Запольская Нина : другие произведения.

Тайна испанского манускрипта. Книга 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Основано на реальных событиях, взятых из дневниковых записей английского путешественника ХVIII века. Для влюблённых в море, готовых идти на Тортугу за золотом конкистадора Диего де Альмагро. Старинный манускрипт становится причиной загадочных убийств, зловещих заговоров и разбитых сердец. Четыре отважных джентльмена пускаются на поиски сокровищ, но не сокровища здесь главное. Двенадцать роковых координат, чей центр - Бермудский треугольник, разбросаны по всей Атлантике. И в каждой экспедиции, на суше и на море - новые враги, новые друзья и новая любовь. Первая книга из роман-серии "Достояние Англии" (шесть книг) о приключениях капитана Линча.
  Пролог
  Капитан толкнул дверь и вошёл в офис.
  Офис был небольшой, самый обычный, с арендованной дешёвой мебелью, кулером для воды, принтером и фикусом у окна. За единственным столом сидел молодой человек в старинной униформе клерка: чёрный берет с вороновым пером, надвинутый на ухо, чёрный жюстокор, чёрная шпага на чёрной перевязи.
  - Сюда ли я попал? - спросил капитан и, помолчав, добавил: - Я недоволен своей жизнью.
   - Да-да, это к нам, - быстро, услужливо проговорил клерк, поднимаясь из-за стола и делая несколько шагов навстречу.
  Он ослепительно улыбнулся: во рту его засверкали, заискрились все зубы, они переливались огнями, пульсировали электрическими всполохами, сияли жемчужными оттенками... "Молодой человек следит за модными веяниями", - подумал капитан и застыл на пороге в нерешительности.
  Клерк приглашающе простёр левую руку по направлению к креслу, стоящему у стола. Другую он согнул, словно намереваясь поддержать капитана под локоть, но делать этого не стал, а вернулся на своё место. Капитан прошёл к столу, кинул бостоновый макинтош на подлокотник кресла и сел, привычным движением поддёрнув брюки на коленях. Потом он медленно, по одной, расстегнул анодированные пуговицы на своём форменном пиджаке, поправил рукава с жёлтыми галунами и только тогда оценивающе посмотрел на клерка.
  Тот спросил, приглашая к разговору:
  - Вы никогда раньше не пользовались услугами нашей фирмы?
  - Не доводилось. Но, видите ли... Я - олибмен, - ответил капитан и пояснил на всякий случай: - Мне иногда в голову приходят странные мысли. Совершенно не свойственные мне мысли, и я сразу понимаю, что они не мои.
  Клерк понимающе кивнул и улыбнулся - зубы его опять сверкнули. Затем глаза клерка вдруг подёрнулись мутью, и он стал проговаривать быстро, хотя внятно:
  - Обмен жизней в девяносто процентов случаев оформляется при помощи сделок купли-продажи. Если вы хотите обменять свою жизнь, чтобы получить жизнь меньшей продолжительности с доплатой или, наоборот, улучшить качество и продолжительность своей жизни, воспользуйтесь услугами компании "Фауст". За время работы мы накопили значительный опыт и сформировали обширную базу данных для обмена жизней. После анализа рыночной ситуации, учитывая ваши пожелания, наши специалисты подскажут, как правильно обменять вашу жизнь на другую без риска и с наибольшей выгодой...
  - Я всё это уже читал, - жестом остановил его капитан и замолчал.
  Какое-то время они настороженно смотрели друг на друга.
  - Главный недостаток сделки на основании договора обмена жизней, особенно если проводить её своими силами - это сложность подбора хорошего варианта, - опять заговорил клерк.
  - Я это всё понимаю, - перебил его капитан. - Я, как раз, готов продать свою жизнь... Навсегда.
  Он откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу. Клерк смотрел на него во все глаза. Капитан молчал: от появившегося вдруг мучительного осознания скорой гибели у него стали неметь губы.
  Словно не выдержав, клерк выпалил:
  - Возможно, вас интересуют женские жизни?
  Прямо в воздухе перед лицом капитана возник светящийся заголовок "Женская доля" с длинным списком имён и адресов, уходящим в пол. Капитан поморщился.
  - Нет, женщиной я быть совсем не хочу, - сказал он и махнул рукой по воздуху, стирая список. - Я совершенно не чувствую к этому расположения.
  В офисе ощутимо застыла тишина. Клерк тоже откинулся на спинку стула и смотрел на капитана, полуприкрыв глаза.
  Наконец, капитан произнёс:
  - Я хотел бы приобрести жизнь из будущего.
  Брови клерка взлетели вверх, глаза изумлённо округлились. Он хотел ответить, но замялся, воровато глянул куда-то в сторону и прошелестел тихо, одними губами:
  - Но, видите ли... Это не совсем законно.
  - Мне это известно, - с нажимом, но тоже тихо ответил капитан. - Мне даже известно, что это совсем не законно... Но я хорошо заплачу вам.
  Он, в упор глядя на клерка, сложил пальцы рук домиком, потёр указательными пальцами переносицу, растянул рот в улыбке и проснулся...
  ****
  Глава 1. Шхуна входит в бристольский порт, или мистер Трелони убит
  Ранним апрельским, ничем не примечательным утром 1738 года в бристольскую гавань вошла шхуна "Архистар".
  Шхуна встала на рейде среди других кораблей, и её матросы тяжело, рывками затопали вокруг шпиля, отпуская якорный канат. Конечно, если бы человечество знало, какое влияние на его историю окажет прибытие "Архистар", открывшее собой череду смертей и приключений длиной в целую жизнь, то встречать шхуну в порт, разумеется, прибыли бы хроникёры от местной газеты, а, может быть, даже от лондонской. Сейчас же из посторонней публики корабль ожидали только мальчишки: эти быстроногие оборвыши встречали в порту каждый корабль в надежде заработать пенни.
  Суматоха по разгрузке шхуны продолжалась весь день. Матросы таскали ящики с места на место, шлюпка то и дело привозила на берег новый товар, слышались крики, команды, изредка раздавалось дружное ритмичное пение. Почти все портовые мальчишки разбежались с поручениями, с трудом пробираясь сквозь толпу, теснившуюся на пристани среди тюков и фургонов. Скоро матросы, получившие расчёт, потянулись кто - домой, кто - в таверну, а кто - в бордель. День угасал, но на шхуне кроме вахтенных оставался ещё капитан.
  Капитан "Архистар", молодой человек лет двадцати пяти, роста был скорее среднего, ближе к высокому. Поджарый, жилистый, широкоплечий, он производил впечатление сжатой пружины. Глаза его, с воспалёнными сейчас от недосыпания и морского ветра веками, особенно выделялись на смуглом лице, поражая голубизной до оторопи: ну, не могут люди иметь глаза такого цвета. Двигался по палубе он мягко, с особенной морской грацией.
  В силу простого происхождения капитан не носил парик, и его гладкие светлые волосы сзади стягивались в обычный для моряка хвост, а брови, выгоревшие, как и ресницы, в южных морях, ложились над глубокими глазными впадинами белёсыми дугами. В общем, капитан "Архистар" красавцем не был. Звали его Дэниэл Линч. Полным именем Дэниэл Джозеф, данным ему при рождении, его никто не называл.
  Сейчас капитан легко сновал по палубе, время от времени посматривая в сторону пристани: он ждал владельца корабля, но тот, уже давно извещённый о прибытии "Архистар", задерживался. Наконец, ближе к вечеру, на борт не без труда поднялся владелец шхуны Джон Трелони, сквайр - высокий дородный мужчина более шести футов ростом, с толстым суровым лицом, в дорогом парике-аллонж. Его чёрные подвижные брови и выпуклые умные глаза выдавали не злой, но явно властный и вспыльчивый нрав. Джон Трелони обменялся с капитаном рукопожатием и сразу прошёл с ним в его каюту.
  - Ну, что? - приглушённо спросил мистер Трелони, едва разворачиваясь в тесноте каюты и вглядываясь в полумраке в лицо капитана. - Привезли?
  - Да, сэр, - с готовностью ответил тот.
  Капитан достал небольшой свёрток, развернул его и протянул мистеру Трелони шкатулку - по виду самую обыкновенную, деревянную, без каких-либо дорогих деталей. На верхней доске этого скромного ящичка среди простой геометрической резьбы виднелось пыльное углубление, как будто изначально предназначенное для камня неправильной округлой формы, который потом выпал.
  Мистер Трелони жадно схватил шкатулку и потряс - внутри глухо застучало.
  - Ах, капитан Линч, как я вам благодарен! - вскричал он. - Вы меня просто вернули к жизни!
  Тут, спохватившись, он посмотрел на капитана и настороженно спросил:
  - Всё обошлось без сложностей?
  - Почти, сэр, - ответил капитан. - От испанских кораблей я чудом увернулся... Шкатулку принёс посыльный. Но на обратном пути чуть не вспыхнул мятеж. Почему-то кое-кто из команды мечтал завладеть шкатулкой.
  - И что? - вскричал сквайр, выпуклые глаза его потрясённо выкатились.
  - Я приняли меры, сэр, - коротко ответил капитан.
  Мистер Трелони опустил глаза и кивнул, будто своим мыслям.
  - Отлично, отлично, - пробормотал он, задумчиво поглаживая шкатулку, потом сказал, словно решившись: - А знаете, капитан Линч? Подержите-ка эту вещицу у себя ещё немного. Я что-то боюсь брать шкатулку с собой на ночь глядя... И принесите её ко мне завтра к обеду. Вы же ещё не знакомы с моей дочерью?
  Тут он впервые позволил себе улыбнуться.
  - Не знаком, сэр, - подтвердил капитан.
  - Ну, так, и приходите, - сказал мистер Трелони.
  И, поговорив немного о делах, джентльмены попрощались.
  Под утро, ещё было темно, капитан увидел сон.
  Снился ему незнакомый господин, которого звали Хипстер: это капитан знал почему-то совершенно определённо. И вот этот Хипстер с чудной, странно выбритой бородкой, одетый в брендовый кардиган и креативно-рваные джинсы, стоял, как бы даже ногами не опираясь, на ребристой серой узкой лестнице, медленно ползущей вверх, и буравил капитана тяжёлым взглядом. Потом криво ухмыльнулся и сказал:
  - Пришло твоё время. Ты должен сделать это. Иди!
  Сон был такой яркий, что капитан в испуге проснулся. Он ошарашенно полежал, обдумывая увиденное: ему приснились предметы, название и назначение которых он определённо знал во сне, но по мере пробуждения воспоминания эти отодвигались от него всё дальше и дальше. Полежав так какое-то время, капитан повернулся на другой бок и пробормотал:
  - Ну, конечно... Сейчас я пойду неизвестно куда только потому, что кто-то что-то сказал мне во сне.
  После этого он спокойно заснул.
  ****
  На следующий день капитан проснулся рано и сразу же занялся делами.
  Когда подошло время визита, оделся, засунул за пояс пистолет и положил шкатулку в сумку. Спрыгнув в шлюпку, он заработал вёслами и спустя какое-то время оказался у пристани.
  Причалить ему помог старичок Папаша. Уж так прозвали того в порту: возможно, старикан напоминал морякам родного родителя. Щупленький как воробышек, в обтрёпанной, но чистой одежде, Папаша считался местной знаменитостью, неотделимой от порта, как бушприт от носа корабля. Когда матросы, вернувшись из рейса, сходили на берег, Папаша их встречал первым, рассказывал новости, балагурил, бежал рядом мелкими шажками.
  Вот и сейчас, принимая причальный канат от капитана, Папаша суетился, заглядывал к нему в глаза и явно что-то хотел сказать, но капитан, занятый своими мыслями, сунул в руку старика двухпенсовую монету и быстро, вразвалку, зашагал по пристани.
  Светило солнце, и идти вдоль доков мимо множества кораблей самых различных размеров, оснасток и национальностей было удивительно приятно. Капитан всё время проводил в море, но здесь, в порту, оно удивляло его, будто увиденное впервые: казалось, что от моря шёл острый запах дёгтя и соли. Он проходил мимо моряков с серьгами в ушах, с пушистыми выгоревшими бакенбардами, с просмоленными косичками и неуклюжей морской походкой, его обгоняли быстроногие мальчишки, и окликали портовые девки... Вокруг него шумел привычный мир. И жизнь казалась прекрасной...
  До дома мистера Трелони, судовладельца, он добрался довольно быстро - тот жил недалеко от порта. Капитан, нанятый на корабль мистера Трелони совсем недавно, уже бывал в доме сквайра по долгу службы. Был он знаком и с его супругой, которая, вопреки властному характеру мужа, сама вела все дела по дому. Впущенный в дом Трелони величественным дворецким, капитан сел в гостиной и стал рассматривать новомодный столик-консоль, стоящий у стены на козлиных ножках.
  Наконец, в комнату, шелестя юбками, вплыла миссис Трелони - высокая женщина лет сорока, с умными зелёными глазами и со следами былой красоты на лице, безмятежность которого говорила, что миссис Трелони получила отменное английское воспитание и что жизнь у неё текла ровно, приятно, без каких-либо происшествий, способных омрачить её чело.
  - Здравствуйте, капитан Линч, - сказала она, отчётливо выговаривая слова. - Муж сообщил мне, что пригласил вас к обеду... Он с самого утра закрылся в кабинете, но просил, как только вы придёте, сразу же позвать его. Я уже послала за ним дочь.
  Капитан склонился перед хозяйкой в поклоне. Потом они сели и стали говорить о погоде. А, как известно, дорогой читатель, непредсказуемость английской погоды является для британцев излюбленной темой ежедневных разговоров. Поэтому капитан и хозяйка дома говорили о погоде довольно долго. Но всё же, когда миссис Трелони перешла к обсуждению количества солнечных дней на территории королевства Великобритания по регионам, капитан испытал лёгкое недоумение. Впрочем, спустя какое-то время хозяйка дома смолкла.
  - Что-то мужа нет, и дочь куда-то пропала, - величественно произнесла она, поднимаясь. - Я схожу за ними.
  Миссис Трелони двинулась из гостиной. Капитан встал и снова поклонился хозяйке, потом, повинуясь неясному порыву, последовал за ней по коридору.
  К его удивлению, дверь в кабинет мистера Трелони оказалась распахнутой. Войдя следом за хозяйкой в кабинет, капитан тут же наткнулся на неё, потому что та опустилась на колени перед лежащей на полу девушкой.
  "Без сознания, бледна, как статуя, и так же прекрасна", - успел подумать о девушке капитан, пробираясь вглубь кабинета.
  То, что хозяин дома был убит, он понял сразу. Сквайр лежал на полу, на боку, слева от письменного стола. Из затылка его, из того места, где начинают расти волосы, торчала рукоять ножа - на первый взгляд самого обычного, складного, матросского, какой можно легко купить в любом порту. На столе, возле опрокинутой чернильницы, виднелась лужа пролитых чернил, и лежало перо. Никаких бумаг на столе не было, а его распахнутые дверцы зияли тёмными провалами. Два парных секретера у стены оказались также раскрыты и основательно выпотрошены, рядом на полу валялись книги и бумаги.
  Окно в кабинете было поднято, ветерок гулял по занавескам. Стараясь не вступить ненароком в лужу крови, капитан подошёл к окну, выглянул в сад и хмыкнул. Затем он приблизился к секретерам, бегло осмотрел их и задумчиво поднял брови, отчего кожа на лбу у него пошла частыми поперечными морщинами.
  Потом он повернулся к миссис Трелони, которая молча держала в объятиях бесчувственную дочь и, как безумная, смотрела на тело мужа, распростёртое на полу.
  ****
  Конец дня пришёлся на суматоху: слуги бегали за доктором для молодой мисс, потом для миссис, приходили констебль, священник, близкие и соседи.
  Всё это время капитан находился в доме своего нанимателя. О сумке со шкатулкой ему вспомнилось только к вечеру: она стояла там же, где он её оставил - в прихожей. С тяжёлыми мыслями, какие у каждого из нас вызывает чья-то внезапная смерть, он возвратился на корабль. Всю дорогу капитан думал о конечности бытия и бренности всего сущего, а ещё о бледности юной мисс Трелони.
  Изменчивая английская погода снова сменила галс - небо заволокло, с моря дул пронзительный ветер. На пристани капитан нашёл свою шлюпку, причаленную железной цепью к столбу, и притянул её поближе. Только темнота и мрачное расположение духа не позволили ему заметить тёмную фигуру, жавшуюся за одну из пушек, врытых в землю для причаливания небольших кораблей.
  Вооружившись багром, капитан стал выводить шлюпку из лабиринта окружавших её судов. На открытом месте он заработал вёслами, и шлюпка пошла быстрее. Вода была чернее чёрного.
  На следующее утро было так сыро и туманно, что, казалось, насилу рассвело. На кабельтов , справа и слева, с борта шхуны трудно было разглядеть что-либо, а иззябшая команда имела бледно-жёлтые лица, под цвет тумана. Капитан первым делом послал узнать в дом мистера Трелони, теперь, увы, покойного, о состоянии здоровья мисс и миссис Трелони. Посыльный вернулся и рассказал, что миссис Трелони плачет, а юная леди всю ночь провела в горячке, но сейчас ей лучше. Капитан занялся своими делами.
  Ближе к обеду к шхуне "Архистар" причалила шлюпка, в которой, кроме гребца, сидел юноша в простой, даже бедной одежде. Матросы доложили о нём капитану.
  Тот выбежал на палубу в некотором замешательстве: к нему из Отли, небольшого йоркширского городка, приехал друг детства. Не то, чтобы капитан забыл о нём, нет, он ждал друга с нетерпением, - для него на корабле имелся важный груз, - но просто последние события заслонили капитану всё остальное.
  Вновь прибывшего юношу звали Томас Чиппендейл. Его подняли на палубу. Был он небольшого роста, лет двадцати-двадцати двух, с тёмными, почти чёрными волосами и тёмными пристальными глазами. Лицо имел круглое, приятное, лоб - высокий и хорошо сформированный, красные полные губы его, беспрестанно складывались в лёгкую рассеянную улыбку. Во взгляде юноши чудилось что-то страстное, почти до страдания, и это ужасно не гармонировало с его рассеянной улыбкой.
  - Здорово, дружище! - вскричал капитан и схватил Томаса в объятия. - Рад, что ты приехал!
  Друзья представляли собой контрастную пару - быстрый и гибкий капитан и полноватый медлительный Томас. Казалось, что капитан и старше, и умнее, и опытнее Томаса. Да это так и было: капитан рано покинул родной город, много плавал и видел всякое. Тогда как Томас всё так же жил в Отли, почти деревне, и учился столярному ремеслу, наблюдая за работой отца-столяра, а потом помогая ему. Семья Томаса трудилась с утра до вечера, но жила бедно, кое-как сводя концы с концами, мечтая, что осталось ещё немного потерпеть, поднатужиться - и жизнь наладится. Но время шло, а денег в семье всё не прибавлялось.
  Теперь капитан по просьбе друга привёз ему с Ямайки "американское красное" дерево. Причём привёз совершенно случайно, в последний момент погрузки взяв в трюм несколько стволов больше для балласта из-за нехватки груза.
  Открыв люки, чтобы стало светлее, капитан зажёг фонари, и друзья спустились в трюм. Пробираясь в щели между невыгруженными ещё тюками и ящиками, обходя бочки с оставшейся водой и мешки с провизией, огибая ящики из-под вина, бочонки для джина и почти израсходованные запасы угля, они спустились до внутренней обшивки, до самого днища. Здесь лежали небольшие прямые стволы, испускающие приятный аромат, похожий на запах специй.
  - Ах, Дэниэл! Как я тебе благодарен! - воскликнул Томас.
  - Да ладно, что ты, - пробормотал капитан, он вспомнил предысторию подарка и совсем смутился. - Извини, я не стал вытаскивать стволы на палубу.
  - И не надо, и очень хорошо... Я сам их подготовлю для сушки, - ответил Томас, нежно гладя деревья по темной коре.
  И он с тихой страстью стал рассказывать, что стволы нельзя сразу выносить на воздух, а уж тем более на солнце - это может погубить древесину, и она пойдёт трещинами, что стволы надо ещё очистить от коры, а торцы стволов - закрыть вощёной бумагой, что бумагу, и воск, и все инструменты он привёз с собой.
  Капитан смотрел на друга, как завороженный: он любил, когда обычно молчаливый Томас вдруг вот так, всегда неожиданно, начинал рассказывать о чём-то своём, и тогда лицо его преображалось. Вот и сейчас лицо Томаса в свете фонарей показалось капитану прекрасным.
  Спать они легли за полночь.
  ****
  Утром непостижимая английская погода опять переменилась.
  Только какая она была на этот раз, я сказать вам не берусь - никто этого не помнит за давностью лет. День этот примечателен был тем, что за капитаном прислали слугу с извещением, что погребальная проповедь и похороны безвременно усопшего мистера Трелони, сквайра, состоятся в приходской церкви Сент-Мэри-Редклифф.
  Похороны мистера Трелони, несомненно тягостные для любого чувствительного сердца, я описывать не буду, они не интересны для нашей истории. После похорон родственники и близкие покойного проследовали на поминальный обед. Вот о них-то и надо сказать несколько слов...
  Общество собралось внушительное, и среди этих господ только капитан оказался не в парике, поэтому он ясно чувствовал на себе недоуменные взгляды. Но капитана было не так-то просто смутить какими-то взглядами. Он сам принялся незаметно разглядывать собравшихся.
  Мистер Джордж Трелони, младший брат покойного, сидел во главе стола, уставленного цветами и серебром, между хозяйками дома - миссис и мисс Трелони. Пожалуй, трудно было бы найти себе окружение более прекрасное: родственницы фланкировали его подобно двум розам - зрелой и едва расцветающей. Сам же дядя Джордж был невысок, поджар и тщедушен, не в пример своему покойному брату. Кудрявый светлый парик-аллонж на нём казался большим и тяжёлым.
  Рядом с юной мисс Трелони находилась её подруга Мэри Уинлоу. Девушка делала круглые глаза, поднимала вверх бровки и старалась держать спину прямо, но видно было, что она сама смущается своих резких и порывистых движений.
  По правую руку от миссис Трелони сидел высокородный Джон Грей из рода самого Генри Грея, английского государственного деятеля эпохи королей Тюдоров, впрочем, казнённого (с конфискацией имущества) кем-то из этих королей ещё в 1554 году. Невозмутимость, свойственная белокожей расе английских аристократов, леденела в холодных и прекрасных, как ясное зимнее небо, голубых глазах Джона Грея. Этому великолепному морскому офицеру, состоящему на службе Его Величества, было около тридцати лет.
  Рядом с ним сидела восхитительная миссис Меган Белью, на чьи зелёные глаза все-все без исключения джентльмены взирали с инстинктивным одобрением. Та отвечала им взглядами, в которых читалось: "Да, я - хороша, ничего тут не поделаешь". Напротив неё сидел супруг, морской капитан в отставке, который с неодобрением наблюдал за этими перекрёстные взглядами и про которого можно было сказать только, что он был муж своей жены.
  Справа от миссис Белью восседал Александр Саввинлоу, банкир (Банк Британского Льнопрядильного кредитного общества), занимающий видное положение в финансовом мире и имеющий четырёхэтажный дом в городе, два поместья и корабль для очень прибыльной транспортировки "живого товара" в американские колонии.
  Лицо банкира Саввинлоу было бритое, круглое, рот - сладкий. Роскошный парик банкира спереди спускался двумя пушистыми прядями почти до самого живота, который он старательно, но тщетно пытался втянуть. Его небольшие голубые глаза беспрестанно оглядывали собравшееся общество словно бы с целью выяснить, производит ли он на них должное впечатление. Банкир буквально олицетворял собою истину, что в нас не так смешны качества, которыми мы обладаем, чем те качества, на которые мы претендуем.
  Напротив него поместили его супругу, женщину лет на пятнадцать моложе. Её умные быстрые глаза с интересом перебегали со стола на лица собравшихся и обратно. Встречаясь взглядом с глазами мужа, она отворачивалась.
  Рядом с банкиром Саввинлоу возвышалась миссис Батлер, жена преподобного Уильяма Батлера - очень достойная женщина и своего рода выдающаяся личность, которая прославилась обедами для бедняков, сбором пожертвований и другой благотворительность.
  На попечении миссис Батлер постоянно находились чьи-то дети, больные старики и дальние родственники, но она никогда не позволяла себе проявлять раздражение или усталость. На её лице всегда читалось тихое выражение трогательной кротости, а сейчас она с нежностью смотрела на своего мужа, который сидел за столом визави.
  Преподобный Батлер был невысокого роста, а широкое лицо его с квадратным лбом, полными щеками и гладко выбритым массивным подбородком отличалось завидной свежестью. Брови преподобного густо кучились над выпуклыми блестящими глазами. Многолетняя привычка проповедовать с кафедры придавала властность его манерам и звучность голосу, который он и не собирался, впрочем, понижать даже сейчас. Чувствовалось, что он ни минуты не сомневается, что говорит исключительно умные вещи, которые остальным не грех и послушать.
  Слева от преподобного Батлера, жадно внимая ему, сидела миссис Сара Уинлоу, давнишняя приятельница хозяйки. Глаза её, обычно тёмно-серые, теперь казались чёрными от зрачков, расширившихся от волнения. Её верхняя чуть короткая губка приподнималась время от времени и приоткрывала ряд жемчужных зубок. В выражении глаз миссис Уинлоу капитану виделось любопытное ожидание, словно она ждала от преподобного исключительно интересные новости. На её груди вздымались и опадали старинные алансонские кружева. На них, как завороженные, смотрели сидящие рядом другие приглашённые, описывать которых уже нет смысла.
  Юная мисс Трелони, которую капитан рассмотрел только теперь, уже несколько раз за вечер бросала на него пристальные взгляды. Она была замечательно хороша собою - почти высокая, стройная, сильная. Эта сила читалась во всяком её жесте, впрочем, не лишённом мягкости и изящества. Она казалась похожей на мать, и только глаза - чёрные, сверкающие, гордые, выдавали силу её характера, который, как и красота, со временем обещал усилиться. Девушка была бледна и по моде того времени нарумянена. Нижняя её губка, свежая и алая, чуть-чуть выдавалась вперёд, придавая лицу некоторую надменность.
  Мать юной леди, миссис Гертруда Трелони, была женщиной начитанной, а натурой романтической, и когда пришла пора дать имя дочери, она, после некоторого смятения, обратилась к великой английской литературе. А надо сказать, дорогой читатель, что великие английские писатели не только способствовали популяризации ряда женских имён, но и сами создавали новые имена.
  Например, Джонатан Свифт подарил миру два женских имени - Ванесса и Стелла, а Уильям Шекспир - имена Джулия, Джессика, Офелия и Виола. Юную мисс Трелони звали Сильвия - как и героиню шекспировской пьесы "Два веронца".
  Вот такое прекрасное общество, достойное кисти самого Антуана Ватто, собралось по воле злого случая в доме возле бристольского порта. А уж великий Ватто, крупнейший мастер живописи рококо и создатель жанра "галантные празднества", первый открыл художественную ценность хрупких нюансов человеческих чувств, неуловимо сменяющих друг друга. В его полотнах главное - не сюжет, а та поэтичность, которой проникнуты позы и жесты героев, отмеченных печатью меланхолической грусти, словно они вдруг впервые ощутили трагический разлад прекрасной мечты с жестокой реальностью.
  Между тем слуги, чинно скользившие за спинами господ, внесли зажжённые канделябры. В их неровном, трепещущем свете не только дамы, но и кавалеры стали выглядеть моложе и изящнее. Этот мерцающий свет время от времени выявлял то чей-то медальный профиль, то склонённую головку, то рассеянный взгляд. Мягкие тени неясным флёром ложились по стенам. Говорили о лучших сторонах характера покойного, причин смерти никто не касался. Отсидев положенное правилами приличия время, общество стало расходиться.
  Капитан подошёл попрощаться с миссис Трелони.
  - Капитан Линч, я прошу вас задержаться, - прошептала вдруг хозяйка дома. - Мне надо с вами обсудить кое-что.
  ****
  Слуга проводил капитана в комнату, оставил свечу и вышел, притворив дверь.
  Неясные голоса приглашённых постепенно затихали. В гостиной пробило двенадцать, и тот же час по всем комнатам часы одни за другими прозвонили полночь. Капитан стоял, прислонясь к холодному камину, терзаемый смутными, неясными ему самому чувствами. Время тянулось медленно.
  Наконец, послышался шелест платья, и двери отворились. В тёмном проёме капитан с изумлением увидел юную Сильвию Трелони. В руках она держала свёрнутую шаль.
  - Мама сейчас придёт, мистер Линч, - сказала девушка. - Она провожает дядю Джорджа.
  Юная мисс замолчала, грустно улыбнулась капитану и пригласила его садиться. Улыбка у неё была чудесная. Они сели на резные, морёного дуба стулья, стоявшие здесь, - в дальней, которую гостям не показывают, - комнате, наверное, со времён самих королей Тюдоров. Обитые кожей, с прямыми спинками стулья сплошь покрывала искусная резьба. Сидеть на них было неудобно.
  Вскоре появилась миссис Трелони.
  - Спасибо, что согласились остаться, капитан Линч... Мы хотели с вами поговорить, - тихо сказала она и, обратившись к дочери, добавила: - Сильвия, показывай, дорогая.
  Девушка развернула из шали небольшой мешочек. Все трое придвинулись к столу.
  - Папа, - произнесла Сильвия, тут она запнулась, сглотнула, сдержалась и продолжила: - Папа перед прибытием "Архистар" взял с меня слово выполнить одну просьбу... Он просил меня на всякий случай, если с ним что-нибудь случится, передать вам это. Он сказал, что вы, как человек благородный, найдёте этим вещам применение и не оставите его жену и дочь...
  Тут рассказ Сильвии неожиданно оказался прерван, потому что капитан встал, жестом попросил тишины, осторожно пересёк комнату и, резко распахнув дверь, втащил внутрь за плечо невысокую полную женщину. Та неуклюже сопротивлялась, словно крупный карась, протестующий, что его силой вырывают из родной стихии. Это была горничная миссис Трелони. Горничная испуганно поводила глазами, стараясь вырваться из железных рук капитана, но положение её было неутешительное.
  - Ах, Мэри, ты подслушивала под дверью, - сказала миссис Трелони. - Никак я от тебя этого не ожидала. Иди к себе, я завтра с тобой объяснюсь.
  Капитан отпустил горничную - та бросилась со всех ног из комнаты.
