Аннотация: Много лет назад мне попался в сети блог оператора американского беспилотника в Афганистане, и очень захотелось об этом написать. Однако, я не мог писать об американце, я не знаю той жизни. Пришлось сменить место событий, обратившись к фантастике.
И, ничем не удрученный,
Все он видит под собой.
Гордый, хищный, разъяренный
П. И. Карпов. "Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники".
Северная Африка.
Тишина... полная тишина и ... нет ничего, ну, совсем ничего...
Где-то внизу ... поворот на крыло, теперь справа и... снова внизу золотое и немного медовое..., а совсем далеко - море. Жаль, что так тихо. Хочется слышать, как ветер шумит по крыльям. Зато, пустота... одна пустота над золотом пустыни. Пять тысяч метров - и все они его, без границы, без предела. Он один хозяин этих пяти тысяч, и эта тишина и пространство - его суверенный мир, и ничей голос не смеет звучать здесь.
- Т-у-ут... Чехов, Чехов, овер... здесь Чиппвей, Чехов, рэйдиочек,... - целый ворох звуков нагло бьёт по ушам.
Великолепие солнца золотит путь. Неслышный ветер, то раболепно подпирает под крыло заботливой и надёжной опорой, то чувственно и нежно касается груди, спины...
- Чехов, овер...
Как прекрасно, как легко и вольно дышится. Тело едино и безотказно. Он одинок, в своём счастье, но там, на границах бесконечности, он видит, слышит, осязает всё и всех...
- Чехов, очень прошу Вас, ответьте... умоляю Чехов, овер...
Жалкий, жалкий раб. Прикованный к земле, к тесной комнате. Он не смеет... Моя мощь, величие, красота.
- Чехов, овер... фэк ю...
А вообще, жаль его. Надо снизойти, поделиться... ведь так и сдохнет в своёй убогой дыре, даже не зная, что есть такое... такое...
- Чехо-о-в,... - уже чуть не плача.
- Ну, что тебе?
- О.о. май год... Чехов, Вы меня убиваете, овер... рэйдиочек плииз, пожалуйста...
Бедняга, пугливый крот...
- Да, слышу , ..всё окей ...риид ю, чтоб тебя.
- Чехов, овер, обстановка, пожалуйста...
Как скучно... кому дело до низкой земли и, ползущих букашек, когда синева, ветер, золото и мёд... сладкий мёд...
- Нахожусь в точке, высота пять тысяч, начинаю искать контакт.
Умолк противный комар. Снова, покой и высота... Однако, это же не совсем то. Будто некий осадок в сладком мёде, появилось чувство. Беспокойство... досадная помеха... кто-то осмелился пересечь границу его безмятежности, запачкать мерзкой серостью золото пустыни.
Ну-ка, посмотрим... уже, предвкушение другой, хищной радости, когда с камнем с беспощадного неба, когти в мягкие бока, и назад... вверх с добычей, назад в безмятежность и простор.
Круг, ещё круг... снизиться до трёх... до двух тысяч... зоркие, всевидящие глаза чертят, чертят беспощадным взглядом по тоненькой ниточке, нарисованной на золоте... виден каждый камень, каждая впадина на калёном, наезженном песке. Пусто, пусто...
Дальше, к медовым горам, где золотая нить темнее, гуще... есть!
Четыре жука, грязных и убогих, пачкающих медовый склон гор бензиновым дымом, грязным, запылённым брезентом.
Вниз - налететь, ударить, унести. Где этот раб, почему медлит?
- Чиппвей, овер...
- Чехов, риид ю, овер...
- Чипвей, есть контакт в назначенной точке,.. код запуска давай...
Невероятно... Этот раб осмеливается... где же он, как выковырять его, из норы, порвать, унести...
- Ниже, Чехов, ниже... пожалуйста, я очень Вас прошу.
Ну ладно, пусть... но он ещё заплатит... заплатит за дерзость...
Ещё ниже, медленнее. Четыре, ползущих в гору, грузовика уже видны ясно. Ржавые кабины, груз, под волосатыми, колючими верёвками и грязным брезентом, массивный, тяжёлый. Осаживает брюха машин до жёсткой горной тропы, заставляет выть, надсаживаясь, моторы.
