Глядя на Якушева, сразу можно было подумать, что перед вами откровенная сволочь. И как бы не прятал этот человек своих глаз - в них читалось все. От презрения к миру - до ненависти к вам. К вам конкретно, и без каких-то иллюзий. Которые Якушев не любил. Их боялся. И старался по возможности жить в непонятном ему мире реальности. Без всяких там абстракций и недоговоренностей. И неприемлемости любого рода лжи, провокаций, и сомнений. От которых - стоило им возникнуть - Павел Романович Якушев открещивался самым что ни на есть простым (как это виделось ему) образом: матом и хохотом. Сквернейшим (и литературно выдержанным - Якушев был филолог) матом и диким хохотом. Так что - услышав этот смех - принимались хохотать чашки, ложечки, блюдца. И даже занавески. Больше в квартире Якушева ничего не было. Была квартира. Были занавески (прикрывающие заколоченные фанерой когда-то им же выбитые стекла на окнах). И были чашечки, ложечки и блюдца. И даже тарелок не было. Как не было стола, стульев, секретера, комода и вообще какой-нибудь мебели. Которую Якушев порубил топором, вынес во двор, и сжег. (Чашечки, ложечки и блюдца ему вернули соседи, которые взяли их еще год-два назад, и теперь вернули. Видя что у Якушева совсем ничего нет.)
Павел Романович Якушев жил в коммунальной квартире. Многонаселенной. На десять семей. Пятнадцать комнат. А у Якушева было целых три комнаты. Две из которых он сдавал соседям (которые когда-то и попросили у него посуду), а в одной жил. Один. Потому что семьи у Якушева не только не было, но у него сразу начиналась не совсем адекватная реакция, стоило кому-нибудь заговорить о его семье. Реагировал Якушев на все - вообще неадекватно. Часто вот, например, крушил мебель. Мог даже наброситься на того, кто задал какой-то неподходящий вопрос. Притом что был вопрос "неподходящий" или нет - решал только Якушев. Хотя можно предположить что и для него что-то было неожиданностью. Например, и такая вот его реакция. Из-за которой Якушев все время терял работу (за тридцать восемь лет жизни он сменил столько работа, что уже и сам не помнил скол ко их было). Из-за которой у него не было друзей (через совсем ничтожное время он уже видел в своем недавнем друге - достаточно подозрительного и странного субъекта. С которым надо было непременно расстаться). И наверное из-за этого же - Якушев не мог находиться с женщинами. Потому что, во-первых, у Якушева был весьма завышенный идеал женской красоты; а во вторых,-- Якушев считал, что всем женщинам надо от него только одного. А этого он невероятно боялся. Потому что стоило Якушеву (независимо от кого и про кого) услышать хоть слово про секс - как тотчас с Якушевым готов был случиться припадок. И уж точно, если бы он увидел вблизи себя женщину (да еще и обнаженную),-- то тотчас бы сошел с ума. Ну, или - попытался бы сойти. (Хотя я по-прежнему уверен, что Якушев и так был сумасшедшим.)
Нет, конечно, я не могу сказать, что достаточно хорошо знал Петра Якушева. Хотя, что до него, то он-то как раз считал, что не только отлично знает меня,-- но и имеет представление обо всем, что я буду делать, о чем думать, и вообще, наверное, Якушев каким-то образом полагал, что знает обо всем, что произойдет в моей жизни. И не раз мне о том намекал. А я лишь загадочно улыбался. Не решаясь спросить, что же в ней в действительности произойдет. И не потому, что был мнительным или не верил Якушеву (и тем более не оттого, что считал его придурком). Как раз нет. Просто мне было неинтересно -- что со мной дальше произойдет. Потому что я не верил, что кто-нибудь может об этом знать. Но даже если бы и верил, все равно бы никогда не спросил. Потому что вообще не очень любил кого-то о чем-то спрашивать. Так как знал,-- что если начну задавать вопросы - то один начнет вытягивать другой. И мне покажется, что собеседник что-то скрывает. А я должен буду, значит, "раскусить" его.
Быть может я сам сумасшедший?
Но речь, слава Богу, не обо мне. А о Якушеве. Который уже достаточно пристально наблюдал за моими измышлениями. Стремясь, видимо, чем-то со мной поделиться.
И вот этого я больше всего и боялся. И старался, насколько будет возможность, избежать подобного разговора. Словно бы заранее видя в самом зарождении темы - какие-то патологические черты. Которые присутствовали, разумеется, у Якушева. И которые неким незримым образом проецировались на всех, кто его окружал. На меня, например.
