Говорят, что бытие определяет сознание. Возможно, сознание определяет бытие. Но, наверное, главным является то, что определяет наше небытие для тех, кто о нас помнит.
Х
Очень хотелось курить. С момента начала дежурства прошло что-то около трех часов, а голова была пустой и гудела от всяких мелких неприятностей.
Утро началось с розыска шефа, который застрял на совещании в администрации города и категорически не хотел брать трубку, на которую, осатаневший от беседы с заместителем начальника управления дежурный долго и безуспешно пытался дозвониться. В конце концов смог услышать родной голос и получил выволочку за то, что "должен понимать, что раз не отвечают, то ситуация для разговора неподходящая", а затем "что он себе позволяет, не докладывая вовремя о звонке руководства". Потом появился старший технической группы, который очень хорошо провел ночь с воскресенья на понедельник, и теперь, плохо соображая, где он и кто он, изображал в фойе отдела ядовитое дерево, распространяя стойкий запах перегара. Его насилу отправили домой, пока до руководства не дошло, а потом размышляли, как проветрить помещение. Затем, по городскому, позвонил неизвестный доброжелатель с предложением вывести на чистую воду всех "отцов города", которые сионисты, жидомасоны и препятствуют раздаче в школах бесплатного молока. Затем по другому номеру долго пытались читать патриотические стихи и просили содействия в их издании. Дежурный пообещал издать все сам, но позже.
В сердцах бросил трубку на аппарат и достал сигарету. Сентябрь, у людей обострение. Про себя вздохнул: начало двенадцатого, а голова уже дурная и плохо соображает. С тоской поднял трубку прямого с МЧС и принял сообщение об обнаруженной в порту в куче прибывшего металлолома старой авиабомбы. Доложил по инстанции и достал зажигалку. Прикурить опять не получилось. Прибывший посетитель представился майором-пограничником в отставке и потребовал дежурного офицера для важной беседы. Мужику было лет пятьдесят, говорил спокойно, вежливо и внешне походил на нормального. Дежурный опять вздохнул и, изобразив на лице участие, приступил к беседе с военным пенсионером, истово переживающим за судьбу Родины. Мужичок оказался активистом какого-то общественного движения, козырял фамилиями депутатов и известных политиков и говорил зажигательно, словно на митинге. Если коротко, то написал он брошюру о великой судьбе Великой России и народов, ее населявших, а теперь требовал, чтобы компетентные органы с ней ознакомились и признали, что она имеет экстремистскую направленность, а автор готов к еще более радикальным высказываниям и с ним необходимо срочно провести соответствующую работу, чтобы отработать деньги заокеанских хозяев.
- Вы негодяи и преторианцы! Ты, капитан, хоть знаешь, сколько капитан в войсках получает? А сколько ты получаешь?! Вы душители. Вы ничего не знаете и не понимаете. Россия погибает.
- Вы от меня, как от дежурного по отделу, что именно хотите? Я не эксперт и не могу давать подобные заключения.
- Вы и не пытаетесь, а не пытаетесь, потому что не можете. Вы все больны, как и ваша организация. Раньше было КГБ, это была мощь. Государственный инструмент, достойный всяческого уважения. А вы - отделение ЦРУ, они вас с рук кормят.
- Вы следите за словами, пожалуйста.
- У нас свобода слова, я имею право.
- Я тоже обладаю некоторыми правами, поэтому давайте обойдемся без взаимных эксцессов. Идите домой, отправьте свою статью в какую-нибудь газету, они и рецензию дадут, и напечатают при необходимости.
- Вся пресса продажна по своей сути.
Дежурный про себя сплюнул. Да, осень. У психов и прочих нестабильных личностей обострение. А курить хотелось. Он с тоской посмотрел на лежащую на ежедневнике сигарету. Когда он уже утихомирится, или действительно наряд ППС вызывать придется? Хотя ему этого только и надо. "Душители свободы пытались заткнуть рот идейному борцу за величие России". А поговорить он любит, да видать не с кем.
На столе затренькал телефон спецсвязи. К этому с опаской относился каждый, кто заступал на дежурство. Из этого аппарата долетали грозные распоряжения, команды и прочие неприятности, исходившие от вышестоящего руководства. "Хорошо если шефа попросят". Он снял трубку. Отдел такой-то, дежурный такой-то, слушаю.
- Вы от ответа не уходите. Не смейте хвататься за телефон. Я с вами разговариваю.
Дежурный молча выслушал человека с другого конца телефонного кабеля. Также молча дал отбой, взял сигарету, закурил, выпустил в пространство струю дыма, набрал по внутренней связи начальника отдела.
- Товарищ полковник. Из Управления по КТО сообщили. Егоров погиб. При ликвидации банды. Подорвался, хоронить нечего.
Дослушав прервавшуюся гудками тишину, положил трубку, еще раз затянулся и тяжело опустился на стул.
Посетитель ушел, забрав тетрадочку и тихо закрыв за собой дверь.
Х
Она сутки выла как волчица. Не было ни мыслей, ни чувств. Была одна большая боль. Душа кричала и выворачивалась наизнанку. Она ничего не видела и ничего не понимала. Одна пустота и одна мысль. Его больше нет. Встревоженные и почему-то жалкие его друзья и ее подруги. Испуганный и плачущий сын. Родители, родственники и пустота. Она хотела поехать туда, но ее не пустили. Отобрали и деньги и документы. Семейные фотографии и кассеты с записями у нее забрали и спрятали. Обещали помогать и помогали. Приходили люди, знакомые и нет. Все что-то говорили. О нем, о них, о сыне. О том, что жизнь продолжается и надо быть сильной. Зачем, она этого не знала.
Через неделю сын включил его сотовый, и он начал звонить. Спрашивали его, а она плакала. Плакала и не боролась с окружающей ее пустотой. Ей было все равно. Потом приехал брат и увез их в деревню.
Она днями лежала на своей детской кровати и смотрела в потолок. Родители плакали и ее жалели, а его ругали и опять плакали. Сын перестал улыбаться и неожиданно стал взрослым. Приходил к ней, садился рядышком на пол и тихонько гладил ее руку. Потом приехала свекровь. Они сидели вместе и молчали. Горе было одно на двоих. Общим. И стало легче. Мир перестал скакать и метаться вокруг. Она улыбнулась, первый раз за три месяца. Лучше не стало, но пустота ушла, не забрав ничего с собой и не сожрав ее саму. Рядом были люди, и рядом был сын. Его сын. Маленькая добрая часть того, кого теперь рядом не было. Она улыбнулась еще раз и начала жить, сама, но вместе с ним.
Прошло полгода. Они с сыном решили вернуться домой. Родители протестовали, но не мешали. Парню надо учиться, а ей работать. Они собирали сумки, когда что-то упало со шкафа. Она обернулась на звук. По полу катилось колечко. Сердце екнуло. Сын нагнулся, поднял, протянул ей. На маленькой детской ладошке лежало обручальное кольцо. Этот тонкий ободок она узнала бы из тысячи, даже не читая надписи на внутренней стороне. Эти надписи они сделали на годовщину совместной жизни. Колечко лежало дома в ящике стола, где он хранил свои мужские игрушки. Он положил его туда, уезжая в командировку, вместе с золотой цепочкой и мобильным телефоном. Оно и лежало там, должно было лежать в этом ящичке, а не в ладони у сына.
