"Жизнь человеческая представлялась ему маскарадом..."
Г. Флобер
ЧАСТЬ 1
Глава 1
"Вот мы и встретились... Мне так много тебе хотелось сказать... О многом... О многом рассказать... Но насколько ты сейчас поймешь то, о чем я буду говорить?..",--Артемьев закрыл дневник. Нет. Мысли его не ушли. Они вообще не отпускали его. Можно даже сказать, его мысли единственное, что у него осталось своего. В чем он мог не сомневаться. Мысли, которым можно было доверять. Единственное.... Кому он еще мог доверять.
Он был еще сравнительно молод. Пусть не любил он говорить о возрасте, но Артемьеву было 40. Может 42. Не больше. Вся его жизнь могла разделиться на два больших отрезка. Детство, юность, молодость. И жизнь от 20 до 40. Получалось как бы два больших пласта. Совсем неравнозначных. И... различимых друг от друга.
Обозначенные два периода жизни действительно отличались друг от друга. В одном из них он был относительно молод. Это был тот период, в осознании которого у него была вполне осознаваемая фора. Он мог при случае и вовсе - списать любые поступки, которые произошли в этот период - на детство. И в чем-то был бы прав. Но было и одно "но". Именно этот период был главным. Как раз из-за того, что как раз в нем - получило свое зарождение то, что потом висело над ним проклятием. Тем проклятием, от которого невозможно было избавиться. Да даже если бы и захотелось, совсем ничего нельзя было бы с этим поделать. Его прошлое существовало даже независимо от того, хотел он того или нет. И уж, конечно же, независимо от того, что он об этом думал. Оно существовало совсем независимо от каких-либо мыслей о нем. Существовало просто само по себе. И с ним (как минимум) необходимо было считаться.
Артемьев подозревал, что это прошлое еще скажет свое слово. Даже сейчас то, о чем оно только шептало, - приводило Артемьева к ощущению безысходности. Той самой безысходности, когда совсем не хотелось жить.
Но он жил. Он жил, потому что должен был разобраться со всем происходящим. Да и... У него было три сына. Были они от разных жен, и жили в совсем других городах, но... Он не мог допустить, что если с ними начнется то, что он испытывал сейчас - они не смогли бы разрешить начавшихся в душе противоречий. А значит... А значит требовалось разобраться во всем ему самому. И... описать это.
Пусть это будет даже не дневник. Да и какой это дневник? Скорее это,--история болезни. Так вот пусть то, о чем будет записывать он - так будет и называться.
История болезни... А почему бы и нет... Хотя в том что он болен - многим приходится сомневаться. Многим. Всем. Нет, пожалуй, все-таки многим. Но это только из-за его скрытности. Скрытности души. Ну, а почему он должен перед всеми раскрывать душу?..".
Артемьев задумался. Начиналось как вроде бы неплохо. Быть может, требовалось еще что-то подправить. Дополнить. Но это так... Это он все сделает после.
Как раз это - ему и предстоит сейчас сделать...
Глава 2
Требовалось с чего-то начать...
Артемьев задумался. Думать ему приходилось и раньше. Можно было даже сказать, что он только и делал в своей жизни - что думал. Он даже работу выбрал такую - чтобы думать. А если не думать - зачем жить? Но это так. К слову. На самом деле, если не думать - то можно попасть в ловушку. И только из-за того, что кто-то что-то продумал лучше, чем ты. Поэтому Артемьев думал всегда.
Артемьев работал в институте. Преподавателем. На кафедре психологии. Это было то место, которое он ценил. Он мог устроиться на десятки мест. Еще начиная со студенческих лет, у него стали возникать предположения о том, где он будет работать. И он на самом деле мог работать во многих местах. И одновременно. И отдельно, выбирая что-то понравившееся ему. Но... Ему нигде не нравилось. Он даже не хотел пытаться. А все из-за того, что думал. Да еще прокручивал в голове все эти "различные варианты". И ни одно его не устраивало. Он не мог лгать. Не хотел изворачиваться. Не был способен использовать любые цели для достижения цели. В этом случае нарушалась бы его внутренняя гармония. Та гармония, которая была для него важна. Необычайна важна. Можно даже сказать - это было главное, к чему он стремился. А все остальное - как-то строилось и укладывалось в ровные ряды само.
Ничто не должно было нарушать этой гармонии. Ничто. Как ничто и не способно было ее нарушить. Слишком долго он к этому шел. Чтобы так вот. Разрушить в один миг.
Нет. Этого бы он и не смог допустить. Никогда. Никогда.
Из чего же складывалась эта "внутренняя гармония"?.. Ну, это все-таки очень важно для него, чтобы ответить сейчас. Это было действительно очень важно для него. Это то, что он выстраивал годами. Годами. И так просто... Нет. Такого допустить он не мог.
