Он вернулся к себе домой. Промокший под дождем и продрогший от холода. Трудно было сказать сколько ему лет. Может двадцать пять, а может и сорок. Заросшее давней щетиной, изможденное от переживаний лицо, спутанные волосы, которых вот уже несколько дней не касалась расческа. Его глаза болели от напряжения и слезились от ветра.
Человек вошел в дом и прикрыл за собою дверь. Снаружи остался осенний дождь, расплывшиеся по улицам лужи, раскисшая от распутицы земля, мокрый ветер, туман по утрам, -- его мелкие капельки влаги заставляли дрожать разбуженное ото сна тело, соприкасаясь своим холодом с кожей.
Внутри дома стояла тишина. Застоявшийся, заплесневевший воздух. Полумрак. Грязные окна почти не пропускали и без того слабый свет солнца, закрытого тяжелыми свинцовыми тучами.
Снаружи шумел ветер и моросил дождь. А здесь было тихо и тепло... Но лишь поначалу. Закоченевшее на улице тело уже очень скоро начнет ощущать холод этого дома. И человек это знал. Но что он мог поделать? Он был бессилен против этой наступавшей со всех углов зябкой дрожи. Его дом превратится в холодную и безмолвную ловушку...
Человек направился к двери неуверенной походкой. Глаза его пылали полубезумным огнем, воспаленный взгляд простуженного и загнанного человека мучительно метался по стенам, словно в отчаянной надежде отыскать там наконец что-то чрезвычайно важное. То, чего там на самом деле не могло и не должно быть.
Он сбросил на пол промокшее почти до подкладки пальто, потрепанное и местами в заплатах, неумело сделанных мужскою рукой. Оно упало на вытертый за много лет ногами ковер, и осталось лежать на нем темной бесформенной массой.
Человек подошел к камину с почерневшими от множества дымных вечеров стенками. Кучка золы месячной давности печально напоминала о прошедших временах, когда здесь весело потрескивал огонь и ярко полыхала яркими сочными красками жизнь.
"Последний раз это было в тот день, когда я закончил Рукопись..." -- грустно подумал человек, и эта мысль подобно загнанной птице отчаянно забилась в мозгу, больно раня его своими крыльями.
Некоторое время он стоял, задумчиво глядя в темнеющую пасть камина. С его ботинок стекала вода, образуя на полу небольшую темную лужицу. Его обувь давным-давно уже износилась и в сырую погоду не только хлюпала самым отвратительнейшим образом, но и почти абсолютно не защищала от холода и дождя.
Мелкая дрожь сотрясала его озябшее тело. Даже дома он не мог согреться. У него уже давно не было дров, чтобы растопить камин. И хотя можно было в крайнем случае сжечь мебель, но он никогда не решился бы так поступить. Все эти стулья, столы, шкафы из потемневшего от старости дерева он помнил еще с детства, он рос вместе с ними, -- они были для него почти живыми. Мысленно он разговаривал с ними, делился впечатлениями, вспоминал о прошедшем, мечтал и лихорадочно писал... вместе с ними. Они были для него не просто его соседями, -- они были его друзьями, соавторами! Так мог ли он так с ними поступить? Никогда! Никогда!!! Скорее он отправится в вечно холодную страну смерти! Уже очень скоро... Может сегодня?..
Человек все стоял перед камином, сгорбившись и опустив плечи, с его мокрых волос время по лицу от времени стекали блестящие капельки дождевой воды. Но он не замечал их.
В руках он держал большую кипу бумаг, завернутых в полиэтиленовую от дождя пленку. Это была его Рукопись. Его счастье и проклятие. Его безумие и восторг. Его немыслимое страдание и невероятное наслаждение. Он знал, что сошел с ума. Но ничего не мог с этим поделать. Да и не хотел. Он жил и дышал только когда писал. И не представлял для себя большего наслаждения. И ничто иное не имело для него значения. Окончив же свое творение, вдруг понял, что его радость будет неполной, если лишь он сам будет владеть этой Рукописью. Нет, он хотел, чтобы созданное им читали и другие, восторгались, покупали, говорили о нем, спорили до хрипоты, преклонялись... Ведь, в конце концов, он был всего лишь человеком... всего лишь... человеком...
Но какая злая ирония Судьбы! Оказалось, что его Рукопись никому не нужна! Никому! И это было самым страшным и убийственным. Да, он стерпел бы насмешки, упреки, критику, но он не мог вынести безразличия!
