- У Раечки надо дымоход прочистить - совсем тяга плохая. Голова раскалывается! Видать, угорели вчера...
Марковна сидела у меня за столом и тянула с блюдечка огненно горячий чай, щедро заправленный медом.
Моя головушка тоже была тяжела, точно шар чугунный, и любое наклонное движение отзывалось резкой болью в висках.
- Дымоход! - бурчу. - Как же!
- Нашатыря накапай в водичку или капель анисовых. Есть у тебя нашатырь-то?
Я на табуретку взгромоздилась и полезла за аптечкой в шкафчик кухонный, а Марковна тут и спрашивает:
- Зинуль, а черт с нами был? Иль мне помстилось? - и рукой правой на всякий случай крестится.
Тут я на табурете и застыла памятником - потому как очень живо мне прошедший вечерок вдруг представился. Вот только окончания "банкета" припомнить не могла.
- Да вроде... вроде и было чего-то...Или не было?
- Вот то-то же! - говорит Марковна. - Допьесся! - и такую постную да благостную физиономию состряпала, будто сама в жизни капли в рот не брала и даже не нюхала.
А тут входная дверь - бух!... Слышу: из сеней голос - дед Проня:
- Хозяйка! Принимай гостей!..
Смотрю - у Марковны вся благость с лица сползла, точно ее лимоном угостили. Оборачиваюсь: Проня входит ... Матушки ж мои!!! Чисто жених! Новехонькая дубленка на нем, толстый шарф мохеровый до колена, брючки дорогой материи с насмерть заутюженными стрелками в белы валенки заправлены, на голове - шапка норковая богатая. Бороденка расчесана и кольцами завита, парфюмом несет немыслимо, а на левой лапе - печатка золотая тускнеется.
Марковна быстренько в себя пришла:
- И откудова такой приятный кавалер?
- Х-хе!.. - говорит дедок, а у самого - во всю ширину рта зубья новые. Тоже золотые. - Сначала гостя дорогого к столу пригласите, а потом вопросы спрашивайте!
Я от такого вида его сказочного даже забыла, что на табуреточке стою, - так и шагнула вперед! Хорошо, дед меня подхватил, а то б убилась.
Потом Проня дубленочку скинул, а под ней - свитер цветной. Поди, турецкий... Красивый! Дедок брючки со стрелочками поддернул, культурно так уселся, говорит радостно:
- Ну, хозяйка, все, что есть в печи - на стол мечи!
А Марковну так просто не возьмешь. Она ему в ответ: чего это он, мол, расфуфырился? да еще командует в чужом доме? Или нынче праздник у козлов?
Дед подбоченился:
- Я, мож, свататься пришел! А касаемо угощения, так мы и тут... - и кричит: - Адамантушка, заходи!
Тут на зов протискивается в кухню мужичок. Молодой, весь из себя темный, непонятно одетый, а главное - мохнатый весь, словно волосом бараньим зарос. Ухмыляется мужичонка этот и молча выставляет на стол всякие диковинные разности: я такого даже у Лизки в ее кабаке не видала. Бутылки фигурные, закуски - колбаса там нарезкою, мясо вида благородного, гады морские - и мелкие и побольше, - салатики разноцветные... И главное - ведь ничего у него в руках с собой не было! - а он всю эту вкуснотищу на стол метал точно из рукава.
Тут - бац! - Марковна хлопается в обморок. Она до того просто застыла камнем, а как гость против нее уселся - так и свалилась без памяти.
Мы с Проней вкруг нее забегали, водой прыснули, по щекам похлопали, обратно еле усадили. Чуть пупки не надорвали за этим делом! Она - глаза открыла, повела мутным взглядом... Адамантушку снова увидала, да как заверещит:
- Черт! Черт!.. - и опять норовит свалиться.
Ну, тут уж успела я за рукав ее придержать.
- Прекрати, - говорю, - дурить!..
Оно и правда: в бабе весу - килограмм сто с гаком, себе дороже ее без крана тягать-то... Да еще отобьет какой орган жизненный или сломает чего, - нянькайся с ней потом!
Марковна тоже, видать, последствия прикинула, - передумала в обморок падать. Сидит, качается, глаза оловянные таращит, да рот разевает молча, точно рыба на песке.
Я на Прониного приятеля поглядела: мужик как мужик... На голове только волос всклокочен интересно, будто у него там и впрямь рожки небольшие пробиваются.