Глава 3
В который уж раз Артемьев задумывался над одним и тем же.
Вот ведь как оно выходило... Ему давно уже приходилось смириться с тем, что он -- как будто бы это уже "и не один он". И его душа - это даже "не один", и "не два", а "много", невероятно "много" различных лиц... Они все имели "право на существование". Все. Потому как, стоило только подумать о том, чтобы на какую-то мысль "не обратить внимание", и тотчас она раздувалась до таких размеров, что уже приходилось "думать только о ней".
Артемьев знал, что он сложный человек. Давно знал что "сложный". Что невероятно "сложный". И не то, чтобы он не знал, что с этим нельзя было ничего поделать. Нет. Он просто боялся задумываться: должен ли он был что-то с этим делать?
Наверное, все же намного разумнее было смириться. Смириться с тем, что это и не он один вовсе. А много. Что их невероятно много. И все как один. Заслуживают его внимания.
Ну а как было еще иначе?
Иногда Артемьев даже вел диалог со всеми ними. "Диалог - разговор двух и более лиц..",-- помнил он еще со школы. Так и было. Двух или нескольких. Чаще нескольких.
Ну, быть может в последнее время скорее "нескольких". Но неужели когда-то было "двух". Хватало "двух"...
Он даже представить себе не мог, что когда-то было "двух"... Он совсем уже не помнил то время. А быть может, он тогда просто обманывал себя.
Или не замечал... Должно быть, скорее не замечал...
Конечно же, "нескольких". Разговор "нескольких" лиц... И всеми этими лицами был он сам.
Вот ведь как...
"Наверное раньше было то время, когда я смог бы что-то предотвратить... Нет. Наступление самого "факта" - уже, конечно же, не мог. Все должно было произойти независимо от меня. И какое-то "желание" или "нежелание" здесь вовсе не требовалось. Но вот так получалось, что просто на той, ранней стадии (стадии чего? Симптоматики психического отклонения? Быть может... Но тогда можно было признать что я сумасшедший. Или полу-сумасшедший...), мне наверняка еще многое было "под силу". (Ну, по крайней мере, я могу себя еще тешить этим).
Но тогда как же все было на самом деле?.. Ведь получается, что это непременно важно для меня. Очень важно. Ну как будто я могу действительно решить, что что-то мог сделать... А если бы смог?!
Не такой уж простой у нас получается разговор.
-- У нас?
--У нас, у нас...
--Ах да... У нас...".
Артемьев не обращал внимание на отрывочность ведения записей. Это было совсем не важно. Для него был важен сам факт: засвидетельствовать то, что когда-то было. И это ему показалось очень важным. Да непременно важным и было. А какая разница, как он ведет эти записи? Потом, при желании, он может и структурировать все это. Но сейчас это совсем не нужно. Зачем? Зачем это делать сейчас? Любая аналитическая работа базируется на факте пусть незначительных (по количеству) но все же мыслей. А если этих "мыслей" немного; да если они еще изложены со всей полнотой - то это настоящий кладезь для изучения. Тогда будет в чем покопаться ему. Ведь вполне может так случиться... (Артемьев задумался)... Ведь может так случиться, что из всего, о чем напишет он - и не найти будет того, что как-то поможет ему...
Хотя нет. (Артемьев тряхнул головой. Мысли его бежали настолько быстро, что его длинные жесткие волосы местами были мокрыми. Но он совсем не обращал на это внимание). Нет. Главнее было то, что он уже в процессе всех этих записей (да что записи?! Мысли, приходящие сейчас мысли, важны!) сможет (должен) нащупать то, что должно его спасти. Что должно остановить это безумие. Этот хаос в сознании. Остановить... Ну хотя бы как-то замедлить...
Это было важно сейчас. Как было важно и то, что действительно необходимо было прийти к каким-то выводам...
Все-таки детство...
Тот жизненный период (обозначенный им самим же, как первый пласт воспоминаний, и разделяющийся годами с первого, и где-то, двадцатого, его жизни,-- и на самом деле был очень важен. Именно тогда закладывались основы того, с чем дальше ему приходилось жить.
Смириться?.. Так то уж надо было ему с чем-то смириться?! Да, по большому счету, еще ничто и не происходило в его жизни. Или нет. Уже быть может, произошло в ней все! И от того, как он теперь "соберет разбросанные камни" - будет зависеть дальнейшее продолжение самой жизни.
Артемьев все чаще задумывался "о жизни".
"О жизни" он думал всегда. Поначалу - часто из-за того, что просто знал: что должен думать. Наверняка он тогда еще не приходил к каким-то по настоящему серьезным заключениям. Да и, скорее всего, они (если и были), то касались чего-то совсем уж общего. Да он и не смог бы в те годы прийти к каким-то другим заключениям. Не смог бы.
