскинула голову Рени.
- Ах, Я так благодарна за то что вы для меня делаете! - воскликнула Андриетта.
- Вот так делается история, - прошептал Александер, - я воспою его в своей поэме.
- Эх, - сказал Петруха и сорвал картуз со своей головы.
"Вы что делаете!" - хотелось воскликнуть мне, да тут просто некого призывать к каким угодно выступлениям. Но все слова вылетели из головы, как будто амнезия вернулась, и я говорить разучился. Так что ничего я не сказал, а полез наверх. На карету.
Рени уверяла, что карета очень тяжелая и прочная, так что без проблем меня выдержит и я не должен бояться, что провалюсь вниз. Рени также много говорила о том, что еще никто и никогда не призывал народ с бронированной кареты, так что моя речь - естественно, пламенная и так далее - запомнится надолго. Карета меня действительно выдержала, хотя кренилась и шаталась. Кое-как я выпрямился на небольшом пятачке каретной крыши (и почему сей экипаж казался мне большим?). Повернул голову направо, налево - булыжная мостовая осталась где-то далеко внизу. Я судорожно сглотнул: одно дело смотреть с высоты из-за прочного окна, а другое - стоять вот так на крохотной площадке, продуваемой всеми ветрами. То есть, ветра сейчас нет, но площадка есть. И острые камни мостовой внизу есть. И я на этой верхотуре, и вот сейчас как-то неловко повернешься, и полетишь вниз на эти камни, и все, и ничего уже не спасет, потому что разобьешься насмерть, сразу, а после еще долго будешь умирать в мучениях!. Кое-как я повернул голову и встретился глазами с торговкой лицензионными пирожками. Она смотрела на меня с интересом, но голосить не переставала:
- ...ждут моих пирожков, ждут с нетерпением...
Ох. И от меня еще ждут пламенной речи? Чтобы я перекричал профессионалов, всю свою жизнь зазывающих покупателей? Как я смогу это сделать, когда у меня просто голос отнялся? Грустным взглядом я продолжал смотреть на тетеньку с пирожками.
- Сертификат имеется! Поку...- прокричала она, а потом неожиданно осеклась и замолчала. Так и продолжала стоять молча и глазеть на меня.
И тут мне так жалко себя стало. Каким образом меня вообще занесло на крышу этой кареты? Почему я тут стою словно памятник какой, и все окружающие на меня пялятся? Вон, еще двое остановились, замолкли и уставились. И охрана в серых плащах пялится молча, того и гляди пальнет. Почему я позволяю всем вокруг помыкать собой, как я не знаю кем? Почему я бегаю, когда кто-то хочет, чтобы я бегал, а когда кто-то хочет, чтобы я вылез на площадь и произнес речь, то я иду, лезу с риском для жизни на крышу кареты и говорю речь? Может быть хватит?!! Я не буду говорить речь, это не справедливо, нельзя давать управлять собой кому попало. Я буду молчать, и это молчание и будет моим бунтов против страшной несправедливости в отношении меня. И пусть все стоят и смотрят как я молчу в знак протеста. Я ни слова не скажу, а потом у меня окончательно сведет судорогой ноги от напряжения и я грохнусь вниз и замолкну навеки. И пусть все увидят этот ужасный конец! И Андриетта, и Рени, и кучер Петруха, и архипрелат, если его окна выходят на площадь, и браслет чтоб его. Я гордо хмыкнул (хмыкнул - это же еще не сказал?), посмотрел вниз и оторопел. На площади стояла гробовая тишина. Нет, народ не разбежался от нашего "выступления протеста", наоборот - подходили все новые и новые люди, с улочек выехала парочка карет, но все останавливались, замолкали и так и смотрели на меня молча. На площади уж и места свободного не осталось - все заняла молчаливая толпа.
- Как он прекрасен в своем яростном порыве! - всхлипнула внизу графиня, они с Андриеттой обнялись и заворожено наблюдали за мной.
Андриетта шмыгнула носом. Я тоже не удержался и шмыгнул носом.
Окна кабинета главы тайной службы на площадь не выходили - Адемар не любил шума улицы. На площадь выходили окна приемной - там где архипрелат и его служащие вели прием просителей. Именно в приемной в момент описываемых событий архипрелат и находился, и действительно смотрел вниз, на площадь.
- Дармер, что они делают? - спросил удивленный Адемар у своего секретаря.
- Молчат, монсиньор, - ответил секретарь, стоявший за плечом у архипрелата.
- А почему молчат? Может, хотят чего?
- Не знаю, монсиньор, они же не говорят! Если честно, Ваше преосвященство, то мне немного не по себе, - Дармер позволил себе некоторую откровенность.
Монсиньор бросил на своего помощника затравленный взгляд, похоже, что ему тоже было не по себе. На самом деле ему было не по себе с того самого момента, как Дармер доложил, что на направлявшуюся в центр города девицу Перен спрыгнул с дерева какой-то гигант. Это совершено не вписывалась в планы архипрелата, а его преосвященство не любил, когда в его планы что-либо не вписывается. Особенно если планы так или иначе затрагивают возможный конец света.
- Я послал на площадь солдат. Если человек на карете скажет хоть слово, его тут же арестуют за подстрекательство и организацию беспорядков. А пока он молчит, совершенно непонятно, за что его арестовывать.
