Итак, у французских скваттеров было еще много подобных остановок и привалов. За то время, что они двигались по бесчисленным холмам, равнинам, которые потом назовут прериями, в глубь Северной Америки, все эти разноязычные немцы, французы, голландцы и т. д., успели мало-мальски сдружиться, и только Шейн-Леон оставался, одинок и нелюдим. Впрочем, единственным существом, с которым он едва перекинулся парой слов, была маленькая Аделина. Пройдя сквозь большие озера и миновав городишки под названием, Квебек и форт Норд-Бей, они, наконец то вступили в американское имение графа Де'Краньена, форт "Florence", место представлявшее собой довольно плачевный вид, особенно после продолжительной зимы. Это обнесенное некогда высокими большими бревнами сооружение, походило на грубо вырубленный сруб, из цельных нетесаных деревьев. Кажется, медвежья берлога, и то лучше была построена. Может, когда-то это и было фортом, в котором можно было жить, но снежные заносы сдавили и сплющили его, а весеннее половодье окончательно разворочало последние строения и "забор". Название этому форту было дано мессиром в честь одной из своих многочисленных любовниц. Она, почему-то запомнилась ему больше других, и ее именем окрестили гору развалившихся бревен.
Мадам Анжали не возражала, ее просто никто не стал бы слушать. Она боялась, что своими претензиями может спровоцировать очередной побег мужа, и он бросит ее с детьми посреди чужой земли, где она была на правах даже ниже чем французская крестьянка. Урожденная графиня имела чудную фигуру и черты лица, это вызывало немалое желание у мужчин, которые месяцами не видели женщин. Пока она была женой их предводителя, её не посмели бы тронуть, но если бы мессир Де'Краньен задумал пуститься в бега, то её не спасло бы уже ничего.
Вступив в развалины мессир Де'Краньен приказал разбить лагерь, и начинать немедленно отстраивать свое детище заново. Люди тут же отправились исполнять его приказание небольшими группами, кто в лес за древесиной, кто поправлять сам форт, кто укрепления вокруг.
Дамьен был зол, как черт, нет, тысячи чертей. Теперь к числу его так называемых врагов прибавился еще и светловолосый мальчишка по имени Шейн-Леон Даффи, неизвестно откуда взявшийся на его голову. При его виде Дамьен зеленел и багровел одновременно, тогда, как Малыш ходил по руинам и безразлично взирал на них с явно отрешенным видом. Впрочем, неприязнь была взаимной, Шейна тоже немало раздражало назойливое внимание последнего. Мессир Де'Краньен повелительным тоном приказал сыну носить бревна из кучи к укреплению, его ничуть не интересовало, что Дамьен приходился ему родным сыном, а ни каким-то скваттером или траппером.
Высокий крепкий юноша больше походил на свою мать, чем на отца, и это было очень хорошо, ведь мессир являл собой нечто неописуемо ужасное. Дамьен был выше его почти на голову, а выправка говорила о незаурядной силе и характере этого человека. Русые, цвета спелой ржи, волосы, как у матери, беспорядочно торчали мелкими кудряшками до подбородка и игриво ласкали шею. А глаза..., как цветущая ряска на болоте: яркие, зеленые и необыкновенно зеркально- чистые. Он был отменным красавцем, несмотря на свой скверный характер.
За пять дней форт заметно преобразился и стал похожим на хорошо укрепленное добротное жилище. Он находился на некотором возвышении, а из его огромных тяжелых ворот, напоминающих, средневековые ворота замков, просматривалась значительная часть долины и край леса, врезавшегося косой с левого бока. За бревенчатым частоколом находилось, пока еще, всего лишь одно здание и башня, на которую французы водрузили свой флаг, что просто вгоняло в бешенство Шейна-Леона. Постройка предназначалась для зимовки, так как мессир Де'Краньен не собирался возвращаться обратно в порт. Хоть она и была низенькая и пока еще одноэтажная, но зато невероятно широкая и вместительная. Внутри голландцы скрупулезно выкладывали очаги в виде каминов, а остальные сколачивали нечто похожее на мебель.
Шейн-Леон тоже участвовал в этом деле, хотя к общей постройки он не имел отношения, зато с немалым интересом выстругивал себе кровать и столик. Малыш никогда не держал в руках инструмента, поэтому его движения по началу выглядели неуклюжими, но, немного освоившись, он работал уже более слажено.
Тянулись долгие безрадостные дни, Шейн-Леон уже не мало обустроил свою комнату, или лучше сказать пристрой к главному зимовью. У него имелась добротная кровать, покрытая медвежьей шкурой, маленький стол и стул, кусок зеркала - новшество прогресса в лесной глуши. Он начал сооружать шкаф, но пока дело у него не ладилось. Настроение то и дело падало, а мысли наполнялись думами о былом великолепии его жизни.
Малыш не был изнеженным, просто Шейн был другим. Ему казалось, что по воле какого-то злого рока он так внезапно попал сюда, что это только ночной кошмар и вот-вот пробуждение разгонит все его сомнения, но изо дня в день кошмар продолжался. От этого сильно щемило сердце, вызывая чувство тошноты, подходящее к самому горлу. Малыш смотрел на незнакомых ему людей, и испытывал к ним огромное отвращение, их французский лепет раздражал его и выводил из себя. Он не хотел быть с ними, не хотел слышать и видеть их.
"Может они и не виноваты"... - думал он, но ничего ни мог с собой поделать.