- Стопки давай! - скрипит дед.
Я было встала, да Марковна у меня тут же вбок заваливаться начала, пришлось сесть обратно. Дедов приятель тогда мохнатой лапой над столом провел - и появились сами собой рюмочки красивенькие, все из себя хрустальные. Тут уж и я оторопела малость.
Сидим с Марковной на пару, как две немые вороны, глазами молча хлопаем. Проня - довольный! Бутылку какую-то откупорил скоренько штопором, по рюмкам плеснул:
- За здоровьице! - говорит. И не дожидаясь остальных, опрокинул стопарик. - Ммм!.. Приятная вещица! Мартель называется...
Адамантушка его между тем тоже молча сидит, к еде не притрагивается, и так это все ухмыляется непонятно. Словно мы какие зверушки забавные.
Марковна слегка очухалась, колбаски кусочек с тарелки - цоп...Покушать-то она завсегда охотница! В рот кусок положила, а прожевать толком и не может, потому как дедов приятель на нее уставился неотрывно, - точно в зоопарке на какую обезьяну. Бабка с досады колбасу выплюнула, встала - руки в боки - и говорит:
- Ну-ка, голубь, проваливай-ка отсюдова вместе со своим дружком!.. А то, ишь! - фокусы тут показывает! Думает, притащил на угощенье херню всякую - и ему сразу кланяться будут?! А ну, - изыди! - а сама так и напирает вперед, аж стол сдвинула.
Проня брови нахмурил, кулаком стукнул:
- Цыц, баба!
Да не на ту напал! Ага... Какое там "цыц"! Марковна первую попавшуюся бутыль схватила да как замахнется! - цыкальщика тут же из-за стола сдуло. От греха подальше. А темный мужичок сидит себе спокойненько, хихикает. Весело ему...
- А ты чего? - ярится бабка. - Бесово отродье! Щас и на тебя управу найду!
- Пардон, мадам, - гнусавит мужичок. - Я против вас ничего не имею... - и каким-то непонятным образом выхватывает у нее из руки орудие возможного убийства и эту самую руку ей чмокает. Представляете?! Ну, прямо как в кино!
Что вы думаете?- Марковна, конечно, тут же растаяла. Ей, небось, никто никогда рук не целовал.
- Фу ты! - говорит. - Подлец!
Ручку об фартук обтерла, вроде как брезгует. А сама - довольна-а-яя!.. прямо раскраснелась вся!
А Проня от двери квакает: мол, я теперича - не то, что давеча! Я теперь, мол, новый русский! И гляжу - прямо распирает его! Да что ж за такое с дедом случилось?
Ну, потом-то мы поняли. Когда к нему в хатенку наведались...
А там - не хата, а цельный Эрмитаж.
И телевизоров пять штук - огромный, меньше, еще помене, еще чуть - и совсем малюсенький. Это при том-то, что у него домик из одной комнатушки да холодного, напополам разделенного - на сени и кухоньку - коридорчика. К большому телеку, значитца, проводов куча - какие-то колонки здоровые, как в клубе раньше были, сверху плоский такой ящичек положен... На что только ему такое добро? У нас вышку-то телевизионную давно уж васькой звали. Только и осталось, что радио.
На подоконнике - магнитофон: большущий, а к нему комплектом - маленький, точно игрушечка. Ковры кругом - на стенах, на полу и даже к потолку умудрился прибить. Гвоздями.
В обшарпанном буфетике - вазы хрустальные боками толкаются, на замызганной клеенке обеденной - пара сервизов. Один - чайный: чашечки такие крохотные хорошенькие с блюдечками - прямо загляденье... А другой - здоровый: там и тарелки разные - и для горячего и для второго, и всякие там салатницы-соусницы да молочники-солонки и еще чего-то чему я и названья не знаю, и все так расписано затейливо Джокондами разными с младенцами или как их там...
Короче, дивимся мы с Марковной на такое изобилие, - и тут дед Проня, богатей нечаянный, ко мне резво так подвигается сзади, и прямо за талию обнимать начинает:
- Ну, че, - говорит, - Зинуля, замуж за меня пойдешь?
Я от такой внезапности дар речи утеряла, молчу, а дедок прижался как родной, в ухо сопит, руками шарит... Тут с меня столбняк сошел, я его локтем пихнула, он - обиделся:
- Чего ты, - говорит, - девка, рожу воротишь? Шо у тя есть окромя титек?... А я вона - почти олигарх!
