Аннотация: На сборник стихов А. Белянина "Поздние встречи".
"Поздние встречи" - сборник петербургского периода в творчестве Андрея Белянина. Чем привлекательны стихи этого сборника? Легкость слога, неоднозначность трактовки тем и мотивов, их развертывание сильными и в то же время очень лиричными образами, насыщенность яркими метафорами, экспрессия - все это придает неповторимую индивидуальность белянинским стихам и позволяет глубоко проникнуться интимными переживаниями поэта. Однако это "обманчивая легкость", как осознает сам поэт. С одной стороны, изящная простота построения, ориентация на классическое стихосложение: обычно перекрестная рифмовка, тенденция к сохранению размера на протяжении одного стихотворения, четырех- и пятистопные ямбы и хореи - все это ностальгически вызывает в памяти золотой век русской поэзии. С другой стороны не все так просто. Встречаются и дольники, есть стихотворения с чередованием размера, есть редкий в русской поэзии анапест, можно найти и стихотворения вовсе без размера, но от этого не менее музыкальные, стихотворные ритмы разнообразятся анакрузой, спондеями, пиррихиями. Возможно, Андрей Белянин чувствует, что силлабо-тоническая система стихосложения не является генетически родственной русскому языку, в котором довольно немного слов, влезающих в прокрустово ложе ямба и хорея. В основном, это служебные слова, предлоги, союзы и междометья, из которых каши не сваришь, а уж тем более хорошее стихотворение не сочинишь. Интересно, что при явном нестремлении к четкому соблюдению избранного размера (масса пропусков программного ударения) просматривается не менее явная склонность к формальному соблюдению его (при скандировании размытый размер проявится). И это явление вообще свойственно поэтике Белянина. Но что это? Попытка ухода в силлабическую систему, заставляющая вспомнить японскую поэзию, или нарочитый эффект сбивки ритма? В любом случае, это добавляет изысканности в вечный четырехстопный ямб.
Лирический герой большинства стихотворений - "казак, художник, бродяга". Волею судеб покинувший свой родной город, оставив там "детство, сына, маму", он живет - или существует? - в Петербурге. Лирический герой - поэт и даже - "загулявший".
Стихотворения сборника поражают силой лирического чувства. Боль, боль и тоска - вот основное настроение сборника, доминирующий мотив, определяющий систему выразительных средств большинства стихотворений. Пытаясь высказать свою боль, поэт горстями бросает читателю большой силы слова и образы.
В основе этой тоски и грусти лирического героя лежит не известная своими капризами питерская погода - "вся моя боль не зависит от атмосферного фронта", - а "горький чай изгнания" и "смятая любовь". С самого первого стихотворения возникает это тема изгнания и ухода, повторяясь снова и снова: "я изгнан заживо из быта, из дома, из семьи, из всей возможной жизни", "уезжаю от тебя", "милорд уехал на войну", "я когда-то из дома уехал", "я уезжаю в Дождь". Уход из своего привычного, любимого мира определяет мотив противопоставления, выражающийся в двух конфликтах. Один - противопоставление "нелюбимый мною город" - "край вина и кардамона". Другой, значимый для художественной системы Белянина в целом, - противопоставление поэта и мира: "я противопоставлен был всему".