- Ты его не брал из дома?
- Нет, мама. Честно. Я бы сам не взял. А ты, тоже не брала?
Она покачала головой и, задохнувшись, неожиданно ставшим плотным воздухом, прошептала: "Он жив".
- Он жив. Не говори никому и ничего. Но он жив. Знай это и верь. Он вернется, и мы будем вместе.
Х
Чувство утраченной силы не проходило. Огромной, но утраченной. Большая, размытая по всему телу мощь. Ее уже не было, но он чувствовал ее величие и помнил счастье обладания этой силой. Ее необходимо вернуть, вернуть во что бы то ни стало. Потому что только он достоин этого права, права обладать этим величием и по-своему вершить чужие судьбы. Одно было плохо, он забыл, откуда эта сила и что явилось ее причиной. Он вспоминал, лихорадочно перебирая воспаленным обкраденным мозгом все, о чем знал. Но все было бесполезно. А потом он решил вспомнить свое имя. И вот тогда ему подсказали и показали где искать то, что должно принести покой и радость.
Александр Иванович Сулин поднялся на ноги и двинулся вперед к теперь уже точной и известной цели.
Х
Полковник сидел, подперев руками голову. Все было плохо. Прошло два месяца с того момента, как отдел был разгромлен. Это вылазка за Магой, когда от двенадцати оперативников остались одни труппы, а от двух остальных не осталось ничего, кроме одной ноги в немецком десантном ботинке, поставила крест на его карьере. Он не понимал, почему его до сих пор не отозвали, но был рад маленькой отсрочке и делал все от него зависящее, чтобы если не исправить ситуацию, так хотя бы отомстить.
Мага, естественно, прекратил любую деятельность, наверное, ушел в горы или за границу. Победитель может себе позволить отдохнуть и попировать на костях побежденных. А полковник, признав поражение в битве, начал работать на свою победу и свою месть. У него оставалось немного времени, и это время он собирался использовать полностью. И пусть он сам не сможет уничтожить этих бандитов, но сделает все, чтобы у пришедшего ему на смену возможностей было больше.
Он не спал ночами, загонял оставшихся подчиненных, замучил вертолетчиков требованиями прочесать тот или иной участок. Требовал от армейцев невозможного и потихоньку начал составлять кусочки мозаики, чувствуя, что еще немного и головоломка сложится, и он получит и Магу и его людей на блюдечке с голубой каемочкой. А потом неожиданно все кончилось.
Было утро, и шел дождь. Мелкий, долгий и противный. Казалось, что влага заполнила небо, землю и сочится даже из камней. На улице стояла такая непролазная грязь, что остановились даже безотказные "уазики". Но полковнику это было на руку. Плохая погода и раскисшие дороги остановят бандитов, не позволят уйти раньше времени. Начальник разгромленного отдела скомкал пустую пачку из-под сигарет и склонился над картой. Райончик, где скрылась банда, прорисовался полностью и четко. Тропы он обозначил, схроны найдем на месте, если они останутся целы. Полковник готовил месть, но рисковать жизнями людей он больше не будет.
Случай, конечно, но очень удачный. Он один раз за это время позволил себе отдохнуть и выехал в ближайший городишко, где в одном из кафе встретил своего друга детства, с которым не виделся лет двадцать пять. Друг оказался артиллеристом, служил в Москве, а сюда приехал испытывать в полевых условиях новое изделие, которое иначе как "полный амбец" не называл. Радиус действия был умопомрачительный, а результаты ужасающие. День проведения стрельб назначили, а вот в какую сторону пулять, бравым артиллеристам было абсолютно все равно. Так что сговорились быстро, друган попросил точные координаты цели и пузырь коньяка, что полковник и предоставил. День "Ч" наступал завтра.
Он хрустнул пальцами и поднялся. "Ну, вот и все. Небольшой грохот и одна большая яма с обугленными телами. Плохо, что дождь. Еще бы вертолетами пройтись разочек, сосенки проредить".
- Товарищ полковник, разрешите?
Он хмуро посмотрел на вошедшего дежурного.
- Что? Я же просил не беспокоить. Или к нам господь бог пожаловал?
Дежурный мялся.
- Ну?
- Мага пришел. Сдаваться.
- Что?!
Это было несправедливо. И такого просто не могло быть. Столько работы и все насмарку. Полковник подавил нахлынувшее бешенство.
- На взрывчатку проверили? Давай его во внутренний двор и пару бойцов возьми.
- Товарищ полковник, у него с головой что-то. Явно не в себе.
- Тащи, куда я сказал. Там разберемся.
Мага стоял во дворе отдела, тихо подвывая и медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Лицо было тупым и ничего не выражающим. Высокая атлетическая фигура скрючилась и была какой-то высохшей. Словно последние полгода он провел где-нибудь в урановых рудниках. Но не это было страшным. И полковник, и вышедшие во двор его сотрудники, ни один из которых не испытывал добрых чувств к этому бандиту и с большим удовольствием медленно и печально руками разорвал бы его на части, тоже впали в маленький ступор, рассмотрев груз, который Мага притащил на себе. К его шее яркими зелеными ленточками были привязаны головы. Человеческие головы с выколотыми глазами. Веселенькие такие ленточки входили в одно ухо (ушей, кстати, тоже не было) и выходили в другое, а потом сходились на чем-то обмотанном вокруг шеи.
"Господи, да это ж кишки". Полковник судорожно вытер выступивший на лбу пот. Не мальчики, всякое повидали, но такое. Все, не сговариваясь, закурили. Полковник пересчитал головы. Семнадцать. Похоже, вся банда.
- Он сам пришел, или привез кто?
- Сам. Стал перед воротами, качается и воет.
- Головы снять, сфотографировать, установить владельцев и проверить по учетам. Всех жителей опросить. Этого в яму, руки и ноги связать. И вколите ему чего-нибудь, чтобы не сдох раньше времени.
Полковник выругался и, не оборачиваясь, пошел к себе. Нужно было давать отбой артиллеристам и организовывать рейд, чтобы на месте оценить произошедшее безобразие.
Он дозвонился другу, сообщил, что цель начала двигаться и завтра будет в другом квадрате. После чего дал новые координаты, координаты перевала, по которому осуществлялось снабжение боевиков. Хоть дорогу закрыть, и то дело.
- Товарищ полковник, там такое.
Дежурный был ошарашен, взволнован и растерян одновременно. Ожидая любой пакости, полковник спустился вслед за дежурным в подвал, куда определили Магу на поселение.
- Мы с него это все поснимали и раздели на всякий случай. Вдруг "пояс шахида" или еще какая дрянь. А у него на спине... Вот, в общем. Смотрите.
Голый Мага лежал на животе и тихо поскуливал. Грязен был ужасно, а вот спина... Спина была чистой и сияла, как нимб у святого. Полковник присмотрелся и тяжело опустился на корточки. Собственно, больше в камере присесть было не на что. На него со спины бандита смотрел лик Лешки Егорова. Лицо было добрым и улыбчивым. Не рисунок и не татуировка. Словно цветная фотография, только объемная и намертво впечатанная в кожу. Объяснить это нормальным образом было невозможно.