  Тут капитан рассказал о шкатулке, которую приносил в тот страшный для всех день. Женщины пришли в смятение. Капитан, между тем, сломал печать на шнурке мешочка, распустил петлю, стягивающую его горловину, и вытащил на стол содержимое: моток старинных кружев, затейливый кованый ключ и целую горсть обычной морской гальки.
  Какое-то время все недоумённо смотрели на предметы. Потом миссис Трелони развернула кружева - кружева были брабантские, из льняных нитей. Капитан в это время рассматривал гальку, которую обычно собирают на берегу дети, первый раз увидевшие море. Затем он взял в руки ключ и повертел его. Сказал:
  - Ключ я возьму с собою. Попробую, не подойдёт ли он к шкатулке. Я приду завтра, сейчас уже поздно, да и день был тяжёлый, вы, конечно, устали... Разрешите откланяться.
  Капитан встал, поклонился, оправил манжету и двинулся к двери. Он уже не мог больше вынести глаз мисс Сильвии, такой в них читался глубокий и таинственный мрак: девушка была ужасно бледна и, - как ни странно, - ещё больше хороша от этого.
  - Ах, не туда! - остановила его миссис Трелони. - Не надо, чтобы вас видели так поздно у наших дверей!
  Она протянула капитану ещё один ключ, объяснив, как выйти: надо было пройти в потайную дверь, скрытую за портьерой, что неясно темнела в дальнем углу комнаты. Капитан вышел и очутился на тёмной улице.
  Ему не встретилось ни души. Неясная луна кралась за ним по пятам всю дорогу до порта. Он уже подходил к пристани, когда чья-то смутная тень вдруг мелькнула на земле впереди. В тот же миг, не успев даже сам осознать этого, капитан сделал шаг в сторону и присел. Лезвие ножа промелькнуло над его головой. Капитан выпрямился, как отпущенная пружина, развернулся к нападавшему и ударил, ещё и ещё раз. Потом он склонился над телом, вгляделся в лицо убитого и подумал, что где-то его видел... А, впрочем, все бродяги обычно всегда кажутся на одно лицо.
  Капитан до того оказался сбит и спутан, что, даже попав к себе в каюту и бросившись на койку, какое-то время сидел, стараясь хоть как-то собраться с мыслями. Почему-то ему казалось, что это было не простое ограбление... Ощутив беспокойство, он взял фонарь и спустился в трюм к шкатулке. По трюму разносился запах пряностей и чего-то влажного, свежего, такого непохожего на обычную трюмную затхлость.
  - Значит, Томас занимается своим деревом. Отлично, отлично! А главное, это так вовремя сейчас, - пробормотал капитан и улыбнулся, отчего лицо его преобразилось.
  Он приблизился к неприметному ящику, накрытому ветошью, осмотрел его, успокоено выдохнул и вышел. На палубе было тихо. Проверив вахтенного, капитан пошёл к себе.
  Ночью ему приснился всё тот же Хипстер. Тот был точь-в-точь как в прошлом сне, та же фигура, так же одет, но в лице и во взгляде его произошло сильное изменение: Хипстер смотрел теперь пригорюнившись, совсем по-бабьи. Постояв так немного, он глубоко вздохнул, приложил ладонь к неровно выбритой щеке и скривил голову на сторону, что уж совершенно стал походить на удручённую горем рыночную торговку...
  - Вот привязался, - пробормотал капитан в полусне, потом подумал о фантастических глазах мисс Сильвии и опять провалился в сон.
  ****
  Утром ничего, казалось, уже не напоминало капитану о давешнем.
  Он и Томас позавтракали, разговаривая о чём-то общем, но, как будто, каждый о своём: при этом взгляд Томаса казался рассеянным и выдавал обычную его мечтательность, а капитан задумчиво хмурил белёсые брови.
  - Я сейчас тебе кое-что покажу, - вдруг сказал капитан и вышел.
  Вернувшись, он поставил на стол шкатулку, про которую какой-нибудь прозорливый читатель думает, наверное, не переставая, с самого начала повествования. Вынув из-за пояса затейливый ключ, полученный вчера от мисс Сильвии, капитан с некоторым трудом открыл шкатулку.
  На крышке шкатулки изнутри было зеркало, а лежали в ней курительная пенковая трубка и завёрнутая в свиток манускрипта латунная подзорная труба старинного образца по виду, как новая. Капитан раздвинул трубу, посмотрел в неё, нацелив на стол, и его брови удивлённо поползли на лоб. Он перевернул трубу и осмотрел - линза её была совершенно мутная. "Вот это да! Довести деликатный прибор до такого состояния - это надо суметь", - подумал капитан и взял в руки манускрипт.
  Вчитавшись в текст, он глянул на Томаса - тот, не отрываясь, напряжённо следил за ним - и объявил:
  - Текст на испанском. Я не всё понимаю. Разбираю только: Диего де Альмагро... Сын Солнца... Атауальпе... Сундуки... А потом идёт перечисление. "Серебряные и золотые земляные орехи. Нагрудное украшение мочика. Ожерелье из перламутра, канители, рельефные бляшки потолка, височные кольца, лунная носовая подвески, слитки в количестве... Большой кондор. Малый кондор. Конца текста нет. Посмотри сам!
  Томас развернул протянутый ему манускрипт. На тонком старом пергаменте полувыцветшей, но всё ещё заметной тушью, были выведены неровные строчки. По краям пергамента, подмоченного когда-то давно, виделись разводы от воды. Томас отложил свиток, взял в руки шкатулку, и лицо его приняло ещё более удивлённое выражение - вставленное в крышку зеркало оказалось металлическим. Он покачал в руках шкатулку, словно взвешивая, потом постучал по ней согнутым пальцем.
  Сказал задумчиво:
  - Знаешь, Дэн, а ведь эта вещица с секретом. И у неё, как будто, есть второе дно. И стенки такие толстые. И, я думаю, должен быть механизм, это дно открывающий. Это явно не наша, не английская работа! Уж я в этом толк знаю!
  Капитан молча смотрел на Томаса.
  - Ах, Дэниэл! - произнёс вдруг тот, заметно воодушевляясь. - Здесь есть какая-то тайна, и явно пахнет сокровищами! И ты, конечно, отправишься на их розыски! Как это интересно!
  Губы капитана сжались в тонкую нить, а складки у рта вдруг стали резче - он никуда не хотел отправляться.
  А чему вы удивлены, дорогой читатель? Это только в романах герои сразу норовят собраться и уехать, куда глаза глядят, только в руку им попадёт какой-нибудь пустяк, какая-нибудь бессмыслица, нелепица последняя, но с тайною. И ищут они, и скитаются неизвестно где, подвергая себя всем немыслимым опасностям. В жизни всё совершенно не так, поверьте!
  В жизни люди заняты своими делами, заботами о добывании хлеба насущного, и порванная обувь сына, которому не в чем будет завтра выйти со двора, волнует иного отца гораздо больше, чем какие-то тайны.
  Ну, помилуйте, ну зачем капитану надо бросаться на разгадку каких-то загадок? Он был человек целеустремлённый, со своими идеалами, а поиски сокровищ - это, знаете ли, дело довольно щекотливое. Поиски сокровищ вообще были не по его части - капитан не чувствовал совершенно никакого влечения к подобного рода занятиям. И, наконец, у него имелась своя мечта, которая потихоньку, но приближалась к нему во всём своём красочном великолепии...
  "Нет, нет и нет! Это совершенно не моё дело", - подумал капитан и встал. Время приближалось к назначенному часу.
  Он начал собираться для визита в дом Трелони.
  ****
  В доме покойного судовладельца царил переполох.
  Пропала Мэри, та самая горничная, которую капитан поймал вчера ночью под дверью. Утром служанку никто не видел, постель её оказалась не смята, вещи остались на месте - в доме забеспокоились.
  Когда Мэри не появилась и к полудню, миссис Трелони сказала:
  - На современных слуг ни в чём нельзя положиться! А, между тем, время такое тяжёлое... По дорогам ходят толпы бродяг без определённого места жительства. Ах, если бы только был жив муж!
  В доме Трелони капитан застал визитёрш - восхитительную зеленоглазую миссис Меган Белью (без мужа) и давнишнюю приятельницу хозяйки миссис Сару Уинлоу (без дочери).
  Шкатулка тревожила капитана, сумку с нею он пристроил на пол рядом с собой. Досадуя, что не может поговорить с миссис Трелони о деле, капитан сел, твёрдо поставив мускулистые ноги, обтянутые новомодными бриджами-кюлотами, и улыбнулся дамам.
  И тот же час гостиную словно пронзило электрическими эманациями, словно движение какое пошло по земному эфиру, а как писали научные светила в ХVIII веке, движение не может произойти без материи. Поэтому миссис Белью вся подобралась под корсетом, у миссис Уинлоу глаза опять стали чёрного цвета от расширившихся зрачков, а миссис Трелони горестно подумала: "Ах, почему мы не можем быть вечно молоды? И почему мы с возрастом становимся некрасивы? Зачем эти ужасные мешки под глазами, зачем эта сетка морщин на веках?"
  Глядя на капитана Линча, она страдала, понимая, что её молодость прошла безвозвратно. Потом, немного успокоив себя тем, что молодые, но некрасивые женщины страдают не меньше, чем красивые, но немолодые, миссис Трелони, чтобы скрыть своё замешательство, заговорила о погоде.
  - Скажите, пожалуйста, - начала она. - То всё дождь, дождь, а летом вон опять засуху предсказывают.
  Дамы тему погоды радостно подхватили.
  - Ну, что вы хотите? Ну, всё - как всегда! - отвечала ей миссис Белью, которая, как всякая настоящая англичанка считала: природа вещей такова, что ничто никогда не идёт так, как надо.
  - Страна рушится, - вторила им миссис Уинлоу. - А что вы ещё ожидали?
  Затем они поговорили ещё о чём-то, точнее ещё о ком-то. Капитан только и успевал переводить глаза на дам, выслушивая фразы типа:
  - Боюсь, что он не сможет...
  Или типа:
  - Не думаю, что она сможет...
  Или вроде:
  - Вы не находите, что это несколько странно?..
  - Да, в самом деле, - вторила всем этим высказываниям миссис Уинлоу, потому что была со всем вышеизложенным согласна.
  Капитан уже в десятый раз рассмотрел наддверное пейзажное панно по последней французской моде. Сюжет оказался модным, пасторальным: на фоне хрупкой декоративности кущ и нив блеклых, серебристо-голубоватых тонов сидели в изысканных позах пастухи и пастушки, рядом паслись овечки. Капитан встал, извинился и вышел. Он хотел справиться про оставленный вчера в прихожей пистолет.
  Слуга сказал ему, что пистолет на месте. И сию же минуту в прихожую несколько боком из-за пышной юбки, вошла, явно торопясь, восхитительная миссис Белью. Она придвинулась к капитану, опалила его взором бездонных зелёных глаз, вложила в руку записочку и быстро удалилась. Капитан засунул записку за отворот обшлага, вернулся в гостиную и снова присел.
  И тут доложили о констебле мистере Эбони. Миссис Уинлоу, у которой от любопытства дрожал кончик носа, засобиралась домой.
  Капитана хозяйка попросила остаться.
  ****
  Приходской констебль мистер Эбони имел небольшие седые бачки и живое морщинистое лицо.
  Констебль был человек основательный и считал, что эффектнее всего выглядит сидя, ибо имел несколько коротковатые ноги, поэтому он старался побольше сидеть, как советовал всем великий Овидий. Вот и сейчас, выдержав время, положенное правилами хорошего тона, он сразу же сел и приосанился, оглядывая модную обстановку гостиной с заметным интересом, но всё же стараясь при этом не нарушить этикета.
  - Я к вам с плохими известиями, миссис Трелони, - начал он издалека, прокашлялся и выложил вдруг: - Нашли вашу служанку Мэри. В порту... С горлом, я извиняюсь, перерезанным от уха да уха... Хм. Страшное зрелище, скажу я вам.
  Он постучал пальцами по подлокотнику кресла.
  Миссис Трелони сидела, как громом поражённая. В её глазах читался тот же ужас, как и в день смерти мужа. Между тем молчание затянулось.
  Капитан спросил:
  - А скажите, мистер Эбони, а не находили ли сегодня в порту трупа мужчины?
  - Трупа мужчины, простите? - переспросил констебль. - Нет, не попадался... А зачем вам труп, сэр?
  Мистер Эбони слыл остряком и очень гордился этим.
  - Так... К слову, - ответил капитан, двинув плечом. - Просто служанка, в порту, ночью - так странно. Что делала Мэри ночью в порту?
  Вопрос повис в воздухе. Присутствующие посмотрели друг на друга. Потом констебль Эбони с поднятыми в раздумье бровями опять стал барабанить пальцами, и это ужасно раздражало миссис Трелони: она наморщила носик.
  Впрочем, констебль скоро ушёл. Миссис Трелони повернулась к капитану и, несколько понизив голос от внутренней деликатности, сказала:
  - Вы же понимаете, Дэниэл, что Эбони никого не найдёт и ничего не сможет сделать?.. Ему не отыскать даже убийц бедняжки Мэри, не то что убийцу мужа.
  Миссис Трелони горестно вздохнула: она чувствовала вину, что была несправедлива к служанке после её исчезновения.
  - А знаете, что я сделаю? - вдруг сказала она. - Я найму ловкого человека искать убийц мужа! А главное - я дам объявление в лондонские газеты и в нашу местную бристольскую!
  Миссис Трелони довольно заулыбалась. Мысль, в самом деле, была замечательная: объявления с предложением награды за сведения, помогающие вернуть похищенное имущество или наказать преступника, в то время ещё никто не публиковал.
  Поэтому капитан одобрил её намерения и попросил пригласить мисс Сильвию: ему было, что показать дамам. За Сильвией послали, и она пришла довольно скоро. Капитан вгляделся в неё, стремясь проверить прежнее впечатление: это необычное по красоте лицо ещё сильнее поразило его. Как будто необъятная гордость чудилась в нём, и в то же время удивительное простодушие. Эта странная красота бледного лица, чуть-чуть впалых щёк казалась ему даже непереносимой.
  Он отвёл глаза, достал шкатулку, открыл и продемонстрировал дамам содержимое - старинную пенковую трубку, латунную подзорную трубу и манускрипт. Потом он рассказал дамам очень занимательную историю о трёх испанских предпринимателях-компаньонах - Франсиско Писарро, Диего де Альмагро и священнике Эрнандо де Луке, которые на собственные средства организовали несколько военных экспедиций, установили контроль над империей инков и захватили в плен Верховного Инку Атауальпу. А главное, обещая Верховному Инке свободу, они получили от него беспримерный в истории выкуп золотом и серебром.
  После чего Верховный Инка был публично удавлен гарротой.
  ****
  Глава 2. Капитан огорчает дам
  Капитан закончил рассказывать.
  Дамы явно расстроились: у Сильвии в глазах сверкали непролитые слёзы, а миссис Трелони вытирала слёзы крохотным платочком.
  - Какая грустная история, - сказала она. - И как жестоки испанцы! Я всегда это говорила. Взять хотя бы последний вопиющий случай с ухом Дженкинса.
  Капитан не знал, что на это ответить. А поскольку, дорогой читатель, этот "случай с ухом" будет иметь дальнейшее упоминание, вашему вниманию будет предложено одно небольшое отступление в английскую историю...
  В марте 1738 года морской капитан Роберт Дженкинс появился на заседании Палаты общин английского парламента со стеклянной бутылью в руках. В бутыли, наполненной спиртом, плавало человеческое ухо.
  Капитан рассказал, что 9 апреля 1731 года его бриг "Ребекка" (кстати сказать, нелегально торговавший ромом в карибских владениях Испании) на обратном пути в Англию был задержан для таможенного досмотра испанским военным кораблём "Ла Исабела". Капитана Дженкинса под дулами мушкетов заставили встать на колени, а когда он попытался протестовать, испанский офицер отрезал ему ухо, посоветовав доставить этот "трофей" королю Георгу и передать, что то же самое случится и с ним (то есть, с королём), если он (то есть, король) будет пойман на контрабанде.
  Сразу по прибытии в Англию капитан Дженкинс подал на высочайшее имя официальную жалобу по поводу этого инцидента. Однако история долго не получала никакого развития, а ухо долго ждало своего часа в бутыли со спиртом, пока, наконец, Дженкинс не решился поведать о своём несчастье британским парламентариям.
  Его выступление перед Палатой общин вызвало бурную реакцию депутатов. Ухо Дженкинса потрясло воображение политиков, особенно оппозиции, и стало символом негодования всей передовой английской общественности. Было ли это в действительности ухо капитана, и потерял ли Дженкинс своё ухо в ходе испанского обыска, так и осталось невыясненным, однако влияние этого сморщенного объекта на Историю оказалось невероятно велико...
  - Только что же это получается? - вдруг спросила миссис Трелони, она неожиданно успокоилась. - Значит, где-то эти сокровища инков есть? Так много золота?
  И точно новая идея нетерпеливо засверкала во всегда холодных её глазах.
  - Боюсь, что должен вас огорчить, - сказал капитан мягко. - Слухи о высоком качестве инкского золота сильно преувеличены. Чисто золотых изделий у инков было мало, их украшения, правда, очень искусные, делались больше из низкопробного сплава золота и других металлов.
  Миссис Трелони смотрела на него во все глаза, и капитану почему-то стало понятно, что она теперь уж точно от него не отстанет с этим золотом.
  - И всё же, Дэниэл, что вы думаете об этой шкатулке? - спросила она.
  Капитан не ответил: его вдруг неприятно поразила эта настойчивость. Помолчав в задумчивости, он обратился к Сильвии:
  - А что, мисс Трелони, не дадите ли вы поглядеть мне на давешнюю гальку?
  Гальку достали. Капитан взял её в горсть, стал перебирать и выбрал одну. Покрутив эту гальку, он вставил её в пустое отверстие на крышке шкатулки.
  Раздался металлический звон - шкатулка вдруг рассыпалась. Углы её распались, крышка с зеркалом отскочила, и на столе очутилась плоская фигура - деревянная "выкройка" шкатулки, состоящая словно бы их двух слоёв. Капитан взял верхний слой, перевернул, как книжную страницу на железных петлях и даже, нарушив правила приличия, присвистнул от удивления.
  С внутренней стороны "выкроек" такой неприметной с виду шкатулки было нечто. Он глянул на дам, заметно смутился, извинился и заявил:
  - Нам нужен Томас Чиппендейл.
  Тут же послали за Томасом, а пока, - чтобы скрасить ожидание, - миссис Трелони пригласила всех обедать. Но наслаждалась обедом только она одна. Капитан почти не ел, он что-то рассказывал с лёгкой усмешкой, от чего в суховатом лице его отчётливо проступала неизъяснимая печаль. Мисс Сильвия переводила глаза, полные обидой или даже гневом, с тарелки - на мать, на капитана и опять на тарелку. Миссис Трелони ничего не замечала.
  Пришёл Томас, нескладный, полноватый, в старенькой одежде, с исцарапанными руками. Он попросил лупу. Лупа нашлась в кабинете покойного сквайра. Томас рассмотрел развёрнутые "выкройки" и сказал заинтересованно:
  - Это явно две части одного рисунка, выполненного в технике маркетри ...
  Он ещё раз посмотрел на выкройки и продолжил:
  - И этот мозаичный набор украшен ещё перламутровыми круглыми вставками... А поверху маркетри сделан ещё один небезынтересный приём - "графьэ"... Это когда металлическими штихелями вырезают шрифт или другой рисунок, а потом в желобки втирают чёрную мастику. А вот это уже - что-то из ряда вон выходящее, потому что здесь не один шрифт, а несколько. Да ещё они так затейливо перемешаны, что прочитать, конечно, ничего нельзя... Смотрите сами!
  И Томас с чрезвычайным удовольствием принялся рассказывать, показывая то на старинный испанский шрифт монастырского происхождения, то на круглый крупный французский площадной, то на шрифт английский.
  Закончил он необычайно живо:
  - А вот явная вариация, но уже французская, и тут вдобавок есть росчерк... А уж это такая вещь, что такой шрифт - ни с чем не сравнить... Так что, кажется, и душу бы за него отдал!
  Глаза Томаса сияли, он даже словно бы ростом стал выше. Дамы глядели на него изумлённо, а капитан улыбался. Он знал за Томасом такую особенность, когда тот молчит-молчит, да как заговорит... И тогда уже и в звуке его голоса, и в глазах, и во всём облике заключено было не меньше красноречия, чем в словах.
  Тут же миссис Трелони, воодушевившись, заказала Томасу реставрацию двух стульев эпохи королей Тюдоров, которые запомнились капитану в день похорон своим великолепием и своими неудобными спинками... Поэтому завтра же Томас с инструментами должен был прийти в дом работать!
  Томас согласился, а капитан подумал, что страсть - это единственный фактор, доводы которого нам кажутся всегда убедительны, и что человек бесхитростный, но увлечённый страстью может воодушевить скорее, чем красноречивый, но, увы, равнодушный.
  Потом все принялись за подзорную трубу - опять вертели и вытягивали её по-разному, только что не нюхали и не тёрли, да и то потому, что труба и так сияла, как новенькая.
  Затем капитан взял пенковую курительную трубку, - все смотрели за его сильными руками, как зачарованные, - и стал рассказывать:
  - Пенка... Материал этот в силу своей пористости впитывает из табака влагу и дёготь, делая дым прохладным и сухим, а сами трубки окрашивая со временем в красивые коричневые тона. А из этой трубки, судя по всему, совсем не курили... Мне кажется, она не предназначена была для повседневного курения...
  Он стал рассматривать трубку внимательно со всех сторон. Резьба на трубке была бессюжетная, просто - извилистые арабески. Потом он разъединил чашку трубки с чубуком, и тоже осмотрел, и заглянул внутрь чашки - ни печатей, ни надписей там не оказалось.
  После этого все опять взялись за манускрипт, рассмотрев его в лупу досконально. Потом документ смотрели на просвет над пламенем свечи, потом нагревали у камина, потом по выборочным местам тёрли лимонным соком, смачивали молоком и опять грели у камина. Всё оказалось тщетным.
  Томас вдруг нетерпеливо вскричал:
  - Ах, Дэниэл! Ну, сделай же что-нибудь ещё!
  - Что? - воскликнул капитан, он тоже едва сдерживал раздражение. - Что мне ещё сделать?.. Постоять на голове, помахать руками, попрыгать? Точно! Сейчас мы все попрыгаем!
  Атмосфера в комнате накалилась. И тогда Сильвия, всё это время молчавшая, вдруг сказала:
  - Надо начать всё сначала.
  И достала мешочек покойного отца.
  На свет опять были извлечены кружева, забытые всеми, как явная безделица. Моток развернули и рассмотрели. Это были самые обычные брабантские кружева длиной чуть более фута. Искусной рукой юной кружевницы в вязь кружева была вплетена золотая площёнка - тонкая нить из золота, которую отбили ювелирными молоточками, отчего та стала поблёскивать неодинаково. Но площёнка виднелась только в середине кружевной ленты, а по краям золотое плетение обрывалось, будто осыпалось. К тому же кружево было безнадёжно испорчено: в середине кружевного полотна, среди золота площёнки, виднелись разновеликие дырочки, словно сожжённые искрами треснувшего от невыносимого жара полена. Что же, очень естественное дело, когда сидишь рядом с камином... Кружево ещё покрутили.
  Потом капитан и Томас распрощались с дамами. Капитан был задумчив, а Томас уходил, весь переполненный мыслями о завтрашней работе: он перебирал в уме список инструментов и материалов.
  Миссис Трелони пошла к себе под впечатлением новых фактов и своих соображений. А Сильвия... Сильвия была просто в отчаянии! Белый свет ей был не мил: она заметила, что капитан Линч разговаривал всё время только с матерью.
  На неё за весь вечер он не посмотрел ни разу!
  ****
  Томас и капитан молча шли к порту по тёмным улицам.
  Потом капитан остановился, подошёл к светящемуся окну таверны и вытащил из-за обшлага письмо. Оно было надушено. У капитана от этого знакомого и щемящего аромата что-то сжалось внутри.
  В письме лёгким, изящным и таким знакомым почерком миссис Белью было написано: "Мой сказочный! Ты давно вернулся, а между тем не написал мне ни строчки, ни словечка. Я начинаю сердиться... Если хочешь загладить свою вину, приходи ко мне завтра. Муж уезжает в имение на несколько дней, с собой берёт всю прислугу. В доме останется только Сьюзен, моя горничная... Надеюсь, твои оправдания будут такими же весомыми и пылкими, как и раньше. Твоя М."
  Капитан неясно улыбнулся, скомкал бумагу в тугой шарик и бросил под окна на замусоренную землю. Томас по своему обыкновению ничего у него не спросил. Не то, чтобы Томас был невнимателен к делам капитана, нет. Просто всё внимание его всегда было поглощено чем-то таким, что и сказать, право, затруднительно. Да и он сам - проси его, не ответил бы на это ничего.
  Когда друзья отошли от таверны, из уличной тьмы появился некто в чёрном плаще, подошёл под окна и, подобрав что-то с земли, в тот же миг опять растворился в темноте.
  ****
  Капитан стоял на кухне и смотрел на большой котёл с водой на плите.
  Под котлом не было огня, но он знал, что вода в нём давно уже кипит: низкий белый пар широкой вуалью стелился над чёрной поверхностью воды и уходил в воздухоочиститель, мерно рокочущий в тишине. Капитан поднял котёл, собираясь переставить его, но выплеснул кипящую воду на керамогранит пола. И тогда прямо под плитой он увидел голенького младенца - мёртвое, скорченное тельце девочки. В ужасе от случившегося, он упал на колени, заплакал, завыл по-звериному, стискивая руками голову, словно хотел раздавить, словно хотел оторвать её, и проснулся...
  Капитан лежал на постели, по щекам его текли слёзы.
  Потом он вышел на палубу. Рассветало, и наступало время, когда над землёй всходит солнце. Встретив спокойный взгляд вахтенного матроса, он очнулся от сонного наваждения и сразу успокоился.
  Позднее им была послана к миссис Белью записка такого содержания: "Очаровательница, прости, прости! Я всё время занят неотвязными делами и не смогу прийти к тебе. С трепетом склоняюсь к земле и целую кончики твоих туфель, хотя мой взгляд, и мои губы, и само моё сердце хочет подняться выше... И ещё чуть выше... Д. Л."
  Да-а, мужчины ХVIII века умели сочинять письма...
  Днём миссис Трелони опять пригласила капитана к себе. Как она ему объяснила, чтобы познакомиться с ловким человеком, которого посоветовал ей любезный банкир Саввинлоу для розысков убийц мужа. Но если бы даже капитана не пригласили, он всё равно пришёл бы, потому что его неудержимо влекло в этот дом, а почему - он и сам не понимал, настолько смутны и неясны были его чувства.
  В первые минуты визита он и миссис Трелони беседовали в гостиной. Скоро к ним присоединилась Сильвия, одетая в простое и милое платье. Она сухо поздоровалась с капитаном и молча села возле матери.
  Ровно в назначенное время Роберт Эрроу появился. Это был высокий мужчина с тонкой талией, узким и длинным лицом и глубоко посаженными колючими глазами. Голос его звучал тихо, вкрадчиво, с хрипотцой. Парика он не носил.
  Мистер Эрроу был ловкий человек. И не потому, что он отличался своей особой сноровкой, а потому "ловкий", что от слова "ловить". Так мы и будем его называть - "ловкий" человек: он же не полицейский, и не судейский, и не детектив, в самом деле, хотя бы просто потому, что детективов в ХVIII веке ещё не было.
  Мистер Эрроу сразу поразил миссис Трелони своим профессионализмом: он спросил, кто нашёл тело несчастного. Узнав, что тело несчастного обнаружили все трое собравшихся, но только в разное время, он захотел побеседовать со всеми. Ответы на свои вопросы он записывал в тоненькую книжечку маленьким графитным нюрнбергским карандашиком, которые начали производить в Германии не так уж и давно. И этим карандашиком он потряс миссис Трелони ещё больше: она сразу поняла, что дело поимки убийц мужа находится в надёжных руках.
  Первой мистер Эрроу расспрашивал мисс Сильвию. Он пристально посмотрел на девушку и тихо спросил:
  - Скажите, мисс Трелони, когда и где вы обнаружили тело своего отца?
  - Я нашла его лежащим на полу в кабинете в среду на этой неделе, - ответила Сильвия, голос её был едва слышным и ровным.
  - А зачем вы пошли к нему в кабинет?
  - Отец просил позвать его сразу же, как придёт капитан Линч.
  - Дверь в кабинет была закрыта или открыта?
  Хриплый мерный голос мистера Эрроу начинал наводить на присутствующих ужас и сонную оторопь, он словно погружал их всех опять в кошмар недавнего прошлого. Миссис Трелони судорожно хрустнула стиснутыми пальцами и заметно сжалась в своём кресле.
  - Сначала она была закрыта, потом открыта, - ответила Сильвия уже шёпотом, она была белее снега.
  - То есть, вы приходили к кабинету несколько раз? - мистер Эрроу возвысил интонацию.
  Тут Сильвия посмотрела на капитана тёмными бездонными глазами: казалось, она молила его о чём-то.
  - Мистер Эрроу, вы пугаете женщин! - раздался твёрдый голос капитана, и это разрядило, наконец, атмосферу. - Оставьте ваши судейские штучки для бродяг, воров и нищих. Вас пригласили в приличный дом, где недавно потеряли отца и мужа, причём пригласили специально, как раз для того, чтобы во всём разобраться. И мы с охотой вам расскажем всё без ваших допросов!
  Мистер Эрроу смешался, опустил глаза и виновато улыбнулся. Развёл руками и проговорил:
  - Ах, простите, капитан Линч, забылся... Люблю, понимаете, встречаться с противником лицом к лицу, брать его за грудки и определять, из какого он материала сделан.
  - Вот и любите в каком-нибудь другом месте, - ответил капитан, которого не просто было пронять улыбками.
  Он стиснул челюсти, немного помолчал, чуть прикрыв глаза белёсыми ресницами, посмотрел на Сильвию ободряюще и спросил:
  - Мисс Сильвия, значит вы приходили к отцу несколько раз? Вы нам про это не говорили!
  И столько заботы было в его голосе, что Сильвия, казалось, ожила, её глаза засияли. Она ответила, явно приободрённая:
  - Я совсем забыла, да и разговора не было... И потом! Это так ужасно! Папа лежал такой брошенный, такой одинокий!.. Да, я приходила к нему несколько раз. Сначала дверь была закрыта, но он всегда разрешал мне стучаться, он не сердился... Я постучала. Он крикнул, что сейчас занят, что у него дядя Джордж, который уже уходит. А второй раз, когда я толкнула дверь...
