Громов сидел у начальника в кабинете и никак не оправдывал свою фамилию. Он сидел тихо в конце длинного стола, не шевелясь, а начальник метал в него громы и молнии. Сорвалась поставка большой партии груза, сорвалась по объективным причинам, но занимался этим отдел Громова, поэтому свое негодование начальник шумно и долго выливал на Громова.
Сначала Громов в душе протестовал, потом, когда и душа притихла, он сник, печально разглядывая ботинки. Ботинки была неновые, и явно просились в ремонт или на покой. Почему у него не хватает на такие мелочи времени? Может быть потому, что... Мысли понеслись далеко, далеко. Как-то странно Громов улыбнулся одними уголками губ.
Начальник вошел в раж. Он уже забыл о поставках и говорил обо всех проблемах предприятия. И не просто говорил, эмоции били фонтаном, как будто он отчитывал не одного сотрудника, а всех одновременно, и - с трибуны, наслаждаясь своей речью. Он даже поднялся с удобного кресла, что делал очень редко.
- Нам явно не хватает квалифицированных кадров, а те, что есть, совсем распустились. Повышение дисциплины - это первоочередная наша... - и осекся.
Он открыл рот, чтобы произнести очередное слово, и рот так остался открытым. Громова не было. Нет, он не ушел. Он только что был здесь. Во время своей гениальной речи начальник смотрел на него, не отрываясь, наслаждаясь его видом побитой собаки. Он даже не заметил странной улыбки Громова.
Начальник замер, глядя на пустой стул. Рот не закрывался. Прошла минута, две...
Начальник зажмурился. А когда открыл глаза, Громов сидел на месте. Мистика! Оцепенение начальника стало проходить, и он медленно опустился в кресло.
- Ты где был? - спросил он на выдохе.
Тут Громов лениво встал, прошел через весь кабинет к столу, посмотрел в глаза начальнику и сказал:
- Ну, я, пожалуй, пойду.
Он повернулся и легкой походкой вышел из кабинета.
Когда Громов вернулся домой, он был прежним и другим Громовым, но если раньше он был мягким, неуверенным в себе, постоянно ожидающим неприятности, то сейчас в нем чувствовалась грация уставшего зверя кошачьей породы: льва или пантеры.
Жена встретила его водопадом слов. Она что-то готовила у плиты и говорила, говорила. Рассказывала о детях: что старший получил двойку за поведение и тройку за диктант, а младший сказал, что не будет слушаться воспитательницу, потому что она ему не нравится. Говорила о том, что в садик нужно сдать деньги, а в школу - цветы в горшках, что старшему надо купить ботинки, младшему - свитер, а у нее самой кончились тени, и нет ни капли туалетной воды, что нужно купить овощей, и к чаю нет печенья...
Она не заметила странной улыбки мужа, и когда повернулась к нему, его не было.
- Громов, ты где? Э-эй, - она выглянула из кухни, - Громов, я с тобой разговариваю, а ты ушел, - негодовала жена.
Не получив ответа, она повернулась, чтобы пройти к плите, на которой уже что-то подгорало, но резко остановилась: муж сидел на своем месте.
- Ты где был? - нервно спросила она.
- Под столом, - ехидно ответил он. - Елена, ты с ума сошла?
- Знаешь, Громов, мне это все надоело. У меня с детьми и по дому несметное количество дел и проблем, и все это я должна делать одна, ты мне ни в чем не помогаешь. Кстати, у нас уже и денег нет.
- Ты каждый день говоришь одно и тоже. Мне тоже надоело. В ближайшее время я решу все твои проблемы, а сейчас я пойду спать, потому что очень устал. - Он лениво зевнул и ушел.
- Ха, мои проблемы! Как будто он здесь не живет. - Возмутилась Елена и продолжила свои дела, которые ей каждый день приходилось делать самой.
На следующий день Громов уверенно и с достоинством вошел в кабинет к начальнику, положил перед ним папку:
- Я выяснил все причины срыва поставок, проанализировал и написал свои предложения по улучшению работы своего отдела, да и всех остальных отделов тоже. Ну, я пошел, - как-то слишком легко сказал Громов, повернулся и ушел.
Начальник недоумевал. Но прочел. Прочел с интересом. А через неделю Громов был уже его заместителем.