Полковник вытер пот. Молча поднялся и вернулся к себе в комнату. Налил водки, выпил. Походил из угла в угол. Было страшно и жутко. "Как хорошо, что ты на нашей стороне, Леша, или кто ты там на самом деле". Налил еще, перекрестился, сел за стол. Прошептал "прости меня, Господи" и начал составлять наградной список на участников операции по уничтожению банды полевого командира и террориста по кличке Мага.
Что произошло в лагере бандитов, толком выяснить не удалось. На их стоянке нашли семнадцать развешанных на деревьях обезглавленных и выпотрошенных тел и кучи стреляных гильз. Перед смертью они палили во все стороны, явно не видя противника и не понимая, откуда эта напасть на них свалилась. А от насмерть перепуганных агентов из числа местного населения получили информацию о божественно красивом и раскрашенном кровавыми узорами ангеле смерти в женском обличье, который вихрем пронесся по близлежащим селениям, на корню вырезая семьи участников группы Маги, не щадя ни женщин, ни детей.
Отдел быстренько расформировали и перебазировали в другой населенный пункт. А в этом горном районе, где и власти-то настоящей отродясь не было, больше никогда не прозвучало не то что выстрела, но даже грубого слова адресованного человеку в форме русского солдата.
Х
Бабка Фрося поправлялась. Выздоровление шло медленно, старые кости срастаются плохо. Да она домой и не торопилась. В больнице хоть и грязно, и кормят плохо, но все люди вокруг. И поговорить можно, и обидеться есть на кого. Вот, соседка по палате, по возрасту подходящая, пенсионерка. Посудачить можно, вспомнить как раньше жили-поживали, власть поругать, да на детей пожаловаться. Правда, у Ефросиньи Ивановны с этим были сложности. Не сложилось как-то ни с мужем, ни с детьми. Не было ни того, ни другого. Из всей родни, был один племяш паразит-тунеядец, который вспоминал о ней лишь в день пенсии. Но сейчас, чтобы не стыдно было перед соседкой, говорила о нем одно хорошее, вспоминая, как он ей "помогает, заботится, каждый день навещает, не надо ли чего тетушке". А когда он действительно заявился с яблоками, баба Фрося не то что смутилась, а скорее испугалась. Не похоже это было на племянничка, но перед соседкой рассыпалась в восхищении, смахнув набежавшие слезы. Родственничек посидел, посидел, поинтересовался датой выписки, сообщил, что обязательно заедет, поможет добраться до дома, и убрался восвояси. Забота была странной, и она насторожилась, чувствуя какой-то подвох.
Добра от людей она не ждала. Вся ее жизнь учила тому, что обманет обязательно самый близкий, а от чужих уж совсем ничего хорошего ждать не приходилось. Вот как она сюда попала. Сбили машиной, а потом отравить хотели. Насилу вырвалась и убежала. Добрела до своего дома, хотела помыть собранные бутылки, а ноги отказали. Ходить не может, встать не может. Лежала и кричала, хорошо - соседи услышали, "скорую" вызвали. Сделали рентген, оказалась трещина в бедре. Загипсовали, положили. Вот теперь лежит, поправляется. Хотела на обидчика заявление написать, но передумала. Вспомнила, как он ее одной рукой чуть не придушил, и испугалась. Прибьет еще, бугай здоровый. На этих бандюков ни суда, ни управы. Или дом спалят, чтобы не умничала. Посадят его или не посадят, еще вопрос, а ей потом как жить. Кроме маленького домишки и нет ничего. Так что подумала она, подумала и решила не связываться с этим делом, поскольку ни к милиции, ни к властям особого доверия не испытывала.
Незаметно наступил день выписки. Племянник, ясное дело, не явился, добирайся как хочешь. Сердобольная соседка по палате попросила внука, тот и доставил к родным стенам. Зашла баба Фрося к себе во двор и заплакала. В гостях, как говорится хорошо, а дома лучше.
Домик был неказистый, но с довольно большим участком, и стоял в хорошем месте. Племяш давно предлагал продать, а ее к себе взять, но она отказывалась. Племянник пьет, бабы у него все время разные, пьющие, точно со свету сживут раньше времени. Вот помрет, пусть делают что хотят.
Она зашла на кухню и подошла к печке, чайник поставить. В доме отчетливо пахло тухлятиной. Она сморщила нос, но особого внимания на это не обратила. Она частенько приносила со свалки что-нибудь не особо свежее. Иногда забывала, куда определяла на хранение, а оно потом заванивалось. Так что в запахе ничего особенного не было. Сейчас попьет чайку, и приберется, наведет в доме порядок.
- Мать, а мне чайку нальешь?
От неожиданности она едва не подпрыгнула. Рука с кипятком дрогнула, выплеснув добрую половину на пол. Резко обернулась и вздрогнула еще раз. Голос был гнусным, а его хозяин еще более отвратителен. Карлик, в бомжовском прикиде, с медно-красной рожей. Сидел, ухмылялся и пускал в потолок дым от прикуренной папиросы.
- Ах ты, паразит такой! Хозяйки нет, так в дом сразу. Все небось вынесли. Щас вот в милицию позвоню, поскалишься тогда.
- А ну, цыть. Замолкни, старая. Я сказал, чаю налей.
Бабе Фросе неожиданно стало страшно. Очень страшно. Страх был могучий и древний, как инстинкт. Она молча достала свою лучшую чашку и налила кипятку незваному гостю. Присела на табуреточку и схватилась рукой за сердце.
- Ты мне не помри раньше времени. Я сам определю, когда тебе на тот свет отправляться.
Выпил залпом кипяток и уставился на нее красными, с вертикальными зрачками, глазами.
- У тебя случайно моя вещь оказалась. Ты мне ее сейчас отдашь, а я твою вещичку верну. Она мне без надобности.
Она хотела закричать, что у нее ничего чужого нет, но, увидев возникшую на столе брошку, осеклась. Брошь была небольшой, в форме молнии. Искрилась, блестела на солнышке и была очень красивой. Вещь была чужой, брать ее она боялась, но нищета и жадность победили в этой недолгой внутренней борьбе.
- А что нужно взамен?
Красноватая рука, покрытая мелкими чешуйками, указала в сторону коридора.
- Там, в сумке.
Вонь, оказывается, исходила оттуда же. В сумке лежали бутылки, которые она насобирала в последний свой поход, неизвестный ей сверток и ползали черви.
- Тащи сюда.
Принесла.
- Сверток на стол.
Достала. Запах гниения стал просто невыносимым.
- Разверни и отдай.
Она развернула потемневшую газету и задохнулась от накатившей тошноты. Среди копошившейся мерзости и разлагающегося мяса весело поблескивали золотые колечки.
- Вот это.
Баба Фрося, превозмогая отвращение, ножом отковыряла то на что указал гость (гость ли?), и протянула ему палец (палец!) с толстым золотым кольцом. Карлик улыбнулся и, резко схватив украшение и то, на что оно было надето, запихнул себе в пасть. Проглотил, удовлетворенно рыгнул.