  - Как дядя Джордж? - вскричала, не выдержав, миссис Трелони, она была в ужасном недоумении. - А почему Джордж не сказал нам потом? И как он вошёл? Надо сейчас же допросить слуг!
  ****
  Вызвали слуг, всех по одному - разговаривал с ними капитан, не доверяя уже мистеру Эрроу.
  Тот уже молча сидел на стуле и быстро записывал что-то в свою книжечку.
  Первым вошёл дворецкий Диллон, благообразный, как архиепископ. Он величаво прошествовал от двери и остановился ровно посередине гостиной. Это был мужчина лет шестидесяти, ростом не меньше шести футов, крепко сбитый, с густыми бакенбардами, который производил впечатление солидного слуги. Однако этот внушительный вид несколько портили его голубые глаза: они слишком умно и оживлённо поблёскивали. Отвечал дворецкий неторопливо и с большим достоинством.
  Капитан спросил его:
  - Скажите, любезнейший, вы помните утро того дня, когда умер хозяин?
  - Да, сэр, очень хорошо помню, - ответил дворецкий и заметил: - У меня превосходная память, сэр.
  Капитан спросил:
  - Расскажите, пожалуйста, чем вы занимались в тот день? Это вы обычно открываете дверь посетителям и впускаете их в дом?
  - Да, сэр, - согласился дворецкий. - Это моя обязанность. Если, конечно, я не занят по дому где-нибудь наверху и не проверяю, всё ли готово к столу.
  - А когда вы заняты, кто открывает двери?
  - Тогда открывает лакей Джим Эверсли.
  - А если и он занят и не может открыть двери?
  - Тогда экономка миссис Сиддонс или горничная, сэр.
  - А в тот день вы открывали кому-нибудь?
  - Да, сэр, - согласился дворецкий. - Сначала я открыл мистеру Саввинлоу, банкиру, и проводил его в кабинет хозяина, а ближе к обеду пришли вы, сэр...
  Тут миссис Трелони опять вскричала:
  - Так банкир Саввинлоу приходил к нам в тот день?.. Что же он ни словом не обмолвился? И почему он не зашёл ко мне? Целый день у нас были посетители, а я об этом ничего не знаю!
  Капитана, казалось, волновали сейчас совсем другие вещи.
  - А кто закрывал за банкиром? - спросил он.
  - Я уже не закрывал, сэр, - ответил дворецкий. - Меня позвала миссис Сиддонс, экономка... Она спрашивала про столовое серебро.
  Позвали экономку, женщину лет пятидесяти внушительных размеров, кряхтевшую при ходьбе, но, тем не менее, олицетворяющую собой образец здоровья. У неё были превосходные, чуть тронутые сединой чёрные волосы, розовые щеки и тихий, уважительный голос, как раз такой, каким и должна обладать идеальная прислуга. Передник и чепец её поражали белизной.
  Экономка сообщила, что вниз не спускалась, что целый день занималась делами по дому и что увидела мёртвого хозяина вместе со всеми.
  Лакей Джим Эверсли был довольно симпатичным молодым человеком лет двадцати пяти, крупным и немного неловким от застенчивости, с приятным лицом и честными карими глазами.
  - Джим, кажется, это ты закрывал за мистером Саввинлоу, банкиром, в день смерти мистера Трелони? - спросил капитан, он решительно избегал произносить словосочетание "в день убийства".
  - Да, я, сэр, - согласился слуга. - Закрыл и не успел отойти и двух шагов, как в дверь позвонил лорд Грей и попросил доложить о себе... Потом вышел хозяин, то есть, покойный мистер Трелони, и сам проводил посетителя к себе в кабинет.
  Миссис Трелони на это уже ничего не сказала - она замкнулась в отрешённом молчании. Брови её остались поднятыми, губы скорбно поджались, словно она хотела воскликнуть: "Теперь ещё и лорд Грей! Не приличный дом, а проходной двор какой-то!"
  Лакей Джим ничего интересного больше не сообщил, кроме того, что за лордом Греем он уже не закрывал, и что хозяин, надо думать, сам выпустил посетителя в дверь под лестницей.
  Следом вошла приятная семейная пара Тредуэлл - садовник с кухаркой, чувствовалось, что они всегда и везде ходят вместе. Садовник был невысокий простоватый мужчина, он переминался с ноги на ногу и виновато моргал глазами. Его жена, круглолицая и опрятная женщина, спрятав под передником пухлые руки, добродушно улыбалась во весь рот. Она сообщила, что с кухни не отлучалась, а когда начался переполох в доме, выбежала вместе со всеми так быстро, что не сняла с плиты молочко, которое совсем дочиста выкипело к тому времени, когда она опять воротилась на кухню... Пропало молочко-то!
  Садовник сказал, что он целый день был в саду, особенно с утра, что ничего не видел и не слышал, и говорил он с такой искренностью, что ему поверил бы даже лондонский судья.
  И тут капитан спросил у него с удивлением:
  - А как оказалось, почтеннейший, что под окнами кабинета хозяина в тот день была подавлена клумба?.. И когда её помяли? Может, накануне?
  Садовник крякнул и заморгал пуще прежнего.
  - Дык... Стал быть, - забормотал он. - Дык, её ж помяли в тот же день, стал быть... И какая собака успела подсуетиться, не пойму... Только-только я вернулся из лавочки - глядь, все цветы дочиста истоптаны.
  - Так, значит, вы отлучались из сада, милейший? - Капитан улыбнулся.
  - Дык, я ж только на минутку, за табачком, - сказал садовник, он ни капельки не смутился и не потерял искренности в голосе. - Табачок ведь у меня кончился-то...
  - А вы кого-нибудь видели в лавке? - почему-то спросил капитан.
  - Дык, конечно ж, видал! Старого знакомого видал, моряка с "Фортуны", - садовник явно обрадовался тому, что кто-то сможет подтвердить его слова. - Ну, мы с ним, стал быть, и перекинулись парой слов об ухе Дженкинса... А потом подошла соседская горничная за нитками. Хозяйки вышивать сели, да нужной нитки и не окажись. А рисунок вышивки затейливый. Цвету разного много, да вот, как на грех, то есть, нужной нитки у них, и нету... Мы потом все вместе эту проклятущую нитку выбирали, замучались. До чего же цвет непонятный, стал быть!
  - Всё ясно, Тредуэлл, спасибо, - сказал капитан, улыбаясь.
  Новую горничную Глэдис дворецкий вызвал в гостиную скорее для порядка. Она ничего не могла сказать по существу и вскоре ушла, бросив заинтересованный взгляд на капитана.
  Сильвия проводила служанку в спину недобрым взглядом, а миссис Трелони сочла своим долгом пояснить:
  - Это моя новая горничная, мистер Эрроу. Старую горничную, Мэри Сквайерс, нашли убитой на утро после похорон мужа. Это так ужасно, я была привязана к бедняжке. Утром все сбились с ног в розысках. Мэри была очень порядочной женщиной и не позволяла себе отлучаться по ночам.
  - Интересно, - пробурчал мистер Эрроу.
  Потом он, капитан и обе леди прошли в кабинет с тем гнетущим чувством, которое вселяет в людей присутствие смерти. Здесь было душно, как в любой комнате, окна которой долго не открывали. Остановившись в дверях, стали вспоминать, как всё было. В кабинете с тех пор не убирали, только затёрли кровь возле стола. Рассказывал капитан, дамы иногда вставляли замечания.
  - Мистер Трелони был убит ударом ножа в затылок, - начал капитан. - Смерть после такого удара наступает быстро, вы же знаете, а если попасть в нужную точку, то мгновенно... Удар был сильный, мастерский. Нож - самый обычный складной, матросский, его можно купить в любом порту. Такой нож есть у всех, да и у вас, мистер Эрроу, я думаю, тоже найдётся. Нападавший, на мой взгляд, подошёл к сквайру сзади - через открытое окно... Но на подоконнике следов не было... А вот на полу - не знаю, я тогда не вглядывался.
  Тут ловкий человек вдруг достал из кармана жюстокора футляр, вытащил из него лупу, быстро подошёл к окну и присел на корточки.
  - Да, следы есть, - пробормотал он, аккуратно перемещаясь на корточках вдоль подоконника. - Следы сапог, подкованных, с квадратными носками. Правая подковка стёсана слабее, чем левая... А впрочем, от окна нападавший шёл на цыпочках, а вот уже потом стал наступать на всю ногу.
  Он так увлёкся, что, казалось, совсем забыл о присутствующих, которые слышали то его бормотанье, то лёгкий свист, то одобрительное восклицание. И всем на ум пришло, что мистер Эрроу сейчас похож на чистокровную охотничью собаку, которая рыщет взад-вперёд по лесу, повизгивая от нетерпения.
  От окна мистер Эрроу переместился к столу. Тут капитан счёл нужным пояснить:
  - Сквайр лежал слева от стола... Очевидно, он писал в это время.
  - Очевидно, - невнятно, как эхо, отозвался ловкий человек. - Я вижу вытертую лужу чернил на столе.
  Он замолчал, потом спросил вдруг:
  - А бумаги были?
  Ответил ему капитан, дамы потрясённо молчали:
  - Нет. Бумаг на столе не было, только перо.
  - А шум не слышали? - спросил мистер Эрроу, поворачиваясь к миссис Трелони.
  - Видите ли, сэр, у кабинета толстые двери, - ответила та.
  Минут десять, если не больше, мистер Эрроу продолжал свои поиски, тщательно измеряя расстояние между какими-то совершенно незаметными для всех следами на полу тряпочным портняжным метром, который он также выудил из кармана. Потом он перешёл к стене с секретерами, жестом остановив присутствующих, когда они потянулись за ним. Бумаги из секретеров всё ещё валялись на полу, часть ящиков по-прежнему была выдвинута.
  - А что, всё-таки, пропало? - спросил он.
  - Да, кажется, ничего, - ответила миссис Трелони. - А впрочем, я не берусь судить о бумагах мужа.
  - А мистер Трелони держал в кабинете деньги? - опять спросил мистер Эрроу, не оборачиваясь.
  - Нет, наши деньги лежат в банке... Ну, может он и держал какую-нибудь мелочь для деловых расчётов, - ответила миссис Трелони.
  - А были ли у него в кабинете какие-нибудь драгоценности? - опять спросил мистер Эрроу.
  Тут миссис Трелони не выдержала.
  - Ах, нет! Конечно же, нет! Говорю вам, что ничего не пропало! - она повысила голос и подняла надменно одну бровь. - Вы можете сказать, в конце концов, что-нибудь по существу?
  Только теперь мистер Эрроу повернулся к присутствующим.
  - По существу? - переспросил он. - Могу, извольте... Убийца - невысокий человек, обут в подкованные сапоги с квадратными носами. Говорит эмоционально, с богатыми интонациями, сильно жестикулируя при этом, хотя в речи нет особой связности. Он может запинаться, издавать лишние звуки и даже слова... Пишет плохо, а скорее, вообще не умеет. По натуре - открыт, наивен, доверчив и очень внушаем, быстро утомляется. Способен тонко чувствовать и переживать, легко огорчается и приходит в состояние ярости, и тогда уж действует по настроению. Умён и ловок. Искал в кабинете вашего покойного мужа нечто большое, похожее на толстую книгу или шкатулку... Да! Вот ещё - спит на левом боку.
  Сказав всё это тихим, размеренным голосом, мистер Эрроу сразу же откланялся.
  Приглашение потрясённой хозяйки отобедать он не принял, сославшись на дела.
  ****
  Сказать о том, что мистер Эрроу поразил всех своей основательностью, значит не сказать вообще ничего - весь обед дамы потрясённо молчали.
  После обеда, войдя в гостиную, миссис Трелони, наконец, изумлённо выговорила:
  - Но как он узнал?
  Капитан с удовольствием рассмеялся и ответил:
  - Это, кажется, было довольно легко. Но чистому стечению обстоятельств убийца вашего мужа оказался левшой. Я сразу это понял, когда обнаружилось, что левая подкова на сапоге преступника оказалась более стёсанной, чем правая...
  - Но речь и жестикуляция? - вскричала миссис Трелони. - А то, что не умеет писать?
  Капитан потёр переносицу.
  - Ну, - сказал он задумчиво. - Это всё проистекает от предположения, что преступник левша... Если, конечно, мистер Эрроу правильно всё рассмотрел в свою лупу. Левши более эмоциональны, открыты, импульсивны... У меня одно время на корабле был плотник-левша. Мистер Эрроу описал его характер очень похоже... К тому же, у таких людей плохо получается с письмом, а при повальной безграмотности нашего народа легко предположить, что преступник писать уж точно не умеет вообще.
  - Да, но что спит на левом боку? - Не сдавалась миссис Трелони.
  Капитан с удовольствием улыбнулся, отчего его челюстные складки проступили явственнее, а глаза заблестели.
  - О, я думаю, это мистер Эрроу перед нами покрасовался... Хотя, конечно, левша должен чаще спать на левом боку, поджимая под себя левую, более сильную ногу...
  И тут Сильвия, оживившаяся после улыбки капитана, спросила:
  - А почему убийца искал толстую книгу или шкатулку?
  - Потому что были распахнуты только большие ящики секретеров и стола, - ответил капитан. - Убийца явно искал что-то большое, например, шкатулку. Я сразу обратил на это внимание ещё тогда.
  Тут все вспомнили о шкатулке и о дяде Джордже, который был в тот злополучный день в доме, но ничего об этом не сказал.
  Немедленно за младшим братом покойного был послан слуга с наказом сей же час, если не раньше, явиться в дом.
  ****
  Джордж Трелони пришёл: ему было явно не по себе от столь неожиданного приглашения.
  Словно желая укрыться от глаз присутствующих, он поспешил сесть. Капитан опять удивился, как нелепо сидит на нём модный парик - он словно придавил собой тщедушную фигуру младшего Трелони.
  - Джордж, - сказала хозяйка, пристально глядя на деверя. - Мне стало известно, что ты был последним в кабинете несчастного Джона. Зачем ты к нему приходил?
  Если бы родственница зачитала Джорджу Трелони смертный приговор, то и тогда тот, кажется, не был бы так напуган, как сейчас. Он побледнел, уменьшился в размерах ещё больше, глаза его забегали, пальцы заметались по вышитым полам жюстокора. Наконец, он выдавил:
  - Твои претензии, Гертруда, однако, странные... Я заходил к брату поговорить.
  Он замолчал, потом добавил с радостным облегчением:
  - И вообще, после меня у Джона ещё был преподобный Уильям Батлер. Я его видел, когда уходил в дверь под лестницей.
  Дядя Джордж явно оправился от испуга и пришёл в себя.
  И тогда миссис Трелони, слегка сбившаяся, впрочем, при упоминании о преподобном Батлере, громко спросила:
  - А что тебе известно об испанском пергаменте? А?
  Дядя Джордж тихо ойкнул и начал быстро рассказывать.
  Рассказ его начинался, как сказочная история - с трёх братьев. Старший брат, Генри Трелони, умер года два тому назад где-то в Вест-Индии, средним братом был недавно убитый Джон, младшим братом был он, Джордж Трелони.
  Вот на него-то теперь и смотрели собравшиеся напряжённо - дядя Джордж крутился, ёрзал на стуле, потел под тяжёлым париком, ему явно не нравился весь этот момент. Камзол свой он уже расстегнул, открыв взорам собравшихся великолепные кружева, прикрывавшие его грудь.
  Молчание становилось тягостным.
  - Папаша под старость совсем сбрендил! - вскричал дядя Джордж, вдруг разозлившись. - Он владел такими сокровищами и всю жизнь хранил эту тайну. Он хотел её нам завещать, видите ли!.. Думал порадовать, старый идиот! И перед смертью он отдал нам троим какие-то дурацкие вещи, в которых он спрятал приметы клада, чтобы мы все трое, сообща, этот клад разыскивали... У него были мушиные мозги - большей глупости я не встретил за всю свою жизнь!
  Дядя Джордж застыл. Рот его остался зиять тёмным отверстием. Он тяжело дышал, лицо налилось обидой и кровью.
  Чуть успокоившись, он стал рассказывать дальше:
  - Старший брат Генри сразу после смерти родителя уехал в Новый Свет... Кажется, Генри там женился, но связь с ним мы практически потеряли, а потом пришло известие о его смерти.
  - Покойный мистер Трелони общался с братом, - вдруг сказал капитан.
  Все повернулись к нему, а дядя Джордж от резкости своего движения чуть не потерял равновесие, чудом задержавшись на стуле.
  - Покойный посылал меня к семье Генри Трелони. Впрочем, вдову я не видел, - добавил капитан, он был скуп на слова.
  И тогда миссис Трелони спросила у деверя:
  - Джордж, а что есть у тебя? Какие вещи дал тебе отец?
  Дядя Джордж молчал, уставившись в одну точку, он словно что-то силился сообразить и, наконец, сдавленно выговорил:
  - А что есть у тебя?
  - Джордж, не пори ерунду, - нетерпеливо сказала миссис Трелони, которую, кажется, навсегда покинуло английское хладнокровие. - Никто тебя не намерен обмануть. Сокровище большое - всем хватит!
  Дядя Джордж заломил руки: казалось, он сейчас лишится чувств.
  - Ах, если бы это знать наверняка! - воскликнул он и уже спокойнее добавил: - У меня только середина манускрипта. Я его перевёл, по кусочкам отдавал текст разным людям. Там только описание сокровищ, которые ещё больше меня раздразнили! Начало и конец документа остались у моих братьев.
  Сильвия встала и подала дяде воды. Всё время, пока тот жадно пил, она стояла возле него и смотрела с жалостью, потом забрала стакан.
  - А ещё у меня есть кусок гобелена, - сказал дядя Джордж, вытерев рот кружевным платком: было видно, что он вдруг решился.
  - Это всё? - спросила миссис Трелони строго.
  - Почти, - ответил дядя Джордж и потупился.
  - Сейчас ты у меня получишь! - голос миссис Трелони был суров.
  Дядя Джордж сложил умоляюще руки, он чуть не плакал.
  - Ах, Труда, поверь, я же и сам не знаю! - вскричал он. - Говорю же тебе! Папаша перед смертью совсем сбрендил, что твой ребёнок... Нёс какую-то чепуху, подмигивал, метался по постели... Он надавал нам кучу всякой ерунды, Джону - какие-то морские камушки, кружева, мне всучил две свечки. При этом он мерзко хихикал так, что я готов был убить его на месте тут же!.. Он точно был доволен собой!
  - Где эти свечки? - почти в голос вскричали все. - Они сохранились?
  Дядя Джордж приосанился.
  - Конечно, сохранились, - ответил он. - Я берег эти два ничтожных подсвечника, как нищий не бережёт свою последнюю монету. Даже свечек не зажигал... Они у меня дома. Я их принесу.
  Услышав это, собравшиеся в чисто английской манере, почти хором, сказали всего одно слово, а вернее всего одну букву:
  - О!..
  И договорились встретиться завтра утром.
  "Однако же, каковы братья, - думала миссис Трелони, готовясь ко сну. - И муж-покойник. Таким тихоней прикинулся". Она нанесла себе под глаза смесь розового масла. Миссис Трелони, как истинная женщина, конечно же, пользовалась всякими эссенциями и ароматическими смесями. Особенно она любила свой собственный бальзам с эфирным маслом розы, состав которого не сообщала никому, даже Саре Уинлоу, но кожа миссис Трелони после этого бальзама, - прямо на следующее утро, - становилась упругая и гладкая, как у младенца.
  Что? Вы мне не верите? Так попробуйте сделать что-нибудь сами с маслом болгарской розы!
  Убаюканная розовым благоуханием миссис Трелони сладко заснула.
  Ей снились далёкие дивные страны, роскошные сады и то, о чём она наяву никогда не давала себе смелости подумать.
  ****
  На следующий день все собрались опять, даже дядя Джордж не опоздал и ничего с ним не случилось.
  Он принёс обещанные "дурацкие вещи": пергамент, кусок гобелена и два подсвечника. Сначала капитан развернул гобелен, и все столпились вокруг него, всматриваясь.
  На куске гобелена, явно прерванном со всех четырёх сторон, словно это был фрагмент чего-то большого, были изображены две горы. С правой горы, с её середины, падал водопад. Водопад особенно удался гобеленному мастеру: был он полноводным, пенистым, и шум его, казалось, чудился даже неискушённому зрителю. У подножия гор зеленела трава, виднелись деревья, лежали камни, текла небольшая речушка - ничего особенного. И гобелен отложили и занялись подсвечниками.
  Это были две парные горгульи из олова, именно парные, а не одинаковые. Они, казалось, смотрели на собравшихся и злобно посмеивались, причём одна смотрела направо, вторая налево. Когтистые лапки этих химер, которые всегда по канону сидели на крышах готических зданий, тоже были подняты неодинаково, а крылья струились за спиной, как демонические плащи. Особенно мастеру удалось выразить бесовскую сущность горгулий - ну просто твари, причём твари явно себе на уме.
  Капитан подумал, что подсвечники эти, конечно, не "ничтожные", а высокого мастерства предметы, хоть и сделанные, что странно, из олова. Потому что из олова отливалась посуда, которую не нагревали на огне, а здесь из олова были отлиты подсвечники, которые в любую минуту могли расплавиться от догорающей свечки. Значит, подсвечники эти явно не были предназначены для повседневного пользования...
  Потом все принялись разглядывать новую часть манускрипта и увидели тот же неясный шрифт, те же потёки по краям. Больше рассматривать было нечего, и капитан продемонстрировал дяде Джорджу то, что они успели обнаружить до него. Рассыпавшаяся на "выкройки" шкатулка потрясла воображение нового члена "розыскного общества", подзорная труба озадачила, а кружева тот небрежно отложил в сторону.
  Потом капитан раскрыл на столе "выкройки" мозаичным набором вверх, а подсвечники поставил на круглые большие украшения из перламутра. У него получились две крестообразные, скреплённые между собой "выкройки", в самых крайних точках которых стояло по подсвечнику.
  - И что удивительно, основание подсвечников пришлось точно по размеру перламутровых вставок, - пробормотал он.
  Капитан развернул химер от себя спинами, потом опять крутанул к себе бесовскими харями - химеры взирали на него и ухмылялись.
  - Что такого сложного мог придумать старый джентльмен, каких нагородить тайных шифров? - с досадой проговорил он. - Ведь не тамплиер же он, в самом деле! И где, хотел бы я знать, та часть документа, что предназначалась покойному сквайру?
  Этот вопрос озадачил всех. А в самом деле, где же третья часть документа, возможно, самая важная и, возможно, с описанием места, где эти сокровища спрятаны?
  В этом была загадка.
  ****
  Глава 3. Томас находит странный предмет
  Тут в гостиную заглянул Томас, о котором все забыли и который в дальней комнате всё это время занимался стульями.
  А реставрация стульев, надо заметить, есть процесс крайне трудоёмкий. Томас аккуратно снял с сидения одного, потом второго стула старую кожу, убрал промятый ватин и обомлел... В углублении, сделанном в сидении, лежал плоский предмет, с которым он и поспешил в гостиную к миссис Трелони.
  Все были потрясены: капитан бросился к Томасу, женщины поднялись со своих мест и застыли с юбками в руках, а дядя Джордж стал суетиться вокруг капитана, заглядывая то с правого, то с левого его бока. Потом он выхватил у капитана находку и поспешил к окну. Там он стал крутить находку, явно ничего не понимая, потому что это было настольное зеркало в оловянной рамке, которое стоит, если отогнуть сзади его ножку.
  - Джордж, да дай же и нам посмотреть, в конце концов! - выговорила миссис Трелони и начала боком выбираться из-за стола.
  Покрутив зеркало по-всякому, она понесла его к Сильвии, которая всё это время почему-то смотрела на капитана. Тот тоже подошёл к столу. Томас, забытый всеми, продолжал стоять в дверях.
  - Ну, капитан, что вы об этом думаете? - нетерпеливо спросил дядя Джордж.
  - Я думаю, что этот предмет сделал тот же мастер, который отлил подсвечники, - ответил капитан и попросил Томаса: - Посмотри!
  Томас рассмотрел подсвечники, оглядел ещё раз зеркало и произнёс:
  - Да, это явно одна рука, один и тот же мастер. Это видно и по сюжету. И там, и там изображены горгульи, а они по канону всегда сидели на храмах в виде водостоков и низвергали воду! А сами подсвечники - это просто чудо, что такое!
  И опять все, как зачарованные, посмотрели на Томаса. Капитан взял со стола гобелен и задумчиво проговорил:
  - А знаете, а ведь этот гобелен совсем не пустяк. Водопад же тоже низвергает воду.
  И все оживились, а дядя Джордж даже приосанился от гордости, искоса на всех поглядывая.
  Капитан спросил у хозяйки:
  - Миссис Трелони, а откуда в вашей семье эти замечательные стулья?
  - Ах, стулья! - та запнулась, вспоминая, и ответила: - Так ведь стулья достались нам после кончины матери покойного Джона, старой миссис Трелони.
  И все опять посмотрели на дядю Джорджа, а капитан спросил:
  - Мистер Трелони... А как происходила передача вам, трём братьям, этих "дурацких вещей" вашим батюшкой? И не было ли в комнате этих двух стульев?
  - Джордж, вспоминай сейчас же! - воскликнула миссис Трелони, она, казалось, первая уловила мысль капитана. - Вспоминай немедленно, слышишь!
  - А мне не надо вспоминать об этих стульях, - ответил тот, вдруг помрачнев. - Я и так всё прекрасно помню. На этих стульях в тот вечер сидели два моих старших брата, а я один стоял.
  Джордж Трелони прекрасно помнил ещё одно унижение, которому его подверг отец перед смертью. Тот, посадив старшего Генри и среднего Джона на стулья из морёного дуба, стал рассказывать о сокровище, с усмешкой поглядывая на младшего стоящего сына. И в этом не было для Джорджа Трелони ничего нового. Он знал, что отец его не любит и им пренебрегает... Но разве он виноват, что получился таким маленьким и тщедушным? Тут претензия больше к отцу с матерью, что его такого родили, а скорее, к самому Создателю, что тот не потрудился сообразить сделать что-нибудь приличнее.
  Сильвия тронула дядю Джорджа за руку, посмотрела ему нежно в глаза и спросила:
  - Дядя, голубчик, а какие ещё предметы были в комнате? Что ты помнишь?
  - Что я помню? - переспросил тот и начал говорить даже с каким-то воодушевлением: - Я ещё помню большой дубовый сундук. Его потом забрал к себе Джон.
  - Ах, это верно тот сундук, что стоит в гостевой спальне! - Миссис Трелони всплеснула руками. - Мы складываем туда летние вещи!
  Немедленно крикнули лакея Джима, и скоро сундук, вместе со всем содержимым, был доставлен в гостиную. Женщины принялись освобождать сундук от вещей. Дядя Джордж нервно ходил в стороне, капитан с Томасом стояли у окна. Наконец, сундук был готов для осмотра.
  Это был основательный сундук, покрытый богатой резьбой-арабеской времён королей Тюдоров. И вдруг совершенно неожиданно из прихожей донёсся звон дверного колокольчика. Все замерли, глядя испуганно друг на друга. Вошёл дворецкий и доложил о Саре Уинлоу. Миссис Трелони, принимая невозмутимый вид, пошла встречать гостью.
  Все засуетились. Бесчисленное содержимое сундука и "дурацкие вещи" стали опять запихивать в сундук - содержимое запихиваться не хотело. Наконец, крышку сундука захлопнули, и на неё, для верности, сел дядя Джордж, раскрасневшийся, с лихорадочно блестящими глазами.
  Тут в гостиной появилась явно взволнованная миссис Уинлоу. Она подняла брови над круглыми глазами и сказала высоким голосом:
  - Ах, господа, вы ничего ещё не знаете! Сегодня ночью в своём доме была убита Меган Белью!
  ****
  Миссис Уинлоу обвела собравшихся тёмными глазами, пытаясь прочесть в их лицах эффект от своей новости.
  Потом, заметив сундук с сидящим на нём взбудораженным мистером Трелони, она от удивления спросила прямо:
  - А чем вы тут занимаетесь?
  - Да вот я хочу отдать молодому человеку сундук для реставрации, - выдавила миссис Трелони через силу и приказала: - Томас, вы можете идти.
  - И заберите с собой сундук! - поспешно проговорил дядя Джордж.
  Он вскочил. Тотчас же все зашевелились: Сильвия подошла к гостье, а Томас с капитаном понесли сундук вон. Дядя Джордж сначала, было, потянулся за ними, потом повернул назад, успев многозначительно посмотреть на Томаса, который пятился задом в двери.
  Когда друзья втащили сундук в мастерскую, Томас посмотрел на капитана и ахнул:
  - Дэн, да на тебе лица нет! Что с тобой?
  - Подожди, - выдавил тот и упал в кресло.
  Капитан был просто убит.
  Услышав о смерти миссис Белью, он ощутил сильное и острое чувство, похожее на вину, полоснувшую его как ножом... Если бы он в тот вечер был с Меган, она бы не умерла... Меган, нежная, страстная Меган. Такая очаровательная, такая манящая! Если бы он был с ней! Но он не пошёл, неизвестно почему не пошёл, хотя всё тело его стремилось к ней, жаждало её... Да, конечно, у него не было времени, у него не было ни секунды свободной, но он ведь сразу решил, что не пойдёт, даже не колебался ни минуты, хотя раньше также ни минуты не колебался, что пойдёт, и будь у него побольше настойчивости, он мог бы отыскать возможность и найти это время! Но он не отыскал.
  Ах, если бы он только знал!.. Если бы он только знал!..
  Томас занялся обтяжкой второго стула, методически накручивая петли и вытягивая иглу. Он ничего не спрашивал у друга, только иногда искоса посматривал в его сторону. Капитан ссутулился, наклонился вперёд, спрятав лицо в ладонях.
  Наконец, он встал и растянул губы в улыбке, словно за время сидения в кресле у него парализовало лицевые мускулы. Выговорил:
  - А что, Том, не пойти ли нам домой? Надо только отдать миссис Трелони все её вещи.
  Тут в комнату вошла хозяйка и запричитала:
  - Ах, в какое страшное время мы живём! Я сейчас вам расскажу, что сообщила Сара Уинлоу... Она узнала от констебля Эбони.