- Чехов, вторая машина... ближе, пожалуйста... ближе, как только можно...
Можно, - говорит этот раб? Он не может, не смеет знать меру его могущества... Ниже... ещё медленнее и ниже... Грузовик уже совсем близко, кажется можно ударить, смять, скинуть в скалы мерзкую, грязную тварь, оскорбляющую его царственное внимание.
Передняя машина, внезапно, встаёт. Чёрнокожий, серый от страха и пыли, водитель мышью несётся между камней.
Но висеть на месте он не может... это не достойно его... Вперёд, круг... ещё круг... новый заход на испуганно прижавшуюся к тропе, его законную добычу.
- Чиппвей, мать твою,... - код, ему нужен код, пробуждающий огненную смерть под крылом, позволяющий вцепиться в мягкие бока, прижать, унести...
- Чехов, овер... миссия выполнена, благодарю Вас, возврат. Как поняли, овер? - голос уже не умоляющий, а сытый, наглый.
- Как, закончена? Ка-а-к... Кто смеет отобрать у него... у НЕГО... его законную добычу. Найти, закогтить,... но это потом, потом.
- Чиппвей, не понял. Я нашёл цель, подсветил, надо стрелять.
- Чехов, отрицательно. Это не цель, груз не военный, повторяю, не военный. Нет взрывчатых веществ, нет радиации, нет оружейной смазки. Это простая контрабанда, не наша клиентура. Как поняли, овер?
Гнев, отвращение, желание порвать, выместить... но, даже этот гнев - царственный, прекрасный. За этим гневом могущественное презрение, превосходство.
- Понял, Чиппвей, возвращаюсь, - жалкий раб, надоедливый, низкий комар. Не хочу тебя больше слышать.
- Чехов, роджер, аут,... - наконец-то, снова тишина.
Выше, выше, ещё выше. Туда, откуда пыльные камни и, завитый ветром, песок снова станут червонным золотом и мёдом...
Он крутым подъемом набрал высоту, уже не глядя на разочаровавшую его землю, и устремился к лазурной границе пустыни, где аквамарин, волнуясь, ласкал золото песка, а солнце и ветер продолжали ласкать его, то нежно, то подобострастно...
И снова он плыл в великой и сладкой вечности. И длилась это вечность до тех пор, пока на неясной границе двух великолепных стихий не показалось жирное, как пятно в бульоне, тело авианосца.
Москва.
Скрещённые флажки над головой латиноса в хаки и... всё.
На запыленном экране - "Connection is unable". Чёрным по серому... Краски мира померкли. Запах морской соли, пряного песка и неслышного ветра, сменили запахи несвежего белья, немытой посуды, затхлой дыры холостяка.
Сева, кряхтя, содрал гарнитуру с головы, поднялся со старого, просиженного кресла. Сразу, привычный букет ощущений - мстительно куснула печень, по гвоздю в каждый глаз, третий - в многострадальную голову... ну, это, как раз, честная, достойная плата за 8 часов жизни за пределами сияющих экранов. Ах, остро ткнула спина... это, пожалуй, что-то новое.
Сменить кресло? - подумал Сева, с трудом проталкивая рациональные образы в зажатой тисками голове, но мысль тут же ушла, потеряла важность. В этом, изношенном, неглавном мире, вообще, не было ничего важного... Надо было только дожить, дотянуть до следующего сеанса, кормя это, хоть и молодое, но изношенное алкоголем и скверной жизнью, тело.
Он пошёл к холодильнику, но вспомнил, что с утра уже был там, с отрицательным результатом, да и противно было на грязной кухне... и остальная часть квартиры была не лучше.
Как это ни печально, надо было выходить на ненавистную улицу, что-то покупать, с кем-то говорить. А ещё для того, чтоб впустили в магазин, не приняв за бомжа, следовало, вообще говоря, что-то одеть. А собственно, какое время года?
