Зевелев Александр, Хайлис Лиля : другие произведения.

Хэппи Энд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В горах в окрестностях Сан-Франциско на слете русских бардов ночью произошло двойное убийство...


Лиля ХАЙЛИС

Александр ЗЕВЕЛЁВ

ХЭППИ ЭНД

РОМАН

  
  
  
  
   Павел. 29 июня, четверг, 15-15
  
   Клара...
Клаха...
Оклахома...
Хома...
Старушка...
Девочка моя...
Гадкий Утенок...
   Поехали?
   Клара. 29 июня, четверг, 19-53
  
  
   Он сказал: “поехали”! Я так понимаю, что, конечно, пикник имеется в виду? Что ж, ехать так ехать... Гадкий утёнок так гадкий утёнок... Хотя интересно, почему это в твоих глазах я - гадкий утёнок? Что такого гадкого ты увидел во мне? Можно было бы надеяться, что это намёк на превращение в лебедя? Так поздно, вроде...
   Вот, Пашечкин, привет. Я уже начала дёргаться. Что-то в последнее время ни строчки от тебя. И у букинистов наших на последней пьянке не удостоил. Олег о тебе спрашивал, а я ничего не знала. На какую же бабу ты нас променял? Небось, на очередного азиата?
   Было неплохо. Ели, пили, загадили бедным букинистам весь двор. Мишка опять еле добежал до унитаза: мне казалось, что сейчас, по современному голливудскому сценарию, заблюет бассейн и окрестности. Слава Богу, пронесло. Слушай, как ты думаешь, почему они в Голливуде так любят показывать людeй, которые блюют? Вот же тема! Я этого ни видеть, ни слышать не могу, потому что немедленный позыв - стать рядом и присоединиться.
   А Кирюшка-то! Подрос... Красавчик, да и только. Повезло Зинаиде. Даже в этом повезло: заполучила сразу готового сына, к мужу в придачу. Не выносимши, не рожамши, не воспитывамши. Но она, вроде, к мальчишке ничего. Хоть и мачеха. Уикед уич, то есть. По идее, должна заставлять прислуживать и морить голодом. А она Олегу - тарелочку, а Кирюшке - две. “Растёт”, - говорит. А парень цветёт, насчёт аромата молчу, а то хоть застрелись. То есть, мне-то чего... Ты же знаешь, если я застрелюсь когда-нибудь, то не из-за мальчишки, а из-за его папочки... А к Зинке Кирюха, кажется, вполне лояльно относится. Мы с ним общнулись ненадолго. Так, скуки ради. Одно настораживает: его постоянно опущенная голова. На всех - исподлобья. Но все же - ух! Румянец рдеет, пух пробивается. Да! Бедные девочки! Это же просто их погибель растёт. А впрочем, где мои пятнадцать лет?
   В общем, зарапортовамшись.
   Не обращай, это я нервничаю. С Олегом всё обострилось. Не знаю, удастся ли долго тянуть, как есть. Тем более, что Зинаида смотрит как-то... Задумай какой-нибудь идиот сделать её героиней романа, сложно ему пришлось бы. Вроде, умная и со всеми по-хорошему, а всё равно какая-то отрицательная. Xочешь сказать, я не права? Думаешь, я к ней так из-за Олега? Всё может быть. Хотелось бы думать, что нет, не за что-то женское, а вот раздражают, скажем, меня в последнее время её тонкие губки. Тем более, что это так и есть, даже бьёт нервная дрожь, когда приходится общаться. Я знаю, Пашкин, ты скажешь, это из-за Олега, прямо вижу твою саркастическую улыбочку: ведь объективно - хороша же баба, так что мне - по этому поводу умереть от счастья? Прошу пардону: меня бабьи прелести как-то мало волнуют, извините уж. Да. Все в ней, наверно, при всём, не настаиваю на обратном. Впрочем, ты в женщинах всё равно ни фига не петришь, а я - тем более. А об азиатских мужиках, к которым не пристрастна, я бы с тобой не спорила.
   Да что там... На самом деле, ты прав, как всегда. А разве есть на свете нормальная женщина, которая полюбила бы другую женщину, как родную? Тем более, именно ту “другую”, что предпочёл ей самой возлюбленный ейный, свет, можно сказать, в окошке...
   Ну ладно, Пашка. Я постараюсь серьёзно.
   Ты давно знаешь о моём отношении к Олегу. Почему, почему, почему ему нужна не я, интеллигентная, добрая и милая, чего это ты меня “гадким утёнком”, взял и добил на сон грядущий. Теперь этот “гадкий утёнок” будет меня преследовать всю ночь. А я даже в духе "от такого слышу" ответить не могу. Никогда не умела. Только пережёвываю, переигрываю, прокручиваю пластинку снова и снова, а результатом, скорее всего, явится вывод, что так оно и есть, только в лебедя мне уже не превратиться. И нужна моему любимому - увы! - не я, а злючка Зинаида с ее ехидными тонкими губками. И кроличьими глазками. Почему? Может, в её тугих бёдрах есть лебединое начало? Тут же съязвить бы и насчёт лебединого (или какого-то там) конца, но остроумия не хватает.
   Kак, по каким принципам происходит отбор? Почему человеку не полюбить ту, которая безумно, страстно, нежно и все штампы, какие есть, с восклицательными знаками и сдерживаемыми рыданиями, - любит его. Почему? Не знаешь? И никто не знает... Так что, куда уж мне! А как бы хотелось влюбиться правильно, в того, который ответит, да ещё, чтобы он был свободен, плюс понятлив и добр... Боже мой, неужели я так многого хочу от жизни?
   Да почему же именно Олег? Как получилось? Почему, когда я увидела его в первый раз, скромненько у стенки стоял, и я сразу поняла: Он. Как узнала? Не имею ни малейшего.
   А как у вас бывает? Так же, как у нормальных? Если человеку в принципе не чужда идея настоящей любви, то и у вас, наверно, она возможна? Или у вас просто желание?
   Впрочем, я не уверена, что действительно хочу вникнуть. Нет, ты не обижайся, я понимаю, что тебе тоже хочется поделиться, а поскольку мы друзья... Короче, тебе же отлично известно: моё плечо к вашим услугам, сударь.
   Представляешь, Павлуша, иногда мне тебя немножко жалко бывает. Ведь, несмотря на весь свой апломб, ты страдаешь из-за этого. Да-да, конечно, я прекрасно помню: ты терпеть не можешь жалости. А я люблю жалеть и люблю, когда жалеют меня. Боюсь показаться сентиментальной дурой, но мне кажется, что жалость очищает, как страдание.
   Иногда я думаю: господи, после всех моих мук, хоть последних (скольколетних?) из-за Олега, я уже очищена до медного блеска. Я не хочу страдать больше, устала, мне нечего очищать: я не убила и не украла, сколько же можно? Почему, за что мне? Так хочется хоть чуть-чуть нормальной жизни, и просто самого обычного человеческого счастья... Да чтоб не я Зинаиде, а она завидовала мне...
   Написала и тут же делаю “бр-р-р!”. Упаси меня Господь от зависти таких Зинаид. Да и тебя тоже.
   Паш, не благородная я. Хотелось быть выше! А оказывается, не по Кларке шапка.
   Ладно, надоела я тебе, доколе твою жилетку своими слезами портить?
   Кстати, а есть у тебя жилетка? Мне почему-то пришло в голову, что ещё ни разу я не видела тебя в “тройке” с жилеткой. Вот и подумала, а вообще - присутствует в твоём гардеробе, то бишь, клозете (после “л” произносится “а” и, разумеется, с ударением на первом слоге) такой наряд? Глупо. О чём я только думаю! Тупею на глазах. Почаще бы друзья называли “гадким утёнком”, так никакие враги не нужны.
   Да, Павло, четвертое июля на носу. Пикничок наш ежегодный. Значит, ты говоришь, поехали? Вроде и хочется, а душа не лежит. Или не стоит? Нет, поедем, конечно.
   Ой, чтой-то я целый трактат накатала.
   За сим... 
  
   Павел. 30 июня, пятница, 11-10
  
Клара...
Клаха...
Оклахома...
Что ж ты так-то: по-плохому?
   Ни фига себе оборотики у вас, сударыня, литературные!  “А как у вас бывает?  Так же, как у нормальных?”  Старушка, ты в тюрьме давно не сидела?  За дискриминацию.  На почве ориентации.  Представь себе: аутодафе и километровая очередь однополых парочек не спеша, как в мавзолее, подбрасывает хворост в твой костер...  А заслужила!  Воспитываешь тебя, воспитываешь, а ты то и дело такое какое-нибудь брякнешь!
   Ну, ладно, ну, не обижайся, это же я в чисто воспитательных целях, потому что люблю.  Люблю я Клашечку, но странною любовью...  Знаю, что тебе не странная, а нормальная нужна, но прости уж: чем богаты...
   За “гадкого утенка” нижайше прошу пардону. Это я по недомыслию брякнул. Не подумал, что ты расстроишься. Просто вспомнил, у кого-то из бардов в песне были строчки: “Прямо с пеленок - гадкий утенок...” А песня-то (как, впрочем, и сказка-оригинал) - про прекрасного лебедя!
   Никуда я не исчез.  Дома выходные просидел.  Сам себе готовил экзотические кушанья всякие (вроде брюссельской капусты в сметане с сарделькой) и напитки экзотические употреблял.  Одного пива у меня дома пять сортов: бельгийское, мексиканское, эстонское и два местных.  Зачем куда-то тащиться?  Кстати, новый коктейль изобрел: "Смирновскую" перемешать с "Абсолютом" и туда еще лимончику.  Назвал я его “V&V”: “водка энд водка”. Понимаешь, в прошлую субботу утром обнаружил в холодильнике сразу две початые бутылки водки и никак не мог решить, с какой начать. Как считаешь, патентовать или не стоит?
   Так как было у букинистов наших - пыльно, как обычно?  Ты-то естественно не могла пропустить мероприятие: Олег же!!!  Небось весь вечер стреляла в него из-за шашлычницы огромными своими древнеегипетскими глазищами.  И наивно надеешься, что Зинка в который уже раз ничего не заметила и ни о чем не догадалась?..  Ну-ну...
   Клаш, и чего ты в нем нашла, чтобы так зверски, до беспамятства втрескаться?  Не, Олег отличный парень: неглупый, малопьющий (по сравнению со мной хотя бы) - но и не более того.  Молчалив (что, может, и неплохо, не берусь судить), угрюм даже.  А ты заметила, как он все время затравленно оглядывается?  Вот вроде слушает тебя, а сам то и дело глазами за ушами шарит.  Неужели это всего-навсего из-за Зинки?
   А Зинку я ненавижу.  Вот так просто: ненавижу.  Знаю, что ты подумала...  Нет, я не всех баб ненавижу.  Тебя же вот люблю.  Почему ненавижу именно eе?  А она змея.  Ты вот о губах ее тонких.  А язычка раздвоенного за этими губами не заметила?  Присмотрись.  Ясно, почему она тебе не симпатична.  Но ведь я же не ты, не влюблен в Олега. Cкорее уж он в меня. А что?   Почему бы и нет?  Только не ревнуй, не кидайся на амбразуру: он не в моем вкусе.
   Кирилл был у меня на прошлой неделе.  Просто так, позвонил и забежал.  Притащил видео: какой-то кровавый боевик. Забрался с ногами на диван и так просидел часа три.  Фильма я не запомнил, потому что больше на Кирилла пялился, чем в экран.  Ты права: офигеный мальчишка!  Такой человечище сладкий растет!  А насчет того, что у него дома, с Зинкой все в порядке - тут у меня есть кое-какие сомнения...  Я все время чувствую, что он поговорить со мной хочет и залетает ко мне последнее время то и дело не ради видео (что, у него дома посмотреть не на чем?), а вот не получается у него поговорить, а я подталкивать боюсь.  Я вообще его боюсь, прелесть эдакую, теряю не то что сарказм свой, а и остатки чувства юмора.  Соду из холодильника таскаю и молчу.  И он молчит.  Улыбается и - молчит.  Я, кажется, понял, чем Олег сломил тебя: у Кирилла отцовская улыбка.  Лучистая какая-то...
   Так, все. Теперь меня понесло куда-то не туда...
   Насчет пикничка нашего традиционного: а как же!?  Во имя родной нашей конституции, сто шестьдесят седьмая (или какая там?) поправка к которой дала женщинам право голоса (зачем оно им - это второй вопрос), а мужикам право спать с мужиками - во имя этого стоит собраться и нажраться.  Мясо я замариную.  Ну, а ты, как всегда, со своими непревзойденными салатами (ой, слюна отделяется от желудочного сока).  И не думай “ехать - не ехать”.  Он же там будет!  Позвоню-ка я завтра Зинке, узнаю, что они везут: гулять-то вместе предстоит...
   А насчет души, которая у тебя к пикничку “не лежит” или “не стоит”... Трудно тебе было в последнем слове ударение как-нибудь обозначить!? Ой, любишь ты неопределенность! “Стоит” или “стоит”... Жили-были два мальчика в тихом приволжском городе. Оба закончили одну и ту же гимназию. Оба выучились на юристов. Оба пошли в большую политику. На этом аналoгии заканчиваются. Один из них до самого последнего момента не мог решить этого вопроса: “стоит” или “стоит”? И вот уже пьяная матросня, славно отделав “славный” женский батальон, неторопливо облегчалась на мрамор Эрмитажа, а этот бывший мальчик все еще бегал из угла в угол по своему кабинету, бормоча: “Стоит? Или стоит?” Как ему в таком состоянии духа удалось перебежать в Финляндию - для меня загадка. Тот же, второй, его земляк, вдохновитель бухих тех матросов, на этот же самый вопрос отвечал простенько и со вкусом: ударение, дескать, следует ставить так, как это будет выгодно для дела революции. И так и поступал. И убедил в этом всю страну. И выиграл. И вскоре тихо скончался в подмосковных Горках. А тот, первый, который нерешительный и потому проигравший, еще много-много лет прозябал в Соединенных Штатах.
   Клаш, так куда ударение ставить-то?
Громко и, главное, искренне чмокаю!
Ваш - я.
  
   P. S. Нет у меня костюма-тройки. Зачем он мне? Куда мне в нем “выходить”, в какой такой “свет”? Джинсы - другое дело, они практичнее, и легко стирать.
  
  
   Клара. 30 июня, пятница, 19-12
  
  
   Ого! Практичность джинсов - какой штамп!
   Отвечаю по пунктам.
   Во первых строках письма - какого, пардон, ты ко мне пристал с Оклахомой? Я oтродясь там не была и, честное слово, не тороплюсь: хоть бы Париж, наконец, повидать...
   Во-вторых, откуда я тебе на компьютере возьму ударение? Оставляю в качестве пресловутой “информации к размышлению”.
   В-третьих, если ты по профессии учитель, я-то чем виновата? А теперь сижу вот и ломаю себе голову свою несчастную, забитую компьютерными тестами: кто там в Штатах кончался? Троцкий? Или Троцкий в Мексике? Тю на тебя: неужто Керенский? А второй? Картавый, что ли? Слушай, своим бедным студентам, простым американским детям, которые растут, чтобы потом спокойно делать бизнес, - ты тоже этой ерундой забиваешь мозги? Павел Михайлович, то бишь, мистер Литинский, я понимаю, что учителям обязательно надо воспитывать всех вокруг, особенно несчастных друзей. Ладно, твои попытки в отношении меня я ещё кое-как терплю, хоть и огрызаюсь. Но имей в виду: если ты намерен в Сан Франциско взрастить настоящего советского человека, лучше предупреди заранее, я ещё куда-нибудь эмигрирую.
   И, наконец, по делу: я не поняла: ты Кирилла обрабатываешь? Или мне показалось? И на Олега какие-то странные намёки. Говоришь, не кидайся на амбразуру... Разве такие трусихи, как я, способны на подвиги?
   Никакие не древнеегипетские - глаза у меня самые, что ни на есть, иудейские. А ты меня Клашкой обзываешь. Клаша - это от Клавдия, крестьянское такое, кондовое, задорное, сильное, а я - Клара Вайсенберг. Несмотря на то, что шутки ради иногда употребляю в речи старорусские обороты, я всё-таки - Кларочка, Кларуся, тихая еврейская женщина. С Египтами, кондовыми, посконными, а так же древними, в дипломатических отношениях не состою, кроме того, что мы и в тех, и в других были рабами.
   По-моему, Павлик, я тебе уже излагала: больше всего на свете я ненавижу, когда один человек унижает другого. Например, не выношу, когда надо мной подшучивают, смеются, или когда это проделывают с другими в моём присутствии. Именно потому, что рабство и есть узаконенное унижение одних людей другими, ненавижу и боюсь рабства во всех его проявлениях. Даже, если фильмы смотрю про рабов, то у меня заходится сердце. Потому стараюсь не думать о всяких Египтах. Помню, когда нас по дороге в Штаты завезли в Рим, было интересно, конечно, но не покидало чувство страха. Казалось, тени патрициев оживают, а где-то на заднем плане начинают дёргаться и тени рабов. А в Колизее чуть не плакала от ужаса и скорби: сколько там боли! В каждом камне, в каждой расщелине, в щепотках пыли и каплях влаги сконденсирована боль. Я слышала хриплые крики потных, ни за что ни про что умиравших гладиаторов, плач изнасилованных наложниц, а ведь сколько среди них было евреев! Моих бабушек и дедушек... Когда люди дразнят других, даже если это дружеские, вроде бы безобидные шутки, - вытерпеть не могу, взрываюсь и делаюсь зверем. Особенно, когда предметом насмешек делают какой-нибудь телесный недостаток... Чёрт знает, куда это меня опять занесло. В общем, по этому пункту почти отстрелялись.
   Ловки вы, однако, сажать меня в тюрьмы. Надеюсь, что ежели там не посадили, то и здесь обойдётся как-нибудь. Я ведь ничего не проповедую, но для меня (простого бывшего советского человека) твоё пристрастие к мальчикам... Ну, тысячу раз прости... Ты же знаешь, как боюсь осудить кого-нибудь ненароком и как терпеть не могу навязывать кому-то своё отношение к жизни... Но называть нормальным то, от чего глаза на лоб лезут? То есть, разумеется, тебе желательно, чтобы ни у кого ничего ни на что не лезло. Увы! Паш, ты же не хочешь, чтобы я сейчас, наступив себе на горло, выкрикивала лозунги, неважно, за или против: лозунги есть лозунги; опять же, не выношу с детства. Но я, между прочим, костров не пророчу (О, неожиданно стих получился, здорово!) и не требую, чтобы кого-то сажали в тюрьмы. При всём при том, если узнаю, что ты в самом деле обрабатываешь Кирилла, последние члены оторву. Ну ладно, я понимаю, что этого у тебя и в мыслях быть не может: это было бы уже верхом подлости, на что ты неспособен. Может, потому на странную любовь я тебе от души отвечаю. Да и зачем нам друг от друга обычная? Ха-ха, это за костры и мавзолеи.
   Дрова подбрасывают, независимо от пола и сексуальной ориентации. Просто, есть люди милосердные, а есть жестокие. И есть поджигатели и провокаторы. Борцы всякого рода. Которые изо всех сил борются за правое дело, жертвуют средствами ради цели, сочиняют лозунги и следят, чтобы другие их одухотворённо выкрикивали.
   А согласись, есть что-то общее. Ты “бичуешь” меня за дискриминацию. На самом деле, я только не понимаю ваших отношений, а ты требуешь, чтобы я считала их нормой и угрожаешь дискриминацией меня. Или я не права? Ладно, хватит об этом, а то действительно на тюрьму наболтаю.
   Ой, срочно отключаюсь, потом допишу.
  
   Клара. 30 июня, пятница, 20-25
  
  
   Это Зинка позвонила, легка на помине. Целый час допрашивала, еду ли на пикник я, едешь ли ты, и между прочим, сболтнула, что те мои деньги, которые Олег опять куда-то не туда вложил, он, на самом деле, не потерял, а даже нашел. Я не поняла, на что она намекает? Не способен он на подлость! Да ещё, по отношению ко мне, да ещё презренного злата ради. Ей-то полагается болтать гадости: змея ведь. Но не мужа оговаривать, в конце концов? Кроме того, почему мне? Что-то у меня голова разболелась.
   Я сейчас всё, что насочиняла, вышлю, а потом продолжу... Наверно, завтра, а то головная боль разыгрывается не на шутку.
  
  
   Клара. 1 июля, суббота, 9-57
  
  
   Павлуша, это я, слегка ожимши. Итак, из последней телефонной беседы я поняла, что ты сидишь один, как сыч, и хлещешь горькую. М-да. Ничего не скажешь. А Зинка потом опять звонила. Осторожно расспрашивала о твоих наклонностях... Неужели из-за этого трезвонила? Я, было, пробовала запираться, но она, пожалуй, больше меня осведомлена. И - слово за слово, а потом как сыпанёт соли на раны... В том смысле, что Олег ради неё на всё готов... Скорее всего, просто обычная Зинкина манера хвастаться, но тягостно. Очень тоскливо и очень мучительно.
   Что этому семейству от нас нужно? Неужели я ещё не отдала им всего, что только можно было отдать? И это я даже не столько о деньгах, угроханных и присвоенных, по Зинкиным намёкам, Олегом... Нет, не верю, не мог он...
   Да что же это Кирилл к тебе зачастил, всё-таки? Не нравятся мне ваши немые сцены: чувствую, не по правилам что-то. Слушай, как ты считаешь, Зинаида выдаёт фантазию за реальность? Для чего бы это ей понадобилось? Показуха ради показухи? В конце концов, даже змея могла бы относиться к кому-то хорошо, а мальчишка действительно приятный. Мне доподлинно известно, что материнского молока ему, бедному, попробовать не удалось. Тем не менее, первое, что приходит в голову, говоря о Кирюшке, - это, что от него ещё материнским молоком пахнет. Весь он такой душистый, чистый, и при этом ядрёный какой-то, что ли... Прелесть. Иногда я думаю, таким ли был Олег в юности? Сейчас-то он матёрый... Но когда выпьет, румянец на щёки набежит, и он тоже становится молодым и прекрасным.
   Говоришь, малопьющий... Но по сравнению с тобой, даже наш Мишка, и то - трезвенник! Очень я из-за этого переживаю: спиваешься ты, друг мой. И ещё этим бахвалишься. Кстати, у букинистов Олег, по-моему, тоже хорош был. С Зинкой, между прочим, на пару глушил, и она (Зинка) разглагольствовала на тему, как хорошо быть богатым. Как всегда.
   Да, молчун, конечно, но мне его молчание часто рассказывает больше, чем чьи-то умные речи. Угрюм, безусловно. Битый, как мы с тобой.
   Ты спрашиваешь, что я в нём нашла. Вот это и нашла: не такой, как все. Не знаю уж, что у него за взгляд затравленный, сочиняешь ты всё. Или, на самом деле, - затравленный? Чёрт его знает. Улыбка лучистая, это действительно так. А в глазах - боль. Загадочный он! Может, поэтому я так в него, как ты это называешь, втрескалась.
   Да ведь я же в его сторону повернуться боюсь, какая уж там стрельба!
   А знаешь, иногда и правда хочется плюнуть на всё и кинуться на амбразуру. И не то, что на амбразуру, - на выяснение по поводу злосчастных денег броситься не посмею. Или посмею? Взять на этом чёртовом пикнике, подойти к нему и объясниться, наконец. Пашка, что делать? Посоветуй.
   Вот же размечталась! Таких, как Зинаида, ради моих “древнеегипетских” глаз не бросают, а только наоборот, это я уже точно знаю. Расскажу тебе когда-нибудь всю историю, да сейчас ворошить не хочется. Ни к чему, вроде. Но что он для меня Зинку не бросит, - это горькая правда. Да я и не хотела бы быть такой сукой, из-за которой другая женщина будет плакать. Мало ли, у кого губы змеиные. Нет, я не могу. Пусть уж лучше я страдаю: мне не впервой.
  
   Впрочем, я сейчас рассуждаю, как ханжа. Подставлять вторую щёку, наверно, благородно, даже почётно, но иногда я думаю, а сколько человек может вытерпеть прежде, чем начнёт давать сдачи? В смысле, стоять за себя? Вот взять и потребовать у Зинаиды: отдай Олега, змеища подколодная! Во что тогда я превращусь? Нет, попробую выдержать. Или всё-таки на рожон? Объясниться, наконец, за все мои потерянные тысячи.. Что это даст? Всё бессмысленно.
   Ужас, лучше бы не приезжали они на пикник. Сердце моё чует, что-то будет. Паш, а давай, мы не поедем? Тебе очень нужна эта пьянка на природе? Я тебе, что хочешь, приготовлю и привезу домой... Вру, не могу не увидеть его лишний раз. Да, какая уж тут амбразура - вот эшафот в самый раз.
   Ну и черт с ней, со мной. Подумаешь, какая-то влюблённая дурёха Кларка!
   Слушай, брюссельская капуста с сарделькой - это экзотика? Пожалуйста, Павлик, сделай мне одолжение, не трогай мясо: оно не виновато. Вези свои коктейли из водки с водкой, а с мясом я сама разберусь. Ничего себе - экзотика: брюссельская капуста!
  
   Павел.     1 июля, суббота, 21-42
  
  
   “Посконный Египет” - это гениально!  Обязательно занесу в анналы (или это с одним “н” пишется?).  Однако вы, сударыня, не правы.  Кто это “мы” в Египте рабами были?  Не извольте обобщать.  Я лично в Египте не был.  Ни в каком качестве.  Надеюсь, впрочем, побывать...
   Клио моя, послушай, ну нельзя же жить одной памятью о прошлом!  Причем ладно бы o своем собственном прошлом - это тоже плохо, но хоть клинически объяснимо.  Ты ведь умудряешься жить памятью всего человечества, памятью истории цивилизации!  И почему-то самых мрачных ее страниц.  А вот, например, у античных эллинов мальчиков-подростков просто приписывали к взрослым мужчинам, чтобы те делали из них, ну, мужчин, что ли..  “O, времена! О, нравы!” В том смысле, что и те, и другие меняются. И вот ты уже грозишься поотрывать все мои “многочлены” за спасающегося у меня пацана. 
   Думаешь, мне гладиаторов не жалко?  Но в руинах Колизея люди фотографируются на память, а не молебны устраивают.  Почему?  Не все, слава создателю, такие, как ты - патологические страдальцы от истории.  А я вот никогда не мог понять: почему гладиаторы взаправду сражались? Мне всегда казалось, что, попади я в подобный переплет, первым делом кинулся бы на ближайшего охранника: просто так, чтобы побыстрее застрелили.
   Но вот в чем ты права, так это в том, что Кирюшка ко мне зачастил.  Посидит пару часов, выпьет ящик кока-колы (я ее, кока-колу, теперь ради него ящиками покупаю), посмеется со мной, пошутит и - уходит.  Давай, я тебе правду скажу: я, похоже, в него элементарно влюбился.  Отпусти многочлены, палач!  Я дышать в его сторону боюсь.  Просто рядом с ним я тихо молодею - лет, эдак, на двадцать, и чем дальше, тем больше жду его и без него скучаю.  Ну, имею я право любить - просто любить! - кого хочу?
   Кстати, о любви.  Было это месяца два назад у Мишки на новоселье. Помнишь?  У Мишки в жилом комплексе сауна есть.  Так вот, пока вы все торчали у бассейна, мы с Олегом зарядили эту сауну.  Ну, сидим вдвоем, греем косточки, потеем.  Анекдоты травим. (Он, угрюмчик наш, оказывается, помнит их множество и рассказывать умеет - что далеко не каждому дано.  А ты, небось, и не знала!)  И в какой-то момент, заржавши, хлоп эдак меня по коленке и - руку не убирает.  И не смеется уже, а прямо в глаза смотрит.  На профессиональном нашем языке это называется “съем”.  Ну, от кого угодно мог такого ожидать, хоть от той же Зинки.  Но Олег!..  Продолжалось это секунду.  Это я сейчас думаю-передумываю, а тогда ничего и сообразить-то не успел.  Он сам руку убрал и как-то засуетился сразу, и улыбался как-то смущенно, неловко - и ретировался: пошутил насчет общего перегрева и сбежал (именно, сбежал) к вам ко всем у бассейна.  И - все.  Больше никогда ничего такого не было.  Разве что звонить и в гости звать стал чаще, чем раньше.  А я ведь в семействе этом из-за Кирюшки стал появляться.  Помнишь, последний пикничок сезона прошлой осенью?  Я тогда впервые Кирилла заметил.  В том смысле, что бегал прежде вокруг маленький сынишка моего знакомого - и не более того.  А в прошлом октябре...  Не знаю, как это получилось, но я вдруг заметил, что рядом выросло чудо...  Мы с ним тогда полночи над остывшими шашлыками протрепались.  Так вот, общаясь с семейством, я и с Олегом сошелся ближе, чем до сих пор: все-таки мы с ним почти ровесники, а Кирюшке я скорее в отцы гожусь (хорошо, хоть не в дедушки еще).  Увы, в придачу к двум мужикам я получил Зинаиду...  И такого за эти несколько месяцев от нее нахлебался...  Нет, не буду!  Слишком трезв.  Однажды напьюсь до состояния “а нам все равно!” и много чего интересного расскажу.
   Клара, милая ты моя девочка, ведь я никогда ни к кому не лезу с вопросами типа “что - почем?”.  А вот о твоих финансовых неудачах знаю, похоже, не хуже тебя самой.  Может быть, даже лучше.  Потому что они мне рассказывают.  Оба.  И он, и она.  Она непременно с ухмылкой.  Он - без: интеллигентен все-таки.  Ох, “сатана там правит бал!”  То есть, она не врет, когда говорит тебе, что способна заставить его делать все, что захочет. Отдаю себе отчет, что это не мое дело, что должен вести себя, как Даладье с Чемберленом в Мюнхене в тридцать восьмом году, а не могу: они же не кого-нибудь раздевают, а тебя!   И все же молчу: меня никто (в смысле - ты) не уполномочивал вставать на защиту. Но сколько же еще раз, глупенькая моя, ты будешь продавать с себя последнее на забаву этой змеюке?  А Кирюшка, бедный мой мальчик, при двуликом папашке и нетсловопределитькакой “с понтом” мамашке...  Пишу вот и, кажется, сам начинаю въезжать, почему он из семейки своей, благополучной такой, то и дело сбежать норовит.  Хоть и подозреваю, что еще да-алеко не все знаю...
   И кстати - если не секрет - о каких таких моих “наклонностях” она тебя расспрашивала?  О сексуальных?  Или алкогольных?  О, ужас, сколько их разных у меня!..
   Теперь о штампах. “Практичность джинсов - какой штамп!” Уважаемая Кларапатра, вы в какой стране проживать изволите? Разве не в стране штампов? На экране штампы - вплоть до поцелуев строго дозированной продолжительности. На эстраде штампы (вы никогда не вслушивались в тексты так называемых “популярных песен”? - один сплошной штамп!). В любой точке этой большой страны вам подадут стандартный гамбургер и соду со льдом и до удивления стандартно - как будто это делает один и тот же человек - застелют кровать стандартного размера в любом из штампованных мотелей. Да что это я растекаюсь? Ильф и Петров еще сколько десятилетий назад об этом писали в своей “Одноэтажной Америке”. С тех пор по сути ничего не изменилось: страна по-прежнему пребывает во власти Его Величества Штампа. И все новое здесь либо становится штампом, либо умирает. То же самое с одеждой: попробуй Кирилл выйти в нормальных штанах, то есть его размера, чтобы талия была на талии, а не в рискованном положении чуть выше колен, его сверстники не поймут и обидятся. Лет полтораста назад немецкий еврей по имени Леви Штраус в Сан-Франциско сконструировал свою первую пару джинсов по одному-единственному принципу - практичности. С тех пор это стандарт. Если угодно, штамп. Причем же тут я?
   А брюссельскую капусту мою трогать запрещаю.  Потому что в сочетании с бельгийским же пивом и домашней сарделькой из “русского” магазина - это и есть самая настоящая экзотика в “нашей земной глуши” (не я, а великий Вертинский так сказал). И это мой способ протеста, пассивной борьбы со всеобщим штампом.
   Целую!  Хэппи энд так или иначе состоится...
  
   Клара. 2 июля, воскресенье, 9-36
  
  
   - Хэппи энд состоится! - Скалится Голливуд.
   - Хэппи энд состоится! - Вторит европейская комедия.
   - Хэппи энд состоится! - Провозглашали советские фильмы.
   - Хэппи энд так или иначе состоится... - Утверждаешь ты.
   - Вот тут позвольте усомниться, - качаю головой я. - А бывает ли в жизни хэппи энд? Мы не знаем заранее, где упадем, какой уж тут хэппи энд! В него даже Кирилл не верит. Вот же ты сам говоришь, что мальчишка у тебя спасается от семьи, это же не обязательно именно в том смысле... Может, человек вообще не понимает, что ты... Имеешь право любить, кого хочешь. Но ведь это не любовь - разве что момент... Сейчас паренёк в твоём вкусе, а когда подрастёт?
   Про штампы молчу. Прав ты или нет (ну, прав, конечно), но думать сейчас про это, тем более, растекаться по древу что-то лень. В отличие от тебя, конечностей маловато. Подумаешь, многочлен нашелся. Я-то, грешным делом, руки-ноги имела в виду...
   То есть, ты, пожалуйста, пойми меня правильно: я не пытаюсь учить тебя жить... Зато имею полное право ворчать. Прости, если перегибаю, очень уж переживаю за Кирилла: ты обаятельный, умный, тебе хоть кого в себя влюбить ничего не стоит... А он - мальчишка. Щенок. Мало что в жизни смыслит.
   Из-за Олега я превратилась чуть ли не в девственницы. Ни на кого другого смотреть не могу. Дa всё равно, ведь с ним не сравнивается никто. Знаю, и что анекдоты травит, и на гитаре чуток бренчит, в остальное не верю, ты уж извини, ни в одном параграфе.
   Не взирая на то, что не верю, твои намёки насчёт Олега из меня уже всю душу вынули. На Зинаиду я и не реагировала бы особенно. Но ты подтверждаешь её слова, и это прискорбно.
   Настроение - мрак!
   Это “анус” с одним “н” пишется, “анналы” - правильно. Впрочем, иностранного слова “анус” в моём орфографическом нет, так что тебе с твоей ориентацией виднее.
   Про Египет ты не понял, и объясняться неохота, то же - руины древнего Рима. А бросься ты, будучи гладиатором, на охранника, то тебя бы не застрелили, не надейся: насколько я помню, в Древнем Риме, огнестрельного ещё не было. По их законам тебя бы, скорее всего, распяли. Как сожжение, но только гораздо хуже, потому что на кресте умирать значительно дольше, чем на костре. Ужас, о чём я говорю. Не знаю, почему сегодняшний Афганистан, например, меня волнует гораздо меньше, чем Древний Рим.
   А знаешь, я подумала... Огнестрельное ассоциируется со словом “стрелять” в наших современных мозгах как-то автоматически. А ведь корень этого слова - “стрелять” - явно тот же, что и в слове “стрела”. Из чего следует, что застрелить могли и в Древнем Риме. Вернее, тогда уже, скорее, прострелить. Только, насколько я помню (из литературы, конечно) взбунтовавшихся рабов там всё равно распинали.
   Да, на развалинах Колизея фотографируются. Помнишь Евтушенковское “Над Бабьим Яром памятника нет”? А потом, наверно, в результате, всё-таки воздвигли. Так вот, я когда-то поймала там золотозубых туристов дебильного вида, которые устроили пикник с фотографированием прямо на постаменте. Памятник - действительно пародия, а не мeмориал, но всё-таки... Ведь Бабий Яр кругом! Кстати, не знаешь, снесли то уродство? Заменили? До сих пор, пардон, ваяют? Или даже и не пытаются? По-моему, не имеет значения. Есть определённый сорт туристов, которые хоть на каком угодно монументе разложат колбасу с водкой, а после затеют увековечиваться.
   Ты всё сочиняешь про Олега. Фантазёр. Скажи, что ты соврал, чтобы я его разлюбила. Иначе, почему ты молчал до сих пор? Ну, конечно, как же я, дура, раньше не поняла. А ты шутник, Павлуша. Я даже не думала, что ты так умеешь.
   Я как получила твоё сообщение, так весь день и всю ночь проревела в три ручья. Сейчас только поняла, что ты пошутил. А у меня уже чуть сердце не заболело... Или заболело... Вообще, ночью думала - всё. Хорошего понемножку, пора и честь знать. Но не смогла. Побоялась, а вдруг не получится, только насмешу всех. Как во всём неудачи, так и в этом. Неудачница я.
   Свою экзотику будешь жрать сам. Лобио с кинзой привезу, маринованные грибочки тоже. Засолила помидоры с зелёными яблочками, но ещё не знаю, как выйдет. Мясо мариновать лень, к тому же я на этом грилле всё равно ничего не умею: никогда не получается. Заделаю мясной рулет с грибами: Олег любит. А Зинаида как раз хорошо жарит на грилле. Мораль: в каждом человеке надо находить что-то положительное. Кстати, вопрос: есть такое слово по-русски? Грилл или гриль? И, соответственно, как звучит в склонении по падежам? В моём орфографическом такого слова нет. Посмотри у себя, а? Это за “анналы”.
   Настроение - дрянь. Депрессия начинается, что ли? Или уже началась?
   Так что, мне заехать за тобой? Или как?
   Что мы за идиоты, вечно не в то, что надо, втрескиваемся.
   А ещё лучше, если я тебе продукты привезу, а сама не поеду. Чувствую себя не очень... А, может, это называется - паранойя? Рада за тебя, что ты такой энтузиаст. Оптимист, блин! Ишь ты, про happy еnd бормочет... А, может, ты и прав? Может, он действительно когда-нибудь состоится, этот хэппи енд? Ага, а потом ещё догонят и сверху как врежут!
   Позже расскажу, при встрече, про Зинаиду твою. Она, кстати, опять звонила. И опять расспрашивала. О сексуальных, конечно: вряд ли её удивишь алкоголем. Я держалась, как партизан. Но когда пытать станет, расколюсь, так и знай. Особенно, если передо мной начнёт истязать какое-нибудь животное или ребёнка. От одной угрозы расколюсь. Я же пацифистка: боюсь причинить боль... А ты уже за своё "хозяйство" испугался. Ты же знаешь: я даже таракана задавить не в состоянии, не то, чтобы заниматься членовредительством, да ещё лучшего друга. Если ты от Зинаиды нахлебался, хвастаться особо нечем: не ты один.
   Олег не голубой. Сам сказал мне, что он - “что угодно, но straight”. Я его при этом за язык не тянула. За другие части тела тем более. Показалось тебе.
   Ты Паша, пьёшь чересчур. Не надо тебе косым в сауну ходить, а то ещё плохо станет, куда тебя тогда?
   Стоп, я только сейчас сообразила, что сегодня второе, значит, завтра я у тебя. Просто, продукты привезу, повидаемся, наконец. А на пикник не поеду: не хочу никого видеть. Бывает депрессия, да ещё с паранойей придачу? Жуткая, глобальная, безысходная. Душа ни на что не лежит. Ладно, значит, где-то около полудня? Тогда ты ещё успеешь добраться до леса и вовремя наклюкаться.
   Ну, пока. До завтра.
   Паш, признайся, правда, ты пошутил? Да?
  
   P.S. Слушай, ради Бога: что это за деятели из тридцать восьмого года, которые меня раздевают? Нет, вру: не интересуюсь. Про древних - ещё ладно, а современность, особенно те самые годы, - это для меня чересчур. Извини уж. Кроме того, я сильно подозреваю, что ты употребляешь ласкающее слух слово “раздевают” совсем не в том смысле, в каком хотелось бы.
  
