Жаков Лев : другие произведения.

Чудес не бывает2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Жаков Лев

ГЛАВА ПЕРВАЯ

      Указ я заметил сразу, как только вошел. Несмотря на царящий в холле замка полумрак, желтоватый лист пергамента немедленно привлек внимание. "Запрет на экспериментальную магию..." Сердце ухнуло куда-то в пятки и больше не возвращалось. Красная сургучная печать на витом шнурке оттягивала закручивающийся нижний край бумаги. "От числа такого-то всем членам Магической лиги сим доводится до сведения... Накладывается строжайший запрет на любые проявления так называемой экспериментальной магии... в связи с повышенной опасностью... неизученностью... необратимые последствия..."
      На лестнице весело затренькал колокольчик, и ассистент Олаф, низкорослый бородач, крикнул сверху:
      -- Пятому курсу собраться в Большой алхимической аудитории! Перед вами выступит магистр Эмир!
      Холл нашей Высшей школы представлял собою нечто вроде колодца, он пронзал все пять этажей замка, огороженные толстым парапетом. В прошлом году, когда мы наконец освоили левитацию, считалось особенным шиком сигануть через перила с последнего этажа и ухнуть вниз на скорости, а затормозить уже только возле самого пола. Выйти из затяжного пике, так сказать. Но, естественно, когда преподавателей не было рядом: за такое выгоняли.
      -- Что все это значит? -- крикнул я в ответ, кивая на указ. Но ассистент уже скрылся, за перилами мелькнула пола его серой мантии. Итак, последний курс начался. Правда, несколько необычно.
      -- Это просто...
      -- Рыбец!
      Сильное удивление волной ударило сзади. Вздрогнув, я обернулся.
      -- Прочла? -- спросил Линду. Ее чернее ночи глаза метали молнии.
      -- Рыбий потрох! -- возопила однокурсница. Она ведьма и тетка мне по матери. -- Кой лысый морской черт дорулился до полной потери пульса?! -- Линда ткнула в пергамент. Я пожал плечами:
      -- Велено идти ждать разъяснений от магистра Эмира.
      -- Ну так поплыли! -- Девушка развернулась к лестнице. Я задержал ее:
      -- Может, глянем расписание? Чем же мы теперь заниматься станем, черноглазая, если нам запретили делать то, чему мы четыре года учились? Что-то немного не понимаю...
      Линда покровительственно похлопала меня по плечу:
      -- "Немного"! Китовая блевотина, Юхас, ты умеешь сказать!
      -- Амбра, возлюбленная подруга моя, это называется "амбра", -- донесся от входа мягкий голос.
      -- Оле! Рыжая! -- воскликнули мы одновременно. Принцесса, мило улыбнувшись обществу (помимо меня с Линдой, в холле находился кое-кто из младших студентов, они толкались у расписания, взволнованно переговариваясь), прошествовала к нам.
      -- В самую петлю, -- согласилась Линда, обнимая рыжую подругу. -- А я-то -- целое лето вспоминала это слово, когда пыталась Папашу Долгого Ветра хорошим манерам обучить!
      Со стороны лестницы подошел, заискивающе улыбаясь, Виннес. Он, как всегда, сильно вибрировал, излучая это свое желание угодить.
      -- Неужели получилось привить друзьям-пиратам правила хорошего тона? -- лебезящим тоном спросил он.
      -- Давненько не виделись, -- процедил я, отворачиваясь. Хотя тут смотри -- не смотри, а все равно чувствую его мелкие тревожные колебания, этакие подергивания -- ожидание чужой реакции. Кажется, он никогда не поступал спонтанно, по наитию, но всегда -- подстраиваясь под чьи-то слова и действия. В присутствии Подлизы, если я тут же не выставлял защиты, то начинал сам испытывать тремор и дрожать в такт с ним.
      -- Идемте же? -- принцесса указала взглядом на большие песочные часы, что располагались в центре циферблата без цифр. Часы висели над высокими створками входа и каждый час с тихим мелодичным звоном переворачивались. Наполнившаяся колба оказывалась наверху, песок начинал вновь сыпаться вниз, сбоку открывалась дверца, крохотная кукушка высовывала головку и откуковывала время. Сейчас нижняя колба была почти полна. Скоро девять, начало занятий. Мы растеряно потоптались, переглядываясь. Хотелось рвануть с места к потолку, однако этот новый приказ...
      А Виннес уже поднимался по щербатым ступенькам. И мы двинулись за ним.
      В просторной аудитории обшарпанные черные столы и сиденья располагались амфитеатром. Мы сели впереди, Виннес устроился где-то выше.
      Дверь распахнулась, в Большую алхимическую влетел Эмир. Высший маг с лицом непроницаемым и суровым, как всегда, широким скорым шагом прошел к доске.
      -- С указом Лиги ознакомлены? -- отрывисто спросил он. Мы ответили недружным согласием.
      -- Отлично. Поясняю: Экономический Элфинийский Совет счел нецелесообразным использование неизученных и малоизученных, главное -- неоднозначных видов магии на территории Элфинии. В Совет Лиги была направлена официальная нота с просьбой пересмотреть отношение Магической лиги... Ну и так далее. -- Эмир обвел нас тяжелым взглядом. Что он сейчас чувствует, я не мог бы разобрать и под страхом смертной казни. Высший маг был застегнут наглухо, ни малейшая эмоция не выбивалась из него. Впрочем, как? Ведь он мастер защиты! Ну и я закрылся, ясное дело. А ведь когда-то он сам ввел в употребление экспериментальную магию, благодаря ему ее начали изучать тут, в Школе.
      Оле, не двигая головой, едва шевеля губами, прошептала:
      -- Ах, ваше величество, а мне ничего сказать не соизволили, ни единого словечка. Ну, дорогой отец, это было поистине некрасиво с вашей стороны. За моей спиной провернуть...
      -- Обсудите потом, -- одернул ее Эмир. -- Вы переходите на другие кафедры. Юхас, ты на некромагию, к Пери Умному, Линда -- на герметизм к Алессандре Калипсе, Оле -- остаешься на кафедре волшебных существ у Сехроба, но занятия -- строго по сетке и в соответствии с утвержденным списком. Виннес, -- я услышал, что голос его отчетливо потеплел, -- ты теперь на кафедре истории Лиги, у меня.
      -- Но, магистр Эмир!.. -- не сдержался я.
      -- Ты, Юхас, больше не мой ученик, -- он отвернулся к доске, взял мел. -- Итак, ваши дипломы...
      Мир поплыл перед глазами. Кое-как сосредоточиться удалось только тогда, когда Высший маг обратился ко мне:
      -- Твоя тема -- "Обоснование запрета на экспериментальную магию"...
      Показалось, или мне досталось искреннее злорадство?
      -- За списком литературы подойдешь после занятий. Виннес, у тебя особое задание, жду тебя после первой пары на кафедре. У меня все.
      Развернувшись на каблуках, он стремительно покинул аудиторию, полы его мантии взметнулись, совершенно седые -- хотя ему и пятидесяти нет -- волосы рассыпались по плечам.
      -- Интересные, многообещающие нововведения, -- хихикнул Подлиза, поднимаясь и потирая руки. -- А у меня, кстати, осталось несколько книжек магистра Ааоза, не желаете приобрести? Ваше высочество, как здоровье ваше и его величества? Не требуется ли гербовой бумаги недорого? Полпачки еще есть, буквально полпачки...
      -- Двигай отсюда, -- велел я ему. Оле отказалась от предложения, и Виннес рассосался. Я охватил голову руками, опершись локтями о стол, спрятал лицо. Девчата сейчас начнут утешать...
      -- Не надо, -- сказал я.
      -- Подумать только, четыре года ты был его учеником, а теперь -- по доске и к акулам! -- Линда, вскочив, резанула вохдух ребром ладони. -- На нок-рею такого учителя! Кой хрен он тебе нужен! Прекрасно поплывешь без него, не ной, Юхас!
      -- Это был последний шанс установить с ним отношения, -- возразил я.
      Оле придвинулась ближе:
      -- Не теряй надежды, у вас впереди целый год.
      -- Ха! -- Черноглазая ведьма хлопнула меня по плечу, прогоняя оцепенение, навеянное словами Эмира. -- Если он за четыре года не сумел...
     Не успев увернуться, я воскликнул с раздражением:
      -- Да что я могу, когда он вечно заперт! Поначалу я корчился, но терпел, а вы знаете, как это, в конце концов, больно?
      Девушки покачали головами, Линда добавила:
      -- Ясен ветер, нет, ведь это ты у нас великий эмпат.
      Я махнул рукой:
      -- Ну и все, потом не осталось ни терпения, ни сил. Я и сам закрылся. Ладно, забыли. Пойдемте изучать расписание?
      Линда порывисто обняла меня:
      --- Скрытный ты наш! Кито... Амбра, я хотела сказать. Не горюй, девятый вал, что-нибудь придумаем, верно, Рыжая? Никакой рыбий потрох не помешает тебе вернуть отцовское расположение!
      Оле хмыкнула:
      -- Пока что как раз мешает.
      Кукушка в холле озвучила девять часов, ее прерывистое сухое кукование донеслось эхом сквозь открытые двери аудитории. Мы разошлись. Я поплелся на третий этаж, где находилась кафедра некромагии. Одно из помещений служило музеем и полнилось живыми мертвецами -- те целый день слонялись из угла в угол, сметали пыль с книг и свитков в соседней комнате, кафедральной библиотеке, и всегда с радостью давали покопаться в своих внутренностях, потому что умирали со скуки. В третьем помещении располагался лекторий. Там я и встретился с Пери Умником. Довольно молодой -- едва за тридцать, -- невысокий и худой, он явился на занятие с обритой головой; на шее висело поверх мантии не менее пяти разных амулетов. Я с интересом уставился на них.
      Умник открыл шкаф, что стоял слева от преподавательского стола, и вытащил с верхней полки -- для чего ему пришлось встать на цыпочки -- потрепанный фолиант. Бухнул книгу передо мной. От удара из страниц взметнулась пыль. Уголки фолианта оказались погрызенными мышами.
      -- Это ничего, -- сказал Умник, увидев, что я разглядываю испорченную кожу обложки. -- Так как за годы, что настоящая, проверенная временем, традиционная магия была у вас, Юхас, как у всего вашего курса, в заброшенности, придется многое вспомнить. Тут "Трактат о жизни и смерти", азы курса. В замковой библиотеке возьмете учебники, повторите курс древне- и среднемагического. Эльфийский... пока не надо. Из "Трактата" выучите, пожалуйста, к следующему вторнику способы начертания пентаграмм ко всем случаям оживления и вызывания, там немного, около трех сотен, -- Пери был доброжелателен и предупредителен. -- На этой неделе можете не приходить, но потом я жду от вас хорошего владения материалом. Сразу и приступим тогда. Договорились? -- он мягко посмотрел на меня. Я кожей чувствовал, как ему скучно со мной, поэтому пробормотал слова благодарности, прихватил фолиант и ушел. А Пери Умник, взяв кусок мела и ритуальный кинжал, скрылся в соседней комнате.
      Я решил отнести гримуар в свою келью, чтобы не таскать повсюду эту тяжесть. Проходя по второму этажу, заметил, что дверь на кафедру истории Лиги приоткрыта. Невольно я сдержал шаг. Виннес стоял перед магистром Эмиром, спиной ко мне, я видел его заросший жестким темным волосом затылок, из-под ворота коричневой мантии выбивался воротник белой сорочки. Я снял немного защит, стараясь не светясь понять, что там происходит. И тут же ощутил эманации тепла и заботы, что исходили от Эмира. Фоном Виннеса по-прежнему оставалось мелкое дребезжание -- желание угодить. Впрочем, пробивалось и искреннее расположение, даже некое участие, впрочем, сдобренное ожиданием выгоды. Неудивительно! Раньше, когда я числился учеником Высшего мага, Подлизе приходилось делить внимание Эмира со мной. А теперь он, можно сказать, безраздельный обладатель... Горло сдавил спазм.
      -- ...твои дипломатические способности, -- говорил Эмир. -- Будь очень осторожен. Пойдем вечером, через измерения. Справишься?
      -- Во всяком случае, попробую, -- пробормотал Виннес. Я чувствовал, что он все-таки боится. Куда это его отправляют?
      Эмир продолжал наставлять Подлизу, его защиты... они почти отсутствовали. Надо же, как расслабился!
      -- Натощак не кури. Как вернешься, что узнаешь -- сразу доложи ректору, пусть вызывают меня. И напоследок... -- Эмир пошарил под воротом темно-синей мантии, извлек оттуда пальцем серебряную цепочку, потянул, извлекая целиком, снял и протянул Виннесу амулет -- сложное переплетение серебряных и черненых проволочек, больше всего похожее на гнездо спящих гадюк. Виннес наклонил голову, подставляя шею, опустил глаза на рисунок подвески...
      -- Магистр Эмир, вы!.. -- вскричал он.
      -- Опять на "вы"? Прекрати. Ведь я твой отец.
      -- Я знаю!
      Взрыв ненависти на миг ослепил меня, я вскинул все свои защиты до небес, закрываясь, -- и Высшего мага перекосило от боли, он обернулся -- и увидел у дверей меня. Мгновенно он отреагировал, возводя собственные защиты, его атакующий удар впечатался в мои энергетические стены, с той же силой был отброшен назад. Отец отразил вверх -- и с разворота ударил меня. Перед глазами поплыло: он вкатил мне мощную оплеуху.
      Его глаза, обычно безжизненно серые, пылали синей яростью. Я ощутил, как он почти мгновенно оценил мою защиту, профессионализм, мощь, скорость, точность...
      -- Ты!
      Сказал как убил -- единым словом.
      У меня в ушах еще звенело от его удара. Я схватился за щеку.
      --- Прекрасно сделано, -- резко бросил Высший. -- Просто превосходно! Где ты этому научился, позволь узнать?
      Тяжело дыша и дрожа с головы до ног от невысказанной ярости, я развернулся и пошел прочь. Он меня ударил! Родной отец!
      -- Юхас, вернись.
      Спокойно, четко... Нет.
      -- Юхас, я кому сказал! -- Эмир повысил голос. Чего никогда не случалось, кроме как на наших с ним занятиях когда-то. Как он зол!
      -- Магистр Эмир, вы хотели мне что-то сказать? -- елейно пропел Виннес. Я содрогнулся. Если отец сейчас не превратит меня во что-нибудь...
      Я свернул на лестницу. За спиной хлопнула тяжелая дверь кафедры. Вроде пронесло. Но это!.. Я прижал фолиант обеими руками к груди и побежал.
     
      Лет пятьсот назад, в смутные времена, тут была "загородная резиденция" тогдашнего короля Элфинии, дальнего предка Оле. Замок стоял на скале, с одной стороны обрывающейся отвесно; у подножия другой, пологой, стороны каменистого холма располагался городок, поблизости ютилась деревушка; и кругом расстилался глухой лес, куда хватало взгляда. Укромное такое местечко. Позже замок был продан монахам, те пристроили рядом монастырь, и позже -- два собора, где мы теперь колдуем -- во избежание разрушений. Высшую школу магии при Лиге создали пару веков назад, отдав ей вершину холма со всеми строениями, огороженными к тому времени мощной стеной. Между замком, где находились аудитории, и монастырем разбили сад, но за два столетия деревья и кусты, за которыми никто не присматривал, разошлись по всей территории, образовав местами вовсе непролазные заросли. В монастыре сделали общежитие.
     На втором этаже располагалась трапезная. Преподаватели жили в башне, студенты -- в кельях на первом этаже приземистого здания с толстыми стенами. Моя комната была самой последней по коридору.
      Я вошел, швырнул фолиант на стол -- книга упала с тяжелым стуком, раскрылась, изрыгнув тучу пыли, страницы зашевелились от сквозняка. Справа от входа стоял сундучок с вещами, еще не разобранный, слева начиналась черная земля и деревья. Да-да, у меня в келье растет апельсиновый сад, частичка Мирандола, последствия неудачного колдовства. Или удачного? Мне оно, по крайней мере, спасло жизнь. Дрожащими пальцами я распахнул большой сундук, что служил кроватью, вытащил тюфяк, расстелил на крышке и завалился, не снимая сапог.
      Дверь приоткрылась, заглянула Линда. Ее кудри тут же разметал ветерок.
      -- Ну мне! -- прикрикнула девушка на него. Волосы ее на миг обрели сходство с настоящим, только черным, огнем. -- Можно?
      -- С каких пор ты спрашиваешь разрешение? -- вздохнул я.
      -- Мы вместе, -- Линда вошла, за ней скромно вдвинулась принцесса. Я поднялся:
      -- Садитесь уж.
      Оле примостилась на краешке, но Линда осталась стоять передо мной, уперев руки в бока:
      -- Говори, девятый вал, что случилось?
      -- Да ничего не случилось, -- я пожал плечами.
      -- Ага, да! -- Линда погрозила мне пальцем. -- Три якоря и полный штиль! Ты промчался мимо нас, как будто у тебя в кильватере сотня морских дьяволов или уж фрегат прибрежной полиции!
      Оле пожаловалась:
      --- Происходящее выше моего скромного разумения. А с красной строки -- почему его величество отец мне ничего не поведали, не намекнули даже? Здесь, поверьте, видятся какие-то некрасивые и неблагородные интриги за моей спиной...
      -- И за стену нельзя! -- Линда прервала принцессу. -- А наши тренировки?
      -- Какие уж теперь тренировки! -- Оле вскинула руки и затем картинно уронила их. -- Нас запретили.
      -- Так что же? -- Линда удивленно посмотрела на подругу, чья выдержка всегда служила предметом зависти черноглазой. -- Рыбец? Полный? Начинать все с азов, переучиваться какой-то чешуе? Заклинания, пентаграммы, свечи, сушеные лягушачьи лапки и прочий акулий потрох?
      Оле поднялась:
      -- Составлю официальную вопрошающую ноту. Пусть его величество ответят, почему они не поставили меня в известность о происходящем, зная мою в событиях заинтересованность... -- она сделала паузу, мысленно оглядывая произнесенную фразу, чтобы убедиться, что слова в ней полностью согласованы и она точно соответствует мысли. Мы с Линдой невольно улыбнулись. После лета все немного...
      -- Так что там, куда ветер дует? -- Линда потрясла меня за плечо. Я вспомнил сцену на кафедре истории Лиги -- и меня самого перекосило, не лучше, чем Эмира.
      -- Видишь, как его? -- черноглазая моя тетка кивнула Оле. Обе они уставились на меня в ожидании. -- И не думай отделаться пожиманием плеч! -- предупредила Линда.
      Я сел, не зная, как начать.
      -- Понимаете ли...
      -- Ничего, как-нибудь, -- поддержала меня Рыжая.
      -- Вы знаете, что Подлизы с самого начала прикидывался...
      -- Сыном Высшего, -- перебила Линда. -- Переходи к тому, от чего ты сбежал.
      -- Не перебивай, Лиднелла, -- мягко попросила Оле.
      -- Молчу.
      Я с благодарностью посмотрел на Оле и сказал:
      -- Он действительно им является.
      -- Этот сушеный рыбий хвост? -- засмеялась черноглазая ведьма, но вдруг замолчала и уставилась на нас расширенными глазами. -- А ведь похож, акулье отродье!
      Оле поморщилась:
      -- Ну уж так сразу. Юхас, обоснуй, будь столь любезен и добр, свои догадки.
      -- Да никакие это не догадки! Это... это был просто взрыв какой-то, меня чуть с ног не сшибло этой ненавистью! Девчата, он сказал: "Я знаю", -- и он знал, доподлинно в тот миг узнал, что Эмир и его тоже! Отец...
      -- Подожди, придержи руль, что знал, почему? -- Линда нахмурилась, взяла меня за подбородок. -- Выражайся яснее.
      Я пересказал услышанный через щель в дверях разговор Высшего мага и Виннеса. И что произошло потом между мной и Эмиром. Девушки слушали внимательно, даже Линда не перебивала. Задумчиво почесав кончик носа, черноглазая сунула палец за ворот и вытащила серебряную цепочку.
      -- Такую штуку увидел Подлиза?
      Она пихнула мне под нос подвеску из сплетенных серебряных и черненых проволочек, похожих на плотно свившихся змей.
      -- Но откуда...
      Спрятав амулет обратно, она сложила руки на груди:
      -- Все ясно. Откуда-то Виннес знал, что у его отца есть такая штука. Это наше, Мирэновское.
      -- Почему же, позволь узнать, подобного знака нет у Юхаса? -- спросила принцесса. -- Или есть? -- она перевела взгляд на меня. Я пожал плечами:
      -- Ничего такого никогда не было. Я и не знал.
      -- Он же приемыш считается, -- Линда хмуро постукивала носком ботиночка по камням пола. Гулкий звук длинными волнами расходился под ногами. Рыжая принцесса потерла себя по плечам: в комнате было ощутимо холодно.
      -- Но ведь магистр Эмир вовсе не Мирэнид, -- возразила она, подумав. Линда махнула рукой:
      -- Ясен ветер, сестрица Мираэна ему отдала. Или сам... ну, на память взял. Что всегда при себе носил -- это делает Эмиру честь, но вот что у него еще один отпрыск... Акулий потрох! Он мне всегда не нравился, наш Высший! Где ж это он набродил на стороне, а? Не обижайся, Юхас, но твой отец... хгм-х-кхе-кхе... -- девушка не успела сказать, потому что принцесса спешно ткнула подругу локтем в бок, и Линда, закашлявшись, замолчала. Некоторое время в комнате стояла тишина, нарушаемая только шелестом листвы и шорохом колеблемых ветерком страниц так и валяющегося раскрытым фолианта на столе. Затем из коридора донесся низкий звон колокола -- сигнал к обеду. Девушки вскочили.
      -- Поплыли, что ли? -- черноглазая подхватила меня под локоть. Я осторожно освободился:
      -- Девчата, вы хоть понимаете? Ведь он поклялся отомстить!
      -- Кто? -- спросила Линда. А принцесса медленно наставила на меня палец:
      -- Это тогда, еще на первом курсе...
      -- Да о чем стук? -- удивилась моя тетка. Я повернулся к ней:
      -- Виннес рассказывал, забыла разве? Он собирался убить отца, если найдет, за то, что тот его бросил. Верней, его мать. Ну, вспоминаешь?
      Линда неуверенно улыбнулась, заправляя выбившуюся прядь за ухо:
      -- Да Подлиза шутил, он же не способен...
      Я вспомнил то чувство, что охватило Виннеса, когда он увидел амулет Эмира, и произнес осторожно:
      -- Знаешь, черноглазка, теперь, кажется, способен.
     
      -- Надо предупредить Высшего мага, надо его предупредить! -- твердила Оле всю дорогу. Мы с Линдой отмалчивались. Я ощущал, как обида за сестру --- которую, впрочем, она и не знала, -- переполняет мою тетку. Сожаление, что семейный знак попал в чужие руки. Эмиру она еще могла простить амулет, но Виннесу, мерзкому Подлизе!
      Принцесса была "неприлично взволнована"; постоянно оглядывалась, шевелила пальцами в воздухе у лица, словно снимая невидимую паутину, стряхивала -- и снова оглядывалась, шепча что-то под нос.
      -- Что ты все бормочешь? --- не выдержала наконец Линда, когда мы уселись. За преподавательским столом царила нервная суета, часть мест пустовала. Черноглазая воскликнула с тоской: -- Сколько учителей пропало, и каких! Куда, зачем? Пусть попутный ветер всегда наполняет их паруса! Я даже не успела повидаться с бель Ани, он еще раньше исчез, до нашего приезда. А оставшихся -- видите, как штормит? Что и творится?
      -- Юхас, ты предупредишь магистра Эмира, что ему грозит опасность? -- озабоченно повернулась ко мне Оле, не донеся ложку до рта. Я пожал плечами. После того как он меня ударил? Да и на что способен этот Подлиза? Я посмотрел в сторону Виннеса, который сидел, сутулившись, в углу, опустив взгляд в миску с супом. Снимая защиты, чтобы узнать, что он чувствует, мне не хотелось. Ну его.
      После обеда мы пошли в замковую библиотеку и загрузились литературой по самую макушку, с трудом дотащили книги до комнат.
      -- А из-за этого запрета теперь и не поколдовать! -- всю дорогу возмущалась Линда, пыхтя по крутым ступенькам с пятого этажа на первый и постоянно выглядывая из-за горы книг. Оле осторожно спускалась по стеночке, возражая:
      -- И раньше не было возможности пользоваться магией вне стен соборов, так что мне совершенно непонятны твои инсинуации...
      Помочь девчатам я не мог, так как сам пер стопку книг, верхняя часть которой покачивалась над моей макушкой. Шел на очувствь, не смотря под ноги.
      Свалив свои фолианты прямо у входа, не потрудившись прикрыть дверь, Линда побежала ко мне.
      -- Нет, ну меня просто распирает, гудю, как парус при пяти баллах!
      Я раскладывал книги, литературу к диплому по правую руку, учебники -- по левую, обдумывая, как бы подступиться к теме. Высший меня, прямо скажем, озадачил постановкой проблемы.
      -- Не выдержу, колдану! -- ярилась Линда, подпрыгивая. В комнату зашла Оле, с видом глубокой задумчивости пристроилась на кровать, положив пальцы на край стола и легонько постукивая подушечками по гладкому дереву.
      -- Попроси у научного руководителя разрешение на сеанс магии в одном из соборов, -- посоветовала она. -- Юхас, у тебя не найдется пера и бумаги?
      -- Да вот же, перед тобой, -- я подвинул ей чернильницу и стопку чистых пергаментов. По-прежнему погруженная в размышления, рыжая ведьма взяла перо, обмакнула в черную жидкость. Линда заглянула подруге через плечо, читая по мере того, как принцесса аккуратно выводила:
      "За номером таким-то от числа первого начального месяца осени, в Высшей школе магии, общежитие, от ее величества принцессы Олеаны Элфинийской к его величеству королю и владыке Элфинии Зигурду Симониду Элфинийскому Третьему Вопрошающая нота. Любезный отец и король мой! Тринадцатая ваша дочь Олеана имеет честь поинтересоваться..."
      Тут Линда не выдержала:
      -- Рыжая, ты спятила?!
      -- По настоящим временам обстоятельства особые, -- невнятно отозвалась принцесса, не отрываясь от письма. -- Подожди, не мешай.
      -- Да что хоть случилось?
      -- Я и пытаюсь выяснить, -- принцесса закончила "Ноту". -- Пойду запечатаю.
      Линда покрутила пальцем у виска, я махнул рукой. Вернувшаяся Оле была значительно веселее.
      -- Идемте к воротам, там гонцов сегодня -- так и тянутся, один за другим, и все к прямиком в кабинет ректору. Видела уже одного королевских цветов, поймаем -- передам ему письмо для светлейшего родителя. Вы со мной?
      Потом мы с девчатами направились за монастырь, в глухой угол сада, густо заросший акацией. Там стояла полуразрушенная беседка, где мы частенько сидели. И откуда уходили в прошлые годы погулять, потренироваться в лес... Линда остановилась у стены, по которой вился, оплетая почти всю поверхность, темно-зеленый плющ, задрала голову.
      -- Теперь вылезать можно по нему, чтоб не летать, -- задумчиво произнесла она, дергая один из побегов.
      -- Теперь все равно, -- сказал я. -- Если уж вылезать, то летай не летай -- все нарушишь новый закон...
      -- Но я не могу, мне тут тесно! -- Линда притопнула и на всякий случай огляделась. -- Эх, сбегать бы по-быстрому на нашу поляну! -- Она подняла обе руки, взялась за хлипкие с виду прихотливо изгибающиеся стебли и полезла, сминая листья. Добравшись до верха, девушка села на стену, свесив ноги наружу. Края темно-красной мантии заполоскались на ветру, открывая крепкие стройные ноги в черных ботиночках. -- Давайте сюда, -- помахала она нам, -- здесь видок -- закачаешься! Раньше-то мы и не останавливались посмотреть, а?
      Оле покачала головой:
      -- Не могу нарушать указы. Я же будущий гарант законности.
      -- Да ладно, ты же тринадцатая, не доживешь, -- подбодрил я ее. Внезапно ставшие преградой стены и мне давили на психику. Но нарушать Устав вот так, с первого дня, не хотелось, хватило опыта первого курса. Когда я устроился рядом с теткой, она спросила:
      -- Ну почему, почему?
      Я пожал плечами, глядя вниз. Стена возвышалась над вершиной холма метра на три, но в том месте, где мы сидели, была ниже, к тому же немного осыпалась, поэтому мы и выбрали в свое время этот лаз, чтобы сбегать. На первом курсе тоже не разрешалось покидать Школу, левитировать мы не умели -- неужели придется вспоминать те времена? Наверное, Линда подумала о том же, потому что фыркнула гневно: "Мракобесие!"
      Пологий склон тянулся довольно далеко, спускаясь к городским улицам, которые начинались сразу за низкой, сложенной из серых плоских булыжников оградой. Тут и там из травы торчали крупные мшистые валуны, группами и по одиночке. Пока я не научился создавать нам невидимость, мы перебегали от камня к камню, скрываясь за ними, чтобы не дай Мирэн кто-ниудь не увидел из окон замка; мрачная башня-донжон, административный корпус, выступала над стеной на половину своей высоты, хотя стояла с другой стороны холма, у обрыва. Город был почти окружен лесом, зеленое море волнующихся крон раскинулось до самого горизонта, только кое-где далеко справа виднелись проплешины полей и небольших пастбищ, там, где протекала речка. До города ее русло не доходило, поэтому от нее провели канал, впрочем, отсюда, даже со стены, нам не было его видно, загораживали дома и деревья.
      -- А вон там, смотри, кто?
      Я глянул туда, куда она указывала. По едва заметной тропке вдоль опушки леса медленно двигалась к городу маленькая фигурка.
      -- Если очередной гонец, то он заблудился, -- сказала черноглазка.
      -- Что там такое? -- крикнула Оле снизу.
      -- Да ничего! -- Линда махнула рукой.
      -- Путник, -- пожал я плечами.
      -- Какой-то он оборванный и мелкий, -- Линда отвернулась, шаря взглядом по окрестностям. -- Наша тренировочная площадка ведь там? -- она ткнула вправо, в сторону клонящегося к закату солнца.
      -- Левее, -- отозвался я, наблюдая за тем, как бродяжка остановился, не доходя десятка шагов до городской стены, встал лицом к холму, и, прикрывая ладонью глаза, стал не отрываясь смотреть... Сначала он обежал взглядом башни замка и купола собора, что точно были видны снизу, затем уставился на нас. Точно! Я приспустил защиты, вслушался в жаркое удивленное ожидание. Это был совсем мальчишка, я затруднялся сразу назвать возраст, лет десять-одиннадцать, но не больше двенадцати. Еще настороженность и... страх, что ли? Этакое дрожание в солнечном сплетении.
      -- Заснул, девятый вал? -- гаркнула Линда мне прямо в ухо.
      -- Чего тебе? -- повернулся я.
      -- Слезаем, что ли?
      В висок назойливо стукнулся чужой страх.
      -- Подожди, Линдик, -- я оглянулся. Она тоже посмотрела.
      Играющие у крайних домов мальчишки бросили свои камешки-палочки и залезли на ограду. До нас донеслись отголоски их радостных воплей. Слов мы не разобрали, но смысл был ясен: они дразнили чужака. Шустрые ребята, от них доставалось и гостям Школы, и нам, студентам, когда мы ходили в город или мимо. Ходили... Я понурился. Целый год сидеть за стенами... Скорей бы последний курс закончился! В тот момент я даже проникся теплым чувством к будущему диплому: вот напишу его -- и прочь, прочь отсюда!
      Линда схватила меня за плечо. Схватка у черноглазой -- будьте нате. Я дернулся и чуть не свалился.
      -- Ну?
      Вместо ответа Линда кивнула вниз.
      -- Что у вас? -- крикнула с той стороны принцесса, подпрыгивая на месте.
      -- Драка, -- я пожал плечами и взялся за плющ, собираясь слезать.
      -- Кто с кем? -- заволновалась Оле.
      -- Да городские, -- я зацепился за выступы, спустил ноги, нащупывая сплетения побегов плюща, способных меня выдержать. Однако спрыгнули со стены мы с Линдой вместе.
      -- Юхас! -- завизжала она, увидев мелькнувший в руках пришлого пацана нож. Я же мигом раньше уловил его настрой, плеснувшую решимость. Поэтому перекинул ногу обратно, и приземлились мы с теткой одновременно.
      Мы вскочили, отряхивая руки, и что было духу побежали вниз по склону, оскальзываясь на влажной от вечерней росы траве. Затем не сговариваясь полетели. Побоище под нами разгорелось нешуточное. Короткий беспомощный вскрик -- я ощутил укол боли, и почти тут же на меня навалились чувства всех. Я охнул и стряхнул их, закрылся.
      Мы все равно опоздали.
      Когда я приземлился, и Линда, как коршун, свалилась с неба рядом, мальчишки разбежались -- кроме чужака и одного городского, который, постанывая и зажимая левой рукой правое плечо, полз к ограде. Пришлый, довольно высокий для своих лет, совсем худой паренек -- ключицы выпирали из-под тонкой рубахи, -- пятился от нас, сжимая короткий окровавленный нож.
      -- Ты чего, рыбий потрох, совсем спятил?! -- Линда схватила пацана за руку. Он дернулся, но девушка сжала его запястье с такой силой, что нож выпал из ослабевших пальцев, оросив траву красными капельками. Я наклонился над раненым, придержав мальчишку.
      -- Ты как?
      Он оглянулся, в испуганных глазах стояли слезы.
      -- Больной! -- выкрикнул он. -- Видали? Он меня зарезал!
      И всхлипнул.
      -- А вы меня как обозвали? -- зло глядя на нас исподлобья, отозвался чужак и сплюнул.
      -- Но это же не повод!.. -- воскликнула Линда возмущенно, тряхнув паренька.
      -- Надо его отнести домой скорее, -- я приподнял раненого. -- Он истекает. Слабеет с каждой минутой. Ты где живешь? -- спросил я его.
      Мальчишка тихо плакал, постанывая, рукав его под пальцами промок, по плечу расползалось темное пятно.
      -- Там, за ратушей, -- мотнул он всклокоченной головой.
      -- Не донесу, -- я опустил тяжелое тело обратно на траву. Парень был довольно крупным. -- Черноглазка, что делать будем?
      Она оглянулась на Школу. Там на стене сидела Оле и подавала какие-то знаки, указывая мне за спину. Линда повернулась в ту сторону...
      -- Рыбец! -- громким шепотом воскликнула она. -- Юхас, Высший!..
      Я выпрямился, накидывая на мальчишек и Линду "неприсутствие" -- вещь, которую придумал летом. По дороге от Школы шли Виннес и Эмир. Сейчас они завернули за группу валунов, но в следующую секунду...
      -- Слухи, молва, разговоры -- все собери, но сам туда не суйся, -- донесся до меня голос Высшего мага. -- Я тебя прово...
      "А я-то!" -- успел подумать я, и тут они вышли из-за камней. И увидели.
      -- Так, -- отрывисто произнес отец, не сходя с дороги. -- Быстро. Сегодня же все станет известно ректору.
      Он даже не открылся проверить, что тут происходит! Его защиты, крепкие, как броня, толстые, как стены нашего замка, были при нем, и я застонал, ощутив их давление. Как будто огненные стрелы защелкали по голове, проникая куда-то в самую глубь мозга, продавливая глаза, так что облик отца раздвоился, мелко задрожал, дрожь усилилась, резонируя с тремором Виннеса, все поплыло, загудело...
      Подхватив Подлизу под руку, Высший маг обычным скорым шагом двинулся по дороге прочь и почти сразу исчез за поворотом, скрывшись между городской оградой и деревьями. Солнце коснулось нижним краем вершин горной цепи, начинающейся за холмом, облило окрестности жидким золотом, оранжевый свет подкатился под ноги. Я снял заклинание.
      -- Ты зачем не спрятался? -- накинулась на меня Линда, выпустив руку пришлого мальчишки. Но тот паче чаяния не сбежал тут же. Он во все глаза смотрел на меня, приоткрыв рот.
      -- Вы волшебники? -- спросил он шепотом, облизнув высохшие губы.
      -- Раненый, -- я быстро наклонился к парню. Тот тяжело дышал и плакал беззвучно.
      -- Ушел? -- тоже шепотом, кивнув на то место, где стоял Высший маг, пробормотал он.
      -- Ты-то чего боишься? -- я лихорадочно соображал, что делать. Парень сильно ослаб, потерял много крови, видимо, этот чужой задел какой-то крупный сосуд: кровь все текла и струилась из-под пальцев. И я чувствовал, чувствовал, как ему плохо -- и плохеет с каждой секундой.
      -- Линда, беги в Школу, -- скомандовал я. -- Все равно магистр Арбин узнает, так какая разница, часом раньше или позже? Зови ректора.
      Линда вытаращилась на меня:
      -- Ты спятил?
      -- Без магии все равно не обойтись. Так хоть за дело получить. Давай, черноглазка! Пять минут на все.
      Она покрутила пальцем у виска:
      -- Девятый вал!
      И, вспорхнув, умчалась к принцессе, которая подпрыгивала на стене в нетерпении, наверное, уж все ногти изгрызла. Фигурально выражаясь: Оле себе такого не позволяла.
      Когда она исчезла из виду, я опустился на колени рядом с раненым, приподнял его круглую, неровно стриженную под горшок голову. Он приоткрыл глаза и глянул на меня с мукой.
      -- Что ж делать, пацан, лечить не умею, -- сказал я. Приподнял подол мантии, надгрыз край и с треском отодрал полосу. Свернул ткань несколько раз, образовавшийся рулончик подсунул к ране. Пальцы парня разжались, рука сползла и упала на траву. Пришлось мне держать, стараясь хоть немного остановить кровотечение.
      -- А у меня нож, -- пришлый пацан смущенно вытер лезвие о штаны. -- Зубами-то зачем?
      -- Всегда с собой носишь? -- я внимательно посмотрел на него. Со впалой грудью и нездоровым блеском в глазах, темные спутанные волосы, давно не стриженные, свисали ниже плеч, руки грязные, под изломанными ногтями черные полоски... Маленькая злобная тварь.
      Он с удивлением повертел оружие в руках, словно в первый раз увидел.
      -- А как же? -- спросил он.
      Я не стал ничего говорить, только поинтересовался, как его зовут.
      -- Тики, -- он подсел на корточках рядом, раненый мальчишка застонал и попытался отползти.
      -- Лежи! -- прикрикнул я.
      Тики, чуть приподнявшись, на корточках перебрался по правую руку от меня.
      -- Кто это был такой злой, что ты всех попрятал?
      -- Он не злой. Это Высший маг Магической лиги.
      -- Ух ты! -- он присвистнул. -- Самый главный, что ли? А чего говоришь: не злой? Он же тебе угрожал.
      -- Я нарушил правила, -- сквозь зубы произнес я. -- Ты как узнал, что я...
      -- Это из-за меня, что ли? -- он наклонил голову, посмотрел исподлобья. -- Я не виноват. Они меня обозвали...
      -- Хватит! -- прервал я его жалобы. -- Не действуй на нервы, и так хреново. Жди давай.
      -- Чего? Этого, Высшего, что ли? -- он отодвинулся.
      -- Нет, -- я услышал голоса и привстал. По дороге торпливо шел магистр Арбин, тяжело опираясь на кривой посох. Приблизившись, он скинул капюшон, и седые ломкие волосы его растрепал ветер.
      -- Сейчас-сейчас, сейчас посмотрим, -- старик присел перед раненым на колени, ощупал сухими длинными пальцами рану, отняв от нее мою подушечку, которая уже пропиталась кровью. Я оглянулся. Тики куда-то исчез. -- Ну-ну, и ничего, ничего, -- пробормотал Арбин, когда мальчишка вскрикнул. -- Ничего, ведь жить будешь. И все правильно Юхас сделал, что меня позвал, ваш костолом-костоправ городской бы напортачил только, а я сейчас поколдую чуток, и враз здоровым станешь, вновь скакать начнешь, как молодой козлик, коим ты, собственно, и являешься... -- Не переставая мелко говорить себе под нос, ректор Арбин вытаскивал из складок серой мантии какие-то склянки, откупоривал по очереди, нюхал каждую, фыркал, ставил в ряд около себя, зачерпывал кончиком пальца из каждой, точными движениями втирал содержимое их в плечо парню. Тот морщился, стонал, но больше не кричал, лицо его расслабилось. Напоследок старик дал раненому какую-то пилюлю, которую парень разом заглотил и словно засветился. Поддерживаемый с двух сторон мною и Арбиным, он кое-как поднялся. Я оттянул двумя пальцами рваную дыру на его рукаве -- там ничего не было, кроме узкого шрама да разводов подсохшей крови.
      -- Беги домой, что теперь-то, -- добродушно произнес ректор, выпрямляясь и засовывая склянки обратно. Смущенный недоросль отступал к невысокой ограде.
      -- Благодарны, ваше волшебство, -- запинаясь, выговорил он. Из-за камней высунулись головы его товарищей.
      -- Можешь рассказать, можешь все рассказать матери! -- помахал рукой Арбин. Парень повернулся и дал стрекоча, скользя по траве, добежал до стены, перелез через нее и спрыгнул с той стороны. Ректор повернулся ко мне.
      -- Ну, теперь можем заняться и тобой, -- сказал он, цепко беря меня под руку, и голос его больше не лучился добротой. -- Кто это сделал?
      Я пожал плечами:
      -- Не знаю, если честно.
      -- Он сам? -- прищурился Арбин.
      -- Я имею в виду, что я его не знаю, ну, того пацана, который пырнул этого, -- я повертел головой, но нигде не заметил, не ощутил даже близости пришлого Тики. Куда мог деться малолетний бродяга? Да куда угодно! В город, в лес убежать... молодым везде у нас дорога.
      Ректор потер длинный нос.
      -- Бродяжка, говоришь? Надо будет, пожалуй, попросить городскую стражу пошарить по улицам. Однако сейчас есть дела более важные. Для начала вернемся. Проводи меня до кабинета, Юхас.
     
     
     

ГЛАВА ВТОРАЯ

      -- Оторвали от вечерней чашки чая, -- пояснил магистр Арбин, толкая дверь своего кабинета, который располагался на пятом этаже, у коридорчика, ведущего в донжон. Доски из темного дерева, скрепленные топорного вида чугунными петлями, казалось, составляли несдвигаемый монолит, однако под сухой ладонью деда дверь поддалась легко, и тихо, без скрипа, отворилась. -- Входи, Юхас. Ведь ты тут еще не бывал?
      -- Не приходилось, -- хрипло ответил я, ступая в комнату. Раньше мне как-то удавалось сохранять приличные отношения с администрацией, в основном за счет покровительства отца, ну и за счет того, конечно, что от любого начальства я старался держаться подальше. А тут... довелось.
     В камине, что являл собою невысокую нишу в стене напротив, огонь не горел, только тлели, чуть присыпанные пеплом, оранжево-красные угли; кое-где идущий от них тусклый свет перекрывался прутьями каминной решетки. Справа от камина -- и слева от меня, выходит, -- находился огромный стол, где стопками лежали книги, свитки; из трех чернильниц торчало около десятка перьев. По другую руку от меня стена была завешена ковром, там стоял большой диван, на нем валялись перекрученные комом два клетчатых шерстяных пледа и три бархатные подушки.
      -- Иногда хочется отдохнуть, не отходя от рабочего места, -- пояснил ректор, проследив за моим взглядом. -- Садись, -- он указал на кресло с высокой спинкой у камина. Сам старик опустился во второе кресло, глубокое и покойное, подобрал перекинутые через подлокотники края пледа, прикрыл колени. Я робко присел.
      -- Да, я вас очень внимательно слушаю, магистр Арбин.
      -- Нет, это я тебя слушаю, -- возразил ректор. -- Ты что-то хотел мне рассказать. Что ты делал за стенами Школы, почему твоя сокурсница примчалась ко мне в ночи, оторвала от работы и чая, который в результате остыл, почему я нашел тебя с раненым мальчиком на руках... Ведь это все, знаешь ли, очень, очень интересно для старика, почти не выходящего из кабинета. Ну-ну, я жду, -- подбодрил он. -- Пять лет назад ты выкрутился, посмотрим, как выйдет на этот раз.
      -- Вы хотите сказать, что мне надо было оставить парня истекать кровью? -- сердито спросил я.
      -- Ну что же, ну что же, у каждого своя судьба, -- ректор протянул руку -- и чашка со столика влетела туда; по дороге она совершила умопомрачительный кульбит, юлою провернувшись вокруг оси несколько раз, отчего с поверхности чудом не пролившейся почти черной жидкости повалил пар. Старик пошевелил ноздрями, втягивая ароматные чайные испарения, и осторожно пригубил. Я опешил.
      -- Вы хотите сказать...
      -- Клятву Гиппократа ты не давал, а знать, что происходит за пределами Школы, не должен был, -- перебил меня старик.
      -- Мы просто сидели на стене!.. -- возмутился я. -- Это ведь не запрещено!
      Арбин отпил большой глоток и довольно зажмурился.
      -- Недосмотр, -- заметил он. -- Придется исправить.
      Я сник.
      -- Может, не надо? -- пробормотал просительно.
      Чашка отправилась в обратный полет, ректор сложил ладони на коленях и посмотрел мне прямо в глаза.
      -- Ведь не думаешь же ты, Юхас, что запрет на экспериментальную магию, а также на прогулки за стенами Школы, есть пустая блажь стариков-магов?
      Ну, я, по правде говоря, так и думал. На всякий случай пожал плечами. И решился спросить:
      -- Но тогда... тогда отчего? Почему запрет, за что?
      Магистр Арбин развел руками:
      -- Ведь Высший маг Лиги Эмир вам объяснил: за неизученность, нестабильность и опасность для окружающих.
      -- Да какая опасность!.. -- вскричал я, не выдержав. -- Когда даже младенец может...
      -- Вот! -- старик поднял палец. -- В частности. А что разрушительное действие подчас значительно превышает то, на что способна магия традиционная? Ведь об этом мало кто задумывается. О последствиях. Вот ты и поразмысли, мой мальчик, у тебя вроде диплом на эту тему? -- Он сухо засмеялся: -- Право, Эмир решил отыграться. Ты ведь не радовал его успехами?
      Я вскочил, краснея. Но магистр Арбин повелительно махнул:
      -- Сядь! Я не закончил. Запрет был продиктован серьезной опасностью и являет собою оптимальное решение в сложившихся обстоятельствах. Иди.
      -- Но меня... разве не исключат? Ну, за то, что я...
      -- Ничего, я разберусь с магистром Эмиром, -- старик улыбнулся. Мне на миг стало тепло. Хоть кто-то относится ко мне хорошо!
     
