Застенкер Владимир Валерьевич : другие произведения.

Сны хищника

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Много лет назад мне попался в сети блог оператора американского беспилотника в Афганистане, и очень захотелось об этом написать. Однако, я не мог писать об американце, я не знаю той жизни. Пришлось сменить место событий, обратившись к фантастике.

  
  И, ничем не удрученный,
  
  Все он видит под собой.
  
  Гордый, хищный, разъяренный
  
   
  
  П. И. Карпов. "Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники".
  
      
  1. Северная Африка.
  2.   
   
  
  Тишина... полная тишина и ... нет ничего, ну, совсем ничего...
  
  Где-то внизу ... поворот на крыло, теперь справа и... снова внизу золотое и немного медовое..., а совсем далеко - море. Жаль, что так тихо. Хочется слышать, как ветер шумит по крыльям. Зато, пустота... одна пустота над золотом пустыни. Пять тысяч метров - и все они его, без границы, без предела. Он один хозяин этих пяти тысяч, и эта тишина и пространство - его суверенный мир, и ничей голос не смеет звучать здесь.
  
  - Т-у-ут... Чехов, Чехов, овер... здесь Чиппвей, Чехов, рэйдиочек,... - целый ворох звуков нагло бьёт по ушам.
  
  Великолепие солнца золотит путь. Неслышный ветер, то раболепно подпирает под крыло заботливой и надёжной опорой, то чувственно и нежно касается груди, спины...
  
  - Чехов, овер...
  
  Как прекрасно, как легко и вольно дышится. Тело едино и безотказно. Он одинок, в своём счастье, но там, на границах бесконечности, он видит, слышит, осязает всё и всех...
  
  - Чехов, очень прошу Вас, ответьте... умоляю Чехов, овер...
  
  Жалкий, жалкий раб. Прикованный к земле, к тесной комнате. Он не смеет... Моя мощь, величие, красота.
  
  - Чехов, овер... фэк ю...
  
  А вообще, жаль его. Надо снизойти, поделиться... ведь так и сдохнет в своёй убогой дыре, даже не зная, что есть такое... такое...
  
  - Чехо-о-в,... - уже чуть не плача.
  
  - Ну, что тебе?
  
  - О.о. май год... Чехов, Вы меня убиваете, овер... рэйдиочек плииз, пожалуйста...
  
  Бедняга, пугливый крот...
  
  - Да, слышу , ..всё окей ...риид ю, чтоб тебя.
  
  - Чехов, овер, обстановка, пожалуйста...
  
  Как скучно... кому дело до низкой земли и, ползущих букашек, когда синева, ветер, золото и мёд... сладкий мёд...
  
  - Чехов, овер... слышите, Чехов,... отвечайте Чиппвею... очень Вас прошу, пожалуйста...
  
  Ну, не плачь, бедняга, на...
  
  - Нахожусь в точке, высота пять тысяч, начинаю искать контакт.
  
  Умолк противный комар. Снова, покой и высота... Однако, это же не совсем то. Будто некий осадок в сладком мёде, появилось чувство. Беспокойство... досадная помеха... кто-то осмелился пересечь границу его безмятежности, запачкать мерзкой серостью золото пустыни.
  
  Ну-ка, посмотрим... уже, предвкушение другой, хищной радости, когда с камнем с беспощадного неба, когти в мягкие бока, и назад... вверх с добычей, назад в безмятежность и простор.
  
  Круг, ещё круг... снизиться до трёх... до двух тысяч... зоркие, всевидящие глаза чертят, чертят беспощадным взглядом по тоненькой ниточке, нарисованной на золоте... виден каждый камень, каждая впадина на калёном, наезженном песке. Пусто, пусто...
  
  Дальше, к медовым горам, где золотая нить темнее, гуще... есть!
  
  Четыре жука, грязных и убогих, пачкающих медовый склон гор бензиновым дымом, грязным, запылённым брезентом.
  
  Вниз - налететь, ударить, унести. Где этот раб, почему медлит?
  
  - Чиппвей, овер...
  
  - Чехов, риид ю, овер...
  
  - Чипвей, есть контакт в назначенной точке,.. код запуска давай...
  
  - Чехов, отрицательно, овер. Снизиться, сократить дистанцию, продолжить наблюдение.
  
  Невероятно... Этот раб осмеливается... где же он, как выковырять его, из норы, порвать, унести...
  
  - Ниже, Чехов, ниже... пожалуйста, я очень Вас прошу.
  
  Ну ладно, пусть... но он ещё заплатит... заплатит за дерзость...
  
  Ещё ниже, медленнее. Четыре, ползущих в гору, грузовика уже видны ясно. Ржавые кабины, груз, под волосатыми, колючими верёвками и грязным брезентом, массивный, тяжёлый. Осаживает брюха машин до жёсткой горной тропы, заставляет выть, надсаживаясь, моторы.
  
  - Чехов, вторая машина... ближе, пожалуйста... ближе, как только можно...
  
  Можно, - говорит этот раб? Он не может, не смеет знать меру его могущества... Ниже... ещё медленнее и ниже... Грузовик уже совсем близко, кажется можно ударить, смять, скинуть в скалы мерзкую, грязную тварь, оскорбляющую его царственное внимание.
  
  Передняя машина, внезапно, встаёт. Чёрнокожий, серый от страха и пыли, водитель мышью несётся между камней.
  
  Но висеть на месте он не может... это не достойно его... Вперёд, круг... ещё круг... новый заход на испуганно прижавшуюся к тропе, его законную добычу.
  
   
  
  - Чиппвей, мать твою,... - код, ему нужен код, пробуждающий огненную смерть под крылом, позволяющий вцепиться в мягкие бока, прижать, унести...
  
  - Чехов, овер... миссия выполнена, благодарю Вас, возврат. Как поняли, овер? - голос уже не умоляющий, а сытый, наглый.
  
  - Как, закончена? Ка-а-к... Кто смеет отобрать у него... у НЕГО... его законную добычу. Найти, закогтить,... но это потом, потом.
  
  - Чиппвей, не понял. Я нашёл цель, подсветил, надо стрелять.
  
  - Чехов, отрицательно. Это не цель, груз не военный, повторяю, не военный. Нет взрывчатых веществ, нет радиации, нет оружейной смазки. Это простая контрабанда, не наша клиентура. Как поняли, овер?
  
  Гнев, отвращение, желание порвать, выместить... но, даже этот гнев - царственный, прекрасный. За этим гневом могущественное презрение, превосходство.
  
  - Понял, Чиппвей, возвращаюсь, - жалкий раб, надоедливый, низкий комар. Не хочу тебя больше слышать.
  
  - Чехов, роджер, аут,... - наконец-то, снова тишина.
  
  Выше, выше, ещё выше. Туда, откуда пыльные камни и, завитый ветром, песок снова станут червонным золотом и мёдом...
  
  Он крутым подъемом набрал высоту, уже не глядя на разочаровавшую его землю, и устремился к лазурной границе пустыни, где аквамарин, волнуясь, ласкал золото песка, а солнце и ветер продолжали ласкать его, то нежно, то подобострастно...
  
  И снова он плыл в великой и сладкой вечности. И длилась это вечность до тех пор, пока на неясной границе двух великолепных стихий не показалось жирное, как пятно в бульоне, тело авианосца.
  
   
  
      
  1. Москва.
  2.   
   
  
  Скрещённые флажки над головой латиноса в хаки и... всё.
  
  На запыленном экране - "Connection is unable". Чёрным по серому... Краски мира померкли. Запах морской соли, пряного песка и неслышного ветра, сменили запахи несвежего белья, немытой посуды, затхлой дыры холостяка.
  
  Сева, кряхтя, содрал гарнитуру с головы, поднялся со старого, просиженного кресла. Сразу, привычный букет ощущений - мстительно куснула печень, по гвоздю в каждый глаз, третий - в многострадальную голову... ну, это, как раз, честная, достойная плата за 8 часов жизни за пределами сияющих экранов. Ах, остро ткнула спина... это, пожалуй, что-то новое.
  
  Сменить кресло? - подумал Сева, с трудом проталкивая рациональные образы в зажатой тисками голове, но мысль тут же ушла, потеряла важность. В этом, изношенном, неглавном мире, вообще, не было ничего важного... Надо было только дожить, дотянуть до следующего сеанса, кормя это, хоть и молодое, но изношенное алкоголем и скверной жизнью, тело.
  
  Он пошёл к холодильнику, но вспомнил, что с утра уже был там, с отрицательным результатом, да и противно было на грязной кухне... и остальная часть квартиры была не лучше.
  
  Как это ни печально, надо было выходить на ненавистную улицу, что-то покупать, с кем-то говорить. А ещё для того, чтоб впустили в магазин, не приняв за бомжа, следовало, вообще говоря, что-то одеть. А собственно, какое время года?
  
  Оказалось, лето. Более того, глазами от мира сего, это был бы прекрасный московский июль, когда великий среднерусский Вавилон, умытый ночным дождём, сверкает под синим небом, украшенным монументальными скульптурами облаков. А ещё, это был столичный воскресный полдень, когда на умеренной жаре всё это бурлит, сверкает лучшими одеждами, марками машин и голосами, музыкой, звуками, звуками, звуками...
  