   Павел.     2 июля, воскресенье, 11-14
  
  
   Теперь, похоже, моя очередь отвечать по пунктам?
   Итак:
   1) Спрашиваешь, что делать со мной пьяным, ежели я окочурюсь в сауне?  Ответ: то же самое что и с непьяным.  С той лишь разницей, что похороны придется отложить, ибо, будучи тепленьким, могу ко времени не успеть остыть.  А тогда с Олегом я как раз трезвым еще был.  Хотя, честно говоря, теперь уже как бы сомневаюсь, а было ли в действительности то, о чем я тебе, дурак эдакий, трепанул.  А когда и в какой связи он перед тобой отстаивал свою “правильную” ориентацию?  Смотри, это-то и подозрительно: с чего бы он вообще заговорил с тобой об этом?
   2) Ты прекратишь когда-нибудь обзываться?  Смотри, уже докатилась до “оптимиста”.  Рассказываю: год назад (помнишь, когда у меня все развалилось в жизни да плюс я работу потерял и сидел, челюсти на полке, а за квартиру, за машину и по кредитным картам платить все равно надо было), тогда я пошел и купил пистолет.  Нелегально, “с рук”.  Положил его в верхний ящик стола и стал ждать.  Ждать нужной кондиции.  А она, нужная, все никак окончательно не формировалась.  А потом меня начала мучить паранойя: мне все казалось, что в мое отсутствие полиция устроит обыск у меня дома, найдет этот пистолет незарегистрированный и возьмет меня неожиданно и опять-таки тепленького.  И начал я его, точнее, всю коробку, то есть его самого и патроны к нему, везде таскать с собой.  И этого клинического шизофреника вы, сударыня, осмеливаетесь назвать оптимистом?   Что ж, пусть это останется на вашей совести!
   3) Насчет педофильства, Кирюшки и любови (или любви - как правильно?)... Ты не представляешь себе, как много раз задавал я себе этот вопрос: вот вырастет, возмужает и станет мне не интересен...  И у меня готов ответ: нет!  Возмужает ли он, сгорбится ли, растолстеет ли - я его люблю.  Понимаешь, это не вопрос “нравится - не нравится”: не в этом дело!  А в том, что я его люблю.  И когда он окончательно вырастет, женится и вообще пойдет своей дорогой, но вот однажды мне позвонит (не знаю, зачем, может, просто номер телефона моего случайно отыщет), то и тогда у меня все, что на тот момент останется, начнет пульсировать и чего-то там генерировать.  А если он попросит меня с детишками его посидеть, то и посижу, и с каким еще удовольствием!  Хотя на фига я ему в няньки: у него же папа есть и, на самый худой конец, Зинка?
   4) Полчаса назад позвонили оба.  Сначала она.  Бурно интересовалась, поeдем ли мы завтра на полянку оба, ты и я?  Видишь, нас уже друг от друга не отделяют.  Как ты думаешь, не пора ли мне сделать тебе предложение?  Потом он.  С интервалом в пять минут.  И оба сказали, что страшно хотят меня (нас) на полянке видеть и еще более страшно хотят поговорить. О чем?  Молчат.  Бормочут, что, мол, надо поговорить и - все.  Ой, Клар, не нравится мне это!  Может, и правда, обоим нам завтра никуда не ехать?  В конце концов, у меня дома есть французский коньяк и французское же пиво.  А “лобио” - это которое с фасолью?  Класс, только ради всего святого, что у нас с тобой где-то там на задворках подсознания еще осталось, не переусердствуй с кинзой!
   5) На твой следующий день рождения подарю тебе нормальный словарь. Потому что тем, что у тебя есть, пользоваться нельзя: он не содержит самых главных слов. Таких как “анус” или “гриль”. А как, позвольте поинтересоваться, не скатываясь на дворовый сленг, назвать заднепроходное отверстие? Или - по принципу “в СССР секса нет” - скажем, что у советских людей таковое отверстие отсутствует? Что касается гриля, то я еще в детстве с удовольствием кормился приготовленными на гриле овощами и мясом. На даче, например. Ты что, никогда не бывала ни у кого на даче?
   Клара. 2 июля, воскресенье, 18-48
  
  
   Предложение!!! Мне??? Оно у тебя шло так, между прочим, где-то в четвёртом пункте. Но для меня прозвучало в первом, поэтому и отвечаю, прежде всего, на него. Итак - предложение!
   Ну, конечно, пора. Давным-давно пора.
   Мне-то уж так пора, что за кого угодно... Только никто не берёт.
   Ах, да, ты равнодушен к женщинам... Ну, так что ж? Зато у тебя пистолет есть! Ну, ты даешь! Я и не знала. Покажешь?
   Между прочим, по законам драмы пистолету полагается выстрелить, если уж он объявился. Я не уверена, что играем драму, но теперь, после того, что ты мне рассказал про “ружжо”, выстрел должен произойти. То есть, обязан иметь место. Я давно уже боялась чего-нибудь в таком духе, а теперь испугалась окончательно.
   Так что - всё. Решено. Никаких пикников, а устраиваем у тебя на кухне стрельбище. Правда, огнестрельное и дома опасно, а потому внушает мне сильные страхи не то, что при взгляде, а даже при одной мысли, так что, во избежание, воспользуемся лучше лобио, которое, кстати, фасоль и есть, только по-грузински. Итак, наевшись лобио от души, стреляем под французский коньяк, дружно отрыгивая французским же пивом. Класс! Это, между прочим, я живоописнула наше с тобой семейное будущее. Ты ещё не раздумал сделать мне предложение?
   Дальше. Ты очень любишь спать в палатке? А как я ненавижу - и говорить нечего. Вот пусть любители и спят в палатке, а мы нажираемся французского коньяку с пивом и спим, спокойно отстрелямшись.
   После этого, если ты не передумал, то делаешь мне (ну, наконец-то, дождалась!) предложение, которое я, естественно, принимаю. И когда наши, после бессонной ночи в палатках, небритые, вовсю надышавшиеся чистым воздухом, а также испарениями того, что они называют “туалетами”, а я так и уборными не назову, вернутся, то, никому не давая спать, мы будем обзванивать всех с сообщениями о нашем браке. С фейерверком после лобио и пива.
   Во, как!
   А за Кирюшку, прости. Я себя чувствую просто скотиной. Боже мой! Как я тебя дёргала! Прости, ради Бога, не знала и не предполагала, что это может быть настолько серьёзно. Знаешь, чересчур увлеклась своей любовью к его папаше. Вот же эгоистка! Тоже, друг называется. Да. Сочувствую. Перефразируя американцев, зачем нужны равнодушные знакомые, когда есть такие друзья. Кажется, я повторяюсь.
   Слушай, какого этой семейке от нас надо?
   Правда, что это они так за нас взялись?
   Кстати, Олег на тему гомосексуализма не заговаривал, это его кто-то спросил (не без ерничания почему-то, а кто - не помню) и он ответил. Я просто там случилась, имела место быть, то есть.
   Ох, чует моё сердце, неспроста эти звонки. Зинаиды начинаю бояться не меньше, чем твоего пистолета.
   Это ж надо, пистолет с патронами! А если не твой дом в твоё отсутствие, а тебя в присутствии свидетелей обыщут? И, не дай Бог, обрящут?
   Говоришь, “страшно хотят видеть” и поговорить, тоже “страшно”? Двойной кошмар: теперь вся трясусь, как в фильме ужасов.
   А на дачах бывать не пришлось. У моих знакомых не было ни дач, ни машин.
   Оба слова, “заднепроходное” и “отверстие” в моём словаре есть. Нет только короткого, того самого, из четырёх букв, которое объединяет оба эти понятия в жаргоне. Поэтому, я не только в литературе, но и в переписке стараюсь не употреблять. Не скажу, что в принципе против бранных слов, даже наоборот, но в письменном виде избегаю, в основном, именно потому, что боюсь какую-нибудь не ту гласную поставить (если слова в словаре нет). Понимаешь, слишком много ошибок настрогала в жизни: грамматические уже просто будут ненужными излишествами. Так что, против словарей-подарков ничего не имею. И подороже, подороже, пожалуйста: не бриллианты даришь. Чтой-то я развеселилась не в меру - ух, что будет! Чур меня!
   Павел. 3 июля, понедельник, 9-28
  
   Что значит - “за кого угодно”?  За меня!  Ты, похоже, меня не только за мужчину, но и вообще за человека не держишь.  Идея кухонного стрельбища фасолью гениальна!  Над этим местом я долго ржал, представляя, так сказать, сцену в движении.  А не продать ли это Мишке твоему любимому на предмет стихом нашу с тобой семейно-фасольную жизнь описать?
   Знаешь, с пистолетом этим не знаю куда деваться.  Дома оставлять страшно.  С собой все время таскать страшно.  Пойти “на угол” и продать - еще страшнее: покупатель наверняка окажется переодетым полицейским и... тюрьма, баланда, параша...
   Рано-рано утром позвонил Кирилл (знает, что я обычно рано просыпаюсь).  Рассказал анекдот (довольно серенький, в этом жанре ему до его папы да-алеко).  Звучал грустно.  Я так понял, что у них дома вчера что-то происходило, какие-то разборки, но он в детали не вдавался, а я расспрашивать не стал.  И вдруг подумал: представляешь, что будет, если Олег узнает (увидит, услышит, сообразит), что я охмуряю его сына!?  И кому докажешь, что не охмуряю я его, а всего-навсего приручаю?  Мне же тогда что: первым же самолетом на Колыму?  Или немедленно стреляться?  Знаешь, подожду-ка я избавляться от “ружжа” своего.  И как ты думаешь, не об этом ли Олег с Зинкой поговорить со мной хотят?  Хочется верить, что все это бред, просто навязчивая идея, а поговорить планируется насчет вбухивания куда-нибудь моих денег и зарабатывания на мне процентов - только и всего.  Из тебя они все соки высосали, теперь за меня намереваются взяться.  Денег моих им не видать - просто потому, что у меня их нет, и, значит, такого разговора мне бояться нечего.  А вдруг все-таки...  И тогда не ехать на полянку означает голову в песок.  Но такая позиция еще ни одного страуса не спасла.
   Кларисса, ну не знаю я, ехать или не ехать!  Давай так: ты приезжай, мы это дело за пять минут перекурим и решим.  А?  В любом случае, готовлю свой фирменный коктейль и жду тебя с лобио...
   Клара. 3 июля, понедельник, 11-09
  
  
   Пашка, во-первых, отстань с замужеством. За человека я тебя держу, но для целей брачных, уж прости великодушно, мне нужен мужчина. Хотя, разумеется, возражать против того, чтобы он оказался человеком, не стану. Хочу, наконец, тоже плодиться и размножаться, а ведь ещё год-два - и всё. А скорее всего, и сейчас уже поздно. Приехали. Но знаешь, лучше останемся друзьями, так что, стреляй уж с кем-нибудь другим.
   Во-вторых, прекрати делать намёки на Олега в связи с моими деньгами. Всё равно, я тебе не верю и верить не желаю. Не мог он - слышишь? - не мог обжуливать меня нарочно и планомерно. Я думаю, что знаю Олега лучше, чем ты. И на этом закончим. Не хочешь, чтобы он тебе помог сделать вложения, - дело твоё, но мне тоже разреши, пожалуйста, принимать свои решения.
   На пикник ехать не желаю, как смерть, но если уж тебя так тянет, - то чёрт с тобой. Только, имей в виду: ночевать там отказываюсь категорически. Я - цивилизованная женщина. Я не в силах спать в палатке, мне мерзко заходить в общественную уборную да ещё обходиться без утренне-вечернего душа. Ко всему прочему, сильно надоело отбиваться от приставаний Мишки, который как напьётся, а пьян всегда он, так распускает свои вонючие лапы. Меня он уже попытался за сись... пардон, за грудь схватить, и с каждым разом отбиваться от него всё труднее. Поэтому, если тебе уж так позарез понадобился этот злосчастный пикник, то имей в виду: в какой кондиции ты бы ни был, не позже двух ночи я уезжаю, а ты как хочешь. Думаю, что тебе лучше со мной. Потом я у тебя досплю до утра.
   Всё. Иду жрать собирать. В принципе всё готово, распихать только. Сейчас одиннадцать, значит, где-то к часу, плюс-минус буду у тебя. Компьютер на предмет почты смотреть до отъезда не буду: если что срочно, звякни, домой или по сотовому.
   Надоели все и всё.
  
   P.S. А пистолет свой сунь себе в одно место.
   Да выкинь ты его к чертям собачьим в Тихий Океан, на фиг он тебе нужен, расстраиваться только. Впрочем, о твоих прогнозах поговорим. Надеюсь, не всё так мрачно.
  
   P.P.S. Даю тему для беседы в машине. Eсли всё-таки решимся поехать на пикник. Просто, интересная штука. Помнишь соседского рыжего кота? Иногда забредает ко мне, ты его ещё норовил накормить венгерским салями из русской деликатесной. Так вот. Повадился его навещать товарищ - чёрный, роскошный, даже вальяжный какой-то. Вот они играют вместе, а раз я заметила: чёрный на рыжего заскакивает сзади, а тот вопит и метелит нахала. Потом опять они играли, потом несколько раз повторилась история с неудачным совращением. В конце концов, сегодня выглянула и наблюдаю такую картину. Оба кота лежат под лестницей. Рыжий положил черному лапу на шею. Обнимает, как женщина. Ласкаются, как будто не два кота, а голубь с голубкой. Так что же это: природа? Генетика? Или тот добил-таки этого?
   Всё. Встретимся - доболтаем.
   Клара. 4 июля, вторник, 9-02
  
  
   Доехала на “ура”. Живая. Сейчас под душ - и спать.
   Настроение - не дай Бог! Телефон отключаю. Мне надо выспаться, а то в твоей курилке, которую ты называешь “комнатой для гостей” не сомкнула глаз. Казалось, утро не наступит никогда. Впрочем, оно, похоже, так и не пришло. Это пишу не я: это пишет моя не выспавшаяся депрессия.
   Ладно. Привет.
   Павел.   4 июля,  вторник, 10-30
  
   Когда проснешься и включишь телефон, набери меня по сотовому.  Пять минут назад позвонил Кирилл.  Он не в себе, да и я с такого бодуна будучи разбуженный...  Единственное, что я понял, это то, что Олег и Зинка в больнице.  В какой именно и что они там делают, не знаю.  Сейчас я под холодный душ, за баранку и к Кириллу.  Хотя в моем состоянии вероятность того, что я доеду до места назначения или тоже окажусь в каком-нибудь медицинском учреждении, примерно одинакова.  Лови меня по сотовому.  И ведь ни до кого не дозвониться: все еще с полянки не приползли!
  
   Павел.   4 июля, вторник, 16-45
  
  
   Прости, забыл включить сотовый.  Они не в больнице.  Точнее, не совсем в больнице: они в морге.  Оба.  Кирюшке позвонили в девять утра из полицейского управления, потом приехали - пока я в человеческое состояние под душем возвращался, - вопросы какие-то задавали, он не помнит, какие, и потом сказали насчет морга.  Я от него позвонил в “Дженерал”, там долго искали по бумажкам и наконец подтвердили.  Я туда поехал.  Не знаю, зачем поехал: сначала никого не мог найти вообще (праздник ведь сегодня), а когда нашел кого-то, эта кто-то сказала, что ими занимается полиция.  Обломавшись об эту бюрократиху от медицины, вернулся к Кирюшке, но его уже дома не было.  И вот сижу у себя дома, что делать - не знаю, крыша уехала вконец, и больше всего хочется нажраться и забыться, но боюсь: кто знает, когда водительские способности мои могут понадобиться?  И где Кирилл?  И что вообще происходит?  Наверно, все-таки нажрусь...
   Клара. 5 июля, среда, 9-48
  
  
   У тебя самое главное - нажраться!
   Впрочем, должна признаться, что вчера сделала то же самое (скажи мне, кто твой друг!). Никак не удавалось заснуть, понимаешь? Вот и наклюкалась твоим коньяком, который ты когда-то завёз. Не первый раз уже назюзюкалась. И на твой сотовый не звонила.
   И кто только придумал эти проклятые пикники! И зачем мы поехали - ведь не хотели же! Вот два дурака, чтобы голову, блин! - в песок не прятать. Интеллигенты грёбаные...
   Я в полном расстройстве. Завтра на работу, а не соображаю ни черта. Глаза раскисли, нос распух, да и вся остальная рожа какая-то расквашенная, помятая. Взглянув случайно на себя в зеркало, наконец, поняла: вот именно это состояние, пардон, лица и называется: “кирпича просит”. Что с Кириллом? Встретился ли ты с ним, наконец? На самом кемпинге я его что-то не видела. Был он?
   Пашенька, неужели это не кошмарный сон и не пьяный бред? Да, я знаю, такими вещами не шутят.
   Олега нет. Моя жизнь кончена. Даже, если я жива физически, душа всё равно мертва. Ведь больше ничего в жизни не было, кроме этой любви. Почему кому-то надо было стрелять в него, а не в меня? Ведь убил-то он этим выстрелом нас обоих, а мог бы - одну меня...
   Да, конечно, дружба с тобой - но я не тот человек, с кем можно долго поддерживать отношения. Я знаю, ты тоже меня оставишь. Меня все всегда бросали. Теперь стало ясно, почему. Потому что меня нет. А есть только тень. Чёрная и жуткая. Подумать только, ещё два дня назад я шутила и на что-то надеялась.
   Паша, сообщи, если узнаешь чего нового. Мне же никто, кроме Зинаиды не звонил... За мужей своих боялись наши дамы. Если бы они знали, как сильно мне не нужны их мужья! А Зинаиде чего было бояться? Знала ведь, что Олег - её. Уж это-то наизусть знала. Хоть вливала яд, но и сообщала новости. Всё. Больше никто, кроме тебя, звонить не будет. Да и ты скоро прекратишь.
   Пустота. Тьма.
   Кажется, коньяк остался. Пойду допивать.
   Теперь у нас с тобой будет много общего: океаны спиртного.
   Боже мой, ведь ещё похороны впереди!
   Павлуша, а как ты? Пьёшь, небось?
   А у меня ещё чуть коньячку.
   Хочешь выпить? Твоё здоровье.
   Хоть бы на клавишу правильную попасть.
   И это ты называешь хэппи эндом?
   Павел.     5 июля, среда, 12-22
  
  
   Клариадна, прекрати!  Не нажирайся одна более суток подряд.  Потому что иначе это уже будет запой.  Или то, что благодарные потомки назовут синдромом имени меня.  Жизнь для тебя не только не прекратилась, а наоборот - начинается.  Ты была все это время (кстати, сколько у тебя это с Олегом тянулось?  Год?  Три?) под гипнозом: ничего и никого вокруг не видела.  Теперь отопьешься, отревешься, отсморкаешься и...  Ты же молодая (сороковник - делов-то!), красивая, умная, интеллигентная, страстная (ну я-то знаю!), загадочная (о, это ты умеешь!).  То, что произошло - для тебя есть освобождение - и только.  То есть, если писать детектив по принципу “ищи того, кому это выгодно”, то избавиться от него выгодно было в первую очередь тебе.  Не понятно, правда, причем тут Зинка.  Разве что, “заодно”, по-чапаевски: “всех перестрелять!”  Ну, извини, ну, не буду, чего-то юмор черный из меня попер...
   Не брошу я тебя.  Потому что люблю.  И, помнишь, мы уже однажды договаривались: я оставляю за собой право любить, кого хочу?  Посмотри вокруг: кто у меня, кроме тебя, есть?  Пусто.  Знакомых - пруд пруди, вон, телефон раскалился (правда, и повод такой, вся тусовка на уши встала, но и без повода знакомых хватает, я ведь - животное общественное, от людей, как ты, не шарахаюсь).  Но и - все.  Шаг влево, шаг вправо - попытка к бегству.  То есть, пустота...  Как тебе удалось собой эту мою пустоту заполнить - не знаю.  Зачем - то есть, зачем я тебе - тоже не знаю.  Да в общем-то и знать, наверно, не хочу.
   Ну, вот ищу я себе кого-то.  Тихо так ищу, незаметно, ни для этого “кого-то”, ни - иногда - для себя самого.  Кого-то вроде Кирюшки.  Да не малолетку я непременно ищу, что ж ты так сразу!?  А такого, с которым рядом легко и тепло.  Как объяснить?..  Ну, когда с работы домой, сломя голову, несешься, потому что за день смертельно соскучился.  А у меня такого никогда не было.  Много всякого было, особенно по молодости (а уж ты-то точно меня за старого развратника держишь, да не ты одна), а такого - не было.  Ни разу.  А хочется.  Знаешь, меня в детстве учили, вставая из-за стола, говорить “спасибо”. Разучился: некому “спасибо” говорить. А жизнь-то... сколько той жизни осталось?
   Все, закругляюсь на сегодня и еду к Кирюшке.  Он как исчез вчера, так я его не могу поймать.  И на звонки не отвечает.  Приеду, сяду под домом и буду ждать.  И может, черт с ней, с работой завтрашней?  Ну, заболел я - и все.  А может, и тебе заболеть?  Лови меня по сотовому, если что, не стесняйся.
  
   P. S. Среди прочих, позвонил твой любимый Мишка.  Был на удивление трезв.  Высказал крутую идею.  А что, говорит, если это не случайные грабители, а один из нас?  Ведь, ну, какие, говорит, такие грабители ночью в горах посреди лагеря сразу всю семью стрелять станут?  Во вопросик, а?  Это я к тому, что, мол, кому выгодно было так, чтоб обоих?..  Мне лично ничего умного в голову не приходит.  Ау, Агата Кристи!..
   Клара. 6 июля, четверг, 10-33
  
  
   Ты знаешь, Павлуша, после твоего e-mail, меня не покидает чувство, что твоя любовь ко мне странной не выглядит. Наоборот, читается, как самая настоящая. Если бы я не знала, кто ты есть, я бы подумала, что ты мне действительно объясняешься в любви. На сердце одновременно сумрачно и тревожно. Щемит. Надо же! Впервые в жизни мужчина мне близок, любит да ещё жениться хочет. И он должен был оказаться “гомо”. А после всех фильмов, что я пересмотрела на эту тему: я так понимаю, что обратная трансформация, то есть возврат к женщине, невозможен. Впрочем, это ведь неважно. Особой роли не играет, поскольку достаточно и других “но”.
   Семья убиенная. Кровавые мальчики. Бедный Кирюшка, каково ему теперь-то. Ты, конечно, люби, кого хочешь, но всё-таки, прошу тебя: не трогай “нецелованных”. Чтоб самому же тебе не стыдно было себе в глаза смотреть. Ну, и за бесцельно прожитые, естественно, как же иначе... А то ведь совесть поболее да пострашнее любви замучает.
   Мне вряд ли удастся когда-нибудь забыть Олега. Я готова душу дьяволу продать за то, чтобы выяснить, кто его убил. Признаюсь, иногда мне кажется, что эта сделка уже совершена... Боже мой, что только я не отдала бы сейчас, чтобы не поехать на этот злополучный пикник два дня назад! Подумать только: всего два дня прошло. Или три? Всё спуталось в голове. Как здорово было бы, если бы можно было вернуться по времени в точку, где случилась ошибка... И перепоступить... Например, попасть с Олегом не сюда, во Фриско, а хотя бы в Лос-Анджелес. И не встретили бы Зинку. И судьба промахнулась бы... Впрочем, кто знает, что произошло бы тогда!
   Интересно, могло это оказаться самоубийством? Как ты думаешь? Все-таки, негодяем Олега не назовёшь. Несмотря ни на что, он был порядочным человеком, просто запутался... Стыдно стало... Совесть, опять же, замучила... Если всё, что ты мне рассказывал о нем, - не шутки и не враньё. Даже страшно подумать, что твои намёки по поводу денег могут оказаться правдой, но и Зинаида ведь тоже говорила... Да, о мёртвых или хорошо, или ничего. А помнишь, ты когда-то сочинил что-то типа “Ах, Зинка, Зинка, дерьма корзинка”.
   Ты не знаешь, какая-нибудь официальная версия есть?
   Паш, видно, я ещё не оклемалась. И не выспалась. Ведь нас, наверно, допрашивать будут. А у меня в голове, как в доме Облонских: всё смешалось. Боже, как тут быть спокойной? Олега нет. Павлик, представляешь? Нет, как будто и на свете не было. Два дня назад существовал живой человек, с тёплыми руками, сильными плечами, бёдра у него были какие-то стройные, в отличие от всех других... Взгляд пронзительный... Израненный... И я его обожала. Поймала себя на том, что вот я и пишу о нём уже в прошедшем времени.
   Ты меня Агатой Кристи назвал? Да, пьяная и засопленная Агата. Нет, на самом деле, пить со вчерашнего дня уже не могу: всё же я не алкоголик по призванию. Зато, что касается соплей - то хоть открывай фабрику по производству. Сама себе противна! Я даже не думала, что в состоянии столько и так усердно плакать и рыдать. Хоть бейся головой о стенку: его нет. В гробу я видала такое освобождение! Зачем оно мне, когда высшим счастьем на земле было просто сидеть с Олегом за одним столом. Ведь это так много - время от времени видеть любимого человека, общаться с ним.
   Но гипноза не было. Была действительно любовь. Вечная, нетленная, - как там её ещё называют, когда она такая сумасшедшая и не уходит. Какая сволочь подняла на Олега руку? Зачем? Пусть он неосознанно причинял боль мне - но ведь это моё личное дело.
   Между прочим, обстановка действительно похожа на ситуации Агаты Кристи: замкнутое пространство, ограниченное количество действующих лиц (из которых мы знаем почти каждого), проследить мотивы и алиби сложно. Особенно алиби. Ведь у Агаты, насколько я помню, присутствует не больше десяти-двенадцати участников действа, а нас сколько было? Никогда не удаётся определить, даже приблизительно.
   И вот, смотри. Тьма. Костёр. Вокруг костра сидят в стельку уделанные алкоголем русские эмигранты и хором, с горящими сигаретами на устах, поют под гитару. У того, кто играет, на губе чаще всего, не зажжённая сигарета, а давно погасший окурок. Ворота теоретически заперты, но отпереть, во всяком случае, изнутри, может любой: мы же с тобой вырвались...
   Да, так вот сидит в кромешной тьме, скудно освещаемой в одной точке светом костра, группа в тридцать-сорок человек. На мой далеко не точный глаз. Все эти люди к местам не пришиты. Они приходят, уходят, опять приходят: движение хаотическое. Ну, допустим, отбросим несколько человек, исполнителей, которые бренчали, что называется, безвылазно... Да ещё те, кто сочиняет песни-стихи... Бедняги авторы просиживают ночи напролёт в ожидании своего часа прорваться через непробиваемые ряды исполнителей, чтобы схватить малейшую возможность выступить. В общем, желающих себя показать пока в сторонку. Не забудем, что в уборную тоже всем надо. Чёрт, даже при такой раскладке, всё равно остаётся уйма подозреваемых. Да, не завидую американским детективам, которым придется вести следствие.
   Кстати, я сейчас почему-то подумала, что Мишку ещё ни разу со времён знакомства с ним, трезвым не видела. Даже когда он только появляется, он уже всегда чуть-чуть навеселе. Или я ошибаюсь? Почему творческие люди так много пьют? Почему ты так страшно пьёшь? Почему я не могу?
   Паш, не думай, разумеется, на самом деле, мне лестны все твои “признания” (не зря же в душе щемит), но ты меня всё-таки ещё не очень хорошо знаешь. Иногда я чувствую, что человек и сам-то не знает возможностей своей души. Не мозга, а именно души. Каждый из нас установил, учредил набор понятий, которым себя оценивает (так же, как и других). Вот у тебя для меня образовалась целая бригада эпитетов: молодая, красивая, умная, интеллигентная, страстная (фиг ты знаешь!), загадочная (ну да!). А разве этот набор изображает меня? Интеллигентная? А как материться умею! Молодая? Это в сорок лет-то? Красивая - понятие растяжимое, умная - тоже. Что там у тебя ещё? Страстная, загадочная, - эти моменты уже из области фантастики.
   Что мы, например, знаем о Мишке? Алкоголик. Сочиняет смешные песни, здорово их исполняет, ну, хорошо, талант. Руки по бабским прелестям у него чешутся. Хотя, на что он может быть способен при таких дозах спиртного? Тоже, мужик ещё: я бы сказала, тихое несчастье, но робким-бесшумным его совсем уж не назовёшь: когда хватает гитару, превращается в тигра. Но! Можем мы из выше сказанного сделать вывод, что Мишка способен или неспособен на убийство?
   Или ещё пример, - Сюська? Заметная, постоянно скачет в глаза. Трещит чересчур. “Ах, Одесса, ох, Одесса”. Любит красивые слова. Олега, между прочим, не переваривала. Адика своего сживает со свету. Доконают меня когда-нибудь эти одесские имена. Ну, ладно, Сюська: это, наверное, Сусанна, значит. А что - Адик? Адам? Адольф? Но какая еврейская мама может назвать своего ребёнка Адольфом? Сюська даже на меня раз напала и стала рассказывать, какое он г..., Адик ейный. Я, как дура, час стояла перед ней, глазами хлопала, не знала, куда деваться. Пока он сам не набежал с криком, что голодный. Тоже новость: голодный Адик.
   Ну и что? Мог он убить? Или она? Да Сюська-то от костра не отходила: рвалась в бой, как петух. Очень уж ей хотелось прокомментировать и критикнуть.
   Про Адика не помню, но уверена: если и отлучался, то по столам, в поисках пищи. Это ж надо, такая худоба зелёная, и куда там столько влезает?
   Да, а что за новая бардесса там с Мишкой общалась, не знаешь? Кто такая, откуда взятая? Кто её к нам завёз?
   Интересно, если мы так переберём каждого, выясним что-нибудь?
   Не люблю я это твоё слово “тусовка”. Даже не знаю, почему не люблю. На нервы действует. Но взаимоотношения нашей группы изображает. Мы друзья? Товарищи? Просто знакомые? Да нет, тусуемся вместе. Курим, поём, спорим, непонятно, о чём, и водку пьём.
   Между прочим, маленькое дополнение. Я только что охарактеризовала наших знакомых так, что непонятно, о ком пишу. А ведь речь идёт об интеллигенции: учителя, математики, инженеры, шахматисты... Та же Сюська - ведь она знает наизусть всю поэзию серебрянного века, а Лизка - просто ходячая энциклопедия. Мужья, правда, проще, но всё-таки, скажи мне, кто твоя жена... Зинку, конечно, за интеллектуалку принять было невозможно, затесалась в эту компанию скорее случайно, из-за Олега... Но Зинка среди нас и играла роль привлекательной женщины (каковой и являлась), с которой танцуют, тискаются, но в беседах особо не считаются. Глупой не была, но высокие материи её не интересовали...
   Такое впечатление, что мой телефон вообще онемел.
   Так ты не знаешь, был Кирюшка на пикнике или нет?
   Паша, мне пришла в голову ужасная вещь. Проверял ли ты после пикника свой пистолет? Он всё ещё у тебя? Немедленно проверь и напиши. О Господи!
   Павлик, немедленно дай ответ насчёт пистолета, иначе я опять спать не смогу. А мне сегодня обязательно надо выспаться: на работе носом клюю. По экрану какие-то зелёные черти бегают... Уж я сегодня наработаю...
   Павел.    6 июля, четверг, 23-08
  
  
   Клар, не обижайся, что не отвечаю: меня нет.  То есть, меня нет дома.  Я у Олега... то есть, у Кирилла.  Два часа назад отловил его идущим (бредущим, ползущим) домой и решил остаться тут на ночь.  Подробности потом, не обижайся.  А завтра с утра займусь похоронами.  Вот уж не думал, не гадал...  У них же никого нет!  Представляешь?  Географически ближайшая родня - в Нью-Йорке.  А тут, согласно Кириллу, какие-то внучатые дедушка с бабушкой.  Так кто же, если не я?..  Хорошо, мальчик коньячок в доме раскопал, а не то хоть собственные похороны организуй.  До завтра...
   Павел.   7 июля,  пятница, 9-04
  
   Привет.  Как ты там?  Коньяк еще не кончился?
   Кирюшка вчера выглядел ужасно.  Нет, не пьяный, не грязный, а - ну, ужасно, и все, не могу объяснить.  Сам попросил меня остаться ночевать.  Не объяснил, почему.  Но чего там объяснять?  И так понятно.  А ему неловко, наверно: большой все-таки парень, мужчина, можно сказать...
   Спал я на диванчике в гостиной (ну, не в их же кровати!).  Полураздевшись.  Да, собственно, как бы и “полуспал”.  Полночи с коньяком просидел на полу в коридоре возле Кирюшкиной двери.  Она была не закрыта, и я видел его очертания, слышал дыхание и долго не мог заставить себя уйти. Однако изношенный организм запросил пощады, и я уполз в гостиную.
   Знаешь, еле дожил до утра в этом страшном месте.  Теперь убегаем с Кирюшкой по делам, ну, по тем самым...  Вторую ночь я здесь не выдержу.  Свихнусь.  Попытаюсь забрать его к себе.  Так что вечером я буду дома.  Прочту письма от тебя (надеюсь, ты меня еще не забыла и пишешь?).  Отвечу.  Все.  До скорой связи.
  
   Павел.     7 июля,  пятница, 22-14
  
  
   Привет, старушка!
   Ну, наконец-то я дома!  Устал, как брянский волк в период случки.  Если бы не Мишка наш (он взял выходные на работе и мотался, трезвый и печальный, вместе со мной, а иногда и вместо меня), если бы не он, не знаю, что и как я успел бы.  Он, например, родню “дальневосточную” (нью-йоркскую, то есть) разыскивал и обзванивал.  На предмет похорон: что, где, и когда.  Оттуда несколько человек собираются прилететь.  Наших ребят он обзванивал тоже.  Тебе, надеюсь, позвонил?  Похороны послезавтра в два часа пополудни. Поминок никаких не организуем - разве что стихийно сложатся.  Во-первых, национальный вопрос.  Никто, включая Кирилла, точно не знает, “ху из ху”.  Олег, похоже, был русским.  Зина, похоже, еврейкой.  Мы замучились с выбором ритуала собственно похорон, тут уж не до поминок: у какой нации как поминать положено и положено ли вообще?  А во-вторых - где это мероприятие устраивать?  Не в их же пустой квартире!  А где тогда?  У меня?  У тебя?  В доме престарелых у тех внучатых родственников?  Так что эту часть мы с Мишкой решили пустить на самотек: как будет, так пусть и будет.  Пара пузыриков и бумажные стаканчики у меня в багажнике лежат.  На всякий случай.  И пистолет тот злополучный, который заставил тебя так поволноваться, тоже в том же багажнике.  Не брал я его на полянку: в своем багажнике забыл, а мы же на твоей машине поехали.  Так что “ружжу” этому ежели и суждено выстрелить, то в другой раз.
   Кирилл у меня.  Вместе со сменой белья и зубной щеткой.  Я боялся, что уговаривать придется.  Ан нет, ни фига, как будто только и ждал приглашения, обрадовался даже.  Сидит, мультики смотрит... какое он все-таки дитя еще!  Cмешной такой: никак не может решить, на “ты” ко мне обращаться или на “вы”, и все время путается.  С одной стороны, сказывается строгое воспитание.  С другой - мы же друзья и, по его годам, друзья старые...
   А я распечатал твою и-мейлу, сижу вот, читаю и перечитываю.  Старушка, ты никогда себя в прозе не пробовала?  Мне даже жаль, что послание предназначено только мне, то есть я не могу показать это произведение критикам.  Офигенное письмо!  И в нем - вся ты. 
   Можно, я отвечать буду снова по пунктам?  Ну, прости, пункты - это мой пунктик. Впрочем, это ведь первоначально было твоей идеей: изъясняться при помощи пунктов, как в научных рефератах. Так что терпи. А мне так даже проще. Я столько лет учительствую, что привык.  Помнишь: мелом на доске да по пунктам?  “Дети, если нет вопросов по третьему пункту, переходим к пункту четвертому.”  В конце концов, ты столько мне всего прощала, прости уж заодно и эту слабость.
   Первое.  Про пистолет.  А, уже ответил...
   Второе.  Про определения.  Ты обозвала меня “гомо”.  А ведь “гомо” в переводе с мертвой латыни на живой русский - это “человек”. А “человек” - помнишь, у классика? - звучит гордо.  Так мне что, уже можно гордиться собой?  Называй меня так всегда теперь, пожалуйста!  А если серьезно, то я тебя люблю.  Пусть тебе это извращением каким-то кажется, да и самооценочка у тебя, прям скажем, не на высоте.  Однако такого человека (подчеркиваю, не бабы, телки, сучки и т. п., а человека), как ты, в моей жизни еще не было.  Мы - друзья?  Отлично!  Значит, у меня никогда прежде не было такого друга.  Но ты стоишь гораздо большего, чем только дружба.  А насчет “трансформации” меня обратно в “нормальные” - даже и не знаю, что сказать.  По молодости, когда стоит (причем не на кого-то стоит, а просто стоит, и все), я пробовал с девочками.  Три раза пробовал.  С разными.  И каждый раз, как бы пьян я ни был, на какой-то точке все прерывалось, растворялось, уходило в никуда и, по возможности, превращалось в шутку - во избежание объяснений и извинений.  Знаешь, вот сейчас иногда смотрю свои собственные старые фото - классный пацанчик был, мечта педофила.  А тогда я так ненавидел себя (свой рост, свои нескладные ручки-ножки), что сказать первому девочке (да кому бы то ни было!) “хэлло” было бы равносильно прыжку в пропасть.  В пропасть не напрыгаешься, ну, вот и “хэлло” свои я, сидючи тихо по углам, при себе держал.  Сейчас, в мои сорок два, я чувствую себя “в порядке” и, в отличие от тебя, дурочка, более не комплексую.  И люди это чувствуют.  И я чувствую, как они, люди, причем, обоих полов, тянутся ко мне.  Для особо непонятливых поясняю: это я тебе лекцию читаю на больную тему, а будешь упорствовать, примусь за практическое занятие.
   Третье.  “Официальная версия”.  Ща, так они мне и сообщат!  Знаю, что было вскрытие или что-то в этом роде, и - все.  А пока что телефон и мои уши разрываются от догадок и сплетен.  Такие версии предлагаются, что и лысый повторно облысеет.  Вплоть до точечного попадания нейтронной бомбы.  Потому что, говорят, палатка же цела, значит, бомба была не атомная, а нейтронная.  Вот так!  Нравится?  Я сам, честно говоря, пока что просто не в состоянии на чем бы то ни было сконцентрироваться, и в голову приходит только одно: “ищи, кому выгодно”.  Давай послезавтра, после всего, к этому вернемся. Конечно, если я не употреблю все содержимое своего багажника.  А хочется употребить.  Страсть, как хочется!  Чтобы в стельку, в сиську и чтобы ни одной мысли!  А то ощущение такое, что мои полушария разъезжаются.  Прямо, как Африка с Южной Америкой.  И ведь допросы будут, ты права...  Замкнутое пространство, ограниченный круг подозреваемых, “кто?” и “за что?”...  Бедные мои полушария!
   Насколько я знаю, убили их между 2-мя и 3-мя.  А мы с тобой уехали до 2-х часов ночи: без десяти или без пяти.  Помнишь, у палатки Кофманов мы с Йоськой принимали на “посошок” (на наш с тобой “посошок”) и время еще друг у друга сверяли, как заговорщики, а ты молча, но заметно закипала у меня за спиной?  Так вот, сошлись мы и с Йоськой, и с Лизой его на том, что время было час тридцать пять,  Помнишь, мы еще колыбельную по этому поводу спели, что-то типа “час тридцать пять - пора всем спать”?
   Четвертое.  Кирюшки на полянке не было.  И вот почему.  Накануне вечером Зинка, как я понял с его, Кирюшки, слов, устроила “сцену”.  При отце, Олеге, то есть, требовала от мальчишки признания в том, что у него со мной были “отношения”.  Ну, что мы с ним трахались (извини за термин).  И не просто признания самого факта, а деталей, чуть ли не позиций.  Обзывала его, Кирюшку, такими словами, что я тебе не могу повторить, и требовала, чтобы Олег был, наконец, мужчиной и отцом и разобрался со мной, совратителем, по-мужски.  Вот так.  Теперь мне понятен их настойчивый интерес в плане моего присутствия на полянке.  И понятно отсутствие Кирилла: он умолил их разрешить ему остаться дома, не хотел проходить через этот кошмар еще раз.  Сидит, вон, сейчас, мультики смотрит...  Мать его еще маленьким на Олега бросила (Олег мне сам рассказывал, та тогда совсем еще девчонкой была) и испарилась в неизвестном направлении.  Что и как с ним теперь будет?
   Пойду ему постелю.  А то вдруг усну раньше его?  До завтра, старушка.
   Павел.  7 июля, пятница, 23-50
  
  
   Тук-тук, это снова я.  Ты хоть успеваешь читать мою писанину?  Я-то который уже день тунеядствую, работу прогуливаю, а ты же работаешь.  Плюс рыдаешь - а это тоже много времени отнимает.
   Извини, но просто не могу с тобой не поделиться: крыша моя все дальше и дальше отъезжает к туманному горизонту.  Отправил я тебе предыдущую и-мейлу (ты, кстати, ее получила?), постелил Кирюшке в гостиной на любимом его диванчике (на котором он столько вечеров по-турецки просидел), выдал парню полотенце и отправил под душ.  Нацедил себе полстаканчика своего фирменного (у меня это стало ритуалом, обозначением границы между дневным “you must” и ночным “you may”).  Сигареты кончились, пошел в спальню за новой пачкой, прохожу мимо ванной комнаты и вижу: дверь нараспашку, и в ванне за стеклянной дверцей Кирилл, мокрый, под душем фыркает.  Обложка порножурнала, блин!  Я прибалдел, не зная, что и подумать.  Поглазел с отвисшей челюстью на него, голенького, потом не выдержал, кашлянул и поинтересовался, почему он дверь не закрыл?  И еще пошутил, что-то вроде, не просквозит ли?  А он, вынырнув из-под воды, совершенно серьезно спрашивает: а что, разве можно было закрыться?  Потому что, дескать, дома ему закрываться не разрешали.  Кроме как на пожать плечами, у меня сообразительности ни на что более не хватило.  Сказал только, что буду ждать его на кухне.
   Откопал свой самый теплый свитер - пуховый, я его еще оттуда привез, свитер этот вместе со мной пережил и застой, и перестройку, и развал державы, - натянул его на полумокрого Кирилла, жестко пресек его поползновения дотянуться до очередной кока-колы и заставил пить горячий чай.  И вот мы пьем - он чай, я, ну, то, что обычно, - и он рассказывает.  Дома ему не разрешали запираться в ванной комнате.  Точнее, Зинка запрещала, а Олег не вмешивался.  Ее аргумент: мы - семья, нам стесняться друг друга нечего.  Она и сама не запиралась и каждый раз звала кого-то спину себе потереть.  Этим “кем-то” всегда оказывался Кирилл.  Я так понял, что Зинка нарочно все это устраивала до того, как Олег домой возвращался.  И к Кириллу врывалась, когда хотела, и спинку терла.  На мой вопрос: “Только ли спинку?” - ответ был: “Не только.”  Дальше спрашивать у меня язык не повернулся.  Вот тебе и дитя “невинное, нецелованное”...
   Ладно, прости уж, Кла, опять я обмочил твою жилетку... Но ты сама виновата. Ибо первая начала: и про плечо, и про жилетку. Так же, как с объяснениями “по пунктам”. По-видимому, я действительно не творец, не в состоянии генерировать идеи. Зато с удовольствием краду чужие (твои, например) и нагло ими пользуюсь. Давай назовем меня “разработчиком”. Ну, не “плагиатором” же!
   Выгляни в окошко: погодка-то разыгралась, холодно, ветер мерзкий, разве что дождя пока нет, а нам на завтра только этого и не хватало.  Их привезут из морга на кладбище в час дня, мне к этому времени надо там быть.  За тобой заехать, старушка?  Для нас обоих день будет нелегким, но, увы, придется через это пройти...  Постарайся хотя бы выспаться.  У тебя коньячок тот еще остался?
   Клара. 9 июля, воскресенье, 1-03
  