Первый конфликт создается образами двух городов, которые возникают постепенно, из стихотворения в стихотворение. Поэт показывает нам эти города как два совершенно разных мира - по предметному заполнению пространства, по людям, по настроению, - между которыми пролегает четкая граница - поезд: "Астрахань - Санкт-Петербург! Санкт-Петербург - Астрахань! Снова бросаюсь из крайности в крайность, скользя вдоль края...". Рельсы вообще ассоциируются у поэта с границей, краем - пространственным концом
Астрахань - "мир, сбегающий к реке" - воспринимается лирическим героем шире, чем просто город. "Нефритовый рассвет над Волгой", "вишни в знакомом саду", "где... вздыхала сирень", "сотовый мед, белый хлеб на столе", "мир, где солнце правит власть, а зима бежит без боя, где целуют губы всласть и смеются над судьбою", "...поле, полное ромашек, где над ручьем кружится стрекоза, а в небе бродит облако - барашек" - душистый, многокрасочный и теплый мир. Волею судеб поэт из этого благословенного места изгнан. Куда же он приезжает? В "черный город", который "воет по-волчьи", где "краски жухли заживо, даль казалась матовой, а луна столь бледною, что бросало в дрожь". Петербург для поэта выглядит весьма непривлекательно: постоянный "мерный финский дождь" "на несколько дней стекловидной массой", "фавны мрачные", "львы... хмурые". "Невская возвышенная слякоть" - вот какой предстает Северная Венеция в глазах "живого, гордого поэта". Он сам признается, что "в четкий ритм партикулярных линий невозможно втиснуть запах пиний, вкус полыни, свежесть первой ноты хлебниковских строчек". Петербургский мир ограничен в мировосприятии героя улицами, домами, чугунными оградами, памятниками и реками-каналами, а над всем этим - низкое серое небо, которое царапает животом о шпили башен. Петербург со своей сыростью и серостью давит. Поэту тяжело в таком городе: "Я здесь чужой всему и всякому", - говорит он. Он отвергает Петербург: "Так стоит ли принимать этот город только за то, что в нем живет когда-то любимая мною женщина?" Но Петербург - не только "нищенство, роскошь, ложь, яркость витрин, прикрывающих убогое содержание", но и "люди другие". "Все чуть сутулы", "от равнодушья не защитит пальто", - жалуется поэт. - "Меня из дома гонят по ночи и в дом не приглашают в радости".
Другое противопоставление связано с темой поэта и толпы, характерной для творчества Белянина.
"Поэты умирают рано.
Традиционно для России
Заштопывать сквозные раны
Своим расстрелянным мессиям", - горько заявляет поэт, и сложно с ним не согласиться. История русской, да и мировой литературы - яркий тому пример. Пушкин, Лермонтов, Гумилев, Байрон, Лорка - как мало они жили!
Тема поэта и толпы, поэта и мира, их противопоставленности - сквозная в русской литературе: "Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош". Эта боль поэта, непонимаего - или просто несоответствующего - есть и у Белянина: "Пусть даже я, не догорев, в обугленном плаще презренья уйду... Но было - Озаренье! И цвет, и образ, и напев". "Суд толпы" вызывает неприятие поэта: "Меня не звали? Мне без горечи. Меня не помнят? Мне без сладости". И так и тянет кинуть в лицо зрителям, которые сплошь - "эстеты и сибариты" (Пустите меня, я эстет!), - "а вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?". Но - "не было слышно хотя бы зеванья зала"...
Мотив разлуки - со всем тем миром, который "вагонное окно в кандалах оконной рамы равнодушно отсекло", - связывает тему изгнания с темой "смятой" любви. Именно эта тема наполняет сборник настроением тоски и боли. Боль от любви, которая не удалась, но все еще живет в сердце лирического героя, усиливается болью от разлуки с предметом любви: "Ты далеко", "сколько снега меж тобой и мной", "уезжаю от тебя"...
Чувства героя к любимой (когда-то?) женщине противоречивы. Во-первых, это тоска по ней: "В каждой женщине вижу твои черты. Каждый случайный взгляд - ты!"; "Люблю. Люблю тебя..."; "Я сам вознес тебя в такие эмпиреи, что дня не проживу, не мучась, не любя". Во-вторых, постоянное осознание утраты чувства - "скелет любви, разломанный на части", "тебе не нужен я...". А в-третьих, безудержная и нелепая вера в возможность соединения - "Мы давно, конечно, будем вместе". Интересно, что лирический герой мечтает о соединении наперекор собственному желанию "вырвать тебя, словно гвоздь, из сердца". Впрочем, это скорее необходимость силою обстоятельств, а пока что volens-nolens возникает вновь и вновь "имя твое и мое", "я обещаю - мы будем вместе", "и мы за ним вернемся оба" и трогательное
"Нам нечего делить, когда виновны оба...
За серые слова, за пролитую кровь,
За слезы и вино в слепящий миг кончины,
С нас спросят в небесах - за смятую любовь,
Не приведи Господь - нам не назвать причины...".