- Ну вот и все, старушка. Молодец. Есть еще порох в пороховницах.
Подтолкнул к ней брошку.
- Пользуйся, твое теперь.
Поднялся и пошел во двор.
- Да... Сильно не переживай. Помрешь скоро.
Ефросинья Ивановна плюхнулась на табуретку и схватилась за сердце. Там болело и жглось, словно раскаленным прутом вращали. Стало трудно дышать. Попыталась выйти во двор и позвать соседей, но сил не хватило, и она тяжело повалилась на пол загаженного коридорчика.
Через пару часов появился племянник. Зажав нос, он перешагнул через лежащее тело и подошел к столу. Положил в карман брошку, закинул разложившуюся кисть руки в мойку и открыл воду. "Вот же скупердяйка была. У нее "рыжье" по столу валяется, а сама деньги клянчит. Может, жива еще?" Нагнулся, пощупал пульс. "Нет, готова. Ну что ж, отпали проблемы с выселением". Достал мобильник и вышел во двор позвонить.
К дому со всех сторон бежали маленькие красные ящерки. Их было много, очень много. Он взвизгнул, и бегом бросился на улицу.
Х
На равнину они еле выбрались. Не совсем равнина, конечно, но и не эти проклятые горы. Вся поездка была тяжелой, и шло все наперекосяк с самого начала. Был один положительный момент, он смог получить четыре образца или, если быть точным, заготовки для опытных образцов. Но четыре - это очень хорошо. Такое случалось крайне редко. К тому же, у одного из образцов, показатели буквально зашкаливали. Это была первая странность, но далеко не последняя в этой командировке. Почему странность? Да потому что таких показателей быть не могло. И существование такого объекта опровергало ряд фундаментальных и незыблемых законов. Один из них - это закон сохранения энергии. И что-то подсказывало, что найдется много и других странностей.
Главарь этих бандитов, отличался поистине звериным чутьем, и если остальных отдал быстро, по оговоренной цене, то за этот уникум торговался до последнего. Пришлось заплатить вдвойне, но он был доволен. Когда все утряслось, он вызвал вертолет и стал ждать.
Погода неожиданно испортилась, зарядил мелкий дождь, и стало ясно, что более или менее комфортабельный полет отменяется, и придется идти караваном через ближайший перевал.
С трудом набрал носильщиков, еле сторговался с проводником, и, наконец, все было готово. Выход назначили на утро, но опять вмешался командир боевиков. Он долго бубнил о воинах аллаха и борьбе с неверными, а в завершение потребовал денег. Пришлось отдать ему часы. Часы были дорогие, швейцарские, но жизнь - дороже. А с премии новые купим.
Утром двинулись. Дорога была тяжелой. Народ в караване попался молчаливый и угрюмый. Но ему и не хотелось с ними общаться. Он их боялся и считал дикарями. Для него была дикой та легкость, с которой они лишали жизни других людей. У него внутри все протестовало, когда эти угрюмые личности ножами отрезали головы пленным, смеясь и радуясь, вытирали кровь, случайно попавшую на лица. Хоть он и крутился в последние годы рядом со смертью, но к ней так и не привык. Да и долгая работа врачом давала о себе знать. Он привык спасать чужие жизни, а лишать кого-то этого божьего дара, нет уж, увольте...
На второй день пути, когда уже был виден перевал и стало ясно, что окончание пешего пути приближается, над горами за их спинами вспыхнуло зеленое зарево. Похоже, эпицентром было то место, где стоял лагерь этих "борцов за свободу". Северного сияния в этих широтах не было, и почему-то у всех была уверенность, что это не атмосферное явление. Один из носильщиков высказал мнение, что "федералы распылили химию, и если Мага не ушел раньше, то и он, и его моджахеды отправились к аллаху". Все согласились, а когда увидели, что эта зелень двинулась следом за ними и довольно быстро приближается, практически побежали.
Было очень страшно. Смерть была видна глазами. Если эти "дети гор" до сих пор считали это сияние происками своих привычных противников, то он, являясь человеком немного грамотным, понимал, что гонится за ними именно свет, а поддерживать такую интенсивность, такой временной отрезок и на таком большом расстоянии человечество еще не может. Но сейчас, данный научный казус интересовал его в самую последнюю очередь. Главной заботой было достичь перевала раньше их таинственного преследователя. И им это удалось. Они надорвали жилы, но успели перевалить через горы и спуститься в долину раньше. Машина пришла в тот момент, когда перевал окрасился зеленым. Боевички, бросив погрузку, рванули в разные стороны. Он обреченно посмотрел им в след и продолжил грузить свои ящики. И вдруг перевал взорвался. На одной из вершин вспух белый шарик, потом он лопнул, горы тряхнуло, там все вспыхнуло, и вверх устремились огненные протуберанцы. Все упали. Земля тряслась. Жар и огненные языки тянулись в разные стороны, уничтожая на своем пути все, к чему прикасались. Одна из гор осела и рассыпалась. Потом полыхнуло еще раз бело-синим цветом магниевой вспышки и все стихло. Перевала больше не было. Да и пейзаж изменился очень сильно. Но ему на это было наплевать. Зеленого больше не было. Одна сила столкнулась с другой и обе прекратили свое существование. Во всяком случае, ему этого очень хотелось, и опасности он больше не чувствовал. Поэтому спокойно разыскал разбежавшихся носильщиков и пинками поднял их на ноги, заставив закончить погрузку. Уселся в машину, дал указание водителю ехать в ближайший аэропорт, позвонил, допил из фляжки остатки коньяка и заснул.
Через шесть часов груз был доставлен в центр.
Х
Оксане было грустно. Грустно от того, что опять нашелся подлец, который попользовался, а потом бросил. От того, что он являлся представителем каких-то высших сил, легче не становилось. Значит, и там, в этой далекой, нечеловеческой дали есть свои негодяи и подонки. Неужели она плохо к нему относилась и заслужила такое отношение? Оставил чемодан денег и исчез. Откупился как от дешевой потаскушки. Сумма, конечно, приличная, но то с какой легкостью была оставлена, говорило только о том, что для него это было мелочью. А она - гораздо большей неприятностью, чем эта сумма.
Прошло время, и грусть сменилась злостью. Его телефон молчал, и она решила навестить его дома, а еще лучше - его жену. Со злом бороться каждый может, пусть со своей законной супругой поборется. Посмотрим, что врать будет. Она уже совсем собралась с духом для такого похода, но появилась Арлетта. Возникла неожиданно, была очень взвинченной и раздраженной. Не поздоровавшись, залезла в холодильник, случайно оторвав ему ручку. Достала пиццу, уселась за стол, и вдруг расплакалась. Это было так странно, что Оксана заревела за компанию.
- Как жизнь, Ксюшенька?
- Пусто. Хорошо хоть ты приехала. Вы вместе были?
- Вместе с кем?
- С Алексеем.
- Нет. Он сам идет по своему пути.
- Алечка, а где он? Я звонить пыталась, телефон молчит.
- Лешего нет. И где он я не знаю. Нет его среди живых. Никто его не чувствует.
- Какого Лешего?
- О ком спрашивала, тот и исчез.