Потому что я, к несчастью своему, был соседом Якушева по коммунальной квартире. Да еще как раз и я снял у него две комнаты. Одну для себя - другую для своей любовницы. Девочки-студентки. Которая только что вышла замуж за однокурсника. И готова была идти за своим любимым куда угодно. Даже в коммунальную квартиру. Даже в многонаселенную коммунальную квартиру. А мне не хотелось терять свою любовь. И я как дурак - вместо того, чтобы приглашать Люсю (имя ее мне, кстати, никогда не нравилось) в квартиру к себе (отдельную квартиру, где жил наедине со своими книгами с тех пор как нашел своей жене любовника),-- трахал Люсеньку в коммунальной комнате. Когда она забегала ко мне под каким-нибудь надуманным предлогом.
Честно сказать, моя жизнь меня устраивала не очень.
Я словно бы понимал, что близится она к какому-то логическому концу. И с каждым новым днем подспудно полагал, что как раз этот-то день и будет последним.
Но вот почти тотчас же думал я о Якушеве. Мне отчего-то хотелось спасти его. И даже, наверное, в каких-то своих фантазиях я и действительно его спасал.
Вот только жаль, что Якушев не принимал всерьез каких-то фантазий. Стремясь видеть жизнь в первую очередь такой, какая она есть. Какая она должна быть в его представлении. Ну и какой он, конечно же, видел ее. Причем, в чем-то переубедить его, было невозможно. Да и, как говорится, себе дороже. Ибо, при этом могли вы обрести такого злобного врага, что как только в моей голове проносились какие-нибудь мысли о Игоре Якушеве, меня тотчас же что-то отбрасывало назад. И я чувствовал, что как минимум на йоту - становился глупее. Ну а состояние глупости я не переносил ни в каких вариантах.
И потому тотчас же уже забывал и о Якушеве, и, собственно, о "подготовленных" мной вопросах к нему.
И мне даже совсем не хотелось его видеть.
И тогда я убегал. И из коммунальной квартиры. И от Люси. И от Якушева. И даже от своей жены.
И шлялся несколько дней и ночей по каким-то полуресторанам, полупритонам. Вливая в себя бессчетное количество алкоголя, и окружая себя девицами легкого и сомнительного поведения.
А потом возвращался. Достаточно неожиданно для всех.
Причем не только возвращался, но и обычно придумывал какую-нибудь "идею-фикс". Разумеется, заключающуюся в том: как мне спасти Якушева.
Но Якушев всякий раз забраковывал мой план. Потому что я всегда считал, что сначала обо всем должен рассказать ему.
А один раз я забыл об этом. И задуманный мной план - сработал.
Вот только что было потом с Якушевым - я уже не знаю. Ибо Люся (главная участница этого плана) убедила Якушева вообще уехать из города. Потому что бросила она своего студента (откровенного эксгибициониста, между прочим), оставила, разумеется, меня; и женила на себе Якушева. И они уехали в деревню, откуда, собственно, эта Люся и была.
Но это уже было не по моему плану. Хотя и основную часть его удалась осуществить - Якушев стал мужчиной (Люся стала его первой женщиной). И у него наконец-то прошел страх перед женщинами.
Но как я узнал совсем недавно (мельком встретив в районом центре Якушева, и успев обмолвиться с ним парой слов. Причем он меня не узнал. И мне пришлось выдать себя за врача, у которого он когда-то был на приеме - я действительно его когда-то водил к сексологу) страх Якушева прошел только перед одной женщиной - Люсей. Тогда как он других представительниц прекрасного пола он по-прежнему шарахался в сторону.
Но тут уже вполне могло быть делом рук и самой Люси. Которая всегда была до стервозности ревнива. И истерична. Хотя Якушеву эта черта в ней нравилась. И смотря вслед удаляющейся и беззлобно переругивающейся паре, я тешил себя только одним: какая-то часть моего плана действительно удалась. Пусть и в несколько искаженном варианте.
Но зато у меня появилось время подумать о себе.
Потому что я наконец-то сбросил с себя эту непосильную ношу в образе Якушева. И стал - свободен.
P. S. Через год я узнал, что радоваться мне рано. Ибо Люся с Якушевым развелась. Отсудила у него две комнаты. Снова сошлась со студентом. И внушила Петру Романовичу, что во всем виноват я.
И уже несколько раз находил я в своем почтовом ящике письма написанные рукой Якушева - с угрозами мне отмстить. Что я, конечно же, от него не ожидал. А потому сдал этого полудурка милиции. И окончательно успокоился, только когда Якушев получил год тюрьмы.
Ну, хотя бы год я мог быть спокоен. А что будет потом - старался не думать. Да и это, наверное, уже тема другого рассказа...