  - Не надо, миссис Трелони, - остановил её капитан. - Уже поздно и вы, наверное, устали... Я сам завтра поговорю с констеблем. А сейчас давайте подумаем, куда мы сложим все вещи.
  Миссис Трелони замолчала, поджав губы.
  - Мы уже обсуждали это с Джорджем, - сказала она. - Пусть все вещи так в сундуке и останутся. Он тяжёлый, его так просто не унести. А поставить сундук надо ко мне в спальню - я сплю чутко.
  Капитан согласился, и они с Томасом, не прощаясь больше ни с кем, пошли к себе на корабль. А миссис Трелони подумала, что мужчины, даже самые лучшие из них - ужасно бесчувственные существа. Ну, просто ужасно!.. Даже не узнать подробностей смерти миссис Белью!..
  Но мы-то с вами знаем, дорогой читатель, что это не так.
  Просто, как писали великие умы ХVIII века, "всё, что нам кажется холодным, лишь менее тёпло, чем наши органы чувств".
  ****
  Ночью капитану приснился совсем короткий сон, что он тонет в морской пучине цвета глаз Сильвии Трелони.
  Это он, даже находясь в смертной, мучительной тоске, почему-то знал совершенно определённо. Он чувствовал, что тонет, даже с каким-то нестерпимым, болезненным наслаждением чувствовал, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, да и не хотел этого делать почему-то. Вода затягивала его, обволакивая, вбирая в себя, и была она тёмная, бездонная и манящая...
  В ужасе он проснулся: для моряка тонуть во сне - это что-то особенное. Он сел на койке, тяжело дыша, и сидел какое-то время, стараясь прийти в себя. Сердце колотись, как загнанное.
  На следующее утро, даже не позавтракав, капитан пошёл разыскивать констебля Эбони. Настроен он был решительно - как обычно, а не так, как вчера.
  Все последние годы своей недолгой жизни капитан сражался с невзгодами с отчаянной весёлостью, как бы говоря судьбе: "А-а, теперь ещё и это". Давно прошло то время, когда он, будучи юнцом, заламывал руки при всякой обиде или насмешке Фортуны, думая, что так жестоко жизнь обращается только с ним одним.
  Нет, жизнь такая была у всех, и бесплатных пудингов ни у кого не было, это он знал теперь точно... Теперь он только хлопал себя по ляжкам, хмыкал и улыбался, отчего у него ещё резче проступали жёсткие складки у рта, а весь он становился, как бы "кусачее"... "Не-ет, - думал капитан, - его теперь так просто не прошибёшь".
  Этим же утром к Сильвии пришла её подруга Мэри Уинлоу, и они сели за декупаж.
  Эта техника декорирования мебели и других предметов обихода, дорогой читатель, в эпоху рококо была очень популярна, наряду с вышиванием, среди юных девушек и даже дам. Страсть к вырезанию была такой пылкой, что мастерские специально производили гравюры на бумаге. Сюжеты гравюр были самые разнообразные - от дальневосточных пагод и гуляющих японских красавиц до цветов, херувимов, музыкальных инструментов и гирлянд.
  Сейчас юные подруги трудились над шкатулками. Они вырезали ножничками картинки из бумаги и приклеивали их на основу. Гравюра Сильвии была с типично японским сюжетом "цветы и птицы": над ветками распускающейся сливы невесомо порхали миниатюрные птички. Мисс Мэри понравилась пасторальная тема: грациозные пастушки пасли овечек, нежных и белых, как весенние облачка.
  Работа была кропотливая. Иногда девушки спрашивали что-то друг у друга, одалживали кисточку, шутили. Но надо сказать, что смеялась больше, почему-то, мисс Мэри, и её довольно заурядному лицу улыбка добавляла пикантности: девушка была очаровательна своею юностью.
  - Нет, ты только посмотри, Сильвия, что за чудо эта овечка! - сказала Мэри и подняла восхищённо тонкие брови, что сделало её саму похожей на маленькую пастушку. - У неё такая мордочка, что хочется смеяться!
  - А мне больше нравится моя птица, та, что летит за бабочкой, - ответила Сильвия, она была бледна по обыкновению, что, впрочем, делало её ещё интереснее.
  Мэри покосилась на работу подруги и согласилась:
  - Да, хорошенькая птичка. И та, что сидит на ветке - тоже славная...
  - Мэри, подай мне тот лист, что рядом с тобой, - попросила Сильвия.
  - Возьми, дорогая, - ответила ей Мэри и продолжила в увлечении. - Как жаль, что мужчинам не нравится декупаж, и что им занимаются исключительно только девушки... Мужчины, наверное, в этом просто ничего не понимают.
  - Настоящие мужчины, я думаю, понимают, - ответила Сильвия.
  Мэри сосредоточенно приглаживала юбку пастушке.
  - А ты не знаешь, сколько лет капитану Линчу? - вдруг спросила она.
  - А причём здесь капитан Линч? - воскликнула Сильвия, и её голос неожиданно стал ледяным и звенящим.
  Юная Мэри обмерла. Она откинулась на спинку стула, открыла рот, силясь ответить хоть что-то, но ничего не могла, как назло, придумать. Её лицо залилось краской: все любят разгадывать других, но никто не любит быть разгаданной. Бедняжка Мэри не заметила, как выдала себя, потому что с самых похорон она только и думала, что о голубых глазах капитана Линча.
  Конец дня был безнадёжно испорчен: девушки удручённо молчали. Расстроенная Мэри не осталась на чай и вскоре ушла. Сильвия её не задерживала. У неё ныло сердце и хотелось с кем-то перемолвиться словом. За чаем миссис Трелони, не замечая состояния дочери, всё говорила и говорила, как всегда, впрочем, о чём-то своём. Сильвия её почти не слушала и отвечала невпопад. Пикантная нижняя губка девушки выдавалась вперёд всё больше и больше, на щеках появился лихорадочный румянец.
  Дворецкий Диллон, пришедший проверить, не нужно ли чего господам, исподтишка покосился на Сильвию и, сжав губы, чинно удалился.
  А между тем миссис Трелони говорила дочери о серьёзных вещах, она говорила о своей ушедшей молодости - тема весьма болезненная для женщин, да и для мужчин тоже, перешагнувших уже определённую возрастную черту.
  Впрочем, Гертруда Трелони, несмотря на свои сорок четыре года, всё ещё сохраняла остатки былой красоты, да и выглядела моложе своих лет. Это бывает почти всегда с женщинами, сохранившими ясность духа, чистоту сердца и свежесть впечатлений до старости - и это один из секретов не потерять красоты даже с возрастом. Волосы её уже начинали редеть и седеть, возле глаз давно появились маленькие лучистые морщинки, и всё-таки лицо это было прекрасно, как только может быть прекрасно лицо женщины в возрасте. Но она этого не замечала: так уж получается всегда, что мы в своих мыслях, создавая идеал, равняемся почему-то на себя двадцатилетних.
  Покончив с чаем, Сильвия ушла к себе.
  Миссис Трелони осталась сидеть одна в столовой, покусывая ноготь большого пальца. Несчастье - великий учитель, и у неё в последнее время появилась эта дурная привычка. Вошёл дворецкий. Миссис Трелони словно очнулась и велела убирать посуду со стола.
  Она пошла в гостиную: сейчас должен был подойти молодой джентльмен, которого милейший банкир Саввинлоу рекомендовал ей в качестве управляющего. Ведь после смерти мужа как-то надо было вести дела.
  А Сильвия пришла к себе в комнату, решительно взяла недоделанную шкатулку-декупаж, несколько листов японских гравюр и направилась к Томасу в "мастерскую".
  Увидев Сильвию, Томас поспешно вскочил, так что с его колен на пол упал инструмент, и поздоровался. Он казался сбитым с толку: его полные красные губы смущённо улыбались, славное круглое лицо залилось застенчивым румянцем.
  - Я пришла к вам посоветоваться, мистер Чиппендейл, - начала Сильвия чопорно и запинаясь. - Возможно, вы мне поможете доделать это... Я не знаю, что и куда ещё приклеить.
  И она протянула Томасу шкатулку.
  То ли в силу простого стечения житейских обстоятельств, то ли из-за природного чувства прекрасного Сильвия приобрела в лавке японские гравюры с очень простым, но удивительно гармоничным изображением весенней сливы. Шкатулку девушка ещё не закончила, и та была обклеена картинками только наполовину.
  Томас пристально посмотрел на шкатулку и сказал:
  - Я осмелюсь рекомендовать вам, мисс Трелони, не обклеивать эту шкатулку полностью. Она сейчас - уже прелесть, почти совершенство.
  Увидев, как красивые брови Сильвии удивлённо взлетели наверх, он поспешил объясниться:
  - Понимаете, в дальневосточных канонах прекрасного понятию "пустота" всегда отводится особое место... Древние китайские мудрецы считали, что только в пустоте заключена истинная сущность, потому что только в пустоте возможно движение... Ведь полезность пустого кувшина состоит в том, что туда можно налить воду, вы не находите? И этим пустой кувшин прекрасен. Пустота всемогуща, потому что она содержит всё.
  - Да, но шкатулка сейчас получилась однобокой, - попыталась возразить Сильвия, хотя слова Томаса ей понравились.
  - Ой, а разве в природе всё симметрично? - спросил Томас и заговорил, всё больше и больше увлекаясь: - У японцев роспись всегда подчёркнуто однобока и обрывочна. Как в природе, как в жизни... Зарисованные места у них чередуются с пустыми, но эти пустоты как раз очень нужны. Они дают простор и даль, и ощущение воздуха, в который погружено всё вокруг... И эта однобокая роспись на самом деле создана внутренним равновесием.
  Томас, прищурившись, посмотрел на шкатулку. Сказал задумчиво:
  - Знаете, мисс Трелони... В японском искусстве всегда особенно ценятся переходные состояния. Нечто зыбкое, неуловимое... Что замерло на миг, но вот-вот произойдёт. Давайте приклеим вот сюда маленькую птичку... Нет-нет, вот ту, которая порхает перед веткой, словно выбирает, куда ей сесть. Она даст нам равновесие и заодно недосказанность.
  Томас сел за свой рабочий стол, взял нож и стал ножом вырезать птицу.
  Сильвия неожиданно даже для себя самой спросила:
  - А скажите, Томас, капитан Линч - хороший друг?
  - Да, очень хороший, - ответил Томас, даже не удивившись вопросу.
  Он спокойно смотрел на Сильвию и улыбался.
  - Вы родились с ним в одном городе? - спросила девушка, глаз она не поднимала, разглядывая птицу, и её голос при этом был едва слышен.
  - Да, в Отли... Это совсем маленький городок в Йоркшире.
  - А сколько вам лет?
  - Мне - двадцать... А капитану Линчу - двадцать пять. Он на пять лет меня старше.
  - А капитан Линч женат? - вдруг вырвалось у Сильвии, она подняла глаза и тут же опустила к шкатулке, руки у неё дрожали.
  - Нет, не женат, с чего вы взяли? - поспешил ответить Томас. - Дэн всегда смеётся, что он никогда не женится потому, что у него уже есть жена - его шхуна.
  Тут двери открылись, и несколько боком из-за пышной юбки в комнату вошла миссис Трелони. Она увидела Сильвию и сказала:
  - Как хорошо, что я тебя, наконец, нашла, дорогая. Пришёл капитан Линч. Пойдём, я уже послала за дядей Джорджем. Мы опять собираемся.
  И повернувшись к Томасу, она добавила официально:
  - Мистер Чиппендейл, вас я тоже приглашаю, разумеется.
  ****
  Капитан вошёл в гостиную, и все заметили, что вид его несколько изменился за прошедшие сутки - стал жёстче и ещё решительнее.
  Он поздоровался со всеми и предложил собираться теперь не в гостиной, а в какой-нибудь другой комнате. Хватит им того конфуза, который все испытали, когда вчера неожиданно пришла миссис Уинлоу.
  Когда все расселись вокруг стола, миссис Трелони задала вопрос, который со вчерашнего дня волновал её необычайно. Она даже ночью долго не могла уснуть, а потом спала плохо, впрочем, как всегда в последнее время. Она беспрестанно просыпалась и вставала пить, а потом сидела на постели в темноте, глядя перед собой застывшими глазами.
  - Скажите, Дэниэл, что вы узнали о смерти миссис Белью? - спросила она. - Бедняжка была такая красавица.
  Нос миссис Трелони покраснел, а глаза налились слезами: сказать, что все эти смерти на неё сильно подействовали, значит, ничего не сказать - она была сама не своя всё последнее время.
  - Служанке перерезали горло в хозяйской спальне, - помолчав, ответил капитан. - А на теле мисс Белью никаких видимых повреждений не было. Её нашли в той же спальне, сидящей на стуле и привязанной к нему. Констебль Эбони говорит, что узлы на верёвке морские... Вещи в комнате все перерыты - возможно, что-то и пропало, но сказать точно пока нельзя. Горничная мертва, а хозяин, мистер Белью, на вопросы не отвечает, а только смотрит в одну точку и ни на что не реагирует... Преподобный Батлер даже тряс его за плечи. Соседский доктор предполагает, что миссис Белью умерла от разрыва сердца. Констебль решил задержать мужа миссис Белью, чтобы тот в суде или признался в совершенном преступлении или доказал свою невиновность.
  - Но почему? - поражённо спросили все в один голос.
  - На основании того, что мистер Белью в своём загородном доме не ночевал, как показали слуги, а приехал откуда-то только под утро, - ответил капитан и добавил: - А ещё из-за морских узлов на верёвке... Ведь муж миссис Белью - бывший морской капитан. Только мне кажется, что он здесь не при чём.
  - Но почему? - спросила миссис Трелони.
  - Потому что вашей горничной Мэри Сквайерс тоже перерезали горло в порту аналогичным способом, - сказал капитан. - Констебль говорит, что удары, на первый взгляд, очень похожи. А представить, что мистер Белью отсутствовал дома и в ночь убийства горничной уже как-то сложно. Да и это легко проверить, опросив слуг... Но я ещё хочу поговорить с ловким человеком мистером Эрроу, возможно, он что-то слышал об этом.
  Некоторое время в комнате стояло тяжёлое молчание. Когда вот так неожиданно из жизни уходит молодое и красивое существо, все потрясены, во-первых, а во-вторых, потом все непроизвольно мыслями оборачиваются на себя.
  Молчание нарушил капитан.
  - Итак, господа, давайте ещё раз посмотрим, что же мы имеем? - сказал он и стал выкладывать все предметы, пока не дошёл до зеркала.
  Взяв его в руки, он пододвинул к себе горящий канделябр, посмотрел на пыльную зеркальную поверхность внимательно, потёр зеркало пальцем и удовлетворённо сказал:
  - А между тем это не стеклянное зеркало, а металлическое, и относится оно, возможно, к тем временам, когда стеклянных зеркал ещё не знали, а изготавливали зеркала из специальных сплавов, секрет которых теперь почти утерян. Вот только отражение его могло быть и лучше... Но что же вы хотите? Ведь оно же сферическое!
  - Какое? - ахнули собравшиеся.
  - Сферическое, - повторил капитан, опять повертел зеркало и добавил: - Или даже эллипсоидное. Проще говоря, это зеркало вогнутое, а такие зеркала обычно концентрируют энергию пучка света, собирая его. А вот выпуклые - наоборот, рассеивают.
  И капитан вдруг отложил зеркало и без всякого перехода стал осматривать сундук, тот самый, что стоял в комнате Трелони-отца. Потом он попросил дать ему ключ от сундука, потом развернул, с некоторым усилием, сундук к себе тыльной стороной, опустился перед ним на колени, вставил ключ куда-то в самом низу сундука, повернул, потянул на себя и вытащил из сундука...
  Давайте назовём это поддоном, потому что больше всего эта деталь напоминала поддон.
  Собравшиеся вытянули шеи, потому что в поддоне лежал манускрипт. И все тут же поняли, что это, верно, последняя часть испанского манускрипта с координатами места, где зарыто, или спрятано, или положено сокровище.
  Боже мой!
  Капитан пружинисто поднялся и подошёл с поддоном к столу. Все ринулись за ним посмотреть.
  - Позвольте мне, капитан, - вдруг сказал скороговоркой дядя Джордж, оттесняя капитана боком и выхватывая манускрипт из поддона. - Я знаю испанский!
  И дядя Джордж жадно проглядел манускрипт со всех сторон, резко отодвинул поддон, - причём все кинулись ему помогать, - и рывком пододвинул к себе канделябры так, что свечи затрещали и чуть не погасли.
  Да, это была третья часть испанского документа, только ещё больше повреждённая водой. Это собравшиеся поняли сразу: они увидели кривые, все в пятнах, строчки знакомого текста, который к концу документа становился всё более неразборчивым от потёков, а местами и совсем пропадал. Дядя Джордж склонился к манускрипту, загородив тем самым его локонами своего длинного парика.
  - Сначала идут описания сокровищ, - выдавил он, наконец, и снова умолк.
  - Ну и что, Джордж? Говори! Ты измучил меня! - вскричала миссис Трелони: она заколотила деверя по спине.
  - Труда, мне больно! Ты меня убьёшь! - взвизгнул тот и прокричал вдруг отчаянным, истошным голосом: - Тут нет координат!
  - Как нет? Не может быть! Этого просто не может быть! - закричали собравшиеся на разные голоса, и даже капитан, стоявший всё это время с тихой улыбкой, подался вперёд.
  - Ну, конечно, они есть, но я не могу их разобрать! - наконец, выдохнул раскрасневшийся дядя Джордж, он отшвырнул пергамент, сбросил с себя парик, схватился за голову и завопил: - Рукопись размыло!
  Тут все закричали, причём закричали каждый своё, не слушая один другого и стараясь перекричать. Они кричали всё громче и громче, и всё отчаяннее, как вдруг...
  - Мол-чать! - вдруг разнёсся громоподобный голос капитана, который, казалось, забыл в эту минуту, что перед ним не матросы. - По местам стоять! Слушать мою команду! Рукописи не размывает!
  Все застыли от изумления, а капитан приказал внести больше свечей и подать ему лупу.
  Дамы засуетились, Томас бросился за лупой в мастерскую, а дядя Джордж со стиснутой руками головой стал качаться на стуле вперёд-назад, как будто бил поклоны.
  Иногда он поднимал глаза к потолку и беззвучно шептал, может быть, молился, а может быть, проклинал кого-то - было не разобрать.
  ****
  Когда требуемые лупа и свечи были доставлены, капитан повернулся к дяде Джорджу и спросил его удивительно спокойным и как бы совершенно не к месту тоном:
  - А когда вы успели изучить испанский, мистер Трелони? Ведь для своей части документа вы искали переводчиков?
  Дядя Джордж перестал раскачиваться и посмотрел на капитана остекленевшим взглядом. Потом глаза его прояснились, и он тоже удивительно спокойно ответил:
  - Так ведь за эти годы я, разумеется, выучил испанский. Я сразу понял, что мне это понадобится. У меня даже дворецкий испанец.
  - Ну, тогда давайте посмотрим рукопись ещё раз... Я уверен: все вместе мы сумеем что-нибудь обнаружить, - Капитан приглашающе показал рукой на стол.
  Дядя Джордж решительно встал. Парик он уже не надел и выглядел с короткими волосами ужасно беззащитным - дамам захотелось его приласкать, как ребёнка.
  Все склонились к третьей части документа.
  Да, документ был основательно подмочен. Капитан предположил, что это, видно, получилось от того, что в свёрнутом свитке эта часть манускрипта была самой наружной.
  Сначала в манускрипте, как и говорил дядя Джордж, шли перечисления сокровищ, какие-то названия и имена, ничего не говорящие нашим героям. Они отмечали только с удовлетворением слова "золото", "серебро", "чеканный", "чернёный", "с изумрудами", "с камеями" и прочие термины из ювелирного дела. И ещё радовало, что слов "золотой", "золочёный", "литого золота", "крупинчатого золота" было гораздо больше, чем прилагательных от слова "серебро". Это завораживало и кружило голову.
  Потом с текстом рукописи начались трудности: пошли пятна, затеки туши, иногда совершенно пустые, размытые места. И то, что можно было прочитать под лупой, явно указывало на какое-то место.
  Но координаты всё-таки имелись. Да были же они, чёрт их возьми! Но не полностью.
  В градусах долготы плохо читалась одна, самая первая, цифра - от неё сохранилась одна вертикальная палочка. И "розыскное общество" долго спорило, что это было - "1", "4" или "7". Походило и так, и эдак. В градусах широты были почти совсем размыты обе цифры. Причём от первой цифры осталась вертикальная палочка с верхним хвостиком, которая указывала то ли на "1", то ли на "4". А вторая цифра широты могла читаться или как "0", или как "9". Но что самое удивительное: минуты и градусы координат были целёхонькие... Ну, как вам это нравится?
  Хотя, что же вы хотите, дорогой читатель? Это только в романах все координаты у героев обычно наличествуют - прямо бери и плыви на остров сокровищ. В жизни совсем не так, поверьте.
  И собравшиеся помрачнели.
  Тут капитан сказал:
  - Ничего, на самом деле, страшного.
  Он сел за стол и некоторое время сосредоточенно писал, обводил и подчёркивал. Наконец, поднял глаза на присутствующих и произнёс бодрым голосом:
  - Даже с учётом того, что некоторые цифры размыло, мы имеем, если я не ошибся, вот такое их сочетание, составляющее предполагаемые наши координаты. Таких парных сочетаний получается не так уж и много - всего двенадцать. К тому же некоторые, я уверен, придутся на места вполне уже изученные, а другие - на места совсем неподходящие. Поэтому методом исключения мы выберем координаты, самые оптимальные для нас.
  Все заулыбались и принялись изучать таблицу, которая и приводится ниже.
  _____________________
  1 Долгота 73градус22′40″W
  Широта 19гр59′47″N
  _____________________
  2 Долгота 73гр22′40″W
  Широта 49гр59′47″N
  _____________________
  3 Долгота 73гр22′40″W
  Широта 10гр59′47″N
  _____________________
  4 Долгота 73гр22′40″W
  Широта 40гр59′47″N
  _____________________
  5 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 19гр59′47″N
  _____________________
  6 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 40гр59′47″N
  _____________________
  7 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 49гр59′47″N
  _____________________
  8 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 10гр59′47″N
  _____________________
  9 Долгота 43гр22′40″W
  Широта 19гр59′47″N
  _____________________
  10 Долгота 43гр22′40″W
  Широта 49гр59′47″N
  _____________________
  11 Долгота 43гр22′40″W
  Широта 10гр59′47″N
  _____________________
  12 Долгота 43гр22′40″W
  Широта 40гр59′47″N
  _____________________
  
  Изучали долго. Потом капитан расправил плечи, аккуратно свернул лист с таблицей и сказал, что в координатах он разберётся сам, а сегодня им с Томасом лучше раскланяться. Все с ним согласились.
  Провожая капитана и Томаса, миссис Трелони сказала:
  - Вы только подумайте, Дэниэл, я даже представить не могла, что сзади сундука есть ещё одна замочная скважина. Ну, стоит себе сундук в углу и стоит! До завтра!
  Друзья вышли, и на улице капитан сообщил Томасу:
  - Мы сейчас с тобой зайдём к мистеру Эрроу. Я договорился с ним о встрече.
  ****
  Ловкий человек жил в самом центре Бристоля на улице Дейкер-стрит.
  Друзья быстро отыскали его квартиру. Открыл им сам мистер Эрроу. В гостиной он показал на свою дымящуюся трубку и спросил скрипучим голосом:
  - Не помешает ли вам мой дым, джентльмены?
  - Не беспокойтесь, - ответил капитан и сразу перешёл к делу: - Я к вам по поводу двойного убийства. Миссис Белью и её служанки. Я полагаю, вы слышали об этом. В любом случае я намереваюсь вас нанять для расследования этих убийств. И, конечно, дело это совершенно конфиденциальное.
  На длинном и узком лице мистера Эрроу поднялись в недоумении брови.
  Капитан объяснил:
  - Я думаю, что эти два убийства связаны с убийством Мэри Сквайерс, горничной миссис Трелони. А оно, в свою очередь, я уверен, тесно связано со смертью мистера Трелони, моего нанимателя.
  Ловкий человек поднял на него холодные колючие глаза и задумчиво произнёс:
  - Представьте, у меня сложилось такое же впечатление. По роду своей деятельности я всегда стараюсь быть в курсе всех происшествий в Бристоле. Видел я и тело горничной Сквайерс... И считаю, что убил её человек, прекрасно владеющий левой рукой. Видите ли, несмотря на то, что такой удар ножом, как разрез трахеи, принято считать горизонтальным - это не совсем так. При ближайшем рассмотрении некоторые отличия в правом и в левом ударе всё же есть. Это прекрасно может нам пояснить ваш спутник. Вы ведь художник, мистер Чиппендейл?
  И Эрроу посмотрел на Томаса, который ответил несколько смущённо:
  - Вы совершенно правы, сэр. Горизонтальные движения руки по полотну или бумаге очень трудно сделать ровными. Правша, при быстром движении карандаша слева направо обязательно уведёт руку вниз, а левша при движении справа налево точно так же опустит линию. И диагонали на картине считаются неравнозначными.
  Всё время, пока Томас говорил, Эрроу улыбался, не отрываясь, а в конце сказал, как прокаркал:
  - Режущий удар по горлу обычно приводит к смерти из-за сильной кровопотери и травмы гортани, трахеи и пищевода... При рассечении сонной артерии, смерть наступает очень быстро, так как мозг лишается питания кровью. Удар нашего убийцы был мастерский, ниже кадыка. И хотя этот разрез на шее, конечно, небольшой, но рука убийцы всё равно непроизвольно пошла вниз, и в первый, и во второй раз. И пошла она вниз справа налево. А соответственно, мы имеем дело, опять же, с левшой.
  - Больше вы ничего не обнаружили? - спросил капитан.
  - Нет, - ответил Эрроу так быстро и прямолинейно, словно он не был англичанином, склонным, как и все истинные англичане, всеми силами избегать категоричных утверждений и отрицаний.
  Капитан внимательно вгляделся в него. Спросил:
  - А скажите, мистер Эрроу, не было ли надето на миссис Белью каких-нибудь украшений?
  - Насколько я знаю, никаких украшений ни на самой женщине, ни в комнате не было. Возможно, украшения были похищены. Только непонятно, зачем надо было привязывать миссис Белью к стулу? Может, преступник или, я допускаю даже, преступники хотели от неё что-либо узнать?
  - На миссис Белью мог быть браслет. На ней самой или в спальне - она с ним никогда не расставалась. Серебряный браслет с чернью и канителью, очень пышный и витиеватый, с тремя крупными негранёными изумрудами под цвет её глаз...
  Брови Эрроу опять удивлённо пошли вверх. Заметив это, капитан твёрдо добавил:
  - Этот браслет подарил ей я.
  Эрроу ответил не сразу.
  - Мне кажется, такого браслета в доме не было, - проговорил он, затянулся трубкой и выпустил дым. - И его не могли украсть слуги - тело, то есть, тела были обнаружены самим мистером Белью... Но этот браслет, конечно, может быть ниточкой. Я поспрашиваю у городских ювелиров, возможно им кто-нибудь и принесёт на продажу такую ценную вещь. Конечно, было бы правильнее о пропаже браслета дать объявление в газете, но... Учитывая всю деликатность дела...
  Ловкий человек развёл длинными руками.
  - Да, поспрашивайте, - согласился капитан. - Я уверен, что где-то что-то да всплывёт. Во всей природе только океан не хранит следов.
  Он договорился с Эрроу о цене и заплатил вперёд, не взяв расписки. Потом друзья ушли.
  Но даже после их ухода мистер Эрроу не позволил себе расслабиться. Он походил какое-то время в задумчивости по комнате, потирая бритый подбородок.
  - Однако, капитан Линч - очень умён, с ним надо быть поосторожнее, - пробормотал он и внезапно, словно на него нашло озарение, остановился и воскликнул: - Но, боже мой!.. Мне-то что теперь делать?
  Он рухнул в кресло, положил ногу на ногу и закрыл глаза.
  Перед ним стояла непростая дилемма: сегодня ему надо было сделать два доклада о встрече с капитаном Линчем. И два доклада - разным своим нанимателям, причём доклады противоположного содержания. Одному, бристольскому нанимателю - устный доклад, а дальнему нанимателю - письменный. В одном докладе он должен был сообщить о серебряном браслете с тремя изумрудами, в другом - нет. И сейчас мистер Эрроу мучительно соображал, какого нанимателя ему выбрать. Он побарабанил пальцами по подлокотнику, внезапно распахнул глаза и передёрнул плечами от ужаса, вспомнив хищное, страшное лицо своего дальнего нанимателя. Ему-то мистер Эрроу и решил, в конце концов, доложить о браслете.
  - Чёрт бы побрал мою жадность, - простонал он и медленно, словно бы нехотя, поднялся из кресла и присел к столу, жмурясь и собираясь с силами, чтобы написать это проклятое письмо.
  Этим же вечером тщательно зашифрованное письмо ловкого человека тайными каналами ушло в моря Вест-Индии.
  ****
  Капитан не мог подойти к дому Меган Белью, видневшемуся на пригорке.
  Вокруг дома стояла такая непролазная чаща леса, что он не мог найти проход не только к дому, но даже к гаражу. Он перелезал через какие-то тёмные буераки, мокрые овраги, крупные ямы, мелкие рытвины и узкие извилистые траншеи, чёрная прелая земля под ним осыпалась, он спотыкался, сползал на мокрых камнях, но упорно карабкался, цепляясь исцарапанными в кровь руками за корни растений, мелкие, крупные и не очень, и они обрывались в его руках, а ветки деревьев хлестали по лицу, осыпая холодными, пронизывающими до костей брызгами... Непроходимая чащоба из стволов и сучьев не пропускала его к дому.
  А дом стоял на пригорке, светлый, сияющий, лучезарный, и капитан видел каждый его кирпичик, каждую крохотную трещинку. Двери дома были распахнуты настежь, они манили, звали войти, а он всё не мог этого сделать, как ни старался, и всё ходил и ходил по лесу кругами, и тогда он заплакал, застонал от отчаяния и проснулся...
  Проснулся он почему-то с осознанием того, что ловкий человек мистер Эрроу ничего не узнает о смерти Меган Белью, как и о смерти судовладельца Трелони и его служанки. Или не захочет узнать. Будущее показало, что в своих предчувствиях он был прав.
  А сейчас, закрутившись в суматохе будней, капитан решил, что ловкий человек просто не смог сыскать концов в этих преступлениях.