Громов перебрался в кабинет на этаж выше, а как будто вознесся на крутую высоту. Он не узнавал тех, с кем раньше был на равных, а те не узнавали его, не переставая удивляться. Громов стал другим: чувствовал себя уверенно, былой робости не было и в помине. На всех глядел с высока. Даже начальник боялся на него повысить голос, боялся, что увидит нечто, напугавшее его в тот незабываемый день. Он тогда так и не понял, то ли Громов исчез, то ли у него самого крыша съехала. Но, видя последующие изменения с Громовым, начальник томился непонятным тоскливым чувством чего-то очень странного и темного, и от этого ему было неуютно и страшно. Хотя Громов снял с него большую часть всех его обязанностей, и это было удобно, его волновало, что тот вполне его заменяет. И когда он отсутствует, Громов решает все вопросы вместо него, а потом, докладывая ему об этом, так странно смотрит в глаза, будто говорит: "Я вижу тебя насквозь, бездельник", или "Да ты здесь совсем и не нужен, я сделаю все сам". С одной стороны ему было с Громовым легко, а с другой...
А Громов между тем наслаждался своей новой жизнью. Ему никогда не было так хорошо. В нем жила уверенность, что он может управлять, кем захочет, и больше ему не придется подчиняться. Он знал, как подчас халтурят сотрудники, сам часто использовал любую возможность, чтобы не работать, или сбежать. Поэтому сейчас он, зная все их ухищрения, ловил их на месте "преступления" и строго наказывал, на щадя и своих прежних друзей. И его боялись. И от этого страха они умильнее улыбались при встрече, ниже раскланивались у него в кабинете.
Дома тоже все изменилось. Он выполнил свое обещание, решив все проблемы жены.
Жена успокоилась, ей больше не приходилось бегать с авоськами по магазинам, у нее была машина, у нее были всегда деньги. И если она говорила, что ей нужно то или иное, у нее это сразу появлялась.
Она уже не стрекотала, как раньше, когда Громов возвращался домой. И если это было не так поздно, и Елена еще не спала, она молчала.
Вот только она молчала не так, как его сотрудники у него в кабинете, подобострастно глядя ему в глаза. В ее молчании был протест. И протест этот чувствовался даже тогда, когда она молча смотрела на него, или даже стояла к нему спиной.
Чем больше Елена молчала, тем больше Громов раздражался:
- Лена, почему ты молчишь?
- Ты всегда мечтал об этом. Радуйся.
- У тебя нет проблем? - Не унимался Громов. - У тебя всегда были проблемы, куда же они подевались?
- Громов, если у меня будут проблемы, я обязательно тебе скажу.
- Ты изменилась. Что случилось? - все больше раздражался Громов.
- Изменился ты. Ты стал начальником на работе, и еще больше стал начальником дома. Ты не муж и отец, а просто султан турецкий, а мы, твои рабы, должны кланяться и заглядывать тебе в рот.
- Что ты говоришь, дура? - она застала его врасплох, и он не придумал ничего лучшего, как назвать ее дурой.
Но Елену это не остановило:
- Вот, вот. Все дураки, один ты умный. Тебе не кажется, что ты должен очень хорошо подумать обо всем, Громов? - не сдавалась Елена.
Громов вышел из себя:
- Почему ты называешь меня Громов? - закричал он.
- Успокойся, ты пугаешь детей, - резко сказала Елена, но это только подлило масло в огонь. А дети притихли, сидя за своими стульчиками, только глаза у них округлились от удивления и страха.
- Почему ты называешь меня Громов? - не слыша, что говорит ему жена, нападал он, - Ты что, имя мое не помнишь? Забыла? У тебя есть другой, чье имя ты, наверняка, помнишь? А? Признайся! Может быть, он и проблемы твои решает? - Громов покраснел от крика. - То-то я смотрю, ты перестала меня замечать...
- Ты пугаешь детей, - тихо повторила Елена.
- А, может быть и дети не мои? - злился он.
Громов кричал, и кричал. Он даже не заметил, что взгляд старшего стал суровым, а младший начал плакать.
Громов кричал. Это был не ленивый, уставший лев, а грозный рыкающий царь зверей.
Елена молчала, потом улыбнулась, и дети друг успокоились.
- А ты знаешь, что я могу се... - он остановился на полуслове.
Елена исчезла. Он долго смотрел на пустой стул.
- Лена? Ты где?
Потом он посмотрел на детей. Их тоже не было.
- Лена! - закричал он, - Лена, Леночка! А-а-аа...Ты где-е-е?