Рожденный вдали от суетного мира, он был прекрасен. С самого дня появления на свет.
С течением же времени красота его оформилась и обрела силу совершенства. Те немногие, кому даровано было право видеть его при свете дня и не под покрывалом, уносили в сердце сладкий яд его неземного очарования. А избранные, допущенные к тайнам Дворца и облеченные высочайшим доверием, могли бы рассказать не только о совершенстве его облика: о точеном профиле, воистину достойном божества, о плавности движений и соразмерности форм. Они могли бы поведать и о волшебной бархатистости кожи цвета топленого молока, и о нежном, едва уловимом аромате, который не с чем было сравнить, ибо не походил этот запах ни на аромат цветов, ни на аромат самых дорогих и изысканных курений, однако опьянял тело и завораживал душу столь сильно, что избавиться от колдовской этой власти не суждено было уже никогда. Они могли бы все это рассказать, но - молчали. Ибо передать подобное с помощью слов сумел бы разве что сам Эртхиа Великолепный...
Когда же достиг он положенного возраста и было дозволено сравнивать его с другими, подобными ему, Мудрые решили: достоинства его совершенны, и равных ему под Луною нет.
Это определило линию его судьбы. Первая пора его жизни пришла к завершению, и лучшие из Мудрых взялись за подготовку его к исполнению миссии, ибо тогда он еще не обрел своего хозяина.
На это краткое время он получил некое подобие свободы: изредка и лишь под покровом ночи ему предписывалось показываться в городе без покрывала. Но и в сумеречном мелькании огней, среди пестрой суеты толпящихся простолюдинов его невозможно было не заметить. Как нельзя скрыть изысканно ограненный бриллиант на подносе с разноцветной стеклянной мишурой.
Даже зная, какая за это полагается кара, на него оборачивались. И уже не могли оторвать взгляда. Ибо не любоваться им было воистину невозможно. Одни любовались им боязливо, боясь признаться в этом даже самим себе, другие же - в открытую. А иные останавливались и замирали, потрясенные, не веря, что такая неземная красота возможна в жизни, а не в мечтах.
В этом мире поклонников формы, где красота - высшая ценность и высшая цель, таким, как он - воплощенным совершенством - мог владеть только первый среди людей. Именно к этой миссии его и ему подобных готовили с самого рождения. Но стать Избранным было суждено лишь одному. Когда все предписанные действия были должным образом завершены, он, воистину подобный бриллианту, предстал перед Владыкой. И с той ночи принадлежал уже только ему. Ни один из смертных под страхом мучительной казни не посмел бы коснуться этой бархатистой кожи, вдохнуть этот колдовской аромат... Отныне подобное дозволялось лишь принцу Орсону, самодержавному владыке этого мира.
Но не зря Книга Мудрости гласит, что обратная сторона зеркала тоже серебро и потому способна отражать. Сам Орсон с той ночи перестал быть себе хозяином, превратившись в раба нового наложника. А как известно, подобное добровольное рабство самое верное, потому что оно - рабство души.
День Орсон посвящал делам правления, давая своему божеству время на отдых. Но и при свете дня не в его власти было изгнать образ возлюбленного из души, хотя над другими людьми его власть была воистину велика. Когда же наступала ночь, для хозяина и для наложника приходило время служения друг другу. Уже не пытаясь преодолеть в себе юношескую робость новичка, Орсон приближался к заветной двери, зная лишь одно - это и есть высшее счастье, дарованное ему Судьбой. Он робко - вновь и вновь, каждую ночь робко - касался прохладной кожи цвета топленого молока, вдыхал, замирая, единственный в Подлунном мире запах. Снова и снова наполнял взоры совершенными формами любимого стройного тела, гладил его упругие выпуклости, наслаждался плавными и соразмерными его движениями. И всякий раз будто впервые в жизни, чувствуя, как холодеет и перестает биться сердце, медленно входил в него... Ночь принадлежала им, а они принадлежали друг другу, и ничто больше не имело значения в этом мире. До первых лучей зари им предстояло льнуть друг к другу, сливаясь в едином движении-полете, и уже нельзя было различить, где хозяин, а где раб, и кто из них на самом деле ведет эту сладостную игру...
Счастье их было совершенным, а Мудрые знают, что Судьба не умеет долго терпеть совершенство. Да и как ей подобное терпеть - если струна счастья натянута до предела и дарна жизни поет на самой высокой ноте, значит, вся мелодия сыграна - и остается одно...
Они умерли в один миг, умерли, находясь в высшей точке блаженства слияния.
Моросил холодный дождь, шоссе было мокрое. Принц Орсон, как всегда опьяненный счастьем обладания самым дорогим существом на свете, чудом совершенства, драгоценным голубым Роллс-Ройсом тысяча девятьсот девяносто девятого года выпуска (специальный заказ, всего семь экземпляров, ручная сборка, бежевые кожаные сидения, самшитовая обшивка салона), мчался ночью по краю пропасти на скорости двести двадцать километров в час. Он успел подумать только... Нет, ничего он не успел подумать. Он был просто упоительно счастлив.