Марковна чуть со смеху не померла:
- Держите, - говорит, - меня семеро! - а просмеявшись, ехидничать принялась: - Это ж тебе теперь наследничка надо! На такое богачество!.. Пальцем делать будешь? Ась?... Или попросишь кого пособить?
- А и попрошу!Ну-ка, Адамантушка, дай мужской силы!
Странный приятель его в ответ плечиками пожал, ухмыльнулся, - щелк пальцами! Смотрю, - а у деда брюки наутюженные прямо бугрятся в причинном месте!
Марковну это зрелище тоже впечатлило. Даже больше, чем все дедовы сокровища. Озаботилась она вдруг сильно отчего-то, лицо такое масляное сделалось, - ну, чисто лиса!
- Ты, - говорит, - Зинка, поди погуляй... мне тут с соседом потолковать надобно... - и к двери меня бочком оттирает.
Вот срамота! И кто б мог подумать?
Хотя, кажись, у Марковны с дедом что-то было когда-то. По-соседски. Лет двести назад... Я тогда еще совсем малая была, но как дедова жена покойная, Маруся, на весь хутор верещала - помню.
Но только они промеж собой перетолковать не успели.
Вломился в дверь Васька, - красный весь, запыхавшийся.
- Атас!.. - кричит. - Тикайте!.. Там братва опять понаехала! Убивать будут!
Мы во двор выскочили - слышим, а по улице рокот идет, будто целая мотоциклетная бригада... Бросились к калитке, Васька орет:
- Куда?! Давай назад!
Всем колхозом развернулись - и за дом. Там огородом - и через соседский участок... Впереди Васька резвым зайцем скачет, за ним - я, Марковна телесами трясет, а вслед Проня на негнущихся ногах враскоряку ковыляет и матом кроет.
Проломили чужой плетень - выметнулись в проулок. Видим: несется машина странная. Вездеход. Мы от нее - ходу!..
На другой улице сани едут: Матвеич и его халявная лошадь. В санях - Тютюниха с Сергеевной качаются. Васька на ходу в сани запрыгнул, у Матвеича кнут из рук вырвал, да как пригладит кобылку по сытому боку.
- Па-а-шла-а!!
Мы с соседкой - и откуда только прыть взялась? видать, очень жить хотелось, - тоже сверху в возок свалились, а Проня совсем отстал, бежит, за сердце хватается... Не знаю честно, чем дело бы кончилось, да только вдруг рядом возник этот самый Адамантушка, руку вытянул волосатую, длины неимоверной, хвать деда за шкирок - и втащил к нам в сани.
Ну, а толку-то? Нас в санях сам-восьмой: Васька лошадь кнутом полосует, а она еле идет. Еще ж и снегу намело!
А тут откуда ни возьмись - еще один вездеход вырвался! Смотрю: из снега вверх маленькие такие фонтанчики взрываются... То по нам стрелять начали. Только я звуков выстрелов не слышала - у меня слух отключился будто, и вообще как-то все причудливо стало - так медленно-медленно, как во сне, когда убегаешь, а убежать совсем не можешь.
Один вездеход с нами поравнялся - оттуда зрачок черный автоматный как огнем плюнет! Я вижу: приятель дедов выгибается и ртом пули ловит, а они точно заколдованные прямехонько к нему летят, чередой точно пчелы... А потом он щеки надувает - и в обратную их выплевывает как семечки арбузные. И на стекле вездеходовом что-то красное расплывается... И все это тихо так разворачивается предо мной...
А потом вокруг мир словно взорвался и опять я все слышу: бабки вопят, дед матюгается, как заведенный, - твою мать, твою мать, твою мать... И Васька кнутом щелкает, а у лошадки уж пена с удилов капает...
Сани тут круто занесло - и в этот самый миг Адамантушка как-то весь сжался, свернулся пружиной, и лошади на спину - прыг! Почернел весь ей в масть и слился с лошадиной... Глядим: у ней изо рта и ноздрей искры посыпались, глазищи огнем зажглись, вся она увеличилась... А вокруг - снежный вихрь: это сани вслед за лошадью взмыли вверх и понесло нас!.. Понесло-о!.. Все заволокло туманом, закружило, заколовертило! - только ветер щеки обжигает - и понимаем мы, что тащит нас адская кобылка со скоростью неимоверной...