Но сейчас время пришло. Сейчас подошло как раз то время, когда ничем он другим и не должен заниматься. Это было еще и непременно важным именно потому, что не сделай он этого шага,-- и может уже не потребуется делать никакого другого...
А значит вновь и вновь, Артемьев возвращался к своим воспоминаниям.
Удивительное дело. В воспоминаниях о прошлом, Артемьев совсем не касался каких-то уж совсем не нужных деталей. Он как будто избегал упоминания каких-то имен. Что были эти имена. Большинство из них он не вспомнил. А придумывать?.. Зачем он должен что-то придумывать?!
Но верно почти наверняка (да почему почти?), что все это было "правда". Конечно, "правда", - с учетом специфики памяти. С учетом тех вытесненных (из памяти) моментов - которые сейчас необходимо было "воскресить". Ибо, в двух словах.
Наша память имеет следующее свойство. Она как бы "вытесняет" нежелательное. Болезненное для себя. Это очень важно. Важно и для дальнейшей нормальной деятельности психики (и отсюда - полноценной жизни). Важно и для самих воспоминаний. Для значительности их. Что может быть менее значимым, чем воспоминания? Ведь память (и воспоминания),-- это возможность прикосновения к прошлому. К прошлому, которое в иных случаях, может быть безвозвратно потеряно. А так... Так мы ухватываемся за возможность попытаться удержать уходящее...
Прошлое убегает, ускользает он нас. Оно все время норовит превратиться в какую-то невидимую, прозрачную безмерность; раствориться среди воздуха; мимикрировать среди того, что как будто постоянно окружает нас.
Но мы должны научиться различать его. Это шанс. Это действительно шанс. И оттого, как мы воспользуемся этим шансом - зависит и дальнейшее наше существование.
И Артемьев должен был сделать все, чтобы успеть ухватить это ускользающее прошлое...
В его состоянии - это было и не так трудно. Мысли, эти страшные мысли раздирали его. Нужно было просто брать - и фиксировать их.
Но думать так - было бы слишком просто. Точнее--в какой-то мере он это и делал. Но вот то, что это приводит к тому результату который он ожидал... Нет. Это совсем еще не значило, что это может привести к тому результату, которого он ожидал.
Как раз тут и требовался анализ. Очень тщательный; детальный анализ происходившего. Анализ, когда на мельчайшие составляющие будет раскладываться все когда-то испытанное им. То, что он испытывал сейчас; то, что наверняка (да конечно же наверняка) с ним будет происходить и завтра.--было очевидно. "Завтра" -- он может уже совсем потерять способность что-либо различать - что бы что-то анализировать. А просто так фиксировать?..).
Артемьев понимал, что сам себя загоняет в угол. Он уже не мог отступить. Не мог даже просто сделать шаг назад. Нет. Это он уже не мог. И даже не потому, что это было бы ошибкой. Это было бы - поражением. И это было бы концом.
Глава 4
Сколько раз... Сколько раз он понимал (мучительно понимал; понимал со всей болью!), что ему уже не дано вернуться. Но сколько раз, постоянно ломая в себе что-то - он возвращался. Он настойчиво стремился туда - где только начиналось то, во власти которого он находился теперь. После. Теперь. Теперь, уже конечно же, теперь... Но тогда. Вот бы ему тогда успеть как-то по иному взглянуть на что-то. Вот бы ему тогда успеть задержать, остановить, пойти совсем по другому пути. Пусть такому же ошибочному, но быть может... Но быть может, это и не был бы уж такой ошибочный путь?! Может быть все еще могло получиться иначе; с совсем другим раскладом?
Почти обычное детство. Но обычное оно могло быть у всех. У всех других. Но - не у маленького Сережи Артемьева.
Сережа все больше чувствовал, что, возможно, все происходит и не совсем так, как должно. Но откуда ему знать: как должно? Действительно - откуда? И он понял, что чтобы узнать то, как это должно - он должен просто быстрее стать старше. Взрослее. У взрослых совсем все иначе. Взрослые оценивают детей снисходительно.
Снисходительно... Это слово он стал ненавидеть с тех пор. Он решил для себя, что когда вырастет - не позволит никому относиться к себе снисходительно. Никому. А для этого - надо стать умнее всех. Надо знать больше их. Надо стать сильнее их. Надо сделать так, чтобы не нуждаться ни в ком. Не зависеть ни от кого. Надо сделать так, чтобы все зависели от того, что скажет он. Чтобы все ждали - что подумает он. О чем подумает он. И чтобы было так - надо... надо было учиться. А еще посмотреть, как это делали другие.