  Но, Сева знал, что он готов видеть в этом мире. Вонючее, удушливое дыхание машин, Вороватые движения и взгляды людей. Гортанный, издевательский ропот толпы и... - пыль, везде, куда ни глянь, мерзкая серая пыль, кал, блевотина ненавистных людей... А горше всего, это небо... издевательски, далёкое небо, зажатое в сети проводов, домов, покрытых ядовитой, фальшивой зеленью, деревьев... Мерзкие птицы, мерзкие людишки, мерзкий, неправильный мир...
  
  Сева обратил внимание, что стоит у окна и трясётся, дрожит от ненависти... Особо приличной одежды он не нашёл. Всё было ношенное, мятое, нестиранное... Откуда же ему... Сначала, это было казённое - форма, кители, хаки, потом, совсем короткое потом, когда у него ещё что-то было в этой гадкой жизни, его гардеробом занималась жена... А сейчас...
  
  Ему, всё же, удалось одеться, не то что бы прилично, но хотя бы, чтобы выглядеть ровно тем, кем он был в этой жизни - холостым, хроническим алкоголиком, неопределённых лет.
  
  Дом был скромный, но, вообще то, чистый, приличный. Подъезд мыли, ремонт делали вовремя. Обновлённая, мирная Россия могла многое себе позволить, в том числе, и на коммунальном фронте. Но как ужасно и пакостно было на лестнице... старый окурок, застрявший в щели чьего-то коврика, потёк собачьей мочи, жёлтой молнией пометивший белоснежную стену. Голоса из-за дверей, злые, раздражающие... и запахи... запахи пищи, краски, низких, крошечных людей, смеющих радоваться жизни в этом никчёмном, ненастоящем мире...
  
  Медленной, сонной трелью запиликал мобильник. Куратор! Он!... сейчас, быстро..
  
  - Алло! Пётр Петрович...
  
  - Здра-авствуйте, симпатичнейший Себастьян Георгиевич, - глумливый голос, но такой нужный, нужный...
  
  - К.-когда!? Когда сеанс? - почти шёпотом. Только бы не отпуск, только бы не слишком долго, он умрёт... прямо сейчас умрёт.
  
  - Так ведь, завтра, дорогой мой человек, завтра утром, - о, эта благая весть... завтра... только одна ночь.
  
  - Спасибо, спасибо... в восемь, как всегда?
  
  - Да, в восемь. Задание получите в шесть утра на мобильник. Прошу прочесть и запомнить сразу, потом не выйдет.
  
  - Да, знаю я...
  
  - В самом деле? - глумливо и гнусаво, чистый кот Бегемот, - а вот, у клиента, господин капитан Гаттерас, в последний раз сложилось несколько иное мнение... Боюсь, что и в предпоследний тоже...
  
  - Но как, почему? Я же выполнил... нашёл, понимаете, там были...
  
  - А ну-ка, заткнись, придурок, мля! Последний ум пропи... М-да. Так вот, дорогой Себастьян Георгиевич. Как мы уже неоднократно договаривались, я ни о чём таком знать не хочу, и не стану. Работу вы, действительно, выполнили хорошо, как всегда. Гонорар зашёл, клиент результатом доволен, но, как бы... это, не слишком доволен процессом. По его словам, количество потраченных им, лично, нервных клеток, сегодня утром, несколько превысило допустимое... Вы уж постарайтесь... А не то... Вы специалист, конечно, прекрасный, но до уникальности Вам, в нашем, не менее прекрасном мире...
  
  - Простите, - холодея, выдавил Сева, вжав болящую спину в жёсткие перила пролёта, - П..простите, умоляю. Скажите ему, пусть простит, приложу все силы...
  
  - Приложите, приложите, - мой бравый капитан Врунгель... Стало быть, до завтра.
  
  Гад, гад, гад, - больно головой об стену. Кажется, до крови. Ослабевший, было, в продуваемом подъезде гвоздь, с новой силой ввинтился в висок. Как же я его ненавижу... ка-а-к. А ведь ноги поцеловал бы, да... Только моргни он, так бы и поцеловал...
  
  Шаркающей походкой, поводя мутным взглядом, он вышел в ненавистный ему город...
  
  Двор, такой пыльный, галдящий... голуби, гадкие голуби... они смеют быть... подобием.
  
  - Хе-е, гляди, братва, капитан пожаловал,... - оживилась, скучающая за картами компания. Компания странная, но привычная для сегодняшней, жирной нефтью и газом, державы. Молодёжь, в одном банчике с дедками... все, одинаково ленивые, вальяжные, раскормленные обильной социалкой и, ещё более обильным, собственно, бесконечным свободным временем.
  
  - Куда летишь-то, капитан? За пузырём, небось... А продай мобильник-то, летун! Пятёрку дам, вот и пузырь...
  
  Так бы и разорвал бы, закогтил, унёс... А ведь все либо однокашники, либо отцы их... Дом-то военный, бывший. Ведь они... старшие помнят ещё, как за ним по утрам машина с прапорщиком приезжала.
  
  Сева прошёл, изо всех сил вонзив ногти в ладони, стараясь воскресить в себе гордое, неприступное,... но нет, выходило лишь то, что было на самом деле. Опустившийся алкаш, с бодуна, шатаясь, ковыляет за сегодняшним пузырём.
  
  Что-то они важное сказали. Мобильник... ах, да. Деньги.
  
  Долго смотрит, несколько раз встряхивает головой, пока через медленно отступающую от глаз муть не возникают кнопки мобильника...
  
  - Светочка.... Здравствуй, золотая моя, здравствуй. Как вы, как мама?
  
  - Па-а, привет... ты придёшь? - надо же, скучает ведь.
  
  - Позже, хорошая моя, позже... много работы. Маму позови.
  
  - Нет её, она с па... с дядей Лёшей в театр пошла.
  
  - А-а, ну ладно, я завтра позвоню. А как ты учишься? - но уже гудки...
  
  Единственный настоящий человек в этом поганом мире уже положил трубку. Да, и какая там учёба сегодня, зачем, что-что? Ведь вокруг всё... буквально всё, ненастоящее... кроме комплекса с двумя экранами и головной гарнитурой, что ждёт там,... в ненастоящей комнате. И будет ждать до завтра. А до завтра надо дотянуть.
  
  Под подозрительным взглядом охранника, Сева, всё ещё пошатываясь, стараясь твёрже ступать, вошёл в квартальный супермаркет. Но вошёл свободно. Как видно, ему, всё же, пока, удавалось удержаться на той границе, когда ещё пускают в магазины.
  
  Он брал то, для чего не надо ни огня, ни посуды. Что можно съесть, впихнуть и влить в себя, не заходя на загаженную кухню - консервы, хлеб, колбаса, минералка... дешёвая водка, обязательно, надо как-то протянуть эту ночь, а потом...
  
  Этот паяц предлагал ему пятёрку на водку... смешно, его дневной гонорар... как там?...search mission - тысяча зелёных, kill mission... - полторы для незащищённой цели,... для защищённой... впрочем, он не помнил. Ни здесь, в фантомном, гадком мире, ни, уж тем более, в том, в его настоящем царстве, без предела и границ...
  
  Он мог бы пить, есть, одевать самое дорогое... его хозяева, куратор, пресловутый "клиент" так и подразумевали. Они, жалкие рабы, глупцы, верили, что в этом мире есть ещё какие-то ценности, вкусы, цвета, ощущения, богатством и доступностью которых они могли бы купить его. Заставить его, бывшего капитана ВВС Некова, делать для них работу... Они не знали, что в этом мире нет ничего, ... может быть, дочь... нет, даже она... совсем ничего, что он не отдал бы за завтрашний сеанс, за одну единственную лишнюю минуту в синем раю.
  
  Кассирша подозрительно глянула на исцарапанную кредитку, но компьютер одобрительно пискнул . Она, воротя нос от запаха, немытого многие месяцы тела, сделала Севе отпущающий жест, мол, проваливай, алкаш...
  
  Кряхтя на измученную печень, он поднялся по лестнице, уже выглядевшей терпимо. Морозный воздух кондишена в магазине несколько притупил гвоздь в виске, прояснил мысли.
  
  Входя в квартиру, он уже думал - помыться, прибраться... нет, водку в мусор, прикупить чего-нибудь приличное, зайти к жене, Светик... Лёша, неплохой ведь парень... носа не воротит...
  
  Но в комнате на него в упор глянули чарующие глаза экранов комплекса... мёртвые, но обещающие... ворота в тот, его мир,... и капитана Некова затрясло...
  
  Поспешно задёрнув грязные, щедро украшенные бахромой паутины, занавески... чтоб не видеть, не ощущать этой тусклой мерзости, Сева, уже дрожащими, как штурвал разбегающейся СУ-шки, руками, содрал жестяную пробку и вбил в себя обжигающий, унимающий клин...
  
  Ещё... нет, стоп... надо оставить на вечер, на вечер, чтоб заснуть ,и ещё, чёрт возьми, надо хоть что-нибудь поесть...
  
   
  
      
  1. Колумбия, Паланкуэро, База ВВС США
  2.   
   
  
  Ту-ту-ту... сердце бьётся сильнее, быстрее, быстрее... совсем быстро, наливая тело скрытой мощью. Покорные, прекрасно вышколенные рабы, подобострастно склоняя голову, прикрывают её руками. Выполнив свой долг, они более не смеют поднять взгляд на господина.
  
  И вот, когда работа его могучего сердца сливается в протяжный гимн, он делает шаг... ещё шаг, быстрее, быстрее. Нет, он не бежит... о, нет. Он шествует, мощно и широко, готовясь проститься с землёй, готовясь охватить могучими крыльями своё беспредельное царство.
  