  
   Паша, последнее твоё письмо заставило меня немедленно взять себя в руки... Или, по крайней мере, попытаться. Прости, что не отзывалась в эти дни: тоска загрызла. Любимый человек погиб, понимаете? Не знаю, как меня за это время с работы не попросили, столь мало я там соображала. Никогда даже в голову не приходило, что могу так долго не спать - сколько уже ночей. Слава Богу, сегодня суббота. Вернее, “уж полночь бьёт”, значит, - воскресенье. Если бы не твои последние откровения, я, может быть, забылась бы, заснула, наконец. Но тебе сейчас, кажется, ещё хуже, чем мне, поэтому я чувствую, что мне пора приходить в себя. Что случилось, то свершилось. Когда-то, маленькая, я не понимала, что такое “быльём поросло”. Вот и теперь то, что произошло, не укладывается в голове. И странно, что жизнь продолжается. Не моя (моя кончена, что бы ты об этом ни думал), а вообще.
   Слушай, как ты отважился ночевать там? Герой! Мне и подумать страшно, не то, чтобы ночевать, а к гаражу подъехать. Забыть хочу! Чтоб ничего не мучило память. Вот так, головой под одеяло, - и никогда больше не проснуться. Паша, ничего не помогает! Как же спастись от проклятых мыслей! А теперь ещё твой последний рассказ. Час от часу не легче!
   Ты, как будто, не и-мэйл, а роман пишешь. С продолжением. Павлуша, умоляю тебя, не верь Кириллу! Держись, как только можешь, не поддавайся на его провокации. Он, конечно, красавчик, но всегда был какой-то порченый. Это мне надо было приютить мальчика, да я сама-то в таком состоянии... Даже не сообразила забрать мальчика, эгоистка. Думала только о собственной боли, ненавижу себя за это.
   Чувствую, что подошёл момент, когда правду, только правду и ничего, окромя. Так вот, история с Олегом тянется не два и не три, а как в сказках: семь лет. Вряд ли, кто здесь об этом знает: Олег старался не афишировать, а я - что я? Всё и всегда было, как считал нужным или, ежели угодно, желал он.
   Мы с Олегом познакомились ещё в Москве. А ты, небось, и не знал? Ах, как давно состоялась эта первая встреча! В другой жизни, где не было ничего, кроме надежд. А здесь - всё. Только надежда испарилась. Итак, познакомились семь лет назад. Олег мечтал уехать, я уезжала. Помнишь анекдот: еврейская жена не роскошь, а средство передвижения? Ну вот. Договорились о фиктивном браке. Кирюшке теперь пятнадцать, значит, тогда было восемь лет. Всё правильно: мы поженились двадцать пятого сентября, ещё шутили, “двадцать пятое - первый день”, а тридцатого сентября у мальчишки день рождения. И исполнилось ему тогда восемь лет. Ребёнок был худенький, прозрачный и постоянно врал. Даже, если говорил правду, то казалось, что лжёт. Знаешь, голова всегда опущена... Взгляд исподлобья...
   Рос без матери... Это ты знаешь. Олег был отцом по мере своего понимания, то есть, как положено в России: лупил для острастки, но считал, что в меру. Ты не представляешь, сколько раз я становилась стеной. Он старался являть “суровую, но справедливость”, а я Кирюшку так жалела! При этом, ты не думай, что Олег - изверг. Как другие, так и он. Там же вообще всё работало, складывалось, настраивалось на то, чтобы сделать из человека ничтожество. Вот и система воспитания в первых рядах... А сейчас кому-то из родителей предъяви, так каждый скажет, что это было нормой. Ведь только здесь поняли, что творили там. А там не ведали. А что я, мачеха могла? Даже и не то, чтобы Олег на ребёнке срывал зло: просто считал, что так нужно воспитывать. По-мужски, так сказать. В результате, мальчишка обманывал всех и всегда, даже со мной вёл себя подозрительно. Даже - потому что меня вроде любил. А скорее, был благодарен за то, что я его постоянно защищала, что бы он ни сотворил. Ох, и творил же - конечно, тоже не ведая чего, - ужас!
   Подсматривал, спим мы вместе или нет, например. Но это, наверно, другие дети тоже. А у Кирюшки вдруг выработалась странная привычка: с разбегу он взлетал мне на колени, как будто, седлал. И начинал щекотать. С одной стороны, могло возникнуть ощущение, что он играл со мной, как дитя. С другой стороны... Не знаю, что-то нехорошее сквозило в этих играх. Оторваться от мальчишки было, мягко говоря, нелегко. Он умел впиться руками, как пиявка: один палец отдерешь - оставшиеся вцепятся ещё сильнее. Всё это можно пережить: я понимала, что ребёнок растёт без материнской ласки. Но в какой-то момент я чувствовала, что пол из-под ног уплывает, потому что мне начинало казаться, что Кирилл как-то нехорошо по мне елозит. Если можно так выразиться, с его стороны (Паша, пойми: я ни в чём не уверена, возможно, мне только чудилось) - имел место своеобразный вариант онанизма. Разумеется, мысли эти мои я прогоняла, старалась не заострять, и до сих пор не знаю, разгадала мальчика правильно или нет.
   Мне было не до разгадок поведения Кирилла. Потому что я влюбилась в Олега без памяти, как девчонка... Ну, это-то ты знаешь. А началось всё ещё тогда. Брак-то по договорённости, я уже сказала, был фиктивным, но переспали мы ещё до брака. Причём, Олег именно и начал. А я была рада стараться. Да и кто отказался бы на моём месте? Я этого человека, как только увидела, так сразу и полюбила. Или, если угодно, возжелала. Сейчас трудно рассудить, что это было тогда. Но чувства меня буквально раздирали, и сильнейшие.
   Знаю, я об этом совместном прошлом не распространялась, потому что стыдно. И до сих пор. Позорно и больно. И не расскажешь. Многие знают о существовании жены до Зинки, но далеко не все в курсе, что бывшая супруга - это я. Потому что ни с кем из тех, с кем мы проходили эмиграцию, потом не общались. А стыдно больше всего за то, что сначала, вроде бы, мужчина проявил желание... А потом, по всей вероятности, женщина почему-то стала ему противна. Я как-то даже набралась наглости и спросила его в лоб, но он сказал, что нет, наоборот. Я попыталась допросить, но поняла, что опускаюсь. Да и невозможно было достучаться.
   К тому же, постепенно Олег приучил меня к мысли, что всё именно так и должно происходить. Более того, он внушил мне, что я чересчур похотлива, и поэтому отбиваю всякое желание. Что это я - внушил? Это он так и полагал и, наверно, оказался прав: не сумела я стать выше этого, понимаешь? Допрашивала, видите ли... А Олег больше всего и чаще всего просто отмалчивался. Или обещал вечную дружбу. Называл меня “самым лучшим человеком в мире”. Ненавижу и сейчас, когда мужики мне говорят, что я “хороший человек”. Даже сейчас, семь лет спустя, я содрогаюсь, когда вспоминаю свою “семейную” жизнь. Но разве можно его в чём-то обвинять? Не любил меня, что уж тут поделаешь. Вот не любил - и всё. Хоть умри, хоть кричи “Караул”! - не любил он меня, Павлуша.
   Не пойму одного: зачем ему понадобилась близость со мной в первые дни? Если заранее знал, что это так, на неделю, для того, чтобы привязать меня к себе... Нет, в такую подлость я поверить не могу: слишком дорого обошлись мне впоследствии (до сих пор боком лезут) эти первые дни. Может, если б сразу ничего не было, я бы и не застряла так в этой любви.
   Итак, моё счастье длилось неделю. После этого Олег перестал ко мне подходить на пушечный выстрел. Я плакала, комплексовала, не знала, что делать. Ходила к гадалкам, старалась вызвать его ревность, спала чуть ли не на глазах с другими мужиками, - ещё в Москве: ничего не помогало. Ну, а сюда приехали - и сразу разделились. Развод оформили быстро: имущества-то никакого не привезли, и Кириллу я по бумагам - никто. Иногда мне казалось, что этот процесс всё-таки обратим. А, случалось, возникали мысли, что Олег равнодушен к женщинам вообще, в принципе... Иногда, бывало, даже считала, что он стал импотентом. Что при российских дозах влитого в себя (и до сих пор потребляемого) спиртного совсем меня не удивило бы. Кроме того, та, первая неделя из любого выжала бы всю мужскую силу.
   Возникали всякие гипотезы. В их числе, например, что он в моём лице мстит той гадине, которая бросила его и ребёнка. Или что он все-таки немножко антисемит, ко всему прочему. А скорее всего - на всю катушку. Что тут поделаешь! Воспитание? Гены? Не мне судить: бывает, что и я кого-то не люблю. С другой стороны, женился же он в результате на Зинке, значит, всё это мои досужие домыслы. Из-за того, что трудно смириться с мыслью, что ты просто кому-то противна. А главное - не любима.
   Ну вот. Кирилл никогда не мог простить отцу, что тот бросил меня и женился на Зинке. И новую мачеху, тут твоя интуиция абсолютно права, ненавидел всеми фибрами.
   Зинка появилась в школе, где мы учили английский. Вся из себя, длинноногая. У неё была такая привычка: подойти к мужику сбоку и чуть-чуть спереди. Вот так возникнуть и замереть в стойке гончей собаки перед прыжком. Что было в этой позе? Меня не спрашивай, но бабники клевали. Ну, и всё. Олег сначала не смотрел, но я мгновенно учуяла: что-то есть. С другой стороны, поверить же невозможно: разве мог он на такое позариться? Короче, лишний раз убедилась в том, что моя интуиция умнее меня. И смотреть начал, и сошелся, и, в конце концов, женился, едва оформив развод со мной.
   Вот, Павлуша, рассказала я тебе всё... Ведь меня, наверно, допросят. И придется исповедываться, уже не компьютеру: человеку. Постороннему. По-английски.
   Но вот ещё что. Зинку лучшей персоной в мире не назовёшь (Боже мой! Пишу о покойнице в настоящем времени!), и уж кому-кому, а мне стоило здоровья и нервов её не возненавидеть. К тому же, ведь она была такая какая-то базарная, крикливая, вечно только сплетни собирала... Ладно, нельзя о мёртвых плохо. Что бы ни являла собой Зинаида, я не уверена в достоверности того, что рассказывает Кирилл. Насколько я знала эту семью, а ты теперь видишь, что знала близко, - я бы не стала особо верить парнишке.
   Несчастный мальчик. Мать бросила, потом - эмиграция, ломка всего. Для любого человека сложно пережить и не сломаться. А для нервного издёрганного ребёнка? Все только игнорировали или окрикивали и по заднице давали, спасибо, когда не ремнём. А тут вдруг появилась ласковая Клара, которая как-то с ним занималась, защищала, по возможности старалась приласкать, - эту единственную отдушину отмели, убрали из дома, заставили выкинуть из сердца. И она бросила. Никогда не прощу себе, что, на самом деле, я действительно оставила мальчика. Что за психология могла в результате сформироваться у такого ребёнка? По поводу женщин? Да и мужчин. Ведь образцом мужчины являлся отец, который всегда унижал, каждым жестом. Промолчит - унизит. Побьёт - тем более. Наорёт или подшутит - самое страшное. Даже если приласкает, всё равно как-то и тем поставит на место: хочу - бью, хочу - милую. Ты пойми, Олег к этому не стремился, просто в голове у Кирюшки могло так сложиться.
   Я думаю, что для Кирилла ничего не стоит тебе с три короба наврать, хотя бы ради удовольствия опорочить Зинку, а рикошетом попасть в отца родного, главного обидчика.
   Ну, а теперь держись: самое интересное, поскольку из разряда последних известий.
   Вчера вечером Мишка и до меня добрался. После ваших совместных бдений. Ты ко мне не приехал, а он не поленился. Был трезв; мой последний коньяк не выпил, а вылил (!!!) и объявил, что мне спиться не даст. Между прочим, вспомнил, что сам он последний раз выпил на пикнике. Пить сначала не хотел и не намеревался, но не сдержался, потому что угощал его Кирилл. И он, Мишка, от сознания того, что такой нежный мальчик ему “водяру наливает”, напился “как шакал”. Не знаю, пьют ли шакалы, но если верить Мишке, то Кирилл был на пикнике. Нам осталось выяснить, кто из них врет. В конце концов, и Мишку эталоном честности не назовёшь: поэт, фантазёр, к тому же, по его собственному признанию, он был до такой степени пьян, что и перепутать мог всё на свете.
  
   P.S. Хотела ещё что-то написать, но прервалась, потому что явился Кирюшка. Как ты и изображаешь. Встрёпанный, несчастный. Голодный, как зверь. Подмёл все мои остатки. Ты что, не кормишь его, что ли? Молчал, как покойный отец, вздыхал, дёргался. Бедный мальчик! Извини, но уходить, если не ошибаюсь, он не стремился.
   Сказал, что сейчас живёт у тебя и что ты очень хорошо к нему относишься. Как бы невзначай спросил, пыталась ли я усыновить его ещё во время жизни с Олегом. Облизывал губы. Я честно сказала, что об этом разговора не было, и Кирюшка весь сжался. А у меня рвётся дыхание, как вспомню. И чувствую себя последней дрянью: ведь я во многом виновата. Мальчик пропадал у меня на глазах, а я думала только о том, переспит со мной его отец ещё раз или уже всё. Павлуша, мне нет прощения. Я в тысячу раз хуже Зинки. Забыть не удаётся ничего: ни одного взгляда, ни даже самой крохотной слезинки маленького Кирюшки.
   Боже мой, что с нами будет? Об одном прошу тебя, Павлик, если можешь, держись и если не можешь, всё равно, держись. Я не знаю, что у Кирилла на уме, но только держись. Не соблазняйся. Стисни зубы, прими холодный душ и держись. Не говоря уже о том, что это подсудное дело (я-то тебя не выдам), но мне кажется, что мальчишка пережил уже столько, что ещё и это будет уже чересчур подло.
   Господи, как я устала! Почему, почему проклятый пистолет выстрелил в Олега, не в меня? Это мне надо было уйти. Всё равно, я жить не смогу, даже если переживу весь этот кошмар физически, это уже не будет жизнь. Нельзя зацикливаться на себе, Пашка. Только сейчас я это поняла, но, к сожалению, слишком поздно. А может, Кирюшка хочет меня убить? Вот бы хорошо! Ах, как я перед ним виновата!
   Павлик, меня вот ещё что теперь мучает: боюсь, как бы ты меня неправильно понял. Я ни в чём Олега не обвиняю. Просто он меня не любил. Просто его самого так же воспитывали. А вот полюбил Зинку. Ей даже особо работать над этим не пришлось.
   Павел.   9 июля, воскресенье, 10-45
  
  
   С добрым утром!
   После твоего последнего послания мое “с добрым утром” звучит, как насмешка, но ничего не поделать: меня так воспитали - вежливым.  Я его (не утро, а послание твое) распечатал на принтере, чего обычно стараюсь не делать, ибо я жмот и экономлю бумагу.  Ну, что тебе сказать, кроме “м-да-а”?..  Клар, я ничего, ничегошеньки же не знал!!!  Окончательный удар по уехавшей моей крыше.  Знаешь, интересное такое состояние: сижу вот, улыбаюсь сам себе, прям как этот, ну, тот, у которого крыша того - как это называется... вот видишь, даже слова, которое во всех анекдотах, вспомнить не могу!
   Значит так: откладываю распечaтанное до лучших времен, то есть, до возвращения крыши: сколько ни перечитываю, все равно не въезжаю до конца. Сейчас пойду будить мое любимое юное чудовище (он от тебя вернулся поздно, излучал сытость и умиротворенность, - можешь скромно называть “остатками” то, чем ты его кормила, знаю я эти твои “остатки по-королевски”, - и уснул сразу, как будто щелкнули выключателем), и едем за тобой.  В четверть первого мы у тебя.
   Просьбы к тебе: а) прекратить рыдать и накраситься чем-нибудь несмываемым, потому что обещали дождь и потому что не обещали, что ты больше не будешь рыдать; б) быть по возможности более-менее готовой вовремя - обрати внимание: я не сказал “быть готовой”, ибо знаю, это невозможно, но хоть до какой-то степени!; в) последить за мной, ибо после твоего письма я знаю точно, что нажрусь, но, пожалуйста, проследи, чтобы это случилось со мной не до похорон, а после; и, наконец, г) если пункт “в” мне действительно удастся, забери на ночь Кирилла к себе (убедившись, разумеется, что он обойдется без ручек очаровательной еврейки, трущих ему похотливую его спинку...).
   А в смысл написанного тобой мне еще вдумываться и вдумываться.  Но это не сейчас.  Сейчас - суровая реальность.  Завтра утром у них (язык не поворачивается сказать “покойников”) собирается родня с обеих сторон (я так и не знаю точно, сколько той родни прилетает) и семейный “си-пи-эй”: я нашел его телефон с помощью Кирилла, и он обещал быть со всеми последними раскладками.  И мы с Мишкой - в качестве черт нас знает кого, ну, скажем, “близких друзей семьи”.  Он, Мишка, звонил мне полчаса назад, мялся, извинялся, и при всем при том задавал мне такие вопросы, как будто я - нет, даже не следователь, а господь Бог, всеведущий и вездесущий.  И на участие в сугубо материалистическом завтрашнем мероприятии согласился.  Что принесло мне несказанное облегчение.  Ибо ты же меня знаешь: это я выгляжу так солидно и уверенно, а на самом деле тряпка, о которую только ноги вытирать.  Клар, не желаешь присоединиться к этому действу в качестве “близкого друга семьи”?  Не к вытиранию ног, конечно, а к завтрашнему мероприятию? Повторюсь: после того, что ты мне написала и о чем ни я, ни кто другой, похоже, понятия не имел...
   Все.  Ставлю чайник.  Иду будить Кирилла.  Сяду на край дивана и буду шептать его имя.  Пока чайник не убежит или пока Кирилл не проснется.  До скорого, старушка моя...
   Клара. 9 июля, воскресенье, 23.47
  
  
   Нельзя мне было ехать на эти похороны так же, как нельзя было ехать на проклятый пикник, им предшествовавший. Пашик, завтра я там быть не желаю. Деньги Олега мне не нужны: лишь бы Кириллу хоть что-нибудь досталось. Жалко мальчика. Я же - никто. Меня даже по-настоящему не было: так, покрутилось нечто эфемерное на горизонте да и пропало. Ну, а из сердца призраки испаряются легко. Ещё до того, как с глаз долой.
   Ты говоришь о крыше... Не упоминаешь, не повторяешь, - твердишь. Ну, может, не совсем, как заклинание, зато трижды. Если не ссылаться на твой предыдущий и-мэйл, где речь идёт о том же. Значит, крайне взволнован, даже, пожалуй, напуган. Причины твоего волнения легко объяснить. Но, собственно, чего ты боишься? Это мне крышка. А ты соберёшься, разберёшься... Кстати, ты не так плохо выглядишь. Хочется надеяться, пройдут для тебя эти страшные дни и жизнь наладится. Комплексуешь только чересчур. И пьёшь, конечно, тоже через край.
   Ну что ж... Мне очень стыдно, что не оправдала. Я чувствовала, что сорвусь, да было бы странно, если бы мне удалось без напряжения выдержать ещё и это. Всё-таки я не статуя, а живой человек. Всегда считала себя маленькой, тихой, незаметной... И вдруг - такое навалилось! Да ещё в качестве бесплатного приложения ко всей этой семилетней эпопее с Олегом, измотавшей меня до последнего предела.
   Вот. С самого начала мне было ясно, что на похоронах истерики не миновать. Не знаю только, на что надеялась. Когда я увидела его там... Внутри... А потом ещё гроб опустили и стали бросать землю... Паша, я ведь никогда этого выдержать не могла. Независимо от того... Ну, кто - покойник в общем... Там же так страшно, так темно должно быть. И ещё эта змея рядышком. Не она - я мечтала лечь рядом с ним. При жизни не получила этого счастья, и после смерти - опять то же самое. И винить, кроме себя, некого.
   А вообще-то, страсть, как мертвецов боюсь. Если хочешь знать, я даже в мавзолее нашем знаменитом никогда не была. Мимо проходила, а в очередь не становилась: как подойду, так - чуть ли не обморок. И что это за болваны там торчали, на что любовались?
   А в прошлом году, когда я ездила в Израиль, то прошла мимо гроба с останками Христа. Там почему-то не оказалось ни страшно, ни торжественно. Я даже не поняла, где, что... Проскользнула - и всё.
   Вот. Да что тебе о своих чувствах... Кажется, вообще никаких не осталось. Да Бог с ними, с чувствами. Расследование заинтересовалось серенькой мышкой - мной. Вчера, пока там речи толкали о том, какие Олег и, главное, Зинка были порядочные, да как друг друга любили, каждое слово ножом в сердце... Короче, ко мне подошел этакий Порфирий Петрович в калифорнийской интерпретации: стройный, спортивный, зубастый (в буквальном смысле), улыбка, несмотря на похороны, - сто одиннадцать на восемь... Побеседовать, говорит, необходимо, но позже, один на один, а сегодня счёл нужным представиться. Для начала, дабы пристреляться.
   Историю не сложившейся с Олегом семьи они уже, конечно, знают. Не знают только, что брак предполагался фиктивный. Можно им об этом сказать? Впервые за последние годы порадовалась тому, что он успел официально развестись со мной и жениться на Зинке. Но истерику мою Порфирий вроде бы понял правильно. Я объяснила, что развод был сделан по инициативе Олега, а я любить его не переставала, независимо ни от каких оформлений. Да и не был этот брак фиктивным в классическом смысле этого слова. Сначала же всё происходило... И денег Олег мне никаких не платил: какие уж тут деньги! Явно же, не сложились отношения...
   Детектив расспросил меня кое о чём. Вопросы его, в принципе, можно свести к трём. Сидела ли я весь вечер у костра? Когда мы с тобой уехали? Кого в какое время и где видела? Я-то из всех бываю всегда единственная трезвая. И кто-то, между прочим, уже успел ему этот факт сообщить.
   Я стала вспоминать. Сначала - сквозь слёзы, а потом вдруг поймала себя на том, что этим занятием даже начала увлекаться.
   Мишка, на пару с заезжей незнакомкой, горланили всё время, с небольшими перерывами. Кирилла я вообще не видела. Только с Мишкиных слов знаю, что он там был. Но тобой присутствие мальчика на пикнике не подтверждается, а больше с того дня я ни с кем не общалась.
   И Сюська, и Адик, и Лизка с Иоськой, и иже с ними... (по-моему, я тебе уже об этом писала. Если повторяюсь, прости, но я просто пытаюсь пересказать разговор). Итак, вышеперечисленные от костра не отходили до того, как мы уехали. А ты уверен, что до двух? Я-то, тютя безалаберная, вторую неделю забываю в часы батарейку купить. Поэтому никогда точно время не знаю. Просто вспомнила, что ты посмотрел на свои и громогласно объявил.
   Тут следователь меня перебил и сказал, что убили их между двумя и тремя. Поэтому видеть я ничего конкретного не могла. Потом он подумал и добавил, что зато могла случайно заметить какое-нибудь событие, им предшествовашее. Или необычный взгляд... Или поступок...
   А меня ведь покойница не отпускала весь вечер. Чуть не изнасиловала своими разговорами. Допрашивала, интересовалась, любопытствовала, - короче, не отставала. А главное, несколько раз со своей усмешечкой, которая меня едва не вывела из себя окончательно, Зинка вворачивала всё ту же основную идею последних со мной разбирательств. Всё-таки, умная была баба. Ведь не давила: так, вроде упоминала. Случайно, не злоупотребляя, исподволь. Но лишь теперь выясняется, что всё-таки достаточно настойчиво для того, чтобы эта мысль засела в моей бедной голове. Что Олег мои деньги не потерял, а нарочно отдал, как жертву, чтобы присвоить себе в десятки раз больше. Дескать, их дом куплен на мои денежки. И Зинаида сим фактом не считала себя или мужа опозоренными, а ноборот, очень гордилась.
   Ты мои познания в финансах представляешь. Мои понятия о том, откуда что берётся и тем более, куда кладётся, не только на абсолютном нуле, но я даже и не пытаюсь в этом разобраться. С моих несчастных мозгов достаточно того, что они забиты тем самым кью-эй, за которое мне, как известно, те же деньги и платят. Олегу я доверяла, прекрасно зная, что дурить он меня не мог, да ещё так безжалостно. А Зинка, исчерпав метод случайных замечаний, уже начала доказывать, что мог. Даже бумажками какими-то перед носом махала, чуть ли не брызжа слюной. Только в конце, когда я совершенно одурела от неё и её бумажек и была уже взвинчена до такой степени, что мечтала только об избавлении, - она оставила меня в покое. В туалет вроде ей захотелось. Какое счастье, что иногда людям свойственны животные рефлексы. Можешь себе представить, что я её, естественно, после этого собеседования и до нашего отъезда не искала.
   Паша, это я тебе просто передаю содержание того, что разболтала Порфирию. Подобными признаниями дорога на электрический стул вымощена. Ох, как глупо, наверно! Да ведь и так все всё слыхали: помнишь, резкость и пронзительность Зинкиного голоска? Из тех, что услышишь, даже если тебе предварительно закупорят уши.
   В общем, вынула Зинаида из меня всю душу и оставила, наконец, в покое. А я решила пойти одеться потеплее да поговорить, наконец, с Олегом. Или хоть в глаза ему посмотреть. Чего я от этого разговора ждала? Бог знает. Но только не дошла я. Так и не знаю, где находился Олег. У костра он, кажется, вообще не появлялся. Да, живым мне увидеть мою несчастную любовь уже не пришлось. Дело в том, что пока его искала, - уж не помню, говорила ли я тебе об этом или нет, - мне стало плохо. Знаешь, подкатило к горлу, и я едва успела отбежать в темноту, как меня стошнило. Наизнанку вывернуло.
   Мне кажется, я там всё на свете испачкала. Знаешь, так неприятно на лес блевать - ужас. Он ведь такой большой, мудрый, терпеливый, а мы в него курим, извергаем всякие гадости, открываем о деревья пивные бутылки, горланим, материмся, оставляем после себя только кострища да мусор. Как раны на сердце флоры. В тот вечер я особенно отчётливо поняла, насколько человек ниже и скоротечнее природы. Тоже мне, цари! Ладно. В общем, нашла я воду, умылась, ополоснула свой поганый рот и сразу дёрнула тебя. Не могла я там больше находиться.
   Как попала к Кофманам - не помню, хоть убей. Вероятно, вернулась к костру, а там кто-то довёл. Или сама на поводу у шестого чувства дошла? Между умыванием и питьём “на посошок” у Кофманов в голове полнейший провал. Кроме того, не припомню, видела там самого Йосика или нет... Или он вынырнул в последнюю минуту... Нет, не вспоминается... В какой момент удалилась от костра Лизка, я тоже не заметила. Но когда мы подошли к их столу, она жарила там запоздалый шашлык. Или всё-таки крутился и Йоська? Ну конечно, они же вдвоём уговаривали нас остаться поесть, но я не могла не только вообще ничего впихнуть в себя, - я физически больше не была в состоянии находиться в этом лесу.
   Выслушав мою сбивчивую болтовню и, что называется, глазом не моргнув, Порфирий - ну не помню, как его, хоть режь! - задал мне странный вопрос.
   - Как вы думаете, - спросил он: - Кто мог желать смерти этих людей?
   Тут-то я опять и разразилась, теперь уже - морем разливанным. Океаном слёз. Ударным цунами. Девятым валом своей истерики. Знаешь, почему? Дошло до меня, наконец. Только в тот момент и дошло, что даже в смерти своей они объединены. Понимаешь? Они жили недолго, не знаю, насколько счастливо: я-то всегда втихаря надеялась, что совсем нет, но умерли не только в один день - в один час. Павлуша, это самая страшная обида, самое обидное оскорбление, - они умерли в один день. Как при жизни я не была ему нужна, так и после смерти. Не нужна, не востребована, не любима, даже не уважаема.
   Этому... Порфирию я сказала, что не знаю.
   Но насколько я поняла из его слов, Олег действительно делал какие-то махинации с деньгами (права оказалась эта стерва!), и не только с моими деньгами. Мало того, - выяснилось, что он бессовестно ободрал и меня, и других, своих же друзей.
   Да, Паша, ты оказался прав, а я-то, наивная дурёха, не верила. Выходит, Олег был скрытым подлецом. Боже мой! От одного сознания того, что, может, он вместе с Зинкой надо мной смеялся, у меня кровь застывает в жилах.
   Значит, я не только неудачница, я ещё и круглая дура. Если Олег меня так жестоко обманул, на кого же надеяться? Выходит, права была покойница, когда швыряла мне в лицо, что “мир на подлости построен”.
   Павлик, я опять реву и не могу продолжать. Завтра - точно без меня. Может, я продолжу свои сочинения ещё сегодня... А Кирюшка уже спит. Как хорошо, что он здесь сегодня.
   Клара. 10 июля, понедельник, 0-17
  
  
   Это я уже ночью заканчиваю, а то опять дикая истерика была. Зверски я расклеилась. Желаю тебе не волноваться и не нервничать завтра... Вернее, уже сегодня. А меня нельзя выпускать из квартиры: под глазами живого места нет: щёки уже стёрла в кровь. Не пойду на работу утром, не в состоянии. Ни за что не пойду. И спать так хочется... Знаешь, Павлуша, прости, но допишу завтра, ладно?
   Клара. 10 июля, понедельник, 2-02
  
  
   Нет, Пашка, не спится мне. Хорошо, что Кирюшка со мной. Тёплое живое существо, на долю которого досталось столько зла. Нельзя родителям бросать своих детей - мне думается, это надо приравнивать к самым тягостным преступлениям: ведь детская душа остаётся потом отравленной на всю жизнь. Но не мне судить, конечно. Кто знает, что заставило мать бросить своегo младенца.
   Иногда мне кажется, что Олег не только ненавидел всех женщин из-за той одной, но и Кирилла по этой же причине мало выносил.
   Ладно. Попили с Кирюхой чаю. В холодильнике, честное слово: шаром покати. Может, наберётся хоть на яичницу мальчишке на утро. А вечером заказала ему пиццу. Вот обрадовался! Мало же человеку нужно для счастья.
   Итак, младенец спокойно дрыхнет, будто ничего не произошло. Если бы удалось скомпенсировать для него хоть крохотную толику родительской любви, которой ему катастрофически не хватило. А ведь мальчишке всего пятнадцать лет.
   Ты замечал ли, Паша? Ведь парень так и ходит с опущенной головой. А свою я готова положить на плаху, только чтобы Кирилл когда-нибудь расправился, чтобы держался прямо, чтобы нос и подбородок не перевешивали книзу. Но я абсолютно не осведомлена, что для этого надо. И не поздно ли.
   Что с ним будет? Так не хочется отдавать родственникам. У Олега же вообще родственников нет, все Зинкины. Значит, Кириллу придётся жить с чужими людьми. Осталось ему, конечно, всего три года до “американской взрослости”, но мне очень хотелось бы, чтобы хоть последние три года юности были для него хорошими, чтобы оттаял этот комок льда, отошёл затравленный волчонок. А я виновата перед ним. Паша, я подумала... Помнишь мы с тобой всё шутили насчёт женитьбы? Так вот, не возражал бы ты поговорить со мной на эту тему всерьёз? Ведь брак, наверное, - единственный реальный путь получить официальное опекунство. Я, во всяком случае, слышала, что люди неженатые не имеют права брать детей на воспитание. Если это действительно так, возьмёте ли Вы меня в жёны, сударь?
   Но ты должен пообещать мне, что никогда не посмотришь на Кирилла иначе, чем на ребёнка, которому нужно обычное человеческое участие. Да что там... Ты же понимаешь, что я не допущу, чтобы ты его ещё и... научил жизни? Ты, кажется, так это называешь? В принципе, нам с тобой и жить, наверно, вместе не обязательно. Но при необходимости, я тебе обещаю каждую ночь стоять на страже... Если ты чувствуешь, что в силах пройти через это... А мне, видимо, в этой жизни предназначены только фиктивные мужья... Ладно, я не в счёт. Только бы искупить вину перед мальчиком. А ты мне поможешь, да? Я понимаю, что это ценой собственного отречения. Может, даже импотенции... Но ведь ты сильный и порядочный человек! И мы уже пожили. Разве нет? А у парнишки всё впереди, как же оно будет?
   Надо же, так спокойно и сладко спать! В день похорон родного отца... Нет, не буду, необходимо хоть чуть-чуть успокоиться. Завтра ведь с Кирюшкой проводить день... Паршиво, когда только понедельник.
   Да, всё время забываю... Я уже, по-моему, упоминала новую девицу, такую несуразную, на пикнике? То есть, слишком молодой она не выглядит, - тянет где-то на тридцатник... В сумасшедших одеждах, пышных волосах и с гитарой? Отрешенная, без эмоций, курит какую-то дешёвую дрянь. Заметил ты такую? Случайно не знаешь, каким образом девица попала в нашу компанию? Кто её привёз и зачем? А на гитаре хорошо умеет. И голос грудной, именно таким романсы петь... Она их сама же и сочиняет. Эта барышня там с Мишкой чуть ли не соревновалась у костра, кто кого перепоёт. Время от времени мне удавалось отключиться от Зинки (правда, надолго она не позволяла) и послушать песни. Мне, кстати, очень понравились. Чувствуется в них дикая сила и страшная неудовлетворённость.
   Поразил меня тот факт, что приблудная бардесса вдруг оказалась и на похоронах. Ей-то чего на похоронах делать? Какое отношение она имеет к Олегу? Или это тоже Зинкина родственница? Но они на пикнике вроде бы друг к другу не подходили. Мишка с незнакомкой старались перебренчать друг друга на гитарах, а Зинка от меня не отставала, только время от времени странно косилась в сторону новенькой. Но на похоронах девица подошла ко мне (ещё до знаменитой истерики), назвалась Маргаритой и встала рядом. Несмотря на все мои слёзы, как я ни была занята собой, а всё-таки почему-то мелькнуло где-то в подсознании, что человеку ещё хуже, чем мне. А ведь она даже не всплакнула: стояла, как каменная. Происходившее вокруг, речи её волновали мало, а глаз она не сводила с Кирюшки. Так что, вот тебе ещё конкурирующая фирма. Неужели эта чучундра до такой степени глупа, что может надеяться на что-то с Кириллом?
   Павлик, уже утро. Желаю тебе удачи на финансовых разборках. Я дома понянчу ребёнка. Потом позвонишь? Или опять наберёшься в стельку? Может, лучше приедешь, хоть пообедаем вместе? Как люди.
   Я утром возьму Кирюшку закупить продуктов, приготовлю чего-нибудь вкусненького... Жизнь хоть и кончена, но только моя. А остальная всё-таки продолжается.
   Приезжай!
   Павел.   10 июля, понедельник, 8-14
  
  
   С добрым утром, старушка!  Ю мэйд май дэй.  Это про яичницу.  Что значит, “на яичницу наберется”?  Яйца - они или есть, или их нет.  Если нет, то одолжи пару у Кирилла.  Навсегда одолжи, так и мне проще будет.
   Итак, мы женимся. Сочетаемся браком. Только теперь вместо общей фасоли у нас общий Кирилл. Представил себе картинку в лицах, так сказать: вот ты стоишь всю ночь на страже. В коридоре. С моим же пистолетом - для убедительности. Надолго ли тебя хватит? А отсыпаться - на работе будешь? Вообще, если серьезно, то, насколько мне известно, семейное положение не играет решающей роли, когда соответствующие органы решают вопрос опеки. Они, органы эти (не знаю точно, какие, если надо будет, узнаю), принимают решение по формуле “in the best interest of a child”, то есть, “во благо ребенка”. Ты скажешь, что формула сия расплывчата весьма - и будешь права. Одно только замечу: мне на работе попадались ученики, жившие под опекой одного человека. Моя маленькая статистика говорит, что такими опекунами почему-то всегда оказывались лица женского пола. Тут можно было бы продолжить нашу с тобой старую дискуссию о дискриминации, но факт остается фактом, а претензии по этому поводу, пожалуйста, не ко мне, а к тем самым “органам”.
   Не подумай, что я отказываюсь от твоего “встречного предложения”. Совсем даже наоборот! Только не надо надо мной всю ночь с пистолетом. Я так не импотенцию, а примитивный инфаркт заработаю: каждый раз просыпаться под дулом - какое сердце это сможет выдержать?
   А в мавзолее я тоже ни разу не был. Но не из опасения упасть в обморок, как ты, а из элементарной ненависти к очередям. Хватало мне в жизни очередей за самым необходимым, например, за пивом или за туалетной бумагой. И очередь за поглазеть на тело вождя мирового пролетариата я к числу необходимых не относил.
   Теперь о библейской заповеди. Которая “не судите - да не судимы будете”. Ты ее, заповедь эту, повторяешь с такой настойчивостью, как будто боишься забыть. Если так, то запиши на бумажке, повесь на стенку - где-нибудь над унитазом, для верности - и повторяй про себя по утрам. О чем ты, старушка!? Нас с тобой судят налево и направо все, кому не лень. Так не лишай себя этого права. Или удовольствия...
   И, наконец, насчет Маргариты, цветочка нашего нового.  Она из Бостона.  С Мишкой по интернету познакомилась - насколько я знаю - и вот к нему и приехала.  Мишка говорил, что она бардесса, то есть, песни собственные исполняет.  Честно говоря, я ее не слышал на полянке: то и дело отваливал от Большого Костра по всяким делам.  То есть, принять с кем-то, пообщаться: у Костра ведь разговаривать невозможно, а молча слушать с открытым ртом - этого мое естество долго выдержать не может, как бы красиво там ни пели.  А что это она тебя заинтересовала?  Новый конкурент на нашем, мягко выражаясь, ограниченном рынке?
   Через пару минут за мной Мишка заедет.  И поедем разбираться в финансах.  У Олега тут из родни никого, так что там будет только Зинкина родня.  Ну, ты их вчера видела...  Хотя тебе не до родни ее было, ты изволила пребывать в истерике-с.
   Все, пошел в штаны влезать.  Привет Кирюшке - когда проснется.  Насчет любви моей к нему - не надо, не говори.
   Клара. 10 июля, понедельник, 11-02
  
  
   О, Господи! Ты ещё пытаешься кокетничать. А по каким это “всяким” делам ты “отваливал” от народа ночью в лесу? Ума не приложу, с кем ты пил и, тем более, общался, когда все были в сборе именно у большого костра? Не заметил ли чего?
   Да, по поводу яиц любимого тобою человека - это, конечно, очень благородно, но я же не Лоретта Боббитт... Или как её там... Не знаю, приехал ли ты в то время, когда здесь все только об этих злополучных яйцах и говорили: экраны, газеты, радио. История об одержимой, которая отрезала хозяйство мужа (или друга, не помню) и выбросила в окно. У меня лично просто уши вяли.
   Если одиночка имеет право стать опекуном - что ж, тем лучше: останемся друзьями. Значит, мне не светит стать твоей сварливой женой... Почему-то в памяти всплывают строчки из песни, которую пела у костра Маргарита. Сначала “Пройдут лихие времена, тогда мы пир горой закатим”, потом странная строчка, которую я не запомнила, только рифма на “закатим” там шла “за кадром”, а концовка - “Ты подойдешь ко мне, мой друг, и мы обнимемся с тобой”. Эти “лихие времена” - штамп, конечно, но перекликаются с твоим прогнозом “хэппи энда”. Помнишь, мы ещё шутили до пикника? Кажется, целая жизнь прошла...
   Между прочим, удивительно, что при таком наборе слов сентиментальными песни бардессы не прозвучали. Наверно из-за тоски, которой у Маргариты через край. Не понимаю. Молодая, красивая, талантливая.... Ей-то чего не хватает? Не постигаю. Кажется, мужчины должны были бы таких любить... Интересно, с кем это она так мечтает обняться? Интересно вообще, как сочиняются стихи. Правда?
   Итак, вчера ты опять выполнил свою “великую миссию” - допился до бесчувствия. Кириллу сейчас только твоей любви не хватает! Паша, умоляю тебя, не дёргай мальчика: его короткая жизнь и без тебя, честное слово, основательно задёргала этого несчастного юношу.
   Неужели я действительно без конца повторяю одно и то же? Насчет “не судите” тоже? Бзик у меня по этому поводу образовался, что ли? Извини, больше не буду. Постараюсь, во всяком случае.
   Вчерашний вечер, ночь и сегодняшнее утро тем хороши, что Кирилл у меня. И я поймала себя на том, что плачу уже не так обильно, а при нём перестаю думать о случившемся. Говорят, кошки облегчают боль своим присутствием. Не знаю про кошек, я их терпеть не могу, а то, что около парнишки всё плохое испаряется и исчезает - это точно. Из цикла “испытала на себе”. Ко мне льнёт... Так приятно - не передать! Не подходит, а приближается, быстро, молча, как-то сбоку, - и никаких фокусов с дверью душевой. Тихо радуюсь, что есть лишняя спальня. А с тех пор, что он проснулся, - от меня ни на шаг. Даже странно для столь юного возраста. Ему бы за девочками бегать... Впрочем, какие девочки? Какое гулянье? Ведь только отца похоронил. Можно понять человека.
   Вдруг вспомнил: когда-то маленьким притворялся, что у него “головка болит” и просил: - Кларуся, погладь ребёнку головочку.
   Возник около меня, когда я жарила завтрак (и вкус у мальчишки не поменялся: до сих пор омлет - любимое блюдо), положил голову на плечо (для чего ему пришлось согнуться чуть ли не пополам) и говорит тоненько так, жалобно: - Кларуся, у меня головка болит. Погладь ребёнку головочку. - И дальше баском: - Как когда-то, в детстве.
   Мы засмеялись. Можешь себе представить меня смеющейся? Правда, первый раз за последние дни. На сердце какие-то новые ощущения... Про испорченность парнишки, пристрастие ко лжи, - все его пороки я мигом позабыла. Стала ему вихры отглаживать, опять расплакалась, но уже какими-то другими слезами, не так, как всё это время. Бедный мальчик! Ведь, пожалуй, он сейчас, в пятнадцать лет, попытался добрать то, что детям полагается в детстве и чего Кирюшке так никогда и не досталось.
   Как будто, мы оба с ним только и ждали, чтобы Олега не стало. Вот кошмар! Мне очень стыдно, а с другой стороны, я так надеюсь и так мечтаю искупить свою вину перед мальчиком, который никогда не знал мамы. А я, Паша? Ведь мне сорок, а значит, своих детей, как не было, так уже и не будет. А этот кажется таким родным! Хочется заслонить его, приласкать, дать ему тепло, которого нам обоим всю жизнь не хватало... Даже, если испорченный. Таких ведь ещё больше любят.
   Ладно, что это я? “Лишь бы в слёзы, голосить”, - как когда-то говаривал обо мне Олег. Вот же сентиментальная мамаша получилась бы из меня!
   В общем, мы с Кирюшкой позавтракали, повспоминали, поплакали вместе (то есть, поплакала, конечно, я, а он молчаливым взглядом выразил мужественное сочувствие). Это своё послание к тебе я насочиняла, пока ребёнок смотрел какие-то ещё чёрно-белые страсти. Я только заглянула, а там мужики в шляпах палят вовсю, я тут же и выскочила. А сейчас едем по разным магазинам (знаешь, русский, овощной, супер-маркет) закупать продукты. Кирилл не только не возражал ехать со мной по этим скучным делам, но даже настаивал, что будет таскать мешки.
   И всё-то ты про всех знаешь, даже Маргариту успел вычислить. Сказать, что она меня особо заинтересовала, не могу. Вероятно, естественное женское любопытство: ведь новенькая в наших кругах.
   Ладно, мы поехали. Напишу ещё позже.
  