      Возвращаясь к себе в келью, я расползался мыслию во все стороны. Какие еще обстоятельства, что случилось в мире такого, отчего вдруг нельзя стало колдовать? Да еще диплом, будь он неладен! Надо хотя бы начать. И этот странный мальчишка... Главное, что писать, если я даже не знаю, почему запрет-то введен! Самому, что ли, придумывать, из пальца высасывать обоснования?
      За столом я поворошил книги, полистал "Трактат...", с тоскою пробежал взглядом триста способов начертить пентаграмму -- на все случаи жизни. На улице уже темнело, солнце село, день угасал медленно и с достоинством. Я взял "Книгу для таких, как я" магистра Фрея, у которого когда-то мы учились кидать смертельные шары -- жаль, плевать ядом не получилось, -- углубился. Через десяток-другой страниц пришла идея, еще неясная, но, кажется, плодотворная. Схватив перо, я вывел на чистом листе: "Зеленая дверь в белой стене. Культурный феномен, или почему Запретная магия стала таковой. К вопросу о правомерности запрета на экспериментальную магию". Раз уж я волен писать все, что вздумается... Ниже добавил: "Диплом студента 5-го курса кафедры некромагии Юхаса Мирэнида, научный руководитель профессор некромантии и оккультных наук магистр Пери Умный". И в самом конце страницы: "Высшая школа магии Магической лиги".
      С формальностями покончено, можно приступать к вводной части. Итак.
      "Актуальность работы: в связи с установлением Элфинийским Экономическим Советом запрета на экспериментальную магию возникла необходимость теоретического обоснования данного запрета для студентов, только начинающих изучать науку волшебства и чародейства, а также для широких кругов магической общественности".
      Здорово загнул -- самому противно.
      "Материал: сочинения магистра экспериментальной, ныне также запретной, магии Фрея. Также (опять! ладно, потом исправлю) к работе широко привлекаются произведения других авторов изучаемой эпохи. Так как данные произведения являются литературой, запрещенной к чтению студентами Школы, к диплому прилагается разрешение на использование указанных в списке литературы книг, подписанное научным руководителем, ректором Школы магистром Арбиным и Высшим магом Магической лиги Эмиром".
      Ну то есть разрешение приложится потом, это мелочи.
      Я вновь склонился над бумагой.
      "Читая эссе магистра Фрея, мы скоро замечаем однобокость его оценок и ограниченность интересующих его тем. Почти все они сводятся к трем пунктам, пунктикам, если можно так выразиться. Во-первых, нелюбовь к людям, человеческому миру, полному глупости, во-вторых, желание освободиться от этого мира и людей, в-третьих, поиски убежища от них. "Моя первая история -- это история о побеге ОТСЮДА"; "Никто не может быть в чем-то уверен, и поэтому так важно вовремя поискать надежное убежище".
      Основной интенцией автора становится именно третий пункт. Поиски ведутся в двух направлениях -- путем ухода и создания убежища. Нас интересует именно уход, который, как будет видно ниже, становится настоящим культурным феноменом, эпидемией, охватившей массы. "Несколько прогулок в волшебном тумане, который превращает знакомый, не слишком уютный (по большому счету враждебный) город в иную реальность" -- этим для многих стали книги магистров экспериментальной, ныне запретной, магии. Понимание же того, что "волшебный туман не может окутывать улицы навсегда" оказывается для многих невыносимым, и тогда начинаются попытки Ухода, поиска "некоей чудесной двери, ведущей в чудесный же мир (по крайней мере, уводящей ОТСЮДА)". Очень важное уточнение, которое показывает, что первичным является не столько жажда чудесного, сколько неприятие существующего, действительности, окружающей как автора, так и читателя, ощущение того, что "тонкая ткань реальности истерлась до дыр; причинно-следственные связи все еще тягостны, но уже не могут гарантировать желанного уютного покоя". Неустроенность этого мира гонит на поиск иного. Уйти отсюда во чтобы то ни стало -- вдруг где-то да будет лучше, чем здесь, потому что, видимо, хуже, чем здесь, быть уже не может".
      Я оторвался от исписанного крупным неровным моим почерком пергамента, насладился его видом. "Введение" концептуально готово, теперь есть от чего плясать. Назовем первую, предположим, главу, к примеру, "Философские истоки исследуемого явления".
      Но только я вернулся к перу, как дверь приоткрылась, заглянула Линда:
      -- Ну ты поднимаешь якорь, Юхас? -- нетерпеливо спросила она.
      Ах да! Мы же теперь выпускники, по традиции надо идти знакомиться с первокурсниками, рассказывать им о Школе и всякое такое.
   -- Думаешь, уже достаточно поздно? -- Я поднялся.
      -- Вполне, -- заверила девушка. -- Что старик? -- Она ткнула пальцем в потолок.
      -- Ты про Арбина?
      -- Не томи, рыбий потрох!
      -- Да все нормально, черноглазка, -- я пожал плечами. -- Потребовал объяснений, а потом сказал, что сам разберется с Эмиром. Вроде того, что проблем не будет. Не гонят меня.
      Линда присвистнула задумчиво, постояла, качая головой и цокая языком.
      -- Ну, девятый вал...
      В коридоре потолок был низкий, с покатым беленым потолком, под ним копились сумерки. Свод поддерживали широкие пилястры, на трех из которых горело по масляной лампе; свет они давали слабый, неровный, от железных чашек по штукатурке тянулись черные полосы копоти. К нам присоединилась Оле, бесшумно выступившая из тени между колоннами.
      -- Как хоть это принято делать? -- спросила она шепотом.
      -- На месте разберемся! -- Линда оглянулась. -- Ну, Юхас, где они пришвартовались? Небось в одной комнате собрались?
      Я указал на дверь в начале коридора, у лестницы. Они были там, все четверо. Сидели, еще напряженно приглядываясь друг к другу, но уже смеясь над каждой дурацкой шуткой.
      Мы ввалились без стука, ясное дело. Линда мигом пихнула плечом двоих, что сидели на сундуке, поджав ноги, -- и оба слетели на пол. Оле скомкала постельное белье, я сдернул тюфяк, бросил на пол.
      -- Вам позволяется там сидеть, -- царственно кивнула принцесса. Я развалился на одной стороне освободившейся крышки, Оле устроилась на другом.
      -- Да вы чего? -- воскликнул тот парень, которого столкнула с места Линда. Тетушка моя, уперев руки в бока, прошлась перед первокурсниками -- упавшие отползли к другой стене узкой кельи, где на стопках книг сидели, таращась на нас, еще двое.
      -- Ну, салаги, -- начала она, -- давайте знакомиться.
      -- Нас тоже в свое время... знакомили, -- вставила Оле, поправляя рыжие волосы, прижатые вокруг лба золотым обручем.
      -- Традиция, -- пояснила Линда, останавливаясь перед сидящими на книгах. Мальчишки выглядели удивительно друг на друга похожими, оба курносые и кудрявые, только один, что повыше и в плечах пошире, носил короткую стрижку, светлые пряди торчали в разные стороны.
      -- Близнецы мы, -- с вызовом сказал он. Брат его дернул за рукав.
      -- Я Роман, -- представился он. -- А силач у нас Кир.
      Стриженный взъерошенный Кир показал бицепс -- согнул и напряг правую руку, но под мантией мышцы не обозначились, ткань мешком свисала с плеча, а на поднятой руке собралась складками, совершенно скрыв рельеф, если таковой имелся. Мы засмеялись. Однако парень не смутился.
      -- Вы-то кто?
      Линда повернулась к оставшимся первокурсникам. Невысокий худощавый, нервически-подвижный юноша с умными глазами подтянул к себе тюфяк и сел, похлопал рядом с собой, приглашая сердитого красавчика пристраиваться тут же.
      -- Ну просто Муся какая-то! -- умилилась Линда этому последнему. -- Ты, случайным ветром, не девочка?
      Тот отвернулся недовольно, и мы так и не узнали, как его зовут, с тех пор он остался для нас Мусей.
      -- Эрл, -- поклонился умный юноша.
      -- И ничего страшного, даже не пять баллов, -- Линда похлопала его по плечу, и он, охнув, потер это место. -- А мы, значит, самые старшие в этом заведении. Линда, Оле, Юхас, -- она по очереди ткнула пальцем. -- Запомнили? Еще есть Виннес, но он куда-то уплыл под всеми парусами с Высшим, а значит...
      В комнату постучали.
      -- Кто это у нас тут такой вежливый? -- девушка подскочила и рванула на себя дверь.
      На пороге стоял Подлиза. Сутулясь, как обычно, он взглядом исподлобья обежал всех.
      -- Можно? -- спросил он, улыбаясь криво, словно нехотя. Словно! Я быстро нацепил все защиты, чтобы не слышать его чувств и постоянного мелкого дребезжания. И тут он успел!
      Линда пропустила Виннеса, и тот вошел боком.
      -- В конце концов, я тоже пятый курс, -- объяснил он, словно извиняясь.
      -- Да входи же, рыбий потрох! -- тетка хлопнула его между лопаток, и Виннес на мгновение выпрямился, оказавшись значительно выше, чем выглядел обычно. Я моргнул.
      Когда дверь за Виннесом закрылась, Роман поинтересовался:
      -- А другие курсы... тоже придут потом знакомиться?
      -- Традицией не предусмотрено! -- Линда развернулась на каблуках и прошествовала к сундуку. Подлиза, подумав, пристроился с краю расстеленного на полу тюфяка, рядом с Мусей, который тут же опасливо отодвинулся к Эрлу. Который тоже спросил:
      -- Какие-нибудь ритуалы, посвящение в студенты, темная, испытания?
      -- Ты о чем, юнга? -- вытаращилась на него Линда.
      -- Ничего такого, по крайней мере, в наше время, не было, -- заверил я парня. -- Просто вы можете спросить о Школе, об учителях там, что вам предстоит...
      Ребята переглянулись.
      -- Тут всегда так холодно? --- спросил Муся.
      -- Живые мертвецы по аудиториям часто ходят? -- спросил Кир.
      -- Высший маг -- он всегда такой сердитый? -- спросил Роман.
      Мы засмеялись.
      -- А что такое эта экспериментальная магия, которую запретили? -- задал вопрос Эрл.
      Сразу видно умного человека -- зрит в корень.
      -- Насчет Высшего -- это к Виннесу, -- махнула рукой Линда. -- Он у нас общается с магистром Эмиром...
      Подлиза неприятно прищурился:
      -- Я всегда готов рассказать обо всем, что касается Высшего мага, особенно если это тайна, -- прошипел он.
      Муся еще отодвинулся, и Эрл тоже подсел ближе к близнецам.
      -- Экспериментальная магия -- это все, что не традиционная, -- пояснила принцесса. -- Если типологически -- то такая, которая используется без дополнительных материалов: трав, сушеной печени невинных младенцев, ритуальных ножей и свечей, пентаграмм и вызванных духов, метел и помелов, помел... -- Она помолчала, про себя озирая фразу, обдумывая последнее согласование. -- Метел, просто метел, -- подытожила девушка в конце концов. -- Если авторитарно, то это все новое, что появилось в последнее время, новые магистры и их практики. Научной базы пока под их действия не подведено -- как и полной, корректной терминологии.
      -- А если конкретно? -- подал голос Роман.
      -- Тогда это поэтическая магия, боевая, путешествия по измерениям, они же отражения в обозначении магистра Железного... ну и все остальное, -- закончила принцесса, когда Линда ткнула ее локтем в бок. Первокурсники молчали. Один Эрл, подумав, заметил:
      -- Звучит интереснее того, что у нас в расписании.
      -- Ха! А уж колдуется оно!.. -- подскочила черноглазая ведьма.
      -- Юхас, лучше расскажи, откуда у тебя в комнате апельсиновый сад, -- встрял Виннес.
      -- Не надо, не говори, -- Оле потянула меня за рукав. Мне и самому не очень хотелось.
      -- Это ведь было нарушением Устава, -- криво улыбнулся Виннес. -- Юхас тогда чуть не вылетел.
      -- Мы, как и вы, собрались у меня в первый вечер, -- пояснил я. -- Торжественная церемония с принятием Устава Школы, ну, такой свод правил, -- она проводится через неделю только.
      -- Так ритуалы будут? -- уточнил Эрл.
      -- Официальные, -- я кивнул. -- А вначале мы даже не знали про запрет на колдовство в комнатах. И пока старшие еще не пришли, мы решили...
      -- Мы такое замутили! -- воскликнула Линда, вскакивая и разводя руки. -- Оле играла, я читала стихи, а Юхас сделал вот так! Стены раздвинулись, потолок улетел, и мы все оказались в Мирандоле! И весь мир плясал!
      -- Монастырь ходил ходуном, пол шатался, стены тряслись, -- тихо пояснил Виннес. -- Я, к счастью, при этом не присутствовал.
      -- Потому что бегал докладывать начальству, -- безжалостно припечатала Оле. Подлиза улыбнулся:
      -- Я не попадаюсь, свои дела делаю чисто и тихо.
      -- Это какие такие еще у тебя дела? -- Линда наклонилась к Виннесу, который полез под мантию. Принцесса, нахмурившись, привстала и дернула подругу за подол, но черноглазка только отмахнулась. Первокурсники тоже приподнялись, в ожидании уставившись на Подлизу. Тот вытащил пучок шнурков и цепочек, на которых болтались разные амулеты и ладанки -- металлические, деревянные подвески, зашитые кожаные и холщовые мешочки. Виннес тряхнул рукой, поднимая все это добро, и в мешочках что-то зашуршало, затрещало, перекатываясь, подвески зазвенели, глухо застучали друг о друга.
      -- Защитные амулеты, от сглаза, приворота и отворота, отводят порчу, отдаю недорого, -- воскликнул он.
      -- Но это же запрещено! -- удивилась принцесса.
      У мальчишек загорелись глаза.
      -- А есть еще запрещенная литература, несколько милых брошюрок по вампирам и привидениям, -- Подлиза вытащил из кармана книжицу в осьмушку листа, без обложки, с потрепанными краями. -- Все контрабандой, ничего законного. Отдаю со скидкой только своим.
      Первокурсники приблизились, Муся запустил пальцы в сплетение веревочек, перебирая их.
      -- Но уж это ты не продашь, рыбий потрох, иначе я тебя собственноручно акулам скормлю! -- завопила вдруг Линда, вытаскивая из кучи шнурков серебряную цепочку с подвеской в виде гнезда кобр из серебряных и черненых проволочек.
      -- А, ну да, -- Виннес на мгновение смутился. -- Это не продается. -- Он снял цепочку с руки и сунул в карман. Затем обратился к Эрлу, который один не заинтересовался предлагаемым товаром: -- Ты-то чего хочешь? Выбирай!
      -- Зачем? -- юноша даже не шевельнулся.
      -- Скоро пригодятся, -- сощурившись, улыбнулся Подлиза.
      -- Зачем же? -- спросил Эрл. Я уставился на... ведь он мне, выходит, брат?
      Виннес поднялся, посмотрел на меня.
      -- Ты, Юхас, видел, как мы с Высшим уходили? -- первокурсники навострили уши, Оле с Линдой тоже настороженно оглянулись на меня. Я пожал плечами:
      -- Ну?
      -- Как думаешь, зачем и куда?
      -- Да откуда мне знать?
      Подлиза собрал книжицы и шнурки, начал распихивать свое добро по карманам -- их, судя по всему, под полой его мантии было множество. Молча спрятав все, он сложил руки на груди.
      -- Так я расскажу тебе. Мы навестили короля Элфинии. Магистр Эмир познакомил нас, ну а потом, пока они там болтали себе о том о сем, я кое-куда вышел. Кстати, ваше высочество, вам от его величества письмо, -- он вытащил свиток с голубой круглой печатью, протянул Оле. Первокурсники уставились на девушку в немом благоговении. Та, наклонив голову в знак благодарности, приняла послание, удивленно покрутила свернутый трубочкой пергамент:
      -- Почему именно тебе доверили его величество передать письмо?
      -- Оказия, -- Виннес развел руками. -- Так забавно вышло, вы посмеетесь сейчас. Ведь мы с Высшим, ясное дело, через измерения пошли, чтобы времени не терять...
      -- Но это же... -- прошептал Роман.
      -- Точно, -- Подлиза поклонился. -- Нам, мастерам, указ не приказ. Так вот, уже собрались уходить, как король и говорит: "А не передадите ли письмецо любимой дочери моей, что учится в вашей Школе?", а я и отвечаю...
      -- Его величество не могли так сказать! -- вспыхнула принцесса.
      -- Так в вольном пересказе, -- согласился Виннес. -- Значит, я и отвечаю: "Нефиг делать, ибо окажемся на месте раньше всякого гонца". А старичок...
      -- Его величество не стар!
      -- Короче, явно знал, знал королек, что мы с Высшим не ножками потюпаем, не на лошадках потрюхаем, но как-то озаботился этой фразой и воскликнул обеспокоено: "Ведь не воспользуетесь же вы запрещенной магией?" И тут же вроде застыдился, что эдак выдал государственную тайну, но Эмир не растерялся, кремень маг, берет меня за плечо и отвечает кратко, как всегда, и весомо: "На метле полетим". А? -- и он расхохотался. Мы с Линдой улыбнулись. Метла числится в традиционных магических искусствах, но ясно, как именно Высший "полетит" на ней.
      Первокурсники смотрели непонимающе. Эрл спросил спокойно:
      -- И куда вы отлучались?
      Виннес оглянулся на сидящего юношу.
      -- Уловил, в чем прикол, да? -- он хихикнул. -- Отошел на часок в наш городок. Никогда на крышу не залазили? Офигительный вид. Там, знаете ли, люди давно пропадали, ну а недавно и вовсе катастрофические потери. Все в одном месте. И как вы думаете, почему, ребятишечки?
      -- Не тяни, рыбий потрох! -- крикнула Линда, сжимая кулаки.
      -- Как скажете, -- поклонился Подлиза. -- Там кое-кто завелся, в квартале одном окраинном. Не слышали? Для того и амулетики мои пригодятся скоро. Сирий Псой его зовут. Черный маг.
      -- Но их же не бывает! -- отшатнувшись, воскликнул Роман.
      Виннес поднял руки, словно защищаясь:
      -- Вопрос не ко мне! Я всего лишь выдал еще одну государственную тайну... И только вам!
     
      Мы учились всего неделю, а я уже устал, как последняя собака. Приходилось очень много повторять. Последний перед выходными день выдался тяжелый, поэтому я сразу, как пришел, завалился в кровать, наплевав на все уроки. Однако сон все не шел.
      Боль... Она преследует меня здесь с самого начала!
      Я боюсь боли. Глупо или смешно, но это так. Поэтому стараюсь избегать ее, поэтому четыре года работал над тем, как от нее защититься, и достиг многого. Хотя оказалось, само умение тоже может причинить боль.
      Однако больше всего я боюсь Смерти.
      В самый первый день в Школе, когда я наколдовал себе собственный сквознячок, мне приснился странный сон. Как будто Она меня бросила, ушла от меня... моя Смерть. Но это же смешно: как смерть может уйти от человека? С тех пор я боюсь еще больше: Она умеет шутить.
      Я спал.
      И во сне стоял на большой поляне в весеннем лесу. Первая листва была еще так прозрачна, что ее нежная зелень не закрывала черные ветви. Прогревшаяся на солнце земля исходила запахом мокрого песка и глубоким ароматом прелых листьев, сквозь толстый слой которых упорно пробивались травинки и маленькие подорожники.
      Теплая земля мягко отзывалась на каждый шаг, слегка поддаваясь и тут же упруго отталкивая ногу. Я наклонил к себе веточку и долго смотрел, как из раскрывшихся почек высовывают зеленые глазки молодые личики листьев. Луч солнечной пыли щекотал прищуренный глаз, ветерок тревожил, заставляя вдыхать глубже. Как хороша весна! И голова кружится от избытка кислорода.
      Наслаждаясь слабым запахом березового сока, я прошелся по поляне. И на том конце поляны увидел Ее. И узнал.
      Сегодня Смерть принарядилась в свободную мантию из потертого бархата, черную, как старый ворон. Лицо Ее было открыто. Сегодня это было настоящее Ее лицо: одна половина -- прекрасное девичье, другая -- голый оскаленный череп.
      Сегодня Она улыбалась, и улыбка вселяла ужас.
      -- Прогуляемся? -- спросила Смерть, прижав мою ладонь острым локтем к ребристому боку.
      Я нервно выдернул руку.
      Смерть засмеялась -- уверенно и спокойно.
      -- Зря трепыхаешься. Сегодня последний день твоего двадцатого года. Ты же знаешь, я люблю подводить итоги в круглую дату. Как хорошо звучит: "Умер в день своего двадцатилетия"!
      -- "Умер в день своего столетия" звучит намного лучше! -- огрызнулся я. Настроения любезничать с двуликой дамой не было.
      -- Что дергаешься? Ты моя законная добыча. Если бы не случайные родственники, ты давно был бы моим и общался с предками, занимая в их ряду пусть крошечное, но почетное место. Они отобрали тебя у меня!
      -- Мне плевать на почетное место в ряду предков, я не нашел еще места среди современников.
      Смерть игриво толкнула меня в плечо:
      -- Не груби мамочке! Впрочем, я не обижаюсь. У меня праздник сегодня -- забираю тебя!
      -- Не был бы так уверен на твоем месте, -- сказал я. -- Мое дело не сделано, и ты знаешь это. Все же, если меня спасли, значит, такова судьба, и даже ты не можешь идти против нее.
      Задумчиво перебирая русую косу, перекинутую через правое -- девичье -- плечо, Смерть загадочно смотрела на меня глубокими черными глазами.
      -- Да, -- произнесла Она неторопливо, -- Знаю, есть судьба, у нее свои правила. Рок и фатум всегда играют на моей стороне, а судьба -- танк, подминающий и смерть, если взбредет такое в ее металлическую длинноклювую голову. Да, есть судьба. Но ведь есть и несудьба, -- со смаком выговорила Смерть, -- и ты всю жизнь живешь несудьбой, дружок.
      -- Значит, не судьба, -- отозвался я. -- А что это такое?
      -- О, элементарно: есть Судьба, а Несудьба -- все остальное.
      Я долго раздумывал, глядя в страшный своей двойственностью облик; второй раз за пять лет нашего знакомства Смерть показала настоящее лицо. Неужели я где-то ошибся, просчитался? Почему Она так уверена? Ведь дело мое не сделано, я не могу уйти сейчас!
      -- Но если моя смерть как событие уже прошла, то я могу вообще больше не умирать?
      Хрипло рассмеялась Она, и из Ее рта полетели, хлопая крыльями, черные птицы.
      -- Каждый человек должен умереть. И если кому-то удалось обмануть Судьбу, то меня никто не обманет. У меня в руках тысячи и миллионы тысяч нитей, и я знаю все как единственную! Нет, никто не скроется от меня. Видишь, и ты не можешь.
      -- Но ведь в скрижалях Судьбы я числюсь давно умершим? -- попробовал я потянуть время.
      И снова хохотал омерзительный рот, и темнело небо.
      -- Твоя звезда все еще горит, маленький хитрец! Взгляни на небо ясной ночью, и ты увидишь ее так же отчетливо, как свет моих вечных глаз! В Скрижалях ты значишься беглым, и по всей Несудьбе на тебя объявлен вселенский розыск! Большая охота!
      Я стоял на своем:
      -- Я не нашел еще отца, и не уйду, пока не сделаю этого.
      Смерть обняла меня за плечи и захихикала, когда я стал с отвращением вырываться.
      -- Кто тебя спросит, милый? Я просто уведу тебя без долгих разговоров. А дело -- ну, тут уж точно не судьба... Так как, прогуляемся? Покажу тебе свои владения...
      Смерть повлекла меня вперед. Лес, вначале робкий и редкий, понемногу смелел и подступал к нам все ближе.
      -- Знаешь, -- интимным полушепотом говорила Она, -- за пять последних лет я привязалась к тебе. Ты такой забавный. И так смешно не хочешь умирать, как будто это от тебя зависит. И дело у тебя дурацкое. Как же поиск истины? Смысл жизни? В крайнем случае -- деньги, власть, слава... А? Что головой качаешь? Мелко плаваешь, дружок.
      Я глянул на довольную улыбку Смерти:
      -- А сами? Что вам, жалко, если я еще лет пятьдесят побегаю? Удавиться за каждый день готовы! И не лень было пять лет подряд ни одной ночи не пропустить! Сколько за это время можно было бы народу собрать...
      -- Хитренький, -- покачала головой Смерть. -- Еще пятьдесят лет ему, разбежался... Я же говорю, с тобой интересно, вот и хожу часто. С покойничками-то не побеседуешь.
      -- Часто, -- буркнул я, надеюсь, с очевидной иронией. -- За последние пять лет ни разу не выспался! А так, глядишь, лет через двадцать грубить перестал бы, -- оживился.
      -- Хорошего понемножку, -- строго сказала Смерть. -- Разозлили меня эти звери твои волшебные, вот я и пыталась тебя взять, как только случай представится. А не получилось -- в азарт вошла, потом и во вкус. Теперь же у меня идея появилась: я тебя к другим мертвякам не отправлю, а в свои миры поселю, будешь почти как живой. Дело тебе подыщу какое-никакое, чтобы не скучно было. А? Есть у меня забавка на примете -- из льдинок словечки собирать. Надолго хватает! Если "вечность" сложишь, могу оживить ненадолго!
      -- Не смешно, -- грубо сказал я.
      -- Не сердись, -- пропела Она. -- Что переживать? Поздно уже. Просто хотела не силой тебя брать, а чтобы сам пошел -- тебе же спокойнее потом будет. Представь: целую вечность стал бы меня попрекать, что не дала дожить. Неприятно!
      Я молчал, следя за изменяющимся пейзажем.
      Мы шли, и с каждым шагом что-то новое открывалось глазам. Весенний лес давно пройден, упругий ковёр старой листвы сменился камнями; под ноги ложились то мелкая круглая галька, то вязкий песок, то ровные плиты.
      И с каждым следующим пейзажем я заново изумлялся многообразию форм и строгой красоте мертвой природы.
      Шли бесконечными жаркими пляжами, где мертвое море не шевелилось в огромном ложе, и заснеженными полями, где ледяные замки сменялись замёрзшими остовами деревьев среди вечных сугробов.
      Проходили подножиями гор -- и величественные склоны поднимались, маня на вершины, прохладная свежесть которых ощущалась и внизу. Мы пробирались в пещеры -- и перед нами вечно обрушивались и никак не могли упасть переливающиеся сталактиты, а сталагмиты, каменные подобия песочных замков, вырастали под ногами, заставляя споткнуться и лишний раз обозреть свою скрытую от мира странную сущность.
      Пещеры встречались разные. Маленькие уютные, с полустертыми загадочными рисунками -- и сразу хотелось узнать, кто и зачем поселил их на низких сводах; но видно было, что никогда не заходило сюда живое существо и неумелою рукой не украшало стены поразившими его воображение зверями из верхнего мира. И огромные гулкие, оглушающие с первого мига глубоким эхом шагов. Иногда нам попадались на пути холодные подземные озера и реки, и вода в них была черна и неподвижна, потому что некому было нарушить их покой, безжизненны были мокрые недра; только камень, срываясь с потолка раз в тысячу лет, с шумом и взрывом ледяных брызг врезался в блестящую поверхность, подняв волны и прогнав их до всех берегов, -- но уже через пять минут все становилось так же мертво и безмолвно, как было тысячу и будет еще тысячу, а может, и миллион лет.
      -- Если захочешь, это будет твоим, -- шептала Смерть.
      Потом она снова выводила меня на поверхность. Увы, солнца не было в этих мирах, только безбрежное твердое небо, непрозрачное изогнутое стекло, отгораживающее застывшее молчание форм и поверхностей от Вселенной, чье мерцающее дыхание могло потревожить нетленную Красоту. Эта поражающая разум красота, -- которую никогда не увидит человек, потому что не способен представить нечто похожее даже в провидческом сне, -- кружила голову и навсегда прожигала свои контуры в моем заболевающем воображении. Я готов был остаться здесь и плакать, вечно плакать от безумного великолепия этих миров, бередивших душу, наслаждаться до рези в глазах...
      Но я страдал среди этой мертвой красоты. Бесчувственность, безжизненность, полное безмолвие и спокойствие острой болью отзывались в душе и в теле, впиваясь в кончики пальцев и сжимая трепещущее сердце.
      Я шел, и мне становилось хуже и хуже. Наконец я остановился. Голова кружилась, сохли губы, руки дрожали.
      -- Впечатляет? -- спросила Смерть.
      Я только кивнул. От мертвой тишины звенело в ушах.
      -- Красиво? -- допытывалась Она.
      -- Более, чем смогу увидеть, прожив еще хоть тысячу лет, -- напряженно произнес я, облизывая губы.
      -- Ну как, пойдешь ко мне жить?
      -- Нет.
      -- Что?! -- чуть не закричала Смерть. -- Да ты что?! Как смеешь?!
      Дышалось трудно.
      -- Я не смогу здесь жить, -- сказал я. -- Мне больно...
      -- Дурррак! -- в сердцах сказала Смерть, хватая меня за руку и утаскивая за собой.
      Мир вокруг стремительно превращался в покинутый нами лес. Загомонили весело птицы, и аромат свежей зелени наполнил изнемогающие от пыли легкие.
      Я долго, с наслаждением дышал, впиваясь в теплый воздух всем существом.
      -- Дурррак! -- повторила Смерть, внимательно глядя на то, как я возвращаюсь к нормальному состоянию. -- Живой! Тьфу! Даже противно. Ты все равно умрешь, тебе еще понравится. Понятно? Больно не будет. Ведь красиво же?
      Я присел и долго смотрел на тонкие травинки, которые упорно лезли из черной земли сквозь валежник и прошлогоднюю листву, пробиваясь к теплу и свету, вытягиваясь ввысь и вширь, набирая сок и жизненные силы.
      -- Здесь лучше, -- тихо сказал я.
      -- Бол-ван! Так пойдем, я покажу тебе твою жизнь, которую ты так любишь! -- Смерть опять схватила меня за руку и повела вперед. Лес, вначале робкий и редкий, понемногу смелел...
      Мы шли по окраине города. У самой стены теснились деревянные лачуги и развалюхи, чуть дальше толпились каменные, но такие же убогие домишки. Улицы были заполнены грязью и вонью, мусор и отбросы гнили прямо под ногами, полуголые тощие детишки апатично переругивались, кое-кто копался в грязи, измученные женщины, злобно покрикивая на детей и друг друга, развешивали рваное белье.
      Мы прошли десятки таких городов, болезненно поражающих душу грязью и однообразием.
      Потом мы шли через многие битвы, где люди разных народов, даже отдаленно мне неизвестных, с яростью и -- обреченностью -- кидались друг на друга. Текла кровь, слышались стоны раненых, повсюду лежали изрубленные тела.
      Мы прошли сотни битв, схожих друг с другом, как две руки.
      Потом шли просторными дворцовыми коридорами -- и жадные пустые глаза смотрели сквозь нас. Мелькнет иногда удивленно-детский взгляд, вспорхнет, как бабочка, на мгновение, -- и тут же закроется тяжелыми веками, затихнет навеки за мертвыми ставнями, уйдет навсегда в безумную даль, откуда не возвращаются... живыми...
      Тысячи дворцов и замков вставали на нашем пути, одинаковые, как строгие лики святых на потемневших иконах, и ни искры любви, сожаления или прощения не вспыхнуло в их застывшим от времени и до времени взоре.
      Мы шли -- и злобно шипела на ухо Смерть:
      -- Ты хочешь, чтобы это было твоим?
      Я споткнулся и упал носом в мятую траву. Вся человеческая грязь не потрясла меня так, как, наверное, надеялась Смерть. Я не маленький и не слепой, знаю. Но волшебник для того и рожден -- чтобы сделать мир чуточку лучше.
      -- Устал? -- злорадно захихикала Она. -- А теперь я покажу тебе то, что ты получишь, если не согласишься добровольно идти за мною.
      Она снова схватила меня за руку и опять потащила за собой. На этот раз мы пришли почти сразу. Смерть подтолкнула меня к обрыву, и я заглянул туда, за край, с головокружительной высоты. И увидел я там...
     
      ПУСТОТУ
     
      Бездна затягивала, и нельзя было оторвать от нее взгляда. Долго я смотрел туда -- вниз, если бы там был низ, и боль этой пустоты переворачивалась внутри -- если бы там была боль...
      -- Вот оно, мое настоящее царство! -- прошептала Смерть, зачарованно глядя туда, и неизбывная тоска сквозила в Ее хрипловатом голосе. Жадно вглядывалась Она в отсутствие пространства. -- Вот то, что получит каждый из вас... то, к чему я стремлюсь... то, чего я не могу получить, пока вы еще живы... Вот оно, блаженство и мука Смерти...
      Я посмотрел на Нее и увидел слезу где-то в далекой глубине черных пустых глаз, одинокую, как первая звезда в светлом еще небе, как луна среди незаметных звезд, как узкая полоска неба в разрыве туч, как планета в безлюдных просторах космоса, как вселенная в сердце идущего на эшафот...
      И что-то дрогнуло.
      -- Идешь со мной? -- глухо спросила Она.
      -- Нет.
      -- Ну тогда прощай! Может, встретимся -- после конца света! -- Смерть сильно толкнула меня, и я, вдруг задохнувшись, упал вниз.
      "Я не могу умереть! -- подумал я лихорадочно. -- Еще не могу! Я не сделал свое дело!"
      И маленький волшебный ветерок, просвистев у лица, подхватил меня и стал поднимать, уносясь дальше и дальше от бездны.
      Смерть неподвижно стояла, склонившись над обрывом. Может быть, она и сама хотела туда, в пустоту? Возможно. Но продолжала стоять на краю -- то, чего Она хотела, не было Ей дано: Ее дело тоже не было сделано...
     

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     
      С утра мы разошлись по занятиям. Я штудировал толстенное пособие, пытаясь уложить в голове хотя бы несколько способов начертания пентаграммы, но все они почти сразу улетучивались. Через некоторое время я плюнул и стал читать про оживление мертвецов, создание зомби и прочие хоть сколько-то занимательные штуки. За этим занятием и застал меня вдруг вошедший Пери. Магистр, кажется, и сам удивился, увидев меня тут.
      -- Почему не у себя читаете? Лежа на кровати там и все такое? -- он опустил взгляд, близоруко прищурился: -- Обошли пентаграммы? Понимаю, скучновато, но выучить придется.
      Я подумал, что он этот трактат выучил не только текстуально, но, как бы это сказать, книжно, и поэтому с одного взгляда определяет, на какой странице о чем написано. В некотором роде такое знание предмета, пусть совершенно бесполезного, даже восхищало.
      Пери обошел меня, прихватил со стола стопку мелко исписанных листов и направился к входу во внутренние помещения кафедры -- библиотеку и анатомический музей.
      -- Как освоишь терминологию, покопаемся во внутренностях, -- порадовал он напоследок.
      -- То есть как?! -- Я, конечно, слышал когда-то, что у него этим занимаются, но не ожидал, что придется самому лезть в кишки. Пери взялся за ручку:
      -- Что вы взволновались? Живые мертвецы ведь сухие. Как муляжи перебираешь.
      -- Кстати, магистр, а они все-таки живые или мертвецы? -- спросил я ему в спину.
      Он вернулся, оперся ладонями о стол, наклонился и произнес значительно:
      --- Вот! Хороший вопрос. Почему они живые, с чего вы взяли?
      Я пожал плечами:
      -- Ну, они ходят, что-то делают... К тому же вы их так называете.
      -- С чужих слов, значит, -- Пери выпрямился. -- Ну ладно, значит, вот вам и первое задание: ответить, живые они или нет. Дочитаете "Трактат" -- возможно, что-нибудь станет ясно.
      И действительно, чего тут, на кафедре, сидеть? Пери исчез в другом помещении, аккуратно прикрыв за собой дверь, а я поднял фолиант, зажал подмышкой и вышел в коридор. По одну сторону тянулись двери аудиторий и кабинетов, с другой -- голое пространство колодезного холла, огороженное парапетом. Высокий свод галереи поддерживали квадратные колонны, стоящие через четыре шага, они арками уходили в потолок, и с них свисали на цепях тяжелые люстры, которые, впрочем, редко зажигались все, обычно горели одна-две из шести. Любят у нас в замке мрак и тени, ничего не скажешь. Или свечей жалеют? Я подошел к ограде, выглянул. Узкие окна начинались только здесь, на третьем этаже, как раз напротив меня, утреннее солнце вливало в них свои лучи, и колодец холла пересекали наискосок столпы света. В них поблескивали пылинки. Они как будто двигались кругами, вернее, спиралью, пылевой поток образовывался где-то внизу, на полу, рядом с квадратами упавшего света, шел вдоль стен, огибая углы и поднимаясь. Я еще высунулся, всматриваясь в самый центр спирали, чьи кольца то попадали в наклонные лучи света, то будто пропадали, но скоро появлялись вновь -- на новом витке.
      -- Решил прыгнуть? -- прозвучал рядом сухой голос, и я чуть взаправду не свалился. Вцепившись пальцами в парапет, застыл, потом медленно обернулся. Хоть произнес Эмир это не насмешливо, а сердито, как говорил обычно, издевка чувствовалась.
      -- Пройди на кафедру, -- отрывисто велел он и пошел впереди. Я поплелся следом, соображая, не улизнуть ли. Разговаривать с отцом сейчас совершенно не хотелось. О чем, зачем?
      Толкнув дверь, Высший маг указал на сиденья за партами, но я остался стоять. Он прошагал к доске и обратно, закрыл дверь. Я не снимая защит чувствовал, что его душа заперта на все пуговицы, наглухо. Мы стояли друг против друга, как два бастиона, две одетые в камень башни. Затем Эмир отодвинулся, простучал кончиками пальцев по истертой черной столешнице ближайшей парты.
      -- Меня интересует два момента, -- произнес он. -- Почему ты меня так ненавидишь и зачем занимался со мной, если все равно все делал сам?
      -- Неправда, -- сказал я.
      -- Что именно?
      Я замолчал.
      -- Четыре года я бился с тобой, но ты не мог освоить простых вещей. Элементарных. Поставить качественную защиту... отбить удар... А вчера? У тебя никогда не хватало энергии, ты был пуст. Что случилось?
      Я не стал рассказывать, что большая часть моих сил уходила на... да на защиту же! От него. Меня просто убивала его бесчувственность! Да, я эмпат, но когда вместо эмоций слышу... Это сложно объяснить. Чувствуешь -- значит, принимаешь, ловишь некие, что ли, волны, впускаешь в себя и сам начинаешь колебаться в такт, становишься ими, они проницают целиком все твое существо, ты превращаешься в них, в чувства другого, в самого его, видишь его глазами, думаешь его мыслями, живешь его душой... Конечно, все в той или иной степени видят и даже ощущают то, что чувствуют находящиеся рядом, но преимущественно это проекция собственных эмоций на чужие, грубо говоря, сочувствие -- когда видишь, что человек чувствует, и возбуждаешь в себе такое же чувство из собственного арсенала, при этом оставаясь при своих ощущениях. А я полностью превращаюсь в другое, для меня нет чужого. И сохранять себя в конце концов приходится этими всеми защитами. Хотя слияние с внешними эмоциями -- не смертельно, это просто моя суть. А вот бесчувственность... как если бы ты потянулся пощупать пальцами что-то, а тебе отрубили кисть. Мне то есть. И Эмир еще хочет, чтобы я при нем что-то делал? Да я упаковывался в защиты так, что едва мог дышать! А он даже не замечал ничего.
      -- Наверное, вы были плохим учителем, -- выдавил я.
      Он вспылил:
      --- Щенок!
      Я отшатнулся:
      -- Магистр!..
      Высший маг быстрыми шагами отошел к висящей на стене черной доске, встал там, так что между нами оказалось несколько парт.
      -- Уверен, инцидент не повторится, -- бросил он оттуда. -- Твоим способностям применение найдется. Ступай и не попадайся мне на глаза, если хочешь доучиться.
      "Надо его предупредить, предупредить, -- я вышел, передразнив про себя принцессу. -- Вот и попробуй!"
      Ярость, желание объяснить, злость, бессилие -- меня распирало, как бочку с перебродившим вином, еще немного -- и я бы взорвался. Найти бы только...
      -- А, Юхас! Ты весьма кстати. Проводи-ка меня до кабинета.
      Да, сюда не выплеснешься... Я позволил ректору подхватить себя под локоть и увлечь к лестнице. За стариком следовала целая процессия, и отказаться не было никакой возможности. Тем более что я сразу углядел знакомую внешность рядом с ассистентом Олафом, который шествовал, изображая озабоченность и важность одновременно, впрочем, подобное сочетание не редкость для лиц средней высокопоставленности. Именно такое было и на плоховато выбритой физиономии городского головы -- он мелкими шажками поспевал вслед Олафу, едва не наступая тому на полу мантии. Между ними, низко опустив голову, двигался мальчишка, его мы с Линдой спасали как-то ввечеру, эдак с неделю тому. Позади шли двое стражников и еще трое парней. Не уверен, что те же, которые задирали пришлого бродяжку, но почему-то мне сразу показалось: они. Пацаны были бледны, под покрасневшими глазами залегли тени, вовсе несвойственные их возрасту, щеки одного носили следы слез.
      В кабинете магистр Арбин гостеприимно обустроил голову на диване, мальчишки рядком сели тут же, стражники, в нагрудниках из пришпиленных к кожаной основе металлических пластин, с непроницаемыми лицами встали по краям, с алебардами на изготовку. Не надо было быть великим эмпатом, чтобы почуять их страх. Тут ведь колдовство, не хухры-мухры. И сам ректор.
      Перед дверями переминались с ноги на ногу два гонца со свитками. Ректор кивнул на них ассистенту Олафу: "Займитесь", принял послания, пока пропускал в кабинет процессию, и затем вошел внутрь. Меня он определил в то же кресло, что и в прошлый раз, я оказался к гостям боком и почти не видел их. Потом Арбин сел на свое место -- сиденье было повернуто к столу, -- сцепил пальцы и произнес:
      -- Так я вас внимательно слушаю, уважаемые. Вижу, не просто так зашли, не чаю попить.
      Голова был дородным мужчиной, однако двигался на удивление быстро. Он вскочил и, прижав руки к груди, просеменил к столу:
      -- Вашвшебство, все-то вы видите! Вот балбесы, -- он махнул в их сторону и вернул кисти в исходную позицию, между двумя колбасками меха, которыми был оторочен ворот его в остальном довольно скромного камзола из коричневого домотканого полотна. -- Да если б только они, вашвшебство, можно было б подумать, что шалят мальчишки, всякое ж бывает... -- тут он скис, спал даже как-то с лица и чуть не шепотом заговорил: -- Один талдычит: огромный, ростом с двух взрослых. Другой -- будто бы маленький, обычный, как ребенок, а головища -- во! -- мужчина поставил ладони возле ушей, а потом раздвинул их чуть не на метр. -- Третий бает, словно у него и вовсе две головы. Но все сходятся, вашвшебство, что зубы имеет зверь огромные, а глаза светятся. Я б вас никогда по такому поводу обеспокоить не посмел, ведь вроде никого же не покусал? -- он оглянулся на мальчишек, и недоросли дружно помотали головами. -- То исть доказательствов существования никаких вроде бы. Ан нет! -- и голова с гордостью за свое умение соображать взглянул на Арбина, который, в свою очередь, дружелюбно и со вниманием смотрел на чиновника. -- Овощи ворует! Вот кто бы подумал? -- и мужчина с искренним недоумением развел руками. -- Больше всего, торговцы говорят, тыквы любит...
      Тут я чуть не расхохотался, однако сумел сдержать неуместный теперь смех.
      -- Не скажу, что раньше не тащили, без этого никак, но нынче совсем другая картина пропажей, -- голова чуть поклонился, показывая, что изложил проблему.
      -- Ведь вы хотите сказать, что в город забрела некая тварь, которая может быть опасной для горожан?
      -- Да как же "может быть", когда уже тащит! И тыквы, и прочий овощ, и покрывало, что служанка дорогого начальника стражи вывесила на просушку у ограды, и прочее всякое тоже! -- голова даже покраснел от возмущения.
      -- И вы хотите, чтобы я как представитель магической общественности разобрался с опасностью для жизни и имущества горожан? -- уточнил ректор. Голова молитвенно сложил толстые пальцы:
      -- Все-то вы видите, вашвшебство! Для имущества! Не то вдруг вампир какой-нибудь?
      -- Ведь, наверное, надо лучшего специалиста? -- прищурился дед. Голова важно кивнул в подтверждение -- раз, и другой, и третий для верности.
      -- Самоинаилучшего, -- подтвердил он. -- А недорослей я вам оставлю для дачи показаний, ну чтоб поведали, значит, где и когда видели, и как злодейская нежить повадки свои проявляет.
      Магистр Арбин поднялся, приблизился ко мне, положил мне руку на плечо:
      -- Так вот вам маг.
      Голова аж подпрыгнул:
      -- Студент, вашвшебство?!
      -- Лучший специалист как раз по умертвиям, что вас беспокоит, уважаемые, -- строго проговорил ректор. -- Другого такого во всем мире не найдете. К тому же вы обстановку знаете...
      -- Да, да, магистр, да, да, -- голова попятился, кланяясь. -- Так недорослей вам нынче оставить? -- он допятился до дивана, где жались испуганные бледные пацаны, и отвесил крайнему легкую затрещину.
      Дед посмотрел на меня. Я пожал плечами.
      -- Пусть подождут внизу, -- распорядился магистр Арбин.
      Просители поднялись. На пороге возник ассистент Олаф, вопросительно глянул на ректора, посторонился, пропуская гостей. Голова в сопровождении стражников бодро выкатился.
      -- Проводи молодых людей, Юхас скоро спустится и поговорит с ними, -- сказал дед. Ассистент молча увел мальчишек. Как только дверь закрылась, я поднялся:
      -- Магистр Арбин...
      Старик вернулся за стол, взял один из запечатанных свитков, сломал печать.
      -- Ведь ты узнал нашего подопечного? -- спокойно произнес он.
      -- Вы думаете, это все проделки того мальчишки? -- Я, собственно, когда голова рассказал про кражи, и сам так решил.
      Ректор углубился в чтение. На некоторое время в кабинете стало тихо. Огонь в камине не горел, ставни были открыты, яркий дневной свет вливался в окно прямо на бумаги Арбина. Я помялся, не зная, можно ли идти или старик еще что-нибудь скажет.
      Магистр дочитал, положил письмо, и оно свернулось в трубочку.
      -- Вампиры не едят тыкв, -- сказал он.
     
      Когда я ввалился в келью, утомленный беседой с исходящими страхом мальчишками, отдохнуть мне не дали. Только я лег -- вдвинулись в комнату сразу следом, будто поджидали в коридоре, оба близнеца, впереди Кир с книжкой наперевес, Роман скромно маячил за плечом брата. И незаметно тут же образовались и Эрл с Мусей, я даже не заметил, как они вошли.
      -- Что нужно, ребята?
      Они рассосались между деревьями, задирая головы, трогали раскинутые над ними ветки, трепещущие листья, вдыхали аромат распущенных белых цветков. Один Эрл подсел ко мне на сундук, вежливо приподняв тюфяк с бельем.
      -- Говорят, в городе вампир завелся, -- как бы между прочим произнес он, поглядывая на сокурсников.
      -- Кто говорит? -- сердито дернулся я.
      -- Виннес! -- Кир выбрался из сада, потопал, стряхивая с подошв землю, опустился на корточки, раскрыл свою книгу: -- "У них очень много имен -- вампиры, вурдалаки, упыри, ламии. Но под ними скрывается одно и то же существо, немертвая тварь, рыщущая в ночи в поисках утоления жажды крови. Они обладают множеством способностей, благодаря которым превосходят человека. Но главная их сила заключается в нашем неверии в них. Истории про вампиров человек, мыслящий рационально, считает чистой выдумкой. На это они и рассчитывают. Они наступают. Каждую ночь их становится все больше. Они проникают в города, превращают в себе подобных целые деревни. Война за наше будущее идет прямо сейчас, а вы лишь уперто повторяете: "Этого не может быть". Задумайтесь на мгновение, отбросьте всю эту цивилизованную чепуху. Довертись своим инстинктам. А вдруг все это правда?! И тогда, когда однажды ночью один из них постучится в вашу дверь, вы будете знать, что делать".
      -- А, -- только и сказал я.
      Роман отобрал у брата книгу, пролистал, ткнул пальцем:
      -- Вот еще, -- и зачитал: -- "Прежде всего, вампир немертв. Это значит, что он или она не мертв или жив, а живет в неопределенности между этими двумя понятиями. Большинство его органов уже не функционирует, так, например, ему совсем не нужно дышать. Однако сердце и мозг продолжают работать. Вампир должен пить кровь живых существ для поддержания в форме своего организма. Выпитая кровь также придает ему силу и способности, которые утрачиваются, если вампир голоден и ослаблен. Если вампир не потребляет нужное ему количество крови, его кожа начинает показывать признаки распада, схожие с нашим старением, но только во много раз быстрее. Голодный вампир наиболее уязвим, однако только что насытившийся представляет максимальную опасность".
      Затем он сунул руку за ворот мантии, вытащил и продемонстрировал черный шнурок:
      -- От кровососущих ладанка с чесноком и можжевельником, и паленой собачьей шерстью, лучше всего отваживает.
      -- Ребята, вы... в себе?
      -- Ну это тебе, Юхас, легко, ты запретной магией умеешь, а мы-то! -- возмущенно воскликнул на это Кир. Сегодня он был какой-то совсем взъерошенный, как будто его сунули под одеяло и долго пинали, а он отбивался: короткие патлы так и торчали в разные стороны совершенно без какого-либо порядка.
      -- Владеешь, -- поправил брата Роман.
      -- Да без разницы, нам теперь пропадать, что ли?!
      Застенчивый Муся молча завернул рукав, и я увидел, что его руку от запястья до локтя покрывают накрученные на манер браслетов цепочки с амулетами. Я застонал.
      -- Вы же в Школе, здесь все в безопасности!
      -- Да? -- вскричал вдруг Роман, и Эрл вздрогнул. -- А что вампиры уже под стенами, никого не волнует? Заперлись тут, и думают, что беду мимо пронесет? Каждый настоящий волшебник должен встать на борьбу со злом, а не отсиживаться в норах! Мы для чего сюда поступили, чтобы смотреть, как люди в геенне огненной пропадают, или сражаться на стороне добра? Мы, в конце концов, маги или трусливые людишки?
      -- Чтобы учиться! -- сказал я, но меня не услышали.
      -- Точняк, -- одобрил Кир. -- Я б так клево не загнул.
      -- Ведь ребята правы, -- повернулся ко мне Эрл. -- Ректор бездействует, общественность молчит, а угроза растет. Надо подготовиться к последней решающей битве.
      Мысленно я поставил против Виннеса еще одну галочку.
      -- Ну-ка, что там наплел этот прихвостень?..
      Они не успели ответить, потому что постучали.
      -- Да! -- крикнул я.
      Дверь приоткрылась, в щель скользнул Подлиза.
      -- Можно? Шел это я себе мимо, вдруг слышу -- такие голоса... Дай, думаю, зайду, что дельное скажу...
      Что меня всегда в нем раздражало, так это его манера смотреть, втянув голову в плечи и изогнув шею, он как будто вечно подглядывал снизу вверх в замочную скважину.
      -- Вот и прошел бы мимо, -- буркнул я.
      -- О, как сердито мы умеем говорить! -- захихикал Виннес, приближаясь. Мальчишки осторожно разошлись подальше, за деревья. Подлиза оглянулся на них с усмешкой, затем перегнулся через стол, наклоняясь ко мне: -- Завернул проститься, а ты грубишь...
      -- Куда вы? -- пискнул Муся из угла.
      Виннес проигнорировал вопрос. Встал, сутулясь, поднял посох, который притащил с собой, оперся о него, сказал, покачиваясь:
      -- Ты, Юхас, напрасно не веришь ребятишкам. Не знаешь обстановки, обстоятельств не ведаешь.
      -- Ты, что ли, знаешь? -- я сел.
      -- Знаю, -- хихикнул Виннес. -- Все же сползай на донжон, там парапет высокий, не сдует. Погляди в сторону океана. Поднимись, не пожалей сандалет, ребятишки проводят, они уже посмотрели, -- он оглянулся. Первокурсники потупились, Эрл вовсе скрылся в тени апельсинов. Виннес понизил голос: -- Увидишь свечение, что полушаром стоит над домами. И в нем пропадают люди. Зайдут -- и сгинут. А? Представляешь такое? Раз -- и все. Нету человечишка. С потрохами исчез, кончился. Ну, что скажешь, черный плащ?
      Все это было для меня новостью. А он, посмотрев исподлобья, добавил:
      -- Я там был.
      -- Нет! -- вскрикнул Эрл.
      -- А то, -- улыбнулся довольный произведенным эффектом Подлиза. -- Зашел, обсудил кой-чего и вышел. Как вот к тебе, дружочек, поболтать забегаю, -- он кивнул Роману, который теребил шнурок ладанки. -- И даже до кой-чего договорился с ним. Кой-чего купил у него, у Черного-то вашего. -- Виннес резко наклонился ко мне, прошипел: -- Отца купил. Эмир теперь у меня... -- он выбросил вперед руку, медленно сжал пальцы так, что костяшки побелели. Затем выпрямился, скривившись: -- Сделка еще не состоялась, сегодня как раз ухожу, завернул вот попрощаться. Может, не свидимся больше. Снова туда направляюсь, плату несу, товар получать.
      -- Гнида! -- я вскочил.
      Он прищурился.
      -- Запомню. Знаешь, что я продам ему? Тебя. -- И, хихикнув, Виннес подхватил посох за середину, быстро вышел вон.
     