  ****
  Глава 4. Звуки музыки над гаванью
  ...каждый картограф знает, что местонахождение любой точки на поверхности Земли определяется координатами - широтой и долготой, которые измеряют в градусах. Более мелкие деления - это минуты и секунды, но мелкие они, конечно, относительно, потому что длина одной минуты долготы или одной минуты широты равна одной морской миле и составляет целых 1852,3 м.
  Каждый картограф знает, что морская миля является основной единицей, принятой для измерения расстояний на море, и её величина зависит от диаметра Земли, потому она и получается дробная. Величина 1 минуты на карте, как известно, зависит от широты и наименьшее её значение будет у экватора, а наибольшее - у полюсов...
  Поэтому капитану так важно было иметь полные координаты места с сокровищем - и минуты, и секунды, и градусы. Ещё он понимал, что, даже зная все эти цифры, отыскать точное место на карте будет весьма и весьма непросто, потому что старые географические карты страдали обидной, но вполне понятной неточностью. Тем не менее, используя последние данные морских экспедиций, он смог заполнить "белые пятна" в своей таблице.
  На следующий день, когда он и Томас пришли в дом миссис Трелони, там их уже с нетерпением ждали: мистер Трелони - сгорая от нетерпения, миссис Трелони - потому что эта тема с некоторых пор волновала её необычайно, а Сильвия... Мисс Сильвия готова была слушать капитана вечером, тёмной ночью, ненастным утром и погожим летним днём, даже если бы тот рассказывал им про устройство британского парламента. А что?.. Разве капитан был плохой рассказчик?
  И сейчас капитан разложил перед собой на столе таблицу и с удовольствием потёр ладонью об ладонь.
  - Ну, так вот, - сказал он, сияя удивительно голубыми глазами. - А теперь, дамы и джентльмены, я объясню вам, что же мы такое получили с нашими координатами... Потому что определение координат до сих пор служит камнем преткновения в мореходном деле.
  Тут он остановился и внимательно посмотрел на собравшихся.
  Дядя Джордж сидел нога на ногу, откинувшись на спинку кресла и вцепившись побелевшими пальцами в его подлокотники - верхняя нога его подёргивалась, причём подёргивалась в каком-то прихотливом ритме.
  Миссис Трелони слушала капитана, облокотившись рукой на подлокотник своего кресла и покусывая ноготь, что случалось с нею частенько в последнее время.
  Томас стоял у окна, сложив руки на груди, и с обычной странной улыбкой своей глядел на него.
  А Сильвия... Сильвия подвинулась на краешек сидения, вся подалась вперёд, вся - внимание, с широко распахнутыми глубокими глазами и полуоткрытым ртом, при этом полная нижняя губка её, словно, стала ещё полнее и ещё обворожительнее.
  У капитана заныло сердце.
  - Тогда попробую обойтись без вступления. Скажу прямо, - произнёс он и посуровел лицом. - По этим испанским координатам ничего нельзя найти.
  Если бы вместо этих слов в потайной комнате разорвалась вдруг бомба, то и она не произвела бы того разрушительного действия, которое произвели на собравшихся его слова.
  Дядя Джордж вскочил и опять уцепился за свой парик, миссис Трелони, наоборот, вся обмякла в своём кресле, откинувшись на его спинку, Томас расцепил руки, сделал шаг к капитану и смотрел на него теперь уже удивлённо, без улыбки. А Сильвия... Мисс Сильвия, казалось, словно очнулась и недоумённо оглядывала окружающих, собираясь что-то спросить. Только этого никто не заметил, потому что опять поднялся крик, и громче всех кричал дядя Джордж.
  Капитан поднял руку и стоял так, пока шум, наконец, не стих. Потом он проговорил:
  - Ну, я же поэтому и рассказываю вам так долго и нудно, чтобы вы поняли: с одними координатами ничего найти нельзя. Вы ещё подумайте, о несовпадении навигационных инструментов того времени и нашего... Ведь тогда по астролябии ходили! Ведь прошло двести лет! А вы знаете, что старинные испанские картографы отсчитывали долготу от меридиана города Толедо? Да мы без описания маршрута и местности промахнёмся на несколько миль, если не больше. Так и будем ходить вокруг нужного места и никогда его не отыщем! А разница в скорости кораблей? Вы понимаете, что такое искать в океане остров, когда ни черта не ясно?.. Ах! Если бы тут были моряки, меня бы сразу поняли!
  По мере того, как капитан говорил это, он словно бы сердился всё больше и больше. В конце своего монолога он стоял уже весь напружиненный и ощетинившийся. Увидев это, все притихли, а дядя Джордж робко спросил:
  - А что же делать?
  - Нам нужно описание курса корабля... А лучше описание местности, - ответил капитан.
  Он полез в сундук, порылся в нём, достал кусок гобелена и подошёл к окну. Пробормотал:
  - Вот хотя бы что-нибудь такое... Ага!
  Все ринулись к капитану, а он улыбнулся, причём глаза его стали совсем уже необыкновенного голубого цвета, и проговорил:
  - Не знаю, относится ли этот гобелен к делу, но на нём видна как бы маленькая пометочка. Вот, посмотрите сюда.
  И он по очереди показал всем тонкую золотную нить, которая почти совсем незаметно, маленьким пятнышком, была вплетена как раз в середине водопада.
  Тут в комнату вошёл дворецкий Диллон, непостижимый в своём величии, и доложил, что к миссис Трелони с визитом пришёл лорд Грей. Миссис Трелони ахнула, но, тут же, став олицетворением английской невозмутимости, сказала:
  - Простите, господа, я отлучусь... А сюда я попрошу подать чай.
  На пороге комнаты она обернулась, причём лицо её приняло совсем уж просительное выражение, и прошептала жалобно:
  - Только ничего без меня не предпринимайте... Сильвия, дорогая, займись гостями.
  И вышла.
  ****
  Миссис Трелони шла в гостиную, вся сгорая от нетерпения.
  Во-первых, приход лорда Грея оторвал её от исключительно важного дела, во-вторых, ей было интересно узнать, зачем тот пожаловал, а в-третьих, её уже давно мучил вопрос, с какой целью лорд Грей нанёс визит её мужу в тот страшный для всей семьи день. Ах, да что же это такое!..
  Мы уже познакомились с лордом Джоном Греем в день похорон мистера Трелони, хотя и недостаточно близко.
  Это был высокий стройный мужчина тридцати лет с красивым породистым лицом и холодными голубыми глазами. Во всём его облике внимательный наблюдатель сразу бы отметил ту непоколебимую внутреннюю убеждённость, впрочем, наверное, общую для всех английских аристократов, в том, что все его желания, высказанные вслух и даже невысказанные, должны быть непременно исполнены окружающими или самой судьбой. Человек он был умный, начитанный, большой поклонник английской литературы и, в частности, сатиры Джонатана Свифта.
  Джон Грей с двенадцати лет был записан в английский флот, с восемнадцати уже плавал, а сейчас служил первым помощником капитана на 28-пушечном фрегате Его Величества "Стремительный". Этот военный корабль находился теперь на стоянке в Бристоле по какой-то срочной надобности, нам совершенно, впрочем, не важной.
  Когда миссис Трелони вошла в гостиную, лорд Грей встал, подошёл к ней и поцеловал поданную руку. Миссис Трелони выразила радость по поводу его прихода и просила садиться. Они сели и заговорили о непостижимости английской погоды: только утром небо хмурилось, и собирался идти дождь, а сейчас, смотрите-ка, светит солнце, но совершенно не понятно, как долго это продлится... Затем хозяйка и гость справились о состоянии дел и здоровья друг друга. При этом они говорили так тихо и невыразительно, словно каждый из них в одиночестве, сам с собою, выражал мысли вслух.
  А потом случилось непостижимое: лорд Грей неожиданно встал и заговорил совершенно на другую тему, и миссис Трелони вдруг поняла, до какой степени тот взволнован и, возможно, даже страдает от какого-то своего внутреннего и глубоко запрятанного беспокойного томления. Она напряглась, собралась с мыслями и вслушалась в по-прежнему бесстрастный голос гостя.
  - Как вы знаете, миссис Трелони, я приходил к вашему мужу в тот несчастный день его смерти, - сказал Джон Грей и, не дожидаясь утвердительной реплики хозяйки, продолжил: - И как вы знаете, я холост... Я приходил к нему, чтобы просить руки вашей дочери, мисс Сильвии.
  Лорд Грей остановился, и миссис Трелони от неожиданности спросила его прямо, в лоб:
  - И что вам ответил муж, милорд?
  - Он мне ответил, что сам он очень рад и почтёт за честь, но ему надо поговорить с дочерью, и что она может иметь собственное представление о браке, и что с этим, в силу её характера, придётся считаться, - ровным голосом, без малейшей запинки произнёс гость. - Миссис Трелони, я люблю вашу дочь и мечтаю, чтобы она стала моей женой... Моё состояние достаточно велико, и я смогу сделать её счастливой. Я прошу у вас её руки.
  Лорд Грей опять остановился, несколько в замешательстве. Миссис Трелони пришла ему на помощь и сказала:
  - Я вам отвечу то же, что и покойный муж. Сильвия - такая гордая... С нею порой бывает трудно ладить... Но я сама не хотела бы ей другого мужа, кроме вас, милорд.
  Тут она тоже встала. Сказала взволнованно:
  - Я поговорю с дочерью. И извещу вас, милорд.
  Она протянула руку, которую лорд Грэй почтительно поцеловал. Потом проводила гостя до дверей прихожей, вернулась в гостиную и рухнула в кресло в потрясении.
  Такое даже во сне ей присниться не могло! Лорд Грей! Подумать только! Чувствуя жар на лице, она поднялась и посмотрелась в зеркало, висящее по французской моде над камином: всё лицо было в красных пятнах. Боже мой! Ей надо умыться и как-то собраться с мыслями! И вернуться к гостям... Сегодня необыкновенно насыщенный день, исключительно необыкновенный!
  Она умылась и опять глянула в зеркало - краснота не проходила и стала, как бы, ещё больше. У неё явно был жар, мысли путались, в голове чувствовалась тяжесть, словно её сдавило обручем. Неужели она заболела? Ах, как это не вовремя!.. Миссис Трелони вызвала дворецкого и приказала послать за доктором, а Сильвию просить, чтобы та извинилась перед гостями. И миссис Трелони направилась к себе, полная трепета и мучительных сомнений - она ничем больше не могла уже сегодня заниматься. Просто не могла!
  Когда дворецкий Диллон, постучав, заглянул в комнату к гостям, он обнаружил там пьющих чай в тягостном молчании мисс Сильвию, капитана Линча и Джорджа Трелони. Мистера Чиппендейла не было, что совсем не удивило дворецкого, он скорее был поражён, что тот все последние дни, вместо того чтобы трудиться в мастерской, находился с господами... "Наверное, пошёл, наконец-то, работать", - подумал дворецкий про себя, но только подумал, внешне он был безупречен.
  Он вызвал мисс Сильвию за дверь лёгким покашливанием и движением бровей, а когда та вышла, передал просьбу хозяйки.
  Сильвия вернулась в комнату и сказала, что маме нездоровится, что она удалилась к себе и что за доктором уже послали. Мистер Трелони всполошился, простился с капитаном и побежал к родственнице.
  Капитан встал, чтобы тоже уйти, но Сильвия умоляюще сжала на груди руки и сказала неожиданно даже для себя самой:
  - Капитан Линч, я прошу вас остаться. Мне надо с вами поговорить.
  ****
  Она прошла к окну, повернулась и встала, держась сильной рукой за подоконник и борясь с волнением.
  Капитан опять поразился её лицу, его трагической красоте, на которую невыносимо больно было смотреть и, главное, поразился решительности вида девушки: чувствовалось, что с нею произошёл надлом, она будто была не в себе сейчас - с такими глазами в омут бросаются.
  Сердце его опять заныло. Между тем, Сильвия продолжила:
  - Я попросила вас остаться, так как считаю, что лучше выяснить всё сразу. Я хочу вам сказать, что вы измучили меня. Я от вас как больная, как не в себе все эти дни.
  Она замолчала и подняла на него глаза. И столько нежности прочитала она в его взгляде, что задрожала и судорожно вздохнула, да так и не смогла выдохнуть - спазм сдавил ей горло. Мучительно выговаривая слова, она прошептала:
  - Скажите... Вы любите меня?
  Капитан был не новичок в сердечных делах. Не одна госпожа или служанка замирала в его объятиях, когда он шептал ей на ушко о своём сердце, которое забилось учащённо при одном только появлении прелестницы. Но сейчас его сердце колотилось, как обречённое, оно готово было разорвать ему грудь, а он, между тем, не мог вымолвить ни звука.
  Пауза затягивалась и становилась ужасной.
  Сильвия в смятении судорожно сжимала руки. Она так пристально, с таким надрывом смотрела на капитана, что в её глазах вокруг его синей фигуры пошли жёлтые круги, словно ореол какой - ей казалось, что вот сейчас, в эту самую минуту решается страшное, словно гибнет безвозвратно сама жизнь её.
  Наконец, капитан поклонился и молча вышел из комнаты.
  Дверь за ним закрылась, как показалось Сильвии, навсегда.
  - Боже мой! Что я наделала! - с ужасом прошептала она. - Я всё испортила!.. Я всё испортила!
  Она остановилась посреди комнаты, ничего не видя перед собой.
  - Но как же так? - вскричала она и тут же себя перебила: - Ах, нет! Он, наверное, просто не любит меня!.. Какая же я смешная! Как он, наверное, веселится!
  Она заметалась по комнате, всё больше и больше погружаясь в бездну отчаяния.
  А капитан шёл по улице, качаясь как пьяный, не разбирая дороги, и словно даже не сознавая, куда он идёт. Несколько раз от него отскакивали прохожие, несколько раз он всё же задевал кого-то, наверное, потому что сзади раздались ругательства. Потянувшийся к нему, было, нищий отпрянул и смолк, встретив его взгляд - воспалённый, безумный взгляд налитых кровью глаз. Капитан быстро шёл, потом внезапно остановился, словно приходя в себя, осмотрелся по сторонам и повернул направо.
  Дойдя до тёмной двери второго от перекрёстка дома, он пару раз стукнул в дверь молотком, а потом застучал вдруг много, часто, неистово. За дверью раздался встревоженный голос:
  - Кто там?
  - Это я, Шэрон, открой, - ответил он хрипло.
  Послышался лязг замка. Всё время пока открывали, капитан стоял, привалившись рукой к двери, словно ему нестерпимо больно было держаться на ногах. Дверь отворилась. В проёме темнела фигура женщины, покрытая шалью. Он шагнул внутрь, стиснул женщину в объятиях и, задавив её вскрик поцелуем, пинком ноги закрыл за собой дверь.
  Через три четверти часа капитан вышел и медленно, прибито побрёл в порт, а Шэрон осталась одна на смятой и жаркой постели. Она лежала и, отвернув голову к стене, плакала от обиды на судьбу и на прошедшую уже молодость.
  А ещё потому, что она безумно, безумно любила капитана Линча.
  ****
  Вечерело, садилось солнце, и наступало то время, когда над тихим морем особенно слышно разносятся звуки.
  Вот и сейчас по всей гавани со шхуны "Архистар" плыли звуки охотничьего рожка, и были они до того тоскливые, что окрестные собаки начали подвывать и поскуливать, а у разбитных портовых торговок выступили на глазах слёзы. А ведь эти дамочки известны тем, что их никогда невозможно разжалобить никакими мольбами и никаким убожеством просящего! Портовые мальчишки притихли. Все в порту поняли: капитан Линч пребывает в меланхолии и играет на своём охотничьем рожке.
  Капитан очень редко и как-то всегда неожиданно начинал вдруг играть на этом, теперь почти забытом всеми, кроме музыкантов, конечно, инструменте. И в выборе капитаном этого инструмента нет ничего оригинального, дорогой читатель. На охотничьем рожке любил играть ещё король Людовик ХIII, тот самый, жене которого, королеве Анне Австрийской, так преданно служили четыре мушкетёра, воспетые самим Александром Дюма.
  Английский рожок выступает в оркестре почти всегда "соло". И эта заброшенность и покинутость его в оркестре неизменно создаёт ощущение чего-то очень далёкого и забытого, чувство одиночества почти горестного. Голос рожка - задумчивый, грустный, мечтательный и достаточно возвышенный для того, чтобы обратить на себя должное внимание.
  И эта звучность таит в себе нечто щемящее, отдалённое, что делает рожок в оркестре предпочтительным перед другими инструментами, когда у композитора возникает необходимость растрогать, пробуждая в душе образы давно минувшего.
  ****
  Утром капитан первым делом написал с десяток писем.
  Всю ночь он твердил себе, что любовь такой чистой и юной девушки, как Сильвия Трелони - не для него, не для человека, обременённого страшной тайной. А на рассвете, чуть склонив голову на подушку, он уже проснулся и встал с совсем другими мыслями. Может, ему что-то снилось во сне, он не помнил, - голова сейчас была дурная, как после попойки, - но проснулся с пониманием, что надо бороться. За свою любовь, за своё будущее!
  Тут капитан опять растянул губы в горькой усмешке...
  Не доверяя эту корреспонденцию мальчишкам, он сам отнёс письма в почтовое отделение. Встреченные им на пути знакомые матросы и прохожие как-то особенно внимательно сегодня с ним здоровались, чуть ли в глаза не заглядывая. Капитан шутил, посмеивался ответным шуткам, перекинулся пару раз какими-то сальностями с портовыми девками, свистнул в два пальца в спину пробегавшим мальчишкам, отчего те побежали ещё веселее - в общем, он был сегодня самим собой.
  На обратном пути капитан пошёл в банк, чтобы привести свои финансовые дела в порядок.
  Банк Британского Льнопрядильного кредитного общества, владельцем и руководителем которого был почтеннейший мистер Александр Саввинлоу, находился от почты на соседней улице. Войдя в приёмную через дверь, услужливо распахнутую слугой, капитан почувствовал напряжение, разлитое по всей зале: клерки писали, не отрываясь и даже не оборачиваясь на вошедшего посетителя.
  Посреди залы стоял мистер Саввинлоу и громко считал:
  - Пять. Шесть. Семь.
  Перед банкиром, лицом к нему, трясясь от напряжения, на плохо гнущихся ногах, приседал старый слуга - только у стариков бывают такие согбенные и лишённые уже всего плотского прозрачные фигуры.
  Банкир громко вёл счёт, явно испытывая наслаждение: глаза его были полузакрыты, левая рука стиснула пуговицу, а пальцы правой руки были судорожно сжаты, но не в кулак - а в растопыренную кошкину лапу.
  - Я научу тебя, как надо кланяться... Восемь! Девять! - считал банкир, он, кажется, даже не заметил капитана.
  - Как поживаете, мистер Саввинлоу? - воскликнул тот. - А я - к вам по делу, и мне не досуг!
  - Ах, капитан Линч! - проговорил банкир без всякого смущения. - А я тут прислугу учу... А впрочем, я вас ждал: миссис Трелони перевела вам некую сумму в счёт вашего жалованья. Положить её на ваш счёт?
  И тут капитан неожиданно даже для самого себя ответил:
  - Нет, не надо... Я пришёл закрыть у вас счёт, мистер Саввинлоу.
  Банкир был поражён, он этого явно не предполагал, но капитан смотрел на него и ждал ответа. Наконец, банкир нашёлся:
  - Да, конечно. Но клеркам нужно некоторое время. Вы же понимаете...
  - Конечно, я готов подождать, - ответил капитан.
  Они прошли в кабинет банкира. Служащие забегали. Через некоторое время в кабинет вошёл клерк с мешком в руках: мешок был не велик, но и не мал. Капитан взял его и, выходя из кабинета, спросил:
  - Дадите ли вы мне провожатого? Ну, хоть вон того слугу?
  И он показал на старого слугу, который, увидев выходящего банкира, поспешно поднялся со стула. Банкир кивнул. Слуга взял мешок, и они с капитаном вышли. На пороге банка капитан быстро оглядел улицу, взял мешок с деньгами у слуги, который стал, было, протестовать, и положил его себе на сгиб левого локтя почти под мышку. Они побрели к порту и какое-то время молчали.
  - Почему вы не уйдёте от Саввинлоу? - вдруг спросил капитан.
  Слуга остановился и вытер морщинистой рукой слезинку, которая скатилась по сухому носу и повисла на его кончике.
  - Мне некуда идти... Я стар и никому не нужен, - ответил тот и вдруг спросил, подняв слезящиеся глаза: - Понимаете ли вы, молодой человек, что значит, когда уже больше некуда идти? Нет! Этого вы ещё не понимаете!
  Он ещё что-то хотел сказать, но смолк, даже рукой махнул и опять побрёл, уставившись в землю. Они проходили мимо таверны "Мэри Хоуп", и капитан предложил слуге зайти туда.
  Таверна была невелика и довольно уютна: вывеска недавно выкрашена, на окнах опрятные клетчатые занавески, а пол засыпан чистейшим песком. Выходила таверна на две улицы, и обе двери были распахнуты настежь, чтобы выветривался сложный букет запахов грога, голландского табака и жареной рыбы. В просторной низкой комнате за столами сидели моряки, они громко говорили между собой и смеялись - в таверне стоял гул. Иногда за чьим-то столом вдруг начинали орать все разом.
  За стойкой стояла хозяйка, Усатая Пруденс - женщина грузная, пышногрудая и с чёрной обильной растительностью на верхней губе, за что она и получила своё прозвище. Но в глаза её так никто не называл: хозяйка славилась тем, что сама обычно справлялась с подвыпившими матросами, которым вдруг вздумывалось устроить в таверне дебош. Ручищи у неё были железные, кулаки пудовые, к капитану Линчу она благоговела. Вот и сейчас, увидев входящих, она расплылась в широкой улыбке, отчего её усы растопырились, а во рту обозначились железные зубы.
  Капитан со старым слугой сели за стол. Довольно резво для своего огромного тела, хозяйка подлетела к капитану и, получив заказ, сама побежала его исполнять. Капитан попросил для себя и старого слуги пива и пирог с угрём.
  Они сидели молча, ожидая заказ, когда к ним подошёл джентльмен лет тридцати пяти, в парике, вышитом жюстокоре и с сумкой в руках. Это был доктор Джеймс Легг - военный корабельный врач с 28-пушечного фрегата "Стремительный".
  - Увидел, как вы входили в таверну, решил тоже заглянуть, - сказал он, усаживаясь за стол к капитану и пытливо вглядываясь в его лицо.
  Словно разглядев для себя что-то успокоительное, доктор повеселел.
  - Вы вчера изволили музицировать? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Очень, очень недурственно. Как вам удаётся извлекать из такого простого инструмента такие божественные звуки? У нас половина матросов, расстроившись, чуть ли не вплавь хотела броситься на берег... Но наш капитан никого не отпустил даже сегодня, даже офицеров не отпустил - ведь запьют, как есть - запьют! Только меня отпустил.
  Доктор Легг весело расхохотался и спросил:
  - Что вы пьёте? Пиво? Ну, так и я тоже выпью пива.
  Он снял парик, положил его рядом с собой на скамью и подозвал хозяйку. Когда пиво появилось перед ним, он продолжил отрывисто:
  - Наши матросы хохочут... Говорят, что капитан Дженкинс напрасно убивается, что у него нет одного уха - ведь одно ухо у него-то, как раз, есть... А я говорю всем: вот увидите, джентльмены, будет война с Испанией! Мне никто не верит, все смеются!
  - Я верю, - ответил капитан. - В тех водах очень неспокойно. Достаточно пустяка.
  - Ну, наконец-то, нашёлся хоть один здравомыслящий человек! - воскликнул доктор Легг и с наслаждением дунул в густую пену.
  - Доктор, доктор! - вдруг послышался голос.
  Доктор Легг обернулся. К ним прыгающей неровной трусцой, ковыляя в песке, приближался старичок Папаша. И тотчас все разговоры вокруг смолкли, матросы явно ждали от Папаши какой-нибудь каверзы.
  - Доктор, а правда, что от поноса хорошо морковь помогает? - спросил Папаша.
  Лицо старичка замерло в немом ожидании, выцветшие глазки смотрели с детской невинностью.
  - Ну, почему морковь? При поносе... - начал, было, объяснять доктор обстоятельно и вдруг осёкся.
  Лицо его побагровело, глаза округлились, потом он зафыркал и принялся хохотать.
  - Твою мать! Попался на старую шутку, - сказал он, добродушно улыбаясь. - Ну-ка, старый пройдоха! Возьми вот, выпей за моё здоровье.
  И доктор бросил мелкую монетку, которую Папаша поймал с ловкостью обезьянки. Матросы, явно довольные шуткой, оглушительно смеялись, даже старый слуга улыбнулся.
  А Папаша, пользуясь случаем, наклонился к капитану и что-то тихо зашептал ему на ухо.
  - С приплюснутым носом? - так же тихо переспросил капитан. - Видел, спасибо, дружище.
  Дело в том, что всё сегодняшнее утро за ним от самой пристани неотступно, но неловко, следил какой-то матрос - молодой ещё человек среднего роста с отёкшим от беспробудного пьянства лицом и перебитым носом.
  Тут из дальнего угла таверны раздался крик:
  - Доктор, доктор, вылечите меня, пожалуйста! Я вам денег дам!
  - Денег? - громко повторил доктор Легг в наступившей тишине и вдруг, сделав важное и грозное лицо, приосанился. - Деньги давайте сразу, а то поможешь людям - потом ни денег, ни благодарности! Лежит в гробу и делает вид, что не узнал!
  В таверне прогремел новый взрыв хохота - что и говорить, во все времена люди любили подшутить над врачами, ничего тут не попишешь. Но докторов любили: матросам нравилось, что с ними хоть кто-то нянчится, даёт им микстуры и слушает пульс.
  Капитан дождался, пока доктор Легг допьёт пиво, попрощался со старым слугой банкира Саввинлоу, вложил ему в руку монету и хлопнул по плечу. Расплатившись, они с доктором вышли. Идти им было по дороге: доктор торопился на свой корабль, а капитан мечтал скорее избавиться от своего груза - деньги по-прежнему лежали у него под мышкой.
  Поднявшись на палубу "Архистар", капитан заглянул к Томасу и сказал:
  - Томас, собирайся, мы завтра едем в Лондон.
  ****
  Утром следующего дня миссис Трелони, которая по настоянию доктора была сегодня в постели, пригласила к себе дочь и сказала:
  - Дорогая, у меня для тебя ошеломляющая новость! Твоей руки намерен просить сам лорд Джон Грей! Ты представь только!
  Но увидев, что Сильвия ничем не выражает своей радости и, как потерянная, молча смотрит на неё, миссис Трелони опешила и переспросила:
  - Что ты на это скажешь?
  - Но я не люблю его, мама! - пробормотала Сильвия.
  - Ну и что? - сказала ещё ничего не понимающая мать.
  - А то, что я не хочу за него замуж, - отрезала Сильвия.
  - То есть, как это не хочешь? - повысила голос миссис Трелони.
  Возмущению её не было границ, она даже спустила ноги с кровати, потом, правда, легла снова.
  - Как это не хочешь? - переспросила она. - Да кто тебя спрашивает, прелестное дитя? Я не собираюсь спорить с девушкой твоих лет. Ты живёшь на всём готовом!.. Да что ты знаешь, в конце концов, о браке?.. И что ты понимаешь в мужчинах? Лорд Грей - чудесная партия для девушки: он молод, знатен, красив!.. Он богат, наконец! Не муж - а сказка! Мечта!.. Я даже не намерена ничего обсуждать с тобой! Это просто счастье, что он в тебя влюблён!
  Миссис Трелони захлебнулась негодованием: она перевела дух и посмотрела на дочь. Сильвия по-прежнему молчала и даже смотрела в сторону. Миссис Трелони стало её жалко. "Пожалуй, я зря накричала на ребёнка, - подумала она. - Это всё нервы". Правильно сказал ей вчера доктор: "Миссис Трелони, вам необходим немедленный отдых и покой!" Она сама не своя всё последнее время. Надо как-то исправлять положение.
  И уже спокойно и миролюбиво она сказала:
  - Сильвия, пойми: мужчин на свете такая нехватка, что женщины теперь не пользуются своим правом отказывать. Для женщины большая честь, если ей делают предложение... У мужчин такой огромный выбор, они могут стучать в любую дверь - и их везде примут. А если какая-нибудь капризная девица ответит поклоннику отказом, то она потеряет его навсегда, поверь!
  Сильвия стояла, по-прежнему не глядя на мать.
  Миссис Трелони ласково улыбнулась дочери и, как можно мягче, спросила:
  - Ну, что ты знаешь о любви, дорогая? И потом, какая тебе разница? Ведь ты ни в кого не влюблена.
  И тут она с удивлением увидела, как сильно переменилось лицо дочери от этих слов. Та глянула на неё, опалив чернотой глаз, вся задрожала и бросилась вон из комнаты. Миссис Трелони осталась одна, сама не своя, душа её ныла и томилась в трепете. Такой она пребывала до самого вечера, пока заплаканная Сильвия вдруг не вошла к ней и не сказала с вызовом, что она согласна стать женой лорда Грея, когда тому будет угодно.
  Миссис Трелони прослезилась... Слава богу!
  ****
  Ранним утром капитан и Томас Чиппендейл стали собираться в Лондон: капитану надо было отвезти деньги в банк.
  К миссис Трелони был послан матрос с письмом, в котором капитан уведомил её о своём отъезде и справился о здоровье, конечно. Собираясь, капитан проверил пистолеты - не подмочен ли порох на затравке. Два пистолета он взял себе, третий отдал Томасу, предупредив его, что стрелять надо только в случае крайней опасности и с близкой дистанции, чтобы наверняка. Томас замялся и опустил глаза. Капитан всё понял и вздохнул.
  У гостиницы друзья сели в наёмную карету. Передвигались эти кареты медленно, поэтому только через три дня капитан с Томасом приехали в Лондон, где сразу же направился в банк, чтобы избавиться от своего ценного груза.
  Высоченные тёмные дома, из узких сводчатых ворот которых выходила немыслимая вереница людей, поразили Томаса. После тихих улочек своего родного Отли эта огромная толпа особенно смущала его. Да и язык горожан показался Томасу незнакомым и звучащим, почти, как иностранная речь. Ему никогда не приходилось слышать, чтобы по-английски говорили так быстро и отрывисто. Важные коммерсанты в банке заставили Томаса сжаться, он, как мог, постарался стать меньше и незаметнее. После банка Дэниэл сказал, что у них есть ещё кое-какие дела, и повёл Томаса куда-то в непонятном направлении.