Шейн вышел из комнаты, и слепящий яркий свет ударил ему в глаза, дело катилось к вечеру. Французы куда-то собирались, готовя факелы и складывая провизию в мешки. Малыш смотрел на солнце: "А где-то сейчас волны бьются о борта кораблей, ветер наполняет их паруса, соленый морской воздух так радостно пронизывает тело своими ароматами. Там, среди них, как всегда на своем капитанском мостике стоит грозный капитан "Черного Гадолфина", а боцман Флоу раздает пинки на право и на лево нерадивым матросам, корабельный кок Крис готовит очередную отраву, называемую "Шедевром кулинарного искусства", Луи спит за штурвалом, Ричи носится по кораблю, как оголтелый, сметая все на своем пути, и то и дело получает отборную брань в свой адрес от матросов, а черный Дан Лоу"....
Внезапно, приятные мысли Шейна-Леона были прерваны чьим-то прикосновением, он вздрогнул, как ошпаренный и повернулся, перед ним стоял мессир Де'Краньен в грязном сюртуке.
- Ты пойдешь с нами - сказал он, глядя прямо в большие округлившиеся глаза Шейна, и положил руку ему на плечо, увлекая за собой, продолжал, - я покажу тебе одно место.... Ты думаешь, я построил здесь форт просто так, конечно нет. Это вообще было бы последнее место, где я решился бы осесть....
Он что-то бормотал, ходя вокруг да около, но Малыш не обращал на него никакого внимания. Тогда, как Дамьен пристально наблюдал за этой картиной, в нем уже не бурлила, а бушевала ревность. Он никак не мог понять, почему его отец, которого он так долго ждал, и на которого были возложены все его надежды, не обращает никакого внимания, и вспоминает о сыне только когда нужно выполнить самую грязную и тяжелую работу. А тут не пойми кто, и мессир Де'Краньен относится к нему лучше собственного сына. Дамьен от досады скрежетал зубами, и даже был готов расплакаться, как кисейная барышня. Они петляли грязными тропинками, едва поросшими по краям зеленой травой, пока не дошли до обрывистого склона из твердой породы, там отбросив ветки лапника, вся процессия вошла в каменистую пещеру. Тусклые факелы еле освещали многочисленные ходы, сверху капала вода, было сыро и холодно, Шейн тяжело выдохнул, и клубистый пар стал растворяться в темной сырости. Все шли за мессиром Де'Краньеном пока не показался тупик. Люди остановились в недоумении, мессир взмахнул факелом, и пещера озарилась ярким сияющим светом, тысячи золотых жилок переплетали горную породу, а под ногами лежали небольшие кусочки "солнца".
- Золото, золото! - послышался шепоток со всех сторон.
- Да, господа!- воскликнул мессир Де'Краньен - здесь его будет на всех достаточно, нужно лишь добыть, очистить и переплавить, и еще настоятельно вас всех прошу не вздумать болтать об этом.
- Чтоб я провалился, где стою, - сказал Сальсед - я отрежу язык любому, кто хоть заикнется, - и угрожающе помахал большим ножом. Впрочем, это было и неважно, потому что до ближайшего форта было три дня пути, а тот, кто не знал местности и не дошел бы вовсе, так думал мессир Де'Краньен, оставался лишь Горэн Боже, но старик не сбежит, пока не наберет достаточно золота. Итак, мессир делал ставку на человеческую жадность и не мудрено, ибо она порой лучшая порука, нежели все угрозы мира. Пока все восхищались, раскрыв рты, увиденным, Шейн равнодушно отшвыривал куски желтого металла ногой. С него не спускал глаз Дамьен, он не думал о золоте, он думал о справедливости, которая, по его мнению, должна была восторжествовать в виде изгнания чужака или еще лучше, его смерти. Когда все вышли из золотых копей, уже почти стемнело, поэтому факелы гасить не стали. Процессия шла все по той же тропинке и мессир Де'Краньен, словно мальчишка прыгал возле Шейна-Леона.
- Ну, как!? Недурно, да! - сам себе отвечал он, - это поможет вернуться мне назад во Францию, и снова купить себе титул и имение, я буду еще богаче, чем раньше - в запале он махал руками и брызгал слюней, при этом глаза его горели тем холодным леденящим душу огнем, что обычно бывает у людей с золотой лихорадкой.
Мессир Де'Краньен даже не знал, понимает ли его Шейн-Леон вообще, ибо последний со дня встречи не проронил ни слова. Но словно очнувшись от собственных мечтаний, он обратился к Шейну:
- Если хочешь, ты можешь работать на руднике с нами и забрать часть золота.
Это предложение было поставлено четко и подразумевало за собой ответ. Малыш не мог просто смолчать, и ему пришлось отвечать:
- Нет, спасибо - сказал он - но золото меня не интересует.
Мессира Де'Краньена поразил не только ответ, но и то, что прозвучал он на чистейшем французском.
- Чем же ты собираешься заниматься? - не унимался мессир Жорж
- Все просто - неспешно тянул Шейн, - я буду охотиться.
- Неужели? - начал хохотать Де'Краньен - наверно на мышей!
И продолжая смеяться, он поспешил вперед.
"Старый напыщенный французский болван - думал Шейн, - и сынок твой идиот, нашел мне тут кладокопателя. Золото.... Если бы ты знал, сколько у меня этого золота" - он надменно улыбнулся, хмыкнул, и пошел дальше.