   Клара. 10 июля, понедельник, 23-11
  
  
   Павлик, пока ты с Мишкой там разбирались с Зинкиной родней, тут такое закрутилось! То есть, не то, чтобы закрутилось, - даже не знаю, как назвать. Произошло - не произошло. Не знаю. Случилось, в общем. Ей-богу, опять по Агате. Потому мне раньше и не удавалось сесть, написать тебе, да и к тому же я уверена, что ты опять пьян. Так что, не к спеху.
   Но - по порядку.
   Поехали мы с Кирюшкой сначала в Голден Гэйт Парк, погуляли там от души, полчаса покатались на лодочке по озеру (этим пиром во время чумы управлял он). Зашли в Ботанический. Нанюхались в Аллее Запахов, до сих пор из носу течёт. Напоследок, поехали к океану, подышали морским воздухом, покурили. Я подумала, что вот Кирюшка уже и курит. Грустно. Потом в “Хаз” китайский на Ирвинге, знаешь? Там креветки вкусные.
   В общем, по полной программе. Даже с мороженым.
   В овощном на том же Ирвинге накупили черешни - чёрная, каждая ягода, как слива, сладкая, сочная... Овощей всяких... Персики, чернику... Огурцов там, конечно, хороших не было, так что мы вернулись на “Гирю” в овощной за огурцами, брынзой и малину ещё прихватили. Ягодный день да и только. Потом - в русский...
   В общем, домой явились уже почти вечером.
   А на крылечке сидит гостья: Маргарита. Одну сигарету прикуривает от другой. Вид какой-то чудной: не то под градусом, не то из-под иглы, - не ясно. И сильно смахивает на шизу с навязчивой идеей.
   Мы подошли. Бардесса уставилась на Кирилла, блестит сухими (кажется, что должны болеть от сухости) глазами. Я стала её успокаивать, мол, как вы сюда попали? Неужели нас ждёте? Сколько же времени тут сидите? И так далее.
   Она отрывисто, но тем же (не запомнить сложно!) прекрасным грудным голосом ответила: - Сижу давно, но ведь не в тюрьме и не на яйцах... Времени - хоть поварёшкой хлебай, деваться особо некуда... К тому же, скоро обратно в Бостон.
   Я, конечно, пригласила её в квартиру, как полагалось в Москве в старые добрые времена, сразу на кухню (благо - просторная), и, пока Кирилл разгружался, стала ей предлагать всё подряд, чтобы хоть как-нибудь успокоить. Гостья ничего не хотела. Я поставила чай, а покупки закинула в холодильник. Пора готовить ужин, а Марго (так она себя сама назвала) сидит, молчит, курит и уходить явно никуда не собирается.
   Первому это надоело Кириллу. Он подошёл ко мне, ткнулся боком в бок, знаешь, как будто всем телом толкнулся, но легонько: только, чтобы обратить на себя внимание, а после подал голос, что я ему нужна. Прямо так, в лоб: - Ты ещё долго будешь занята? Ты мне нужна.
   Марго эту сцену пронаблюдала, улыбнулась немножко криво, не то с сарказмом, не то с параличом правой стороны губы. Посмотрела куда-то в сторону и заявила: - Не надо, Малыш. Не прогоняй меня. Я тебя почти пятнадцать лет не видела.
   Мы с Кириллом смотрим друг на друга, ещё как будто не понимаем, но в душе у меня начинается кошачий скрёб. Разве от Мишки можно ожидать чего-нибудь мало-мальски не плохого? Знаю же, раз Мишка привёз её, - значит, дело скверное: обязательно полезет что-нибудь мерзкое.
   Но мне, конечно, девицу жалко: чувствуется, что у неё на душе мрак и ужас. Причём, неизвестно, сколько часов, а может, - дней, месяцев, лет... И до меня потихоньку доходит, что она не сумасшедшая, не под воздействием, а просто какая-то непутёвая. Бывают, знаешь, такие: безалаберные, неудачливые, которые дурость свою вместе с несчастьем пытаются скрыть кривой саркастической улыбочкой. А Кирилл уже фыркает и у него в глазах не то, чтобы сожаления, а даже намёка на сочувствие не вижу.
   И тут Марго набирает в лёгкие побольше воздуха и буквально рапортует, всё так же глядя в сторону: - Ладно, чего там долго мусолить... Я это.
   Кирюшка равнодушно пожимает плечами, а я чувствую, что вот оно, сейчас всё рухнет. Что именно - ещё не знаю, но ощущаю: надвигается нечто страшное, соизмеримое с последними днями нашей сумасшедшей действительности.
   И не преминуло. Потому что Марго как-то вдруг повернула голову прямо на Кирилла, носом слегка шмыгнула и решительно, даже немножко деловито, сообщила: - Я - твоя мама, Кирилл. А ты меня и не знаешь.
   Можешь себе представить, Павлуша, что со мной происходило в эти минуты.
   Новоиспеченная блудная мама жалко улыбается, видно, что за внешним холодом её всю трясёт, потом пытается дотянуться до Кирилла дрожащей рукой (если бы не эта агония её руки, я бы ни за что не догадалась, что человек волнуется), а мальчик вцепился в меня и орёт: - Нет у меня никакой мамы! Вот Кларуся - и больше никого у меня нет! Я только с ней хочу! Никакой мамы мне не надо!
   У Марго начинает дрожать рот, но она держится, как кремень. Я стою, онемевшая и оледеневшая. А у Кирилла уже что-то похожее на истерику. Без слёз, но зато со взрывом эмоций. Из того, что он выкрикивает, понять что-нибудь сложно, но его мало-членораздельная речь имеет всё же общий смысл и смысл этот заключается вот в чем. Когда наконец-то он дождался, что сможет остаться со мной, и когда наконец-то, хоть на последние три года детства получил человека, - является какая-то проститутка (так и обозвал!) и начинает строить новые козни. Где она шлялась эти пятнадцать лет? Вытерла ему слезу, когда он плакал? Успокоила, когда плохо было? Просидела ночь у его постели, когда он болел? И дальше, всё в этом же роде. Схватился за голову, стал раскачиваться, как раввин во время молитвы, и причитать: мол у всех “родители как родители”, а у него “козлы и кукушки”. Точно, у парнишки депрессия. Боже мой, как излечить этого мальчика! В заключение, он обвинил Марго в том, что она просто хочет сдирать с велфера деньги на ребёнка, и пускай ухватится за свою гитару, а он всё равно от такой мамаши сбежит, куда глаза глядят. А ему от этой жизни всего-то и надо - чуть спокойствия, а то за...ли (представляешь - так и выдал матом!) предки. Тут меня по всему телу продрало, потому что он, в дополнение ко всему, воскликнул: “Хоть ЭТИ оставили в покое - и то хлеб!”
   Вот. А тут ещё ты со своей любовью.
   Ой, только тебя вспомнила - и появился сигнал, что от тебя сообщение. Ладно, я допишу сейчас своё, а твоё прочту потом: прерываться боюсь, горячее кую (можешь не хихикать: там именно “К”).
   Ну вот. На Марго было неприятно смотреть. Уж не знаю, какой вид у меня-то самой был, но я старалась успокоить Кирилла, а в висках не переставало стучать: - Он прав. На сто процентов прав. Какого ей сейчас от него нужно! Где она до сих пор была? Прав мальчишка. Выходит, теперь она его заберёт?
   И я дала себе слово, Павлуша, что ни за что ей сына не отдам. Не знаю, что именно сделаю, но эта штучка его не получит. Чего ради он ей понадобился? Всю жизнь от него пряталась, а теперь - здрасьте, не запылилась - почему? Что предъявить? Я на всё готова. Хватит с Кирилла. Накушался дерьма пирога. К тому же, я так поняла, что ей особо его и брать-то некуда, не на что, и незачем. И ему с ней тоже делать нечего.
   Даже если она на самом деле раскаялась, - хоть застрелите меня: всё равно, не отдам. Я ему нужна! Может быть, ещё ты немножко (не в том смысле, не думай!). Да, Пашечкин, прости: наверно, я причиняю тебе боль, но тут самое важное - не я, не ты, а Кирилл. И единственно о нём, о его будущем, о тех осколках, которые ещё может стать возможным собрать и склеить, - только об этом все мои мысли.
   Мальчик в это время уже докричался до того, что уберёт её на фиг, если сама не уберётся подобру-поздорову.
   И вот, что самое удивительное: чем больше нервничал Кирилл, тем спокойнее делалась Марго. Наконец, она совершенно спокойно заявила, что ей ни от него, ни от меня, и вообще ни от кого ничего не нужно. Затем, холодно пожав плечами, сообщила, что она не приехала строить козни, а просто случайно попала на наш пикник и узнала Олега.
   В это время и мы с Кириллом уже поняли, что момент достиг своего апогея и надо как-то успокаиваться.
   Руки теперь уже у меня тряслись, но кое-как я разлила чай, мы с Кирюшкой тоже закурили.
   Долго молчали, дымили. Интересно, я заметила, что мы с Кириллом курим одинаковые лёгкие “Марлборо”, а Марго - крепкие. Название никогда не знаю, типа тех, что ты, Павлик, куришь, только, кажется, ещё крепче. Символика, правда? Когда начинается такое, то во всём ищешь символику.
   Вот. Отмолчались. Выпили чай. Дым на кухне столбом. Стоит до сих пор. Даже не верится, что она, наконец, ушла. Казалось, что расположилась тут навсегда и никакими силами не выставишь. И если всё-таки уйдёт, то дух её останется.
   Ох, устала. Наши пальчики писали... Да и ты ведь утомился читать, наверное. Но всё же хочу дорассказать до конца.
   Дальше - биография. Вот, что Марго поведала нам о себе.
   В Москву попала, сбежав из семьи, в пятнадцать лет (где-то в возрасте теперешнего Кирюшки). Мечтала стать актрисой, а родители заставляли учиться в школе. Представляешь - уроки проверяли. Вот девица, кое-как закончив восьмилетку, поехала поступать в театральное. Поступила, сам понимаешь, как я когда-то в МГУ. То есть, провалилась с треском. Возвращаться домой, в лоно родительских забот, которыми её к тому времени просто задавили, не пожелала. Стала метаться по Москве, искать варианты. Вот и попала в профтехучилище по специальности типографского наборщика. Проторчала там целый год или ещё больше. Намучилась - это уже сюжет для другого рассказа.
   С Олегом познакомилась в метро. Долго ехали в одном вагоне. Она заметила, “сидит, такой симпатичный, пялится на меня, но молчит” - и пристала сама. Это всё с её же слов. Ему тогда было двадцать восемь. Инженер-экономист, москвич, приятный, интеллигентный... Даже фамилия “Черных” звучала в её ушах верхом совершенства. Ну и отдельная комната в коммуналке на Старом Арбате не помешала тоже. Стали они с Олегом встречаться. Марго тут же забеременела. Олег, конечно, сблагородничал, предложил пожениться. Стала Маргарита Китайгородская Маргаритой Черных: сбылась, то есть, мечта... Бросила свою типографию, с новым рвением взялась за гитару...
   В положенный срок родила Кирилла. Походила несколько ночей, “а ведь я, если не высплюсь, то превращаюсь, чёрт знает во что”. Быстро сообразила, что “новая музыка” не для неё: “Ребёнок орёт, Олег - ещё больше, а мне - что? Хоть ложись да помирай? Так эти крики и помереть спокойно не дадут". А самой всего семнадцать. “Что же получается? Жизни нет: одни пеленки, вопли, недосып, а тут ещё этот (имелся в виду, вероятно, муж) требует жрать, без конца ворчит, что “при законной жене рубашки чистой нет, а в доме такую грязь развели, что скоро тифозные вши по тарелкам поползут”, - в общем, сплошной кромешный ад.
   И она сбежала. Мягко говоря, пошла по рукам. К каждому пыталась пристроиться. “Спать-то они все со мной хотели, а жениться - не очень-то. Даже этот алкаш, и тот морду воротит. Сам звал, а теперь морду воротит.” Это, кстати, о Мишке.
   В Америку попала, как в Москву: всё случайно, всё безалаберно и всё с тем же результатом. С Мишкой, как ты и упоминал, познакомилась по интернету. Это ж надо! По интернету - и тут же прискакала. А вдруг он - насильник? Или ещё что? Как это можно, - умом не понять, а сердцем...
   Когда явилась к нему, тут же и предъявила свою гитару, вот они все вместе (с гитарами?) на пикник и приехали.
   Марго увидела постаревшего Олега и сначала не узнала. Тот зато узнал её мгновенно. Без особых церемоний стал гнать с полянки. К супругу, разумеется, присоединилась Зинаида (о мёртвых либо хорошо, а что ж тут хорошего). Уж эта-то тем более не церемонилась: крыла, поносила, обзывала непотребными словами... Комментарий Марго: “Не пасть, а фонтан помоев, на каком только базаре он такую выискал”.
   Все события, оказывается, произошли ещё днём, до нашего с тобой приезда. Зинка отчитала бедную Марго, обругала, оскорбила, как могла. В конце концов, Олег объявил приговор: чтоб духу этой потаскушки на одном с ним гектаре не было. Между прочим, из всего потока словесной грязи, вылитой на нас с Кириллом рассказчицей, я выбрала самое цензурное слово, а та и собственного сына не постеснялась.
   Маргарита побежала заливать с Мишкой своё горе. Сначала пили, потом пели у костра, не отлучаясь даже в уборную: косые взгляды Зинаиды во время разговора со мной (а я и не догадалась, думала - мерещится) приводили в трепет. Опьянеть бардесса так и не смогла. “Боялась за себя и за гитару”. Ночь напролет глаз не сомкнула. Рано утром, ещё темно было, пошла к палатке Олега. Есть у Марго, как сама же и выразилась, “идиотская привычка: сидеть на пороге и ждать у моря погоды”. А на этот раз в ней взыграла материнская любовь... “Сердце матери”, - представляешь, Павлик? Сердце у неё. Надеялась смягчить Олега, ну и любопытство, конечно: возжаждала посмотреть, на что всё-таки похож выросший Кирилл. Когда стало рассветать, то узрела на боковой стенке палатки странное, расплывшееся красное пятно. И не хотела туда заходить: чувствовала интуитивно, что лучше бежать оттуда подальше, а какой-то чёрт всё-таки загнал в эту проклятую палатку. “Как будто, кто-то заставил войти!”. Вот так бедняга нашла два трупа. И никакого Кирилла. Подняла крик, вызвала полицию по Мишкиному сотовому...
   Во время этого рассказа с Марго сошло всё её напускное безразличие вместе с сарказмом. Она то причитала, то хохотала актёрским хохотом. Она умудрилась обвинить в своих бедах весь мир. Время от времени гордо вскидывала голову или заламывала руки и переходила на громкий шёпот. Попыталась бухнуться перед Кириллом на колени, дабы испросить прощения. Мальчишке, сам понимаешь, весь этот спектакль претил. Кроме отвращения к “этой ненормальной”, его взгляд так ничего и не выразил. У меня такое впечатление, что пуще всего парень сейчас боится, как бы незадачливая мамаша не прибрала его к рукам. Да, сцена была бурная. Я, впрочем, от души наревелась: Кирюшку жалко, да и эту дурёху несчастную тоже страсть как жалко. И тебя жалко, Пашик, и Олега, а себя больше всех.
   А дальше уже не интересно. Явился на удивление трезвый Мишка, забрал, не глядя на неё, злополучную гостью. Успел при этом доложить, что ты “готов” и валяешься под столом.
   Ну вот, Кирилла с трудом успокоила и уложила. Сейчас допишу и тоже лягу. Твоё письмо прочту завтра, ладно? Не обижайся, пожалуйста. Может, наконец, хоть сегодня удастся уснуть. На работу же возвращаться пора.
   Павел.    10 июля, понедельник, 22-40
  
  
   Только что от меня уехал Мишка.  После целого дня, проведенного вместе, мы с ним, как неразделимые сиамские близнецы, никак не могли расстаться.  Выпили у меня - совсем немного: ему же домой было ехать, сказал, что там, у себя, оторвется и доберет недобранное.  И я, конечно, доберу - хотя завтра на работу, но мне не впервой, а без “добора” я фиг засну.  И альтернатива между мной трезвым, но не выспавшимся, и мной же похмельным, но хоть как-то выспавшимся, решается, ну, сама понимаешь, в чью пользу... в мою, конечно!
   А пока я еще не совсем “добрал”, посчитал долгом своим настрочить тебе коротенький отчет о моем сегодня (или это уже вчера?).
   Собрались, значит, мы все в девять утра под крышей знакомого тебе дома.  Действующие лица (они же исполнители): Мишка, я (ваш покорный), тетя, дядя и двоюродный брат Зинки (ты их всех вчера на кладбище видела, она вся такая пепельная, он, супруг ее, весь такой надутый, как зовут обоих - не помню, хоть убей, - нечто экзотическое, и их сын, Зинкин двоюродный, следовательно, - зовут Володей; он-то, в основном, и участвовал и, похоже, в отличие от нас с Мишкой и родителей своих, хоть что-то во всем понимал).  И были еще двое: адвокат и си-пи-эй.  Ну, как тебе объяснить, что такое си-пи-эй, если я и сам толком не знаю.  Нечто вроде счетовода или, лучше, делопроизводителя.  Клар, у тебя почему до сих пор нет личного адвоката и личного делопроизводителя?  Ай-яй-яй, какая ты несовременная.  Вот у Олега с Зинкой есть.  Были, то есть...
   Разбирались с бумагами: и теми, что нашли в доме, и теми что принесли с собой эти двое.  Меня хватило ровно на сорок пять минут - “академический час”, - после чего я вел себя совершенно неприлично: зевал, дремал, выходил курить, как, впрочем, и большинство присутствовавших.  Работали в основном эти двое: счетовод и адвокат.  Поэтому расскажу тебе очень коротко только то, что я понял и запомнил.  Ибо запоминать то, чего я не понимаю, я в принципе не способен, а то, что понял (или мне кажется, что понял), могу и не запомнить.  Итак...
   Олег с Зинкой вместе крутились не на акционерном рынке, как я почему-то считал, а на валютной бирже.  Счетовод сказал, что начинал Олег именно с акций, но потом решил, что в этой сфере все слишком зарегулировано и нет простора для махинаций.  Счетовод этот у них уже давно.  Говорит, что каждый год, после составления очередной налоговой декларации, подумывал отказать им в своих услугах: уж очень они дурно попахивали, все те операции, по которым он сводил для них балансы и составлял отчеты.  Тут юрист вставил свои “пять копеек”, сказав, что ничего противозаконного они не совершали.  На мой вопрос: “А как в смысле аморального?” - оба профи пожали плечами и грустно так мне улыбнулись.  И, знаешь, я заткнулся со своими “непрофессиональными” вопросами.
   Клиентов у них было много: чуть ли не вся местная русскоязычная община - ну, та ее часть, у которой есть лишняя денежка.  Но постоянных клиентов - раз, два и обчелся.  Угадай с одного раза, кто был самым постоянным?  Ну, прости, ну, не буду больше!  Многие их клиенты приносили им наличные с доходов, нигде не учтенных, и потому  наши махинаторы не слишком опасались судебных исков с их стороны.  Ну какой, например, таксист, который в налоговой декларации указывает пятнадцать тысяч в год и при этом вбухивает в Олега (пардон, инвестирует) за один раз двести тысяч, пойдет на них в суд подавать?  Судья тут же поинтересуется, откуда это у него, голубчика, такие “необналоженные” деньжищи?  Нет, конечно, теряли не все и не всегда.  Некоторые вытряхивали из Олега свои деньги и уходили от него навсегда.  А некоторые наоборот, как в рулетку играли: все ставили и ставили на одно и то же поле и, наконец, тоже уходили, но уже будучи весьма раздетыми.  Вот такой бизнес, значит...
   Идем дальше.  Зинка с Олегом крутили не только чужими деньгами, но и у банков занимали, и свои вкладывали (откуда у них эти “свои”, если не вытянутые из “чужих”?).  Выигрыши и потери их за последние годы в документах занимают такие толстенные тома, что я тут же вспомнил свою прошлогоднюю налоговую декларацию толщиной в одну страничку и понял, что прожил жизнь напрасно.  И вот баланс: на сегодня их общая задолженность банкам и всяким прочим организациям что-то порядка семисот тысяч.  Доигрались, блин!
   Идем опять-таки дальше.  Им принадлежат (принадлежали, черт меня возьми, никак привыкнуть не могу!) две машины, сегодняшняя рыночная стоимость которых примерно равна сумме невыплаченного за них банку долга.  Это значит, что если их, машины эти, продать и долг по ним вернуть, то баланс будет нулевым. На банковских счетах у них у каждого меньше, чем по сотне.  Ну, это-то понятно: по счетам платили, долги раздавали, а может, в “дело” вкладывали.  Наконец, дом.  Купили они его в свое время за триста.  На сегодняшнем рынке его можно продать тысяч за четыреста.  Долг банку за дом где-то двести двадцать или около того.  То есть, в случае продажи чистая выручка будет тысяч сто восемьдесят.  Впрочем, нам объяснили, что цифры эти все приблизительные, а реальные будут зависеть от...  На этом месте я ушел покурить.
   Клар, ты еще жива и все это читаешь?  Потерпи, пожалуйста, осталось совсем немного.
   Страховка.  Вот где у родственничков глазки заблестели и ладошки зачесались.  Ведь страховка-то пойдет Кириллу, кому ж еще?  И что ты думаешь?  Пойти-то она пойдет, но сколько!  Наши с тобой покойники каждую копеечку в рост (или там в рулетку свою валютную) совали!  То есть каждый из них застрахован на тысячу долларов.  Всего! Представляешь?  Зато бесплатно, через банк, просто за то, что они в этом банке счет держали.  То есть, Кирилл как наследник получит чек аж на две тысячи!  А знаешь, сколько я потратил на похороны: это ж все по моей кредитной карточке оплачено?  Ладно, чего уж там...
   И, наконец, снова дом.  (У родственничков - рецидив чесания ладошек.)  Адвокат сказал, что дом или то, что останется от его продажи, принадлежит Кириллу, и если в установленное законом время не объявятся какие-нибудь неучтенные родственники со стороны Олега, то опекунство над Кириллом и, следовательно, над домом может смело оформлять Зинкина родня.  Стой, не рыдай!!!  Еще не все.  Я тоже было пал духом.  Однако...  Если Кирилл (или опекун - от его лица) продаст дом (а кто же оставит несовершеннолетнего жить в этом доме одного? - значит, продажа неизбежна), то кредиторы Олега наложат на это дело “lean” (ну, в смысле, лапу наложат).  Сколько Олег задолжал кредиторам?  Смотри выше - семьсот.  Сколько бедняга-опекун выручит за дом?  Меньше двухсот.  Возникает вопрос...  Нет, не у меня.  Вопрос возник у всех трех “дальневосточников”: а на фига нужна такая опека?  Они почти что хором пообещали адвокату “подумать и завтра же перезвонить” и быстренько ретировались.  В аэропорт, наверно.  Зинкина тетя, которой сын Володя самое главное перевел на русский язык, на бегу бормотала что, дескать, на кой хрен ей непродаваемая недвижимость на другом конце вселенной.  О Кирилле она не бормотала ничего...
   Когда они ретировались, как Мамай при Аустерлице, среди документов мы нашли свидетельство о рождении Кирилла, где в графе мать написано: Маргарита Китайгородская-Черных (выходит, не врет, стерва!).  А теперь самое интересное, держись, старушка: в свидетельство вложена бумажка, на которой почерком Олега написано примерно следующее (точно не скажу, бумажку эту вместе со свидетельством забрал адвокат): “To Whom It May Concern...”  Дальше красивый такой бюрократический оборот, я воспроизвести не в состоянии, а врать в таком деле не хочу.  И потом: “In the case of my premature death, I wish the custody over my minor son to be granted to my former wife, Mrs. Klara Vaysenberg, if such a responsibility is accepted by her.  I believe she is the only one who will be able to take proper care of him.”  Перевод не нужен?  Оригинал у адвоката, позвонишь мне завтра на работу, дам его телефон и адрес. Если хочешь, конечно...
   И, извини, воздержусь на сегодня от эмоций и комментариев.  Пойду добирать все еще недобранное...  Привет Кириллу: у меня такое чувство, что ему не придется расставаться со школой и с друзьями.  Если, конечно, ты не передумаешь. До завтра, старушка!
   Клара.  10 июля, вторник, 0-37
  
  
   И спать хотела, а не спится. Мысли замучили. Покрутилась да и вернулась к компьютеру. И очень рада, что прочитала твоё послание.
   Слушай, я сейчас одурею от счастья. Да, Пашка, здорово ты меня обнадёжил. Так значит, Олег завещал мне своё самое дорогое: Кирилла. За это можно простить все семь лет.  Безнадёжность, отчаяние, - это-то вообще я: Олег Олегом, он - Черных, а мне полагалось бы и поумнеть на старости лет. Что же касается денежных страстей (даже пусть через Зинку), афёр, надувательства близких, в том числе, меня... Слаб человек. У каждого своя душа и свои ценности. Заметь, про “не суди” больше не повторяю.
   Интересно, пришла в голову странная, может даже, дурацкая мысль: почему такая предусмотрительность? Неужели Олег предвидел свой внезапный смертный исход? Если так, то каково это: жить и думать, что вот-вот... Должно быть, жутко.
   Паша, ты, кажется, немного знаешь американское делопроизводство... Что надо делать для того, чтобы вступить в права, как ты считаешь? Да и вообще, насколько это правомочно? Можно ли расценивать записку Олега как завещание? Не может ли быть там какого-нибудь подвоха? Ой, нет, не дай Бог, а Он есть, и есть справедливость. А ты уверен, что ничего не перепутал? Как бы поскорее узнать окончательно? Я бы хотела рассказать об этом Кирюшке, но ведь это всё ещё не точно? Или точно? Боже мой, я же теперь с ума сойду, пока не решится...
   Кирюшка сегодня болтался, пока я работала. Навестил меня на работе в ланч, мы ходили в забегаловку напротив, знаешь? Хорошо, в Сан Франциско общественный транспорт достаточно удобен. Так что, пока у нас всё нормально, тьфу, тьфу, не сглазить бы. А потом лето кончится, пойдёт в школу. Он же способный, в папу. Так пусть пока у меня и останется? Я ему буду с собой ланчи паковать. Верится с трудом.
   Да, кстати, Кирилл, наконец, поставил батарейку в мои часы. Всё время забываю тебя спросить: у тебя часы идут хорошо? А то, если батарейка нужна, он и тебе сделает. В смысле, вставит. Это я так шучу.
   Ни Мишка, ни Марго нас не дёргали сегодня. Это отрадно. Случалось ли у тебя так когда-нибудь? Я имею в виду, обратишь ты на кого-то в толпе внимание... На двух разных людей, совершенно ничего общего между ними нет, а потом... Вдруг они оказываются каким-то образом связанными между собой. Как Мишка и Марго... Чуть не написала, Мишка и Зинка... Надо же, как срабатывает судьба! Поехать на другой конец материка в поисках мужа, а найти брошенного когда-то собственного ребёнка.
   Завтра уже начну, как раньше, звонить тебе с работы. Сегодня же пришлось решать проблемы: накопилось слишком много и все срочные. Но за день немного разгрузилась.
   Всё-таки любопытно: почему Олег думал о своей смерти? Может, ему угрожали? Может, есть кто-то конкретный, кто угрожал и выполнил? Как бы узнать.
   Да, вот же ещё что. Сегодня на работу звонил этот... Порфирий. Лэрри его зовут. Лэрри Кассиди. Я была занята, обещала встретиться с ним завтра. Будет из меня, наверно, информацию тянуть. А ведь я уже всё, что знала, сообщила. Не понимаю, какого рожна им ещё от меня надо. На родине я бы уже не спала всю ночь... Со страху не вылезала бы из туалета, а самое главное - заготовила бы знаменитый узелок. Какое счастье, что мы здесь, а не там!
   Конечно, и тут люди боятся электрического стула... Но ведь, если бы меня в чём-то подозревали, то вызвали бы в полицию, а не шли домой? Ты не знаешь, как это здесь происходит? Нет, на самом деле, я, конечно, дёргаюсь, но ведь глупо предполагать, что меня и не спросят. Даже обидно, пожалуй...
   Ну, пока. Кирюшка зовёт смотреть детектив. Поздно, конечно, да пускай побалуется, ведь каникулы!
   Да, а чего ты везде пихаешь свою кредитную карточку? Давай тогда пополам разделим, ОК?
   Павел. 11 июля, вторник, 1-28
  
  
   Сегодня утром пообщался, наконец, со своей мамой. После недельного перерыва, вызванного известными событиями. Привет тебе от нее. Я ей про тебя в последнее время все уши прожужжал и - что ты думаешь? - количество-таки да перешло в качество.  Где-то с месяц назад во время нашего с ней очередного тура по магазинам она даже не в вопросительном, а скорее в утвердительном эдаком ключе сказала что-то вроде того, что если у тебя (у меня, то есть) с тобой (с тобой, то есть) так все серьезно, то не пора ли вам с ней (с мамой моей, то есть) познакомиться?  Она же, мама моя, об этом, э... специфике моей как э... мужчины - понятия не имеет!  Хотя, может, и догадывается о чем-то, но - в любом случае - молчит.  И я всю жизнь, каждый день думаю: сказать ей или не сказать (тоже Гамлет хренов!), а то ведь все внуков ждет.  Слушай, а давай я тебя ей вместе с Кирюшкой предъявлю!  Во сюжетик!  Хотя если серьезно...  Вот так, выпимши, оглянешься (у кого же есть время не выпимши оглядываться?) и встает он.  Вопрос.  Такого примерно плана.  Мне уже сорок два, для России это значит - старик, для “тут” вроде еще не совсем старик, но здорово уже за середину перевалило.  Ничего не нажил, но и черт с ним!  Вопрос в другом: кто у меня есть?  Или лучше так: кому я нужен (кроме создателя, разумеется: у него в обеих палатах, и в нижней, и в верхней всегда вакансии есть)?  Ну, маме.  Ну, хочется верить, тебе (зачем - это уже другой вопрос).  Ну, может быть, в какой-то степени Кирюшке, особенно после всего, что с ним (или, точнее, рядом с ним) случилось...  И - все.  Тогда следующий вопрос: а сколько мне надо тех, кому я нужен?  Тут ответ прост: хватит и этих троих.
   Кстати о Кирюшке.  Детективов этих с ним за последние месяцы я насмотрелся на всю оставшуюся жизнь.  Мало что запомнил, правда: сидит рядом офигенный мальчишка, дышит и поедает чипсы и, ну, никак не дает сосредоточиться на экране.  Впрочем, об этом я уже писал.  Все спрашиваю себя и нет ответа: почему на работе я на пацанов вовсе не смотрю?  Неужели нет среди них симпатичных?  Есть же, поверь мне, отличные ребята есть!  Отгородился стеной какой-то: там ученики, здесь частная жизнь со всеми ее заскоками.  Когда-нибудь, когда весь этот кошмар закончится или хотя бы поутихнет, мы с тобой сядем потрепаться, и в ответ на твои изыскания по истории отношений гладиаторов и наложниц я обещаю тебе не менее любопытные факты из теории сексуальной ориентации: я этой проблемой много лет, ну, не скажу, чтоб занимался, но как бы интересуюсь. Договорились?
   А насчет кредитной карточки - это я так, трепанул по глупости, не обращай внимания. Потому что если все будет так, как ты хочешь (или мечтаешь), то кредитная карточка твоя тебе еще, ой, как понадобится! Ибо три года, как минимум, пацана одевать да кормить придется. А ест он много. А кока-колы сколько уничтожает - никакой бюджет не выдержит. И знаешь, очень огорчил меня диагноз, который ты Кирюшке поставила. Цитирую: “Точно, у него депрессия. Боже мой, как излечить этого мальчика!” Вот у тебя, пожалуй, действительно депрессия, причем затяжная. Чем лечить от затяжной депрессии одинокую женщину - это общеизвестно: мужиком. Насколько это лекарство универсально, в смысле, поможет ли Кириллу... Шучу. “Спокойствие, - как говаривал Карлсон, - только спокойствие”!
   Про меня, валявшегося под столом, Мишка наврал. Я так быстро надираться не умею, мне разбег нужен. Мы с ним приняли по чуть-чуть, и уже после его ухода я приступил к процессу. И кстати, до сих пор еще ни под каким столом не валяюсь. Поэты - они все такие вруны. Или фантазеры - что то же самое.
   А про то, как стихи пишутся, я однажды сам стих написал. В ранней молодости задался тем же вопросом и - написал. Такой вот стих: “Сяду утром на горшок, сочиню людям стишок.” В “людям” ударение на “я”, потому что правильно, то есть, на “ю”, никак не получалось.
   Ой, слушай, просил я тебя не звонить мне с серьезными вопросами после одиннадцати!?  К этому времени я уже обычно “добираю”, то есть “никакой”, готов отойти ко сну или в мир иной - зависит от дозы и провидения.  Ну, так ты и не звонишь, а и-мейлы шлешь!  Я чего тебе писать-то сел: Йоську повязали!!!  Лизка сидит дома и ревет.  Позвонила мне. Говорит, приехали утром, вежливые такие, извинились за беспокойство, надели на Йоську наручники и увезли.  Представляешь!?  И я знаю, почему: он столько раз орал во всеуслышанье, что, дескать, “убьет этих гадов”, что кто-то об этом, конечно, следователям сказал.  Как ты думаешь, это действительно мог быть он?  Ну, убийцей, в смысле...  Лизку я, как мог, успокаивал, а ты мне скажи - ведь знаешь их обоих не меньше моего - мог это быть он?
   Порфирий наверняка будет тебя завтра про Йоську расспрашивать.  Клар, пожалуйста, не говори ему, от кого узнала о его аресте.  Меня почему-то до сих пор не дергают, и я как бы не возражаю.  А почему ты так про часы мои интересуешься?  Я бы подарил, да мужские они, а ты у нас женщина хрупкая и отнюдь не мужеподобная.
   Завтра напиши, что и как.  Ладно?  И с работы - если сможешь, и потом, после Порфирия.  Обязательно и подробно!
   Мне кажется, что на месте Олега я бы думал о смерти постоянно: опасался мести обманутых. Ведь ежели они, обманутые эти - а имя им легион - не могут законным путем, то есть, через суд до него добраться, то какова вероятность, что из этого легиона ни у одного рука не поднимется на обманщика? И вот результат: ровно неделю назад на полянке... Что же касается опеки - я так полагаю, записочка эта, конечно, не документ, но если нет претендентов на “корону” (а их, похоже, нет), то после Порфирия, если не повяжут, как Йоську, можешь смело звонить адвокату.  Клар, а ты уверена, что тебе это нужно: опека, ответственность и - после всего, что ты мне о нем рассказывала - вообще этот мальчишка?  Зачем тебе это изломанное и развращенное существо?  Только, пожалуйста, не срывайся на меня, это-то проще всего, а пораскинь мозгами трезво.
   Ну вот, написал слово “трезво” и - протрезвел.  Теперь хрен засну.  Пойду, сделаю свой фирменный, вместе с пивом это обязано сработать.  Ежели что - номер моего сотового не забыла?  Спокойной ночи (хотя когда ты этот бред читать будешь, то будет уже “доброе утро”).
   Клара. 11 июля, вторник, 9-00
  
  
   Гамлетам от Макбетов.
   А ещё можно - Джарднисам от Джарднисов.
   Только что явилась на работу, сделала озабоченный вид и тут же села сочинять тебе очередную докладную.
   Даже не знаю, с чего начинать.
   Может, с Йоськи? Нет, вру. Пожалуй, с того, кому ты нужен. На Кирюшку в этой связи, по-моему, лучше не рассчитывать. Прости. Знаю, что тебе это больно слышать, но пойми же ты, наконец: ему не до нас с тобой. Юноше бы сейчас выжить и превратиться во что-то существенное, ему сейчас так хочется быть нужным, неповторимым, правым и взрослым. Ну вспомни себя в пятнадцать лет. Полагаю, что самое большее, что необходимо сейчас Кириллу, это добрать, как ты выражаешься, но не водки, а любви. И, безусловно, не той, которую ты рвёшься ему предложить, а самой обыкновенной, тихой родительской любви, которой он был обделён до сих пор. Но про это мы уже раз сто говорили и повторяться надоело. Твоей маме ты нужен, мне ты, разумеется, нужен, но только как ты своей маме потом намерен про меня врать?
   Я, к сожалению, не надеюсь на то, что этот кошмар когда-нибудь закончится или хотя бы поутихнет. Всё остаётся в моей голове. Из своих книг по оккультизму я вычитала, что все события, которые происходят, записываются в памяти Вселенной. А всё, что случается со мной, записывается в памяти моей. Да, этот ужас, возможно, прекратится когда-нибудь для тебя. Я же с моей объёмистой памятью, как со своим же обострённым обонянием... При сильнейшем желании выбросить из головы, я всё-таки знаю, что не забуду ни одной минуты из сегодняшних дней. Ни одной, Паша. Если, вообще, переживу.
   А пока я очень хочу дознаться, кто убил Олега. Не для того даже, чтобы наказывать: Олега не воскресишь, но единственно для того, чтобы знать. Наверно, это чисто женское любопытство, хотя Зинка меня не волнует, а интересует только Олег. Не знаю. Агату Кристи люблю. Может, поэтому.
   Так. Дошли до главного. Первая ласточка. Повязанный наш... Ты спрашиваешь, мог ли он убить Олега? Конечно, нет! Разве такие способны на убийство? Балаболка, трепло, - пожалуйста, но чтобы Йоська решился на такой шаг - представить себе не могу.
   Паш, мне кажется, что для того, чтобы убить, мотив должен быть посильнее, чем месть за потерянные деньги. Ну, например, если это - единственная возможность защитить от насилия беззащитное существо... Даже очень плохой человек должен переступить табу, встроенное в генах, чтобы пойти на убийство себе подобного. Да, иногда, очень редко, встречаются люди, у которых в генах этого табу нет, но Йоська-то - обыкновенный малый. Да, вопил: "Убью". Кричать не запрещается. Я думаю, что самое большее, на что он способен в пылу эмоций, - это поорать. И попробовать найти себе жертву, но совсем в другом смысле.
   Он и ко мне подбирался, было очень смешно. Кстати, получив от меня порцию благородного гнева, Иоська позже вместе со мной с удовольствием смеялся над тем, что его порыв вдруг отвергли.
   Вчера, едва узнала, я позвонила Лизке. Долго и тщетно старалась её успокоить. Последнее время жизнь моя - сплошные слёзы, не мои, так чьи-то мне на грудь.
   Больше всего Елизавета сокрушалась, что на пикнике Иосиф несколько раз исчезал, неизвестно куда, а это означает, что алиби у него нет. Я прикинула возможных кандидаток и стала обзванивать народ (это уже считай ночью, сталинские времена да и только). Так что, алиби я нашла. Правда, не уверена, понравится ли оно Лизухе. Зато вполне реально и абсолютно достоверно. Это оказалась наша Сюська. Которая сначала сказала, что ни за какие блага мира не пойдёт признаваться, а то супруг ей, Сюське, голову свернёт. Но я её припугнула тем, что Адик Адиком, ему-то и знать ничего не обязательно, а электрический стул страшнее. А если упрётся, так ведь алиби и у неё на то же время нет. А вот тогда муженёк узнает уже точно. Короче, наша мадам Бовари согласилась пойти завтра (то есть, сегодня) выручать этого шлемазла на растерзание законной супруге. Я звонила, проверяла. На работе Сюськи нет. Надеюсь, явилась с признанием.
   Так что, с Йоськой всё в порядке.
   Порфирий обещал встречу, но ещё не объявился. Жду его с нетерпением и страхом. Нет, я действительно надеюсь, что с Йосифом дело будет улажено. Волнует меня эта встреча с американским правосудием. Сколько я ни размышляю на тему, кто мог выстрелить в Олега, придумать ничего не могу. Да, обиженных накопилось много, но чтобы заранее подготовиться, а затем пойти и убить? Это кем же надо для этого быть? Уж, во всяком случае, не треплом.
   Почему ты решил, что меня волнуют твои часы? Я просто так спросила, в порядке ли, к слову пришлось. Рассказывала о том, что Кирилл мои часы исправил, вот и вспомнила по ходу о твоих.
   Последнее. Ты спрашиваешь, зачем мне Кирилл. Пашенька, для меня это такой же шанс, что и для тебя, - реальная возможность получить невозможное. Не думаешь ли ты, что я в свои сорок решилась бы рожать. А ещё ж забеременеть от кого-то надо. Не волнуйся, я срываться на тебя не буду: с какой стати мне на тебя срываться. Да и что ж ты предлагаешь, чтобы мы с тобой сейчас начали борьбу за опекунство?
   Кирилл на самом деле - испорченное, озлобленное существо. Я считаю себя частично виноватой и в его озлобленности, и в его испорченности. Может, поэтому хочу попытаться загладить перед ним свою вину. Ты в парнишке видишь приятного тебе юношу, для меня он - единственное, что осталось от любимого мною человека. Ты любишь мальчишку, потому что ты видишь в нём его хорошие стороны, я его люблю, несмотря на плохие. Улавливаешь разницу? Я от всей души надеюсь, что ещё не опоздала, что с добром пробьюсь к его сердцу: ведь от природы-то в мальчике действительно много хороших задатков. Кроме того, Паша, не обижайся, но насчёт тебя не ясно, а меня Кирюшка любит или, по крайней мере, притворяется, что любит. Во всяком случае, понимает, что я ему нужна. Я, конечно, не смогу, хотя бы потому, что просто не успею, заменить ему маму, но, поверь, сделаю всё возможное. Павлуша, одно я тебе могу обещать: если сбудутся мои надежды, если всё пройдёт так, как я мечтаю, чтобы оно прошло, я тебя из “ближайшего друга” не уволю. Несмотря на все твои дела. Знаю же, что ты порядочный человек, и верю, что Кириллу гадости не сделаешь и что по-прежнему и ему, и мне останешься родным человеком. В конце концов, держишься же ты в школе. Просто знаешь: нельзя. Вот так и тут, с Кирюшкой: нельзя. Даже если окажется, что его действительно интересуют не женщины, дай ему сделать этот выбор самому, не дави на чаши весов, пусть мальчик оклемается, вырастет, станет мужчиной. Свою дружбу я тебе в этом случае обещаю. Ты ведь знаешь, я способна простить многое, но не насилие, особенно по отношению к ребёнку. Конечно, Кирилл уже не ребёнок, но ещё и не самостоятельная личность.
   Ну ладно, надо же пойти, хоть для приличия поработать: здесь на советских штучках не очень-то продержишься. Да и встреча с Порфирием сегодня. Пожелай мне удачи, Пашечкин. Вот, спасибо, что предупредил не упоминать о тебе. А то я уже собиралась, в первую очередь. Паш, я думала, ты меня лучше знаешь.
   Да. Значит, ты меня с Кирюшкой хочешь предъявить матери. В качестве?.. Бедная твоя мама. Потом опять же врать про нас придётся. Ах, я снова повторяюсь. Что это я последнее время... Склероз у меня, что ли? Ладно, тогда всё.
   Ну вот, только что позвонил Порфирий. Он занят, поэтому перенёс наш разговор на вечер, почему-то напросился ко мне домой. Интересно, зачем ему мой дом? То бишь, мои апартаменты.
  