      Я бросился за ним.
      -- Что он сказал, Юхас? -- крикнул вслед Эрл.
      В дверях я столкнулся с Линдой, которая как раз входила. Она растопырила руки:
      -- В чем дело, на тебе лица нет, девятый вал!
      -- Пусти, я его убью! -- я безуспешно пытался вырваться из Линдиной хватки.
      -- А ну, салаги, помогайте, держите! --- Черноглазая, впихнув меня в комнату, закрыла дверь. -- Членовредительства здесь только не хватало...
      Они усадили меня на сундук, придавили. Я обмяк. Действительно, чего тут? Эмиру никто повредить не в силах, три года экзамены состояли из попыток студентов хоть головную боль Высшему магу устроить, но все усилия оказывались напрасными. Он ведь кремень, скала, бесчувственный чурбан, ему что в лоб, что по лбу, любые атаки стекают с его защит, как с гуся вода...
      -- Ну, и что у вас произошло? -- как только я перестал сопротивляться, Линда отошла, уперла руки в бока и пронзительно оглядела всех. Первокурсники заерзали, стали оглядываться на меня.
      -- Виннес заходил, -- произнес наконец Роман.
      -- Акулий потрох? Ну, и что наговорил?
      Юноша честно ответил:
      -- Мы не знаем. Не расслышали. Что-то про Высшего. Ему вот, -- кивнул на меня. -- А так всякое про... в общем, о том, о Черном.
      Ведь и верно, можно сходить на башню, посмотреть, правду ли сказал Виннес. Хотя и так было ясно, что не врал, к чему? Я собрался подняться, но только пошевелился, как они снова навалились на меня.
      -- Сначала пообещай, что не будешь убивать мерзкого Подлизу! -- велела девушка, держа меня за плечи.
      -- Линдик, не дури! -- я дернулся раз, другой -- и добавил: -- Сейчас не буду. Пойдешь со мной?
      -- Куда? -- немедленно перестроилась моя тетка. -- Только Оле кликну, а то Рыжая киснет с утра.
      Они меня отпустили, и я встал, поправил мантию.
      -- Можно с вами? -- робко спросил Эрл, нервно комкая пальцами ворот. Я кивнул.
      Вышедшая из своей комнаты принцесса действительно выглядела невесело. Пока мы пересекали по извилистой тропинке сад от монастыря к замку, я взял Рыженькую за лапку:
      -- В письме что-нибудь неприятное?
      -- Да я, признаться честно, и не читала, -- пробормотала она. -- Все важное уже Подлиза рассказал. Ничего нового его величество мне не сообщат.
      Закатное солнце пронзало листву, длинные копья лучей прорезали темный воздух между деревьями. Большей частью тут росли огромные старые тополя. Теперь листья на них уже пожелтели, кое-где посохли и скукожились, хотя погода стояла еще теплая, можно было ходить в одной рубашке. Кора на толстых стволах потемнела, ее пересекали глубокие трещины.
      Когда мы проходили по пятому этажу, дверь в кабинет ректора открылась, оттуда, сопровождаемый Олафом, вышел гонец в королевских цветах, еще совсем юный рыжий веснушчатый паренек. При виде его Оле высвободила ладошку из моей руки, бросилась вперед:
      -- Любезный друг Джаред! Подождите-ка меня внизу, в холле, мы имеем до вас важную беседу. Вы ведь не будете возражать, ассистент Олаф? -- добавила она, взглядывая на того.
      -- Пусть, пусть, -- донесся из кабинета голос ректора, и старик появился на пороге. -- Юхас, зайди на минутку.
      Магистр Арбин вернулся к столу, сел, притянул к себе чистый лист, сложил его пополам, еще раз пополам, разрезал, взял четвертушку, обмакнул перо в чернила:
      -- Ведь разрешение забыл выписать. Теперь вот привратник выпустит. Не то пришлось бы снова через стену лезть, а специалисту оно вроде несолидно, -- чуть улыбаясь, дед передал мне бумагу со своей короткой, но размашистой подписью. -- Когда идешь?
      -- Как только стемнеет, -- я со смущением принял кусок пергамента. Если бы Арбин не вспомнил, я бы и двинулся привычным путем! Подставил бы старика. Он и перед Эмиром меня выгородил -- хотя теперь отец еще больше на меня взъелся, -- так что с моей стороны было бы черной неблагодарностью подвести ректора.
     
      На самый верх вела узкая лесенка, мне пришлось идти боком, и первокурсники тоже поднимались плечом вперед, только девушки шагали ровно. Полтора десятка крутых ступенек в давящей толще камня -- и сильный ветер ударил в лицо. Я закашлялся и отвернулся, продвигаясь вперед. Здесь было очень холодно. Поежившись, я плотнее запахнул мантию. Волосы мгновенно растрепались, били по щекам от каждого нового порыва.
      Высокие зубцы окружали площадку метров в семь диаметров, а то и больше. Мы разошлись по окружности. Высота обескураживала, мы как будто взлетели под самые облака, казалось, до расплывчатых белых куч, протянувшихся в небе, можно дотронуться кончиками пальцев. Оле, прикрыв лицо рукавом, покрасневшими глазами вглядывалась в побережье. Я подошел к ней. Позади Школы, за обрывом, изрезанные трещинами скалы начинали громоздиться друг на друга, постепенно поднимаясь туда, к пикам гор, которые почти сливались снежными вершинами с облаками, и мне почудилось, что мы стоим наравне с этими далекими вершинами, даже, может, еще и сверху на них смотрим.
      А впереди раскинулась Элфиния, сходящая отсюда, с предгорий, к самому океану. И теперь я видел его -- широкую серую полосу вдоль горизонта, который вдруг опустился куда-то, одновременно убежав еще дальше. Там, между водой и лесом, видны были черные башни и золотящиеся в лучах заходящего солнца шпили.
      -- Как он называется? -- спросил я у принцессы. Она из-под ладони всматривалась куда-то правее.
      -- Что? -- она вздрогнула и обернулась. -- Ах это. Зарана, один из крупнейших портов страны, ежегодно через него проходит до пятисот тонн грузов, из них пятьдесят процентов приходится на шелковые и шерстяные ткани и красители для них, уголь и ценную красную древесину, а также...
      -- Вон оно! -- крикнул Кир, протягивая руку вперед. Мы уставились туда, куда он показывал. На дальней окраине нашего городка, вырастая, словно мыльный пузырь, из-за далекого конька ратуши расходилось сине-голубое мерцание, холодное, как лед, с красными прожилками, которые дрожали и переливались, извиваясь, исходили из невидимого нам центра и таяли по краям светящегося шара.
      -- Оно растет! -- воскликнул потрясенный Эрл, и я сквозь свои защиты уловил всплеск его растерянных чувств. -- Вчера едва кусочек был виден, а теперь оно выше крыши!
     
      "Впрочем, для традиционной сказки подобная ориентация достаточно характерна. Как верно замечает магистр Фрей в эссе "Варкалось. Хливкие шорьки..." ("Все тенали бороговы...", Каттнер, Мур), "так называемые "чудеса", заполняющие страницы сказок, как правило, приходят извне и проявляются все больше как неожиданная трансформация или неадекватное функционирование объектов материального мира (лягушка превращается в принцессу, королевские замки появляются и исчезают по мановению волшебной палочки, ковер-самолет позволяет своему владельцу оторваться от земли, золотое яблочко катится по блюдечку и открывает взору своего обладателя чудесные видения etc.). Личность сказочного героя (чудотворца, соучастника или очевидца) при этом не претерпевает никаких изменений, его логика остается прежней, восприятие мира -- неизменным и непрерывным"".
      Дописав, я раздраженно швырнул перо на пергамент, и оно слетело на пол.
      Тут же свистнул сквозняк -- холодом по босым ногам, -- и перо легло передо мной. Взяв спасенное орудие письма в зубы, я погрыз его сердито. Мысль, венчающая эссе -- из которого я только что списал цитату, -- поразила меня категоричностью: "Чудеса возможны, но только для "человека совершенно иного типа, чем Homo Sapiens"".
     
      Принцесса ворвалась в мою келью, словно оранжевый вихрь, рыжий тайфун, буря на солнце.
      -- Мою армию! -- вопила она, потрясая пергаментом, чьи края загибались и расправлялись, вслед за резкими движениями руки ведьмы. -- Нет, вы подумайте только, мою прекрасную обученную армию, пятьдесят тяжеловооруженных воинов и двести пятьдесят единиц маневренной пехоты!!!
      Следом вбежала Линда, она схватила подругу и скрутила воплощенное бешенство, как и меня накануне. Я отобрал письмо и заглянул в свиток. Там было очень коротко: "Любезная дочь, передаем вам свой высочайший наказ: сидеть в Школе и не высовываться за стены ни в коем случае. С любовью, ваш досточтимый отец, его величество король Элфинии и прочая, прочая".
      -- Но тут ни слова про армию, -- сказал я принцессе. Линда едва успела перехватить руку Рыжей.
      -- Конечно, в том-то и подлость! -- завопила Оле. -- Интриганы и завистники! Три года я тренировала солдат, изучала тактику и стратегию и собственноручно водила в бой недотеп и растяп! И что теперь? Мою армию -- в зубы какому-то поганому Черному магу на верную гибель?! Да они у меня там все кровавым поносом ходить каждый день станут, пока не подохнут, вывернувшись наизнанку! Начиная с любимого отца и кончая последней посудомойкой! Они у меня все!..
      Линда ловко заткнула подруге рот. Я смотрел на принцессу растерянно:
      -- Оле, ты... ты что? Как ты можешь так говорить?..
      -- Только не красней, девятый вал, а ты думал, она одним гекзаметром изъясняется? -- Линда сдула упавшую на глаза прядь. -- Пока ты тут бумагу марал, она с гонцом от короля перетолковала. -- Я содрогнулся, представив, как это могло быть. -- Ну и вот. Этот акулий плавник, как оказалось, намерен ее армию кинуть на нашего Черного, ну этого, как его там, якорь ему в глотку! Короче, ты понял.
      -- Рыжая, зачем тебе армия, да и откуда она у тебя? -- осторожно спросил я. Оле, вырвавшись от Линды, ответила сердито:
      -- Как будто вчера на свет родился, право слово. Хоть я и тринадцатая, а все же принцесса. У нас во дворце, знаешь, не пирожные целый день кушают, не менуэты водят по балам. Нормальные рабочие будни. Кого-то подсидели, кого-то сместили, отравили, закололи, переворот, опять же, круглосуточно маячит на горизонте, висит, как дамоклов меч. Мне жить хочется, я карьеру еще не начала даже.
      -- Ты же хотела стать магом, -- напомнил я.
      -- И теперь собираюсь. Однако всякое может случиться. Вдруг одна останусь из всего семейства, кто тогда о государстве позаботиться?
      Линда за спиной подруги покрутила пальцем у виска. Я махнул рукой.
      Мы помолчали.
      -- А кстати, черноглазка, этот амулет мирэновский, ну, который Эмир Виннесу отдал, -- он что означает? Что за рисунок?
      -- Я знаю? -- беспечно отозвалась моя тетка. -- Линии какие-то... Никогда не интересовалась.
      Принцесса вдруг подняла голову, лицо ее было напряженно-злым:
      -- Все, ваше величество, последнее ваше послание переполнило чашу моего терпения. Юхас, ты сегодня вечером идешь в город? Я с тобой.
      -- Но...
      Она отмела все возражения мановением руки:
      -- Решено. Дай перо и чернила, будь столь добр, и чистый пергамент.
      Переглянувшись с Линдой, я указал Рыжей на стол, где лежало все, что она просила. Принцесса придвинулась, взяла погрызенное мною перо, и стала быстро и аккуратно писать, -- иногда макая его в чернильницу, погружая так глубоко, что кончик постукивал о дно, --бормоча:
      "За номером следующим от числа шестого начального месяца осени, в Высшей школе магии, общежитие, от ее величества принцессы Олеаны Элфинийской к его величеству королю и владыке Элфинии Зигурду Симониду Элфинийскому Третьему протест. Любезный отец и король мой! Тринадцатая дочь ваша Олеана имеет честь довести до вашего сведения, что она категорически против использования ее собственных военных частей в готовящейся без ее ведома операции по поимке какого-то черного мага..."
      Линда, которая внимательно следила за подругой, остановила Оле.
      -- Считается, что мы ничего о нем не знаем, -- напомнила она. Принцесса подняла голову:
      -- Верно...
      Отбросила этот лист, схватила новый -- на середине лежала целая стопка, приготовленная мною для диплома, -- и начала снова выводить: "За номером следующим от числа такого-то...", но прервалась, скомкала пергамент и со словами: "Да катись оно все к чертовой бабушке!" на чистой бумаге написала: "Если что случится с моей армией, отец, замуж за латийского придурка не пойду, и делайте что хотите со своей внешней политикой, хоть жопой ее ешьте". Свернула трубочкой и побежала в комнату, чтобы запечатать послание.
      -- Гонец ожидает в замке, -- пояснила она. -- Сейчас я его проинструктирую, что говорить...
      Мы с Линдой остались сидеть, разинув рты.
     
      Пока мы с Линдой потрясенно пялились друг на друга, прокручивая про себя выражения, в которых Оле закончила письмо (не то что бы они сами по себе были для нас внове, особенно для Линды, которая проплавала с пиратами детство, да и теперь каждое лето хоть месяц да проводила на корабле кого-нибудь из старых знакомых, но принцесса даже черта помянуть себе никогда ранее не позволяла, что уж говорить про его бабушку или подробности человеческой физиологии), в дверь постучали. Я вздрогнул. Кажется, скоро этот звук станет вызывать у меня одни неприятные эмоции.
      -- Открыто! -- крикнул я.
      Это оказались опять первокурсники. Впереди Кир, за его плечом, как всегда, Роман, следом робко, но целенаправленно вдвигаются нервно теребящий ворот мантии Эрл и смущающийся молчаливый Муся.
      -- Ну, что еще? -- отрывисто поинтересовался я. Их сплоченное появление настораживало. И подозрения, увы, оказались не напрасны. Меня стало потряхивать от владевшей ими взбудораженности, пришлось прикрыться.
      -- Нас тут не подслушают? -- начал Кир. -- Мы хотим кой о чем перетереть с тобой, Юхас.
      -- Не помешаю? -- привстала Линда. Ребята дружно занекали. Тогда черноглазая ухмыльнулась во весь рот:
      -- Дверь закройте, может, и не подслушают.
      Кир обернулся со свирепым видом, мгновенно залившийся краской красавчик, стоящий ближе всех к выходу, спешно захлопнул дверь. Убедившись, что закрыто плотно, Кир кивнул брату:
      -- Давай, мозгляк.
      И Роман "дал". Линде хорошо, она завалилась за мою спину и там, закусив края одеяла, тихо хохотала, икая от удовольствия. А я мог только слушать...
      -- В мир пришло зло. Огромное, страшное -- и бесконтрольное. Впервые за многие и многие годы появилась сила, которая бесповоротно встала на сторону зла. Которая дерзнула бросить вызов могуществу Лиги и всему волшебному миру. Попирается авторитет королевской власти, игнорируется магическое сообщество! Пропадают и погибают сотни людей! Уничтожаются целые армии!
      -- Бездействие Лиги странно, -- пустился он в рассуждения, -- ведь угроза очевидна. Тот, кто провозгласил себя выше Высшего мага и встал на Темную Сторону, влияет на события в мире, даже не участвуя в них. Его власть пробуждает рассеянные повсеместно, но дремавшие дотоле темные силы. Под самыми стенами Высшей школы магии оживает кладбище и упыри лезут из могил, пугают невинных людей, детей, женщин, пьют их кровь и едят их плоть!
      -- Голубчик, ты о чем? -- попытался встрять я, но попытка провалилась. Романа несло.
      -- Истории известны подобные примеры, когда мир находился на грани гибели, когда ему была уготована печальная участь быть полностью уничтоженным или -- что еще страшнее -- попасть в вечное рабство. Вспомним великого Саурона! Одного этого имени достаточно, чтобы вековой ужас всколыхнулся в каждой свободолюбивой душе! А теперь еще он! Магов уничтожить, а людей подчинить своей страшной воле жаждет этот Черный! Реки крови, горы мертвых тел, слезы и проклятия оставшихся на свое горе в живых -- вот то, что нас ожидает!
      -- Неужели мы будем равнодушно взирать, как это исчадие ада убивает наших детей и бесчестит наших жен? -- добавил Муся и, покраснев, спрятался за Кира, который, расправив плечи, прикрыл приятеля.
      -- Какие жены и дети, вы еще только первокурсники! -- не выдержал я снова.
      -- Обобщение такое. Фигура речи. Имеет право на существование? -- пояснил Эрл.
      Снова выскочил Роман:
      -- Неужели мы спокойно отдадим в его грязные руки свои души?! Неужели мы добровольно наденем рабский ошейник и пойдем за ним, как покорные псы?!
      -- Да вас никто и не зовет, -- опять попытался я достучаться до них. И тут вступил Кир, он отодвинул брата и крикнул:
      -- Над миром нависла угроза! Долг каждого настоящего волшебника -- дать отпор гнусным замыслам воплощения Зла! Скажем "Нет!" насилию и рабству! Помешаем воплотиться его черным планам! Как один, поднимемся на борьбу со Злом и одолеем его в жестокой битве!
      -- Объединимся на борьбу с Титаном Мрака! -- поддержал его Роман.
      Я уже просто смотрел на него. Спокойно, молча.
      Роман сбился с темпа и дальше говорил все тише, постепенно сходя на бормотание:
      -- Надо создать орден рыцарей, которые в неравной борьбе уничтожат Вселенское Зло! Каждый настоящий волшебник... тайный орден... для защиты людей от чудовища...
      Кир снова отодвинул брата:
      -- Я сам видел вампира, ты это зря, Юхас, нос-то воротишь.
      -- Сомневаешься, -- шепнул Роман.
      -- Да какая разница, -- отмахнулся Кир. -- Короче, мы не хотим сидеть за стенами и наблюдать, как какой-то черный гад громит наш мир. Ясно?
      -- Вас в школе разве не учили, что черных магов не бывает? -- спросил я. -- Что первый закон, изданный Магической лигой, отменял деление по цвету?
      Теперь выступил Эрл. Вытянув шнурок амулета и теребя его дрожащими пальцами, он заговорил быстро, запинаясь иногда от волнения:
      -- Пойми же, Юхас, долг всякого честного гражданина -- встать на защиту отечества. Черный -- угроза всем. Это очевидно. Ты разве не слышал, что говорил Виннес? Может, он тебе сказал меньше, чем нам? Мы не можем стоять в стороне, когда будущего у страны, а наверняка и у всего мира, может просто не быть!
      -- Вся Школа может, а они нет, -- простонала Линда за моей спиной, давясь одеялом.
      Я понял, что проигрываю в убедительности, тем более что осведомленности мне действительно не хватало, и спросил:
      -- Ладно, а я-то тут при чем?
      Эрл начал заикаться от волнения, и вновь главную линию взял на себя Кир:
      -- Стань магистратом нашего ордена и учи нас запретной магии, --- без обиняков предложил он.
      -- Магистром, -- прошипел сзади Роман.
      Я упал с сундука, а Линда прекратила смеяться и подняла лицо:
      -- Вы что, рыбьи кишки, хотите, чтоб Юхаса исключили?
      Кир насупился, помог мне встать:
      -- Что не так? Мы ж не выдадим.
      Я поднял руки ладонями вперед:
      -- Простите, добрые граждане, я пас. Черт с ним, с исключением, но идея без дураков бредовая, без будущего.
      Похоже, ребята всерьез рассчитывали на иной ответ. Они растерянно переглянулись. Набычившийся Кир произнес с угрозой:
      -- Ты еще подумай, Юхас. Мы это дело так не оставим.
      -- То есть как? -- уточнил я. Роман встал перед братом:
      -- Силач хотел сказать, мы подождем, пока ты все хорошенько обдумаешь, главное, не торопись с ответом, -- пояснил он. Кир заворчал что-то, но молчаливый Муся легонько ткнул его в спину и тут же спрятался за стоящего рядом Эрла, который, в свою очередь, когда Кир сердито оглянулся, отступил на шаг.
      -- Т-ты думаешь, что уг-гроза несущ-ществен-нна, -- сказал он, -- однако ист-тория п-показывает, что оп-пыт поколен-ний н-не всегда оказывался в-верным и г-годным в условиях н-новой эпохи.
      Я промолчал. Может, я действительно недооцениваю противника? На чем, собственно, зиждется моя уверенность в том, что возникший где-то черный маг вовсе не является таковым? Исключительно на вере в том, что черных магов не бывает.
      -- Мы потом еще з-зайдем, -- сказал Эрл, подталкивая близнецов к выходу. -- Но ты учти, что д-дело серьезное.
      Как только они вышли и дверь за ними закрылась, Линда выползла из своего укрытия за моей спиной, отплевалась и заявила:
      -- Хоть и выглядело это смешно, однако салаги правы в одном: мы не знаем, с чем имеем дело. А команда хорошо обученных магов под рукой еще никогда никому не помешала. Предположим, клятва верности...
      Я едва снова не свалился на пол.
      -- Ладно, сдаюсь! Ребята, подождите!
      Они остановились, оглянулись с надеждой.
      -- Сегодня мне надо выйти в город, магистр Арбин как раз поручил разобраться с появившимся там вампиром, не хотите ли со мной?
      Первый курс возликовал.
      -- Я знал, знал! -- заорал Кир и хлопнул меня по плечу: -- Молоток!
      Охнув, я потер плечо. До Линды ему, положим, далеко, но все-таки я не груша для упражнений!
      -- Это было лишним, -- сказал я.
      -- Юхас, ты... т-ты просто... -- запинаясь, начал Эрл. Роман перебил его, вынимая из-за пазухи сложенный втрое лист бумаги, произнес деловито:
      -- Вот тут текст клятвы, мы все подготовили. -- Он развернул: -- "Клянемся в вечной верности друг другу, обещаем оберегать этот мир от любого угрожающего ему зла и всегда прикрывать спину товарищей, клянемся не разглашать тайну существования этого братства -- Ордена Рыцарей Света". Хорошо?
      -- Прелестно, -- прошептал Муся, краснея.
      -- А-атлично, -- протянул я, внутренне багровея. Название, судя по интонации, с которой оно было произнесено, явно содержало не менее трех заглавных букв. Если не из них одних состояло. -- Добавляйте пункт: "Клянетесь выполнять все приказы вашего магистра", то есть меня, "и без его разрешения не использовать запретную магию".
      Эрл схватил мое перо, обмакнул в мои чернила, передал Роману, и тот быстренько добавил формулировку. Я опешил от их жажды немедленных действий.
      -- Подпишем кровью, -- торжественно произнес Роман, и Кир тут же достал бритвенный ножик. Линда присвистнула. Братья по очереди полоснули себе по пальцам, затем оказали эту услугу однокурсникам. Эрл побледнел при виде крови, Муся покраснел и первый оставил на бумаге кровавый росчерк. За ним последовали остальные. После чего они выстроились передо мной в ряд и дружно, хором (клянусь, отрепетировали!) принесли "присягу".
      Как только это закончилось, я упал на кровать и несколько минут приходил в себя. В тот момент я даже еще не осознал взваленной на свои плечи ответственности! Я всего лишь прикидывал, как всю эту кодлу вытаскивать в город, чтобы никто не заметил!
      Вошла Оле, деловито оглядела собравшееся общество:
      -- Ну, мы идем?
      -- Ловить вампира? -- отозвалась Линда бодро. -- Осталось только взять пучок осиновых кольев -- и можно выходить.
      -- Какого вампира? -- оживилась принцесса. -- У меня есть серебряные стрелы!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

      Солнце уже скрылось за горами, хотя темноты еще не было, пока лишь легкие сумерки окутывали землю, заполняли пространство между деревьями, только в ложбине между холмом и городской оградой уже собрались черные тени. Мы огибали город в этом первом оплоте ночи. На светло-синем небе обозначились звезды. Я прошел через ворота, сунув привратнику под нос выданную ректором бумагу, тот пропустил меня без возражений, проворчал лишь, что, мол, не дело разгуливать студентам ночью без присмотра. Я был с ним совершенно согласен: не дело. С другой стороны Школы как раз перелезали через стену под руководством Линды первокурсники. Оле в последний момент передумала.
      -- Нет, нельзя мне, ведь я гарант законности. Как буду требовать потом с других выполнения указов, если сама не соблюдаю установлений? Извините, любезные друзья, придется вам все же без меня... Я тут подожду, прикрою, если понадобится. Посмотрю сверху...
      Не в силах сдержать дрожь, я шагал по дорожке, спускаясь вдоль обрыва, затем огибая холм, подошел к лесу, мимо густой опушки приблизился к городу и там, у ограды, остановился.
      -- Мы тут! -- Линда высунулась из-за камней.
      Ребята сидели на корточках, прижимаясь к невысокой стене -- она не доходила взрослому человеку до плеча. Махнув рукой, чтобы они следовали за мной по пятам, я направился в обход города, стараясь двигаться в тени ограды. По небу плыли полупрозрачные облака, почти невидимые на огромной высоте. Над лесом вставал тонкий месяц -- черточка, штрих в быстро чернеющем своде над головой. Было тихо, скрипела трава под ногами, в чащобе глухо ухнул филин. Мы довольно скоро подобрались к кладбищу. Здесь, судя по рассказам пострадавших, чаще всего появлялся наш "вампир".
      Как только мы вышли на открытое пространство, по которому вдаль, к реке, тянулись неровные ряды оградок, крестов и надгробных камней, за спиной плеснулась крупная дрожь, поднялась от лодыжек к солнечному сплетению, забилась в горле. Я чуть не споткнулся на ровном месте, придержал шаг, установил кое-какие защиты, обернулся.
      -- Ребята, -- сказал я громким шепотом. -- Вы же не боитесь мертвецов?
      Вместо ответа я услышал щелканье зубами. Эрл обеими руками обхватил щеки, и звук смолк. Отлично. А они собираются на черного мага. Просто замечательно.
      -- Послушайте, мне надо прощупать местность, пожалуйста, не дрожите, сдержите страхи, иначе я ничего не смогу, -- я умоляюще посмотрел на Линду: -- Черноглазка, объясни храбрецам...
      Девушка хлопнула по плечу стоящего к ней ближе всего Мусю, и тот сдавленно застонал.
      -- Салаги, команда "Не бояться"!
      Бодрый тон помог не сильно, однако после недолгих уговоров стало спокойнее. Девушка отвела первокурсников в чуть шелестящие листвой кусты, что густо росли вдоль кладбища, и ребята там затаились. Я прошел через незапертую чугунную калитку, которая чуть скрипнула, открываясь. Из-под пальцев посыпалась ржа.
   Вдоль спящих домов с запертыми ставнями слабый ветер гнал мне навстречу обрывок ткани. Я двигался осторожно, не выходя из тени. Бледный свет звезд и месяца заливал пустынную улицу. Ночь вступила в свои права.
      Один дом, другой... За забором в низком сарае всхрапнула лошадь. Я постепенно снял защиты, оголил все чувства, открываясь окружающему, впитывая его. Темнота приобрела густоту, ее оттенки разлились внутри меня звуками. Басом, на самой нижней ноте, тянули самые густые тени, те, что лежали между домами и в щелях, они едва слышались, но наполняли все пространство фоном, создавали объем. По ним волнами текла чернота земли, стен всех строений, и поверх всего серебряными колокольчиками пробегали освещенные королевой ночи крыши, позванивали едва колышимые ветром широкие кроны яблонь и слив. Звуки приобрели плотность, поверхность, я ощущал их пальцами. Вот пронеслась между деревьями летучая мышь -- и ее писк отразился гладким холодком в подушечках. А шорох моих шагов отзывался чем-то мелкорубчатым, вроде шерстяного плаща с коротким ворсом. И отовсюду меня пронизывали ровные токи спящих сознаний, легкое посапывание, храп, хрип и стоны, равномерное движение воздуха из легких через горло и ноздри наружу. Кругом спали, дрыхли, сопели, ворочались или застыли, свернувшись калачиком, десятки людей.
      Среди этих-то я и искал иное: бодрствующее, сконцентрированное, натянутое, как струна, меняющее положение в пространстве, извлекающее из себя и посылающее вовне волны намерения, -- того, кто собирался творить нечто новое из старого, что есть под рукой, подвергать материю, а следом и эфир, превращению. В некотором роде любое творение есть колдовство...
      Крики раздались сзади, откуда я совсем не ожидал. Я развернулся и, пригибаясь, побежал обратно, продираясь сквозь наплескивающее неровными толчками удивление, страх, панический ужас, боль в желудке, странное липкое ликование, напряжение, -- эмоции били со всех сторон, сплетались, и невозможно было сообразить, что откуда идет и кто источник. Чужие чувства оплетали разум и крушили любые попытки понимания, они вздымались от солнечного сплетения тугим вихрем и тут же опадали, пульсировали, заполняя сознание, мешая думать. К идущим спереди ощущениям добавились эманации проснувшихся поблизости жителей. Кладя ладони на верх ограды (в спешке не разглядел калитки), услышал стук открываемых ставен. Перемахнул через стену, вломился в кусты, выбрался на открытое место -- и замер. Тут же сделал шаг назад, оступился на неровных комьях перекопанной почвы, нога соскользнула по влажной траве, и я упал навзничь, на локти, быстро перекатился и приподнялся. Мимо меня медленно продвигался настоящий мертвец, натуральный зомби, полуразложившееся тело, только что поднятое из могилы. Он деревянно передвигал негнущиеся ноги, и с каждым ударом ступни о землю с него падали ошметки. Кое-где уже обнажились кости. В слабом лунном свете было видно, как извиваются белые черви на оставшихся за зомби комочках плоти.
      Ко мне подбежала Линда:
      -- Что делать с живчиком? Ты не оставил инструкций. Муся в обмороке, Эрл ни слова не может выговорить, братья рвут друг у друга ладанку с чесноком, остолопы. Ну, девятый вал? Давай испепелю жмурика?
      Я поднялся, отряхнулся:
      -- Ждите здесь, я сам с этим разберусь. Вот если будут другие -- тех гаси сразу.
      И пошел вслед за мертвецом.
     
     
      Я быстро нагнал его, но вплотную приближаться не стал. Пока зомби елозил руками по чугунным прутьям калитки, стараясь открыть ее непослушными, вялыми, совершенно ватными пальцами, я осторожно сузил поле внимания, направив все на мертвеца. В ощущениях он был еще более неприятен, нежели на вид. Он являл собою... с одной стороны, что-то гладкое, влажное, слегка будто опухшее, -- как гнойный нарыв. С другой, это было не столько что-то, сколько ничто, отсутствие того самого эмоционального фона, какое носит всякий живой человек. Дыра в эмпатосфере.
      Пришлось напрячься, чтобы вспомнить, что говорилось об этом в "Трактате". Однако на тех страницах, что я прочитал, не было ничего, кроме некой загадочной связи с хозяином. И если ее нарушить... Однако как связывается с кем-то или чем-то... дырка?
      Отбросив неплодотворные размышления, я скользнул чувствами по зомби и вокруг. Он был похож на камень в реке, в излучине, вокруг которого вода спокойная, гладкая, а дальше начинается уже волнение, набегают волны... Мертвец выбрался наконец за ограду и двинулся по улице, поднимая выпрямленные руки, кисти безвольно свисали, голова болталась в разные стороны. Я ощупал пространство между ним и домами. Какая-нибудь ниточка, тянущаяся куда-нибудь... в подвал крайнего дома, к примеру... Мне показалось, что я ее увидел, эту дрожащую натянутую прозрачную полосу приказа, интенцию, двигающую мертвеца, она пересекала беспокойные волны страха, как длинная ветка, упавшая в поток...
      И тут в окне дальше по улице мелькнуло перекошенное лицо, зомби повернулся туда, ниточка исчезла, оказавшись всего лишь вниманием спрятавшегося за занавеской человека. Я с трудом подавил желание просто испепелить мертвеца. В доме зажегся свет, одна свеча, другая, хлопнули ставни... Хоть одна зацепка! Но все тщетно, камень был гладким и даже скользким, и любые попытки зацепиться за него сползали в окружающее беспокойство, которое росло и ширилось. Вот открылась дверь, с другой стороны улицы выглядывали проснувшиеся жители. Завизжала женщина. Вокруг моего камня поднимались волны, заливая его, я иногда даже терял среди ужаса горожан это отсутствие жизни.
      Тело, пошатываясь, брело по улице, сине-черное в бледном лунном свете. Плюнув на осторожность, я шел за ним в некотором отдалении. И прямо на меня из калитки выскочил бородатый мужик в одном исподнем, с дубинкой в руках и безумными глазами. Наткнувшись на меня, он вскрикнул и занес оружие, но разглядел мантию -- я отскочил -- и с облегчением опустил дубинку.
      -- Кто же это, ваше волшебство? -- спросил он шепотом, делая охранительный знак. -- Никак вампир?
      -- Да вы ослепли, что ли? -- разозлился я. -- Мертвец!
      -- А! -- мужик вроде даже вздохнул. -- А я уж и колышек приготовил, -- он показал короткую заостренную палку, которую сжимал в другой руке. И тут же устыдился своего вида: -- Так я пойду? Вы с ним разберетесь?
      -- И соседям скажите, чтобы не орали, -- попросил я.
      Мужик закивал и скрылся в тени крыльца. Впрочем, как оказалось, он не вернулся в постель, наоборот, накинув кафтан поверх подштанников и рубашки, двинулся за мной следом.
      -- Подмочь, если надоть будет, -- пояснил он шепотом. И скоро за моей спиной посередине улицы кралось человек десять, вооруженных дубинами и кольями. К счастью, дальше уже никто не проснулся, криков там слышно не было. Однако следующие за мной любители острых ощущений так фонили, испуская любопытство и нетерпеливое ожидание, что я опять потерял ориентацию в происходящем.
      Доковыляв до первого поворота, зомби застыл, постоял, шатаясь, медленно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. И тут... и тут я сделал странное даже для себя. Я поднырнул чувствами под него, под этот гладкий скользкий камень, ощутив его над собой, нырнул в воду, пробрался под этот нарыв -- и попал в кожу мира, вглубь всех эмоций, эмоций всех, очутился в каком-то ином слое реальности, как бы внутри... внутри нутрей. Тот более тонкий слой, что пронизывает все материальное и позволяет видеть и слышать -- как воздух позволяет видеть тела и лица -- движения души друг друга не в делах и жестах, а напрямую, без слов, с полувзгляда или даже без оного. Я случайно окунулся в это, и от неожиданности сразу вырвался обратно на поверхность, однако успел заметить, как продавливает "камень"-зомби этот слой и куда ведет искривление.
      Но в том месте, где, по идее, должен был быть хозяин, я ничего не почувствовал! Там никого, совершенно никого не было!
      Зомби, покачиваясь вперед и назад, едва не падая, определился наконец, -- и двинулся вправо, к центру, по кривой улочке, в конце которой, как я уже знал, как раз жил один из обидчиков Тики, объект внимания тыквенного "вампира". Значит, травля вышла на новый уровень?
      Я неторопливо пошел в обратном направлении, по дороге влево, куда вел прогиб того слоя, в который я окунулся, нырнув "под" мертвеца. Я осторожно ставил ноги, стараясь идти бесшумно. Толпа, постояв, поглядела вслед -- и повернула за мертвецом, хотя часть людей осталась следить за мной.
      Не миновав и квартала, я остановился. Тики где-то здесь, неподалеку, но я не чувствовал его! С изумлением я ощупал все вокруг, прошелся по спящим жителям ближайших домов -- отсутствующим чувствами в яви, но явственно ощущающих все во сне. Это походило на множество приоткрытых дверей, за каждой из которых что-то происходит, до меня же доносятся только отзвуки и отблески событий, бьющих там ключом.
      Но нигде не было мальчишки. Хотя должен, должен он быть где-то совсем рядом! Я снова скользнул к зомби. Тот как раз тоже остановился, встала и толпа. Я с интересом посмотрел в ту сторону, с трудом разглядел в конце улицы черный кривой силуэт. Ну, попугал людишек, что теперь паренек сделает с трупом, куда его, как разберется? Неужели так и бросит на проезжей части?
      Черный контур, и на человек-то мало похожий, скорее на обмякший куль муки, -- вытянул руки вверх, к окнам второго этажа, -- и издал леденящий душу вой, пронзительный и тоскливый, от которого я подскочил. Многие из тех, кто следовал за мертвецом, с воплями упали на дорогу, прикрывая головы. Крики послышались в соседних домах, стуки ставен. Меня окатило страхом и паникой. Разбирайся же! -- крикнул я сам себе. Где мальчишка? Нет его! Кто тогда управляет зомби, не ошиблись же мы с магистром Арбиным! Я, сам близкий к панике, вновь нырнул в тот самый странный слой, как в черную-черную воду глубокого омута, где пробираться приходилось на ощупь или же плыть с зажмуренными глазами, так как все равно, открыты они или нет, полностью отсутствует всякий свет и любые другие ориентиры, кроме колыхания среды, а кто там и что может находиться буквально рядом -- нельзя даже угадать.
      И я поплыл вдоль этого изгиба, что шел от зомби куда-то сюда. Не я сам, а та часть меня, что способна осознавать и может действовать, но также может и отделяться от тела, ибо не принадлежит ему, а кому -- сейчас думать не время и не место.
      Я нашел его! Там, изнутри чувств, я обнаружил его присутствие и понял, что он накрылся моим -- этим летом я только создал заклинание! -- моим собственным изобретением -- "неприсутствием". Поэтому я и не мог его почувствовать, а он сидел под у меня самым носом и прекрасно меня видел! В подвале того дома... Вспыхнуло в груди ликование, но я тут же попытался подавить его, ведь Тики ощущал все, что чувствовал я, он был как я. Однако владеть эмоциями я не умел, вызывая или удаляя по своему желанию, и по этому ликованию Тики мог понять, что я его обнаружил, испугаться... Зомби стал медленно подниматься над землей... Четырежды пять двенадцать, четырежды шесть тринадцать, четырежды семь четырнадцать...Этак я и до двадцати никогда не дойду... Он левитировал, вот эта да!
      Все чувства в округе превратились в полурасплавленное желе, гладкую аморфную массу, где каждое, несмотря на слитность с остальными и просто огромное количество, почти бесконечность их, этих эмоций, -- всякая распадалась на составляющие, увеличивая и без того гигантское, невообразимое для обычных органов, неподъемное множество, -- каждое, тем не менее, имело собственный четкий путь, исток и устье, хотя начиналось оно нигде и кончалось нигде, соединясь с другими, однако начало и конец были закономерны и вытекали из слияния прочих, образуя такой запутанный узор, такие закрученные узлы...
      Я ощутил приближение удивления, почти увидел, как подкатывает к мальчишке осознание факта моей о нем осведомленности. Он уже почувствовал мой восторг, который плеснул, когда я понял, что нашел парня, но мое ликование было еще в самой глубине того слоя, не оформилось, поэтому Тики лишь предчувствовал его, ощущал собственное предзнание, которое пока не дошло до сознания, поэтому мальчишка пока не мог отреагировать, но сделает это вот-вот, как только сознание, занятое в основном контролем над мертвецом, обработает дополнительные ощущения... И я резко поднял все защиты, скрывая от мальчишки свои чувства. Поэтому не услышал дикого крика -- внутреннего крика, всплеска боли, -- но увидел, как мертвеца внезапно подбросило вверх, кинуло, словно пробку от шампанского, на окно, где, вцепившись побелевшими руками в края раскрытых ставен, стоял тот самый парень, которого ранил когда-то Тики. Парень расширенными от ужаса глазами следил за приближающимся расползшимся лицом с дырами вместо носа и щек, и рот его застыл в безмолвном крике. Камень, когда летит в голову, может не убить, но ранить. Этот был явно крупнее мишени. В какие-то десятые, даже сотые доли мига я увидел, что в том слое мертвец как таран сшибет парня из реальности, и если оболочка не пострадает, то вместо души останется такая же дыра. И я рванул туда, едва не выпадая из тела, складывая пальцы, на которых мгновенно вспыхнули искры, зазмеилась, шипя, протянулась и пыхнула голубая молния. Разряд встретился с распадающимся в полете зомби перед самым окном, я едва успел прикрыть парня от яркой вспышки и взрыва, комков плоти, что брызнули, сгорая, во все стороны.
      Он свалился на пол, я вцепился в подоконник и удержался на ногах. По лестнице застучали подошвы деревянных башмаков, в комнату ворвались родители. Толстая тетка в просторной ночной рубашке, обшитой кружевами, не стесняясь меня, кинулась к чаду, завывая:
      -- Ой, лышенько, как же ты, как ты, дорогой мой?!
      Отец, бочком обойдя обнимающую сына жену, приблизился, выглянул в окно. Парень провел рукой по лицу, потер глаза. Он был белее материнской сорочки, оттенка лунного света. Отец, обозрев улицу, кучи горелой плоти с торчащими то тут, то там матовыми костями, подбежавшую под дом галдящую толпу, повернулся, щурясь и силясь разглядеть меня в темноте:
      -- А вы, собственно, кто будете? Вижу, вроде маг, да? Я, ваше волшебство, в вас не разбираюся, уж простите, много вас там, на холме... -- он схватил мою руку и потряс. -- Благодарен, весьма благодарен! Балбес мой уж ночами спать не мог, а теперь-то уж все спокойно будет, все хорошо!.. Как вас, позвольте, величать?
      -- Юхас, -- выдавил я, приходя в себя. Мир приобрел привычные очертания и измерения.
      -- Что-то не припомню...
      -- Студент.
      Мужик нахмурился, выпустил мою руку:
      -- Как же, ведь вроде запретили, говорят... и если увидим, то велено докладывать...
      -- Направлен ректором по просьбе головы, -- пояснил я, показывая ему бумагу. Он изучил, надо сказать, внимательно, задержался на подписи.
      -- Ну как, как же, -- пробормотал он. -- Так я голове так и доложу, мол, был от вас маг, приходил, дело сделал... Так, что ли?
      -- Да, -- я кивнул. -- Выведите меня.
      Мы спустились по узкой лестнице с поскрипывающими ступеньками. Люди бросились ко мне, они трясли меня, хлопали по плечам, бородатый мужик с дубинкой и колом все приговаривал:
      -- А я сразу понял, что это вы, вашволшебство, сразу узнал!
      Так как знакомы с ним мы не были, видимо, он радовался, что признал во мне мага и оттого не угрохал сразу. Мне это тоже показалось приятным, я даже поблагодарил его. Затем попросил разойтись хоть немного, хотел испепелить попахивающие довольно неприятно останки, но жители начали кричать, что это надо нести в ратушу, голове, чтобы все знали... Я махнул рукой и направился к кладбищу. Меня пошатывало от усталости, которая вдруг ощутилась очень явно. Накал пропал, возбуждение схлынуло, и я едва переставлял ноги. У перекрестка остановился... опять никаких признаков присутствия маленького бродяжки.
      За оградой меня поймала Линда, братья-близнецы восхищенно что-то орали вполголоса...
      -- Возвращаемся, -- сказал я.
     
      В комнате я завалился спать, не раздеваясь, поверх одеяла. И проспал первую пару. Разбудил меня обеспокоенный ассистент Олаф. Он тряс меня за плечо:
      -- Юхас, магистр Пери давно ждет...
      Я кое-как продрал глаза, плеснул в лицо воды и поплелся на кафедру. Профессор некромантии сидел за преподавательским столом над каким-то фолиантом (я с первого взгляда не признал в нем "Трактат") и укоризненно на меня посматривал. Я повинился, уселся напротив.
      -- Сегодня мы, -- сказал Умник все с тою же укоризною, -- должны начать занятия с нашими живыми мертвецами. Вы уже поняли, что с ними? Расскажите-ка свои мысли по этому поводу, -- он быстро перелистнул несколько страниц. Дверь кафедральной библиотеки бесшумно растворилась, оттуда вышел один из подопечных Пери. Этот был довольно высокий, почти с меня ростом, с сухими бесцветными волосами, свисающими вокруг морщинистого лица. Мертвец походил на кузнеца, потому что был в кожаном фартуке и с длинными щипцами, правда, деревянными, -- ими он доставал книги, лежащие на верхних полках: залезать по лестнице не мог, потому что ноги не гнулись, да и руки тоже почти не сгибались.
      -- Вот, -- кивнул Пери на "пособие". -- Он жив? Или мертв?
      Тот смотрел на меня без всякого выражения. У него как будто отсутствовало лицо, потому что, не имея ничего характерного, оно словно сливалось с окружающим, никак себя не проявляя. Его не было. Это был камень среди нежно шелестящих волн сознания, неподвижный голый скользкий валун.
      -- И почему, -- добавил Умник.
      Я объяснил. Магистр слушал со все возрастающим удивлением, затем поднялся и, перегнувшись через стол, торжественно пожал мне руку.
      -- Поздравляю! Вы на деле познали то, о чем писали волшебники прошлого. Ваше описание типологически сходно с изложением книги Зоар, но ее вы, я так понимаю, не читали, да и не могли? А в ваших словах дышит правда жизни! Браво. Вы меня очень, очень порадовали. Теперь мы можем перейти к новым высотам освоения материала, к погружению в иные глубины вопроса жизни и смерти и их соотношения. Я сейчас продиктую список литературы, ознакомившись с коей, вы еще многое поймете, и тогда, недели через две, три -- сколько вам понадобится, чтобы прочитать? -- мы вернемся к упражнениям! О, это будет значительно интереснее, уверяю вас! -- Он немедленно продиктовал три десятка заковыристых названий, из которых одних только стало ясно, что книги лучше даже не открывать... И затем: -- А теперь перейдем к насущному. Назовите-ка мне пять первых способов начертить пентаграмму для вызова духа огня, при полной луне, на первые пять дней недели, с использованием свечей восковых желтых, синих и...
      Не успел я мысленно застонать -- на разборку с "вампиром" ушла ночь, которую я собирался плодотворно использовать для зубрежки, -- как в дверь вежливо постучали, и ассистент Олаф, всунув кудрявую голову, испросил разрешение войти:
      -- Магистр Пери, ректор очень просит отпустить студента Юхаса с занятия к магистру Арбину в кабинет для не терпящего отлагательства дела. Не будете ли вы так любезны?..
      Вопрос повис в воздухе. Молодой профессор, явственно огорчившись, пробормотал:
      -- Ну конечно, раз магистр Арбин просит... как я могу отказать? Берите.
      Он захлопнул книгу и ушел в библиотеку, за ним скрылся мертвец. Я с облегчением последовал за Олафом.
      Перед кабинетом ректора стояло несколько гонцов, двое в одеждах королевских цветов -- голубой с золотом, -- и один был в укороченной мантии, то есть представлял Совет Лиги. У этого ассистент Олаф первым делом принял свернутое в трубку, перевязанное черным шнурком письмо, затем забрал послания у остальных, торжественно внес в кабинет, где положил на стол перед стариком, а уж потом впустил в кабинет меня, гонцам же редложил спуститься в трапезную и отобедать.
      -- Присаживайся, подожди немного, узнаю, что Лига мне предписывает...
      Ректор сломал восьмиугольную печать красного сургуча, развернул свиток. После первых же строк нахмурился, зашевелил губами, потом опустил пергамент и задумался. Я осторожно сел в кресло, стараясь не мешать. Магистр Арбин, скрестив ладони на бумаге перед собой, на которой писал перед тем, задумался. Взгляд его стал отрешенным, убежал куда-то в сторону. Затем ректор посмотрел на меня:
      -- Подождешь еще немного?
      Я пожал плечами. На пороге бесшумно возник ассистент Олаф. Старик попросил:
      -- Посланца Лиги ко мне.
      И снова уставился в письмо, раз за разом пробегая глазами по строчкам.
      Дверь открылась, молодой маг вошел с поклоном. Арбин поднялся навстречу:
      -- Когда были получены эти сведения?
      -- Третьего дня, -- хриплым баском ответил посланец. На его округлых щеках виднелась трехдневная щетина, мантия запылилась.
      -- Совет сообщает, что вы были с ним, когда это... случилось. Ведь вы видели, как оно случилось? И какова природа явления?
      Маг развел руками:
      -- Просто мыльный пузырь какой-то. Но мы близко не подходили, как приказано было, издали смотрели. Мерцает, что-то там внутри переливается эдак непонятно. Что оно такое, тут ничего не могу сказать, не в моей компетенции. Виннес -- тот понял, похоже. -- Старик бросил на меня быстрый взгляд, затем обратился к посланцу: -- Нарисовать можете, как этот, по вашему выражению, "пузырь" располагается и куда растет?
      -- Способен, -- охотно согласился посланец. Дед подал ему перо, подвинул перевернутое на другую сторону письмо Лиги. Молодой человек набросал что-то. -- А растет в разные стороны одинаково, -- добавил. Арбин поблагодарил, взял рисунок и уточнил:
      -- Так вошел? Просто вот так взял и...
      Маг слегка покраснел:
      -- По собственному почину, магистр! Мне даже и не сказался, я поначала кинулся, думал, перехвачу, а он раз -- и там. Видимость исказилась, вроде как поплыл слегка, но вроде продолжал идти ровно к дверям. Самонадеянный слишком!
      Старик покачал головой:
      -- Да уж, да уж... Ну можете идти пока, покушать там, если надо, отдохнуть, поспать, ответ ближе к вечеру дам, если требуется.
      -- Не ожидают, -- поклонился посланец. -- Высший маг все сведения, как от меня получил, тут же в Совет передал и для вас копию велел сделать немедленно, сказал -- потом сам зайдет, чтобы лично обсудить. Так что ответа не надо. Я как отдохну -- отправлюсь, вы провожать не беспокойтесь, магистр, -- еще раз отвесив вежливый поклон, молодой человек вышел. Старик тяжело опустился в кресло.
      -- Ну вот, -- произнес он медленно. -- Доигрался.
      -- Что произошло, магистр Арбин? -- осторожно спросил я.
      Ректор откинулся на спинку, подобрал свисающие с подлокотников края красно-коричневого пледа, прикрыл колени.
      -- Потом, потом. Сначала давай с вампиром разберемся. С самого утра пришел голова, принес в мешке обугленные останки... -- Он улыбнулся: -- Два часа кабинет выветривал, прежде чем тебя приглашать. -- И снова стал серьезным: -- Так о чем я? Ведь это уже что-то совсем другое. Магия, Юхас. А не детские шалости. Объясни старику, будь добр, что там ночью в городе произошло?
      -- Я нашел место, где он жил эти дни, -- сказал я. -- В подвале дома неподалеку. Хозяева и не догадывались, да какие хозяева -- глухая старуха и ее сын-калека. Покрывало я там нашел, украденное у начальника стражи, три выдолбленные тыквы с вырезанными глазами и зубами, кое-какую утварь. За неделю мальчишка много натащил в нору. А я его, видимо, спугнул...
      -- Ну-ка, ну-ка, давай-ка с подробностями, -- ректор наклонился ближе, сцепил руки поверх пледа.
      -- Он поднял мертвеца. Я осмотрел могилу -- раскопана вручную, рядом найдена старая ржавая лопата без черенка. Гроб разбит камнем, думаю. Видимо, ночами разрывал, потом прикопал чуть, когда до тела добрался, и потом... поднял. Двинул то ли пугать, то ли серьезный вред хотел причинить, тут я не разобрал.
      -- Так мальчик колдун? -- уточнил Арбин.
      -- Да, -- сказал я. -- И, похоже, сильный. И способный. Феноменально... -- я припомнил, как он содрал мое "неприсутствие", видев его лишь однажды и совсем недолго. "Видев"! Шедевральность произведения была в том, что под этим заклинанием можно было стать не просто невидимым в любом месте, под ним нельзя было человека никак воспринять, найти с помощью обычного волшебства. И мальчишка, лишь пососедствовав с заклинанием пять минут, даже меньше, сумел повторить!
      Магистр Арбин помолчал, раздумывая.
      -- И он сбежал от тебя?
      -- Похоже на то.
      -- Тогда... -- старик поднялся, прошелся по старому, сильно истершемуся ковру неопределенно-бурой окраски. -- Понимаешь ли, ведь я не вправе тебя заставлять, даже просить не имею права, не говоря о том, что ты еще студент, -- не ты ведь виноват в этой истории. Ты, можно сказать, случайный свидетель, -- хотя в жизни даже то, что кажется случайным, на деле лишь такое стечение обстоятельств, связи между которыми мы просто не видим. -- Он остановился. -- Но ведь ты понимаешь, что дело принимает скверный оборот?
      Я кивнул. Мне и самому не очень нравилось происходящее. Хотя мальчишка, как феномен, меня заинтересовал, весьма.
      -- Как было отмечено, я не вправе тебя даже просить, но... ты, по крайней мере, с ним знаком. И уже в некотором роде представляешь, что от постреленка ожидать. То есть достаточно логичным будет доверить поиск и поимку...
      -- Ну? -- посмотрел я на него, привставая в кресле от нетерпения.
      -- Мне кажется целесообразным такое решение: ты временно поселишься в городе. У Школы там есть домишко, скорее лачуга; впрочем, уютное жилье. Так тебе будет значительно легче выяснить обстановку, обнаружить мальчишку, быть может, даже познакомиться с ним, завязать дружеские отношения...
      Я пожал плечами.
      -- Но что дальше?
      -- Дальше и посмотрим. Сейчас главное -- огородить горожан от беспокойства, Школу -- от дополнительной проблемы, меня -- от лишней головной боли и прочих студентов -- от слухов, которые хорошей учебе никак не способствуют.
      В этом месте я согласно кивнул.
      -- Так ты подумай, -- предложил ректор. -- Это сугубо моя частная личная просьба, хотя в случае согласия все будет оформлено официально, я освобожу тебя от занятий, твое там проживание можно будет записать как преддипломную практику. Не надо давать ответа сейчас, не торопись, это должно быть взвешенное решение, давить не хочу. Хорошенько оцени свои силы, возможно, у тебя просто не будет желания, -- ну что, я подыщу кого-нибудь другого или уж придется просто страже этим заняться, пусть метод грубый, силовой, способный привести к жертвам...
      -- Но я не могу! -- воскликнул я с отчаянием. Мне и самому хотелось поискать мальчишку -- заодно отвязаться от восторженных первокурсников с их бредовыми идеями. -- Я просто не смогу там спать!
      -- Ты боишься темноты? -- старик удивленно воззрился на меня.
      -- Да нет же! Смерти...
      Ректор постоял, глядя на меня сверху вниз, затем опустился в кресло, откинулся на спинку, положил руки на подлокотники, обняв ладонями шишечки на их концах:
      -- Так я вас внимательно слушаю, молодой человек.
     