Может быть, именно чувство вины позволяет поэту мысленно объединять ее и себя? Мотив вины так же неоднозначен. Там есть и "я не виню тебя", и "ты виновата", и просто недоумение - "чья вина?". И тут же возникает мотив прощения, дающий надежду на возможность будущей встречи: "всех прощу слезой, рекою, пряной вербою" и "нам все простят, да будет так".
Неудивительно, что столь сложный комплекс переживаний выливается в мотив постоянно ожидаемой и желаемой смерти, кончины, конца - жизни, а с ней - страданий. "Я без тебя не захочу дышать. И... перестану". Этот мотив выражается через сложную систему образов. Свинец прочертит сладкий путь через саднящие виски - как вплетается в молебен заметное присутствие свинца и в пуле, и в усталости, и в небе - четырнадцать пуль порвали мне грудь полновесной болью - меня вчера расстреляли - карандашный ствол дает осечку - ты помнишь, я тоже использовал галстук для... - петля Невы свершила злое дело - я режу вены, течет любовь - пожар моей крови был безразличен звездам... - сознание того, что от любви умирают, легко переходит в почти беспробудное пьянство... И так далее - эшафот, огонь, пламя, пепел, могила, кладбище, гроб с багрово-алым кантом... "Тучи в пляске святого Витта небо приняли за погост в грязно-серых могильных плитах"... Сила любви и страдания героя такова, что захватывает высшие сферы, Судьбу и Рок, и Ангелы и Серафимы плачут над ними, а судья любви поэта - один лишь Господь Бог. Вселенская боль героя позволяет ему "размахивать судьбой" - кто из нас на такое способен? Впечатляют и меры времени, в которых происходят интимные переживания лирического героя: "расчертить, буквально поминутно, те несколько веков, что нам остались", умерщвленные разлукой, мерно падают столетья". Когда "жизнь порвана, как лист бумаги", неудивительны подобные настроения, но как все-таки эти образы задевают душу и заставляют сочувствовать!
К сожалению, приходится отметить, что в своем стремлении выразиться адекватно глубине чувства Андрей Белянин злоупотребляет словами с экспрессивной окраской. Само по себе употребление подобных слов не запрещается, но изобилие их, во-первых, сводит на нет яркость каждого из них в отдельности, и задуманного сильного впечатления не получается, а во-вторых, в результате создается некоторая стилистическая неоднородность. Хотя данное явление и не приветствуется современными корифеями от литературоведения, однако вся языковая ситуация последних лет десяти-пятнадцати настолько неоднозначна, что вопрос о стилистической неоднородности при всей своей актуальности просто не решаем в наше время. Возникновение множества неологизмов, повсеместное проникновение англицизмов и американизмов в нашу речь, опускание слов нейтральной стилистической окраски в слои разговорные и просторечные и наоборот создают в языке и особенно в литературе сложное положение, когда писателю, а тем более поэту приходится уповать исключительно на чувство стиля и языка, вырабатываемое только в процессе чтения хорошей литературы. А с другой стороны, можно вспомнить, что еще Пушкин начал смешивать стили, за что и был назван - в частности - создателем современного литературного языка.
Из несомненных недостатков, бросающихся в глаза, следует назвать нерациональную, а подчас элементарно бессмысленную расстановку знаков препинания. "Фигня!" - скажите вы, и обнаружите свою полную безграмотность. Ведь запятые, тире, точки, многоточия и прочие создают синтагматические отношения и - что для поэзии особенно важно - интонационный ряд. Знаки препинания - не то, чем можно раскидываться, тем более в пространстве лирических произведений, где каждый микрон типографской краски семантически нагружен.
Перегруженность - вот, пожалуй, почти единственный и главный недостаток стихотворений сборника "Поздние встречи", в целом очень лиричного, глубоко выстраданного и местами просто прекрасно написанного, с удивительной силы и красоты образами. Может, стоит быть проще? Не кривя брезгливо губы, вспомним, что все гениальное - просто, и пожелаем нашему любимому поэту и дальше творить на радость нам, совершенствуясь с каждой строчкой.