   Павел.    11 июля, вторник, 15-50
  
  
   А ты говоришь - бросай пить.  Бросишь тут, пожалуй.  Твою и-мейлу я прочел еще на работе перед уходом, и первая мысль - о стакане водки.  Большом стакане: галлон, не меньше, и непременно граненом (не знаешь, продаются где-нибудь такие граненые емкостью в галлон?).  Едва ступил в дом, едва нашел чистый стакан - телефон.  Йоська!  Живой!  И не из тюрьмы, а из дому звонит. Ты была права, когда писала, что с ним все будет в порядке.  Но дело не в нем.  Ты-то хороша!  Нет, наоборот: я-то хорош!  Поговорил с рыдавшей Лизой (что именно я ей говорил - не помню, я ведь уже в “кондиции” пребывал), залез на интернет, настучал тебе и-мейлу про арест и, как говорится, “умыл руки”.  То есть, принял свою “последнюю и решительную” (у меня все строго дозировано) и рухнул баиньки.  А ты...  Ты своей ночной “сталинской” обзвонкой спасла невиновного.  Ведь, небось, даже не думала, зачем ты это делала, а просто - делала.  И добилась.  Спасла.  В этом месте по законам литературы надо произнести какие-то слова, а у меня их нет.  Я, и правда, не знаю, что сказать.  Сказать, что я преклоняюсь перед тобой и одновременно чувствую себя бесполезным ничтожеством?  Это будет understatement, то есть, недостаточно сильно сказано...
   Йоська о твоем подвиге (я сейчас говорю совершенно серьезно, ты же умеешь отличать меня серьезного от меня же несерьезного, правда?), конечно, не знает.  Рассказать или не стоит?  Он страшно перепугался.  Говорит, ночь в тюрьме - это нечто незабываемое: обыскивают, фотографируют в анфас и профиль, потом общая камера, лавки вдоль стен, унитаз (пардон, параша) за перегородочкой...  Короче, Йоська в полном восторге от этой предвариловки, рассказывая о ней, аж заикается.
   На допросе, по его словам, следователь вел себя скорее, как защитник.  То есть, как бы помогал найти алиби.  И - не смог.  Говорил, несколько человек показали, что после часу ночи его нигде не видели.  А Йоська наш насмерть стоял.  Отвечал, что пьяный был, не помнит ничего, заснул, наверно, где-нибудь, а потом, замерзнув на лоне природы, на “автопилоте” дополз до своей палатки, в каковой поутру и пробудился.  Были еще вопросы о его отношениях с убиенными, а он, бедняга, и тут ничего сказать не мог: он же, как и многие другие, отдавал Олегу деньги, которые скрыл от налоговых властей.  Короче, оставили его в заведении этом почтенном ночевать.  А наутро надели опять наручники, посадили в машину и повезли на нашу злосчастную полянку.  Вывели на свежий воздух и просят: покажите, мол, где именно вы в ту ночь с госпожой Сусанной Сапожник трахаться изволили.  Ну, ему, бедняге, куда деваться, раз уже все равно знают?  И хоть ночью дело было, а место приметное: за задней стенкой туалета, помнишь, того, который в низинке, слева от парковки?  Показал.  Они интересуются, пользовались ли презервативом.  Он отвечает, что, дескать, да.  Они говорят: что ж, правильно, мол.  Тут откуда ни возьмись - Сюся в сопровождении полицейских.  Наручники с него сняли, и вот стоят они, голубки наши, рядышком, пока начальники презерватив ищут.  И, представляешь, находят!  Говорят, что мы, мол, отдадим в лабораторию на предмет определить, той ли самой ночью этой вещицей пользовались, и если ответ будет положительный, то, дескать, извините.  А пока что распишитесь здесь, здесь и здесь и можете быть свободны.  Вот так!  Сюська его до дома довезла на своей машине.  Говорит, всю дорогу молчали.
   Так что, Клар, ты совершила Нечто!  Примитивно рассуждая, ты растрясла перед властями еще один адюльтер.  У меня такое впечатление, что в нашей интеллигентской бардовской компании только мы с тобой еще не того...  Ну, например, ты знаешь, что у Мишки с покойницей Зинкой не просто “приключение” было, а длительные и серьезные отношения?  И кстати, похоже, только у нас с тобой из всей тусовки есть алиби, которое не надо изыскивать и подтверждать подобными способами.  Но я не об этом хотел сказать.  А хотел я сказать вот что: ты, Клара Вайсенберг, прошлой ночью спасла невиновного.  И Тот, в существование Которого ты, похоже, веришь (а я, прости, не верю, потому что если бы Он действительно имел место быть, Его следовало бы немедленно разжаловать в рядовые), тебе зачтет это на Cтрашном суде (почему и кому “страшном” - не спрашивай, ибо не знаю: просто еще один речевой штамп).  И определит Он тебя в верхнюю палату.  А меня, понятно, в нижнюю.  И пресекаться мы будем в редких случаях, типа инаугурации нового Его...
   Кроме шуток: пожалуйста, сообщи при первой же возможности, как прошло свидание с зубастым Лэрри Петровичем.  Считай, что я ревную... И не только к Лэрри, а ко всем. Например, к Джарднисам. Кто они, кстати, такие?
   Клара. 11 июля, вторник, 17-14
  
  
   Большие гранёные стаканы продаются (кстати, очень дёшево, по-моему, доллар за штуку) в магазине Фругалса за углом от тебя. Там всё очень дёшево. Но и бьются они быстро: ты разве не помнишь, у меня были такие - или это ещё до нашего знакомства?
   Ты ревнуешь? Меня? Шутите, парниша? Так это даже не смешно.
   Вот что такое - смех и грех. Теперь, впрочем, понятно, почему Порфирий перенёс встречу на вечер! А я так надеялась забыть о следствии поскорей.
   Слушай, глупый вопрос, но всё-таки: зачем наши прелюбодеи пользовались презервативом? Не означает ли это, что у четы Сапожников супружеского давным-давно уже ничего не происходит, поэтому постоянного противозачаточного не требуется, а только ей от случая к случаю? Похож Адик на импотента? Мне всегда казалось, что Сюська слишком энергичная, слишком болтливая, слишком властная и слишком бросается в глаза. А теперь как-то жалко её стало. Тоже мне, нашла себе любовника. У него же на лбу крупными буквами выписано: шлемазл. На идише это неудачник. Вот, пожалуйста. Полез в кои веки на чужую жену, и точно в тот самый момент кто-то кого-то убивает, а обвиняют именно Йоську. Что, несмотря на известные мне предыдущие попытки, - это всё-таки была его первая проба, - тут у меня никаких сомнений: слишком уж сильно наш герой благородничал, причём на грани электрического стула. Какая-то высшая степень неудачливости. Хотя... Всё же решилось по справедливости, но бедные они все. Впрочем, всё это не моё дело. Что это я... Даже стыдно... Но это же между нами, да?
   Интересно, узнает ли о случившемся Адик? И если да, то как отреагирует. Во всяком случае, если ему вся история станет известной, то не от меня.
   Смешно. Трагедия, убийство, а за кулисами - фарс. Ещё четыре человека. С которыми мы с тобой считаемся друзьями. Проводим вместе праздники, часто - выходные, делим стол, и для них, безусловно, то что произошло с ними, представляется трагедией. А мне, в лучшем случае, фарсом. Так, маленькая ирония судьбы. Почему? Потому что они маленькие люди? Потому что у них маленькие любви? А Лизка рассказывала мне когда-то, что у них была с Йоськой сильная любовь. Чуть ли не вены совместно взрезали, потому что родители запрещали Лизке за него выходить: ещё двадцать лет назад учуяли неудачника.
   Слушай, Павлик, ты себя так унижаешь, что даже мне делается нехорошо. Нашёл, тоже, героиню - Клару Вайсенберг. Я давно тебе твержу: ты знаешь меня совсем не так хорошо, как думаешь. И ты даже представить себе не можешь моих мотивов в спасении “невиновного”. Когда-нибудь, может, расскажу. Только сейчас не требуй, ладно? Кстати, про Йоську с самого начала было всё понятно. Терпеть не могу процесса превращения человека в козла отпущения, отсюда мои, как ты их обзываешь, сталинские звонки. Или это я сама же их так назвала? Но что за намёки на наши с тобой отношения? Может, ты хочешь предложить другие? Ехидно улыбаюсь.
   А вот с Мишкой интересно получается. Ай да Мишка!. Значит, наш пострел и там поспел? Была вообще-то у меня мыслишка, что Олег ходит рогатым, но я как-то гнала её от себя, понимаешь? Считала, что ревную, поэтому ищу в Зинке недостатки. А ты-то откуда знаешь? Впрочем, ты ведь всегда в передних рядах. И обо всём узнаешь первым. Извини, но поверить в “серьёзность” Мишкиных отношений трудно. Рылом они, извините, в Ромео не вышли.
   Верхняя палата мне не светит так же, как тебе. В этом у меня никаких сомнений. Не переживай: может, и тебе ещё удастся поплевать сверху на мои вознесённые кулаки. Впрочем, - вряд ли. В Библии ведь против однополой любви целая заповедь. И два сожжённых города. Плюс один соляной столб. Значит, отбывать будем вместе. Горевать по этому поводу не советую. Будь что будет.
   Что такое - инаугурации? В своём словаре, который у меня на работе, я не нашла. Такое впечатление, что и дома вряд ли найду. Но чувствую, что-то уже такое мерзкое, что и говорить неприятно..
   А насчёт Него не кощунствуй и не торопись разжаловать. Если тебе что-нибудь не нравится - надо искать не виноватых, а выход из положения. К сожалению, для того, чтобы сделать этот вывод, мне пришлось пройти через миллионы крупных и мелких неприятностей. Судьёй не становилась и не стану никогда, из моего красноречия это уже тебе известно, и не раз. Зато во всех остальных лицах пришлось: обвинителем и обвиняемым, а заодно, адвокатом, и присяжными заседателями, а так же и жертвой, и палачом. Отсюда, кстати, моя глубокая убеждённость в ожидающей меня нижней, а не верхней палате.
   Джарднисы - этo из Диккенса, они там судятся целую вечность. Роман называется “Холодный дом”, сначала ужасно скучно, а потом - ничего, даже увлекательно. И к этим ревнуешь, говоришь? Ну, даёшь!
   Клара. 11 июля, вторник, 18-06
  
  
   Наконец, домой пора, Кирюшка ждёт, а тут звонки. Я быстренько дописываю, потому что происходят следующие вещи.
   Сначала опять позвонила заново взрыдавшая Лизка. Йоська орал, что полюбил другую и требовал у жены развода. Согласен оставить ей всё, что нажито, только чтоб отпустила. Я успокоила несчастную женщину тем, что любой нормальной бабе он с одним рюкзаком, скорее всего, окажется не нужен, и отвязалась, пообещав звякнуть из дому.
   Следующей на очереди (вот такая я теперь популярная!) оказалась Сюська. Оказывается, шлемазл явился к ничего не подозревавшему Сапожнику, выложил всё, как на духу, и потребовал развода и у него. Адик в ответ не удостоил Йоську ни единым словом и позвонил пока ещё законной супруге на работу, куда она, Сюська, “только что приползла после леса, который вымотал остаток сил”. У меня втихаря вопрос: почему так долго ползла? Уж не с заходом ли к кому-нибудь третьему?
   Короче, далёкий от искусств муженёк пообещал неверной половине застрелить из того же пистолета её, а потом себя. Если Сусанна его бросит и уйдёт к “этому Гераклиту”. Не более близкий к искусствам Йоська начал вопить над свободным от телефона ухом, что дескать, после всего, это он - Гераклит? Кто знает, где пистолет, тот и Гераклит, то есть - убийца. В данном случае, Адик сам же напрашивается на мысль. Незадачливый убивец, естественно, заорал в трубку, что если этот Пуаро (пожалуйста, а Пуаро знает) сейчас же не заткнётся, то вот тогда-то он, обманутый супруг, покажет кое-кому кое-чью мать и действительно кое-кого пристукнет. На что Йоська показал, что тоже не лыком шит, и затребовал с Отеллы алиби. В результате, попутно выяснилось, что алиби нет и у Адика.
   Сюська стала рвать на себе волосы, просить у мужа прощения и гнать любовника по телефону в рогатое ухо супруга с таким криком, что Йоська слышал каждое слово. А потом позвонила мне и обвинила во всех своих несчастьях. Нашла, наконец, виноватого.
   Слушай, причём тут Гераклит? Ты понял? Я - нет.
   Ой, кто-то по сотовому рвётся. Позже допишу и отошлю всё вместе.
   Повесили трубку. Неприятно, когда не удаётся узнать, кто звонил.
   Паш, из всего, что я сейчас сумбурно накалякала, ясно одно: у Сапожника нет алиби. Правда, сам он (по словам Сюськи) клянётся и божится, что тихо-мирно сидел в лесу, рассматривая звёздное небо. Но, чтоб на небо смотреть, презерватив не нужен даже Адику, посему на лицо ещё один подозреваемый. Ты не в курсе, имели Сапожники дела с Олегом или нет?
   Опять позвонила Лизка. Её не поймешь. Сначала за что-то благодарила, потом крыла Сюську на чём свет стоит. “Я её лучшей подругой считала! А она!”. В результате заорала, что лучше бы не знала ничего, и опять-таки во всем обвинила меня.
   Скучно им, я думаю, вот и находят себе приключения.
   Всё, я убегаю. Да, кстати, все свои подозрения я держу при себе, а Порфирию зачем открываться? Он - детектив, ему за это деньги платят. Поэтому пусть и дознаётся, я ему исповедоваться не собираюсь. И вообще, смотри, по пьянке не сболтни кому-нибудь. Например, Мишке, а то разнесёт или сочинит какую-нибудь такую песенку, в которой каждый узнает товарища.
  
   P.S. И, наконец, только что позвонил Кирилл. Спросил, сколько ещё собираюсь торчать на работе. Я сказала, что уже готова на выход. Тогда этот дурачок со значением в голосе заявил, чтобы я не волновалась. Он, Кирилл, если что, - за меня “кого угодно” поубивает, значит, я могу спокойно ехать домой. Можешь представить себе теперь моё спокойствие. Вот же, насмотрелся детективов, глупый мальчишка.
   Клара. 11 июля, вторник, 20-45
  
  
   Только что ушёл Порфирий. А явился со своим собственным стаканом кофе из Старбакса. Американская изобретательность меня умиляет. Мало того, что придумали одноразовую посуду, так ещё эти круглые картонные штучки вокруг стакана, чтоб не обжечь пальцы.
   Общался со мной Лэрри Кассиди культурно, вежливо, даже, я бы сказала, почтительно. В отличие от вызова ТАМ, когда я не запомнила не только фамилию, но даже внешность этого мерзавца, зато хорошенько и на всю жизнь запечатлела угрозы “в следующий раз говорить со мной по-другому”.
   Беседовали мы на кухне. Я, конечно, извинилась, но объяснила, что это русская привычка, дескать мне так сподручней, к тому же, Кирилл в гостиной любит смотреть телевизор. В общем, Лэрри не возражал: ему, по-моему, приходится общаться в таких ситуациях, что для него моя кухня - королевский дворец.
   Порфирий задал мне вопросов, как любит выражаться та же Сюська Сапожник, до хрена и трошки. Расспрашивал, в первую очередь, кого Олег обдурил на крупные суммы. Спрашивал о Йоське, но тут уже всё ясно. Расспрашивал меня подробно о браке с Олегом, о разводе, о моих взаимоотношениях с Зинкой. И, между прочим, - как мы с Кириллом относимся друг к другу. Реально, если бы не выяснилось, что мы уехали раньше, то самый ясный и прочный мотив для убийства - это у меня. Ведь насолили мне покойники. Оба. Да ещё желание опеки, а я в нём призналась сходу. Какая удача, что ты тогда посмотрел на часы, да ещё сообразил оповестить время вслух. Как будто, специально для того, чтобы создать мне алиби.
   Расспрашивал меня Порфирий, однако, больше всего о Мишке, который к тому времени тоже, вроде бы, ушёл баиньки. Марго что-то там блеяла, подтверждала: с ней, оказывается, успели побеседовать ещё до похорон. Да только она сама достаточно тёмная лошадка, несмотря на всю её театральность. А, может, именно из-за театральности создаётся такое впечатление? Но я сомневаюсь, что ей особо поверили. Боюсь, сейчас Мишкина очередь попользоваться парашей за перегородкой. Или Марго? Совершенно не представляю, чем тут смогу помочь. Кто сказал, что я должна? А вот не могу иначе.
   Поверишь, сколько перечитываю “Войну и Мир”, твержу: “Не уезжайте, Болконский”, иногда громко ору, так сильно хочется изменить ход событий. Но Князь Андрей всё равно всегда уезжает, со всеми вытекающими... Знаю, что ничего не сделаю, но такая уж я. Ежели Мишку пихнут на электрический стул, буду сильно возражать и не допущу. Вплоть до того, что усядусь сама. Ох!
   Расспрашивал меня о Кирилле. Подробно об отношениях Олега с сыном. Я рассказывала. Понимаешь, - Олега сейчас топтать не хочется, просто отвечала на вопросы. В конце концов, Лэрри (не дурак, совсем нет) сообразил-таки вывести формулу, что мальчик с детства был оскорбляем и унижаем (конечно, не сексуально, но эмоционально и физически). Ох, и сильны же они ярлыки клеить! Я объяснила Порфирию, что в Советском Союзе все дети испокон веку ходят такими оскорблёнными и униженными. Детектив сказал, что тем не менее, не все к этому одинаково относятся. Есть дети, особо чувствительные. Я ответила, что с Кириллом всё в порядке. Ох, не в порядке он, Паша. Чует моё сердце.
   Тогда Лэрри спросил, был ли на полянке Кирилл. Я ответила, что не видела, но знаю со слов других абсолютно точно: парнишка на пикнике не появлялся. Теперь боюсь: вдруг Мишка начнёт всё тот же пьяный бред, что Кирилл присутствовал. На самом деле, Кирилл ответил по домашнему телефону и произвёл впечатление разбуженного от глубокого сна человека, когда из полиции ему позвонили в семь тридцать утра о гибели родителей. Поскольку в том, что его везли ночью, не признался никто, то возникает вопрос: а как бы он попал рано утром домой, если машину не водит, общественный транспорт в лесу, да и вообще ночью не ходит, такси там не появлялось и не проезжало, к тому же ворота после нашего с тобой отъезда были намертво закрыты. Почему Порфирий интересуется Кирюхой - не представляю.
   Вот, пожалуй, и всё. Расспрашивал о твоей ориентации, о том, как она принимается в наших кругах. Я рассказала, что нормально, и что тебя все любят. Лэрри тогда осведомился, ладил ли ты с Зинкой и с Олегом. Я сказала, что мы все дружили. Тебе ещё раз сильно повезло, что ты не связывался с ним денежно.
   Напоследок Порфирий показал мне вязаный серый шарфик. Выяснилось, нашли его в окаменевших пальцах Зинки. Никто из тех, кому Порфирий показывал “улику”, на Зинке его не видел. Спрашивается, чей?
   Я поинтересовалась, какого.
   Лэрри объяснил: они предполагают следующее. После того, как в неё выпалили, а выстрел был произведён в упор, Зинка, падая, стянула шарфик с убийцы, как бы хватаясь за последнюю соломинку, чтоб не упасть. Получается, - действительно, улика. Если, конечно, не принадлежал самой убитой. Тогда чего бы она за него хваталась?
   Похож он вроде на женский, но любой из наших мужиков в лесу вполне мог бы его нацепить в два часа ночи, когда настолько темно и холодно, что напяливаешь на себя всё, что попадётся под руку, и каждый выглядит чучелом гороховым.
   Я сказала что, по-моему, я видела Зинку в этом шарфике, но точно не помню, равно не помню, где и когда.
   Тут Кирилл зачем-то забежал на кухню, за крэкерсами, что ли... В общем, узрел он шарфик и говорит: - Это что? Она оставила?
   Порфирий как подскочит: - Кто - она?
   А Кирилл пожимает плечиками и заявляет: - Ну, эта... Маргарита, кажется, её зовут.
   Лэрри спросил: - Ты думаешь, что шарф этот принадлежит...?
   Ей-богу, следователь тут замялся. Видно, не решался назвать матерью, не знал, как говорить и ней с Кирюшкой, не хотел задеть... Но мальчишка и бровью не повёл.
   - Не думаю, а точно знаю. - Утверждает Кирилл. - Я видел её в этой штуке... Ещё шапочка на этой тётке была такая же. С помпоном. Я даже посмеялся: на лыжах, что ли? Во Фриско - да, в июле прохладно, но не снег же сыплет на голову...
   Я посмотрела на Кирилла. Я хорошо помнила: ни на похоронах, ни у меня подобной шапочки на Марго не было. Значит, Кирилл видел её раньше? Где?
   - Где ты раньше видел эту женщину? - Тут же спросил Лэрри. - На пикнике?
   - Нет. - Сказал Кирюшка. - Я её прежде видел. За день до пикника... Или за два...
   - Расскажи. - Не то попросил, не то приказал Кассиди.
   - А чего рассказывать? - Мальчишка опять пожал плечами. - Несколько дней назад я заметил, что она всюду таскается за мной. Ну вот, куда ни пойду, - везде на неё натыкаюсь. И везде она меня глазами сверлит. Ну, и пару раз была в этом... - Он кивнул на шарфик.
   - И ты смог бы это подтвердить под присягой? - У Лэрри даже глазки заблестели.
   - А чего? - Как-то чересчур небрежно заявил Кирилл. - Конечно, могу. Точно, этот шарф на ней видел. А шапка есть у вас? Вы шапку поищите хорошенько. Должна быть у неё где-нибудь.
   Павлик, а ты спроси у Мишки, когда Маргарита приехала из Бостона. А то что-то не то, мучает меня что-то, объяснить, правда, не могу...
   Вот. Лэрри покивал и ушёл. А я и в самом деле, этот шарфик на самой Зинаиде, кажется, видела. Не могу точно вспомнить. Или похожий. У многих ведь женщин комплекты шарфика с шапочкой, и чаще всего они именно и бывают вот такими, связанными из серых ниток...
   Не знаю, я не Агата, но у меня такое впечатление, что Пуаро очень сильно бы насмехался над этим следствием.
   Клара. 11 июля, вторник, 21-30
  
  
   Паша, целый вечер звонят то Лизка, то Сюська. Обливают друг друга и своих мужей, коими за последние два часа уже обменялись пятнадцать раз. Никак не могут поделить своё прошлое и чужое имущество. А что? Ведь сейчас многие эмигранты обмениваются супругами, может, это какое-то модное течение? Вот тебе и фарс. Четыре человека: и туда-сюда, туда-сюда...
   Надо же, опять сотовый звонит, выключить его к чёртовой матери, что ли? Ни с Кириллом поболтать, ни тебе стукнуть. А всё равно, он сейчас смотрит “Найт Гэллериз”, ты же, наверно, водку хлещешь. Ладно, пойду, отвечу.
   Пашкин, это была, кто бы ты подумал? Марго. Вся какая-то решительная и загадочная. Ноль эмоций, холодно вежлива, но, если не ошибаюсь, за бесстрастностью в недрах души этой женщины зреет что-то сатанинское, по-моему, невиданной силы взрыв. Если, конечно, не очередной спектакль. Вот же существо!
   Никак не пойму, какого ей от меня рожна надо. Прежде всего, она спросила: - Ладишь ли ты с Кириллом?
   Я так растерялась, что беспрекословно подтвердила, дескать, да, лажу, и ещё как.
   Марго сказала: - Я слышала, что ты будешь опекуншей. Вот же счастье - хоть поварёшкой хлебай.
   Это у неё, по-моему, присказка такая, про поварёшку. Каждый старается, как может. Я ответила, что сама ещё ничего не знаю, но очень надеюсь.
   Она прокашлялась и задала такой вопрос: - А ты уверена?
   Я спросила: - В чём?
   Марго заявила: - Имей в виду, что я об этом убийстве знаю гораздо больше, чем ты думаешь. И я бы хотела с тобой встретиться. Сегодня, в крайнем случае, завтра.
   Я сказала: - Да? А не скажешь ли ты, меня-то каким боком касаются твои дела?
   Тут с бардессы слетела вся её вежливость. Приятная во всех отношениях дама мгновенно превратилась в базарную бабу похлеще Зинки и стала меня материть (некоторых из употреблённых ею слов я даже до сих пор не слыхала никогда). Это, надо полагать, игрался второй акт. Вернее, третий.
   Я слегка остолбенела и только врождённое любопытство удержало меня от того, чтобы отключиться.
   Наругавшись всласть, Марго, как ни в чём не бывало, изрекла: - Это касается всех, и, в том числе, тебя и друга твоего вихлястого, который спит и видит трахнуть Кирюшку...
   Я перебила в том смысле, что она ошиблась.
   На это Марго расхохоталась хорошо поставленным смехом, после чего сказала: - Уж не думаешь ли ты, что я ослепла или оглохла? Я на полянке всё хорошо видела.
   Я стала заикаться: - На какой полянке?
   - А на пикнике этом вашем идиотском! - Со злорадством воскликнула она.
   Я пролепетала, что Кирилла же на пикнике не было.
   Тогда Марго опять расхохоталась страшным смехом и патетически объявила: - Я знаю всё про своего сына!
   - Сына? - Переспросила я, изобразив в своём голосе предельное удивление. Потом не удержалась и добавила: - Слушай, у тебя все дома?
   Она молчала, я слышала в трубку только лёгкое шипение. И я поддала: - Какой Кирилл тебе сын?
   Павлуша, мне очень стыдно, рассказывать тебе дальше. Как могла я вылить на голову этой несчастной да ещё чокнутой в придачу весь свой сарказм, всё зло, которое накопилось внутри за день, а, может быть, за все последние годы! Обвинила человека во всевозможных грехах... Видел бы ты меня в раже! Я так орала, что Кирюшка прибежал успокаивать. Только его появление меня немного отрезвило. Я отдышалась и сказала, что если Марго собирается меня шантажировать, то нашла для этого неправильного человека. А если она намекает, чтобы я отдала ей мальчика, то слишком поздно о нём вспомнила. В заключение, я заверила её, а на самом деле, разумеется, скорее - себя, что сына ей не видать, как своей игривой задницы, чтоб даже не надеялась и убиралась в свой Бостон подобру-поздорову.
   Да, показала я тихую Кларочку, ничего не скажешь. Как будто, чёрт меня накрутил и с цепи сорвал: слишком уж завелась. Ну никак не могла остыть. А Марго только шипела в ответ и, если порывалась что-нибудь вякнуть, то я не давала ей даже слова вставить. Такой, например, представлял ли ты себе меня когда-нибудь?
   В результате бардесса бросила трубку. Так я и не знаю, что этой женщине от меня надо. Грозит - не грозит, шантажирует - не понятно.
   Но этим дело не кончилось. Через десять минут она опять позвонила и стала просить и умолять о встрече. Наверно, не стоило соглашаться, но опять победило моё пресловутое любопытство. Договорились, что завтра она ко мне в ланч приедет поговорить и постарается вести себя прилично.
   Павел.   11 июля, вторник, 22-14
  
  
   Насколько я помню, евреи первыми предложили идею божества единого и всеобъемлющего.  И человечество, в конце концов, идею эту приняло.  Правда, с поправкой: между человеком и богом сформировалась прослойка как бы полубогов, институт “святых угодников”.  Когда человеку нужно подать прошение в “небесную канцелярию” (прошение такое называется молитвой), он, человек, не врывается без стука в кабинет директора (бога, то есть), а обращается в секретариат, к одному из “угодников”, или к начальнице секретариата, старой деве - Марии (ну, очень старой деве), излагает свою проблему и просит принимающего прошение заступиться за него, человека, перед богом.  Если результат окажется отрицательным, то есть, в просьбе отказано, проситель будет думать, что это он сам виноват, что недостаточно ясно изложил или недостаточно убедил своего “угодника-заступника”.  И только еврей с богом один на один, и тут уже никаких вариантов: или сам дурак, или...  Это я к чему все?  А к тому, Клар, что если уж тебя (тебя!) в “верхнюю палату” не пустят, то значит, в этой “палате” вообще пусто.  И нерадивому администратору, отвечающему за размещение прибывающих туда на ПМЖ, очевидно, пора на пенсию.  Со всем его штатом.  А любопытно, в какой из “палат” сейчас Зина с Олегом?  Или они все еще в фойе у стойки, ждут Петра с ключами, на обеденный перерыв отлучившегося?
   А вообще я библию не люблю. И не потому вовсе, что там во имя меня соляные столбы воздвигли и пару городов сожгли. Сказки я как раз всегда любил и до сих пор люблю. Плохо, когда в сказку заставляют верить. Будь это коммунизм, иудаизм или, как ты говоришь, любой другой “изм”. Но не поэтому мне не нравится библия. А потому просто, что скучная она. Другое дело Коран. Не сам по себе, конечно, а - помнишь - “Подражания Корану” у Пушкина? “Но трижды ангел вострубит, на землю гром небесный грянет...” Красота! А как заиграл тяжеловесный средневековый Шекспир в пересказе (не переводе, а именно пересказе) Пастернака или Маршака? Вот если бы кто библию переписал хорошим стихом да положил на музыку, да чтоб со скрипочкой - в самых трагических местах. А не подарить ли эту идею Мишке нашему? Он бы из скукотищи этой такую конфетку сделать мог - пальчики оближешь! А что? Про Иисуса в свое время рок-оперу написали. Отчего же про Авраама, Моисея и иже с ними не написать?
   Кстати о Мишке. Про историю Мишки и Зинки я знаю от него самого.  Я же не всегда в одиночестве пью.  Иногда с Мишкой.  Он и рассказывает.  Я вопросов не задаю, в смысле, в кишки не лезу, и он рассказывает столько, сколько хочет.  Знаешь, Клар, грустная эта история тянется уже год.  И да простит меня родная речь за употребление сакраментального слова “любовь”: они любят друг друга.  Любили, то есть, я хотел сказать, черт, никак не привыкну!  Мишка слова “любовь” при мне не произносил, так что это исключительно мой диагноз.  Безнадежно так любили...  Она к нему уйти не могла, у них с Олегом бизнес (ну, то, что они называли “бизнесом”) общий был, дом был, ну и все такое.  А Мишка - классический менестрель, зарплата разве что выжить кое-как позволяющая, да вот гитара еще, песни, стихи...  Можешь ли ты представить себе этот сюжет для “цыганского романса”: Зинку, уходящую от деловой обеспеченной жизни за песнями, то есть, в никуда, в табор, во чисто поле?  Но ведь и прервать, прекратить эти отношения она не хотела.  Или не могла?  Мне не нравилась покойница, ты знаешь, значит, я по отношению к ней не объективен, но ведь она все-таки человек: а вдруг она Мишку действительно просто и элементарно любила?  Разве не могло такого быть?  А Мишка мучился, это-то я знаю точно.  Никогда не мог понять, что он в ней нашел, но никогда ему об этом не говорил: это самое неблагодарное занятие - говорить влюбленному гадости про его “предмет”.  Да ведь он и сам отлично сознавал бесперспективность, дергался, пытался кого-то другого (другую, в смысле) найти, чтобы отвлечься от Зинки, ты эти дерганья его видела, да и все видели.  Отсюда и интернетовские знакомства, и Марго вот...  А нужна-то ему была - и так каждый раз оказывалось - Зинка и только Зинка.  Я сейчас вдруг сообразил, что с тем, что произошло - Кларочка, вы же с Мишкой - о дьявол! - вы же с ним оба самые пострадавшие и есть!!!
   А на Марго я, пожалуй, обижусь. За вихлястого. Никакой я не вихлястый. Ну, Клара, хоть ты скажи! Сама она вихлястая. Отвечая на твой вопрос: нет, я не знаю, когда она, Марго, из Бостона сюда прибыла. Надо полагать, незадолго до пикничка, потому что до полянки Мишка в ее обществе нигде не показывался, в том числе, как я понимаю, и за неделю до того у букинистов: ты ведь там была. Говоришь, она не на повара, а на наборщика училась? Значит, “поварешка” - это не профессия ее, а хобби. Или просто присказка. Так сказать, для выпуклости образа бардессы. У тебя, кстати, свои выпуклости тоже есть: рекордное выделение слез в единицу времени в сочетании с обреченно-христианским “не суди”. А у меня? Неужели только “V&V”?
   А если серьезно... Все эти дни последние я бьюсь над этой загадкой: “кто” и “за что”?
   Помоги мне!  Давай поупражняемся...
   Версия самоубийства по взаимной договоренности исключается: с чего бы это им самоубиваться?  Версия “она убила его, а потом себя” тоже исключается.  Во-первых, не за что, вроде, ей его убивать.  А даже если есть за что, просто мы не знаем, то ей достаются дом, страховка (или не было там страховки? я уже запутался! но деньги какие-то точно были же, хоть и в дело вложенные), так что ей бы благами этими пользоваться, а не руки на себя накладывать.  Версия “он убил ее, а потом себя”...  Узнал, например, про ее шашни, и проснулся в нем Отелло.  А потом испугался последствий и пулю себе в лоб (или куда там?).  Как говаривал Станиславский, “не верю”.  Олег был достаточно практичен (вон сколько лет подряд делишки свои полулегальные обстряпывал, и все шито-крыто) и недостаточно пьян в ту ночь.
   Значит что - убийство?  Клара, дорогая моя, все-таки ты непроходимая идеалистка!  Вот я тебя цитирую: “Для того, чтобы убить, мотив должен быть посильнее, чем месть за потерянные деньги.  Ну, например, если это - единственная возможность защитить от насилия беззащитное существо.  Даже очень плохой человек должен переступить табу, встроенное в генах, чтобы пойти на убийство себе подобного.”  Прости за длинную цитату: она того стоит!  Ты по дороге на работу радио включаешь, новости слушаешь?  Там каждый день одно и тоже - одно за другим: убийства, убийства, убийства...  Мотивы и обстоятельства самые разные: ревность, зависть, самозащита, а чаще всего - по пьяному делу или ради кошелька.  Однако если все-таки следовать твоей логике, то что это могло быть в нашем случае за “беззащитное существо”?  У них ни кошки, ни собаки не было.  А был только Кирилл.  Не такой уж он и беззащитный: вон как на защиту тебя рвется!  Был ли он на полянке, я не знаю, сам он мне говорил, что не был, да и я его там не видел.  Возможно, Мишка перепутал, он так там нализался, что наутро, пытаясь вспомнить, с кем пил накануне, мог с бодуна навоображать все, что угодно.  Но в любом случае - можешь ли ты себе представить Кирюшку (при всей его, как ты говоришь, “испорченности и озлобленности”, а я его про себя иначе как “солнечным зайчиком” не называю), - можешь ли ты представить себе Кирюшку в качестве убийцы отца, кроме которого у него на всем свете никого не было?  Я вот не могу, как ни пытаюсь, мне его, Кирюшкина, улыбка мешает.  Если же все-таки речь о защите “беззащитного” Кирилла, то убийцей могла быть только ты: кому, кроме тебя, до этого пацана есть дело?  Но ты во время убийства делала баиньки на моем прокуренном диванчике.  Закрываем еще одну версию.  А вместе с версией - твою наивную веру в человечество.  За что же еще с ними обоими могли расправиться, если не за потерянные деньги?  Итак, вопрос “за что?” мы с тобой решили.  Согласна?  Остается вопрос - “кто?”.  Отвечаю: кто угодно из тех тридцати или сорока человек, что были на полянке.  Точнее, любой из них, имевший с покойными, на свое несчастье, деловые отношения.  Исключения: Мишка (он так же, как и ты, сторона потерпевшая, он, допустим, мог бы “убрать” Олега ради того, чтобы остаться без помех с Зинкой, но уж Зинку-то убивать точно не стал бы), а также Сюська с Йоськой (они в это время заняты были, что установлено точно, при твоем непосредственном участии).  Ну, старушка, что делать будем: перебирать по очереди всех остальных участников пикничка того веселого? Начиная с вечно голодного Адика?
   А с Гераклитом - класс! Ну, не всем же историю с мифологией знать, как ты знаешь. Гераклит - это тот, у которого “все течет, все изменяется”. Значит, у кого из них больше “течет”, тот и Гераклит. Я не про менструацию, разумеется, они же оба как бы мужчины, а в философском смысле. Или они Герострата имели в виду - ну, того, который выеживался и палил в городе Эфесе общественные здания?
   Знаешь что - пойду-ка я выпью.  Пора мне уже.  Была бы сегодня пятница, надрался бы в “сюсю”.  Заодно “помечу по сусекам”, может, и закусить чего найду...
   Клара. 11 июля, вторник, 23-04
  
  
   Паша, у тебя в мозгах - компот с винегретом. Герострата ещё приплёл.
   Молитва - это совсем не обязательно “прошение”, это может быть ещё и общение. Палаты, ворота, ключи, - это атрибуты нашего мира, но никак не того. Тем более, ПМЖ, фойе и пенсия. Я всегда думала, что то, что ты называешь нижней палатой - и есть наша несчастная Земля. Хотя, если есть надежда на лучшие миры, то, наверно, можно себе представить и худшие.
   “Святые угодники”, Дева Мария - это из христианства. Но ведь христианство - не всё человечество. Есть же буддизм ещё, например. А Мишке Библию на растерзание - я себе представляю, как христиане с евреями в обнимку будут плакать и рыдать. В смысле, визжать от хохота. А мусульмане усмехнутся в усы, после чего в гаремах начнётся аврал по шитью дополнительных порций паранджы для тех, кто после Мишкиной интерпретации Библии начнёт штудировать Коран.
   Прости за откровенность, только не нравишься ты мне последнее время, дорогой. Пашкевич, ты же до ручки допился, я не права? То просишь, чтоб я тебе помогла в расследовании, то через три строчки забываешь об этом и опять идёшь надираться. Так в чём тебе помочь? По сусекам наскрести? Может, еды какой привезти? Ты свистни, я подъеду, если что, не стесняйся.
   Конечно, сама вихлястая. За это прозвище я Марго ещё вставлю, не беспокойся. Совсем не твой портрет. Бедные бабы! И сколько таких. Ты же у нас - мужик хоть куда. Даже иногда жалко, что тебе не нравится слабый пол. Вот только пьешь не в меру. Между прочим, а откуда ты знаешь, что Олег не был “достаточно пьян”? Я вот, например, его так и не видела. А ты? Успел-таки с ним принять?
   Да, прочишь ты меня в рай, за что спасибо, конечно, но ведь ты меня почти не знаешь. По-моему, я опять повторяюсь. Что-то я слишком часто стала повторяться. Так вот, ещё раз: Павел Михайлович, Вы меня почти не знаете. Да-да, сколько мы знакомы? Четыре года? Ну, пишем друг другу, ну, считаем себя друзьями, но ведь была жизнь до нашего с тобой знакомства... До истории с Олегом тоже что-то происходило - много ты знаешь о моём прошлом?
   Я заметила, что в эмиграции люди охотно пускаются в дружеские отношения, но так же легко и расстаются, даже, если продолжают жить рядом... Да ещё на прощание вовсю поливают друг друга. Кто знает, как произойдёт у нас с тобой?
   Что ж, ты прав: я идеалистка, это в отличие от материалистки. Но я не святая. Святые ведь на Землю не приходят: им тут делать нечего. Кажется, это наша прерогатива - борьба за существование? Поэтому людей совершенных на свете не бывает: зачем таким рождаться? Такие с крылышками, в белых хламидах взирают на грешных нас сверху. Потому что рождаемся мы именно за тем, чтобы совершенствоваться здесь, в этом жёстком мире.
   Да, моих грехов ты не знаешь так же, как я (а я в этом уверена) не знаю многих твоих. Потому что все неправильное - это между человеком и Всевышним. И никак не между людьми. Отсюда и моё извечное “не судите”. И не жди, не собираюсь я пока перед тобой исповедоваться. На самом деле, каждый из нас - сам себе прокурор и сам же перед своей совестью адвокат. А уж совесть - наедине с Судьёй. Тет-а-тет. И готов вердикт: ни один палач не переплюнет. У той же Агаты я недавно вычитала, что Зло всегда бывает наказано, но не каждое наказание представляется явным.
   Вот тебе и Мишка с Зинкой. А я не знала ничего, не догадывалась даже. Ну ты даешь! Мог бы хоть намекнуть, не обязательно, честное слово, дожидаться убийства. Верно, правда, что в каждом человеке можно найти что-то хорошее. Любовь у Зинаиды - это ж надо! Что такое - сидеть на двух стульях. Мало ей Олега было! Нет-нет, молчу: это моя боль сейчас пишет моей рукой. А Зинка, бедняга, значит, никак выбрать не могла, душа или тело, стихи или деньги, Мишка или Олег. Джарднисы, блин! - против Джарднисов. Боже мой, как я страдала! Бедный Мишка, Князь Мышкин наш спившийся. Бедная Марго! И тут ей, значит, Зинка дорогу перешла. А версия “Отелло рассвирепело и задушило свою Зинаиду” тебе, я так полагаю, не подходит. И не только тебе. Порфирий Петрович, то бишь Лэрри Кассиди, тоже мается, ищет виноватых. Да что там греха таить: и я только тем и занимаюсь.
   Как могла прийти в твою нетрезвую башку идея связи убийства с Кирюшкой? Да, он озлобленный и испорченный. И - да, безусловно, он же и солнечный зайчик, иначе не назовешь. Да ведь и солнечные зайчики всегда по стенкам мечутся, правду ищут, совсем, как Кирилл по жизни. Да, никому, кроме меня, до паренька с его опущенной головой и - да, лучистой и прекрасной улыбкой! - дела нет. Если, разумеется, не считать тебя. Это мы проходили. Не правда ли? Но чтоб Кирилл - родного отца? Что-то уж чересчур фантастичное предположение. То есть, ты же со мной согласен... Вернее, я с тобой... Запуталась.
   Да нет никакой такой особенной “веры в человечество”. Я же, наоборот, говорю, что мы все не святые. Табу, тем не менее, есть. А радио я и не слушаю никогда. Неинтересно, ей-богу.
   Кирюшка был абсолютно беззащитным перед отцом и Зинаидой, то есть, фактически, перед законом. Тем не менее, убийца - кто угодно, но только не мальчик. За это я голову положу. Даже, если оказалось бы, что он очутился всё-таки на полянке каким-то странным образом, а потом не менее загадочно исчез, убить он не мог. Выстрелил - так обязательно бы промахнулся.
   Что же получается? Значит, Мишку ты из подозреваемых исключаешь? Только потому, что он любил Зинаиду? А мужа её он, по-твоему, тоже должен был любить? Кстати, откуда ты знаешь, что Олег не был пьян в ту ночь? Ты его видел? И ты точно знаешь, что покойница ему не надоела, как мне салат из капусты? Как ты рассказываешь, там любовью и не пахло: обыкновенная страсть. И, кстати, откуда у нас уверенность, что оба убийства совершены одним и тем же лицом? Почему не могло быть двоих убийц: один грохнул Олега, второй - Зинку? Или так получается, что слишком много убийц в нашем “интеллигентном”, как ты его называешь, круге.
   Ох, и надоело же мне всё это. Ох, и страшно же. Предчувствие скверное, как бы ещё жертв не было. Боюсь я Пашка, ужас, как боюсь! Пишу, как заикаюсь. Сама вижу, что сбивчиво, но уж очень я воспламенённая какая-то сегодня.
   Клара. 12 июля, среда, 10-20
  
  
   Павлуша, какой ужас! Только что звонил Порфирий. Марго умерла! От чего - ещё никто не понял. Вроде бы, выпила слишком много снотворного. Или подсыпали ей? А кто? И почему? Вообще-то, баба она неуравновешенная, сумасшедшая поэтесса, такая вполне могла покончить с собой. Короче, всё по-прежнему идёт по Агате. Ещё один труп, ещё одно расследование, ещё одно непонятно, что.
   Паша, ты что-то не пишешь, а я боюсь. Трясусь от страха, Пашка. Что ещё будет? И мне мерзко, что я на человека в последние его часы вылила столько дерьма! Весь вечер потом чувствовала себя не в своей тарелке. И так не в себе, а тут ещё Марго. Хотя бы не звонила мне перед смертью! Мы пошли с Кирюшкой прогуляться по вечернему Фриско, так мне на каждом повороте чудились какие-то тени. Ох, как страшно, Павлуша! За Кирилла боюсь больше всего. Всю ночь мерещилось, что она придёт и украдёт. Достали меня за ночь “кровавые мальчики”. И наплевать на повторы! А утром - новости.
   Порфирий подробно расспрашивал о вчерашнем телефонном разговоре. Я рассказала всё, как на духу. Какие-то странные замечания он делал про Мишку и вообще.
   Паша, ты не можешь у Мишки узнать, что произошло? Вообще, что они вчера делали, когда легли спать, принимала ли она обычно снотворное на ночь? Могла ли ошибиться в дозировке?
    Конечно, всё не узнаешь, но хоть попробуй, хоть что-нибудь, ладно?
   Павел.  12 июля, среда, 11-55
  
  
   Все, решено, ухожу в барды!  Вот, поэму сегодня сочинил - в четырех томах:
   С добрым утром, дядя Паша!
   По тебе грустит параша.
   Там одно местечко есть.
   Почему б тебе не “сесть”?
   Итак, с добрым утром, тетя Клара!  Получил твою и-мейлу (в России их, кстати, “емелями” называют).  Прочитал и сел переваривать.  Не успел переварить, звонит Мишка.  Если бы не твоя и-мейла, я бы ничего не понял из того, что он пытался мне сказать. Потому что он именно “пытался”, а не говорил, зубами по трубке на том конце провода “Шестую Героическую” выстукивал.  А я же, как назло, азбукой Морзе не владею.  Ну, прервал его зубную чечетку, сказав, что уже все знаю.  И он почему-то сразу успокоился и почти нормальным голосом попросился ко мне ночевать.  Так что сегодня подержи еще Кирюшку у себя: диванчик мой прокуренный примет на себя Мишкин скрежет зубовный.  Господи, как же мне его жалко!  Он, Мишка, отличный парень, за последние годы мы как-то сошлись с ним, и, знаешь, я ловил себя на каком-то смешном чувстве гордости, что вот, у меня друг, который ведь действительно хорошие песни пишет, да при том еще и человек отличный.  За что же ему столько всего и сразу: сперва Зинка, а теперь вот Марго?  Кларочка, допрашивать я его вечером не буду - не в моих это правилах - но что-то же он расскажет.  А я тогда тебе.  Мы же с тобой давно уже взаимопроверенные взаимомолчальники...
   Все.  Прости.  Труба зовет.  Побежал трудиться на благо новой родины и собственной зарплаты.
  
