Он понимал, что должен разрешить свои противоречия, и тогда вполне возможно, что его допустят до главного.
В чем должно было заключаться это главное, и кто, собственно, допустит, Аркадий Васильев пока не знал. Но если серьезно, он и не задавался серьезными целями что-то узнать. Допуская, что,-- то, что будет необходимо - придет само. А лишнее как бы еще и помешает.
Ну да может и не помешает. У Васильева, если честно, пока не было четкого мнения по этому вопросу. И он полагал, что все наиболее значимое в его жизни должно будет случиться как бы после. Хотя и, признаться (точнее - он мог в этом признаться только себе), Аркадий Васильев все равно допускал существование чего-то такого, что должно было, по его мнению, в самое ближайшее время если не разрешить все проблемы да унять возможные сомнения, то, что уж точно - смоделировать ситуацию будущего таким замечательным образом, после чего он и действительно окажется спокоен.
Нельзя, конечно, было сказать, что он не был спокоен сейчас. Но исходя из возможностей понимания ситуации как бы в целом, Васильев находил существование определенных недопонятостей в ряде вопросов, касаемых его жизни, и, главное, в адаптации к социуму.
И вот тут, видимо, и начинала просматриваться существенная проблема, потому как, если говорить о механизмах подобной адаптации, то у Аркадия Васильева они были некоторым образом если не нарушены, то приводили к ряду серьезных недоразумений, во время которых его, иной раз, даже били на улице, а в большинстве случаев - игнорировали. Считая чудиком, с которым связываться себе дороже.
А Васильев подобное словно бы не замечал. Допуская про себя, что когда-нибудь все наладится, и - честно ожидал того часа, когда все станет по-другому.
Сколько ему еще предстояло ждать, Васильев не знал. Не знал, но, по сути, пока и не стремился узнать. Он вообще предпочитал в определенных случаях не формировать события. Допуская, что пока те могут идти в русле вырисовывавшейся цепи обстоятельств, пусть, как говорится, и идут. Чтобы не зависеть от обстоятельств, как полагал он, допуская при этом, что в любой момент способен подойти к рассмотрению вопроса глубже, а значит....
Впрочем, так глубоко он не загадывал. И даже не то что ерзал по поверхности, но пока его вполне удовлетворяло то, что было.
Притом что, по большому счету, еще ничего серьезного и не было. А сам Васильев, как бы даже допуская многое, понимал, что на самом деле действительность вполне могла быть даже совсем иной, чем о ней имел представление.
Но вот даже считая так, иной раз попросту запутывался в отделении частного от целого. Намереваясь, конечно, с подобным вопросом со временем разобраться, но когда должно было наступить это время (время, которого он тайно ожидал) Аркадий Всеволодович Васильев не знал.
Было ему 27 лет, и он верил, что у него еще все впереди.
Если бы кто-то попытался охарактеризовать Васильева, то мог бы сказать, что представлял тот из себя достаточно противоречивую фигуру, если оценивать Васильева внешне. При этом внутри у Аркадия царила гармония и упорядоченность как мысли, так и трансформация мысли в действие, то есть - в поступки.
Впрочем, поступки Васильева тоже весьма различались. Например, кем-то из знавших его, было подмечено, что в обществе Васильев реализовывал несколько иную модель поведения, чем она была внутри. При этом от подобной игры (прежде всего - от необходимости ее) не только не уставал, но и видимо считал ее вполне чем-то само собой разумеющимся. Хотя и вполне могло выходить так (как тоже кто-то заметил), что он попросту не знал, не жил, при реализации какой-то иной ситуации. Словно бы каждый раз оказываясь вынужденным находиться в спектре проекции своего собственного видения ситуации - на саму ситуацию в целом, да и, пожалуй (так считал сам Васильев) в частности.
В частности, как пояснял Аркадий Всеволодович, означало, что отдельные ситуации действительности не только моделировались им заранее, но и брали начало исключительно из собственного убеждения о значимости той или иной ситуации в целом. Значимости прежде всего для психики. И необходимых (так уж получалось) вообще для его жизни. Хотя и было заметно, что он продолжал уходить от ряда вопросов, по ответам на которые можно было бы разгадать нечто большее в мировоззрении Васильева, чем он это старался показывать. И ведь не то, что он был таким уж скрытным человеком. Нет, как раз на людях (в том же обществе) Аркадий Васильев всегда был открыт, по крайней мере, явно демонстрировал это. Тогда как известно, что любую ситуацию невозможно рассматривать в одной плоскости. И вот если бы посмотреть иначе...
Впрочем, иначе смотреть Васильев не хотел, а если и смотрел (иногда проделывая нечто подобное), то совсем не стремился, чтобы его видели в подобном спектре собственного бытия другие. А потому в связи с этим, наверное, можно было бы допустить, что он скрывал как минимум часть того целого, которое не должен был бы собрать никто. Никто и никогда,--сказал бы сам Васильев, но он был человеком осторожным, и предпочитал особо не распространяться о том, что на самом деле думал. Из-за чего кто-то из его немногочисленных знакомых, конечно, и мог бы сделать какой вывод, но в том-то и дело, что у Васильева действительно было немного людей, которым он доверял, но и даже те, кто входил в некий круг приближенных - все равно при любом усилии не смогли бы правильно оценить жизнь и поступки Аркадия Всеволодовича Васильева. Просто потому, что не располагали должным количеством фактов. Тех фактов, которые Васильев если и не скрывал, то не стремился выпячивать. Оставляя в мнении о себе со стороны других все время какую-то недоговоренность. Так, что словно бы что-то было, но вот исходя из незнания деталей, можно было допустить, что на самом деле ничего и не было.
Самому Васильеву было всегда проще, что считали так. Он не только не стремился стать понятным для окружающих, но и, по сути, всегда хотел оставаться наедине с собой. Допуская, видимо (зная себя), что как раз ему это будет наиболее оптимальным, важным даже можно было сказать; и уже если подобное происходило так, можно было сделать вывод, что видимо так и было. И сам Васильев даже не задавал себе вопрос "почему". Ему так было спокойнее. Ведь он все равно понимал если не все, то многое. А со временем знал, что поймет еще больше. Так стоит ли сейчас тратить нервы на поиск смыслов, которые все равно в полной мере постигнуть он бы не смог. А если так, то можно было элементарно жить. Просто жить. Чем он, собственно, и занимался.