Оказалось, лето. Более того, глазами от мира сего, это был бы прекрасный московский июль, когда великий среднерусский Вавилон, умытый ночным дождём, сверкает под синим небом, украшенным монументальными скульптурами облаков. А ещё, это был столичный воскресный полдень, когда на умеренной жаре всё это бурлит, сверкает лучшими одеждами, марками машин и голосами, музыкой, звуками, звуками, звуками...
Но, Сева знал, что он готов видеть в этом мире. Вонючее, удушливое дыхание машин, Вороватые движения и взгляды людей. Гортанный, издевательский ропот толпы и... - пыль, везде, куда ни глянь, мерзкая серая пыль, кал, блевотина ненавистных людей... А горше всего, это небо... издевательски, далёкое небо, зажатое в сети проводов, домов, покрытых ядовитой, фальшивой зеленью, деревьев... Мерзкие птицы, мерзкие людишки, мерзкий, неправильный мир...
Сева обратил внимание, что стоит у окна и трясётся, дрожит от ненависти... Особо приличной одежды он не нашёл. Всё было ношенное, мятое, нестиранное... Откуда же ему... Сначала, это было казённое - форма, кители, хаки, потом, совсем короткое потом, когда у него ещё что-то было в этой гадкой жизни, его гардеробом занималась жена... А сейчас...
Ему, всё же, удалось одеться, не то что бы прилично, но хотя бы, чтобы выглядеть ровно тем, кем он был в этой жизни - холостым, хроническим алкоголиком, неопределённых лет.
Дом был скромный, но, вообще то, чистый, приличный. Подъезд мыли, ремонт делали вовремя. Обновлённая, мирная Россия могла многое себе позволить, в том числе, и на коммунальном фронте. Но как ужасно и пакостно было на лестнице... старый окурок, застрявший в щели чьего-то коврика, потёк собачьей мочи, жёлтой молнией пометивший белоснежную стену. Голоса из-за дверей, злые, раздражающие... и запахи... запахи пищи, краски, низких, крошечных людей, смеющих радоваться жизни в этом никчёмном, ненастоящем мире...
- Здра-авствуйте, симпатичнейший Себастьян Георгиевич, - глумливый голос, но такой нужный, нужный...
- К.-когда!? Когда сеанс? - почти шёпотом. Только бы не отпуск, только бы не слишком долго, он умрёт... прямо сейчас умрёт.
- Так ведь, завтра, дорогой мой человек, завтра утром, - о, эта благая весть... завтра... только одна ночь.
- Спасибо, спасибо... в восемь, как всегда?
- Да, в восемь. Задание получите в шесть утра на мобильник. Прошу прочесть и запомнить сразу, потом не выйдет.
- Да, знаю я...
- В самом деле? - глумливо и гнусаво, чистый кот Бегемот, - а вот, у клиента, господин капитан Гаттерас, в последний раз сложилось несколько иное мнение... Боюсь, что и в предпоследний тоже...
- Но как, почему? Я же выполнил... нашёл, понимаете, там были...
- А ну-ка, заткнись, придурок, мля! Последний ум пропи... М-да. Так вот, дорогой Себастьян Георгиевич. Как мы уже неоднократно договаривались, я ни о чём таком знать не хочу, и не стану. Работу вы, действительно, выполнили хорошо, как всегда. Гонорар зашёл, клиент результатом доволен, но, как бы... это, не слишком доволен процессом. По его словам, количество потраченных им, лично, нервных клеток, сегодня утром, несколько превысило допустимое... Вы уж постарайтесь... А не то... Вы специалист, конечно, прекрасный, но до уникальности Вам, в нашем, не менее прекрасном мире...
- Простите, - холодея, выдавил Сева, вжав болящую спину в жёсткие перила пролёта, - П..простите, умоляю. Скажите ему, пусть простит, приложу все силы...
- Приложите, приложите, - мой бравый капитан Врунгель... Стало быть, до завтра.
Гад, гад, гад, - больно головой об стену. Кажется, до крови. Ослабевший, было, в продуваемом подъезде гвоздь, с новой силой ввинтился в висок. Как же я его ненавижу... ка-а-к. А ведь ноги поцеловал бы, да... Только моргни он, так бы и поцеловал...
Шаркающей походкой, поводя мутным взглядом, он вышел в ненавистный ему город...