      -- Видите ли, магистр Арбин... -- я заерзал в кресле.
      -- Еще нет, но обязательно увижу, -- подбодрил старик.
      -- Дело в том, что когда я сплю не под защитой мирандольского леса -- или его части, как апельсиновые деревья, которые растут у меня в келье, если вы помните...
      Он поднял ладонь, останавливая меня, приопустил морщинистые веки...
      -- История с нарушением непринятого Устава?
      Я кивнул.
      -- Вспомнил. Продолжай.
      -- Все произошло случайно, но результаты в некотором роде спасли меня. Когда я засыпаю вне Мирандола, ко мне приходит... -- я запнулся. -- Она.
      -- Смерть? -- уточнил старик. -- И почему же, чем ты ее так заинтересовал?
      -- Ну да. Я... дело в том, что я -- в некотором роде -- давно умер.
      Арбин с силой откинулся на спинку, даже отъехал немного вместе с креслом, упираясь в пол носками туфель, обозрел меня с расстояния:
      -- А выглядишь как живой...
      -- Говорю же: не в прямом смысле. И не в переносном, а вообще. Она мне объяснила. Я должен был умереть еще маленьким, Смерть за мной пришла, но лес не пустил ее. И вроде как у нее я числюсь умершим, а на самом деле все живу, и звезда моя не погасла. Мирандол меня спас.
      Дед почесал переносицу:
      -- Юхас, Юхас... Ты -- приемыш-Мирэнид?
      -- Ну да, это я.
      Магистр Арбин поднялся, прошел к шкафу, открыв тяжелую резную дверцу орехового дерева, залез внутрь чуть не по пояс, долго рылся на полках, затем вынырнул с тонкой кожаной папкой.
      -- Так, полистаем личное дело. В графе родителей прочерк, место рождения неизвестно, место жительства Мирандол, действительно, значишься как приемный сын... Почему они это декларируют? Ведь если взяли на воспитание, вырастили... Могли бы и признать?
      Я покачал головой:
      -- Там свои законы. Они же все прямые потомки, и род ведут по крови, поэтому меня ни к одной ветви приписать нельзя... -- Слово "было" я проглотил раньше, чем оно вырвалось. Дед отложил папку:
      -- С корнями разобрались, вернемся к смерти. С подробностями.
      Запинаясь, я начал рассказывать:
      -- Меня бросили на муравейник. Муравьи меня ели. Пифагор, древний тополь, прогнал их, Мара, медведица, меня взяла к себе и выкормила, потом пришли люди из ветви Лимнатис, забрали к людям. Ну и...
      -- Бросили на муравейник? -- с изумлением переспросил ректор. -- Родители?
      -- Нет, нет, -- торопливо ответил я. -- Меня похитили десяти дней от роду...
      -- Подожди! -- старик вновь поднял руку ладонью вверх. -- Не беги, ведь я стар поспеть за твоей юной скоротечной мыслью. Если ты был десяти дней, откуда знаешь про муравейник, похищение и медведицу? Не она же тебе это рассказала?
      -- Мара могла, -- возразил я. -- Она мне как мать. Просто не хотела об этом вспоминать.
      -- Да, ведь звери у вас в Мирандоле волшебные... -- Арбин привстал, поворошил угли в камине: -- Давай-ка чаю сделаем, кажется, беседа намечается долгая.
      -- Я уже почти закончил, -- возразил я. -- Начальное образование я там получил, в лесу, а потом меня отправили в школу в Горданию, в двух днях пути от границы Мирандола. Простая, но хорошая школа на побережье...
      -- Знаю, знаю, -- кивнул он.
      -- И там она пришла ко мне. Возвращаться каждый день домой я не мог, ясное дело, и вот она каждую ночь, пять лет подряд, приходила, если я вдруг засыпал. Первый раз откачали чудом, сосед по дортуару заметил, что я дышать перестал, ну а потом я старался не спать. Тяжело было, задремывал частенько, но как-то перебарывал себя, на каникулах отсыпался, а так еще иногда Мара приходила во сне, Пифагор тоже помогал изредка, не пускал Ее...
      Старик снял с огня чайник, разлил густую ароматную жидкость по чашкам, одну из которых протянул мне:
      -- Ведь интересная история, хотя не все я в ней понимаю, признаюсь. Куда же родители смотрели? Вот помню, моя старуха от детей ни на шаг не отходила, пока маленькие были, -- он пригубил исходящий паром чай. Я опустил глаза в свою чашку:
      -- Маму убили...
      -- А отец?
      -- Я тогда не знал, где он был...
      Арбин отставил посудину, наклонился ко мне, приподнял мое лицо за подбородок:
      -- "Тогда" не знал? Откуда бы ты мог, если тебе было десять день? Младенцы в этом возрасте только видеть начинают!
      -- Я... чувствовал...
      -- Вот как!
      Старик прошел к столу, поворошил там бумаги, свитки, я видел, что пальцы его дрожат. Он взял какую-то книгу, открыл, закрыл, поднял другую, пролистал, заложил исписанным пергаментом, отбросил, так что том упал на несколько других книг, сложенных аккуратно стопкой с краю. Книги посыпались на пол. Я вскочил, чтобы подобрать их.
      -- Не надо! -- магистр Арбин остался стоять спиной ко мне, ссутулившись. -- Мне ведом только один человек, который чувствует...
      -- Высший маг.
      -- Так ты знаешь?
      -- На первом курсе узнал. Он как-то пришел на лекцию, ну, по законам Лиги, он же читал нам, пришел такой... знаете, открытый.
      -- Ну-ну? -- ректор наконец обернулся.
      -- Я... почувствовал. Узнал его.
      -- И?..
      Я смутился, покраснел:
      -- И все. Остальное вы знаете. С ученичеством не сложилось, да и вообще...
      Он громко хлопнул ладонью по столу, с такой силой, что свитки подскочили и раскатились.
      -- Отец и сын!
      Заложив руки за спину, он взволнованно прошелся по комнате, бормоча:
      -- Ведь вы друг друга стоите, право слово, вы друг друга стоите...
      Дверь открылась, на пороге возник ассистент Олаф.
      -- Потом, потом, позже! -- замахал на него ректор, и Олаф с укоризной во взгляде исчез.
      -- То есть Эмир не в курсе. А Виннес? -- повернулся ко мне дед. -- Наверное, тогда ты должен знать о нем.
      -- Что он тоже?..
      -- Нет, что он третьего дня сгинул и, похоже, окончательно. Пошел в открытую... к...
      -- Я знаю. Он рассказал. Подлиза ведь был там, Виннес то есть, в первый же день, когда вы паренька того лечили, Эмир с Виннесом ушли в город, и потом, как Виннес сообщил, он сходил к... этому. О чем-то поговорил -- и вернулся, чтобы... чтобы что-то взять и отдать, какую-то плату, заплатить за что-то...
      -- Вот новость! -- Арбин сел за стол, обеспокоено переложил свитки с места на место, наклонился над упавшими. Я бросился помочь ему поднять. -- Ведь по всем, по всем сведениям выходит, что никто еще не вернулся. Ни живым ни мертвым. Люди пропадают бесследно... Постой, а почему он тебе рассказал? Ведь это государственная тайна?
      -- И это он сказал, -- пробормотал я.
      -- Вот пройдоха! Да можно ли теперь верить тому, что он накропал напоследок? -- Арбин схватился за перо, начал писать, не обмакнув в чернила, пару раз чиркнул по бумаге, затем бросил его. -- Ладно, сейчас попробуем разобраться. Он тебя о чем-нибудь просил? Что-нибудь для него сделать? Вы вообще в каких отношениях?
      -- В плохих. Он... просто рассказал. Чтобы... испортить мне настроение, вроде того.
      -- Ну что же, ну что же... хорошо, я тебя пока отпускаю. Только, пожалуй, напоследок отдам одну вещь... -- он снова полез в шкаф, на этот раз рылся там очень долго, выбрался с пустыми руками, походил по кабинету, хмуря лоб и пальцем почесывая собравшиеся там морщины. Ушел вглубь комнаты, где за портьерой скрывалась дверь, проник в другое помещение, я слышал доносящиеся оттуда глухие шаги. Когда он вернулся, сердце екнуло у меня в груди. Он нес змеиный медальон! Ну то есть такой же, как у Линды, амулет, из переплетенных серебристых и черненых...
      -- Возьми, -- протянул он мне. Я принял вещь с дрожью в пальцах. -- Твой остался у Эмира, не знаю уж, что он с ним сделал, а это матери твоей, у меня хранился. Ты ведь, выходит, Мирэнид по всем правилам, так пусть будет как полагается, со знаком.
      -- А вы не знаете, что он значит? -- спросил я, надевая амулет на шею и пряча под мантию. Металл приятно холодил кожу.
      -- Откуда бы мне? Это вы, странный народ, должны знать. Юхас -- это тебя в Мирандоле так назвали? Эмир с Мираэной назвали ребенка каким-то эльфийским именем, что-то вроде... -- он покрутил кистью. -- Виниэль... что-то труднопроизносимое в этом роде.
      Я скривился.
      Дверь широко распахнулась, быстрыми шагами вошел Высший маг, Эмир, с совершенно непроницаемым лицом и ничего не выражающим взглядом.
      -- В чем дело, отец, почему я должен ждать...
      Магистр Арбин кивнул мне, и я, неловко поклонившись, поскорее исчез.
     
      Первокурсники поймали меня в коридоре, вместе со мной ввалились в келью.
      -- Юхас, это было круто! -- крикнул Кир, плотно закрывая дверь.
      -- Что именно? -- я не имел никакого настроения общаться, мне хотелось спокойно обдумать происходящее, да и диплом, опять же...
      -- Как ты его, с лету! -- подпел брату Роман, сдергивая с шеи шнурок. Он подбросил амулет в виде головки чеснока кверху и ткнул в него пальцем: -- Р-раз! -- и сгорел вражина!
      Подвеска упала с глухим звоном. Роман пнул штуковину, и она улетела куда-то за деревья.
      -- Больше не понадобится! -- пояснил он в ответ на мой удивленный взгляд.
      -- Ах так. -- Я сел. -- На вашем месте я бы не был так беспечен.
      Эрл пристроился на край сундука, приподняв, по своему обыкновению, край тюфяка.
      -- Но в-ведь ты сов-вершил настоящее чудо. Ты уничтожил его в-в одну секунду, -- сказал он, явно волнуясь. -- Ты в-ве...
      -- Подождите! -- крикнул я. -- Во-первых, спалить труп -- это никакое не чудо, а во-вторых, опасность в том, что ведь хозяин-то остался на свободе!
      -- Хозяин -- тот Черный, о котором говорил В-виннес? -- тихо спросил Эрл. Его заглушил вопль Кира:
      -- Нифига себе не чудо! Мы так не можем!
      -- Если не чудо, -- насупившись, спросил Роман, -- то что это?
      -- Дешевые фокусы, -- пожал я плечами.
      Эрл вскочил:
      -- А вот это уже подло!
      -- То есть как? -- удивился я. От умницы Эрла подобных слов я как-то не ожидал. Тот нахохлился, дернул плечами, поднялся с места.
      -- Вот так. Ты б-безосновательно об-бесцениваешь св-вои умения, которых мы х-хотим достичь. Ты просто не хочешь с нами д-д-делиться!
      Кир подошел к однокурснику, хлопнул его по плечу так, что хлипкий Эрл присел:
      -- Да что с ним разговаривать!
      Я не выдержал:
      -- Это вы сами обесцениваете мои и свои возможности, используя их для развлечения!
      Впечатлительный Муся ахнул.
      -- Именно как фокусы, -- припечатал я.
     

ГЛАВА ПЯТАЯ

     
      Я посмотрел на последнюю строчку в дипломе. "...Личность сказочного героя не претерпевает никакого изменения..." А что дальше? Надо подумать.
      Для персонажей сказок чудеса вроде превращений -- обыденность. Для современного человека и такое уже чудеса. Нет, не то. Вся эта тяга магистра Фрея к неизвестности, чудесному, есть банальное неумение увидеть чудесное в обычном. Если и удастся ему попасть в неизвестное, где он узрит чудесное, скорее всего, для обитателей неизвестного оно будет простой обыденностью.
      Чудеса и другая логика -- разные вещи.
      Вот оно! Конечно! Другая логика может быть только здесь, там она будет обычной! А чудеса? Сейчас, сейчас... "Так называемые чудеса -- всего лишь неожиданная трансформация". Чем ему не чудо? Нет, не то. Другая логика... "Алиса -- счастливое исключение..." Нет, там тоже только превращения туда-сюда, и превращений-то нет, одни изменения размеров...
      "Итак, пункт первый -- нелюбовь к "планете людей". Вся фантастика проходит под знаком любви к человечеству, это одна из главных тем и типов завязок в фантастической литературе. Сэра Макса отличает в отношении к людям как раз нелюбовь. Он спасает горожан не от любви к ним, а от любви к городу и ради собственного удовольствия".
      Я вздохнул, отложив перо. Интересно, хоть кто-нибудь действительно любит людей? Особенно кто пишет об этом натужные и пафосные романы? Не безликую массу, а тех, кто живет с ними бок о бок, пытается понимать и прощать?
      Все описываемые чудеса противоречат логике этого мира...
      По отношению к единственно верной, за неимением иной, -- об этом и забыл магистр, -- именно за полным отсутствием таковой все прочие логики будут всего лишь либо извращением, либо отрицанием, но иной все равно не получится у человека.
      В "Алисе" чудеса вполне соответствуют логике этого мира.
      Смешно человеку стремиться стать нечеловеком.
      Впрочем, был ведь он когда-то обезьяной?
      Но только благодаря труду, вспомним классиков марксизма, обезьяна превратилась в человека, значит, просто так, одной зеленой дверью, в нечто иное не превратишься, никакого чуда, один каторжный труд жизни...
      Чудо -- это улыбка мира.
      Чудо всегда положительно и в пользу человека. Это маленькая победа человека над миром.
      Это еще одно доказательство...
      Магистр Фрей прикрывал убогость мира прекрасными и волнующими словами о Чуде, Неизвестном, об Ином, заставляя трепетать душу, жаждущую чуда... Все его слова -- красивая ложь. Если вспомнить приводимых им в пример неизвестности Хогбенов, то где у них иная логика? Что они делают такого, чего не делали бы древние чародеи или современные ученые, или не придумали бы фантасты? Интересно, почему все же научную фантастику назвали фантастикой, если там нет ни единого нереалистического в основе элемента? Все, что там есть, научно обосновано, а значит, рано или поздно произойдет. Где же чудо? Впрочем...
      ...это еще одно доказательство возможности диалога человека и мира на равных, когда человеку удается заставить мир реагировать по-человечески... признание мира себя человеком...
      ...порабощение неведомого и чуждого нам, загнание его под человеческую личину...
      Чудо -- это улыбка мира. "От улыбки хмурый день светлей... Поделись улыбкою своей..." Чудо не может быть Неизвестным, наоборот, чудо -- это человеческое, когда Неизвестное вдруг становится дружелюбным, в ответ на твою улыбку оно тоже улыбается, и ты получаешь возможность подружиться с этим миром, полным опасностей и нежелающим до того тебя знать. Чудо -- это детская и наивная вера в то, что если улыбнуться миру пошире, то он улыбнется в ответ. Взрослые уже знают, что мир можно только заставить, и их чудо -- это наука. И ведь действует! Но интересно, что и у них остается вера в чудо -- в то, что мир сам, добровольно, протянет руку дружбы, и не надо будет уже чувствовать себя победителем и завоевателем. Наука -- это когда мир объявляется чуждым, и человеческими силами оказывается возможным сдерживать его агрессию, его чуждость удается использовать с пользой для общества.
      Не неизвестное, а невозможное!
      Ведь чудо -- это человеческое. Чудо -- это улыбка мира. Но чудес...
      ...не бывает?
     
      А так хочется!
     
      Линду я встретил в библиотеке. Она виноватым голосом пояснила:
      -- Я встала тебе в кильватер, а потом рассказала салагам, не то они все никак не желали оставаться на приколе, все рвались... Они не приставали к тебе?
      -- Забудь, -- я махнул рукой. Библиотека занимала высокий и узкий зал, настоящую галерею, что обходила замок сбоку. Сквозь огромные окна от пола почти до самого потолка вдоль правой стены вливался рассеянный сумеречный свет: день выдался пасмурный. Дальше в туманной дымке были видны горы. Между окнами стояли высоченные шкафы с книгами, полки занимали всю левую стену. Я сверялся с пометками библиотекаря в списке, выискивая нужные мне тома.
      -- Это тебе Пери надавал столько? -- Линда с сочувствием заглянула в мой листок. -- Ну дает, рыбец... Слушай, Юхас, раз у тебя теперь значок даже есть, тебе, наверно, надо вот это почитать, -- она сбегала в другой конец зала (он был такой длинный, что фигурка Линды на том конце подернулась серой дымкой расстояния) и вернулась, держа тоненькую книжку с тиснением на черной обложке -- все то же переплетение серебристо-черных линий. -- На! Тебе как приемышу необязательно было все это знать, но теперь пора ознакомиться.
      Я опустил взгляд на тонкой вязью вырисованные буквы. Книжка называлась "Легенды Мирандола".
      -- Извини, конечно, девятый вал, что посыпаю солью твои раны... Ты почитай, почитай.
      -- А что там?
      -- Разве ты никогда не слышал? -- удивилась она. -- Столько потерял, девятый вал! Про дедушку По Ху? Сэнсэя Вжо? -- девушка схватила меня за руку: -- Я даже наизусть что-то помню. -- И продекламировала:
      Над северной пагодой замка Пей,
      Что на реке Лей,
      Пролетали три самурая.
      Один в синем кимоно,
      Другой на Окинаву.
      Это событие было не случайным, как говорили якудзы,
      Всему виной кирпич
      Деревянный, подобный китайскому фарфору,
      Хотя этому событию никто и не препятствовал,
      И бренная железяка доплыла до Токио.
      Сэнсэй Сунь говорил ученику Вынь:
      Сделай всё как следует ещё раз.
      Но было уже поздно,
      Потому как мистический демон Бздэц
      Нёс ужас и разрушение всей восточной части острова Хонсю,
      И не раз люди чувствовали свою беспомощность перед стихией природы.
      Однажды злой демон бесчинствовал в одной из многих деревень,
      Сметая всё на своём пути,
      И увидел ветхую от древности времён хижину.
      В пылу ярости он бросился разнести её в прах,
      Но сил для этого у него, к его удивлению, оказалось недостаточно.
      Пораженный и смущённый этим,
      Он решил войти в хижину.
      В этой хижине жил загадочный и мудрый По Ху.
      Увидев невзрачного По Ху,
      Демон удивился и спросил: Что!?
      "Всё!" - ответил По Ху.
      И добавил: "Меня зовут По Ху".
      Демон покраснел и вернулся к себе на гору Фудзияма,
      Где размышляет до сих пор
      О том, почему злобный демон
      Может быть бессильным перед мудрым и загадочным человеком По Ху.
     
      -- Мирэне мио... -- только и сумел выговорить я.
      -- Наслаждайся! -- Линда хлопнула меня по плечу. -- Зайду позже, надо еще реферат накатать, -- она продемонстрировала зажатый подмышкой крупный толстый том с потрепанными краями.
     
      Ассистент Олаф поймал меня в холле, когда я проходил мимо расписания на выход, чтобы отнести набранную для ознакомления кучу макулатуры.
      -- Юхас, магистр Арбин просил вас срочно зайти в его кабинет.
      -- Хорошо, только книги отнесу...
      Олаф многозначительно посмотрел:
      -- Срочно. Ректор ждет вас.
      Я вздохнул, поудобнее перехватил стопку, одной рукой поддерживая снизу, другой обхватив сверху качающуюся башню, двинулся к лестнице. Ассистент за моей спиной бесшумно исчез. Добравшись до пятого этажа, я плечом толкнул дверь:
      -- Можно? Олаф сказал, что вы меня срочно...
      -- А, Юхас! Заходи. Уважаемый ассистент преувеличил, никакой спешки, это он от служебного рвения. Книги можешь тут положить, -- он постучал по столешнице. Я хлопнул стопку в указанное место, помянув рвение Олафа недобрым словом.
      -- Слушаю, магистр Арбин.
      Дед прищурился:
      -- Ты садись, садись, ведь разговор серьезный пойдет. Ну, -- начал он, сцепив пальцы на животе, когда я устроился, -- дело не ждет. Твой Виннес выкинул глупую шутку.
      -- Он не мой, -- буркнул я.
      -- De mortius aut bene aut nihil, -- назидательно выговорил Арбин. -- Впрочем, я бы этого пройдоху раньше времени хоронить не стал, вышел единожды -- и дважды справится. Я прав? Ты с ним общался, в его ли характере доводить задуманное до конца?
      -- Так а что с ним? Ну, он упрямый, конечно. Мстительный. Если дело ему выгодно...
      Ректор слушал, склонив голову набок, седые, негустые уже волосы свисали до плеча, ложились кончиками на складки серой мантии.
      -- В некотором роде к делу это относится косвенно, я всего лишь хотел прояснить кое-что для себя, -- сказал он. -- Ведь чтобы оценить ситуацию, надо иметь как можно больше информации. Ты, я вижу, хочешь наконец узнать, что происходит? А уж если Виннес рассказал тебе... кое-что... Обстоятельства складываются не в нашу пользу, -- он внимательно посмотрел на меня: -- Ты что-то хотел спросить?
      -- Нет-нет, я...
      -- Хорошо, -- он откинулся на спинку, прикрыл колени пледом. -- Лига -- всего лишь организация, а не всесильный бог, как думают обыватели, и в настоящее время нам, магам, пришлось столкнуться с чем-то непонятным и неподвластным, ведь это, как ты понимаешь, суть одно и то же в достаточной мере. Стали пропадать люди -- Виннес об этом говорил? Давно, лет пятнадцать назад, может, и раньше, но в меньших количествах, поэтому свидетельств не сохранилось, да и тревогу никто не бил. Люди всегда исчезают, кто-то в болоте сгинул или в лесу медведь задрал, кости волки догрызли -- я утрирую, если ты понимаешь, но соль та же. Однако редко пропадают бесследно знать и уж тем более маги. Постепенно материал рос, в конце концов король Элфинии начал расследование, долгие годы бесплодное, затем удалось проследить ниточку-другую до нашего города. И тут концы терялись. А затем... затем и началось самое интересное. Итак, Сирий Псой. Даже не маг, ибо Высшую школу не оканчивал, только обычную. Открыл лавочку магических принадлежностей. Тут ему удобно было: скупал по дешевке студенческие работы, метлы, ступки, потом травы и прочие сушеные лапки студенты же приносили, а он продавал.
      -- Вы поощряли?..
      -- Конечно, студенты гораздо охотнее выполняют практические занятия при дополнительном стимулировании, -- улыбнулся старик. -- Вам не пришлось корешки собирать, поэтому ты не ведаешь, на что это похоже. Ведь никакого удовольствия. То ли из-за вас, занятых совсем иной магией, чем студенты прошлых лет, его бизнес захирел, то ли еще что случилось -- однако пропадать люди стали все чаще, и таких сгинувших бесследно становилось все больше. Как ты понимаешь, Лига во всякую политику, дела общественно-государственные, не вмешивается обычно. Тут, казалось бы, случай частный, не магический. У Псоя диплома нет, да и свидетельств масштабного применения вредоносного чародейства не обнаружено. Однако текут и текут сюда человечки! Король забеспокоился, послал своих чиновников к торговцу с требованием прикрыть лавочку или прекратить безобразие. И что? Исчезла делегация. Его величество обратился в Лигу. Совет Лиги направил разобраться с вопросом присутствующего в столице атташе. И тот сгинул. Вот это уже было возмутительно. Однако никаких обвинений Лига не может предъявить. Свидетелей, что, мол, зашел и не вышел, нет. Не подумали в Совете, не предусмотрели, не озаботились. Явного вреда тоже нет. Что Псой с ними делает? Трупы складывать некуда в его магазине, можно, конечно, испепелять, но зачем? Были бы младенцы или христианские девственницы -- оно понятно, так ведь нет. Сам хозяин уж лет десять из лавки не выходит, чем питается -- никому не ведомо.
      -- Так, может, умер давно? Или... людей ест?
      -- Не смеши, Юхас. Горит его звезда, живой он. Этим летом терпение его величества истощилось, велел король взять смутьяна силой. Голова наш снарядил отряд стражи -- и те сгинули. Зашли и не вышли. Как раз перед вашим приездом с каникул это случилось, -- добавил дед. -- И сразу после этого, как люди рассказывают, плеснуло из окон лавки тем странным светом, -- да так и остался он в окнах. И расти начал. Пока только-только само строение окружило сферой, но люди уже пугаются. Поставили тогда вокруг дома стражу, чтобы никто больше не ходил, -- все равно пропадают! Из близлежащих кварталов каждый день кто-нибудь да исчезнет, как будто растворится в воздухе.
      -- И что теперь? -- спросил я, переваривая новость.
      -- Сначала был запрет, -- сказал Арбин. -- Это совместное с Элфинией решение, направленное на то, чтобы обезопасить в первую очередь студентов Школы, как ты понимаешь, с этим же связан и запрет на выход за пределы территории, и на то, чтобы...
      -- Поставить этого типа вне закона?
      -- Верно мыслишь, -- старик потер лоб. -- О чем это я? Виннеса послали расспросить местных жителей о том, кто входил, есть ли какая закономерность? Пора было принимать решение окончательное. Однако город большой, дом на отшибе, -- никто не обращал особенного внимания до последних событий, -- пока не плеснуло невесть чем. Вот тут и начинаются странности, выходит. Мог ли он соврать?
      -- Кто, Виннес? Запросто, -- не раздумывая ответил я.
      -- То есть ты не веришь тому, что он рассказал? -- магистр Арбин наклонился ко мне.
      -- Почему же, оснований вроде особенных нет... Я ему самому не верю, -- пояснил я.
      -- Вот как, -- старик поднялся, сцепив руки за спиной, прошелся по кабинету. -- Под боком невесть что творится, и никто внимания не обращает, -- пробормотал он недовольно. В общем, я предложил спалить избушку к чертовой бабушке, но Совет Лиги меня не поддержал. Это убийство, сказали они. К тому же никаких доказательств, что Псой имеет ко всему этому отношение. Может, он демона неаккуратно вызвал и попал под его власть, -- Арбин ухмыльнулся. -- Хорошо, в конце концов, мое дело студентов учить. И вот теперь я могу рассказать, что дальше. Решено было все-таки арестовать злодея, ведь его все хотят живым. Для начала король снарядил армию. Если этот метод себя не оправдает -- в чем я почему-то уверен, -- тогда уже вопрос полностью перейдет в компетенцию Лиги.
      Дед замолчал, прошел еще раз туда-сюда и вернулся в кресло.
      -- Зачем же вы мне все это рассказали, ведь это... тайна?
      -- Зачем же ты тогда слушал? -- старик засмеялся сухим старческим смехом, запрокидывая голову, с небольшим покашливанием. Затем вновь стал серьезным. -- Потому что тебе придется жить в городе. Рядом с этим явлением. И ты, конечно, не удержишься от того, чтобы подойти, посмотреть, изучить... Ведь так?
      Я пожал плечами.
      -- Вот так, и о чем я? -- дед продолжал смотреть на меня с легкой улыбкой.
      -- Но у меня же не получится! Может, я буду приходить ночевать в Школу? Тут же недалеко...
      -- О, решение этой проблемы я нашел, -- воскликнул довольный старик, потирая ладони. -- Идем, ревностный Олаф должен был уже все сделать. -- И он увлек меня к выходу. В коридоре Арбин низко перегнулся через парапет и крикнул: -- У вас все готово, уважаемый ассистент?
      -- Ого-го-го-го!.. -- метнулось от стен эхо и запрыгало сверху вниз, отскакивая от стен, как детский мячик.
      -- Все сделано, магистр! -- завопил снизу Олаф. Я выглянул. Далеко внизу, там, куда сходились колонны, соединяющие проемы этажей вертикальными линиями, на кажущемся отсюда крошечным пятачке холла стоял и махал нам бородатый Олаф.
      -- Ну так идем смотреть, -- и Арбин, придерживая полы широкой мантии, направился к лестнице. Я, недоумевая, поспешал следом. Что еще выдумал этот бодрый старик, чтобы разобраться с моей смертью?
      Мы спустились, вместе с Олафом, делающим размашистые приглашающие жесты в сторону двора, вышли из замка.
      -- Ведь красиво? -- с гордостью спросил дед. Пришлось признать, что решение действительно вполне себе изящное и простое, как все гениальное. Не знаю, подействует ли это, но задумка была хороша. Перед крыльцом стояли в кадках четыре апельсиновых дерева, и ветер трепал нежные белые лепестки цветов.
      -- Хорошо, магистр Арбин, я переселюсь на время в город, -- сказал я.
      -- Вот и славно. Уважаемый Олаф, везите наш садик по известному вам адресу. Укройте только, чтоб не застудить. А ты, Юхас, -- он подхватил меня под руку и отвел в сторону. Привратник и ассистент приподняли одну кадку, потащили шелестящее светло-зеленой листвой деревцо к стоящей у ворот телеге.
      -- Но как у вас это получилось? Ведь сад... не рос там буквально, он просто...
      Ректор довольно потер ладони:
      -- Ведь и мы, старики, умеем то, что вам, молодым, неизвестно пока! Но я о другом хотел с тобой поговорить напоследок. Юхас, -- он стал серьезным, -- обещай, что не полезешь туда. Ты понимаешь? Хватит одного Виннеса. Без прямого приказа Лиги ни ногой внутрь. Обещаешь?
      Вроде я и не собирался...
      -- Мне нужно твое слово, Юхас, -- добивался старик. Я пожал плечами:
      -- Ну хорошо, ладно, я не полезу.
      -- Обещаешь?
      -- Да.
     
      Мои пожитки не заняли много места: комплект постельного белья, выданный кастеляншей по личному приказу ректора и под расписку кровью, сундучок с одеждой да перевязанная бечевкой стопка книг. Чернильница с пером болталась на поясе. Оле с Линдой вышли меня проводить.
      -- Ты не скучай, девятый вал, -- сказала черноглазка и подмигнула. -- Не скучай, скоро свидимся.
      Я задержал теплую лапку принцессы в руке, пожал. Она грустно смотрела из-под золотисто-оранжевых локонов, схваченных тонким золотым ободком вдоль лба.
      -- Навести нас, -- попросила она. -- Не могу же я нарушить устав...
      Пообещав, я пошел за телегой, которая, скрипя и покачиваясь, двинулась по узкому мостику через пропасть. Возница сидел мрачный, он громко цокал понурой лошади, и та поддерживала хоть какой-то шаг, иначе, кажется, если б не эти звуки, животное не сдвинулось бы с места, задремало в упряжи. Высоченные ворота затворились, привратник задвинул засов, прозвенел ключами -- и я оказался на свободе.
      Сначала дорога шла вдоль обрыва, затем круто повернула, спускаясь по все более пологому склону. Сентябрь выдался теплый, но трава уже повяла, усохла, стояла, поникнув, чахлыми кустиками, между которыми чернела оголившаяся местами земля. Мои деревца покачивались, иногда вздрагивали широкими кронами, когда возница тыкал сивую кобылку палкой, отчего та налегала на оглобли, дергая телегу. Впрочем, скорость при этом не увеличивалась. Приживутся ли? Я поправил ветошь, которой деловитый Олаф обмотал ящики и нижнюю часть стволов. Когда мы приблизились к сводам леса у подножия холма, я оглянулся. На стене стояли маленькие фигурки и бешено махали. Я поднял руку в ответном приветствии, перед тем как скрыться между деревьями. Зад телеги уже исчезал за поворотом.
      Выделенный мне домик действительно оказался, по выражению деда, лачугой. Шаткое одноэтажное строение с высокой дырявой крышей ютилось в самом конце узкого тупичка на окраине неподалеку от кладбища.
      -- Здесь когда-то жил представитель Лиги, -- пояснил бородатый голова. Он с двумя стражниками встречал телегу, рядом стояли зеваки и глазели на апельсины. -- Досточтимый ректор мне все объяснил, я совершенно со всем согласен и буду оказывать всяческую поддержку, какая только понадобится, -- он потряс мне руку, как бы в подтверждение своей лояльности Лиге вообще и мне в частности. -- Всегда рад. Заходите. Всегда, всегда очень рад.
      Чему -- не уточнил. Велел одному стражнику помочь вознице в переноске вещей, собственнолично проследил за тем, как деревья по одному устанавливают в голове и в ногах прохудившегося дивана в комнатке, и испарился с явным облегчением. Я не задерживал его. Вслед за головой рассосались и зеваки, только мальчишки еще показывали пальцем из-за забора, но и они убежали, когда я скрылся в доме.
      Так вот ты какая, свобода. Совсем один, и никаких родственников... Лепота!
      В домишке были две крохотные комнатенки, в дальней стояла голая кровать и сундук без крышки, в другой, куда попадаешь сразу из предбанничка вроде сеней, -- уже упомянутый диван, расшатанный стол у стены под довольно высоким окном, и продавленное кресло. Сзади имелась пристройка -- кухня и выгороженная фанерной перегородкой кладовка, где на полках сиротливо валялись две глиняные кружки с отбитыми ручками. Те, покрытые паутиной, лежали рядом. Видимо, на это добро уже никто не позарился...
      Я попрыгал на диване, выбивая из него пыль, -- он жалобно скрипел пружинами, -- кинул сверху белье, книги перетащил на стол, сундучок запихнул под него. Покопавшись в кладовке, нашел мятый медный тазик, -- похожий на жеванный блин. Во дворе долго и безуспешно высматривал в колодце что-нибудь текущее или хоть сколько-то жидкое. Поразмыслив, вернулся в кухню и наколдовал за печкой бочку, полную до краев холодной речной воды -- она даже чуть попахивала придонной тиной. Наспех стер с подоконников, столов и прочих поверхностей глубокий, в палец, слой пыли. Ну вот, можно считать, обжили. Развел огонь в камине и в плите на кухне, чтобы хоть немного согреть дом, употребив для растопки обломки и щепки, покрывающие пол во второй комнате: там словно порубили в мелкий дребезг некий предмет мебели, а дрова оставили. Впрочем, к ночи появился человек от головы с корзиной угля, я был им очень благодарен -- и человеку, и голове, и корзине.
      Когда я распутывал многочисленные узлы на бечевке, раздался стук в дверь. Я оторвался от своего занятия и пошел открывать. Домик был старый, рассохшийся, в многочисленные щели между досками задувал ветер.
      На крыльце стояли трое мужиков, впереди -- тот самый бородатый тип с дубиной и колом, что чуть не зашиб меня в ночь охоты на вампира. Сегодня, правда, он был безоружен.
      -- Эй, ваше волшебство, а это вы! -- обрадовался он. -- А это мы, соседи ваши, спрослышаны, что нынче тута живете. Так зашли, чтоб честь оказать, от хозяек кой-чего принесли, -- он сдернул салфетку с корзинки, которую держал, я увидел там яйца, хлеб, полголовки сыра и несколько головок лука. -- Во, куда поставить прикажете? -- мужик плечом сдвинул меня, бесцеремонно прошел внутрь, заглянул в спальню, обозрел, задрав голову, деревца в кадках, скрылся в кухне -- корзинка глухо стукнула о стол. Затем вернулся в комнату, развалился на диване:
      -- Ну чего, господин маг, будем дружить по-соседски? Если чего подмогнуть надоть -- мы с соседями завсегда рады услугу оказать, верно говорю? -- обратился он к оставшимся со мной на крыльце посетителям.
      -- Так тово, верно, -- согласились робко мужики, не отказываясь, однако, осмотреть мое жилище. Я шагнул в дом вслед за ними.
      -- Ведь его волшебство еще молодой, неопытный, ему рассказать надоть, чего и как, верно говорю, господин маг?
      Это он мне.
      -- Верно, -- говорю, -- очень мне ваша помощь понадобится, а то здесь раньше тоже волшебник жил, так я еще не разобрался, что он в своем жилище натворил. Кажется вроде, будто всю мебель оживил. Она, пока тут стояла, оголодала совсем...
      И я немного шевельнул диван под ним. Бородач побледнел, спал с лица. Замер на миг, ладони его, лежащие на грубой истертой обивке, задрожали.
      -- Оголодала? -- просипел он, втягивая голову в плечи, боясь резким движением раздразнить диван. -- Она чего, людями разве... того, кушает?..
      -- Я же объясняю: пока не разобрался. Апельсины не жрет.
      Рядом с растопыренными напряженными пальцами соседа проклюнулся глаз. Обивка вспучилась, разошлась двумя складками, и черный зрачок в гнезде голубой радужки, крутанувшись, уставился на бородача. Тот ойкнул. Приподнял зад, переворачиваясь медленно, убрал одну руку, другую... упал на карачки и быстро-быстро пополз к дверям, куда уже по стеночке, по стеночке отходили два других мужика. Диван издал утробный звук, как будто сглотнул, затем громкое чмоканье. Сосед схватился за мою мантию, перебирая по ней дрожащими пальцами, поднялся, расширенными глазами посмотрел на меня:
      -- Но вы ж не дадите себя в обиду?..
      Я открыл дверь:
      -- Будьте покойны. Если хотите, когда узнаю, чем питается, позову, покормите?
      -- О, не беспокойтесь, ваше волшебство, -- мужики попятились, бородач поклонился, спускаясь с двух ступенек, за спиной складывая пальцы в охранительный знак. -- Не стоит тратить на нас время... Если надоть чего -- мы завсегда рядом...
      Проводив соседей, которые убедились, что молодость не всегда повод для снисходительного и панибратского отношения, я задумался. Не навестить ли то место, вокруг которого столько шума? Пока не стемнело...
     
      Запирать дверь не стал: вряд ли теперь кто сюда сунется. Выйдя из тупика, покрутил головой, ориентируясь. Я стоял на улице, которая шла вдоль городской стены и кладбища, через заборы свешивались отягощенные плодами ветви яблонь, кое-где гуляли куры; канава заросла бурьяном. Странное свечение находилось на другом конце города.
      В центре заборы исчезли; каменные строения в два-три этажа теснились вплотную друг к другу, затеняя мостовую, во многих зданиях были лавки при мастерских, через распахнутые окна можно было наблюдать, как работает мастер: ювелир, сапожник, булочник, колбасник, портной... Люди мельтешили туда и сюда, спешили по делам или же прогуливались важно, десятки лоточников кричали, предлагая пирожки, печеные колбаски и сладкую воду, сидящие вдоль домов торговки зычными голосами расхваливали свой товар: рыбу, зелень, овощи... Центр бурлил, жил полнокровной жизнью.
      Затем вновь начались тихие места, шум и движение остались позади. Я тронул за плечо одного задумчивого ремесленника, что притулился возле маленькой лавки с вывеской-бубликом:
      -- Не подскажете, где тут...
      Договорить не успел: бросив на меня мимолетный взгляд, он махнул вперед:
      -- Да вон жеж, голову-то поднимите, -- и отвернулся, ссутулившись, склонившись задумчиво над сложенной лодочкой ладонью, где лежали три мелких медяка. Оставив в покое его скорбь, я последовал совету. Над крышами и редкими деревьями поднималось почти прямо передо мной сине-голубое свечение, легкое, прозрачное, с дрожащими красными прожилками.
      Я обогнул квартал справа, заплутал в узких извилистых переулках, выбрался с другой стороны, взял левее и скоро по выходящей из города дороге смог приблизиться, наконец, к загадочному явлению. Здесь вдоль одной обочины дома заканчивались, вдоль другой еще стояли, подходя почти вплотную к неподвижной мерцающей сфере. Граница ее была размыта и захватывала угол ближайшего к ней двухэтажного строения, по виду скорее склад, нежели жилой дом. Светлые доски крест-накрест прикрывали ставни. Сквозь матовую голубизну просматривался магазинчик Сирия Псоя, можно было, вглядевшись, прочитать название на вывеске: "Магические принадлежности всегда". Людей здесь было немного, а те, кого я заметил, проходили мимо, не останавливаясь, видно, местные привыкли. Только в некотором отдалении сидел на заборе щербатый мальчишка, он грыз яблоко, сплевывая косточки и кожуру себе под ноги, и рассеянно следил за шевелением алых извилистых змееподобных лучей, и то, кажется, больше от скуки. Когда я подошел и встал, изучая явление, мальчишка переключил внимание на меня.
      Между домов вынырнул стражник.
      -- Близко нельзя, господин хороший, -- пробасил он, вытирая пот с румяного толстого лица. На нем была ватная куртка с нашитыми на нее железными пластинами.
      -- Ладно, ладно, -- согласился я. Мне и отсюда было неплохо видно. От дороги отходила выложенная битым кирпичом аллейка, вела прямо к порогу "зачумленного" магазинчика. Стараясь держать расстояние, я зашагал в обход мерцающей сферы. За домом уже начинался лес, тут редкий, почти лысый. Стражник шел по пятам, следя, чтоб я не переступил начерченную на земле окружность.
      Когда я приблизился к опушке, где валялись вперемешку, наполовину погруженные в сухие иголки и черные мертвые листья, обломки досок, черепки, полуистлевшие тряпки, -- глаза неожиданно заволокло слезами, в голове забилось мучительное воспоминание, что я что-то забыл, нечто, связанное с этим местом или чем-то похожим. Некое утопленное в черных глубинах памяти событие... Деревья тут были сухие, истрепанные, с обломанными ветвями, но я почему-то вдруг увидел, отчетливо осознал их крепкими, полными сил и соков, возносящими свои шумные кроны куда-то под самые небеса, залитыми ярким весенним солнцем...
      -- За черту-то не заходьте, не заходьте, ваше волшебство, -- угрюмо напомнил стражник. Я поспешно сделал шаг назад. Головокружение исчезло, четкий незнакомый образ рассеялся в серых сумерках.
      -- Да-да, -- сказал я. -- Конечно.
      С усилием отвел взгляд от опушки, перевел на свечение.
      Эта сфера показалась мне похожей на прозрачную сине-голубую губку с мелкими порами. Или слипшееся вместе большое количество мыльных пузырьков. Росла она откуда-то из дома, через окна пробивалась более темными -- или густыми -- волокнами. Мерцание проницало и стены, и крышу. Видимая часть его составляла полусферу, остальное скрывала земля. Все внутри имело искаженную форму, края находящихся там предметов были словно изрезаны. Из-за этого представлялось, что камни, из которых был сложен дом, соединялись не с помощью раствора, а цепляясь друг за друга изломанными зубчиками, об нижнюю часть крыши как будто точил когти неведомый огромный зверь, верхняя извивалась толстым ворсом -- то ли ковер на ней, то ли трава выросла, то ли дом обзавелся интересной шевелюрой. Окна выглядели как большие синие звезды. И все это чуть пульсировало, едва заметно глазу расширялось и сжималось, и в такт движению по границам пузырьков-пор разбегались, от скрытого центра сферы к ее краям, темно-розовые искры, складываясь в дорожки, -- те самые видные издали словно шипучие змеевидные лучи.
      И в целом это все мне что-то напоминало.
     
      Быстро стемнело. Я сидел на корточках перед камином, грел руки и, глядя в огонь, вспоминал сферическое мерцание, пытаясь сообразить, на что оно похоже. Помимо губки и мыльных пузырей...
      По ногам резанул сильный сквозняк, резко открылась дверь, громко ударившись о стену. Рассохшиеся доски застонали. Я вскочил.
      Эмир вошел без стука, бегло осмотрел убогую комнатку. Лицо его было суровее, чем обычно, кожа туго обтягивала кости, он выглядел в тот момент как собственная мумия. О жизни в этом лице свидетельствовало только подергивание левого века. Похоже, известие об уходе Виннеса сильно ударило по Высшему магу... На миг мне стало жаль отца... пока он не заговорил.
      -- Завтра приходит отряд короля Элфинии. Все учителя будут дежурить вокруг, оказывать магическую поддержку на случай. Ты тоже, раз в городе. Завтра к полудню чтоб был на месте, -- отрывисто велел он. И добавил брюзгливо, увидев деревья: -- Это еще что за пальмы в кадке? Совсем старик спятил! Чем ты очаровал магистра Арбина?
      Я разозлился.
      -- Вам какое дело?
      Он прищурился со злой усмешкой:
      -- Я не хочу, чтобы ты крутился возле моего отца.
      -- Вас это не касается!
      -- Меня все касается.
      Я отошел к столу. Ну да, он же Высший маг. Спасибо, что напомнил.
      -- Ясно? Чтобы я тебя в кабинете ректора больше не видел.
      -- Не от меня зависит, -- буркнул я.
      -- Я поговорю с Арбиным, -- чуть нахмурился он, и веко его дернулось пару раз. Помним мы, что вышло из прошлого разговора, ага.
      Наверное, он подумал о том же, потому что добавил:
      -- Не надейся, что ректор тебя спасет. Или кто-нибудь еще. После армии твоя очередь.
      -- Так вы разрешаете им идти, зная, что они точно сгинут? -- закричал я. -- Ведь это триста человек!
      -- Я не знаю, -- он криво улыбнулся. -- Но если не так, то иначе я тебя уничтожу.
      Схватив прохладный воздух с легким привкусом апельсина -- раз, другой, третий, -- я сдержался. И спросил по возможности кротко:
      -- Вы мне мстите за то, что я без вашей помощи стал классным магом? Обошел учителя своими силами?
      Эмир фыркнул, но в глазах его полыхнула синяя ярость:
      -- Я никому не прощаю оскорблений. Обошел, считаешь? Не буду проверять. Ты мальчишка, щенок.
      Нет, я опять сдержался. Не назвал кобелем, что было бы логично. Я помнил, что он мой отец, и это причиняло дополнительную боль. Тем более что я помнил также, что он потерял... Виннеса. Ему было плохо, может, хуже, чем мне.
      Но он издевался в открытую!
      -- Ты больше, чем никто. Если раньше можно было надеяться, что тебя примут в одну из ветвей Мирэнидов, теперь стало известно, что ты совершенно чужой им. Тебя нашли даже не в лесу.
      -- Откуда такие сведения?
      -- Твоя кормилица перед смертью рассказала, что подобрала тебя далеко от Мирандола.
      Я застонал:
      -- Мара? Она умерла?
      -- Такая большая лысая медведица? Так же, как и ты скоро.
      -- Не смей!
      Я схватил со стола какую-то книгу, швырнул ее в угол с такой силой, что страницы разлетелись, пустая обложка подпрыгнула и упала, сломавшись.
      -- О-о, -- протянул Эмир. Я взглянул на него исподлобья:
      -- Зачем вы пришли?
      -- Ты причинил мне боль, -- серьезно объяснил он. -- А я никому такого не прощаю.
      -- Почему? -- я не знал, что сказать. Мне стало не по себе. Еще стало ясно, что мстительность Виннеса -- явно наследственная. Но если так... значит, Подлиза вернется. И тогда...
      Я различил в его словах волокна боли, она прошивала каждое слово, придавая тому металлический окрас -- острый, режущий язык и слух привкус.
      -- Когда те, кого я любил, ушли из моей жизни, я научился жить для себя. А что единственно важно для человека? Достоинство. Поэтому я никогда не спускаю оскорблений.
      И, сам удивившись тому, что произнес это, добавил:
      -- Завтра к полудню.
     