Сережа неожиданно открыл для себя другой мир. Вернее - на мир который был вокруг - он теперь мог смотреть совсем по-другому.
Когда ему исполнилось пять лет - он прочитал первую большую книгу. (Прочитанных "маленьких" было много. Но то, что он смог прочитать именно эту книгу - и, главное, то, как он смог ее понять; что-то в ней понять) было особо значимо для него.
Этой книгой был роман Флобера "Воспитание чувств". (Сейчас он сомневался - насколько он тогда действительно ее понял. Но именно этот роман, он видел, часто читал его отец. И именно этот роман, всегда хотел прочитать он).
Вообще, отец всегда был примером для него. Сережа не знал,-- кем работал отец? Не знал,-- где? Он видел только, что отца постоянно привозит и увозит машина. Видел, что другие, взрослые, улыбаются при виде его. Видел, как все стараются чем-то угодить ему. Заслужить его расположение (вот как это называлось, - понял он позже). И вообще он понимал, что отец какой-то большой начальник (слово тоже не совсем понятное ему тогда). Но ведь почти также относились и к его маме. Уже другие взрослые, но они точно также улыбались и заискивали перед его мамой.
И что помнил Сережа тогда. Если отец с какой-то радостью (словно это было вполне разумеющемся) принимал все от других взрослых, то мама все время злилась на них. И часто к ней - могли подступиться только сначала чем-то, стараясь понравиться сыну. То есть, ему, -маленькому Сереже.
(Уже только когда Сережа учился в школе - да и то, в классе 5-6, а может и 7-8, ему объяснили, кем были его родители. Насколько правильно он понял это и тогда? Но именно это "объяснение" - по-моему, от самих же родителей - помогло ему что-то лучше понять в этой жизни. Его отец был зав.отделом науки в обкоме партии. Мать - 2-м секретарем горкома партии. Жили они все тогда - в том числе и маленький, и уже, впрочем, и не совсем маленький, Сережа в одном большом городе. Но пока еще не в Петербурге, куда он приехал уже позже).
Но нет. Он не совсем готов сейчас совсем отпускать свою память. С недавних пор он стал бояться этого. Воспоминания о прошлом и так грозили взорвать его. Его мозг пока еще не был готов к этому. Ему плохо. Артемьеву вдруг стало плохо. Сознание неожиданно переполнилось прошлым. Из последних сил он старался удержаться. Что ему помогло бы в этом. Он просто обязан был сдерживаться до времени. Настоящее время еще не наступило. Еще было слишком рано.
И... Он уже не мог без прошлого...
Он прочитал "Воспитание чувств". Теперь он был уже взрослый. 5 лет. Это тоже возраст. Тем более когда вы чувствуете, что вам совсем даже не пять. 10?.. 10... А может и больше...
В 10 он перечитал Флобера. Это были три романа: "Воспитание чувств", "Мадам Бовари", "Саламбо"... И он уже не совсем понял его. К этому времени мальчик прочитал собрание сочинений Стендаля, Мопассана, Дюма (еще в 6 лет), Горького, Чехова, Тургенева... Он уже читал Пушкина (50, ровно 50 стихотворений мог продекламировать наизусть), Лермонтова (понравился даже больше), Блока, Есенина (почему-то отец запретил читать ему прозу Есенина)... В 12 он закончил Монтеня (два огромных тома, которые нашел в библиотеке отца). Он даже два раза прочитал "Капитал" немецкого философа К. Маркса (книгу, любимую его матерью) и "Былое и думы" Герцена (эту книгу любил отец). В 14 он уже прочитал не только всю русскую классику, но и почти все (многое, очень многое) из английской классической литературы (Теккерей, Тролопп, Бронте и проч.), французской классической литературы (братья Гонкур, Гюго, Мериме, Стендаль - уже несколько раз. 12 томов имелись у отца в библиотеке, Мопассана (не очень понравился), Ромена Ролана, Пруста, Бальзака, Золя, и др. Сережа неплохо знал немецкую литературу (Гофман, Клейст, Грасс, Гессе, Цвейг, и проч.), американскую (Драйзер, Купер, и др.).
Он много читал и современную, русскую и иностранную, литературу.
Начиная с 15 лет, он уже свободно читал на немецком и французском языках. Читал английские и американские газеты и журналы.
Все почему-то считали, что он будет писателем. Ну, или как-то свяжет свою жизнь с литературой. В 17 (сразу после окончания школы) мальчик с легкостью поступает на философский факультет МГУ. В 20 уже готовится к защите диплома (перескочив сразу через два курса). В 22 - с блеском защищает кандидатскую диссертацию. А потом... А потом на несколько лет исчезает. Почти 5 лет он почти не выходит их психиатрических клиник. Родителя сделали все возможное, чтобы его вернули к жизни.