И вдруг - вопль нечеловеческий! Это Матвеич не удержался и вывалился наружу. Он, бедолага, еще успел за край зацепиться, и Васька одной рукой вроде его схватил, но тут огненноглазая как взбрыкнет прямо в воздухе - Матвеича и оторвало от саней!
- А-а-а... - и ничего уж во мгле не видать.
Васька пытался вожжи натянуть:
- Тпрр-ру! - кричит. А кобылка его не слушает: разрослась шириною в пол неба и совсем призрачная стала - уж непонятно, то ли это лошадь, то ли так, облако сумеречное.
Мы друг за дружку ухватились, ни живы ни мертвы. Несет нас куда-то нечистая - только редкие звездочки мелькают, какие рядом, а какие и ниже...
Вдруг - наваждение разом кончилось.
Смотрим, а это и не звездочки вовсе, а фонарики городские, реденькие, сквозь заснеженные ветки помаргивают. Дома кругом ... Сани полозьями по асфальту скрежещут - это нас на проезжую часть вынесло. Хорошо, машин встречных не было. Кобылка наша резвая тоже как-то враз присмирела, поутихла. Ногами еле-еле перебирает, точно и не она сейчас неслась по небесам, а потом и вовсе встала. Стоит, шатается ... Васька из саней вылез - его тоже из стороны в сторону качает. Ну, не мудрено, - после такого-то полету! Подошел к животине, а она - ножки подогнула, завалилась, всхрапнула жалобно, - и дух испустила тут же.
Косой на нас смотрит:
- И че, - говорит, - теперь?
А мы - что? Нам самим впору тоже - ложись и помирай. До того ухайдакались!
Васька обратно в сани вернулся. Сидим кучкой, друг дружку греем, а в голове мыслей - никаких. Пустота.
Первой Тютюниха встрепенулась.
- Ночь, - говорит , - на дворе. И мороз нешуточный. Как бы нам тут не околеть. Вместе с лошадью...
И тут до нас доходит, что мы и впрямь замерзнуть можем! Сергеевна спохватилась:
- Охти мне - я ж ног не чую!
Высыпались наружу, как горох, - и ну приплясывать! Отогреваться, значит ... Я тоже вместе с остальными прыгаю и тут у меня вдруг все проясняется: местность-то знакомая! И дома, и вывески! Мы ж аккурат против Лизкиного кабачка пришвартовались! И как только все на свои места встало, сразу даже легче дышать сделалось - словно морок какой сошел.
- Не боись, - говорю, - народ... Щас все путем будет!
Только заведение Лизкино уже закрыто было - видать, совсем поздно. Я еще подивилась про себя: вроде вот только утро было ... Хотя, кто ж его знает, сколь нас носило? И - где ?
Потопали мы ночными улицами к Лизке домой. Она, по счастью, недалеко квартирку снимала.
Пришли, в подъезд тихонечко прокрались. Стучимся. Раз-другой ... Нет ответа. Тут кто-то из нас нечаянно на дверь посильней нажал - она и отворилась.
Мы, недолго думая, - внутрь.
Вваливаемся всей толпой в прихожую. Там темно. Ну, я-то помню, где у Лизки чего, нашарила выключатель, свет зажгла... мать моя женщина! Вокруг все переломано - разбросано!
Марковна бурчит:
- Неряха твоя Лизка! С детства такая была... - и собирается идти в комнаты.
Тут Васька вдруг ловит ее за воротник и говорит:
- Тихо, бабы! Стоять! - а у самого видок, как у охотничьей собаки, что зайца учуяла.
Мы, понятное дело, остолбенели, а Косой Марковну подвинул и сам вперед прошел. Слышим, оттуда звуки какие-то невнятные... Я тогда тоже пошла взглянуть.
Лучше бы не ходила.
Марковна, - вот она умная. Она как застыла на месте, когда ее Васька осадил, так там и осталась. А мне, конечно, все нужно...
Там в кресле мужик сидел. С пакетом целлофановым на голове.
Тютюниха тоже за мной вслед дернулась - и ей плохо стало. Васька ее из комнаты выпихнул, и на остальных шикнул, чтоб не совались.
- Лучше, - говорит, - воды тетке дайте... да аккуратно! Не трогайте тут ниче, на хрен!
Потом меня спрашивает:
- Ну и че делать будем? - а сам бледный и голос дрожит.