  Ш-ш-ш-х, - во время одного, особенно торжественного и могучего шага, верноподданный воздух подхватывает его и, стремительно возносит туда, на трон, к венцу всеведения, всезнания и всевластия.
  
  Пышный ковёр сочной зелени уходит ниже... ниже, лёгкая мантия бело-серебряных кружев, и вот, густая яркая синева склоняется перед ним, а покорные ветры занимают законное место у стремени.
  
  И сразу, голос раба:
  
  - Чехов, овер...
  
  Что-то надо помнить... что-то важное... важное. Ах, да, это верный, хороший, старый раб... надо быть снисходительным, милостивым.
  
  - Чиппвей, здесь Чехов, всё о'кей, поднимаюсь до семи тысяч, следую в точку.
  
  - Чехов, роджер... до связи.
  
  Уф... нудный слуга удовлетворён, теперь, только он. Он и небо...
  
  Его владения сегодня, как водится, были иными. Они всегда были иными. В честь каждой новой встречи своего владыки, украшали себя новым убранством. Нынче, озаренная солнцем, синева накрывала куполом не уже золото пустыни, а серебро лёгкого шёлка, покрывающего ослепительно сочную зелень джунглей. И лишь руки ветра были всё те же, заботливые, раболепствующие.
  
  И бесконечная сладость владения пространством, высотой, мощью была та же, как всегда.
  
  И это безбрежное наслаждение длилось часы, часы..., а, может быть, вечность, неизмеримую, как и простор, в котором он плыл. И стало ещё острее, когда за краем ярко-зелёного бархата встретили его почётным караулом могучие и тёмные когорты Кордильер.
  
  И уже не лёгкое, прозрачное покрывало стелят перед ним. Нет, поверх величественных гор его ждут высокие пирамиды, башни, крепости, города из сверкающего, белого серебра, тянущиеся один, поверх другого, к нему, в высоту, готовые отдать всё - красоту, силу, честь, жизнь, за право лишь только чуть, на миг, коснуться его, великого, выказать покорность , верность, восторг.
  
  И эта серебряная стена непроницаема глазу - ни птиц, ни жалких рабов, но только не для его владетельного зрения. Он продолжает видеть каждую тропку, каждый куст в этих прекрасных горах, несмотря на колоссальную высоту, ощущает синюю прохладу горных потоков и, алый, трепещущий страх, затаившегося в скалах зверька, и ещё алее, жарче всех, в его владениях, пылающую корону солнца, его корону...
  
  - Чехов, овер, точка достигнута, ищите контакт...
  
  - Вас понял, ищу контакт...
  
  О, верный, заботливый раб. Он напоминает, не даёт забыть своему повелителю, что там, за белыми дворцами облаков, его ждёт наивысшее наслаждение - его законная добыча. Нечто, горячее и сладкое... Жертва, которую можно выследить меж горных рёбер, прянуть с высоты, млея от собственной силы, от царственной ловкости, от цепенящего ужаса обречённой добычи.
  
  Круг, ещё круг... Теперь, пологой, идеальной спиралью, он спускался среди белоснежных перин, ощупывая совершенными органами чувств извилистый хребет гор под ним. И снова, только ещё отчётливее, ещё острее он осязал мятный холод горной речки, надёжный, безвкусный покой плато и скал, а реже, сладкий огонь мечущейся жизни, приторно-розовые коробочки их жалких нор... Всё не то... Настоящая добыча ещё где-то прячется. Тем лучше. Чем дольше его царственная охота, тем слаще и желаннее будет её финальный трофей.
  
  Что-то... кто посмел? ... Нет, даже не верится в такую наглость. Сейчас кто-то дерзко шарил среди его белоснежных чертогов, пытаясь нащупать, найти, отложить неизбежный конец... Он покарает, он жестоко покарает...
  
  - Чехов, ... фиксируем радиолокацию в точке контакта... будьте внимательны, овер...
  
  - Чиппвей, здесь РЛС, хорошая станция, современная. Они меня вот-вот найдут, овер...
  
  - Чехов, разрешаю принять решение о прекращении операции, овер...
  
  Глупый раб... на всём протяжении его владений, нет ничего, никого, равного...
  
  - Я справлюсь...
  
  Свистящим вихрем над склоном, вниз, под тучи...
  
  - Чехов, высота... Вы... уверены?- смешно и дерзко ждать от него ответа.
  
  Кругами, стремительными кругами над скалами. Спешащая за ним свита ветров пересекла поперечной тропой бурлящую ленту воды, потревожила камни на краю обрыва, всколыхнула зелёный туман листьев, веток и лиан.
  
  А он, неподражаемый, в своей ловкости и отваге, нёсся по огромной дуге, то вжимаясь в расщелины так, что брызги воды выстилали его стремительный бег, то, на совсем уже немыслимой скорости, прочёсывал глубокие пропасти ущелий. Потом, гремящим духом, вновь возносился к указывающим в небо, пальцам вершин.
  
  Сейчас его бесподобный гений, не смотря на великую скорость и, почти нулевую высоту, знал каждый следующий вираж, поворот, фигуру, а ещё, успевал ясно, как и прежде, фиксировать каждую мелочь, проносящуюся в его царственном вихре. И ещё, он успевал думать о том, какой прекрасной делают скорость и крутой манёвр низкую скудную землю под бесконечным небом, золотым солнцем и серебряными колоннами облаков.
  
  И вот, когда он, уж который раз, проносился над пугливо отпрянувшей гладью небольшой горной реки, зелёная стена, внезапно, расступилась, и он, именно там, где рассчитывал, и, именно в тот миг, в котором был уверен, увидел желанную добычу. И тогда, восторг и восхищение собой, которые, и без того били через край, унесли его на миг, в золотой туман эйфории. Но даже теперь, погрузившись в волны экстаза, он продолжил свой стремительный танец безупречно.
  
  - Чиппвей, твою мать, есть контакт, есть....
  
  - Чехов... Вы молодец, первый после Бога... цель опознана, овер... это он, - обычно, пугливый и неуверенный, голос раба, казалось, на какой-то миг заразился боевой радостью своего господина.
  
  Жалкий глупец..., но экстаз не давал места гневу.. лишь смех, надменный смех. Что это за Бог, который смог бы, посмел бы...? Он... ,о-о-о-н, был, есть и будет первым и единственным Богом и Владыкой во всём этом... огромном... от бездонных небес до покорной тверди.
  
  Но, это было ещё не всё. Неизбежный финал царственной охоты - вот пик наслаждения, несравнимый, даже, с его стремительным грациозным танцем. И старый, верный раб понял всё без слов.
  
  - Чехов, разрешаю атаковать, овер... код разблокировки оружия "чарли, хотель, альфа, танго, три, два", как поняли? Райдиочек, овер... Чехов !
  
  Он не удостоил ответом. Смысл и время слов исчерпали себя.
  
   
  
  Могучий, стремительный владыка, вновь стеля тропу над бурлящей водой, на какой-то короткий, но бесподобно верный миг, выполнил доворот. Коротко и властительно глянул в глаза обреченной жертвы, и излил, под восторженные клики ветров, огненную смерть из-под стройных крыльев, подобные которым не несли ни одного ангела в предназначенном ему мире.
  
  А потом, долгожданный, опустошающий пик наслаждения, омывший его сухопарое тело и далёкую душу из посеянного моря огня и разрушения, унёс его в лазурные небеса.
  
   
  
      
  1. Москва.
  2.   
   
  
  На этот раз, куратор был, привычно глумлив, но добродушен.
  
  - А, говорят, Вы молодцом, дорогой капитан Блад... Да-с, Себастьян Георгиевич, клиент просил передать всяческое восхищение, выраженное материально, заметьте.
  
  Однако, полнота ощущений сегодняшнего сеанса была таковой, что всё ещё продолжала жить светлым лучом в его затхлой душе и, даже..., удивительно..., придала сегодня некую привлекательность и к этому, гиблому миру.
  
  Он безразлично выслушал о премиальных и, даже, почти не расстроился, узнав, что следующий сеанс лишь послезавтра. Он был теперь, как бы, заряжен какой-то зудящей энергией от удавшейся охоты. Получил некий тонус, желания, намерения и даже, какое-то подобие воли...
  
  Он даже решил сегодня не пить... наивный тряпочный слизняк...
  
  - Алло, Оленька? Здравствуй, дорогая, как ты? - заискивающий, пугливый голос... всё остатки воли...
  
  - Здравствуй, Сева, здравствуй..., - о, чудо, она не бросает, разговаривает... даже холод... ледяное отчуждение её голоса греют, возвращают ближе к синим небесам.
  
  - Севочка, я хотела с тобой поговорить, - о говори, говори, родная... о чём угодно, только говори ...
  
  Не было ни капли ревности, ни досады... только тщетное желание хоть за что-то зацепиться в этом скверно нарисованном мире... Светик, Оленька, и даже, занявший его место подле них, Алексей - это было последнее, чьи контуры были ещё прорисованы... имели вес, ценность...
  
  - Сева, я сегодня проверила счёт в банке, помнишь, ты мне давал доверенность...
  
  - Ну и прекрасно..., оставь мне пару сотен... даже одну, а остальное...
  
  - Севка, там почти четверть миллиона!!! Что это, откуда!?
  
  - Оленька, это всё для вас... Светику, тебе, вам... Мне-то...
  