  Улицы, по которым они шли, были сплошь торговые, тесные, узкие и шумные. По ним в большом количестве сновали торговцы, которые кричали, переговариваясь, и которые что-то несли взад и вперёд, расталкивая друг друга, и у Томаса голова вскоре закружилась и от окружающих запахов, и от человеческого крика, и он уже не различал больше, куда и зачем идёт, а старался только не отстать от Дэниэла. Он удивлялся, что роскошные наряды жителей Лондона соседствовали с лохмотьями, множество увиденных непонятных товаров ошеломили его, хотя внутренним чутьём он и понимал их ничтожность. Несколько раз из подворотен до его носа донеслось знакомое аммиачное зловоние.
  Дэниэл двигался в одном направлении, дороги не спрашивал, а только иногда останавливался и смотрел по сторонам. Вскоре он удовлетворённо хмыкнул, и они зашли в какую-то лавочку: тёмная дверь со скрипом отворилась, и у них над головами раздалось мелодичное позвякивание. Здесь, как понял Томас, озираясь по сторонам, торговали всем, что надо для опытного моряка, только моряка не молодого, а словно совсем уж старого или даже древнего.
  По полкам лежали потрёпанные карты, залистанные до жирного блеска морские атласы с завёрнутыми страницами, виднелись причудливые раковины и кораллы, стояли модели старинных кораблей. На стенах висело разного рода оружие, холодное и огнестрельное, но какое-то совсем уж допотопное или привезённое из страшно далёких стран. Ножи, кортики, ятаганы, изогнутые и прямые короткие сабли холодно поблёскивали на тёмной поверхности стены, а эльфийский меч с эфесом из шипов и выступов поразил Томаса необычайно. Он увидел здесь даже зазубренный шлем и лиственную кольчугу времён битвы на плато Горгорот, честное слово.
  За прилавком стоял пожилой маленький человечек с седыми длинными волосами и седыми кустистыми бровями. Он улыбался им ласково, глядя на вошедших из-под очков удивительно молодыми глазами.
  "Старьёвщик", - подумал Томас про человечка и обратился весь во внимание.
  - Мне нужна старинная подзорная труба, по виду испанская, сделанная где-то в начале 1500 годов, - громко произнёс Дэниэл. - И старинные морские атласы того же периода зон Карибского бассейна и восточного побережья Северной Америки... И карты или атласы, но уже побережья Западной Африки, если они есть...
  Дэниэл замолчал, развёл руками и улыбнулся старьёвщику с виноватым видом, словно хотел сказать: "Да, вот так. Но вы же понимаете. Очень надо..."
  - Я всё понимаю, молодой человек, у меня все покупатели такие, другие не заходят... Не надо извиняться, - поспешно проговорил человечек и двинулся куда-то в глубину лавочки.
  Дэниэл пошёл за ним, Томас - за Дэниэлом. Лавочка оказалось не такая уж маленькая, она просто была узкая и тёмная. И в этом неясном полумраке, пронизанном кое-где солнечными лучами с улицы, отчего всё дальнее пространство лавочки казалось пропитанным янтарными и коньячными оттенками и тонами, среди нагромождения каких-то странных вещей и немыслимых предметов, Томас вдруг явственно почувствовал, то есть, понял, наконец, чем пахло в этой лавочке с самого начала, с тех самых пор, как они только сюда вошли. Здесь пахло морскими странствиями, опасными приключениями и ещё чем-то таким неуловимым, чем-то таким...
  - Да, юноша, вы абсолютно правы, - вдруг сказал старьёвщик, он обернулся к Томасу и посмотрел на него внимательно из-под очков. - Здесь пахнет сокровищами. Только это не все и не всегда понимают. У вас исключительное чутье, молодой человек. Очень, очень исключительное.
  И он улыбнулся Томасу, отчего вокруг его глаз поползли в разные стороны морщинки, потом легко присел и стал выдвигать ящик, бормоча при этом:
  - Вам удивительно повезло, молодые люди. Эти карты два месяца назад принесла мне вдова старого капитана, которому они достались от деда. Когда муж умер, карты долгое время лежали у неё на чердаке. Потом она решилась с ними расстаться... Да! Вот они!
  И старьёвщик вытащил наружу целую кипу старых бумаг с загнутыми и замусоленными уголками, почти выцветших и, кажется, даже с пометками на полях. Потом все двинулись за старьёвщиком назад, к свету. Там, на прилавке, Дэниэл стал жадно перебирать бумаги, разворачивать их и, восклицая что-то, поднимать в удивлении брови. Потом он сказал решительно, что берёт всё и спросил цену. Старьёвщик назвал цену и добавил, что ему очень приятно видеть знатока.
  - А подзорная труба? - с испуганным напряжением спросил Дэниэл.
  - Есть! Есть, конечно же! Вот посмотрите, такая подойдёт? - поспешно ответил старьёвщик и вытащил откуда-то неуловимым движением подзорную трубу жёлтого металла, по виду очень похожую на ту, что лежала в шкатулке Генри Трелони.
  - Да! - воскликнул Дэниэл, просияв. - Это именно то, что нам надо, сэр!
  - Очень рад, что угодил, - проговорил старьёвщик, ласково и понимающе улыбаясь. - Приходите ещё, молодые люди, как только что понадобится.
  Дэниэл заплатил за покупки, не торгуясь, и старьёвщик связал всё в кусок парусины так, что получился узел. С этим прижатым к груди узлом Дэниэл, по виду совершенно ошарашенный, вывалился на улицу. Томас вышел за ним, обернулся и поднял голову, чтобы отыскать вывеску. Вывеска над лавочкой была: старым готическим, плохо читаемым шрифтом на ней было выведено "Эспаньола". Томас постарался запомнить название - ему очень понравилась эта лавочка и сам старьёвщик.
  - Ты часто сюда заходишь? - спросил Томас друга, когда они прошли чуть по улице.
  - Нет, я здесь только в третий раз. Впервые я был тут совсем мальчишкой, мне тогда сильно понадобился кортик, - сказал Дэниэл и улыбнулся воспоминаниям. - Потом я ещё раз купил что-то страшно нужное, а потом я в разные годы бродил в поисках лавочки и не мог её найти. Она не всегда попадается... Ну, а теперь у нас есть ещё одно дело.
  Он хитро посмотрел на Томаса из-под белёсых ресниц и повёл его быстро куда-то за собой. Они довольно долго шли по улицам, куда-то всё время сворачивая. Один раз Дэниэл зашёл в какую-то мастерскую, перекинулся парой слов с хозяином и направился к дому, который тот ему указал. Там он спросил хозяйку, поговорил с нею, посмеялся, отдал ей деньги, взял у неё ключ и привёл Томаса к какому-то крыльцу. Открыв замок, он распахнул дверь и сказал:
  - Входи, Том... Здесь будет твоя мастерская.
  Томас обомлел и вошёл: комната была большая, с огромным двойным окном и лестницей в глубине, ведущей на маленькую открытую антресоль.
  - Там ты будешь спать, - сказал Дэниэл про антресоль. - Разве для сна тебе надо много места?.. А вот тут будет твоя мастерская. Смотри, какая большая и светлая комната... И не спорь, тебе надо перебираться в Лондон...
  Томас вконец растерялся.
  - Но, Дэн, а как же? - начал говорить он.
  - Деньги я уже заплатил, за год вперёд, зато дёшево, - сказал Дэниэл. - Хозяйка сейчас у нотариуса составляет договор. Правда, это место далековато от северного Вестминстера, где живут все столяры и мебельщики... Но ты потом туда обязательно переедешь, вот увидишь. А сейчас нам надо где-нибудь перекусить. Ты пил когда-нибудь кофе по-венски?
  Дэниэл говорил быстро, стараясь не встречаться с Томасом взглядом. Томас растерянно стоял посреди гулкого пространства и глядел на друга виновато.
  - И не надо со мною спорить и тем более меня благодарить, - опять сказал Дэниэл, он посмотрел Томасу в глаза и улыбнулся смущённо и строго. - А деньги отдашь потом, когда разбогатеешь... Идёт?
  ****
  На рубеже XVI-XVII веков, дорогой читатель, английские путешественники в своих отчётах писали: "...проклятые неверные пьют какой-то напиток, который они называют кофе".
  Дипломат сэр Томас Герберт в 1626 году в отчёте о своей специальной миссии в Персии тоже рассказывал о кофе и даже приводил одну из легенд о его происхождении.
  ...каждый англичанин знает, что примерно в это же время кофе появился и в самой Англии. В 1652 году гречанка и бывшая рабыня, попавшая в Англию из Турции, открывает в Лондоне первую кофейню, которая располагалась, да и сейчас располагается, между улицей Эссекс-стрит и знаменитой улицей Стрэнд. Кофейня так и называлась - "Греческая", а к концу века в Лондоне уже насчитывалось более трёх тысяч таких кофеен. Они стали быстро распространяться благодаря возможности посидеть где-то вечером в компании друзей за умеренную плату.
  Каждый англичанин знает, что в XVIII веке кофейни стали очень популярны среди деловых людей, коммерсантов, а более всего среди людей литературы и искусства, как своеобразные клубы. В них, за чашкой крепкого кофе разворачивались острые политические дебаты и литературные дискуссии, и шёл бурный обмен мнениями и новостями...
  Всё это капитан и рассказал Томасу, когда они расположились за столом "Венской" кофейни, небольшой зал которой был пропитан неповторимым кофейным запахом. Подавала кофе здесь весьма приятная женщина, которая как-то уж особенно нежно смотрела на капитана и подлетала к нему буквально по движению его белёсых бровей. Друзья пили кофе с рогатыми булочками, говорили о чём-то, прислушиваясь к разговорам в зале.
  Вдруг в кофейню влетел молодой человек и с порога закричал:
  - Слушайте, слушайте все!.. Вот, что мне пишут из Дублина!
  Дождавшись всеобщего внимания, молодой человек стал читать:
  - "Декан Джонатан Свифт, заметив, что многие могилы в соборе святого Патрика запущены и памятники разрушаются, разослал родственникам покойных письма, в которых требовал немедленно прислать деньги для ремонта памятников. А в случае отказа он пообещал привести могилы в порядок за счёт прихода, но в новой надписи на памятниках увековечить скупость и неблагодарность адресата. Одно из писем было направлено Его Величеству королю Георгу II. Его величество оставил письмо без ответа, и Свифт, как и обещал, на надгробной плите покойного королевского родственника приказал высечь слова о скупости и неблагодарности Его Величества"... Вы представляете?
  В зале засмеялись. Когда шум утих, сидящий в углу мужчина вдруг сказал громко, на всю кофейню:
  - А вы знаете, что Свифт выделяет на нужды собора личные средства?.. И ещё содержит при соборе приют для бедных женщин, а также больницу Святого Патрика?
  Из другого угла спросили:
  - А это правда, что декан в тексте своего завещания написал для себя эпитафию на надгробную плиту, которую он сочинил заранее?
  - Насколько я знаю, это правда, - ответил солидный господин за соседним столиком. - Эпитафия на латыни, а в переводе звучит так: "Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этого собора, и суровое негодование уже не раздирает его сердце. Ступай, путник, и подражай, если можешь, тому, кто мужественно боролся за дело свободы".
  Совсем рядом, за спиной капитана, раздался другой голос:
  - Я слышал, что большую часть своего состояния Свифт завещал употребить на создание лечебницы для душевнобольных.
  Разговоры в кофейне неожиданно смолкли, и наступила гнетущая тишина, в которой некоторое время был слышен только звон посуды, убираемой хозяйкой с освободившегося стола. Потом хозяйка посмотрела по сторонам и тоже притихла.
  Когда шум голосов постепенно возобновился, капитан наклонился к Томасу и прошептал:
  - Говорят, что Свифт стал страдать от серьёзного душевного расстройства... Пойдём, Томас, нам надо возвращаться.
  ****
  Обратно в Бристоль они ехали также долго, зато по дороге успели обо всем подумать, каждый о своём.
  Томас то мечтательно улыбался, закрыв глаза, то начинал хмурить чёрные брови, и было видно, что направление его мыслей опять переменилось. А капитан явно не находил себе места, метался по сидению, вылезал из кареты и шёл рядом с ней, потом опять влезал и, откидываясь на спинку, замирал так на некоторое время, потом тёр лицо и опять выходил из кареты.
  Ему было стыдно... Сначала он рвался в Бристоль, а теперь, когда они почти приехали, он вдруг с ясностью вспомнил свой последний разговор с Сильвией. То есть, говорила она одна, а он... Слизняк, мокрица, трус! Он бежал от неё, как мальчишка, не объяснил, ничего даже не сказал... Что она теперь о нём подумает? Она же чёрт знает что о нём теперь подумает! И, главное - будет права.
  Капитана снова обожгло волной острого стыда. Он вспомнил счастливую улыбку Сильвии, и её ямочку на правой щеке - просто чудо, что это такое!
  Он зажмурился, закряхтел, как большой дворовый пёс, опять выпрыгнул из кареты и пошёл возле её дверцы немного, и, наверное, только благодаря терзающему его чувству, он вдруг заметил впереди, за деревом, притаившуюся мужскую фигуру.
  Капитан тут же приказал вознице табанить вёсла. Возница, как ни странно, капитана понял, экипаж встал, возница моментально скатился с козел на землю и присел за левым задним колесом. Капитан с Томасом схватились за пистолеты...
  А пока они замерли так в ожидании, можно рассказать, дорогой читатель, зачем капитан и Томас так серьёзно вооружались в дорогу...
  Экономисты объясняют нам, что на протяжении XVII и XVIII веков в английской деревне не прекращался процесс вытеснения мелкого и среднего крестьянского хозяйства за счёт, очень деликатно экономистами называемого, процесса "огораживания".
  Приёмы вытеснение крестьян со своей земли были различные - насилие и всевластие лендлорда давало широкий простор произволу. И если ранее государство, стремясь сохранить крестьянство, как податную и военную силу, ещё ограничивала огораживания, то в XVIII веке те приняли особенно большой размах. Ведь королевству, в котором произошла буржуазная революция, нужны были наёмные рабочие, кроме того крупные земельные владения, в отличие от мелких, смогли, наконец-то, обеспечить государство продовольствием.
  Но попробуй объяснить вмиг потерявшему всё крестьянину, на руках которого осталась семья, что происходящее с ним является благодатным для страны экономическим процессом: естественно, что кое-где крестьяне пытались силой и, конечно, безуспешно, отстоять свою землю. К тому же не все ограбленные крестьяне сразу могли найти для себя наёмную работу, и по просёлочным дорогам Англии бродили толпы бродяг и нищих.
  Видя в этом опасность социальной стабильности, правительство Англии ещё в ХVII веке принимает против бродяжничества и других преступлений суровые законы, предусматривавшие в качестве наказания смертную казнь или передачу в рабство, а казнить в то время могли за кражу кроликов и поджог стогов сена. При этом уголовная ответственность наступала с семилетнего возраста.
  В 1717 году король Георг I включил в Акт о пиратстве статью о вывозе в Америку различных воров и контрабандистов шерсти. Высылали на срок от 7 до 14 лет, причём с выгодой: осуждённых продавали судовладельцам по 3 (позднее по 5) фунтов, а те, в свою очередь, продавали их плантаторам по 10 фунтов, причём женщины стоили дешевле.
  Несомненно, у британцев во второй половине XVIII века возникло ощущение, что страну захлестнула волна преступности, и с этим трудно было спорить. Поэтому в те времена поездка из Бристоля в Лондон и обратно была сопряжена с определёнными опасностями...
  И вот сейчас капитан смотрел, как к ним приближается человек. Смотрел один, потому что Томасу выйти из кареты он не позволил, захлопнув перед ним каретную дверцу, а кучер, притихший за колесом, сам не хотел смотреть ни на что.
  Человек приближался к карете с пистолетом в вытянутой руке, и вид его был решительный и вместе с тем какой-то оторопелый, словно он был несколько сбит с толку. Капитан, который давно уже достал из-за пояса свои пистолеты, смотрел на него спокойно, и когда человек подошёл достаточно близко, вдруг спросил:
  - Вы на каком корабле служили?
  Взгляд мужчины затуманился, тот на мгновенье впал в ступор. Капитан между тем скомандовал:
  - Опустить пистолет!
  Мужчина опустил оружие. Это был здоровый, крепкий малый лет сорока с честными тёмными глазами, невозможно грязный, с заросшим щетинистым подбородком и плохо зажившими следами побоев на лице.
  - Так за что вас рассчитали? - спросил между тем капитан, уже убирая свои пистолеты.
  - Меня не рассчитали, я сам ушёл, когда меня избил до полусмерти капитан Хилл, - ответил мужчина.
  - А, наслышан про такого... И что вы натворили?
  - Я плохо отозвался о нашей еде, сэр.
  - Хм... И хороший вы матрос?
  - Я служил боцманом, сэр, - ответил мужчина не без гордости.
  - А ко мне служить пойдёшь? Я - капитан Линч, - спросил капитан, уже улыбаясь. -
   Только не боцманом, а матросом... Боцман у меня уже есть. Так пойдёшь?.. Я думаю, что ты не бездельник?
  - К вам на "Архистар"? - вскричал мужчина, весь просияв. - Пойду, сэр!.. С радостью, сэр!.. Я не бездельник, сэр!
  Мужчина вытянулся по швам, глаза его лучились радостью.
  - Ну, вот и хорошо, а то ты страшно напугал нашего кучера, - сказал капитан и крикнул вознице: - Вылезай, приятель, опасность миновала!.. Мы снова едем!
  Обрадованный возница стал карабкаться на козлы. Капитан опять обратился к мужчине:
  - И как тебя зовут, такого страшного?
  - Бенджамин Гант, сэр, - отрапортовал мужчина.
  - О, славное имя, - сказал капитан, заулыбался, потом спросил вдруг: - А хорошо ли ты владеешь пистолетом, Бен Гант? Кстати, давай его сюда! Сам понимаешь, матросам пистолеты ни к чему.
  Капитан протянул руку. Мужчина охотно отдал свой пистолет. Капитан передал пистолет Томасу и продолжил:
  - Сейчас ты пойдёшь и помоешься, уж очень ты грязен, братец. Пойдёшь в таверну "Мэри Хоуп", найдёшь хозяйку, её зовут Пруденс... На вот, возьми деньги! Скажешь хозяйке, что тебя прислал капитан Линч, и он просил дать тебе помыться и поесть. Или лучше - сначала поесть, а потом помыться. Не перепутаешь?
  - Никак нет, сэр! Ни за что не перепутаю! - мужчина довольно засмеялся.
  Глаза его заискрились, и капитан увидел, что это, в общем-то, простой и славный малый. И странно, на душе у капитана тоже почему-то стало легко и славно. Всю оставшуюся дорогу до города он шёл и разговаривал с Беном Гантом, что-то у него спрашивая и выясняя, и уже не страшась возвращения в город: он снова стал самим собой.
  Когда они, наконец-то, приехали Бристоль, и Бен Гант пошёл в таверну, Томас спросил капитана:
  - Дэн, а как ты узнал, что он моряк?
  - Да по чистой случайности, - ответил тот. - Если бы я не метался туда-сюда, как тень отца Гамлета, и мы бы не остановились, нашему разбойнику не пришлось бы идти к нашей карете. А тут я сразу увидел! Морская походочка, а рожа загорелая, одет в широкие короткие штаны, парень крепкий и сильный. Ну, конечно же, моряк! Как говорят: птицу можно узнать по её песне... А сунься он к нам неожиданно в карету со своим пистолетом, я бы его шлёпнул. Как пить дать, шлёпнул! Повезло этому Ганту.
  И друзья зашагали в порт.
  Вечером на борт "Архистар" поднялся матрос Гант, опрятный, сытый и полный решимости сразу заступить на вахту.
  ****
  Глава 5. Призрачный замок феи Морганы
  Когда на следующее утро капитан и Томас пришли в дом Трелони, дядя Джордж просиял при виде их, а миссис Трелони объяснила друзьям, что у дочери сейчас с визитом лорд Грей, и та просит извинить её отсутствие.
  При этом известии светлые ресницы капитана дрогнули и прикрыли глаза, но через мгновение он опять стал непоколебим, и только переносицу его прорезали две резкие морщинки.
  Когда все прошли в потайную комнату, капитан развернул узел с картами и подзорной трубой и сказал:
  - Я хочу показать вам, господа, что мы привезли из Лондона. Мне кажется, что это нам очень пригодится в нашем расследовании.
  Тут все оживились, стали крутить и рассматривать карты, расспрашивая капитана и выражая ему то радость, то удивление. Карты действительно были старые, может быть конца ХVI века, не меньше. В правом верхнем углу у карт был заголовок с пояснениями, которые принято почему-то называть "легендой", хотя ничего легендарного или сказочного в этих пояснениях нет, наоборот - одна чёткость. И вот эти легенды были уже огромным везением.
  Собравшиеся опять открыли таблицу, чтобы внести в неё поправки и уточнения, которые и приводятся сейчас, дополненные современными географическими названиями для удобства.
  _____________________
  1 Долгота 73?22′40″W
  Широта 19?59′47″N
  Северо-запад острова Эспаньола (о. Гаити), Наветренный пролив, возможно - остров Тортуга
  _____________________
  2 Долгота 73R22′40″W
  Широта 49R59′47″N
  Новая Франция (Канада), между городами Мистассини-Пост и Шибугамо
  _____________________
  3 Долгота 73гр22′40″W
  Широта 10гр59′47″N
  Новая Гранада (Колумбия), возле города Санта-Марта
  _____________________
  4 Долгота 73гр22′40″W
  Широта 40гр59′47″N
  Море у побережья Нью-Йорка
  _____________________
  5 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 19гр59′47″N
  Западная Африка (Мавритания), возле города Атар
  _____________________
  6 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 40гр59′47″N
  Море у берегов Португалии
  _____________________
  7 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 49гр59′47″N
  Север Атлантического океана, у берегов Ирландии
  _____________________
  8 Долгота 13гр22′40″W
  Широта 10R59′47″N
  Западная Африка (Гвинея), возле города Телимеле
  _____________________
  9 Долгота 43R22′40″W
  Широта 19гр59′47″N
  Южная часть Атлантического океана
  _____________________
  10 Долгота 43гр22′40″W
  Широта 49гр59′47″N
  Северная часть Атлантического океана, ближе к Канаде
  _____________________
  11 Долгота 43гр22′40″W
  Широта 10гр59′47″N
  Южная часть Атлантического океана
  _____________________
  12 Долгота 43гр22′40″W
  Широта 40гр59′47″N
  Центральная часть Атлантического океана
  _____________________
  - Ну, и что же мы имеем? - задумчиво протянул капитан и откинулся на спинку стула, держа лист с таблицей перед глазами.
  Помолчав немного, он сам же и ответил:
  - А имеем мы следующее... Самая интересная координата, по моему мнению, - это координата 1. Возможно, северо-западное побережье острова Эспаньола (Гаити), возможно, Наветренный пролив, а возможно, остров Тортуга. Всё, как вы понимаете, "возможно". И Тортуга, как мне кажется, заслуживает нашего самого пристального внимания...
  Капитан посмотрел на собравшихся, вспомнил Сильвию, глядящую на него зачарованно, помрачнел и сказал:
  - Координаты 2, - северная часть Северной Америки, Новая Франция, - я считаю, надо исключить сразу. Даже если груз с сокровищами Верховного Инки Атауальпы и завезли морем так далеко на север по дороге в Европу, маловероятно, что экспедиция ушла с побережья так далеко вглубь материка. К тому же места эти, в тайге, совершенно неизведанные...
  Капитан опять остановился, словно ожидая возражений. С ним никто не спорил, и он продолжил:
  - А вот координаты 3, - северо-западная часть южной Америки, Новая Гранада, - очень подходящие. Караван с грузом, следующий из Перу, мог по какой-либо причине застрять на побережье Колумбии, которая с Перу граничит. Причём груз не могли вывезти в Европу из Перу Тихим океаном, тогда кораблю пришлось бы огибать всю Южную Америку, а это очень далеко. Караван обязательно пошёл бы по суше через Панаму или через Колумбию к тому району Атлантики, где его ждал корабль.
  Капитан замолчал, словно в задумчивости, вспомнил нижнюю губку мисс Сильвии, понял, что мыслями своими улетает не туда, вздохнул и сказал:
  - Координаты 4, - море у побережья Нью-Йорка, - тоже можно считать вполне приемлемыми. Почему бы не предположить, что корабль с грузом, плывущим в Европу мимо этих берегов, вдруг застигло штормом или другой случайностью. И сокровища спрятали на побережье, в надежде за ними вернуться.
  Он опять остановился, посмотрел в таблицу, - при этом в его сознании вдруг со всей ясностью возник силуэт Сильвии, стоящей у окна, - и тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение.
  Заговорил вновь:
  - Все остальные места, как-то: Западная Африка, север Атлантического океана у берегов Ирландии, южная и северная часть Атлантики и, тем более, Центральная часть Атлантического океана, кажутся мне совершенно нереальными: зачем корабль с сокровищами туда бы занесло?.. Ну, вот, если только координата "Море у берегов Португалии" - очень правдоподобное место, хотя весьма известное...
  Тут капитан прервался и спросил:
  - Миссис Трелони, я думаю, мисс Сильвии тоже было бы интересно послушать, о чём мы сейчас тут разговариваем... Её гость ещё не ушёл?..
  Миссис Трелони растерялась: нельзя же было ей беспокоить дочь, которая находилась в обществе лорда Грея? Она ответила, что сейчас посмотрит и попросит принести всем чай.
  Мистер Трелони проводил взглядом родственницу, а когда дверь за нею закрылась, спросил у капитана придушенным шёпотом:
  - Не хотел говорить при Гертруде... Но вы знаете, что арестованного капитана Белью полностью оправдали и отпустили?
  - Я ничего ещё не слышал, - ответил капитан таким же шёпотом и уже обычным голосом спросил: - А почему отпустили?
  - К констеблю пришла некая дама и сообщила, что в ночь убийства капитан Белью был у неё. Кажется, по-латыни это называется "alibi" - "быть в другом месте". Но как вам это нравится? Ай, да капитан Белью! Имея такую красавицу-жену.
  Капитан промолчал, а потом спросил:
  - Скажите, вы ведь, наверняка, прочитали уже новую часть манускрипта... Что там написано?
  Тут Томас, до этого тихо стоявший у окна, подошёл ближе.
  Дядя Джордж встал, вытащил из сундука свиток и начал рассказывать, пробегая по тексту глазами:
  - Документ, судя по всему, написан до июля 1538 года, когда Диего де Альмагро был казнён. Видимо, предчувствуя гибель, тяжело больной Альмагро решился вывезти большую часть своей добычи, чтобы сохранить её для сына, которому и предназначался манускрипт. Он снарядил экспедицию в Испанию и отправил сокровища с носильщиками-индейцами и верными себе конкистадорами... А вот куда те успели дойти? Все три части манускрипта написаны одной рукой, но третий, самый конец, - явно в спешке... Там и тушь другая, поэтому она и растеклась.
  Дверь отворилась и вошла миссис Трелони. За ней дворецкий Диллон, великолепный, как корабль под всеми парусами, внёс поднос с чаем. Миссис Трелони, конечно же, ничего не сказала о дочери и лорде Грее, а капитан предпочёл больше не спрашивать.
  Дядя Джордж поспешил любезно сообщить:
  - Труда, мы тут как раз обсуждаем манускрипт Диего де Альмагро.
  - Ах, это так интересно, - ответила та. - Куда же они успели доплыть? Если бы рукопись не размыло... А что это за новая подзорная труба, капитан?
  - Давайте посмотрим, - ответил тот. - Я хочу проверить одно своё предположение.
  Он достал из сундука подзорную трубу старшего брата Трелони и положил на стол рядом с трубой из лавки "Эспаньола". Трубы были похожи, как две горошины.
  - Так я и понял с самого начала, - подытожил капитан. - Они словно сделаны одним мастером, а может, так оно и есть... Но хочу вам сказать, что в обиход зрительные трубы вошли только в конце ХVI века. То есть, маловероятно, что наша труба принадлежала самому Диего де Альмагро.
  С этими словами капитан снял латунную крышку с объектива трубы старшего брата, аккуратно достал линзу и принялся откручивать крышку на объективе трубы из лавочки.
  - Я хочу попробовать поменять линзы у труб местами, - пояснил он.
  Капитан собрал трубу старшего Трелони с новой линзой и посмотрел в неё. И опять ничего не увидел. Он хмыкнул и произвёл такой же обмен и с линзами окуляров. Труба старшего Трелони по-прежнему ничего не показывала.
  - Ха-ха-ха, - членораздельно выговорил капитан. - Ничего не получилось. Что же это за труба такая странная досталась старшему брату Трелони от его отца?
  И он опять вставил обратно все линзы от объективов и окуляров обеих труб, сел и сказал:
  - Надо придумать что-нибудь ещё.
  ****
  В это время лорд Грей рассказывал Сильвии о своей любимой книге Джонатана Свифта "Путешествия в некоторые отдалённые страны света Лемюэля Гулливера".
  - Ах, Сильвия, - говорил он своим тихим и лишённым всяких живых интонаций голосом. - В этой книге фантазия Свифта развернулась в полной мере. Он выдумывает диковинные народы, языки, обычаи, ритуалы и даже государственное устройство... И, мне кажется, что скоро некоторые придуманные им слова, например, "лилипут", обязательно войдут во все языки мира.
  - А мне больше всего понравилось, милорд, как интересно и точно Свифт рассчитал, сколько молока может дать лилипутская корова, - Сильвия невольно улыбнулась, от чего у неё на правой щеке, только на ней одной, проступила изящная ямочка.
  Джон Грей, как зачарованный, смотрел на эту ямочку и не мог отвести взгляда. Проглотив комок в горле, он выговорил:
  - Прошу вас, дорогая, называйте меня Джоном.
  - Хорошо, Джон, - согласилась девушка, как-то сразу помрачнев.
  Грей, словно не заметив этого, продолжал рассказывать:
  - И я надеюсь, дорогая, что вы без труда угадали, что за распрей остроконечников и тупоконечников скрывается наша извечная борьба католиков и протестантов... А партии "высоких каблуков" и "низких каблуков" - это же наши виги и тори, вы не находите?.. А какая грустная метафора - порядок избрания премьер-министра, когда претендентов на эту должность заставляют ходить по канату. Уж кто-кто, а Свифт знал, как непросто и опасно быть премьер-министром в Англии.