      Я лежал без сна, смотрел в темноту и пытался вообразить несколько вещей одновременно. Как работает тот пузырь? Что станет с солдатами, когда они завтра пойдут туда? Да какой вообще смысл идти с оружием на магию? Если бы не шар, возможно, армия могла что-нибудь сделать, но тут между волшебником, который все равно человек, и если он не боевой маг (как мы с Линдой и Оле), то уязвим, -- это странное свечение. Что оно делает, как, когда? Можно ли как-то подстраховать тех, кто идет внутрь? Да что же оно собой представляет? Запоздало сообразил: зря потратил время. Мальчишка, щенок! Ведь мог нормально разглядеть, что оно такое, разобраться, быть может, как оно работает, чтобы...
      Меня никто не приглашал помогать. Скорее всего, Эмир просто захотел показать, что у меня впереди. Чтобы я помучился в ожидании. Вспомнилось выражение лица его перед уходом. Он издевался надо мной, но без удовольствия, а как бы выполняя долг, делая работу. Из принципа.
      Ладно. Пусть никто не требует помощи или действий.
      Хотя бы попытаться.
     Ночь была безлунной, темной, тучи быстро бежали по небу, изредка обнажая белую точку звезды то тут, то там. Сумею ли найти дорогу к пузырю? Сейчас город выглядел совсем иначе, чем днем. Я прошел две единственные знакомые улицы и дальше двинулся наугад. Однако скоро заметил, что меня как будто тянет в одну сторону. Стоило покинуть это направление, как я получал крен на какой-нибудь бок, в зависимости оттого, куда сворачивал. Следуя этому внутреннему зову, я миновал центр -- и затем увидел свечение. Оно почти терялось на фоне неба, однако красные искры не позволяли сфере слиться с окружающим. Мертвенный свет разливался и таял, едва выйдя за пределы шара.
      Сосредоточившись на едва различимой границе, я распустил все защиты, открылся звукам, цветам, запахам, всем ощущениям. Я растворился в них, информация, поступающая через органы чувств, -- пять обычных и прочие, какие есть или могут быть, -- превратилась в единое море, цельную среду, и я поплыл по ней, закачался на волнах, сам стал волной, реагируя на мельчайшее дуновение ветра изменением всего податливого тела, исчезнувшего, ставшего самой средой. Все, что было вокруг, проливалось сквозь меня, проходило не трансформируясь, не затрагивая ни единой струны в душе, ибо и душа распустилась, распылилась на стук ставен, обрывки звездного света, колыхание листвы над резным коньком, обернулась крышей, стекла с нее каплей росы, подхватила себя клювом ночной птицы, издала хриплый клекот, и вибрациями птичьего голоса разлетелась над миром, смешавшись с бликами на миг выглянувшей из-за туч молодой луны...
      Я споткнулся, очнулся, зрение вернулось в тот момент, когда человек, в которого я врезался, покачнулся и начал валиться вперед. Рука машинально протянулась, ухватила падающего за ворот. Скользкая полоса ткани с едва слышным скрипом отстала от рубахи и осталась в моих пальцах. Он упал как ком земли, распластавшись, почти растекшись по дороге.
      Так вот почему я его не почувствовал! В первый миг испуг плеснул в груди, но тут же стало ясно, что этот тип, бредущий глухой порой по улице, -- мертв давно и уже наполовину истлел. А после того как я ненароком толкнул его -- еще и частично рассыпался...
      Я сложил пальцы щепотью, однако воспоминание о Тики мгновенно отрезвило. И снова я понял, что попался в ту же ловушку. Преследовать мальчишку бесполезно, он сразу почует, что я его уловил, и сбежит; а если я восстановлю защиты, то сам не определю, где он.
      Почуял. Только я нырнул под этот камень -- зомби, -- чтобы повторить вчерашнюю попытку найти парнишку по изгибу субэмоционального слоя, -- как Тики бросил мертвеца, разорвал связь с ним, и остался лежать на дороге обычный труп.
      Но я не выплыл. Меня потащило какое-то сильное течение в этом странном слое, загадочной неизведанной среде, похожей на сгущенную черноту, полную нервных окончаний или же крошечных -- точечных -- шаровых молний, хотя там это становилось одним и тем же: чувствовать изнутри или снаружи, ибо не было ни того, ни другого. Поток захватил некую часть меня и увлек, я как будто стал падать в водоворот, меня закручивало и тянуло вниз, -- между тем никакого низа не было, -- или вглубь, или еще Мирэн знает куда... Безмолвный крик порвал мои глаза, барабанные перепонки ввалились внутрь, слившись, и все тело сотряс мощный аккорд, разорвав по клеточкам все существо. Я забил руками и захлебнулся.
      Зрение возвращалось медленнее всего. Сначала стало ясно, что я стою на коленях: в кожу впивались мелкие острые камешки. Затем я услышал колотушку ночного сторожа неподалеку. Сразу после почувствовал вкус крови во рту, облизал прокушенную губу, вытер рукавом капли с подбородка. И тогда постепенно кругом проступили силуэты домов и край синей сферы впереди. Правой ногой я упирался в поясницу мертвеца.
      Покачав головой и убедившись, что власть над собственным телом вновь принадлежит мне, я поднялся. Испепелил труп. Кинул последний взгляд на мерцающую сферу. Чем бы оно ни было, там больно. Очень больно. И я заковылял домой. Меня как будто выели изнутри. Множество маленьких голодных цепких ротиков, клещней, жвал, зубиков... Спасибо, хватило одного раза.
      Нет, останавливаться я не стал. Но вспомнил.
     
      C утра заявилась Линда. Я ожидал тетку вечером, по правде сказать.
      -- Занятия отменили, так совсем делать нечего, -- пояснила она, переходя из комнаты в комнату, исследуя апартаменты. -- Все преподы куда-то смылись, будто с попутным ветром, один магистр Арбин по холлу бродит и бормочет под нос... Как спалось?
      -- Не пришлось, -- ответил я, вылезая из-под одеяла. Я как раз собрался подремать пару часиков, прежде чем идти, а тут она.
      Линда нисколько не смутилась.
      -- В могиле отоспишься, -- жизнерадостно заявила девушка, заглядывая в кухню и через минуту возвращаясь оттуда с двумя большими бутербродами, один она отдала мне, за другой с аппетитом принялась сама. -- Куда все делись, не знаешь?
      -- Знаю. На похороны. Части Рыжей пришли.
      Линда громко поперхнулась, замахала рукой, подскочила... затем рассмеялась:
      -- Напугал, рыбий потрох! Я сначала... чтоб тебе не видать попутного ветра! Не поняла, что про войска. Я же ее живой и здоровой оставила, думаю, чего ж такого случилось за то время, пока я туда-сюда моталась, что от нее одни кусочки принесли? Уф... -- девушка присела на диван. Я закутался в мантию -- за ночь дом выхолодило, -- глотнул молока из кувшина, что оказался в той же корзинке от соседей.
      -- Что делать, Линдик? Они кидают триста человек в никуда. Даже хуже, -- мне вспомнилась черная затягивающая воронка на том месте.
      -- Сказать Рыжей, -- черноглазая тоже приложилась к молоку, отпила, фыркнула и быстро направилась к дверям. -- Это же ее армия? Оле им запретит, и им не придется туда лезть. Просто, как все гениальное! Жди меня тут, девятый вал, пришлю ее высочество по часам через пять минут...
      Я остановил ее болтовню буквально на пороге:
      -- Линдик! Во-первых, Оле не пойдет, она не может нарушить Устав. А во-вторых, там будут все преподаватели и Высший. Ей нельзя показываться им на глаза!
      -- Что-нибудь придумаем, главное -- не гоношись, -- Линда распахнула дверь настежь, и холодный воздух пахнул мне в лицо. Я поежился. -- Когда, говоришь, у них прокорм акул назначен?
      -- Около полудня.
      -- Это они придут или уже начнут?
      Я пожал плечами.
      -- Значит, сиди тут, я скоро, обернусь на всех парусах, -- и она исчезла с крыльца. Я вернулся в дом. Этому действительно надо было помешать. Рыжая все равно не явится, она же гарант законности, против правил не пойдет. Разве потом отцу своему войну объявит, только армии у нее уже не останется...
      Не дожидаясь принцессы -- чего зря время тратить, -- я наскоро перекусил и вышел на улицу. Кругом было по-прежнему тихо, ветер едва шевелил редкие листья, солнце тонуло в пелене серых облаков у горизонта, день выдался смурной, вялый, прохладный. Судя по положению светила, времени было около десяти. Я побрел к "Магическим принадлежностям всегда", по дороге думая, что логично было бы переименовать магазинчик в "Принадлежности никогда". На улицах наблюдалась обычная суета. Думаю, если бы в полдень ожидался конец света, тут, на окраине, ничего бы не изменилось.
      "И в центре", -- добавил я про себя, дойдя дотуда.
      Вокруг пузыря народ не толпился. Наверное, правильнее было бы сказать, там вообще никого не было. Я огляделся, походил, не приближаясь, впрочем.
      Однако скоро из-за угла вывернул давешний стражник, пыхтя и кланяясь, он пятился задом. Следом важно вышагивал голова под охраной, и сзади, неся алебарды на плечах, шли еще пятеро стражников. Увидев меня, толстяк скривился, как от зубной боли, а голова приветливо кивнул.
      -- Приветствую, вашвшебство. Тож помогать будете? Дело хорошее, нужное. Я гляжу, ваше присутствие благотворно сказалось на жизни города: вампир не шастает, мертвечина не разгуливает по ночам, вроде и кражи почти прекратились, э? -- он даже с какою-то игривостью пихнул меня жирным локтем и, повернувшись к стражнику, прошипел на него: -- А говорил, никого нету!
      Я пожал плечами. Обсуждать было нечего. Голова, покрикивая, распределил стражников, трое перекрыли дорогу, оставшиеся заняли места около улочек, подходящих к пузырю. Один оказался в непосредственной близости у границы сферы -- он, вместо того чтобы следить за улицей, все косился на вздувающееся и опадающее мерно свечение. Двое охраняющих голову стражников так и ходили за ним, как приклеенные, чиновник не решился отпустить их от себя.
      Затем на дороге показался Высший маг. Эмир шел скорым размашистым шагом, как обычно, невозмутимый, будто скала. Не обратив на меня внимания, он коротко переговорил с подобострастно кланявшимся головой. Бросил взгляд на свечение, словно проверяя, не подросло ли оно, и скрылся в соседнем переулке. Через недолгое время вернулся, уже не один. Я поднялся с ящика у обочины, где сидел, и поклонился преподавателям. Пери улыбнулся мне приветливо, остальные вежливо кивнули. Я приободрился. В присутствии полутора десятков магов свечение поблекло и не выглядело более столь внушительно. Может, Эмир еще и не станет посылать людей туда? Ведь ясно же, что с магической болезнью надо разбираться с помощью волшебства! Тут никакое оружие не поможет.
      Отряд появился к полудню. Сначала из леса донеслось пенье рожка, затем я услышал мерный рокот барабанов, к которому чуть позже присоединился короткий звонкий сигнал трубы. И, развернув знамя, из-за деревьев строем по трое вышел авангард "армии". Впереди на гнедом скакуне гарцевал седоусый подтянутый капитан в шлеме с черными перьями, без забрала. От левого пустого глаза к подбородку у него тянулся темно-розовый рубец, и левая щека была плохо выбрита. Капитан подскакал к Высшему магу, придержал коня, спешился. Они с Эмиром обменялись приветствиями. Молодой стройный лейтенант в красном камзоле тем временем размещал отряд.
      Солдаты не выглядели уставшими. Я следил за тем, как лейтенант подозвал одного из стражников, и тот вместе с кем-то из солдат побежал в лес, откуда еще выходил хвост отряда. Из-за деревьев понеслось ржание, затем скрип телег, и когда последние воины покинули чащу, стражник с помощью приданного ему солдата начали заводить обозные телеги на опушку. Поднялась суматоха, крики. Часть обоза по приказу капитана, под патронажем головы, тут же увели по дальней улочке куда-то в город. Коренастый интендант откидывал с телег прикрывающую груз промасленную холстину. Под нею было оружие -- пики, мечи. Затем показались доспехи -- кожаные с металлическими нашлепками доспехи, кирасы, кольчуги, кабасеты, наваленные грудами. Интендант, сопровождаемый Высший магом и капитаном, сильно жестикулируя, что-то объяснял, показывая на груз, капитан иногда вставлял свое слово. Эмир слушал, затем, осмотрев весь обоз, отошел к преподавателям. Я следил за ними, не понимая цели этих перемещений. Группа магов как-то потерялась на фоне бодрого, подтянутого отряда в красных куртках с голубыми рукавами, развевающегося знамени, трубача и моложавого капитана. Стройный лейтенант разводил людей, немалая часть солдат скрылась за домами -- они окружали свечение и оцепляли район. Вдалеке, в конце улицы, оттесняемые прибывшими позже стражниками зеваки столпились, глядя на нас и переговариваясь.
      Высший маг вернулся к обозу вместе с магистрами. Пери пошел за лейтенантом, из-за оцепления вынырнул ассистент Олаф, он тащил огромный мешок. Я даже привстал, чтобы лучше видеть. Что у них там за супероружие? Ткань топорщилась, под нею со всех сторон что-то выпирало то тут, то там. Неужели придумали какую-нибудь хитрость? Но когда Умник достал из мешка в руках Олафа первый амулет, я со стоном упал обратно.
      -- Эй, парень, а дай-кось сюды эту штуку!
      Я оглянулся. Рядом стоял интендант.
      -- Ваши там оружье нама заговаривать будут, так шоб удобней, -- пояснил он, забирая ящик. Я не противился. Отошел в сторону, прислонился к сосне, чей ствол слабо пах смолой и шишками, убедился, что нигде рядом нет муравьев, и стал издали наблюдать за происходящим. Пока раздадут охранные амулеты, пока наложат защитные и прочие заклинания... Там же еще доспехи...
      Когда Пери и Олафом вернулись с другой стороны заколдованного дома, Высший направился к ним. Я отклеился от дерева и быстро двинулся наперерез. Он сделал вид, что не заметил, но я схватил его за рукав.
      -- Магистр Эмир!
      Он стряхнул мою руку:
      -- Не мешай.
      -- Неужели вы считаете, что это все поможет? Вы ведь даже не знаете, что оно такое!
      -- Ты знаешь? --- он устремил на меня тяжелый взгляд.
      -- Нет, но зачем губить столько людей за раз? Я могу хоть сейчас туда сам...
      Выражение его лица не изменилось, осталось непроницаемо-усталым.
      -- Потом. И не один. А теперь отойди.
      -- Но это же бессмысленно!..
      Эмир отодвинул меня:
      -- Не лезь в политику. Вы закончили, Пери, хватило? -- обратился он к приблизившемуся Умнику. Олаф показал пустой мешок. Высший кивнул им.
      -- Вы же Высший маг и должны заботиться о людях! -- выкрикнул я.
      -- Ты плохо представляешь себе мои обязанности, -- равнодушно кинул он через плечо, отходя.
      С оружием и доспехами покончили. Отряд плотно окружал мерцающий, равномерно дышащий пузырь, солдаты с пиками стояли почти соприкасаясь плечами, на расстоянии двух и четырех шагов от сине-голубой границы, отделяющей их от домика, двумя живыми плотными кольцами. Сквозь блики красных искр-лучей казалось, что до волосатого магазинчика рукой подать: свечение выходило за стены строения на метр, полтора, не больше. Напротив фасада, перед чуть расплывающейся, как будто мохнатой, но все же хорошо различимой дверью, выстроились в два ряда мечники, они с обнаженными клинками стояли, глядя вперед. Капитан с Высшим о чем-то торопливо переговаривались за их спинами, молодой лейтенант перед строем ждал команды.
      Наконец Эмир замолчал, капитан отдал честь и направился к отряду. Маги отошли к лесу. Седоусый махнул рукой, лейтенант повернулся к мечникам, те подняли оружие, приготовляясь, напряглись...
      -- Стойте! Приказываю вам остановиться!
      Оле нырнула под локтем одного из стражников, что перегораживали улицу. Капитан оглянулся. Рыжая подскочила к нему, звонка крикнула:
      -- Не ходите, я вам запрещаю!
      -- Ваше высочество, но у нас приказ...
      -- Я вам приказываю! -- отбила принцесса. Она была одета в мужской костюм, такую же, как у солдат в отряде, красную с голубыми руками куртку.
      Эмир быстро подошел, наклонился к девушке, велел отрывисто:
      -- Прекратите цирк, студентка. Возвращайтесь в Школу. Вы нарушили Устав...
      -- Плевала я на ваш устав! -- воскликнула Рыжая. -- Вы хотите угробить моих людей!
      Молодой лейтенант просветлел лицом, капитан довольно крякнул, хлопнув себя по ляжке, однако произнес:
      -- Простите, ваше высочество, ведь мы исполняем приказ его величества. Не стоит идти против воли короля...
      -- Но вы мой отряд! -- возмутилась принцесса. -- Эти маги сами не могут разобраться, а посылают людей! Что мечи против магии?
      -- Мы идем как раз против человека, -- напомнил, улыбаясь, лейтенант. -- С этим пятном мы не воюем.
      Его восхитительное презрение к сфере не убедило принцессу:
      -- Я запрещаю вам туда ходить!
      -- Уберите ее! -- крикнул Высший маг, поворачиваясь к стражникам. Двое из них, взяв алебарды наперевес, неторопливой рысцой направились к принцессе.
      -- Если что, я прикрою, -- шепнула у меня над ухом Линда. Я подпрыгнул от неожиданности. -- Не оборачивайся, девятый вал.
      Рыжая не глядя кинула длинный синий, шипящий, как попавшая на раскаленный металл капля воды, разряд, он взорвался у ног стражников, тех отбросило.
      -- Не советую, -- сказала она и вытянула руку в сторону Эмира, складывая пальцы щепотью: -- Отойдите, магистр Эмир.
      -- Сумасшедшая! -- прошел восхищенный шепоток между пикинерами. Капитан расплылся в широкой улыбке, низко поклонился:
      -- Благодарю, ваше высочество, что вы нас не забыли. Как мы тогда Эспахену брали, а? -- он подмигнул. И затем произнес уже серьезно: -- Вы же знаете, что я не могу не исполнить приказ.
      -- Так исполняйте! Разворачивайте отряд и уходите! -- топнула Оле.
      -- Ваше высочество, мы служим королю.
      -- Вы моя армия! -- разгневалась Рыжая. Седоусый еще раз поклонился:
      -- Присягу мы приносили его величеству.
      Лейтенант снял шляпу и повторил поклон:
      -- Мы верны вам, ваше высочество, в отсутствие короля либо когда ваши приказы не противоречат присяге, увы.
      Я видел, как торжествующе улыбнулся Эмир, как повернулся он и пошел прочь, ибо заминка была решена без его участия. Однако Оле не отступила.
      -- Так вы верны мне? -- спросила она.
      Лейтенант взял ее руку и поцеловал. Седоусый отдал честь.
      -- Саблю мне, -- велела принцесса. Я вздрогнул. Молодой человек сам отбежал к обозу и вернулся с потертыми, когда-то украшенными ножнами, и теперь еще кое-где оставались мелкие жемчужины, подал их Рыжей. Та потянула за простую, оплетеную кожей рукоять, резанула воздух матово блеснувшим в сумеречном свете дня клинком. По рядам солдат прошел громкий шепоток, стоявшие тут передавали дальше, тем, кто находился за домом и не мог видеть происходящего.
      -- Солдаты! -- крикнула Оле, поднимая саблю. -- К вам обращаюсь я, Олеана Элфинийская! Что ждет впереди, никто не знает! Но если суждено погибнуть, то сделаем это достойно! Я поведу вас! Вы готовы?
      Громкие приветственные крики были ей ответом. Больная! Я бросился туда, чтобы задержать ее, однако двое магов по знаку Эмира схватили меня. Принцесса взмахнула саблей и первая сделала шаг в сферу, за ней побежали мечники, пикинеры наклонили копья, сдвинули острия. Я закричал. Голубое сияние охватило маленькую фигурку с растрепанными волосами, перекинулось на бегущих следом солдат, красные искры замельтешили, заскакали быстрее, сливаясь в мелко извивающиеся лучи, эти ленты света задергались, словно пытаясь вырваться наружу. Движения атакующих на миг замедлились, почти остановились, фигуры воинов и принцессы замерли в воздухе -- одна нога занесена для следующего шага, другая осталась позади, рот раскрыт в безмолвном крике... И тут сфера изнутри ярко полыхнула ослепляющим синим огнем, из окон и дверей здания пыхнули красные языки пламени, они тронули землю, крыши окружающих домов, верхушки деревьев... Люди отбегали, прикрываясь рукавами. Шар вдруг набух, пузырьки вздрогнули, замерцали быстро-быстро, вызывая резь в глазах, надуваясь, сфера сжалась немного, словно втягиваясь внутрь себя, -- и прыгнула. Мгновенно разросшись, чуть не на половину своего диаметра, она слизнула всех, кто стоял рядом, впитала оба кольца окружения, растворив в себе всех солдат без остатка и кого-то из зазевавшихся стражников. Раздался звук, похожий на утробное чавканье, мокрое хлюпанье, какое издает, поглотив неосторожного оленя, болотная жижа. Я кинулся вперед, различая, как мне казалось, среди брызжущих во все стороны темно-розовых и черных лучей рыжее пятно. Если успеть схватить ее...
      Он вцепился мне в ворот и оттащил одной рукой, другой прикрывая лицо от нестерпимого сияния, бросил на землю, лицом в перепрелые листья, придавил коленом.
      -- В моих планах не место случайностям! -- прошипел Эмир мне на ухо.
      Крики смолкли, вообще все звуки, -- показалось, что они просто вымерли, выпарились из возможностей этого мира. В полной беспросветной тишине сфера сжалась, откатываясь почти на прежнее место, а затем выстрелила своим телом, расширившись, и остановилась, увеличившись на несколько шагов, вобрав несколько близстоящих домов, они остались там, размазавшись, распустив среди сине-голубого свечения вдруг отросшие волоса крыш, вместо окон у них засияли фиолетовые огромные звезды. Границы шара замерли, по нему пробежала едва заметная дрожь... И затем сфера вновь слабо запульсировала, словно устало дыша. Внутри никого не было.
      Подбежал голова, вдалеке волновались, шумели зеваки, преподаватели окружили Высшего мага, Линда, выкрикивая страшные ругательства, грозя кулаком, кинулась на него, ее задержали... Я поднялся, отступил в лес, обогнул это место, выбрался на дорогу, свернул в первую же отходящую в сторону тихую улочку и побрел, спотыкаясь, ничего перед собой не видя. Окружающее как будто рябило, шло помехами, дома и люди размазывались.
      Кто-то дернул за рукав. Я оглянулся, с трудом сфокусировал взгляд. Рядом стоял мальчишки, Тики.
      -- Как ты меня усек вчера? -- требовательно спросил он. Его худое тельце было напряжено, я понял, что волчонок сразу убежит, как только я отвечу, невзирая на то, скажу ли "Случайно" или же "Вычислил", или дам иной ответ на вопрос. И тогда, продираясь сквозь бедлам в голове, я просто сказал:
      -- Пойдешь ко мне в ученики?
     

ГЛАВА ШЕСТАЯ

     
      "Мирэн отказал ей.
      -- Я еще не готов, -- сказал он. -- Мне надо многому научиться, чтобы стать достойным тебя.
      Но девушка неправильно поняла его и смертельно оскорбилась. Она решила, что Мирэн любит другую женщину.
      -- Так не достанься же ты никому! -- воскликнула Мор. И задумала погубить того, кого любила.
      Она замутила зрение и разум одного человека и велела, чтобы тот передал принцу Мирэну одну шкатулку. "Скажи, что там находится новый мир, который будет принадлежать только ему, -- приказала она. -- Пусть принц откроет шкатулку". Но на самом деле она спрятала внутри заклинание, убивающее страшной смертью первого, кто увидит его. Заклинание было подобно зверю Ананку, однако имело стократ злобный нрав и тысячекрат большую силу.
      Ничего не подозревающий юноша принял подарок охотно и немедленно поднял крышку. Заклинание вырвалось наружу и уничтожило весь мир. Мирэн вступил в борьбу с тварью и убил ее, но мира, где он жил, больше не было, он остался последним живым существом во вселенной. Скитался Мирэн по всем сферам бытия и нигде не находил ни одной души. Поднимался он в небеса, и были пусты все десять надмирных высот. Спускался он в глубины материи, и пустота владела всем в земных толщах до самого дна. И тогда..."
     
      -- Смертию смерть поправ, -- сказала из-за плеча Линда, и я подскочил. Она выхватила книжку у меня из рук. -- Ну и чего ты эту занудь читаешь? Штиль посреди океана! -- Глаза у девушки были красными, опухшими от слез. Я сидел в кресле перед камином, она потеряно бродила от дивана к столу и обратно. Во второй комнатке спал Тики, разметавшись во сне, умытый и сытый.
      Когда я произнес ту фразу, мальчик разительно изменился. Он вдруг улыбнулся открыто и -- я и представить себе не мог, что он на такое способен! -- приблизившись, взял меня за руку, сказав:
      -- Ну пошли к тебе, -- и почти потащил меня к дому. Он знал, куда идти...
      Первым делом он излазил всю избушку, покопался на чердаке, уплел большую часть принесенного доброхотами-соседями -- которые старались не попадаться мне на глаза, я их так потом и не увидел. Пересмотрел все книги, перелистав наскоро.
      -- Читать умеешь? -- поинтересовался я.
      -- А то, -- важно сказал он и ткнул в первую попавшуюся строку: -- "Часто скорбь облегчается общением с умершим, как если бы он был внутренней частью нас самих. Вера в то, что они ушли и недостижимы, держит эту часть нас самих на расстоянии, отчего мы внутри себя остаемся раздробленными". И писать. -- И продолжил с независимым видом, ковыряя столешницу: -- Я раньше в школу ходил, целый год. Потом мамка умерла, я остался. Школу бросил, пошел папку искать. Мамка рассказывала, что он волшебник. Он ее бросил давно, и мы из-за этого плохо жили. И я решил его найти и убить, чтобы он больше никогда так не делал. Потому что это плохо. А чему ты будешь меня учить?
      -- Всему.
      -- Не, всему не надо, это я и так умею, -- испугался он и стал загибать пальцы: -- Готовить, убирать умею, сам одеваюсь, на рынок ходить и все покупать, сапоги тачать и платье шить, огонь разводить, считать могу, книги переплетать, корзины чинить... Ты меня колдовать учи!
      -- Хорошо, -- согласился я. -- Только ты меня слушайся.
      Он засмеялся:
      -- Да мне говорить не надо, ты покажи -- и я все сделаю. Я все вижу. Вот ты сейчас не веришь -- а я вижу. -- Он растопырил пальцы, покрутил кистями, немного сжимая и разжимая растопыренные пальцы: -- Вот так ты не веришь. А сейчас удивился, это выглядит по-другому, -- мальчишка расслабил пальцы и плавно поводил ладонями, изображая волны. -- Ясно?
      -- Понятно, -- я кивнул. -- Я подумаю. Только сначала ты вымоешься.
      Он поник, но перечить не стал. Я разогрел воду на плите, устроил ему ванну в бадье и отправил в кровать, потому что уже темнело, а я устал и хотел побыть один. Пока Тики плескался, разбрызгивая по кухне пену, пока жевал, набив рот хлебом и сыром, и вареными яйцами, и луком, -- мой взгляд убегал в угол и застывал, перед глазами вновь и вновь распухал синий с красными прожилками шар, и в ослепительном сиянии исчезала рыжая принцесса...
      Тики сидел, болтал ногами, затем вдруг сказал:
      -- А ты забудь. Это легко. Давай научу? Я всегда, когда не могу сразу отплатить, убираю плохие воспоминания в далекий сундучок.
      Я вздрогнул:
      -- Спасибо, я умею.
      -- А то зачем думать о плохом, -- пояснил он. -- Тебе же больно.
      -- Я закрою плохие мысли, -- проговорил я, думая о своем. Лицо пацана скривилось, глаза наполнились слезами:
      -- Не надо! А мне тоже будет больно, вот здесь! -- он ткнул себя в точку, где сходились выпирающие ребра.
      -- Мирэн знает что, -- бормотал я, отправляя мальчишку в кровать. Темные жесткие волосы его гребню не поддавались, так что разобрать спутанные пряди я решил попросить Линду, позже.
      Девушка появилась после наступления темноты, в криво надетой мантии, растрепанная, злая, но только перешагнула порог -- кинулась мне на шею и зарыдала. Я отвел ее на диван, долго успокаивал, молча гладил по голове -- слова не шли на ум. Наконец уже ночью Линда вытерла тыльной стороной ладони мокрые щеки, шмыгнула носом, погрозила куда-то в сторону:
      -- Они у меня еще получат абордажный крюк в борт!
      Ее отвели в Школу, долго читали нотации, в чем-то убеждали, что-то доказывали... Линда махнула рукой:
      -- Я сбежала сразу, как меня отпустили. Ты хоть понял, что произошло? Ну, помимо того, что их всех туда затянуло?
      Потом я показал ей спящего мальчишку. Она сразу его узнала, несмотря на чистое личико.
      -- Кого-то он мне напоминает, -- заявила она. -- Только не соображу сейчас кого. Как ты его поймал?
      Я с ней согласился. Рассказал и про второго зомби.
      -- Вот настырный! -- воскликнула Линда. -- Теперь глаз да глаз за ним нужен! Старик знает?
      -- Арбин? Нет, я еще в Школе не был. Да вот ты, когда обратно пойдешь, и передашь все.
      -- Ну уж нет, туда я больше не плывец! -- Линда сложила фигу и ткнула ею в окно, в направлении, где теткой предполагался замок (хотя Школа была левее).
      -- Черноглазка... -- протянул я. Она вскинула руки:
      -- Китовая блевотина! Ладно, девятый вал, только для тебя, не ной. Но вот никого не бить там я точно не обещаю!
     
      Первый конфликт между мной и Тики произошел уже утром, когда я попытался объяснить ему технику заклинаний.
      -- Не надо говорить, ты покажи, -- настаивал мальчишка, сидя за столом перед книжкой и болтая ногами. -- Я все равно не пойму. А когда увижу, тогда сделаю.
      -- Надо учиться, -- втолковывал я. -- Ты должен освоить теорию. Я могу показать тебе сколько угодно фокусов, но если ты не знаешь азов, ты никогда не сумеешь сам придумывать и создавать новые вещи. Это-то хоть ты понимаешь?
      -- А что такое "фокусы"? -- спросил он.
      Потом я сказал ему:
      -- Пока ты учишься у меня, чтобы не было никаких вампиров. Ты никого не должен убивать.
      -- Они меня обидели, -- насупился мальчишка.
      -- Убивать людей нельзя.
      -- А солдаты убивают. И стражники. И палач всех вешает. И вообще все это делают.
      -- Это плохо, -- стоял я на своем. -- Пока ты мой ученик, ты не должен так поступать. Хотя на самом деле, конечно, и во всю жизнь, но там уж я за тобой буду не доглядчик, самому придется разбираться, а сейчас запомни: никого и никогда. Жизнь одна, другой не будет, и прожить ее надо достойно.
      -- Зачем?
      Я задумался.
      -- Низачем. Потому что только тогда она останется в вечности, -- сказал.
      Мальчишка помолчал, глядя исподлобья.
      -- Они меня долбоебом обозвали, -- произнес он упрямо.
     
      Еще он спросил:
      -- Эта штука съела твоих друзей? Как она эта сделала?
      -- Не знаю, -- признался я. Мы сидели на крыльце. Солнце клонилось к горам, золотя крыши окрестных домов. В нижней части огромного желтого диска проплывали серые нитки облаков. За домами виднелись башни замка. -- Ты не пробовал на нее смотреть?
      -- Не-а, -- беспечно отозвался он, кидая огрызок через плечо. -- Она больная. Я туда не хожу.
      -- Больная? -- я прислушался к своим чувствам. Да, очень похоже. Я тоже определял ее так. Сфера напоминала... язву, вот верное слово. -- Подбери огрызок и отнеси в выгребную яму.
      -- Зачем? -- удивился Тики.
      -- Чтобы не мусорить.
      -- А я не хочу, -- возразил он.
      -- Придется, -- сказал я. Он помолчал, исподлобья на меня глядя, буркнул:
      -- Злой ты.
      Но подобрал останок яблока и отнес за дом. Воспитательный процесс пошел.
      Когда Тики вернулся, он сразу спросил:
      -- Можно ли ходить не по земле, а сквозь нее, и как это сделать?
      -- Зачем тебе? -- удивился я. Он замялся.
      -- Ну... тогда я смогу незаметно...
      Я мысленно вздохнул. Солнце почти село, становилось холодно. Спокойная окраина вовсе обезлюдела, из труб уже не вился дымок, последние клочья облаков рассеивались над горизонтом.
      -- Еще можно проходить сквозь стены, -- напомнил.
      -- Научишь? -- обрадовался Тики. Я покачал головой:
      -- Это никто не умеет.
      Мальчишка расстроился. Сел обратно на крыльцо, подпер щеки руками и уставился в землю.
      -- Вот если бы дома строили из воздуха, тогда все могли бы проходить сквозь стены, -- сказал он. -- И не пришлось бы ничего придумывать.
      -- Тогда не имело бы смысла уметь делать то, что умеют все, -- возразил я. -- А про прохождение сквозь стены я подумаю. Хотя теорию ты не любишь, но можно попробовать порассуждать. Мне все равно надо похожую проблему для диплома решить...
      -- Это про что? -- полюбопытствовал он.
      -- Про Уход. Всего я тебе не объясню, но примерно суть в том, что некоторые волшебники умеют переходить из одного измерения в другое, вроде как в другой мир, но такой же, в чем-то отличный, в чем-то сходный. Ну, как из комнаты в комнату, понимаешь?
      Он кивнул, внимательно слушая. Я увлекся.
      -- А теперь присмотрись внимательней хоть к людям, хоть к вещам. Между предметом и окружающим нет дырки, щели, отверстия, -- то есть нельзя разделить предмет и то, что вокруг. Это одно целое. И как же можно переместить предмет, не переместив с ним мира? Никак, выходит. А человек то же самое. Теперь смотри дальше. Вот человек -- это не просто одно целое с тем, что его окружает, это окружающее еще внутри него самого. Успеваешь? Вот ты смотришь вперед, видишь дом -- и этот дом стоит снаружи, и одновременно он внутри твоей головы.
      -- Не поместится, -- быстро заметил Тики.
      -- Потому что он не сам там находится, а его изображение, образ. Но образ -- это тоже его неотъемлемая часть. Привязанная к тому же к тебе твоим взглядом. Ты взглядом, тем, что ты видишь предмет, привязываешь его к себе и помещаешь внутрь себя в уменьшенном варианте, перетягиваешь в себя часть его. И так все остальное вокруг. Поэтому, выходит, когда волшебник меняет отражения -- вот верное слово! -- он не перемещается в другой мир, он остается в этом -- в одном смысле, а в другом он просто мир внутри себя -- внутри своего взгляда, -- меняет. Вроде того. Понимаешь?
      Тики запустил пальцы в запутанные свои вихри и звучно поскреб там.
      -- То есть он сразу в двух местах?
      -- Похоже на то, -- я сам еще не понял всего, что сказал. -- Он видит нас, мы видим его, но при этом видим не его, а какого-то зверя, положим, а он видит вместо нас, как мы друг друга видим, деревья или кусты, или ходячие дома, или облака на небе. Ничто никуда не исчезает.
      -- А эти, которые в ту дырку ушли? Они теперь тоже облака?
     
      Ослабевшее солнце рухнуло на острые пики далеких гор, продрало брюхо, окатив белоснежные вершины темным золотом своей крови, -- и свалилось по ту сторону зализывать раны. Мир оделся в траур. Тогда по темноте пришли хмурые рыцари. Я только-только загнал Тики в кровать.
      -- Кто это? -- спросил Роман.
      -- Вы откуда узнали, что я тут? -- перебил я. Только их мне сейчас и не хватало.
      -- Линда нас... -- начал Кир, но брат ткнул его локтем в бок, и силач заткнулся.
      -- Она нам все рассказала. И про отряд, и про Оле. Мы намерены идти их спасать.
      Я зажег свечу, поставил на стол. По комнате разбежались шаткие тени.
      -- Ребята, не дурите. Там работа для дипломированного мага, а вы еще на первом курсе. Вам нечего там делать, только себя угробите.
      Кир встал в позу -- у него отлично получалось: боком к зрителям, правая рука вытянута вперед и немного вверх, ладонь раскрыта.
      -- Смерть нам не нужна! -- воскликнул он. Я поморщился.
      -- Тише, разбудите мальчика...
      -- Не страшна, -- поправил Роман.
      -- Да кой хрен разница! -- заорал Кир. -- Он нам мозги втирал, что станет учить, а вместо этого кто нас учит?!
      -- Кто? -- насторожился я. Роман вновь пихнул брата. Тот смутился, прикрыл варежку. Вместо него заговорил Роман:
      -- Юхас, пойми, мы тебе поверили, принесли клятву, и что в результате? Ничего о запретной магии ты еще не рассказал, не показал, а тут такие события разворачиваются, что ни один порядочный маг не может оставаться в стороне. А ты? Отсиживаешься тут, ничего не предпринимаешь, хотя, между прочим, там уже погибла твоя подруга!
      Я сжал зубы, преодолевая желание задушить парня.
      -- Она не погибла, -- процедил, -- а вот у вас все шансы...
      -- Прекрасно, -- он не дал мне договорить, -- значит, и мы справимся. Тем более что с нами...
      Тут он сам заткнулся, бросив всполошенный взгляд через плечо. Вперед выступил Эрл:
      -- А что это за мальчик?
      Я нахмурился:
      -- Мой ученик. А какое это...
      Побагровевший Кир легко задвинул худосочного Эрла, набычившись, спросил:
      -- То есть это как? А мы, значит, уже поровну?
      -- Побоку, -- напомнил тихо Роман, но Кир не слышал, он бушевал:
      -- Мы там сидим, ждем, когда нас начнут наконец обучать, а он на стороне набирает учеников...
      -- Это подло, подло! -- тоненько выкрикнул сзади Муся.
      -- Да набить морду, и всех делов! -- рявкнул Кир. -- Это что такое? Пока мы топимся в четырех стенах...
      -- Томимся...
      -- Плевать! Он обещал! Если сейчас же не пойти на этого черного всем вместе, наступят кранты всему миру! Юхас, ты идиот, если не понимаешь этого! И если ты немедленно не согласишься идти с нами...
      Я прошел к дивану, сел, посмотрел на них. Положил руки на колени ладонями кверху.
      -- Минутку, -- сказал я. И сосредоточился. Свиток должен быть где-то у них в комнатах. Я мысленно очутился там, пошарил чувствами над всеми сундуками, заглянул под матрасы и книги, ощущая тем временем, как ветер шевелит кроны в лесу, как покачивается чуть влажная, поблескивающая капельками росы трава на склоне холма и как с одной травинки прозрачный кругляш, -- где отразилось черное небо со звездами, искривленное, уменьшенное в тысячи раз, -- свалился, на миг задержавшись на острие длинного листа, потянувшись -- но в полете вновь обретя на какое-то время сферический вид, -- и рухнул на землю, впитавшись.
      Пергамент оказался запрятан на самом дне ящика с книгами в комнате Романа. Я извлек его, не шелохнув ни одного тома. И вот он лежит у меня на коленях, -- согнутый вчетверо, чуть помятый с углов лист, в котором кровью подписаны хорошо известные кому-то слова, выношенные в четыре головы и выведенные под пристальным вниманием восьми пар глаз. Я показал бумагу им.
      -- Тут сказано...
      -- Плевать на клятвы! -- топнул Кир. Я удивился.
      -- Нет, ребята, это никуда не годится, если уж вам...
      -- Кир погорячился, -- Роман положил ладонь на плечо брата, сдавил его. Силач недовольно дернул плечом. -- Однако же мы в свое время вроде бы ясно договорились...
      -- Если вы не понимаете разумных доводов, я просто запрещаю вам. Шагайте в Школу и не предпринимайте ничего. Это приказ.
      Кир повернулся, скинул руку брата, подошел, сунул мне под нос крепко сжатый кулак:
      -- Мы таких приказов не выполняем! Мы сами по себе голова! Ты нам больше не магистр, во!
      Я вскочил:
      -- Мальчишки! Щенки!
      Но вдруг, вспомнив слова Эмира -- те же самые, сказанные мне, -- рассмеялся. Ребята недоуменно уставились на меня.
      -- Так мы пойдем? -- спросил Роман, подталкивая набычившегося брата к дверям.
      -- Шагайте, да без остановки, -- махнул я рукой. -- До монастыря не сворачивая, я выйду проводить...
      Они резво спустились с крыльца, один Эрл остался.
      -- Чего тебе? -- хмуро спросил я.
      -- Ты не знаешь, Юхас, теперь, из-за запрета, наверное, новые кафедры открываться не будут?
      Я пожал плечами:
      -- Откуда мне? А что такое?
      -- Да я вот подумал: здорово было бы изобрести что-то вроде математической магии. Точные расчеты при создании новых заклинаний -- это же важно. А я тут про интегральное исчисление почитал, ведь это находка! Чтобы, предположим, рассчитать...
      Я поскорее прервал его:
      -- Эрл, умница, была такая кафедра когда-то, но кончились специалисты, никто этим не занимался, все по старинке, на глазок. Попробуй подойти к ректору или к ассистенту Олафу, скажи, что готов этим заниматься, может, тебе разрешат. А теперь догони, будь другом, однокурсников и посмотри, чтобы они не ходили к пузырю, честное слово, не надо.
      Он кивнул обрадовано и побежал со всех ног за своими. Я постоял, прислушиваясь: куда повернут? И с облегчением уловил суматошное мельтешение Линдиных чувств. Вот они встретились на перекрестке... Уж она-то девчонка умная, не отпустит балбесов куда не следует... Я плюхнулся обратно на диван, погружаясь в тягостные раздумья, и слишком поздно ощутил всплеск радости и облегчения, которые углублялись в переплетение улиц, ввинчивались в пространство между домами, быстро удаляясь.
      Я выскочил на улицу и завопил:
      -- Линда, не надо!
      Они были далеко. Я рванул за ними, добежал до конца тупика, понял, что не успеваю, и взмыл в воздух. Земля ухнула вниз, дома уменьшились, я полетел к сфере, ветер свистел в ушах и рвал мантию, трепал полы, замедляя ход. И сверху я увидел, как они, вскинув руки и приготовившись метать молнии, смертельные шары и прочие убийственные заклинания, подбегают к сфере, останавливаются, оглядываются на меня -- вижу их предвкушающие лица -- и дружно шагают внутрь. Синее мерцание с красными прожилками всколыхнулось, раздалось громкое чмоканье, шар сжался -- и тут же разбух во все стороны, выстрелил алыми, бешено извивающимися лучами в небо... Все стихло. Я упал на дорогу перед выросшей сферой, свечение продвинулось еще на шаг вокруг дома и тяжело и натужно дышало, то чуть расширяясь, то немного опадая всеми составляющими его пузырьками мертвенного света.
     
      Когда я, волоча ногу за ногу, вернулся, обнаружил на крыльце ожидающего меня Олафа. Ассистент не любил капюшонов, и голову его украшал зеленый берет с пером, надвинутый на одно ухо.
      -- Приглашение на срочное заседание выездного совещания Лиги, -- Олаф протянул запечатанный золотым львом, печатью Эмира, свиток. Я принял: отчего бы не принять? -- Ждут нынче же, -- добавил он, видя, что я не спешу открывать послание. -- Около полуночи начнется.
      -- Хорошо, -- сказал я.
      Когда мы вышли из города, уже стемнело, в черное небо выкатилась бледная луна, освещая склон холма. Замок молчаливой громадой высился слева. Дед нас встречал. Как только мы с Олафом протиснулись в щель между огромных створок ворот, ректор подхватил меня под локоть и увлек к себе в кабинет.
      -- Прежде чем мы туда пойдем, -- сказал он, плотно закрыв дверь, -- я хотел бы тебя попросить. Скажи Эмиру. Если он узнает, то отменит решение. Только обязательно до начала совещания. Будет так, как он скажет, Эмир может при случае надавить на Совет. Ведь потом... я не смогу ему не открыть, и ты представь, что с ним станет? Уважь старика. Ведь я тебе вроде дед...
      -- Сэнсэй Бэнсэй сидел на стене, сэнсэй Бэнсэй свалился, когда спал. Вся императорская дружина во главе с главным вассалом императора Комуто Херовато ничем не смогли ему помочь.
      Арбин ссутулился, морщины вокруг рта, глаз проступили четче. Тогда я быстро заговорил:
      -- Дед, эта штука все равно не магическая, я пока не способен объяснить, даже думать о ней не способен: такое дежа вю, что голову ломит. Она сущностная, если тебе это что-нибудь объяснит. -- Я как-то незаметно перешел на "ты". -- Если я пойду, то смогу разобраться. Наверное, это судьба. Хотя в моем случае несудьба.
      -- Что за "несудьба"? -- тускло спросил он, комкая бахрому пледа. -- Ты хоть понимаешь, на что идешь?
      -- Это всё, -- объяснил я. -- Все варианты событий, даже самые невероятные, кроме тех, что определены судьбой. Ведь я давно умер, ты забыл? Мне не страшно. Оле тоже понимала, на что идет. А я... я вернусь. И Виннес, помнишь, возвратился в первый раз.
      -- Прошло много дней, а его все нет, -- возразил Арбин. -- Видимо, уже не будет. -- Он тяжело поднялся, опираясь на подлокотник, сцепив руки за спиной, прошелся от стола к дивану и обратно. Протянул пальцы к огню, зябко повел плечами: -- Не удалось мне тебя уговорить. Ладно. Что мальчишка? Как он?
      -- Да, Тики! -- встрепенулся я. -- Последи за ним. Подружиться с ним легко: признай в нем волшебника. И учи чему-нибудь. Только, знаешь... он немного мнительный. И... мстительный. Не позволяй его обижать, иначе он кого-нибудь убьет.
      Дед поднял бровь.
      -- Именно так. Беда в том, что он способен. Может, Тики пока поживет у тебя? Мне кажется, ему нужно... какое-то человеческое отношение, общение тоже. Сейчас он дикий очень, похож на волчонка, людей воспринимает как угрозу.
      -- Пока? -- переспросил Арбин.
      На самом деле мне было очень страшно. Дрожь начиналась где-то в районе солнечного сплетения и кругами расходилась по телу, наполняя конечности словно миллионами пузырьков, которые с шипением лопались, а на их место прилетали новые и толкались в кожу, отчего плоть теряла вес, я наливался легкостью и с трудом уже мог управлять собой, тратил последние силы на то, чтобы не взмыть под потолок. Ощущение было обманчивым, никуда бы я не взлетел, но уж взорвался бы -- наверняка.
      По дороге в тронный зал к нам присоединился научный руководитель Линды магистр Сехроб. Высший маг сидел в центре длинного стола, по сторонам располагались незнакомые маги, все в возрасте, двое так вовсе выглядели столь дряхлыми, что удивительно было, как они сумели добраться до Школы, не рассыпавшись прахом. Позади президиума на стене висели полотнища цветов Лиги -- знак того, что собрание инициировано и проводится Лигой. Полоса белая, золотая, снова белая. Слева, за отдельным столиком, пристроился с кучей очиненных перьев ассистент Олаф, он исполнял роль секретаря заседания. В зале сидели все преподаватели, я, ректор, всего человек двадцать. Когда вошел Арбин, Олаф позвенел бронзовым колокольчиком, что лежал перед ним. Легкий гул голосов смолк.
      -- Объявляю внеочередное экстренное выездное заседание Совета Магической лиги открытым! -- выкрикнул он. Поднялся Эмир. Выглядел он, как обычно, невозмутимо-суровым, однако голос звучал безучастно, отстраненно, как будто Высший маг говорил откуда-то издалека.
      -- По имеющимся сведениям... было предпринято... результаты показали...
      Я не слушал его доклад, все равно большую часть видел собственными глазами. Старики стали о чем-то негромко спорить. Иногда Олаф зачитывал какие-то бумаги из тех, что пачкой лежали на столике, в остальное время быстро строчил, записывая все произносимое в зале. Я открыл книжицу в черной кожаной обложке с гнездом черно-белых змей под названием. Листов в ней осталось всего ничего, а я до сих пор не понял, каким образом все-таки Мирэн -- если это был он -- сотворил мир и населил его людьми. Одна из легенд рассказывала о создании Мирандола руками первого мага нашего мира (и последнего в своем). Но откуда взялись люди и сами потомки Мирэна, вся земля, на которой он создал свой волшебный лес? Об этом я пока не нашел ни слова, и надеялся, что на последних страницах мне что-нибудь откроется. Не вынимал же он из себя ребро?
      -- ...Постановили: поручить арестовать вышепоименованного Сирия Псоя магам... и студентам пятого курса...
      Я поднял руку.
      -- Возражения не принимаются, -- вяло сказал Эмир.
      -- У меня предложение.
      -- Озвучьте, -- бесстрастно согласился Высший маг.
      -- Я пойду один.
      Один старик воскликнул:
      -- Мальчик, это невозможно!
      Другой прошамкал:
      -- Я вообще удивлен, что магистр Эмир подтвердил кандидатуры студентов, и только лестные его отзывы...
      Высший маг произнес только:
      -- Предложение принимается. Это последняя попытка Лиги предъявить обвинение. В случае провала начнем силовую операцию. Секретарь, запишите резолюцию...
      Поднялся шум, но тут же спал. Присутствующие молча выслушали новое заключение, которое Эмир озвучил равнодушно, ни на кого не глядя.
      -- Это самоубийство, -- сказал Арбин, повернувшись ко мне вполоборота. -- С настоящими магами у тебя был хоть какой-то шанс, а теперь...
      -- Теперь у меня развязаны руки, -- пробормотал я, пролистнув еще страницу. И наконец увидел нечто интересное -- рисунок змеиного гнезда с поясняющей надписью. "Знак Мирэна, символ единства мира". Негусто. Почему туго переплетенные черно-белые линии, а не, скажем, круг -- значительно более говорящий о целостности символ? Я задумался, уставившись на картинку. Взгляд расфокусировался, линии размылись, змеи потекли, как волны, вливаясь одна в другую. И кстати, при чем тут смерть? "Мирэн оставил этот знак своим потомкам в назидание и напоминание". О чем? "Всякий Мирэнид суть продолжение Мирэна и гарант мира". Ну хорошо, мирандольцы действительно миротворцы, никогда ни с кем не воюют, тихо сидят в своем медвежьем углу, выходят редко, к себе вообще никого не пускают. Даже магов. Лига несколько лет пыталась организовать там миссию: изучение дружественных традиций, обмен опытом, все такое. Не получилось, не допустили. Но при чем тут смерть?
      Заскрипели кресла, с которых поднимались маги, отодвигаемые в президиуме стулья. Высший шевельнул пальцами, подзывая, обратился ко мне:
      -- Что значит твое предложение? Почему один?
      Я пожал плечами.
      -- Для "силовой операции" понадобятся люди, зачем распылять их впустую? -- Эмир уловил упрек в свой адрес, но ничего не сказал. -- Сколько у меня будет времени?
      -- Лига дает тебе три дня. Если не вернешься через трое суток, мы попробуем уничтожить сферу целиком.
      -- Хорошо, -- я слегка поклонился. -- Можно идти?
      Ссутулившись, он отвернулся. Я вышел из зала.
     