  - Сева, я спрашиваю, откуда!? - уже, истерично...
  
  - Я работаю, мне платят..., - всё ещё надеясь успокоить, но чувствуя, что не то... не то... ускользает, уходит.
  
  - За что-о, за что-о-о... за что-о алкашу, который даже гвоздя никогда не умел забить, могут заплатить двести штук зелёных в год...!? - уже плачет, голос дрожит - Что-о, что ты умеешь делать, кроме как водить самолёты, которые больше не летают!? Во что ты ввязался, Севка? Во что нас втягиваешь?!
  
  Она рыдает, а мир снова затягивается приличной хмарью. И снова, все они становятся неважными, ненастоящими...
  
  - Не звони мне больше... Я порвала твою доверенность, понял, мерзавец..., - она уже не кричит, шёпот прорывается сквозь плач, - Дай же нам пожить, как люди, хоть сейчас, хоть сейчас...
  
  Он безразлично пожимает плечами, кладёт на загаженный стол мобильник и поворачивается к слепым экранам комплекса, стараясь разглядеть ту искру... Тоскливая печаль, вновь ожившая в нём, уже не имеет отношения ни к именам, ни к лицам. Ведь ничего этого, на самом деле, нет, а может, и никогда не было. Только два экрана, два зрачка в реальность.
  
  Печень за те два дня получает по полной программе...
  
   
  
      
  1. Северный Пакистан, хребет Хандурадж.
  2.   
   
  
  После медового золота и червлёного серебра, в его владениях наступил день платины. Благородная, серо-стальная, как всегда, безупречная с великих высот, где он пребывал.
  
  А ещё, сегодня был день спокойного довольства и радостного самосозерцания. Никто не тревожил его, никто ничего не требовал, не искал, не уговаривал. Он просто благодушно наслаждался своим спокойным величием, неся некую, подвешенную униженно кланяющимися рабами, непонятную, самодостаточную штуковину.
  
  Он, конечно, различал животных на склонах гор. Видел выслеживающего их барса. Ощущал беспечного пастуха под тентом, но сам, нынче, не искал себе жертвы. Плыл, делал вираж за виражом, то погружаясь в стремительный покой ровного движения, то, внезапно, ещё более стремительно, камнем падал до приглянувшегося утёса, пещерки, расщелины, чтоб, никого не тронув, вновь взмыть на свой освещённый солнцем трон.
  
  И день так прошёл.
  
   
  
      
  1. Москва
  2.   
   
  
  Совсем короткий пересменок, менее двух часов... пока заправляли и проверяли юнит.
  
  - Клиент просит извинить, господин штабс-капитан, но, его словами, очень важно продолжить сеанс с того же места, на основе набранного опыта и информации...
  
  Остаточное благодушие дневного сеанса позволило пробыть в неком подобие дремоты, почти не возвращаясь...
  
   
  
      
  1. Всё ещё Хандурадж.
  2.   
   
  
  И снова платина...
  
  Теперь он шёл вдоль ущелий, низин. Он был сыт умиротворением, и ему вновь требовалось развлечение, кровавый приз, жертва.
  
  Он низко скользил, с бесконечной грацией, шаря пронзительным, жестоким взглядом. Жалкие создания, что успевали поймать его взгляд, обречённо валились среди разбегающихся овец или коз, испуганно прикрыв голову руками. Они не стоили внимания.
  
  А верные самураи - ветры, уже клубились, волновались, звали. Там, там, во-о-н в той расщелине, скорее, владыка, мы видели... пещера.
  
  И он прянул неумолимым карающим ангелом над, прижавшейся к полу неглубокой пещеры, жертвой.
  
  - Чехов, бесподобно, как всегда... Пожалуйста, оставайтесь на контакте, подсвечивайте цель, "раптор" на подходе...
  
  - Не бойсь, пиндос, теперь они мои...
  
  И он тянул, откладывал кульминацию, давая жалким неумехам во всех подробностях увидеть прекрасный танец победителя. Нарезал круг за кругом, отдаляясь, и снова вжимая их могучим наскоком в пепел и грязь. Но, ни на миг, ни на миг не отрывал от них своего царственного взгляда.
  
  Они, то цепенели, жалкие души, то пытались спастись своим жалким оружием.
  
  Вот, несколько огненных стрел метнулись за ним, пытаясь достать, нащупать жар его далёкой души, но не смогли, не посмели коснуться, пали, отброшенные его гневной летучей свитой.
  
  К этим, чем-то похожим на него, маленьким носителям смерти, он чувствовал некую отдалённую близость, понимание и, даже, сожаление, когда они, послушные долгу, дописали свою маленькую огненную судьбу где-то внизу и в стороне.
  
  Тогда решил, что уже достаточно, пришло время более острых чувств. Не отрывая леденящего взгляда от жертвы, он взмыл чуть выше, расправив могучие крылья так, что будто, на миг, завис в воздухе... ещё раз прочувствовал их страх, покорность, смирение с неминуемым финалом...
  
  Вот так, стараясь не упустить ничего, присутствуя здесь всей своей царственной сутью, он властно призвал с небес двух покорных рабов, доставивших во тьму пещеры иссушающий и очищающий огонь.
  
  И снова он поглотил, и был поглощён, взял, впитал, унёс весь этот прекрасный мир, без остатка и изъяна. Умиротворённый, поймал восходящий поток. Набрал высоту и, купаясь в счастье, стремительно уплыл на северо-запад.
  
   
  
      
  1. Москва
  2.   
   
  
  - Дорогой мой, капи.. э-э.., уважаемый Себастьян Георгиевич, - сегодня, как-то, особенно уважительно и, даже, немного растерянно.
  
  - Должен заметить, что клиент сегодня выразился необычайно... Да-да, именно, необычайно. Он просил сообщить вам, что ценит вас превыше любого иного исполнителя, и просил задать вам несколько вопросов.
  
  - Вопросов? Да, я слушаю..., - странно, обычно никто и никогда не интересовался его...
  
  - Во-первых, клиент сообщает, что в уговорённых точках вашей... э-э... работы, вам удалось решить все, наиболее важные проблемы. Не согласились бы вы, иногда, работать, так сказать... в нашем районе?
  
  Забавно... Можно подумать, есть разница между сном и сном....
  
  - Да, без разницы мне, - сказал он с коротким смешком.
  
  - Ах, даже так? Прекрасно, прекрасно... Хотел бы я побеседовать с вами, понять... Впрочем, простите, я рад...
  
  - Ещё вопросы?
  
  - Да, да. Клиент хотел бы повысить ваш статус. Не хотели бы вы перейти на инструкторскую работу? Не размениваться на мелочи, а готовить новых исполнителей.
  
  - Нет...
  
  - Ну, не надо так, капитан... Подумайте... пожалуйста. Оплата, не в пример...
  
  - Я подумаю... Ещё что-то?
  
  Вот уж, не было печали. Они с ума сошли. Отказаться от настоящего мира, гнить здесь, в скверном мираже, натаскивая бездушных, выдуманных кукол за выдуманные деньги.
  
  Остатки жизни погасли, снова понадобилась водка. Но и она, на этот раз, не помогла, не дала забыться.
  
  Инструктаж... Ему предлагают стать инструктором, прекратить... учить других. А есть ли они, эти, другие? Что, вообще, есть по эту сторону сияющих экранов, кроме его больного тела, души, памяти? Наверное, совсем ничего. Но, ведь, раньше, пока этот мир не сгнил, не смазался в серую вонючую дымку, что-то было, было...
  
  Лучшие в мире истребители, лучшие в мире лётчики... Им всегда, на каждом инструктаже, на каждой разборке так и говорили: вы- лучшие, вы обязаны...
  
  Даже тогда, в курсантах, когда не было топлива на учёбу, когда старый, дряхлый парк начинал сыпаться прямо в воздухе, под их молодыми руками... все равно, лучшие.
  
  И потом, когда подорожавшая нефть позволила измученным ВВС чуть вздохнуть, когда появились новые самолёты, горючее, лётные часы... Они уже дышали полной грудью. Они дрались, они были лучшими в мире пилотами, в лучшем в мире небе. Тогда, именно тогда, когда он, на лучшей в мире "СУшке", выполнил свой первый, лучший в мире, боевой заход... на Кавказе, наверное. Впрочем, такие детали о сгинувшем мире не стоили его памяти.
  
  Главное, что именно тогда, резко завалив налево, он почувствовал, как ракета, толкнув, на прощание, в левое крыло... в левое плечо, впервые вылила огненное море, не на меловой квадрат на полигоне... Дичь, живая, обречённая жертва... Он впервые почувствовал это. Счастье, восторг, экстаз...
  
  И потом, всегда, с каждым вылетом, он чувствовал всё ближе, всё острее... А потом... потом, он, действительно, стал лучшим, не имеющим равных. И, именно тогда, когда на чеканной взлётной полосе появился "лягушонок"... Самолёт, который не просто назывался лучшим в мире, а, действительно, был им.
  
  И вот, когда два, не имеющих равных, встретились - всем, и начальству, и друзьям, было ясно, кто кому предназначен.
  
  И он ещё успел взлететь. Какой это был полёт, какая машина, как они чувствовали один, другого. Чувствовали весь мир, отныне, принадлежащий им, двоим. Навсегда, на целую вечность, на одну вечность, на один, лучший в мире, час... последний.
  