Но насколько он хотел этого сам?..
Наконец, мать (властная, невероятно властная женщина, которая к тому времени - уже Перестроечные, Постперестроечные, и новые российские времена), которая к тому времени "поменялась" должностью с отцом, разочаровавшимся в новых временах и ушедших со всех постов в мир литературы - он стал писателем - и теперь курировала при мэрии отдел образования. Жили они все в том же провинциальном городе. Пусть достаточно большом, городе, с почти миллионном жителей, но это все еще были не Москва с Питером, куда потом переехал их сын),-- мать, опасаясь того, что ее сына окончательно "залечат" - вырвала его из рук врачей-психиатров. А потом и помогла, чтобы он уехал в другой город (Санкт-Петербург).
И вот теперь ему 40. Он занимает скромную должность преподавателя в институте на кафедре психологии. И все попытки руководства принять хоть какое-то повышение - отвергает. Нет. Это ему уже не нужно. Уже как лет десять, его "ничего не беспокоит". Все те жуткие диагнозы, которые ставили врачи - забыты. Он стал обычным человеком. Но вот, что ему стоит сейчас поддерживать то состояние, когда он может позволить себе "быть обычным"? Не сойти с ума. А ведь он и на самом деле был на грани того, чтобы сойти с ума.
Но реальность вернулась. А то, что с ним сейчас... Так с этим у него хватит сил бороться. Пока - хватит. Ему вот только необходимо разобраться что происходит? А потом он справится и сам. Справится. И сам.
Глава 5
Нет. Он обязательно должен справится с этим. Обязательно.
Вообще, он как-то не любил брать в своей жизни никаких обязательств. Всегда он как-то был выше этого. Не то, что бы он не ставил для себя каких-то целей. Почему не ставил? Непременно "ставил" и цели, и придумывал какие-то сроки выполнения. Но... Это все же было "не то". Не совсем то.
Артемьев как-то считал, что он всегда был "выше" каких-то там целей, обязательств, планов... Их выполнение он считал само собой разумеющемся. Тем, что и так должно было быть. О чем не требовалось, совсем не требовалось говорить. Да и не это, совсем ведь не это, было важно.
У него всегда была одна цель. Поставленная когда-то очень давно. В детстве. И то, что он твердо решил - должно быть выполнено. Непременно выполнено. И на это было все в нем направленно.
Он обязательно должен прийти к тому, когда совсем не будет зависеть ни от кого. Когда его знания будут настолько глубоки, что он сможет полагаться только на них. И ничто не сможет (не будет способно) поколебать его.
Но трудно, как же трудно ему... Все время нужно останавливаться... Все чаще надо делать паузы... Чтобы не сойти с ума...
А потом спешно нагонять упущенное...
Нет. Он обязательно сможет. Он сможет все вспомнить. Он просто обязан разрешить все противоречия. Иначе...
Да нет. Этого "иначе" просто не случится.
И так выходит, что он сам себя обрекает на то, чтобы вспоминать дальше. Но воспоминания эти почти совсем ничто, перед тем эффектом, который достигается этими воспоминаниями.
Вот ведь как...
Глава 6
Нет. Он, наверное, хочет все же слишком многого.
Артемьев подумал сейчас: а что он на самом деле хочет?
По всему выходило, что и не очень многого. Но, наверное, больше всего он хотел, чтобы с ним вновь не произошло то, что уже случилось когда то. Ну, и, наверное, хотел он как-то удержать свое сознание в норме.
Гармония... Еще недавно он считал это своим достижением. Тем достижением, что дано ему как плата за испытываемые мучения. Но уже с другой стороны, этой самой гармонии как будто и не было. Была какая-то видимость ее. И была эта "видимость" настолько шаткой (и непрочной; конечно же, непрочной), что в любой момент все могло развалиться. Причем, все могло произойти совсем независимо от каких-то его желаний. Да и что такое по сути желания? Это слово могло вместить в себя много. Невероятно много. Но насколько могло осуществиться хоть одно из этих... желаний?.. Нет. Он совсем не о том... Сейчас нужно как будто заботиться не о том, чтобы осуществилось какое-то его желание (или задумываться, почему не осуществляется оно); гораздо важнее было удержать в себе то немногое что осталось. И это было настолько важно, что совсем не требовалось желать чего-то еще.
К Артемьеву иногда приходило уверенность, что какими-то своими объяснениями он начинает загонять себя в тупик. Но он почти всегда угадывал это состояние. И тогда останавливался (в собственных размышлениях).
Почти так было и на этот раз.