      Это произошло, когда я возвращался. Была глухая ночь, тишина звенела в ушах, редкий хруст песка под ногами заставлял вздрагивать. Склон кончился, начался лес, под слабым лунным светом из темноты уже выступали очертания городской ограды...
      Сначала воздух над оградой распорола яркая вспышка синего света, затем посыпались белые холодные искры, пространство передо мной -- на расстоянии полутора метров над землей -- рассекла трещина. Сначала узкая, небольшая, в две ладони вышиной, она стремительно разрослась, почти прихватив краем месяц. Оттуда послышались вопли, взрывы, звон металла, знакомый голос проорал:
      -- Юхас, старина! Три якоря тебе в глотку, тащи же меня!
      В щели показалась спина, через плечо был перекинут порванный плащ, под лопаткой кафтан пересекал окровавленный разрез, от него вниз по ткани тянулась темная полоса. Высунулась заведенная за спину левая рука, зашарила вокруг. Темные жесткие волосы трепал сильный ветер, порыв которого налетел на меня, заставив задохнуться на миг. Раздался громкий крик, из-под лопатки показался на миг кончик тонкого острия, и из трещины на меня свалился Виннес. Тут же пространство замерцало, чмокнуло и затянуло дыру. Подлиза обмяк кулем, хлещущая из раны кровь промочила мне мантию, правая рука, сжимающая оружие, обмякла, шпага выпала и откатилась в сторону. Я зашатался под обрушившейся тяжестью, расставил ноги, чтобы сохранить равновесие, удерживая бессознательное тело. Затем осторожно положил его на траву. Он еще дышал -- тяжело, с хрипами. Я потряс Виннеса, приподнял веко -- зрачок закатился глубоко под лоб. Обморок. Он весь истекал кровью, при беглом осмотре я заметил пять-шесть колотых и режущих ран. На всякий случай оглянувшись -- не видит ли кто, -- я схватил его за руку и начал левитировать к своей лачуге. Следовало поторопиться. Если он умрет тотчас же -- я не успею его расспросить. Проблема была в том, что я не умел лечить.
      Я опустил не приходящего в сознание Виннеса на диван. Затеплил свечу, подвинул стол. Попробовал снять с него одежду -- не вышло. Перевернул раненого на живот. Сходил на кухню, принес изъятый у Тики на общественные нужды нож, примерился, взялся за ворот, приподнял ткань и сделал первый надрез, через всю спину. Продолжил по плечу и стянул отрезанную половину вместе с рукавом, как лепесток шкурки с апельсина. То же сделал со второй половиной. Отбросил ворот, сорочку разорвал руками, оголил окровавленный торс. Перевернул обратно на спину, стараясь не глядеть на дыры под лопатками. Остатками рубашки стер кровь с ран. Не получилось -- она текла и текла. Виннес уже почти не дышал, грудь едва приподнималась. Я в панике скинул защиты, сосредоточился, прислушался к биению жизни в его груди. Сердце не стучало -- оно едва трепетало, кровь не бежала по венам, а сочилась, плохо повинуясь слабым приказам. Все могло остановиться в любой момент. Я мысленно подтолкнул мышцу, прося ее: толкай! работай! Я окунулся в густую красную жидкость и ощутил себя рыбой, виляя боками, я проскочил по сосудам, проталкиваясь сквозь клапаны, заставляя их сильнее сжиматься и разжиматься. Я поселился в ранах, стал множеством крохотных паучков, которые заткали пустое пространство волокнами тканей. Руками я сводил края разрезанной плоти, тысячами лапок сознания соединял каждую мышцу, слеплял стенки сосудов, складывал ткани и сращивал их. Я нырял в глубины материи, и пространство, заполненное массой, там вдруг вспенивалось, расширялось, я пробирался в огромном теле, словно в маленькой куколке, я мгновенно менял масштаб, то становился подобным микробу, то вырастал до размеров великана, так, что мог пальцем переворачивать Виннеса с бока на бок, -- я все это делал, посетил все уголки порушенного тела, и везде возвращал ему цельность...
      Но он все равно умирал. Теперь засохшая кровь тонкой корочкой покрывала кожу, что стала как новая, -- а Виннес дышел все слабее и реже. Ему не хватало чего-то.
      И я нырнул еще глубже, я забрался сам не понял куда, еще ниже пространства, туда, где бытие вибрировало так сильно, что перед глазами замельтешило все, пошло полосами и исчезло, я стал бестелесным духом, живой субстанцией, голой энергией -- и влился в Виннеса всем своим существом, распространился по его бледнеющему образу, напитал собственной силой -- и оставил в нем частичку себя. Продолжал крутиться, наполняя и наполняя жизнью...
      -- Кто это?! -- закричал Тики в ухо, схватив меня за руку. Я выпал из транса, голова закружилась, все поплыло перед глазами, пространство накренилось, и я свалился на пол.
      С помощью мальчишки я кое-как поднялся и дотащился до кресла. Тики ни в какую не желал отходить от меня, несмотря на все просьбы принести из кухни остатки молока, цеплялся за мой рукав и все таращился на Виннеса. Братец, надо признать, являл зрелище не из лучших.
      -- Его зовут Виннес, -- втолковывал я испуганному мальчишке, с удивлением чувствуя, как паренек закрывается от меня. -- Мы вместе учимся. Понимаешь? Он был ранен, я принес его сюда, чтобы вылечить. Мне нужно его кое о чем спросить, это очень важно.
      Растрепанный спросонья Тики ткнул пальцем на Виннеса:
      -- А это что?
      На руке Подлизы, почти у самого плеча, частично скрытая коркой засохшей крови, виднелась татуировка. Это были те самые переплетенные черно-белые линии, что и на амулете. Цепочка от которого лежала на шее -- сама подвеска сползла вниз, под голову.
      -- Рисунок, -- сказал я.
      -- Так он волшебник? -- требовательно спросил мальчик.
      -- Ну да, я же говорю: мы вместе...
      -- Ладно, -- не дослушав, сказал Тики, и шагнул к Виннесу, поднимая руки. Я едва успел перехватить его, едва не потеряв сознание: усилие было чрезвычайным для охватившей тело слабости.
      -- Ты что?
      Послышался шорох, Виннес пошевелился и открыл глаза. Мутным взором обвел комнатку, просипел чуть слышно:
      -- Что это за крысятник? Ты тут, Юхас?
      Тики отпрыгнул к креслу и спрятался за спинкой. Я отозвался:
      -- Тут. Я здесь живу пока что.
      Он застонал, приподнялся на локтях, посмотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились.
      -- А, вижу, -- сказал он. -- Ты позвал лекаря?
      -- Зачем? -- удивился я.
      -- Понимаю, ты мечтаешь, чтоб я скорей концы отдал, но я б не хотел доставлять тебе такого удовольствия. Чего расселся? Беги за доктором! Меня проткнули столько раз, что не знаю, как я до тебя-то добрался. Здесь и здесь, и напоследок...
      Он поднял руку, провел пальцем по груди... замолчал, задумавшись... поплевал на ладонь, стер с кожи кровь...
      -- Вот как? -- изумился он. -- Кто меня подлатал?
      -- Я, -- сказал я.
      Виннес сел.
      -- Вот скотина! -- с искренним разочарованием воскликнул он. -- Ни одного шрама не оставил. Чем я теперь девушек впечатлять стану? Юхас, нельзя быть такой занудой! Нигде ничего!
      Он уперся ладонями в края дивана, мышцы на руках его вздулись, он поднялся, наклонился вперед, назад, присел пару раз, подпрыгнул легко. Покрутил головой, прошел по помещению, и доски под его весом поскрипывали, заглянул во вторую комнатку, на кухню, скрылся там, и скоро оттуда донесся плеск воды. Потом Виннес появился вновь, вытирая торс полотенцем, жуя что-то. Приблизился ко мне:
      -- Убожество какое-то, -- поделился он впечатлениями. -- Чего расселся, вставай! -- братец хлопнул меня по плечу. Только-только переставшее плясать вокруг меня пространство вздрогнуло и поехало в сторону, стена, край камина, силуэт Виннеса -- все смешалось, перед глазами замельтешили светящиеся точки -- я стремительно заскользил в обморок, но в последний момент как-то удержался в сознании. Возможно, из-за всплеска ощущения опасности. Потому что как только моя голова дернулась, кренясь, Тики с воплем выскочил из-за кресла и кинулся на Виннеса. Тот вытянул руку, удерживая мальчика на расстоянии. Тики молотил кулаками по ней, не дотягиваясь до молодого человека. Виннес отступал к дивану, около которого были свалены обрезки его одежды, из-под них торчала рукоять шпаги, он пытался поймать запястья мальчика, но ему не удавалось.
      -- Убью, убью! -- выл Тики, щелкая зубами. Остановившись, Виннес согнул руку в локте, чтобы принимать сыпавшиеся градом удары, присел, шаря по полу, среди остатков кафтана. Мальчишка отпрыгнул к столу, схватил нож, выставив его перед собой.
      -- Где ты откопал этого щенка? -- спросил Виннес, поднимая шпагу, наводя окровавленное острие на мальчика.
      -- Тики, прекрати! -- позвал я.
      -- Он тебя ударил! Я его убью! -- плачущим голосом крикнул мальчик. Худое тельце, облаченное в одну рубашку, сотрясалось крупной дрожью.
      -- Э, да это не щенок, а цепной пес! -- засмеялся Виннес, не сводя с ребенка напряженного взгляда. -- Объяснишь ты, что тут происходит?
      -- Тики! Подойди сюда, -- попросил я. -- Виннес нужен мне живым. Оставь нож.
      Мальчик медленно отошел ко мне, крепко сжимая оружие обеими руками. Виннес, держа шпагу нацеленной на паренька, опустился на диван. Пружины под ним скрипнули.
      -- Тики, пойди в комнату и оденься, -- велел я. -- Мне ничего не угрожает. Ляг спать или просто посиди там. Тебе понятно? Со мной все будет хорошо. Я тебе обещаю. Нам надо поговорить.
      Глянув исподлобья на меня, потом зыркнув на Виннеса, мальчик попятился и исчез за дверью задом, закрыл ее за собой, но я чувствовал, что он остался стоять там, прислушиваясь.
      -- Оденься! -- крикнул я. И обратился уже к братцу:
      -- Если ты еще не все сожрал, принеси мне хлеба и молока. После твоего лечения не могу даже пошевелиться.
      Виннес откинулся на спинку, наклонил шпагу острием в пол, не выпуская рукоять, однако.
      -- Что тут у тебя, приют для маленьких убийц? Как делишки?
      -- Все в порядке, -- скрипнув зубами, ответил я. -- Завтра пойду по твоим стопам.
      -- О, сработало! -- радостно сказал он. -- Так твой парнишка точно не ворвется?
      Я пожал плечами.
      -- Узнаю братца Юхаса, -- сказал он. -- Ладно, раз такое дело, обслужу по высшему разряду.
      Зажав оружие под мышкой, он скрылся на кухне, вернулся скоро с кувшином и остатками каравая, сунул все это мне -- я с трудом удержал на коленях глиняную посудину. Затем Виннес поднял с пола отрезанную половину кафтана, расправил, покрутил...
      -- А чего ты с моей одеждой сделал? -- задал он риторический вопрос. Я кивнул на стоящий под столом сундучок.
      -- Возьми там рубашку и мантию, тебе должно подойти.
      -- Ну ясен курс, мы же одного размера! С одного образца слеплены, братец. -- Он нагнулся, вытащил сундучок и, покопавшись там недолго, облачился в мою сорочку, сверху накинул, не застегивая, мантию. -- Так-то лучше, -- удовлетворенно произнес он, плюхаясь на диван и вновь заставляя стонать несчастные пружины. -- Потом отдам. Значит, папаша тебя таки заслал туда?
      Я доел хлеб, отпил молока. Руки дрожали, и часть белой жидкости пролилась мне на грудь. Опустив кувшин на пол, я сказал:
      -- Ты об этом говорил тогда? Официально, на выездном заседании Лиги, при кворуме Совета.
      -- Отлично! -- он хлопнул ладонью себя по колену. -- Теперь надо сходить пообщаться с Эмиром. -- И поднялся.
      -- Виннес, -- позвал я, с трудом выговаривая его имя.
      -- А? -- он как раз поднял из кучи обрезков перевязь, осмотрел, надел на себя, вставил клинок в ножны.
      -- Ты собираешься убить его? -- прямо спросил я, не тратя силы на околичности. Виннес засмеялся:
      -- Не бойся, не стану. Хотел, был грешок, но теперь... -- он приподнял шпагу из ножен и вдвинул обратно. -- Привязался я к нему. Забавный старикан. Я теперь другое сделаю.
      Заметив мое нетерпеливое движение, поднял руки:
      -- Успокойся! Маленькая шутка. Легкая встряска. Ничего больше.
      И добавил, присаживаясь на края дивана, лицо его потемнело:
      -- Я там едва его вытащил... Давай начистоту: я шел к этому черному, чтобы отомстить Эмиру. Это ты понял?
      Виннес? Начистоту?
      Я кивнул.
      -- Я так и знал. Теперь и ты знай, все равно пойдешь туда. Псой перемещает в другие миры. За большую плату. В те, где может твоя мечта исполниться. Или где тебе будет лучше житься. Короче, под тебя заточенные. В теории я не силен, как делает, не расскажу. Но я запродал ему тебя. Заложил с потрохами. Ему нужны были планы Лиги. А планы Лиги -- это отправить тебя туда.
      -- Но откуда...
      Виннес нетерпеливо махнул:
      -- Да я же сам Эмиру предложил. Сразу после того как армия прогуляется туда и обратно. Ну и...
      Я пробормотал сквозь сжатые зубы:
      -- Не только армия.
      -- Кто еще сунулся? -- удивился он. -- Я больше никого не сватал.
      -- Оле. И что, Эмир тебя... послушался?
      Виннес даже подскочил:
      -- Рыжая? Да ты что? Как ты ее отпустил, идиот?!
      Дверь во вторую комнату приоткрылась, и Виннес не стал трясти меня, сел обратно:
      -- Три якоря тебе в глотку, Юхас! Как ты мог!
      -- Она сама повела свой отряд, -- пояснил я.
      Свеча мигнула раз, другой -- и язычок пламени погас в лужице воска. Из-за приоткрытой ставни лился тусклый серый свет. Я вдруг понял, что третью ночь не сплю. Слабость теплой волной ходила от солнечного сплетения то в ноги, то в голову, и тогда сознание заволакивало как будто стеной ваты, в ушах тихо позванивало, перед глазами все немного плыло. Виннес встал на ноги, поправил мантию:
      -- Сам разберешься, что к чему, ты маг получше меня, справишься. По отражениям вернешься легко. Хотя... -- он ненадолго задумался. -- Меня как будто тянуло назад, измерения стали вроде резиновыми, приходилось пробиваться с боем каждый раз... Пес весть что. -- Он почесал в затылке и направился к дверям.
      -- Шпагу не хочешь оставить? -- окликнул я его.
      -- Я теперь с ней сплю и ем, -- Виннес нежно похлопал по рукояти. -- А про отца сказал: не бойся. Эх, команду бы сюда, Оле с Линдой, -- мы бы... весь мир покорили! У меня там знаешь какой корабль был... закачаешься! Ну, пока.
      Судя по его словам, поход к Сирию Псою оказался легкой прогулкой перед ужином. Однако раны и то, с каким трудом я вытащил Виннеса... Мне не показалось, что все пройдет гладко и задание выполнить будет раз плюнуть.
     
      -- Постой!
      Виннес обернулся с крыльца:
      -- Ну, чего еще, хиляга?
      -- Мне тоже надо в Школу, может, вместе пойдем?
      Он вернулся в комнату, почесал затылок:
      -- Слышь, ладно, я все же пойду один, а ты как припрешься в родную гавань, отзвонись. Девять склянок? Десять? Короче, пошлешь юнгу Олафа на кафедру к папаше, и жди у ворот или там в холле, ясен курс? Я подгребу. Когда к Псою уходишь?
      -- Не позже полудня, -- пробормотал я.
      -- Отлично, черный плащ! -- он занес руку, чтобы похлопать меня по плечу, но передумал. -- Бывай, старина, может, еще поплаваем под одними парусами.
      Как только дверь за ним закрылась, я поднялся кое-как, держась за истертые подлокотники, потом, опираясь на стену, дополз до дивана и рухнул туда. Тики не появлялся, я надеялся, что он наконец заснул. Светало, серые сумерки вливались в комнату. От совершенного усилия голова закружилась, комната съехала набок -- и я провалился в забытье.
      Когда очнулся, было уже светло. Тики тихо сидел рядом. До Школы мы дошли быстро, я торопился. Слабости уже не ощущалось, во всяком случае, такой, как ночью, разве что при резких движениях иногда тело словно заполнялось ватой и становилось на миг непослушным, но это быстро проходило.
      Привратник без слов пустил нас, приоткрыв одну высокую, в три меня ростом, створку. Тики с жадным любопытством оглядывал все, куда мы попадали, хотя и жался ко мне и чуть что -- хватал за руку. Огромные старые тополя начинались прямо за воротами, и мальчишка, остановившись, запрокинул голову и секунду стоял с разинутым ртом, пораженный мощью древесных великанов, чьи изъявленные трещинами корни выпирали из земли прямо под ногами. Перед тем как шагнуть в замок, Тики, прижавшись ко мне, окинул восхищенным взглядом темную сырую мрачную громаду, сложенную из крупных серых камней. Само здание и башни замка, и огромный донжон -- все это, казалось, уходило прямо в облака. Слева за деревьями маячили крыши первого собора -- в том же тяжелом романском стиле.
      Мы вошли. Тут не только Тики, но и я задрал голову, глядя в самый верх, туда, куда уходил колодец холла и откуда сквозь узкие окошки лился неяркий свет пасмурного дня. Пять галерей одна над другой поднимались перед нами.
      -- Достопочтенный ректор ждет вас, -- произнес ассистент Олаф, появляясь у лестницы.
      Арбин с интересом посмотрел на мальчика, который спрятался за меня и испуганно выглядывал оттуда.
      -- Здравствуй, юный чародей, -- сказал дед.
      Тики сразу вышел вперед, приосанился и важно ответил:
      -- Здравствуй, старый волшебник.
      Арбин засмеялся.
      -- Ну проходи, проходи, -- он обвел рукой свой кабинет. -- Поживешь у меня, пока Юхас ходит по делам...
      При этих словах ректора мальчик снова отпрыгнул ко мне, однако дед продолжал, словно не заметив его резкого движения:
      -- Ведь у меня ничего, уютно? Вот здесь можешь спать, -- он указал на кучу пледов и подушек, как обычно, лежащих на диване. -- Здесь есть всякие волшебные книги. Правда, они взрослые, надо спрашивать разрешения, прежде чем взять какую-нибудь, но это ничего страшного, ты спросишь, я разрешу. А колдовать мы будем ходить в один из соборов. Ты их уже видел?
      Тут Тики отпустил меня и подошел к старику.
      -- Не видел, -- сказал он, останавливаясь перед Арбиным. -- Ты мне покажешь?
      -- Да сегодня же, -- откликнулся тот. -- Печенья хочешь с чаем?
      -- Что такое печенье? -- насупился Тики, отступая.
      Мы сели вокруг камина, и я сообщил:
      -- Виннес вернулся.
      Арбин, который как раз потянул носом горячий пар, вдыхая аромат свежезаваренного чая, быстро поставил чашку обратно на столик.
      -- Вот как? И что?
      Тики при упоминании этого имени напрягся, перестал жевать, уставился на меня.
      -- Свалился около города, с кем-то дрался, был проткнут в нескольких местах и едва не истек кровью прямо у меня на руках. Я его вылечил, на рассвете он ушел в Школу.
      -- А! -- сказал старик. -- То-то я думаю, почему Эмир не заглянул с утра? Ведь обещал. И что же поведал сей самонадеянный отрок о своих бурных похождениях?
      -- Понимаешь ли... Он ничего не сказал об этой штуке. Как будто и не было ее. Только о том, что...
      -- Видишь ли, мальчик мой, -- перебил дед, -- надобно помнить, что и ты отправлен, чтобы арестовать приснопамятного Сирия Псоя, а не ради выяснения природы странного явления. По официальной версии сфера есть средство сопротивления вышепоименованного колдуна, не более того, и исчезнет, как только Псой будет извлечен из своего укрытия. Странно, что мне приходится повторять тебе это.
      -- Дед! -- я укоризненно посмотрел на него. -- Мне что, теперь нельзя попробовать понять, что этот пузырь значит?
      -- Ведь ты думаешь, что сфера с Псоем не связана?
      -- Я ничего не думаю!
      Арбин вновь взялся за чашку:
      -- Тогда вернемся к Виннесу. Что он поведал?
      -- Что Псой отправил его в другой мир, туда, где он... где исполнится его мечта.
      -- Ну-ну, -- подбодрил меня старик и подвинул Тики миску с печеньем. Ректор иногда посматривал на паренька изучающе, тот под взглядом Арбина втягивал голову в плечи и вжимался глубже в кресло. Ноги его в рваных ботинках не доставали до пола.
      -- Ну и Виннес вернулся по измерениям.
      -- Тогда и ее высочество, ваша однокурсница, может вернуться?
      Я уже поразмыслил о том же. И в сомнениях покачал головой. Что-то тут не срасталось...
      -- Ведь тогда выходит, что загадочная сфера -- всего лишь неимоверно разросшийся односторонний портал? -- подытожил Арбин. Я пожал плечами. Она совсем не была похожа на всего лишь портал! То, что я почувствовал, когда она стала затягивать меня...
      -- Ты можешь там умереть? -- встрял Тики.
      Арбин с интересом поглядел на мальчика. Тот насупился, но не отодвинулся, а ждал ответа, требовательно дергая меня за рукав.
      -- За что ты на Виннеса взъелся? -- спросил я у него.
      -- Ты туда не ходи, -- он сполз с места. -- Там плохо. И больно.
      Дед хмыкнул.
      -- Я предупреждал... -- начал я, но он покивал успокаивающе:
      -- Если сумел вернуться Виннес... Я начинаю ждать, Юхас. Ведь просто камень с души. Может, все еще не так плохо? Если это всего лишь портал...
      -- Где ты видел портал, затягивающий сторонних наблюдателей? -- не выдержал я. -- Оцепление слизнуло только так! А потом оно еще и выросло!
      Старик задумался, сцепив руки на животе. Я поднялся:
      -- Мне пора, дед.
      Тики схватил меня за мантию:
      -- Я тебя не пущу!
      -- Тики, послушай, -- я осторожно освободил материю из его крепко сжатых пальцев. -- Это очень важное дело. Я вернусь, честно. Главное -- слушайся деда, то есть магистра Арбина. Ты меня понял?
      -- Она больная, -- упрямо твердил Тики, вцепляясь в мантию в другом месте.
      -- Вот Юхас ее и вылечит, -- мягко проговорил Арбин. Он поднялся, взял меня под локоть:
      -- Провожу тебя до лестницы. Ты, юный чародей, можешь пока что зажечь тут свечи, а то как-то темновато немного сегодня, не находишь? Справишься?
      Мальчик насупился:
      -- Я умею делать огонь.
      -- Покажи? -- заинтересовался дед. Тики, нахмурившись, вытянул губы трубочкой, крепко сжимая их, отыскал взглядом свечу на столе и уставился на нее, бормоча себе под нос что-то. Спустя секунды три фитиль задымился, покраснел, на кончике его затеплился огонек.
      -- Очень, очень хорошо, -- Арбин зааплодировал. -- А так можешь? -- и старик, щелкнув пальцами, ткнул в свечу на столике у камина. Там немедленно возник ровный язычок пламени. Мальчишка, раскрыв рот, смотрел на действия старика.
      -- Я сейчас, сейчас, -- воскликнул он, поднимая руку. Дед мягко повлек меня из кабинета.
      Снизу донесся радостный вопль:
      -- Эгей, Юхас, зануда, ты где?!
      Крик отразился от стен колодца, эхо запрыгало по этажам, разнося по всем уголкам гулкие отзвуки.
      -- Это он, -- сказал я на вопросительный взгляд деда и перегнулся через ограждение: -- Тут я, чего орешь. Спускаюсь.
      Арбин тоже посмотрел. Братец скинул мантию, переоделся в штатское -- винного цвета кафтан и облегающие штаны. На боку висела тяжелая шпага. Он помахал нам:
      -- Бодрее шевелись, хиляга, на берегу останешься!
      -- Мне показалось, или Виннес ведет себя по-другому? -- спросил ректор озадаченно. Я подтвердил:
      -- Совершенно. Так я пошел?
      -- Мирэн да пребудет с тобою, -- ответствовал старик.
      Когда я спустился, Виннес велел:
      -- Шагай к воротам, я пару слов предку сказать забыл. Можешь меня не ждать.
     

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

     
      Сфера дышала заметно тяжелее, составляющие ее голубые пузырьки вздувались и опадали в едином ритме, красные искры пробегали между ними, складываясь в дрожащие, мельтешащие туда-сюда лучи, которые крутились, изгибались, исходя из невидимого центра сферы к ее поверхности. Поперек дороги стояли двое стражников, еще один лениво расхаживал от обочины к обочине. Людей тут не было, да и стражники держались от мерцания подальше. При виде меня они посторонились, один отдал честь. Идущего на смерть приветствует цезарь...
      Пузырь беззвучно впустил в меня, не промнувшись, -- я просто вошел в по-другому окрашенную, но ту же среду. Ничего не изменилось, только контуры дома размылись на миг, затем глаза привыкли -- я увидел здание четко и ясно, до последней трещинки на дверях, выщерблине на камнях стен. Фиолетовые звезды из окон погасли, теперь из открытых ставен лился едва заметный синеватый свет. Я взялся за ручку, толкнул дверь.
      И сразу попал в комнату. Длинная, она тянулась от входа вглубь дома. Правую стену сверху донизу занимали полки, там стояли разномастные пузырьки, горшочки, накрытые бумагой, туго завязанной на горловине бечевкой, баночки и склянки, сквозь стекло которых видны были разноцветные или вовсе не имеющие окраса жидкости, гели и мази. Еще там же лежали связками восковые ритуальные свечи, красовались бронзовые и медные, потемневшие от времени, подсвечники, самые разные шкатулки и коробочки, деревянные, металлические, плетеные из соломы... С потолочных балок свисали охапки сушеных трав, гирлянды лягушачьих лапок и птичьих крыльев, ожерелья всяких когтей. У входа высилось довольно облезлое чучело василиска с зашитыми глазами. Часть левой стены, до маленькой полукруглой дверцы, скрывал огромный книжный шкаф, забитый книгами и свитками. Я заметил среди корешков пару названий, за обладание которыми наш библиотекарь отдал бы, наверное, полжизни, правда, подозреваю, не своей. Дальше помещался вдоль стены, продолжаясь до самого торца комнаты, узкий стол вроде трактирной стойки. Там тоже были разложены какие-то принадлежности, но в полутьме я уже не разглядел, что именно. В дальнем конце горел камин, перед ним стояло кресло, в котором сидел человек. Я его сразу почувствовал по напряженному ожиданию, хотя не видел за спинкой. Атмосфера тут была тяжелая, тепло от сильно натопленного камина равномерными волнами раскатывалось по помещению, и от этого жара потрескивал под потолком весь разнообразный гербарий.
      Я приблизился к хозяину -- ибо кто еще это мог быть? Дрожащий от возбуждения голос из кресла произнес:
      -- Раз вы вошли, значит, без оружия. Выкладывайте, дражайший, сокровенное, и покончим скорее с делами. Не тянуть в ваших же интересах, вы ведь понимаете, любезный. Так я это, того... слушаю.
      Судя по вплетающимся в токи тепла искорки страха, он едва сдерживал себя.
      -- Простите, что? -- переспросил я, удивленный. Ошибиться было невозможно, однако он вел себя так, будто я не по адресу обратился. А мне показалось, Виннес предупредил его...
      -- Не надо сбивать цену, не надо! -- выкрикнул он, протягивая руки к огню. Толстенькие волосатые пальцы подрагивали, волосины на них заскрипели в волнах жара, исходящего от огня. Сушняк под потолком источал дурманящий запах, от него першило в горле, кружилась голова. -- Давайте сразу к делу, я тороплюсь! Куда вы хотите попасть, знаете или надо выяснять? Так я это, того... слушаю.
      Мое внимание привлек стоящий с краю стойки пузырь вычурной формы, заполненный молочно-белесой жидкостью. Широкая нижняя часть графинчика состояла как будто из круглых шишечек, верхняя резко сужалась, горлышко было заткнуто иглоподобной пробкой. Я сделал шаг в ту сторону, чтобы рассмотреть...
      Он с поразительной для своей комплекции живостью прыгнул ко мне, перехватил бутылочку, взвизгнул:
      -- Не трогайте тут ничего!
      И тут же отвел взгляд. У него было красное круглое отекшее лицо, плохо выбритое, под глазами кожа висела темными складками.
      -- Так вы маг, юноша? -- пробормотал, внезапно смутившись, толстяк. Ростом он едва доходил мне до груди. -- А это, того... не из Лиги, случайно?
      Я только кивнул.
      -- Ох, не может быть, какое счастье! -- человечек прижал руки с флаконом к груди, пустив слезу. -- Ну вот и дождался, дождался... Избавитель!.. -- и он брякнулся на колени, пополз ко мне. Я быстро отступил:
      -- Что с вами?
      -- Спаситель! -- прокричал он и почти силком всунул мне в пальцы бутылек с молочной жидкостью. -- Только выведите отсюда! Все скажу, все отдам! Заберите это, это... того, улика! -- и он отполз, с каждым шагом стуча лбом о ковер.
      -- Встаньте, пожалуйста. Так вы Сирий Псой? -- уточнил я на всякий случай. Его поведение не соответствовало ни одному из сценариев, что могли подходить к ситуации.
      -- Он, он, бедолага! -- согласился толстяк, поднимаясь. Двигался он легко, ходил, подпрыгивая как мячик. -- Так вы меня заберете?
      -- Я должен вас арестовать, -- осторожно напомнил я ему. Он вскинул руки, так что широкие рукава спали ему на плечи, обнажив крепкие толстые волосатые запястья и локти.
      -- Сделайте доброе дело, юноша! Я тут, это, того... давно жду!
      -- Почему же вы не сдались раньше?
      -- Никак не выйти, не выйти! -- вскричал он с мукой. -- Я все расскажу, все, но вы уж меня заберите, не оставляйте. Хотите вина, ликерчика, рахат-лукума? Присядьте, располагайтесь как, это, того... у себя дома!
      Он развернул кресло, похлопал по продавленному сидению, приглашая. Я отказался. Тогда он устроился туда сам, а мне указал на стоящий у полок деревянный резной стул. Я придвинул его на середину и сел напротив Псоя. Колдун вытер с толстых, немного обвисших щек и со лба в намечающихся морщинах капельки пота, стряхнул.
      -- Так что у вас тут происходит? -- поторопил я его. Он понурился, отвел взгляд:
      -- Беда, нынче вовсе беда происходит. Я, если не возражаете, того, этого... с начала стану. Может, знаете уже, что магазинчик мой, "Всегда" -- как я его называю, -- открыт давно, да. Справки наводили, прежде чем идти? Ну вот, того, как его... А вот что я тут все своими руками сделал, вот этими, -- он покрутил толстыми мощными кистями, -- не знаете. "Тут рядом Школа, всегда под боком маги, значит, дела пойдут", -- сказал я себе тогда. Купил вот землю, от мусора расчистил -- была тут эта, как ее... свалка. Муравейник срыл, магазин поставил, товар завез. И ведь пошли дела, пошли! Я-то знаю, как все делается. Еще папаша мой торговал, да дед, да прадед... Мы это, того, торговцы прирожденные. А у меня еще талантик открылся колдовской. Выучился я, но дело семейное не оставил, занялся только по специальности, значит, делом-то, ну да по названию ясно, -- он обвел рукой помещение, явно гордясь собой. -- И преуспел, да, это, того... шикарно преуспел, во. Господа студенты-маги мне травку собирали, а господа преподаватели опять же у меня покупали. -- Толстяк уныло свесил большие кисти рук между коленей, вздохнул. -- Ведь это, того... двадцать лет торговал, и все хорошо было! Я тут в кладовочке, за стенкой, -- он кивнул на полукруглую дверцу в левой стене, за книжным шкафом, -- раболаторию устроил, иногда сам по книжкам смешивал зелья, реактивчики составлял. Ну там смеси тоже изредка изобретал -- в нашем деле голова светлая нужна, чтобы торговлю продвигать дальше, конкурентов обходить за счет новинок и умелой рекламы... -- Он исторг из толстой груди глубокий сочный вдох. -- Кабы знать заранее, где проколешься! Изобрел я, того, этого... эликсирчик вот, -- он показал на пузырек оригинальной формы, который я все еще держал, как он мне впихнул его. -- Он самый, да. Господа маги, чтобы в другие миры уходить, долго учатся. А в мое-то время про эти всякие... как их... измерения-отражения и слыхом не слыхивали. Ну я и это, того...
      -- Что того? -- переспросил я.
      -- Так изобрел вот. Жидкость волшебную. Каплю в вино или там хоть кофе, к примеру, -- и переносишься в иной мир, и даже диплома иметь не надо. -- Псой посмотрел на меня, ожидая восхищения. Однако я не доставил ему удовольствия.
      -- И что?
      Он снова вздохнул:
      -- А что? Это, того... торговать стал. Поначалу из-под полы, поскольку не знал, как Лига отнесется к моему зелью. Она вообще нового не жалует о, там все старики сидят, вы, юноша, должны понимать... это, негибкие они. Все по списку сверяют. Прежде чем разрешить изобретение -- по году, по два проверяют, экспре... это, того, исследуют, в общем, на безопасность. У меня реактивчики простаивали... Так я по-своему, из-под полы... Если клиенты были. А вот тут, оказалось, востребованный, того, этого, эликсирчик-то оказался. Много нашлось желающих сбежать. Кого долги прижали, кому каторга или виселица грозили, или уж еще какие неурядицы нерешаемые... Самому себе горло перерезать, это, того... не сладко, а в другой мир перенестись, да еще в такой, который слаще всех, для тебя самый подходящий, -- вот это да, это, того этого, многие схотели. Потом вроде как послабления пошли от Лиги, разговоры про новую магию... Я-то всегда чувствую, куда ветер дует. Ну и... нанял магистра, этого, как его... Фрея! Отправил куда-то, он оттуда пришел как-то -- маг все-таки, с дипломом. Выбрался, в общем. Книжку написал, другую... А тут еще в Школе вводить стали новшества, так студенты травы и лягушек собирать перестали, вроде как тяжелые дни бизнесу настали... Или сначала перестали, а потом нанял? Ну, это, того... неважно. В один год все случилось. Вдруг рекой потекли. Как прорвало. Раньше ручеечком таким навещали, а там как снесло плотину -- и пошли, и пошли... Теперь вроде того, это, как там... основная статья дохода, во. Значит, развивать надо направление. Я и развил.
      -- Как именно? -- полюбопытствовал я.
      -- А вот, вот, -- поторопился ответить он. -- Вот так вот. Еще рекламу дал, еще книжек написали. А я, значит, усовершенствовать решил заклинание-то. Жидкость -- это штучный товар, по капле то есть принимать надо. Да еще прежде выяснить доподлинно, что клиент точно хочет. Не то, чуял, куда-то в другое место попадали. Я это, того... проверить-то не мог, а все чуял -- нельзя суваться без точного плана, этого, как его... представления. И это еще, того... спокойно чтобы. Ну, я беседы проводил, выяснял, обговаривал -- и все хорошо происходило. Бизнес ведь надо честно вести, доброе имя блюсти. Я и это, того... блюл.
      -- Честное имя, -- сказал я.
      -- Ага, -- уныло согласился толстяк. -- Ведь дело всей жизни. Фрей этот ваш, магистр то есть, как хорош написал-то. "В рассказе Хемингуэя, юноша, есть один солнечный блик, фраза, брошенная пожилым официантом: "Каждую ночь мне не хочется закрывать кафе потому, что кому-нибудь оно очень нужно". Каждому из нас ночью нужен свет... Понимаете ли вы, милостивый государь, что это значит, когда некуда пойти? Я решил, что я стану тем, кто даст возможность куда-нибудь пойти тогда, когда некуда уже идти". Понимаете? Когда некуда идти в этом мире, можно уйти в другой.
      Он покачал круглой лысеющей головой, сокрушенно продолжил:
      -- Еще дед папашу моего учил: не гонись за сверхприбылью! Всяк роток знай свой кусок, говорил он. Светлая голова, пусть земля ему будет это, того... пухом. Я вот не послушал -- и чего? -- Псой уронил слезу, и это была слеза искреннего раскаяния. Он утер глаза, шмыгнул носом: -- Да, и вот, это, как его... На поток решил поставить. Не успевал всех обслужить, а раскрывать не хотел, вдруг дойдет до Лиги, еще запретят... А с чего жить? Травка из моды вышла, это, того... совсем. Все свои книжки, что в продаже были, я перечитал, -- а какие редкости у меня лежат, вы заметили, юноша? -- Удовлетворенный коротким кивком, он расплылся в улыбке: -- Эти, как их... гримуары! Перелистал от корки до корки. Думал еще долго. Считал тоже. И вот -- соорудил штуку. Почти портал...
      Я чуть не застонал от разочарования. Неужели просто портал?
      Он не заметил выражения моего лица, бормоча:
      -- Соорудил, это, того, постарался. От души, что называется, поработал. Штука вышла на славу. Заводишь клиента по очереди, выходит -- быстрей, чем в сортир. -- Он захохотал, но тут же скуксился, сдулся. -- А что-то не то и вышло. Вроде вначале нормально пошло. Работы много -- я из дома перестал выходить, да и давно уж, хозяин, это, того... при деле должен быть, чтобы, значит, зрить. Надзирать, то есть. Следить, чтобы гладко все шло. Мальчишка на подай-принеси служил, готовил тоже, эти, как их... обеды, да. А я при магазине да при раболатории. Пять лет как, и дела отлично шли. Заметьте, никто не возмущался, не протестовал...
      -- Ага, -- сказал я. -- Как же.
      -- Вы мне не верите? -- лицо его вытянулось, он аж подскочил от огорчения.
      -- Продолжайте, -- попросил я.
      -- А чего там? -- издал он еще один мощный вздох. -- Это, того... странное пошло. Решил как-то выйти за чем-то, уж не помню, что могло понадобиться... Не могу! Как привязан шнуром каким невидимым к этому, как его... дому. А, вспомнил! -- огорченное лицо его на мгновение озарилось радостью. -- На первом как раз на магистре с книжкой проверял портал-то, пузырек мой! Он туда плюхнулся, потом откуда-то со стороны пришел, рассказал обстоятельно, как работает, что видел, потом, как договорились, написал все...
      -- Подождите, а где он сейчас, магистр Фрей?
      -- Да снова, снова ушел, с концами теперь. Вот буквально по весне и канул. А я после него, как портал поставил, и не сумел выйти. Это, того... застрял. А бизнес не стоял, продолжался, расцветал, клиентов как магнитом тянуло. А потом... потом вовсе странное стало, -- он даже побледнел, несмотря на несходящую красноту и жару в комнате. -- Потом-то и это, того... началось. Стали клиенты мимо меня проноситься, вроде как их засасывало туда. Что, почему вдруг? Испугался я. А покинуть дом не могу. Послал мальчишку за помощью -- он у меня редко выходил, чтобы всегда под рукой, на случай того, этого... помочь, значит, чтобы. Раз в неделю на рынок выбегал -- да и все. А тут -- он тоже застрял. Когда ж это случилось? Да вот к осени, вроде. Ну и, значит... испугались мы, чего греха таить, обои испугались. Стал он прорываться, бежит-бежит, это, того... к дверям, а не достигнет! Что такое? Ну день побегал, другой... Потом упал на пол, от усталости, значит, и заревел. Меня проклинал, желал, чтоб я это, того... сдох чтобы. И его самого унесло! На моих прямо, этих, как их... глазах! Ох, как я... даже сердце чуть не остановилось. Ну, думаю, что-то делать надобно, пока и меня не того, этого... И даже думать боюсь, что случиться может. А что я могу? Выйти-то не можно. Решил портал порушить, ведь затягивает это, того... в него все! Ну и...
      -- Где портал? -- перебил я его.
      -- Да там же, это, того... вона! -- он указал все на ту же дверцу. Я поднялся и направился к ней.
      -- Стойте, юноша, что ж вы это, делаете! -- толстяк кинулся мне наперерез, бухнулся на колени, перекрыв проход. -- Дослушайте же и это, того... меня-то заберите!
      -- Долго еще? -- нетерпеливо уточнил я.
      -- Уж почти все, -- засуетился он, оттесняя меня обратно к стулу. Я вернулся. Он, не поднимаясь с колен, опустив голову, зачастил:
      -- Потом появился тот юноша, что об вас говорил. Вошел спокойно, узнал, что почем... Я его просил-умолял забрать меня, но он сказал: позже вы подойдете, если я его отправлю куда ему надо. Мол, тогда он самого Высшего мага попросит, чтобы велел меня освободить. Потому что, мол, сам он есть сын досточтимого магистра Эмира... -- толстяк бросил на меня обеспокоенный взгляд: -- Это правда? Юноша тот и впрямь был...
      Я кивнул. Псой облегченно отер ладонью пот со лба, носа, щек, с круглого маленького подбородка, стряхнул влагу:
      -- Уф, какое облегчение! Так вас Высший маг за мной послал, все правильно? Вы поначалу так ненавязчиво... Я уж испугался, что обычный клиент, а я тут... это, того, останусь навсегда. Оно ж, видели, юноша, что творит?
      -- Видел, но не понимаю, -- признался я. Он вскинул руки:
      -- Лига разберется, Лига разберется! Так вот, тот первый милый юноша...
      Я не стал его разочаровывать ни на счет "Лига разберется", ни на счет "милого" Виннеса, просто слушал дальше.
      -- И вот, и вот, -- торопился договорить Псой, -- это, как его... я все обещал. Он ушел. Представляете? Легко! Просто развернулся и вышел. Я обомлел и собрался это, того... следом. Только направился... как оно -- раз! Полыхнуло все, значит, пузырек мой вроде как лопнул, -- и появился тот, который снаружи. Если хотите, юноша, можете в окно-то выглянуть, того, этого... проверить. Внутри вроде как рассосалось, а снаружи -- стоит.
      Последовав совету, я посмотрел в окно. Улица была видна как в синем мареве, сквозь стенки сферы дома казались размытыми, нечеткими, деревья -- серыми пятнами, а людей не разобрать было вовсе: троих стражников на дороге как корова языком слизнула.
      -- Видите, видите? -- подпрыгивал рядом толстяк. -- Людей не любит! Не показывает! Я поначалу испугался -- все, конец пришел, весь мир эта синяя шутка поглотила, всех, кто живой был, -- в себя утянула. Жуть как перепугался! Хорошо, что не помянул эту, как ее... с косой! А чуть было не пришла мысль руки-то на себя... Но слова его вспомнил -- сел к камину и стал это, того... ждать начал. День, другой вроде -- непонятно, все кругом синее, вроде и темнеет снаружи, а вроде неясно. Так и сидел, пока не пришел снова тот юноша. Все мне рассказал: мол, это только шар вокруг магазина моего, мол, Лига знает, примет меры, пришлет этого, как его... специалиста, да. Ну и, значит, чтоб я его отправил. Я хотел расспросить, чего желал он, куда бы... Но он сказал: все знаю, чего хочу, а чего хочу -- знаю. И чтоб я его отправлял, а сам это, того... ждал дальше. Мол, от Лиги посланец будет, молодой, высокий такой, худощавый, волосы светлые... -- он оглядел меня. -- Вот как вы вроде, значит. Вы ведь это, того... оттуда? От Лиги, за мной?
      Я дважды кивнул, чтобы он успокоился и скорей закончил. От жары, от дурманящего запаха трав смаривало в сон, мысли путались.
      -- Ну так я и говорю, -- он заметил мое нетерпение. -- Сижу, жду. Вчера вот только... Или третьего дня? -- толстяк на миг задумался, приставив волосатый палец ко лбу. -- Неважно то есть, короче, буквально на днях, перед вами, значит. Сижу, жду. Вдруг как из раболатории шибануло, плеснуло, шваркнуло... Меня с креслом перевернуло! Встаю -- никого. Только вот... появился в комнате это, того... дух тяжелый, -- он с легким испугом оглянулся на дверцу. -- Как вроде умер кто и тело неподалеку непогребенное лежит.
      Я поднялся, направился туда, и Псой уже не пытался меня остановить, только спросил вслед жалобно:
      -- А я-то, юноша, меня-то это, того... куда? Не оставьте!
     
      Я подошел к дверце, мельком оглядел -- ничего особенного.
      -- А девушка, девушка с армией не проходила? -- уточнил. Хотя, наверное, впечатлительный толстяк заметил бы такое явление, не говоря о том, что отряд в три сотни человек тут слегка бы не поместился и уж какой-нибудь бы след да оставил.
      -- Увы, увы, -- он развел руками, глядя на меня с опаской. -- А почему, собственно, с армией?..
      -- Передо мной вас хотели просто арестовать, как человека, -- любезно пояснил я, берясь за ручку. -- Но армия сгинула в этом пузыре, вашем портале.
      -- Куда, куда! -- он схватил меня за полу мантии. Я давно расстегнулся, потому что дышать в этом помещении было решительно невозможно. -- Вы сказали, что пришли за мной! Заберите же меня! Я тут больше не выдержу! Это, того... не могу!
      Повернувшись, я посмотрел на него, прикидывая.
      -- Видите ли, -- сказал наконец, -- я вроде как за вами, но на самом деле мне надо вытащить своих друзей. Когда это случится, я вернусь.
      -- Не пущу! -- он просочился между мной и дверью, раскинул руки, перекрывая проход. -- Сначала меня.
      -- Вы сказали, что после того как от вас выходил маг, пузырь разрастался, -- я пытался воззвать к его разуму. Но, кажется, там кроме паники мало что осталось...
      -- Заберите, заберите! -- подвывал он, прикрыв глаза и ударясь затылком о дверцу.
      Я поднял руку, сложил пальцы щепотью... Его веки немедленно распахнулись, на меня уставились расширенные от ужаса зрачки.
      -- То есть это... за что?!
      -- Послушайте, -- предложил я, -- вы можете пойти со мной. Я вас выведу через измерения. Тот юноша, как вы его назвали, -- учится со мной на одном курсе и действительно сын Высшего мага. Так вот он вернулся таким образом. И мы с вами сделаем то же самое, когда найдем моих друзей. Ну? Или же вы останетесь ждать тут, но в таком случае я вам ничего не гарантирую.
      Он опустил взгляд, уронил руки.
      -- Но как же я?.. Столько я тут, значит, жду... И еще? А вдруг с вами что-нибудь... это, того... случится, пока вы ходите? Там ведь может быть опасно, в других-то мирах?
      -- Ничего, как-нибудь, -- я нетерпеливо подергал за ручку, сдвигая его дверцей, но он снова налег на нее.
      -- Да стойте же, юноша! Ведь вы еще не знаете...
      -- Да, кстати, и я вам забыл сказать: мое посещение -- последнее. Если эта попытка закончится неудачей, то есть я не выйду или выйду без вас, -- Высший маг предупредил, что просто уничтожит сферу вместе с домом и хозяином. Надо сказать, там, снаружи, ваша штука очень действует на нервы королю и Лиге. Его величество послал отряд, Лига -- меня. Это последний поезд.
      Псой начинал и мне действовать на нервы.
      -- Подождите, подождите, мне надо обдумать! -- он забормотал что-то под нос, отирая пот с лица. Затем спросил: -- Но вы... вы обещаете, что выведете меня, если... если я пойду с вами?
      -- А в чем дело? -- мне не нравился этот его прозрачный скользкий страх, что прорывался из-за усталости и желания сбежать. -- Вы мне не верите, сомневаетесь в моих силах?
      -- О, что вы... -- промямлил он, окидывая изучающим взглядом мою мантию. -- Хотя вы же, юноша, еще студент?
      -- Ну? -- от жары кружилась голова, хотелось уже уйти отсюда, в место, где было бы заметно прохладнее.
      -- Секунд, один секунд!
      Толстяк явно нервничал.
      -- Долго еще? -- сердито спросил я. Эта комната мне надоела, в ней сквозь дурман сушеных трав пробивался другой запах, неприятный и муторный. К тому же в помещении стоял ощутимый дух тюрьмы, пространство было не просто замкнутым -- а словно бы свернувшимся само в себя, отчего довольно скоро становилось тесно, а потом элементарно хотелось линять, драпать отсюда как можно дальше. Может, правда, это чувство было частью работы портала? Чтобы подталкивать сомневающихся...
      Он пошевелил губами, прежде чем произнести:
      -- Momento mori. Думайте о смерти.
      -- Зачем?
      Взгляд толстяка забегал, однако он взял себя в руки и сумел выдавить:
      -- Я портал так настроил. Знаете, небольшая забота о собственном имуществе и о жизни никогда не бывают, это, того... лишними. Я вшил в заклинание... фразу. Такой маленький довесочек. Чтобы те, кто желает мне зла, причинить вред, -- того затягивает внутрь и отправляет... куда-то в другое место. Не в мир мечты, а... а... э... -- он смешался и замолчал.
      -- Ну так бегом! -- рявкнул я у него над ухом. Толстяк немедленно пришел в себя и вытянулся "смирно". Потное его лицо побледнело несколько, щеки опали и висели беспомощными складками, а сам он повторял шепотом: "Думай о смерти... думай о смерти..." Видимо, сама мысль о том, чтобы думать о смерти, приводила его в смертельный ужас. Мне вот -- не привыкать. Я вызвал в памяти двуликий образ, взялся за ручку, потянул. Псой застонал и сделал шаг в сторону.
     Синее свечение целиком занимало крохотное помещение, больше похожее на шкаф, нежели комнату (раболатория?). Оно вращалось, испуская красные лучи, вокруг центра, по смещающейся оси, иногда на миг замирало и тогда становилось похожим на огромный мыльный пузырь, по прозрачным границам его пробегали цветные блики. Затем свечение будто вздыхало -- и снова начинало вращаться, пульсируя неровными толчками изнутри себя.
      -- Это он?
      Толстяк молитвенно сложил руки:
      -- То, что из него получилось...
      Поклонившись, он еще отдвинулся в сторону, видя, что я уже шагаю вперед, но я успел схватить его за шиворот. Меня кинуло, чуть не разорвав пополам, куда-то вниз, сердце ухнуло, на руке повис, оттягивая пальцы, Сирий. Он заверещал и вцепился мне в запястье.
      И так мы оба, держась друг за друга, свалились в снег.
      Я вскочил, он остался лежать, рыдая и суча короткими ножками.
     
