Миллионы русских читателей знакомы с сонетом 25 В.Шекспира в основном по переводу, выполненному С.Маршаком:
Кто под звездой счастливою рожден -
Гордится славой, титулом и властью.
А я судьбой скромнее награжден,
И для меня любовь - источник счастья.
Под солнцем пышно листья распростер
Наперсник принца, ставленник вельможи.
Но гаснет солнца благосклонный взор,
И золотой подсолнух гаснет тоже.
Военачальник, баловень побед,
В бою последнем терпит пораженье,
И всех его заслуг потерян след.
Его удел - опала и забвенье.
Но нет угрозы титулам моим
Пожизненным: любил, люблю, любим.
Возможно, автор еще недостаточно скрупулезно изучил все материалы о реакции этих миллионов читателей этого перевода на его смысл, но уже первые итоги этого изучения позволяют предположить, что мало кто из этих миллионов читателей увидел несоответствие этого смысла реальной действительности.
Конечно, нынешние читатели уже не столь образованы, как читатели, бывшие современниками С.Маршака. Но даже среди них, наверное, могут найтись люди, кое-что знающие, например, о так называемых "декабристах", которые любили и были любимыми не только тогда, когда они обладали и славою, и титулами, и властью военачальников, но и тогда, когда они все это потеряли и отправились в опалу и забвение.
А, может быть, кто-нибудь из нынешних читателей этой заметки даже знает, что хотя в истории известны случаи, когда любовь ставили выше даже короны и скипетра, в ней можно найти также и примеры, когда даже коронованные особы и знаменитые военачальники (кроме, безусловно, А.В.Суворова) были не менее Шекспира счастливы в любви и браке.
При этом некоторые русские читатели могут даже помнить самодержца, который любил и был любим даже после того, как перестал быть самодержцем.
И, если, несмотря на это, эти коронованные особы, властители и военачальники не обижаются на читателей этого сонета, то происходит это, наверное, только потому, что уж они-то точно понимают смысл оригинала:
Let those who are in favour with their stars
Of public honour and proud titles boast,
Whilst I, whom fortune of such triumph bars,
Unlook'd for joy in that I honour most.
Great princes' favourites their fair leaves spread
But as the marigold at the sun's eye,
And in themselves their pride lies buried,
For at a frown they in their glory die.
The painful warrior famoused for fight,
After a thousand victories once foil'd,
Is from the book of honour razed quite,
And all the rest forgot for which he toil'd:
Then happy I, that love and am beloved
Where I may not remove nor be removed.
Прежде всего, естественно, короли, властители и военачальники вполне точно понимают смысл первых четырех строк сонета. В простом рифмованном переводе его можно передать приблизительно так:
Любимцы звезд пускай хвалятся всем,
Что титулов у них и почестней не счесть,
Меня ж вдруг жребий осчастливил тем,
В чем высшую я прозреваю честь.
Соответственно, вполне точно они понимают и смысл этого сонета ключа:
Еще я счастлив, что люблю я и любим,
И в том пребуду непоколебим.
То есть, в отличие от других простых нетитулованных читателей этого сонета, они понимают, что, вопреки всем канонам, в этом сонете главное сказано не в ключе сонета, но в самом его начале.
При этом надо полагать, это начало их настолько не устраивает, что они даже не решаются предупреждать саму возможность появления у их подданных, подвластных или подчиненных мыслей, что сами они ни при каких обстоятельствах не могут ни любить, ни быть любимыми.
И они согласны даже на такое дикое, как у читателей перевода С.Маршака, восприятие этого сонета, лишь бы их подданные и подчиненные даже попыток не делали задуматься, о какой действительной высшей чести написал в оригинале этого сонета его автор, и, не дай бог, не стали бы искать, в чем выражается эта честь в других этого автора сонетах и произведениях.
Тем более, естественно, даже в наше, уже самое раздемократическое время, не может решиться подать повод для таких дум и исканий и автор этой заметки. Поэтому написана она только с одной-единственной целью - показать ее читателям, что автор этого сонета, даже в его время, все-таки не мог понимать в любви меньше не только С.Маршака, но и всех, пусть даже и миллионов, других его читателей.