Но теперь он ясно представил, что ничего как вроде бы и не произошло. В том плане, что он вполне может и не останавливаться сейчас. Быть может, так казалось потому, что он наконец-то нащупал нить, способную распутать этот клубок внутренних противоречий? Но так ли это было на самом деле?
Он хотел как обычно воскликнуть: "А почему бы и нет!?",-- и вдруг со всей ясностью понял, что это действительно так. В нем впервые за многие годы вскипала уверенность в какой-то "правоте". Пусть, пусть это даже называется каким-то другим словом. Сейчас это было совсем не важно.
А важно было, что эта "уверенность" действительно была. Она существовала в нем, и была независима от ощущения опасности, грозившей разрушить все с таким трудом "завоеванное".
Нет. Определенно надо все еще раз взвесить. Не должно было случится, чтобы он совершил сейчас ошибку. И если он действительно нащупал эту нить...
Артемьев взмок он напряжения.
В нем крепла уверенность (это было настоящее предчувствие) что он на пороге истины. Истины, которую искал все это время. Сейчас он не мог ошибиться. Сейчас он просто не мог себе позволить ошибиться. У него не было такого права. А значит... Значит надо двигаться не спеша. Каждый его шаг просто обязан быть выверен. Без каких-либо ошибок. Ошибок быть не должно.
"Если это действительно то, о чем я думаю,-- Артемьев вернулся к своим записям,-- то наверняка должно быть какое-то подтверждение этому предположению...".
В чем же оно должно выражаться?.. Непременно оно должно было в чем-то выражаться...
Так. Что мы имеем.
Два пласта. Детство. Молодость. (Это, верно, все те же 20 лет).
И... опять молодость. Получается, опять молодость. Пусть уже и 20-40. Нет. 40 и больше,-- уже не молодость. Это время когда он жил в соответствии с тем, что было заложено в молодости. То есть уже, в какой-то мере, должен был испытывать вину за то, что когда-то только начиналось. То, чего когда-то - он еще мог избежать.
Да... Вина-то за все это действительно много раз отбрасывала его назад. Уже, как вроде бы, и забывал о прошлом. Уже и не маячило оно перед глазами красными кругами. А вновь, коснись чего, - и повторялось опять. И никуда, как вроде бы, ему не деться от этого. И приходилось в который уж раз - бродить по камням давно совершившегося.
Нет. Сегодня, как вроде бы, ничего толком и не получается.
Но, и останавливаться нельзя. Завтра... Завтра это еще совсем не значит, что все получится завтра...
Глава 7
Все началось давно. Он не был уверен о слишком раннем детстве, но детсадовский возраст уже помнил. А почему бы и нет. На свою память он всегда мог положиться. 3 года. Ну почему бы ему не помнить то, что происходило с ним в 3 года. Притом что происходило... Что происходило было совсем и не важно. Это еще можно было как-то восстановить. А вот то, о чем он думал? О чем он думал в три года, пожалуй... Пожалуй, это дорогого стоит...
Уже тогда Сережа знал, что существует как минимум две реальности. Одна, - это та, которая касалась необходимости его общения с другими. Другая, - это был его внутренний мир. Мир, в который (и тогда он впервые это понял) совсем не обязательно было кого-то впускать.
Это было поистине счастливое "открытие". Два мира. Причем, почти тотчас же он понял, что "видение" этого второго мира - должен тщательно скрывать. Совсем нельзя было об этом говорить. Это была его тайна. Его преимущество перед другими.
Все, что относилось к повседневной жизни - могло оставаться на какой-то поверхности его сознания.
Ему совсем нетрудно было поддерживать это состояние. Нет, конечно, приходилось немножечко играть. Или что было на самом деле - жить в пол силы. Этого вполне хватало, чтобы лишь чуть-чуть выделяться на фоне посредственности (в то время еще не так осознаваемой им) остальных.
Он мог думать в пол силы.
О чем-то слушать в пол уха.
Говорить - в пол голоса.
И все равно взрослые его выделяли среди остальных.
"Какой умненький у Вас растет мальчик!?".
Умненький. Да если бы они знали, что стоило ему казаться "дураком" - чтобы в глазах других выглядеть "умненьким".
А если бы он и на самом деле рассказал о том, что он уже знал и понимал? Чтобы они тогда сказали? Гений!? Уникум!?
Уникум... Что только ему стоило казаться "посредственностью"! Когда все его сверстники только учили буквы, но уже мог писать и читать на иностранном языке. Правда, по ошибке он учился латинскому языку. И тот даже как-то легко ему давался. А оказалось, что такого языка не было. Какого же было его разочарование!
Но признался ли он тогда кому?