  - Товарищи, офицеры! Приказом президента России... Согласно, подписанному в Брюсселе... Силы НАТО берут на себя охрану и оборону... Весь личный состав ВВС, исключая группу высшего пилотажа "Русские витязи", подлежит досрочному... с полной выплатой и предоставлением всех льгот, вплоть... Родина благодарит и, всегда будет помнить...
  
  И все молчали... Он, именно в тот миг, почувствовал ускользающую реальность плаца, деревьев, строя офицерского состава.
  
  И вдруг, в молчании командиров бортов, звеньев и эскадрилий, совсем молоденький лейтенантик... Из техобслуживания, кажется...
  
  - Тов-в.. т-т-оварищ генерал-майор, но как же без ВВС, почему?
  
  - Потому что, блядь, мы всех победили..., - бросил на плац фуражку и ушёл, не оглядываясь.
  
  Оленька, кажется, выдержала месяц. Впрочем, он то, не помнил этого месяца.
  
   
  
      
  1. Россия. Углич.
  2.   
   
  
  Не золото, не платина, не синева. Всё. Все возможные краски и оттенки.
  
  Сияние предзакатного солнца, алый пламень, золото, золочёное серебро. Подсвеченный небосвод, жидкая бирюза, синька, синева, густая синева, темнота.
  
  Зелёное, зелёное, море зелени. От светлого малахита, со стороны неторопливого солнца, до густой, зеленоватой мглы, под тёмной стороной неба.
  
  И вся эта стена красок не замыкала, а подчёркивала великий простор над великой рекой, описать цвета и оттенки которой уже не было ни слов, ни воображения.
  
  Сегодня его не тянуло в медленно темнеющую высоту. Он снизился до считанных метров, и стремительно заскользил над величественно волнующейся гладью.
  
  Эта река была близка ему, даже может быть, подобна. Спокойная, уверенная мощь, красота, грациозность.
  
  Солнце покидало его владения медленно, раболепно ловя его взгляд. В этих последних лучах он видел, ясно различал свой совершенный силуэт в сияющем прохладном зеркале и, не уставал восхищаться им.
  
  Он был стремителен и грациозен, держась ниже... ещё ниже и ещё быстрее. Нёсся вперёд, медленно смещаясь от берега к берегу, мгновенным виражом огибая жалкие рабские скорлупки, грязные и нелепые. Они страшно раздражали его..., были лишними, недостойными касаться вод этой великой реки.
  
  В какой-то момент они, сгрудившись, стали помехой стремительному шествию владыки, и раздражение перешло в гнев. Его взгляд яростно заскользил, выбирая жертву для расплаты, заклания...
  
  И в тот самый миг, когда он готов был разразиться огненным возмездием, последние лучи неторопливого летнего солнца величественно озарили берег реки, и перед ним, в торжественном танце встали белоснежные башни, увенчанные, ослепительно сияющим золотым и алым. Прекрасное зрелище это вдруг стёрло и царственный гнев, и великую гордыню, указав на новое наслаждение. Наслаждение смиренного созерцания.
  
  Он, забыв о досадных помехах, с удивительной быстротой и ловкостью принялся лавировать, скользить кругами над рекой и пристанью, не отрывая взгляда от чудесной картины. И даже, когда последние лучи солнца погасли над лесом, его совершенные органы чувств позволяли и дальше наслаждаться прекрасным, в спектре цветов, недоступном двуногим рабам.
  
  - Чехов, овер... Сообщите обстановку, пожалуйста...
  
  - Чиппвей, нахожусь в точке. Давайте вводные.
  
  - Яхта белая, двухпалубная, с красной полосой вдоль борта. Название "Кэтр...", сорри, "Катерина", овер. Как поняли, "Катерина"?
  
  - Понял... вижу "Катерину".
  
  - Ближе, пожалуйста.
  
  Чудной раб, - добродушно. Интересоваться жалкими... на воде, когда мир, его мир так прекрасен, безграничен... Ладно.
  
  Вираж, стремительный поворот, оставляющий дорожку на близкой воде. Ещё заход, вираж...
  
  - Чехов, это цель... Код разблокировки оружия...
  
  Цель, почему цель? Зачем? Он сыт и благодушен. Ему совсем не хочется охоты сегодня. Ему хочется вот так, скользить, как гигантский нетопырь, огибая вплотную тёмные коробки судов, наслаждаясь видимым лишь ему...
  
  По палубе смешной посудины забегали жалкие рабы, зажглись огни. Переполох рассмешил его.
  
  - Чехов, атака, овер... повторяю, атаковать цель.
  
  С недоумением, он набрал дистанцию и выполнил новый заход, всё ещё не зная, разить обречённую жертву, или великодушно удалиться, посмеявшись их испугу. Как вдруг, где-то в центре забил, запульсировал сноп огня... рядом, ещё один, крупнее, потянул к нему наглые пальцы трассеров. Его гнев вспыхнул, внезапно, как ночная птица в луче света.
  
  Он ещё сдержался, догорающих остатков его благодушия ещё хватило снова пройти стороной. Но, когда мерзкий, холодный свет прожектора ударил ему в спину, вероломно ослепив, разрушив гармонию его царствия...
  
  Ещё заход, вираж, короткий поворот через крыло, и снова на курс... Вверх, чтоб насладиться с великой высоты там, где не будет ни помех, ни дурно воспитанных двуногих... Оттуда он, снова погрузив далёкую душу в благость и тишину, затаив дыхание, впитывал ночным взглядом картину тепла и холода, подвластного ему мира.
  
  Он даже не вспомнил, как во время короткого поворота там, внизу освободил из-под несравненных крыльев две огненные стрелы, которые, повинуясь воле, удалившегося владыки, с великой точностью, у самой воды, прошили борт частной яхты "Катерина", пронизали считанные метры трюмного пространства, оставляя за собой густой хвост густого аэрозоля... А потом, по ночной глади великой русской реки мгновенно распустился и отцвёл прекрасный, но краткоживущий цветок обьёмного взрыва. Он осветил на миг белоснежный стан Угличского Кремля, под золотыми, как никогда до этого мига и, никогда после, куполами.
  
  А легкомысленная и украшенная бабочка "Катерина" обожглась до мелкого пепла.
  
  Увы, охотник пренебрег этим редким зрелищем. В ту ночь, оно не принесло бы ему удовольствия.
  
   
  
      
  1. Москва.
  2.   
   
  
  Было... как-то. Нет, он был доволен и, снова благодушен, даже больше, чем обычно. Но сидел какой-то настырный гвоздик - комарик...
  
  - Нет-нет-нет, дорогой капитан Себастьян... Я ничего не могу Вам объяснить, а главное, ничего не хочу слышать... М-да. Итак, расстаёмся мы с Вами аж на целых пять дней. У них там, знаете ли, отпуска, лето, то... сё... Вышло окошко, вот так. Кстати, и Вы слетайте куда-нибудь, вроде жалование позволяет... Хе-хе.
  
  Слетать? Куда? Разве что-то есть за пределами этой, скверно нарисованной, картины на оконном стекле?
  
  Но была глубокая ночь, а ночью никаких картин не показывают. Сева просто свалился и уснул. И так вышло, что проспал он долго и без снов.
  
  Проснувшись наутро, он, внезапно, понял, что пять суток без сеансов его, нынче, не пугают. Видать, сыт, достаточно...
  
  Новый сюрприз, он, неожиданно для себя, помылся. Бриться было поздновато, скорее, следовало подстригать бороду, но и так, выглядело это, вообще-то, терпимо.
  
  Он подивился странности действия алкоголя на его организм. Выпить, конечно, хотелось, но как-то... не очень. Руки не тряслись. Голова почти не болела.
  
   
  
  Это новость, подумал он, уже совсем рационально. Это надо отметить. Но не надираться, сидя в грязных трениках перед пустым экраном, а... ну ведь есть же там какие-то кафе, рестораны,... как там их?
  
  А есть ли? Он, с опаской, подошёл к окну. Ну, не так плохо. Город сегодня выглядел, почти настоящим. Стоило встряхнуть головой, и через серую, противную пелену проступал солнечный полдень, чистые улицы... многолюдные, живые. Не такие живые, конечно, как бывало... там, где ни границ, ни пределов...
  
  И всё же... Да, в таком городе где-то были и рестораны, даже...
  
  Одежда... Как же быть? Вдумчивые поиски наградили его джинсами и майкой, в которых могли даже куда-то впустить...
  
  Зеркало, правда, показало такого... впрочем, отмытая борода немного спасала, делала похожим на художника в творческом запое. А художников, даже алкашей, как известно, в рестораны пускают. Ну, вперёд, капитан Неков, вперёд...
  
  Он спустился, по лестнице, кивнул уборщику - китайцу,
  
  - Молодец, э-э, как тебя? Чисто сегодня.
  
  - У нас, всекда, цисто, даракой друк, - лениво сказал китаец, почёсываясь, и вдруг стрельнул острым узким взглядом. Что-то ему напомнил этот взгляд. Что-то своё, недавнее.
  
  Картёжники озадаченно уставились на него. Кажется, даже узнали не сразу.
  
  - Себастьян, ты, что ли? - недоверчиво протянул крупный, расплывшийся мужик, лет сорока, - Да, ты орёл сегодня. Неужто завязал?
  
  Как его, кажется майор из "Альфы"... был. Сева неопределённо махнул рукой.
  
  - А то, смотри, садись с нами, банк сварганим, пиво есть..., - но привычное безразличие уже вновь сморило бывшего российского "супермена", и он, погасив взгляд, потянулся к колоде.
  