   P.S. К разговору о молитве. Помнишь старую-престарую шутку: “Почему когда человек разговаривает с богом, это молитва, а когда бог с человеком - шизофрения?”
   Клара. 12 июля, среда, 12-40
  
  
   Нет, Паша. Не помню я шуток. Анекдоты, и те из головы повылетали.
   Не было ещё у меня такого предчувствия, которое бы не оправдалось. А ты решил на старости лет рифмоплётством заняться? М-да, тут уж точно ничего не попишешь. У меня твоё сочинение вызвало истерический смех, но только на минуточку. Не до смеха.
   Кириллу я ещё не сообщала. А ты? Не звонил ему?
   Боюсь за мальчика: слишком большое нервное напряжение у него, слишком. Правда, он бодрится, старается ничего не показывать. А почему ты меня просишь “подержать Кирюшку ещё сегодня”, как будто считаешь, что он должен вернуться к тебе? То есть, как будто тебя с ним связывает нечто, помимо меня, чего я и не знаю? Объяснись, Пашик, а то ведь и на нас с тобой навалилось достаточно.
   Иногда я думаю, что этот кошмар не кончится никогда. Олег является каждую ночь. В моих снах он всегда спокоен, не так угрюм, как в жизни, приветствует меня своей лучистой улыбкой... Ты прав, у Кирилла точно такая же. Когда улыбается, то у него участвует в этом всё лицо, и глаза, и каждый штрих вокруг глаз, и щеки, и даже его немногочисленные веснушки. Это несмотря ни на какие проделки фортуны, которая до сих пор не очень-то щадила мальчика..
   Чего писать, не знаю: совершенно опустошена. Кирилл звонит на работу по несколько раз в день, хоть что-то приятное в жизни. Я, впридачу к слезливости, стала сентиментальной.
   Бедная Марго! Интересно, для чего ей нужно было со мной встретиться сегодня? Что она хотела мне сказать? Так я этого никогда и не узнаю.
   А мы с Кирюхой весь оставшийся вечер провели вместе. Болтали, смотрели молодёжный фильм. Называется “Утренний Клуб”, что ли. Там показывали ребят, как раз возраста Кирюшки, которые за какие-то провинности вынуждены провести в школе всю субботу в качестве наказания. Фильм - гениальный. Любая мелочь приобретает ценность. Например, каждый подросток (а их шесть человек) входит в школьную библиотеку по очереди, и за две-три секунды появления героя полностью раскрывается его характер. Образ директора школы - несколько штрихов, а какой законченный! То же -  уборщик, полы там моет. При первом взгляде видно человека. Я этот фильм уже смотрела когда-то, а теперь вот с Кирюхой вместе. И никакой не детектив. Идея фильма - это участие родителей в формировании характера человека. Мне показалось, что Кирилл в какой-то момент пытался сдержать слёзы. Бедный мальчик, он, разумеется, думал о себе.
   Не пойму, что такого отличного ты рассмотрел в Мишке. Алкаш как алкаш. Подумаешь, тоже ещё менестрель выискался, кильку с тюлькой рифмует. Вообще смешно, когда бард на гитаре шпарит, а на губе обязательно в это время пляшет окурок. Как будто, без этого окурка пальцы возьмут не тот аккорд. Или голос пустит петуха. Интересно, чего твой Мишка так испугался? Вообще боится покойников? Или как?
   Не верится что-то в любовь между бардом и стервой. Мало укладывается в схему роковых женщин Зинаида. Нельзя, однако, плохо о ней. Не буду.
   Паша, мне иногда приходят в голову странные идеи. Пожалуйста, будь осторожен с Мишкой. Что же он теперь, обоснуется у тебя?
   Паша, ради Бога, не напивайся с ним, ладно? Прошу тебя, будь в сознании.
   Павел.  12 июля, среда, 15-15
  
  
   Я тоже не знаю, чего писать, и тоже чувствую опустошенность. Тебе вот Кирилл на работу звонит, а мне...  Я не готов к разговору о Кирилле.  Потом как-нибудь...  Одно только скажу: между ним и мной никогда ничего не было, о чем бы ты не знала. И не беспокойся, пожалуйста, не буду я с тобой воевать за опеку. Во-первых, я тебя люблю. Во-вторых, что могу я ему дать по сравнению с тобой?
   А вообще, хочется закрыть глаза, заткнуть уши и пусть оно все делает, что хочет, и со мной, и вообще.  А может, лучше уж, как Марго?  Если, конечно, это она сама.  А не Мишка в порыве злости от собственного бессилия - знаешь, как у нас, мужиков, на подступах к постели это бывает?  Особенно у бывших советских.  Да нет же, фигня это все, не убивал он ее.  Послать на... обратно на Восточное побережье - мог и, думаю, она бы отвалила, не ожидая повторной просьбы.  Так зачем убивать-то?  Ладно, расскажет сегодня вечером, что да как было.
   А зря ты так про него, про Мишку.  Неделю назад сама же криком кричала: почему, дескать, талантливые люди пьют?  Не отпирайся, кричала.  А теперь: “алкаш как алкаш”.  А какие песни парень пишет!  Я могу его слушать, кажется, бесконечно.  Писать, как пишет он, то есть, вроде бы просто, так, как будто обычный человек с тобой разговаривает - мне кажется, на самом деле, должно быть гораздо труднее, чем со всеми этими “поэтическими” закидонами и прибамбасами, за которыми теряется мысль. И вот ты дослушал такую песню до конца, внимательно дослушал и чувствуешь себя полным тупицей, потому что не понимаешь, а о чем, собственно говоря, песня-то была?  С Мишкой иначе.  Каждая его песня, каждая строчка - обо мне.  Или о тебе.  Или о нас обоих.  И бесконечно удивляет меня только одно: как это ему смутные мои полумысли так четко и безжалостно удается в слова заковать?
   Ладно, до вечера.  А если переберу с Мишкой, то, может, и до завтра.  Ты ведь не обидишься на меня, правда?
   Клара. 12 июля, среда, 18-15
  
  
   Паша, я, наконец, явилась с работы домой.
   Бог с ним, с Мишкой, не до Мишки сейчас. Но всё-таки, постарайся не очень с ним напиваться.
   Мне печально, что у тебя такое настроение. Замотались мы все. Мне тоже хочется закрыть глаза... Или спрятаться под стол. А ещё лучше - под одеяло. С головой. Но всё же я твёрдо убеждена, что так, как поступила Марго - это не выход. Мы приходим в этот мир, чтобы что-то познать, что-то исполнить. И никак не имеем права выходить из игры таким способом. Если бы меня кто застрелил, как застрелили Олега, я, пожалуй, была бы благодарна... Нет, уже не теперь. Теперь, наоборот, жить хочется. Появилась цель. Не довелось мне побывать по-настоящему ни женой, ни мамой - может, хоть бабушкой. Если удастся... Увидишь, какая замечательная бабушка выйдет из меня. Даже сам не поверишь.
   На самом деле, Павлик, я сейчас, сию минуту, очень нервничаю. И вот почему.
   Опять у нас новости: письмо от Марго на моё имя. Нашла в почтовом ящике. Лежало себе там, такое обыкновенное, безмятежное, а я почувствовала мгновенный укол: что-то не то. И - ву-а-ля.
   Сначала обращение ко мне. Печатаю наизусть, потому что ещё на месте, я имею в виду, у почтового ящика, запомнила каждую помарку. Впрочем, это так, для красного словца. Помарок на самом деле нет. Все вежливо, аккуратно, даже как-то незначительно. Я имею в виду, внешне. А содержание - вот.
   “Клара. Я пишу тебе с того света. Так что, пожалуйста, прочти до конца и не суди меня строго. Впрочем, меня так много судили разные люди, что мне уже давно безразличен чужой суд и чьи-то мнения обо мне и моих поступках. А г...на вылилось на меня - хоть поварёшкой хлебай. Жизнь сломана, чего тут ещё рассуждать да мудрствовать лукаво. Всё равно, ничего уже не склеится и не поправится. Я устала до чёртиков чувствовать себя всегда и во всём виноватой. Плевать на всё.
   Под лампой я оставила письмо с признанием для следствия. Сообщаю тебе на случай, если сами не найдут. Я имею в виду, на тумбочке у кровати, под ночником. Чуть было не написала, на моём трупе. А ничего? Звучит! Глупый фарс, именуемый моей жизнью, достаточно надоел. Утомилась я от неудач, от непризнания, от собственной неприкаянности, от бесконечной борьбы со своей подлой Фортуной и гадостных мыслей. Всё. Нахлебалась. Другого выхода для себя не вижу, а этот - надеюсь, хоть безболезненный. Говорят, поживём - увидим? Да что тебе до меня!
   Прошу тебя лишь об одном, - запечатанный конверт отдай Кириллу, не распечатывая. Это моя последняя и единственная просьба, ведь ты не можешь её не исполнить, правда? Обратиться больше не к кому. Даже в смертный час рядом - ни одной живой души!
   Это я убила их обоих. Я совсем сошла с ума, когда случайно узнала Олега. Ведь это он - когда-то давно и навсегда - убил во мне меня. И вот я отомстила, и теперь ухожу сама. Собственный суд надоел до тошноты, а от суда мещан, которые не в состоянии понять, бежать некуда, кроме как: ТУДА. Чтобы предстать перед судом высшим. И пусть будет, что будет.
   За Кирилла - спасибо. Если, конечно, сможешь (зачёркнуто так, что не разберёшь).
   Марго. 11 июля.”
   Вот, Паша. Значит, она это письмо отправила не позже, чем вчера утром, иначе не дошло бы к сегодняшнему дню. А я как-то совсем отупела. В мозгу крутится одна картина. Ты пьёшь на посошок с Йоськой. Он тебя хватает за рукав, чтобы ты не уезжал, а ты суёшь ему под нос свои часы с подсветкой и говоришь: - Уже час тридцать пять. Детям спать пора.
   Больше ничего не помню, не знаю, не соображаю. Письмо я Кирюхе, разумеется, отдала. Не распечатывая. Мальчишка заперся в своей комнате. Я не имею представления, что насочиняла ему Маргарита. Понять не могу. Меньше всего я себе представляю Марго в роли убийцы. Ну непутёвая, ну смурная, но разве такие стреляют? Да и пистолет у неё - откуда? В лифчике, что ли, спрятала? Сумочка крошечная, я заметила. На куртке не карманы, а так: ерундовые финтифлюшки... Фигу там можно спрятать, а не пистолет. Разве что, как заправский гангстер, на ремне под мышкой. Ну, не знаю. Не представляю. Что произошло? С какой стати ей было убивать обоих? Допустим, Олега, почему же тогда... Но ведь... Нет, не соберусь. У меня в мозгах какое-то завихрение. Как ты говоришь, крыша едет. Чем больше думаю, тем больше с ума схожу. И совершенно не знаю, что делать. Мечусь от двери к двери. Не то стучаться к Кириллу, не то - что? Вообще - что с нами?
   Павел. 12 июля, среда, 23-35
  
   Та-ак... Марго, значит... С посмертными признаниями... А скажи, пожалуйста, почему ты считаешь, что для Марго имело бы смысл убивать Зинку? Ведь они никогда прежде друг друга не видели, следовательно, ничего плохого сделать друг другу не успели. Кроме того, что Зинка вместе с Олегом радостно крыла ее матюгами на всю полянку. Но неужели одного громкого базара достаточно, чтобы убить - хладнокровно, будучи в здравом уме и твердой памяти? Другое дело Олег. Что там Марго в послании тебе говорила - про то, что он ей всю жизнь сломал? Или она как-то более поэтически выразилась? Так вот, за “всю сломанную жизнь” вполне можно и убить. Ой, Клаш, подводит тебя логика, и даже Агата Кристи любимая твоя не поможет. Кстати, вот ты все про Агату твердишь - в том смысле, что сюжет нашего маленького фарса развивается по ее классическим детективным канонам. Согласен: при первом приближении это все именно так и выглядит. Но на самом деле, если уж искать литературные аналогии, то происходящее с нами и вокруг нас - это не Агата, а, пожалуй, сам Федор Михайлович. Где детектив в форме фарса перерастает в психологическую драму. Драму! Трагедию - если угодно. С большой буквы и по полной программе. Трагедию, какая древним грекам со всеми их театральными традициями и не снилась. Грустно только, что в жуткой этой пьесе мы с тобой не актеры и не зрители. А участники. То есть, одновременно и актеры, и зрители, но нельзя взять больничный или просто встать и уйти в буфет. Или можно? Рано или поздно, впрочем, занавес все же опустится и рампа погаснет. Как ты думаешь - дотянем?
   А пока что возвращаемся в наше с тобой “сегодня”. Мишка пришел поздно, позже, чем я ожидал, почти ничего не ел.  А я ради него такое жаркое соорудил, пальчики оближешь (картошка из банки, ну, которая уже очищенная и сваренная, вываливается на сковородку, а потом туда же мясо, тоже из банки, пять минут - и я обхожусь без хозяйки в доме)!  Выпили, покурили, еще раз выпили, еще раз покурили...  И теперь он тихо дрыхнет на том самом прокуренном диванчике и, между прочим, в отличие от тебя, не жалуется.
   А я все-таки не удержусь и сделаю пару замечаний по твоей последней и-мейле.
   Замечание первое: человек имеет полное право распоряжаться собой, своим телом, как ему заблагорассудится.  Он может до одурения качаться в “джимах”, может истощать себя диетами, может ползти на брюхе на эвересты, может очертя голову заниматься сексом с кем ни попадя и даже проституировать (тут моя позиция не совпадает с уголовными кодексами большинства государств мира, но мне плевать, просто человечество в лице парламентариев еще не доросло).
   Вопрос: имеет ли человек право на самоубийство?  Мой ответ: да, имеет. Просто потому, хотя бы, что не у кого разрешения спрашивать.  Меня самого много-много раз от практических шагов в этом направлении удерживало только то, что тогда мама под старость останется совсем одна.  Но на том, что я в принципе имею право распорядиться собственной жизнью, я настаиваю.  (Ух, чего это я такого умного понаписал, аж самому странно.  А все ты: не вытаскивай меня в другой раз на серьезные темы.)
   Замечание второе: какого лешего тебе часы мои с подсветкой покоя не дают? Да если бы не они, с подсветкой, не было бы у нас с тобой нашего алиби.  Там же темно было, как у... в...  А так не только Йоська с Лизой, там еще обе их дочурки крутились, Адик, пришедший Сюську свою верную искать, сама Сюська наконец, сильно запыхавшаяся.  Куча свидетелей, железное алиби.  Прямо как будто нарочно организованное.  Так что, может, ты и права, и есть наверху кто-то, кто нас с тобой оберегает...
   А теперь вкратце о том, что мне Мишка успел сегодня рассказать, прежде чем свалился.  Не от выпитого даже: он не так уж много и выпил.  А просто кто бы на его месте не свалился?  (Знаю, впрочем, кто: я бы не свалился, в смысле, уснуть бы не смог, сколько бы ни выпил.)
   Накануне перед сном Марго напросилась на секс.  Настойчиво напросилась.  Как Мишка теперь понимает, подозрительно настойчива была.  Тогда как все предыдущие ночи после пикничка пальцем до себя дотронуться не позволяла.  А он особенно и не настаивал (мы с тобой знаем, почему, хотя ты и отказываешься верить).  В этом месте его повествования я брякнул что-то вроде того, что, мол, он кобель-террорист, затрахал бабу до смерти, а он так по-собачьи посмотрел на меня, что я осекся.  Ну, знаю, ну, дурак, ну, больше не буду... не до шуток Мишке сейчас.
   Итак, проснулся он по будильнику и бегом на работу.  А рядом с ним в постели оказывается к этому времени уже не Марго лежала, а труп ее.  Мишке сказали, что умерла она под утро, и значит, на момент его пробуждения остыть еще не успела.  Ему позвонили на работу, и он поехал на “место происшествия”, то есть в свою собственную спальню.  Потом его допрашивали - между прочим, твой любимый Лэрри Петрович.  Мишка говорит, вопросов было много, он далеко не все запомнил, да и свои ответы не на все вопросы помнит.
   Интересовался твой белозубый, в частности, тем, как они с Марго познакомились.  Когда Мишка рассказал про интернет, попросил его включить компьютер и распечатать для следствия их с Марго переписку.  (Клар, а ты мои письма сохраняешь или сразу стираешь? Может, сотрем - и ты, и я - от греха подальше?)
   Спрашивал, во что Марго была одета на той полянке.  Спрашивал, во сколько и в каком составе они с полянки уехали.  Если я правильно понял, Мишка ответил, что ему кажется, что уехали они втроем: он, Марго и Кирилл (опять он про Кирилла!), и при этом добавил, что ни в чем не уверен, так как на тот момент был уже “никакой” и все время спал: и до погрузки его священного тела в машину, и по дороге, и при выгрузке по прибытии.  Ну, не спал, а как бы полу-спал, но в любом случае в памяти мало что осталось - на автопилоте парень работал. Это мне знакомо: наутро фиг потом что вспомнишь и страшно интересно про себя вчерашнего истории слушать.
   Клар, у тебя случайно нет каких-нибудь знакомых, ну, скажем, вновь прибывших, которым нужна была бы почти новая кровать совершенно бесплатно?  Мишка мне твердо заявил, что покупает новую кровать, а в нынешнюю свою и под дулом пистолета не ляжет.  И, знаешь, я его не виню...
   Все, пора и мне.  Глаза просто слипаются.  Спокойной ночи.
   Клара.     13 июля, четверг, 9-30
  
  
   Паша, твоё последнее письмо (или, как, ты говоришь, их называют? Емеля?) наводит на неприятные размышления.
   Про жаркое из консервов лучше промолчу.
   Начну с твоих, как ты пишешь, “замечаний” по поводу прав человека распоряжаться своим телом. Тема эта стара, как мир. Или, чтоб не выражаться штампами, как Библия. Не говоря уже о том, что тело - ладно, бренно, а жизнь - уже совсем другое. Я не буду сейчас цитировать из разных религий и рассказывать о том, что существование в материальном времени-пространстве человеку даётся не на муки, а для определённой миссии, своего рода урока. Но так и должно быть, иначе не понятно, зачем и кому понадобилась бы свистопляска, именуемая житиём-бытиём на этом свете. Поэтому нельзя уходить, своей задачи не выполнив.
   Тот, кто нас наверху курирует, как ты вдруг понял, “оберегает”, сам же и знает: когда, кому, куда. И нас с тобой, между прочим, не спросили. Мы можем оказаться оружием Его воли, но о том ничего заранее не знаем. Но опять-таки об этом разговор бесконечен, поэтому я сейчас продолжать его не хочу: я - верующая, ты - атеист. Я не думаю, что мы с тобой родим истину в спорах, куда уж разглагольствовать о зачатии истины тому, кто даже чисто по-человечески зачать ничего не в состоянии.
   Теперь дальше. У меня из твоего рассказа возникли сильные подозрения, что кто-то из вас врёт: либо Мишка, либо ты. Допускаю, что фантазировать лихо умеете вы оба. Начиная с того, что кто и как обнаружил труп Марго, если Мишка был в это время на работе?
   Насчёт твоих часов я тебя просто так спросила. Но неясностей хватает. Мучают меня сомнения. Например, Йоська не имел алиби потому, что занимался с Сюськой любовью. В момент убийства. Ты говоришь, что к столу Кофманов она прибежала, запыхавшаяся, и сразу же попала в объятья Адику. Каким образом ей потом удалось от него отвязаться, чтобы встретиться с Йоськой? Почему она прибежала, основательно запыхавшись? Что такого она делала, чтобы запыхаться? Не хочешь же ты представить мне сейчас Йоську половым гигантом, способным на несколько “подвигов” в течение двух-трёх часов? Это же, по крайней мере, смешно. Значит, когда они занимались своим “чёрным” делом? До того, как мы уехали или после? Как ты считаешь? К тому же, никак не могу вспомнить, ошивался Йоська тогда у стола или тоже прибежал после?
   Теперь Мишка. С какой стати Марго было напрашиваться на секс, если она уже приняла смертельную дозу? Она что же, хотела Мишку подставить? Или решила, что лучше умереть, лёжа с Мишкой, чем сидя на электрическом стуле? Извини, мне этой логики не осмыслить.
   Дальше. Насчёт Фёдора Михайловича ты, наверно, прав. Тем не менее, Агата для меня привычнее и проще. Я одновременно чувствую вдохновение Эркюля Пуаро и умираю от любопытства Джейн Марпл, а вот Порфирий Петрович ни в оригинале, ни в интерпретации Лэрри Кассиди меня почему-то не вдохновляет. Раскольникова вообще терпеть не могу. Тоже, мировой судья нашёлся! Единственный из мужчин, кого я очень люблю у Достоевского, - это Князь Мышкин, и этот один-единственный оказался идиотом! А женщины все интересны, хотя и однотипны немного. Все женщины Достоевского мне кажутся одной, только выведенной в разных ипостасях. Ладно, разболталась.
   Вернёмся к современной реальности. Итак. Народ разъехался утром после того, как Марго обнаружила трупы. Кирилла на полянке не было точно: где он в дневном освещении прятался так, чтобы его никто, кроме Мишки не обнаружил? На дереве сидел? А не слишком ли это? И, наконец, самое главное. Пятого июля, то есть, в тот день, когда были найдены трупы и Марго с Мишкой оттуда дёрнули (девяносто девять процентов, что Кирилла Мишка приплёл зачем-то, а на самом деле, мальчика там действительно не было), ты мне писал, что тебе помогал трезвый Мишка. Так если утром его увезли оттуда пьяного в дымину, каким же образом ему удалось так быстро оклематься?
   Я не осведомлена о Мишкиных отношениях со своей кроватью. Своих собственных отдельных знакомых у меня нет, ты это прекрасно знаешь. Павлик, со мной же персонально не общается никто. Так, принимают как бесплатное приложение к тебе. Это сейчас так случайно вышло, что Лизка с Сюськой избрали меня в качестве гипотенузы своего треугольника, а до сей поры принимать в доме не опасалась только Зинка. Но я не о том хотела. А вот о чём. Я тебя умоляю, Павел: с Мишкой будь предельно осторожен. Не нравится мне, что он у тебя ночует. Не нравится мне всё, что он тебе болтает. А тебе водка глаза застилает.
   Если, как ты утверждаешь, наш менестрель действительно любил Зинку, у него мог появиться повод угрохать Олега. Но и тут сомнения: как мог творческий человек по-настоящему любить такую сволочь? Даже несмотря на все её стойки?
   Между прочим, он ещё хороший артист, твой Мишка. Алкаш алкашом, а песни свои когда исполняет, то получается настоящий спектакль.
   Да, чуть не упустила. Ты меня неправильно понял. Конечно, стрелять в Зинку у Марго не было смысла, разве что из-за Мишки. Я же именно говорила, что Марго не имело смысла убивать Зинку только из-за базара. Ведь это уже не трагедия и даже не мюзикл, а цирк какой-то. С другой стороны, а Олега - через пятнадцать лет? Нет, тут дело не чисто. Всё как-то не так. Клара.     13 июля, четверг, 14-00
  
  
   Пашик, опять мне звонил Порфирий. Который Лэрри. И приходил во время ланча. Оказалось, Кирилл был прав. Шарфик, как выяснилось, действительно Маргошный. Я так поняла, что у неё в багаже они нашли шапочку от комплекта. Кроме того, у Лэрри письмо от Марго, которое она там оставила, где сознавалась в убийстве. У меня какое-то привязчивое видение именно Зинки в этом шарфике. А Лизке в похожей шапочке почему-то чудится Мишка. Но точно никто ничего не помнит.
   В признании Марго показала, что после того, как выстрелила, незаметно выбросила пистолет в залив, когда проезжали через мост. Как это она так смогла? Мастер спорта по броскам, что ли? Снайпер? Да, между прочим, ведь Мишка должен был сидеть за рулём... Вот тебе ещё доказательство утренней трезвости менестреля.
   Я тебе говорю, что слишком много непонятного в этом деле. Странными нитками шито это признание.
   Во всяком случае, Лэрри поблагодарил меня за содействие и объявил, что следствие вроде бы закрывают.
   Не знаю. Слишком много “но”. Но им виднее. Закрывают так закрывают. Я безумно устала. За тебя боюсь очень. Интеллигент ты наш. Если что, даже драться, наверно, не умеешь. Хотя, кому нужны здоровые кулаки там, где проецируется тень от пистолета?
   Кирилл сегодня надерзил с утра. На работу мне не звонил и не приходил. Нелегко ему даётся происходящее. А ещё одно за другим, то отец, то мать. Что она ему написала в письме? Не знаю. Едва ли что-то хорошее. Боюсь за него. Посмотрим, как будет вести себя вечером. Ведь он уже взрослый парень, что я могу для него сделать, не знаю.
   Павлуша, я так устала.
   Между прочим, Лэрри пригласил меня “аут” сегодня вечером. Спросил, какую кухню я предпочитаю, и шумно обрадовался, узнав, что японскую. Детектив ведёт меня сегодня на суши с сакэ. Паша, как ты думаешь, что это могло бы означать?
   Хочет ли улыбчивый хитрец окончательно задавить меня чем-нибудь новеньким? Или следствие действительно закрывается и он жаждет поближе познакомиться со мной, как с женщиной? Я должна была бы вообще-то улавливать какие-то флюиды, но ничего не соображаю и не чувствую, даже если флюиды мне не только в глаза, а ещё и в рот полезут. И я не понимаю, мне кажется, что здесь не принято вступать в интимные отношения там, где предполагаются только деловые. Например, врач не имеет права встречаться со своим пациентом не на предмет лечения. Нет, мне всё же кажется, что Лэрри готовит подложить какую-то свинью. А может, я просто напугана не в меру. Ничего не соображаю.
   Путано пишу, потому что не знаю, что и думать.
   Во всяком случае, двух недель не прошло со смерти Олега, а у меня уже свидание. Правда, со следователем, но он же мужик и даже очень ничего.
   Я отчаянно устала, Паша. Что может быть нужно Порфирию Петровичу, кроме точки приложения указательного пальца “Вы же и убили, сударь?”
   Павел. 13 июля, четверг, 20-02
  
  
   Следствие, стало быть, закрыто... и белозубый Лэрри Зуккини мчится через весь город, дабы сообщить об этом очаровательной Кларочке Вайсенберг. Хотя, строго говоря, совершенно не обязан этого делать. Ах, он приглашает ее в кабак, где они отмечают сомнительный в своей блистательности его профессиональный успех... Ужасно любопытно: он действительно с тобой того... ну, флиртует? Или вербует - в осведомители?
   В обоих случаях соглашайся. В первом потому что, чем он, как мужик, хуже других? А во втором потому, что в этой “странной стране” (помнишь, у Высоцкого: “Много неясного в странной стране...”?) - здесь “стукачество” совершенно нормально и зазорным не считается.
   Да вот ты и сама пишешь, что Порфирий Петрович “в оригинале”, то есть, в бумажном варианте, тебя не вдохновляет, зато копия его, местного розлива, белозубая и спортивно подтянутая... Ну, ладно, извини.
   А еще, мне грустно думать, что я могу оказаться оружием в чьих-то руках. Не хочу. В чьих бы то ни было - не хочу. Даже в Его руках. Инквизиторы и нацисты с чекистами тоже ведь были оружием в чьих-то руках. Так что, увольте.
   Чувствую я, что это послание мое получится длинным. Потому что скучно. Тебя дома нету - ты флиртуешь, тебе флюиды ментовские, по твоим собственным словам, в рот лезут. Кирилла нету и где он - не знаю. Мишки тоже нету: наверно, нашел нового слушателя для своей, мягко говоря, необычной “истории любви”.
   Так что я, не торопясь, попытаюсь более-менее членораздельно отреагировать на твои вопросы. На те, что смогу.
   Труп Марго обнаружила женщина, которая раз в две недели делает уборку у Мишки в квартире. Мишкиного рабочего телефона она не знает, по-английски (равно как и по-русски) не говорит (она откуда-то из Центральной Америки), ну и позвонила в полицию: там на любом языке поймут. А полиция уже вычислила Мишку на работе.
   Про запыхавшуюся Сюську ничего умного сказать не могу. Может, я чего перепутал, может, мне показалось, что она запыхалась, а может, она пребывала в состоянии предвкушения того, что вскоре у нее с Йоськой и состоялось. Это скорее я тебя, как женщину, должен бы спросить: как ведет себя среднестатистическая представительница “слабого пола” в состоянии предвкушения, будучи под воздействием алкоголя да на свежем воздухе, да при общей необычности обстановки: лес, ночь, гитара, в соседней палатке вот-вот стрелять начнут...
   Насчет пьяного в ту ночь Мишки, который, по-твоему, вовсе даже не был пьяным... Не знаю. Ибо сам был хорош - это-то хоть ты помнишь? Трупы в палатке обнаружили не пятого, а четвертого числа. Четвертого же числа, то есть, собственно, в праздник, я катался между Кириллом и моргом, и Мишка в этом не участвовал, он присоединился ко мне только через пару дней, когда мы занялись поиском родственников и организацией похорон. Не понимаю, почему тебе так хочется видеть несчастного Мишку эдаким серийным убийцей? Вот уже и меня им пугаешь. За что ты его так?
   Для того, чтобы с моста выбросить пистолет в залив, ни снайпером, ни мастером спорта по броскам быть не надо. Тут ты загнула. Но что с мотивацией убийства у Марго не все в порядке - это точно. Хотя принято считать, что перед смертью, вроде, не врут. Впрочем, если следствие такая версия устраивает, то чего нам-то с тобой дергаться.
   Кстати, кто тебе сказал, что трупы обнаружила именно Марго? Офигеть можно! Большего фарса я в жизни своей не видел: убийца прячется поблизости и через пару часов, с рассветом начинает громко рвать на себе волосы. Хотя с Марго станется: она же бардесса, вон какой фарс у Мишки в кровати устроила! А кстати, я так и не знаю, кто обнаружил трупы. Видишь, ты так хотела оттуда пораньше уехать, что мы пропустили самое интересное. Ну, так и быть, прощаю...
   А вот твоего отношения к моему любимому “консервному” жаркому, к моему, можно сказать, всей жизнью выстраданному фирменному блюду простить не могу. И тут тебя может спасти только одно: ты приглашаешь меня завтра же вечером в гости, где без малейших комментариев и с удовольствием (да-да, именно - с удовольствием) кушаешь это самое знаменитое жаркое! Заодно и кошмар весь этот, только что просвистевший над нашими головами, проводим и помянем. Как идея? Или у тебя на завтра были планы?
   Павел. 13 июля, четверг, 23-33
  
  
   То ли я в одиночку пить разучился, то ли нервы ни к черту, но не берет меня сегодня мой любимый коктейль. Вместо того, чтобы баиньки идти перед очередным трудовым днем, бегаю по кухне, как белка в колесе, мебель по ходу расталкиваю... Ау, Федор Михалыч! А может, это белая горячка так начинается? И ведь не позвонишь никому, не скажешь: “Братцы, хреново мне чего-то...”! Если бы болело где-нибудь, то кто-нибудь наверняка откликнулся бы, помог как-то, лекарство какое-нибудь привез, к врачу какому-нибудь отвез... А так как я и объяснить толком не смогу, то любой нормальный человек в ответ только плечами пожмет, стакан принять посоветует (ха!) и выспаться хорошенечко.
   А у меня какое-то предчувствие нехорошее... Кажется, что должно случиться нечто такое, ну, не знаю... нехорошее. Вроде, вот уже и расследование прекратилось, и все должно бы в норму возвратиться, а мне почему-то именно сейчас какие-то неопределенные ужасы мерещатся.
   Не обращай внимания на этот мой бред: все-таки я пьян, хоть это сегодня и не помогает. Пытаюсь вспомнить, что я тебе два часа назад написал, и не получается. Ощущение, однако, такое, что написал я тебе что-то обидное...
   Извини, если действительно обидел. Тебя нельзя обижать. То есть, я хотел сказать: таких, как ты, грешно обижать!
   Клара. 13 июля, четверг, 23-35
  
  
   Конечно, четвёртого, а не пятого. Вечно я путаюсь в числах. А сейчас, нахлеставшись горячего сакэ...
   Фамилия Лэрри не Зуккини, а Кассиди. А зукини - это те самые итальянские кабачки, которых ты терпеть не можешь, я, впрочем, тоже. И в осведомители здесь не вербуют: слава тебе, Господи, - не КГБ. И нечего на эту тему ёрничать: там не стучала, а уж тут-то никто не заставит. Тем более, кому в этой стране нужны дятлы? Времена инквизиции давно прошли, а революции, всякие ком-нац-соц-измы ещё (какая жизнь!) не начинались. Так что, будем надеяться на то, что все будет тихо и без стука.
   Придираешься ты к словам, Пашель. Ну что ты пристал к Порфирию? Темнит Лэрри. Я так и не поняла, что он от меня хочет. Если флюиды и предполагались, я их не почувствовала.
   Да и некрасивые намёки на женские чувства... Ну настолько-то можно было меня за четыре года изучить, чтобы не сомневаться, что я, в отличие от некоторых, уже вышла из того возраста, когда в лесу, да ещё за сортиром... В такой-то холодрыге, негигиенично... Б-р-р-р!
   Пока я бы хотела знать только одно: где Кирилла черти носят. Дома его ещё нет. Или уже?
   Все-таки, горячее сакэ - тоже не подарок. А когда это я говорила, что флюиды в рот лезут? Ужас! Стыд и позор для скромненькой маленькой евреечки так выражаться, даже думать. Неужели это я так шутила?
   Про нахождение трупов - это Марго сама же мне и сообщила, когда была здесь и рассказывала о своей жизни. Тут действительно всё непонятно.
   Вообще, тоскливо. Безнадёжно. Кирилла нет. Где - не знаю.
   Мирно посидели на Монтгомери под шарами с иероглифами, знаешь, где-то в районе китайского города, что ли... Побаловались сушами с красной икрой и морской капустой. Я съела креветки а ля темпура, Лэрри - говядину в соусе терияки, всё очень вкусно. Вот ты не любишь японских ресторанов, а напрасно. Заплатил он, правда, тоже хорошо. Но мои поползновения оплатить свою долю пресёк в корне. На американцев непохоже. У них ведь только гомосексуалисты платят за женщин... Удивительно, но чистая правда. Потом он меня отвёз в какой-то бар, из молодёжных, уже не вспомню, где именно. На Ломбарде, кажется... Нет, точно не помню. Народ толчётся, а чего толкаться - тоже непонятно. Там, как ты выражаешься, добрали... Вернее, я добрала, а Лэрри постоянно в форме - вот тебе и весь флирт.
   Ну, не знаю. После Олега - Порфирий Петрович? Знаешь, Пашин, это даже не смешно.
   А Мишка в роли серийного убийцы... Почему серийного? Два убийства - это ещё не серия. Но должен же кто-то быть... Ну, я ж не утверждаю... Просто, всё, что с ним связано, - мерзко и несуразно. Талантливый, конечно, хоть и неудачник... Песни, стихи, - всё это бесспорно хорошо... Но сам Мишка... Нет, глупо, конечно. Чур меня!
   Ну, не знаю. Пускай Порфирий разбирается. Ему за это из нашего подоходного налога чеки выписывают. “Вы и убили-с”, - а кому предназначена сия бессмертная фраза на этот раз, понятия не имею.
   Ох, и хороша же я! Как это можно было так набраться? А всего-то я и выпила, что сакэ, правда, горячего, зато немного, и “маргариту”, вот же противная штука и соль вокруг стакана горькая, зачем я её заказала, тоже не пойму.
   Да, не уверена я, что кошмар уже закончился, но ты приезжай, конечно. Я как раз сегодня перед свиданием ростбиф на завтра замариновала, так что посидим, хоть покормлю тебя по-человечески. А жаркое своё оставь для Мишки.
   Интересно, куда же это они все подевались? И Мишка, и Кирилл?
  
   Ой, мне какой-то и-мэйл пришёл... Отключаюсь, пока.
   Клара. 13 июля, четверг, 23-58
  
  
   Паша, это твой и-мэйл.
   Что же мне с тобой делать? Держись, пожалуйста.
   У меня настроение не лучше. Депрессия у нас с тобой.
   Слушай, если бы я тебя не знала, я бы подумала, что ты меня к Порфирию ревнуешь. Такое маленькое для меня удовольствие.
   Но всё же, Пашечкин, ты уж постарайся, возьми как-нибудь себя в руки...
   Ах, как грызёт! Это я понимаю, что грызёт.
   Чем ты меня обидел? Совсем нет. А почему это таких, как я, обижать грешно? Что-то ты совсем меня превозносишь, а ведь я устала тебе твердить, что в святые не гожусь. Так что, только худо мне от твоих дифирамбов.
   Знаешь, Павлуша, давай-ка я сейчас лучше отключусь и звякну тебе. Если ты на интернете, то по сотовому. А то, вечно мы только переписываемся... Ты же ещё не спишь, наверно?
   Павел.     14 июля, пятница, 12-02
  
  
   Японские рестораны я действительно не люблю: дорогие они, и порции там маленькие, а никаких лэрри, которые за меня платили бы, у меня нет и не предвидятся.
   Вот только сейчас просыпаюсь понемногу.  Все утро провел в полусне - и ведь как-то отработал же!  А ты - как ты себя чувствуешь?  Мы вчера на телефоне классно повисели.  Час?  Полтора?  Я под конец разговора почти протрезвел.  Может, поэтому голова сегодня не болит...  Несмотря на очевидный недосып.
   Перечитал твои вчерашние и-мейлы и подумал, что ни в какой данный конкретный момент ты не умеешь быть просто счастлива, просто отдаться происходящему и наслаждаться в его потоке.  Вот твой вчерашний вечер, суди сама: сакэ тебе не понравилась, “маргарита” тебе не понравилась, Лэрри тебе не понравился...  Мда-а...  Что же мне с тобой делать-то?  Перевоспитывать?  Тогда, может, прямо сегодня и займемся?  Я подвалю часам к семи.  Нормально?  Привезу бутылочку коньяку (или две, чтобы у тебя на “черный день” выпивка осталась).  И начнем сеанс посвящения в счастье.  Не уверен, получится ли...  Классическая категория “счастливая дура”.  Но это, к сожалению, уж точно не про тебя...
   Клара.     14 июля, пятница, 16-00
  
  
   Что в “счастливые дуры” я уже не попадаю, так это точно. Как говорят американцы, “ноу киддинг”. Боюсь, результат твоего посвящения в счастье не оставляет сомнений: сопьюсь.
   Тихо радуюсь, что уже пятница, и отсчитываю последние минуты этой ужасной рабочей недели. Сердце бьётся и ликует: впереди целых два выходных дня. “Дышите глубже, вы взволнованы”...
   Вот по телефону ты не решился меня критиковать: письменно, конечно, легче, а зря. Я бы тебе сразу объяснила, что ты меня не понял. На самом деле мне не понравилась только “маргарита”. В толк не возьму: кто и зачем придумал со всех сторон обсыпать стакан солью. Остальное было не так уж плохо, особенно мои любимые суши. А тебе, кажется, приятно думать, что у Лэрри со мной не вышло? Да никто и не настаивал, так что прекрати. И завидовать нечему. Заплатить-то он за меня заплатил, но когда-нибудь ведь обязательно придётся рассчитаться... А, не хочу сейчас об этом.
   Между прочим, он не так давно звонил, расспрашивал про Кирилла, интересовался, есть ли у меня планы на выходные. Я сказала, что есть; хочу провести это время с мальчиком.
   А паршивца опять дома нет. Вчера явился поздно, по-моему, под шафе. Я его не дёргала, хочется по-хорошему, но радости мало. А сегодня звоню, звоню... Где-то с одиннадцати пытаюсь пробиться... Ну в двенадцать он должен был бы проснуться, наконец, а никто не отвечает. Значит, опять бродит где-то? Начались весёлые дни опекуна при подростке. Не работа, а сплошная нервотрёпка: что там, дома?
   Да, конечно, сегодня в семь. Я уже ухожу из “кибинета”. Отбыла еженедельную каторгу. Ничего, что пораньше. Простят они мне эти последние минуты, которые я сокращаю. Поставлю ростбиф в духовку. К семи как раз поспеет.
   Пока, жду.
  