Неожиданно на душе стало легко. Не бросил, оказывается, просто случилось с ним что-то или связаться не может. Сама смутилась своим мыслям, а точнее испугалась, что Арлетта их каким-нибудь образом прочитает. Засуетилась, стараясь скрыть смущение.
- Давай выпьем немного. За встречу и за него. Пусть все будет хорошо.
Представительница "светлых сил", не чокаясь, залпом опрокинула коньяк. Сморщилась и оторвала кусок сырой пиццы на закуску. А потом окатила Оксану колючим взглядом.
- Значит, повезло тебе. Родишь сына от героя. Тебе счастье, врагам горе.
Оксана подавилась коньяком.
- Правильно, не пей больше. Береги, что доверено, если повезло. А мне вот не довелось стать матерью. И теперь вряд ли разрешат.
Она ушла быстро, не попрощавшись и больше ничего не сказав, но воткнув в косяк входной двери кинжал причудливой формы.
Оксана Павловна помчалась в аптеку и, чуть позже, посмотрев результаты теста, поняла, что жизнь ее изменилась и, наконец, в лучшую сторону.
Уже потом, она в местной газете прочитала сухую заметку о гибели при исполнении служебных обязанностей в зоне КТО майора Егорова Алексея Сергеевича. В газете ничего не объяснялось, просто выражались соболезнования семье и близким. Она немножко поплакала, а потом достала оставленный им чемодан. Переложив половину денег в кулек, села в машину и через пятнадцать минут стояла у его двери.
На открывшего дверь мальчика смотреть было странно. Странно было осознавать, что этот абсолютно чужой ей ребенок - брат ее еще не родившегося сына. Она погладила его по голове, протянула пакет.
- Отдай матери. Отец твой помог когда-то, теперь возвращаю долг.
Через месяц Оксана выехала в Париж. Ей всегда нравилась Франция, да и медицина там получше и рожать спокойнее.
А оставленный Арлеттой кинжал вытащить так никто и не смог.
Х
Тот, кого очень ограниченный круг называл Майклом, медленно и неторопливо двигался навстречу своей судьбе. Именно двигался, то есть шел к позвавшей его сущности. На счет "судьбы" можно, конечно, было бы поспорить, но, тем не менее, некоторый дискомфорт от предстоящей встречи он, несомненно, испытывал. В чем, собственно, открыто себе и признавался. Он, конечно, иногда даже от себя что-нибудь скрывал, или крутил в голове различные глупости, но это каждый раз обуславливалось определенной причиной, то есть все той же необходимостью. Скрыть же что-либо от предполагаемого "собеседника" было невозможно, да и незачем. На беседу можно было и не ходить, никаких карательных санкций не последовало бы. Но такая беседа могла быть очень полезной, Великий Знающий, если собирался говорить, то сообщал очень интересные вещи. Либо преподносил ситуацию с абсолютно новой, не рассматриваемой ранее позиции. Тема же сегодняшней беседы Майклу пока была неизвестна, но встречи он все-таки боялся. Привыкшему долгое время быть непогрешимым, единственным знающим истину, очень тяжело осознавать свою возможную глупость и неполноценность. А он был именно таким. Именно таким в очень большом количестве миров. Он знал истину, знал - что, когда и почему случится с тем или иным индивидуумом из этих мирков в частности, и самими мирками в общем. И он смог не стать для них богом. Остался в стороне и выше этих мелочей, наблюдая, как разные, обладающие силой, бились за эти миры, стремясь превратить их в свои лежбища. Видел, как они гибли сразу или чуть позже. Взрывали планеты, либо превращали их в прекрасные цветущие сады. Вот только каждый из них это "прекрасное" понимал по своему.
А потом появились люди, и он их встретил, а затем полюбил. Полюбил их миры, полюбил их самих, а еще больше полюбил их души. Души были теплыми, и рядом с ними было хорошо. У людей был свой бог, но люди его не знали. Давали ему разные имена и молились по-разному, и убивали за своего бога, не позволяя своим соплеменникам молить его иначе, чем они. Общим у них было лишь то, что каждая их религия считала своих приверженцев либо потомками этих богов, либо подобными им. И это было так. Майкл не мог понять, почему люди, видя, что они одинаковы и все считают себя "по образу и подобию", тем не менее, верят в разных божеств. А самым странным было то, что он никогда не встречал на своем долгом пути ни одну сущность, которая могла бы создать что-либо подобное людям и их душам. Потому что подобного человеческой душе не было больше ни у кого из известных ему обитателей вселенной. И ему стало интересно.
Сначала он просто питался этими душами. Ему никто не мешал. Вкус у душ был разный. Он отбирал их у людей, проводя души через различные испытания. Душа мужчины, женщины, ребенка. Старая, молодая, злая, добрая, новая или с большим опытом. Прошедшая через страдания или светившаяся от счастья. У каждой был свой вкус, и от каждой ему было хорошо. Хорошо по-разному. Эта обжираловка продолжалась очень долго, до тех пор, пока он не обнаружил, что у него появились ноги, руки, голова и туловище. Он всегда мог принять абсолютно любой вид и форму, но теперь у него появилось почти человеческое тело, которое стало именно его собственным. А еще появились желания и привычки. Это было странно и страшно. Он стал более уязвим, чем раньше, но получил новые, ранее неизвестные силы и возможности. И он перестал питаться их душами, и даже научился их возвращать прежним владельцам.
А затем испугался еще раз, подумав, что все это богатство может достаться кому-то другому и он уже не сможет быть счастлив от возможности обладания этим непонятным ему чужим даром.
Он закрыл их миры, спрятал их от всех и попытался стать для них богом. Это было долго и трудно. Люди легко принимали новых богов, но так же легко и быстро их забывали, возвращаясь к истокам своей веры. И тогда он решил объявить себя врагом их богов и их веры, и, как ни странно, именно это и сработало. Он смог закрепить веру в себя в их мирах, и обрел множество последователей. Верных и фанатичных, готовых если не на все, то очень на многое ради него и ради его учения.
И ему опять никто не мешал. Бог людей опять никак себя не проявил, и ему вновь стало страшно. То ли этому богу было абсолютно все равно, что творится с его людьми, то ли он был настолько велик, что даже не считал его помехой. В общем, Майкл, начал активно размышлять о смысле жизни и стал жутко религиозным. Однако вовремя остановился, создал Святую Инквизицию и перебил большую часть своих последователей, забыв о людях на очень и очень большой временной промежуток. Но вкус человеческой души помнил всегда.
А потом он случайно узнал, что его (именно его) человеческими мирами заинтересовалась другая сила. Души человеческие были ей не интересны, да и люди в целом тоже. Интересовали ее те места, где обитал человек: земля, вода, воздух, даже солнечный свет. Человеку в ее планах места не было. Что конкретно хотела добиться эта сущность, он выяснять не стал, а повел войну на уничтожение.
Война длилась долго. Он привлек сторонников, а сущность создала ящеров. И теперь стороны уничтожали друг друга методично и жестоко, и без каких-то особенных успехов.