      Я едва не задохнулся в первый момент. Морозный воздух обжег гортань, я захлопнул рот и начал осторожно дышать носом, оглядываясь и одновременно поспешно запахивая мантию. Тепло выходило из ноздрей двумя струйками пара, они расползались и таяли в атмосфере. Воздух был таким прозрачным, что казалось, будто его нет вовсе в этой холодной пустыне. Кругом, куда я ни смотрел, тянулась ровная голубая ледяная поверхность, только кое-где виднелись снежные барханы, низкой, по колено, грядой расстилающихся то тут, то там. Дунул ветер -- по лицу как будто хлестнули горячей тряпкой с острыми краями. Я отвернулся, прикрыв глаза рукавом, накинул капюшон.
      -- Нет, нет, я не хочу умирать! -- рыдал толстяк. Я приподнял его за шиворот.
      -- Ты жив, приятель, -- процедил я сквозь зубы, почти не разжимая губ, чтобы не глотнуть раскаленно-морозного воздуха. -- Куда теперь?
      Он приподнял голову, осмотрел себя, сел, ощупал живот, грудь, бедра...
      -- Я жив? -- он поглядел на меня, видимо, не веря себе. -- О, великий маг!..
      Я повернулся на месте, обозревая окрестности. Здесь было светло как днем, но ничто не излучало, сколько я ни вглядывался в снежные дали, не мог обнаружить источника ровного белого освещения. Зато увидел, что наверху еще одна ледяная поверхность, но перевернутая. Как будто над головами вместо неба установили бесконечное зеркало, и оно отражало тянущиеся до самого горизонта безжизненные пейзажи, повторяя все изгибы сугробов. И куда ни кинь взгляд -- везде одно и то же: голубоватый лед и снежные барханы.
      -- Мы тут умрем, это мир смерти... -- он заплакал вновь, растирая слезы по щекам, и вслед его движениям на коже оставались полоски тонкой измороси.
      -- Надо двигаться, чтобы не замерзнуть, -- сказал я. -- Вроде там что-то есть?
      Он посмотрел вперед -- если можно было тут, где все повторяло себя, выбрать хоть какое-то направление. Толстяка начала бить дрожь.
      -- З-з-з... -- стуча зубами, ответил он. -- Н-не виж-жу...
      -- Да вон! -- я ткнул пальцем.
      Там действительно виднелось что-то -- линия горизонта была темнее и как будто толще, словно вдоль нее располагалось нечто длинное и высокое...
      -- Горы? -- спросил Псой, обнимая себя за плечи и подпрыгивая на месте. Я пожал плечами.
      Живость толстяка как удто испарилась. Он едва плелся следом и ныл не переставая:
      -- Мы умрем... замерзнем... лучше бы я остался! Зачем, зачем я рассказал вам... сидел бы сейчас в теплой камере... Меня бы слушал сам Высший маг... или хотя бы его заместитель... Холодно, о, как мне холодно, как я это, того... замерз!
      Мы шли уже третий час, когда Псой с воплем свалился на лед и остался лежать на животе, раскинув руки. Я схватил его за плечи, приподнял:
      -- Немедленно вставайте!
      Кое-как мне удалось посадить его. Он скрючился, прижал колени к груди, обхватил себя руками, и запричитал:
      -- Я больше не могу, это, того, обессилел! Зачем вы меня сюда заволокли! Ведь обещали доставить, обещали...
      -- Идемте же, -- уговаривать его сил не было. В горле першило, саднило, там как будто поселился жучок, который ворочался и при каждом сглатывании всеми острыми лапками цеплялся за стенки гортани, оставляя ноющие ссадины.
      -- Мне холодно... я замерз... становлюсь ледышкой... -- ныл он. -- Согреться бы... костер, огонь...
      Волосы на голове превратились в сосульки и позвякивали при каждом движении, я не чувствовал кончиков пальцев на ногах и на руках. Пейзаж не менялся, по-прежнему вокруг расстилался ровный, гладкий голубоватый лед, кое-где занесенный снегом.
      -- Из чего костер, вы хоть думаете? Что тут зажечь? -- с трудом шевеля замерзшими губами, спросил я. Может ли тут скрываться хоть кто-то или надо идти куда-то дальше? Еще в начале пути я попробовал проверить, прочувствовать окружающее пространство, но кругом было глухо, мертво, каждый раз, пытаясь продлить ощущения вне себя, дальше, я натыкался на острые скользкие голые стены. Мои чувства словно оказались в колодец льда и мороза. Оставалось идти вперед, верней, туда, где виднелось хоть что-то, -- или уж лечь и замерзнуть.
      -- Вы вон хоть в теплой мантии... -- просипел он. Губы у него посинели, кожа на скулах полыхала неестественно красного цвета пятнами, на ресницах и куцых бровях висел иней. "Этак точно околеет", -- с легкой тревогой подумал я, расстегивая мантию. Под ней была только легкая кожаная куртка поверх рубашки. Я пошевелил плечами, вздрогнув от прикосновения холода. Он пробрался за воротник, вцепился зубами в спину и грудь.
      Псой дрожащими руками, едва шевеля замерзшими пальцами, нацепил на себя мою мантию, пожался под ней, подобрал подол -- она была ему непомерно длинна.
      -- Ид-демте, -- стуча зубами, прохрипел он. Я протянул руку, он вцепился в нее, я рывком поднял его. Голова пошла кругом. Сознание как будто обложили ватой, все виделось теперь издалека. Я механически передвигал ноги, Псой плелся сзади.
      Гортань продрал мучительный сухой кашель. Я остановился и долго, с натугой, пытался прочистить горло. Однако стоило только вдохнуть морозный воздух, стоило ему коснуться ставших болезненно чувствительных тканей носоглотки, -- как все внутри словно взрывалось, и я сгибался, хватаясь за шею, выворачиваясь наизнанку. Минуты две я потратил на борьбу с дыханием, но потом как-то приноровился, и мы пошли дальше. Череп как будто наполнился тяжелой жидкостью, она при каждом движении чуть меняла положение, всплескивала, вызывая спазм боли в висках.
      -- Ч-что это... -- Псой дотронулся до моего плеча, чтобы привлечь внимание, и тут же жуткий приступ кашля продрал меня от легких до рта, выплескиваясь кучками пара. Толстяк испуганно отдернул руку. Я посмотрел вперед. Там, в легких облаках тумана, вырастали прозрачно-голубые сталагмиты, ледяные колья вставали на пути, и навстречу им сверху тянулись длинные сталактиты, огромные сосульки толщиной в руку и больше, свисали с ледяного неба.
      -- М-может, н-не ходить, это... туда? -- просипел толстяк еле слышно. Обметанные инеем губы почти не шевелились.
      -- Хоть... -- очередной приступ кашля согнул меня почти до земли. Только через минуту я смог продолжить, хрипя: -- ...Какое-то разнообразие.
      Мы пошли дальше. Торчащие изо льда сосули поднимались все выше, и когда мы оказались рядом, обнаружили, что тут растет настоящий лес. Деревья -- гигантские наросты, усыпанные мелкими, колкими, как иглы, обломками льда, -- устремлялись в поднебесье, и между ними виднелись острия свисающих с ледяного свода прозрачных, вмерзших в поверхность над головой сталактитов. Пространство между сосулями полнилось едва слышным звоном. Под ногами, как только мы ступили в скопище замороженных глыб воды, захрустело -- там россыпью сверкали маленькие льдинки, ссыпавшиеся с "деревьев" "листья" и "веточки". Псой задрожал. Едва ощутимое движение воздуха колыхало сосульки на наростах и сверху, и снизу. Иногда какая-то срывалась и стремительно неслась вниз, ударялась о лед, разбрызгивая во все стороны блестящие осколки. Одна, вжикнув над самым ухом, отклеилась от ствола и упала вверх, впившись в гладкую поверхность над нами. На головы посыпалась ледяная крошка. Мирэн знает что!
      -- Это похоже на з-зубы! -- толстяк вцепился мне в локоть. -- Зачем вы завели меня сюда?
      Я закашлялся и не сумел ответить. Неподалеку сквозь тонкий звон и ела слышный шелест, сквозь хруст под ногами слышался другой звук -- словно негромкое бормотание. Я пошел туда, огибая похожие на башни сталагмиты. Псой плелся следом, поминутно оглядываясь и чуть что -- хватаясь за меня. Звук становился все громче, разрастался, в него вплетались плеск воды и сухой треск.
      -- Что это? -- застонал Сирий. Я сделал несколько шагов, выходя из-под сводов ледяных зубов, и остановился на берегу широкой быстрой реки. По воде неслись, сталкиваясь друг с другом, льдины, от больших, напоминающих палубу корабля, до совсем маленьких. Течение кое-где закручивалось водоворотами, увлекая за собой лед и хлопья снега, образуя буруны с шапкой снежной пены. Сильный ветер растрепал волосы, замерзшая прядь поцарапала щеку. У другого берега стоял густой туман, от воды к нему, через полреки, протянулась широкая радуга.
     
      Псой выкарабкался на плоский гладкий берег вслед за мной.
      -- Там... -- он протянул дрожащую руку с растопыренными посиневшими пальцами. Но я и без него разобрал, что на противоположной стороне начинается совершенно иной пейзаж. И нам неплохо было бы поскорее очутиться там, чтобы не вымерзнуть окончательно. Потому что за рекой, частично смазанный плотной пеленой тумана, открывался оранжево-солнечный берег, ровная песчаная поверхность тянулась до горизонта, вдоль которого уже довольно отчетливо виднелись каменные вершины. Однако, несмотря на отчетливый блеск на песке, светило опять отсутствовало, а небо вновь представляло собой отражение земли -- едва обозначенные барханы, похожие на легкую рябь в спокойном озере. Солнце тут подразумевалось, но не имелось в наличии.
      -- Мы не сможем перебраться туда... -- Псой упал на колени, жадно разглядывая далекое тепло. -- Это, того... замерзнем тут!
      Выкатившаяся из угла глаза слеза немедленно превратилась в катышек льда и осталась на щеке, как белая бородавка. Я еще раз окинул взглядом берег... поток... Быстрое течение несло льдины, они сталкивались и издавали тот самый слышный издалека сухой треск. Вода заплескивала на них, превращая края льдин в полированные покатые склоны, посверкивающие в прозрачном воздухе. Торопливые струи подгоняли их к берегу, а ветер, который дул к реке, отталкивал.
      "Мы поплывем в твоем зонтике", -- подумал я, отступая к лесу.
      -- Куда? -- взвыл Псой и на коленях пополз следом. -- Не бросайте меня, благородный юноша!
      -- Чтоб тебя... -- пробормотал я, переходя от одной сосули к другой и стараясь сдержать рвущийся из груди кашель. Ступней я давно не чувствовал, а при каждом шаге где-то в лодыжках возникала колющая боль, как будто уменьшенные копии растущих вокруг льдышек вонзались в мышцы.
      Наконец увидев то, что искал, я остановился. Это была молодая сосуля, едва переросшее меня деревце с тонким стволом. Я стянул рукава куртки на ладони, обхватил основание полупрозрачного сталагмита и стал его расшатывать. Наверху опасно закачались, позванивая, сталактиты.
      -- Что вы делаете, зачем? -- бродил вокруг Псой, постанывая и пряча пальцы в складки заиндевевшей мантии. Я молча налег на ледяную палку плечом. Она кракнула -- и переломилась посередине.
      Пришлось возобновить поиски. Следующую я выбрал потолще, но отодрал с огромным трудом, едва не отморозив пальцы окончательно, -- зато почти согрелся. Взвалив ледяное бревно на плечо, двинулся к берегу.
      -- Скажете же вы мне, наконец, юноша, что все это, того... значит! -- тащился за мной толстяк.
      Я осторожно опустил сосулю, упер нижним концом в берег, держа за верх. Покрасневшие пальцы ныли. Преодолевая кашель, я объяснил:
      -- Сейчас я подтащу какую-нибудь... льдину, и мы на ней... переплывем.
      С каждым словом горло продирал спазм, приходилось останавливаться и сдерживать рвущиеся наружу лающие звуки.
      -- Но там такое течение! Как мы пристанем? Нас унесет! -- в панике задергался Псой.
      Я молча ждал. Льдины проносились мимо, в метре, в двух от нас; вода заливала кромку берега, и подходить было нельзя, чтобы не соскользнуть в пучину. Иногда какая-нибудь заснеженная пластина оказывалась довольно близко. Я выбрасывал в ее сторону свою дубину, стараясь зацепить, но ветер сразу оттаскивал ее.
      Наконец к нам направилась огромная неповоротливая плоская глыба, и мне удалось достать до нее. Шла льдина с трудом, но я продолжал прижимать ее сосулей, работая, как шестом, подтаскивая к берегу, иногда сдвигаясь на полшага по течению.
      -- Прыгайте! -- хрипло выкрикнул я Псою. Он заметался, заверещал, как ошпаренная собака, отскочил назад, мелко заперебирал ногами, оттолкнулся от самой кромки, подошвы его скатились, он взмахнул руками -- и боком рухнул посреди льдины в снег, а ботинки его оказались наполовину в воде. От удара глыбу рывком дернуло от берега. Я налег на дубину, пытаясь вернуть ледяной плот обратно, затем прыгнул, упираясь сосулей. Плита накренилась, дальний конец ее задрался, Псой поехал в воду. Я схватил его плохо гнущимися пальцами за ворот, другой рукой вцепился в край льдины, уронив шест. Плавсредство выровнялось, закачалось на волнах, и его повлекло прочь от берега.
     
      Псой распластался на животе и поглядывал на меня снизу, приподняв голову.
      -- И как теперь? -- проскрипел он. Нас вынесло на середину, течение гнало льдину между берегами, одним бело-голубым, другим -- желто-оранжевым. До обоих было равно далеко. И здесь по-прежнему царил мороз, усугубляющийся сильным ветром, который дул поперек русла, с холодной стороны на теплую. Уши мгновенно перестали что-либо чувствовать, а я -- их. Лицо будто изрезало мелкой железной крошкой, и я повернулся к ветру спиной, опустившись на корточки и придерживая ствол сосули. Давно отвердевшая на морозе кожа куртки зазвенела под резкими порывами.
      -- Можно попробовать... добраться до берега... вплавь, -- сказал я, кашляя и хватая ртом ставший влажным воздух. -- Но вода... наверняка ледяная.
      Лицо Псоя перекосилось, он молча закрыл его ладонями и опустил голову.
      Льдину кружило, иногда она вздрагивала всем корпусом, сталкиваясь с другой, несущейся рядом.
      Я прополз по чуть припорошенной снегом поверхности, ощупывая выступы и выемки. Нашел посередине одну довольно глубокую, расчистил и расширил, то колотя по льду каблуком, то скобля носком сапога.
      -- Мои ноги... -- прорыдал, сотрясаясь, Псой.
      Опустившись на карачки, я добрался до края, зачерпнул воды, подержал во рту, потащился обратно, постанывая -- ломило зубы, -- и выплюнул. Скинул куртку, просунул сосулю в один рукав, воткнул ее в выемку.
      -- Держите! -- велел Псою. Он не откликнулся, лежал неподвижно. Я легонько пнул его: -- Подержите мачту!
      -- А? -- он отнял ладони от лица, поморгал заиндевевшими ресницами, так что с них посыпалась снежная паль. Затем кряхтя поднялся на четвереньки и прибрел ко мне; подпер сосулю плечом, обхватил локтем, замер так. Я сползал за еще одним глотком воды, облил основание, торчащее из потрескавшейся кожи. Жидкость быстро схватилась, замерзла. Я поднял куртку вдоль сосули. Входное отверстие второго рукава не доходило до верхнего конца импровизированной мачты. Кое-как я подтянул куртку выше, стараясь при этом не повредить первый рукав. Ветер рвал одежду из рук, кожа звенела и трещала. Наконец кое-как мне удалось надеть и второй рукав на сосулю. Я присел. Ветер немедленно надул куртку пузырем, и льдина, подталкиваемая резкими порывами, толчками сошла с курса по течению, стала приближаться к жаркому берегу.
      Теперь мы чаще сталкивались с другими "обитателями" реки, но ледяной пласт перестало крутить. Постепенно вода теплела, обтачивала наш плот. Он заострился и все увереннее двигался вперед, наискосок к берегу. Здесь, в теплой полосе, река была почти чистой, и чем меньше оставалось до полосы песка, тем свободней становились волнующиеся прозрачные струи.
      Наконец льдина ткнулась основанием в дно и застряла в полуметре от берега. Вода обегала ее, заплескивалась на поверхность, перекатывалась, протачивая в голубоватом теле бороздки. Я торопливо стащил куртку с мачты -- она вся промокла, сосуля в потеплевшем воздухе тоже медленно подтаивала. Ветер хлопнул напоследок нашим парусом.
      -- Приехали, -- сказал я, ставя ногу в воду. Псой, причитая, слезал следом. Мы выбрались из реки и с облегчением опустились на золотистый пляж. Подразумеваемое солнце припекло обветренные губы, опалило лицо жаром. Я резко поднял ладони, которые только что опустил в песок. На коже расползались пятна ожогов.
     
      Ноги погружались по щиколотку, одежда прилипала к телу, пол струился по спине, груди, лбу, подбородку, волосы трещали в горячем воздухе. Губы спеклись, потрескались, во рту пересохло. Вода в куртке, из которой я соорудил подобие меха, кончилась -- большей частью была выпита, частично испарилась. А мы все шли.
      -- Есть хочу, -- бормотал Псой. Я едва разбирал его слова, застревавшие, казалось, и ломавшиеся на иссохшем языке. Я тоже ощущал сильный голод, желудок сводило спазмами. Оставалось только надеяться, что еще немного в этой раскаленной пустыне -- и жажда пересилит голод. Хотя вряд ли после этого станет легче...
      Воздух расплывался горячими струями, двигался, искажая пространство и перспективу. Иногда начинало казаться, что горы -- вот они, вырастают из песка прямо под ногами. Но стоило прищуриться, как нагромождение скал вновь отступало куда-то вдаль, к горизонту. Песчинки пересыпались под ногами с треском, хрустели под подошвами, обжигали через тонкие стенки сапог. Язык превратился в высушенную дотла корку, лежал посреди рта бревном, горло саднило, слизистая глаза высыхала почти мгновенно, но смаргивать было больно: веко, опускаясь, царапало глазное яблоко, словно наждачной бумагой. Поэтому я шел зажмурившись, только изредка поглядывая вокруг, чтобы не сбиться с пути.
      -- Пить... -- хрипел сзади Псой. Земля с шуршанием перекатывалась вокруг его ботинок. -- Пить...
      Потом он замолчал. Я не сразу заметил. Медленно, с трудом оглянулся. Псой стоял на коленях в нескольких шагах сзади, покачивая полуопущенной головой. Я развернулся и пошел к нему, взрывая сапогами песок, с трудом вытаскивая из него ноги.
      Но когда я приблизился, Псой упал на бок и остался лежать, подвернув под себя одну руку, другую откинув в сторону. Зрачки его закатились, складки щек мелко дрожали. Я опустился рядом, потряс его. Он издал едва слышный хриплый стон.
      -- Вы обещали меня... доставить... -- он смотрел воспаленными белками сквозь узкую щелку между покрасневшими веками.
      -- Пле... вать на... Лигу, -- с трудом выталкивая слова непослушным языком, ответил я. В голове осталась одна звенящая пустота. -- Идем...те.
      -- Пить... -- просипел он. Я не отбрасывал тени, как и толстяк, как будто солнце тут растворилось в воздухе и светило со всех сторон, превратило саму среду в пекло своих лучей.
      -- Пить...
      Я сунул ему под нос руку:
      -- Пейте... если разгрызете... или я ухожу.
      Толстяк приоткрыл веки, некоторое время мутно пялился на красноватую ладонь. Затем вдруг сам приподнял голову и вцепился мне в запястье, пытаясь разгрызть. Я дернулся. Он терзал и кусал, щелкал зубами, грыз, цеплялся клыком и рвал, царапая обоженную местным жаром кожу... Я старался не шевелиться, лишь иногда вздрагивал, когда он резко впивался в плоть. И наконец он добрался до вен, вскрыл их одним движением и присосался. Кровь загустела и текла плохо. Он тянул, причмокивая, а я старался сдержать тошноту. Быстро подступило головокружение...
      Псой отпал, тяжело дыша. Уперся локтями в песок, держа кисти на весу, поднялся сначала на карачки, затем, передохнув, встал. Протянул мне руку. Кровь вокруг рваной раны запеклась, внутри пульсировало озерцо густой жидкости, но она почти не выливалась, застывала, образуя по краям корку, которая постепенно затягивала отверстие. Толстяк ухватил меня за локоть. От рывка сознание помутилось, и я не заметил, как оказался на ногах.
      -- Чего не пьешь? -- он кивнул на застывающую кровь. Держа кисть ладонью кверху, я покачал головой, не говоря ничего. И мы пошли дальше, погружаясь в горячий песок по щиколотку.
      Неожиданно горы оказались совсем близко. Едва ли не несколько неверных шагов -- и вот уже из оранжевой поблескивающей красными искрами россыпи поднялись, громоздясь друг на друга, огромные скалы. Я задрал голову, опершись о крутой склон. Камень был прохладным и приятно холодил кожу. Тогда я прислонился к скале щекой и замер, глубоко вбирая грудью вдруг посвежевший воздух.
     
      Мы нашли неглубокую расщелину и забрались туда, прячась в скалистой тени. Я прилег плечом на покатую стену и глядел на вьющийся сбоку излом камня. Телом владела слабость, конечности плохо слушались.
      -- Залезем? -- предложил Псой. Он стал бодрее, но теперь избегал смотреть на меня. -- Сверху, значит, и поймем, куда идти, это, того... дальше.
      Я чуть наклонил голову в знак согласия, хотя знал, что он не увидит. Говорить не хотелось. Скоро я задремал, толстяк, втиснувшись между двумя валунами и свернувшись калачиком, подобрав в кучу короткие руки и ноги, заснул еще раньше. Когда я очнулся, все оставалось по-прежнему: все так же светило разлитое в воздухе предполагаемое солнце, все там же лежали тени. Псой, постанывая, спал все в той же позе. Я приподнялся. Сон -- короткий, долгий ли -- вернул силы, хотя небольшая дрожь еще перекатывалась внутри
      Мы пробирались вдоль гор, где было не так жарко, почти прижимаясь к местами отвесным стенам, в поисках более пологих склонов. Скоро удалось обнаружить подходящее место. Тут от земли почти до самой вершины шла огромная расселина, и одна ее сторона была иссечена трещинами, кое-где осыпалась, отколовшиеся валуны образовывали ступени, карнизы, откосы... Я первый взялся за нависший над головой край, поставил ногу в выемку, подтянулся, посмотрел... Впереди поднималась похожая на лестницу для великанов осыпь из громадных гранитных глыб, каждая из которых была с меня ростом и больше, щели между ними заполняли камни поменьше. Я вытянул руку, шаря по гладкой площадке, нащупал углубление, закинул колено и наконец залез сам. Потом помог забраться громко пыхтящему Псою. Восхождение началось.
      Времени я не ощущал. Кругом ничего не менялось, даже скалы, казалось, образуют симметричный узор, и все выступы и впадины повторяют друг друга. Только мы с толстяком двигались, иногда останавливаясь на отдых в расщелинах или на карнизах, выступающих одной стороной над пропастью. В один из таких привалов я спросил его:
      -- Так куда забрасывает ваш портал тех, кто думает о смерти?
      Псой поежился, хотя было тепло, и ответил не глядя:
      -- Не знаю. Я не хотел никого убивать. Ведь я же честный торговец, а не этот, как его... душегуб. Просто хотел обезопасить себя и свой бизнес. Даже не думал, что когда-нибудь придется воспользоваться. Это была страховка, дополнительный это, того... слой. До последнего времени никто и не покушался. А тут как пошло все кувырком да наперекосяк... Даже не знаю теперь, что и как. И где мы, это, того... находимся. Куда, значит, это, как его... занесло. -- И он с тоской посмотрел вниз, на пройденный нами путь. Постепенно подъем становился круче, приходилось карабкаться, подстраховывая друг друга, выискивать щели, куда можно было бы поставить ногу, за которые можно было уцепиться, чтобы подтянуться или просто удержаться на месте. Однако мы все-таки забирались все выше, приближаясь к вершине. Наверное, мы попали туда вечером, если предположить, что начали утром.
      Мы сидели на камнях. Перед нами расстилалась бескрайняя равнина, исчерченная полосами, то белым льдом, то красным песком, то ровной каменистой пустошью или покрытой сухой желтоватой травой степью, -- везде, куда ни обрати ищущий взгляд. И буквально над самыми головами -- я даже прикоснулся к ним рукой -- вверх уходили такие же скалы, расширяясь. Мы как будто очутились между каменных зубов самой земли, и находиться там оказалось пострашнее, чем под острыми ледяными сосульками. Хотя страха, что горы обрушатся и раздавят, захлопнут земляную пасть, -- не было. Просто острое ощущение собственной незначительности -- и все. Тело мое, казалось, вовсе потеряло вес, стало легким, как дуновение ветра; один порыв, движение воздушной массы -- и я повлекусь следом, словно перышко или струйка медлительного сквозняка.
      -- Нигде ничего, -- пробормотал Псой раздавленно, опуская голову, свесив кисти между коленей.
      -- Скорей, везде одно и то же, -- поправил я.
      -- Мы так можем идти до бесконечности! -- воскликнул он с тихой истерикой в голосе.
      -- Повтори, что ты сказал? -- повернулся я к нему.
      -- А что, что? -- испугался он, пряча глаза. -- Что я такое сказал?
     

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

     
      -- Мы застряли в видимости материи, в волнах пространства, -- пояснил я. -- Надо выбираться.
      -- Это как то есть? -- подозрительно спросил Псой, поглядывая на острия гор, спускающихся к нам сверху. Дотянуться до них он не мог, но тем более пугался.
      Тут его желудок издал громкое возмущенное урчание, и толстяк отвернулся торопливо, сконфузившись.
      Я закрыл глаза, сосредоточился. Следовало сделать что-то... И я свершил что-то. Я с головой окунулся сам в себя, и то ли нырнул вглубь пространства, то ли выплыл поверх него... Перед внутренним взором пробежала стайка пузырьков воздуха, видимо, просто осознавать, не облекая в чувственные образы, -- не сразу получается. Хотя я быстро приспособился. Я попал... Я стал той самой средой, в которую как-то нырял, чтобы найти Тики, но не задержался, а пошел еще глубже... выше... дальше? Тут все было золотистым, излучающим легкий ясный свет, иначе говоря -- свет был кругом, везде, и все было им, но при этом то был не свет, там вообще не было ничего, что можно было бы увидеть глазами. Да я и не видел -- глаза остались с телом, тело -- в материи, а я был в иных... сферах. И став тем светом, который и не свет вовсе, я сразу все понял и увидел, потому что стал всем свершившимся и свершающимся, и будущим одновременно. И тогда оттуда -- из себя -- я вернулся в сознание и попытался перетащить знание оттуда -- единый мощный импульс -- сюда -- в цепочку мыслей, образов, слов.
      Псой уставился на меня, но как только я открыл глаза и посмотрел на него осмысленно -- тут же опустил взгляд.
      -- Так как это, того... дальше? -- спросил он. Его фраза мигнула, вспыхнула в сознании -- и потом уже, через несколько колов времени, я разобрал ее составляющие, сложил из колебания воздуха смысл.
      Он бы не смог туда попасть, и мне надо было вести его путями тела, давать ему картины глаза, предоставлять звуки уха. И это оказывалось долго и медленно, но он мне еще был нужен.
      Я взял его за руку -- толстяк вздрогнул -- и сказал:
      -- Идем.
      -- Но я устал и есть хочу, -- возразил Псой, пытаясь освободиться.
      -- Тут есть нельзя, это же вечность, -- сказал я. -- И мы никуда не пойдем. Ты только смотри по сторонам, а глаз не открывай.
      Он крепко зажмурился, присев от натуги.
      -- Спокойней, -- напутствовал я его, погружаясь туда и увлекая следом его... его взгляд, его сознание. Оно оказалось чуть доверчивей тела, и скоро мы очутились там целиком. Псой стоял, моргая.
      -- Что ты видишь? -- спросил я его.
      -- Эту, как ее... впереди равнина, но она какая-то... это, того... странная. Волнуется вроде как, значит. На ней растут... камни. Я вижу, как они растут! Ты зачем меня сюда привел?!
      Тогда я повлек его дальше, расспрашивая. Я ничего не видел, даже не шел, я просто пребывал в другом слое существования, где все было настолько отлично от видимого, что пытаться обозначить в терминах картин бесполезно. А он умел смотреть только глазами -- и пялился кругом, передавая образы мне. Речь его возникала во мне вспышками, это была пульсация смысла и чувств.
      -- Слева проклюнулся этот, как его... камень. Большой, огромный. Серый, вроде гранита. Края расплывчатые. Растет! Теперь уже больше меня, вот и тебя тоже это, того... перерос. И в нем это... дыра! Как рот! Так ты ослеп, что ли? Оно уже пещера, больше дома. Нам туда?
      -- Нет, нам сюда, -- я показал ему вперед. И мы очутились под солнцем на окраине нашего городка, поперек дороги стояли стражники, за ним мялся, нервничая, голова, толпились зеваки, а мерцающий синий пузырь обволакивал волосатокрышее строение.
      -- Это он так снаружи выглядит? -- Псой схватил меня за локоть. -- Так мы... выбрались? Что тут происходит?
      -- Смотри, -- сказал я, озираясь.
      Солдаты в красных куртках окружали дом.
      -- Это же... как его... это же ты! -- толстяк охнул. -- Ты раздвоился! Что, что творится того, этого... здесь?
      Мимо прошли Высший маг с капитаном, и Псой при виде сурового лица Эмира задрожал, складываясь в поклоне. Однако тот миновал Сирия не оглянувшись, хотя толстяк стоял совсем близко и, склоняясь, задел макушкой мантию Эмира.
      Я потащил Псоя за оцепление стражников, туда, откуда должна была вот-вот появиться рыжая растрепанная и разгневанная принцесса. Она, кстати, уже пробиралась, проталкивалась сквозь собравшихся на дороге.
      -- Рыжая! -- окликнул я ее.
      Оле вздрогнула, поискала глазами...
      -- Ох, Юхас, ты что тут делаешь?
      Выглядела она как обычно -- или, верней, как тогда. Но взгляд ее был полон смертельной тоски.
      -- Слушай, почему раньше ты не подходил? -- произнося эти слова, она все продвигалась ближе, к стражникам, встала за спиной одного из них. Псой старался прижаться к стенке, стать невидимым, дергался и оглядывался.
      -- Успокойся же, -- велел я ему. -- Они нас не видят. Мы для них не существуем.
      Он вздохнул, опасливо покосившись на стражника, что смотрел прямо на него -- хотя тот смотрел сквозь.
      -- Я-то думаю, что они на меня как-то странно... Так мы где, это, того... очутились?
      -- Ты как, Рыжая?
      -- Ужасно, -- она поежилась, выглядывая из-за плеча верзилы с алебардой и ни на секунду не выпуская из внимания происходящее у дома. -- Одно и то же каждый раз, а сколько -- и не припомню. Как занесло... Так и влипли. Главное, я-то вижу, что оно повторяется, а они нет! И снова туда, и снова, и снова... И я не могу, главное, отпустить их, не могу не пойти с ними! А тогда опять -- хлоп! -- темнота -- и возвращаемся сюда же, и снова я бегу от самой Школы, и вновь кричу, спорю, и так пытаюсь убедить, и по-другому... Если бы хоть часик времени, я бы хоть подделала приказ и подпись его величества, а так... вот, опять!
      И принцесса, отодвинув нас, бросилась вперед, крича:
      -- Стойте! Приказываю вам остановиться!
      -- Так что, это, того... происходит? -- Псой прислушивался к спору принцессы и седоусого капитана.
      -- Это вечность. И они умирают снова и снова, -- хмуро объяснил я.
      -- Да почему же? -- Толстяк увидел кое-что еще, не замеченное ранее. -- А это, это что? -- выкрикнул он, ткнув пальцем вбок. Там, сразу за деревьями... не было ничего.
      -- Я же объясняю: мы не в реальности, не в городе, -- я поморщился, услышав призыв Оле к отряду, ответные крики... Голос ее не дрогнул. -- Смотри.
      -- Я боюсь, -- Псой присел, прикрывая голову руками. -- Что сейчас будет?
      -- Полыхнет, -- ответил я. -- Гляди, что ты натворил.
      Толстяк вытянул шею. Мечники вслед за своей повелительницей, по ее сигналу -- взмаху саблей, -- сорвались с места и врубились в сферу. Мгновение ничего не происходило -- затем сфера вздрогнула целиком, сжалась и расширилась... и все повторилось. Я не выдержал и отвернулся. И тут же, вслед за чавкающим звуком, когда все успокоилось, видимая реальность потемнела, по ней побежали полосы, -- она растаяла, слиняла, сползла, как краска с холста.
      -- И... все? -- робко спросил голос Псоя из темноты.
      -- Смотри.
      Темнота подернулась рябью, заколыхалась... "И повторится все как встарь: ночь, ледяная гладь канала, аптека, улица, фонарь". Дорога вернулась. Опять возникла синяя сфера с мерцанием красных прожилок внутри, и вновь ее обходили солдаты с копьями наперевес, а Пери с Олафом раздавали им амулеты.
      Оле пробиралась к нам, торопливо раздвигая зевак локтями.
      -- Какое счастье, что ты тут и не призрак! Можешь им как-то помочь?
      -- Ты можешь, -- ответил я. -- Сейчас я объясню, а ты что-нибудь придумаешь.
      -- Только быстрее, ладно? -- принцесса нервно поглядывала на проходящего мимо с седоусым капитаном Высшего мага.
      -- Если не успею за раз, доскажу в следующий, -- я улыбнулся девушке. Она не отрывала взгляда от происходящего за нашими спинами. Псой уже немного освоился и больше не косился на пялящихся сквозь него стражников.
      -- Может, я пока схожу раздобуду поесть? -- предложил он. -- Я пока еще помню, где находится рынок...
      -- Не стоит, все равно все вокруг не материальное. Слушай. Оле, когда вот этот тип, -- кстати, познакомься, тот самый Сирий Псой, которого ты собираешься арестовывать...
      Принцесса бегло осмотрела его, махнула рукой:
      -- Было бы за чем ходить!
      Толстяк насупился, обиженный, но промолчал.
      -- Так вот, Псой создал портал, якобы уводящий в другие миры. В действительности...
      -- Ладно, Юхас, потом расскажешь, -- она поднырнула под локоть стражника, отодвинула меня с дороги и бросилась вперед с криком... Я отвернулся.
      -- Так что в действительности? -- заволновался Псой. -- Разве я что-то не так сделал? Мы, что ли, не в этом, как его... не в другом измерении? Мы, что ли... мы умерли?! -- закричал он.
      -- Да не ори, -- я наблюдал за принцессой. В происходящем не изменилось ни слова. И снова "Я поведу вас!", и опять сфера полыхнула, пожирая триста человек...
      Когда она появилась, то немного запыхалась.
      -- Бежала, -- пояснила она. -- Говори скорее, я наконец что-то помню. А то все одно и то же, и такая тоска, ощущение, что прошла вечность, а все по-прежнему!
      -- Это и есть вечность, -- сказал я. Лицо у девушки вытянулось.
      -- Мы умерли? -- уточнила она. -- Я представляла все иначе.
      -- Послушай же, -- я потянул ее за рукав. -- Псой считал, что изобрел проход в лучшие миры. Может, при чистоте построения эксперимента, так оно и было бы, хотя потом объясню, почему нет. Но Сирий добавил в структуру заклинание, которое всех, кто думал о смерти, отправлял...
      -- Я никого не хотел убивать! -- застонал несчастный толстяк.
      -- Проблема в том, что они уходили в смерть с телом, чего по определению быть не может. Оле, бытие -- оно вроде слоеного пирога, волны материи, чувств, души, духа, слои событий, мыслей и поступков... и все это одновременно разделено и вместе. Разные частоты, понимаешь? Человек -- слияние всего этого в одном, вроде комка, узелка. Смерть развязывает его, и человек распадается на составляющие, каждая часть расходится по своей частоте. А вы тут неразвязанные. Вот и застряли. Вы не можете распасться.
      -- Так что, нам теперь надо совершить коллективное самоубийство? -- опять уточнила принцесса. -- Мы вроде им и занимается. Ладно, потом доскажешь, -- она ускользнула.
      Я не выдержал и схватил Псоя за грудки:
      -- Видишь, что ты натворил?!
      Толстяк заболтал ножками в воздухе, вереща:
      -- Да я что, что, я ж это, того... не знал!
      -- Но вы мой отряд! -- доказывала седоусому принцесса, стараясь вложить в голос все свое знание о том, что произойдет, внушить тому, что нельзя идти, передать образ -- бесконечное повторение все того же разговора... И глаза ее из зеленых превратились в два черных омута безысходной тоски. -- Эти маги сами не могут разобраться, а посылают людей! Что мечи против магии?
      -- Мирэн знает что! -- я отвернулся. Видеть, как в полном бессилии Оле твердит одно и то же, а затем снова бросается туда впереди всех...
      -- Уф, вот и я, -- она протолкалась к нам. -- Что дальше?
      -- Каждый, кто решается на Уход, в той или иной мере готов к концу. Но многие думали о лучшей жизни -- те застыли где-то в вечном блаженстве, думаю. А вы шли навстречу смерти -- сознательно. Ну и... пришли. Но не умерли! Вы по-прежнему узелки, сгустки энергии, а не рассеянные по миру волны. Вы можете решать, делать! Менять, вязать новые узлы!
      -- Ясно, -- принцесса, прищурившись, следила, как окружают сферу. -- А им-то как это объяснить?
      -- Никак. Ты их должна вывести.
      -- Мне пора. До встречи. Я даже почувствовала время! Жди здесь, я скоро.
      И она устремилась туда, выкрикивая свое "Стойте!" Я повлек Псоя дальше по улице, чтобы не видеть очередной вспышки и встретить Рыжую раньше на пару минут. Мной вдруг овладел страх, что она что-нибудь изменит сейчас, и уйдет куда-то совсем далеко, так что мы больше не сможем встретиться...
      -- Да что я-то, почему же я-то... -- ныл Псой, совершенно потерявшийся от моих объяснений. -- Когда ты отведешь меня обратно?
      Девушка появилась в конце улицы и, заметив нас, бросилась бежать.
      -- Так что еще?
      -- Важно знать: у каждого обычно есть ниточки, которые привязывают к жизни. Когда их много, или они очень крепкие -- Смерть не может распустить узелок. Раз ты ухнула сюда -- значит, твои ниточки ослабли. Ты не видела будущего или оно тебя страшило, и ты... ну, ты специально пошла на это, ты хотела... хотела таким образом освободиться. Но что-то все-таки удержало от окончательного разрушения.
      -- Хотела умереть? -- кратко подытожила она. -- Ясно. Но они? Ведь я пыталась... я только иду перед ними! Я в ответе за них, и должна идти с ними!
      -- Это они идут за тобой, Оле. Их ведешь ты!
      -- Но я каждый раз жду до последнего, и понимаю, что если не подойду, не попытаюсь остановить, -- они выполнят приказ и исчезнут без меня!
      Она торопливо двинулась вдоль дороги, расталкивая зевак. Я сделал несколько шагов за ней:
      -- Последний вопрос, Рыжая. Ты как написала бы эти слова: "уйдут, без меня" или "уйдут без меня"?
      -- Второй вариант, конечно.
      -- Ну так подумай над этим! -- крикнул я вслед скрывшейся в толпе принцессе. -- Они пойдут за тобой! Найди свою нитку и свою дверь обратно!
      -- Ладно! -- она помахала на прощание, подпрыгнув: из-за маленького роста ее не было видно среди зевак, -- и нырнула под оцепление, вырываясь на простор перед сферой.
      -- Ну, -- сказал я, отворачиваясь, -- а мы поищем других твоих жертв.
     
      -- Нет, нет, я это, того... не хочу! -- заволновался Псой. -- Не надо! Лучше ведите меня в эту, как ее... резиденцию Лиги. Раз я преступник, то и арестуйте меня, а таскать по этому, как его... загробному миру! Не позволю!
      -- Вы не преступник, а болван, -- устало объяснил я. Некая сущностная близость, установившаяся между нами, после того как он отведал моей крови, испарилась, и мы вновь перешли на "вы".
      -- Разве вы не будете... вытаскивать их?
      Я пожал плечами.
      -- Ничем не могу им помочь. Надеюсь, Оле их выведет. Только она сама может выйти. Держитесь. Небольшое перемещение для вас и перестройка сознания для меня...
      Он снисходительно фыркнул, однако все же осторожно взял меня за запястье.
      Над головой громко треснуло, и под ноги свалился обломок мачты. Корабль качало, верней, штормило. По низкому темному небу мчались длинные рваные тучи, огромные валы вздымались вокруг, волны перехлестывали через борт, ледяная вода потоками неслась по палубе, струилась под ногами, в зависимости от крена судна катаясь от борта к борту. Псой заверещал и вцепился мне в локоть. Я поднял руку, защищаясь от брызг, расставил ноги, стараясь удержать равновесие на ходящем ходуном скользком дощатом настиле. Рядом разорвалась в воздухе шаровая молния, обдав нас шипящими осколками искр; запахло паленым.
      -- Линда! -- завопил я, стараясь перекричать шум бури, треск лопающихся снастей. Мачта скрипела, оторванный от нижней реи парус хлопал, распластавшись над головами. Ветер на миг лег -- и мокрое тяжелое полотно рухнуло на нас, я едва успел отскочить, дернув Псоя. Мы поскользнулись и рухнули на мокрую палубу, ударившись о борт. Я схватился за какой-то выступ, перебирая по нему руками, поднялся, втянув голову в плечи. Волосы под напором ветра хлестали по лицу, по спине били острые холодные струи дождя. Я из-под ладони огляделся. У другого борта лежал, странно искривив шею, кто-то, облепленный водорослями. Вода обрушивалась на тело, перехлестывая через борт, скатывалась и оставляла на теле, в складках мантии, между посиневшими пальцами зеленые потеки осклизлых стеблей.
      -- Линда! -- заорал я. -- Кир! Эрл!
      Между мачтой и полуютом просвистел сверкающий в темноте разряд, и взорвался, влетев в трюм. В квадратном отверстии разлилось белое сияние, внизу громыхнуло, лучи полыхнули из щелей между досками. Отломанная крышка люка болталась на одной петле, другой стуча по палубе при каждом рывке корабля.
      Прикрываясь от непогоды, цепляясь за борт, я двинулся к носу, за мной пополз Псой, громкие причитания которого были едва слышны за шумом ветра, треском рвущегося такелажа, хлопаньем мокрого паруса, грохотом накатывающих на корабль валов. Я увидел ее у обломанного бушприта, она стояла, упираясь ступнями в сходящиеся борта, воздев руки, и с пальцев ее рвались молнии. Нос вздымался под небеса, и cудно почти вставало на корму, затем корабль проваливался, ухал в пропасть, и мы вновь цеплялись обеими руками за доски, чтобы не съехать по мокрой палубе вниз. И корабль неудержимо несся вперед, а впереди...
      Я подобрался к Линде и увидел, что рядом с ней, скрючившись, спрятав голову между коленей, лежит Роман. Над бушпритом вырастал, поднимаясь из брызг, пены и разошедшихся волн, черный корабль, чьи борта заросли ракушками и водорослями, паруса были оборваны, мачты поломаны, -- но ни единый обрывок полуистлевшей ткани не шелохнулся под бешеным напором бури, ни одна мечта не скрипнула, и ни одного лица не виднелось над бортом.
      -- Корабль-призрак? -- крикнул я ей на ухо.
      -- Если бы! Мы сами! -- проорала черноглазка, не отрывая взгляда от надвигающейся громады. Дождь заливал ей лицо, но она не опускала рук, нацеленных на черный корабль. Он пропарывал волны и ветер, как папиросную бумагу, они обтекали его, как вода -- жирное тело гуся.
      -- Что случилось? -- крикнул я. Мы в очередной раз упали носом в провал между валами, в меня хлестнула волна -- я глотнул горькой влаги и закашлялся, с трудом удержавшись на ногах. Ветер раздул рубашку на спине пузырем.
      -- Они нападают на нас! Мы деремся! Кира убили, Эрл свалился в трюм, Мусю смыло! Романа рвет! Я их разношу, и вижу, что это мы и есть, но мертвые! -- она вдруг тоже отвернула лицо, по которому текла струями вода, и посмотрела растерянно: -- А ты откуда?
      Нос судна вознесся вверх, черный корабль пропал под ним, затем ветер и море швырнули корпус вперед, раздался оглушительный треск, сквозь меня как будто прошел разряд молнии, продрав тело от макушки до пяток, -- и мы въехали бушпритом в борт черного, пробив обшивку; доски ломались, падали в волны, на нас посыпались щепки, их ростра в виде огромной полногрудой деревянной девушки нависла на Линдой, сминая наш нос, снасти кораблей перепутались, и в этой паутине веревок я разглядел то, о чем твердила тетка, -- мертвые пустые тела их самих стояли возле полуюта, подняв руки и осыпая нас огнем, срывающимся с синих разодранных пальцев. Сцепившиеся суда закружило, мачта завалилась, скрипя, разрывая намокшие веревки, и опустилась на голову уставившейся вперед Линды, подминая и Романа...
      По низкому темному небу мчались длинные рваные тучи, огромные валы вздымались вокруг, волны перехлестывали через борт, ледяная вода потоками неслась по палубе, струилась под ногами, в зависимости от крена судна катаясь от борта к борту. Псой заверещал и вцепился мне в локоть. Я поднял руку, защищаясь от брызг...
      Не глядя на мертвое тело на той стороне, я начал быстро пробираться на нос.
      -- Не было никакого черного мага! -- крикнул я на ухо сосредоточенно следящей за быстро приближающимся черным кораблем Линде. -- Это просто смерть! Прекрати с ней бороться! Вернись к жизни!
      -- Не могу, я должна победить! Дойти до конца!
      -- Конца не будет! -- проорал я. -- Это вечность!
      -- Что? -- она оглянулась. Нос судна вознесся вверх, черный корабль пропал под ним, затем ветер и море швырнули корпус вперед, раздался оглушительный треск, сквозь меня как будто прошел разряд молнии, продрав тело от макушки до пяток...
      На третий раз я не смог удержаться на ногах и свалился, волна потащила меня к мертвому Киру. Я пытался зацепиться хоть за что-нибудь, но под скребущие по доскам пальцы ничего не попадалось. Меня кинуло на тело, я ударился головой о палубу, схватился за край шпигата, поднялся на карачки, ветер надул рубашку пузырем, острые струи хлестали по спине, Псой на той стороне выл в голос... Я кое-как поднялся и двинулся, преодолевая сильные порывы, что кидали слабеющее тело из стороны в сторону, к носу. Добрался до Линды, схватил ее за руку, заорал, перекрикивая бурю:
      -- Зачем ты туда сунулась?!
      -- Я завидовала тебе! -- крикнула Линда в ответ. -- Я не могла простить, что тебе все смотрели в рот, а я опять осталась не у дел! Я взяла их! -- она мотнула головой назад, и мокрые волосы, как струи черной воды, взметнулись вокруг лица. -- И мы попали сюда! Опять и опять сражаемся!
      -- Ты должна отпустить это! -- завопил я, видя, как бушприт стремится ввысь, а борта черного пропадают под нами. -- Должна понять, что в этой битве нет врага!
      -- Как, Мирэн возьми?! -- заорала она, отворачивая...
      Тишина. Темнота. Тихо поскуливает где-то рядом Псой.
      -- Не могу больше, -- шепчу я. -- Больше не могу...
      И возвращаюсь. Буря рвет парус, он хлопает над головой, стелясь по ветру, заваливаясь и вновь взлетая под напором шторма. Я подползаю к Киру. Глаза открыты и полны воды, волосы смешались с водорослями, голова мотается по палубе, но он еще жив, едва видное облачко пара сметает очередная волна. Он жив, и посинелые губы шевелятся. Я хватаю его за подмышки, приподнимаю, и он, вдруг моргнув, поднимает на меня взгляд.
      -- Чему Линда вас учила? -- ору ему на ухо. Он медленно, с трудом поднимает правую руку -- другая распластана по палубе -- и пытается сложить пальцы щепотью.
      -- Ясно! -- кричу я. Главное, чтобы сознание заработало. Переворачиваю его на живот: -- Ползи к ней!
      И он, задирая локоть, хватается за выступ перед собой, подтягивается... Я бросаю его и на четвереньках подползаю к люку, наклоняюсь над дырой. Тут шум бури чуть тише, и я различаю громкий плеск воды, взбиваемой ладонями, вижу, как бултыхается в затопленном трюме теряющий силы Эрл, последний взмах... черный воздух прочертил белый сполох... Я перевернулся, закрывая отверстие, и молния ударила в грудь, откинув меня назад. Я заболтал руками, пытаясь удержать равновесие на краю люка, но корабль качнулся, вздрогнул -- и я свалился вниз. И успел ухватить погружающегося в пучину юношу.
      -- Иди к Линде! -- заорал я ему на ухо, когда он, отплевываясь, замотал головой, оказавшись над поверхностью. Сначала я промахнулся, левитируя его в отверстие, и юноша стукнулся макушкой о настил, но затем все получилось, и он пролетел в дыру, опустился на палубу и начал быстро перебирать коленками и ладонями по мокрым доскам, догоняя Кира. Где Муся? Я выбрался и дополз до кормы, перегнулся через борт, заметив торчащий из разлома кусок мантии. Ткань зацепилась за острый край, и парень болтался, его колотило об обшивку, он был весь в крови... Я схватил мантию ниже зацепа и потянул. Времени почти не осталось. Вытащив бесчувственное тело, я взвалил его на плечо и, пригибаясь, побрел вперед, на нос.
      Они стояли там, глядя на вырастающий из пучины черный корабль. Линда пинками поднимала Романа.
      -- Что теперь? -- крикнула она.
      -- А теперь...
      Бушприт взлетел, нас качнуло, Муся, прислоненный к поддерживающему его одной рукой Киру, шевельнулся...
      -- Это подло... -- шепнул он искалеченными губами. Нижняя была разорвана пополам, рана тянулась по подбородку, рассекая его надвое.
      -- Нет черного мага! -- крикнул я, бессильно видя, как нос пошел вниз, и чувствуя, как киль вот-вот упадет на борт черного корабля, ломая переборки, вонзится в его корпус, и все придется сначала... -- Вы умерли! Возвращайтесь! Это всего лишь СОН!!!
      Оглушительный треск прорвал рев бури, бушприт врезался в собранные одна к одной черные доски, полетели осколки, щепки...
      -- Бесконечно стремится и никогда не достигает! -- заорал вдруг Эрл. -- Но предел равен единице!
      -- Мы опять стухли! -- крикнул Кир.
      -- Да не стухли, а сдохли! -- завопил на ухо брату Роман, указывая на выстроившиеся перед ними мертвые тела.
      -- Кой хрен разница! -- громоподобным голосом ответил близнец, обхватывая и сжимая брата в объятьях так, что тот посинел и раскрыл рот, хватая соленый, полный брызг воздух. -- Мы свободны!
      По лицу Романа стекали струйки, волосы свисали на лоб мокрыми сосульками, с них- сбегала вода.
      -- Свободны? -- переспросил он. -- От чего? -- И оглянулся на Мусю, который протянул руку, выставив указательный палец, и подушечкой пальца касается поверхности развернувшейся перед ним картины. Краска под пальцем проминается, видимость идет волнами, черный корабль, взлетающие и замершие в полете обломки досок, взметнувшийся над головой вал, застивший половину неба, разметанные по горизонту тучи, -- все идет рябью, это больше не реальность, а застывшее, мягкое, как желе, изображение. Палуба, на которой мы стоим, замирает и больше не качается, не крутится.
      -- Хотя бы от этого, -- я киваю на расплывшиеся контуры мертвых тел. Вокруг них, словно звезды, замерли белые шары молний. -- Вы совершили свой подвиг, сходили на последний бой -- можно вернуться. Врага нет.
      -- А мне, мне можно вернуться? -- проныл рядом дрожащий басок, и из-за первокурсников выполз на коленях Псой.
      -- Ищите выход, он где-то рядом, -- пожелал я. -- Нам пора.
     