  Сева недоуменно огляделся. Ресторан, а... Но ведь ходил же с Олькой куда-то... Вон там, кажется, за перекрёстком, большой торговый центр. Ах, Оля... Оленька. Может быть... Нет! Нет и нет. Она же просила, а значит, эта страница пока закрыта. Может позже?
  
  Может быть, он теперь здоров? Излечился... бросить пить. Вот сегодня, в последний раз, отметить, красиво... и всё... И поехать, полететь куда-ниб... Нет! Он снова почувствовал, за тонкой стеной серое безумие. Оно было здесь, с ним. Никуда не делось. Увидеть пилота, командира пассажирского лайнера, смеющего касаться штурвала... смеющего... убить, растерз...
  
  Спокойно, капитан, спокойно. К этому ты ещё не готов.
  
  Итак, скажем, рыбалка. Он, правда, никогда не ловил рыбу. Наверное, это не сложно. Не сложнее виража, с поворотом... чёрт... чёрт... Как же спасти мою больную голову?
  
  Переходя дорогу, он увидел магазин спорттоваров. Ну, что? Значит, всё же рыбалка... судьба. Но куда, как? А вздор, продавец подскажет.
  
  Шагнул, внутрь, в кондиционированный холод.
  
  - Севка, ты!? Привет, дорогой. - субъект, лет тридцати пяти. Крепкий, весёлый. Сидит, примеряет бахилы. Лицо... знаю же, я его, знаю, но... - Ты чего, Сева, не узнаёшь?
  
  Теперь уже, сомнение в голосе. Не просто узнать капитана Некова, ох, как не просто. Но ведь, узнал же.
  
  Кто-то... знакомый, конечно, может, даже друг. Из того, смутного мира. Но сегодня голова, на диво ясна... начинает проступать, сейчас, ближе.
  
  - Шарпенко, - неожиданно выпалил, Сева, с неярким озарением, - ну, здравствуй, Шарп...
  
  Однокашник, Шарпенко, однокашник всю дорогу, от училища, до самого конца... Вместе с ним, Себастьяном Нековым, начал летать, с ним же, так же в чине капитана, был выброшен державой на помойку, торжественно, в полковом строю.
  
  Сева, вдруг, с ужасом и стыдом, понял, что имя, когда-то, близкого, самого близкого друга не всплывает в больной памяти. Это относилось к стёртому, ненастоящему. Но старое прозвище выручало...
  
  - Ша-арп, - снова протянул Сева, болезненно потирая лоб - Надо же, ты...Сколько же лет прошло?
  
  Молодые, живые глаза больно полоснули состраданием.
  
  - Да ты, чо, Севка? Двух лет, не прошло ещё. Ты что, всё забыл?
  
  Два года, надо же. Менее двух лет хватило этому миру, чтоб потерять цвет, жизнь, динамику. Всего за два лета всё выгорело в серую, скверно нарисованную картину. Совершенно не настоящую.
  
  - Да, Шарпик, так уж вышло. Всё я забыл, тебя, себя, всё...
  
  - Надо же, как оно по тебе? А Оля, Светка?
  
  - Оля? Какая Оля? Ах, да... Оля. Да нет у меня больше никаких оль...
  
  - Ясно. А ты, значит,... водка, да, Себастьян?
  
  - И водка тоже, но, в основном, вот эта мерзость, видишь? - Сева слабо повёл рукой.
  
  - Какая, мерзость, ты чего? Заболел, что ли?
  
  - Я? - с диковатой усмешкой, - Да нет, Шарпик, я то, как раз, в порядочке. Это мир заболел, понял... Весь этот траханый мир.
  
  - Так, - Шарп решительно потянул Севу из магазина, - поехали со мной. У меня тут машина служебная, - кивнул на корейский джип в камуфляже, купим пивка, поедем на природу, там всё и расскажешь.
  
  - Поговорить, надо, конечно, но не могу я ехать, понимаешь?
  
  Ясность стремительно уходила из головы. Ещё полчаса назад Сева думал о речке, рыбалке, костре, но прикосновение к прошлому вновь распяло больной дух. Вернулось отвращение, страх перед ненастоящим. Опасение, погрузившись в бездушный серый мир, самому потерять цвет, душу, остатки рассудка. Потянуло домой, к экранам комплекса... Вздор, нельзя его вести домой. Свинарник, да и аппаратуру ему видеть незачем.
  
  - Ты знаешь, Шарп. Не могу я уезжать, у меня дела сегодня. Тут, в этом центре, ресторанчик есть, посидим тут, побеседуем.
  
  - Ресторанчик, говоришь, - Шарп поскрёб затылок, - не знаю, потяну ли я столичные цены.
  
  - Брось, я угощаю...
  
  - Ты-ы, - удивление, сомнение, насмешка...
  
  - Говорят тебе, пошли...
  
  Это был, скорее, бар. В дневное, рабочее время, было пусто. Бармен пристально глянул на Севу, но видимо имидж "художник в запое", его, всё же, удовлетворил.
  
  - Коньячку нам дайте, пожалуйста.
  
  - Коньячок у нас, господа, дороговат. Простого не держим.
  
  - Вот и неси свой... непростой.
  
  - Сева, ты... уверен?- Шарп с опаской глянул на французскую этикетку.- По мне, так и по пиву сойдёт.
  
  - Сказано, угощаю...
  
  - Да, - выдохнул, Шарп, зажмуриваясь от удовольствия, - Такое... давненько не пил коньяк, да ещё такой.
  
  - Ну, рассказывай, как жизнь. Вижу, ты вполне...
  
  - Да, батя меня тогда спас. - развёл руками Шарп, - я, было, тоже пить тогда, как,... - запнулся.
  
  - Говори, говори...
  
  - Ну, вот, как нас списали, я, было, пить начал. Предок мой меня за шкирку и под Муром, в лесное хозяйство. Так там и осел.
  
  - Так ты у нас, выходит, лесник, - Сева захохотал. Благородный напиток облил приятной эйфорией, смыл страх, стало раскованно, почти, хорошо.
  
  - На себя посмотри, - сразу обиделся Шарп, - сам то, сущий леший.
  
  - Обо мне ещё будет разговор, - рассказывай, Серёга, - всплыло имя, надо же.
  
  - Да, вот, в общем-то, и всё. Лесное хозяйство, служба казенная.
  
  В общем, выбило дурь из головы.
  
  - Значит, Шарп, наша жизнь дурью была?
  
  - Да, нет, - досадливо, - просто, кончилось это, Севка. Понимаешь, кончилось... Не небом единым... Есть другая жизнь, другая, не хуже.
  
  Сейчас он говорил поспешно, горячо, будто боялся, что его прервут, будут спорить. Сева не спорил. Он молча слушал.
  
  - Вот, ты не веришь, не можешь, я вижу. А ты езжай со мной. Брось свой город, водку эту. Да, ты посмотри на меня и на себя. Ты только неделю, два дня у меня поживи, увидишь жизнь настоящую.
  
  Знал бы ты, что есть настоящее... глупый раб. Сева несколько "поплыл" в коньячной эйфории, но быстро взял себя в руки.
  
  Шарпа севино молчание, похоже, теперь сердило. Сейчас, когда он всё рассказал, ему хотелось спорить, убеждать, звать в свою веру.
  
  - Не, блин, ну что ты молчишь? Да, воздух, ты знаешь, какой у меня там воздух? Куда там, кабинам нашим вонючим. Да, я, если хочешь знать, женюсь скоро, потому и без денег. А платят мне хорошо, не меньше, чем тогда... И всё казенное, вишь, машина, дом, одежда. Даже бахилы приехал покупать за госсчёт! Понял!? Что, что ты молчишь, гад?! - Шарп уже кричал.
  
  - Да, понял я, всё у тебя заебись, - хихикнул Сева, успокаивая жестом встревоженного бармена, - И джип, и лес, и, даже, бахилы на халяву...
  
  Вот, только, душа твоя не спокойна, капитан Шарпенко, - подумал Сева. Даже, бахилы не помогают.
  
  - Нет, ты договаривай, договаривай, - Шарп допил стаканчик, не чувствуя вкуса.
  
  - И договорю, - пьяным голосом. Гораздо более пьяным, чем на самом деле. Так, почему-то, было легче. - И договорю. Я вот думаю, душа твоя неспокойна, Шарпик.
  
  - И чо ж она, не спокойна, по-твоему?
  
  - Да, знаешь ты ответ, знаешь. Ты у нас, нынче, бог низвергнутый, понял? Пока ты был лётчиком, ты мог терпеть всё - скверную жратву в учебке, мокрую палатку тогда, на Кавказе, помнишь? Да что там, палатка, - протянул Сева с гаденькой усмешкой, - на земле мы с тобой по-собачьи были готовы и жить, и жрать, и спать, и всё за два часа полёта, там-то мы были богами, помнишь?
  
  - А теперь? - ощерился Шарп.
  
  - А теперь, тебе одни бахилы и остались, - Шарп с удовлетворением допил коньяк, смакуя.
  
  - А тебе, что осталось, Севочка? Пузырь китайской водки, и сладкие сны?
  
  - Ошибай, товарищ бывший капитан ВВС, - следовало остановиться, прекратить трепать языком, но ликование превосходства несло Севу в коньячной эйфории, - пусть я жру дешёвую водку, жена меня бросила, и печень, похоже, бросит вот-вот, но я, друг ситный, в отличие от тебя, ле-та-ю. Не бывший я, понял? Не-е быв-ший.
  