Прошло время, и Майкл понял, что лучших союзников, чем люди он никогда не найдет. Человек сам не знал, какими возможностями обладал. Полностью не знал этого и Майкл. Но ему вполне хватило для принятия решения и того, что не требовало проверки. Он стал создавать людей. Лепить их души, вкладывать в них новые качества, и бросать их в бой. Победа стала приближаться, ее уже можно было пощупать руками. Но вмешался сам человек, он почему-то меняться полностью не хотел, упрямо возвращаясь к своим корням. И ситуация в военной компании стала стабильной, но тяжелой. "Противник щупал оборону на всем протяжении фронта, не считаясь с потерями". А потом появился Леший, и Майкл увидел приближение победы. Потом Леший пропал, и война замерла. Майкл слегка растерялся, а ящеры, похоже, посчитали это военной хитростью, и пропали из поля видимости.
Потом на Солнце ни с того, ни с сего повысилась активность, Майкл напрягся и тут же получил приглашение на беседу к Великому и Знающему. Куда теперь и двигался.
Хозяин предстал в виде большого и темного пятна. Пятно бурлило, но, в то же время, оставалось спокойным. Вокруг не было ничего, но Майкл буквально кожей почувствовал, что находится в центре чего-то движущегося и постоянно меняющегося. Ощущение было очень неприятным и тревожным. Сущность молчала. Молчала абсолютно, на всех мыслимых существующих диапазонах. Гость тоже молчал и пытался понять, что происходит. Затем появился свет и полянка, а на ней трава и Знающий в виде собаки. Маленькой облезлой дворняжки. Она подошла, обнюхала его ноги и затявкала.
- Скажи, каковы на вкус яблоки?
Майкл молчал. Теперь уже растерянно.
- Они вкусные? Принеси в следующий раз.
Песик задрал на него лапу и неторопливо побежал прочь.
Гость стоял и молчал. Он растерялся до полного ощущения своей глупости, первый раз за все свое долгое существование. Возникло жгучее желание убраться из этого места далеко и надолго. Что он и сделал. А чтобы заглушить гремящий в голове жуткий вопрос "зачем ему яблоки?", решил сотворить что-нибудь великое. Например, зажечь новое солнце, а потом, для разминки, отобрать конфету у ребенка.
Х
- Что скажете, Альберт Иванович?
- Что скажу? Изумительно! Вы осматривали последний образец после обработки?
- Вы о том экземпляре, который Артурчик из последней командировки притащил?
- Именно.
- Серьезно, очень серьезно. Но у меня такое впечатление, что он сам бы дошел до этой кондиции и без нашего участия, а мы лишь ускорили процесс, если не помешали.
- Ну? Не скромничайте. Нобелевкой уже попахивает.
- Нобелевская - это, конечно, очень хорошо. Только кто это опубликовать решится?
- Ничего, Альберт Иванович, главное, что лабораторию в этой ситуации не закроют, а дополнительные ассигнования - лишь вопрос времени.
- Скажу вам честно, Владимир Константинович. После таких результатов я бы сам закрыл лабораторию, прекратил все подобные исследования, и уехал бы на рыбалку куда-нибудь подальше, в дельту Волги, например, где связь не работает.
- Это вы об ответственности ученого перед человечеством?
- Зря вы с таким сарказмом об этом. Человек всегда отвечает за свои поступки. А перед кем, это не главное. Назовите как хотите. Совесть, человечество, Господь Бог. Отвечать придется.
- Да что вы, Альберт Иванович так угрюмо смотрите на величайшее достижение последнего времени. Если сильно переживаете за "дело рук своих", посмотрите на проблему с другой стороны. Мы этого монстра не породили, мы его выявили. И на его примере выработаем необходимые условия для его безопасного существования или его безопасной жизнедеятельности. А также найдем слабые места и способы борьбы с возможным злом.
- Всегда можно найти оправдание для своей глупости, объявив ее точкой зрения. Вы, Владимир Константинович, в курсе того, что другие образцы, находящиеся в близком контакте с нашим уникумом, постепенно получают его способности? Не в таком пугающем объеме, конечно, но процесс постоянный и имеет тенденцию к активизации. В лабораторных условиях это очень хорошо видно и легко фиксируется.
- Вот я и говорю, монстр. А вы еще переживаете.
- Боюсь, что это именно наша с вами заслуга.
- Если заслуга наша, то этим достижением гордиться надо, а не морализировать. Мы же две проблемы решили сразу. Смогли получить необходимый результат и способ его дальнейшего производства. Или даже воспроизводства. Вы о результатах, кстати, сообщали?
- В полном объеме еще нет. Я как раз хотел вам предложить обобщить все имеющиеся данные и представить их руководству. Но лучше подготовить два доклада, поскольку, как я понимаю, мы с вами по разному оцениваем полученные результаты.
- Даже так?
- Я не склонен к интригам, поэтому сообщаю заранее, что буду настаивать на прекращении эксперимента.
- Альберт Иванович, не слишком ли вы преувеличиваете опасность?
- Думаю, нет. Если бы на то была моя воля, я бы отдал распоряжение о физическом уничтожении всех объектов исследования и модернизации.
- Никогда не замечал за вами подобной кровожадности.
- Это не кровожадность. Это - страх. Вы знаете, наше "достижение" вполне готово к самостоятельной деятельности, но из состояния "овоща" не выходит. Невзирая на все наши усилия и предпринятые действия. Я думаю, не выходит только потому, что не хочет, или чего-то не закончил в своей трансформации. Отсюда закономерен вопрос - кто контролирует ситуацию?
- Не перебарщивайте, профессор. Спасибо, что поделились своими опасениями, но я категорически не согласен с вашими выводами, о чем незамедлительно доложу директору. А вам бы я посоветовал взять отпуск. Отдохнете, наберетесь сил, и страхи покажутся смешными. Если нет, то сдавайте дела. На ваше место всегда найдутся молодые и талантливые ученые, не страдающие старческим маразмом и болезненной щепетильностью.
Х
Сотня лучших воинов клана, одетых в лучшие доспехи, на дворках (крылатых жеребцах, способных не очень хорошо парить на своих крыльях, но замечательно ими защищать своих всадников и вспарывать тела их противников), парадным строем, по четыре в ряд, неторопливо подходила к лагерю.
Черные, с изумрудным кантом знамена гордо развевались на ветру. Когда-то на знамени их народа был герб - дворк, бегущий по полю, под императорской короной. Но после великой битвы, когда погиб последний из наследников трона, крылатые жеребцы, покинув знамена, вознеслись к небесам, где вечно живет их праотец Арнек, унеся с собою и корону возможного наследника. Так, во всяком случае, следовало из легенды. Как было на самом деле, уже никто не помнил. Знамена были чистыми, ожидая нового императора, который поведет войско к победам, кланы - к славе, а страну - к величию.
Откуда придет будущий император, никто не знал. Последние несколько тысячелетий, когда империя изнывала под натиском внешнего врага и раздиралась внутренними междоусобицами, его приход связывали с волшебным мечом, бережно оберегаемым кланом воинов-оборотней Ворнаков. Но он так и не приходил, а клан хранителей, объявив для себя главной задачей сохранение артефакта, отстранился от больших походов и великих войн. Ограничивался посылкой небольших отрядов и отдачей в качестве жертвы в другие кланы своих детей, которых всегда и с радостью там принимали, зная на что становились способны эти малыши, достигнув хотя бы десятилетнего возраста. Не знали только одного, что каждый из детей давал клятву быть всегда верным лишь клану Ворнаков и ставить его цели выше своей жизни и верности новой семье, в которую входил ребенок.