   Павел.     14 июля, пятница, 23-48
  
  
   Вот я и дома.  Добрался без приключений.  Впрочем, я и выпил-то у тебя немного.  А согласись, все-таки “Наполеон”, ежели он действительно из Франции, это совсем не то, что американская самогонка под тем же названием.  Никак не могу понять, почему, например, французская провинция Шампань не судится с калифорнийскими производителями шипучки, которые самым наглым образом называют эту свою шипучку “шампанским”?  “Шампанское” обязано быть из Шампани!  Точно так же, как мою любимую “Смирновскую” неприлично производить в штате Иллинойс, а надо завозить из Петербурга, а пльзеньское пиво обязано быть из западной Чехии - и ниоткуда больше.  Но увы - увы! - работает открытый Владимиром Ильичом (с тоски и от безделья в сытой бюргерской Швейцарии) “третий признак империализма”, который гласит: “Вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение”.  (Господи, зачем, ну, зачем я всю эту муру помню!?)  И вот ты идешь с крутым белозубым детективом в Сан-Франциско в японский ресторанчик на горячую водку сакэ, а она, сакэ эта, не более японская, чем, скажем венгерская салями в “русском” магазине, ибо не из Токио и не из Будапешта, а из-за угла Четырнадцатой авеню.  Впрочем, я это все не ко времени: никак не могу отойти от твоего ростбифа.  И решительно отказываюсь понимать Олега, как он мог тебя оставить!?  Или ты ему никогда ростбифа не готовила?
   Вернулся я домой, сытый и трезвый, спать не хочется, думал тебе позвонить, но побоялся - поздно уже, а ты намоталась за вечер, хоть гость-то был всего один, и наверно спать сразу легла.  На автоответчике сообщение от Мишки: ему из магазина привезли новую кровать и забрали старую.  Ты не знаешь, что они потом делают с этими “б/у” кроватями, то есть, матрацами?  Перерабатывают?  Знали бы они, что произошло на этой кровати, то есть, матраце всего три дня назад, за деньги бы показывали и разбогатели.  Эх, надо было мне Мишке посоветовать организовать “выставку-продажу”: выставку матраца и продажу кусочков простыни в розницу. Как в свое время ушлые монахи продавали по кусочкам крест Спасителя.  Прав народ со своим безымянным устным творчеством: “хорошая мысля приходит опосля”. Но, так или иначе, Мишка при обновке и вернулся к родным пенатам.  И значит, мой исторический диванчик (а потому что какие только люди на нем не перебывали, вот и ты почтила, так сказать) опять свободен.  Для кого на этот раз? Для какой творческой личности?
   Кстати, о творчестве вообще и о Мишке в частности.  Я знаю, бывает такое: не понравится человек с первого взгляда, и что бы он потом ни делал, отношение твое к нему уже не изменится.  Мне кажется, именно это у тебя произошло по отношению к Мишке.  А жаль.  Ибо несправедливо.  Он отличный парень.  Ну несчастный, ну мечущийся, ну ищущий чего-то и ничего не находящий...  А я что - счастливый, что ли?  Просто у нас с ним характеры разные, и вот меня ты принимаешь, а его - ни в какую.  А песни его талантливы, мелодии простые, запоминающиеся, а слова точные, лучше сказать, точеные, филигранные, каждая строчка в “десятку” бьет.  От его пребывания здесь у меня остался листок из его блокнота, тут четыре строчки всего:
   Нас е..., а мы крепчаем.
   Каждый сыт, одет, обут.
   И уже не замечаем,
   Как жестоко нас е...
  
   Разве это не про тебя, про меня, про всех нас?  Эх, нашелся бы какой-нибудь импресарио, раскрутил бы Мишку с кассетами, с дисками да с концертами по городам и весям - и тут, и в Израиле, и, главное, в России...  Ведь Мишка - он не “камерный”, он, скорее, “народный”.  А жизнь проходит...
   Ну что, старушка, сегодняшним вечером с твоим ростбифом и моим коньяком ставим точку?  Окончательную точку в этой главе?  В том, что нами пережито за последние десять дней...  Неужели всего лишь десять дней?  Мне кажется, я постарел на десять лет.  А ты - наоборот: отревелась, сходила на сакэ, замариновала ростбиф и выглядишь превосходно!
   С добрым утром, прекрасная Клеопатра...
   Клара.     15 июля, суббота, 00-30
  
  
   Я-то по незнанию считала, что упомянутый тобой торговый принцип открыл не Картавый, а Остап Бендер: “все импортные товары изготовляются на углу Малой Арнаутской улицы”. Впрочем, точно не помню, сто лет не перечитывала.
   Да, вот уже и утро. Выясняется, доброе.
   Рада, что тебе понравился мой ростбиф. А твой “Наполеон” вне конкуренции. Ты так здорово разбираешься в напитках... Хоть сейчас можешь оставить неблагодарное поприще народного образования, дабы начать карьру частного дегустатора. Из цикла “пустили щуку в море”...
   Прибрала кухню, а то завтра, то есть, уже сегодня, - обычная субботняя стирка, так что работы хватит. Кирилла всё нет. Решила сесть к компьютеру и нашла твой привет. За комплимент спасибо, только мне кажется, что ты преувеличиваешь. Мягко говоря. Ладно, не буду насчёт своего вида: о драконах ни слова.
   Значит, ты считаешь, что дело закончено... А у меня тревожное чувство, что не ради моих “египетских” глаз повёз меня Лэрри поить сакэ. Из Японии или нет - тебе виднее! Ну, не знаю: я-то всегда всего боюсь, а сейчас выбилась из сил, измаялась, извелась. От Лэрри устала тоже. По-моему, предел его желаний - покидаться тортами. Знаешь, у них в сериях часто показывают, как люди швыряют пиццей, пирожными, вообще, всякой прилипчивой и рассыпчатой едой, чем попало, друг другу в лицо и при этом страшно довольны. Публика визжит от восторга.
   Приятно было посидеть вдвоём, правда? Как “в старые добрые”... Боже мой, неужели когда-нибудь станет спокойно у меня на душе? Свежо предание.
   Я очень беспокоюсь, где Кирилл, что с ним. Я тебе, кажется, ещё с работы писала, что звонила домой целый день, где-то с одиннадцати, но мальчишка не отвечал. И я не знаю, спал ещё или уже отсутствовал. Волнуюсь.
   Да, Мишка талантлив, это бесспорно. Неудачник только. Или из тех, кого признают после смерти? В таком случае, ты тем более прав. Странный он всё же какой-то. Ещё с этой любовью к Зинаиде. Опять же, я поняла бы, если бы он воспылал к ней низменной страстью, но любовь - это же чувство благородное... Должно было бы являться таковым, ты не находишь? Но - к Зинаиде? Наверно, я рассуждаю по меньшей мере глупо. Знаешь, ты уж прости, но мне всё-таки Блок как-то нравится больше. А если может твой Мишка придумать “По вечерам над ресторанами”, тогда, конечно. Только ведь вряд ли, а? Ну, я не знаю. Наверно, я действительно к нему предвзято... Не люблю его почему-то... Нет, всё равно, пожалуй, прав ты, а не я.
   Подожди-ка... Вроде дверь шебуршит...
   Показалось.
   А Марго ты слышал у костра? Её песни показались очень близкими мне. В них столько тоски, столько боли! Я плохо слушала, потому что Зинка всё время трещала в ухо. Я думала, дырку у меня в голове просверлит. И всё про деньги и про то, как сильно Олег её любит. Боже мой, кажется, это было вечность назад.
   Слушай, Павлик, я не знаю, что делать с Кириллом... Может, в полицию звонить... Нет, глупо. Да и ты-то ведь дрыхнешь, небось... Ладно, подожду ещё.
   Интересно, остались после Марго какие-то записи? Вот она что-то такое спела про Золушку, которая так Золушкой и осталась, а хрустальный башмачок ей только приснился. Это точно про меня. И царевне из её песен никогда не удалось вылезти из проклятой лягушачьей шкуры... И Принцесса на Горошине побродила, помаялась, а потом взяла, в конце концов, да и выскочила замуж... Как в тюрьму...
   Мне сейчас пришло в голову, что Марго любила сказки, значит, могла бы быть самой прекрасной мамой на свете... И Кирилл вырос бы другим...
   Почему реальность иногда бывает такой жестокой? Особенно к людям талантливым? Почему поэты бывают нищими и несчастными? Интересно, возникнет когда-нибудь общество, где творцы (я имею в виду, настоящие, не на продажу и не графоманы) будут сыты, одеты и счастливы? Или человек в состоянии сочинить что-нибудь приличное, только если у него ничего, кроме таланта, нет? Должен ли человек страдать для того, чтобы вышло из-под его пера что-нибудь путное, или это необязательно? Априори: голоден Мишка, пьян в стельку, значит, жди от него шедевра? Мучается Марго - опять же выйдет нечто...
   И обратная связь. Может ли страдание раскрыть и вычеканить в человеке талант? Почему тогда я стихов не пишу?
   Паша, я в ужасе. Не могу больше. Пойду, хоть госпитали обзвоню. А если Кирилл ещё сядет за руль, тут-то мне конец и придет.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Клара.      15 июля, суббота, 11-45
  
   Кирилл явился в районе трёх утра. Пропитанный алкоголем и табаком, весь какой-то заплёванный... Сперма, что ли... Но я рада, что пришёл и живой.
   Он ещё спит. А я стала собирать стирку... Вошла тихонько к нему в комнату просто, чтобы подобрать его вещи... Вечно валяются, где попало... Разбросанные... И нашла письмо. Из джинсов высунулся кончик. От Марго. То самое. Я вытащила, не стирать же его вместе со штанами, в конце концов.
   Паша, можешь надо мной смеяться, судить меня, как хочешь, только я не сдержалась и письмо это прочитала. И в голове образовалось такое, что решила сунуть письмо в скэннер и послать тебе. Пусть я тысячу раз не права, но я должна с тобой поделиться, иначе просто лопну от избытка чувств. Прочти и напиши, что ты об этом думаешь. И не забудь стереть немедленно после того, как прочтёшь. Обязательно сотри, слышишь?
   “Кирилл.
   Я знаю, что была тебе плохой матерью, то есть, что я - совсем никакой. Сейчас вот пытаюсь исправить, а в моих силах не так уж много. И слишком поздно. Ты - взрослый человек, с устоявшимися желаниями и стремлениями. Мне не остаётся ничего другого, как решиться на этот последний, отчаянный шаг. Или отчаявшийся? Вот смешно: русский язык позабыла.
   От всей моей заблудшей души надеюсь, что моя смерть спасёт тебя. Значит, я должна сделать то единственное, что ещё могу.
   Я искала тебя в ту ночь. Хотела поговорить. Узнать, каким ты стал без меня. Крутилась вокруг палатки Олега, потому что видела раньше, как ты отправился туда отдыхать. Понятно, наши песни вряд ли могут тебя заинтересовать... Спать же на природе, должно быть, приятно. Я видела, как ты выскочил из палатки. По дороге ты как будто чистил какой-то твёрдый предмет мягкой тряпкой... Потом с ужасом сообразила: это был пистолет. Ты пытался впихнуть его во что-то... Шапку, что ли... Сначала я не была уверена, ни что за предмет, ни в том, шапка ли это, ни в том, серая ли. Всё-таки, темень стояла глубокая. Ну а утром поразмыслила хорошенько и, в конце концов, обо всём догадалась. Совсем недавно... Сопоставив факты, вдруг всё поняла.
   А тогда, там... Через некоторое время в похожей шапке вдруг увидела Мишку. Он сказал, что вытащил из моей сумки. У меня ничего серого вообще никогда не бывает, просто не к лицу мне серый цвет. Мишка был в стельку в ту ночь, а после сболтнул, что всё знает, поскольку видел, кто убийца. Я постаралась убедить его, что ему померещилось спьяну.
   Любые вещи, которые видишь в ночной тьме, кажутся неубедительными, а уж при таких-то обстоятельствах... Всё, что произошло, выглядело миражом, вернее, ночным кошмаром, пьяным бредом... Поэтому я пошла обратно к тому месту, едва дождавшись рассвета. Как будто, чёрт меня гнал. Увидала расплывшееся по боку палатки кровавое пятно. Костистая ледяная рука сжала горло изнутри... Несмотря на страх, я заглянула в палатку. Да, пуповина, связывавшая меня с тобой когда-то, давно перерезана, тем не менее связь существует, да ещё какая крепкая! Не беспокойся, понимаю: тебе не до моих эмоций, поэтому продолжаю о фактах. Значит, обнаружила два трупа. Руки женщины сжимали серый шарфик, той же выделки и того же материала, что шапка на Мишке, которую по его утверждению, он вытащил из моей сумки.
   Не надо было быть великим мыслителем, чтобы угадать, кто сунул мне в багаж злосчастную шапку. Я поняла, что когда ты застрелил женщину, она, сползая, нащупала последнюю соломинку - твой шарфик - и стянула его. А вытащить потом этот шарфик из её рук ты не смог, поэтому решил избавиться и от шапки. Ну, и заодно - утопить человека, которого ты ненавидел в жизни больше всех других людей. То есть, меня. Значит, ты слышал ругань твоего отца и той ведьмы в мой адрес, когда якобы ушёл спать. И, безусловно, понял, что я и есть твоя мама. Всё просчитал ещё до момента моего решения явиться с признаниями к этой... твоей... опекунше. От Мишки узнала, что ты у неё, и отважилась. Между прочим, алкаша несчастного не бойся: он ничего не помнит. К тому же, я написала следствию такое письмо, что они должны мне поверить и закрыть это дело. Ну, и шапка, разумеется... Из моей сумки...
   Что ж, долги надо платить. У меня их - хоть поварёшкой хлебай. Но ты - самый главный, самый огромный, самый греховный. Жаль, что приходится это делать вот так. Да ведь я только теперь и осознала, что люблю тебя. Всегда любила, помнила, страдала.
   Прости меня, если возможно меня простить. Жизнь моя непутёвая. Вот и смерть дурацкая. Но твоя жизнь продолжается. Даю тебе её второй раз. И опять оставляю на произвол судьбы. Вот какая я безалаберная. Но, может, у тебя всё ещё будет хорошо. Как бы я этого хотела!
   Прощай, сын. Теперь уже навсегда и бесповоротно.
   Твоя мама.
  
   Любопытной Варваре
   Длинный нос оторвали,
   Улыбнувшись коварно,
   Намекнули на нары,
   А пока, что есть прыти,
   Пусть уносит копыта,
   А не то будет битой
   И ни-ни любопытной.
  
   На базаре Варвару
   Ни за грош продавали,
   А лихие гусары
   Растерзали гитару
   И с улыбочкой дикой,
   Чтоб до нервного тика:
   Будешь знать, как пиликать,
   И вообще не чирикай.
  
   Беспощадно Варвару
   Потребили на пару
   И в занюханном баре
   Прокатили на шару,
   И дурили со смехом,
   И чинили помехи,
   Ткнувши мордой в огрехи,
   Отвалив на орехи.
  
   В общем, бедной Варваре
   Наяву, не в кошмаре,
   Все бока обломали,
   Душу вдрызг измотали,
   Задурманили пивом
   И напели фальшиво:
   - Не родись мол красивой,
   А родись, блин! - счастливой.
  
   Марго, Сан-Франциско, 7/2000”
  
   Всё, Павел. Вся в слезах и соплях. Заканчиваю, иду взглянуть на Кирилла. Как там он... И всё-таки нужно постирать.
   Клара.     15 июля, суббота, 12-25
  
   Паша, не могу до тебя дозвониться. Ты висишь в паутине... интернета, то бишь... Телефон занят. У сотового, по-видимому, села батарейка. Ничего, кроме писанины не остаётся..
   Значит, происходит у нас следующее.
   После того, как я отправила тебе предыдущее послание, я совсем было собралась в прачечную, чтобы хоть мозги чуть-чуть отдохнули. Необходимость, наконец... Так вот, у меня в кладовке стояла пачка, в которой оставалось немного стирального порошка. Когда взяла эту коробку в руки, удивилась: мне показалось тяжеловато для той горсти, которая там оставалась. Заглянула, а внутри что-то чёрное.
   Короче, Паша, в этой пачке оказался пистолет. Тот самый? А разве упоминались в этом спектакле другие? Мальчишка есть мальчишка. Другого тайника, посерьёзнее, конечно, не нашёл.
   Руки у меня затряслись, я пошла будить Кирилла. Стояла, вопила и размахивала пистолетом, пока сонный разгильдяй не пришёл в себя. Ну, выхватил он этот кошмар из моей руки, буквально вытолкал меня из комнаты и заперся. Я, естественно, стала ломиться обратно. Через которое время дверь распахнулась, Кирилл выскочил, уже одетый, и ушёл. Он не сказал мне ни одного слова.
   Он ушёл, Паша! Ушёл молча. Что делать, не знаю.
   Я готова на всё, только бы спасти этого несчастного мальчика.
   Клара.     15 июля, суббота, 12-50
  
   Паша, ты сойдёшь когда-нибудь с интернета?
   Кирилл позвонил мне, почему-то по сотовому и сказал: - Не бойся. ЭТО у тебя уже не найдут. Я и раньше хотел перепрятать, но ещё просто не успел.
   После этого, он бросил трубку.
   Бедный мальчик... Что мне делать, Паша? Отзовись уже, наконец. К компьютеру я близко не подойду. Позвони мне. А то я из дома уходить боюсь, вдруг Кирилл вернётся. В полицию, сам понимаешь, звонить не могу. Что делать? Я вся извелась.
   Павел.   15 июля, суббота, 14-11
  
   Я вот почему тебе пишу: не понравилась ты мне по телефону.  Совсем не понравилась.  Все твои обещания успокоиться и не сходить с ума звучали неубедительно.  А я действительно хочу, настаиваю, требую, чтобы ты успокоилась и не сходила с ума.  Ну и что - письмо Марго?  Ну и что - пистолет?  Ну и что - Кирилл-убийца?  Никакой он не убийца, чушь это все, а его “биологическая” мамаша-истеричка даже после смерти его достает.  А заодно и тебя.  И меня тоже.
   Лучше подумай, где он сейчас может быть?  Свихнувшийся от всего этого мальчишка с пистолетом по городу мотается - сюжет, достойный пера Петрарки или, скорее, Фрейда.  Не к друзьям-подружкам же он с ним, с пистолетом этим, пойдет!  Кстати, ты не посмотрела, был ли он заряжен?  То есть, были ли внутри патроны: там, в барабане должно было быть видно.  Если не было, то пусть себе бегает, как ковбой по прерии, реклама сигарет “Марлборо”, а вот если были - это уже серьезно.  Не знаю, чего бы я натворил, будучи на месте Кирилла да при заряженном пистолете...  Клар, он не сказал тебе, что вернется?  Не сказал, когда вернется?
   Значит так: я еду сейчас к нему, к Кириллу, домой.  А просто не знаю, куда еще!  Ну действительно, не в полицию же!  Но ведь и по паркам да по пляжам бродить смысла не имеет.  Поеду к нему, то есть к покойной семье его, домой - у меня со времен дележа наследства ключи остались.  А вдруг он там?  Ежели что, пожалуйста, лови меня по сотовому.  И еще раз: пожалуйста, успокойся и не сходи с ума.  Ты нужна - живой и здоровой - и Кириллу, и (не смейся) мне тоже.
   Павел.   15 июля, суббота, 15-48
  
  
   Сижу у Черных в доме.  Кирилла тут, конечно, нет.  Не знаю, ждать тут или ехать искать?  А куда ехать?  И ты не звонишь...  Значит, надо полагать,  и у тебя новостей нет.  Ненавижу неопределенность и собственную беспомощность!  Телефон тут уже не работает.  От нечего делать включил компьютер и обнаружил с удивлением, что связь с интернетом еще действует.  Ну вот, и пишу тебе.
   Обошел дом.  Все как было.  Только пылью все покрыто.  Удивительно, как неживая природа, пыль то есть, чувствует, что в доме никого нет!  Всего несколько дней прошло, а все в пыли, как в старинном замке с привидениями.  Я, когда в отпуск уезжаю, каждый раз возвращаюсь домой в предвкушении необходимости пылевытирания и, знаешь, нет, совсем немного пыли собирается.  А тут...  Нет, ну откуда пыль знает, что можно вот так безнаказанно хозяйничать?
   Кирилл...  Мальчик с лучистой улыбкой и бездонными глазами.  Ты говоришь о нем как об испорченном, развращенном существе.  И я знаю, что ты права.  Во-первых, потому, что ты всегда права.  А во-вторых, потому, что ты его гораздо дольше и лучше знаешь.  Но для меня он - ангел.  Он сам или некий образ его, который я сам себе нарисовал... не знаю, не важно.  “Не сотвори себе кумира...”  Прости меня, Моисей, пророк-путеводитель, предтеча Ивана Сусанина, и позволь мне сотворить-таки себе кумира.  Не из золотого тельца, не из девы Марии с ее подозрительным голубем, не из Ленина или Сталина, а из очаровательного несчастного существа по имени Кирилл.
   Клар, что мне делать: сидеть тут, ехать домой, ехать к тебе или еще куда-нибудь ехать?  Откликнись!  Посоветуй!
   Клара.   15 июля, суббота, 18-48
  
   Паша, я то выбегаю, то заскакиваю. Oт Кирилла никаких известий.
   Ко всему прочему, мой сотовый отключён: за всеми делами я, конечно, забыла заплатить. Даже, по-моему, счёта не видела. В общем, сейчас не до этого, но без сотового чувствую себя беспомощной. А занимать домашний надолго не хочу: вдруг Кирилл объявится, а вторую линию так и не собралась заказать, теперь просто загрызла себя за безалаберность.
   Да, нашёл же ты, у кого совета спрашивать. Откуда я знаю, что тебе делать, когда понятия не имею, как самой себя вести.
   Пока бегала, обезумевшая, по улицам Ричмонда, выискивая Кирилла, в голове складывался ответ на твоё эссе. Не всё, конечно, не до пыли...
   Конечно, Кирилл испорчен и озлоблен. Конечно, обладатель лучистой улыбки и бездонных глаз. Конечно, я не считаю его развращённым, но спровоцировать что-нибудь, из ряда вон, - это он может, исключительно любопытства ради. Небось, опять повторяюсь?
   И, безусловно, он не убийца. Тебе может показаться странным, но кто убийца Олега - я, кажется, догадываюсь. А про Зинку знаю точно. Неужели ты до сих пор ничего не понял? А я в деталях представляю себе, что произошло в ту ночь.
   В полицию, тем не менее, идти не собираюсь. Сейчас объясню, почему.
   Помнишь, я когда-то говорила насчёт некоего табу, встроенного в организме человека именно с целью не позволять убийства себе подобных.
   Так вот, у некоторых людей это табу отсутствует, то есть, Бог, или, если угодно, природа, по отношению к ним, допускает ошибку (иногда, я даже думаю, что это не ошибка, что природе зачем-то нужны люди, у которых этого табу нет или оно на них не действует). Эти люди ужасны: убийцы, палачи, садисты, - они приносят вред другим, сеют страх, и, мне кажется, что общество имеет право ограждать себя от таких при помощи смертной казни. Впрочем, такой подход тоже под большим вопросом: лично я ссылала бы таких “профессионалов” на необитаемый остров, откуда не выбраться, и пусть они там убивают и мучают друг друга.
   Но случаются ещё убийцы, так сказать, по необходимости. Которые не хотят убивать, просто так складываются обстоятельства. Как в истории с Олегом и Зинкой. Вот Зинка, между прочим, была именно тем профессионалом, для которого не только человеческой морали не существовало, но даже и мысли о возможности наличия таковой не приходили в голову. То есть, тот или те, кто убили этих двоих, - обыкновенные люди, действовавшие в большей степени в целях самозащиты (или защиты другого, беззащитного). Значит, совесть должна замучить их так, как не сможет казнить никакой человеческий суд. Поэтому, полицию отстраняю. Кроме того, ненавижу адвокатов и законников, поэтому не желаю давать им заработать. Без меня обойдутся. Прости, что изъясняюсь немного путано: тороплюсь.
   Да, вот ещё. Я понимаю, о чём ты сейчас думаешь. Моя любимая Агата утверждает, что человек, уже совершивший убийство, не остановится перед вторым. Уже без особых мук совести он уничтожает, например, свидетеля, шантажиста... Потом выясняется, что видел или догадывается кто-то ещё, тогда новый очевидец уничтожается, в свою очередь. В результате убийца не только становится “профессионалом”, но убийство само по себе начинает приносить ему удовольствие. Палач сознательно ищет новых жертв, уже просто потому, что жаждет крови. Так вот, я не знаю, возможно, это так и есть, но и тут наверняка не обойдётся без своих исключений. Я не считаю нашего убийцу (или убийц) опасным для общества. Я даже знаю, что в этом случае совесть казнит и не допустит. Вероятнее всего, казнит уже.
   Я очень боюсь за Кирилла. Вечно он во всё суёт свой нос. Но я не думаю, что из своего пистолета он выстрелит. Мальчишка все-таки добр от природы.
   Всё. Я согрелась (уж эти мне июльские “морозы” в Сан-Франциско) , отдохнула маленько и попутно напилась чаю. Теперь еду в Парк Золотых Ворот, чтобы объездить аллеи. Просто так, вдруг он там, наш глупыш. Потом начну объезжать, что смогу. Поскольку мой сотовый не работает, пиши. Всё же это надёжнее, чем автоответчик.
   Павел. 15 июля, суббота, 19-32
  
  
   Позвольте-позвольте! Эдак “ба-бах!” по башке - и в парк покататься поехала. Почему не в горы? Одиночное прочесывание местности не есть лучший способ обнаружения пацана в большом городе. Да и стемнеет скоро. Или я чего-то важное прозевал, например, бензин резко подешевел, и тебе надо потратить отпущенный на него бюджет? Ну покатайся, покатайся. Знаменитый парк по вечерам особенно красив. А когда все-таки вернешься домой, будь любезна, поясни свою последнюю и-мейлу. Потому что мне не все там понятно. Например, о чем ты “догадываешься” в связи с Олегом и что ты “знаешь точно” в связи с Зинкой? Никто ничего ни про что точно знать не может, за исключением того, кто, собственно, убил. В этом мы с тобой только что убедились на примере Марго, которая “точно знала”, что убийца - Кирилл, и в результате такого вот “точного знания” совершенно напрасно поторопилась на встречу с вечностью. И если ты, как ты утверждаешь, “знаешь точно”, то, выходит, что Зинку убила ты. Ты? Это же бред! А тогда - не извольте голову морочить! И если не ты и не Кирилл, то - кто? И наконец, уже даже просто из любопытства, про кого это ты “догадываешься”? Их, значит, как минимум, двое было, тех, кто стрелял?
   Надоело мне тут сидеть. Выключаю компьютер, запираю дом и еду к себе. Сделаю на скорую руку какой-нибудь салатик и - напьюсь. А то ведь уже вот и суббота прошла, и впереди - очередная трезвая неделя. Надоело все. Устал. Звони или и-мейлу настучи, ежели какие новости будут. А может, не поленишься объяснить раздавленному вспышкой вашего провидческого дара, что именно “в деталях” произошло в “ту ночь”? Интересно, ты чего-то не договариваешь или наоборот, “переговариваешь”, то есть, блефуешь, выражаясь по-научному (совершенно непонятно, зачем передо мной-то блефовать)? А может, просто заговариваешься? Тогда сходи к доктору. Или на недельку на Гавайи.
   А давай вдвоем на Гавайи?
   Павел. 15 июля, суббота, 20-53
  
  
   Спокойно! Кирилл здесь. У меня дома. Ждал меня. А я, дурак, еще задержался: за пивом заехал. Я его (не пиво, конечно, а Кирюшку) ни о чем еще не расспрашивал.
   Пишу тебе просто, чтобы ты не волновалась. Позже напишу еще и, может быть, с какими-нибудь подробностями. Если он будет в настроении вообще о чем-либо со мной разговаривать.
   В любом случае, пожалуйста, не забудь отписать с пояснениями. Я жду.
   Клара. 15 июля, суббота, 21-15
  
  
   Слава Богу, что нашёлся. Сейчас уж звонить не хочу, потому что, во-первых, ты напустишься с вопросами, а во-вторых, мне сложно общаться (или не общаться?) с Кириллом. Я только рада, что он в порядке. А пистолет всё ещё у него, ты не знаешь?
   Глупо, конечно, было переться в парк и прочёсывать по аллеям сотню гектаров, а я это проделала очень досконально. Но надо же было действовать. Kак некий поэт Бездомный... Помнишь, у Булгакова? По велению внутреннего голоса... Называется, обезумевши метаться. Красив ли парк Золотых Ворот вечером? Чуден ли Днепр при какой-то там погоде?
   Никаких пояснений не будет, можешь не намекать. Раз уж включили Агату, то объяснения в конце. Используйте, говаривал Эркюль Пуаро, свои серые клеточки. И, пожалуйста, без намёков.
   Вообще, дайте отдышаться.
   Считай, что я ничего не говорила.
   Что касается Марго, то ещё поборемся. И Кирилла не брошу. Хочет он побыть у тебя - пусть. Я сама по себе не уйду прежде, чем сделаю всё возможное, чтобы искупить хотя бы часть того зла, которое нанесли Кириллу близкие, в том числе и я.
   Спокойной ночи.
   Павел. 15 июля, суббота, 21-49
  
  
   За “спокойной ночи” - отдельное спасибо. Очень надеюсь на спокойную ночь. После такого беспокойного дня. Честно говоря, не знаю, кого за эдакий денек веселенький больше благодарить: Кирилла или тебя?
   Начну с Кирилла. Он пахнет куревом, но не алкоголем. Снизошел до салатика с креветками и потом употребил баночку йогурта (откуда у меня в холодильнике йогурт, когда, кроме пива, там никогда ничего не бывает - ума не приложу, может, подбросил кто?). Теперь сидит в традиционной своей позе - по-турецки, с ногами на диване - смотрит очередную серию мультика про Симпсонов. Если не знаешь, это весьма “взрослый” мультик, мне он тоже нравится, но - не сегодня. Не до мультиков мне. Да и Кирилла хочу одного оставить. Его одного оставить или себя от его присутствия освободить - не знаю, просто чувствую, что сегодня, именно сегодня, мне лучше держаться от него подальше. Надеюсь, что это только сегодня я себя так чувствую. За едой мы с четверть часа поболтали ни о чем, он не рвался излить душу, а я и не напрашивался. Устал я. Смертельно. Все мы устали, а уж ему-то досталось! Да, самым первым делом он мне пистолет вернул. Лежит теперь, игрушечка, на обеденном столе как ни в чем не бывало. Я его, конечно, уберу куда-нибудь, в письменный стол, например. А прятать не буду. От кого прятать? От Кирилла, который сам мне его вручил? А от себя прячь - не прячь... Завтра буду стирать Kирилловы джинсы и куртку. То есть, сделаю то, чего тебе сегодня утром не удалось. Следов спермы не заметно, но общий вид тот еще!
   Теперь - о тебе. Еще не далее как вчера в это время ты была “о-кей”. Покушали мы с тобой, выпили, почесали языки, поперемывали косточки знакомым - короче, достойно провели вечер. Что же это такое сегодня с утра с тобой приключилось? Что это все за намеки с полунамеками, а потом вроде как и не говорила ничего? Если так, то и вправду не надо было ничего говорить. Но раз уж начала, то не изволишь ли договорить? Какой я тебе Эркюль Пуаро? Во-первых, у меня этого серого вещества существенно меньше, и не буду я его напрягать, ибо его, вещества, остатки, они мне слишком дороги. А во-вторых, я же не со стороны, как он, я изнутри, я во всем этом завяз по уши и не могу себя заставить бесстрастно наблюдать из высей горних за этими твоими “знаю - не знаю”, “догадываюсь - не догадываюсь”, “скажу - не скажу”. И так весь день! Хочешь изображать из себя загадочную роковую женщину - позвони своему шпику Лэрри, причем тут я! И после этого желаешь мне спокойной ночи? Ну, ну... Тогда и тебе - спокойной ночи.
   Клара. 15 июля, суббота, 22-35
  
  
   Что мы все устали - это действительно так.
   За “веселый” день благодари Кирилла, в крайнем случае, самого себя. Я-то тут причём? Или ты считаешь, что проблему с Кириллом я не имела права перекладывать на тебя? В таком случае, как говорят американцы, экскьюз муа. Я-то грешным делом надеялась, что друзья для того и существуют, чтобы помогать в трудные минуты, уж упрекать тебя не стала бы. Во всяком случае, сейчас так думаю. Ладно, прости. Я не только устала, но ещё очень раздражена и измучена.
   Ты пишешь: “Да, самым первым делом он мне пистолет вернул”. Что это значит? Что пистолет всё-таки твой? А из письма Марго выяснилось, что Кирилл, несмотря на все твои заверения, был на полянке. Что же из всего этого следует?
   Права я была, когда не хотела раскрывать свою версию до того, как. Не понимаю только, почему тебя так сильно волнуют мои измышления. Может, поделишься? Или чисто женское любопытство тебя, мой друг, замучило?
   Паша, из твоего пистолета совершено убийство. Разве не понимаешь? Выбрось ты проклятую игрушку. Или дорога тебе, как воспоминание о счастливых деньках твоей жизни? Избавься ты от этой опасной забавы, ради Бога, в которого ты не веришь, а он всё равно есть. Чувствовала же я, что выстрелит ружьё. А что, если оно выстрелит опять? Вдруг тебя обыщут? Я тебя умоляю, в океан, куда угодно, только выкинь ты этот пистолет к чертям собачьим.
   Неужели тебе ещё мало? А я в ответ на это перестану изображать ту самую женщину, которую ты говоришь, я изображаю.
   И начнём всё сначала. И Кирилл вернётся домой. То есть, ко мне. И всё будет хорошо. Боже мой, неужели что-нибудь когда-нибудь где-нибудь ещё будет хорошо! Ах, да, хэппи энд обеспечен... Или состоится? Помнится, целая дискуссия намечалась по поводу хэппи эндов. Ну-ну.
   Павел. 16 июля, воскресенье, 3-16
  
  
   “Так тебе еще мало” - спрашиваешь ты? Отвечаю: нет, не мало. Достаточно. Предостаточно. Более чем достаточно. Я дошел до точки. Что за точка такая и что из этого должно воспоследовать - я не знаю.
   Да, пистолет мой. Да, из него совершено убийство. А может, два убийства. Вот он лежит, игрушечный такой и совсем не страшный. Впрочем, я его действительно не боюсь. Я уже вообще ничего не боюсь. Электрический стул я заработал - чего ж еще в этой жизни бояться? И вот только что, в качестве довеска, чуть было не нарвался на пожизненное заключение за совращение несовершеннолетнего. Клар, ты не знаешь, можно ли пожизненно заключить то, что только что соскребли с электрического стула? В склеп разве что...
   Итак, вот тебе чтение на утро, Постараюсь обойтись без эмоций.
   Около одиннадцати постелил Кириллу. Он отправился под душ, и давешняя история повторилась: дверь в ванную оставалась открытой. А у меня уже ни эмоций, ни чувства юмора после всего не осталось, и я не купился на этот его призыв, а мирно сидел на кухне, тянул пиво и читал, точнее, пытался читать. Потом он пришел ко мне на кухню, полураздетый, с капельками влаги на плечах, и мы выкурили по сигаретке. Он, кстати, впервые при мне курил открыто, но я помню, ты писала, вы с ним вдвоем уже как-то покуривали. Что ж, курение не есть самый страшный грех. У меня снова такое впечатление, что он хотел что-то сказать мне, о чем-то спросить, и что-то не давало ему этого сделать. А я, в который раз, не стал ему помогать. Короче говоря, покурили мы, помолчали и около полуночи разошлись по своим постелям.
   Несмотря на выпитое пиво, лучшее естественное снотворное всех времен и народов, я еще с час ворочался, не мог заснуть. А потом вроде заснул. Провалился в дремоту, в грезы дурацкие какие-то, в полу-кошмары. И вдруг проснулся. От ощущения того, что я не один в комнате, что рядом на кровати кто-то сидит. Старая шутка: угадай из одного, кто это был. Неужели угадала? Он сидел на краю кровати, завернутый по уши в одеяло, и улыбался мне. Как мне показалось в темноте, улыбался он загадочно... Увидел, что я открыл глаза, улыбнулся еще шире - ты знаешь, как он это умеет - и сказал, что ему холодно одному и он пришел ко мне погреться. А теперь угадай еще раз, как я поступил. А никак. Просто подвинулся. Он лег и прижался ко мне всем телом. Клар, на нем ничего не было. Ничего! Даже этих его бессменных и безразмерных трусов-плавок, которые до колена - ты знаешь, о чем я, униформа на все случаи жизни американских подростков. Поворочался, потерся об меня, повздыхал, потом закинул мне руку на плечо и, наконец, уснул. Сколько времени прошло (пять минут или вечность), прежде чем я позволил себе вдох и выдох? Сердце выскакивало наружу . Я не был уверен, что он спит, потому что спит он очень тихо, - и ждал еще минут пять (а может, вечность). Потом вылез из-под его руки, встал и - сбежал, прикрыв за собой дверь в спальню.
   И вот сижу в тишине и темноте, включил компьютер и решил написать тебе. Ты вольна думать обо всем, что я пишу, что хочешь, а мне просто некому, кроме тебя, рассказать, а не рассказать, не выпустить пар я просто не могу. Сижу в пижаме, стучу по клавиатуре, рад до смерти, что не поддался, не сделал того, чего он от меня хотел, и о чем я сам мог только мечтать, но на что не имел права. И больше всего боюсь, что он сейчас проснется, выйдет ко мне, соблазнителен в своей обнаженности и доступности, и чего я тогда натворю (или не натворю) - кто же заранее скажет? Я не верю в судьбу, предначертанность, карму и тому подобное. Я знаю, что я отвечаю сам за себя. А вот если я сам за себя, за свои слова и свои поступки не отвечаю - вот тогда действительно плохо... хуже некуда.
   Да, вот и пистолет. Он уже доказал, что вполне исправен, и патронов у меня к нему - целая коробочка. В конце концов, мой единственный кумир и пророк - Володя Высоцкий - ушел в свои сорок два. Кто сказал, что я обязан его пережить?
   Павел. 16 июля, воскресенье, 4-06
  
  
   С добрым утром еще раз!
   Не спится. Коктейль из водки с пивом (“ерш” называется, если забыла советские реалии) не действует. То есть, действует, конечно, но не усыпляет. А я с детства боюсь бессонницы, слишком часто болел, слишком часто изучал потолок по ночам: и дома, и в больницах. Да и куда ложиться? Постель занята юным гейшем. На диванчике - так одеяло унесено, а не укрывшись фиг заснешь.
   В последнее время меня преследует чувство вины. Не так, как тебя. Не перед гладиаторами и наложницами и не перед историей человечества, а перед моими живыми современниками. Вины перед мальчиками, через которых я сам, будучи мальчишкой, легко переступил. Вины перед мамой, у которой я единственный сын и которая никогда не дождется внуков. Вины перед этими самыми нерожденными внуками моей мамы. Перед девочками и женщинами, которые влюблялись в меня, а я неизменно спускал это на тормозах. Вины перед Кириллом, которому покойница Зинка открытым текстом объяснила, что я хочу с ним переспать - и, что ужасно, сказала чистую правду. Другое дело, что между “хочу” и “буду” - дистанция огромного размера. Но ему всего пятнадцать, он этой дистанции может и не ощущать. Вот ее нет уже, Зинки, то есть, а сегодняшняя ночь, то, что делал Кирилл - это все она, Зинка, я чувствую ее ядовитое хихиканье. Записав его громогласно в партнеры старого педераста, она открывала себе путь к его душе и его телу. Я в этом более чем уверен. И если бы погиб только Олег, а Зинка осталась жива, то я присягнул бы, что Олега убила она. Пусть не своими, пусть чужими руками, но - она. Избавляясь от мужа, она получала в свое полное владение дом, страховые выплаты, активы в обороте и - что, возможно, самое главное - Кирилла. В полное свое владение. Клар, не врал он, Кирилл, насчет не запирающегося душа и всего остального. Просто при Олеге она, Зинка, не могла зайти дальше. И следующий шаг ее в направлении овладения мальчишкой мог быть связан только с “исчезновением” Олега. А и вправду - зачем ей Олег? Для личной жизни у нее есть влюбленный Мишка-менестрель и объект охоты - Кирилл. Мавр (Олег, то есть) сделал свое дело: грабительский бизнес поставлен и крутится, дом куплен... Чего еще? Сударь, вы свободны! А сударь этого не понял, и приходится помочь ему уйти.
   В последнее время Зинка сделала все, чтобы заставить меня остерегаться Олега и заставить Олега возненавидеть меня. Добилась ли она поставленной цели? Судите сами, сударыня. По-моему, даже перестаралась И вот мы пережили то, что пережили, а сейчас в моей кровати лежит голый мальчик и ждет, что я приду и... А я не приду!
   Господи, только бы пережить эту ночь!..
   Павел. 16 июля, воскресенье, 4-35
  