  - Летает он, - зло заржал Шарп, - с кровати на пол ты летаешь, алкаш.
  
  - Н-е-т, Шарпик, - торжествуя, - летаю я в нас-то-я-щем не-бе. Видел бы ты, в каком настоящем. И делаю там такие вещи, что тебе, вахлаку лесному, не снилось и, никогда не приснится, уже никогда больше.
  
  - Ну-ну, расскажи, в какие это самолёты таких, как ты, впускают? - полон надежд, что врёт бывший друг.
  
  - В какие? Ты про ЮЭйВи слышал?
  
  - ЮЭйВи, беспилотники? Так ведь нету их больше. Вместе со всеми ВВС на иголки пустили.
  
  Наши пустили, а юсовские остались.
  
  - А то у американцев своих операторов нету.
  
  - А вот, для боевых вылетов, как раз и нету. Они же нас не только разоружили, они дух военный из себя выбили, выхолостили, понял? Скверно у них к военным относятся сегодня, травят. Не хотят они воевать нынче, понял? Для грязной работы нас берут, бывших.
  
  - Ну, что там за полёты на авиамодельке этой, - пренебрежительно протянул Шарп, пряча в прикрытых глазах тёмную зависть.
  
  - Да, ты,... ты хоть знаешь, что такое предатор(*) последней модели? Ты,.. знал бы ты, леший, что он может..., что я могу.
  
  (*- пояснение по настоятельному требованию жены. MQ-1 Predator (в переводе с англ. Хищник ) - разведывательный и ударный беспилотный летательный аппарат производства General Atomics (США). (с) Википедия)
  
  - Ну, и что ты там можешь, колись давай.
  
  - А вот, - пределы благоразумия слетели окончательно, хвастливая речь лилась, лилась...
  
  - Например, в Колумбии, недавно. Ты хоть раз летал в Колумбии? Знаешь, как там, в Кордильерах? Я там гнездо наркобарона нашёл и сжёг.
  
  - Так, ты, что в Колумбии работал?
  
  - Ну, управляющий комплекс у меня дома, а беспилотник он дистанционно через спутник цепляет в любой точке... Зато, я, знаешь, я везде бывал. Всю Африку облетел, в Антарктиде работал, экспедицию искал... А недавно, представляешь, в Афгане..., - Неков, жмурясь от удовольствия, пересказал два позапрошлых сеанса, дав свободу красноречию. Он, торжествуя, описал чувство полёта, охоту, бой, победу.
  
  - Да, - мрачно произнёс Шарпенко, - уел ты меня, Севка... просто убил наповал. Слушай, а может им ещё один, такой нужен? Раз ты там у них такой, весь из себя бог и ас, может, и меня пристроишь? По правде говоря, врал я тебе... бахилы эти, лес, чтоб он сгорел.
  
  - Не знаю, - недоумённо протянул Сева, - у них, вроде, и на меня работы с трудом... Маловато горячих точек на планете осталось.
  
  - Да, кстати! - со смешком вспомнил он, - Представляешь, этой ночью я у нас работал.
  
  - То есть, как это у нас?
  
  - Да на Волге, около Углича, представляешь? Отцепился от транспортника ихнего, вышел на точку, отработал, потом сел в заданном квадрате в парашютном варианте.
  
  - А, что за работа была, - Шарп, внезапно, схватил его за руку.
  
  - А, работа... да, яхту одну грохнул.
  
  - Как грохнул?!
  
  - Да, простое дело. Два хэлфаера со спецзарядом... обьёмный боеприпас, и в пыль. Небось, мафиозо какой-то... торговец оружием... Да, это ерунда, лёгкая работа. Зато, в Сомали, прошлым месяцем, там, представляешь, батарея эс триста была, так я...
  
  - Лёгкая работа! Да, об этом с утра по всем каналам! - Шарп, внезапно, вскочил на ноги, отбрасывая ногой стул - Да, ты, хоть знаешь, дерьма кусок, что ты Николая Рокотова убил?! Кандидата в президенты от партии державников! Ты, сволочь, последнюю надежду России..., ты нам... ты нас... мы, теперь, навсегда американская колония, понял?
  
  Севе сразу стало скучно, безразлично. Надо же, ещё минуту назад, Шарп казался почти живым, настоящим, а сейчас, вдруг, выцвел, посерел. Глупый раб, бездушная кукла, часть скверно придуманного мира.
  
  - Стой, ты ку-у-да?! Не-е-ет, ты так у меня не уйдёшь. Да, я тебе, гаду, шею сверну, в полицию, ФСБ, да во все газеты...
  
  - Эй, господин хороший, - хватка у бармена была железной. - Коли пить не умеете, так кушайте кефир, что ли...
  
  - Да ладно, извините, - Шарп взял себя в руки, - Ухожу, уже ухожу. А ты, гадюка, меня ещё вспомнишь. За все свои гешефты ответишь, отольётся коньячок тебе..., - вылетел за дверь, хлопнул.
  
  - Ещё что будете?
  
  - Да, нет, - вяло, протягивая кредитку. Рука уже откровенно подрагивала. - Нет, знаете, дайте ещё бутылку водки. С собой.
  
  - Водки? Хе. А в магазине не хотите купить, слева от нас? Наценочка- то у нас процентов триста.
  
  - Давайте, без разницы.
  
  - Ну, хозяин - барин.
  
  Сева вышел из бара, стараясь не дышать носом. Мерзкая вонь отвратительного, грязного города. Люди с фальшивыми лицами, гортанная, раздражающая речь. Серые, грязные деревья, немытые вонючие машины. И голуби, голуби - эти кощунственные пародии, смеющие...
  
  Джип Шерпа, в гадостной раскраске, будто в кошачьем дерьме, как раз выбрался со стоянки, и отъезжал. Шерп бросил на него обещающий, злобный взгляд... тупая кукла.
  
  Ещё одна кукла, вроде, откуда-то знакомый, азиат, китаец, как-то быстро и небрежно провёл рукой по боку, проезжающего мимо джипа, полоснув по Севе острым узким зрачком. И ещё много, слишком много отвратительных кукол.
  
  О, Боже, пять дней, целых пять дней. Он не доживёт, сгниёт в этой мерзости, мерзости, мерзости...
  
  Мобильник, ожил мобильник... Куратор... Просить, умолять, целовать ноги наглому рабу.
  
  - Себастьян Георгиевич, - голос непривычный, напуганный. - Вы ещё никуда не уехали?
  
  - Я здесь, здесь... Вы знаете, я хотел бы попросить Вас... Я хотел...
  
  - Помолчите, слушайте. Срочный сеанс. Клиенту срочно нужны наши с Вами услуги. Немедленно.
  
  - Да, да... я сейчас. Две-три минуты, - кинулся через улицу, чудом уворачиваясь от взвизгнувшего автомобиля, через газон.
  
  Какие-то грязные, нечастные бомжи шарахаются на тротуаре, уродливая, безвкусно одетая женщина визгливо кричит ему вслед.
  
  Через двор. За столом неопрятные, невероятно жирные уголовники с серыми лицами шлёпают засаленными картами . Один, гадостно улыбаясь, что-то глумливо кричит ему вслед.
  
  По лестнице, на слабеющих ногах, ножевой раной печень,... расталкивая мусор и отбросы, ломая ногти о стены, залитые собачьей мочой... скорее. Ключ... чёрт, не лезет. Руки бьют чечётку. Выбить дверь? Ох, влез, повернулся...
  
  Ничего, он больше не способен был ничего, ничего... Он, вероятно, падал, вставал, снова падал, но его тянула, неудержимым магнитом тянула к себе, надпись connect, сияющая ослепительным золотом на нижнем экране комплекса.
  
  Привычно пиликнула смс-ка. Ага.. полётное задание, что там у нас на сегодня?
  
  Сегодня задание было, на редкость, коротким:
  
  "Беги, капитан. Пока ещё возможно, всё бросай и, беги."
  
   
  
      
  1. Подмосковье. Кубинка. Бывшая база ВВС России.
  2.   
   
  
  Что-то не так... Что-то... было... не так...
  
   
  
      
  1. И снова, Москва.
  2.   
   
  
  Что-то было не так. Некий конгломерат "не правильно", состоящий из мелких, по отдельности ничего не значащих беспокойств, вдруг сложился, в душе его, в беспорядочный, но властительный пазл.
  
  Что-то не то он сделал вчера, над тёмной водой Волги... мелочь, ерунда, не способная нарушить его царственное спокойствие, но вместе с тем...
  
  Что-то в разговоре с жалким, наглым рабом... как его, Шарп, кажется... но ведь это чушь, даже не мелочь, этого просто не было... не было, это из серого фильма, ни чуть не похожего на яркую жизнь высоты... А вот...
  
  А вот, эта подлая, предательская смска... ведь, полётное задание всегда было ментальным ключом, открывающим сияющую дверь.
  
  "Беги, капитан..." Предательство! Куда бежать, если, вместо заветного ключа, ему подсунули ещё один засов...?
  
  Экраны не впускали... не желали выпускать его из фальшивого, серого фильма в царственное сияние бескрайних небесных владений.
  
  Нет, нет... Технически, и комплекс и спутниковая связь работали, как всегда, идеально. Нижний, обзорный экран показывал взлётную полосу Кубинки, с которой Севой было лётано, перелётано в той, прежней жизни.
  