А у меня одна мысль: Лизка?!
Осмотрелись потихонечку: в квартире все было вверх дном, но только мы больше никого не нашли. Да там особо и негде было прятаться.
Васька шепчет:
- Мож, это и не Лизкина квартира вовсе?
Я ему тоже шепотом отвечаю:
- А то я не знаю!.. Вон, на стенке и фотки ее висят!
На одной картинке мы, кстати, углядели ее в обнимку с тем мужиком, что теперь тихим трупом в кресле сидел задушенный. Он, правда, мало был на себя теперешнего похож. Ну, так удивительного в том не было...
Глава 9
Короче, вызвали мы милицию. Приехали "опера" - нас же и арестовали. До выяснения обстоятельств.
Привезли нас в кутузку и запихнули всех в одну камеру, потому как у них мест не было.
- Ниче, - говорят, - тут вам не гостиница.
Огляделись: нары деревянные, против них - еще одни, в углу толчок загаженный, а рядом - раковина ржавая с плаксивым краном. Отель "пять звезд".
Сели мы на нары. Сергеевна помолилась про себя тихонечко - и задремала. Тютюниха тож к ней привалилась. Мы с Марковной моей сидим, глаза таращим. Устали смертно - а сон нейдет!
Косой с Проней напротив умостились. Васька уж носом клевать начал, и тут дед нас всех растормошил:
- Вам-то, - говорит, - хорошо... (хотя, уж чего хорошего?), а мне как быть?
И прямо слеза у него в голосе!
Василий ему, со злостью так, отвечает:
- Че там у тебя еще? - а по самому видно, что тоже умаялся сильно.
- А - вот!.. - и дед дубленку на себе расстегивает.
- И че - вот?! - психует Косой.
Мы с Марковной тоже ничего не поймем.
- Да вот же! - орет Проня и ладошками на себя показывает.
Васька молча тупо смотрит ... Потом начинает хрюкать. Ну, то есть, это он сначала хрюкал - тихонечко так. А потом в голос ржать начал:
- Гы-гы-гы! Ну, ты дед, - орел!
Мы с Марковной по-прежнему в непонятках.
- Орел?! - визжит дед. - А ты бы побегал весь день вот так! С х**м наперевес!..
Зря он это сказал - Ваське и вовсе со смеху заплохело! А тут и мы, приглядевшись, дотумкали...
Эх, мы закатились! До визгу!
- Жених хренов! - басит Марковна.
Дежурный прибежал:
--
Тихо вы! - орет. Дубинкой по решетке - хрясь!..
--
Все нормально, начальник! - хрипит Васька. - Тут у нашего дедушки радость радостная выросла! - а сам со смеху душится.
А Проня весь такой злой сидит, что нам еще смешнее.
- Мы с тобой, дед, бизнес откроем! - заливается Косой. - Кооператив "Старый конь"! Ты будешь барышень ублажать, а я при тебе - продюсером!
От таких перспектив деду совсем худо стало. Он как взвоет дурным голосом:
--
Адамантушка-а, сукин ты сын!..
И что же вы думаете?
Вылезает этот сын прямо из зеленой крашеной стены.
- Ау! - говорит нежно.
Васька смехом подавился, заткнулся сразу. Мы с Марковной тоже поперхнулись. Сидим, вроде как кашель нас одолел... На деда даже и не смотрим. Незнакомы.
- Что, Прохор Иваныч, звал меня? - ласково интересуется пришелец. И садится на нары рядом с Васькой.
Косого тут же ветром сдуло. К Марковне на коленки.
- Ты это... того... - мямлит дед. - Верни усе, как было!
- Не могу... - скорбно вздыхает Адамантушка. - Я тебе, человече, только давать могу. Отнимать - ни-ни!
- Это за что ж ему така честь?.. - завистливо интересуется Марковна. Шею вытянула, глазищи загорелись, - аж про все страхи свои позабыла!
Но Адамантушка только руками развел загадочно.
Проня совсем лицом почернел.
- Едрить твою налево!.. - говорит. Ну, и дальше в том же духе. Помянул всю чертову родню со всеми глаголами и склонениями.
Черт сидит, морщится.
- Ты, человече, можешь меня и по-другому попросить, - говорит он ему. Вкрадчиво так.
- Как?!
- Скажи, мол, брат Адамант, сделай то-то и то-то...