  
   Процесс продолжается. Процесс употребления “ерша” и выпускания пара. Заметь: я уже даже не пытаюсь извиняться за околесицу, которую несу.
   Двенадцать дней назад моя жизнь окончилась. Та жизнь, которую я не спеша проживал от рождения: рос, учился, дружил, ссорился, обижался, ел, пил, спал, работал... Это все позади и никогда уже не вернется. Двенадцать дней назад одним движением указательного пальца правой руки я ее перечеркнул, эту жизнь свою. Нет, не так - не только свою, но и свою тоже. И ведь что любопытно: дуло-то должно было быть направлено не на Олега, а на меня самого. Это было бы только справедливо. Тогда я бы не мучился так, как мучаюсь все эти последние двенадцать дней. Но в тот момент мне казалось, что я защищал ее, эту свою жизнь. Зачем? Не знаю...
   Центральное событие наших традиционных пикничков на природе - тот самый “большой костер”, у которого “гитара по кругу”. И поскольку это не концерт, люди не боятся экспериментировать и поют то, что на концерте петь не стали бы. За эту демократичность “костра” я его всегда любил. Все последние годы, что мы вместе, нашей веселой компашкой. За исключением этого последнего Дня Независимости.
   Как же ты была права, когда уговаривала меня не ехать! И какой же я был дурак, что не послушался тебя. Ведь чувствовал, что тучи сгущаются, чувствовал, что что-то вот-вот должно случиться! Понятия не имел, что именно, но это меня не извиняет. Материализм с рационализмом хороши в определенных пределах, вовсе они не универсальны. И когда мой лучший друг говорит о ее дурных предчувствиях, я обязан слушаться. Вот такое получается запоздалое признание.
   Помнишь, накануне пикничка Зинка и Олег настойчиво интересовались нашими с тобой планами на предмет участия в этом пикничке? Помнишь, я говорил, что понятия не имею, о чем они хотят со мной поговорить? Так вот, я врал. Вернее, не врал, я действительно не знал наверняка, но чувствовал, что разговор будет обо мне и Кирилле. Поэтому и не хотел “прятать голову в песок”, убегать от этого разговора. Ведь я был уверен, что в три секунды развею их подозрения, и вопрос будет решен навсегда. Не выношу, когда неопределенность между мной и кем-то зависает надолго. То есть, там, на полянке, я практически сам напросился на разговор. По старому доброму принципу: раньше сядешь - раньше выйдешь.
   Воспитательную беседу со мной начала Зинаида. Она сказала, что им с Олегом, как, впрочем, и всем вокруг (это ее слова) известна моя м-м-м... э-э-э... нетрадиционная ориентация. И что им с Олегом также известно все (!) о моих м-м-м... э-э-э... нетрадиционных отношениях с Кириллом. Оставив на ее совести сомнительное утверждение насчет “всех вокруг”, я ответил, что моя ориентация как таковая ни ее, ни кого-либо другого не касается, а насчет отношений с Кириллом, то помимо дружбы, никаких других отношений между нами не было и нет. И это было последнее, что мне удалось проговорить от начала до конца: больше мне они рта раскрыть не дали.
   Зина популярно объяснила мне, что говорить про “просто дружбу” между старым развратником и пятнадцатилетним пацаном - это, по меньшей мере, несерьезно, в такое никто не поверит, а уж они-то с Олегом - тем более. Мало этого, она, Зина, точно знает, чем, как, где и когда мы с Кириллом “этим самым” занимались, и что это у нас с ним продолжается уже давно. Тут она рассказала мне о таких деталях наших с ним мифических отношений, что мне было даже интересно ее слушать, ибо о предложенных ею способах совокуплений я и не слышал прежде никогда. Хотя вру я, конечно: не любопытство испытывал я, слушая ее, а грязь, мерзость безмерную!
   Затем она сделала гениальный пассаж в сторону Олега, который до этого времени молча тянул что-то алкогольное из бумажного стакана. Она сказала, что, конечно, это не ее сын, хотя она и растит, и кормит, и поит его, и одевает-обувает, и не для того она все это делает, чтобы он вырос извращенцем и подстилкой под меня. И что если бы это был ее сын - о, тогда она знала бы, что делать! Она, как минимум, подала бы на меня в суд по соответствующей статье, а кроме того, сообщила бы эту новость всем на свете - и прежде всего моему школьному начальству, чтобы, не дожидаясь суда, меня, развратника, поперли с треском с работы, подальше от невинных юных душ и тел. Однако, поскольку она всего-навсего мачеха, то пусть этим занимается родной отец несчастного мальчика.
   Воспользовавшись паузой, пока бразды правления этой экзекуцией передавались ею в руки мужа, я попытался что-то сказать. Нет, не в оправдание свое, мне оправдываться не в чем было. Я попытался взывать к рассудку (к Зинкиному рассудку, представляешь!?), спрашивал, понимает ли она, какую грязную чушь она несет, и даже апеллировал к молчавшему Олегу, призывал его, которого считал до сих пор своим другом, обуздать его свихнувшуюся фурию-жену. Мне же в голову тогда не пришло, что я участвовал в заранее подготовленном и отрепетированном спектакле, и любое мое трепыхание не имело в принципе никакого значения. Злой гений, Зинка-режиссерша, вела свою сюрреалистическую бредовую линию твердо и неуклонно, и Олег, которого она лучше любого гипнотизера накрутила заранее, просто-напросто отрабатывал спектакль до конца.
   Она, Зинка, картинно фыркнув, отвалила - но только убедившись, что Олег “вступил”. А он действительно “вступил”! И взгляд его был нехорош. Клар, ты не знаешь случайно, не употреблял ли он чего-нибудь позлее водки: травки там какой, порошка какого? Потому что мне казалось, что он не был пьян. Но что точно - был он невменяем. Так вот, пригласил он меня в палатку. Ты помнишь ведь, палатка у них большая - хоть стол накрывай и гостей созывай. Пригласил меня внутрь, зашел следом с фонарем, и я увидел Кирилла. Он сидел в углу, поджав ноги и обняв себя за колени, с распахнутыми глазами. И дрожал - как будто ему холодно. Я понял, что мальчика здесь все это время держали для участии во второй серии спектакля и что ничего хорошего он от этой второй серии не ждет. Проще говоря, ему страшно. А может, и холодно тоже - ночь все-таки...
   Клар, ты уже поняла, что я врал тебе, говоря, что Кирилла на полянке не было. Точнее, что я его там не видел. Врал, каюсь... Не только тебе - всем врал. И на похоронах, и после. Всем, кто спрашивал. Видел я его на полянке. Еще как видел! А зачем врал? А затем, что думал, что это самый простой и надежный способ защитить парня от расспросов. И со стороны следствия, и вообще. Потому что если его там просто-напросто не было, какие к нему могут быть вопросы? Самое что ни на есть “железное алиби”. Его действительно, надо полагать, кроме Мишки, никто или почти никто и не видел: до случившегося он сидел безвылазно в палатке, а после, сама понимаешь, ему было не до игрищ с друзьями и не до песен у костра. И гляди: моя маленькая “ложь во спасение” сработала, и Лэрри твой Кирилла не дергал.
   Теперь рассказываю дальше (прости, что длинно получается). Все последующее заняло несколько минут (сколько именно - не скажу даже на этом твоем Страшном Суде: я как-то не следил за временем). Олег каменным голосом велел Кириллу встать и спустить штаны. Кирилл встал, но со штанами не торопился, а только бормотал и хлюпал что-то вроде “Папа, зачем?” и “Папа, не надо!”. Он весь буквально трясся, а плакал или нет - я не видел, света фонаря на такие детали не хватало. Олег еще более твердокаменно повторил свое требование насчет штанов. Кирилл продолжал трястись, но стоял не двигаясь. Тогда Олег сгреб его руками и стал рвать на нем ремень, приговаривая черт знает что, когда “подстилка”, “ублюдок” и “шлюха” были самыми невинными словами. И тут не выдержал я и - оттолкнул его от мальчишки. Что именно я орал в тот момент, когда он упал, сейчас не вспомню. Клар, не вру, а действительно не помню. Ну, ты же фантазерка, додумай мой текст за меня: не ошибешься. В ответ Олег, встав и отдышавшись, объяснил, что, дескать, почему все достается этому маленькому подонку, этому сопливому ничтожеству? И что он, Олег, как бы не совсем посторонний. И что, может, он сам, Олег, то есть, всю жизнь мечтал такое вот попробовать, однако же, дожив пристойно до сорока четырех, себе этого ни разу не позволил, а этот паршивый щенок!... И что именно этого он никогда мне не простит. И что, как минимум, он имеет право посмотреть наш разврат в действии. И снова, как бык на корриде, ринулся сдирать с сына штаны. И снова я отталкивал его. Тут по ноге мне ударило что-то тяжелое, и я на мгновение отпустил Олега. А Олег встал в проеме палатки, на фоне звезд, и сказал, что он хочет, чтобы было как в настоящем театре, то есть, со зрителями и что он сейчас всех созовет сюда, всю компанию от костра, на бесплатное порно-шоу. И чтобы я не думал увиливать. Поскольку если покажу себя красиво в этом шоу, на радость людям, то, может быть, он и не пойдет ни в суд, ни в мою школу. А если нет, то пенять мне только на самого себя. И повернувшись к выходу, сквозь зубы поинтересовался у сына, подмылся ли тот заранее? И сплюнул. И шагнул в проем палатки, сложил руки рупором и крикнул “эй!” в темноту. Тут Кирилл шевельнулся (я все это время смотрел не на него, а на Олега), быстро нагнулся и поднял с моей ноги то тяжелое, что упало на нее только что из безразмерных его “бэгги”-штанов. Я увидел, что Кирилл, закусив губу, целится обеими дрожащими руками в спину Олегу. Целится из того самого, злосчастного моего пистолета (надо полагать, заранее из рюкзака моего стащил: знал ведь, подлец, что я его с собой повсюду таскаю). А Олег продолжал громко взывать в сторону костра, а у Кирилла так тряслись руки, что курок он бы в жизни не нажал. И тогда я легко, как мороженое, забрал у него пистолет и, не целясь, выстрелил. С полутора шагов даже такой стрелок, как я, не может промахнуться. Олег прервал свое очередное “эй!”, выпрямился медленно, как был - на фоне звезд - обернулся, удивленно посмотрел на нас с Кириллом, стоявших плечо к плечу...
   Ладно. Договорились же: без эмоций. Олег упал. Я уронил пистолет и сбежал. Просто и примитивно сбежал, не зная даже, жив Олег или нет. Шлялся по лесу. Тихо выл. Блевал. Снова шлялся, выл и блевал. В темноте набрел на сортир, собрался в очередной раз проблеваться, но наткнулся на парочку (теперь я знаю, что это были Сюська с Йоськой), извинился (не уверен, впрочем, что они меня заметили: делом были заняты!) и отвалил блевать в другое место, подальше.
   За этим занятием я провел довольно много времени. Впрочем, опять-таки сколько - не скажу. Не до циферблата мне было. Даже моего знаменитого, с “подсветкой”. У костра продолжали петь, а мне туда не хотелось. Даже ради алиби. О котором я просто в тот момент не думал. А подумал я о нем позже. И о часах тоже. Когда набрел в темноте на стол Йоськи с семейством, когда принял из его рук стакан с чем-то крепким (то-то он такой щедрый был!), когда был уже не в состоянии держаться на ногах, когда ты, наконец, пришла и стала настаивать, чтобы мы поехали домой - вот тогда меня осенило, и я элементарно перевел стрелки на пару часов назад (из детективной литературы помню, что при современных методах аутопсии два часа разницы есть железное алиби). То есть вел себя так, как будто я профессиональный убийца и готовил это убийство всерьез и задолго, перечитывая твою любимую Агату и других классиков жанра. Но ведь сработало же!
   Хотя какое это теперь имеет значение? Клар, не стирай из компьютера то, что я сейчас написал. Ибо что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, на клавиатуре и на экране. А лучше распечатай и при очередной встрече вручи своему белозубому Порфирию Феллини (или как там его?). И Порфирия повысят по службе. И вы с ним переедете в домик с бассейном. А я обещаю на допросах не отпираться. Одно только: Зинки я не убивал. Пальцем не трогал. Не видел даже с тех пор, как она ушла, натравив на меня Олега. Пойми, мне врать смысла нет: двух электрических стульев все равно не пропишут. А защищаться я не стану: чего ж дергаться, если это правда и если мне сейчас, после того, как я нажму “Send” будет легко и покойно, как давно уже не было... целых двенадцать дней!
   Павел. 16 июля, воскресенье, 7-12
  
  
   После того, как я нажал кнопку “Send”, а потом целую вечность просидел в кресле с закрытыми глазами и даже начал проваливаться в сон, я все-таки решился перебраться на диванчик, предварительно прокравшись в спальню за лишним одеялом. И прокрался - себе на беду. То ли дверь скрипнула - не знаю, но Кирилл не спал. Лежал с открытыми глазами. Светло уже было в комнате, даже сквозь шторы светло. Куда же мне было деваться? Я присел на кровати в ногах. Сказал “доброе утро” и - все, ничего умнее в голову не пришло. Мы помолчали. Я, сонный и пьяный (ну, не пьяный, пожалуй - напиться мне так и не удалось), молчал с удовольствием: не хотелось разговаривать, не хотелось даже думать о том, что нужно сказать и как нужно сказать. А вот Кирилла молчание это явно тяготило. Я это чувствовал. И тогда задал ему вопрос: почему он пришел ко мне ночью? Это было единственное, о чем я мог думать, потому что действительно ненавижу неопределенности и особенно в отношениях с теми, кто мне, мягко говоря, небезразличен. Какая бы там ни была у него пресловутая эта ориентация (если об этом вообще можно говорить в его годы), я не верю, чтобы он так уж “вожделел” меня. Ну, я и спросил, почему он пришел?
   И он ответил. Просто и понятно. Он сказал, что хотел, чтобы я совершил с ним “это”, чтобы “добить” его. Помочь ему уничтожить в нем самом остатки его самого. Потому что, по его словам, его, Кирилла Черных, больше не существует. Вместо него есть некая субстанция... Это, конечно, не он такие умные слова говорил, я не цитирую, а пересказываю, он же говорил путано, сбивчиво, со множеством “это”, “ну” и прочих междометий. Так вот - субстанция. Которая вроде что-то делает, шевелится, но за всем этим видимым функционированием нет ничего, кроме чувства ненависти. Он сказал, что о ком и о чем бы он ни думал, он не испытывает ничего, кроме ненависти. Что он ненавидит сладенькую тебя, которая с его помощью что-то там хочет искупить. Что он ненавидит сладенького меня, который, он это точно знает - несмотря на то, что я струсил прошлой ночью - только о том и думает, как бы заняться с ним любовью. Ну, он и решил со мной, слабаком, сыграть в “поддавки”. И чтобы я не думал, что я был бы у него первым: он уже пробовал и не боится. Клар, помнишь, ты о следах на его одежде говорила? Так что, может, и не врет... Сказал, что ненавидит своих учителей, своих друзей (“сплошь придурки” - так он выразился). Сказал, что ненавидит эту новую старую мамашку (Марго, то есть), которая по-идиотски появилась и еще более по-идиотски исчезла.
   Я спросил: неужели ему ее нисколечко не жалко? Он в ответ как-то по-людоедски усмехнулся, отметая мое педагогическое поползновение. Для него, оказывается, появление Марго на пикнике было полной неожиданностью. И когда она начала к нему “приставать” (его определение), это стало последней каплей. Потому что он знал, к чему все идет на этом чертовом пикничке, знал, что затевается. И накануне вечером умолял отца и Зину не тащить его с собой, а разрешить остаться дома. Они не разрешили (ты теперь знаешь, почему), и мальчишке, в ожидании надвигающегося кошмара с моим участием, только Марго для полного счастья не хватало.
   Когда все уже случилось, он пошел к Мишке, к его столу. Там он сделал две вещи. Он выпросил у Мишки стакан водки (второй стакан Мишка уже сам ему налил). И еще вот что: вычислив, какая из сумок у стола принадлежит Марго, запихнул туда серую вязаную шапочку. Ту самую, которую твой Лэрри тебе предъявлял для опознания. То есть, не ее, Марго, эта шапочка! А значит, и шарфик, зажатый в пальцах покойницы, тоже не ее. Знаешь, Клар, до этой минуты я все-таки думал, что Зину убила Марго. А теперь я потерялся: чья же, в конце концов, чертова эта шапочка?..
   Нет, прости, я забегаю вперед. Прежде чем рассказать о Мишке, водке и шапочке этой, Кирилл торжественно объявил, что сейчас расскажет мне про меня самого. Я инстинктивно напрягся - хотя не верил, что что-нибудь еще может меня удивить. Кирилл заговорил о том, что когда я драпанул (или он сказал “деранул”?) со всех ног “назад к природе”, он подумал, что и ему оставаться не резон. И решил найти меня. Потому что мы с ним теперь соучастники (нет, по-моему, он сказал “подельники”). Но я уже убежал, и ему пришлось долго бродить в темноте среди деревьев, позади палаток. Наконец он услышал некий характерный звук и пошел на этот звук. И не ошибся: меня рвало в дальних кустиках. Кирилл сказал, что не решился прервать занятие столь ответственное, требующее полной сосредоточенности и отдачи (остряк доморощенный!), и тут как раз вспомнил, что у него в палатке неотложное дело: пистолет. На котором отпечатки пальцев. Его и мои. И вот пока я довычищал свой желудочно-кишечный тракт от остатков твоего лобио, он, как он выразился, пошел спасать меня от возмездия. Пришел, заглянул внутрь и в свете забытого в палатке фонаря увидел не одно, а два тела. Зинка сжимала в руке, прижатой к груди, серый вязаный шарфик. Пистолет, еще теплый, нашелся быстро, а рядом с ним валялась шапочка - та самая, из набора с шарфиком. Ну, он сгреб и то, и другое и отвалил, теперь уже навсегда. И пошел к Мишке, к его столу - подкладывать пресловутую шапочку в вещи Марго.
   Я спросил Кирилла, зачем он это сделал, ну, с шапочкой? А он ведь не только это сделал. Он следствию сказал, что виделся с Марго за день до пикника, и на ней были те самые шапочка и шарфик. И соврал: на самом деле он столкнулся с ней впервые только в тот вечер на полянке. Зачем соврал? А чтобы утопить Марго (“утопить” - это опять-таки он так сказал, и - опять эта людоедская ухмылка!). Чтобы Марго исчезла из его жизни. Чтобы ее взяли за убийство, которого она не совершала. Чтобы подтолкнуть Лэрри покопаться в ее вещах на предмет поиска улики. Он же не мог знать, как далеко Марго зайдет в своем смятении и раскаянии, в своей попытке спасти его несколько дней спустя, и что она действительно исчезнет, и безо всякой помощи с его стороны. Вот она какова, Кириллова ненависть... Тебе не страшно?
   А Мишка был действительно здорово пьян, по струнам, наверно, уже не попадал и поэтому уполз от костра: допивать. И - ура! - неожиданно нашел собутыльника. Кирилла, то есть. Кирилл сказал, что Мишка вскоре стал клевать носом. И тут из темноты вынырнула Марго. Подсела к Кириллу, сказала, что она все знает, ни за что его, Кирилла, не осуждает, сказала, что сейчас растрясет Мишку и они втроем уедут отсюда. И попыталась обнять парня. Прижать к себе. А он вырвался, оттолкнул ее и убежал. Бежал он до самых ворот - тех, которые на въезде в парк. У ворот присел и задумался: а действительно, как он назад добираться будет? Те двое, с которыми он приехал, уже подвезти его не могли. По определению. Те, кто хотел уехать ночевать по домам (вроде нас с тобой), к тому времени уже уехали. Те, кто хотел остаться - остались. Сесть в машину с Марго - только не это! И куда ему было деваться? Возвращаться в палатку к двум трупам? Или гулять до утра по парку и потом присутствовать при неизбежной сцене обнаружения его убиенного семейства (кто-то жe их обнаружил бы рано или поздно). Нет, решил он, если уж все равно гулять, то хоть в направлении к дому. Представляешь, Клар? Десять миль пешком! Ни автобуса, ни электрички: это же не Подмосковье, и в праздник, да еще ночью даже в городе автобуса не дождешься. Добрался он до шоссе, но по шоссе, то есть, по прямой идти не стал. Калифорнийщина - не Смоленщина, здесь по обочинам шоссе пешком ходить не принято, его остановила бы первая полицейская патрульная машина. Он, умница, это сообразил и шел окольными дорогами, улицами городков... Как только не заблудился! Я тут прикинул: десять миль - это шестнадцать километров. Со школьных лет помню, что скорость пешего хода человека - четыре километра в час. Выходит, он шел четыре часа... Добрел до городской окраины, до трамвайного кольца, и с первым утренним трамваем... Пришел домой. То есть, вошел в дом, где его семьи (какой бы она ни была к нему) не будет уже никогда. Тут бы ему свалиться, отрубиться - после всего, через что ему пришлось только что пройти. Ведь даже зная о предстоящей разборке, он накануне вечером, конечно же, и подумать не мог, что все так страшно получится! А вместо этого для него начался день с полицией, моргом... Знаешь, я как представлю себя в его шкуре - ужас, что чувствую!
   И вот, поведав мне все это, он добавил, что смертельно ненавидел свою веселую семейку, и если бы мы с тобой их не угрохали (не знаю, что значит “мы с тобой”), это без сомнения сделал бы он. Вообще, Клар, он, конечно, нервничал, путался в словах, однако говорил очень спокойно, и если это и был ядерный взрыв, то взрыв глубоко подземный. Это не было истерикой. Скорее, это была исповедь. Одно только: на исповеди ведь врать не принято, а я не могу заставить себя поверить, что все, что он говорил, есть правда.
   А еще он сказал, что больше всех на свете ненавидит самого себя. Я попытался уточнить, за что это он так сильно себя ненавидит, и ответ был: “за все!”. Ненавидит свое лицо, прическу, тело, ненавидит свой характер. Ведь он не может никого любить, а может только ненавидеть, и значит, этой его ненависти ко всем и вся нужна подпитка, нужно каждый раз новое подтверждение того, что он прав в этой своей всеобъемлющей ненависти. И самый верный способ - это чтобы сделали больно, чтобы унизили, растоптали. Потом он сказал, что я вчера спутал ему карты, игриво так поинтересовался, не передумал ли я, и - подтянул одеяло повыше к носу.
   Дольше выдержать я не мог. Взял ненужное ему лишнее одеяло, сказал, что пошел спать, и чтобы он тоже спал - в том смысле, что это неприлично: так рано просыпаться в воскресенье, - и ушел. Знаешь, я действительно сейчас попробую заснуть. Хоть на пару часов. А уж что он там, в спальне, делает - спит, не спит, плачет, рычит, мастурбирует от неудовлетворенности - не знаю и знать не хочу.
   Все. Конец. Выключаюсь. Не могу больше. Нет меня. Нет - и все. Дальше - хоть потоп...
   Клара. 16 июля, воскресенье, 11-43
  
  
   Пашка, где тебя черти носят!
   Неужели ты пошёл сдаваться? И где в таком случае опять Кирилл?
   Я, намаявшись во вчерашней беготне, спала крепко и встала поздно. В общем, выспалась. В первый раз за последнее время. А когда проснулась и прочитала все твои признания, то немедленно начала звонить. Разумеется, не Лэрри, а тебе. Ни один из твоих телефонов не отвечал, и я поехала. Дома - никого. Но я заметила, что твоей машины нет, потому что ты оставил открытым гараж. Вот, когда порадовалась, что он у тебя сам по себе и в дом оттуда не попадёшь.
   Я поняла, что ты жив, но пошёл либо сдаваться, либо выпускать пар (вместе с Кириллом). Надеюсь, что не станешь делать глупостей. Ведь для тебя это был своеобразный способ защиты. Реакция на стрессовую ситуацию. Это же не то, что ты сначала корпел над планом, а потом хладнокровно привёл в действие. Так во всяком случае я думаю. И знаю, что несмотря на все твои “голубые” бравады, для тебя твоя пресловутая “ориентация” - трагедия; не отпирайся, всё равно, ты мне обратного не докажешь. Может, есть люди, для которых кажется нормальным спать с представителями своего же пола, но это не ты. Иногда я грешу на твоего исчезнувшего отца. А потом, когда думаю об Олеге... Кстати, при мне он наркотиками не пользовался. Это так, для справки. Если начал, я об этом не осведомлена.
   Короче, что делать - не имею ни малейшего, потому в результате вернулась к компьютеру. Стёрла всё, что ты написал ещё утром, когда проснулась. Прямо сейчас же побегу к Лэрри. За кого ты меня принимаешь? Кстати, раз и навсегда: Кассиди его фамилия.
   Итак, всё, что ты написал, я стёрла. Дело в том, что я давно догадывалась. Я ведь всегда единственная трезвенница в нашей “тёплой” компании и чувствовала, что во всей истории с часами что-то не так. И понимала, что ты пытаешься выгородить Кирилла. Надеюсь, и ты сотрёшь всё, сейчас же, после прочтения. А я и посылать не буду, пока ты не объявишься. Просто подготовлю на случай твоего звонка или и-мэйла.
   Паша, не мне тебя судить. И сейчас не о нас с тобой речь. Нам сейчас нужно делать всё возможное, чтобы спасти мальчишку.
   Стой, подожди: сотовый. Вынудили таки позвонить и продиктовать номер кредитной карточки. Ладно, спасибо, включили, наконец.
   Кирилл. Молчал, но я знаю: он. Я стала говорить в трубку, что не искупить чего-то хочу, а просто люблю его и прошу вернуться. Если ему это так необходимо, пусть меня ненавидит: заслужила. Но всё равно его люблю, неважно, какой он. И нет ничего, что бы он сделал или сказал, за что я его разлюбила бы. Он положил трубку, прослушав мою речь до конца.
   Опять сотовый.
   Опять Кирилл. На этот раз отозвался. Голос у него сломанный. Я повторила всё то же самое. Он сказал: - Клара, имей в виду: я действительно тебя ненавижу. И всех остальных тоже.
   Ещё бы ему кого-то любить...
   Вслух ответила: - Ничего, это пройдёт.
   Значит, вы не вместе сейчас. А где же тогда ты? Ладно. Напомнила ему, что он ведь хотел меня защитить, а мне теперь это необходимо. Прибавила, как в кино говорят: - Ты ни в чём не виноват, но, к сожалению, судьба иногда распоряжается вот так. Всё перемелется.
   Ещё бы мне в это поверить!
   Мальчик на всё это сказал, что подумает.
   Ох, опять сотовый.
   На этот раз, Лэрри. Спросил, как дела. Узнав, что ОК, предложил встретиться на чашку кофе. Я сказала, что затеяла уборку и попросила отложить кофе на вечер, если, конечно, это не очень важно. Он ответил, что совсем неважно, и согласился встретиться вечером. Сердце моё чует, что он со мной в кошки-мышки...
   Не успела положить трубку, как снова звонок. Мишка. Сказал, что ты к нему забегал. Ну и, слава Богу. Впервые в жизни обрадовалась Мишке.
   Да что это опять такое? Теперь Лизка. Сообщила, что все перемирились, и каждый из их четвёрки остался при своих интересах. Йоська вроде успокоился. Не знает только, надолго ли. Хоть там всё в порядке.
   Взбесились все сегодня, что ли!
   Ах, это, наконец, ты. Явился. Что-то слишком быстро ты от Мишки доехал. Гнал? Тебе не хватает сбить кого-нибудь? Хорошо, обошлось! После разговора с тобой я отключила свой сотовый, чтоб не мешали, а теперь напишу всё то, что не отважилась сказать тебе по телефону. Компьютеру довериться легче. Я не буду долго растекаться по древу: тороплюсь, потому что боюсь, что в любой момент передумаю и уже никогда не решусь. Кроме того, надеюсь, Кирилл всё-таки вернётся ещё до моей встречи с Лэрри и хочу успеть.
   Итак. Помнишь, ты всё считал меня чуть ли не святой, а я утомилась твердить, что это ошибка. Так вот: исповедь на исповедь. Я тоже не могу больше скрывать от тебя правду. Поверь: для тебя нет никакой необходимости убеждать меня в том, что ты не убивал Зинку. С самого начала я прекрасно знаю, что в её смерти виноват не ты.
   Ух. Теперь по порядку.
   У костра Зинка всё вкручивала мне, как коварно поступил со мной мой любимый Олег. И уверяла меня, что он нисколько не раскаивается, а только смеётся над “болванами, которых и полагается надувать”. Для меня одно из самых страшных человеческих проявлений - именно подобная, во всяком случае, я себе её так представляю, издевательская насмешка. Впрочем, об этом я уже тебе говорила и устно, и, кажется, письменно тоже. Ладно, пошли дальше. Всё время, пока Зинаида вот так надо мной глумилась, я, стиснув зубы, молчала и мечтала только о том, чтобы замолчала и она. Но она трещала и трещала, одно и то же, как затёртая пластинка.
   Потом моя мучительница, наконец, удалилась по каким-то своим делам, а я пошла говорить с Олегом начистоту. Не знаю, чего я ждала от этого разговора. Просто хотела посмотреть этому человеку в лицо и услышать всё напрямую от него, а не от Зинаиды.
   Сначала утеплилась: натянула под куртку ещё один свитер, а потом надела свой новенький шарфик и такую же шапочку. Понимаешь? Я ещё зимой купила этот комплект, но при наших “холодах” до сих пор не выдавалось случая надеть. Да и приобрела-то именно для пикников, на которых по ночам очень мёрзну. Поэтому, никто и не узнал шарфика, даже ты. Их полно было в продаже. Где угодно, навалом.
   А Кирилл, по-видимому, проследил меня и увидел, что моё. Вот эту защиту он, вероятно, имел в виду.
   Я вошла в палатку Олега и наткнулась на его труп. То есть, я сразу и не поняла, что он мёртв, но посветила фонариком и обомлела. Рядом валялся пистолет. Я взяла его, хорошенько прощупала пальцами, а потом, для уверенности поднесла чуть ли не под самый нос. Паша, что со мной стало! Во-первых, я боялась поверить собственным глазам. Во-вторых, держа это “ружжо'' (помнишь, мы ещё смеялись?) в руках, думала о тебе: ведь я так и не увидела твоего, поэтому не знала, тот ли это пистолет или, всё-таки, чей-то ещё.
   За размышлениями я даже не заметила, что в палатке, прямо передо мной, присутствует ещё живое лицо. Но вдруг почувствовала смешок.
   Потом своим визгливым шёпотом Зинка сказала: - Ага!
   Я посмотрела на неё. Было довольно темно, но фонарик кое-как освещал её лицо. Она выглядела довольной и счастливой.
   - Что "Ага"? - Тоже шёпотом спросила я.
   - А то, что всё, как по нотам. - Улыбнулась Зинка.
   Ощущение было такое, что в буквальном смысле почва уходит из-под ног. Казалось, ещё минута - и грохнусь в обморок.
   - Ну и дура же ты. - Она опять улыбнулась. - Даже неинтересно.
   - Что ты имеешь в виду? - Я сама своего голоса не узнала, таким хриплым он был.
   - Ты что же, сама не понимаешь, что я только что посадила тебя на электрический стул?
   Я молчала. Ты же знаешь, Паш, я всегда немею перед хамством, а тут...
   - Ведь на пистоль попали твои отпечатки. - Никогда в жизни мне ещё не доводилось слышать такого жуткого зловещего смеха.
   Я по-прежнему молчала. Тогда она заявила, что ненавидит таких честных недотёп, как я, всю жизнь ненавидит и презирает. Тут же и выложила про страховку, которую получит после Олега, и уж с денежкой заживёт. Я думаю, Паша, что эта страховка ещё проявится. Не знаю, почему она не всплыла при ваших финансовых разборках, может, потому, что получить некому...
   - Причём же здесь я? - Только и удалось мне выдавить.
   - А честные кретины всегда причём. - Парировала Зинка. - Что же, мне самой его стрелять, что ли? За идиотку меня держишь? Я же первая подозреваемая.
   - Так ты решила моими руками...
   - Ну, прямо... Не только твоими...
   Выяснилось, что претендентов на убийство Олега воображалось трое. И три мотива. Номер один - я: он меня подло обманул, предал, насмеялся, ограбил, надругался над моей любовью. Зинка накручивает меня. Моя реакция естественна. Следующим номером шёл действительно влюблённый в неё по уши Мишка. Там разрабатывалась параллельная линия, “версия для менестреля”, с душераздирающими рассказами о том, что Олег Зинку чуть ли не истязал, а развода не дал бы, здесь всё понятно и шло к тому же. Но Мишка подкачал: упился, как всегда, тут она промахнулась: “не этого алкаша, а Йоську, Йоську надо было брать!” (Её собственные слова. Прости, я пишу сумбурно, сам понимаешь, нервничаю).
   - Вот же ненормальная: думала, что он верный. - Сокрушалась Зинаида. - Как будто, не знаю, что на любого командора найдётся своя Анна.
   - Какой командор? - Лепетала я. - Что ты плетёшь? (Называется, слышала звон...)
   - А ты мне в нос свою грамоту не тычь. - Парировала она. - На стульчик, на стульчик со своей литературой! - Тут она прошипела, проимитировав по своим понятиям включение электрического тока.
   - Я просто пытаюсь...
   - Ничего, ничего... Посадят - уяснишь! - И с торжеством объявила: - Вон он, верный Иоська, за уборной Сюську е..т. (Потом, когда Йоську арестовали, я в поисках ему алиби, звонила нескольким другим женщинам, но эти звонки были так, чтоб никто не догадался: на самом деле, я знала о связи с Сюськой с того самого пикника.)
   Я стояла безвольно, всё ещё с пистолетом в руках и чувствовала, как (по выражению Марго) холодная костлявая рука давит мне горло.
   - Ну, ничего, - хвалилась Зинка. - Главное, всё произошло. - И ещё шутила: - По щучьему веленью, значит.
   Успокоила меня, то есть.
   Третьим и последним вариантом был ты. Вероятнее всего, Олег проделывал ту же штуку, что и со мной (с потерей сексуального интереса), с каждой женщиной, имевшей несчастье вступить с ним в интимные отношения. Он тщательно скрывал, что вообще, в принципе к слабому полу ничего, кроме отвращения не испытывал... Короче, его привлекали мужчины, но никто в эту тайну не посвящался. Олег считал однополую любовь низким, пагубным, омерзительным пристрастием, сам себя за “проклятую прихоть” ненавидел и презирал ещё похлеще, чем женщин. Мучился из-за этого ужасно, остервенело боролся со своими желаниями всю жизнь, но ничего не мог с собой поделать. Пытаясь вышибить клин клином, вступал в связи с женщинами, от которых через короткое время его начинало тошнить. Великий “личный” секрет я вытянула из него чуть ли не клещами, во время одного из объяснений: Олег буквально швырнул мне всё это в лицо. Я долго не хотела верить, сам понимаешь, думала, что он просто пытался от меня таким образом отвязаться. Потом, уже здесь, приняла, как жизненный факт... Но старалась не трепаться во всеуслышанье: ведь он не желал, чтоб знали... Тем более, после смерти... Видимо, та же история произошла с Зинкой. А, может, будучи дамой дотошной, она со своей привычкой всё про всех узнавать, каким-то другим, неведомым мне способом докопалась до правды. И узнала, что Олег действительно пылал страстью (Гoсподи, какой ужас!) к тебе. Тут ты всё правильно понял. Проницательный ты, Пашель, однако. Ну, и Зинаида раскусила, конечно. Имеется в виду, относительно тебя. Вот и “запустила”, - опять же её словами, - “на всю катушку: ревность, родительские обиды и прочее”.
   Короче, счастливая вдова подошла ко мне уже на расстояние вытянутой руки и шипела, трещала, и по мозгам, и по нервам...
   Я по-прежнему молчала, и в мыслях у меня не было убивать её, даже думая об электрическом стуле: я всё же надеялась, что расскажу правду и меня оправдают. Не убивала же я, в самом деле, Олега.
   Но, в конце концов, эта тварь (о мёртвых нельзя плохо, но разве можно о ней по-другому?) произнесла следующее: - А Кирилл теперь мой!
   Паша, ты даже не представляешь, какой триумф прозвучал в её шипении, а мне изобразить вряд ли удастся. В заключение, она прибавила: - Вместе со страховкой. И теперь что хочу, то с ним и сделаю!
   В этот момент у меня в голове промелькнула наша первая встреча с Зинаидой. Та стояла в позе гончей, играя нашейным крестом. А когда заметила, что я скосилась на этот крест, похвасталась: - А я крещёная! - Причём, с таким видом, будто весь мир обязан об этом знать. Улыбнувшись, она добавила: - Просто, когда мы приехали, церковь давала больше, чем синагога.
   Я помню, с вконец одуревшим видом, спросила: - Чего давала-то?
   - Как это - чего? - Возмутилась Зинка. - Бесплатное питание... Шмотки... Ковёр даже предложили... Ну за это, естественно, потребовали креститься... А мне-то чего? Я и крестилась. - Она снова поиграла крестиком. - Ещё и цепку золотую на халяву отхватила.
   Потом я вспомнила, что Олег до знакомства с ней, был совсем другим. Никогда не позволял себе грязных слов. Бесспорно, он не был ангелом по отношению к Кириллу, но то, что изображаешь ты, - это мерзко, отвратительно, именно “по Зинке”. О Кирилле и говорить нечего: он был испорченным задолго до неё, но её “воспитание” изменило и мальчишку в худшую сторону. У Зинаиды, по-моему, просто дар был, вроде Цирцеи - превращать людей в г... И вот, я подумала, каким будет результат, если оставить паренька с ней. Что она может с ним сделать. Размазанную по стенке проститутку она могла из него сделать. Наркомана она могла из него сделать. Алкоголика. Просто дрянь какую-нибудь.
   Ещё я подумала, что если по закону Кирилл достанется Зинке, то потом ничего не выйдет: ты же знаешь, на что обречены шутки с бюрократией. И что такое - адвокаты, хуже которых в этом обществе могут быть только врачи и страховые компании. То есть, вырвать Кирилла из лап этой гадины не удалось бы до скончания века. Даже если потом он бы вырос и отделился от неё, ничего путного из него не вышло бы. Ну, ты-то прекрасно это знаешь.
   Всё это в мгновенье пронеслось в моей голове. И тогда я спокойно, хладнокровно и в полном сознании подняла руку с пистолетом и выстрелила в упор.
   Зинка очень удивилась: никак она от меня этого не ожидала.
   Падая, она ухватилась за мой шарфик и стянула его. Я уронила пистолет и рванула из палатки, не заметив, что и шапка с меня свалилась.
   Я побежала в кусты, где меня стошнило. По твоим стопам.
   По-видимому, Кирилл всё видел или слышал. Желая одновременно защитить меня и утопить Марго, он нашарил и поднял пистолет, шапку (чтобы сунуть её в сумку к Маргарите), а после этого, выбежал из палатки. Здесь-то покойница-мать его и увидела и решила, что дело нечисто. Но там тьма-тьмущая, она - без фонаря. Поэтому и вернулась в палатку на рассвете. Убедившись, что налицо два трупа, рассудила, что бросив сына, обрекла его тем самым на участь убийцы. Подняла тревогу. Ну, мы всё это знаем из её письма. А дальше тем более тебе всё известно.
   Паша, я далека от мысли, что следствие закончено. Что ж, арестуют - заслуженно. Жаль только, что Кирилл тогда останется совсем один. А если оставят на свободе, - сделаю всё для того, чтобы он всё-таки вырос человеком. При всей своей испорченности, он очень добрый и самоотверженный; ненависти его не боюсь: плевать мне на его ненависть. Врал нам да сам и поверил. Ничего, с ним всё будет в порядке. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
   Всё. Пока.
   Клара. 16 июля, воскресенье, 14-25
  
  
   Ну вот. Пока ты перевариваешь моё предыдущее послание, я вышла смотреть, не появится ли Кирилл, а он сидит на крылечке и курит. Точь-в-точь покойная мамаша.
   Я села рядом и положила голову ему на плечо.
   И тогда он заплакал. Так трогательно, по-детски...
   Мы дома. Мальчик умывается, потом буду кормить и разговаривать. А ещё потом - Порфирий Петрович. Что скажет - неизвестно.
   Всё, Павлик.
   Что дальше - не знаю.
   Павел. 16 июля, воскресенье, 16-11
  
  
   Однажды Слон вывалялся в муке и пошел по лесу погулять. Навстречу ему Обезьяна. Увидела Слона и говорит: “Ни фига себе пельмешка!”
   Это я в том смысле, что удивила ты меня по полной программе. Давненько я так остервенело скальп свой не чесал. Ну, ты-то проницательная (чтобы не сказать - ясновидящая) и все про всех знаешь. Вот и про меня раскусила. А я про тебя - нет. Прости уж. Не обладаю сверхъестественными способностями. Я бы скорее поверил, что Зинка-змея сама отравилась, захлебнувшись собственным ядом. Хотя нет, там же пистолет мой имел место быть... Ну, значит, застрелилась от злости. Но что это ты ее... Ты! Клар, а ты ничего не путаешь? В смысле, не врешь?
   Если не врешь, то что же нам теперь делать? Логичнее всего, взявшись за руки, пойти и сдаться властям. Или еще проще: обоим явиться сегодня к Лэрри на кофе питие и, хотя он и не при исполнении, предложить ему исполнить свой долг и препроводить нас с тобой, куда следует. Уж он-то точно знает, куда именно следует.
   Есть и другой вариант: ты молчишь про себя, а рассказываешь ему обо мне. Тому есть, как минимум, два резона. Первый: я считал (и, кстати, по сей день так считаю), что уничтожил твоего многолетнего истязателя (вспомни свою собственную теорию защиты беззащитного). Но ведь для тебя же он не истязателем вовсе, а любимым был. И второй резон - Кирилл. Это очень веская причина тому, чтобы тебе оставаться в живых и на свободе. Не правда ли?
   А вот и третий вариант. Давай рванем куда-нибудь отсюда к чертовой матери! Здесь нам с тобой обоим будет трудно. Стены, улицы, люди - общие знакомые - будут постоянно напоминать о происшедшем. Так что давай уедем. Насовсем. Вместе. Куда-нибудь, где тепло. Например, на Гавайи. А что? Снимем квартиру пополам, так и дешевле будет, на окраине Гонолулу, поближе к океану - чтобы Кириллу недалеко бегать купаться. Работу какую-нибудь найдем: тестировщики программ и учителя в наше время везде требуются. Ты бывала в Гонолулу? Там позади зоопарка потрясающая гора (не помню название), и закаты над этой горой - фантастические!
   Впрочем, мне все равно. Сегодня я напьюсь. Один. Дома. Постараюсь проделать это не спеша и с удовольствием. Ты себе не представляешь, какая гора с плеч свалилась... Тяжестью не меньше той, гонолульской. Привет мистеру Кассиди.
   Да, вот еще: может быть, несмотря ни на что, даже на твой неизлечимый пессимизм, обещанный хэппи энд все же состоится?
  
  
  
  
  

Сакраменто - Сан-Пабло

сентябрь 2000 - июль 2001

  

138

  
  


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"