Двор, такой пыльный, галдящий... голуби, гадкие голуби... они смеют быть... подобием.
- Хе-е, гляди, братва, капитан пожаловал,... - оживилась, скучающая за картами компания. Компания странная, но привычная для сегодняшней, жирной нефтью и газом, державы. Молодёжь, в одном банчике с дедками... все, одинаково ленивые, вальяжные, раскормленные обильной социалкой и, ещё более обильным, собственно, бесконечным свободным временем.
- Куда летишь-то, капитан? За пузырём, небось... А продай мобильник-то, летун! Пятёрку дам, вот и пузырь...
Так бы и разорвал бы, закогтил, унёс... А ведь все либо однокашники, либо отцы их... Дом-то военный, бывший. Ведь они... старшие помнят ещё, как за ним по утрам машина с прапорщиком приезжала.
Сева прошёл, изо всех сил вонзив ногти в ладони, стараясь воскресить в себе гордое, неприступное,... но нет, выходило лишь то, что было на самом деле. Опустившийся алкаш, с бодуна, шатаясь, ковыляет за сегодняшним пузырём.
Что-то они важное сказали. Мобильник... ах, да. Деньги.
Долго смотрит, несколько раз встряхивает головой, пока через медленно отступающую от глаз муть не возникают кнопки мобильника...
- Светочка.... Здравствуй, золотая моя, здравствуй. Как вы, как мама?
- Па-а, привет... ты придёшь? - надо же, скучает ведь.
- Позже, хорошая моя, позже... много работы. Маму позови.
- Нет её, она с па... с дядей Лёшей в театр пошла.
- А-а, ну ладно, я завтра позвоню. А как ты учишься? - но уже гудки...
Единственный настоящий человек в этом поганом мире уже положил трубку. Да, и какая там учёба сегодня, зачем, что-что? Ведь вокруг всё... буквально всё, ненастоящее... кроме комплекса с двумя экранами и головной гарнитурой, что ждёт там,... в ненастоящей комнате. И будет ждать до завтра. А до завтра надо дотянуть.
Под подозрительным взглядом охранника, Сева, всё ещё пошатываясь, стараясь твёрже ступать, вошёл в квартальный супермаркет. Но вошёл свободно. Как видно, ему, всё же, пока, удавалось удержаться на той границе, когда ещё пускают в магазины.
Он брал то, для чего не надо ни огня, ни посуды. Что можно съесть, впихнуть и влить в себя, не заходя на загаженную кухню - консервы, хлеб, колбаса, минералка... дешёвая водка, обязательно, надо как-то протянуть эту ночь, а потом...
Этот паяц предлагал ему пятёрку на водку... смешно, его дневной гонорар... как там?...search mission - тысяча зелёных, kill mission... - полторы для незащищённой цели,... для защищённой... впрочем, он не помнил. Ни здесь, в фантомном, гадком мире, ни, уж тем более, в том, в его настоящем царстве, без предела и границ...
Он мог бы пить, есть, одевать самое дорогое... его хозяева, куратор, пресловутый "клиент" так и подразумевали. Они, жалкие рабы, глупцы, верили, что в этом мире есть ещё какие-то ценности, вкусы, цвета, ощущения, богатством и доступностью которых они могли бы купить его. Заставить его, бывшего капитана ВВС Некова, делать для них работу... Они не знали, что в этом мире нет ничего, ... может быть, дочь... нет, даже она... совсем ничего, что он не отдал бы за завтрашний сеанс, за одну единственную лишнюю минуту в синем раю.
Кассирша подозрительно глянула на исцарапанную кредитку, но компьютер одобрительно пискнул . Она, воротя нос от запаха, немытого многие месяцы тела, сделала Севе отпущающий жест, мол, проваливай, алкаш...
Кряхтя на измученную печень, он поднялся по лестнице, уже выглядевшей терпимо. Морозный воздух кондишена в магазине несколько притупил гвоздь в виске, прояснил мысли.
Входя в квартиру, он уже думал - помыться, прибраться... нет, водку в мусор, прикупить чего-нибудь приличное, зайти к жене, Светик... Лёша, неплохой ведь парень... носа не воротит...