Проня уже и рот раскрыл, а потом что-то заподозрил:
- Нее-ет! - говорит, - Ты меня на мякине не проведешь, бесово отродье!
Адамантушка плечиками пожал: мол, как хочешь. И уши заткнул, чтоб, значитца, не слышать, как его дед поливает.
Косой тогда говорит тому:
- Хорош лаяться!.. Повелитель джинов, мля ... Вели ему лучше вывести нас отсюдова!
- Слыхал?! - орет дед черту. - Ну, так делай!..
Черт на него зыркнул с-под бровей злобно, однако подчинился. Пальцем волосатым в замке поковырялся - решетки и отворились.
Вышли мы в коридорчик, прошлись до дверей мимо дежурного, - ну хоть бы кто на нас внимание обратил!
На улице нам полегчало. Мороз головы прочистил, и соображаем мы, что очень все как-то нехорошо складывается.
Марковна шипит:
- Небось, Зинк, все из-за твоих мильенов опять!
- Да? - говорю. - Все из-за твоей коровы!.. Не поперлась бы я тогда в город - ниче бы не было!
- Ладно вам, девоньки! - встряла Тютюниха. - Сейчас всех перебудите - опять менты заметут!
Надо же! - каких-то два часа на шконке вздремнула, а уже по-блатному заговорила.
- А нельзя ли, - спрашивает Косой, - того дяденьку, что у Лизки на квартире замочили, как-то оживить? И ваще всю эту историю вспять повернуть? Типа - ниче не было...
- Тогда, - мрачно говорит Косой, - вертайте меня обратно. Домой.
- Да куда ж ты?! - Марковна с Тютюнихой в два голоса.
- Мать переживать будет! - поясняет Васька.
Примерный сын... Ага... Что-то раньше за ним такого не замечалось. Неделями мог у дружков в городе квасить и в ус не дул. А теперь, вишь ты, забеспокоился!
- Кто еще домой хочет? - спрашивает Проня.
Бабки наши переглянулись.
- Боязно... - говорят. - Небось, там бандюки... Вот кабы их оттуда убрать!
- Могешь? - сурово вопрошает дед у своего черта.
Адамантушка очи к небу возвел, чего-то там просчитал про себя.
- Не-а!.. Не хочу. Зачем мне это? - и скалится весело.
- Значитца, так ты заговорил?! - свирепеет Проня.
Черт на него голубыми глазами смотрит:
- А скажи - "брат Адамант"...
- А - вот тебе! - рычит дед и ладонью себя по сгибу локтя рубит.
--
Как знаешь...
Стали мы промеж собой совещаться. Решили: что нам эти чертовы выкрутасы? - двинем на станцию или на автовокзал, и уж как-нибудь сами домой доберемся.
- Лучше на автовокзал, - говорит Васька. - С шоссейки до хутора ближе. А от станции идти - так еще увязнешь где в полях . Прошлый год вон Веркин супружник чуть не замерз насмерть!
- А ты думаешь, автобус щас ходит?
- Поглядим! - упрямится Васька.
- А деньги-то есть у кого? - прошамкала вдруг Сергеевна. Она всегда так: все молчком-молчком, а потом как скажет - и в самую точку.
Полез народ по карманам - там кот наплакал. Мы ж все из дому выметнулись не глядя. Кто знал, что нас в такую даль занесет!
- Тьфу ты, пропасть! - разозлился Проня. - Придется ведь у ентого Алладина просить!
У черта, то есть.
А тот стоит, разговоры наши слушает.
- Ну, че? - спрашивает дед. - Дашь денег?
- Дам, - кротко отвечает тот. - Мне это пустяки... - но улыбается как-то противно.
Тут мне Проню жалко стало. Мало ли: а вдруг ему потом, в конце концов, придется черту душу заложить? Или еще чего?
- Погодь, - говорю. - Давай лучше у людей займем. Все надежнее.
- Я милостыню просить не буду! - ерепенится Марковна. - Еще чего!
- Да нет же! Мы к спасенке моей пойдем - она, помнишь, когда приезжала, обещала помочь, если что...
- Ага! - бурчит старуха. - Свалимся ей с неба на голову всем табором... Ужо она обрадуется! Всенепременно! Она, небось, сама живет на одну пенсию!
Я-то задним умом понимаю, что бабка права. Но все равно упрямлюсь: уж очень мне хочется, чтоб по-нашему вышло, а не по-чертячьи.