Человек держал в руках свое Творение, от которого отказалось восемь или девять издательств и с полтора десятков литературных журналов.
Он был никому не нужен! Вежливые улыбки, понимающие, полные сочувствия и... такие фальшивые взгляды, рукопожатия и напутствия в творчестве. И везде -- отказ.
"Ваше творение ново... восхитительно... оно неординарно... чувствуется тонкий вкус... в этих строчках видна рука мастера... они рождают великие мысли... замечательно... совсем даже неплохо... Гениально!.. но, к сожалению, мы не нуждаемся в новых рукописях... у нас достаточно материала... нет, извините... вы попытайтесь в другом журнале, издательстве... нет, мы публикуем творчество несколько иного направления... несомненно, когда-нибудь мы найдем возможность... но это будет не скоро... месяц, нет, год... или два спустя, мы обязательно попытаемся рассмотреть получше ваше э-э... творение..."
Как много раз он слышал подобное за последнее время. И с каждым днем таяла надежда и уходили силы, а видневшийся впереди горизонт все мрачнел и удалялся... Все дальше и дальше, исчезая где-то в дымке безнадежности и отчаяния...
Год... два... три... или целая вечность!
Человек развернул пакет и поднес к глазам листы рукописи. Он всматривался в них, переворачивал, бегло читал, перескакивая с одного места на другое, ища в этих строках самое сокровенное. То, чем он жил и дышал все последнее время. Разве это не гениально?! Разве не заключена в этих строчках волшебная и волнующая энергия, разве не поток самой жизни струится их этих слов? И разве не красотой дышит каждое слово, каждый образ? Целый мир! Мир более огромный, нежели все остальные миры!
Нет!!! Отвергнутое творение жгло своего автора подобно раскаленному железу. Это была невыносимая пытка, испепеляющая саму душу!
С отчаянием человек посмотрел на огромную кипу листов. Все тело его дрожало от холода и какого-то странного нервного возбуждения.
"Я вложил в вас всю свою Душу!!! -- с немым криком обреченности обратился он к исписанным листам. -- И на что вы теперь годны?! Вы исчезнете -- и никто о вас не вспомнит, не пожалеет об утраченном. Вам нет цены -- и в вас нет никакой ценности! Я пытался вас оживить, а вы остались простой бумагой, исписанной чернилами! И если вы не справились с холодом моей души, так может вам по силам будет холод моего тела? Может в этом ваше истинное предназначенье?
Он поднес их к своему лицу. В каком-то оцепенении и бессмысленности машинально перебирал их, уже даже не читая, а затем вдруг решительно сгреб все листы рукописи в охапку. Подбежав к камину, он бросил их в его чернеющую пасть.
В его лице была ожесточенная решимость. В этот момент он был судией и палачом. Человек, который никогда не умел убивать...
Лихорадочно ощупывал он себя в поисках спичек. Наконец в одном из карманов он нашел засаленный грязный коробок. Открыл его. Внутри лежало три спички. Всего лишь три! Неужели же ему достанет сил?
Дрожащими от волнения пальцами, словно преступник, замысливший что-то непостижимо чудовищное, он вытащил одну из этих спичек и черкнул о терку. Но ее отсыревшая головка отвалилась.
Что-то дрогнуло в его душе. Быть может, это знак? Нет! Человек выругался. И, выбросив спичку, взял следующую. После очередной неудачной попытки она уже было вспыхнула, но в последний момент зашипела, ударив в нос струей дыма.
Руки его тряслись.
Осталась последняя.
Человек вытащил ее и долго примерялся, прежде чем зажечь, выбирая сухое место терки.
Спичка вспыхнула с первой попытки. Ее ясный и чистый огонь торопливо пожирал тоненькое дерево.
Человек поджег листы бумаги. Они загорелись. Вначале нехотя, словно давая еще шанс остановить все это, но затем все торопливее и торопливее. Чувство тоски, безысходности и разочарования охватили человека. Последняя его надежда растаяла подобно туману.
Огонь загудел и ударил упругим теплом. Тело человека вздрогнуло, нехотя выбираясь из пасти холода и сырости. Он протянул руки к пламени, ощутив озябшими ладонями обжигающий жар его красноватых языков.
Он смотрел как горела его рукопись и плакал. Гибла не только работа нескольких лет, плоды его мук и терзаний -- умирала сама надежда, уходя капля за каплею. Словно кровь из открытой раны...
Через четверть часа все было кончено. Осталась лишь горсть горячего пепла в камине. Он был обыкновенного серого цвета.