- А солдаты тоже молчат? - спросил Адемар.
- Да там просто как-то неудобно разговаривать, - развел руками Дармер, - даже ходят все исключительно на цыпочках, чтобы не шуметь.
- А, вот вы где! - раздалось за спинами архипрелата и его секретаря.
- Ваше величество! Как вы сюда попали?
- Через черный вход, как же еще. К парадному, теперь, пожалуй, и не подберешься. Что это у вас тут творится? - король Генрих подошел к окну и тоже стал смотреть вниз. - Что они делают?
- Молчат, сир! - ответил Дармер на ставший уже привычным вопрос.
- А я, кажется знаю этого рыжего на карете, - заметил король. - Просто он переоделся. Насколько я понимаю, та девица, которую вы так хотели видеть, тоже здесь?
- Тоже, - подтвердил архипрелат.
- И что? Вы рассчитывали именно на такой эффект, когда переводили ее жениха в замок Лак? - спросил Генрих.
- Не совсем, - осторожно ответил Адемар.
На площади раздались какие-то звуки, сперва тихие и робкие, а потом все более громкие, нарастающие как прибой.
- А теперь что они делают? - спросил король.
Дармер сделал знак сероплащнику и тот бросился вниз. Король и архипрелат с секретарем продолжали наблюдать из окна. Прибежал запыхавшийся сероплащник:
- Они плачут, сир!
- Плачут? - удивился король. - Адемар, мой народ плачет!
- Эээ... - архипрелат даже не нашел слов для ответа.
- Адемар, - всхлипнул король, - я не могу оставаться безучастным, когда мой народ плачет! Я должен быть там, среди народа! Я должен плакать вместе с ним! Я сейчас же спущусь вниз!
- Что вы, ваше величество! - встрепенулся Адемар, - это очень опасно!
- Что может быть опасного в общении короля со своим народом, - ответил Генрих, промокнув глаза платочком, а то слезы мешали смотреть. - Я знаю, что мой народ меня любит! И эта любовь взаимна!
- Но ваше величество! - возразил архипрелат.
- Кроме того, я возьму с собой своих гвардейцев, да думаю, что и ваших людей на площади предостаточно. Не так ли? - улыбнулся сквозь слезы король.
А на площади действительно все рыдали. В три ручья. Я протер глаза, оглянулся растерянно вокруг и пожал плечами. Может, случилось что?
Тем временем дверь в каземат открылась, из нее высыпало куча сероплащников потом еще куча солдат в пышных мундирах, которые оттеснили народ и образовали коридор от дверей до кареты. А уже после в созданном солдатами коридоре показался... Я протер глаза. Но не узнать этого человека, после того как я создал столько его различных изображений, было невозможно. Ко мне подошел сам король.
- Здрассти, - растерянно сказал я и даже попытался поклониться, хотя это и плохо получилось: ноги затекли.
- Здрассти, - ответил король мне, а потом закричал, - О, мой народ! Я тоже хочу плакать!
Вся толпа ахнула. Кстати, никто уже не плакал, все снова молчали и смотрели на своего короля.
- Как? - продолжил король. - Вы уже не плачете?
Толпа молча напирала на солдат, стоящие сзади вытягивали шею, чтобы увидеть своего короля. Генрих заметил это стремление, посмотрел на меня и заявил:
- Сейчас я залезу на карету, чтобы вы меня лучше видели. Толпа возликовала. Серые плащи, видимо заботящиеся об охране величества, схватились за голову. Я тоже ужаснулся, он же сейчас карету опрокинет! Было удивительно, но карета выдержала. Правда мне пришлось присесть и схватиться за какую-то деталь на крыше, потому что пока король лез, бедный экипаж раскачивался, словно утлая лодка во время шторма. Король встал рядом со мной, обнял меня и провозгласил:
- Мы вместе!
В толпе раздалось дружное ура!
- Это надо отметить, - просто сказал король. - Выпьем же! Я угощаю!
Вся площадь радостно взревела! Король вытянул руку вверх и тут же снова наступила тишина. В этой тишине раздался радостный возглас графини Рени:
- Да здравствует король, да здравствует виконт!
- Все в трактир! - провозгласил Генрих, вытягивая руку вперед, видимо, указывая на тот самый трактир.
Сотни рук протянулись к нам. Короля тут же укрыли солдаты и сероплащники, а вот меня стащили с кареты и на руках, с радостными воплями и здравицами в мою честь и в честь его величества Генриха куда-то потащили.
- Ай! - вопил я, - Куда вы меня тащите! Я туда не хочу! Я хочу сам! Я, может, вообще не пью!
- Да что ты волнуешься? - неожиданно подал голос браслет. - Народ желает поделиться с тобой радостью, неужели ты откажешься поднять бокальчик-другой в честь произошедшего?
- Но ты же был противником пьянства? - я так удивился, что даже прекратил кричать, чтобы меня отпустили.
- Ха, - воскликнул браслет, - я против беспробудного пьянства, но покажите мне такой роман, в котором герой ни разу не напивается в хлам! Обычно, это сильно способствует развитию сюжета!
- В хлам?!! - испугался я. - Да со мной же не знамо что тогда случится, ты же сам про это говорил, что если человек напивается в хлам, то с ним происходит не знамо что.
- Не бойся! - успокоило украшение - Пей спокойно. Если что - я все проконтролирую.