Прошло время. Многие кланы исчезли, большинство ослабло в бесконечной войне, и лишь три клана набрались сил и мощи и были готовы для великих побед и завоеваний. Самым же многочисленным и самым сильным стали ворнаки, не разменявшиеся на бессмысленные войны и междоусобицы. Клан уважали и боялись. Противники гибли, завистники пропадали, сторонники жили и процветали (дети ворнаков выросли и не забыли своей клятвы). Сильные, богатые, не боявшиеся ни своей, ни чужой смерти, всегда бывшие едиными, и последние века ведшие за собой остальных. А шли они к своей цели, и цель эта была - императорская корона.
Велик и умен вождь Корк. Не торопясь и терпеливо он шел вперед. Отдавая малое, приумножая лучшее, воспитывая великих героев и простых воинов (простых, но лучших), он сохранил и возвеличил клан Ворнаков. И будущего императора он воспитал. Не совсем, конечно, но последние три сотни лет будущий властитель, осознав, какая именно судьба ему уготована, как губка впитывал в себя необходимые знания, учился повелевать, быть великим и единственным.
Корона была рядом, до нее оставался последний шаг. Точнее, два шага до их величия. Договор с кланом Лори (третьим по силе), обещавшим супругу для будущего главы ворнаков (об империи Корк благоразумно умалчивал) и меч из предания, ждущего своего и их властителя. За ним, этим мечом, он и прибыл в этот лагерь, приведя с собой лучшую сотню и будущего императора. Великий и могучий воин Корн, воспитанник самого Корка, прибыл испытать себя и взять в руки заветный меч. Нет, он совсем не собирался рисковать жизнью того, на кого собирался возложить заботу о клане и строительство империи. Незачем из-за глупостей древних ставить под удар дело всей жизни. Меч - это символ. Вот пусть символом и останется. Можно его даже богом объявить, как этого жеребца Арнека. И будет у будущего императора два божественных друга: волшебный клинок и праотец дворков. Несогласных не будет. Или потом не будет. Или же он может быть просто утрачен, это, конечно, жертвы. И жертвы в первую очередь среди своих. Но их жертва пойдет во благо клана. А пока... Пока он ждал нападения коварных саротов (второй по силе клан, плохо прислушивавшийся к словам Корка), которые узнали о предстоящей попытке Корна и решили выкрасть и спрятать великий меч, чтобы помешать умножению чести клана воинов-оборотней. Нападение случится через две ночи. Дети ворнаков верны своей клятве, их братья и сестры не забудут этой жертвы. А затем - по обстоятельствам.
Вождь клана легко спрыгнул с седла и, принимая обычные знаки почитания, прошел в шатер к старшему в этом цикле второй Луны хранителю. Он занял свое место на троне, кивком головы отослал от себя охрану и призвал хранителей. Корк поднял руку.
- Слушайте меня, воины.
Они упали ниц, старший хранитель опустился на колени. Корк внутренне вздрогнул. Такое самоунижение могло говорить лишь об очень большой их ошибке, такой ошибке, которая может быть губительной для всего клана.
- Говори.
- Он утрачен.
Корк вскочил. Глаза застлала кровавая пелена.
- Как? Кем?
- Сестры. Для поддержания его сил. В качестве жертвы был избран чужак из далекого мира. Затем меч исчез.
- Где они?
- Аки ждет твоего слова.
- Пусть войдет. Вам - вернуться в хранилище и не покидать его до моего приказа.
- Да, вождь.
Хранители дружно поднялись на ноги. У каждого в руке блестел короткий широкий ритуальный кинжал.
- Во имя чести клана!
Резкий удар в центр лба. Корк закрыл глаза. Каждый из ворнаков мог самостоятельно превращаться в зверя. Каждый в своего, но всегда в страшного и смертельно опасного. Принять нормальное обличие мог, только услышав зов. А зов слышали лишь маленьким слуховым органом, расположенным в центре лба. Это была великая тайна их клана, оберегаемая ото всех и любыми способами. Теперь же воины навсегда лишили себя возможности вернуться к человеческому облику, а звериное обличье они примут в первом же бою. Через некоторое время они утратят разум и превратятся в верных псов своих друзей. Бывших своих друзей.
Корк взглядом проводил бывших соратников, покидавших их без прощенья и прощания. Вошла Аки.
- Здравствуй, дочь.
- Здравствуй, отец.
- Где твоя сестра.
- Оки погибла.
Корк опять прикрыл глаза. Слишком много потерь для одного утра.
- Меч принял чужака, и он принял меч.
- Кто он?
- Человек.
- Где он?
- Меч пропал. Человек исчез. Скорее всего, он убит.
- Как он мог погибнуть с мечом в руке?
- Меч пропал раньше. Оки шла по следу человека, но погибла.
- Как она умерла?
- В том месте сгорел весь воздух и рассыпались горы.
- Мог быть к этому причастен ваш наемник?
- Нет. Но как жертву, этого человека предложил именно он.
- Почему хранители не чувствуют меча?
- Его никто не чувствует, словно его нет на свете.
Вождь молчал. Первая растерянность прошла. Ну что же, меч должен быть пропасть, и он пропал. Через две ночи состоится нападение и, защищая свою честь, погибнут последние хранители артефакта. А сам меч, не выдержав тепла братской крови и вероломства предателей, исчезнет в яркой вспышке, передав свою мудрость и силу новому императору.
Он встал.
- Дочь. Вы с сестрой совершили ошибку, которой нет и не может быть оправдания. Но даже для моего сердца потеря двух дочерей слишком большое горе. Просто огромное для любящего отца. Ты покинешь наш мир и займешься поисками утраченной реликвии. Ты сможешь вернуться, лишь найдя ее, и только ко мне. Если же к тому времени я буду мертв, то с мечом или без него ты станешь изгоем. Прощай и знай, я всегда любил и буду любить тебя.
Она поклонилась. Сделала каменным лицо, воины не плачут.
- Прощай, отец. Во имя чести клана.
Аки вышла из шатра и зло сощурилась на яркое солнце. "Ну что же, начнем с наемника. А Леший... Леший если жив, то к сыну рано или поздно зайдет".
От шатра начиналась дорога или путь, но где он заканчивался, женщина-воин не знала.
Х
- Что тебе нужно от меня, тварь?
- Выполни свою миссию, сын мой.
- Какой ты мне, к чертям собачим, отец?!
- Не надо поминать при лунном свете ни нечистого, ни слуг его. Выслушай меня и сделай то, что должен.
- Я никому ничего не должен. Тем более, всяким рептилиям.
- Сын мой, никогда не доверяй своим первым впечатлениям, ибо они всегда бывают поверхностными, и могут помешать отличить врага от друга. А если тебя смущает мой образ, то я тебе сейчас помогу увидеть большее, чем доступно простым смертным.