  Сильвия невольно заслушалась: лорд Грей определённо был очень умным и образованным человеком, намного умнее и образованнее её. Тут она невольно подумала о капитане Линче, и её душа опять заныла, как размозжённая. Ей было худо и муторно, хотелось плакать.
  Лорд Грей между тем продолжил и, что удивительно, даже с каким-то воодушевлением:
  - Но в этой книге заключена не только сатира на людей и события. В ней огромная вера в человека, в его возможности... Все эти путы, все эти колышки и верёвочки, связывающие Гулливера - это мелкие, но неприятные условности, сковывающие нового человека. Но он выпрямится во весь рост от неравенства, от гнёта религиозных догм, от всех мешающих предрассудков! Новый человек, человек разумный, сможет одним махом прекратить ненужные войны, так же, как Гулливер смог увести за верёвочку вражеский флот!
  С этими словами он взял безвольную руку Сильвии и нежно припал к ней губами.
  Сильвии вдруг стало невыносимо жалко его и стыдно себя.
  ****
  Задумчивость капитана, в которой тот пребывал после слов "надо придумать что-то ещё", прервал дядя Джордж.
  Он сказал:
  - А знаете, капитан, пока вы были в Лондоне... Ну, я, конечно же, занялся переводом части пергамента и... Как мне кажется... Может быть, это важно...
  - Ну, так говорите же, мистер Трелони! - воскликнул капитан. - Что вы обнаружили?
  - Ах, капитан, это настолько нелепо, что я, право, не знаю, - сконфузился дядя Джордж и опять ухватился за свой парик.
  А парик на нём был сегодня по последней моде - лёгкий, совсем короткий парик "крыло голубя": два-три ряда упругих локонов, тщательно закрученных на висках, а сзади - небольшая косичка или хвост, стянутый лентой.
  - Я вас сейчас убью, - с ласковой улыбкой проговорил капитан.
  - Джордж, говори яснее, - Миссис Трелони тоже нетерпеливо смотрела на деверя.
  - Да это сущий бред! - вскричал тот и схватил со стола третью часть манускрипта. - Всё очень размыто, тушь отвратительная, но я кое-что смог прочитать! "Сначала кружева слева направо... Намочить ткань... Потом - свечи... Потом - трубка... Ты увидишь... Зрительное стекло..." Всё!.. Ну? Вы что-нибудь поняли?
  - Очень даже может быть. Очень даже, - Капитан подошёл к сундуку и стал доставать из него "дурацкие вещи", одну за другой. - По крайней мере, нам стало известно, что все эти предметы имеют прямое отношение к поиску сокровищ и что они не плод безумного воображения, извините, вашего покойного батюшки.
  Затем он поднял оконную раму, перевесился наружу, что-то высматривая там, и вдруг крикнул:
  - Садовник Тредуэлл, подойдите на минутку!
  Скоро снаружи раздался голос садовника:
  - Чего изволите, сэр?
  - А скажите, любезнейший, не найду я у вас немного табаку, для трубки?
  - Конечно, сэр. Рад услужить, сэр... Мигом принесу!
  Крайне заинтересованное "розыскное общество" не спускало с капитана глаз. Мистер Трелони не выдержал первый.
  - Капитан, что вы собираетесь делать? - вскричал он и затеребил, одёргивая, полы своего жюстокора.
  - Что делать?.. Курить, конечно, - спокойно ответил тот и спросил с поклоном у хозяйки: - Вы позволите, мадам?
  - Ах, Дэниэл, ну что вы спрашиваете! Конечно же, курите! - разрешила миссис Трелони, весь облик которой выражал ожидание, томившее её уже давно.
  - А пока мы займёмся кружевами, - сказал капитан, подходя к столу.
  Он раскрыл, как книгу, две выкройки шкатулки и положил их на стол мозаичным набором вверх. Затем на правый край правой выкройки капитан поставил подсвечник, на левый край левой выкройки он поставил другой подсвечник, повернув фигуры горгулий к себе мордами. Потом покрутив подсвечники то спинами, то мордами к себе в разных сочетаниях, неожиданно подсвечники снял, а на их место расстелил кружевное полотно и пригладил его руками.
  Как вы помните, дорогой читатель, полотно представляло собой широкую ленту длиной чуть более фута, в середине которой виднелось золотое плетение, прожжённое дырочками от искр. Капитан расстелил кружево по выкройкам и - что интересно - оно точно совпало с рисунком узора-маркетри на центральной части соединённых выкроек. Все ахнули про себя: ну почему они раньше не догадались? Это же так просто было сделать!.. Вот только зачем?
  Капитан, чувствуя недоумение собравшихся, сказал:
  - Это приспособление, которое теперь называют "шифровальной решёткой", приписывают итальянскому математику, философу и астрологу Джироламо Кардано, который жил в первой половине ХVI века... По-другому, решётка называется "решёткой Кардано". Предложил он её для шифрования секретных сообщений под простое послание - обычное письмо или текст в книге. Впоследствии кардинал Ришелье применял "шифровальную решётку" в своей личной и деловой переписке.
  Правда, обычно шифровальную решётку делали из металла, бумаги, картона - из чего-нибудь жёсткого. Но здесь, как видите, применены кружева, хотя и закреплённые золотной нитью... Но принцип остался тот же: на имеющийся текст мы накладываем решётку, через прорези читаем буквы, которые видны, и из них складываем слова. Причём решётку, а именно так и делают обычно, можно размещать на зашифрованном сообщении в четырёх положениях: лицом вверх, лицом вниз и с обратной стороны - вверх и вниз. Нам ещё повезло, что шкатулка имеет прямоугольную форму, а не квадратную. Но судя по тому, что шрифты на наших выкройках образуют просто набор вырезанных букв, иногда перевёрнутый, составители зашифрованного послания особо не мудрили... Вот только, сколько раз они переворачивали решётку - мы не знаем. Нам известно только - "кружева слева направо", поэтому вариантов будет много.
  - А что мы, таким образом, ищем? - спросила миссис Трелони.
  - Мы ищем описание курса корабля, на котором переправляли сокровища, - сказал капитан. - Поэтому мы будем завтра расшифровывать с мистером Трелони выражения вроде "корабль идёт бакштаг правым галсом 10 румбов" или "корабль идёт штирборд полнее 6 румбов". Вы мне поможете, мистер Трелони?
  - О, конечно, капитан, - ответил дядя Джордж, он искоса посмотрел на миссис Трелони и приосанился.
  Вошёл дворецкий Диллон и передал кисет с табаком от садовника. Капитан положил табак на стол и начал поворачивать кружевное полотно в разных положениях на досках выкроек. Мистеру Трелони он диктовал буквы и цифры. Тот усердно записывал на листе.
  - А что вы сейчас делаете, капитан, - спросила миссис Трелони, у которой от обилия букв закружилась голова.
  - Пока записываем буквы и цифры, чтобы потом найти нужные сочетания, - ответил тот. - К сожалению, нам многое неизвестно, поэтому искать приходится эмпирическим путём.
  Миссис Трелони поджала губы. "Мужчины - очень странные существа", - подумала она... Вместо того, чтобы сказать, что они ничего не знают и не понимают, и просто тычутся, как слепые котята, они говорят нам "эмпирическим путём", и им всё сходит с рук... Женщине такое и в голову бы не пришло, женщина сказала бы честно, что она ничего не понимает!
  И миссис Трелони пошла справиться про обед, поскольку время уже близилось к этому. Обед был готов, но вернувшись, чтобы пригласить гостей к столу, она увидела, что капитан с Томасом собирается уходить, и попрощалась с ними.
  А друзья направились в таверну к Усатой Пруденс, и та накормила их от души, и хоть в зале было дымно от табака, шумно от крика и воняло жареной рыбой, капитан чувствовал себя хорошо и спокойно, хотя его и пробирала иногда неприятная мысль, что он опять сбежал.
  Но он не мог видеть за столом Сильвию, сидящую рядом с лордом Греем. Это было выше его сил.
  ****
  Капитан шёл, спотыкаясь, по дороге в Шорби.
  Дорога была широкая и ровная, по обочинам росли кусты остролиста, а дальше, за ними, виднелись кроны дубов, которые образовывали сплошную чашу. Ноги у него были словно свинцовые, в боку кололо, голова кружилась, но он шёл, потому что так было надо. Внезапно он остановился и прислушался: сзади его настигал, непрерывно нарастая, странный гул, в котором вскоре явственно стал различаться конский топот. Капитан шагнул с дороги на обочину, раздирая тело о шипы остролиста, и замер - мимо него, в полном беспорядке, пронеслись первые всадники, многие из которых были ранены. Рядом с ними, подбрасывая окровавленные седла, мчались лошади без седоков.
  Всадников было много, они текли, как наводнение, но скоро капитан всё же привык различать их: некоторые были в доспехах, иные вооружены, другие держали знамёна и те колыхались у них над головами, как чёрные, красные и золотые волны. И тут же, следом за всадниками, уже в клубах густой пыли, потянулись обозные телеги. Их возницы безумно вопили, подстёгивая своих кляч, и те силились бежать неуклюжей рысью, сбиваясь и путаясь в беге, и у капитана в ушах стоял гул от громыхания колёс, конского топота и ржания, свиста кнутов и криков людей, а обозы всё тянулись и тянулись, и не было им конца.
  Но вот прошла последняя телега, и всё стихло.
  Капитан опять шагнул на разбитую дорогу и увидел последнего воина - рыцаря на белом коне в изрубленных, совсем разбитых латах. Рыцарь подъехал, поднял глаза, и капитан узнал его - это был лорд Грей. По его лицу текла кровь и капала с подбородка на когда-то великолепные доспехи.
  Когда Грей проехал мимо, капитан вышел на середину дороги, остановился и долго смотрел ему вслед, пока тот не исчез на горизонте...
  И только тогда капитан проснулся.
  ****
  Капитан засел за расшифровку надписей, уединившись с мистером Трелони.
  Тот сообщил ему между делом, что Сильвии дома нет: лорд Грей пригласил её на скачки. Больше на посторонние темы они не разговаривали, работы было много.
  К миссис Трелони в это время пришёл с визитом приходской священник Уильям Батлер с супругой. Справившись о здоровье гостей, миссис Трелони заговорила о погоде, которая была с самой весны то слишком сухой, то слишком влажной, то слишком жаркой, то слишком холодной. Гости её поддержали: в самом деле, с погодой творится что-то неладное.
  Потом уже с этой темы они плавно перешли на увлечение преподобного - выращивание овощей, а в частности, капусты, которую тот обожал высаживать в несметном количестве, считая выращивание цветов уделом женщин, которым некуда девать время. Только капуста занимала сердце и голову преподобного.
  Вот и сейчас он, скучив брови, говорил громким уверенным голосом:
  - Вы же знаете, миссис Трелони, что ни одной другой огородной культуре не требуется такая частая сменяемость места выращивания, как капусте. А уход за нею начинают с посадочного полива, а повторяют полив в первые дни ежедневно...
  Он остановился и посмотрел на миссис Трелони - та улыбалась и с видимым удовольствием внимала ему.
  - А в первой декаде мая, - голос преподобного окреп, и в этом была видна привычка проповедовать, - начинается вылет капустной мухи. Листья молодой капусты повреждаются также крестоцветными блошками, жуками-листоедами, капустной молью, гусеницами капустной и рапсовой белянок, а ещё, - вы представьте только, - капустной тлёй!..
  Голос преподобного властно гремел, квадратное лицо налилось гневом, а нижняя губа презрительно выпятилась. Он поднял указательный палец и потряс им. И в этой наступившей на минуту тишине миссис Трелони вдруг сказала:
  - Скажите, мистер Батлер, давно хотела вас спросить. Я узнала, что вы приходили к моему бедному мужу в день его смерти... Не можете ли вы сказать, о чём вы разговаривали с покойным Джоном?
  Священник опустил палец в явном замешательстве. Он был определённо сбит с толку, нижняя губа его поджалась, глаза опустились и забегали. Наконец, он нашёлся:
  - Мы разговаривали с вашим мужем... С вашим мужем... Он хотел сделать пожертвования нашей церкви и пригласил меня. Мы говорили с ним о том, как лучше распорядиться этими деньгами.
  Преподобный Батлер сник. Миссис Трелони, глядя на его съёжившуюся фигуру, думала, что теперешнее поведение гостя никак не вяжется с его обычными уверенными и властными манерами... Надо рассказать об этом ловкому человеку мистеру Эрроу - может быть, он что-нибудь поймёт.
  А преподобный до конца визита уже не мог оправиться от испуга. Он считал, что его приход к сквайру остался в тайне. Кто же его видел? Надо подумать... Так его видел Джордж Трелони! Ну, конечно же! Точно!
  Гости вскоре откланялись.
  ****
  Миссис Трелони вернулась в потайную комнату.
  Капитан с мистером Трелони уже почти определились с наборами букв. Но глянув в удручённые глаза капитана, она поняла, что он явно неудовлетворён, и посмотрела на деверя - тот недоумённо пожал плечами.
  А капитан, всё так же не выходя из задумчивости, попросил принести в комнату таз с холодной водой, уксус, четыре полотенца, одну салфетку и сходить в мастерскую за Томасом. Вскорости требуемое принесли, а когда пришёл Томас, капитан и дядя Джордж стали задвигать шторы на окнах.
  Миссис Трелони спросила, замирая от волнения:
  - Что здесь будет?
  - Ещё и сам не знаю, - ответил капитан.
  - А, эмпирическим путём, - пробормотала миссис Трелони.
  - Так точно, мадам... Вы удивительно быстро всё схватываете, - ответил капитан, он улыбнулся и склонился в поклоне.
  Между тем в комнате сделалось темно. Только на камине горела свеча в канделябре, которая не столько освещала комнату, сколько дарила ей причудливые, загадочные тени. Явственно слышалось мерное тиканье часов, а может, это стучали в унисон сердца наших героев, кто знает. Капитан расставлял на столе "дурацкие" предметы.
  Сначала он сдвинул на середину стола "раскрытую книгу" деревянных выкроек. На края их, справа и слева, поставил подсвечники с горгульями, повернув их зверскими харями к себе. Затем взял бутылочку с уксусом, вылил несколько капель в таз с водой и бросил туда полотенца, которые потом, подтянув кружевную манжету, достал, слегка отжал и начал расстилать вокруг выкроек.
  - Капитан, а зачем здесь уксус? - спросил дядя Джордж почему-то шёпотом.
  - Для понижения температуры воды, - ответил тот тоже шёпотом. - Чтобы вода быстрее испарялась и быстрее поднимались вверх.
  Томас протянул капитану сухую салфетку, тот вытер руки и лучинкой зажёг от канделябра обе свечи в оловянных подсвечниках-горгульях.
  - Вот теперь мы, наконец-то, можем и покурить, - удовлетворённо сказал он, потянулся к столу и взял кисет.
  Табак у садовника Тредуэлла был резаный. Пока капитан насыпал табак в трубку, собравшиеся не спускали с него глаз. Потом капитан с помощью лучинки раскурил трубку, ещё раз вдохнул из неё и выдохнул, прикрывая глаза. По комнате поползли клубы сладковатого дыма, которые скапливались над столом. И вдруг в этих клубах что-то мелькнуло и повисло в воздухе неясной серебристой субстанцией.
  - Fata Morgana, - потрясённо выговорил дядя Джордж.
  - Только не делайте резких движений, - предупредил всех капитан и медленно стал обходить край стола.
  - Фата-моргана? Что это такое? - вскричала миссис Трелони. - Да говори же, Джордж!.. Объясни толком!
  - Я читал об этом, Труда, не кричи, - ответил мистер Трелони, не спуская глаз с видения. - Очень часто в Мессинском проливе, отделяющем Сицилию от Апенинского полуострова, происходит этот красивейший из земных миражей - фата-моргана... Над тёплой водой скапливаются несколько слоёв холодного и тёплого воздуха, а над морем возникают волшебные замки... Легенда гласит, что это хрустальная обитель феи Морганы, которая живёт на морском дне и обманывает доверчивых моряков.
  А капитан, между тем, подвигал крышку шкатулки с зеркалом по столу, и видение стало ярче. Потом он подвигал зеркало, отогнул его ножку и перенёс его чуть в сторону. Видение стало отчётливее, но что это было, никто сказать не взялся бы. Это мог быть и горный массив с вершинами из серебристого льда, и замок с готическими башнями и шпилями, и многое другое, сообразное воображению зрителя. Капитан опять пустил над столом клубок дыма и произнёс:
  - А теперь хотелось бы понять, для чего здесь нужна эта зрительная труба.
  Раскрыв трубу, он приблизил её к глазу и стал всё также медленно перемещаться с трубой вокруг стола. Потом воскликнул с досадой:
  - И опять ничего не видно!
  - У Диего де Альмагро не было правого глаза, - вдруг сказал Томас. - Я видел его портрет на старинной гравюре.
  По комнате пронёсся вздох, а капитан переместил трубу к левому глазу. И тут же вскричал:
  - Вот это да!
  - Что? Что там? Что там такое? - Все готовы были ринуться к капитану.
  Тот предостерегающе поднял руку и разрешил:
  - Медленно подходите по одному. Сначала вы, миссис Трелони.
  Когда та приблизилась, капитан показал ей, как держать трубу и куда смотреть. Миссис Трелони жадно вгляделась и проговорила:
  - Я вижу две горы, по виду - как на гобелене. Водопад. Речка. У подножия гор - трава, камни и деревья... Но всё не цветное, а туманное, призрачное... Как красиво! Джордж, иди посмотри!
  Мистер Трелони неспешно придвинулся к родственнице, взял из её рук трубу, приставил к глазу и вдруг обиженно произнёс:
  - А я не вижу деревьев! Камни вижу... Две горы. Вижу птицу в небе... Но деревьев нет. И вообще! Что внизу под горами, ничего не понятно. Там или море, или песок. Всё ровное.
  В комнате повисло молчание. Капитан посмотрел на мистера Трелони, потом на хозяйку, которая была почти на голову выше сквайра, и спросил:
  - Том, а ты не знаешь, какого роста был Диего де Альмагро?
  - Не припоминаю, - ответил тот. - Но о его низком росте в хрониках не стали бы писать всё равно... Можно мне посмотреть?
  Дали трубу Томасу. Тот взглянул и воскликнул потрясённо:
  - Ах, какая удивительная работа! Но я вижу деревья, а вот водопада не вижу. Зато горы вижу очень отчётливо. А у подножия гор - и правда всё ровное.
  И тут видение над столом стало меркнуть. Капитан пустил ещё дыма, но тщетно - видение пропало. Все испуганно, с немым вопросом в глазах повернулись к капитану.
  - Миссис Трелони, а у вас не найдётся для нас других свечей? - спросил тот и показал на подсвечники с горгульями. - А то старые свечи, как видите, несколько прогорели.
  Все облегчённо вздохнули и заговорили разом. Поднялся шум. И сразу стало жарко, душно и дымно. Решили открыть окна. Миссис Трелони пошла за свечами. Капитан с Томасом погасили свечи в оловянных подсвечниках, а полотенца побросали в таз. Когда хозяйка вернулась в комнату, джентльмены о чём-то громко спорили, но увидев её, смолкли.
  - Можно спросить, капитан, что мы сейчас видели? - спросила миссис Трелони в наступившей тишине.
  - Я думаю, мы видели старинный "Волшебный фонарь", по латыни "Laterna magica", - ответил тот. - Это очень древнее изобретение... О секрете световой проекции писал ещё древнегреческий философ Платон. В книге "Аллегория о пещере" он объяснял устройство проекционного аппарата. А Пифагор, побывавший в Египте, демонстрировал у себя на родине, как можно "вызывать духов". Позднее, в ХVI веке, световую проекцию использовали иезуиты, показывая верующим ужасы преисподней. Наверняка на обоих наших зеркалах, которые сделаны из металла, выгравированы под определённым углом неприметные рисунки, отражающие свет... Не хотите посмотреть ещё раз?
  И они опять стали готовиться: закрыли окна, отжали полотенца, задвинули шторы, зажгли свечи и встали за спиной капитана, который опять принялся раскуривать трубку. Фантасмагория началась - снова над столом в клубах дыма возникло призрачное видение, снова первым его рассматривал капитан, который теперь приседал по-разному. Потом он передал трубу миссис Трелони и попросил её присматриваться к деталям.
  Миссис Трелони так и сделала, только она не приседала, видимо сочтя, что даме такое производить неприлично. Зато дядя Джордж приседал долго и старательно, склоняясь при этом вправо и влево. Томас тоже приседал и даже вставал на цыпочки, делая маленькие шажки. При этом все рассказывали об увиденном, которое было странно противоречиво.
  Все согласились, что две горы, - левая пониже, а правая повыше, - очень похожи на изображение гор на гобелене. А вот дальше начинались разногласия.
  Миссис Трелони и капитан, с высоты своего роста, видели всё так, как было изображено на гобелене - горы, водопад, трава, камни, речка, деревья. Но когда капитан присаживался ниже, то он, как и Томас, уже не видел водопада и травы, а видел у подножия гор деревья, и всё было, как в тумане. А вот когда капитан приседал ещё ниже, то тут уж пейзаж совершенно менялся, потому что в небе, в самом деле, парила птица, и только горы оставались без изменений. Причём дядя Джордж настаивал, что у подножия гор лежит волнистый песок, или даже плещут морские волны.
  И мужчины опять громко заспорили, отстаивая свою правоту, потом посмотрели на миссис Трелони и смолкли. Тут дворецкий доложил, что кушать подано. Миссис Трелони пригласила гостей отобедать, и все двинулись в столовую.
  В столовой миссис Трелони сообщила, что Сильвия ещё не вернулась домой, и у капитана сразу отпустило стиснутую болью грудь. Он незаметно выдохнул, морщинки на его переносице разгладились.
  Обед прошёл в оживлённой беседе.
  ****
  Когда поздно вечером Сильвия в сопровождении лорда Грея, вернулась домой, она была полна мыслями об увиденном за день.
  Ипподром, который окружало море карет, пешеходов, матросов, и кипящие народом павильоны, поразил её, смутил, и вечером все впечатления этого дня смешались в её голове в один вибрирующий, изумительный по своей яркости калейдоскоп.
  У неё в ушах всё ещё гремели стальные стремена, скрипели кожей седла, в воображении гнулись лошадиные шеи, сияли разноцветные попоны, развевались хвосты, косили умные глаза, и чья-то нервная поджарая кобыла, как на пружинах, переступала на своих упругих бабках, а крупный, восхитительно правильной формы жеребец лорда Грея с чудесным задом и стройными ногами дышал ей в ладонь. И всё это мелькало, звенело и кружило голову.
  А после заезда: потные, измученные лошади, которых конюхи уводили на покой, и такие же усталые, но возбуждённые наездники в забрызганных грязью жюстокорах, и шум толпы, и радостный звон колокола - всё это было так празднично, так не похоже на её обычную жизнь, что растерявшаяся в первые минуты Сильвия совсем потеряла голову и забылась, но только до тех пор, пока не узнала, что жеребца лорда Грея зовут Капитаном. И разом все терзания последних дней вернулись к ней и даже с удесятерённой силой.
  И сейчас в столовой, сидя рядом с матерью, Сильвия старалась передать ей свои впечатления от сегодняшнего дня. Получалось скверно, ей не хватало слов и почему-то казалось, что мать её плохо слушает. Сильвия замолчала, постукивая ложечкой по тарелке. Её полная нижняя губка задрожала, и она сказала вдруг:
  - Лорд Грей - очень хороший человек. Умный, добрый, честный... Но я не люблю его, мама!
  - Сильвия! - охнула миссис Трелони, хватаясь за сердце. - Я тебя умоляю!
  - А я тебя умоляю меня не умолять! - отрезала Сильвия и встала, загремев стулом.
  Она стояла, возвышаясь над матерью, гордая, сильная, непреклонная, со сверкающими гневом тёмными глазами. У неё даже ноздри раздувались от ярости. И тут миссис Трелони поспешила сообщить ей последнюю новость:
  - Мы сегодня в потайной комнате видели призрачный замок феи Морганы!
  Сильвия оторопело посмотрела на мать и выговорила:
  - Что? Что вы видели?
  - Ах, это всё придумал капитан Линч! - воскликнула миссис Трелони и понизила голос. - Мы видели место с сокровищем... С помощью самого великого Пифагора. Ой!.. Или самого великого Платона?
  Тут она на секунду задумалась и уже досадливо вскричала:
  - Ах, да какая разница! Это совершенно не важно!
  Потом она опять замолчала, моргая, и проговорила растерянно:
  - Но только с помощью мужчины мы сможем посмотреть его сейчас - я не умею курить трубку.
  - Мама, что ты говоришь? - спросила совсем сбитая с толку Сильвия.
  - Молчи, дочь моя, молчи! Я уже всё придумала! - опять вскричала миссис Трелони и громко позвала, обернувшись к двери: - Мистер Диллон!
  Дверь открылась, появился дворецкий.
   - Мистер Диллон, вы же курите трубку? - спросила у него хозяйка, в её голосе звучало нетерпение, она даже туфелькой под столом постукивала слегка.
  Дворецкий закряхтел в смущении и скованно ответил:
  - Да. Курю... В свободное время.
  - Нам надо раскурить трубку в дальней комнате. Помогите мне, - попросила миссис Трелони и объяснила дочери: - Без дыма фата-моргана не получится!
  - Почту за честь, - ответил дворецкий и поклонился.
  И они пошли в потайную комнату: дворецкий Диллон - с важным и непоколебимым видом, Сильвия - в большом трепете потому, что она всегда была согласна слушать о том, что придумал капитан Линч, а миссис Трелони...
  Миссис Трелони сейчас была готова хоть на голове стоять, только бы не возвращаться к разговору о лорде Грее.
  ****
  На следующее утро миссис Трелони отправилась в банк.
  Банкир Александр Саввинлоу принял её, как всегда, весьма любезно: он вышел из своего кабинета, встречая в дверях, проводил в кресло для посетителей возле своего стола, сам сел в кресло напротив и с нежной улыбкой справился о здоровье. Миссис Трелони ответила и справилась о здоровье банкира, его жены и детей. Потом они пришли к общему мнению, что погода, кажется, установилась на лето. И только потом миссис Трелони объяснила, что хочет снять часть денег со счёта мужа.
  - Но, миссис Трелони, у вашего покойного мужа не осталось в моем банке никаких денег, - сказал банкир Саввинлоу мягко. - Более того, он мне остался даже немного должен... Но я, как ваш друг, не буду напоминать вам о таком пустяке. Миссис Трелони, не тревожьтесь: я прощаю долг вашего покойного мужа!
  Банкир мысленно оглядел себя со стороны - и со стороны он себе определённо понравился. Он постарался втянуть живот и поднять величественно голову. Голова поднялась, а вот живот втягиваться никак не хотел. Банкир поспешил переменить положение тела: он встал, подошёл к миссис Трелони и взял её руку, безвольно лежащую на подлокотнике.
  И тут миссис Трелони, наконец, собралась с силами и проговорила:
  - Но Джон даже не намекал мне, что мы разорены... Наоборот, он собирался купить ещё один корабль и советовался со мной о выборе. Я ничего не понимаю.
  Банкир Саввинлоу горестно вздохнул.
  - Мне об этом ничего не известно, Гертруда, поверьте, я и сам в недоумении, - сказал он со слезами в голосе. - Но я готов сделать всё, что в моих силах. Вы можете у меня занять денег на любой срок... С минимальным процентом.
  Маленькие голубые глазки банкира Саввинлоу смотрели участливо, сладкий рот жалостно улыбался. А между тем он, - весь олицетворение сострадания и сочувствия, - мягко, но решительно увлекал миссис Трелони за локоть из своего кабинета. Услужливо растворив перед нею дверь, он так же мягко провёл её мимо столов клерков до самого выхода из банка.
  Миссис Трелони двигалась за ним, как в трансе, едва передвигая ноги. Её глаза ничего не видели. На крыльце она с трудом расслышала, что говорил ей банкир - какие-то заверения и сочувствия, приглашение приходить в любое время, и прочее, прочее и прочее... Когда дверь за банкиром закрылась, миссис Трелони, потерянно огляделась по сторонам и сквозь слёзы, наполнявшие её глаза, почему-то посмотрела на небо.
  Небо было голубое и безмятежное, как и глаза банкира Саввинлоу.
  ****
  Банкир Александр Саввинлоу страшно гордился собой, гордился своей предприимчивостью и своим состоянием.
  Почему-то о состоянии принято говорить "сколотил". Нет, он точно знает, что своё состояние он "слепил", причём слепил сам, как жук-навозник, который по крупиночке, по малой долечке, лепит из навоза шарик и катит его потом, сияя иссиня-чёрной своей спинкой, в известном только ему одному направлении.
  Навозный шарик банкира Саввинлоу рос быстро, рос к его радости, как на дрожжах, и банкир был определённо счастлив своим родом деятельности. Он считал, что только так и надо жить, и как глупы те, кто этого не понимает. Как ничтожны остальные людишки - все эти учителя, врачи, мастеровые, портные, которые за жалкие монетки кого-то учат, кого-то лечат, не спят ночами... Да он от одного проданного черномазого имеет денег столько, сколько им и во сне не приснится... А всё потому, что он - банкир и умеет жить.
  Женился Александр Саввинлоу, как и планировал, поздно, в тридцать пять лет, на девушке с хорошим приданым, моложе себя лет на пятнадцать и притом красавице. Он уже тогда начинал приобретать видное положение в финансовом мире, был вхож в лучшие дома, и мог выбирать себе спутницу жизни по вкусу. С выбором своим банкир не прогадал: жена родила ему сначала сына, потом дочь и была безропотно во всём послушна. Прожили они уже десять лет, и дочери сейчас было - девять, а сыну - восемь лет.
  Но по мере того, как лепилось из разных дел, щекотливых и не очень, состояние банкира, так же быстро подрастали дети, его наследники, преемники этого состояния. И если в жене своей банкир Саввинлоу не сомневался, хотя иногда и видел, как встречаясь с ним взглядом, она невольно отводила глаза, то почему-то с каждым годом всё больше он начинал бояться за детей - а поймут ли они его, когда вырастут? Будут ли любить?.. Эта мысль не давала ему покоя. От этого он баловал детей, стараясь задобрить и расположить к себе, баловал, сам понимая, что любви у них он этим не купит, но ничего поделать с собой не мог.