Нет. Он никогда бы не смог в этом признаться. Уже тогда чтение (и вообще "учебу") он воспринимал как овладение какой-то тайной, которую обязательно требовалось скрывать. (Он просто не знал тогда, какая последует реакция у взрослых?!). Но лучше (спокойнее) было все же держать это в секрете.
Так было действительно спокойнее.
Видимо тогда же у него родилась эта чертова привычка...
Когда в 10 лет он читал Ницше (еще не зная что он это он), и несколько раз "спотыкнувшись" на какой-то фразе, хотел было отложить книгу, а потом аккуратненько записал на полях "в чем он не соглашается" с великим философом (с биографией все таки ознакомился, потому как все время пребывал в уверенности что это был друг отца, который и подарил ему книгу). Отцу случайно попались эти записи. Видимо он испытал настоящее потрясение, когда увидел умные ("умные!" - отметил он) мысли записанные детскими почерком. И решил...
Да нет. Он тогда видимо ничего не понял. И несколько дней ходил с удрученным видом (решая про себя: что же это могло быть?), пока, наконец, какое-то другое событие не завладело его мыслями. О том, что это писал его сын - третьеклассник он даже не подумал.
А Сережа... Сережа тотчас отметил свою "ошибку". И больше никаких записей старался не вести. (Как бы ему было интересно почитать их сейчас!).
По той причине он всегда боялся вести дневник. Он просто не мог представить, что кто-то кроме него будет читать эти записи. Ведь это были не просто "записи". Это было документальное свидетельство состояния его души. Работы мысли! И нельзя было допустить, чтобы об этом кто-то узнал. Ведь тогда... Ведь тогда они смогут узнать и о том, что у него есть "тайна"!
И как это еще могло обернуться?..
Глава 8
Артемьев проснулся, и сразу почувствовал какой-то неприятный осадок от вчерашнего дня. Но... ничего что произошло вчера - не выпадало из единой цепи событий произошедших до этого дня. Да и те, которые еще только должны произойти - тоже ничем особым выделяться не будут.
Хотя нет. Важно ведь состояние души... А что-то подсказывает ему, что что-то все же произошло...
...Впрочем. Глупо гадать. Сколько раз он убеждался, что этими размышлениями только еще больше загоняет себя в какой-то капкан. И если так будет происходить и дальше, то совсем невозможно будет выбраться из него.
Но вот этого ли он боится?
Того, что он сейчас больше всего не хотел - пока даже не осознавалось. Да оно, пожалуй, и никогда в полной мере не осознавалось им. Но ведь и правда,-- какое-то предчувствие беды все же есть. Или опасности. Да, да. Наверняка, опасности. Может он что-то проглядел раньше? Или уже и раньше было какое-то предупреждение? А он его не заметил...
Нет. Надо избавляться от этих мыслей. Насколько он все-таки устал от них. Устал от неверных предположений. Надуманных желаний. Совсем неосуществимых событий. Но которые ему, казалось, уже произошли.
Так значит надо изменить себя? Попробовать начать всматриваться в мир с других позиций? И уже что верно и наверняка - совсем не замечать того, во что вглядывался раньше.
И главное. Надо научиться терять. По сути - в этом нет ничего такого страшного. А вся возможная неприятность - сводиться лишь к действительному осознаванию факта. Которого ведь - может и не быть.
Но нет. Он сейчас совсем не об этом. Прошлое должно наоборот - служить ему. Именно в нем он должен находить ту целебную силу, - которая поможет выжить... в будущем.
А раз так... А раз так - так к чему же сейчас все эти сомнения? Просто, видимо, вновь напала на него эта ужасная хандра.
Сколько так уже было раньше!? Давно можно признаться, что почти вся молодость его прошла под сенью ее. И не тогда ли уже казалось, что совсем ничто не способно привести хоть к какому-то просвету.
Давно это было... Но он все помнил настолько, что вынужден был вновь и вновь переживать прежние ощущения. И ничто не говорило, что это может прекратиться. Или помочь как-то изменить единожды существующее.
Ничто. Совсем ничто не указывало (давно уже не указывало), что наступит улучшение этого состояния.
А психика... А психика как будто и не считалась с этим.
Да и что было ей до какого-то там "состояния"?!
Да и не это на самом деле было важно.
А что?
Глава 9
Артемьев уже давно, видимо, замечал, что окружающий мир периодически изменялся.
И это притом, что, по сути, - ничего не происходило. Не должно было происходить. И из года в год - тянулось однообразное, нудное, озаряемое яркими вспышками-событиями - бытие.
Но если так и было у большинства - то Артемьев никогда себя к этому большинству не относил. Вот отсюда-то и были все беды...
Ему не у кого было спросить совета. Он изначально находился в таком положении, когда с другими ничего подобного - не происходило. Или?..