Сулин отшатнулся от резко вспыхнувшего яркого, неестественно белого света и сощурил глаза. Мерзкая красная двухголовая ящерица, которая на протяжении последних нескольких часов упорно и настойчиво вела с ним душеспасительные беседы, не исчезла, но после вспышки замерла, словно превратилась в каменное изваяние. Сулин поднял глаза к свету и увидел. Увидел огромный от своего величия яркий крылатый силуэт, от которого веяло..., нет, который сам излучал добро и счастье. Огромное, долгожданное, нечеловеческое счастье, которое втайне даже от самого себя всегда ждет каждый человек. И легко находит у своего ближнего, надеясь хоть немножко прикоснуться к его отблеску. Сулину захотелось упасть на колени, протянуть руки к этим благодатным лучам, купаться в них, наслаждаться исходящей от них благодатью. Каким же он был слепым. Почему он не видел этого ранее. Как можно было не увидеть этого величия.
Сияние погасло. Ящерица задрала морду кверху.
- Пойми, сын мой, не каждый из смертных достоин видеть то, что сейчас узрел ты. Лишь великие праведники и избранные Единым Отцом нашим способны на это. Ты смог узреть и смог понять. И поэтому знай, наша беседа не случайна.
Сулин опустился на колени перед пресмыкающимся. В глазах еще светился пережитой детский восторг.
- Сын мой, каждый имеет свое лицо и свою суть. Но и каждый из живущих под светом вечных звезд может видеть и чувствовать лишь то, чего он достоин. И в каждом мире свое солнце, которое ближе или дальше от Единого нашего Отца. А взгляд - это и свет этого солнца. Коснись меня, и мы пройдем вратами в тот мир, где наши глаза смогут видеть одно солнце и не будут скрыты тенями.
После скачка в другой мир Сулина сильно замутило. Если бы он что-то ел в последнее время, общение продолжилось бы несколько некультурно. Его тошнило и в первый раз, когда он провалился вместе с этими чудовищами в портал. Только они отчего-то в переходе развалились, а он плюхнулся на горячий песок красной пустыни, по барханам которой и бродил последнее время, пытаясь вспомнить - кто он, откуда и что, собственно, здесь делает. Потом он смог вспомнить свое имя. Вспомнил, как и почему сюда попал. Вспомнил Верочку и долго, не сдерживаясь, плакал. Затем появилась ящерица, и они начали бродить вместе. Первое время она его раздражала, и Сулин пытался ее бить ногами и кидать в нее камни. Она неторопливо уворачивалась, но никуда не уходила. Когда он вспомнил, что люди едят и иногда очень хотят кушать, пришел жуткий голод. Александр Иванович долго бегал за своей спутницей по горячему песку, решив для себя, что лучше самому сожрать сырую земноводную, чем дождаться, когда она начнет обгладывать твои бренные останки. Сколько он за ней гонялся, он не помнил, но когда, уже вконец обессиленный, смог упасть на нее сверху, зубами разодрать кожу на одной из ее шей и почувствовать во рту вкус ее крови, ящерица вдруг заговорила. Аппетит сразу пропал, а от голоса этого "проповедника" в душе разлилась злость, которую сдержать он не мог. Но ящерица от него выскользнула, а сорвать эту злость больше было не на ком.
Злость душила и требовала выхода, поэтому он начал ругаться со своей странной спутницей, благо она сама заговорила. Тон она взяла поучающий и очень нудный. Не разговаривала, а вещала, пользуясь тем, что, в отличие от Сулина, абсолютно четко понимала, что собственно происходит. Поэтому Александр Иванович, стараясь не вникать в ее изречения, долго, до хрипоты орал на своего (или свою) лектора, пытаясь таким образом хоть немного улучшить настроение. А затем вспыхнул этот чудный свет, и он увидел ангела, который одним своим присутствием явил ему все чудеса мира и даровал надежду. Да что там надежду, твердую веру в счастье, которое обязательно скоро наступит.
Скачок через портал принес с собой тошноту, яркие звездочки в глазах и вернул некоторый скепсис по отношению к чудесным явлениям. Александр Иванович был гражданином и сыном своей страны. Он не утонул в мутных водах российского бизнеса, выжил сам и поднял свое дело в 90-е, хорошо знал, что такое предательство, и плохо верил в бескорыстную честность посторонних людей. Что уж тут говорить о посторонних ящерицах, хотя бы и двухголовых. А ангелы... Товарищ Сулин был воспитан атеистом, и хоть в последнее время в церковь захаживал, в Бога все-таки не верил.
Мир, в который они попали, был очень хорош. Первое, что попалось на глаза, это искрившийся и весело журчащий среди небольших округлых валунов родничок ледяной чистейшей воды, в который Сулин сразу и плюхнулся, мгновенно, каждой своей клеткой, ощутив, как он хочет пить. Пил он долго. Ему никто не мешал, даже ящерица умолкла со своими нравоучениями. Наконец он остановился и поднял голову.
Он был один. Это было очень неожиданно. За последнее время Сулин очень привык к нудному бубнению и шуршанию справа от себя. Под этим солнцем, он был уверен, увидит рядом с собой вместо ящерицы кого-то неизвестного и знакомого одновременно. Но все произошло по-другому. Опять один. Один на один со своими мыслями, в которых ничего хорошего не было.
Александр Иванович огляделся по сторонам, заметил неподалеку небольшую, образованную родником заводь, и плюхнулся в нее словно в ванну. После жары пустыни это было поистине райским наслаждением. Пребывая в блаженном состоянии "баунти" он и заснул. Во сне было хорошо, но самого сна не случилось.
- Смотри, Саша, смотри.
На высоком постаменте из яркого белого камня лежала Верочка, раскинув в стороны руки, с копной ярко-черных блестящих длинных волос.
- Смотри, Саша, смотри.
Верочка была белее самого камня и была мертва. Мертвее этой каменной глыбы, являвшейся ее ложем.
- Смотри, Саша, смотри.
Она была мертвой, и она не была целой. Ее аккуратно разделили на части, а потом собрали вместе, забыв склеить и вернуть душу.
- Смотри, Саша, смотри.
И на ней был надет тот набор, который он привез ей в подарок из Египта. Серьги, кулон на тяжелой цепи. Не хватало лишь перстня, как в прочем, и кисти одной из рук.
- Смотри, Саша, смотри.
Камни в драгоценностях были мутными, темно-красного цвета.
Саша стал маленьким мальчиком и заплакал навзрыд.
- Мама, мамочка. Я не хотел, я ее любил, я бы не смог. Это не я, мамочка. Я не виноват.
- Конечно, маленький мой. Ты бы этого не смог сделать. А если бы нечаянно сделал, то обязательно попытался исправить. Я знаю своего мальчика. Он самый лучший и самый добрый. Он поймет, что надо сделать, и обязательно сделает. Проснись, Сашенька, пора.
Сулин дернулся и проснулся. Поперхнулся попавшей в рот водой и закашлялся. Разрубленная на части Верочка была перед глазами. Поняв, что плачет, он с головой окунулся в воду и сидел так пока не кончился воздух. Вынырнул с созревшим решением. Он все исправит. Была твердая уверенность, что исправить это можно, а остальное ерунда. Он сильный. Решил, значит сделает.
С соседнего камня на него в упор смотрели глазки маленькой красной ящерки. Сулин скосил на нее взгляд и нахмурился.