- Все равно, - говорю, - пойдем! Хоть бы чаю горячего напьемся да обогреемся. Сколь же можно по морозу скакать?
Тут меня Тютюниха с Сергеевной поддержали.
Так мы и потопали гуськом по рассветной улице.
Заиндевевшими окнами моргали вслед нам спящие дома. И было так бело и тихо, словно очутились мы в зачарованном сонном королевстве, где все спокойно и мирно... Да только мы-то знали, что это не так.
Глава 10
Софья встретила нас ласково.
Я опасалась, что мы будем слишком рано и не ко двору, но - обошлось.
- Я теперь долго не сплю. Жаль время на сон тратить, - пояснила моя спасенка. И в ответ на вопросительный взгляд пояснила: - Худо мне, девочка, худо... - но больше ничего объяснять не стала.
Да и так видать было, что нехорошо ей: она сильно похудела, осунулась и стала как-то меньше ростом... Вот только глаза остались прежними.
Зато старухи мои, постеснявшись вначале для приличия, кое-как разоблачившись и переобувшись в домашние тапки, любезно предложенные хозяйкой, повалились кто где, - и ну кряхтеть да охать! Я на них было шикнула, а потом посмотрела уж при свете дня - какие они измученные, да и отстала. Чай, не девки уже... У Тютюнихи в поясницу вступило, Сергеевну давление шибануло, Марковна тож кочергой загнулась, ну а дед Проня... Короче, на него и вовсе без слез не глянешь. Но тут к Ваське, башкой ошибившись, умная мысль стукнулась.
Он что-то там такое деду пошептал на ухо, Проня и говорит:
-Ну-ка, Адамантушка, быстро устрой мне приятность и облегчение!..
Черт хмыкнул, но, однако, все у деда пришло в норму. И так это он опосля того разнежился, так просветлел! - рожица счастливая стала, как у того кота, что по случаю сметаны объелся. Косой, зараза этакая, тут же сам и насмехаться стал: раньше, мол, красивше было! Солиднее!
Проня говорит:
- Отстань, Василий, я - в нирване!
Слыхали?! Не иначе, как от беса своего поганых слов набрался!
Провалялись мы эдак почти до обеда. Я, как самая молодая, помогла Софье стол накрыть, - а ну, угости-ка такую ораву! Пусть и не было разносолов особых, а все ж...
После, уж мы чай пили, - муж ее пришел, Николай Петрович. Она еще до того по телефону ему позвонила и ситуацию нашу обсказала.
Смотрим, а лицо у ее супружника озабоченное.
- Ну, - говорит, - девчата и ребята, вляпались вы по самое нехочу.
Он, конечно, не так это сказал. Покультурнее. Но смысл тот же. Он у нее, оказывается, врачом женским трудился. Ну, да - этим самым ... И через такую свою профессию очень многих важных людей в городе знал. И все их интимные подробности.
Всех тонкостей по нашему делу он, само собой, за такое короткое время не выведал, но только выходило по его словам, что ищут нас не ради денег, а что-то там пострашнее стряслось. Тут в окрестностях заводишко имелся секретный, - бывший "почтовый ящик". Серьезное заведение было при Советской власти. Настолько серьезное, что даже при нынешней анархии уцелело. Вот там, в этом "ящике", что-то скоммуниздили, - изотоп что ли какой или другой мелкий атом? - хрен его знает... И вроде как из-за того весь сыр-бор и разгорелся.
Я говорю:
- Ерундень какая-то! Не было ничего такого. Она ж, дрянь эта, небось, ради... как это...радиактивная. Светилась бы ... Да я б уже померла, ежели что!
Марковна - добрая душа, - сидит, рассуждает: мол, в таких случаях сначала лысеют, потом
худеют, слабеют, кровью ходят. По мне мурашки так пешком и побежали от рассуждений таких! Софья Ковалевская, мля!
Я - ей:
- Умолкни, злыдня!
Тютюниха тут враз ожила: мне, говорит, - до зарезу домой нужно! У меня там коза, мол, сутки недоена и муж тоже. Ну, в смысле, не обихожен.
Сергеевна следом про все дела неотложные вспомнила. Ага ... А то валялись обе при инфаркте, хоть со святыми выноси!
У Васька глазенки мутные забегали:
- За нами теперь все шпионы охотиться будут! Почем нынче государственные тайны?