  Техсостав, похоже, свой, российский суетился вокруг юнита, что-то привешивая, проверяя последние мелочи перед взлётом. Негр - сержант, похаживал надутым индюком и, покрикивал на глупых славянских рабов.
  
  Двигатель уже работал, разогреваясь.
  
  - Чехов, овер, взлёт разрешён.
  
  Команда техников испарилась. Всё, как обычно и, всё таки,... не так.
  
  - Чехов, внимание, вводные. Подняться до трёх тысяч. Следовать на северо-восток с максимальной скоростью. Объект подвижный, несёт радиомаркер. Код маркера, в компьютере юнита. Как поняли, овер?
  
  Что же делать? Наверное, надо действовать, как обычно, чтоб вверх..., чтоб синее и золотое. Там, в воздухе, в привычной высоте, когда нет краёв, он успокоится, забудет эти неважные, ненастоящие... И тогда, его впустят, впустят...
  
  - Понял хорошо, Чипвей. Действия при контакте?
  
  - При контакте, доложить. Как поняли, овер.
  
  - Понял хорошо, овер.
  
  - Ок, просид...
  
  Ручка, газ... вперёд, вперёд... Машина послушна, но... нет... всё неправда. Это просто картинка, качественная, но картинка, только картинка на пыльном экране.
  
  Чёрт, чёрт, чёрт... что же он сделал не так? Что нарушил?
  
  Огромное, лазурное небо над зелёным морем леса, без края, без помех... А он, царственный владыка, ведомый раболепствующими ветрами...
  
  Какие там ветра, на старом продавленном кресле? Царственный, ха... сегодня все его владения, - два грязных экрана, засаленный джойстик, органы управления... Он видит их, видит. Почему, он продолжает видеть комплекс, экраны, грязную занавеску в серой, загаженной комнате?!
  
  Как пробиться, как попасть в тот, настоящий, яркий мир, мир скорости, простора, охоты... Как, как божеству взойти на свой Олимп через грязный, захватанный пальцами, засиженный мухами экран.
  
  - Чехов, держите курс, отклоняетесь. И высота мала, набрать три тысячи, в Москве Вас увидят, этого не надо, овер...
  
  - Вас понял... Я..., - чёрт, в чём дело. Надо втянуться, начать охоту, тогда захватит, поведёт, впустит.
  
  - В чём дело, Чехов?
  
  Может быть, технический сбой? О, Господи, если есть там ещё какие-то боги, кроме меня, пусть помогут, чтоб это был, всего-навсего, технический сбой...
  
  - Я... я думаю, комплекс неисправен... нестабилен, овер...
  
  - Да нет, Себастьян Георгиевич, комплекс работает прекрасно, и юнит в полном порядке.
  
  Сева только тут, впервые за более, чем год, обратил внимание на голос диспетчера. Клиент говорил по-русски, просто, исключительно правильно, и лишь англизмы, спецтермины жаргона связи резали слух американской зазубренностью, как ладонью по наждачной бумаге.
  
  - И юнит, и комплекс в полном порядке, а вот вы, извините, полный идиот.
  
  Держите курс, держите, овер...
  
  - Кто вас просил, кто дал вам право распускать язык? Всё было так хорошо, вас рекомендовали на повышение, и меня, вместе с вами. А теперь, из-за вашей, пьяной болтовни... курс, держать курс... меня зашлют куда-нибудь на Аляску, на метеостанцию, а вас выкинут на помойку... Где вам и место.
  
  - Как... я же старался, работал для вас.. я.
  
  - Держать курс, я сказал... Уж давайте, наше с вами последнее задание выполним достойно. Вы проблему создали, вам её и решать.
  
  Перед Севой всё плыло. Он, лучший в мире пилот, всё же держал беспилотник на заданных, курсе и высоте, хотя чувствовал, как его, запертая в больной голове душа, начала гореть в своём персональном аду.
  
  О, Боже... я лечу... я лечу убивать Шарпа, расстрелять его машину. А потом, они пристрелят меня? Не-ет, это было бы слишком милосердно. Они меня не тронут, просто бросят... выгонят. Водка - вот что убьёт меня... Сделает это для них так же верно, как и пуля.
  
  Засов, запирающий дверь, теперь, был запечатан, забит ржавыми гвоздями, навеки.
  
  Он не бог! О-о-о-н н-е-е б-о-о-г! Он, жалкий, глупый раб, возомнивший себя всемогущим, сидя в засранных трусах перед, покрытым дохлыми мухами, пультом комплекса.
  
  Отклониться, разбить машину... он не мог, не мог. Смешной, Шарпик, смешной. Газеты, ФСБ, полиция... да, они у себя дома, на нашей базе, в моей Кубинке, их самолёты стоят. К чёрту. Разогнаться, джойстик от себя и... об землю, вогнать юнит в поле, в лес... Спасти, хотя бы, Шарпа.
  
  - Что, Се-в-ва, - это имя американцу, как ни странно, давалось сложно, - не можете? Нет,... не сможете, - каркающий горький смех, - Yes. Для нас, с вами, пилотов от бога, разбить машину так же тяжело, как свой лоб об стену, с разбегу.
  
  - Yes,- убито повторил диспетчер, - Я вот тоже, когда-то... не смог...
  
  Но, именно в тот миг...
  
   
  
      
  1. Себастьян Георгиевич Неков, капитан ВВС России в отставке. Ментальное пространство.
  2.   
   
  
  Но, именно в тот миг, Сева, внезапно, всей душой, непривычно близкой, осознал ужас нахождения своего "я" между серым миром комнаты и, столь же серым миром экранов, меж двух фальшивых миров.
  
  Это самое "я" не могло, не желало существовать, как мыслящая и чувствующая информационно-духовная матрица, без контрастного фона хоть какой-то реальности. Ему сейчас, жизненно, требовалось хоть какое-то "не я". Правдивое, яркое, комфортное.
  
  Его дом? Мир за окном? Величайший в мире город, столица великой державы, богатая, яркая, многолюдная... Серая мерзкая страна, назвавшая его ненужным, отнявшая у него высоту, семью, порезавшая на иголки его машину, лучшую в мире машину... мерзость, смрад, вонь... Нереальная, бесцветная картина, написанная предателями, подлыми предателями. Здесь давно уже не оставалось ничего, что было достойно его взгляда, слуха, мыслей... Нет, нет, только не сюда...
  
  Туда, в сияющее небо. Там он, великий, царственный владыка, парит в свите раболепных ветров. Он всемогущ и всевидящ. Он безжалостен, ибо, жалкие рабы существуют лишь для его удовольствия. Они - жертвы, дичь в королевской охоте. Они же - ничтожные, пугливые свидетели его безграничной мощи, ловкости и красоты. И нет у них иного назначения. Он, только он, единственный и неповторимый бог этого сияющего мира, без покрова и границ, в котором... в ко...то...ром... О, Господи. В котором он не волен выбирать ни цели, ни жертвы, ни сроки... Который, оказался просто картинкой... Просто серой картиной на экране, с мухами и пылью... Не войти туда, не попасть, не выйти...
  
  Серо, гадость, везде только серо и... ложь... ложь, одна только ложь...нечего чувствовать, не о чем вспоминать. Ничего, нигде нет и никогда... никогда не было.
  
  Он метался, догорая, с каждой, истёкшей секундой, ощущая распад, потерю очередной крохи, памяти, чувств, ощущений, себя.
  
  Он больше не слышал приказов, слух стёрся. То крошечное, стремительное сокращающееся пространство реального мира, меж двух выдуманных миров, было более не в состоянии вместить ни голоса диспетчера, ни памяти о нём.
  
  А душа таяла, таяла и искала, молила оставить, найти для неё хоть что-то реальное, правдивое, настоящее между двух серых, мерзко расписанных неправд.
  
  И вот, этот зазор стал непомерно тесным квантом, уже не способным вместить... Он вспомнил! Есть... неминуемо есть одно, реальное... Правда, единственная, последняя здесь и везде... и всегда...
  
  Я знаю, я жду тебя! Ко мне! Я зову тебя... приди, спаси, вытащи...
  
  Он таял, таял, и лишь, его руки...
  
      
  1. Москва.
  2.   
   
  
  ... его гениальные, безотказные руки, лучшего в мире пилота, продолжали делать лучшую в мире работу, в лучшем в мире, небе. Он, не видя и не слыша, прокладывал курс, высоту, координаты будущего контакта. Он звал, молил, вёл к себе свою настоящую сущность, своего истинного и, теперь уже, единственного аватара... только там, в нём, в его совершенном теле, ему казалось, мог существовать, мыслить, чувствовать тот жалкий уголёк, остаток согревшей в аду души.
  
  И в точно выверенный, единственно правильный миг, Сева, с внезапной силой, вскочил, отшвырнув ногой кресло, сорвал с окна занавеску...
  
  Силуэт... далёкий силуэт, прекрасный, как бог... истинный бог, владыка, рвущий серую фальшь бесподобным стальным крылом... приди, о, приди... Мешало стекло, грязное и фальшивое... Резким ударом выбил оконную раму и...
  
   
  
  Только тогда он смог увидеть то, последнее, что ещё оставалось реальным под серым, тесным рисунком неба. Он, наконец-то, поймал глазами надменный, царственный взгляд сухопарого хищника.
  
   
  
  Сентябрь 2010
   Израиль, Беер-Шева
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"