Но в комнате на него в упор глянули чарующие глаза экранов комплекса... мёртвые, но обещающие... ворота в тот, его мир,... и капитана Некова затрясло...
Поспешно задёрнув грязные, щедро украшенные бахромой паутины, занавески... чтоб не видеть, не ощущать этой тусклой мерзости, Сева, уже дрожащими, как штурвал разбегающейся СУ-шки, руками, содрал жестяную пробку и вбил в себя обжигающий, унимающий клин...
Ещё... нет, стоп... надо оставить на вечер, на вечер, чтоб заснуть ,и ещё, чёрт возьми, надо хоть что-нибудь поесть...
Колумбия, Паланкуэро, База ВВС США
Ту-ту-ту... сердце бьётся сильнее, быстрее, быстрее... совсем быстро, наливая тело скрытой мощью. Покорные, прекрасно вышколенные рабы, подобострастно склоняя голову, прикрывают её руками. Выполнив свой долг, они более не смеют поднять взгляд на господина.
И вот, когда работа его могучего сердца сливается в протяжный гимн, он делает шаг... ещё шаг, быстрее, быстрее. Нет, он не бежит... о, нет. Он шествует, мощно и широко, готовясь проститься с землёй, готовясь охватить могучими крыльями своё беспредельное царство.
Ш-ш-ш-х, - во время одного, особенно торжественного и могучего шага, верноподданный воздух подхватывает его и, стремительно возносит туда, на трон, к венцу всеведения, всезнания и всевластия.
Пышный ковёр сочной зелени уходит ниже... ниже, лёгкая мантия бело-серебряных кружев, и вот, густая яркая синева склоняется перед ним, а покорные ветры занимают законное место у стремени.
И сразу, голос раба:
- Чехов, овер...
Что-то надо помнить... что-то важное... важное. Ах, да, это верный, хороший, старый раб... надо быть снисходительным, милостивым.
- Чиппвей, здесь Чехов, всё о'кей, поднимаюсь до семи тысяч, следую в точку.
- Чехов, роджер... до связи.
Уф... нудный слуга удовлетворён, теперь, только он. Он и небо...
Его владения сегодня, как водится, были иными. Они всегда были иными. В честь каждой новой встречи своего владыки, украшали себя новым убранством. Нынче, озаренная солнцем, синева накрывала куполом не уже золото пустыни, а серебро лёгкого шёлка, покрывающего ослепительно сочную зелень джунглей. И лишь руки ветра были всё те же, заботливые, раболепствующие.
И бесконечная сладость владения пространством, высотой, мощью была та же, как всегда.
И это безбрежное наслаждение длилось часы, часы..., а, может быть, вечность, неизмеримую, как и простор, в котором он плыл. И стало ещё острее, когда за краем ярко-зелёного бархата встретили его почётным караулом могучие и тёмные когорты Кордильер.
И уже не лёгкое, прозрачное покрывало стелят перед ним. Нет, поверх величественных гор его ждут высокие пирамиды, башни, крепости, города из сверкающего, белого серебра, тянущиеся один, поверх другого, к нему, в высоту, готовые отдать всё - красоту, силу, честь, жизнь, за право лишь только чуть, на миг, коснуться его, великого, выказать покорность , верность, восторг.
И эта серебряная стена непроницаема глазу - ни птиц, ни жалких рабов, но только не для его владетельного зрения. Он продолжает видеть каждую тропку, каждый куст в этих прекрасных горах, несмотря на колоссальную высоту, ощущает синюю прохладу горных потоков и, алый, трепещущий страх, затаившегося в скалах зверька, и ещё алее, жарче всех, в его владениях, пылающую корону солнца, его корону...
- Чехов, овер, точка достигнута, ищите контакт...
- Вас понял, ищу контакт...
О, верный, заботливый раб. Он напоминает, не даёт забыть своему повелителю, что там, за белыми дворцами облаков, его ждёт наивысшее наслаждение - его законная добыча. Нечто, горячее и сладкое... Жертва, которую можно выследить меж горных рёбер, прянуть с высоты, млея от собственной силы, от царственной ловкости, от цепенящего ужаса обречённой добычи.