      -- Вернемся к остальным, -- сказал я. Мы вновь стояли на вершине одной из гор, составляющих бесконечно протяженную цепь, что возвышалась над оранжево-бессолнечной пустыней, на том же самом месте -- если, конечно, можно было с уверенностью утверждать, что это расположение камней чем-то отличается от других или как-то уникально. Я бы не взялся.
      Псой расширил осоловевшие, покрасневшие от соленой влаги глаза.
      -- Как мы тут это, того... оказались? -- воскликнул он.
      -- Мы и не уходили никуда, -- пояснил я, не особенно надеясь, впрочем, что он поймет. Он и не понял.
      -- То есть почему? -- спросил подозрительно.
      -- А вот, -- сказал я, не вдаваясь в подробности. -- Идемте. Вы мне поможете.
      -- Это, как его... а как? -- он, семеня, продвинулся за мной на несколько шагов, которые я сделал в сторону, чтобы лучше разглядеть окрестности. Кажется, я был прав: только впереди, там, откуда мы пришли вначале, ледяная полоса обладала лесом сталактитов и растущих навстречу сталагмитов. Эти голубоватые зубы образовывали тусклую дымку над белым полем, где мы очутились, пройдя порталом. Во всех других ледяных пространствах, бесконечно уходящих, чередуясь с другими полосами, куда-то в даль вечности, над всем простором царил прозрачный до изумления, как будто вовсе отсутствующий воздух. И эта река...
      -- Надо освободить тех, кто попал сюда за время вашей торговли лучшими мирами, -- я оглянулся. Красное толстое лицо его вытянулось, щеки обвисли складками, он стал похож на старого бульдога.
      -- Да зачем же, то есть, значит, почему? И что же, теперь придется... это, того... возвращать им деньги?
      -- Мертвым деньги ни к чему, -- ответил я, беря его за руку. Он испуганно трепыхнулся:
      -- Что вы собираетесь делать? Вы забыли, что должны доставить меня к Высшему магу?
      -- Да нужны вы ему, -- я прикрыл веки, чтобы материя не маячила перед глазами. -- Вами займется какая-нибудь комиссия, не ахти какой важный фрукт...
      Пространство вспузырилось, горы улетели вверх и в стороны, все расширилось до невероятных размеров и затем вовсе пропало. Мы оказались в пене, состоящей из миллионов мыльных пузырьков, которые с неслышным шипением вздувались и лопались, прозрачные, влажные, по границам их расплывались радужные пятна, цвета переплывали друг в друга, сменяясь: желтый -- голубым, розовый -- фиолетовым, малиновый -- синим в полосочку...
      Затем Псой завопил:
      -- Мы так не договаривались!
      Быстро поднес ладони к лицу и начал дуть на кончики пальцев. Я даже не ощутил мороза. Я отдал тут все, что мог отдать, и теперь не зависел от холода ли, жары ли, гор или пропастей... Мы стояли на берегу ледяного потока, ветер рвал одежду и волосы, мгновенно заложило уши, так что пришлось потрясти головой, выбивая воздушные пробки. Короткая, влажная еще после бури жиденькая шевелюрка Сирия застыла, покрывшись инеем, он стал похож на замерзшего ежика или же подмороженную крышу своего магазинчика.
      -- Вы заметили, что эта полоса единственная такая? -- я обвел рукой лес сосулей. -- Потому что тут-то и скопилось напряжение ваших проделок, тяжесть лишней материи. Приблизьте лицо хоть к одной. Только не прижимайтесь.
      Псой недоверчиво подступил к ближайшей, похожей на гигантскую морковь, ледяной глыбе, основание которой было толще его самого. И почти сразу отпрянул, замахал руками, споткнулся и свалился спиной в снег. Посмотрел оттуда:
      -- Так вы знали?.. Я его... этого, того... узнал! Два года назад...
      Я не стал слушать, а двинулся вдоль леса, выглядывая попорченную мною сосулю, -- когда я искал мачту для льдины. Нет, тогда я еще не знал, не то бы не решился, пожалуй...
      Долго бродить не пришлось: нарост торчал изо льда, острые края блестели где-то на уровне пояса, обломанная половина лежала тут же, слегка припорошенная инеем. За мной, дрожа, стуча зубами, обхватив себя руками за плечи, бродил потерянный Псой.
      -- Может, это, того... не надо, значит? -- бормотал он. Я, поднатужившись, выломал основание и сунул обе части ему. Он, обернув полами мантии, потащил их следом. А я начал...
      Я подходил к каждой сосуле, заглядывал в нее, некоторое время вслушивался в идущие оттуда, текущие сверху вниз и обратно жизненные токи. Иногда, оглядываясь, замечал проступающие сквозь затуманенную морозом ледяную поверхность ждущие взгляды. Ощупывая застывшие навсегда желания и мечты, оставшиеся от когда-то живых людей, я отыскивал ту, что приковывала их к телу, ту главную или последнюю... и отпускал ее, развязывал узелки, высвобождая то, что могло еще волноваться, пульсировать в иной субстанции. Отделенная от пут исчезнувшей плоти, замененной в смертной обители глыбой льда, душа отлетала, распрямлялась, издавая мелодичный звон, и таяла, окончательно сливаясь с вечностью. Иногда я разговаривал с ними на их языке, вибрировал с ними в такт, выясняя потерявшиеся подробности прошлого существования, и они охотно вспоминали, а затем со слезами радости -- хрустальными льдинами -- забывали. Я ходил от сосули к сосуле, и их постепенно становилось все меньше и меньше, зато воздух наполнился звоном уходящих мелодий, то тут, то там вспыхивала трель флейты, посвист скрипки, далекий гул трубы... звуки переплетались, создавая все новые напевы, и растворялись, стихнув, между ними мелькали прозрачные, словно выточенные изо льда, лица, руки, растопыренные пальцы... и все это тоже таяло, оседая нежной изморосью на коже.
      -- Сколько еще, сколько же еще... это, того... ждать? -- ныл, ходя за мной, Псой. Я следовал по небесным сосулям, перевернутым вверх ногами, сам кувыркнувшись, но как по земле, а испуганный торговец ползал надо -- подо -- мной и, задирая голову, упрашивал спуститься. Все вместе напоминало какой-то танец: движения стали мерными, взгляды изнутри сосуль кружили, как в хороводе, и каждый дождавшийся своего мига как будто совершал па, свистел, звенел, взлетал -- испарялся, словно кланяясь и уступая место очередному танцору. И когда завершилась последняя кода, прозвучало модерато, сменив легкое аллегро, -- вдруг словно на миг, когда последняя жертва незадачливого колдуна отлетела, -- как будто все вместе одновременно вознесли к ледяному потолку голоса, грянул мощный апофеоз -- труба в главной теме, за ними все ударные оркестра, -- пространство прогнулось, образовав там, где я стоял, воронку, куда ссыпались все осколки, так что стены бездны засверкали, чистые, как зеркало, -- затем выгнулось кверху, словно выстрелив собою, две ледяные поверхности встретились, соединившись на миг, от горки прошли, вздымая и будорожа всю бесконечную материю здесь, и под ногами и над головой, огромные волны, земляные валы прокатились, сотрясая бытие, -- и осталась одна тишина.
     
      Даже Псой не сразу решился нарушить ее, этот прозрачный миг истины, полный глубокого покоя, когда не шелохнется ничто, ибо все, все мертво и есть только вечность -- ничто и бесконечность.
      -- Это, как его... пойдемте, что ли? -- подползая на корточках, волоча за собой сломанную сосулю, спросил он сиплым голосом и закашлялся. -- А то я совсем замерз... Они это, того... ночью во сне являться не будут?
     
      -- А как, как мы выберемся?
      -- Через отражения.
      Я махнул ему, и мы пошли. Сигать сразу отсюда я не решился, а уроки магистра Железного в свое время не прошли для меня даром. Я не стал говорить Псою, какими "отражениями" мы пойдем. Наверняка он читал труды Железного, но не знал того, что понял я.
      Я не менял миры, частями ли, как учил магистр, другими путями ли... Все отражения и измерения -- всего лишь переключение сознания. Я менял... частоты колебания, постепенно понижая. Сначала я шагнул в ту извечную тьму, что есть основа всего и вибрирует так быстро, что не постичь, будучи иным, -- и распался, расползся по этому спектру излучения, слился с хаосом, взбаламутил его -- и вышел с другой стороны, упорядочившись, приобретя колебания частотой ниже, обретя сознающий дух, летая над бескрайней водой.
      Затем окунулся в черные волны и стал твердью, нашел в себе душу и раскинул ее небесной синевой над миром.
      Потом пал вниз и разбился, и собрал из осколков землю, наделив себя чувствами. Вернулся слух, и услышал я, как растет трава. Пришло зрение, и увидел я, как идут стада. Аромат свежевыпеченного хлеба забрался в ноздри, на язык лег вкус лесной земляники, и жирная черная почва проскользнула, осыпаясь, сквозь пальцы. Я вновь стал телом. Я широко шагал по вновь обретенной дороге, вокруг вставали, корнями уходя вглубь веков, столетние ели, дубы и вязы, вот промелькнули, сверкая белыми шапками снегов, горы, а за ними пришли и предгорья, те самые, подле которых высится зеленый холм, и над его крутым склоном поднимаются серые башни родной Школы...
      Почва вздыбилась под ногами, я споткнулся и едва удержался, чтобы не свалиться на Псоя, бредущего следом. Тающая в руках сосуля плеснула кровью. Пространство вновь взбунтовалось, и земля стояла передо мной, как дверь. И в ней была дверь! Я видел вокруг крохотные, обрамляющие косяк, словно мшистая бахрома, деревья, где-то в левом верхнем углу притулился холм с замком, вниз, к ручке, уполз город, его улицы превратились в седые нити провисшей паутины.
      И голос -- этот знакомый голос!
      -- Куда? Ты остаешься. Раз сам пришел... добро пожаловать!
      Псой задрожал и упал на колени, словно воочию узрел двуликое лицо -- череп и девичьи юные черты.
      -- Рано! -- крикнул я в ответ, оглядываясь. Если она не появилась, значит, я могу еще уйти, хотя бы попытаться. Но для этого надо освободиться от попутчиков. Иначе кто знает, чем все закончится?
      -- Мне нужна жизнь! -- прошелестела Она со всех сторон на тысячу голосов, и эхо откликнулось, проскользило под ногами, поднимаясь вдоль тела и вливаясь в уши: -- Отдай жизнь... отдай жизнь... мое...
      Я опустил закутанную в мантию сосулю и обратился к толстяку:
      -- Настал твой звездный час, -- сказал я ему. -- Вы с ним сейчас должны попробовать открыть эту дверь. Посмотри, кто там. Узнаешь?
      И развернул мантию. На пропитавшейся темной жидкостью материи лежал почти разорванный пополам человек. Довольно молодой еще, бледный, с полупрозрачной кожей, растрепанными, заляпанными кровью волосами. Толстяк вгляделся в перекошенные черты.
      -- Да вроде... этот, как его... сапожник! С соседней улицы. Жена ему вроде изменила, так он...
      Молодой сапожник пошевелился, приоткрыл глаза, на меня обратился ясный и полный боли взгляд.
      -- Вроде... -- просипел он. -- Ха...
      -- Хотите ли вы вернуться? -- спросил я, осторожно трогая его за плечо, чтобы привлечь его угасающее внимание. -- Сирий вам поможет, но вы должны быть в сознании...
      -- Не... -- прохрипел он. -- Мастер... не надо обратно.
      -- Но если вы не смогли исчезнуть, вы... вы сломались, значит, что-то вас держит, там, откуда вы пытались сбежать?
      Он моргнул раз, другой...
      -- Держит... -- признался. -- Пожадничал я тогды... думал, мож... вернусь как. Потом вроде помер... и хватит. Скажите ей... я горшок с золотом... в колодце спрятал. Пусть детишек... оденет, а то ж... кто возьмет-то теперь, ни вдова, ни...
      И молодой человек замолчал, уставившись на меня, не в силах больше говорить. Затем, рывками набрав во впалую грудь воздуха, прошептал:
      -- Отдайте меня... Я хочу умереть.
      Псой вцепился мне в рукав:
      -- Так это смерть, это смерть, она пришла!
      Я подсунул руки под отяжелевшее тело, рывком приподнял -- рыжий сапожник застонал, -- и выпрямился.
      -- Открывай! -- велел Псою и, покачиваясь, сделал шаг вперед.
      -- Сейчас, сейчас, -- засуетился он, шаря ладонями по бокам, словно ища ключ. -- А вдруг это, она-то, это, того... меня заберет?
      Я пинком открыл дверь. И шагнул навстречу тому, что было за ней.
     

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     
      Мертвое тело я отнес туда, куда указал Псой, мелко семенящий рядом. Мы вышли за его домом, возникнув из леса, который быстро сгустился вокруг, встал, как нарисованные с сильным нажимом черной тушью черточки. Несколько дополнительных штрихов на каждую -- и деревья обступили нас, налившись цветом, обрели плоть, закачались под ветром, шумя верхушками и распространяя пьяный аромат смолы и хвои. Я по щиколотку погрузился в остатки свалки -- переложенные опавшей прелой листвой черепки, обломки, щепки, -- в два шага преодолел это и выбрался на дорогу. Сфера еще оставалась на месте, но поблекла, сжалась и напоминала сдувшийся наполовину воздушный шарик -- с мятыми боками, очень уж похожими на подгнившую апельсиновую корку: крупные поры и осклизлые проплешины.
      --- Че такое? -- увидев появившихся из леса людей с телом, двое охраняющих подходы к шару стражников бросились наперерез, но узнав меня, остановились, почтительно пропустили за протянутые поперек улицы веревки.
      -- Оттеда, че ль? -- спросил один -- все тот же жирный страдалец. Поверх ватной куртки у него сегодня была натянута войлочная, на которой красовался кожаный доспех с металлическими пластинами на груди, и стражник, как всегда, исходил потом, несмотря на прохладный вечер. Солнце клонилось к закату и почти коснулось белоснежных, подкрашенных на изломах темным золотом далеких горных вершин. Псой побежал передо мной, показывая путь.
      Молодая женщина, неверная жена, приняла тело и рассказ о спрятанном в колодце горшке. Уж не знаю, какие и с кем она крутила шашни, но золоту обрадовалась больше, чем мужу.
      -- Давайтесь сюды, господин, что жеж вы сами-то несете, чай, тяжелый... Да вот сюды складайте, на лавку. Благодарствуйте. Похороним, чего жеж, все ж вместе, чай, вон скока детишек нажили...
      Затем, отказавшись от гостеприимного предложения перекусить, я направился к себе в лачугу, чтобы умыться и переодеться, перед тем как идти в Школу: грудь грязной, истрепавшейся рубашки, рукава куртки, штаны -- все было в крови. Псой не отставал ни на шаг, кажется, не до конца веря, что мы вернулись в родную реальность, твердую и обычную, совершенно нормальную, к тому же, подозреваю, он порядком отвык от города и людей, проведя в лавке безвылазно несколько лет.
      -- Вы же сдадите меня этой, как ее... Лиге? Не забудьте, юноша, что я арестован! Ведите это, того... скорее. -- И он, забегая вперед, просительно заглядывал мне в лицо.
      -- Обязательно, как можно скорее, -- отвечал я. -- Только зайдем сюда...
      Мы вошли в дом, я наклонился, чтобы не удариться о низкую притолоку.
      -- Какого морского дьявола несет... -- раздался от камина громкий рев, и Псой вздрогнул, да и я в первый момент, признаться... С кресла поднялся Виннес. Увидев нас, он закричал, раскинув руки:
      -- Вот и ты, черный плащ! Я заждался. Кто тут с тобой? -- он приблизился. В комнатке царила полутьма, огня братец не зажигал. -- А, Сирий, старина!
      Псой попятился, уперся спиной в стену и остался стоять, часто моргая.
      -- Сколько меня не было?
      -- Больше суток. Да ты весь в крови, братец, -- пригляделся Виннес. -- Что, тоже проблемы были? В Школе переоденешься, бегом... -- тут он замолчал, раздумывая. -- Нет, лучше сначала смени одежонку, -- заявил он затем. -- Жрать хотите? Я, правда, почти все слопал, но корка хлеба для героев найдется. То есть для героя и преступника, -- Виннес похлопал Псоя по плечу. -- Я мигом.
      Он скрылся в кухне и вернулся с половиной каравая. Судя по ухваткам, в моей лачуге он вполне освоился.
      -- Захожу вот, чтоб посидеть, -- пояснил он, глядя, как я торопливо скидываю грязную рубашку и надеваю чистую. -- А то там...
      -- Что там? -- переспросил я, быстро застегивая мантию, хватая из его рук кусок хлеба и жадно вгрызаясь в подсохший мякиш. Он замялся:
      -- Да понимаешь ли...
      И тут в лачугу заколотили с такой силой, что рассохшиеся доски затрещали, качаясь.
      -- Кого несет... -- братец кинулся в сени, явно обрадованный, что ушел от ответа. Он не успел: двери распахнулись, и в комнату с воплем ввалилась Линда:
      -- Юхас, чтоб меня морские черти взяли, мы вернулись! Рыбий потрох! Чтоб мне больше не попасть в девять баллов! Дай обниму, племяшка! Девятый вал!
      Девушка кинулась мне на шею. В нос шибанул запах болотной тины. Я осторожно отодвинул ее и попытался осмотреть в сумерках.
      -- Кто тут у тебя? -- огляделась она. -- Еда есть? Жрать хотим смертельно! Устраивайтесь, салаги!
      В дом входили пошатывающиеся первокурсники, они были с головы до ног измазаны грязью, кое-где и кровью, поцарапаны, у Муси расплывался под глазом крупный синяк, веки распухли, и между ними едва проглядывал темный зрачок. Кир свалился у дверей, остальные добрались до дивана и рухнули там, громко и тяжело дыша.
      -- Еда кончилась, пара кусков вот осталось, -- я протянул ей остатки хлеба. -- Расскажи, как вы выбрались? Вижу, не без потерь?
      -- Какие потери! -- Линда, возбужденно блестя глазами, подняла подол мантии, которая оказалась порвана от низа почти до пояса. -- Немного потрепало, но обстановка и на пять баллов не тянула! Прорубались долго, но потом вдруг как случилось что: вспучило окрестности -- а там уж как по дороге шли! А ты давно ли? Это кто?
      Виннес встал на середину и гаркнул:
      -- А ну, слушай мою команду! Все встали и бегом в Школу, Высший ждет!
      -- Это еще что за девять склянок над ухом? -- удивилась Линда. -- Подлиза?
      Братец раскланялся, придержав шпагу, с которой, похоже, действительно теперь не расставался, и протянул открытую ладонь:
      -- Позвольте ручку, прекрасная!
      -- Рыбец! Что это с ним? -- краснея от удовольствия, спросила она у меня. Я пожал плечами:
      -- Где-то погулял...
      -- С пользой, прошу заметить! Я вам, миледи, потом такую вещь иномирскую подарю... Только сейчас -- Линда, юнги, берите-ка своего черного мага да на всех парусах препроводите в Школу, пока старик Высший концы не отдал, -- распорядился он.
      Линда с уважением посмотрела на братца. Первокурсники оживились, поднялись, разглядывая аж присевшего от такого пристального внимания Псоя. Толстяк покраснел и прикрылся рукавом, смущаясь, как девушка.
      -- Линда, сможешь, сил хватит? -- спросил я. Она махнула рукой:
      -- Легко! А ну, салаги, поднимай якорь, берем красавчика и с собой, в родную гавань. Все равно тут жрать нечего...
      -- Это же тот, который с Юхасом был, -- заметил, приглядевшись, Эрл, и они покинули лачугу, подталкивая испуганно оглядывавшегося Псоя.
      -- Мы идем следом, -- успокоил я его. Мы с Виннесом впрямь вышли за ними и двинулись по улице, переговариваясь.
      -- Что с отцом? -- спросил я негромко.
      -- Так ты знаешь, черный плащ? Хреново, по правде сказать. Оттого и сижу тут. Не могу смотреть. Стыдно, поверишь ли...
      -- Что ты сделал? -- хмуро спросил я. -- Что это была за "пара слов" напоследок?
      Виннес запустил пятерню в затылок и звучно поскреб там.
      -- Да просто сказал про тебя. Не думал, что он так отреагирует остро. Как подкосило! Вспомню -- до сих пор страшно. А я чего не насмотрелся, пока по мирам гулял... Ладно, идем скорее, может, ты его оживишь слегка. Да, кстати, не знаешь, чего это по улицам мертвецы стали разгуливать? Вчера вечером иду, выруливает такой с кладбища -- и на меня! Я вспотел, его на куски кромсая, а ведь никто не скажет, что я плохо клинком владею!
      Я покосился на болтающуюся у его бедра шпагу, но на всякий случай комментировать не стал. Может, и вправду знатным бретером стал... А вот что зомби напал на братца -- дурной знак. Явно работа Тики, мстительного волчонка. За что он на Виннеса взъелся?
      -- Только попадись мне тот, кто со мной такие шутки шутит, я его по стенке размажу! -- бушевал Виннес.
      -- Слушай, Виннес, -- осторожно начал я, -- вот скажи, могут ли у тебя -- хотя бы чисто теоретически -- быть дети? Где-то там...
      -- Да сколько угодно! -- воскликнул он. -- А что такое, хочешь спросить совета в этом дела? Только дай знать!
      Я произнес в ответ неторопливо, вспоминая:
      В одной деревне, что стоит на восточном побережье острова Хонсю, жил мудрый сэнсэй Вжо, прославившийся своей проницательностью и добродетельностью. Надо сказать, сэнсэй Вжо снисходительно относился к невежественным хамам. Однажды пришел известный деревенский хам Му Дэн. Сэнсей в это время предавался медитации. Му Дэн, увидев сэнсея Вжо, обратился к нему:
      -- Эй, сэнсей, поделись своими знаниями со мной, за это я подарю тебе чашку риса.
      Сэнсей ответил:
      -- Мне не нужен твой рис. Иди на северный склон горы Ху.
      Му Дэн обрадовался, что сэнсэй Вжо задаром указал ему путь к мудрости, и незамедлительно пустился в дорогу. Три месяца продолжалось путешествие Му Дэна, и он вернулся просветленным и полным почтения к сэнсэю Вжо.
      -- Ты это к чему? -- помолчав, подозрительно спросил Виннес.
     
      Когда мы вошли в огромные Школьные ворота, навстречу нам из-за тополей рванулся с воплями маленький смерч.
      -- Юхас, Юхас, ты вернулся!
      Тики выскочил с раскинутыми руками, но увидев Виннес, остановился, насупился, подошел -- не подбежал, -- встал с противоположной от братца стороны и незаметно взял меня за руку.
      -- Ты был в пузыре? -- спросил он. Виннес с неприязнью оглянулся на мальчишку, махнул рукой на замок:
      -- Я к папаше. Он у ректора сейчас. Заплывай, короче.
      Он, ускорив шаг, двинулся вперед. Я потрепал мальчишку по спутанным жестким волосам.
      -- Да, я был там. Внутри сидела смерть, и она затягивала людей. Я их освободил.
      Мальчишка взвизгнул, сжав кулаки.
      -- Ты молодец! -- воскликнул он, перепрыгивая через корни, что недалеко от крыльца выпирали из-под земли, из-за чего тропинка напоминала положенную на песок лестницу. Я поворошил носком сапога опавшие листья. Они были высохшие, почти черные, и хрустели.
      -- Послушай, Тики, -- решился я наконец. -- Подойди-ка сюда. Этот зомби, что напал на Виннеса... Ты ведь хотел его убить? Мне все это не нравится очень сильно. Помнишь, я говорил, чтобы ты никого не убивал?
      -- Так это не я, а мертвец на него напал, -- возразил мальчишка, сердито глядя исподлобья.
      -- Для магического суда это не отмазка, -- сказал я, -- а состав преступления. В общем, я хочу, чтобы ты это запомнил. К тому же имей в виду, за все твои проделки отвечать буду я -- как учитель. Не говоря о том, что Виннес -- сын Высшего мага, и если с ним что случится и узнают, что ты в это замешан, -- не быть тебе волшебником.
      -- А мне не нужна никакая Лига, я уже волшебник и все умею, мне старик показал много заклинаний! -- обиженно выкрикнул Тики. Глаза его наполнились слезами.
      -- В общем, смотри, я предупредил, -- сказал я. -- Ты пока погуляй и подумай об этом, а я расскажу магистру Арбину и магистру Эмиру, как выполнил задание. Я бы не хотел с тобой ссориться, -- добавил и взошел на крыльцо. Тики остался у деревьев, глотая слезы и глядя исподлобья на весь мир.
      Колодец холла, как обычно вечером, освещался неровным, пляшущим от сквозняка огнем факелов. Они были воткнуты где попало: в щель между камней около расписания, над ржавым доспехом, оставшимся от старых хозяев и висящим тут на стене уже лет пятьсот или около того. Студенты пристроили ему в разное время кто шляпу, кто обломок посоха, кто обрывок мантии -- получился почти что памятник неизвестному магу, погибшему при странных обстоятельствах. И там, под доспехом, стояла, задумчиво покачиваясь с пятки на носок, рыжая принцесса, взгляд ее был устремлен куда-то вверх.
      -- Рыжая! -- окликнул я ее. Она повернулась.
      -- Ну наконец-то! А я все жду, жду... -- она подошла и посмотрела на меня откуда-то из района подмышки. Да, рост у нее был совсем не королевский. Наверное, поэтому она старалась взять всем остальным...
      -- Как ты выбралась? -- было приятно, что она так быстро справилась, мне почему-то казалось, что процесс может затянуться. Она засмеялась, запрокидывая голову.
      -- Я чуть не посинела, думая! А потом сообразила. Раз мы все равно шагаем куда-то, почему бы не шагнуть... в другое место, а не обратно, понимаешь? И я... эх! Напугала его величество! Они чуть завещание не переписали! -- она лукаво улыбнулась, и на щеках ее нарисовались маленькие ямочки.
      -- Вы... прямо в Элфинию ушли? -- удивился я.
      -- Совершенно верно! Более того, прямо во дворец, в тронную залу, во время приема! Его величество подумали, что это переворот, его пришли арестовывать... Я с саблей наголо, за мной озверевшие солдаты... Картина маслом! -- она сделала полшажка вперед, вставая почти вплотную, я ощутил слабый запах ее духов -- бергамот и мелисса. -- А я всего лишь отреклась, -- произнесла она, доверчиво вкладывая ладошку мне в руку. -- И никакой латийский придурок мне не грозит.
      Я погладил ее маленькие пальчики.
      -- Разве ты не могла просто отказаться от этого брака?
      -- Ты что! Нас помолвили еще до рождения. К тому же меня бы не спросили. Его величество, конечно, говорят, что я любимая дочь, но политика превыше всего. Ты сам посуди: тринадцать дочерей, ни одного наследника, значит, надо искать среди дочерних мужей. Теперь смотрим: тринадцать дочерей -- как раз по жене на каждого атильского государя. Сыграть все браки -- и его величество властитель мира! -- девушка улыбнулась, но меня эта арифметика не вдохновила.
      -- Ну и правильно, -- сказал я. -- В смысле, правильно поступила. К Мирэну всех королей и принцев. Я сейчас к Арбину, потом зайду к тебе тогда. Ты где будешь? Кстати, Линду видела? Она же бросилась тебя спасать вместе с первым курсом и тоже застряла. Сейчас вот отводит нашего "черного" к представителям Лиги, он очень хотел быть арестованным.
      -- Правда? Он что, не в себе? А черноглазка! Разбойница! Я ей все скажу!
      -- Скорей, это она тебе, -- я улыбнулся. -- Разбирайтесь, девчата, скоро вернусь. -- Я наклонился и осторожно поцеловал ее в лоб. Оле зарделась и убежала, а я двинулся наверх, к кабинету ректора.
     
      Я постоял перед входом, собираясь с духом. Поднял руку, сжимая пальцы, чтобы постучать... Дверь открылась, в коридор выскользнул Арбин. Он отвел меня к парапету, в тусклом свете факелов, натыканных по стене колодца тут и там, бегло оглядел измазанную Линдой мантию.
      -- Вот и ты. Я, право слово, беспокоиться начал. Хорошо Виннес сказал, что ты вернулся. Долго идешь. Я уж и насчет Псоя распорядился, в первом соборе его заперли. И ужин принести велел, ты же есть хочешь, говорят?
      Я кивнул. Затем спросил, преодолевая ком в горле:
      -- Что... магистр Эмир?
      Дед махнул сухой рукой, взметнулись края широкого рукава.
      -- Очень хорошо по сравнению с тем, что было. Ведь инсульт у него случился, если ты представляешь, что это. А на самом деле еще плохо. Но он... увидишь. Главное, -- дед оглянулся через плечо. -- Ты, главное, не знаю, как вы это делаете, свои защиты убери. Ведь иначе ему хуже станет. Ну, ты понимаешь? Оттого и случилось все. Так что ты убери, убери. Идем, -- он повлек меня к дверям, но я остался стоять на месте.
      -- Почему, что случилось?
      Дед с легкой укоризной оглянулся на меня, затем с тревогой -- на кабинет, и быстро заговорил шепотом:
      -- Ведь ждет он. В общем, если коротко объяснить, когда Виннес, брат твой шепутной, вернулся, Эмир защиты все убрал на радостях. А тот, щенок, и брякни ему про тебя. Дальше все понятно?
      -- Теперь понятно, -- согласился я. -- Тогда идем, я тебе расскажу.
      -- И Эмир послушает, -- старик ректор наконец втащил меня к себе. Указал на кресло у камина, то самое, где я обычно и сидел. Эмир полулежал на диване, на ноги его был накинут один из дедовских пледов. Он был полностью одет, глаза прикрыты, и по виду я бы не сказал, что он болен или ему плохо. Неловко поклонившись в ту сторону, я забрался в кресло, стоящее к Высшему спинкой. Магистр Арбин сел напротив, кивнув на столик, где из-под салфетки тянуло вкусным запахом чего-то мясного. Желудок немедленно сжался, издав урчание.
      -- Ешь, ешь, -- сказал дед, снимая прикрывающую миски ткань. -- И говори уж, не тяни.
      Однако некоторое время я не мог произнести ни слова: рот был занят. Огонь в камине весело потрескивал, пламечко свечи на столе вздрагивало и иногда кланялось на разные стороны. Защиты я не стал убирать, по крайней мере все, немного оставил, потому что... потому что. Не решился. На присутствие Эмира у меня почти рефлекс выработался, и разом все изменить... Вряд ли у меня получится.
      -- Так что ты узнал? -- поторопил меня Арбин, когда я поел. Я пересказал все, что произошло, от беседы с Псоем в красно-коричневой, пахнущей дурманом жаркой комнате, до последней двери. Дойдя до нее, я задумался.
      -- Понимаешь, дед, я сначала сообразил: мир -- слоистый. Вроде пирога. Это я почувствовал, еще раньше даже, когда... ну, с вампиром разбирался. Я пытался почувствовать глубже, потому что никак не мог Тики найти, он ведь под моим "неприсутствием" прятался, волчонок. И окунулся вроде как в первооснову чувства -- похоже на черную воду, и эмоции -- это волны на ней. Потом уже там, на той стороне, когда мы с Псоем прошли через портал, я подумал: материя -- это волны пространства. Значит, все бытие -- это слои волн, но разных частот. Они располагаются вроде как слои жидкостей разной плотности в стакане, например, если масло льняное в воду налить -- оно по поверхности растечется. Так и слои мира -- не пересекаются, отдельно находятся. Но при этом -- они друг в друге, что в чем дело. И человек -- это узелок разных слоев, сгущение, напряжение... -- Я остановился, собираясь с мыслями и идеями, аналогиями и образами, которые разбегались, не желая составляться в единую картину, стройную систему. -- Эта сфера -- это... Нет, не так. Сначала человек просто соединение слоев, -- я вытащил амулет, снял с шеи, показал деду. -- Вот примерно так.
      Арбин с новым интересом всмотрелся в рисунок из серебристых и черненых проволочек на подвеске.
      -- Если верить цветам, слоя всего два, -- сказал он.
      -- Много больше! -- воскликнул я, собираясь отобрать амулет, но передумал. -- Ты посмотри по-другому, -- посоветовал я. -- Направь рисунком на огонь, как будто пускаешь солнечного зайчика, чтобы свет отражался, но смотри не на зайчика, а на сам амулет.
      Покрутив подвеску, дед отвел руку, повернул пластину так, чтобы она лицевой стороной смотрела на огонь. Я следил за ним и тоже видел. Серебро вспыхнуло, по проволочкам побежали искры, от краев к центру, они собирались в змеившиеся лучики всех цветов радуги, отливая на склонах полосок совсем уж невообразимыми оттенками, шли по кругу и где-то в середине подвески соединялись в широкий золотой луч, который упал на стену над камином, рассыпавшись несколькими желтыми светящимися пятнами.
      -- Амулет -- он как человек, -- пояснил я. Дед поигрался с зайчиками и отдал подвеску. -- Мирэн явно кое-что знал о мире. Ну вот, за жизнь человек как бы связывает эти слои в тугой узел, а смерть распускает его. И там, в вечности... Нет напряжения, нет узлов, свободные колебания. А Псой вписал в свое заклинание, в свой портал... слова о смерти. Но ведь все, кто уходят, -- все думают о смерти. Уход -- это же разрыв с миром. Ну вот. Смерть развязывает узелки, и слой телесный остается в земле, телесном же, а прочие слои -- сливаются со своими. Псой закидывал людей целиком в вечность. Жить там нельзя, там нет собственно материи. И все, кто туда попадал... Они создавали напряжение, которого не бывает в смерти. Вроде язвы, -- подумав, добавил я. -- Оно росло, росло... вокруг портала, в доме Псоя, -- вроде воронки отсюда туда. Верней, поначалу был просто прогиб, ну как диван прогибается, когда на него садишься. А потом Виннес оттуда вышел, нарушил течение напряжения -- и место прорвалось, образовалась воронка, дыра с покатыми краями. Она продавила нижний из надвещественных слоев, материя стала просачиваться в иные сферы, слои смешивались... И в эту дыру стало затягивать людей. Так как воронка -- на всех уровнях, людей одолевали странные желания, порой бессмысленные, но казавшиеся нужными -- потому что воронка на мысленном уровне притягивала, звала, понимаешь? Создавая навязчивые идеи... Поэтому король Элфинии прислал огромный отряд, хотя идти солдатами против такой шутки -- бесполезно. А Совет пустил людей туда. Она их и заглотила.
      -- Ведь что же это все-таки такое? -- спросил внимательно слушавший Арбин. -- Выходит, что и не магия?
      -- Нет, дед, это... -- я задумался, подыскивая слова. -- Это... болезнь мира. И, кажется, такая серьезная, что мир пытался... вроде как совершить самоубийство. Развязать все узлы, освободиться.
      -- Но ты убрал, как я понимаю, напряжение на той стороне? Значит, вылечил?
      -- Я надеюсь, -- не очень уверенно ответил. -- Когда мы с Сирием вышли, видели: сфера стала меньше. Может, еще затянется...
      Сзади раздался сухой голос Эмира:
      -- Я не верю, что этот Псой мог нанести серьезный урон бытию. Не того полета птица.
      Арбин кивнул в сторону дивана, шепнул:
      -- Иди к отцу.
     
      Я подтащил кресло к дивану, сел у Эмира в изголовье. Он мягко смотрел на меня, на бледных тонких губах гуляла легкая полуулыбка.
      -- "Дед"? -- спросил он, взглядом указав на Арбина, который сел за стол, развернул несколько свитков и стал задумчиво подчеркивать в них, иногда писал что-то на листе перед собой. Я пожал плечами.
      -- Защиты так и не снял?
      Говорил он теперь негромко, не как раньше.
      -- Магистр Эмир... -- я растерялся, не зная, как его теперь называть. -- Просто я... За года своего неудачного ученичества я так привык...
      Высший маг слегка усмехнулся:
      -- Отчего же неудачного, ты, кажется, перерос учителя. Однако все же я могу тебя кое-чему научить. Сними, -- попросил он.
      Я помялся. Помимо застарелого страха боли, которую вызывало во мне раньше его присутствие, -- теперь я видел, что хоть в этот раз ничего подобного не грозит, -- имелось смутное нежелание выдавать мои собственные чувства. Но я, сделав усилие над собой, убрал оставшиеся скорлупы и стены. Осторожно, словно ступая в холодную воду, распустил восприятие, ощупывая эмоциональное пространство, позволяя себе ощутить его. Однако вхождение в сферу отца оказалось настолько неожиданным... Сначала я как будто очутился в теплой ванне или же вышел на улицу в жаркий весенний день, когда солнце греет, но лучи еще не обжигают, они мягкие и ласкают кожу. Потом я почувствовал где-то там, чуть дальше... это были спазмы у висков и лба, и еще в затылочной области тупая ломящая боль, иногда вспыхивающая острием, уколом, и тогда от места сжатия по всей голове расходились волны режущей, скоблящей, тянущей... Это ломала и крушила его мозг болезнь, но он... он переплавлял ее! Болью он наполнял сознание и превращал ее в любовь, и излучал это чувство! Он не просто ощущал то, что чувствовали другие, не просто воспринимал, повторяя и сопереживая, как я, он изменял и выливал наружу, отдавал, и боль растворялась, претворялась в эманации душевного тепла...
      -- Что случилось в том месте раньше, чем Псой построил свои "Принадлежности"? -- спросил Эмир. -- Ты не думал? Как настоящий Мирэнид, ты способен разговаривать с миром на его языке. Судя по рассказу, что-то ты уже уловил.
      Я хмыкнул.
      -- А вы сказали, что меня и нашли-то в другом месте. Где, кстати, Мара не уточнила?
      -- Та большая волосатая медведица? -- улыбнулся Высший маг. -- Увы. В Элфинии, на какой-то помойке -- недостаточно конкретные координаты.
      Сознание затопило потоками ярчайшего солнечного света, над головой вознеслись к небу огромные коричневые еловые стволы, громко пахнущие смолой и хвоей, тысячи жвал впились в кожу, раздирая ее... Я вскрикнул от мгновенно нахлынувшей боли, о которой не вспоминал двадцать пять лет.
      -- Псой сказал: "Расчистил помойку, срыл муравейник"! Я родился... здесь, в Школе?
      -- В монастыре, в башне, -- ответил со своего места дед, оставивший перо и прислушивающийся к разговору.
      -- Значит... -- я растерянно посмотрел на отца. -- Ведь я там умер.
      -- Умер? -- слегка нахмурившись, переспросил он.
      Я прошептал:
      -- В "Легендах Мирандола" сказано: "каждый Мирэнид -- гарант мира". Не состояния не-войны, но всего мира! Так, что ли? Я умер, и мир... тоже попытался?
      -- Мирэниды бессмертные, что ли? -- брюзгливо спросил дед, откладывая свои свитки.
      -- Нет, с чего ты решил? Просто... Но почему я?
      Эмир вдруг привстал, лицо его перекосилось, рука вздернулась в сторону окна, из груди исторгся сухой кашляющий крик:
      -- Виннес!..
      -- Что такое? -- я подхватил Эмира: его скрутило, он чуть не свалился с дивана. Но Высший отодвинул меня, встал, откинув плед, невидящим взглядом упершись куда-то за стены кабинета.
      -- Что-то происходит, -- отрывисто кинул он. И тут я тоже почувствовал эту слегка сотрясающую весь воздух в комнате дрожь, эти волны, пронзающие, казалось, само пространство. И волнение нарастало, волны вздымались выше, резче, и затем как будто сам замок содрогнулся от основания до вершины башен.
      -- На донжон! -- велел отец, быстро направляясь к выходу из кабинета. Мы с дедом побежали следом, Арбин подобрал полы серой мантии обеими руками.
      -- Что случилось? -- крикнул он, пока мы взбирались по крутой винтовой лестнице. Я старался подстраховать Эмира, хотя он двигался на удивление легко, мы с дедом едва поспевали за ним.
      На башне сильный ветер швырнул в лицо горсть колючих льдинок, растрепал волосы и одежду. Эмир не осматриваясь подошел к парапету и вытянул руку по направлению к городу.
      -- Там, -- бросил он, остановив взгляд на какой-то одной точке. Я уставился на скопление крыш и шпилей, пытаясь разобрать то, что почувствовал он до того, как пришла эта странная дрожь. Она разливалась по всему, начинаясь где-то далеко, может, даже за городом... Замок содрогнулся раз, другой... по земле прошли толчки, распространяясь кольцами по всему обозримому пространству.
      -- Ты видишь? -- Эмир сжал мой локоть так, что я чуть не вскрикнул. И я увидел. В темно-синем небе, покрытом россыпью белых точек, рассылал бледный свет старый месяц, но даже в его лучах сложно было различить город среди черного моря леса. Сначала я почувствовал смешанное с гневом любопытство -- то был Виннес, и он двигался по улицам, сонным тихим улицам, пробирался между залитых луной домов, переходя от тени к тени, он шел, выставив перед собой шпагу, выглядывая притаившегося впереди мертвеца, но там его ждал вовсе не зомби, а напряженно собравшийся мальчишка, завязанные в узел нервы, каждая нить которых трепетала, туго натянутая. Он уходил спиной -- пятился, и на пути его лежал та самая сфера мертвенно-синего свечения, опавшая язва мира, однако теперь скопление пузырьков набухло, расширилось, и медленно дышало, словно в предвкушении.
      -- Нет, Тики, не смей! Маленькая злобная тварь! -- крикнул я, напрасно пытаясь добраться до мальчишки. Тяжелая дрожь, расходящаяся от мерно пульсирующей -- все сильнее -- сферы, пронизала материю, колебания проникли и в сознание, вызывая то затухающую, то вспыхивающую боль и смертельную тоску.
      -- Я его остановлю, -- сказал Эмир и шагнул с башни. Два шага через пространство -- оно вспенилось, пропуская высокую фигуру, расступилось, воздух завибрировал... Но было поздно: Тики вступил в шар. Она с громким, слышным отсюда чмоканьем втянула мальчишку. Тот закинул голову, и я разглядел нить, связывающую его с Виннесом. Сфера полыхнула, слепящие синие и красные потоки света взмыли к небу, раздирая черное безмолвие его ломаными сполохами, оттуда посыпались вниз крупные искры, падая, они зажигали крыши домом и деревья, город мгновенно окунулся в пламя. Силуэт мальчика тенью промелькнул в раздувшемся до высоты башни свечении -- земля в том месте провалилась, и Тики ухнул в гигантскую яму, огромный зев, пасть мира. Нить, звеня, туго натянулась, и Виннеса потащило за ним. Раздался оглушительный треск, земля раскололась, широкая трещина побежала от провала, она быстро двигалась через город к холму, и по другую сторону -- через лес к побережью. И в эту растущую щель осыпалась почва, валились ломавшиеся дома, падали люди, пропасть заглатывала деревья десятками и сотнями. Из того места, где была сфера, вырвался сноп черного света, он устремился в небо фонтаном и разошелся по своду, заливая звезды, эта беспросветная мгла поедала верх мира, как трещина на земле -- его низ. И там, где брызги тьмы падали, -- исчезало все, капли продавливали материю и самое бытие. Голубое мерцание с красными искрами прошило края ямы и волнами пошло по равнине во все стороны, стремясь к горам и побережью, поглощая то, что еще осталось, впитывая деревни и города, холмы и низины, и с каждым пожранным объектом оно поднималось. Казалось, что окоем затапливает прозрачная синяя лавина воды, валы ее распространялись кругом от того места, где скрылся Тики.
      Эмир возник среди этого хаоса на краю разверзнувшейся бездны, прямо перед несущимся по кромке расщелины к яме Виннесом, который отчаянно хватался за все, что попадалось, но не мог остановиться: его тащила привязанная Тики нить ненависти. Эмир схватил ее голыми руками и дернул. Туго натянутая нить со звоном лопнула, и у меня заложило уши. Виннес остановился, отскочил от расширявшейся трещины, перепрыгивая через сыпавшиеся вниз кувшины, скамейки, камни, обломки, черепки. Земля вздрогнула, издав низкий неслышный стон. Стоящий на краю провала Эмир пошатнулся, опрокидываясь... Виннес, пригибаясь, кинулся к нему, протягивая руки... Их пальцы соприкоснулись, но еще один толчок разъединил их, и отец полетел в пропасть, улыбаясь...
      И я рванул последние перемычки, соединяющие меня с жизнью, на миг явственно ощутил себя импульсом, в котором соединились все слои бытия, почувствовал все клеточки тела до единой, вздрогнул всеми фибрами души, -- и встал между ними.
      -- Забери меня! Меня забери, его оставь! -- крикнул я Ей. Она незримо смотрела пустой глазницей, девичий глаз ее пронзал меня насквозь.
      -- Мало встать, надо стать, -- хихикнула она. -- Вы все сейчас будете моими, все! И я наконец получу то, о чем мечтала...
      -- Отпусти, -- велел я. Я почувствовал расходящиеся круги боли, сотрясающие основы бытия, волны материи бились все чаще, все быстрее, разрушаясь, в резонанс с ними дрожали все иные частоты, ритм существования все ускорялся, грозясь исчезнуть вовсе, сгореть в собственной бешеной вибрации и сгинуть, раскалившись, взорваться и испариться... Я отпустил себя, и меня размазало по всем слоям, я свободной волной окунулся в слепящий океан самых высоких частот, в неисчерпаемый невидимый свет... Я наконец стал тем, чем был всегда, -- миром. Я был всем и мог делать все.
      Единственное чудо, которое я принимаю, -- это бессмертие.
      И я сдержал дрожь, я вернул небо на место, вдохнув в него свою душу, я возвел обратно землю, поделившись с ней телом. Я отдал дух людям, -- и мертвые восстали, а я посмотрел сам на себя миллионами глаз, и стал жить заново.
     
      Три сэнсэя, глядя в ночь,
      Решили предаться медитации
      В ветхой лодчонке,
      Отплыв от морского берега в весеннюю грозу.
      Лодка была очень ветхой
      И поэтому история умалчивает о том, чем кончилось это дело.
      Ясно? И точка.
     
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"