Человек оторвал от этого зрелища свои воспаленные глаза и обвел взглядом комнату. Весь дом застыл в гробовом молчании.
Он поднялся и, едва переставляя ноги, словно придавленный ужасною ношею, подошел к стулу перед окном, и тяжело опустился на него.
Шел неторопливый дождь. Крупные капли воды разбивали гладь осенних луж и бесследно исчезали в их мутной глубине.
Человек неподвижно сидел, глядя невидящим и бессмысленным взглядом в окно. Дождь... дождь... дождь... Его капли мерно стучали по крышам, складываясь в странную мелодию, навевавшую сон. Сон, от которого не просыпаются...
Прошло несколько часов. Сгустились сумерки. А дождь все стучал и стучал по крышам...
И вдруг что-то случилось. Потухшие глаза человека внезапно вспыхнули. В них появился огонек. Затем полыхнуло пламя. Человек засмеялся весело и торжествующе. Он вскочил и забегал по комнате, возбужденно потирая руки.
-- Я понял! Понял!!! -- закричал он, обращаясь к этому дому, к себе, ко всему миру и прошедшим векам, которые промелькнули и никогда уже не вернутся, и к этому осеннему солнцу, спрятавшемуся за Землю, но все так же полыхавшему в бескрайнем и вечном Космосе.
Человек окинул ищущим взглядом комнату и, не отыскав необходимое, выскочил на улицу, даже не одевшись.
Он разобрал покосившийся забор и наносил в дом дров. Они были мокрые. Но у него осталась еще бумага, правда, не было спичек. Человек снова бросился в дождь и отобрал у какого-то перепуганного прохожего коробок.
И в вечернем сумраке полыхнул огонь.
Человек нагрел воду, помылся, тщательно побрился и причесался. Он надел свой последний чистый костюм, который берег на крайний случай в своей жизни. Вытер пыльный стол, достал чистые листы бумаги и заправил чернилами ручку.
В камине весело горел огонь. Все было готово.
Человек сел за стол и взял в руки перо. Его свежее и очень молодое лицо горело едва сдерживаемой энергией и желанием. Он теперь знал как ему писать!
Шли часы. Время шелестело страницами мгновений. Пролетела ночь, наступило и исчезло утро, засиял и угас солнечный день и снова подкрались сумерки.
Человек творил...
Наконец все было закончено. Он знал, что это была самая стоящая, самая прекрасная его вещь. Но теперь, после стольких неудач он не был, не мог, не имел права быть полностью уверенным.
Необходим был Читатель, настоящий -- который смог бы все оценить...
Человек задумался. И с удивлением обнаружил, что давно уже перестал встречаться со своими прежними знакомыми и вообще с людьми, незаметно для самого себя превратившись в отшельника.
Вокруг не было никого, кто бы пришел к нему в нужную минуту!
Наконец человек вспомнил об одном своем старом друге из далекой юности. Он позвал его, с содроганием ожидая ответа. Ведь дружба с ним была такой давней, что превратилась уже почти в воспоминание.
Но друг пришел.
Волнуясь и трепеща человек показал ему свое творение. Тот снисходительно улыбнулся. Он знал о безумии человека. Но в память об их старой дружбе согласен был исполнить эту его несвоевременную прихоть. Хотя и знал конечный результат наперед. Человек был неудачником, а его произведения скучны и бездарны. Но, в конце концов, почему бы не оказать маленькую любезность товарищу детства?
С едва сдерживаемой ироничной усмешкой он сел за стол в мягкое кресло. А человек дрожащей рукой положил перед ним свое творение...
Прошло четверть часа, полчаса... Гость читал. Все это время человек с замершим сердцем смотрел на него...
Наконец тот отложил последний лист. Несколько минут сидел неподвижно. Затем встал из-за стола и повернулся к человеку.
Он был потрясен и бледен, глаза его запали, и все же горели каким-то то ли безумным, то ли волшебным огнем. Тысячи мыслей обуревали его, прочитанные чувства, увиденные картины волновали его душу.
Он намеревался словами выразить все это, но лишь медленно произнес тихим и потрясенным голосом:
-- Никто и никогда не смог и не сможет создать ничего прекраснее...
Очарованный, он взял человека за руку и вместе они вышли на улицу, где шумела жизнь.
А на столе остались чистые листы бумаги. Рядом с ними лежала заправленная чернилами ручка, которой так и не пришлось написать ни единой строчки...