В какой-то момент Артемьев предположил, что он "не там ищет". Но что, собственно, он должен был искать?! Ведь если все оставить "как есть", -- то это и выдержать-то невозможно.
Да на такое напряжение его мозга хватит ненадолго. И так уже периодически начинают появляться подозрительные видения, словно кто-то порывается о чем-то ему что-то рассказать. И голос этот Артемьев иногда слышит откуда-то... снизу? В отдалении. Словно в отдалении бухтел радиоприемник, так никогда и не выключаемый.
--Это нервное,--покачал головой Артемьев. И, видимо, это только начало.
А с каждым годом будет все труднее и труднее...
Артемьев вновь вспомнил юность.
Можно было даже не фиксироваться на каком-то периоде конкретно. Уже почти в каждом он находил те или иные моменты, по которым позже мог сделать вывод о начале (или продолжении - в зависимости "от временных лет") нарушения психического равновесия...
Иногда это выделялось какими-то яркими красками.
Артемьев видел год события. Место. Себя "тогдашнего" (как бы со стороны). Отчетливо слышал какие-то разговоры, и даже... шум жизни. Шум улицы. Пусть это касалось какого-то конкретного периода жизни. И не всего. А только события. И даже события - не продолжительного по времени. Но на какой-то миг Артемьев переносился в прошлое. И оно теперь не представало таким загадочным как раньше.
Но в том-то и дело, что благодаря этому - Артемьев мог восстанавливая свою жизнь - вспомнить и эмоциональную составляющую событийных моментов из прошлого. И уже где-то тут (верил он) скрывается то, что, собственно, и оказывало на его психику (психика, мозг - в данном случае это было то, что подвергалось нападению; воздействию) влияние. А значит...
Артемьев верил, что он сможет вспомнить детали какого-то события (именно "детали" своих эмоциональных переживаний, того, что на тот момент испытывала его психика) - то это и приблизит его к разгадке общей тайны. А тайна - это его психика. Его мозг. И у Артемьева было не так много времени - чтобы пустить дело "на самотек".
Да этого, впрочем, он бы себе никогда и не позволил.
Но "разобраться" было надо. А если честно - он и сам хотел выяснить: что же там происходит в этих глубинах психики? Что влияет на то, что мы совершаем одни поступки, а еще через какое-то время - и противоположные предыдущим?
А то и выходит, что на самом деле ни к первым, ни ко вторым и не имеем серьезной предрасположенности; а и то, что истинно присущее нам - скрываем, и очень боимся выпустить наружу.
И вот что еще было для Артемьева важно. Он чувствовал, что сможет разобраться с этим. Чувствовал какую-то необъяснимую (необъяснимую по природе возникновения происхождения) уверенность в том, что именно он справится с этим.
А значит, вновь следовало вернуться, вспомнить, воскресить те события, которые произошли когда-то. И не сами события (что сами по себе эти события!). Намного важнее было вспомнить то, что он переживал на тот момент.
15-16 лет... Видимо это уже был тот возраст, когда он понял, что сопротивляться как будто и бессмысленно. Но видимо как раз тогда еще можно было сделать так, чтобы через несколько лет (когда стало действительно еще хуже) ничего не было. Быть может не окончательно. Но... вся эта ужасающая симптоматика не возросла (и не укрепилась: что, к сожалению, и произошло), а начала спадать. Чтобы нивелировалось ее значение. Ее вредоносное воздействие. На психику. На его израненную такими вот "ударами" психику. Психику, которая с тех пор (хотя началось все еще и раньше) подвергалась уже непрекращающемуся нападению.
В том, что действительно с этим можно было бороться (не только бороться, но и победить) Артемьев понял намного позже. Хотя, как сказать? По сути, его мозг в течение жизни получал значительную информацию. А уже анализ ее - и мог привести к возникновению какой-то уверенности. Уверенности хотя бы в том - что не все потеряно. Но именно это и важно. Отчаяние... Отчаяние, пожалуй, самое страшное. Отчаяние это то, что не позволяет нам опускать руки. Отчаяние,-- это то, из-за чего мы начинаем смиряться. И... проигрывать. Конечно же, проигрывать.
А значит, требовалось избежать наступления отчаяния. Избежать.
Нельзя было допускать, чтобы что-то подобное начинало завладевать нами. И надо бороться. Надо искать способы не только сопротивляться - но и выигрывать. Не сникать. Не падать в пропасть хаоса, окружающего наши души. И только тогда возможно - что мы... выживем...",--Артемьев записал эти строчки. Он ощущал в себе эту уверенность. Знал,--что она есть. Знал, что она теперь не покинет его. Как и он ее. И он будет с ней. Всегда. Он будет с ней всегда. И эта уверенность поможет ему... выжить...