  И сейчас, возвращаясь в кабинет, банкир Александр Саввинлоу думал о своих детях, мысленно прокручивая встречу с миссис Трелони и перебирая все детали этого дела, которое он считал весьма успешным... Постепенно он опять пришёл в отличное расположение духа.
  А надо сказать, что банкир Саввинлоу по своей натуре был весьма трусоват, или, как он любил о себе говорить, был крайне консервативен и гордился этим. Предлагая кредит миссис Трелони, он совершал величайший, в своих глазах, человеческий подвиг... "Маловероятно, - думал он, - что ему этот кредит отдадут, тогда придётся довольствоваться малым: взять за долги дом или шхуну, которая ещё неизвестно в каком будет состоянии, может, как плавучее корыто". И ещё он думал, что на лице миссис Трелони не было и следа благодарности... Хм! Ну, да ладно, она потом, безусловно, оценит его поступок по достоинству.
  И банкир Александр Саввинлоу сел подсчитывать свои доходы.
  ****
  Глава 6. На нашей сцене появляется Капитан Пэрет
  Миссис Трелони вернулась домой из банка.
  Посидев в изнеможении какое-то время, она написала письмо к капитану Линчу, в котором приглашала его к себе для важных переговоров.
  Когда капитан пришёл, она справилась о его здоровье и некоторое время обсуждала с ним каверзы английской погоды: "Ну, скажите, пожалуйста, как сегодня ветрено!" А потом вдруг, словно в воду прыгнув, произнесла:
  - Капитан Линч, я, как владелица корабля, хочу послать вас на "Архистар" в Новый Свет на поиски сокровищ Диего де Альмагро!
  Капитан посуровел лицом и возразил:
  - Но, миссис Трелони, вашей шхуне лучше не плыть в Новый Свет.
  - Но почему, вы же туда уже ходили? - ахнула кораблевладелица.
  - Ходил и уцелел только чудом... Позвольте, я вам расскажу, в чём тут особенность, - мягко ответил тот.
  Капитан вздохнул и начал:
  - Если вы сейчас откроете карту и соедините Бристоль с островом Эспаньола, конечным пунктом нашей экспедиции, то получите не такое уж большое расстояние. Но парусники не ходят по прямой, мадам. Они двигаются по ветрам и течениям.
  А с ветрами и течениями в Атлантике всё обстоит так: воздушные потоки и океанская вода между Старым и Новым светом постоянно кружат по часовой стрелке по контуру огромного эллипса между Азорскими островами и знаменитым Саргассовым морем.
  И "Архистар" надо выйти из Бристоля, спуститься до широты Лиссабона напротив мыса Рока, поймать там пассат и быстро идти до Эспаньолы по пассатам и Северному Пассатному течению... А потом отправиться в обратный путь: идти Атлантикой на север по Антильскому течению и Гольфстриму - вдоль Багамских островов и побережья Флориды до мыса Хаттерас... Затем ловить антипассаты и тем же бакштагом идти домой. Так ходили золотые и серебряные галеоны испанского "Флота Индий", так же идёт теперь работорговля с Америкой.
  Но дело в том, что "Архистар" - это шхуна, то есть, корабль с косыми парусами, и она прекрасно ходит круто к ветру, что очень помогает в Индийском океане с его неустойчивыми ветрами. А вот на маршруте в Новый Свет, когда дуют постоянные попутные ветры, шхуны неустойчивы, начинают рыскать, то есть, терять скорость, и требуют неустанного внимания... В то время, как фрегат, бриг или барк с прямыми парусами при постоянном попутном ветре могут неделями идти одним курсом, ничего не меняя в парусах и не делая никаких манёвров. А это, сознайтесь, очень удобно при дальних рейсах.
  Поэтому при встрече с пиратским или каперским бригом у шхуны "Архистар" почти не будет шанса уйти! Нас догонят и возьмут на абордаж! Вы можете потерять "Архистар", мадам!
  Во время этого рассказа у миссис Трелони отчаянно расширялись глаза. Когда капитан умолк, она воскликнула:
  - Ах, Дэниэл, но что же мне делать? У меня нет брига! И денег больше нет! Наш стряпчий, мистер Белл, зачитал завещание... А деньги, которые лежали у банкира Саввинлоу, куда-то пропали! Я разорена! У меня последняя надежда на это сокровище! И я в таком деле не могу нанять другого капитана - я доверяю только вам! Вам одному!
  Она замолчала, и вдруг закричала в пустоту потолка, стискивая руки:
  - Господи, что будет с нами? Что будет с Сильвией? Она же ничего не знает!
  Миссис Трелони упала на козетку и разрыдалась. Некоторое время, пока она плакала, закрыв лицо руками и сотрясаясь телом, капитан стоял перед ней безмолвно, стиснув челюсти так, что под кожей ходили желваки. Наконец, словно решившись, он присел перед хозяйкой на колено, взял её руку в свои и сказал:
  - О, миссис Трелони, вы рвёте моё сердце. Если всё так плохо, я обещаю вам, что отведу "Архистар" в Новый Свет. И обещаю вам, я найду это сокровище, во что бы то ни стало! Клянусь!
  И тут дверь открылась, и в гостиную вошла Сильвия. Увидев капитана и мать в таком двусмысленном положении, она задрожала, развернулась и вышла, даже не попытавшись выяснить ситуацию, что, впрочем, весьма характерно для юных девушек определённого, гордого склада характера. Не помня как, Сильвия пришла к себе, заперла дверь и упала на кровать.
  А капитан тем временем поднялся с колена - ему было неловко, а ещё почему-то казалось, что им манипулируют. Миссис Трелони тоже встала, потянулась к капитану и произнесла:
  - Только Сильвия ничего не должна знать. Она такая гордая, ей будет унизительно, что мы теперь нищие. Прошу вас, капитан! Ничего ей не говорите!
  - Хорошо, мадам, пусть это будет нашей тайной, - ответил тот.
  Капитан попрощался с хозяйкой, которая вытирала крошечным платочком всё ещё бегущие по щекам слезы, направился в прихожую, где взял свой пистолет, и вышел - лакей Джим почтительно склонился ему вслед.
  Когда капитан отошёл от дома, то остановился и громко вскричал:
  - Чёртовы бабы!
  Пройдя ещё несколько шагов, добавил:
  - А, впрочем, может так и лучше будет для всех... И для меня, а главное - для Сильвии.
  ****
  Дальше эта история развивалась стремительно.
  Миссис Трелони, с плохо замаскированными следами слёз на лице, собрала родных и объявила им, что отправляет "Архистар" на поиски сокровищ. Бледная, как снег, Сильвия, которая всё это время не смотрела на мать, побледнела ещё больше.
  Тут дядя Джордж, неожиданно для всех, вдруг заявил с решительностью, которую от него трудно было ожидать:
  - "Архистар" без меня никуда не поплывёт. А я никуда не поплыву без врача, мне слишком дорога моя жизнь, чтобы я подвергал её воле случая.
  - Ну, конечно же, на "Архистар" будет врач... Ведь дело крайне опасное, - сказала миссис Трелони и со значением посмотрела на деверя.
  Тот презрительно фыркнул.
  - Не смотри на меня так, Труда. Я сказал, что никто не поплывёт - значит, не поплывёт. А я поплыву обязательно, - повторил он и вскричал: - И не смейте меня отговаривать! Может, я всю жизнь мечтал о морском путешествии?
  Женщины согласно притихли, и даже Сильвия не стала переубеждать дядю. Ну, в самом деле, может человек хоть раз в жизни отправиться в морское путешествие?
  Тем более, что Сильвии было сейчас не до дяди. Она пошла и закрылась у себя, к чаю не вышла, сославшись на головную боль. Боль действительно раздирала её, но только раздирала не голову, а сердце. У неё болела душа, жизнь казалась ей конченной, без капитана Линча свет ей был не мил, а ещё она подозревала мать в том, что та отняла у неё любимого. Она оплакивала свою судьбу и готовилась к смерти.
  А капитан пришёл к миссис Трелони вечером по поводу организации экспедиции.
  Для этого он передал ей список необходимого, в котором значились: кадки с солониной, свининой, салом и маслом, пронумерованные бочонки с запасом воды, бочки и ёмкости с ромом, ящики галет из зерна, а также абордажные сабли, пистолеты, ружья, чёрный порох (молотый и гранулированный, высшего качества), запалы, пыжи, ядра - соединённые цепью, цементированные, кассетные, овальные и круглые... А также, бесчисленное количество всякой всячины, необходимой боцману, как то: блоки, тали одиночные и двойные, ракс-бугели, ракс-клоты и ракс-тросы, плоские шкивы двойные с тонкой оправой и ординарные с тонкой оправой, ординарные со стропом и однотипные блоки, бортовые кнехты, кофель-нагельные планки и утки для крепления концов... (Это только то, что я запомнила...) Ещё капитан решил установить на "Архистар" нижний блинд - прямой парус на бушприте корабля...
  И ещё, конечно же, необходимо было взять товары на продажу.
  Но тут возникла непредвиденность - наличных денег у миссис Трелони не было, но её уже ничего не могло остановить. Она всё продумала: во-первых, часть экспедиции оплатит деверь, а во-вторых...
  - Капитан Линч, - произнесла она очень официально и встала. - Я знаю, что вы обращались к моему покойному супругу с предложением выкупить пай "Архистар". Какой процент вас устроит?
  Капитан ответил - миссис Трелони моментально согласилась.
  И капитан закрутился. Ибо, как писал в своём Первом законе механики великий англичанин Исаак Ньютон, умерший только как десять лет до описываемых мною событий: "Всякое тело продолжает удерживаться в состоянии покоя, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние".
  Когда капитана "понудили" - он стал сама энергия, яростно погрузившись с головой в снаряжение экспедиции.
  Но сердце его истекало кровью, потому что до самого своего отплытия в Новый Свет возможности увидеть Сильвию ему так и не представилось.
  ****
  На отплытие "Архистар" обычно сбегались матросы со всего бристольского порта, не занятые на своих кораблях, и даже жители окрестных улиц. Вот и сегодня на причале было не протолкнуться, и только в одном месте, как раз напротив "Архистар", провожающие оставили площадку.
  Там сейчас и выстроились матросы шхуны, выпучив глаза и изо всех сил стараясь сдержать хохот, потому что к ним враскачку, походкой старого "морского волка", приближался Капитан Пэрет - довольно крупный магелланов пингвин. Рядом с ним с совершенно серьёзной миной на лице шёл штурман Пендайс - помощник и правая рука капитана Линча.
  Пингвин, смешно переваливаясь на коротеньких лапах, подошёл к первому матросу в строю и заглянул снизу к нему в лицо, словно что-то ожидая или высматривая. Мимо второго он проковылял, растопырив чёрные крылья, и остановился у третьего. Нагнулся к земле, потом поднял голову, посмотрел в руку матроса хитрыми чёрными глазками, взъерошился и поковылял дальше. Так пингвин и шёл, сильно раскачиваясь и останавливаясь то у одного, то у другого матроса: Капитан Пэрет принимал парад. Возле последнего матроса пингвин потоптался и вдруг заорал. На причале поднялся рёв лужёных матросских глоток, мальчишки засвистели и завопили, что есть мочи, в небо полетели шляпы и треуголки.
  Уже несколько лет этот пингвин жил в семье штурмана с "Архистар". А уж как тот приучил пингвина "принимать парад" у матросов, одному богу было известно.
  - Ну, помилуйте, джентльмены, - говорил Джон Пендайс своим друзьям за рюмкой бренди. - Ну, на кой чёрт мне надо сажать к себе на плечо дурацкого и глупого попугая? Чтоб он мне всё плечо обгадил, а заодно спину и зад? А толку в нём и есть только, что орёт без продуху, да и то, когда не надо. А то ли дело пингвин... Ходит вразвалочку, отличный ныряльщик, умница, к тому же молчалив - слова от него не дождёшься. Зато уж, если рявкнет - так рявкнет, что твой боцман "свистать-всех-наверх". Словом, наш брат - моряк!
  Друзья хохотали, хлопали Пендайса по плечам и называли старым пройдохой, напоминая, что штурман на корабле должен держаться в стороне от матросов. Тоже самое сначала говорил и капитан Линч, опасаясь, что штурман распустит команду. Но дисциплина на борту была железная, матросы подчинялись беспрекословно, а желающих служить на шхуне "Архистар" всегда было хоть отбавляй.
  Вот и сейчас довольные матросы бодро заходили рывками вокруг шпиля.
  Провожающие остались на берегу. Семья штурмана Пендайса увела Капитана Пэрета домой, поэтому тем, кто успел полюбить эту добрую и смешную птицу, будет немного грустно. Но штурман никогда не брал пингвина с собой в плаванье: во-первых, иметь пингвина на борту корабля - это, сами понимаете, хлопотно, а во-вторых, он боялся, что в скитаниях может его съесть.
  Итак, мы отплываем...
  ****
  Глава 7. "Жемчужина"
  Капитан натянул треуголку плотнее.
  За пределами гавани появились короткие крутые волны, а у воздуха -знакомый запах не то спелого арбуза, не то вина.
  Капитан стоял, слегка балансируя на палубе, в одной рубашке, в матросских штанах, в сапогах и с обоими запястьями, туго перевязанными чёрными платками. С древнейших времён моряки упорно верили: если перетянуть запястья тряпицами, можно избавиться от морской болезни. К концу плавания, как правило, эти тряпицы превращались в узкие обтрёпанные "браслеты", но их и тогда не снимали, свято соблюдая морской обычай. И что удивительно: у профессиональных моряков тошноты и головокружения никогда не было. И тут уже не понятно было, то ли эти "браслеты" действительно помогали, то ли это такая морская униформа.
  Шхуна шла под всеми парусами, и на неё нельзя было смотреть без восхищения. Её снежно-белые паруса серебрились на солнце, такие же белые волны, которые шхуна даже не резала, а как-бы подминала под себя, пенились под форштевнем . "Архистар" отличалась великолепными парусными свойствами и, как всякая шхуна, благодаря простоте такелажа , прекрасно обслуживалась командой в десять раз меньшей, чем команда того же клипера. "Архистар" была торговым кораблём, а её команда была исключительно сплочённым маленьким миром. И в этом мире, как и во всяком другом, были свои порядки и свои персонажи.
  У штурмана Джона Пендайса, с которым мы уже немного познакомились, второй страстной привязанностью после пингвина были деньги, и он, будучи добрым служакой на корабле, никогда не упускал возможности подзаработать на стороне. Свои не всегда кристальные действия по добыванию денег он называл словом "манипуляция", вполне искренне полагая, что слово это произошло от английского слова "money" - "деньги", а не от латинского "manipulatio", что означает "пригоршня" и "действие руками". Но капитан никогда не разубеждал своего помощника, думая, что по сути тот в чём-то прав.
  Штурман Пендайс был весьма колоритной внешности: среднего роста, с загорелым, гладко выбритым лицом и с двумя потемневшими серебряными серьгами в ушах. Он имел массивную челюсть, серые глаза, твёрдо очерченный рот, а тёмные волосы его были собраны сзади в косичку с надетым на неё кошелём из кожи угря. Было ему в ту пору лет сорок-сорок пять, и был он грузен, как и большинство морских офицеров.
  Когда у него спрашивали, как ему служится с таким молодым капитаном, он искренне отвечал:
  - Я знаю потому, что у меня опыт, а капитан Линч знает потому, что чувствует... А как он только это чувствует - я не знаю. Мне, может быть, и хотелось бы скомандовать в этом месте "лево-руля", и вся опытность моя бы скомандовала, но капитан Линч смотрит и командует по-другому - и ведь точно угадывает... Сколько раз он жизни наши спасал и шхуну уводил от верной гибели. Он прирождённый капитан, вот что я вам скажу.
  Ещё шхуна несла на себе, конечно же, дядю Джорджа. Сейчас тот маялся в своей каюте морской болезнью, и было странно видеть его без парика. Он лежал на койке с зелёным мокрым лицом, стонал и беспрестанно твердил доктору Леггу, что ему так плохо, что хуже уже не будет. Но доктор Легг был по натуре оптимистом, он отвечал сквайру с улыбкой:
  - Будет, дорогой сэр, вот посмотрите - ещё как будет хуже... Вот, примите, я для вас отварчику сделал. Вам в миг полегчает. Или давайте, я вам запястья заодно перевяжу!
  Доктор Легг, которого непонятной волею судьбы мистер Трелони умудрился нанять в этот рейс, был человек образованный. Он учился в колледже своим врачебным наукам и обязательно брал с собой в плавание какую-нибудь книжку позаковыристей, хотя читать у него времени, конечно же, не было, да и условия редко это позволяли. Но такой уж он был человек, что без чтения не мог. Было ему около тридцати пяти лет, и его славное круглое лицо очень украшали рыжие пушистые бакенбарды и зелёные глаза с кошачьей хитрецой.
  Только-только поднявшись на палубу "Архистар", доктор Легг обратился к команде:
  - Джентльмены! У меня к вам будет огромная просьба: если кто-нибудь из вас получит хоть малейшую царапину - сразу приходите ко мне... Мы идём с вами в рейс, который чреват опасностями, и терять людей из-за ерунды мы не имеем права.
  Потрясённые матросы посмотрели на доктора, как на оракула, что доставило тому чрезвычайное внутреннее удовлетворение.
  Вторым по чину на "Архистар" после штурмана был боцман Билли Джонс, или просто боцман Джонс - плотный мужчина ниже среднего роста, с железными кулаками и лужёной глоткой. Он повязывал голову чёрным платком на испанский манер, за что матросы, между собой, конечно, называли его Амиго, от испанского "amigo" - "друг". Этот платок, как и прозвище, очень подходил тёмным глазам боцмана и его чёрным кустистым бровям, которые тот часто хмурил, особенно когда задумывался. При этом боцман ещё вытягивал трубочкой пухлые красные губы и шевелил ими, видимо, от усердности мыслительного процесса.
  Старший рулевой Джон Скайнес, двадцати трёх лет, необыкновенно весёлый, общительный, добрый до простоты матрос слыл за силача и, когда напивался, что случалось с ним чрезвычайно редко, его трудно было утихомирить. Роста он был высокого, волосы имел тёмные, сложения плечистого, но скорее худого, чем атлетического. Носил он, как и все матросы, грубые башмаки, светлые чулки, широкие штаны чуть ниже колен и жюстокор синего цвета. Этот цвет он почитал за морской. Заломленная сбоку широкополая шляпа, из-под которой виднелась коса, довершала его облик.
  Ещё на кораблях чрезвычайно нужной специальностью считался плотник.
  Плотника с "Архистар" звали Рон Шелтон. Он уже плавал с капитаном Линчем, потом ушёл от него на корабль банкира Саввинлоу, но узнав, что капитан набирает команду, попросился назад во имя Пресвятой Девы. Плотник он был отменный и ловкий, а причину, по которой он хотел оставить банкира, капитан счёл весьма убедительной. Плотник не мог смотреть, как мучаются несчастные пленники из дикой Африки, которых корабль банкира Саввинлоу увозил на продажу в Америку.
  Роста он был среднего, внешности - непримечательной, возраста - неопределённого, но скорее молодого, был доверчив и наивен, а когда узнавал, что его провели, очень сердился на обидчика и в ярости кидался на него с кулаками. Но драки среди матросов были явлением постоянным, для этого и был боцман на корабле, чтобы сразу их пресекать.
  Повар "Архистар" был личностью примечательной - он единственный на корабле имел маленький животик, за что матросы прозвали его Обжорой. Но кок Пиррет на это не сердился, объясняя насмешникам, что живот у него не от еды, а от недостатка движения. Матросов кормил он исправно и следил, чтобы продукты на матросском и на капитанском столах водились разнообразные. Было коку уже лет пятьдесят, но малый был расторопный, к тому же опрятный и добродушный. Кок Пиррет имел только одну странность - он свято верил в белую магию, связанную с таинственными свойствами чисел, планет и трав, и суеверных матросов это поначалу в нём пугало.
  На "Архистар" имелись пушки - по четыре 24-х фунтовых орудия на каждую сторону и одна вертлюжная. Такое вооружение, конечно, не годилось для крупных морских боёв, но прекрасно подходило для отражений возможных пиратских абордажей.
  Канонир Хоксли, он же корабельный кузнец, своими корявыми, но умелыми руками содержал пушки шхуны в исключительно отменном состоянии. Был он глуховат, а к выбору собеседника, как считали матросы, подходил весьма придирчиво: он разговаривал не со всеми людьми. С некоторыми - скажет слово, и отойдёт с тем, чтобы больше уже совсем не подходить без надобности. Но он охотно говорил с капитаном, шкипером и боцманом - как считали матросы, потому что это было начальство. За это матросы его недолюбливали. Канонир Хоксли был кряжистый, ещё не старый угрюмый человек, с сильными руками и мосластыми кулачищами, крепость которых проверил на себе не один новичок, только-только нанявшийся на "Архистар".
  Всего на шхуне было 28 человек. Всех их, дорогой читатель, описывать не имеет смысла, потому что с ними вполне можно познакомиться позднее. Но только поведение матросов было свободным и не скованным, глаза их были в меру любопытны, а с мистером Трелони (пассажиром и родственником кораблевладелицы) они держались с тем суровым изяществом и небрежной почтительностью, которые отличают поведение многих моряков.
  Шхуна "Архистар" неслась по волнам, шум и беготня на палубе почти стихли, как вдруг...
  - Боц-ман-мать-твою! - загремел капитан, что есть мочи, хотя боцман Джонс стоял в двух шагах от него. - Почему кливер полощет, как мочалка у бабы?
  - Виноват, сэр! - заорал в ответ боцман, и, хотя кливер не полоскал, потому что шхуна шла круто по ветру, он всё же резво побежал к матросам.
  - Эй вы, дохлые крысы! - грозно закричал он им. - Чучела замороженные, юферсом-вас-зацепи! Почему кливер полощет, как мочалки у ваших баб?
  И если в голубых глазах капитана прыгали и дурачились чертенята, то у боцмана в каждом чёрном глазу скакало по два огромных весёлых беса, которые и кинулись на матросов. А матросы врассыпную бросились по палубе, рванули, кто куда и наверх, чтобы там, наверху, висеть на вантах и смотреть на море.
  Это были первые минуты плаванья, и тот, кто никогда не ходил под парусом, у кого не начинала вдруг качаться под ногами палуба, кто не слышал крики чаек, провожающих корабль, тот никогда не поймёт всей радости первых минут встречи с открытым морем. Прощай, земля!.. Впереди неведомые острова, шторма и выматывающая качка, болезни и смертельные опасности, и не все вернутся обратно, но сейчас был праздник, общий праздник сильных и смелых мужчин, объединённых общей судьбой.
  А капитан между тем посмотрел направо, посмотрел налево, из-под брови глянул вверх, а потом вдруг выдал такую дробь коваными каблуками по настилу квартердека , что рулевой Скайнес от неожиданности обернулся, почти выпустив штурвал диаметром чуть ли не в рост человека, но встретив вопросительный взгляд капитана, повернулся обратно.
  Капитан танцевал фламенко - традиционный танец испанской Андалусии, своими корнями уходящий в мавританскую и цыганскую культуру ХV века, танцевал со всей страстью и пылом, на которые только могло быть способно его молодое сердце. Он то наступал на невидимую партнёршу, отбивая ритм каблуками, то мягко отступал от неё, и стан его выгибался, ладони отбивали темпераментный ритм, а левая белёсая бровь капризно изогнулась. Ах, если бы его видели сейчас десять прекрасных испанок... Да что десять! Сто прекрасных волооких красавиц, то все они, не раздумывая ни на долю секунды, тут же бросились бы в объятия такого танцора-байлаора.
  А капитан вдруг замер в каком-то па, потом хлопнул рулевого по плечу, глянул на компас, сказал "так-держать" и пошёл к себе в каюту.
  Гамаки капитан не любил, у него в каюте, несмотря на тесноту, было сооружено дощатое ложе. В гамаках спали матросы, потому что "Архистар был торговый корабль, а не прогулочный, и места для всех было ужасно мало. Да и в ту пору матросы на любом корабле спали в гамаках, причём спали в две смены: когда одна смена несла вахту, вторая в это время отдыхала. Когда же команда бывала недовербована, то матросам приходилось выстаивать и по две вахты подряд. В бурю по тревоге, конечно, выбегала наверх вся команда.
  В хорошую погоду жизнь у моряка ещё была сносной. Но когда налетал зимний шторм, и рангоут начинал скрипеть и стонать, а верхушки мачт кружиться, когда палуба от морской ледяной воды становилась скользкой, как облитая салом, когда корабль то скакал по волнам, то давал резкий крен - вот тогда для того, чтобы взять рифы на гроте, - самой высокой мачте корабля, - нужны были нечеловеческие силы. Но даже в бурю все члены экипажа оставались на своих местах, если только море не распоряжалось по-своему.
  Матросы на кораблях жили в форпике, находившемся впереди фок-мачты - самой первой мачты корабля: здесь сильнее всего ощущалась качка. Корабельное начальство размещалось на корме, сзади, там же хранилась провизия, бочонки с ромом и оружие с боеприпасами. Такое противопоставление было источником постоянной напряжённости в отношениях на кораблях того времени, что вело, как правило, к бунту.
  На "Архистар", под каютой капитана тоже было отведено место для хранения оружия. Тут же, на корме, размещались каюты доктора и мистера Трелони, чем последний был необычайно доволен.
  Он постоянно находился под присмотром медицинской науки.
  ****
  Войдя к себе, капитан швырнул треуголку в сторону, как был в сапогах, повалился на койку, потянулся счастливо, мечтательно полежал немного, а потом, не заметив даже - как, уснул...
  Снилось ему, что пробирается он с опаской по тёмному лесу, раздвигая ветки деревьев и стараясь разглядеть хоть что-то впереди. Были ли на ветках листья, ему не запомнилось, но, наверное, были, потому что он не обратил на это внимания, да и холодно или по-осеннему сыро в лесу не было, просто было темно и страшно. Так он и шёл зачем-то довольно долго, пока не заметил лежащего под кустом щенка. Тот смотрел на него отчаянно влажными агатовыми глазами и уже полз к нему на брюхе, маленький и жалкий, скуля, вертя хвостом, захлёбываясь от визга и от радости, а потом потянулся и лизнул присевшего перед ним на корточки Дэниэла в лицо...
  Капитан проснулся, сел на постели и потёр глаза, прогоняя сонливость. Спал он недолго, где-то с полчаса, но успел отдохнуть: этой ночью из-за погрузки трюма он глаз не сомкнул. Всё ещё под впечатлением яркого сна, он поспешил на палубу.
  Возле квартердека, в укромном местечке, сидел доктор Легг, уткнувшись в какую-то книгу и вытянув перед собой одну ногу. Под стеснительной внешностью доктора Легга скрывалось пылкое и любвеобильное сердце, но с женщинами ему не везло, поэтому капитан, зная немного доктора, не исключал возможности, что тот читает что-то о женщинах.
  - Что читаете, доктор? - полюбопытствовал капитан.
  - Платона, диалог "Тимей", - односложно ответил тот, не отрывая глаз от книги.
  - И что он там пишет?
  - Он пишет: "Прежде всего надо различать: что всегда существует и никогда не становится, и что всегда становится, но никогда не существует".
  Доктор поднял рассеянный взгляд на капитана.
  - Сильная мысль, - заметил тот. - А о чём это?
  - Вот и я тоже хочу понять, - пробормотал доктор и опять погрузился в чтение, при этом он левой рукой пощипывал свой рыжий бакенбард, и со стороны казалось, что он специально делает его пушистее.
  Тут они услышали крик вперёдсмотрящего:
  - Корабль прямо по курсу!
  Все на "Архистар" пришли в движение, побежали, бросились смотреть. Капитан глянул в подзорную трубу, которую принёс ему штурман: небольшая двухмачтовая шхуна шла под гротом и двумя кливерами на расстоянии полумили, держа курс на зюйд-вест. Затем шхуна всё больше стала отклоняться к западу, а потом вдруг повернулась прямо против ветра и беспомощно встала с повисшими парусами.
  - Какая-то странная шхуна, - пробормотал капитан и покосился на штурмана: что думает тот.
  - А может это испанец, на котором все перепились к свиням собачьим? - высказал свою мысль штурман Пендайс: он не любил испанцев.
  - Нет, испанцы сюда не заходят, Пендайс... Это явный англичанин, - ответил капитан.
  Тем временем шхуна, переходя с галса на галс, сделала полный круг, поплыла быстрым ходом одну-две минуты, снова уставилась носом против ветра и опять остановилась. Так повторялось несколько раз: шхуна плыла то на юг, то на север, хлопая парусами и беспрерывно возвращаясь к тому курсу, с которого только что ушла - творилось нечто странное.
  - Да ею никто не управляет! - наконец, понял капитан.
  - А может это "Летучий голландец"? - вставил своё соображение дядя Джордж, который тоже подошёл к капитану.
  - Тогда надо следить, чтобы он не подлетел к нам близко, а то потопит, - отозвался капитан и скомандовал: - Аврал! Убрать паруса! Шлюпку на воду!
  Штурман Пендайс опустил трубу, повернулся к капитану и кашлянул.
  - Осмелюсь поинтересоваться, сэр, вы хотите послать команду на борт? - просил он озадаченно.
  - Да, хочу, и сам поднимусь на борт первый! - ответил капитан. - Вдруг там остались люди и им нужна помощь?
  - Но, сэр, а если там больные люди? - Штурман поморщился. - А если там мертвецы? Или засада?.. Или враги?
  - А если там ценный груз, Пендайс? А если за шхуну мы получим страховую премию от владельца? - с насмешкой спросил капитан и добавил уже серьёзно: - И, потом, я знаю, там нет никаких врагов.
  - Премию от владельца?.. Какая манипуляция! - потрясённо воскликнул Пендайс, глаза его загорелись, и он заорал на матросов, перегнувшись плотным телом через перила квартердека: - Веселей, дьяволы косорукие! Людям нужна помощь!
  Наконец, спустили шлюпку с восемью гребцами. Капитан и доктор, который, конечно же, вызвался идти с капитаном на помощь пострадавшим, спустились в неё. Всё это время странная шхуна стояла обессиленно, потому что ветер как раз стих, и это позволило к ней приблизиться. Шлюпка была от странной шхуны уже в каких-нибудь ста ярдах , когда ветер вновь надул паруса, и шхуна повернула на правый галс и понеслась по волнам. Описав круг, она снова стала приближаться к шлюпке. С "Архистар" видели, как пенились волны под форштевнем странной шхуны.
  Тут ветер опять стих.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"